Дети степей. Наследие Хранителей

Пролог.

Над бескрайними просторами казахстанской степи стояла глубокая, морозная зимняя ночь. Воздух был чист и прозрачен, и миллионы звезд россыпью бриллиантов устилали бархатное, черное полотно неба. Каждая из них казалась рукой подать, а бледный серп луны висел высоко, заливая снежные просторы призрачным серебряным светом. Скрип снега под ногами не нарушал величественной тишины, лишь изредка доносился отдаленный вой степного волка, заставляя ежиться от холода и легкого трепета.

Внезапно, словно по невидимому сигналу, все изменилось. Небо, еще секунду назад искрящееся и живое, поглотила абсолютная, непроглядная тьма. Не мягкая ночь, а нечто куда более плотное и угрожающее. Звезды одна за другой угасли, словно чья-то невидимая рука стерла их с небесной доски. Луна, только что светившая над горизонтом, исчезла без следа, будто её никогда и не было. Воздух стал не просто холодным, а ледяным, пробирающим до костей, как предвестник беды. Тишина сменилась глухим, давящим молчанием, которое обволакивало все вокруг, лишая ориентиров, поглощая звуки.

Именно в этот момент, в этой жуткой, аномальной мгле, вдали, недалеко от застывшего, похожего на матовое стекло озера, возник силуэт. Это был всадник. Его фигура, высокая и угрожающая, растворялась в этой неестественной черноте. Над ним сгущалась аура такого мрака, что даже снег вокруг казался темнее. Всадник был облачен в плотный, ниспадающий капюшон, который полностью скрывал его лицо, лишая всяких шансов разглядеть черты. Невозможно было понять, кто это – человек, призрак или нечто иное. Единственное, что прорезало тьму, был едва уловимый, тусклый блеск, исходящий то ли от глаз, то ли от какого-то предмета под капюшоном, создавая ощущение хищного, внимательного взгляда. Конь под ним двигался бесшумно, его копыта не оставляли следов на заледеневшей поверхности. Он был частью этой тьмы, её живым воплощением, скользящим по границе двух миров.

Морозный воздух словно сгустился, когда всадник в капюшоне замер у кромки заледеневшего озера. Он стоял неподвижно, его взгляд был устремлен в непроглядную тьму, поглотившую небо. Было невозможно понять, что он высматривал в этом бескрайнем мраке, но в его позе чувствовалось напряжение ожидания.

И вот, словно откликаясь на его безмолвный призыв, сверху, из самой сердцевины этой неестественной черноты, проявилось синее свечение. Оно медленно спускалось, за ним последовали другие фигуры в капюшонах. Их появление казалось неземным – они не падали, а будто плавно скользили по воздуху, словно сотканные из самого мрака и холодного света. Это было не материальное падение, а скорее жуткая иллюзия, призванная сбить с толку, заставить усомниться в реальности происходящего.

Постепенно, один за другим, эти призрачные всадники опустились на обледенелую степь. Их кони, такие же безмолвные и нематериальные, как и их наездники, появились вместе с ними. Это были не просто скакуны, а мерцающие силуэты, сотканные из тусклого света, не касающиеся земли, а парящие над ней.

Призрачные фигуры начали двигаться, выстраиваясь в идеальный круг. Стоя на расстоянии, можно было бы насчитать ровно двенадцать всадников, каждый из которых был окутан ореолом тьмы и лишь слегка уловимого свечения. Их силуэты были расплывчаты, лишены деталей, как будто они существовали на грани миров, не совсем здесь и не совсем там. Приблизиться к ним казалось невозможным, а главное – безумно опасным.

В самом центре этого зловещего круга, прямо в воздухе, появился большой, пульсирующий шар. Он излучал то же синее свечение, что и спускавшиеся всадники, и медленно, ритмично вращался, наполняя давящую тишину низким, едва уловимым гулом. Этот звук был не физическим, а скорее ощущался внутри, как вибрация, проникающая в кости.

Внезапно раздались шепчущие голоса. Всадники начали читать вслух, их слова были неразборчивыми, древними, звучащими как забытое заклинание. Это был не просто разговор, а мрачный ритуал. Их голоса, глубокие и резонирующие, сливались в единый, монотонный хор, наполняя воздух странной, первобытной энергией. Шар в центре круга начал ярче пульсировать, а его синий свет усилился, становясь почти ослепительным.

Кульминация наступила резко. Шар словно вдохнул, втягивая в себя свет и, казалось, саму сущность окружающего мрака. С каждым произнесенным словом всадников, шар пульсировал сильнее, и вдруг из каждого из них потянулись тонкие, призрачные нити, устремляясь прямо к центру сферы. Это были невидимые нити их душ, которые синий шар безжалостно поглощал.

Мгновение – и все исчезло. Не было больше ни двенадцати призрачных всадников, ни их бесшумных коней, ни пульсирующего синего шара. Все растворилось в ничто, как будто их никогда и не существовало.

И тогда, так же внезапно, как и исчезли, звезды снова вспыхнули на небе. Луна вновь показалась на своем месте, а Млечный Путь раскинулся над степью во всем своем величии. Воздух стал снова морозным, но привычным, и жуткая, давящая тишина сменилась обычным ночным покоем. Только на заснеженной поверхности у озера, там, где только что стояли призрачные всадники, не осталось ни единого следа, словно это было лишь дурным сном.

Глава 1. Зов предков

В степи снова дул ветер. Не тот, летний – с запахом полыни и пыльцы, – а холодный, сдержанный, с привкусом меди. Он касался щёк, как руки кого-то, кто хочет напомнить о себе после долгого молчания.

Алуа остановилась на пороге аульной библиотеки и прикрыла глаза. Слушала. Ветер всегда говорил с ней. Не словами – образами, шепотом памяти, зыбкими картинками. Вот и сейчас он нёс не просто холод – он нёс тревогу. Незаметную для других, но не для неё.

– Опять стоишь, как шаманка, – услышала она голос за спиной.

Обернулась. Каиржан. Такой же собранный, как всегда. Пальто до колен, шарф аккуратно заправлен, в руках – потрёпанная папка. Он ехал из Алматы почти сутки и выглядел так, будто и не заметил дороги.

– Слушаю, – просто ответила Алуа. – Ветер.

– Ты всё так же неразговорчива, – усмехнулся он. – Рад тебя видеть.

Они обнялись. Мягко, по-дружески, но с той глубиной, которая бывает только у тех, кто пережил нечто вместе. Не событие – перелом.

– Алибек уже в доме. Чай на столе, – сказала Алуа, кивая в сторону небольшого деревянного строения.

– Конечно, он первый. Он, наверное, и бурдюк уже достал?

– Даже не спрашивай. Он с утра по степи ходил, говорит, что трава воняет железом.

Каиржан кивнул. Он сам хотел сказать почти то же. Этот февраль был странным. Не по погоде, не по календарю – по ощущениям.

В доме пахло дымом, кумысом и тёплым деревом. Алибек сидел на корточках у печи, подкладывая сухие ветки. На его лице – сосредоточенность, будто он строил не костёр, а портал в другую реальность.

– С приездом, брат, – сказал он, даже не оборачиваясь.

– Ты всё ещё ощущаешь степь сильнее нас, – усмехнулся Каиржан.

– Степь не меняется. Это мы отвыкаем слушать. А она… она зовёт.

Алуа села за низкий стол, аккуратно разливая чай. Пар шёл над пиалами, соединяя их в тёплом треугольнике, как когда-то Куб Искры соединял их души в едином пульсе. Только теперь Куб молчал.

– Полгода, – тихо сказала она. – С тех пор, как всё началось. И как будто всё закончилось. Но ведь это не так?

Каиржан достал из папки несколько пожелтевших листов. Почерк – круглый, древнетюркский. Символы, которые он выучил за эти месяцы. Внимательно раскладывал их на столе.

– Это записи шамана из Западного Жетысу. Говорится о «времени пустого неба»… и о возвращении.

– Возвращении чего?

– Хранителей, – сказал он и посмотрел прямо на Алуа. – Или их замены.

Наступила тишина. Алибек медленно поднялся, отряхнул руки и подошёл к столу. Его глаза сузились.

– Ночью я видел круг камней. Раньше они были поросшие мхом. А теперь… кто-то смахнул мох. И в центре – синий камень, светящийся изнутри.

Алуа замерла. Она видела этот камень – во сне. Он был в руке женщины без лица, стоящей на фоне звёздного неба, в котором не было ни одной звезды.

– Это снова начинается, – шепнула она. – Только теперь всё иначе. Тогда мы нашли Куб. А теперь… он находит нас.

Каиржан поднял взгляд от рукописи.

– В одной из записей говорится: «Когда свет потухнет сам, не закрыв глаза, и один из тринадцати вернёт след – откроется второе кольцо».

– Тринадцать… – Алибек нахмурился. – Нас трое.

– Но нас было больше. Мы просто не всех видели, – сказала Алуа. – Или ещё не всех встретили.

Поздним вечером, когда степь погрузилась в хрустящую тишину, трое сидели у костра. Тени плясали на стенах юрты, и искры уходили в дымоход, как души древних батыров, возвращающиеся на небо.

Вдруг Алуа подняла голову.

– Вы слышите?

Ветер снова говорил. Но на этот раз – не словами. Он пел. Глубоким, гортанным голосом, в котором смешались память крови, шёпот предков и зов неизвестного.

Алибек встал.

– Завтра – туда. К кругу камней.

Каиржан уже собирал рюкзак.

Алуа тихо прошептала:

– Нас ждут. Потому что Хранители… ушли. А степь не может быть без защиты.

Глава 2. Сын ветра

Ночь в степи была тиха. Ни один шакал не выл, ни один жук не трещал, ни один верблюд в далёком ауле не фыркал. Всё будто замерло в ожидании – как перед родами, как перед бурей, как перед тем моментом, когда кто-то скажет: «Сейчас». Каиржан не мог уснуть. Он лежал в юрте, на твёрдом войлоке, уставившись в деревянные перекрытия, где тонкими тенями дрожали языки огня. Где-то рядом ровно дышала Алуа. Алибек спал в отдельной постройке – ближе к костям и к земле, как он сам говорил. Каиржан думал – или пытался не думать – уже третий час.

В голове вертелась строчка из рукописи: «Сын ветра – не рожденный, но найденный. Он узнает степь, прежде чем узнает себя». Кто это был? Это было про кого-то из них? Или про того, кого они ещё не встретили? Или… про него? Он резко сел. В голове мелькнула мысль – глупая, нелепая, но настойчивая: а если сын ветра – это не человек? Наутро они шли к кругу камней. Алуа шла впереди, в шарфе до глаз. Её шаги были быстрые, но лёгкие, будто она не ступала по земле, а плыла над ней. Алибек молчал. Его глаза всё время были где-то за горизонтом – он не просто видел, он чувствовал линии пространства.

– Камни… не те, – сказал он, когда они подошли.

И это была правда. Вчера Алибек был здесь. Камни были тёмными, покрыты мхом. Сегодня они были будто очищены – не руками, не ветром. А внутренним огнём. Даже лёд между ними растаял, оставив небольшую впадину в форме звезды. Посреди круга лежал камень цвета дымчатого сапфира, почти прозрачный. И он… дышал. Не в буквальном смысле – но в его структуре шла пульсация. Мягкая, медленная, как сердце спящего великана.

– Это он, – прошептала Алуа. – Он зовёт. Но не нас.

Каиржан присел рядом, вглядываясь в толщу камня. И тут он увидел лицо. На долю секунды. Мальчишеское. Лет семи, может восьми. С раскосыми глазами и серьёзным взглядом. Оно появилось – и исчезло. Но этого было достаточно.

– Видели? – спросил он.

Алуа кивнула. Алибек сжал кулаки.

– Это… он. Кто бы он ни был.

Ветер усилился. Не резкий, не шквальный – но обволакивающий. Он будто подхватил звук, не слышный ушами, но узнаваемый сердцем. А затем – из-за холма – донёсся топот. Конь. Один. Без седла. Гнедой, с чёрной гривой, блестящий, как бык после дождя. Он не нёсся – он шёл, как будто знал маршрут. И направлялся прямо к ним. Они замерли. Конь остановился у круга камней. Молча посмотрел на каждого. Затем – на синий камень. После чего легко ткнул его мордой, и вдруг… Камень засиял. На поверхности проступили знаки. Сначала будто просто свет, потом – рисунки, которые соединялись в символ – мальчика с плащом, развевающимся, как ветер.

– Он знает, куда идти, – прошептала Алуа.

– Кто? – спросил Каиржан.

– Конь. Он пришёл за ребёнком.

– Каком ребёнком?

Она молчала.

– Сын ветра, – сказал Алибек. – Он уже здесь. Но ещё не с нами.

Позже, у костра, они будут сидеть в молчании. Ни один из них не решится сказать вслух то, что они поняли: степь ждёт не только их. Где-то – ребёнок, родившийся не для обычной жизни. Он не знает, кто он. Но степь знает. И ветер знает. И теперь… и они знают.

– Он уже здесь. Но ещё не с нами, – повторил Алибек, и на лице его впервые за долгое время промелькнуло нечто похожее на тревогу.

Конь медленно обошёл круг камней, обнюхивая землю. Он будто искал что-то. Или кого-то. Но рядом было только трое – люди, которых степь уже признала. Он остановился напротив Алуа, встретился с ней взглядом, и в его тёмных, почти человеческих глазах читалась… просьба.

– Он хочет, чтобы мы пошли за ним, – сказала она, едва слышно. – Не прямо сейчас. Но скоро.

Каиржан посмотрел на неё. Его научный склад ума протестовал против мистики, но внутри уже не осталось скепсиса. Всё, что произошло с ними за эти месяцы, стерло границы между логикой и чем-то древним, как сама степь.

– Мы должны быть готовы, – добавила Алуа. – И не только разумом. Душой.

– И телом, – хмуро пробурчал Алибек, поднимаясь. – Если нас ведут куда-то – туда, где, возможно, и шагу нельзя ступить без разрешения…

– Или без жертвы, – добавил Каиржан, сам себя удивляя этим шепотом.

Когда солнце ушло за горизонт, они вернулись в дом. Конь остался у круга, как страж. Он не ушёл, не сбежал, не растворился. Он ждал.

Алуа не спала. Она сидела у окна, глядя на далёкую линию горизонта, которая сейчас слилась с небом. Ей казалось, что, если приглядеться, можно будет увидеть, как миры соприкасаются – тонким швом, через который что-то проникает.

В этот момент она услышала звук – негромкий, почти невесомый, как шелест ткани.

Обернулась. В центре комнаты, прямо на покрывале, лежал пергамент.

Его не было там час назад. Никто не входил. Никто не приносил.

Рядом с ним – веточка полыни.

Она медленно подошла. Развернула. Почерк был неразборчивый, неровный. Как будто писал кто-то, давно не державший пера. Но одно слово она узнала сразу – и оно словно прожгло бумагу:

"Ждите мальчика. Его глаза – север. Его шаг – ветер. Его дух – старше вас всех."

А внизу – знак. Рисунок. Детская ладонь, открытая вверх, а в центре – точка синего цвета.

Алуа не знала, как это объяснить. Но она была уверена: письмо – не от живого человека. И не от мёртвого. Это был… отголосок. Как дыхание сквозь время. Или послание от той самой тьмы, что ушла. Или ещё хуже – от той, что возвращается.

Она закрыла глаза.

Сын ветра уже идёт. А мы… должны встретить его первыми.

Глава 3. Письмо, которого не было

Утро принесло с собой густой туман. Он окутал степь плотным, почти влажным покрывалом, скрыв линии горизонта и превращая деревья в призраков. Даже птицы молчали, будто сама природа затаила дыхание.

Алуа стояла у окна и всё ещё держала в руке письмо. Пергамент был тёплым на ощупь, словно его только что кто-то написал и оставил прямо в её комнате. Но в доме была тишина, и двери всю ночь не скрипнули ни разу.

Каиржан и Алибек уже проснулись. Они сидели за столом с пиалами горячего чая, но взгляд обоих был прикован к странному знаку на бумаге – детская ладонь с синей точкой в центре.

– Это не человеческое письмо, – произнёс Алибек. – Я не чувствую запаха рук. Перо, чернила – может быть. Но не человека.

– Ладонь, – задумчиво проговорил Каиржан. – Возможно, это не просто символ. Это… метка. Как координата. Или… сигнал.

Алуа осторожно положила пергамент на стол. Её голос был мягким, но решительным.

– Мы должны найти его. Мальчика. Он часть этого мира. Или… ключ к нему.

– И где ты предлагаешь искать ребёнка, о существовании которого мы узнали из мистического клочка бумаги, упавшего нам с воздуха? – фыркнул Каиржан, но в его словах не было злости. Лишь попытка удержать реальность от расползания.

Алибек встал и подошёл к стене, где висела старая карта. Он провёл пальцем вдоль северной линии, где степь становилась суровее, где начинались редкие скалы и почти никто не жил.

– Здесь. Байганин. Старые сакральные холмы. Говорят, там дети иногда пропадают. Потом возвращаются. Или не возвращаются вовсе.

– Ты веришь в сказки, Алибек?

– Я верю степи. А степь говорит редко. Но уж если сказала…

Они переглянулись. В комнате на мгновение стало странно тихо, как будто всё внутри синхронизировалось – дыхание, пульс, мысли.

Алуа заговорила первой.

– Мы едем. Сегодня. Пока знак свеж.

Через пару часов они уже собирали вещи. Каиржан готовил документы, Алуа – лекарства, травы и порошки, которые ей когда-то оставила бабушка. Алибек привёл внедорожник, проверил всё от давления в шинах до количества бензина в канистре.

Путь был долгим. Байганин – в стороне от больших дорог, заброшенный, пыльный и будто забытый временем. Ехать туда значило не просто оторваться от цивилизации. Это значило войти в пространство, где действуют иные законы.

На выезде из аула, где они остановились, к ним подошёл старик. Седой, в чапане, с тростью, вырезанной из корня карагача.

– Вы за сыном ветра едете? – спросил он вдруг, без приветствия.

Они замерли.

– Мы… ищем ответы, – осторожно ответил Каиржан.

Старик усмехнулся. Но не злобно, а с какой-то грустью.

– Ответы не ищут. Они сами находят. Вопросы ищут. А у вас – правильный вопрос. Потому вы и увидели знак.

Он вытащил из внутреннего кармана маленький камень. Гладкий, белый, как отшлифованная кость.

– Если найдёте его – дайте ему это. Это память. Не моя. Его.

Он повернулся и ушёл, будто сказал всё, что хотел, и больше не имел отношения к происходящему. А в степи снова завыл ветер – резкий, пронзительный. Как зов. Когда машина тронулась с места, никто не говорил. Каждый думал о своём. Алуа держала в руках письмо. Оно пульсировало лёгким теплом. Словно живое. Каиржан смотрел в зеркало заднего вида, словно надеялся увидеть там что-то – или кого-то. Алибек смотрел только вперёд. Сын ветра уже знал, что его ищут. И он не прячется. Он ждёт.

Глава 4. Шаман у озера

Озеро было скрыто за холмом, будто само пряталось от взгляда. Его не было на картах. Даже местные не сразу вспоминали о нём. Старики называли его «Айнаколь» – Зеркальное. Кто-то говорил, что воды там нет с весны. Другие – что вода есть всегда, просто не всякому показывается.

Когда внедорожник остановился, всё вокруг окутала тишина. Ни ветра, ни птичьего крика. Только дышащая земля под ногами и тяжесть в груди, как будто воздух стал гуще.

Алибек первым вышел из машины.

– Оно здесь, – сказал он, не объясняя, что именно.

Каиржан сверился с координатами на планшете. Сигнала не было.

– Точка мертвая. Ни спутников, ни связи. Будто мы вышли за границу.

– Мы и вышли, – тихо произнесла Алуа.

Они пошли вниз, в сторону низины, где между серых камней и сухих кустов вдруг блеснула вода. Озеро и правда было гладким, как стекло. Ни ряби, ни отражений. Только пустота, будто оно смотрело в них, а не наоборот.

И там, у самого края, на бревне, сидел старик.

Он был одет в потрёпанный шёлковый халат, на голове – лисья шапка. В руках – деревянный посох, изогнутый, как молния. Он сидел неподвижно, спиной к ним, будто знал, что они придут, и ждал.

– Шаман, – выдохнула Алуа. – Или то, что от него осталось.

Они подошли ближе, и только тогда старик заговорил. Его голос был негромким, но проникал сквозь ткань, как холодный ветер в сердце.

– Вы трое. Как и раньше. Как и всегда.

Каиржан нахмурился.

– Вы нас ждали?

– Нет, – сказал шаман. – Это озеро вас ждало.

Он медленно повернулся. Лицо было морщинистым, как кора старого дерева. Глаза – тёмные, но в них плясали огоньки, не отражающие свет, а поглощающие его.

– Вы пришли за сыном ветра. Но его вы не найдёте, пока не узнаете себя.

– Мы уже знаем, кто мы, – возразил Алибек.

Шаман усмехнулся, оголив жёлтые зубы.

– Знаете? А знаешь ли ты, сколько голосов в тебе? Сколько степей прошли твои кости? Сколько смертей в твоей памяти?

Он ткнул посохом в сторону озера.

– Загляни туда. И если оно отразит тебя – ты готов. Если нет… возвращайся и забудь.

Алуа подошла первой. Вода не дрогнула. Ни её лица, ни её тени – ничего не появилось.

Затем Каиржан. То же самое. Пустота. Зеркальная гладь и ничего в ответ.

Алибек приблизился к краю. Его ботинки слегка тронули мох на границе воды.

И тогда в озере мелькнуло нечто. Сначала – свет. Затем – силуэт мальчика. Совсем юного. Лицо неясное, но глаза… глаза были точно такими, как в том камне.

Шаман кивнул.

– Он показался. Значит, уже идёт. Но не сюда. Пока ещё нет.

Он встал и начал медленно уходить вдоль берега.

– Подождите! – окликнула Алуа. – Кто он? Что нам делать?

Старик не обернулся.

– Вы не ищете мальчика. Вы ищете вопрос, который забыли задать. Когда вспомните – он сам придёт.

И исчез за изгибом берега, будто растворился в воздухе.

Они остались втроём, стоя у воды. Озеро снова было пустым. Тишина сгустилась, став почти ощутимой.

– Он был настоящий? – спросил Каиржан.

– Не знаю, – ответила Алуа. – Но я верю ему больше, чем собственному отражению.

Алибек не ответил. Он смотрел на поверхность воды, где на короткое мгновение появился лёгкий круг – словно от чьего-то шага… на другой стороне.

Глава 5. Зеркало между мирами

Ночь накатила быстро, как будто степь решила не тянуть. Едва они покинули озеро, небо сразу потемнело, и воздух стал тягучим, как перед грозой. Ни звезды, ни луны – лишь слабый люминесцентный отсвет на горизонте, будто кто-то с другой стороны мира держал в руках фонарь.

Они разбили лагерь прямо у подножия холма. Палатку ставили молча, ужин не готовили – никому не хотелось есть. Ветер затих. Совсем. Это было ненормально. В степи всегда что-то движется: травы, воздух, звуки. Но сейчас… всё замерло.

Каиржан сидел у машины, уставившись в монитор планшета. Снова – ни сети, ни сигналов. Электроника вела себя странно: сначала зависала, потом показывала искажённые изображения, будто экран становился отражением чего-то, чего он не снимал.

Алуа ходила вокруг лагеря по кругу. Она что-то бормотала себе под нос – старинную молитву или заклинание, которое помнила с детства, хотя никогда не учила специально. Слова приходили сами, как будто говорили в ней. Не она шептала – степь.

Алибек сидел у огня и точил нож. Не потому что собирался сражаться. Просто – чтобы занять руки. И не слушать то, что начиналось внутри.

– Я сегодня снова его увидел, – тихо сказал он, когда Алуа подошла.

Она молча села рядом.

– Там, у воды. После того, как шаман ушёл. Не в озере. Рядом. На том берегу. Он стоял… как тень. И я знал, что это он. Но он смотрел не на меня. Он смотрел… сквозь.

– Сквозь что?

Алибек вздохнул.

– Сквозь реальность. Понимаешь?

Алуа кивнула. Понимала. Всё чаще она ловила себя на ощущении, что этот мир стал не единственным. Что над ним – другой, как плёнка. Или как второй слой кожи, который раньше был незаметен, а теперь слегка отслаивается.

– Я чувствую, – сказала она. – Между нами и «там» – зеркало. Но оно начинает трескаться. Мы ещё не перешли. Но трещины уже идут.

Каиржан подошёл, в руке – фото. Он успел сделать снимок озера на свой старый плёночный «Зенит». И сейчас проявил его с помощью портативного химкомплекта.

– Смотрите.

На фотографии озеро было… другим. Не просто зеркальным – оно действительно отражало, но не пейзаж, не небо, не их. А другой берег. Берег, которого в реальности не существовало. На нём – древние деревья, закрученные ветром. Каменные столбы. И…

– Там стоит кто-то, – прошептала Алуа.

– Я знал, – хрипло сказал Алибек.

Фигура была расплывчатой, но не размытой. Просто… не этой плотности. Ребёнок. Или существо в форме ребёнка. Лицо не различалось. Но от фотографии исходил холод. Настоящий. Бумага была ледяной на ощупь.

– Это не просто снимок, – пробормотал Каиржан. – Это окно.

Они замолчали. В степи снова стало совсем тихо. И вдруг – где-то далеко, будто на другом конце неба, раздался детский смех.

Сначала – один раз. Потом – второй. И на третий – эхом отразился от скал, хотя скал вокруг не было.

– Он уже здесь, – сказала Алуа. – Только пока ещё по ту сторону.

– И как нам туда попасть? – хрипло спросил Алибек.

Каиржан посмотрел на фото.

– Зеркало между мирами не разбивают. Его узнают. Мы должны найти, где граница тоньше всего.

Алуа кивнула. Она уже знала, где это будет.

Они не спали этой ночью. Лишь смотрели в темноту, слушая, как время начинает трещать по швам.

Глава 6. Не в этом теле

Они ехали на север. Где степь становилась реже, а камни – чаще. Где трава не шелестела, а стояла мёртво. И где каждый холм казался могилой.

Алуа держала снимок в кармане куртки. Бумага больше не была холодной. Теперь она… дышала. Её пульс чувствовался сквозь ткань, будто что-то внутри фото шевелилось. Или кто-то.

Каиржан смотрел в окно и думал о зеркалах. Он вспоминал древние тексты, где говорилось о «перекрытых проходах» между слоями. Где живут не духи, не души – а отражения того, что должно было быть, но не стало.

Алибек молчал. В последние часы с ним творилось что-то странное. Он говорил, что слышит голос. Детский. Но не в ушах – в голове. И не как мысли. А как будто кто-то… смотрит его глазами изнутри.

– Ты точно в порядке? – спросила Алуа, когда они остановились.

– Я не могу понять, – хрипло ответил он. – Иногда мне кажется, что я в своём теле. А иногда – будто я просто… внутри. Как пассажир. Как будто кто-то другой – за рулём.

Они переглянулись. Это был тревожный симптом.

– Когда это началось?

– После озера. После того, как я увидел его… на другой стороне. Он не ушёл. Он… вошёл.

Каиржан подошёл ближе.

– Слушай. Это может быть не одержимость. Не в религиозном смысле. Возможно, он… ищет тело. Или – пробует тела. Как одежду.

– Он ребёнок, – прошептала Алуа. – Но не как мы это понимаем. Он – не из этого слоя. Ему нужно «тело», чтобы перейти. И, возможно, он выбрал тебя.

Алибек усмехнулся, но в этой усмешке не было радости.

– Я не уверен, что он спрашивал разрешения.

Ночью они остановились в заброшенном пастушьем доме. Деревянная крыша была наполовину обвалившейся, пол – сухой, земляной. Но внутри было тепло. Слишком тепло.

Когда Каиржан открыл дверь, тёплый воздух пах полынью и… молоком.

– Кто-то здесь был, – сказал он. – Недавно.

Они осторожно вошли. В углу лежала кукла. Сшитая вручную. Из ткани и шерсти. У неё были глаза – чёрные пуговицы. Одна – отпала.

Алуа подошла ближе. Взяла куклу. И сразу села на пол, резко, как будто удар получил не её мозг, а спина.

Она видела. Не глазами. Внутри.

Комната. Эта же. Только полна детей. Они смеялись. Бегали. Пели. Но их лица были неестественно гладкими. Как у кукол. И только один ребёнок – стоял в стороне. Мальчик. Глаза – как у воды. Лицо – будто нарисовано. И в его взгляде – тоска. Не детская. Космическая.