Запертые двери

Я помню, как бежал к двери,

Боясь остаться навсегда в этих стенах.

Хотел уехать прочь, когда портье сказал:

«Не торопись. Ты можешь уйти, когда пожелаешь,

Да только вряд ли у тебя это получиться».

Отель "Калифорния" Иглз

Пролог

Осень 1997 года.

Дождь, ливший всё утро, стих только с наступлением сумерек. Весь день он неспешно струился с неба, принося с собой осенний холод. Но это было лишь предвестие грядущих перемен. Пока же листва ещё хранила сочный зелёный оттенок, а трава мягко прогибалась под ногами, не издавая сухого шороха – столь привычного для поздней поры. После заката тучи по-прежнему нависали над провинциальными городками Небраски. Вода уже не лилась с небес, но тяжёлые облака словно не спешили уходить, напоминая о приближении настоящей, пронизывающей осени – не календарной, а той, что несёт с собой стужу.

С наступлением ночи ветер усилился, завывая то загадочно, то зловеще, безжалостно клоня верхушки деревьев. Он носился над городским кладбищем, путался в прутьях ограды, скользил по могильным плитам и деревянным крестам, заставляя их жалобно скрипеть. Те, в свою очередь, напоминали жутковатый урожай, взращённый на тёмной грядке мрачным садовником.

Именно это время суток выбрали трое парней для визита в последнее пристанище бренных человеческих тел.

Их ботинки с грубой подошвой уверенно врезались в размокшую землю, пока они двигались по извилистой тропе, освещая путь яркими фонарями. Ослепительные лучи рассекали тьму, выхватывая из мрака надгробия и покосившиеся кресты, но молодые люди намеренно игнорировали лужи, упрямо шагая напрямик.

Двое сжимали в руках лопаты, третий, прижимая к боку холщовый мешок, держал кирку. Джинсы у всех троих были испачканы грязью ниже колен, но верхняя одежда различалась.

Первый – в мешковатой зелёной майке и накинутой поверх клетчатой рубашке, которую даже не потрудился застегнуть. На голове – помятая бейсболка с эмблемой «Красных носков», надвинутая на самые глаза.

Второй (именно он тащил мешок) – в длинной, до бёдер, серой футболке без опознавательных знаков. Тёмные волосы торчали в разные стороны, будто он только что поднялся с постели.

Третий, шедший в центре, сразу выделялся среди остальных. Его сведённые брови и сосредоточенный взгляд не оставляли сомнений – именно он здесь главный. Белая майка с короткими рукавами, аккуратно заправленная в джинсы на широком кожаном ремне с массивной пряжкой. Поверх – поношенная школьная куртка с вышитой на спине надписью: «Школьная команда по бейсболу "Серые ястребы"». Крепкие плечи и развитая мускулатура, угадывавшаяся даже под одеждой, подтверждали – эта куртка явно не была чужой.

– С кого начнём? – спросил парень в бейсболке.

Второй прислонил кирку к ограде, перекинул мешок через железные прутья и потянул кладбищенские ворота на себя. Те со скрипом поддались – их запирали лишь по особым случаям: перед Хэллоуином, выпускным или после удачной сдачи экзаменов.

– С Лестара Купера, – тихо, но твёрдо ответил главарь. – Родни у него нет, а помер он давно. Даже если кто и прознает – шума будет мало.

С этими словами он первым ступил на землю усопших, продавливая сырой дёрн подошвами. Спутники последовали за ним, но теперь, оказавшись среди могильных холмов, их уверенность поубавилась. Ветер, казалось, усилился, перешёптываясь с тенями. Деревья метались на ветру, а их ветви при лунном свете напоминали костлявые пальцы. В воздухе витал запах сырости и тления. Казалось, что на них смотрят сотни незримых глаз – тех самых, что давно истлели в глазницах, но в эту ночь вновь обрели способность видеть.

– Жутковато… – прошептал тот, что нёс мешок, и вздрогнул от звука собственного голоса, нарушившего ночную тишину.

– Согласен, Санни, – кивнул главарь. Мысленно он вспомнил Майка – весёлого сорванца и лучшего друга, чьи родители утащили его в другой штат, расколов их компанию. Но ностальгия длилась мгновение. – Но трофеи нам нужны. Земля мягкая, ночь тёплая – идеально для раскопок. К Хэллоуину погода испортится, да и ворота закроют. Так что сегодня – лучший вариант.

Перед выходом они выпили для храбрости – полтора литра пива на каждого, закрепив это стаканом виски (отвратительным пойлом из лавки Фила Брюэра). По дороге прикончили ещё бутылку вина. Но теперь, под гнётом страха, хмель выветривался. Полной трезвости не наступило, но и прежней решимости поубавилось. И всё же отступать было поздно.

– А как же старик Хорн? – снова завёл разговор Санни, замедлив шаг.

– Ну и что с ним? – уже сквозь зубы процедил Тим, явно теряя терпение.

– Он же сторож. Если нас заметит… тогда родителям станет известно, чем мы…

– Никто ничего не узнает, – резко оборвал его главарь. – Хватит болтать. Свети вперёд и смотри не прозевай Купера.

Санни недовольно скривился, но покорно развернулся и зашагал по тропинке, выхватывая лучом фонаря потрёпанные временем надписи на надгробиях. Бледные блики скользили по выщербленным буквам, будто робкие вспышки воспоминаний о судьбах усопших.

– Санни прав, Тим, – вступил парень в футболке. – Попадёмся Хорну – можно забыть и о Хэллоуине, и о других развлечениях.

– Да заткнитесь вы оба! – взорвался Тим. – Хорн сейчас наверняка сидит в баре, пьяный в стельку, и в сотый раз рассказывает про племянницу из Лос-Анджелеса, которая вот-вот заберёт его к себе. Смешно, да?

– Ещё как, – фыркнул Гарри. – Так и сгинет здесь, в ожидании. Кому нужен этот пропахший плесенью старик?

– Точно. А теперь – вперёд. – Тим грубо толкнул его в спину, но в этот момент раздался голос Санни:

– Тим! Гарри! Кажется, мы нашли нашего жмурика.

Они сблизились, и три луча фонарей слились на потрёпанной плите, высвечивая выбитую в камне надпись:

ЛЕСТЕР ГЛЕН КУПЕР

10.14.1943 – 11.07.1990

"Обратись, Господи, избавь душу мою, спаси меня ради милости Твоей!"

Псалом 6:5

– И кто только придумывает эти надписи? – Санни насмешливо приподнял брови, демонстрируя полное пренебрежение к высеченным словам.

– Это псалом. Читать разучился? – брезгливо бросил Гарри, не отрывая взгляда от надгробия.

– Может и псалом, – Санни рыгнул, морщась от перегара. – Я всегда прогуливал воскресную школу.

Не дав религиозной дискуссии разгореться, Тим резко вонзил лопату в могильный холм. Первая комья земли с глухим шлепком упала в сторону – сигнал к началу долгой работы.

Они копали азартно, представляя грядущий Хэллоуин, до которого оставалось полтора месяца. Ни один из них не догадывался, что эта ночь станет последней, когда они спали спокойно. Впереди их ждали бессонные ночи и короткие кошмарные сны, от которых они будут просыпаться в холодном поту.

Каменная плита, вывороченная с корнем, теперь лежала в стороне. На ее месте зияла глубокая яма, в темноте которой мелькали три согнутые спины. Лопаты методично вздымали и опускались, выбрасывая на поверхность комья влажной земли.

Когда Тим в очередной раз вонзил лопату в сырую землю, она с глухим стуком ударилась обо что-то твёрдое. Работа закипела с новой силой. Вскоре из-под слоя грязи показалась потускневшая крышка гроба, ее дерево почернело от времени и разбухло от сырости.

– Наконец-то десерт! – ликующе воскликнул Гарри. Лунный свет, мелькнувший на мгновение, отразился безумным блеском в его глазах. Он первым ударил лопатой по гробовой крышке. Прогнившее дерево поддалось сразу, создав у парней ложное впечатление о легкости задачи. Однако старые гвозди держались крепко – доски скрипели, трещали, но не хотели покидать своих мест. Всё же усилия трёх молодых крепких парней увенчались успехом. Гарри и Санни, рухнув на колени, стали швырять обломки досок в разные стороны.

– Я поднимусь наверх, – тяжело дыша, сказал Тим. – Бросайте мне кости, я буду складывать их в мешок.

– Тим, – не отрываясь от работы, окликнул его Санни, – Может, выкопаем ещё кого-нибудь? Чтобы праздник получился по-настоящему незабываемым.

Выбравшись из ямы, Тим усмехнулся:

– Посмотрим.

Он взял мешок и раскрыл его. На поверхности Тима поразила внезапная тишина – ветер стих, будто сама природа затаила дыхание, ужаснувшись их поступку. Луна окончательно скрылась за тучами, погрузив кладбище в кромешную тьму.

Тим озирался по сторонам, когда из ямы показалась голова Гарри.

– Быть или не быть? Вот в чём вопрос! – театрально провозгласил он, словно второсортный актёр, неожиданно получивший главную роль в шекспировской трагедии. Луч фонаря выхватил человеческий череп в его руке – бледно-жёлтый, без нижней челюсти, с отсутствующими двумя верхними зубами и несколькими седыми волосками.

– Йорик! – с гримасой наигранного ужаса воскликнул Гарри. – Ты ли это? О, бедный Йорик!

– Кончай клоунаду и клади его в мешок, – буркнул Тим.

Гарри наклонил ладонь, и череп покатился в раскрытую горловину мешка, глухо стукнувшись о его дно.

Не успел Гарри вернуться в яму, как вдалеке раздался хриплый крик. Тим и Гарри резко обернулись на прыгающий луч фонаря, приближавшийся с западной стороны кладбища.

– Твою мать!.. – выругался Гарри, нервно поправив бейсболку. – Хорн!

Действительно, к ним бежал сторож Джонатан Хорн, размахивая фонарём размером с автомобильную фару и выкрикивая самые отборные ругательства в адрес осквернителей могил.

Хорн, некогда крепкий мужчина, теперь представлял жалкое зрелище – годы пьянства согнали его плечи, осушили мышцы, оставив лишь тщедушную оболочку. Когда он, запыхавшись, достиг разрытой могилы, все трое парней уже стояли на поверхности, выстроившись сплошной стеной.

– Что вы творите, дьявольские выродки! – хрипел пьяный сторож. – Антихристы проклятые! Могильных червей не сто́ите!

– Прикрой свой зловонный рот, старик, – холодно оборвал его Тим. – Не позволим оскорблять себя какому-то пропойце.

– Как ты со мной разговариваешь, щенок! – Хорн заслонился рукой от слепящего света фонарика в руках незваных гостей. – Мать-то твоя знает, какого урода на свет произвела? Девять месяцев носила, года воспитывала – чтобы могилы осквернял! Дайте мне разглядеть ваши рожи!

– Мечтать не вредно! – вступил Гарри. – Разве что фонарями тебя по морде огреем, тогда и разглядишь.

– Храбрые какие, – скривился Хорн, – трое молодых на одного старика…

– А ты не взывай к нашей совести, – проговорил Санни, и в его голосе проскользнула дрожь, готовая в любой момент перейти в визг. – Всё равно бесполезно. Так что убирайся-ка обратно в свою конуру.

Лицо Хорна вдруг изменилось. Рука, прикрывавшая глаза, опустилась. Беззубый рот искривился в ухмылке.

– Узнал я тебя по голосу, паренёк, – хрипло произнёс старик и вдруг зашёлся в приступе странных звуков. Парни сначала подумали – кашляет. Ошиблись. Старик смеялся. – Ты сын Питера Демпси, городского бухгалтера. Мать твою не знаю. Кажись, зовут тебя Санни. – Произнеся имя, Хорн снова залился смехом, на этот раз более продолжительным. – Да, Санни. Теперь я вас вычислю. Осталось только шерифа поставить в известность – уж он-то с вами по-другому поговорит, будьте уверены. Посмотрим, как запоёте. Ему вы уж точно грубить не станете. Сделает вас кроткими, как ягнят.

Всхлипывая от смеха, старик повернулся к ним спиной, явно намереваясь вернуться в свою лачугу, где прожил последние четыре года после того, как продал свой домик в центре города. Логика была проста – хибара на кладбище и удобнее, и ближе к работе. Тим не знал, был ли в этой развалюхе телефон, по которому старик мог бы вызвать шерифа Уолтерса, но стоять сложа руки не собирался.

Он резко шагнул вперёд, схватил Хорна за грязный ворот комбинезона и дёрнул на себя.

– Что… – в голосе сторожа прозвучало лишь возмущение, но пока не страх. – Отпусти, сучья требуха!

Но Тиму нужен был именно страх – лучше ужас, мольбы о пощаде. Старик же и не думал доставлять ему такого удовольствия. Тогда Тим решился на крайние меры – толкнул Хорна в костлявую грудь, отправляя его в зияющую пасть могилы.

Старик даже вскрикнуть не успел – всё произошло слишком внезапно. Неожиданностью это стало не только для него, но и для товарищей Тима.

Мгновение – и треск ломающихся досок нарушил кладбищенскую тишину. Затем воцарилось привычное, пусть и недолгое, безмолвие.

– Ты убил его! – голос Санни сорвался на визгливый шёпот. Он трясся, как осиновый лист. – Тим, ты же убил старика!

Тим стоял, сжав кулаки. Какие могли быть оправдания? "Не хотел"? Смешно – он прекрасно понимал, к чему приведёт его поступок. Значит, и отмазываться было бессмысленно.

Когда из могилы донёсся стон, а затем на краю ямы появилась дрожащая, испачканная в грязи рука, Тим почувствовал облегчение. Грудь освободилась от ледяного гнёта. Рядом синхронно выдохнули Гарри и Санни – только сейчас Тим осознал, что всё это время не дышал. На его лице расплылась ухмылка – смесь облегчения, злорадства и ненависти к этому мерзкому старикану, который едва не разрушил его будущее.

– Живуч, как мартовский кот! – фыркнул Гарри, наблюдая, как Хорн цепляется за край могилы. – И ведь даже костей не сломал, сволочь.

Над ямой показалось красное от натуги лицо. В глазах старика читалась не страх, а лишь тупое упрямство – вылезти во что бы то ни стало.

Гарри, восхищённый поступком Тима, решил не оставаться в стороне и внес свою лепту в борьбе со старостью. Шаг вперёд – и его армейский ботинок со всей силы врезался в лицо Хорна. Старик рухнул вниз с коротким, обрывающимся воплем.

Тишина на этот раз повисла густая, тяжёлая. Тим и Санни медленно повернулись к Гарри. Тот стоял, уставившись в яму, будто ожидая, что старик снова полезет наружу.

Но чуда не случилось…

Неуверенно подойдя к краю, они направили фонари вниз. Луч Санни на мгновение померк, но после встряски загорелся ровным светом.

Внизу, раскинув руки, лежал Джонатан Хорн. Его голова неестественно запрокинулась, заняв место того самого черепа, что теперь покоился в мешке. Из уголка рта тонкой змейкой стекала тёмная кровь. Но самое жуткое – торчащая из груди кирка, оставленная Санни в крышке гроба. Остриё прошло насквозь, окрасившись в липкий багровый цвет. С металла медленно сползали студенистые сгустки.

Даже без медицинского образования было ясно – старик мёртв.

– О Боже… о Божеее… – забормотал Санни, и в следующее мгновение его вырвало прямо на кеды. Тим и Гарри медленно повернулись к нему, их взгляды были пусты, а затем волна тошноты накрыла и их – сначала Гарри, потом Тима.

Когда желудки опустели, они молча взялись за лопаты и начали закидывать могилу. Мешок с черепом шлёпнулся вниз, ударившись о ногу Хорна, прежде чем его накрыло слоем земли. Алкоголь давно испарился, но сознание троицы словно затянуло густым, непроглядным туманом.

Они работали быстро, не проронив ни слова, лишь изредка по очереди отбрасывали лопаты в сторону, чтобы снова склониться над землёй, давясь желчью.

На следующий день у Тима Ашера поднялась температура. Он провалялся в постели почти две недели, измученный бессонницей и кошмарами, в которых к нему приходил окровавленный Хорн. Старик стоял у кровати, его мёртвые глаза неотрывно глядели на Тима, а беззвучно шевелящиеся губы бормотали что-то, похожее на древнее проклятие.

Через четыре дня после той ночи мать, ухаживавшая за сыном, после ухода врача сообщила ему новость:

– Джонатан Хорн, тот старик, что сторожит кладбище, пропал.

Тим побледнел, лицо его покрылось липким потом. Но Вера Ашер, списав его реакцию на болезнь, лишь вытерла лоб сына платком и отправилась на кухню заваривать чай с лимоном.

Именно в тот момент Тим твёрдо решил: он уедет. Навсегда. Пока он не знал, куда, но был уверен – в Олдмидоу ему больше не будет ни весело, ни спокойно.

Поиски старика быстро свернули. Все решили, что Хорн наконец уехал в Лос-Анджелес к племяннице, о которой так часто говорил в последнее время.

Никто и представить не мог, что под плитой с надписью «Лестер Глен Купер» теперь покоятся два тела…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ:

ПОДГОТОВКА

Утро было тихое, город, окутанный тьмой, мирно нежился в постели. Пришло лето и ветер был летний – теплое дыхание мира, неспешное и ленивое. Стоит лишь встать, высунуться в окошко и тотчас поймешь: вот она начинается, настоящая свобода и жизнь, вот оно, первое утро лета.

Рей Брэдбери “Вино из одуванчиков”

Бостон, штат Массачусетс

Начало июня , 2005 год.

1.

Конец учебного года – время, когда студенты по всему миру задумываются о предстоящем лете. Пик этих размышлений обычно наступает во время последнего экзамена, когда, сидя в аудитории и покусывая кончик карандаша, уставший взгляд скользит по листу с вопросами, а надежда на высокую оценку постепенно угасает.

Мелинда Мерцер не была исключением. В этот момент она полностью соответствовала описанному образу. К экзамену по биологии она не готовилась, а потому и не рассчитывала отвечать самостоятельно. Зачем? Вокруг всегда находились представители сильного пола, готовые прийти на помощь.

Справа от неё сидел "ботаник" Холлс, слева – симпатичный, но занудливый Фостер, а прямо перед ней – всегда готовый помочь Майк Доннахью. В отличие от первых двух, Майк не блистал академическими успехами. Единственное, что он делал на "отлично" – играл в бейсбол. На "хорошо" ему давались вечеринки, подкаты к девушкам и умение "поставить на место любого зазнайку".

О слабых сторонах Майка Мелинда не знала, если не считать его равнодушия к учёбе. Не то чтобы он был глуп (скорее наоборот), просто со школы привык, что от него не ждут интеллектуальных подвигов. Чтобы получить высокую оценку, ему достаточно было привести университетскую команду к победе – что он и делал с завидной регулярностью.

Благодаря Майку медицинский университет Бостона третий год подряд удерживал лидерство среди вузов Новой Англии по бейсболу. А центральный корпус с факультетом психологии считался самым "спортивным" во всём университете. Всё это делало Майка настоящей звездой в глазах большинства студентов.

Однако у Майка были конкуренты. Главным из них считался Уолтер Кэмпбелл – обладавший всеми достоинствами Доннахью, но при этом бывший круглым отличником без тени занудства. Учившийся на хирурга в западном крыле университета, Уолтер год назад встречался с Мелиндой, и их отношения, по её мнению, уже приближались к свадьбе. Но неожиданно он сам объявил о разрыве – беспрецедентный случай для Мелинды, привыкшей диктовать условия и всегда первой бросать своих парней.

Этот удар по самолюбию оказался для неё неожиданным. Дочь табачного магната, обладательница небесного самомнения, Мелинда впервые почувствовала себя слабым звеном. Возможно, именно это заставило её по-настоящему влюбиться в Уолтера и тайно надеяться на возобновление отношений.

Жизненная философия Мелинды была проста – брать от жизни всё, а чаще даже больше. Учёба интересовала её не больше, чем проблемы стран третьего мира, но отец – Эдвард Лоренс Мерцер, контролировавший табачную империю, – настаивал на образовании. Впрочем, студенческая жизнь имела свои плюсы: бесконечная череда вечеринок, приятные знакомства и хоть какая-то видимость отношений с отцом, которые никак не складывались сами по себе, а вместе с этим – новая машина по первому капризу и неиссякаемы баланс на кредитках.

Роскошь была для Мелинды необходимостью, как воздух: дизайнерские наряды, спорткары, пластические операции (то коррекция носа, то увеличение груди), пятизвёздочные отели. И конечно, бесплатные сигареты – корпорация покрывала все расходы.

В это время лектор по анатомии – грузный мужчина с угольно-чёрными волосами и совершенно седой бородой (что давало студентам неисчерпаемый материал для шуток о красках для волос) – барабанил ручкой по столу, с полуулыбкой наблюдая за аудиторией.

Мелинде было не до лектора. Её мысли витали далеко за пределами аудитории и этого экзамена. На то, чтобы механически отметить правильные ответы, хватило бы и пяти минут. Да и за неё это могли сделать либо Фостер, либо Холлс.

Обычные развлечения – шопинг в бутиках и салонах красоты, где она легко оставляла по десять тысяч за раз, – успели наскучить. В такие моменты она садилась за руль своего "скакуна" (в этом сезоне – красного "Мазерати") и мчалась по ночному городу, вжимая педаль газа в пол. Частые визиты в полицейский участок заканчивались унизительными вызовами отца, после чего между ними на неделю воцарялась ледяная тишина.

"Вопрос №5: Отдел мозга, отвечающий за интеграцию сложных адаптивных реакций организма. Варианты: A – диэнцефалон; B – таламус; C – гипоталамус; D – мозжечок".

– Полный бред… – прошептала Мелинда.

Холлс оторвался от своего листа. Увидев её взгляд, он нервно улыбнулся и тут же опустил глаза. "Определённо всё ещё девственник", – мелькнуло у неё в голове.

"Пора действовать…"

Мелинда грациозно склонилась влево, подчёркивая изгибы фигуры. Холлс снова отвлёкся, и его карандаш замер над последним вопросом.

"Чёрт, как его там… Питер?"

– Паркер, – нежно произнесла она. – Ты уже решил свои задачи?

– Э-э-э, я могу помочь? – его улыбка стала шире, обнажив неровные верхние зубы.

– Было бы чудесно. – Её пальцы небрежно коснулись его колена.

– Может… после экзамена куда-нибудь сходим? – выдавил он.

В этот момент Майк Доннахью развернулся и шлёпнул перед Мелиндой листок с ответами, бросив Холлсу:

– Расслабься, ботан.

Мелинда криво улыбнулась Холлсу:

– Прости, Патрик, но тебя только что обыграли. Уверена, тебе не в первой проигрывать. – Она отодвинулась и принялась заполнять тест, уже не глядя в его сторону.

Мелинду часто посещала мысль, что мир к ней несправедлив. Все видели в ней лишь избалованную дочь миллиардера, высокомерную принцессу, снисходительно одаряющую окружающих своим вниманием, когда ей это нужно, и безжалостно уничтожающую тех, кто осмелится встать у неё на пути. Из-за этого у неё почти не было подруг – одни боялись её, другие ненавидели, а большинство испытывали и то, и другое одновременно.

Мужское внимание было иным. Парни всего университета – не только с психфака – мечтали заполучить её: красивое лицо, идеальную фигуру и, конечно, деньги отца. Она прекрасно знала, что для большинства из них эти мечты так и останутся фантазиями – слишком уж они были заурядны, глупы или бедны (разъезжали на потрёпанных "Фордах" родителей). Это всеобщее вожделение льстило ей, порой доводя до состояния, близкого к эйфории.

Майк не был исключением. С момента её расставания с Уолтером он не раз добивался её внимания – и получал своё. Ирония судьбы: эти двое могли бы быть злейшими врагами, если бы не были лучшими друзьями.

Закончив тест, Мелинда отложила карандаш и окинула аудиторию взглядом. Одни продолжали царапать карандашом на листках, другие отчаянно пытались что-то списать, третьи, как она, просто считали минуты до звонка.

Главной причиной разрыва с Уолтером Мелинда считала Сьюзен Робертс – второкурсницу с хирургического факультета. Они встречались всего полгода, но Мелл была уверена: их роман начался ещё тогда, когда Уолтер был с ней. И теперь во всём Бостоне не было для Мелинды человека ненавистнее, чем эта Робертс.

Зазвенел звонок. Лектор потребовал сдать работы, и аудитория быстро опустела.

Мелл машинально положила тест на стопку с другими работами, продолжая анализировать свою жизнь, будто находясь в неком подобии транса. Она даже не заметила Майка, который пытался привлечь её внимание, напоминая о предстоящем матче между командами центрального и восточного крыльев университета.

– Надеюсь, ты будешь болеть за меня! – его голос донёсся до неё уже когда она выходила из аудитории. Ответа не последовало. Майк лишь криво усмехнулся и направился сдавать свою работу.

2.

После последнего экзамена студенты разбегались кто куда: большинство шумной толпой направлялись в ближайший бар отмечать; немногие, вроде Сьюзен Робертс с хирургического факультета, предпочитали тишину и отдых от переутомления; такие как Майк Доннахью спешили на бейсбольное поле готовиться к матчу; перфекционистки, как Мэри Рирдон, начинали каникулы с тщательной уборки комнат; а Мелинда Мерцер неохотно отвечала на вопросы отца за обедом в дорогом ресторане.

Тем временем в университетской радиостудии Джим Роквелл, почти целуя микрофон, вещал на весь кампус:

– Сегодня слишком прекрасный день, чтобы сидеть дома! – его голос звучал слащаво-игриво. – Мою студию просто заливает солнечный свет. Мама мия! Кому вообще могло прийти в голову тратить такой божественный день на сдачу экзаменов?

За звуконепроницаемым стеклом Альберт Финчер, звукорежиссер, преувеличенно артикулируя, беззвучно произнес слово "декан" и провел пальцем по горлу в угрожающем жесте.

Джим лишь усмехнулся в ответ и продолжил свою пламенную речь:

– Тем, кто все же решил потратить этот день на учебу (признаюсь, и я грешен), спешу сообщить – ровно в полдень на главном стадионе состоится бейсбольный матч между лидером – центральным крылом и вечным аутсайдером – восточным. Не спешите морщить нос! Да, восточное крыло традиционно проигрывает, но… – Джим сделал драматическую паузу, – по секрету от тренера Мортинсона: сегодняшний матч может всех удивить. В команде появился новый игрок, на которого возлагают большие надежды.

За окном студии было солнечно. Дуб шелестел зеленой листвой. Небо было синим и бездонным, отчего солнце сияло белым алмазом. Но Джим всего этого не видел. Он был полностью поглощён своей работой, заменяющей заодно хобби.

Роквелл театрально понизил голос:

– Я провел собственное расследование об этом загадочном новичке… и знаете, что выяснил? – Еще более театральная пауза. – Правильно, ничего! Парень – настоящий затворник. Может, он аскет? – Джим скривился, уставившись в потолок. – Лично я сомневаюсь, что этот "феномен" отличит биту от мяча. Тренер Мортинсон, мне остается только посочувствовать вам! Ха-ха-ха!

На стекле появился листок, который держала раздраженная Джоанна Престон, шеф-редактор: "Хватит болтовни. Давай музыку". Джим деланно кивнул, показав "окей". Джоанна в ответ погрозила кулаком – она-то знала, что Джим всегда соглашается, а потом делает по-своему.

– Может, я ошибаюсь, и мы увидим современную версию битвы Давида с Голиафом, – продолжил он, – но в эпоху нефтяных кризисов и террористических угроз как-то не верится в чудеса. Поэтому просто насладимся мастерской игрой центральных – особенно моего приятеля Майка Доннахью! Ради него стоит отложить даже самые приятные занятия – будь то выпивка, травка или секс – и прийти поболеть. Ну а кто не сможет – не беда: включайте наше радио! Через час я отправляюсь на стадион, где для меня уже готово особое место, а потому мой трёп на всё время игры не будет перебивать музыкальные аккорды.

За стеклом Джоанна Престон буквально пылала от ярости после шутки Джима про «травку и секс», но все её проклятия терялись в звуконепроницаемой перегородке. Её нежные губы, обычно такие соблазнительные, сейчас искажались в немой гримасе гнева.

– Тем же, кому неинтересен бейсбол, – продолжал Джим с обаятельной улыбкой, – могу посоветовать романтическую прогулку, кино или ужин в ресторане. Хотя, – сделал драматическую паузу, – настоящий американец просто обязан боготворить эту игру! Но если уж совсем невмоготу, – голос его стал медовым, – хотя бы не валяйтесь перед телевизором. Включите наше радио – здесь вас ждет отличная компания и лучшие хиты сезона. И специально для моей дорогой подруги Джоанны Престон – композиция от Evanescence!

Он запустил трек, снял наушники и устремил на разъяренную Джоанну, взгляд невинного ребенка. Внешне он был всё тот же жизнерадостный Джим Роквелл, душа компании, человек, умеющий рассмешить даже на похоронах. Его образ "вечного заводилы" стал настолько естественным, что даже он сам поверил в эту маску. Днём.

Но ночью, особенно в часы бессонницы, маска спадала. Тогда в глубинах сознания просыпался другой Джим – испуганный мальчик, призраки прошлого которого были слишком страшны, чтобы быть правдой. Научный рационализм подсказывал: это всего лишь плод больного воображения, доставшийся в наследство от отца.

Он научился запирать эти воспоминания в самый дальний угол сознания, превратив их в слабый, подконтрольный голосок. Но по ночам дверь в этот черный чулан иногда приоткрывалась, и тогда Джим видел его – бледного мальчика с мокрыми от слёз глазами, застывшего в немом ужасе перед тенями прошлого.

Дверь студии распахнулась с такой силой, что стеклянная перегородка задрожала. На пороге стояла Джоанна, её карие глаза пылали гневом, а пальцы судорожно сжимали край дверного косяка.

– Ты… – начала она, но Джим мгновенно перехватил инициативу.

– Привет, солнышко! – Он приподнялся в кресле, устремив на неё свою фирменную "обаятельную" ухмылку. – Надеюсь, ты пришла спросить, не хочу ли я чего-нибудь освежающего? Ответ – да! Трижды да! Со льдом, который будет мелодично позвякивать в стакане. – В завершение он захлопал глазками, из-за чего у Джоанны свело скулы.

– Ты законченный придурок, Джим. Ты это знаешь?

– Конечно знаю, – легко согласился он, – ты же не устаёшь мне об этом напоминать. Каждый божий день. Как мантру.

– И всё равно продолжаешь делать по-своему! – Её голос дрожал от сдерживаемой ярости.

Джим театрально развёл руками:

– В чём, собственно, претензия? – Он украдкой взглянул на таймер: до конца трека оставалось чуть больше минуты.

– "Бостон-Джой ФМ" – мой проект, – сквозь зубы произнесла Джоанна. – Мы договорились: никаких упоминаний о наркотиках, сексе и прочей пошлятине. И уж тем более – мата в эфире!

– Когда я последний раз матерился в прямом эфире? – возмутился Джим, при этом его взгляд невольно скользнул по её фигуре. Синяя кофточка с декольте, открывающим соблазнительный изгиб груди… Джоанна действительно была хороша – невысокая (метр шестьдесят с кепкой), но с такими чертами лица, что Джим готов был часами любоваться её гневными вспышками. Его несколько неудачных попыток пригласить её на свидание только подогревали интерес.

– Я сказала это к примеру! – фыркнула она. – Но ты постоянно нарушаешь правила, а отвечаю перед администрацией университета я, а не ты! Уже не говоря о музыке…

– А что не так с музыкой? – Джим нарочито невинно поднял брови.

– Из-за твоей бесконечной болтовни её звучит слишком мало!

– Мои слушатели никогда не жаловались на мой "длинный язык", – парировал он, намеренно делая ударение на последних словах.

– А мои – жаловались! – выпалила Джоанна, скрестив руки на груди.

Джим откинулся в кресле, демонстративно подняв одну бровь:

– Назови хоть одного. Хоть единственного.

Джоанна замерла на месте, её пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Губы дрожали от ярости, но слова застревали в горле. В глазах читалось бессильное бешенство – она знала, что проиграла этот раунд.

– Неважно, – сквозь зубы выдавила она наконец. Каждое слово давалось с усилием. – Я! Хочу! Больше! Музыки!!

– Кстати, о музыке… – Джим с театральным спокойствием развернул кресло к пульту. Его пальцы легко скользнули по регуляторам, пока он надевал наушники. В последний момент перед тем, как перекрыть финальные аккорды "Bring Me To Life", он бросил Джоанне победоносный взгляд.

Она стояла ещё мгновение, её карие глаза метали молнии. Затем резко развернулась и вышла, хлопнув дверью так, что задрожали стеклянные перегородки.

Джим глубоко вдохнул, наслаждаясь моментом, и наклонился к микрофону:

– Ну вот и завершились эти мучительно долгие четыре с лишним минуты, друзья! – его голос снова зазвучал в эфире, игривый и бодрый. – Мы возвращаемся к обсуждению самых горячих тем этого лета. Надеюсь, вы все уже определились с планами на сезон – лично я свой отпуск распланировал ещё зимой…

3.

Сьюзен Робертс полулежала на диване, одетая в облегающие светло-синие джинсы и топ, обнажавший ровный загорелый живот. На экране мерцал какой-то фильм, но она не помнила ни названия, ни сюжета – её мысли крутились вокруг завершения учебного года. Второй курс оказался самым сложным за всё время обучения. Особенно запомнились практические занятия по анатомии.

Прошло уже две недели с того дня, как она впервые стояла перед металлическим столом для вскрытий, но образ того женского тела до сих пор преследовал её. Белая комната с кафельными стенами, холодный линолеум, шесть столов с белыми простынями, скрывавшими то, что когда-то было людьми…

Миссис Луиза Борвиц, их руководитель практики – худая женщина с пронзительным взглядом и острым носом – быстро перемещалась между столами, проверяя работу студентов. Первое вскрытие она провела сама, демонстрируя уверенные, точные движения. Теперь очередь была за ними.

"Помните," – говорила Борвиц своим металлическим голосом, – "дрожащая рука сегодня – это всего лишь плохая оценка. Дрожащая рука завтра – это чья-то жизнь. Решите сейчас: достойны ли вы стать врачами?"

Сьюзен скользнула взглядом по скрытым простынями очертаниям. Из-под белой ткани выглядывали только бледные пятки – наименее интимная часть тела после смерти. Мысль о том, кто из них достанется именно ей, вызвала ком в горле. Внезапно нахлынувшее чувство вины и отвращения к себе удивило её – Сьюзен никогда не считала себя особо религиозной. Детские молитвы перед сном давно канули в лету вместе с подростковыми годами. Но сейчас, в этот момент, что-то глубоко внутри протестовало против того, что ей предстояло сделать. Словно она готовилась стать не врачом, чей долг – спасение человеческих жизней, а маньяком, набивающим руку на жертвах другого душегуба.

Парни из её группы нервно перебрасывались похабными шутками, пытаясь заглушить страх перед предстоящим. Их громкий, неуместный смех гулко разносился по холодному залу.

– Тишина! – резко оборвала их Борвиц. Словно разгневанный буревестник, она пронеслась между столами, срывая простыни одним резким движением. Под ними оказались три мужчины и три женщины. Пятеро – в возрасте за пятьдесят, и лишь одно тело принадлежало молодой девушке.

– Ого, нам повезло с "принцессой"! – фыркнул один из парней, вызывая одобрительный хохот остальных.

– Хватит идиотских реплик! – Борвиц повернулась к Сьюзен, единственной девушке в группе. – Робертс! Третий стол. Шелби – пятый! Гиммер – первый! Стивенс…

Сердце Сьюзен под белым халатом бешено заколотилось. Ладони стали влажными, во рту появился металлический привкус. В голове пульсировала одна мысль: "Я знала… я знала… я знала…". Да, молодая девушка досталось именно ей. Сравнения себя с маньяком стали ещё более точными.

– Мисс Робертс, вы собираетесь подойти или предпочитаете работать телепатически? – голос Борвиц скрепел, как кончик ножа по стеклу.

Молча натянув маску, Сьюзен подошла к столу. Как сейчас не хватало Уолтера с его спокойной уверенностью…

Внезапно раздался возглас Борвиц:

– Гиммер!!! – Её лицо побагровело. – Положи инструменты! Никто не прикасается ни к чему без моего разрешения! Минус балл! Повторишь – можешь забыть о медицинской карьере!

– Миссис Борвиц? – тут же встрял Стивенс.

– Что ещё?! – сквозь зубы процедила преподавательница.

Стивенс ехидно ухмыльнулся, поправляя перчатки:

– А нельзя мне поменяться с Робертс? "Старушка", что досталась мне, не в моём вкусе…

Его намеренно грубая шутка вызвала новый взрыв смеха, многократно усиленный акустикой помещения. Борвиц лишь сжала губы – крики на этих идиотов уже не действовали.

– Приступайте к вскрытию, – сухо произнесла она, поворачиваясь к своему столу.

Сьюзен подошла к телу, сознательно избегая смотреть в лицо девушке. Она сосредоточилась на учебных материалах: "Паталогоанатомия", глава о трепанации черепа… Горизонтальный распил над надбровными дугами пилой Джигли… Перикардиальные ножницы для вскрытия грудной клетки… Метод Ле Фора для прямого массажа сердца…

"Если я не справлюсь сейчас с мёртвым телом, как я смогу оперировать живых?" – эта мысль заставила её сжать кулаки внутри тесных перчаток.

С глубоким вдохом она взяла бланк в руки и заговорила, включив воображаемый диктофон:

– Сьюзен Робертс, студентка-практикантка. Двадцатое мая 2005 года. Вскрытие Патриции Лашанс, европеоидной расы, 25 лет. Предполагаемая причина смерти – субдуральная гематома вследствие ЧМТ…

Тело перед ней выглядело почти живым – тщательно вымытое, с аккуратно уложенными волосами. Лишь небольшая вмятина на лбу, расширяющаяся под волосяным покровом, выдавала роковой удар. Сьюзен ощущала, как её пальцы предательски дрожат.

– Мисс Робертс! – голос Борвиц прозвучал как удар хлыста. – Вы вообще с нами?

Сьюзен вздрогнула, словно очнувшись от транса.

– Да… Да, – поспешно ответила она, замечая в глазах преподавателя тот самый оценивающий блеск, который всегда предшествовал выговору. – Всё в порядке, миссис Борвиц.

– Очень на то надеюсь, – ледяные слова повисли в воздухе вместе с облачком пара. Сьюзен не могла решить, что холоднее – синеватая кожа девушки на столе перед ней или тон Борвиц.

Сьюзен сделала глубокий вдох:

– На теле отмечается пигментное образование диаметром 2-2,5 мм на медиальной поверхности левой молочной железы. Присутствуют посттравматические повреждения эпидермиса, соответствующие механизму транспортной травмы…

Её голос, сначала дрожащий, постепенно набирал уверенность, хотя ладони под перчатками оставались влажными. Когда очередь дошла до инструментов, пальцы Сьюзен непроизвольно сжали рукоять скальпеля. Холод металла просочился сквозь тонкий латекс.

На бледно-серой коже пунктиром были обозначены линии разрезов. Лезвие замерло над грудиной – именно здесь должна была пройти первая линия. Закрытые веки трупа казались Сьюзен неестественно напряженными, будто в любой момент могли распахнуться, обнажив мутные зрачки.

"Хватит глупостей, – мысленно отчитала она себя. – Никаких больше ночных сеансов хоррора с Уолтером". Но ком в горле не исчезал, а слюна странно отдавала химической горечью дезинфектантов.

По залу уже разносились уверенные звуки работы – её одногруппники орудовали инструментами с показной бравадой. А её скальпель всё ещё замер в нерешительности. Сьюзен знала – если Борвиц снова обратит на неё внимание, в этот раз последствия будут куда серьёзнее.

«Тогда не жди одобрения – просто режь», – прошептал в её сознании циничный внутренний голос, о существовании которого она даже не подозревала. И это сработало. Первый надрез получился почти ювелирным. Второй – ещё увереннее. К третьему её рука перестала дрожать.

Теперь, лежа в своей комнате в кампусе, Сьюзен с трудом верила, что всё это было на самом деле: похвала Борвиц, "отлично" от комиссии… и что Патриция Лашанс когда-то дышала, смеялась, любила – совсем как она сама.

Дремота оборвалась от стука в дверь. "Сара?" – мелькнула мысль, но соседка никогда не стучалась.

На пороге стоял Уолтер Кэмпбелл. Его фирменная кривая улыбка и руки, небрежно засунутые в карманы, как у мальчишки.

– Привет, красотка. Надеюсь, я кстати? – его голос растопил остатки усталости.

– Ты всегда кстати, – Сьюзен не смогла сдержать улыбки. – Заходи?

– Наоборот, собираюсь тебя выманить из комнаты.

– И куда? – она игриво приподняла бровь.

Уолтер наклонился, пока их носы почти не соприкоснулись, и прошептал:

– Туда, где тебе гарантированно понравится.

– Неужели на матч между центральным и восточным крылом? – фыркнула Сьюзен.

Уолтер театрально поднял руки:

– План был про элитный ресторан и кучу денег, потраченных на самую красивую девушку кампуса. Но если ты предпочитаешь бейсбол… – он сделал паузу, – тогда мы идём болеть за Майка.

– Конечно, – Сьюзен лукаво прищурилась. – Ресторан никуда не убежит. После матча как раз нагуляем аппетит.

– Ого, у моей девушки королевские запросы, – Уолтер покачал головой, но в глазах светилось одобрение.

– Ты же сам хотел видеть меня рядом как можно чаще, – парировала она, игриво толкая его в грудь.

– Ой-ой, прямо в сердце! – Он скорчил преувеличенно болезненную гримасу, хватаясь за грудь. – Хотя… – внезапно посерьёзнев, взглянул на часы, – до начала матча меньше часа. Не хочешь переодеться во что-то… болельщическое?

Сьюзен надула губы:

– Что не так с моим нарядом?

– Ну, хотя бы бейсболка с эмблемой команды? Или флаг? – Уолтер сделал выразительную паузу. – Хотя ладно… Знаю, ты не фанатеешь от бейсбола.

– Но зато я фанатею от тебя, – она встала на цыпочки и чмокнула его в щёку. – Обещаю орать так громко, что Майк услышит меня даже если нам достанутся последние ряды.

Закрыв дверь, они сплелись в объятиях и зашагали вниз по лестнице, их голоса и смех звенели между этажами. Уолтер нежно притянул её ближе, шепнув на ухо:

– После победы Майка – ужин при свечах. А после ужина… – его губы скользнули по её шее, – я покажу тебе, как сильно я тебя люблю.

Сьюзен рассмеялась, толкая его плечом:

– Сначала победа. Потом – посмотрим.

Их силуэты слились в одно целое на стене, пока они выходили из общежития, шагая в сторону стадиона и первых криков болельщиков.

4.

Трибуны гудели, заполненные на три четверти. Среди зрителей выделялась фигура декана – заядлого болельщика "центральных" – с десятилетним сыном, несколько преподавателей и преимущественно студенты центрального крыла. Болельщиков восточной команды было меньше, чем даже у западной – никто не верил в их шансы сегодня.

Майк привычным движением натянул красную кепку с эмблемой, взял биту и вывел команду на поле под гром аплодисментов. Тренер Артур Клаус, как ритуал, похлопал каждого по плечу:

– Напомни всем о Малыше Руте, – произнес он заезженную фразу. Только имя менялось каждый раз – то Микки Метвелл, то Джо Ди Маджо…

– Постараюсь, тренер, – автоматически ответил Майк, сдерживая раздражение. Клаус все чаще вызывал у него отторжение – каждая победа команды в его устах превращалась в личный триумф, особенно после пары кружек пива в баре. "Я сделал тебя звездой" – эта фраза уже звучала как оскорбление.

Иногда Майку хотелось нарочно проиграть, лишь бы поставить на место раздувшееся эго тренера. Но жажда победы всегда оказывалась сильнее – он не мог подвести команду и самого себя.

Судьей сегодня был Джордж Винтер, тренер "западных" – в классической полосатой рубахе и черной кепке, сдвинутой на затылок. На шее болтался свисток и мобильный телефон.

На противоположной стороне поля появилась команда восточного крыла в своих бело-жёлтых майках, которые из-за многочисленных стирок уже потеряли былую яркость. Их тренер Бенедикт Мортинсон, 35-летний добряк с вечно виноватым выражением лица, неуверенно поправлял кепку. В бейсболе он разбирался прекрасно, но ему катастрофически не хватало тренерской харизмы. Ирония судьбы – пара рюмок превращала этого тихоню в настоящего напористого лидера. Жаль, правила запрещали проводить тренировки в подпитии.

Майк машинально постукивал битой по бутсе, погрузившись в воспоминания. Его детство в провинциальном Олдмидоу, Небраска – бесконечные игры в бейсбол с местными мальчишками, где он всегда был бэттером. Уже тогда его кручёные удары заставляли мячи исчезать в небесной синеве. Будь воля Майка, он бы уже сейчас играл за "Янкиз" или "Ред Сокс". Но отец, архитектор с консервативными взглядами, считал спорт недостойным занятием для мужчины. Переезд в Вирджинию, давление семьи… Психфак он выбрал не из-за любви к науке – просто здесь учились самые красивые девушки кампуса.

Особенно горько вспоминалось прощание с Тимом – своим лучшим другом и первым тренером. Именно Тим раскрыл его потенциал, научив всем тонкостям игры. Универсальный игрок, он с лёгкостью мог быть и питчером, и бэттером…

– Слыхал, Мортинсон нашёл какого-то нового игрока, – голос питчера Фреда Хатчикса вывел Майка из раздумий. – Роквеллу он на полном серьёзе заявил, что этот новичок нам всем задницы надерёт.

Майк криво усмехнулся, разминая плечи. Под "всем" Фред, конечно, подразумевал лично его.

– Он сам-то верит в эту ахинею?

– Роквелл говорил, Мортинсон сиял, как новогодняя ёлка, – Фред пожал плечами. – Либо он окончательно спятил, либо…

– Либо мы сегодня увидим настоящее чудо, – закончил за него Майк, выходя на позицию под рёв трибун. Его взгляд автоматически скользнул по скамейке восточных – кто же этот загадочный новичок?

Центральное крыло безоговорочно доминировало в бейсболе и футболе – лишь трижды за всю историю уступив победу западным с минимальным разрывом. Западные, в свою очередь, три года подряд удерживали титул чемпионов по баскетболу – и все благодаря Уолтеру Кэмпбеллу.

Что касается восточного крыла, оно давно получило прозвище "прирожденных аутсайдеров". Но чудеса случаются даже в спорте: дважды им удавалось обыграть западных в футбол (в 2001-м и 2003-м), а однажды – свести вничью матч с центральными в бейсбол (правда, ещё до эпохи Майка).

Ральф Вернон, кэтчер восточных, присел на корточки рядом с Майком, слегка кивнув в знак приветствия.

– Слышал, у вас новичок. – Майк снова постучал битой по кедам, сбивая налипший песок.

– Ага. – Вернон неохотно скривился. – Молчун. Никто толком о нём ничего не знает – даже те, кто на лекциях с ним сидят.

– И как играет?

– Понятия не имею. – Ральф поправил маску. – Мортинсон вписал его в состав два дня назад, случайно увидев, как тот разминался.

– Сильное впечатление произвёл, наверное? – Майк усмехнулся. – И за эти два дня ты ни разу не видел его в деле?

– Похоже, парень только сегодня утром согласился играть. – Вернон плюнул сквозь решётку маски и мрачно оглянулся на трибуны, где их тренер что-то горячо объяснял команде, но почти никто не слушал. – До этого Мортинсон бегал за ним по пятам, умоляя присоединиться к нам.

– Ты меня заинтриговал, Верн. Интересно взглянуть на этого загадочного игрока.

– Скоро увидишь. – Ральф хрипло рассмеялся. – Похоже, Мортинсон выведет его с первого же иннинга. – Он резко встал, разминая плечи. – Чёрт, лишь бы не опозорился. Если начнёт лажать – я не стану ждать конца матча. Просто уйду и пошлю Мортинсона куда подальше.

– Не дави на жалость, Верн. – Майк хлопнул его по плечу. – Но даже если твой новичок не отличит биту от клюшки – я играть в поддавки не собираюсь.

Он отошёл на позицию, а трибуны зашумели – восточные наконец выводили своего таинственного игрока.

Наконец, со скамейки поднялся загадочный новичок. Под одобрительные похлопывания Мортинсона по спине он неспешно вышел на позицию питчера. Его движения были нерешительными, голова опущена – совсем не похоже на уверенного спортсмена. Майк, расслабленно сжимая биту, даже усмехнулся про себя. "Ну и убожество они нашли…"

Судья Винтер осмотрел поле, свистнул – и тут произошло нечто невероятное.

Мяч вылетел из руки питчера с такой скоростью, что превратился в размытую белую полосу. Майк лишь бессмысленно моргнул, когда судья прокричал:

– Страйк!

Тишина. Абсолютная, гробовая тишина воцарилась на стадионе. Даже вечно орущий Клаус замер с открытым ртом.

– Что… – Майк очнулся первым, дико озираясь. – Какого черта?! Это не был страйк! – Его голос сорвался на визг. – Он даже не попал в зону!

Трибуны взорвались. Одни ревели от восторга, другие – от возмущения. Майк, багровея, бросился к судье, но Винтер лишь развел руками:

– Парень, ты просто пропустил. Признай.

Ральф, всё ещё потрясённый, окликнул его:

– Майк! Не позорься дальше…

– Это был фальстарт! – завопил Майк, но уже возвращался на позицию, сжимая биту до побеления костяшек. – Ладно, ублюдок… Сейчас я тебе устрою…

Свисток. Взмах руки питчера – и мяч снова исчез. На этот раз Майк даже не успел моргнуть.

– СТРАЙК ДВА! – оглушительно рявкнул Винтер.

Майк стоял, словно громом пораженный. Его руки дрожали. Где-то на трибунах уже начали скандировать имя новичка. А тренер Клаус орал что-то невнятное, размахивая руками, как ветряная мельница.

В этот момент Майк Доннахью, звезда университетского бейсбола, впервые в жизни почувствовал ледяной страх. Не просто досаду – настоящий, животный страх. Потому что он понял: этот молчаливый парень с опущенной головой играет в какой-то совсем другой бейсбол. И против таких ударов у Майка не было защиты.

Трибуны взорвались единым возгласом изумления. Теперь уже никто не сомневался – первый страйк не был случайностью. В воздухе повис вопрос: Майк сегодня не в форме или этот молчаливый новичок действительно на голову выше «звезды университетского бейсбола»?

– Твою мать! – вырвалось у Верна за спиной. – Да это же снайперский бросок!

– Заткнись уже! – рявкнул Майк, сжимая биту так, что пальцы побелели. – Ему просто повезло, вот и всё!

– Два страйка подряд, – ехидно напомнил Верн, и в его голосе звенело торжество.

– Я не слепой! – огрызнулся Доннахью, оставаясь в боевой стойке.

Теперь у него не оставалось выбора, кроме как полагаться на удачу. Как разъяренный бык, Майк разрыл песок бутсой, сделал три глубоких вдоха. Его взгляд, сузившийся до щелочек, был полон яростной решимости.

Свисток. Бросок.

Майк взмахнул битой почти наугад – и вдруг почувствовал долгожданный удар! Мяч, со звоном отскочив от биты, взмыл в небо. Доннахью швырнул биту и рванул к первой базе под рев трибун.

Хотя третий страйк удалось избежать и первый иннинг остался за "центральными", новичок восточной команды добился главного – он лишил Майка привычного чувства уверенности. Впервые за долгие годы Доннахью почувствовал себя не непобедимой звездой, а обычным игроком, который едва унес ноги от настоящего мастера.

Когда Майк, тяжело дыша, вернулся на скамейку, его взгляд сам собой потянулся к тому самому новичку. Тот, как ни в чем не бывало, спокойно пил воду, не обращая внимания на восторженные взгляды товарищей по команде. И в этот момент Доннахью понял – сегодняшний матч не станет для него очередным триумфом.

5.

Девятый иннинг завершился, оставив после себя неоспоримый факт – среди игроков "восточных" появилась новая звезда бейсбола, принесшая команде победу в товарищеском матче против "центральных".

Когда в начале заключительного периода счет сравнялся, а "центральные" перешли в атаку, Мортинсон снова выпустил новичка, на этот раз в качестве бэтера. Хотя многие сомневались в его умениях с битой в руках, парень блестяще проявил себя как в защите, так и в нападении. Первым же ударом он отправил мяч за пределы поля. Защитники, казалось, пребывали в состоянии шока – они пропустили три удара подряд, так и не сумев вывести нападающих в аут.

После окончания игры, когда команды разошлись по душевым, Майк Доннахью не удержался от желания познакомиться с "новой легендой университетского бейсбола" поближе. Он не ожидал дружеской беседы, но даже представить не мог, чем обернется эта встреча.

Обернувшись полотенцем вокруг бедер, Майк направился в дальний конец душевой, где мылись игроки команды соперников. Навстречу ему попался Льюис Кирклэнд – субтильный паренек, выступавший питчером лишь в товарищеских матчах, но никогда не попадавший в основной состав на серьезных турнирах. Пропустив формальные приветствия, Доннахью сразу перешел к сути:

– Где ваш новичок?

– Тим? – скорее констатировал, чем спросил Льюис, нервно озираясь. Все знали о вспыльчивом нраве Майка. – Он еще в душе. Третья кабинка.

Доннахью двинулся в указанном направлении, а Кирклэнд поспешил предупредить остальных о возможной потасовке.

Подойдя к третьей кабинке, Майк замер. Стоящий спиной новичок опирался руками о стену, подставив голову под почти кипящие струи воды. Клубы пара поднимались от его разгоряченного тела. Взгляд Доннахью скользнул по широкой спине, рельефным бицепсам с набухшими венами, мускулистым ягодицам, мощным квадрицепсам и округлым икрам.

Несмотря на впечатляющее телосложение, новичок все же уступал в габаритах Майку, не пропускавшему тренировки в спортзале трижды в неделю.

Похоже, парень не замечал постороннего присутствия. Доннахью сделал шаг вперед и резко перекрыл воду.

В душевой начали осторожно собираться игроки обеих команд, предвкушая зрелищную разборку. Даже большинство "восточных", несмотря на принесенную победу, не прочь были посмотреть, как проучат выскочку.

Наконец новичок обернулся. Проведя ладонью по лицу, смахнув капли воды, он с недоумением окинул взглядом столпившихся у его кабинки парней.

Первым нарушил молчание Майк:

– Так это ты принёс "восточным" их долгожданную победу, – не дожидаясь ответа, он продолжил: – Уже вообразил себя новым Микки Метвелом? Наверняка собираешься отметить это событие? И правильно – ты же обыграл самого Майка "Дырявые-Руки" Доннахью. Чем не повод устроить грандиозную вечеринку под "We Are the Champions" с кучей легкомысленных девчонок, мечтающих переспать с новым чемпионом?

Он сделал паузу, затем добавил с издевкой:

– Только советую не звать Бенни Мортинсона – после третьей рюмки он начинает орать, что все вокруг бездарные остолопы. Впрочем, решай сам. Я, конечно, не приду – даже не проси.

За спиной Майка раздался сдавленный смешок. К его ярости, новичок тоже усмехнулся.

– Всё это, конечно, будет возможным, – голос Доннахью стал жёстким, – если только ты не окажешься в больнице с переломами и сотрясением мозга.

Закончив речь, Майк замер в ожидании – сейчас этот выскочка скажет что-то глупое, и тогда…

Но новичок лишь озарился той самой знакомой кривой ухмылкой:

– Ты совсем не изменился, Майк.

Доннахью замер. Смутное ощущение узнавания, мелькнувшее при первой встрече, теперь обрушилось на него с новой силой. Возмужавшие черты, грубоватый голос, но та же улыбка… В груди болезненно сжалось – перед ним стоял живой призрак его детства.

– Тим? – голос Майка дрогнул. – Тим Ашер?

В ответ тот просто кивнул, и его улыбка стала ещё шире.

– Тим! Парни, да это же мой старый друг! – Майк не сдержал порыва и крепко обнял приятеля, но почти сразу отпрянул, осознав, как странно выглядит их объятие двух обнажённых мужчин под любопытными взглядами окружающих. – Мы с ним были не разлей вода в Олдмидоу, – поспешно объяснил он, – жили через двор друг от друга. Потом я уехал, и… Господи, прошло же больше десяти лет!

Майк снова уставился на Тима, будто боясь, что тот исчезнет.

– Чего стоишь мокрый? Одевайся быстрее – идём отмечать! – Он нервно рассмеялся. – Тут рядом есть приличный паб, правда, подают только пиво из крепкого… Колледж, сам понимаешь. Но это только начало – потом устроим настоящий праздник! – Доннахью обвёл взглядом замерших игроков. – Ребята, вы все приглашены! Угощаем за мой счёт.

Он снова повернулся к Тиму, и в его голосе прозвучало что-то детски-ранимое:

– Даже глядя на тебя, всё равно не верится…

Когда шумная компания постепенно разошлась – кто на танцпол, кто в уборную, а кто и вовсе отправился по домам, – в углу скромно обставленного бара остались только Майк и Тим. Доннахью допивал шестую бутылку "Карлсберга", в то время как его друг только приступил ко второй.

– Ну и встреча, – снова произнёс Майк, шлёпнув приятеля по плечу. – Когда мы переезжали в Вирджинию, я едва сдерживался, чтобы не разреветься. Не хотелось бросать родные места, а уж тем более друзей… – Он замолчал на мгновение, пьяно ухмыляясь. – Ты же был мне ближе всех. Прощаться с тобой оказалось труднее всего. Я тогда думал, что мы больше никогда не увидимся. И вот, спустя десять лет, сидим тут, будто и не расставались. До сих пор не верится.

– Мне тоже, – коротко отозвался Тим.

Из радиоприёмника, настроенного на "Бостон-Джой ФМ", после песни 50 Cent раздался бодрый голос диджея.

– Кстати, этот радиоведущий – мой кореш, Джим Роквелл, – оживился Майк. – Благодаря ему станцию слушают далеко за пределами студгородка. Хотя в прошлом году декан пытался закрыть станцию или уволить Джима – якобы за пропаганду дурного образа жизни. – Он допил пиво, закинул в рот горсть орешков и сделал знак официанту. – Но студенты встали горой, и тому пришлось отступить. Воевать с нами он не решился. Правда, совсем без условий не обошлось. Запретили мат в эфире, "пропагандистские" песни и прочую ерунду. Эти правила теперь висят у них в студии на самом видном месте. Нарушишь – и станцию закроют, а весь состав выгонят.

– Жёсткие тут порядки, – коротко заметил Тим.

– Джим старается соблюдать правила, но ему это даётся с трудом, – усмехнулся Майк.

На смену болтовне ведущего из динамиков полились знакомые аккорды "We Are the Champions". Друзья переглянулись и одновременно рассмеялись.

– Тим, ты же уже пять месяцев здесь учишься. Почему не дал знать о себе раньше?

– Я не знал, что ты в этом университете, – ответил Ашер, избегая прямого взгляда.

Официант принёс новую бутылку. Майк сделал несколько жадных глотков, в то время как Тим так и не притронулся к своему второму пиву.

– Ну расскажи, как ты оказался в Бостоне? – Майк облокотился на стол, сократив расстояние между ними.

Тим отвел взгляд, скользнув глазами по полупустому залу. В его движениях читалась нерешительность, что насторожило Доннахью. Создавалось впечатление, что переезд был вынужденным, а не осознанным выбором.

– Сам точно не знаю, – Тим нервно провёл пальцем по горлышку бутылки. – Со временем понимаешь, что мечты о доме, семье – всего лишь иллюзия. И начинаешь искать что-то… другое. – Он сделал паузу. – Я решил уехать из Олдмидоу. Исколесил полстраны – Кентукки, Северная Каролина, Мэриленд… Пару дней провёл в западном Нью-Йорке, пока не осел в Бостоне. С университетом вышла заминка – хотели зачислить только со следующего года. Но после беседы с деканом… – Тим слабо улыбнулся. – Проверили мои знания по биологии и медицине. Так я оказался на медико-биологическом.

– Долгий путь, – тихо сказал Майк, понимая, что слышит лишь верхушку айсберга. – Когда ты уехал из Небраски?

– Шесть лет назад.

Воцарилось неловкое молчание. После стольких лет разлуки оказалось, что говорить им практически не о чем. Взгляд Майка зацепился за пепельницу с рекламой сигарет "Мерцер".

– Кстати, – оживился он, – дочь владельца этой компании учится у нас.

Тим равнодушно поднял бровь.

– Представляешь, какая девка! – Майк оживлённо закивал. – У всех парней челюсть отвисает, когда она проходит. Натуральная блондинка, четвёртый размер груди, осиная талия… – Он сделал выразительный жест руками. – А в обтягивающих джинсах просто бомба… Но есть один нюанс.

– Она оправдывает стереотипы о блондинках?

– Как раз наоборот.

– Значит, папины деньги сделали ее избалованной стервой?

– Тут ты попал в точку. – Майк сделал глоток пива. – Дорогие рестораны, новые машины каждые полгода, шопинг в европейских бутиках…

– Тогда почему она не в Гарварде? – перебил Тим.

– Отец считает, что хорошее образование можно получить не только в Лиге Плюща. Да и резиденция Мерцеров здесь, в Бостоне. Старику спокойнее, когда дочка под боком, а не где-то в Кембридже.

– Есть причины для такого контроля? – уточнил Тим.

Майк выразительно закатил глаза:

– Каждый полицейский кампуса знает ее в лицо. Некоторые хвастаются, что знакомы с ней… ну, ближе. – Он махнул рукой. – Чушь, конечно. Мелинда любит кутить, но не опускается до случайных связей.

– Судя по твоей осведомленности, ты далеко не случайный человек в ее жизни, – заметил Тим.

Майк лишь многозначительно усмехнулся.

– Могу тебя с ней познакомить.

– Думаю, не стоит.

Доннахью посмотрел на друга, будто тот предложил отменить бейсбол как вид спорта.

– Ох, ты даже не представляешь, что отвергаешь, – Майк укоризненно покачал головой. – Ты идеально подходишь под её вкус: высокий, статный, умный. В детстве ты всегда обыгрывал меня в бейсбол, а она обожает спортсменов. После сегодняшней игры ты и вовсе стал университетской знаменитостью. Новая надежда студенческого бейсбола!

– Не уверен, что готов к такому титулу.

– Парень, ты уже сделал первый шаг, обратной дороги нет. На твоём месте любой мечтал бы оказаться. Уверен, Тим из моего детства тоже был бы в восторге.

– Я же говорил – времена меняются.

– Но не настолько же радикально, дружище! – Майк придвинулся ближе, активно жестикулируя. – Скоро тобой заинтересуются скауты профессиональных лиг. А там уже совсем другие правила игры. Такие девушки, как Мелл, будут виться вокруг тебя роем.

– Это не та жизнь, о которой я мечтаю.

– Ой, только не рассказывай, что твой идеал – домик у озера, жена у плиты и полдюжины сопливых отпрысков, орущих на весь дом. И ты – "лучший терапевт года" в какой-нибудь дыре, получающий в награду двести долларов и корм для собаки.

– Довольно живописная картина, – усмехнулся Тим. – Только забыл про кукурузное поле за окном.

– Значит, чувство юмора ты не растерял. – Майк откинулся на спинку стула. – Тогда зачем сегодня вышел на поле?

– Хотел проучить одного зазнайку, мнящего себя непобедимым.

– Ха-ха, очень остроумно, – саркастически протянул Доннахью, но тут же смягчился, вновь разглядывая друга. – Кстати, как там Гарри, Пит и Санни? Остались в Олдмидоу?

Щека Тима нервно дёрнулась, и Майк вновь отметил про себя, как изменился друг за эти годы.

– Пита, насколько я знаю, сейчас в мексиканской тюрьме, – глухо произнёс Тим. – Поймали на границе с полкило травы.

– Не может быть! – Майк аж привстал со стула. – И как он вообще там оказался?

Тим пожал плечами, но ответить не успел – его лицо снова исказила гримаса, когда зашла речь о других друзьях.

– Гарри и Санни… – он сделал паузу, заставив Майка невольно сжать бутылку. – Их больше нет.

Доннахью побледнел, глаза округлились. Из груди вырвалось глухое ругательство.

– Санни повесился восемь лет назад, – Тим уставился куда-то за спину Майка. – На своём же ремне. Ни записок, ни объяснений… – Его голос дрогнул, и он резко оборвал фразу.

– А Гарри? – прошептал Майк.

– Шериф Уолтерс сообщил… Грузовик. Голосовал на трассе, ехал к отцу в Даллас.

Наступило тяжёлое молчание. Майк машинально поднял бутылку:

– За Гарри и Санни.

Бутылки звонко столкнулись. Но поминальный тост прервал жизнерадостный хит про "Кадиллак Джеронимо".

– Слушай, – резко сменил тему Майк, – у нас традиция – после сессии небольшой круиз по живописным местам. Ты просто обязан поехать с нами! – Его лицо снова озарилось привычной улыбкой, будто и не было только что тяжёлого разговора. – Гарантирую – будет весело!

– Не хотел бы вас стеснять… – начал Тим, но Майк резко перебил:

– Какая чушь! Ты едешь с нами – и точка. – Он хлопнул ладонью по столу, заставив бутылки звякнуть. – Уолтер Кэмпбелл в этом году вряд ли присоединится к нам – не захочет сталкивать лбами нынешнюю девушку с бывшей. Ну так что?

– Честно говоря, я не уверен…

– Тим, – Доннахью наклонился вперед, – так не поступают с друзьями. Разве твоя мать не учила тебя хорошим манерам?

Уголки губ Тима дрогнули – Майк понял, что сопротивление почти сломлено. Осталось лишь немного поднажать.

– Новые лица, смена обстановки, отдых от учебы… – заговорщически протянул он. – Ну?

– Ладно, я подумаю, – наконец сдался Тим.

– Вот это другое дело! – Майк сиял, будто уже одержал победу. – Но учти – я рассчитываю только на "да".

– Первое путешествие привело нас к берегам Онтарио. Два дня у Великих Озёр оставили незабываемые впечатления. На следующий год по инициативе Мелинды Мерцер мы отправились на Гавайи – и все, кроме неё самой, сошлись во мнении, что зря потратили время. Для третьей поездки выбрали Розуэлл с его легендой о летающей тарелке – отсюда и родилась идея посещать места с загадочной историей. Так веселее – и в пути, и на месте.

В первой поездке нас было пятеро: я, моя бывшая, Уолтер Кэмпбелл, Мелинда Мерцер и Роберт О'Доннелл. Уолтер и Мелл тогда были парой – их отношения длились почти два года, но большую часть этого времени они ссорились из-за всяких пустяков, расходились на месяц-другой, а потом мирились. Обычно первый шаг делал Уолтер, реже – сама Мелл, если разлука затягивалась.

На второй год к компании присоединились Джим Роквелл, Джоанна Престон и Мэри Рирдон – будущий травматолог с западного крыла.

К третьему путешествию мы попрощались с моей бывшей, но приобрели двух новых попутчиков – Джил Гаррот и Нэнси Линдон. Джил теперь живёт в Юте, а Нэнси в этом году не поедет – после того, как в прошлый раз она слишком явно заигрывала с Уолтером, вызвав скандал с Мелл. Чуть не сорвали всю поездку.

В этом году, похоже, лишимся либо Уолтера, либо Мелл. После очередной ссоры они не общались три месяца. Когда Мелл наконец решила сделать шаг первой, Уолтер, уставший от вечных драм, дал отворот-поворот. А потом появилась Сьюзен Робертс…

Признаюсь, никогда не видел Кэмпбелла таким влюблённым. Лично я считаю Мелл куда эффектнее – Сьюзен, конечно, умна и обаятельна, но ей далеко до Мерцер в плане стиля и яркости. Да и финансовые возможности не сравнить. Но, как говорится, на вкус и цвет…

Ситуация с Уолтером и Мелл теперь ясна – он выбрал Сьюзен, а Мерцер, как ураган, готова смести всё на своём пути, лишь бы вернуть его. Если Мелл поедет – мы потеряем Уолтера. И наоборот. Но, похоже, в этом году Кэмпбеллу не светит присоединиться к нам – стоит только ему согласиться, как Мелл тут же найдёт способ втереться в компанию.

Значит, нас будет шестеро. А с тобой – семеро. Чем больше, тем веселее!

– И какие планы на этот год? – после паузы спросил Тим.

Майк сделал долгий глоток из потерявшей счёт бутылки. Алкоголь уже сказывался на его речи – слова стали тягучими, а привычная жестикуляция почти исчезла.

– В этом году – Лайлэнд, Колорадо.

– Лайлэнд? – Тим нахмурился. Будь он суеверен, обязательно сказал бы, что такие места лучше обходить стороной. – Откуда такое название?

– В Штатах полно городков со странными именами. Но это не самое необычное в Лайлэнде…

– Что ты имеешь в виду? – Тим почувствовал, как по спине пробежал холодок, предвещая мрачную историю.

– О Лайлэнде я узнал от приятеля, студента журфака. Они проводили семинар по национальному фольклору – разбирали городские легенды, те самые, что обычно заканчиваются фразой вроде: «…и все они погибли, а убийца (или проклятие) дремлет в ожидании новой жертвы».

Примерно полгода назад лектор рассказал им занятную историю о маленьком городке в Колорадо, где, если верить преданиям (тут Майк не удержался от ухмылки), поселилось очередное проклятие. Якобы местный знахарь пообещал исцелить всех больных, запросив за это немалую сумму даже по нынешним меркам. Деньги он получил, но люди продолжили умирать. Тогда «кредиторы» явились к «заёмщику» с вполне резонными вопросами. Похоже, ответ лекаря их не устроил, потому что его повесили на вершине холма, у подножия которого и раскинулся городок.

Однако, видимо, знахарь и вправду обладал некой силой – перед смертью он успел проклясть это место. Жители расправились с ним и забыли о случившемся, пока люди не начали гибнуть снова.

Более подробно об этом может рассказать Джим Роквелл. Легенда его заинтересовала, и он порылся в интернете, но, по его словам, нашёл лишь три страницы, упоминающие Лайлэнд. Это разожгло его любопытство ещё сильнее. Как утверждал Джим, возможны только два объяснения: либо история – чистой воды вымысел, не подтверждённый ни единым доказательством, либо всё это правда, и местные намеренно избегают публичности, не желая наживаться на вековой трагедии. Даже несмотря на то, что некоторые готовы платить немалые деньги за правдивый рассказ.

Они вышли из бара под приглушённые аккорды «Numb» в исполнении Linkin Park. За порогом уже сгущались сумерки, а лёгкий ветерок холодил кожу на лицах.

– Как ты? – спросил Тим, заметив, что Доннахью окончательно опьянел и передвигался на ватных ногах.

– Всё отлично! – бодро ответил Майк, едва ворочая языком. – Только машина… она осталась у университета.

– Думаю, сегодня о ней лучше забыть. Вызову такси.

– Зачем? Я же трезвый.

– Конечно, трезвый, – вздохнул Тим. – Но рисковать не будем.

Майк пожал плечами и кивнул:

– Как скажешь, дружище. Тебе я доверяю.

Он глубже засунул руки в карманы джинсов, поведя плечами:

– Холодновато…

В ночном небе зажглись первые звёзды. Пока Тим набирал номер такси, Майк уставился на них, будто пытаясь разглядеть в мерцающих точках что-то важное.

6.

Красный "Мазерати" Мелинды Мерцер въехал на территорию семейной резиденции почти к трём часам утра. За рулём сидел парень, чьё имя девушка уже не помнила, сама же она располагалась на пассажирском сиденье в состоянии, далёком от трезвого. У ворот их ожидали два рослых охранника в безупречных костюмах.

Первый открыл дверцу со стороны пассажира и помог Мелл выбраться из машины. Второй тем временем распахнул водительскую дверь и твёрдо, но без грубости, выпроводил молодого человека за пределы владений. Мелинда попыталась вырваться, протянув руки к удаляющемуся спутнику, словно ребёнок, у которого отнимают любимую игрушку.

– Эй, козёл! Оставь его! Он со мной, он мой гость! – прохрипела она.

– Сомневаюсь, что вашему отцу будет приятно видеть гостей в столь ранний час, – невозмутимо ответил охранник, проигнорировав оскорбление.

– Да плевать мне, что ты там сомневаешься! Тебе платят не за размышления! – Для убедительности Мелл плюнула в его сторону. Плевок получился выразительным, но не достиг цели – второй охранник уже подхватил её под мышки и уверенно понёс к дому.

Мелинда отчаянно сопротивлялась. Она дрыгала ногами, целясь острыми каблуками в голени охранника, мотала головой, несмотря на подступающую тошноту, царапала обнажённые участки его кожи и орала во всё горло. Когда это не возымело эффекта, она впилась зубами в его руку. Лицо мужчины побагровело, губы сжались в тонкую ниточку – по выражению было ясно, что он изо всех сил сдерживается, чтобы не совершить поступок, который будет стоить ему работы. Стиснув зубы, охранник продолжил путь к дому.

– Отпусти, урод! Чтоб ты… – её визг оборвался, когда на террасе вспыхнул свет.

Дверь распахнулась, и в проёме возник Эдвард Лоренс Мерцер. Шёлковый халат подчёркивал его статус, а внешность – прекрасно сохранившегося мужчину, который в свои пятьдесят пять выглядел на сорок. Серебристые виски лишь добавляли шарма густой чёрной шевелюре. Обычно слегка приподнятые брови придавали ему вид вечно удивлённого человека, а лёгкая полуулыбка создавала впечатление неизменного благодушия. Но сейчас прозрачно-серые глаза холодно рассматривали дочь – пьяную, вернувшуюся под утро с сомнительным спутником (хотя тот факт, что парень привёз её домой, а не оставил садиться за руль, говорил в его пользу), на машине, купленной на его деньги (как и все предыдущие).

Не удостоив дочь ни словом, но не сводя с неё пристального взгляда, Эдвард Л. Мерцер кивнул охраннику:

– Занесите её внутрь. И разбудите миссис Уинторп.

– Слушаюсь, мистер Мерцер. – Охранник, не ослабляя хватки, внёс Мелл в дом. По уверенности его движений было видно – подобные сцены повторялись уже не в первый раз.

Когда охранник доставил Мелл в холл и усадил на центральный диван, Эдвард Мерцер замер на мгновение, прикрыв лицо ладонями, затем тихо притворил входную дверь. Не захлопнул – именно притворил, сдержанным движением, показывая этим свои способности к самоконтролю.

– Где ты была? – Его голос звучал обманчиво спокойно, но ледяные нотки прорезали каждое слово. Охранник уже скрылся за дверью, ведущей в комнату экономки.

Девушка встретила вопрос вызывающе-презрительной ухмылкой.

– Кто этот парень? – продолжил отец, не сходя с места.

Молчание. Только насмешливый изгиб губ.

– Ты хоть имя его знаешь?! – голос Эдварда дрогнул, хотя он по-прежнему стоял у дверей, сжав кулаки.

Ответом стало упрямое молчание.

– До каких пор это будет продолжаться?!

– Я совершеннолетняя, – наконец процедила Мелинда, нарочно растягивая слова. – Могу делать всё, что захочу.

– Тогда хотя бы проявляй уважение к дому, – Эдвард сделал паузу, – где жила твоя мать, пока болезнь не забрала её. Где пытается жить твой никчёмный отец, не сумевший воспитать дочь. Где ты появляешься только затем, чтобы поесть, выпросить денег и иногда… переночевать. – Он резко выдохнул. – Лучше бы я отдал тебя в монастырскую школу, когда был шанс. Может, тогда научилась бы ценить семейный очаг.

– Какой очаг?! – Мелл внезапно выпрямилась, вся её напускная расслабленность исчезла. – Он погас вместе с мамой! А ты… ты сразу закопался в работе, как крот! Забыл, что у тебя осталась дочь. Которая осталась сиротой при живом отце!

– Я нанял тебе лучшую сиделку! Каждый вечер возвращался домой! – ушёл в оборону Мерцер.

– К чёрту няньку! К чёрту твои возвращения! – Мелинда понимала, что завтра будет стыдно за эти слова, но остановиться не могла. – Ты ни разу не зашёл пожелать мне спокойной ночи!

– Я спрашивал у миссис Уинторп как твои дела…

– По мне – это равно безразличию! – перебила она, голос дрожал от ярости. – Ты ложился спать, даже не заглянув ко мне. Словно в твоей душе не нашлось для меня места. Всё своё тепло ты раздавал шлюхам, не дождавшись даже, когда остынет материнская часть постели. И теперь ты требуешь уважения? Ты, который сам не ведает, что значит это слово! Ты, который…

Её тираду прервал резкий шлепок – ладонь отца звонко хлопнула по щеке.

– Никогда не говори того, чего не знаешь! – его пальцы дрожали перед её лицом. – Я всегда любил твою мать и чтил её память. – Он замолчал, глядя в её широко раскрытые глаза, затем медленно опустил руку. – Прости… я не хотел…

– НЕНАВИЖУ! – закричала Мелл, и срывающиеся слёзы уже текли по щекам, когда она бросилась вверх по лестнице.

– Мелл! – окликнул он вдогонку, но она не обернулась. – Постой!

Эдвард стоял, пока её фигура не растворилась в коридоре, пока громкий хлопок двери не отозвался эхом в холле. Медленно развернувшись, он подошёл к стеклянному столику, где среди журналов лежали сигареты производства его компании – с пониженным содержанием никотина. Дрожащими руками он щёлкнул "Зиппо", затянулся и опустился в кресло, только теперь ощутив, как напряжены его плечи.

"Она несправедлива ко мне", – думал Мерцер, выпуская дым к потолку, хотя прекрасно знал, как миссис Уинторп ненавидит, когда он курит в доме. Даже хозяину она не делала поблажек в этом. "Я был хорошим отцом. Любящим мужем. Что бы она ни говорила."

Он не понимал, где допустил ошибку, когда она превратилась в угрозу для всего, что он с таким трудом создавал. Словно переполненный стакан, готовый пролиться от одной последней капли. Возможно, весь его мир – построенный сначала ради жены и дочери, потом только ради дочери – теперь балансировал на краю. И для окончательного крушения не хватало лишь этой самой капли…

Мерцер раздавил сигарету в пепельнице, стилизованной под перевёрнутого брюхом вверх краба – подарке сотрудников к юбилею. Не сказать, чтобы безделушка приводила его в восторг, но он научился ценить любые знаки внимания, даже самые нелепые.

– Мистер Мерцер?

Он обернулся на сонный голос. В дверном проёме стояла миссис Уинторп – невысокая, шестидесятилетняя экономка, закутанная в ночной халат.

– Стив разбудил меня… Всё в порядке с Мелл?

– Мелл… – начал он, но, заметив мгновенную тревогу в глазах женщины, ставшей почти членом семьи, поспешил добавить: – С ней всё хорошо. Просто подумал, что ей не помешает горячая ванна и чашка чая. Простите за столь ранний подъём.

– Да что вы! – миссис Уинторп махнула рукой, приближаясь. – Ради Мелинды я готова пожертвовать любым сном, даже самым сладким.

– Благодарю вас.

– Всё будет готово через пятнадцать минут, – пообещала она, уже поворачиваясь к двери.

– Миссис Уинторп! – Эдвард задержал её. – Не могли бы вы, после того как наполните ванну, подняться к ней?

Экономка сделала шаг назад в холл, мягко покачав головой:

– Конечно, мистер Мерцер. Но, пожалуй, это должны сделать вы. Думаю, она ждёт именно вас.

Уголки его губ дрогнули в смущении. Сам же он промолчал.

Миссис Уинторп ответила тёплой, материнской улыбкой и удалилась, оставив его наедине с тяжёлыми мыслями и тикающими настенными часами.

7.

Мэри Рирдон, двадцатидвухлетняя студентка факультета высшего сестринского образования, обладательница огненно-рыжих волос и скромной россыпи веснушек на переносице, жила по простому принципу: не задавай вопросов о чужой личной жизни – и тебе отплатят той же монетой. Это правило создавало вокруг неё лёгкий ореол замкнутости, но до статуса изгоя не опускало. Её секрет заключался в природном обаянии – Мэри умела расположить к себе любого. Именно поэтому её неизменно выбирали представителем группы на всех студенческих мероприятиях. Преподаватели ценили её ответственность и активность, а однокурсники охотно перекладывали на её плечи все организационные хлопоты.

Сама Мэри считала, что у неё нет друзей – только приятели. Но какие! Одни звёзды кампуса: популярный диджей Джим Роквелл, слегка поблекшая надежда университетского бейсбола Майк Доннахью, талантливый, харизматичный и чертовски красивый Уолтер Кэмпбелл, светская львица, наследница миллиардного состояния Мелинда Мерцер. Эти люди составляли её ближний круг, с которыми она отправлялась в летние путешествия по живописным уголкам страны. И нынешний год не должен был стать исключением.

Её комната в общежитии отличалась от других лишь безупречной чистотой. Привычку к порядку Мэри выработала с детства – не благодаря матери, как большинство девушек, а из-за отчима. Хотя Тадеус Гришам вовсе не был добрым наставником. Жестокий тиран, он искренне верил, что побои – лучший метод воспитания, а ласка только портит характер и не формирует стержень. Так он объяснял свои методы Инесс Рирдон, матери Мэри. Девушка же понимала истину проще: Гришам просто не способен был любить кого-то кроме себя, не имея ни малейшего представления об эмпатии.

Мать Мэри винила дочь в уходе отца из семьи, пусть и не говорила этого прямо. Девочка прекрасно это понимала – по тому, как постепенно угасала материнская любовь. Исчезли добрые ночные поцелуи, любимая глазунья по утрам, расспросы о том, как прошёл её день. Теперь воспитателю приходилось самой привозить Мэри домой – мать всё чаще забывала о ребёнке.

После таких визитов миссис Альварес подолгу беседовала с Инесс на кухне, а маленькая Мэри, притаившись в комнате, ловила обрывки фраз. Воспитательница настаивала – девочке нужна заботливая мать, и если Инесс не справляется, стоит обратиться в опеку. Услышав это, женщина начинала рыдать и умолять не забирать ребёнка. Миссис Альварес в итоге уступала, говоря, что пусть уж лучше дома, чем в приюте, и уходила.

На две-три недели Инесс превращалась в образцовую мать, но затем всё возвращалось на круги своя. Однако настоящий кошмар начался, когда мать впервые пришла домой пьяной. Шестилетняя Мэри до сих пор помнила тот вечер – за полночь двое незнакомцев принесли бесчувственную Инесс и бросили на коврике с надписью "Добро пожаловать". Девочка, не сумев перенести мать на кровать, подложила ей под голову подушку, сняла туфли и пальто, укрыла одеялом. Ту ночь Мэри тоже провела на полу – казалось неправильным спать в постели, когда мать лежит под входной дверью.

Новым ударом стало увольнение Инесс с кожевенной фабрики. Теперь она целыми днями сидела дома, но внимания дочери не прибавилось. Вместо этого в квартире начали появляться мужчины – сначала по вечерам, потом и днём. По выходным мать либо отправляла Мэри "погулять", либо приказывала не выходить из комнаты. Девочка научилась тихо сидеть за дверью, прислушиваясь к пьяному смеху и звону бокалов, пока её детство медленно утекало сквозь пальцы, как песок в перевёрнутых часах.

Мэри запомнила тех мужчин по запахам. Одни несли на себе тяжёлый шлейф пыли с примесью чего-то горького (позже она узнает, что это был запах марихуаны). От других разило перебродившими фруктами – такой же кисловатый дух исходил от матери в те дни. Третьи источали едкий аромат пота, слегка приглушённый дешёвым дезодорантом.

Весенним пасмурным днём, когда Мэри исполнилось двенадцать, Инесс неожиданно привела домой незнакомца. Девочка насторожилась, но, увидев, что оба трезвы, а на лице матери играет давно забытая улыбка, немного успокоилась.

– Это Тадеус Гришам, – объявила Инесс. – Твой новый папа.

Мэри пробрала дрожь – не столько от этих слов, сколько от слащавого, детсадовского тона, каким мать их произнесла.

Конечно, мысль о чужом человеке в доме пугала её. Но радость перевешивала – впервые за много лет их жизнь начала напоминать нормальную. Даже подаренная Гришамом кукла (явно бывшая в употреблении и уже не подходящая по возрасту) вызвала у Мэри искренний восторг. Она горячо поблагодарила отчима, стараясь не гадать, откуда эта старая игрушка и кем была её прежняя хозяйка.

От Тадеуса, как и от родного отца, пахло древесиной – этот знакомый аромат успокаивал. Но к нему примешивался резковатый запах дрожжей. Как выяснилось позже, Гришам был страстным любителем пива и поглощал его в огромных количествах, оставаясь при этом трезвым.

Вскоре о Мэри снова забыли. Вспоминали лишь тогда, когда нужно было убраться (Гришам терпеть не мог беспорядок), сходить в магазин (в основном за пивом и вяленым мясом) или постирать одежду. Отчим работал плотником, но брал заказы лишь изредка, предпочитая целыми днями сидеть перед телевизором, сжимая в мясистой лапе очередную банку. Он почти не замечал девочку, односложно отвечал на редкие вопросы Инесс и чаще разговаривал с экраном, чем с близкими.

Но почти каждую ночь сквозь тонкую стенку доносились скрипы кровати и сдавленные стоны. Мэри зарывалась с головой в подушку, стараясь не думать, что там происходит.

Вскоре начались побои. Жестокие, методичные, без малейшего следа жалости. Любой пустяк становился поводом для расправы: недостаточно холодное пиво, остывший ужин, едва заметная складка на выглаженной рубашке. Кулак или раскрытая ладонь обрушивались на девочку с такой силой, что мир перед глазами погружался во тьму, в ушах стоял оглушительный звон, а по лицу растекалась горячая волна боли. Если она осмеливалась заплакать – наносились новые побои.

Безразличие матери, которая и сама регулярно получала от Гришама, заставило Мэри действовать. В четырнадцать, не дожидаясь переломов или серьёзных травм, она сбежала. Сначала из дома, затем из Эпсона, а через три недели – и из Теннесси.

Три недели она шла вперёд, мысленно представляя, как с каждым шагом расстояние между ней и домом увеличивается. Эта мысль придавала сил. Без денег, без запасной одежды, без знакомых, к которым можно было бы обратиться, она двигалась на запад. Когда голод становился невыносимым, стучалась в случайные дома. Одни хлопали дверью, грозясь вызвать полицию. Другие – чаще пожилые женщины – пускали внутрь, кормили горячим, разрешали помыться, дарили поношенную, но чистую одежду. Они расспрашивали, и Мэри честно рассказывала свою историю. В ответ она получала покачивания головой и тяжелые «охи», предложения вызвать социальные службы, однажды даже приглашение остаться навсегда. Но она неизменно благодарила и уходила.

Однажды ей открыл одинокий мужчина, после рассказа – кто она и чего хочет, – он предложил ей ужин и ночлег. Мэри отказалась. Было что-то неправильное в его взгляде и позе. Сегодняшняя Мэри была несказанно рада принятому решению своей более юной версии.

На шоссе у западной границы штата перед ней остановился подержанный, но ухоженный Ford. За рулём сидел парень, выглядевший едва ли старше совершеннолетия. Мэри открыла пассажирскую дверь:

– Подвезёте? – спросила она, глядя ему прямо в глаза.

– Куда путь держишь, детка? – Парень оценивающе окинул её взглядом, задержавшись на потрёпанной одежде и худенькой фигурке. Сам он был одет в выцветшие джинсы, потрёпанные кеды и серую майку, обтягивающую узкие плечи и крепкие, привыкшие к работе руки.

– Мне всё равно. Куда вам – туда и мне.

Его взгляд изменился – теперь в нём читалось заинтересованное любопытство.

– Забирайся. – Он кивнул в сторону пассажирского сиденья. – Только учти, я в Омаху. Тебя это устраивает?

– Вполне.

Дверца захлопнулась, старый «Форд» взревел двигателем – выхлопная труба явно требовала ремонта. Парень ловко влился в поток, пристроившись за грузовиком, гружённым сеном.

– Меня зовут Стэн, но друзья кличут Сьютом. – Он небрежно закинул левую руку за подголовник, управляя машиной одной правой. Эта самоуверенность почему-то заставила Мэри улыбнуться. Парень был симпатичным, с волевым подбородком и насмешливыми глазами. И, что важнее, казался настоящим – не таким, как те мужчины, что приходили к её матери.

– Я Мэри.

– Красивое имя. – Он ухмыльнулся. – Тебе подходит.

Комплимент был дешёвым, но от этого не менее приятным. Впервые в жизни Мэри почувствовала, что кто-то видит в ней человека, а не невидимку или обузу.

Он привёз её на ферму где-то на окраине Омахи. Стэн предложил пожить у них пару дней. Отец его оказался молчаливым, но добродушным мужчиной с потрескавшимися от работы руками. Мать же встретила Мэри с холодной настороженностью – взгляд её скользил по потрёпанной одежде и худобе, словно читая между строк всю её историю.

Через день женщина не выдержала.

– Ты думаешь, я не вижу, что ты за птица? – Она схватила Мэри за руку, когда та выходила из ванной. – Мой сын не для таких, как ты. Ищи простаков в другом месте.

Обида жгла горло, но хуже всего было видеть, как Стэн, стоя в дверях, не сказал ни слова.

Таким образом, Мэри снова отправилась в путь, у которого пока не было конца.

Ее скитания длились еще около двух месяцев. Города сменяли друг друга, пока дорога не привела ее к дверям приюта для девочек при монастыре. Там она осталась на следующие четыре года.

В один из первых осенних дней Мэри получила письмо от матери. Сама мать разыскать ее не могла – значит, не обошлось без помощи матушки-настоятельницы.

«Сожги его», – шептало внутри. «Не давай ей шанса снова тебя ранить».

Но настоятельница мягко положила руку ей на плечо:

– Прочти. Потом решай.

Конверт дрожал в пальцах. Гнев, страх, любопытство – всё смешалось в один комок.

Она разорвала край.

Конверт пах пылью и чем-то лекарственным – точно так же, как пахло в кабинете школьной медсестры. Буквы плясали перед глазами, но фразы врезались в память с пугающей четкостью.

Мать писала, что ей плохо без дочери, и умоляла вернуться. Тадеус Гришам к тому времени уже был мертв – его застрелили полицейские. После побега Мэри отчим полностью переключился на Инесс Рирдон. Он избивал ее ежедневно, пытаясь сделать "послушной женой".

Соседи вызвали полицию лишь через два часа после начала криков – вероятно, когда стоны Инесс окончательно помешали их вечернему отдыху за просмотром телевизора. Позже они уверяли журналистов, что давно собирались позвонить, так как крики в этом доме раздавались постоянно. На вопрос, почему не сделали этого раньше, внятного ответа не последовало.

Увидев мигалки у дома, Гришам в панике схватил охотничье ружье. Когда в дверь позвонили, он выстрелил без предупреждения. Пуля смертельно ранила офицера – тот скончался по дороге в больницу. Его напарник в ужасе отступил к машине, вызывая подкрепление.

Двадцать минут спустя дом окружили. Штурмовать не решались – Гришам держал Инесс в заложниках, пиная ее в спину и заставляя кричать: "Я не шучу! Попробуйте войти – и она умрет!".

Лишь через три с половиной часа переговоров спецназ взял дом штурмом. Отчим успел ранить еще одного полицейского в ногу, прежде чем его самого накрыло огненным шквалом.

«Мне так плохо без тебя… Вернись, пожалуйста».

Словно кто-то вывернул ей желудок. Пальцы сами сжали бумагу, но глаза упрямо бежали по строчкам:

«Перед смертью он сломал мне позвоночник. Соседи вызвали полицию слишком поздно. Теперь я в доме престарелых. Мне некому даже подать стакан воды».

Последняя фраза была подчёркнута с такой силой, что чернила прорвали бумагу:

«Ты ведь не бросишь меня?».

Мэри швырнула письмо на пол. Оно легло белым пятном на тёмные половицы.

– Она вспомнила обо мне только теперь?! – Голос сорвался на хрип. – Когда сама стала беспомощной? Когда ей некому даже сменить подгузник?!

Настоятельница молча подняла письмо, аккуратно сложила. Её морщинистые пальцы касались бумаги почти с нежностью.

– Прощение – великая сила, дитя.

– Нет. – Мэри вскочила, опрокинув стул. – Она не заслуживает прощения. И не заслуживает меня.

Два месяца она носила эти слова в себе, как занозу. А потом, в туманное утро, когда монастырь ещё спал, собрала рюкзак.

Полгода странствий по чужим городам и два пересечённых штата – и вот она в Массачусетсе. Год спустя – студенческий билет Бостонского университета в кармане. Казалось бы, годы скитаний и изломанное детство должны были оставить след, но Мэри училась с неожиданной лёгкостью, даже с удовольствием. Теннесси, Омаха, все прежние лица – всё это осталось где-то там, в другой жизни, о которой она не жалела ни секунды.

Но прошлое, как назойливый тень, всё же настигло её – не в событиях, а в их последствиях. Мужчины теперь существовали где-то на периферии её мира, за высоким барьером недоверия. Даже дружеские отношения она выстраивала с осторожностью, словно расставляя предупредительные знаки: "Дальше – опасно". Первое время находились смельчаки, приглашавшие на свидания, но после серии вежливых отказов они переключались на более доступных девушек, оставляя Мэри в роли "хорошего приятеля".

Ирония заключалась в том, что теперь никто не стоял над душой, требуя безупречного порядка. Но привычка, въевшаяся глубже сознания, заставляла её по-прежнему раскладывать всё по полочкам. Особенно когда появлялось свободное время. Соседкам по комнате она мягко намекала на необходимость соблюдать чистоту. Фэй Андерс воспринимала это с пониманием, а вот Барбара МакОлифф…

Барбара жила в вечном вихре вечеринок и флирта. Её угол комнаты напоминал поле боя после нашествия варваров – тюбики помад, флаконы духов, кружевное бельё… Сколько раз Мэри пыталась до неё достучаться – всё безрезультатно.

Сегодняшний день не стал исключением. Чулки, сброшенные под кровать, стремительное облачение в мини-юбку – и Барбара уже мчалась к двери.

– Барбара! – голос Мэри прозвучал как щелчок бича.

– Ой, прости-прости! Фред ждёт! – даже не оборачиваясь, бросила та.

– Нам нужно…

– Всё обсудим вечерком! Целую!

Захлопнувшаяся дверь, та оборвала разговор на полуслове. Как всегда. "Вечерком" Барбара либо валилась с ног от усталости, либо возвращалась на рассвете, пахнущая алкоголем и мужским парфюмом.

Мэри сжала кулаки, представляя, как собирает весь этот бардак и отправляет в мусорный бак. Прекрасная фантазия, но слишком опасная – в гневе Барбара напоминала разъярённую фурию.

Минуты тянулись, пока Мэри стояла, впиваясь взглядом в хаотичное гнездо соседки. Руки сами тянулись навести порядок, вопреки голосу разума. Она так и не призналась себе, что эта маниакальная тяга к чистоте – эхо прошлого. Эхо, оставшееся от Тадеуса Гришама.

8.

Джим Роквелл лежал на кровати в своей комнате кампуса, одетый и обутый, безучастно наблюдая за новостями CNN. Его сосед Бак Ноулз, такой же студент-стоматолог, уже как час отсутствовал – наверняка зависал у своей подруги. Как обычно, он вернётся под утро и проспит до вечера.

Час назад Джим принял душ, заказал пиццу c ветчиной и после плотного ужина решил заглянуть к соседям за парой DVD. За дверью явно курили – и явно не табак. В ответ на стук послышались приглушённые голоса, кашель и настороженный вопрос:

– Хто там?

– Полиция! – пробасил Джим. – Лейтенант Коломбо, отдел по борьбе с наркотиками.

– Коломбо работал в криминальном, идиот! – раздался узнаваемый голос Фреда Берда, теперь уже уверенный. Дверь открылась, выпуская клубы дыма. – Чего надо, Джим?

За спиной Фреда в дымовой завесе маячили фигуры. Кроме двух его соседей по комнате, присутствовали две девушки. Барбара МакОлифф – длинноногая чернокожая красотка, соседка Мэри Рирдон. С Фредом они встречались уже три месяца, но оба не отличались верностью. Рядом пристроилась Лори Фриденс – девушка средних во всех отношениях параметров: роста, внешности и комплекции. Её главный козырь – неумение говорить «нет», что и привлекало парней.

– Веселье на грани фола, – заметил Джим, окидывая компанию взглядом.

– Присоединяйся, – предложил Фред.

– Давай, Джим! – подхватила Лори. – На всех хватит!

– Заткнись, дура! – резко оборвал её Мирт Вудворт. – Ты ещё через окно начни кричать, приглашая желающих.

Барбара захохотала, тыча пальцем в Лори и передразнивая: "Ду-у-ура!"

– Не, ребята, я по делу.

– Да? – Фред произнёс это с явным отсутствием интереса.

– Хотел взять у тебя пару фильмов на дисках.

Фред кивнул, бросил "Ща" и захлопнул дверь перед Джимом. Пока тот ждал, по коридору прошли две девушки. Одну – Зои – Джим помнил отлично: имена симпатичных однокурсниц он выучил ещё на первом курсе. Вторую, кажется, звали Нэнси.

– Привет, Джим, – почти синхронно поздоровались они, замедляя шаг.

– Алоха, красотки. – Он одарил их фирменной улыбкой.

– У тебя крутое шоу, – задержалась Зои. – Ты классный диджей.

– Спасибо, Зои. Приятно слышать. – Внезапно перед глазами всплыл сегодняшний взгляд Джоанны, когда она ворвалась в студию посреди песни. По спине пробежали мурашки.

Нэнси постояла секунду и двинулась дальше, а Зои осталась.

– Я тут подумала… – она замялась, – может, сходим куда-нибудь сегодня?

Ещё пару месяцев назад Джим согласился бы не задумываясь. Но сейчас все его мысли занимала другая.

– Извини, Зои, сегодня никак – неотложные дела. – Он подбирал слова помягче.

– Понятно. – В её голосе явно прозвучала обида. – Тогда как-нибудь в другой раз.

– Да, в другой раз. – Оба прекрасно знали – другого раза не будет.

Как только Зои ушла, дверь открылась. Фред вышел, сунув Джиму два DVD.

– Это что? – Джим покрутил в руках футляры с обнажёнными девушками.

– Порнуха, дружище. А ты что хотел?

– Мне бы что-нибудь… цензурное.

Они замерли, изучая друг друга. Джим – с ироничной усмешкой, Фред – с раздражением и усталостью.

– Ладно, заходи сам и ищи свой "приличный" фильм. Если найдёшь.

Фред пропустил его в комнату, и Джим шагнул внутрь. Воздух был настолько густым, что напоминал туман, если бы не резкий травяной запах, отрицавший это сравнение. Лори тут же подскочила к нему, пытаясь сунуть самокрутку между зубов, но Джим отстранился её коротким "Отстань".

Подойдя к полке с дисками, он понял, что не сможет нормально рассмотреть названия – глаза слезились от дыма.

– Эй, Джим, твой прогноз не сбылся, – раздался голос Джонни Лютера, массивного парня с детским лицом.

– Что? – не понял Джим.

– Новичок. Он сделал из Доннахью фарш. Погасла "Новая Надежда Бейсбола"… или «загорелась». Это с какой стороны посмотреть, – пояснил Лютер.

Джим предпочёл не комментировать. Он наугад схватил два диска, поблагодарил Фреда и поспешил выйти.

Выбор оказался удачным: "Пункт назначения 2" и "Гарри Поттер и философский камень". Сам факт наличия поттерианы в коллекции Берда удивил Джима. Первый фильм был одним из его любимых ужастиков, но для сегодняшних планов не подходил – слишком много кровавых сцен. А вот история о юном волшебнике выглядела идеальным вариантом.

Прибравшись в комнате и распахнув окна, впуская ночную свежесть, Джим подготовился к романтическому вечеру. Мысль о поиске свечей быстро отпала – слишком долго. Окинув взглядом помещение и оценив обстановку как "достаточно уютно", он снова вышел, надеясь вернуться вскоре – уже не в одиночестве.

Поправив волосы и расправив плечи, Джим постучал в дверь квартиры, расположенной в квартале от его жилья. Ответа пришлось ждать дольше, чем он ожидал. Уже собираясь постучать повторно, он услышал сонный голос:

– Кто там? Кимми, это ты?

– Не совсем, – бодро отозвался Роквелл, расплываясь в улыбке.

– Джим? Что тебя привело ко мне в такой час?

– Может, сначала впустишь гостя, а потом будешь допрашивать?

Показалось, Джоанна замешкалась, прежде чем снять цепочку. Когда дверь наконец открылась, перед Джимом предстала уставшая, но по-прежнему прекрасная Джоанна. Её чёрные волосы свободно ниспадали на плечи, а белоснежная пижама лишь подчёркивала её хрупкость.

– Надеюсь, у тебя есть действительно важная причина для визита в… – она взглянула на часы, – …без пяти двенадцать?

– Причина не просто важная, Белоснежка. Она личная. Касается нас двоих.

– Что-то случилось в студии?

– При чём тут студия? Неужели между нами больше ничего нет?

– Например? – Джоанна скрестила руки на груди. – Если это очередная попытка за мной поухаживать, даже не начинай.

– Как же с тобой сложно.

– Главная причина всех сложностей в твоей жизни, Джим, это – ты сам. Я тут ни при чём.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты прекрасно понял.

– Понял только, что ты меня в чём-то обвиняешь. Хотя непонятно, в чём именно.

– Ты пришёл сюда ради этого абсурдного спора? – голос Джоанны дрогнул. – Тогда спокойной ночи.

Она попыталась захлопнуть дверь, но Джим успел подставить ботинок в прорезь.

– Отойди!

– Ни за что. Разговор ещё не окончен.

– Я его не начинала и не вижу смысла продолжать.

– А я надеялся, что мы посмотрим твой любимый фильм, – с победоносной улыбкой Джим помахал перед её лицом диском.

– Боже правый! – Джоанна резко оттолкнула его и, воспользовавшись моментом, когда отшатнулся, захлопнула дверь.

Джим схватился за ручку, но дверь уже щёлкнула на замок. Он замер, затем постучал снова.

– Джоанна… Неужели ты не любишь этот фильм? Все обожают "Гарри Поттера". – Пауза повисла в воздухе, но ответа не последовало. – Джоанна! Не поступай так. Я просто хотел провести время с тобой. Провёл бы тебя домой и даже не попросил бы чашку чая – даже шутя. Неужели ты позволишь этому дню закончиться с таким недопониманием между нами? Прошу, ответь!

Тишина.

Когда стало ясно, что монолог так и не станет диалогом, Джим глухо вздохнул. Он ещё немного постоял, прислушиваясь – не щёлкнет ли замок – затем медленно развернулся и побрёл к лестнице, оставляя за спиной надежду на столь желанное свидание.

Такого развития событий он не ожидал. Всё вышло глупо и даже комично – вот только смеяться совершенно не хотелось. Где-то в глубине души Джим ощущал свою вину, но не мог понять, в чём именно она заключалась.

Вернувшись в квартиру, он повалился на кровать и автоматически включил телевизор. Механически переключая каналы, остановился снова на CNN. Война в Ираке, смерть сыновей Саддама, а сам диктатор всё ещё скрывался… Мир продолжал сходить с ума, давая понять, что все его личные переживания – курам на смех.

Бессонница казалась неминуемой – мысли о провалившемся свидании заполонили сознание. Но сон настиг его неожиданно, в тот самый момент, когда Джим меньше всего этого ждал. И подарил не отдых, а кошмары. Если бы был выбор, он без колебаний променял бы эти видения на самую долгую ночь без сна. Но Морфей не играет в «Колесо фортуны»…

…Джим Роквелл стоял на заросшей лужайке перед старым двухэтажным домом на холме. Когда-то здесь жили его родителями, а до них – дед с бабкой по отцовской линии. Дом походил на последний уцелевший зуб во рту старухи – кривой, одинокий. Пять ступенек крыльца были испещрены птичьим помётом, а облупившаяся белая краска грозила пристать к подошвам кед, стоит только ступить на них. Но проверять это Джим не торопился – он знал, что внутри его не ждёт ничего хорошего.

Над дверью висела лампа под стеклянным колпаком, где даже сейчас, среди бела дня (а в этом сне определённо был день), виднелись обугленные тельца мотыльков. На досках веранды застыли с вытянутыми тонкими ногами два воробья и синичка.

– Возле этого дома ничто не живёт долго, – произнёс Джим серьёзнее, чем планировал. В ответ ветер ударил ему в лицо, растрепав волосы. Сон или нет, но порыв ощущался по-настоящему.

Взгляд сам опустился вниз. Сочно-зелёная трава стремительно желтела, а древнее дерево у дома начало сбрасывать листву. Осенний ветер завыл в кирпичной трубе, наполняя душу тоской.

С приходом внезапной осени внутри всё сжалось. Дышать стало трудно, во рту появился привкус ржавчины… или крови. И всё же это время года погружало Джима в странное спокойствие. Тело обмякло, веки сами собой сомкнулись. В такие мгновения кажется, что ничего плохого случиться не может – даже когда за спиной чувствуешь ледяное дыхание Смерти и её костлявую руку на плече.

На двери мелом было выведено: «Хилл-хаус» – явная отсылка к роману Ширли Джексон, а не простая констатация факта. Джим понимал, что всё это лишь сон, но вещий. Если завтра он действительно отправится в Пенсильванию, к дому детства, то найдёт его именно таким – разве что сезон останется летним.

Не раздумывая о последствиях, Джим поднялся по ступеням и попытался стереть надпись ладонью. Но меловые буквы не поддавались, словно въевшись в древесину – совсем как кровь в "Кентервильском привидении". Осознав тщетность усилий, он отступил. На пальцах осталась лишь меловая пыль. Джим полез в карман за платком – и наткнулся на неожиданную находку: связку ключей, которой там прежде не было. Без сомнений, это были ключи от дома.

Несмотря на долгие годы запустения, выдержавшие ливни, палящее солнце и сильные ветра, ключ легко вошёл в скважину и плавно повернулся. Дверь со скрипом подалась – таким протяжным, что в нём утонули чьи-то голоса. Далекие, хриплые, жуткие, полные безумства.

Мурашки побежали по спине к затылку, где волосы встали дыбом. Хотя холодный ветер бил в спину, рубашка промокла от пота, а прежнее ощущение безопасности испарилось вместе со скрипом двери.

"Всего лишь сон", – попытался убедить себя Джим. Но эхо исказило его слова:

"…он!…он!…он!" – будто бездушные твари перешептывались, узнав его.

Для полного антуража не хватало лишь стаи летучих мышей, что должны были с визгом вылететь из темноты. Но бог снов, всё же сжалился над заблудившимся в его владениях. Или готовил нечто более ужасное…

В прихожей царила непроглядная тьма. Лишь дневной свет, ворвавшийся через дверь, оттеснил мрак в углы. Когда глаза адаптировались, Джим увидел причину – массивный дубовый шкаф из родительской спальни закрывал окно. С трудом сдвинув его, он впустил в дом свет.

В голове крутился навязчивый вопрос: кто и зачем загородил окно? Может, шкаф стоял так с самого его отъезда? Но внутренний голос нашептывал – его передвинули позже. Те, кто ненавидит свет. Те, кто прекрасно видит в темноте и выходит из-под кроватей и чуланов только ночью.

"Кто?" – мысленно спросил он. Воображение тут же услужливо нарисовало тощих низкорослых существ с горящими красными глазами.

Сверху вдруг раздались размеренные постукивания – будто невропатолог выбивал молоточком ритм на деревянной балке. Этот звук напоминал сердцебиение марионетки.

– Эй! – крикнул Джим и сам вздрогнул от собственного голоса. – Там кто-то есть?!

"…есть!…есть!…есть!" – отозвалось эхо.

Стуки прекратились. Мурашки вновь побежали по спине, теперь сверху вниз.

"Просто ворона, – неуверенно успокоил он себя, – клевала что-то на крыше и улетела от моего крика". Звучало правдоподобно, и Джим нервно улыбнулся.

Не закрывая входную дверь, он взялся за пыльные перила и начал подниматься по лестнице. По той самой, с которой восемнадцать лет назад сорвалась его мать, разбившись насмерть у подножия.

«Может, её кто-то толкнул?»

Раньше эта мысль не приходила ему в голову. Теперь же она впилась когтями, не отпуская.

«Если так, то кто?»

Вдруг Джим осознал – он не хочет знать ответов на свои вопросы и уж точно не хочет подниматься вверх по лестнице. Кто-то другой управлял его действиями. Он оглянулся – свет из открытой двери начал меркнуть. В мгновение ока наступила ночь, а дверь с жутким скрипом захлопнулась.

Джим вскрикнул. В панике он бросился вниз, нащупывая в темноте ручку. Та словно играла с ним в прятки. А за спиной уже раздавался топот маленьких куриных лапок, и воздух наполнился знакомым с детства запахом куриных потрохов.

Он закричал, вырывая себя из цепких объятий кошмара.

…Джим резко сел на кровати, дико озираясь по сторонам – не проникли ли мерзкие твари из сна в реальность?

За окном робела предрассветная серость на горизонте. Электронные часы показывали 4:30 AM. Телевизор всё ещё работал. Звёзды бледнели, но небо оставалось чёрным.

Сон как рукой сняло. Джим взял пульт, переключил на MTV, где шёл клип Aerosmith. Голубоватый свет экрана успокаивал. Постепенно, под звуки рока, он начал приходить в себя после тягостного кошмара.

9.

"Волнуюсь как первоклашка", – с нервной улыбкой подумал Уолтер Кэмпбелл, в очередной раз бросая взгляд на часы, затем в окно небольшого ресторанчика неподалёку от университета. За стеклом кипело утро – поток машин и спешащих людей нарастал с каждой минутой. Воздух ещё сохранял ночную прохладу, а солнце только поднималось над горизонтом, окрашивая небо в бледно-голубые тона.

Странно, но на своей первой медицинской практике он чувствовал себя куда увереннее, чем сейчас. Хотя технически это тоже можно было назвать практикой – в теории он прекрасно знал, как делаются предложения.

Дверь ресторана то и дело открывалась, впуская новых посетителей. Каждый уважающий себя мужчина сначала усаживал даму, и лишь затем занимал место сам. Сьюзен среди них пока не было. До назначенного времени оставалось ещё минут десять – он специально пришёл раньше, чтобы собраться с мыслями.

"Что может быть нелепее парня, дрожащего от волнения перед предложением?" – размышлял Уолтер.

"Только парень, получивший отказ", – тут же пришёл невесёлый ответ, от которого перехватило дыхание. До этого момента он даже не допускал мысли, что Сьюзен может сказать "нет". Теперь же нервозность усилилась втрое.

На столике уже ждал букет – официантка любезно принесла для него вазу с водой. Но самый важный предмет ждал своего часа в кармане. Постепенно дыхание выравнивалось, учащённое сердцебиение сбавило темп. Уолтер сделал глубокий вдох, расслабляя напряжённые плечи.

Как только он окончательно успокоился, стеклянная дверь ресторана распахнулась, впуская её. Сьюзен замерла на пороге, отыскивая его взглядом. Уолтер приподнялся и помахал рукой. Девушка тут же озарилась улыбкой и направилась к столику.

"Какая же она красивая", – в который раз за их отношения подумал Кэмпбелл, наблюдая за её приближением. Длинные чёрные волосы, большие выразительные глаза, круглое лицо, изящная фигура и грациозная походка – всё в ней восхищало. Синее платье с диагональными бело-черными полосками сидело на ней идеально, хотя Уолтер был уверен: даже в рабочем комбинезоне она оставалась бы самой прекрасной женщиной на свете.

Волнение вернулось, но теперь оно не сковывало, а окрыляло.

– Привет, – улыбнулась Сьюзен, подходя ближе.

– Здравствуй, – Уолтер встретил её, нежно целуя в губы, затем отодвинул стул. Она опустилась на него с лёгкостью балерины, сложив руки на коленях.

"Какая же она хрупкая", – мелькнуло у Уолтера, и он тут же отогнал эту мысль. С Мелл Мерцер он всегда чувствовал себя уверенно – как и во всём остальном. Но к Мелл он никогда не испытывал того, что испытывал к Сьюзен.

Поначалу ему казалось, что Мелл – воплощение его юношеской мечты, будто сошедшая с обложки глянцевого журнала. Та, ради которой хочется совершать безумства. Пока не понимаешь – с ней не встретишь старости, не построишь семью. Мелинда была слишком эгоцентрична, цинична и ненадёжна. Если бы у дьявола была дочь – Мелл подошла бы идеально.

Сьюзен была другой. Не менее красивой, но… иной. Доброй, открытой, загадочной. Да, Мелл могла похвастаться более соблазнительными формами, но разве это главное?

Официантка подошла принять заказ.

– Кстати, это тебе, – Уолтер кивнул на цветы.

– Ох, спасибо! – её глаза загорелись. – Они чудесные.

"Как и ты", – подумал он, но не стал озвучивать банальность. Вместо этого спросил о её делах.

– Всё хорошо, только не могу забыть свой первый день практики.

– Пройдёт, – поспешил он сменить тему. – Я давно не водил тебя в ресторан. Решил это исправить. Чтобы моя девушка не подумала, что я стал скрягой.

– Не обманывай себя, – рассмеялась она. – Мы были в том ресторане на Роуд-стрит всего неделю назад.

На лице Уолтера появилось нарочитое удивление, отчего заулыбались и Сьюзен, и официантка.

– Целую неделю? Значит, я и правда становлюсь скрягой. Но исправлюсь, честное слово!

Ему удалось рассмешить её снова. Они замолчали, наслаждаясь моментом. Затем Уолтер произнёс:

– Не верится, что настал этот важный день.

– О чём ты? – удивилась Сьюзен.

– Как? Ты забыла?

На её лице отразилось смущение.

– Мы познакомились восьмого декабря… Ты представил меня родителям в марте… Больше ничего не приходит на ум…

Уолтер встал и медленно подошёл к ней.

– Сегодня самый важный день. В этот самый час, в эту самую минуту… – его слова совпадали с действиями: он достал шкатулку, опустился на одно колено и открыл её. – …я предложил тебе стать моей женой.

На красном бархате сверкало кольцо. Сьюзен широко раскрыла глаза, прикрыв рот ладонями.

– Ты смотрела на меня так же, как сейчас, – голос Уолтера дрогнул. – А когда я спросил: «Сьюзен, согласна ли ты стать моей женой?», ты ответила…

Девушка подняла глаза от сверкающего кольца. Её взгляд, полный слёз и счастья, встретился с его глазами. Она закивала, прежде чем смогла выговорить:

– Я сказала «да».

Уолтер заморгал, пытаясь сдержать нахлынувшие чувства. Его улыбка стала кривой от переполнявших эмоций.

– Ты… ты говоришь «да»?

– Да.

Он не смог больше сдерживаться. Вскочив на ноги, Уолтер схватил Сьюзен в объятия и закружил по залу, смеясь и крича от восторга. Посетители, до этого наблюдавшие за сценой с улыбками, теперь разразились аплодисментами и одобрительными возгласами.

Он кружил её, пока мир вокруг не поплыл. Это мгновение стоило всех тревог последних недель. Пусть день только начинался – уже ничто не могло его омрачить. Теперь он уже не жалел о принятом решении отказаться от поездки с друзьями – ведь иначе Сьюзен пришлось бы встретиться с Мелл лицом к лицу.

Это уже было не важно.

Весь мир сузился до этого ресторана, до её «да».

Аккуратно опустив будущую жену на пол, Уолтер дрожащими пальцами достал кольцо с сапфиром – недешёвое приобретение – и надел его на её палец. Их поцелуй на этот раз был долгим и сладким, пока аплодисменты постепенно не стихли.

Когда официантка наклонилась, чтобы шепнуть, что ужин за счёт заведения, Уолтер лишь кивнул, бросив благодарный взгляд шеф-повару у кухни.

Солнечные лучи, упавшие прямо на их столик, играли в гранях кольца и стеклянной вазы. Уолтер механически ковырял ложкой тающее мороженое, не сводя глаз со Сьюзен.

– Но это ещё не всё, – продолжил он, провожая взглядом удаляющуюся официантку. – Теперь надо подумать о свадебном путешествии…

– Уолтер, – Сьюзен мягко перебила его, положив руку на его ладонь. – У меня есть идея получше.

– Я весь внимание, – он с готовностью замолчал, поймав её серьёзный взгляд.

Она ложечкой подхватила последний кусочек мороженого и неожиданно предложила:

– Ты же каждый год в начале лета путешествуешь с друзьями по штатам. В этом году отказался… Из-за меня, да?

Уолтер напрягся. Он сразу понял, к чему она клонит, и мысль эта ему не нравилась. Мелл Мерцер никогда бы не упустила случая уязвить его через Сьюзен.

– Я предлагаю присоединиться к ним. Будет веселее, да и дешевле.

– Нет, – резко ответил Уолтер, едва сдерживая жест отказа. – Наша помолвка слишком важна. Я хочу, чтобы она запомнилась иначе, чем тряской в автобусе по глухим городкам, где нет даже связи. – Он сделал паузу, подбирая слова. – Уверен, тебе не понравится. Да и уединиться нам не удастся.

– Ты преувеличиваешь. С тобой мне всегда интересно. Давно мечтала о таком приключении – это лучший подарок на помолвку.

– Правда? – спросил Уолтер, сам удивившись, как быстро он сдал позиции.

– Конечно! Куда увлекательнее, чем скучный перелёт.

– Значит, песчаный пляж, пальмы, "Маргарита" на закате… Тебя не прельщает? – Он фальшиво улыбнулся, но Сьюзен сделала вид, что не заметила. – Ладно, раз ты хочешь…

– Очень хочу.

Уолтер смиренно кивнул. Он мог настоять на своём, но боялся вызвать подозрения. О Мелл он никогда не говорил с Сьюзен, хотя та наверняка знала об их прошлом. Но если они отправятся в эту поездку, откровенного разговора не избежать.

Он улыбнулся, сжимая её руки в своих. Беседа перетекла на другие темы, но тревожные мысли не отпускали его ещё какое-то время.

10.

Роберт О'Доннелл в очередной раз поймал себя на мысли, что его жизнь напоминало реку – пусть медленную, но с высокими берегами, не оставляющими шанса выбраться. Он словно плыл по течению, не умея плавать, наблюдая, как события решаются без его участия. Оставалось лишь покориться судьбе или пойти ко дну.

Сейчас он сидел перед мерцающим монитором, безуспешно пытаясь найти информацию о городке, куда ему предстояло отправиться. Как будто какая-то неведомая сила привела его в библиотеку и усадила за компьютер. Уже само название – Лайлэнд – вызвало у него странное чувство тяжести, когда Джим Роквелл впервые его произнес.

"Город лжецов и параноиков" – эта мысль возникла сама собой, без всяких оснований. В воображении всплыла четкая картина: вывеска у въезда с надписью "Ночь в Лайлэнде останется с вами навсегда, но вы никому не захотите о ней рассказывать".

Пальцы механически вывели в поисковой строке Google: "Лайлэнд". Результаты оказались скудными – всего три страницы. Первые ссылки не внушали доверия:

"Лайлэнд – городок с туристическим потенциалом" (мимо)

"Выборы нового констебля" (не то)

"Реконструкция церкви отложена" (дальше)

"Воздвижение креста на холме"…

На второй странице поиска Роберт замер. Третья статья снизу гласила: "Очередное убийство в маленьком городке". Щелчок мыши – и на экране появился мрачный готический рисунок: темный дом на возвышенности, освещенный призрачным лунным светом.

Роберт поправил очки, придвинулся ближе к экрану. Следующие полчаса в движении были только его губы, шептавшие строчки статьи, и рука, сжимающая компьютерную мышь.

"Тайна исчезновения Клер Стенхоуп: что скрывает маленький городок?"

14 июля 2002 года

Тайна исчезновения Клер Стенхоуп: что скрывает маленький городок?

Двадцатидвухлетняя Ванесса Стенхоуп из Миннесоты приехала в Лайлэнд – тихий городок на юго-западе Колорадо – с одной целью: найти свою мать, Клер Стенхоуп, пропавшую полтора месяца назад при невыясненных обстоятельствах. За время поисков она успела опросить почти всех местных жителей, включая чиновников муниципалитета.

Констебль Лайлэнда Элдред Моссинджер сообщил нам, что видел Ванессу за два дня до её гибели. «Она была взвинчена, эмоции просто переполняли её, – сказал он. – Отчаяние, злость, усталость… Она смотрела на меня так, будто я представлял для неё угрозу».

«Она вас боялась?» – уточнила я.

«Скорее, её пугала мысль, что я могу положить конец её бесконечным поискам», – покачал головой констебль.

«Вы действительно собирались это сделать?»

Моссинджер недовольно скривился: «Эти приезжие всегда ведут себя так, будто разбираются в моей работе лучше меня». Закурив, он продолжил: «Я предупреждал её: хватит терроризировать людей вопросами. Нет никаких доказательств, что Клер пропала именно у нас. Последний раз её видели в Киове (прим. ред. – соседний городок). Лично я никогда не верил в исчезновение Клер Стенхоуп. Скорее, она просто сбежала – от суеты, а может, и от дочери. Когда Ванесса тоже пропала, все вздохнули с облегчением: думали, она наконец бросила это дело и уехала домой. Кто мог предположить, что её тело найдут в лесу, переброшенным через ветку старого вяза, в одежде, пропитанной кровью? Разве что убийца…»

Тело Ванессы обнаружил турист, личность которого установить не удалось.

Согласно заключению судмедэксперта, смерть наступила в результате мозгового кровоизлияния, вызванного шоковым состоянием. Проще говоря, Ванесса Стенхоуп умерла от страха.

Роберт прочёл статью на одном дыхании, и сердце в его груди забилось чаще. История о бесследном исчезновении и жестоком убийстве не могла оставить равнодушным даже тех, кто и не собирался в Лайлэнд. Он провёл языком по пересохшим губам и перечитал последние строки. В статье говорилось, что на теле Ванессы Стенхоуп не было ни порезов, ни колотых ран.

Это наводило на мысль, что кровь на одежде девушки могла принадлежать кому-то другому – при том, что анализ подтвердил: кровь человеческая и совпадала по группе. Однако вскрытие выявило у Ванессы значительную потерю крови.

– Как такое возможно? – пробормотал Боб, но ответа не последовало.

Мимо прошла студентка, бросившая на него подозрительный взгляд – О’Доннелл разговаривал сам с собой. Роберт этого не заметил. Его мало волновало, что происходит вокруг.

Когда он зашёл в библиотеку, то и не предполагал, какие истории откроет о колорадском городке. Теперь же это знание граничило с потрясением. Он не мог понять: как Джим Роквелл, ознакомившись с этими статьями, не попытался отговорить остальных от поездки в Лайлэнд?

– Похоже, он счёл всё это досужими домыслами, – вслух предположил О’Доннелл, потирая висок. – А я так не думаю.

Роберт вернулся к началу и стал листать все материалы о зловещем городке. Почти полчаса он вчитывался в одну статью за другой, выискивая важные детали, а кое-что даже записывал в блокнот. Крепко сжимая шариковую ручку, он выводил на клетчатой бумаге неровные буквы, подчёркивая фразы, которые вызывали у него больше всего вопросов.

«50 человек пропали без вести в пределах города за десять лет (1975–1985).

18 убийств за семь лет (1975–1982).

Высокий процент смертности среди коренных жителей, не достигших пятидесяти лет.

Замкнутый образ жизни.

Полное молчание жителей о прошлом города – при этом на холме возвышается трёхметровый крест».

В статье о возведении распятия не было ответа, почему жители так почитают этот символ. Лишь мельком упоминалась «давняя трагедия», связанная с одним из горожан. Роберт перефразировал запросы, но поисковик выдавал пустые ссылки. Пока в одной из статей он не наткнулся на справку:

– Йеллоуфилд.

До того как стать Лайлэндом, городок носил это имя.

Изменив название в поисковой строке, О’Доннелл снова нажал «Enter». На этот раз результатов было ещё меньше, но каждый он изучил досконально. Один сайт целиком посвящался городским легендам – и среди прочих мифов и преданий там нашлось место для колорадского городка.

«Таинственное исчезновение семейства Лоттрек в Колорадо»

10-го дня мая месяца 1895 года от Р.Х.

Мультимиллионер Барри Лоттрек, владелец двух фешенебельных гостиниц и трёх ресторанов в штатах Нью-Хэмпшир и Нью-Йорк, вместе с супругой Анабелль и отпрысками – Коннором и Джоном – пропали без вести в захолустном граде Йеллоуфилд, что в Колорадо. Как сообщил главный заместитель директора компании «Лоттрек Иммовейблз» Питер Итон Роуз, господин Лоттрек отбыл с семейством в отпуск, откуда пока никто не возвратился.

– Также в Колорадо его ожидала деловая встреча с инвесторами, коя так и не свершилась, – добавил П.И. Роуз.

Наш внештатный корреспондент был направлен в Йеллоуфилд, но тщетно – местные обыватели не припомнили пришлых людей, кои бы подходили под описания пропавшего семейства. Констебль сего града, Шулер Кретчман, отказался давать какие-либо разъяснения, ограничившись заверением, что поиски ведутся: прочёсываются окрестные леса, а также малая речушка и озеро, в кое она впадает.

«Зловещая развязка дела семейства Лоттрек»

18-го дня февраля месяца 1896 года от Р.Х.

10 февраля сего года полицией штата были найдены останки четы Лоттрек и их чад, пропавших без вести почти год назад. Кости четырёх жертв обнаружили в двух милях от глиняной шахты, славящейся на весь штат – именно она дала имя городку, ибо добываемая здесь глина имеет цвет жёлтый, словно солнце.

По достоверным сведениям, тела Барри Лоттрека и всех его домочадцев были лишены голов.

Возникает вопрос: неужто сие злодеяние – дело рук наёмных убийц, связанное с деятельностью миллионера?

– Не может сего быть! – категорично заявил нынешний глава компании «Лоттрек Иммовейблз» П.И. Роуз, занявший сей пост в июле 95-го. – Последние пять лет мы сотрудничали исключительно с проверенными партнёрами, чья законопослушность не вызывает сомнений. Уверен – это козни безумного изувера, коего надлежит изловить и изъять из общества любыми способами!

«Третья виселица за единое смертоубийство»

23-го дня июня месяца 1902 года от Р.Х.

В захолустном граде Флоувилле, что в юго-западных пределах Колорадо (а прежде звался Йеллоуфилдом), свершилось правосудие над третьим по счёту узником, обвинённым в кончине мэра Стоука, что в Юте, – Вентворта Грейбла. Сей сановник прибыл в Лайлэнд для тайного свидания с полюбовницей. В петлю отправили некого Чжи Ченг Ху – выходца из корейских пределов, промышлявшего подёнщиной на глиняных копях.

Роковым уликой стал окровавленный мясницкий тесак – орудие лиходейства, – обретённый под логовищем в его убогой хижине. На допросе у констебля Коллинза Харриса иноземец не сумел дать вразумительных показаний (а мог ли, коли речи их были чужды друг другу?), посему был немедля ввергнут в темницу.

Наутро кореянина вздёрнули на базарной площади пред зданием окружного суда, коий учинил скорый суд – в течение получаса приговор был подписан. На сем же месте днём ранее свершили казнь над двумя иными подозреваемыми, коих уже post factum признали неповинными.

– Ныне да не дерзнёт никто вещать, будто мы покарали невинного! – возгласил констебль Харрис, выступая пред дагерротипистом на фоне висельного столба с бездыханным телом Ченг Ху. – Доводов виновности сего азиата вдоволь, дабы со спокойной душой препроводить его в геенну огненную! Воздаяние свершилось, и град мой отныне может почивать в мире.

Мы не дерзаем оспаривать вердикт местного магистрата, но считаем долгом напомнить: тот же суд предал смерти и первых двух обвиняемых, что заставляет усомниться в прозорливости сей Фемиды, лишённой повязки.

Кто ныне дерзнёт поручиться, что третий казнённый поистине стяжал свою участь? Остаётся уповать на милость Провидения. В противном же случае, очередная казнь неповинного ляжет на сей малый град тягчайшим бременем, каковое ему не снести.

Сколько он простоял, уставившись в монитор, Роберт не мог сказать точно. Но судя по ноющей спине и онемевшим ягодицам – довольно долго. Чужая рука, легшая на плечо, заставила его вздрогнуть, хотя и не настолько, чтобы испугать незваного гостя.

За его спиной стояла Мэри Рирдон, прижимая к груди увесистый фолиант. Её взгляд скользнул по его фигуре, затем – по статье на экране, и наконец вернулся к самому О’Доннеллу.

– Чем занят? – спросила она без особого интереса.

– Да так, – он пожал плечами. – Кое-что уточняю.

– Реферат пишешь? – Мэри наклонилась ниже, и Роберт уловил лёгкий аромат её бальзама для волос. – Если я не ошибаюсь, история не входит в нашу программу.

– Это не для учёбы. Собираю информацию о городке, куда мы скоро едем.

Мэри выпрямилась и положила книгу на стол рядом с его спортивной сумкой. На твёрдой коричневой обложке золотом выделялось заглавие: «Адам Смит. Сокровища нации».

– Но он же называется Лайлэнд, а не… Йеллоуфилд.

– Названия разные – место одно.

– Что-то интересное? – её голос по-прежнему не выражал эмоций. – Честно говоря, поездка в глушь меня не вдохновляет. А тебя, похоже, зацепила даже местная история.

– Всё не так просто, Мэри. В прошлом этого городка немало белых пятен… Вернее, тёмных.

– Если ты о том убийстве три года назад, то Джим мне уже рассказывал. – Она обошла его и нависла над правым плечом. – На мой взгляд, это полная чушь.

– Хотел бы согласиться, но не могу.

Мэри пожала плечами, будто говоря: «Твоё право верить во что угодно», и добавила:

– Как бы там ни было, я еду не ради городка. Ради вас. Ради нашей компании – и только.

С этими словами она взяла книгу и вышла из зала, оставив Роберта наедине с его мрачными размышлениями.

11.

Джим Роквелл настиг Тима Ашера у выхода из университета как раз в тот момент, когда тот собирался уходить. До этого они лишь мельком видели друг друга в коридорах, не обмениваясь даже формальными приветствиями. Но теперь, когда интерес к личности Ашера вспыхнул с огромной силой, Джим не мог остаться в стороне.

– Постой, Тим, у тебя найдётся минутка?

– Ты… Джим, кажется? – сдержанно улыбнулся Ашер.

– Так точно, капитан! – Джим шутливо отсалютовал.

– И чем я обязан такому внезапному вниманию?

– Ну как же! Ты же наш новый бейсбольный чемпион, а я – скромный диджей университетского радио. – Роквелл дружески хлопнул его по плечу и громко рассмеялся. – Улавливаешь, к чему я клоню?

– Догадываюсь, – кивнул Тим.

– Так что, дашь небольшое интервью? – Джим слегка качнулся вбок, словно пытаясь уклониться от возможного отказа. – Поверь, тебе это нужно не меньше, чем мне.

– Да? – Тим усмехнулся. – И в чём моя выгода?

– В том, что ты, никому не известный парень, в одночасье обыграл нашу звезду, вызвав восторг у одних и бешенство у других. Теперь все хотят знать, как тебе это удалось, и лучше, если они услышат это из первых уст. Одно интервью – и вопрос закрыт. Иначе тебя будут донимать расспросами ещё несколько месяцев. Понимаешь, в какую ситуацию ты попал?

Тим усмехнулся и, развернувшись, направился к выходу. Джиму ничего не оставалось, как последовать за ним. Во дворе Ашер остановился.

– Извини, но я, пожалуй, откажусь.

– Почему, дружище? – Джим явно не ожидал такого поворота. – Радиоинтервью поднимет твой статус и в глазах администрации, и среди студентов. – Он не понимал, как можно отвергнуть такое предложение: его радиостанция была популярна не только в университете. Внимание девушек – это, конечно, приятно, но куда важнее была возможность привлечь взгляды скаутов из спортивных ассоциаций. – Отбрось принципы и скажи заветное "да".

– Мне это неинтересно, Джим.

– Но почему?!

– Причин много, но обсуждать их я не собираюсь. – Тим двинулся к стоянке, где его ждал синий "Бьюик" 94-го года, но Джим резко шагнул вперёд, преграждая путь.

– Постой, чувак! Это же твой шанс…

– Джим, я думал, мы поняли друг друга.

– А я думал, ты умный парень.

Тим тяжело вздохнул, запрокинув голову к безоблачному небу. В этот душный день даже намёка на дождь не предвиделось. Ему отчаянно хотелось поскорее оказаться в прохладном салоне своего "Бьюика" и заняться действительно важными делами, вместо того чтобы тратить время на пустые разговоры. Джим же, свято веривший в свой дар убеждения, продолжал настаивать.

– Джим, правда, я ничем не могу тебе помочь.

– Это из-за Майка Доннахью, да? – Джим прищурился. – Он на тебя злится, и ты не хочешь подливать масла в огонь. Я угадал?

Тим уже открыл рот, чтобы возразить, но резко передумал.

– Ты попал в точку. Именно из-за Доннахью. Не хочу превращать годы обучения в ад.

– Понимаю, – кивнул Джим, делая многозначительную паузу. – На твоём месте я бы тоже осторожничал… если бы не был его другом. Майк – душа компании, даже позволяет над собой посмеётся. Но с чужаками… – он выразительно щёлкнул пальцами.

– Значит, мы друг друга поняли.

– На все сто, чувак! – Джим театрально поднял руки в знак капитуляции и зашагал назад, не сводя с Ашера глаз.

Оказавшись в салоне "Бьюика", Тим не смог сдержать саркастической усмешки. Двигатель ожил с низким рокотом, точно разделяя иронию своего хозяина.

Джоанна Престон встречала его, как всегда, – со сжатыми губами и холодным взглядом. Скрещенные на груди руки подчеркивали соблазнительный вырез кофточки, и Джиму потребовалось усилие, чтобы оторвать взгляд от этого зрелища.

– Ты опять опаздываешь.

Он прошел мимо, распахнул дверь студии и уверенно шагнул внутрь, даже не обернувшись – знал, что она последует за ним.

– Что на этот раз? – не унималась Джоанна. – Пробки или пешая прогулка?

– Ни то, ни другое, дорогуша. – Джим спокойно натянул наушники. – Вчера по пути домой познакомился с одной горячей штучкой. Вот и не выспался. – Его губы растянулись в самодовольной ухмылке.

– Не думай, что твоё враньё меня задело.

– Ещё как задело, – он развернулся в кресле, широко улыбаясь. – Иначе, зачем называть мои слова враньём?

– Потому что это враньё! – Она резко наклонилась к нему, сверкая глазами.

– Может, и так, но ревность всё равно кольнула. – Джим приподнялся, сокращая дистанцию. – Признайся, и станет легче.

– Урод!

– Классные сиськи!

Джоанна выскочила из студии, пылая от ярости, а Джим чуть не потирал руки от удовольствия. Всё ещё улыбаясь, он подкатился к пульту, дожидаясь окончания трека Black Eyed Peas.

В этот момент зазвонил телефон. Джим лениво взглянул в окно, выходящее на городской парк. Он уже собрался отклонить вызов, но, увидев имя на экране, передумал.

– Привет, Майк. Как дела?

– Пока не жалуюсь, – бодро отозвался тот. – Ты где?

– Странный вопрос. На рабочем месте, разумеется.

– Тогда ты не против, если я закажу свою любимую песню?

– Разве у тебя есть такая? – Джим усмехнулся, ёрзая в кресле.

– Дружище, мы знакомы не со вчерашнего дня. Ты же знаешь, какой я патриот, а значит, мои музыкальные предпочтения сводятся к гимну нашей великой страны. – Майк сделал паузу. – Но, если честно, я хотел поговорить об интервью.

– Отличная идея, Майк! – воскликнул Джим, барабаня пальцами по подлокотнику кресла. – Нашим слушателям определённо понравится услышать твои комментарии по поводу недавнего поражения от «тёмной лошадки». Да, ты отбил последнюю подачу, но общая картина всё равно вышла… смазанной.

– Мне больно это слышать от тебя, дружище, – голос Майка стал низким. – А когда мне больно душевно, кому-то другому становится больно физически.

Джим фыркнул, хотя в его смехе чувствовалась лёгкая неловкость.

– Ладно, ладно, забей. Приходи в любое время. Ты же знаешь, что все до сих пор считают тебя лучшим игроком университетской лиги. Я в том числе.

– Не надо лести, – отмахнулся Майк. – Кстати, говоря об интервью… я имел в виду не себя.

– Теперь ты меня заинтриговал. О ком тогда речь?

– О Тиме Ашере.

Сначала Джиму показалось, что он ослышался. Но нет – Майк произнёс это имя чётко и внятно.

– Кто это такой? – попытался слукавить Джим.

– Та самая «тёмная лошадка», которая надрала мне задницу, – усмехнулся Майк. – И мне кажется, ты прекрасно знаешь его имя.

Джим нервно почесал затылок и заёрзал в кресле. Такого поворота он точно не ожидал.

– Ты меня разыгрываешь?

– И не думал.

– Тогда я, похоже, попал в Сумеречную зону.

– А вот это уже вполне возможно, – рассмеялся Майк. Затем его голос сменился на раздражённый: – Эй, урод! Где ты права купил?!

– Майк, ты меня слышишь?

– Да, Джим. Я весь во внимании. А вот твоя радиостанция почему-то замолчала.

В этот момент Альберт Финчер яростно постучал в стеклянную перегородку. Джим на автомате запустил в эфир первый попавшийся трек, торопясь вернуться к разговору – из-за спешки у него ничего не получилось с первого раза. Когда музыка наконец заиграла, он снял наушники и прижал телефон к уху.

– Так себе песенка, Джим, – прокомментировал Майк, но тот проигнорировал замечание.

– Вернёмся к нашему разговору. О чём ты там говорил насчёт интервью?

– Пригласи Тима в студию. Помоги парню сделать первый шаг к славе.

– Ты говоришь так, будто он оказал тебе услугу, обыграв на поле, – усмехнулся Джим.

– Тим мой друг детства. Бейсболу мы учились вместе на одной дворовой площадке.

Джим часто заморгал, пытаясь осмыслить эту информацию. Новичок, появившийся в университете всего несколько месяцев назад, и Майк Доннахью – друзья детства? И об этом никто не знал?!

– Джимми, ты там вообще меня слышишь?

– Просто задумался… Интересно, что было бы, если бы твой "друг детства" не вышел вчера на поле? – Джим намеренно сделал паузу. – И мне почему-то кажется, что он прекрасно знал о тебе, Майки. Так почему скрывался?

– Наверное, были причины, – голос Майка стал жестче. – Возможно, со временем он мне их объяснит.

И прежде чем Джим успел что-то ответить, резко добавил:

– Так тебе нужно это интервью или нет?!

Джим заметил Джоанну только тогда, когда она уже стояла рядом. На её лице, как обычно, отражались все эмоции по отношению к нему – и ничего положительного. Он жестом попросил подождать, но она грубо развернула его к себе.

– Хватит болтать и займись работой! – прошипела она.

Джим лишь приложил палец к её губам и снова отвернулся.

– Конечно нужно, Майк. Но вряд ли что-то выйдет.

– Это ещё почему?

– Не хотел тебе говорить, но раз уж сам спросил… – Джим вздохнул. – Я уже предлагал Тиму интервью.

– Пахнет предательством, Джимми.

– Извини, дружище, но я репортёр до мозга костей. А раз ты сам дал добро, то решил быть честным.

– И что он сказал?

– Отказался. И сомневаюсь, что даже тебе удастся его переубедить.

– Дружище, ты просто не знаешь всех моих талантов, – весело бросил Майк перед тем, как разъединиться.

12.

Тим Ашер предпочитал университетскому кампусу дешёвый номер в отеле в пяти милях от места учёбы. Комната была небольшой, почти кельей – низкие потолки, выкрашенные в бледно-голубой цвет стены, пропахшие дешёвым освежителем. Из мебели – только узкая кровать, одинокий стул и стол, на котором стоял ноутбук со шнуром, намертво впившимся в розетку.

Заперев за собой дверь, Тим сбросил куртку на смятое постельное бельё.

«Уехать?!» – эхом отозвался в голове материнский голос, полный недоумения. «Но почему? В чём причина?»

Тот разговор случился восемь лет назад, но отголоски звучали так ярко, будто всё произошло вчера.

«Я должен, мама. Буду звонить».

Мать не смогла его удержать. Отца он не знал. Решения принимал сам – и никто не смел ему перечить.

Он сдержал слово и звонил. Регулярно. Она плакала, умоляла вернуться, винила себя. Тим каждый раз пытался её успокоить, но с каждым разом ненависть к себе росла. Обратного пути не было. Не потому что он боялся ответственности – а потому что каждый уголок родного города напоминал о той ночи.

Их разговоры случались раз в неделю, а то и реже. Говорила в основном мать, а Тим молча слушал, понимая: Вера Ашер намеренно заполняла паузы, лишь бы не дать ему повода произнести прощание.

Шли годы. Её голос в трубке становился спокойнее, сдержаннее. Но каждый разговор заканчивался одинаково:

– Вернись.

– Я не готов, мам. Не знаю, когда буду.

Вера догадывалась, что за его отъездом скрывалась веская причина, но спрашивать боялась. Возможно, страшилась правды. Тиму это было на руку – хотя иногда, в редкие мгновения слабости, ему хотелось выговориться. Но он сдерживался. Слишком ужасной была его тайна.

Подойдя к столу, Тим открыл ноутбук. С самого утра его не отпускало чувство, что он должен что-то найти. Что-то важное…

Приветственная мелодия, щелчок браузера.

Уже месяц его преследовал образ – девушка в белом. Сначала он не придавал значения, списывая на обрывки воспоминаний или навязчивый кадр из фильма. Но сегодня стало ясно: этот образ требовал внимания. Пусть это и звучало странно.

Так же странно, как когда-то его первые мысли после известий о смерти друзей.

Спустя три года пришла первая весть – погиб Санни. Через полгода вторая – Гарри постигла та же участь. Вот тогда Тим и позволил себе мистическую мысль: «Следующий – я».

Но тут же отогнал её, осадив рациональностью.

Теперь иррациональное снова завладело его сознанием.

И на этот раз было куда упрямее.

«Но почему Интернет? С чего ты решил, что ответ найдёшь именно там?»

Тим вбил в поисковик запрос: «Женщина в белом фото». Результатов оказалось немало – в основном городские легенды о призраке на трассе 60 и других менее известных дорогах. Но ему нужно было что-то другое.

Он успел просмотреть больше пятидесяти сайтов, когда зазвонил телефон. На экране – имя Майка Доннахью. Тим взглянул на часы и удивился: прошло уже два с половиной часа. Поиски пока не дали результата, но он не собирался останавливаться. Приложив телефон к уху, он одной рукой продолжал листать страницы.

– Слушаю, Майк.

– Чем занят?

– Кое-что ищу.

– И как, есть успехи?

– Пока нет.

– Слушай, дружище, я слышал, тебе сегодня сделали предложение, от которого невозможно отказаться. Но ты умудрился.

– О чём ты? – Тим прекрасно понимал, к чему клонит Майк, но решил не подавать виду. К тому же, сейчас ему было не до разговоров, особенно о радиоэфире.

– О твоей встрече с Джимом Роквеллом. О его предложении взять у тебя интервью. И о твоём отказе. – Майк сделал паузу, давая Тиму вставить слово, но тот молчал. – Помнишь, в детстве мы мечтали стать лучшими игроками в истории бейсбола? Чтобы у нас брали интервью, восхищались нашими ударами… – Он снова замолчал, но Тим не реагировал. – Ладно, прошло много времени. Но такие мечты, знаю по себе, не исчезают просто так. Я до сих пор хочу стать лучшим бэтером Восточного побережья. А кетчера талантливее тебя – не сыскать. Так в чём дело? Радиоэфир – это же шанс. Даже если с медициной не сложится.

– Если ты так считаешь, то почему сам пошёл в медики? – Тим наконец отвлёкся от монитора. – Почему не выбрал спортивный колледж?

– Пришлось выбирать между двумя увлечениями, Тимми. Но моя мать дураков не рожала, так что я рассудил логически.

– И как? – Тим едва сдержал улыбку.

– Очень просто. Став врачом, я ещё смогу когда-нибудь перейти в спорт. А вот бейсболист уже никогда не станет доктором.

– Неплохо рассудил, Майк.

– Вот и ты сделай правильный вывод и соглашайся на интервью.

Тим закрыл очередную вкладку, так и не найдя того, что искал. В конце концов он и вовсе выключил ноутбук, теперь уже не понимая, зачем вообще начал эти поиски. Образ в его голове был слишком расплывчатым. Да и что он будет делать, даже если найдёт?

– Нет, Майк, мне это неинтересно.

– Это… с чем-то связано?

И правда: была ли причина у его отказа? Пусть косвенная, но непреодолимая.

– Всё-таки связано, да?

«Старик Хорн».

– У каждого есть свои секреты, Майк, – признался Тим, мысленно добавив: «Просто не самые приятные».

– Понимаю, – голос Майка стал чуть хмурым. – Ты прав.

Тишина на линии затянулась, но прежде чем Тим успел задуматься о причине паузы, Майк уже продолжал:

– Уговаривать не буду… по этому вопросу. Но насчёт путешествия я не успокоюсь, пока не услышу твой ответ.

– Путешествия? – Тим искренне удивился. Разговор о поездке в Колорадо, состоявшийся в баре после матча, полностью стёрся из его памяти.

– Чёрт, Тимми, ты меня расстраиваешь. Поездка в Лайлэнд, штат Колорадо. Мы же обсуждали это вчера. Я тебя звал с нами. Ты пил меньше меня, так что должен помнить лучше.

– Да, Майк, помню.

– И…?

Тим собирался подобрать вежливый отказ, когда в дверь раздался стук.

– Прости, кто-то пришёл.

– Иди открой, – неожиданно весело сказал Майк. – Не заставляй ждать.

Тим подошёл к двери и распахнул её – на пороге стоял сам Майк, всё ещё прижимая телефон к уху.

– Рад, что быстро открыл. – Он убрал телефон в карман джинсов и прошёл в номер, окидывая взглядом скромную обстановку. – Никогда бы не подумал, что весёлый Тим Ашер превратится для меня в загадку. Живёшь в отеле, а не в кампусе. Три месяца в Бостоне – и ни одной весточки. На все предложения отвечаешь отказом. Но сегодня я сыт по горло.

– Майк, я…

– Даже не начинай, – резко оборвал он, подходя к окну. – Отсюда открывается отличный вид. Может, и мне стоит снять здесь номер. – Повернувшись, Майк пристально посмотрел на друга. – Завтра в пять в баре «24 часа» собираемся обсуждать маршрут. Твоё присутствие обязательно. Не опаздывай. И не заставляй мне звонить и напоминать.

– Как ты вообще прошёл?

– Хозяйка отеля – моя знакомая. Ну так что?

Майк замолчал, давая Тиму сказать последнее слово. Тот не горел желанием ехать, но и расстраивать друга не хотелось. Он лишь пожал плечами:

– Ладно.

– Вот это другое дело! – Майк хлопнул его по плечу. – Не пожалеешь, обещаю.

– Думаю, путешествие мне и правда не помешает.

Кольца судьбы.

Жизнь человека – это переплетение колец: больших и малых, значительных и незаметных. Одни замыкаются за пару лет, другие тянутся десятилетиями.

Одно из таких малых колец Тима должно было сомкнуться завтра. Но вместе с ним начинался финальный этап большого. Они были связаны между собой, словно олимпийские, несмотря на разницу в масштабах.

Тим этого не знал.

Но его неведению оставалось жить недолго.

13.

В полумраке бара царила прохлада, но кондиционер бессилен был вытравить запах табака, въевшийся в стены за годы. В четыре часа дня – «24 часа» ещё дремал: трое молчаливых посетителей с полупустыми бутылками, скучающий бармен, натирающий стойку до блеска просто чтобы убить время.

Они с Майком заняли столик в углу – выбор был богатый.

– Выпьем по пиву, пока ждём остальных? – предложил Майк.

Тим нехотя кивнул.

Флегматичная официантка молча приняла заказ и так же молча удалилась, провожаемая оценивающим взглядом Майка.

– Какие планы на будущее?

– Разошлю резюме в департаменты трёх северных штатов и в Минздрав. Надеюсь, будут варианты для выбора.

– А я вот подумываю начать в одной бостонской конторе – они охотятся за классными штатными медиками. А лет через пять открою свою практику для богатеньких клиентов.

Дверь распахнулась, впуская слепящую полосу солнечного света. Оба обернулись – всего лишь незнакомец.

Из колонок полились первые аккорды «Knockin' on Heaven's Door» в исполнении Дилана. Пиво принесли только к середине песни.

– Спасибо, красотка, – тут же ввернул Майк. – Может, составишь компанию двум симпатичным парням?

Официантка, не удостоив его ответом, развернулась и ушла.

– Я ей явно понравился, – заключил Майк, поднимая бутылку.

– Не обольщайся.

– Сомневаешься в моей притягательности? – Майк нахмурился. – Ладно, ты может и симпатичнее, дружище, но ставлю сто против одного, что у меня было больше девушек, чем у тебя. Хочешь сравним список с контактами?

Его хвастливый монолог продолжался, но Тим уже не слушал – его внимание привлекла стена за стойкой. Луч света падал точно на то, что там висело…

Не говоря ни слова, Тим встал.

– Куда? – удивился Майк.

– Скоро вернусь.

На стене в аккуратных деревянных рамках висели пять снимков. Каждый явно принадлежал руке профессионала или исключительно талантливого любителя. Чёрно-белые изображения дышали атмосферой эпохи, в которую были созданы, сохраняя её дух в оттенках серого.

Первая фотография запечатлела старика в соломенной шляпе и клетчатой рубахе. Он сидел на тюке сена возле громоздкого амбара, зажав между морщинистыми пальцами догорающую сигарету.

Второй снимок сохранил в памяти девочку в лёгком платьице, прыгающую через скакалку. На заднем плане угадывались силуэты заводских труб, из которых валил густой дым.

Третья работа застыла в моменте: молодая женщина, сидя на самодельных качелях, привязанных к ветви старого дуба, заливалась смехом, а стоящий позади мужчина раскачивал её, едва удерживая равновесие. Карточка буквально дышала духом лета, счастья и тепла.

Четвёртая карточка изображала ковбоя, сосредоточенно распрягающего лошадь у загона. Закатное солнце золотило его загорелое, небритое лицо.

Но пятая…

Именно она привлекла внимание Тима ещё за столиком. Именно она заставила его замереть, впиваясь взглядом. В отличие от остальных, этот снимок казался выбивающимся из общего стиля – не столько технически, сколько энергетически.

Что-то в этом кадре казалось Тиму до боли знакомым.

– Цените фотографию? – раздался рядом голос.

Тим вздрогнул. Бармен, не переставая протирать стойку, наблюдал за ним с лёгкой улыбкой.

– Да, – Тим смутился. – Они… необыкновенные. Чьи это работы?

– Моего деда. В сорок пятом он увлёкся фотоделом.

Взгляд Тима невольно вернулся к пятой фотографии. Что бы там не говорил бармен, Тим был уверен, что к пятой фотографии его дед не был причастен. И словно вдогонку его мыслям, бармен добавил:

– Все, кроме этой, – бармен последовал за его взглядом. – Эту дед нашёл в библиотечной книге. Он прочёл всю библиотеку до последнего тома. В книге о строительстве дамб кто-то оставил эту фотографию вместо закладки. Видимо, потом забыл.

Пальцы Тима непроизвольно сжались.

– Именно она вдохновила деда купить первый фотоаппарат, – бармен с теплотой смотрел на снимок. – Позже его работы печатали в журналах, но эту он ценил особо.

Они оба замолчали, разглядывая загадочное изображение.

На фотографии запечатлелся бескрайний пустынный пейзаж Нью-Мехико в преддверии бури. Тёмного оттенка песок сливался, постепенно переходя в нависшую над горизонтом пелену песчаного облака, почти скрывшую зубчатую гряду гор. В нижней части снимка уходило вдаль шоссе с яркой пунктирной разметкой.

У обочины стояла юная девушка в лёгком белом платье в мелкий горошек. Под порывами ветра ткань прилипла к её стройной фигуре с одной стороны, с другой – трепетала, обнажая изящные ноги. Она сжимала себя в объятиях, пытаясь согреться.

Её лицо было отвернуто от ветра, и длинные чёрные волосы замерли в волнообразном движении. Лишь несколько прядей тянулись к щеке, будто пытаясь скрыть её черты от посторонних глаз. В её позе читалась глубокая печаль. Тиму казалось, он знает причину этой грусти – и саму героиню, запечатленную на снимке, он тоже знал. Более того, он был почти уверен, что знает и фотографа…

– Вам что-то известно об этой фотографии? – спросил Тим, уже готовый к отрицательному ответу.

– Кое-что, – неожиданно ответил бармен, бережно протирая бокал. – Мой дед, помимо коллекционирования, пытался разыскать её автора.

– И, он что-то выяснил? – Тим не скрывал интереса.

– Не слишком много, но и не мало. – Бармен задумчиво повертел в руках бокал. – Я очень любил дедовы рассказы. И сейчас, говоря с вами, словно отдаю дань его памяти. – Он криво улыбнулся. – Мне даже кажется, дед рассказывал мне это специально, с какой-то целью.

Тим тоже почувствовал, что его появление здесь не случайно, но промолчал.

– Дед выяснил, что книгу из библиотеки, где нашли фото, последний раз брала некая Сэлли Робинс. Он нашёл её последний известный адрес…

– И встретился с ней? – едва сдерживая волнение, перебил Тим.

– Нет. – Бармен сделал паузу. – Там жили другие люди, купившие дом у прежних владельцев. – Он взял новый бокал, внимательно осмотрел его на свет. – Но дед не сдался. В том же городке он разыскал старожила, который и раскрыл ему тайну этого снимка. – Бармен вздохнул. – Эта история тогда сильно на меня повлияла. Да и сейчас вспоминаю её не без волнения.

Старик поведал моему деду, что этот снимок сделал в 1943 году молодой парень по имени Томас Эпплгейт. На фотографии – его возлюбленная, опечаленная тем, что Томас добровольцем уходил на войну.

Он сделал два одинаковых снимка – один взял с собой, второй оставил девушке. Через два дня после этой съёмки он отправился сражаться… с фашистами или японцами – старик точно не помнил.

Вернулся Томас быстро – в гробу, укрытом американским флагом. Говорят, его семья даже получила награду и благодарность от самого генерала Маршалла за мужество солдата. Правдива ли история про Маршалла – не знаю. Но точно известно, что похоронен он на Арлингтонском кладбище. Мой дед бывал на его могиле.

У людей разные кумиры – рок-звёзды, актёры, погибшие президенты… А мой дед выбрал этого парня. Всего лишь за один удачный кадр, который перевернул его жизнь.

Бармен пожал плечами, отложил последний бокал и, уперев локти в стойку, приблизился к Тиму. Бар постепенно заполнялся посетителями, и теперь ему приходилось говорить громче.

Но продолжению помешали новые заказчики. Тиму оставалось только ждать. Каждое услышанное слово он тщательно складывал в памяти, не переставая ловить себя на мысли, что где-то уже слышал эту историю…

– Не знаю, кто горевал сильнее – его родные или та девушка, – продолжил бармен, когда клиенты получили свои напитки. – Но она не смогла остаться в городе, где каждый напоминал ей о погибшем. Продала дом, который Томас построил для их будущей семьи, и уехала – не просто из городка, а из штата.

Он сделал паузу, явно подбирая слова.

– Перед отъездом она поссорилась с родителями Томаса. Его мать претендовала на дом – как на память о сыне. Получив большую часть денег от продажи, они успокоились.

Бармен замолчал, глядя куда-то поверх головы Тима.

– Она переехала в Колорадо… и… старожил слышал, что её вскоре убили. Жестоко.

Тим почувствовал, как похолодели его пальцы.

Взгляд бармена снова обратился к фотографии, но Тим не решался последовать его примеру. Он уставился в полки за стойкой, где ровными рядами стояли бутылки с алкоголем. Смотреть на снимок было невыносимо – тело бросало то в жар, то в холод, а дыхание стало тяжёлым и прерывистым.

– Перед смертью дед позвал меня, – голос бармена дрогнул. – В последние дни его разум играл с ним злые шутки – то узнавал всех, то путал имена, то не узнавал никого. Но в тот день он назвал меня по имени и попросил принести эту фотографию. Он долго смотрел на неё. На следующий день умер.

Тим набрался мужества и снова взглянул на фотографию. Казалось, выражение лица девушки стало ещё печальнее. Ему страстно хотелось прикоснуться к снимку, провести пальцами по его гладкой поверхности, вглядеться в каждую деталь. Но после услышанного он сомневался, что бармен согласится расстаться с такой реликвией.

И всё же он должен был попытаться.

– Я готов отдать все деньги, что есть при мне. Если не хватит…

– Она ваша.

Слова прозвучали так неожиданно, что Тим сначала не осознал их.

– Простите?

– Дарю вам. Берите.

– Но… почему? Почему вы так легко…

– Потому что вы именно тот, кому она нужнее, – бармен тронул рамку пальцем. – В ваших глазах я вижу то же, что было у деда, когда он смотрел на неё. Может, она и вашу жизнь изменит, как изменила его. – Он горько усмехнулся. – Я не стал фотографом, хоть и пытался повторить его работы.

Бармен бережно снял фотографию со стены и протянул Тиму.

– Кто знает – возможно, сегодня ваша жизнь сделает поворот. И я рад быть к этому причастным.

Тим молча кивнул, крепко пожал протянутую руку, продолжая чувствовать себя словно странном сне или же в линчевском фильме. Слова благодарности застряли в горле – они казались слишком незначительными для такого щедрого жеста.

За столиком рядом с Майком уже собралась компания из пяти человек – двое парней и три девушки. Среди них Тим сразу узнал Джима Роквелла, диджея «Бостон-Джой ФМ», которому накануне отказал в интервью. Джим громко смеялся и сыпал шутками, явно стараясь быть в центре внимания.

Рыжеволосая девушка с мягкими чертами лица вежливо улыбалась его остротам. Невысокая брюнетка хмурилась и что-то горячо доказывала, явно не соглашаясь с его точкой зрения. Четвертым был высокий парень с короткой стрижкой и интеллигентным лицом, в тонких очках. Пятой, белокурая, курила, лениво наблюдая за клубами дыма, поднимающимися к потолку.

Блондинка явно выделялась среди них. Длинные золотистые волосы, идеальные черты лица, голубые глаза – она выглядела так, будто сошла со страниц мужского журнала. Обтягивающая белая майка подчёркивала её аппетитные формы. Тим сразу понял – это та самая Мелинда Мерцер, наследница табачной империи, о которой рассказывал Майк.

Майк что-то шепнул Мелинде, на что та лишь выдохнула дым ему в лицо. Рассмеявшись, он заметил Тиму:

– Наконец-то! Куда ты пропал?

Взгляды всей компании устремились на новичка. Ощущая себя словно под лучами софитов, Тим едва сдержал желание растянуть сжавший горло воротник.

– Привет, – неуверенно улыбнулся он, занимая свободное место.

– Леди и джентльмены, – с пафосом провозгласил Майк, – мой друг детства Тим Ашер – весёлый, умный, обаятельный, скромный…

– Думаю, хватит, – поспешно прервал его Тим, пододвигая стул.

– …и чертовски талантливый. Надеюсь, ничего не забыл.

– Забыл, – вставил Джим, поднимая бутылку. – Он ещё и первоклассный лжец. Скажи, где ты научился так крутить мяч? Такие подачи я видел только у профи по телевизору.

– У него природный талант, – парировал Майк.

Мелинда, томно затянувшись сигаретой с логотипом «Мерцер Инк» на пачке, оценивающе скользнула взглядом по Тиму:

– Мы всегда рады новым лицам. Особенно таким симпатичным. – Она сделала паузу, прежде чем нанести финальный удар. – Тим, а у тебя есть девушка?

Другие две также устремили на него заинтересованные взгляды, явно ожидая отрицательного ответа.

– Нет, – ответил Тим. – В данный момент я свободен.

– Не может быть! – почти вскрикнула Мелл. – Такой привлекательный парень не может быть одинок.

– Видимо, бывает и такое… – пробормотал Джим, бросая взгляд на Джоанну. Ему явно не нравилось такое внимание к новичку.

– Ничего страшного, мы это исправим, – кокетливо улыбнулась Джоанна, подперев подбородок ладонью. Её откровенный взгляд заставил Джима действовать.

– Итак, – поспешно сменил тему Роквелл, – давайте не забывать, зачем мы здесь собрались. Нам нужно обсудить детали.

– Транспорт, как всегда, на мне, – объявил Майк и пояснил Тиму: – Я хорошо разбираюсь в машинах. Пару раз помогал декану с его авто, так что теперь имею право брать университетский транспорт когда угодно.

– Я составил маршрут, – Джим достал из кармана сложенную карту страны. Развернув её на столе, он начал водить пальцем: – Дорога дальняя, сделаем две остановки – в Огайо и Миссури. Если ехать по пятьдесят миль в час, до Колорадо доберёмся за тридцать с половиной часов.

Его палец скользнул по красной линии:

– По трассе 70 доедем до Денвера, затем на юг до Колорадо-Спрингс. – Движение замедлилось у переплетения дорог. – Потом свернём на запад, мимо вершины Пайкс, и через семь миль будем на месте.

Он оглядел компанию, ожидая вопросов, но, не дождавшись, продолжил:

– Теперь о расходах. Учитывая отели в трёх штатах, питание в дороге и непредвиденные траты, нам потребуется около…

Его слова прервал внезапный возглас Майка, который буквально выпрыгнул из-за стола.

В бар вошли двое – высокий крепкий парень и миниатюрная девушка. Хотя Тим их не знал, остальные явно были с ними знакомы. В полумраке их лица разглядеть было трудно, к тому же Майк бросился к ним, заслонив собой.

– Уолтер, Сьюзен! Присоединяйтесь! Вы даже не представляете, как мы рады! – Майк обнял парня, смеясь и что-то громко выкрикивая.

Джим подхватил энтузиазм, захлопав в ладоши над головой. Девушки, кроме Мелл, поддержали его аплодисментами. Мелл лишь затушила сигарету с недовольным видом.

– Тим, – не обращая внимания на шум, спросила она, – как ты вообще оказался в Бостоне? Решил разыскать этого придурка? – кивнула в сторону Майка.

– Я даже не знал, что встречу его здесь, – рассеянно ответил Тим, не отрывая взгляда от новоприбывших. – Просто пришло время уехать и начать новую жизнь.

– Значит, это судьба?

– Похоже на то.

Когда Майк наконец отошёл, открыв взору гостей, Тима охватило странное ощущение. Холод пробежал по спине, лицо вспыхнуло жаром.

– Ты в порядке? – спросила Мэри Рирдон, но её слова не долетели до его сознания.

Всё его внимание было приковано к хрупкой девушке с большими тёмными глазами, которую сейчас обнимал пришедший с ней парень.

Тим ждал, что, подойдя ближе, она развеет это странное чувство. Но с каждым её шагом уверенность крепла: незнакомка и девушка с той фотографии – одно лицо.

Их взгляды встретились. Губы Сьюзен дрогнули в улыбке. Тим опустил глаза, когда на её лице отразилось беспокойство из-за чересчур пристального внимания с его стороны.

Насколько же безумно я сейчас выгляжу? – мелькнуло у него в голове.

Новые гости заняли места, отделенные от Мелл двумя пустыми стульями. Майк представил Тима Уолтеру – мужчины обменялись крепким рукопожатием. Когда очередь дошла до Сьюзен, Тим, не желая снова смущать девушку (которая явно не испытывала того же, что и он), ограничился сдержанным кивком. Она ответила тем же, но на этот раз без тени улыбки.

– Рад познакомиться, Тим, – Уолтер изучающе разглядывал нового знакомого. – Мы с Сьюзен видели твою игру. Высший пилотаж. Не будь я свидетелем – никогда бы не поверил, что кто-то может обыграть Майка Доннахью.

– Просто повезло.

– Не скромничай, – Майк дружески хлопнул его по плечу. – Ты был лучше.

Прежде чем разговор окончательно ушёл в спортивную тему, Мелл задала вопрос, которого явно боялся Уолтер:

– Уолтер, почему ты скрывал от нас свою новую избранницу?

Сьюзен вежливо улыбнулась. Уолтер нахмурился, отводя взгляд.

– Я, например, тоже не афиширую свои чувства к Джоанне, – поспешно вставил Джим, пытаясь разрядить обстановку. – Но от этого они только крепче. Не так ли, дорогуша?

Джоанна толкнула его локтем в плечо.

– Вот вам и доказательство.

– Может, перейдём к делу? – попыталась вмешаться Мэри, но Мелл уже продолжила:

– Будь я твоей девушкой, Уолт, – она намеренно сократила имя, зная, как он это ненавидит, – я бы не позволила держать себя «в тени». Как ты вообще согласился на эту поездку?

– Это я предложила, – мягко ответила Сьюзен. – Уолтер хотел на юг, к морю. Но мне ваше путешествие показалось… интереснее.

– И правильно! – Майк ударил кулаком по столу. – Вы об этом никогда не пожалеете! Наши поездки – легендарны. Многие пытаются повторить их, но… – он многозначительно оглядел всех, – без Майка Доннахью все их потуги обречены на провал.

– Аминь! – Джим поднял бутылку. – А теперь, как и предлагала Мэри, к делу. Для новичков повторю маршрут…

Тим осторожно взглянул на Сьюзен, пока все были заняты изучением маршрута. Черты лица девушки были слегка прикрыты прядями ее черных ухоженных волос, но он все же мог видеть черные бездонные глаза, из-под слегка опущенных век. В них тоже была печаль пусть даже её парень, Уолтер, был рядом.

14.

Роберт О’Доннелл уложил последнюю вещь в объемистую спортивную сумку и застегнул молнию, дернув за длинный черный язычок. Проверив карманы на наличие кошелька и документов, он взглянул на часы – без двадцати девять. До встречи с друзьями в университетском парке оставалось полчаса.

Подойдя к окну, он осмотрел улицу. По асфальту проносились редкие машины, по тротуару неспешно шли по своим неважным делам прохожие. Дворник в потрепанной жилетке лениво опирался на метлу, наблюдая за окрестностями. Такси пока не было видно.

Вряд ли он приедет первым, но и опаздывать не собирался – времени хватало. Майк, конечно, уже на месте: он всегда приезжал заранее, чтобы проверить состояние автобуса, который умудрялся «одалживать» каждый год.

Именно Роберт когда-то предложил идею этих летних поездок. Первым их маршрутом стали Великие Озера. Помнится, они сидели у догорающего костра на берегу, и разговор сам собой зашел о другом озере – шотландском Лох-Нессе. Тогда-то кто-то и выдвинул предложение: а что если каждый год выбирать места, окутанные легендами? Все, включая Роберта, поддержали эту идею.

Однако на следующий год, по настоянию Мелинды Мерцер (тогда еще девушки Уолтера), компания отправилась на Гавайи. К третьей поездке их стало семеро, и на этот раз они выбрали Розуэлл – город, прославившийся историей 1947 года. Хотя Мелл и ворчала, остальные сошлись во мнении, что получилось здорово.

Робу тоже понравилось. В детстве он зачитывался историями про пришельцев и мечтал побывать на месте предполагаемого крушения НЛО. И хотя сам он был родом из Нью-Мексико, в Розуэлле оказался впервые.

Правда, в той поездке был и неприятный момент. Роберт никогда не афишировал этого, но с детства панически боялся змей – несмотря на то, что вырос бок о бок с ними.

Он родился в Фармингтоне, где гремучие змеи чувствовали себя полноправными хозяевами. Одна из них стала причиной смерти его двоюродного брата Гордона.

Это случилось много лет назад. Роберту было девять, а Гордону только исполнилось одиннадцать.

В свой день рождения мальчик нашел смерть в пыльных каньонах Нью-Мексико – жестокая насмешка судьбы. А ведь всё начиналось по-детски беззаботно.

После того как они съели несколько кусков медового торта, испечённого тётей Энн, мальчишки тайком от всех отправились исследовать пустыню. Она начиналась прямо за домом Фэррисов (так звали семью Гордона) и простиралась до самого горизонта, постепенно становясь всё более безжизненной. Даже здесь, среди редких деревьев-джошуа, уже чувствовалось дыхание настоящей пустыни. А дальше, за этими землями, начинались индейские резервации.

Именно туда, к коренным жителям Америки, они и решили отправиться – об этой авантюре они мечтали уже давно. Даже тогда, в юном возрасте, в Роберте уже жила страсть к путешествиям.

Солнце нещадно палило, а горячий ветерок лишь усиливал испарину на их спинах. Мальчишки знали, что в такую погоду змеи выползают из нор погреться на солнце. Но разве может случиться что-то плохое, когда тебе всего одиннадцать и сегодня твой день рождения?

Гордон решил поискать в пустыне черепа животных, но велел Роберту оставаться на тропе.

– Ты ещё слишком мал, – сказал он с ехидной улыбкой. – Вот исполнится одиннадцать – тогда и будешь ходить, где вздумается. А пока стой здесь и смотри, как это делается.

Если память не изменяла Роберту, это были последние слова, которые он услышал от брата.

Мальчик смотрел вслед удаляющейся фигуре Гордона, потирая уставшие от очков глаза. Проблемы со зрением начались у него в пять лет – начавшиеся с головных болей. Родители не придавали этому значения, ведь сам Боб редко жаловался. Но когда боли усилились, мать была на грани истерики:

– Это опухоль, о Боже, Стен! У нашего мальчика та же болезнь, что и у моего двоюродного деда!

Стен О’Доннелл не был из тех, кто поддаётся панике. Он велел жене успокоиться и отвёз сына к врачу. Роберт до сих пор помнил тот день – старый пикап отца, мелькающие за окном пустынные пейзажи…

Доктор Райенс долго водил перед его глазами шариковой ручкой, затем спросил, не чувствует ли он странных запахов. Получив отрицательный ответ, удовлетворённо кивнул.

– Вашему сыну нужны очки, – вынес он вердикт, что-то записывая на клочке бумаги.

Отец не был в восторге от диагноза, но не мог скрыть и облегчения – он тоже начинал опасаться худшего.

Поначалу Роберту было неловко носить очки, но он быстро привык. А когда девочка из детского сада сказала, что они делают его взрослее, он был готов даже спать в них.

Несмотря на очки, Гордон не считал его равным себе и потому отправился один. Он отошёл от тропы метров на пятьдесят, когда вдруг вскрикнул и рухнул на землю. Сердце Роберта бешено заколотилось, подступая к самому горлу. Он звал брата, но в ответ слышал лишь пронзительный ор, постепенно переходящий в рыдания.

Роберт хотел броситься на помощь, но страх сойти с тропы оказался сильнее. Развернувшись, он помчался назад – к родителям. Они точно знали, что делать.

Пятнадцать минут безумного бега. Он падал, поднимался и снова бежал. Песок покрывал лицо, волосы, набивался в одежду. Очки разбились, но какая теперь разница? Родители не станут ругать – все мысли будут только о Гордоне.

Взрослые всё ещё сидели за столом, смеясь над какой-то историей. Роберт замер в дверях, не в силах вымолвить слово. Время словно остановилось. Заметили его далеко не сразу.

– Боже правый… – лицо отца исказила гримаса ужаса.

Он подскочил к сыну, и только тогда Роберт разрешил себе заплакать.

Потребовалась вечность, чтобы успокоить мальчика. Когда это наконец удалось, родители Гордона готовы были выбивать из него информацию любыми способами. Услышав правду, тётя Энн осела на пол, лицо её стало бледно-серым.

– Позаботься о сестре и вызывай скорую! – приказал Стен жене, хватая шурина за рукав. – Ты покажешь нам дорогу, сынок.

Роберт снова заплакал, не желая возвращаться. Но отец крепко встряхнул его за плечи:

– Соберись! От тебя зависит жизнь Гордона!

Дорога заняла полчаса – шок мешал Роберту вспомнить правильный путь.

Гордон был уже мёртв. Рядом извивалась змея – возможно та самая, а может, другая. Дядя не стал разбираться. Тяжёлый сапог с хрустом раздавил гремучей змее голову.

– Тварь! Получай, мразь!

Он продолжал топтать уже бесформенное тело, не обращая внимания на опасность – хотя в этом не было нужды. Даже когда от рептилии почти ничего не осталось, он не мог остановиться. Хвост с погремушкой всё ещё дёргался, будто насмехаясь над ним.

Стен О’Доннелл, не реагируя на яростную «пляску» шурина, прижал пальцы к шее мальчика. С каждой секундой его лицо становилось всё более измождённым. Пульса не было.

"Скорая" прибыла лишь через полчаса. К тому времени отец Гордона бился в истерике, Стен безуспешно пытался его успокоить, а Роберт стоял в оцепенении, не отрывая глаз от тела брата. Левая нога Гордона неестественно распухла, превратившись в чудовищный шар под джинсовой тканью.

Следующие три дня прошли как в тумане – возвращение домой, приготовления к похоронам, сама церемония… Но тот день в пустыне навсегда врезался в его память в мельчайших деталях.

С тех пор он панически боялся рептилий. Никаких серпентариев, никаких разговоров о резервациях – даже случайно увиденная на экране змея заставляла его сердце бешено колотиться.

За окном просигналило такси. Роберт резко встряхнулся, схватил сумку и направился к выходу. Захлопнув дверь, он не подозревал, что больше никогда не переступит этот порог вновь.

15.

Такси остановилось за автобусом, добавив дополнительный элемент жёлтого к общей картине зелёного парка.

– Похоже, мы снова последние, – заметила Сьюзен, разглядывая группу у автобуса. – Никогда не думала, что ты такой медлительный, Уолтер.

Тот криво улыбнулся, мысленно ругая себя за то, что не провёл в душе все шестьдесят минут вместо тридцати – тогда бы они точно опоздали. Хотя сомневался, что Майк отправился бы без них.

– Документы с собой?

– Конечно, – Уолтер похлопал по кармашку сумки. – Оба на месте.

Он всерьёз подумывал «забыть» удостоверения, но понимал – это лишь отсрочит неизбежное. Пришлось смириться и делать хорошую мину. Расплатившись с таксистом, они направились к друзьям, Уолтер при этом старательно изображал радость.

– Это путешествие будет незабываемым, – уверенно заявила Сьюзен, прижимаясь к его руке.

– Не сомневаюсь, – соврал он, поправляя сумку.

– Наконец-то! – Майк раскинул руки. – Мы уже решили, что вы передумали.

– Разве мы могли? – Уолтер сделал возмущённое лицо. – Похоже, ты плохо меня знаешь, Майк.

– Значит, у меня есть шанс узнать тебя лучше в дороге.

Парк бурлил жизнью. Парочки, держась за руки, неспешно прогуливались по аллеям. Родители с детьми, лакомились мороженым. Одиночки сидели с книгами на скамейках. Все радовались лету, солнцу, свободе. В такие дни особенно остро чувствуешь, как душа тоскует по просторам после каменных джунглей.

– Пора отправляться в неизведанные дали, – торжественно объявил Джим.

– Звучит интригующе, – Сьюзен нежно провела пальцами по руке Уолтера. – И немного романтично.

– Это пока мы не окажемся в Лайлэнде, – мрачно басил Майк. – Там это будет звучать как скрип несмазанных петель заброшенных гробниц.

Его хищная улыбка заставила всех замолчать.

– Не смешно, Майк, – отмахнулась Мэри, поправляя лямку рюкзака.

– Я и не шутил, красотка. Мы ведь едем не в Диснейленд.

– А я никогда не слышала о таком городке – Лайлэнд, – вмешалась Джоанна, нахмурив брови.

– Скоро узнаешь, Джи-Джи, – ухмыльнулся Джим, наблюдая, как её лицо искажает недовольство. – Я нарыл кое-что в сети. Довольно… мрачное чтиво. Возможно, этот городок не так прост, как кажется.