Душа вмещает космоса просторы. Cтихотворения

Размер шрифта: 13

Переводчик Ирина Геворковна Назарова

ISBN 978-5-0067-5904-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

СТИХОТВОРЕНИЯ

Рис.0 Душа вмещает космоса просторы. Cтихотворения

Ранние стихотворения

«Она еще историей не стала…»

Она еще историей не стала,
бессобытийно шли за днями дни,
и вдруг сплошным сияньем заблистала
любовь, или подобие любви.

Потом она растаяла внезапно,
пруд перед домом плещет по весне,
следы в судьбе оставив поэтапно,
а все ведь начиналось, как во сне.

«Как мелодичны песни ручейка…»

Как мелодичны песни ручейка
Вдали от пыли серых городов
Колышут кроны волны ветерка,
Меня сморило, я в объятьях снов.

Лес дик, дремуч, а мир вокруг велик,
И в сердце моем свет и благодать,
Я головой к безмолвию приник,
Оно меня не хочет отпускать.

«Средь белой зимы белый замок стоит…»

Средь белой зимы белый замок стоит.
По залам крадутся дрожащие тени,
Цепляется плющ помертвелый за стены,
Все снегом завалено. Выход закрыт.

Нависшее небо льет мертвенный свет.
Мерцает дворец и безумной рукою
Тоска ищет выход за белой стеною…
Но умерло время. Его больше нет.

«А ночь тайком сквозь складки на портьерах…»

А ночь тайком сквозь складки на портьерах
крадет из кос твоих забытый луч дневной,
а мне не надо ничего сверх меры:
взять за руку тебя, чтоб мир был и покой.

Душа растет, границ не ощущая,
пока обычный день не разобьется в кровь,
на родинках зари так умирает
волнообразность бесконечности миров.

Вчера я увидела ночью во сне
Застыла звезда высоко, в тишине.
И мне Богоматерь сказала: «Расти!
Под этой звездой ты должна расцвести.»

Все силы вложила я, тело росло
Из белой рубашки тянулось на свет.
Однако цветение мне принесло
Страданий и боли букет.

Девичьи образы

Когда ты повстречалась мне,
Я был ничтожно мал,
Побегом липы в тишине
В тебе я расцветал.

Без имени в тоске я цвел,
И ждал, что голос твой
Мне скажет: «Ты его обрел!
Ты стал совсем большой».

Единым целым стану я
c природой, но боюсь,
не вынесет душа твоя
такой тяжелый груз.

«Благоуханное дыханье…»

Благоуханное дыханье
роз, пробудившихся от сна,
сродни немому ликованью,
и лебединому касанью
крыла по имени весна.

Но на земле и в небесах
еще везде и всюду страх.

В нем робость первого мерцанья,
в нем звук созвучием не стал,
и ночь не стала осознаньем,
он стыд с красою повенчал.

«Всяк в одиночку страхом угнетаем…»

Всяк в одиночку страхом угнетаем,
друг в друге силу обрести дано,
Стоят слова, как темный лес стеной,
В котором все мы до поры блуждаем.
Ветрам сродни желанья и стремленья,
Они нам часто голову кружат,
По сути, мы – живое воплощенье
Страстей, похожих на цветущий сад

«Такое случается ночью глухой …»

Такое случается ночью глухой —
вдруг ветер ребенком проснется порой.
Вот он одиноко и тихо бредет
По тропке, что прямо в деревню ведет.

Потом, пробираясь наощупь к пруду,
Внимает он шорохам трав,
Дома, побледневшие, все на виду
Стоят меж безмолвных дубрав.

Песни девушек

Вы, девушки, словно сады,
Апрельскими вечерами,
Весна оставляет следы
Бесцельные, но цветами.

«Слова простые в буднях прозябают…»

Слова простые в буднях прозябают,
но, как же вас, невзрачных, я люблю,
вам краски праздников дарю и уповаю,
что этим с вами радость разделю.

И ваша суть, что робко подавлялась,
вмиг возродится, чтобы каждый внял,
раз в вашу честь поэма не слагалась,
я вам создам из песен мадригал.

«Я дома между явью и мечтами…»

Я дома между явью и мечтами.
Там дети, наигравшись, засыпают,
там старики под вечер отдыхают
у печки с раскаленными углями.

Я дома между явью и мечтами,
там отголоски звонов колокольных
охватывают трепетом невольным
сердца у дев с усталыми глазами.

Мне липа всех милей меж деревами,
в ее ветвях молчат былые лета,
но появляются опять, как по завету,
и бодрствуют меж явью и мечтами.

«Ты, зимний лес, не спишь в плену метелей…»

Ты, зимний лес, не спишь в плену метелей,
Сил придает тебе предчувствие весны,
Померкло серебро – остекленели ели,
Сквозь них видны зеленой страсти сны.

И как бы ни вели пути лесные,
Мне б разузнать откуда и куда,
Но входы вглубь – ворота расписные,
Исчезли навсегда.

«В долине гостя ожидали…»

В долине гостя ожидали,
но он с визитом не спешил,
сады в испуге замирали,
улыбку холод исказил.

А к ночи краски дня беднели,
болота погружались в сон,
плоды на яблонях мертвели
от ветра, сдерживая стон.

«Я Ангела долго не отпускал…»

Я Ангела долго не отпускал,
И он, ослабев, изменился:
Я стал большим, он маленьким стал,
Я быть милосердным учился,
И он как молитва затрепетал.

И я отпустил его ввысь на свободу,
Он оставил свой временный склеп
и небо вдохнул, а я – жизни природу,
наш союз постепенно окреп.

«В миг, когда Ангел покинул меня…»

В миг, когда Ангел покинул меня,
он крылья расправил на воле;
молчание звездного поля
он расколол. И ночей западня
не могла испугать меня боле…
В миг, когда Ангел покинул меня.

«Если в этой юдоли мирской…»

Если в этой юдоли мирской,
в этой жизни обетованной
я прельщусь суетой балаганной,
в бледном детстве такою желанной,
и забуду тебя, Ангел мой,
доброту, твой покров неземной,
и воздетую к небу десницу,
пусть она в моих снах сохранится
кипарисом, осыпанным манной,
в складке крыльев твоих за спиной.

«С тех пор как суровые будни мои…»

С тех пор как суровые будни мои
Мой Ангел не делит со мной,
Он ходит с опущенным взором все дни
И в небо не рвется душой.

Ему бы хотелось взлететь над лесами,
Их шелест и шум ощутить под крылами,
Молитвы мои седыми ветрами
В приют херувимов поднять.

Туда он унес мои детские слезы,
Мою благодарность и сердца занозы,
Из них вырастали то рощи, то розы,
Над ним продолжая шептать.

«Его руки, как слепые птицы…»

Его руки, как слепые птицы,
обманутые солнцем, обнимали
безлиственную липу, ибо знали,
ей зимний ветер выдержать едва ли;
другие за моря спешили скрыться,
где никогда весна не завершится.

Непорочен лик был и стыдлив,
как у невест, ведь им надлежало
алое раскинуть покрывало
жениху, ресницы опустив.

Во взоре лишь отблеск огня
того первозданного дня,
И распростерт в небесах-
крыльев могучих размах.

«Что Бог к тебе придет и скажет: вот и Я …»

Что Бог к тебе придет и скажет: вот и Я —
наивно полагать.
Нет смысла в Боге, если бытие Себя
он должен доказать.
бе же уяснить давно пора, что Бог
и жизнь в тебя вселил,
ведь, если ты пылать и мыслить мог,
Он это сотворил!

«В эти часы я себя обретаю…»

В эти часы я себя обретаю,
Темные травы волнами гуляют,
И береста на березах мерцает,
Все вечер окутал собой.

Я вырастаю в безмолвии этом,
Хочу на ветвях цвести буйным цветом,
Чтобы, сливаясь с природой планеты,
В гармонии жить мировой…

«Вечер – книга моя, отливает…»

Вечер – книга моя, отливает
переплет ее алой тафтой,
золотые застежки вскрываю,
не спеша, я прохладной рукой.

И читаю страницы сначала —
доверительный по сердцу тон,
на второй – сердце словно дремало,
моей третьей страницей стал сон.

«Ты не печалься, когда отцветут…»

Ты не печалься, когда отцветут
астры, и вихри с деревьев сметут
листья на лоно вод;
из тесного семени, зрея, взойдут,
бережно вскрыв постаревший сосуд,
образы новых красот.

Душою растений
краса осенит
тебя и меня,
ей летняя пышность претит.
От зрелых плодов она скрыться спешит
и прочь от дурных сновидений
в гущу обычного дня.

Из «Часослова»

«Безумие страж, потому что не спит…»

Безумие страж, потому что не спит,
Смеясь о себе говорит ежечасно,
И ночи дать имя всегда норовит:
Семь, двадцать восемь, десятка… не ясно…

Оно треугольник зажало в руке,
Тот бьется в рожок при любом ветерке,
Оно на рожке не умеет играть,
Зато может петь так, что всюду слыхать.

Детишкам спокойная ночь предстоит,
Безумье их даже во сне не страшит.
Но псы…! Те настойчиво рвутся с цепей,
Дрожат и снуют во дворах у домов,
Их нюх почувствительней, чем у людей —
Им страшно с безумием встретиться вновь.

«Как одинок последний дом в селе…»

Как одинок последний дом в селе,
Так, будто он один на целый свет,

Бежит дорога в ночь через рассвет,
Ничто ее не держит на земле.

Село лишь переход между миров-
земным и горним, полным жутких снов,
дорога вдоль домов вместо моста,

а те, кто покидают край отцов,
почти все сгинут, от пути устав.

«Склоняется час, ударяя меня…»

Склоняется час, ударяя меня
Металлическим звонким крылом,
Трепещет душа и почувствовал я,
Что смогу овладеть этим днем.

Ничто не свершалось, покуда во мне
Плод мудрости не вызревал,
Ко всякому, кто размышлял в тишине,
Придет все, о чем он мечтал.

Ничто – для меня – это крошечный храм,
Но он до небес дорастет:
я в золоте образ его воссоздам —
он чью-нибудь душу спасет.

«О Микеланджело читал я фолиант…»

О Микеланджело читал я фолиант,
о тех годах. Он человеком был,
который над эпохой воспарил,
он был гигант,
и он о необъятности забыл!

Он был титан, которого сам Бог,
векам свершений подводя итог,
в земном обличье снова возрождал,
чтоб он столетий мощь в себя вобрал
и этот груз в грядущее понес.

И до него любовь и горечь слез
знакомы были многим, только дело
в том, что он жизнь рассматривал всецело,
и Бога он любил, но оттого
и ненавидел свято, без предела
за всю недосягаемость Его.

«Уж барбарис краснеет, созревая…»

Уж барбарис краснеет, созревая,
Стареют астры, им трудней дышать,
Кто летом не сумел богатым стать,
Напрасно уповает, ожидая.

Кто глаз сомкнуть не может до утра
от образов, готовых проявиться
из памяти, из самого нутра,
они лишь ночи ждут, чтоб распрямиться,
сказав: «Ты стар, прошла твоя пора».

Жизнь кончена, ничто его не ждет.
Все, что вокруг – обманчиво, темно…
И даже ты, Господь, ты камень тот,
который в глубь влечет его, на дно.

«Ты тьма, и я из тебя родом…»

Ты тьма, и я из тебя родом
ты мне милее света небосвода,
мир крУгом ограничен в нем
сверкающим огнем,
но не мешает он мне просыпаться
вне круга, что пылал,
но вряд ли кто об этом мире знал.

А тьма в себя способна все вобрать:
все образы, и пламя, зверей и род людской,
меня и государства —
и может быть поблизости со мной
есть сила мощи неземной.
Я верую в ночное царство.

Из «Книги Картин»

Вступление

Кто б ни был ты: покинь родимый кров,
где все тебе знакомо. Уходи.
В дали твой дом последний из домов:
Кто б ни был ты.
Уставшим взглядом ты освободись
от вида полустертого (стоптанного старого) порога,
чернеющего древа крону ввысь
перенеси к небесному чертогу.
Ты сотворил вселенную. Она,
подобно слову, что в молчанье зреет,
лишь смысл его твой ум постичь сумеет,
души и глаз коснется тишина.

Любящая

Да, я тоскую по тебе, я таю,
С моих струюсь ладоней, как вода,
себя от безнадежности теряю,
и сил сопротивляться нет, я знаю,
что ты всему причиной, как всегда.

в те времена была я очень цельной,
без вероломства и пустых речей,
молчала, словно камень во вселенной,
через который плещется ручей.

Но вот с весной все это изменилось,
кручина потихоньку отделилась,
и вместе с годом, канувшим ушла.
А жизнь мою взял некто на поруки,
отогревая, избавлял от муки,
он и не знал, кем я вчера была.

Ангелы

У них у всех уста устали,
а души без границ светлы,
но их порой томят печали,
грехом, проникшим через сны.

Друг с другом они ликом схожи,
молчат у Господа в садах,
собою интервалы множа,
в Его аккордах и делах.

Но стоит их крылам раскрыться,
проснется ветер, что дремал,
то Бог ваятеля десницей,
листает темные страницы
древнейшей Книги всех Начал.

Детство

Там протекают страхи школьных лет
с надеждой и сплошь скучными делами.
О одиночество! Как больно временами…
Снаружи – улицы, звенящие ручьями,
фонтаны, бьющие прозрачными струями,
в садах —перед глазами целый свет —
Я, как ребенок маленький одет,
как все иду, но я иду мирами,
о время чудное, с надеждой и мечтами,
я одинок, свой оставляя след.

Издалека смотреть так интересно:
На женщин, на мужчин и на прелестных
детишек, с их природной пестротой,
на дом, на пса за каменной стеной,
меняя страх немой на сердце песней
с бездонной глубиной!

Иль с мячиком и обручем с друзьями
Носиться день-деньской в густых садах,
в пылу игры с закрытыми глазами
на взрослых натыкаясь второпях,
и снова семенить под вечер к маме,
домой, устав, припомнив о делах,
которые забыты были нами.
О груз! О страх!

Или подолгу, стоя на коленях,
у серого пруда с корабликом играть,
забросить все… Иные увлеченья
его заменят. Только через гладь
глубин пруда ребенка отраженье,
как бледное пятно появится опять-
О ускользающее детских лет виденье…
Куда? Ах, если б знать!

Из чьего-то детства

По-царски тьма заполонила залу,
мальчонка в ней забился в уголок.
В шкафу недвижном звякнули бокалы,
когда шагнула мать через порог,

как будто шла во сне: «Ты здесь, малыш?» —
поцеловала сына; на рояль
взглянули оба; странная печаль,
нахлынула, нарушив эту тишь.

Знакомой песни тема увлекла,
вот и сейчас она его звала.
Он замер. Притянула взгляд особо
рука – по клавишам, как по сугробам
тяжелой поступью прошла.

Pont du Carrusel

Незрячий старик стоит на мосту,
Как столб межевой неизвестного царства,
Возможно он тот, кто путями мытарства
На звездных часах в караульном посту
Является центром далеких планет.
Вокруг него скорость, безумие, свет.
Он праведник на этом перепутье
Бесчисленных и спутанных дорог;
Нисходит в ад земных племен поток,
ведомый легкомыслием, по сути.

Одиночество

Сравнимо одиночество с дождями.
Оно встает на встречу с вечерами
из волн морских; и дальними полями
восходит к небу, где живет всегда,
и с неба льется вновь на города.

Дождь льет как из ведра в часы ненастья,
когда свой облик улочки меняют,
когда тела, не обретая счастья,
расстроенно друг друга покидают,
когда к друг другу ненависть питают,
но вынуждены спать на общем ложе:

так одиночество собою реки множит…

Осенний день

Пора, Господь! – все лето зной стоял.
Дай солнечным часам прохладу тени,
Позволь ветрам начать осенний бал.

Наполни соком поздние плоды,
Оставь им пару дней теплыни юга,
И, провожая к завершенью круга,
Придай вину всю сладость густоты.

Бездомный не построит больше дом,
Кто одинок не скоро друга сыщет,
Духовной будет наслаждаться пищей,
Читать, писать, гулять в садах пешком,
Когда в листве осенний ветер свищет.

Конец осени

Недавно понял я, что все
живет, согласно превращеньям,
и, начиная от рожденья,
недуг и смерть в себе несет.

Так повелось из года в год:
в сады желтеющая осень
оттенки новые привносит,
ее медлительный уход
меня в неблизкий путь ведет.

Теперь покров листвы исчез,
и видеть я могу отныне
в тяжелой строгости небес
до синих волн морской пустыни
их заповедную твердыню

.Осень

Падают листья с бескрайних высот,
cловно небесные кущи увяли,
падают жестом щемящей печали.

также ночами в пустынные дали
камни и пыль облетают со звезд.

Мы падаем все. И вот эта рука,
а следом, смотри, и другая за нею,

но есть все же ТОТ, кто паденье своею
надежной рукою удержит в веках.

Молитва

Ночь, тихая ночь, в тебя вплетены
пунцовые, белые, пестрые нити,
рассыпаны краски и вознесены
во тьму тишины – и меня поднимите
туда, я хочу быть к единству причастным,
в котором над всем ты царишь полновластно.
Или я слишком увлекся игрой
мыслей и света, которые мой
образ на фоне всех прочих предметов
так выделяют, смешав их при этом?
Суди по рукам моим, чем не предмет?
Простое кольцо и свет над рукой
доверчиво льется со всей полнотой,
как будто не руки мои озаряет,
он, видимо, их за пути принимает,
что разветвляются, только во мраке.

Вечер

Меняет вечер медленно убранство
Из вековых деревьев; пристально вглядись:
Расколот мир на два больших пространства —
Одно стремится ввысь, другому – падать вниз.

И ни с одним не быть тебе всецело —
одно как темный и безмолвный дом,
другое манит в вечные пределы
со звездами, не гаснущими в нем.

И эти путы раздвоения с лихвой
жизнь страхом и величием наполнят,
то тьмы, то света настигают волны…
Ты сам становишься то камнем, то звездой.

О фонтанах

Я вдруг узнал так много о фонтанах —
таинственных деревьях из стекла.
Мечтами увлеченный, я обманы
и неудачи заливал слезами,
но боль потерь забылась и прошла.

Забыл ли я, как в трудные годины
мне руки свои небо протянуло?
Не мне ль являлись дивные картины
величия старинных парков в сини
желанных мягких вечеров, а с ними
дев незнакомых пенье всколыхнуло,
как будто бы фонтаном звуков высь,
которые слезами пролились
в зеркальный пруд несовершенных линий.
Я вспомнить должен каждое мгновенье,
как между мною и фонтаном все сплелось —
и, ощутив всю тяжесть низверженья,
я видел через воду все насквозь:
вот дерева с поникшими ветвями,
и голоса, в которых билось пламя,
пруды с неравномерными краями
по берегам, смещенные куда-то,
и в черной рамке леса миг заката
под куполом темнеющего свода,
взирающего на свою природу,
которая им кажется чужой.

Забыл ли я, что звезды меж собой
всегда возводят каменные стены
и узнают в пустыне мировой
друг друга по слезам. А мы нетленной
душой давно в живую ткань вселенной,
быть может, вплетены. И вдохновенно
по вечерам поэты сфер нездешних
хвалу поют в честь нас, земных и грешных,
быть может и молитвы нам возносят.
Иль целью стали мы для их проклятий,
что нет у них Господней благодати,
что к Богу ближе мы. Они, страдая,
в Него и верят и Его теряют.
Лишь в огоньках блуждающих лампад
лик Бога наши лица отразят.

Голоса

Титульный лист

Богатым и сытым не в тягость молчанье,
Нет дела до них никому,
А бедным остались одни причитанья:
я слеп! Погружаюсь во тьму.
Или: я скоро ослепну, я знаю
Или: на этой Земле я страдаю
Иль: болен мой сын, помогите ему
Иль: участь моя на коленях стоять…

И много еще можно перечислять.

Раз все идут мимо, как мимо предметов,
Они должны петь, чтоб все слышали это.
и пенье недурно порою звучит
Но братья не слышат стенания брата,
предпочитая хор юных кастратов.
Сам Бог и надолго сюда поспешит,
Чтоб сохранить то, что истинно Свято.

Песня нищего

От дома к дому в дождь и в жару
бреду, гонимый нуждой;
и как-то раз на сильном ветру
я ухо закрыл рукой.
И голос свой я не разберу,
будто б он вовсе не мой.

Чей меня голос ошеломил,
это мой или чей-то зов?
Я о насущном хлебе просил,
поэты – о пище богов.

Тут я лицом к ладоням припал,
чтобы не видеть свет,
покой мою душу переполнял,
ведь я мог сказать в ответ
тем, кто меня бездомным считал,
что я властелин планет.

«Жизнь моя – моря спокойного даль…»

Жизнь моя – моря спокойного даль,
В прибрежных домах поселилась печаль,
Жилище свое не рискуя покинуть.
Лишь иногда затрепещут с мольбой:
желанья воскресшие, над головой
потянутся вдаль серебристостью чаек.
И дальше наступит опять тишина.
А знаешь ли ты, чего хочет она —
жизнь моя? Трудно ли не догадаться?
Она, как морская волна, шелестя,
тяжелой ракушкой под утро блестя,
к душе твоей хочет прижаться.

Из «Новых стихотворений»

Поэт

Ты, время, от меня улетая,
Наносишь раны взмахами крыла;
Я одинок, как поступить не знаю,
Зачем стихи, и день, и ночи мгла?

Нет у меня пристанища, нет милой,
И даже крыши нет над головой,
А то, чему я предан был душой,
На мне взросло и про меня забыло.

Колыбельная

Коль судьба нас разлучит,
Ты уснешь ли, не услышав
Шепот мой в листве над крышей,
Там, где липа шелестит?

Ты уснешь ли без моих
Ласк, объятий, откровений
И родных прикосновений
Тех, что только для двоих.

Быть тебе совсем одной,
Ведь меня не будет рядом
Под зеленой сенью сада
С мятой и разрыв-травой.

Алхимик

С усмешкой странной он убрал сосуд,
В котором все дымилось и бурлило,
Его сегодня утром осенило,
Какой частицы не хватало тут:

Конечно Времени! Ста тысяч дней
и для себя, и для пробирки этой,
для разума – созвездий ярких света,
для сердца – просто глубины морей.

Продолжить чтение