Жестокий развод в 45
ГЛАВА 1
* * *
– АЛЕВТИНА —
Проснулась внезапно, от шуршащего звука ключа в замке.
Часы показывали два ночи.
Демид очень редко возвращался в это время. И никогда не возвращался так тихо.
Я села на кровати и скинула с себя одеяло. Протёрла лицо, будто умылась, чтобы прийти в себя ото сна.
Накинула халат и пошла на шум.
Демид вошёл на кухню, не включая свет. Словно вор.
Я последовала за ним.
– Демид? – позвала мужа, голос дрогнул. – Что случилось?
Включила настенный свет. Мягкое освещение позволило рассмотреть супруга.
Он стоял у окна, спина напряжённая, кулаки сжаты так, что побелели костяшки пальцев. На нём был его любимый серый кашемировый пиджак – только весь измятый и заляпанный чем-то тёмным.
Он не обернулся.
– Аля… Я сбил человека.
Мир, словно замер. Все звуки, даже воздух – всё исчезло. Осталась только эта фраза, со странным гулом оседающая в груди.
– Что?.. – я едва услышала собственный голос.
Он медленно повернулся.
Лицо бледное, губы сжаты в тонкую линию. Взгляд… тот самый, который я видела у него после каждой большой победы – только вместо гордости – паника.
Демид Вронский не из тех, кто паникует.
– Он… он мёртв, – выдохнул Демид и провёл рукой по волосам. – Чёрт. Это конец.
– Погоди… Как… Где ты его сбил? Ты вызвал полицию и скорую?
Он скривился, опустил глаза. Ответа не требовалось. Я уже знала. Он скрылся с места ДТП. Точнее, с места преступления.
– Скажи, что ты не был выпивший… – прошептала я.
Он длинно и тяжело вздохнул.
Я тяжело села на стул. Обняла спинку и прикрыла глаза.
Виски. Его слабость. Его проклятье.
– Аля, послушай, – он подошёл ближе, схватил меня за руки. Пальцы холодные, как лёд. – Я не могу сесть. Ты понимаешь? Я – депутат. Это уничтожит всё. Меня. Нас. Семью. Это будет конец моей карьере.
Семью. Он вспомнил про семью только сейчас?
Я почувствовала, как по телу ползёт ледяной страх, но ещё сильнее билось сердце – сердце, которое до сих пор, несмотря, ни на что, любило его.
– Что ты хочешь от меня? – слова вырвались сами. Глупые, верные, влюблённые.
– Алечка, возьми всё на себя. Скажи, что ты была за рулём. У тебя чистая репутация, наши дети выросли, – он говорил быстро, горячо, как будто предлагал мне заключить сделку всей жизни. – Ты никогда не нарушала закон, никто не будет искать подвох. Мы справимся. Я всё улажу. И никто не пострадает…
Я смотрела на него. На мужчину, с которым прожила двадцать лет. Мужчину, который обещал защищать меня, но каждый раз загонял в тупик собственных амбиций.
– Никто не пострадает, кроме меня… – произнесла упавшим голосом.
– Я добьюсь, чтобы тебе дали условный срок. Но если не получится, ты просидишь недолго и будешь в комфорте. Обещаю тебе.
– Дем… Чёрт… Ты просишь меня сесть в тюрьму, – мой голос осип.
– Нет, Алечка, – он обхватил моё лицо ладонями, – я прошу тебя спасти нас. Спасти меня. Обещаю, любимая, я всё решу. Деньги, связи – у меня есть всё. Просто нужно будет переждать.
Я закрыла глаза.
Выдохнула.
Я всегда спасала его. После запоев. После скандалов. После его измен, о которых я знала, но делала вид, что не знаю. Потому что любила. Потому что верила – когда-нибудь он оценит это.
И сейчас я снова стояла на краю. Только теперь – край был гораздо глубже. И страшнее.
– Хорошо, – сказала я. Сказала то, что он ждал. – Я скажу, что это была я.
Его губы дрогнули. Облегчение промелькнуло в глазах. Он поцеловал меня в лоб.
Я не знала, что подписала себе приговор.
Я думала, что спасаю его.
А спасала… только его карьеру. Его свободу.
А себя я предала.
Судьба больно начинает бить, когда ты раз за разом предаёшь саму себя.
* * *
Дождливая ночь поглотила нас, когда мы ехали в участок.
Ехали мы в такси.
Демид, как всегда, сосредоточен, а я сжата, будто оказалась в клетке, не в силах шевельнуться, или слово сказать.
Каждая минута тянулась как вечность.
Мы проезжали мимо знакомых улиц, а мне казалось, что я никогда больше не увижу их такими же.
Я не знала, что мне делать. Не знала, что мне сказать.
И только его голос, холодный и отчуждённый, звучал в темноте, как приговор.
– Ты понимаешь, что от этого зависит всё, Аля. Если мы сделаем это правильно, я тебя вытащу. Но если ты ослушаешься… если ты начнёшь тянуть назад, всё будет кончено.
– Я не могу… – я едва шевелила губами, но внутри меня росла буря. – Я не смогу… Дем, я не хочу сидеть за то, чего не делала.
Он быстро взглянул на меня. Взгляд был такой, будто он смотрел на кого-то, кто уже давно не существовал.
– Ты не можешь позволить нам всё разрушить. Аленька, всё будет хорошо. Да, я облажался, но я всё исправлю. Ты главное помоги мне… Ты ведь не хочешь, чтобы правда разрушила будущее наших детей, не так ли? Их сразу же выкинут из универа, ведь платить будет нечем…
Я опустила взгляд, и моё сердце сжалось. Как я могла сделать что-то, что разрушит жизни наших мальчиков-близнецов? Как я могла поступить так с ними, с ним, с собой?
Но что-то внутри меня кричало: «Не верь ему! Не соглашайся!»
Но я молчала. Задержала дыхание. Притворялась, что всё, что происходит, не касается меня.
Когда мы подъехали к участку, я почувствовала, как мои ноги стали ватными.
Демид ещё раз посмотрел на меня, и в его глазах не было ни намёка на сожаление. Только холодное спокойствие, как у человека, который уже принял все решения за всех.
– Ты знаешь, что делать, – сказал он с таким тоном, как будто это была не жизнь, а игра.
Мы вышли из машины такси.
В ушах звенела тишина, и шаги эхом отдавались в пустых коридорах.
– Нет, я не должна делать этого, – шептала я себе под нос, почти не веря, что нахожусь здесь, что, в самом деле, собираюсь взять вину на себя.
Демид уже стоял у стола дежурного. Повернувшись ко мне, он просто кивнул, и я сжала пальцы в кулак, пытаясь держать себя в руках.
– Здравствуйте, – начал он. – Я, Вронский Демид Леонидович… Он показал ксиву. Это моя жена, Вронская Алевтина Петровна. Она сегодня сбила человека. Мы хотели бы сообщить вам, что она была за рулём моего автомобиля. Испугалась и ухала с места происшествия, но опомнилась… Я привёз её.
Мой взгляд встретился с глазами дежурного – и я почувствовала, как что-то внутри меня рвётся.
– Ещё раз, кто был за рулём? – спросил полицейский, снова взглянул на меня, словно я была никем.
– Я была, – прошептала, ощущая, как слова режут моё горло.
Демид стоял рядом, положил руку мне на плечо.
Он был спокоен, как будто всё, что происходило, не касалось его.
Я – его жена, его надёжное прикрытие. Он знал, что я скажу это, он знал, что я не смогу отказаться.
– Ждите… – сказал дежурный и вызвал кого-то по внутреннему телефону.
Нас записали на проходной и сказали, куда идти.
* * *
Следователь ждал нас в кабинете, где, казалось, время остановилось где-то в восьмидесятых годах и больше не делало ни шага вперёд.
– Ждите в коридоре, – сказал следак Демиду.
Я испуганно посмотрела на мужа, но тот лишь уверенно мне улыбнулся и сказал, что всё будет хорошо.
Вошла в кабинет и замерла.
Потрескавшиеся стены в жёлто-зелёных разводах. Потолок с буро-коричневыми потёками, напоминал о потопах, но о ремонте тут и не думали.
Воздух – затхлый, старый и прелый. Этот запах въедался в кожу, волосы, забивал собой дыхание.
Два деревянных стола, срощенных в подобие буквы «Т», были завалены кипами папок и пожелтевших листов.
Мутные окна. Облупленные рамы с ржавыми ручками. И где-то в углу – старый-старый чайник, кипел, казалось, на последнем издыхании.
И вот она я в этой атмосфере лжи и гниения должна была стать преступницей.
Следователь оказался молодым мужчиной. Табличка на столе с его именем «Кичка Геннадий Романович».
Лет ему тридцать, не больше. Волосы зализаны гелем, на щеках лёгкая тень щетины, подчёркнутая нарочно. Глаза узкие, острые, как ножи. И взгляд, от которого по коже пошёл холодок.
Он видел во мне преступницу, а не жену, не мать. А ещё он увидел шанс. Шанс прославиться, показать зубы системе.
– Ну-с, Алевтина Петровна, значит, это вы… Мы уже в курсе ДТП со смертельным исходом, – он положил руки на папку с пометкой о новом деле. – Расскажите, как всё было. Сразу предупреждаю: это не мелкое ДТП, вы убили человека.
Я открыла рот, но слова застряли. Всё, что мы с Демидом репетировали, вдруг вылетело из головы. Вместо фальшивого сценария забился пульс в ушах, появился мерзкий вкус страха на языке, и возникло желание закричать: «Я не делала этого!»
– Я… я ехала по улице Чайковского. Было темно, дождь шёл, – начала я, глядя куда-то в сторону, избегая его глаз. – Я… узнала об измене мужа и… расстроилась. Взяла его машину. Хотела просто поехать, куда глаза глядят, чтобы подумать…
Он усмехнулся.
– Хотели подумать, но сбили женщину. Ехали ночью и не смотрели по сторонам.
Он склонился ближе, и я почувствовала запах дешёвого кофе, а его голос был пронизан цинизмом.
– Прямо скажу, Алевтина Петровна: ситуация у вас как из плохого сериала. И вы в главной роли. Жена известного депутата сбила и убила… Ужасно-ужасно.
Я вздрогнула. Руки вцепились в край стула, ногти впились в дерево.
Он встал и прошёлся по кабинету. Пауза была рассчитана на эффект. Он хотел, чтобы я распереживалась.
– Ваш муж – депутат, у вас есть связи и деньги, но тут очень серьёзное дело, – резко сказал он.
– Я всё понимаю. – Я подняла на него встревоженный взгляд, и на мгновение увидела, как в его взгляде вспыхнула искра злорадства.
– Я тоже всё понимаю. Это дело много мне даст, – он щёлкнул пальцами. – Вы мне в этом сильно поможете. Кстати, коллеги прислали мне фотографии с места происшествия. Полюбуйтесь.
Он положил предо мной планшет и начал листать фотографии. Женщина. Разбросанные туфли и порванная сумка. Кровь на асфальте.
Мне стало плохо.
– Вы хорошо её разглядели? – хищно прищурился он.
Я открыла рот, чтобы сказать, что я этого не делала, но дверь открылась, – вошёл Демид.
Спокойный. Холодный. Как будто не его жену обвиняли в убийстве. Как будто он пришёл просто за документами.
– Я всё слышал. Вы решили давить на мою жену? – спросил он у следователя, даже не взглянув на меня. – Она решила признаться. Сама. Мы даже без адвоката пришли, как вы могли заметить.
– А вы как будто хотите быстрее избавиться от жены, – ухмыльнулся следак.
И я в этот момент поняла, что должна была сказать правду. Но маховик уже раскручен. Я внутри него.
И выхода назад нет.
– Следите за словами…
– Ладно, извините. Так, начнём сначала. Пусть ваша жена всё повторит. Алевтина Петровна, откуда вы ехали? С работы, ресторана, от подруги? – поинтересовался следователь и едва сдержал зевок.
– Алевтина узнала о моей измене, – заговорил за меня Демид, и его голос был гладким, как шёлк. – Это стало для неё ударом. Она взяла мой автомобиль без разрешения и поехала по городу в состоянии аффекта. Никуда не заезжала, просто каталась. В переулке она сбила женщину. Могу только добавить, что как и сейчас шёл дождь, освещённость была не идеальна, а Алевтина не лучший водитель.
Я чувствовала, как всё внутри меня холодеет.
Я хотела закричать. Остановить их. Сказать им, что я ничего не делала! Я не сбивала!
– Всё было так? – спросил меня следак.
Я неуверенно кивнула.
– Простите… Да, всё так, – пробормотала, мой голос был слабым, каким-то нечеловеческим. – Я не увидела её. Я… не хотела этого.
– Прекрати, Аля, – резко сказал Демид, снова прижимая руку к моему плечу. Голос его был тихим, но твёрдым, он уже диктовал мне будущее. – Понятное дело, что ты не специально. Роковая случайность.
Я почувствовала, как мои руки начинают дрожать. Всё внутри меня кричало: «Не позволяй ему это сделать!»
Но я молчала. Признавая свою вину, я уже была мертва, но не могла признать, что я не виновата. Я стала частью этой игры, частью его плана, и отступить теперь было невозможно.
Следователь кивнул и начал записывать наши слова. Он не интересовался подробностями. Для него это было идеальным делом.
Я сидела рядом с Демидом, ощущая, как он сжимает мои пальцы. Но в его глазах не было ни намёка на сожаление. В них не было ничего. Просто пустота. И желание скорее закончить это неудобное для него дело.
– Всё будет хорошо, – тихо сказал он, когда нас проводили в кабинет для подписания протокола.
И я поверила ему. Поверила, что всё будет хорошо. Но ещё не знала, что для меня всё уже кончилось.
ГЛАВА 2
* * *
– АЛЕВТИНА —
Мы вернулись в кабинете следователя. Мне вдруг показалось, что воздух здесь стал гуще и удушливей.
Следователь отложил ручку, скрестил пальцы на столе и с хищной улыбкой произнёс:
– Ну что, Алевтина Петровна. По совокупности показаний мы вас задерживаем.
У меня онемели пальцы.
Я переспросила, как будто не расслышала:
– Что значит «задерживаете»? Я же всё рассказала. Это был несчастный случай. Я… Демид, не молчи!
Но заговорил следак.
– Вы сами во всём признались. А это – прекрасная основа для ареста. Особенно, когда сбитый насмерть человек – жена полковника МВД в отставке.
В этот момент я резко обернулась.
Демид стоял у стены, как статист из дешёвого сериала.
Никакого гнева, ни единой вспышки ярости и возмущения. Только лёгкая морщинка между бровей и растерянная ухмылка. Он даже не сделал шаг в мою сторону.
– Демид, скажи что-нибудь, – выдохнула я. Голос дрожал, как подмороженная струна.
Он пожал плечами и как-то сухо и без особых эмоций произнёс:
– Может, переведём мою супругу под домашний арест? Зачем же задерживать? Она сама пришла с повинной, всё рассказала. Сделайте снисхождение, господин следователь.
Он помотал головой, медленно поднялся со своего места и резко ответил:
– Ваша жена сбила насмерть человека! Ни о каком домашнем аресте и речи быть не может!
Нажал на селектор и рявкнул:
– Конвой сюда!
Я схватила мужа за руки и отчаянно прошептала:
– Ты же обещал… Ты же сказал, что всё будет хорошо… Демид…
– Так и будет. Не переживай, Аля. Сейчас поднимется шум… Но всё уляжется. Я подниму всех адвокатов, родная. Обещаю, тебя очень скоро вернут домой. Только будь спокойна. Не переживай, хорошо?
Быть спокойной?
Не переживать?
Следак слышал нас и зло усмехнулся.
Через две минуты в кабинет вошли двое в форме.
– Надевайте, – он бросил кивок на меня, и один из них вытащил наручники.
– Нет! – я вскочила, пятясь, как загнанное животное. – Вы что творите? Я не совершала этого! Я никого не сбивала!
Я обернулась, с надеждой, с отчаянием – муж так и стоял у стены, как примороженный!
– Демид! – голос мой сорвался. – Ты скажи правду, что я… что это не я!
Металл защёлкнулся на запястьях. Щелчок прозвучал, как выстрел. Я застыла. Меня всю затрясло. Тошнота подступила к горлу, глаза заслезились.
Это была не я. Это была не я за рулём. Это был мой муж. Муж, мать его. И он стоит и ничего не делает и не говорит!
Зачем… Зачем я согласилась взять вину на себя?
– Аля, не устраивай цирк. Я всё решу. Пожалуйста, услышь меня.
– Уводите её, – кивнул следователь. – Пока она не наговорила на себя лишнего… Советую вам молчать, гражданка Вронская, вести себя тихо и ждать приговора.
Конвой потянул меня на выход.
– Я взяла вину на себя ради тебя, придурок! – сорвалось с моих губ.
– Аля, прекрати! – прошипел супруг и сверкнул на меня гневным взглядом. Испугался, сволочь.
Я задёргала руками, потребовала, чтобы с меня сняли наручники.
Один из оперативников сжал мне плечо:
– Спокойнее.
Следователь смотрел на меня с тем мерзким выражением, которое запоминается навсегда.
– Ваша супруга – настоящий подарок, Демид Леонидович, – сказал он с отвратительной ухмылочкой.
Меня повели по коридору.
Двери кабинета захлопнулись за моей спиной.
Я пыталась не рыдать.
Я пыталась не думать.
Но только одно крутилось в голове, как заезженная пластинка: он даже не обнял меня на прощание. Слова доброго не сказал. Был… чужим.
И самое главное, он меня не защитил. Не встал грудью за меня.
Он подставил меня.
А я согласилась, потому что люблю…
Сама виновата. Дура!
Не помню, как меня вели. Я была в шоке.
В самом СИЗО воняло плесенью, старой едой и чужим страхом.
Меня завели в камеру, где уже была одна женщина с усталым взглядом.
Я опустилась на нижнюю шконку, и впервые в жизни мне захотелось сдохнуть. Прямо здесь, на этом голом, холодном металле, где даже душа звенела от боли.
А муж скоро поедет домой. В тёплую постель. Примет горячий душ, выпьет кофе или что покрепче… Холодильник забит наготовленной едой, только разогрей.
У него всё будет хорошо.
А у меня?
Он убил.
А за решёткой сидеть мне.
Закрыла лицо руками и тихонечко завыла.
* * *
Я сидела на узкой лавке в камере СИЗО. Прошли сутки.
Руки и ноги замёрзли, пальцы свело, но даже это я почти не чувствовала. Я ждала.
Демид обещал, что ко мне придёт адвокат.
Обещал, что приедет он сам. Мой муж. Мужчина, которому я отдала двадцать лет жизни, родила двоих детей и отдала собственную свободу.
Он клялся: «Я всё улажу».
Я поверила. Потому что если не верить, то зачем вообще жить?
Но никто не пришёл.
Только следователь заглянул с отстранённым лицом, как будто я не человек, а просто дело. Он сунул мне бумагу:
– Ознакомьтесь и подпишите. Суд через две недели. Сегодня перевод в камеру. Робу получите у конвоира.
Я не проронила ни слова. Просто подписала. Внутри что-то хрустнуло – нет, не кость, не сустав. Душа. Треснула пополам.
* * *
Тюремная форма оказалась серо-синей, с чужим запахом пота, дешёвого порошка и металла. Из вещей – мыло, зубная щётка и простая расчёска.
Мои волосы слиплись в изломанные пряди, но мне было всё равно. Я шла по коридору, глядя в пол.
Дверь камеры лязгнула. Я вошла.
– Очередная барыня, – фыркнула одна тётка. Ей было на вид лет тридцать пять, с острым взглядом и уродливым шрамом на щеке.
– Так это жена депутата Вронского. В маляве сообщили, – подключилась вторая.
– Точно! Это она. На вид типичная дурочка. Привыкла, поди к роскоши.
– Думает, тут ей будут кофе подавать? – рассмеялась третья тётка.
Промолчала только молодая женщина лет двадцати пяти, может, ей было меньше.
Я стояла и молчала. Смотрела на них – четверых. Каждая как отдельный вид женщины, оказавшейся на дне. В мерзком СИЗО.
Грязные одеяла, влажные стены, запах плесени и мочи – всё слилось в удушливый коктейль.
– Ты чё молчишь, кукла? – встала та, что со шрамом. – Гордая? Или боишься заговорить с простыми людьми? Ну-ка, поздоровайся, как положено!
– Здравствуйте, – сказала тихо. – Я так поняла, вы уже всё про меня знаете.
– Тут слухи быстрее тараканов бегает, – усмехнулась молодая. – Особенно, если ты «папина принцесса» или жена олигарха. Ну, или депутата.
Я присела на край нижней койки. Не своей – мне ещё не сказали, где место. Просто села.
– Говорят, ты сбила насмерть жену мента в отставке.
– Я никого не сбивала, – проговорила едва слышно.
– Тогда значит, муж кинул, – гоготнула третья, пухлая, с сальными волосами. – Все они такие. Козлы.
– Не, они не кидают. Они уничтожают. Медленно, – подхватила четвёртая, старше всех. – А потом говорят: «Она сама виновата».
Я не выдержала.
– Он сказал, что приедёт. Что приведёт адвоката. Что скоро меня вытащит…
– А ты, значит, ради него села? – переспросила молодая, прищурившись.
Я кивнула.
И тогда они затихли. На миг. В этой тишине – не дыхания, не движения. Только капля с потолка где-то сзади.
– Дура, – выдохнула та, что со шрамом. – Но красивая дура.
И тогда я заплакала. По-настоящему. Без звука, без истерик. Слёзы текли по лицу, по подбородку, по чужой тюремной форме. Я плакала от всего: от предательства, от пустоты, от холода, от того, что меня просто… забыли.
Как будто я не существовала.
– Хватит реветь, – сказала старшая, но не грубо. Тихо. – Тут это не поможет. Слёзы – это тут слабость. Запомни это правило. Иначе добьют то, что не добил твой благоверный депутатишка.
Я вытерла лицо рукавом. Подняла голову.
– Я не буду… плакать… Просто… жизнь резко изменилась. Наверное, не стоит никого ждать…
– Вот теперь говоришь правильно, – сказала та, что со шрамом. – Живи, как будто у тебя никого нет. Потому что в этой клетке – никого у тебя и нет.
Молодая снова взглянула на меня:
– Имя?
– Аля. Алевтина.
– Спи сегодня вон там, – указали мне на койку у окна. – Место Машки. Она освободилась. Тебе сильно повезло. Только не вздумай всхлипывать ночью, ясно? Мы тут от жалости отвыкшие, ещё обозлимся и придушим.
Я кивнула. Села на свою новую койку. Камера, как мне казалось, звенела глухим гулом. Или это что-то гудело снаружи?
А быть может, это моё сердце билось как барабан на казни.
Я думала, что моя жизнь закончится иначе. Но смерть была бы честнее.
А это – просто забвение.
И самое страшное – я всё ещё любила его.
– Ты ничего не подписывала? – вдруг спросила молодая. – Следаки тут твари конченые.
Нахмурилась и проговорила:
– Он сказал, что суд через две недели… Сунул какую-то бумажку… Я не… не прочла… Подписала.
– Ой, ду-у-ура-а-а…
– Ты себе приговор подписала.
– Они всегда так делают. Морально давят, а потом подсовывают на подпись всякую шнягу…
Прикрыла глаза и отвернулась к стенке. До крови закусила губу и вдруг в голове всплыла молитва «Отче наш…» Давно я не молилась, но в момент отчаяния, я её вспомнила.
* * *
Когда нам принесли еду, я подумала, что я её просто не смогу есть. Понимаете, я ведь не привыкла. Я всю жизнь ела на фарфоре, с белыми салфетками и сервировочными приборами, я готовила сама из самых свежих продуктов, а на праздники – мы ходили в лучшие рестораны города.
Но вот сейчас передо мной поставили тарелку с каким-то зеленоватым непонятным месивом и запахом, который моментально заставил меня почувствовать, что я задыхаюсь.
Я скривила лицо, даже не попробовав.
– Эй, не ты первая, не ты последняя, – голос тётки со шрамом, имя которой я не узнала и не хотела знать, как и имена остальных, прозвучал как злая насмешка.
Она сидела напротив и с аппетитом ковыряла ложкой в своём контейнере.
– Привыкнешь, не переживай.
Я взяла ложку и аккуратно поднесла её к этому… к этой жиже.
На вкус это было как прокисший суп с кусочками чего-то непонятного.
Сначала я чуть не выплюнула всё обратно, но потом заставила себя это съесть. Не из-за того, что было вкусно. А из-за того, что другого выбора не было.
Никто меня не ждал. Мне не привезли ни еды, ни лекарств, ни просто хотя бы слов сочувствия и поддержки.
Демид, он же мог бы… Он же обещал. Почему, чёрт возьми, он не пришёл?
Я проглотила и отодвинула от себя эту мерзость. В животе сразу стало некомфортно. Затошнило.
Руки ещё задрожали, но я сжала их в кулаки, стараясь не дать себе расплакаться. Потому что я ведь не буду слабой, правда? Нет, не буду.
Но как это возможно, когда ты оказываешься в самом низу, и никто даже не пытается тебя поддержать?
– Ты что, с ума сошла? – со шрамом обернулась на меня, когда я с трудом встала и пошла на свою койку. – Ты свою тарелку не помоешь? Ты новенькая, тут все моют посуду. И убираться по очереди. Ты думаешь, тут кто-то за тебя что-то будет делать?
Я не ответила.
Я не могла ответить, потому что в голове моей было одно: «Никто за меня ничего не сделает».
И даже не потому, что не хотят. Просто никому не нужно.
Я встала и взяла свою тарелку, но сердце сжалось так, что я почти не смогла дышать. Убираться. Мыть. Меня заставляют это делать?
Мне, жене влиятельного человека? Кто-то где-то наверняка смеялся сейчас надо мной. Я была одна, и не было даже надежды.
– Когда в душ пойдём, не забудь там мыться, а то от шока ещё в ступор впадёшь, – рассмеялась молодая, которая, видимо, с удовольствием наблюдала за мной. – В первый раз всегда страшно, но привыкнешь. Главное не смотри на стены, на все эти… штуки.
Что? Какие штуки?
Она кивнула на пол…
Тараканы.
Я поняла, что мне здесь придётся пережить что-то невообразимое.
На следующий день нас повели в душ.
Чёрт, я реально испытала настоящий шок. Я не могла смотреть на это.
Стены, покрытые грязью и плесенью, мокрые и слизистые, как если бы здесь жили десятки жутких существ. Мрачный свет едва освещал помещение, но его было недостаточно, чтобы скрыть всё, что я видела.
Было жутко. Это было даже хуже, чем ад.
– Не бойся, это все… быстро, – сказала та, которая была старшей. – Привыкай. Ты ещё не видела, как все здесь моются.
Я попыталась закрыть глаза, стараясь не дышать этим воздухом, но даже это не помогало. Я ощущала на себе их взгляды. Странные, жадные, холодные. Их не было здесь, когда я входила. Но они были везде. И теперь я чувствовала, что чужая здесь, что я как в клетке, из которой никогда не выберешься.
Демид! Где ты? Почему ты не пришёл?
Я не могла понять, как он мог оставить меня здесь.
Я думала, что он будет бороться за меня, что он вытащит меня отсюда, что он, наконец, будет держать меня за руку и скажет: «Всё будет хорошо, любимая».
Но нет. Он меня не спас, и я не понимала этого. Это не просто разочарование. Это… это боль. Безжалостная. Потому что никого не было рядом. Похоже, что и не будет.
– Эй, ты в порядке? – неожиданно спросила старшая. – Ты как-то не очень хорошо выглядишь.
Я опустила голову. Не знаю, что она заметила, но я почувствовала, как моя душа уходит в пустоту. Тело оставалось живым, но чувства умирали.
– Я просто… я не могу здесь быть, – едва прошептала я, едва сдерживая слёзы. – Это место не для меня. Меня должны были вытащить, но никто не пришёл. И я… я думала, я что-то значу для него, для детей…
Женщина хмыкнула и кивнула. Она ничего не сказала. И мне было почему-то так больно, что она ничего не сказала. Потому что, может быть, в её молчании было больше правды, чем в моих слезах.
Я осталась одна.
И так будет всегда.
А потом подошла молодая, она отжала длинные тёмные волосы и произнесла:
– Меня зовут Катя. Я здесь уже полгода. Отец делает всё, чтобы вытащить меня. И он вытащит. И поверь, Алевтина, это место не только не для тебя. Это место никто из нас не заслужил. Так что… хватит жалеть себя. Собери себя в кулак и жди. Куда-нибудь кривая, да выведет.
ГЛАВА 3
* * *
– ДЕМИД —
Хороший сегодня выдался вечер. Я стоял на балконе своей роскошной квартиры, вдыхал холодный вечерний воздух, с наслаждением наблюдал, как огоньки на горизонте мерцали, подобно светлячкам.
Тишина. Такая тишина, что я слышал, как моё сердце, наконец, начинало биться спокойно. Как будто всё, что происходило в последние дни, было лишь шумом, который я так тщательно устранял.
Никогда не думал, что судьба обернётся для меня так удачно. Это было идеально.
Сначала был страх из-за того, что я сбил насмерть ту женщину, а потом родился план.
Да, я знал, что Аля не сможет сопротивляться моим доводам. И она не смогла.
Аля… Алевтина.
Моя бедная, глупая жёнушка. Она всегда была такая – вечно что-то на себя брала, за всё отвечала, за всех переживала, всех спасала – то меня, то наших бестолковых детей, то подруг. И вот, она снова решила быть спасительницей.
Теперь она сидела в СИЗО.
Она была растерянной, испуганной, но это был её выбор.
Будь она твёрже характером и волевой женщиной, а не такой размазнёй, она бы не согласилась взять на себя всю вину. Никакая адекватная женщина бы так не сделала.
Почувствовал, как мне становилось легче.
Я добился того, что хотел. Вселенная услышала мои мысли.
Я давно думал, как мне избавиться от жены, как развестись с ней, чтобы всё совместно нажитое имущество не делить с ней. Она не вкалывала, как это делал я. Палец о палец не ударила, а получит половину? О, не-е-ет.
И вот, судьба подкинула мне отличный выход.
Никто не скажет, что я виновен. Я ведь не дурак. Я знал, как играть в такие игры. Знал, кому нужно занести взятку, чтобы закрыли глаза на некоторые несостыковки в деле. С кем стоит поговорить, чтобы молчали. Я отлично знал, как нужно манипулировать, чтобы всё оставалось под моим контролем.
Когда я увидел сбитую мной женщину, сначала меня парализовал страх, но опыт дал о себе знать и тогда я понял, что нужно делать.
Сразу подумал о своей Алевтине.
Она была идеальной для того, чтобы исчезнуть так, как мне нужно. Слабая, но верная жена. Аля любила меня всей душой. Эта дурочка готова была принести себя в жертву, ради того, чтобы я не потерял своё кресло, свой статус, чтобы наши сыновья не вылетели из учебного заведения.
И она согласилась. Это было предсказуемо и даже слишком легко.
Я мог бы вытащить её. Мог бы устроить дело так, что она даже условного срока не получила бы. Но зачем? Аля давно мня раздражала. Тихая, вечно услужливая, любящая, вечно интеллигентная… Размазня, а не женщина. Да ещё постарела. Зачем она мне?
Зато сейчас я просто и спокойно сидел и наслаждался этим моментом.
Теперь всё будет по-другому. Я могу жить так, как мне хочется. Без Али. Без её планов на совместный отдых, обязательные походы в гости к друзьям.
На встречи иногда нужно приходить с супругой, но Аля давно меня раздражала своим видом. Вроде и холёная, ухоженная женщина, но ей уже сорок пять лет! Все мои партнёры и коллеги давно развелись и женились на молодых моделях. Чем я хуже? Я заслужил.
Был ещё вопрос с детьми.
Дети.
Но они давно покинули гнездо.
И кто из них вообще вспомнит о матери, когда узнают, что она за решёткой?
У них другие интересы – девочки, тачки, вечеринки, учёба, потом карьера и самое главное, чтобы я всё время пополнял их счета.
А мать… Им давно нет до неё дела.
Мальчишки выросли и звонили редко. Да и то обычно по одному вопросу – папа, подкинь ещё деньжат.
Да и пусть всё так и остаётся!
Дети – сами по себе.
Я – сам по себе.
А Аля… Я не собирался носить на себе бремя её существования.
Алевтина – она мне больше не жена, а просто тень из прошлого. Пустое место, которое теперь займёт только моя новая любимая женщина
Моя Инна.
Инна Романовна Разводилова – вот кто по-настоящему стоит того, чтобы думать о ней.
Она молода, красива, умна и хитра.
С ней я буду не просто счастлив, я буду жить по-настоящему.
Мы будем летать на отдых на лучшие курорты планеты, пить самое дорогое шампанское, жить по-настоящему роскошно. Это Аля вечно выбирала какие-то интеллигентные курорты, всё тянула меня по театрам, на оперу тащила. Нет, я сыт по горло такой скучной жизнью. Я хотел драйва, хотел ощутить все грани и остроту жизни с настоящей женщиной.
Я куплю своей Иннушке тот бриллиантовый браслет, о котором она мечтала. Пусть весь мир увидит, что я влюблён.
Я улыбнулся. Улыбнулся до боли в челюсти, но мне было плевать. Я чувствовал, как кровь забурлила в жилах, а дыхание участилось. Я по-настоящему наслаждался этим моментом, чувствовал, что моя свобода от брака с этой надоевшей мне женщиной уже близка.
Что ещё нужно для счастья? Я всегда получал то, что хочу. Моё будущее будет только моим. И разделю я его с Инной.
Аля, прости. Конечно, ты сделала для меня многое. Ты думала, что своим поступком спасёшь меня, что это единственный способ поддержать меня, показать свою любовь… Дурочка.
Она даже не понимала, насколько она была для меня бесполезна. Она не только сдала себя, она помогла мне вырваться из брака с ней и начать новую жизнь.
Я избавлюсь от неё, и в будущем её тень будет только прошлым, которое я никогда не вспомню.
Пора окончательно развязаться с этим балластом.
Как только будет озвучен приговор и Аля окажется в тюрьме, я сразу подам на развод. И всё имущество будет моим и наших детей.
Аля для нас – прошлое.
Пришла смс-ка на телефон.
Инна писала, что уже готова и ждёт, когда приеду за ней.
Мы поедем ужинать в ресторан.
Инна – полная противоположность Али. Она такая решительная, дерзкая, яркая. Не боялась своих желаний. И я готов был бросить весь мир к её ногам. Инна – настоящая женщина. И вот я, почти свободный, наконец, смогу пожить для себя с этой прекрасной женщиной.
Отправил ей сообщение, что скоро буду и что люблю её.
Она ответила, что целует меня нежно и тоже любит своего котика, то есть, меня.
Потом я отправил сообщение своему адвокату. Завтра мне нужно будет поговорить с ним, прояснить детали с разводом.
Всё будет чётко, как по нотам.
Аля останется в тюрьме, и я постараюсь сделать так, чтобы она была там как можно дольше, если не навсегда.
Тюрьма ломает и калечит людей – физически и психически.
Она ведь может случайно убить соседку по камере.
Или у неё в вещах найдут запрещённые предметы…
Вариантов много, чтобы она осталась там на весь остаток жизни. Я очень хорошо подумаю над этим вопросом.
А сам я буду жить так, как всегда мечтал. Как мужчина, который сумел победить и переломить ход судьбы.
Прости Аленька, но ты останешься в моей памяти как неудачная ошибка молодости.
* * *
– АЛЕВТИНА —
Я сидела на скамье в серой комнате для посещений в СИЗО.
Стиснула зубы и сжала руки в кулаки.
Пальцы, которые ещё недавно были с маникюром, были ухоженные, холёные, теперь нервно терзали края тюремной рубашки, и выглядели соответствующе.
От плохой воды кожа сухая, подушечки пальцев потрескались. Появились заусенцы, которые я нервно откусывала, потом они кровили и болели (не хватало панариций заработать). Ногти тоже теперь были далеки от совершенства.
Я уже немного привыкла к холодной камере, к отголоскам шагов по коридору, к металлическим дверям и строгому блеску стальных решёток.
Но я никогда не привыкну к этой пустоте.
К тому, что мне никто не пришёл. Ни адвокат, который должен был появиться по обещанию Демида. Ни мой муж. Ни дети, о которых я, дура, думала хорошо. Думала, что мои мальчики кинутся ко мне на помощь, когда узнают, что меня хотят посадить.
Всё, что осталось, – это стены, тишина и не очень доброжелательные соседки. Но как я уже узнала, мне ещё повезло. В некоторых в камерах сидели настоящие психопатки, обозлённые на весь мир женщины, от которых, действительно стоило держаться подальше.
И ещё одно: ожидание и незнание, что происходит вокруг меня, убивало.
Часы тянулись, как вечность.
Когда в коридоре появились шаги, я сжалась. Напряглась. Взмолилась.
Я думала, что это адвокат. Или Демид. Или мои сыновья.
Но я ошиблась.
Это была Анна Петровна. Соседка, с которой я здороваюсь каждый раз, проходя мимо её квартиры. Как же давно я её не видела. Как давно не было тех простых, но таких нужных разговоров, когда я заходила к ней, приносила лекарства, помогала с продуктами. Я часто думала, что она мне как вторая мама.
– Али, – её голос прозвучал мягко и тревожно, как всегда.
Но в этих словах я почувствовала что-то новое. Силу.
Пожилая женщина, неуклюже опустилась на жёсткий стул, передала мне пакет, едва не роняя его. Её взгляд был полон сочувствия, но и какой-то странной решимости.
– Анна Петровна… что ты… что ты здесь делаешь? – я не смогла скрыть растерянности в голосе. Я сжала пакет, не в силах сдержать эмоций. Я ждала кого угодно, только не её.
– Привезла тебе, что нужно. Деньги, вещи. Я не могла сидеть сложа руки, когда ту… здесь, – она покачала головой, оглядев меня. – Когда такие беды с человеком, нужна поддержка, Аленька. Ты мне не чужая. Ты всегда помогала мне, а теперь я пришла к тебе вернуть добро. Все вещи проверили. Убрали, что нельзя проносить, а всё остальное – твоё.