Limbo

Глава 1

В поисках подлинного

В классе было тихо. Слишком тихо. Но тишина вокруг не могла заглушить грохот внутри. Я сидел у окна, наблюдая, как солнечные лучи пробиваются сквозь тяжёлые облака, рассекая небо, словно кто-то сверху пытался разрезать этот мир ножницами.

За моей спиной одноклассники вели свои пустые разговоры – фоновый гул, неотличимый от белого шума. Будто телевизоры, включённые на разные каналы, спорили друг с другом о бессмысленном.

–Это всё спектакль, – сказал Голос. – Никто из них не живёт по-настоящему. Просто читает реплики с бумажек.

Я не ответил. Просто продолжал смотреть в окно. Мир за стеклом казался более реальным, чем всё, что происходило в классе.

Я давно не спал нормально. Ночи превратились в затяжные тени, где мысли крутились, словно слипшаяся в комок VHS-плёнка. Каждый вечер был как падение в бездонную пропасть, а каждое утро – насильственное пробуждение.

Иногда мне казалось, что трещины во мне слишком заметны. Но никто не замечал. Мысли метались в поисках хоть одной живой души вокруг, но натыкались только на пластиковые улыбки. В реальности я стеснялся даже смотреть на людей. Потому что любой взгляд мог увидеть то, что я сам хотел бы скрыть. Пустоту.

На доске учительница что-то объясняла, но её голос звучал, как замедленная кассета – чужой, стерильный, ненужный.

–А знаешь, что хуже всего? – Голос зевнул. – Ты ведь притворяешься, будто всё это тебе надо. Формулы, даты, лица, оценки. Хах. Смешно. Ты – никто здесь. Даже для себя.

Он был прав. Иногда мне казалось, что я живу чужую жизнь. Что я просто фигура в расписании, строчка в списке, пустой контейнер.

После школы я приходил домой и чувствовал… нет, не одиночество. Скорее, отсутствие – как будто я ушёл сам от себя. Я не смотрел фильмы, не играл, не учился. Я просто сидел, глядя на экран, пока мир за окном тускнел. Про авиакатастрофу я думал редко, но, когда вспоминал – это не вызывало слёз. Только онемение. Словно чувство горя застряло где-то между рёбер и не могло выбраться.

Иногда я лежал в ванне по два часа, представляя, как одноклассники смеются, целуются, живут. А я – нет. Меня как будто и не было.

–Им не до тебя. Никогда и не было. Ты – пустое место. Хочешь, я напомню, сколько раз ты уже это слышал?

Хватит… – прошептал я вслух.

Люди в школе… они казались мне пластиковыми.

Поверхностные «друзья», одноразовые улыбки. Когда звонок звонил, связь обрывалась, как оборванный провод.

Но среди них была она. Юка. Я не знал её по-настоящему. Может, и не хотел. Мне нравился её образ – как она бросала волосы за плечо, оставляя едкий шлейф вишни, как смеялась на переменах. Я знал, что не влюблён в неё – я влюблён в возможность быть рядом с кем-то, кто светится. Даже если этот свет фальшивый.

Вечером, в своей полутора спальной клетке, окружённый подушками, я думал: может, и не существует никаких чувств. Ни любви, ни радости, ни боли. Всё это выдумки. Или, может, у других оно есть, а у меня – нет.

– Ты просто устал. Знаешь, чего ты хочешь? Не счастья. Ты хочешь, чтобы тебя наконец поняли.

Я кивнул. Самому себе. Или Голосу. Уже неважно.

– Но этого не будет. Никогда.

Я лёг на спину, уставился в потолок и прошептал:

– Я не могу так больше.

Глава 2

Значимость настоящего

Школа текла, как мутная река. Те же звонки, те же лица, те же разговоры ни о чём. Порой казалось, будто я застрял во временной петле, как в плохом фильме – всё повторяется, а выхода нет.

Я сидел у стены, снова один, пока вокруг шумела перемена. Лица мелькали – без фокуса, без смысла. Пока вдруг я не заметил его.

Новый парень. Сел на заднюю парту. Не сказал ни слова. Даже взгляд у него был… не здесь. Как будто он смотрел сквозь людей. В его глазах я увидел нечто знакомое – пустоту. Густую, как туман. На коленях у него лежала потрёпанная книга в тёмной обложке. Он машинально гладил пальцем корешок, не читая.

– Не думай, что вы похожи, – пробормотал Голос. – Ты не интересен даже самому себе, а он хотя бы молчит красиво. И книжку читает.

Я проигнорировал. На этот раз.

Взгляд скользнул по классу – и наткнулся на неё. Юка. Смеялась с подругами, откинув волосы. Запах вишни – густой, сладкий, почти приторный – ударил в нос, как пощёчина. Этот жест, этот свет… Он снова ударил по пустоте внутри. Идея признания вспыхнула с новой силой.

Подарок. Шанс…

Она нравилась мне давно. Не только внешне – хотя и этим тоже: высокая, стройная, с лицом, будто сошедшим с обложки журнала. Но притягивало другое – её странность, эта замкнутость. За безупречным, почти кукольным образом чувствовалась какая-то глубокая рана. По разговорам с её единственной подругой я знал: близких людей у Юки почти нет. Только старший брат где-то далеко. Она не умела делиться сокровенным, даже простое «привет» или «пока» давалось ей с трудом, чаще она просто молча уходила. С подругой общалась поверхностно, будто играла роль – ту самую «идеальную Юку», в которой не было ни капли настоящей. Эта двойственность – внешний лоск и внутренняя потерянность – сводила с ума. Может, подарок… признание… станут мостиком к той, настоящей, что прячется за духами и улыбкой? Может, я смогу её увидеть?

На следующий день я принёс валентинку. Сделал её сам – из серебристой бумаги сложил коробочку-оригами, нарисовал четыре красные розы. Внутри: записка, шоколадка и киндер-сюрприз. Всё это – в маленьком подарочном пакете.

Я подошёл к ней на перемене. Поймал момент, когда она осталась одна. – Юка. Это тебе.

Она удивилась, даже слегка взвизгнула. Вишнёвый шлейф стал ещё интенсивнее.

– Ты чё, серьёзно!? Заче-е-ем!?! Блииин… ух ты, тут шоколадка, которую я хотела попробовать! И киндер? Ого. Спасибо тебе огромное!

Она рассмеялась, и на секунду мне показалось – всё получилось.

Но через пять минут она спрятала пакет в рюкзак и ушла к подругам. Остаток дня – не взглянула ни разу. Лицо – каменное. Ни намёка на то, что что-то произошло.

– Видел? – прошептал Голос. – Тебя хватило на пять минут. Словно дешёвые духи выветрилcя.

Внутри коробочки была записка: «Мне трудно сказать это в лицо. Но ты мне очень нравишься. Я хотел бы встречаться с тобой. Если это возможно».

Вечером она написала. Сообщение было длинным, с опечатками, будто наспех:

«Короче я засела в комп, забыла написать. Спасибо большое за подарок, реально приятно. Открытка оч красивая, я офигела когда развернула. Я правда не поняла, поч 4 цветка? типа ты меня хоронишь уже? В киндере угарный осьминожек попался. Насчет признания я сразу скажу что нет, потому что я не готова ни к каким отношениям и типа я уверена это никак на нашу дружбу не повлияет ну или надеюсь. Не обижайся, всё норм, я бы любому в таком случае отказала бы»

Я просто смотрел на экран. Ни одной эмоции. Ни злости. Ни боли. Ни удивления. Только та же знакомая пустота, разлитая внутри. Я закрыл диалог. Через пять минут:

«Блииин, чё за игнор?!!»

«Я же нормально сказала…»

«Ладно. Молчи.»

– Ну что, герой. На этом роман окончен. Теперь можешь вернуться к своей вечной тишине. – Голос не был злобным. Скорее – уставшим. Как будто это уже не первое признание, не первый отказ, и не первая ночь, которую я проведу, уставившись в потолок.

Я лёг. В груди было пусто. Как будто выключили свет в комнате – и никто не собирался его включать. Но тело будто протестовало против этой пустоты. В груди сжалось странное, навязчивое желание – обнять кого-то. Крепко. Прижаться. Но кого? Лица мелькали в голове: одноклассники – чужие, родители… Я резко отвернулся, вжавшись лицом в подушку. Кого я вообще могу представить рядом? Никого. Я схватил вторую подушку, прижал её к груди изо всех сил, зарывшись лицом в набивку. Холодная, безжизненная ткань. Не то. Совсем не то. Но хоть что-то. Я так и заснул, обняв подушку, как утопающий обнимает соломинку.

Через несколько дней я подошёл к Канеки. Не то чтобы я верил, что это что-то изменит. Просто… молчание стало слишком громким.

Он сидел на своём месте, снова с той же потрёпанной книгой. На нём была простая белая рубашка, не заправленная поверх обычной футболки, и широкие джинсы. Парень достал из кармана джинсов леденец на палочке, развернул и сунул в рот.

– Эй. Ты ведь новенький? – спросил я.

Он кивну без улыбки и вынул леденец.

–Я Юки.

– Рей Канеки, – сказал он. Его голос был ровный. Глубокий. Не подростковый, как у других. Он сунул леденец обратно в рот.

Сначала мы просто сидели рядом. Молча. Он читал свою книгу, я смотрел в окно. Но в этой тишине было больше понимания, чем в сотне фальшивых разговоров с другими.

– Как тебе тут?

Он отложил книгу и подумал. Леденец хрустнул на зубах.

– Никак.

– Ладно…

На переменах мы гуляли вокруг школы. Разговоров было мало. Но когда они были – они были настоящими. Он также иногда делился леденцами.

– Мы учимся ради оценок, которые не имеют значения. Чтобы потом работать на работе, которую ненавидим. А потом – умереть, не поняв, зачем всё это.

–Я молчал. Внутри было эхо: да…

Слушай, он ведь говорит почти то же, что и я. Но ты его почему-то слушаешь. Забавно – заметил Голос.

– А ты сам что хочешь?

Он достал из кармана новый леденец, развернул его и подумал.

– Подлинного. Что бы это ни значило. – Посмотрел прямо на меня. – То, что не фальшивит. Не играет. Найти и держаться за это.

Я не знал, что сказать. Может, потому что сам не знал, чего хочу. Его слова были просты, но врезались глубже, чем все философские рассуждения Голоса.

Однажды мы сидели в парке после школы, и он внезапно сказал, глядя на закат:

– Всё, что не подлинно – должно быть отброшено. Как шелуха.

– А как определить, что подлинно? – спросил я. – Как понять?

Он не сразу ответил, а затем медленно произнёс, обсасывая последние крошки леденца:

– Это то, что остаётся, когда всё остальное рушится. Люди, которые не уходят. Мечты, которые не сгорают дотла. И… та тишина, которая не пугает, а даёт покой. Которая не требует бежать или кричать.

Мы замолчали. Я почувствовал, как, между нами, не просто тишина, а пауза с весом. В ней было больше правды, чем в любых словах.

Я посмотрел на него. Он смотрел в небо, где на закате гасли последние краски.

– А если ничего такого нет? Ни людей, ни мечты, ни тишины… кроме пустоты?

Он чуть усмехнулся, коротко и беззлобно.

– Тогда ты ещё не дошёл до подлинного. Или не узнал его, когда встретил. Ищи. Или жди. Другого варианта попросту нет.

Глава 3

Подпольный клуб

Школьные коридоры были как ульи: шумные, душные, и все будто знали, куда лететь и что делать. Все, только не я. В такие дни я избегал людных мест, прятался в раздевалке на первом этаже. Там собирались те, кому некуда было деться. Те, кто не хотел «быть частью».

Тишина там была тяжёлой. Пропитанной потом, запахом дешёвых одноразок со вкусами клубники, персика и химозной мяты. Воздух стоял липкий, как будто дышишь через вату. Мы сидели по углам, не разговаривая. Рей листал свою вечную книгу – беззвучно, страницу за страницей. На его лице не отражалось ни эмоции. Он просто читал, как будто искал в знакомых строчках что-то новое. Я просто смотрел в пол. В голове гудело от шума, который я оставил за дверью, смешанного с навязчивым шепотом Голоса: «Вот твоя компания. Отбросы общества. Ты идеально вписался».

И тогда появился он. Такуми.

Смешной, неухоженный, громкий. Его появление всегда было как авария. Он волок за собой рюкзак, из которого торчали банки с энергетиками. Рыгал, пинал скамейки, делал шоу. Не для кого-то конкретного – просто потому, что мог.

– Жалкий, – сказал Голос. – Но ведь ты и сам такой. Просто чище кажешься снаружи.

Я промолчал.

Такуми начал изображать насмешки. Потом, внезапно, громко сказал:

– А вон тот, в углу – гей.

Он говорил про меня. Смотрел прямо на меня. Улыбка была мерзкая, как у человека, который не понимает, что такое боль.

– С чего ты это взял? – спросил я, голос прозвучал ровнее, чем я ожидал.

– Да ты лицом похож.

– Вот он. Вот твой спусковой крючок. Давай, покажи им, кто ты на самом деле.

Я встал. Подошёл. И вмазал ему.

Всё случилось слишком быстро, но он не упал. Только округлил глаза. Кто-то встал, кто-то замер. Воздух сгустился. Он замахнулся – и попал прямо в нос. Я почувствовал, как нос заливает кровь. Лицо защипало. Но в этот момент я не отступил. Эта боль была настоящей. Она пробила онемение.

Я ударил его снова. Под дых. Затем ещё раз. Уже в висок. Он зашатался. Я повалил его на пол и начал бить. Не потому, что хотел победить. Потому что больше не мог сдерживать себя. Потому что этот грохот кулаков по плоти заглушал грохот в моей голове. Потому что это был единственный способ почувствовать что-то, кроме пустоты.

– Вот оно, – Голос шептал, восторженно. – Вот твоя настоящая суть. В ярости ты – настоящий. Чувствуешь? Это сила. Это жизнь!

Я не знал, сколько прошло времени. Только когда руки затекли, а его лицо перестало дёргаться, я остановился.

Дышал тяжело, через рот. Кровь капала с подбородка на пол. На секунду, тишина. Все просто смотрели. Я встал. Руки дрожали. Пальцы были в крови. Я почувствовал, как возвращается онемение, холодное и знакомое, смывая адреналин. Как будто кто-то выключил свет. Рей смотрел молча из своего угла, не вставая. Потом сказал, его голос был таким же ровным, как всегда:

– По-моему, это того не стоило. Обращать внимание на второстепенного персонажа – низко. Пустая трата энергии и времени.

Я посмотрел на него, вытирая кровь с губ тыльной стороной ладони.

– Я не контролировал себя. Лучше так… чем на ком-то важном. – Слова вышли хрипло.

– Ты псих, – констатировал он. Но не осуждающе. Почти с уважением. Как будто видел в этом какую-то свою логику.

На удивление, ничего не случилось. Ни учителей, ни разборок. Такуми исчез. Как будто его никогда и не было. Как будто и драки не было.

Но внутри меня осталось чувство… не победы. А той же пустоты. Только теперь она была горячей и липкой от крови. Как будто я разбил зеркало, но всё, что увидел в осколках – себя. Искаженного. Злого. Пустого.

Глава 4

Одиночество в праздник

Зима пришла не вовремя. В школе висели кривые бумажные снежинки, пахло линолеумом и кислым чаем. Никакого волшебства, только обязательная программа: «вечеринка» перед каникулами. Кто-то таскал чайники, кто-то настраивал колонки. Учителя улыбались так как будто от этого зависела их зарплата. Все кричали, толкались, изображали оживление.

Лишь я – нет.

Сидел один. За дальним столом. Пластиковый стакан с теплой газировкой казался инородным телом в руке. Канеки – рядом, но как тень. Он листал свою вечную книгу, не поднимая глаз на суету. Экран его телефона, лежащего рядом, вспыхивал лицами, танцами, мемами. Его лицо оставалось каменным. Даже не казалось, что он смотрит – просто убивал время механическим скроллингом1.

– Ты когда-нибудь задумывался – спросил я, голос прозвучал громче, чем хотелось в этом шуме, – какой у нас класс? Настоящий?

Он даже не моргнул. Перевернул страницу.

– А у нас он был? – спросил он наконец, не глядя. Прозвучало не как вопрос, а как констатация факта. Он встал и ушёл. Просто так. Без «пока», растворившись в толпе у выхода.

Я остался. Не потому, что хотел. А потому, что уходить одному сейчас – значило признать поражение громче любого слова.

Зал наполнился музыкой. Танцы начались. Люди смеялись, свет мигал. Всё вокруг напоминало плохой сон. Как будто я попал в чужую пьесу. Все роли уже распределены. Моей в ней не было. Я видел только маски: вот «душа компании» скачет, вот «скромница» хихикает, вот «умник» важно кивает. Пластиковые фигуры в предновогоднем спектакле.

Я подошёл к одной из девочек. Она дружила с Юкой.

– Сколько вы собираетесь ещё тут панировать? – спросил я, сам не понимая, зачем лезу.

– Без понятия, – бросила она, скользнув взглядом по мне и тут же отвернувшись к подруге.

И появилась она. Юка. Улыбнулась. Натянуто. Не мне, а той самой подруге. Взяла её за руку и исчезла в мельтешении тел и мигающего света. Ее вишневый шлейф смешался с запахом пота и газировки.

– Видел? – Голос прошипел прямо в ухо, едкий и такой знакомый.

– Даже в праздник ты лишний. Декорация. Фон без смысла.

Я стоял, как идиот. Желание раствориться, исчезнуть, стало физическим, сжало горло. И я вышел.

Снег хрустел под ногами. Было тихо. Холод пробирал до костей. Но эта тишина была настоящей. В отличие от всего, что оставил за спиной. Даже дышалось легче.

Дома было пусто. Я снял куртку и не раздеваясь, лег на кровать. Потолок казался особенно высоким, давящим. И тогда накрыло. Смех, мигающий свет, Юка с её натянутой улыбкой, Канеки, ушедший без слов… Всё смешалось в клубящийся хаос за закрытыми веками.

Неужели всё это реально? – билось у меня в висках. Неужели они не чувствуют этой фальши? Неужели им правда весело в этом грохочущем цирке?

И тогда он заговорил. Не Голос – Тень. Впервые так четко, ледяным резцом прямо в центр сознания. Не звук – мысль, возникающая из ниоткуда:

«Счастье? Иллюзия, Юки. Химия мозга и социальная договорённость. Посмотри на них: они прыгают под грохот, имитируя восторг, потому что так положено. Потому что боятся признаться: завтра будет такой же серый день, как вчера. Вся их суета – бег на месте. Продолжение рода? Накопление вещей? Мимолётные вспышки удовольствия?

Пыль. Исчезнешь ты – исчезнет и твоя "радость", и твоя "боль". Нет судьи. Нет цели. Хаос – единственный правитель. Ты – частица. Шумная, но ничем не значимее остальных.»

Слова Тени не пугали. Они ошеломили. Это была не угроза – диагноз. Точно поставленный укол в самую суть. Я вцепился в подушку, чувствуя, как волна ледяного отчаяния медленно, неумолимо накрывает с головой. Он прав. Абсолютно. Всё это бессмысленная возня. И я часть всего этого.

Глава 5

Смерть – это выход

Вечер затягивался сизой дымкой. Я сидел на полу в почти пустой квартире Канеки, спиной к стопке книг, и бессмысленно водил пальцем по пыльному линолеуму. Воздух был густым от запаха старой бумаги и сладковатой химии его леденцов. Рей сидел напротив, поджав ноги, и грыз очередную конфету. Его вечная книга лежала рядом, заброшенная. Внезапно он отложил огрызок палочки и посмотрел на меня прямо.

– Депрессия – сказал он, его голос был ровным, как поверхность льда. – Интересный грех. Не в списке семи смертных грехов официально, но, по сути, самый главный. Уныние. Отказ от жизни. Грех против самого факта существования – Он хрустнул льдинкой на зубах. – Люди его боятся признать больше других. Гордыню, гнев, похоть – проще. А вот признать, что просто не хочешь быть… Это стыдно. Неприлично – Он пристально посмотрел на меня. – Ты в ней живешь. Удобно?

– Удобно? – Я пожал плечами, не отрывая взгляда от пыли на полу. – Это как… дышать спертым воздухом в закрытой комнате. Привыкаешь. Не замечаешь, пока не начнешь задыхаться. А грех… Какая разница? Я и так давно не живу. Разве мертвец может грешить?

Пустота – следствие. Грех – в выборе. В упорном нежелании искать выход. В комфорте страдания. Тебе нравится быть жертвой? Чувствовать себя разбитым? Это же проще, чем пытаться что-то изменить. Проще сказать «все бессмысленно», чем искать свой смысл, пусть крошечный. Ты грешишь ленью духа, Юки. Ленью жить по-настоящему.

– По-настоящему? – Я поднял голову, чувствуя, как в груди закипает знакомая горечь. "Это как? Как они?" Я махнул рукой в сторону окна, за которым мерцали огни города. "Бегать по кругу? Покупать, потреблять, улыбаться фальшиво? Или искать острых ощущений, чтобы хоть что-то почувствовать? Это твое «по-настоящему»? Альпинисты, лезущие на Эверест, где каждый шаг – шаг в пропасть? Гонщики, выжимающие три сотни на мокром асфальте? Это жизнь? Или просто… замаскированное желание умереть?"

Рей кивнул, уголок его рта дрогнул в подобии усмешки.

– Ближе. Очень. Многие именно так и делают. Грех самоубийства слишком очевиден, слишком осуждаем. Обществом, религией, собой. А вот найти способ… где смерть возможный побочный эффект? Где можно сказать: «Я просто жил на полную! Искал адреналин!»? Это социально приемлемо. Почти героично. А по сути – та же тяга к небытию. Только с красивой оберткой. Риск их способ крикнуть в пустоту, не произнося слов. Спросить у судьбы: «Забрать меня сейчас? Или дашь пожить еще чуток?»"

Я съежился, прижавшись спиной к прохладным корешкам книг. – Значит, я хоть честен. Не лезу на горы. Не гоняю. Просто сижу тут. В своей пустоте. Жду… не знаю, чего. Конца?

– Честен? Или просто ленив до крайности?" Он встал, его тень упала на меня. "Даже на рискованную игру с судьбой сил нет? – Он подошел к завалу книг у стены и начал рыться, перебрасывая потрепанные тома.

– Нет. Ты не хочешь умирать. Не по-настоящему. Иначе ты бы уже… не сидел тут. Ты хочешь перестать страдать. Это огромная разница. Адреналиновые наркоманы ищут чувств. Ты – избавления от чувств. От боли пустоты. Но избавление – не обязательно смерть. – Он вытащил потрепанный журнал по психологии, листал его, пока не нашел нужную страницу.

– Есть состояния… пограничные. Где боль притупляется, но искра еще тлеет. Где человек зависает. Не живой, не мертвый. Как будто в… Лимбо. Помнишь, в старых учениях? Преддверие. Ни рай, ни ад. Просто… ожидание.

– Лимбо? – Я горько усмехнулся. —Звучит как моя квартира. Или эта школа. Или вот здесь, сейчас.

– Читай – он протянул мне журнал, тыча пальцем в статью – Про состояние глубокой депрессии. Про то, как человек отгораживается от мира. Как одиночество становится не врагом, а… убежищем. Единственным знакомым местом. Там пишут – это опасно. Затягивает. Как болото. Чем дольше в нем, тем меньше сил выбраться. Но… это не смерть. Это заморозка – Он посмотрел на меня, его взгляд был острым, как скальпель. – Ты в Лимбо, Юки. И тебе там… почти комфортно. Почти. Но искра еще есть. Иначе зачем ты здесь?

– Не знаю – мой голос прозвучал глухо, откуда-то из-под пола. – Наверное, просто… некуда больше идти.

– Пойдем – сказал он резко. – Воздух провонял книгами и моими леденцами. Пройдемся.

Мы вышли на улицу. Поздний вечер впился в лицо холодом. Фонари бросали желтые, дрожащие круги на тротуар. Мы шли молча, шаги гулко отдавались в промерзлом воздухе. Прошли мимо электрощитовой будки на углу, сплошь исписанной граффити – сердцами, именами, матерщиной. И вдруг – посреди этого хаоса – крупные, неровные, выведенные черной краской буквы:

СМЕРТЬ – ЭТО ВЫХОД!

Восклицательный знак торчал как нож.

Мы остановились как вкопанные. Я смотрел на эти слова, чувствуя, как что-то сжимается внутри. Не страх. Не согласие. Пустота, колотая этим черным лезвием.

– Ну вот… – прошептал я, не отрывая взгляда. – Прямо и честно. Без гор, без гонок. Просто… выход. Как дверь – Я повернулся к Канеки. Его лицо в полутьме было нечитаемым. – Это и есть твое "подлинное"? Вот она, истина, намалеванная на ржавом железе? Кто-то дошёл до сути и решил просветить мир?

– Возможно – его голос был холоден, как ночной воздух. – А возможно – просто крик боли. Или провокация. Или глупая выходка – Он сделал шаг к будке, разглядывая надпись.

–Выход – интересное слово. Выход куда? В небытие? В иную реальность? В избавление от боли? Для того, кто это написал, это мог быть единственный видимый выход из своего Лимбо. Из своего болота – Он отшагнул назад. – Но это его путь. Его выход. Его отчаяние. Не твое.

–А почему не мое? – Голос сорвался – Разве моя пустота… не такая же? Разве я не в том же болоте?

– Потому что ты злишься, Юки! – он резко обернулся ко мне. Его глаза в тени казались черными. – Когда тебя задели – ты бьешь. Когда увидел эту надпись – ты заговорил, спросил. В Лимбо настоящем нет злости. Нет вопросов. Там только тихая, бесконечная пустота. Ты еще не сдался. Ты бьешься. Ты ищешь. Даже если ищешь только подтверждения своей тоски. Ты еще не дошел до той черты, где единственным словом на стене остается "Выход". У тебя еще есть… леденцы. И книги. И моя убогая квартира – Он повернулся и зашагал прочь. – Идем. Холодно. И твоя пустота никуда не денется, успеешь еще с ней помедитировать.

Я бросил последний взгляд на черные буквы.

– Выход… Но куда? И что там? Небытие? Или просто… другая боль?" – пронеслось в голове. Я догнал его. – А что там, в той статье… про Лимбо? Что в ней еще сказано?

Мы шли, и его голос доносился чуть впереди, глуховатый:

–Много чего. Про то, как оно затягивает. Как начинает казаться единственно безопасным местом. Как мир снаружи кажется слишком громким, слишком ярким, слишком… требовательным. А в Лимбо – тихо. Пусто. Предсказуемо. Как в коконе. И разорвать его… страшно. Ведь неизвестно, что там, снаружи. Может быть свет. А может – еще больший ад – Он бросил взгляд через плечо. —Рискнешь узнать?

Я не ответил. Шаги гулко стучали по тротуару. В голове пульсировало: "Смерть это

выход!", "Лимбо", "Кокон", "Рискнешь?". Мы уходили все дальше, оставляя за спиной ржавую будку с ее мрачным посланием. Оно оставалось на своем месте – черное, резкое, предлагающее единственный, окончательный ответ на вопрос, который только начал обретать форму в моей пустоте.

Глава 6

До Колледжа как до Рая

*ОТ ЛИЦА КАГАМИ*

Солнце било в окно раздевалки, подчеркивая каждую пылинку, витающую в воздухе. Я сидела на скамейке, теребя подол юбки, а в рюкзаке у ног лежал тот самый маленький серебристый пакетик. Он казался тяжелее, чем был на самом деле. Горячим. Как какая-нибудь улика на месте недавно совершившегося происшествия.

Юми сидела рядом, молча копаясь в своем рюкзаке. Тихая, спокойная, моя единственная… ну, скажем так, стабильная точка в этом школьном хаосе. С ней не надо было играть в «идеальную Юку». Мы могли просто молчать. Сегодня это молчание было мне особенно нужно, но и.… мучительно. Я чувствовала, как слова подступают к горлу, жгучие и неудобные.

– Юми… – мой голос прозвучал странно громко в тишине раздевалки. Она повернула ко мне своё спокойное лицо, вопросительно подняв бровь. Никакого давления. Просто ожидание. Это и дало мне сил продолжить.

Я наклонилась, достала пакетик. Бумага шелестела, слишком громко. – Вот… Юки… ну ты знаешь, тот тихий, который всегда у окна… он… подошел сегодня. Дал это

Юми взяла пакетик осторожно, как будто он мог быть хрупким. Ее глаза скользнули по нему, потом вернулись ко мне. – Ого. Подарок? – ее голос был ровным, без особых эмоций. Ни восторга, ни осуждения. Просто констатация.

– М-м.… – Я кивнула, чувствуя, как жар разливается по щекам. Не от смущения, нет. Скорее от неловкости всей этой ситуации. – Там… валентинка. Серебристая коробочка, сделанная оригами. И.… записка –

Юми молча развязала ленточку, заглянула внутрь. Я видела, как ее пальцы осторожно вытащили сложенную бумажку. Она не стала читать вслух, просто посмотрела на меня, понимающе. Этого взгляда было достаточно. Она знала, что там. Признание.

– И? – спросила она просто, откладывая пакетик на скамейку, между нами.

– И что «и»? – я фыркнула, стараясь звучать легче, чем чувствовала. Взяла духи из кармана, брызнула на запястье.

Вишня. Густая, сладкая, моя броня. – Я ему написала нет. Конечно, нет

Юми кивнула, как будто это было единственно возможным ответом. – Почему? – не любопытство, а.… попытка понять. Она всегда пыталась понять.

Почему? Вопрос висел в воздухе. Потому что Юки… он был фоном. Частью пейзажа у окна. Тихий, незаметный, с каким-то вечно отсутствующим взглядом. Приятно, конечно, что кто-то заметил. Лестно. Особенно его старания – коробочка, розы, даже тот киндер… мило. Но это все было… как его взгляд. Поверхностное. Он не знал меня. Настоящую. Никто не знал. И я не хотела, чтобы знали.

– Потому что… – я искала слова, не настоящие, а те, что звучат правдоподобно. – Потому что я не готова. Вообще. К отношениям. К этой… суете. К обязательствам. Мне и так хватает – Я махнула рукой, будто отгоняя назойливую муху. – К тому же… школа же. Скучно. Вот в колледже… – Я замялась, глядя куда-то поверх головы Юми. – В колледже, наверное, будет… больше возможностей. Люди другие. Интереснее. Сложнее. Там, может, и… найдется кто-то. Кто-то получше – пронеслись в голове кучка мыслей, но я не сказала это вслух. Звучало бы слишком жестоко. Хотя… правда?

Кто-то, кто не будет смотреть сквозь меня, а увидит… что? Я сама не знала, что хочу, чтобы увидели.

Юми снова кивнула. Молча. Она не спросила: «А что, если в колледже не найдется?» Она не стала утешать или говорить, мол Юки – милый парень и я зря. Она просто приняла мое решение. Как факт. Как погоду за окном.