Слёзы богини огня
Глава 1. Орлиный нос
В начале времён всё сущее было водой. Священная гагара Лула спустилась с Верхнего яруса, нырнула в бездонную глубину и принесла в клюве крупицу почвы. Крупица разрослась, и возникли леса, озёра и протяжённые Уральские горы – пояс Торума, который он бросил на землю, заковав в камень неистовых духов Нижнего мира.
В дикой труднодоступной местности в Средневековье организовали форпост Из-Кар1 на пути из Азии в Европу. Существовала легенда, согласно которой огненная богиня Най-эква полюбила земного юношу Намын-отыра – величавого богатыря, охранявшего неприступную крепость. Но отцу Нуми-Торуму2 её возлюбленный не пришёлся по нраву. Он обратил юнца в отвесную скалу Ванкырнёл, прозванную в народе Орлиный нос, возвышавшуюся над Северной Сосьвой. Узнав об этом, богиня огня долго плакала, и скорбные слёзы обращались в кварцевые кристаллы.
Ещё в конце девятнадцатого века в суровых краях оленеводы находили удивительной красоты минералы – слёзы Най-эквы, застывшие в камне, или, как их называли учёные, горный хрусталь. Это символ чистоты, сберегавший память земли. Кристаллы кварца формировались из вулканических пород и магмы, пробивавшихся сквозь пояс Торума.
Местные верили, что прекрасные камни хранят жизненную силу природы и дух самой Най-эквы, а добывать их – значит тревожить древних стражей. Боги не любят, когда кто-то становится свидетелем их слабости.
***
Эхо ударов молотка разносилось далеко и распугивало таёжных обитателей. Изредка звучало карканье недовольных ворон. Геолог Мирон Фролов сделал щели в основании скального выступа. В зубчатые отверстия заложил шашки тротила. Он задумывал масштабные работы. Здесь главное – не переусердствовать. Взрывная отбойка – дело, требующее предельной аккуратности.
– Вот чёрт! – выругался Мирон. Перчатка порвалась, и он оцарапал ладонь об острый край глыбы. Капля крови упала на серый булыжник, как невольно принесённая жертва. Геолог смахнул с высокого лба вьющуюся каштановую прядь. Светло-зелёные глаза внимательно осмотрели рваную рану.
Мирон достал походную аптечку, дезинфицировал порез и наложил бинт. Ругая себя за медлительность и неосторожность, он продолжил закладывать тротил. Приготовления закончены. Можно приступать. Но перед операцией глубокий вдох. Мирон всегда волновался на горячем этапе.
Взрыв потревожил вековой сон, как когда-то треск льда, покой Ичеры. Образовался широкий пролом. Естественные своды грота заставили рослого Мирона почтительно склонить голову. Из мрака пахнуло сырым грунтом и древностью – дыханием жестокого Куль-отыра3.
В воздухе парили едва различимые пылинки. Всё в зоне видимости покрывал странный тёмно-серый налёт.
Каменные стены испещрены неуловимо знакомыми, но чуждыми символами. Спирали закручивались, как водовороты Сосьвы. Рядом вытесаны стилизованные фигурки зверей – лосей с богатыми ветвистыми рогами; птиц с распахнутыми крыльями. Переплетавшиеся линии напоминали корни древнего кедра или жилы первозданной земли. Мерцали маленькие точки и кресты, словно отметины звёзд, упавших в подземелье. В центре живописной композиции выделялся силуэт могучего медведя.
Манившее неразгаданной тайной место так захватило Мирона, что он пробыл в тишине четыре часа, изучая архаичные письмена. Немые свидетели тысячелетий небольших размеров. Что пытались передать предки сквозь эпохи?
Мирон прикоснулся к мистической спирали, которую человеческая рука вывела задолго до возникновения современного общества. Кровь, проступившая сквозь тонкую повязку, осталась на камне. От скалы веяло холодом, но когда дрогнувшие пальцы дотронулись до образа медведя, Мирон ощутил тепло, которое так и манило потрогать ещё раз. Старожилы знали, что прикосновение к скульптуре или изображению хозяина тайги приносит как благословение, так и проклятие.
Геолог вдруг захотел оставить частицу громады себе на память. С минуту поколебался, думая, что поступает неправильно, но потом извлёк молоток и зубило, и аккуратно выдолбил рисунок медведя. Фрагмент понравился Фролову. Он понимал, что это загадочное послание – артефакт огромной исторической ценности. Следует отдать его для изучения. Но очень хотелось привезти сыну какой-нибудь необычный сувенир.
Конечно, Мирон осознавал, что это слабая попытка купить любовь и прощение ребёнка. Фролов редко появлялся дома, а Лёшка так хотел, чтобы папа больше времени проводил с ним. Времени, которого вечно не хватает даже для близких. Возможно, этот медведь – мифологический архетип силы и защиты, сблизит его с сыном.
Внезапно звуки, доносившиеся снаружи, исчезли. Внешний мир погрузился в вакуум. Свиристели забыли о песнях, ветер затих и, кажется, мятежное сердце перестало биться.
В пещере было душно. Но постепенно сюда сквозь низкий вход проник свежий воздух. В носу и горле щекотала пыль. Фролов громко чихнул, закрыв ладонью рот.
– Будь здоров, – пожелал Константин Казаков.
Темноволосый и коренастый, он значительно уступал в росте Мирону, поэтому не испытывал неудобств, когда входил в пещеру. Серо-зелёные глаза с любопытством и настороженностью сканировали пространство. Казаков шёл тихо, будто охотник, боявшийся спугнуть дичь. Он притронулся к гладкой холодной поверхности камня, хранившего энергию земли.
Мирон заметно удивился, когда увидел Казакова. Геолог кивнул, и, нахмурившись, спросил:
– Где вы пропадали? Вы должны были помочь мне с тротилом!
– Мы были рядом, – отвечал Константин. Глаза его сузились и блеснули в темноте, как цитрин. – Ты просто не заметил.
Следом за ним в ущелье вошёл Олег Зимин. Одежда болталась на тщедушном теле. Слишком молодой… Как тогда на Ичере… Лицо испещрено шрамами, оставшимися от оспы, перенесённой в детстве. Тусклый свет выхватывал очертания заострённых скул, глубокие впадины глаз, с равнодушием смотревшие в непреодолимую личную бездну. Олег выглядел бледным. Опять съел, наверное, что-то не то. Его часто мучили боли в желудке.
– Вот это да. Мы, кажется, открыли новое чудо света, – оглядываясь, протянул Олег. Он считался самым любопытным из группы. Необычные явления всегда занимали его пытливый ум. – Что это такое?
Мирон с трудом оторвал взгляд от загадочных узоров. Они завораживали, втягивая в незнакомый мир, существовавший задолго до городов и машин. Фролов взглянул на коллегу, который смутным силуэтом застыл перед ним. Блёклый солнечный луч искоса падал на сосредоточенное лицо, придавая ему пугающий вид. Фролов чувствовал, как по спине бегут мурашки, не столько от холода, сколько от осознания, что он прикоснулся к чему-то могущественному.
– Это петроглифы, – пояснил Мирон. Он видел похожие наскальные рисунки в Карелии на побережье Онежского озера. Там тоже были лоси и солярные знаки, венчал всё это Бес. Но здесь медведь – владыка места.
Мирон ждал реакции. Вопроса, возгласа удивления, даже скепсиса. Однако Олег равнодушно кивнул и уставился в темноту за спиной начальника. Губы Зимина дрогнули, он хотел что-то сказать, но изо рта вырвался только лёгкий вздох, показавшийся шелестом листвы. Тягучее безмолвие тревожило больше, чем любые слова.
– Для археологов здесь много работы, – сухо резюмировал Костя.
Его особо не интересовали исторические находки, волновало лишь, сколько за них заплатят. Алчная натура иногда толкала принимать поспешные решения, ставившие в опасное положение. Но и ему были присущи хорошие качества. Он помогал престарелым родителям. Мать его тяжело болела и нуждалась в дорогих лекарствах.
Казаков осматривал первобытную пещерную живопись, прикидывая, сколько можно получить за такое сокровище. Он коснулся мощных ветвистых рогов лося. Даже показалось, что по прохладной тёмно-серой поверхности каменной глыбы пробежала золотая волна искр. Костя быстро убрал руку, словно его ударило током.
– Странное это место, – безразлично пробормотал Олег.
– Когда-то здесь приносили кровавые жертвы – йир, – наиграно зловещим тоном проговорил Мирон и невесело усмехнулся.
В памяти всплыли обрывки легенды, рассказанной накануне отбытия в экспедицию Лахтиным – хозяином стойбища, на котором остановился переночевать Мирон. Согласно преданию, местная красавица отказалась выйти замуж за бога Курыка и ловко обманула его, подложив вместо себя собаку. С тех пор ханты совершали обряд жертвоприношения «девушка-собака». Во время действа пса наряжали в женскую одежду и возили по озеру на лодке. Семь раз объехав водоём, топили животное, даря невинную жизнь ненасытному Курыку. Кроме священного ритуала, каждый манси жертвовал божествам петуха, овцу, лошадь, оленя и быка.
– Не хотел бы я очутиться здесь сто лет назад, – буркнул Костя, вновь дотрагиваясь до высеченной в вечном камне фигурки, отдалённо напоминавшей лося.
Мирон посмотрел на товарищей. Их лица вдруг подёрнулись мутной плёнкой, будто ещё мгновение и они растворятся в густом таёжном воздухе. Опустив голову, Мирон увидел, что ни один из коллег не отбрасывал тени. Они не выглядели как люди, скорее как мис-хум4, принявшие облик знакомых. Только у него на пещерном полу лежала чёткая, тёмная тень.
Мирон шумно сглотнул. Комок в горле не исчез, во рту пересохло, и стоял неприятный привкус извёстки. Внезапное недомогание подкосило ноги, захотелось сесть прямо здесь, закрыть веки и не двигаться.
«Усталость» – убеждал он себя, отгоняя минутную хворь. Фролов не мог показывать слабину. Всё-таки он руководитель экспедиции.
Вдоволь налюбовавшись удивительным открытием – свидетельством прошедших тысячелетий, они стали собирать пробы породы. Мирон достал геологический молоток. Удары, осторожные, но уверенные откалывали камни у основания стены подальше от петроглифов. Звук металла был резким, чуждым заповедному месту.
Зимин и Казаков молча растаскивали большие куски в стороны, просеивали раскрошившуюся породу сквозь сита, стуча ими о ведро, и отбирали кварцевые кристаллы. Их пальцы в пыльных перчатках ловко выуживали из серой массы мерцающие обломки.
Прозрачный и гранулированный кварц особенно ценится в промышленности и широко используется для оптики, электроники. Из отдельных камней, чистых, как капля родниковой воды, с причудливыми вкраплениями или идеальными гранями получаются великолепные ювелирные украшения.
Работа шла споро, почти механически, но молчание коллег давило. Ни оживлённого обмена репликами («Смотри, какой экземпляр!» или «Осторожнее, здесь трещина!»), ни даже привычного ворчания Казакова. Только скрежет булыжников, шуршание сит, хриплое дыхание Мирона и далёкое эхо их собственных действий.
Фролов машинально оценивал находки: вот шпатовая друза, вот почти бесцветный кристалл-шестигранник, вот мутноватый, но с золотистым отблеском внутри халцедон. Каждый камень ложился в плотный матерчатый мешочек и снабжался биркой.
Рюкзак, наполненный породой и свёртками с образцами, сделался неподъёмно тяжёлым. Мирон с усилием водрузил его на спину, кряхтя под весом. Плечи сразу отозвались ноющей болью. Часть груза – более крупные, но менее ценные обломки породы, мешки с отсевом, инструменты – оставили в пещере, чтобы вернуться позже. Всё сложили аккуратной пирамидой в углу подальше от наскальных рисунков. В свете фонаря неустойчивое сооружение смотрелось нелепым чужеродным курганом на фоне таинственных символов.
Мирон бросил последний взгляд на дырку в сердце старинной композиции. Фрагмент тёплой иглой кольнул в бедро. Фролов сжал в другом кармане фальшфейер – твёрдый, обнадёживающе реальный цилиндр. Голос его, когда он заговорил, прозвучал глухо, отчуждённо, будто из соседней Вселенной.
– Пойдёмте, нужно вернуться на базу до темноты, – пробормотал Мирон.
Собственный тембр показался отзвуком бессилия и необъяснимого беспокойства, что висело в пещерном воздухе. Мирон первым направился к пролому, туда, откуда просачивался угасающий дневной свет, оставляя среди духов древности молчаливых коллег и тяжкий груз невысказанной тревоги. Пещера вздохнула долгим, сырым выдохом.
В висках гудело, а желудок сжимали неприятные спазмы. Пыль проникла везде. В лёгкие, мозг и даже в суставы просочилась. Но Мирон списывал дурное самочувствие на продолжительный недостаток отдыха. Он плёлся во главе, ощущая на затылке колючие взгляды товарищей. Он вспотел, несмотря на прохладу вечера. Слишком долго они пробыли в ущелье.
С приходом сумерек комары стали навязчивее. Мелкие жужжащие твари парили в воздухе, голодные, как проснувшиеся ото сна вампиры. Тонкий комариный писк раздражал. Фролов распылил репеллент, от которого почти не было толку. Он протянул баллончик коллегам, но те отказались.
Тропа уводила вглубь окутанных тайной просторов. Далёкие кроны деревьев тонули в хмурых облаках. Стволы елей облеплены лишайниками и мхом. Многовековая тайга тёмной громадой высилась над группой.
Мирон заметил большие и довольно отчётливые следы лося, напоминавшие, что геологи не одни в дикой глуши. Лес затаил дыхание, наблюдая за незваными гостями. Тысячи маленьких глаз следили за каждым движением людей. Никто из команды не признавался, что первобытный ужас тихо прокрадывается в душу. Нельзя думать о страхе, иначе он полностью поглотит сознание. Главное сейчас – передать пробы.
– Надо глянуть на карту… – начал Казаков и включил свой навигатор. – Что показал георадар? Есть ещё залежи в околотке? Больше привезём – больше заработаем.
Они преодолели ещё семьсот метров по труднопроходимой местности. Мирон ловил себя на мысли, что лучше бы остался дома, или поехал в отпуск к морю. Но вместо пляжного песка и ласкового прибоя работа в «поле» в нескольких сотнях километров от цивилизации. «Полем», бывало, оказывались тундра, тайга и горы. Окружённые топкими трясинами, геологи шли к лагерю. С болот повеяло плесенью.
– Нас нет на карте, умник, – усмехнулся Мирон. – Здесь отсутствует связь.
Подчинённые хранили молчание. Даже болтливый Олег был подозрительно немногословен, что на него не похоже. Обычно он неловко шутил или рассказывал о своей семье.
– Вы что поругались? – выпытывал Мирон, украдкой глядя на товарищей.
Олег отрицательно покачал головой. Костя мрачно молчал и откровенно игнорировал присутствие Зимина. Мирон мгновение наблюдал за ними, и ему показалось тревожным знаком, что они не смотрят друг на друга и никак не контактируют. Он только пожал плечами. Люди взрослые разберутся сами. Но отчего-то их отчуждённость выглядела странной. Что-то настораживало, но Мирон ясно не понимал, что именно. Вот-вот случится событие, которое перевернёт их жизни навсегда.
Время приближалось к полночи. На окрестности опустился мягкий сумрак. Тучи набежали на небо и закрыли бледно мерцавшую горошину луны. Геологи безмолвно преодолевали извилистый путь, который изредка преграждал валежник. Таёжные просторы поражали своим размахом, казалось, лесу не будет конца. Хвойные деревья перемежались с лиственными.
На картах всё виделось другим. Огромные территории, закрашенные густой зеленью, испещрены точками озёр. И представлялось, что можно обойти всё за часы. Однако в реальности тайга оказалась необъятной, и за каждой сосной таилась опасность. Между стволами мелькали зыбкие тени, заставлявшие настороженно вглядываться в лесной полумрак. Воздух насыщен смолистым дурманом хвои, но сквозь него пробивался едкий могильный запах тления. Земля вспоминала то, что давно следовало забыть. То, что однажды Мирон похоронил в своей памяти.
Глава 2. Гнев Най-эквы
Издалека сквозь ночное марево проступали нечёткие очертания домов. Но по мере приближения надежда на короткую паузу в человеческом жилище таяла. Перед геологами предстал выгоревший нор-кол5. Замедлив шаг, они прошли мимо обугленных остовов деревянных изб и лабазов, походивших на почерневшие кости неведомого существа, торчавшие из земли под неестественным углом.
Тишина здесь не просто отсутствие звуков, а тяжёлая, вязкая субстанция, впитывающая каждый шорох. Посреди пепелища, словно печальный памятник, возвышался ритуальный столб-идол, чудом уцелевший в пламенном кошмаре. Яростный огонь пощадил его. На нём подкоптившаяся маска из бересты – напоминание о священных медвежьих игрищах. Она была обращена в сторону скалы, обвиняя или моля о прощении.
Старик Лахтин говорил, что угодья сгинули за одну ночь. За какие грехи ответил глава рода? Мирон не собирался его судить, только хотел знать, чтобы не повторить роковую ошибку.
Старейшина Стонин осмелился забрать кристалл из запретной пещеры у подножия Ванкырнёл. Хотел сделать личный оберёг, или пупыг6, приручить божественную силу для своего семейства. Опрометчивым поступком он страшно разгневал богиню огня Най-экву.
Возмездие было смертоносным и неотвратимым. Дух Най-эквы явился в облике большой огнедышащей лисы, спалил селение дотла, оставив лишь пепел да страх в памяти выживших манси. Почерневшие от копоти, источенные когтями диких животных остовы нор-кола – беспристрастные свидетели тех дней надёжно скрывали бездну прошлого. И теперь не выяснить никому, что же случилось в сибирской глуши. Но одно известно точно – кристаллы из тех пещер считались проклятыми, несущими огненную кару.
Дерево, превращённое в уголь, хрустело под ногами, рассыпаясь чёрной пылью. Поселение было мертво уже много лет, и смерть его витала в воздухе – в запахе давней гари, смешанном с затхлой сыростью мха и гнилью.
Стойбище, даже уничтоженное, не осталось без стражей. По краям пепелища, поросшего бурьяном, стояли несколько идолов. Время и стихии не пощадили их. Растрескавшееся окаменевшее дерево было таким старым, что покрылось трещинами и в некоторых местах поросло бархатной плесенью веков и застывшими слезами смолы. У деревянных идолов в глазницы вставлен кварц. Выцветшие, мутные минералы ловили косые лучи низкого солнца, мерцали мертвенно-зелёным и всё ещё хранили тайну. Око небожителей, наблюдавших за земными делами людей.
Мирону почудилось, что глаза божков внимательно следят за группой геологов, взвешивая их намерения. От тяжести оценивающего взгляда по спине полз холодок.
Обычно любопытный и обожавший всё исследовать Олег не взглянул на истуканов, будто и не заметил их. Он нарочно не поднимал головы, изучая на пепле отпечатки подошв Мироновых болотников. Костя криво ухмыльнулся, поглядев на покрытый паутиной лик одного из них.
– Красавцы, что сказать, – процедил Казаков сквозь зубы, но в его голосе не слышалось привычной бравады, а только брезгливое презрение, призванное заглушить тот же суеверный трепет, испытанный Фроловым. Следует быстрее уйти из местечка, которое так давит гнетущей атмосферой.
Мирон помнил, что нужно обогнуть огромный кедр, чья богатая шапка, украшенная шишками, терялась в облаках. Манси верили, что первым деревом был кедр, который вырос на клочке земли около дома прародителей. Мирон коснулся шершавой коры, ища защиту и поддержку. Он приблизился и разглядел, как в извилистых древесных морщинах снуют муравьи. Мелкие создания, затерянные в дремучих лесах, не подозревают, что являются частью неизмеримо большего, чем они сами. Из ран, оставленных когтями рыси или медведя, сочилась смола, тягучая и тёмная, как запёкшаяся кровь.
Тропинка привела бригаду к импровизированной базе, где в ожидании затаились вездеход и купол палатки. Сначала в тамбур зашёл руководитель экспедиции. Казаков и Зимин топтались снаружи, не решаясь последовать за ним в укрытие.
Уже внутри Мирон посмотрел на маленькие тени, плясавшие на брезентовых стенках палатки. Окружив временное убежище, насекомые ждали, когда к ним выйдет вожделенная жертва. Горько усмехнувшись, он прокричал тем, кто на улице:
– Наша палатка – пятизвёздочный отель для комаров и мошек. А мы шведский стол. Скоро от нас одни кости останутся, – рассмеялся Мирон и хлопнул себя по шее, где уже краснел зудящий след. Комары и прочий гнус старались найти незащищённые участки тела и больнее укусить, чтобы досыта напиться крови. Увидев вошедшего Олега, он обратился к нему: – Тебя что, не кусают?