Средство от бессоницы
Жизнь и удивительные приключения сеньора Амадея Себастьяна Марии Альтамир-и-Кривеа, идальго1 из Уэска2, написанные им на семьдесят четвёртом году жизни, с комментариями об увиденном и лечебными рецептами автора
«Заговори, чтобы я тебя увидел…» – кто-то из древних
I. Встреча с Инквизитором
Сегодня, третьего жануария одна тысяча пятьсот сорок четвёртого года от Рождества Христова, я, дворянин Амадей Себастьян, сын Марии, потомок славного рода Альтамир-и-Кривеа, начинаю повествование о необыкновенных событиях, участником и свидетелем коих мне, Волею Господа нашего Иисуса Христа, довелось стать.
Я пишу эту правдивую повесть, сидя за столом в комнатушке убогой таверны «Галльский петух» маленького городка Довиль-Сюр-де-Мер3, расположенного на берегу пролива, который англичане почему-то называют «Каналом». Озлобленный зимней стужей ветер ожесточённо стучит неприкрытой ставней. На улице беспомощно стонут и кряхтят деревья, а угрюмые морские валы с орудийным грохотом разбиваются о белые от птичьего помёта скалы. Волею Провидения я заброшен в эту забытую Богом и людьми местность, но свой правдивый в каждой букве рассказ я начну с иного.
В годы правления Фердинанда II Арагонского4 – который после династической унии5 с королевой Изабеллой6 стал Фердинандом V, а потом сделался почему-то третьим, но уже Неаполитанским…
Да не подумает, мой незнакомый читатель, что я теряю остатки разума или память изменяет мне при упоминании имени ныне уже покойного монарха… Благодаря Пресвятой Деве Марии, это не так! Я могу забыть, что ел сегодня на завтрак, но касательно событий пятидесятилетней давности мне нет равных по точности и правдивости. Убедитесь сами!
В тот год король португальский Жуан Ввторой7 предложил подписать договор8 о разделе земель в Новом Свете, а за два года до этого случилось знаменательнейшее событие: воины Арагона и Кастилии захватили последний оплот мавров – Гранадский эмират9. Тогда же Великий Инквизитор10 Томас Торквемада11, чьё имя даже сейчас, по прошествии стольких лет, я произношу с благоговейным трепетом, изгнал из Испании евреев…
Растрепалось перо… зрение изменяет… свеча чадит… О чем это бишь я?.. Евреи… Собственно с них всё и началось…
Много лет назад, в такой же суровый зимний день, в дверь моего дома, расположенного на Базарной улице славного города Уэска, уверенно и громко постучали. Несмотря на высокое происхождение (в силу причин, которые будут изложены ниже), я проживал в простом доме, занимаясь лечением людей и скота, а также изучением естественных наук.
В описываемый день я составлял перечень составляющих для очередного снадобья, а мой помощник Мануэль Гонсалес преспокойно дрых на чердаке.
Даже находясь в одной со мной комнате, бездельник не поспешил бы открывать дверь, посему я, последний отпрыск знатного рода, собственноручно снял засов. С улицы ввалились трое, пахнуло сухим морозным воздухом…
Да будет тебе известно, мой терпеливый читатель, что в предгорьях Пиренеев зимы бывают гораздо суровее, чем в этой заливаемой морской и дождевой водой французской выгребной яме.
Два солдата алькальда12 застыли у порога, бестолково уставившись в разные стороны; широкие лезвия алебард13 матово блестели, отпотевая в тепле. Третий – монах-францисканец14, босой, несмотря на непогоду, подобрал грубую сутану, стянутую в поясе верёвкой, и прошлёпал к очагу. Мне подумалось, что своими грязными и красными от холода ногами он специально пытается наследить как можно больше.
Прости, Господи, если наговариваю на святого человека!
Кивком головы, отбросив мокрый капюшон и буркнув традиционное: «Мир тебе», монах без приглашения уселся на трёхногий табурет у самого огня. Он дружелюбно улыбнулся и радостно потёр руки. Пока я пытался сообразить, что это может значить, вновь хлопнула входная дверь, и топот сапог возвестил об уходе стражи.
– Благословение на тебя и твой дом, благородный идальго Амадей, —францисканец неожиданно громко захохотал, не забывая при этом ловко осенять себя мелкими крестными знамениями.
Я подошел к незваному гостю и, почтительно склонив голову, громко чмокнул протянутую руку. От грязной руки разило воском и какими-то травами.
Монах внезапно загрустил и, склонив голову набок, по-птичьи покосился на меня одним глазом.
– В Святую инквизицию поступил донос, что ты, Альтамир-и-Кривеа, занимаясь колдовством и чёрной магией, создал беспризорного гомункулюса15, который третьего дня у общественного фонтана, на базарной площади, попытался обесчестить дочь Эспартера, уважаемого мастера ремесленного цеха шорников.
Монах повернул голову и с любопытством посмотрел на меня обоими глазами сразу. Я потерял дар речи. И половины сказанного хватило, чтобы уже послезавтра взойти на костёр.
– Три дня следствие вело тайное наблюдение за тобой и твоим домом, но ничего предосудительного установлено не было. Потому было решено провести превентивную беседу с младшим отпрыском столь уважаемого в наших краях семейства. Мы осведомлены, что, делая лекарство для скота, ты применяешь, скажем так, не только растения. Более того, мы готовы закрыть глаза на то, что ты непонятно зачем делаешь посуду из расплавленного песка, называемого стеклом. И хотя твои изделия никто не покупает (и это не мудрено из-за их хрупкости), однако на тебя уже поступило несколько доносов от мастеров литейного и гончарного цехов.
Напоминание о доносах вернуло монаху игривое настроение.
– Мы даже готовы приостановить следствие, ибо, в отличие от необразованного Эспартера, прекрасно знаем, что ты не мог сотворить гомункулюса.
Францисканец замолчал и поднял вверх указательный палец. – И я разрешаю тебе спросить: «Почему?»
– Почему? – тупо повторил я.
– Не знаешь, не знаешь, не знаешь! – весело повторил монах и, вскочив с табурета, неожиданно резво оббежал вокруг стола. Потеряв дар речи, я без сил опустился в единственное кресло. Инквизитор резко остановился и рухнул локтями на стол прямо передо мной.
Ледяные мурашки побежали по спине: мне почудилось, что я смотрю в вертикальные зрачки огромной змеи. Он приблизил свою голову к моей так близко, что я почувствовал его горячее дыхание и затхлый запах слипшихся волос.
– А не мог ты сделать гомункулюса потому, что у тебя нет вот этого, – францисканец ловко выудил откуда-то из складок сутаны предмет, оказавшийся небольшим фолиантом16, выполненным в виде книги, составленной из листов пергамента17, скреплённых позеленевшими медными кольцами по левому краю.
– Смотри! – инквизитор стукнул костяшками согнутых пальцев по титульному листу. – Вот изображение двойной звезды Мицар-аль-Кар18. Тут я тебе могу помочь, поскольку ещё не успел позабыть древнегреческий… – монах хихикнул. – Книга написана Зосимой из Панополиса19. Тебе это имя не ведомо, а между тем так звали одного очень умного грека, жившего более тысячи лет назад в Александрии египетской. В этом трактате он описал некоторые из своих опытов, и, несмотря на то что заумный грек использовал языческие аллегории, понять текст не мудрено, но для того чтобы повторить эксперименты, нужно быть хорошим алхимиком20. А мы хотим предоставить тебе возможность доказать свою невиновность…
– Стража! – громко крикнул францисканец, и солдаты алькальда заново ввалились в мой дом.
II. Тайна мудреца Зосимы
Что же было раньше – монахи или корчма?..
Более трёх лет я добросовестно трудился в небольшом францисканском монастыре неподалёку от Сарагосы21. И каждый год в один и тот же злосчастный день зачитывалось решение о переносе ордалии22 на следующий год…
В течение первых шести месяцев мне удалось расшифровать только первую часть книги, где описывались опыты по получению драгоценных металлов из меди и свинца с помощью философского камня. Через два года напряжённых трудов мне удалось покрывать медные монеты золотой амальгамой23. Но монахов это не устраивало. Стоило потереть такую деньгу или какое-то время поносить её в кармане, как тут же обнаруживалась подделка.
Но наступил День Славы Господней! Через три года мне удалось превратить неблагородные металлы в полновесное и чистое золото Я не стану описывать все детали сложного процесса, упомяну лишь, что в качестве исходных материалов я брал ртуть и свинец. Первая партия составила пятьдесят монет. Радости монахов не было предела, как, впрочем, и их жадности. Они не ограничились только пересчётом и взвешиванием дублонов24. Ссылаясь на волю Господа и приказ свыше, они обыскали не только все складки моего платья, но и тщательно проверили все естественные отверстия моего тела. Но бдительные охранники забыли о главном. Мне не было нужды что-либо воровать и прятать, поскольку бесценные знания хранились в моей голове. Теперь в любое время и в любом месте я мог произвести необходимое мне количество золота. В ту же ночь я бежал, но об этом в своё время…
Гораздо позже совершенно случайно до меня дошло продолжение поведанной выше истории. Арабский купец, получивший от монахов эти самые пятьдесят цехинов25 за пряности, был схвачен стражей алькальда в Малаге при закупке оружия. Выдвинутое обвинение гласило: «Отобранные у купца имярек пятьдесят цехинов по весу и содержанию золота превосходят королевские. На основании вышеизложенного, они признаются фальшивыми и изымаются в пользу их Католических Величеств».
За подрыв монополии королевского двора купца приговорили к смертной казни, но, не дождавшись оной, он умер от пыток, так и не выдав своих сообщников. Ибо после того, как несчастный назвал францисканцев, в его деле добавилась ещё одна обвинительная статья… О наговоре на Святую Католическую Церковь. Откуда у праведных святых отцов могут взяться золотые монеты, ещё и лучше настоящих?
III. Побег
Я не брал перо в руки вот уже несколько дней. Старческие немощи дают о себе знать: по всему телу – слабость и блуждающие боли. Я принимаю подогретое красное вино с имбирём, изрядно приправленное красным перцем, с толикой гвоздики, а к болезненным местам через мокрую тряпицу прикладываю порошок из предварительно замоченных в воде зёрен горчицы.
Но мы помчимся далее по дороге времени, на скакуне моей памяти, в небольшой монастырь, расположенный неподалёку от дороги на Таррагону…
Пятьдесят золотых монет, полученных с помощью Господа нашего и по описанию грека Зосимы из Панополиса, перешли в собственность ненавистных мне францисканцев. После обыска они отвели меня в уединённую келью, в правом крыле второго этажа монастырского здания. «Псы Господни» тщательно заперли все засовы и удалились, позвякивая ключами. Первые месяцы заточения стражи внимательно наблюдали за мной через небольшое зарешеченное окошко в двери, но потом их бдительность ослабла, и круглосуточные бдения были прекращены.
Я прилёг на жёсткую кровать, но сон не шёл. Результат достигнут, золото получено, и я стал не нужен. Все работы велись под постоянным наблюдением и тщательно записывались, поэтому я не мог претендовать на собственную значимость и важность. Прав был араб однажды сказавший: «Что стоит услуга, которая уже оказана»? А это значит, что вскоре я покину монастырь в виде мёртвого тела, или, если угодно, трупа.
Положение казалось безвыходным, а, следовательно, выход был, оставалось только его найти…
Греческий старец описал производство многих веществ, одно из которых, вызывающее мнимую смерть, я произвёл походя на всякий случай, пропитав им правый манжет. Наступил час проверить действенность древнего рецепта… Поручив себя покровительству Святого Себастьяна, я засунул в рот почти весь манжет…
Мне повезло трижды! Во-первых, монахи решили сэкономить и не положили моё тело в гроб. Во-вторых, меня не закопали, а выбросили на мусорную свалку, да ещё и без осинового кола в сердце. И, в последних: бродячие собаки ничего не отгрызли от моего, бывшего бесчувственным, тела.
Я очнулся совершенно продрогший, с чувством жуткого голода, и, вознеся благодарность Святому Себастьяну, потащился по липкой от грязи дороге в сторону Таррасы26. Мой план был прост: сесть в Барселоне на любой корабль и поскорее убраться из владений их католических величеств. Я спешил, прекрасно понимая, что если мои хозяева вздумают проведать мои грешные останки, то, не обнаружив их, первым делом бросятся в ближние порты и только затем примутся потрошить бродячих собак.
IV. На пути в Голландию
Не надо было мне писать о собаках. Хотя и среди них попадаются благородные особи…
Умывшись холодной водой из городского фонтана, я направился в порт, где воочию убедился в покровительстве своего Святого. Уходящий в Голландию купеческий неф27 нуждался в лекаре, но вовсе не из-за того, что хозяин пёкся о здоровье команды! В Нидерланды везли на лечение хозяйскую дочь, а следовавший с ней цирюльник наотрез отказался следовать в протестантскую страну. Я незамедлительно предложил свои услуги и после небольшого экзамена, устроенного галисийским лекарем, был принят на борт с выплатой полного жалованья в Роттердаме. В тот же вечер мы вышли в море. В Голландию мы везли вино, оливковое масло и ковры, а по дороге наш «Торанэ» должен был зайти в шотландский порт Глазго и взять на борт партию овечьей шерсти и кожи.
Бискайский залив мы миновали благополучно, и, как мне пояснили бывалые моряки, в это время года мы не попали в шторм только благодаря заступничеству Святого Николая. Работы у меня было немного, поскольку мнимая болезнь купчихи заключалась в том, что у сей своенравной девицы отсутствовал законный супруг…
Мы обходили Северо-западную Ирландию. Я стоял на корме у бизань-мачты28, созерцая изумрудные берега. С суши донеслось идиллическое пение рога. Неожиданно у нас тревожно засвистела боцманская дудка, послышался грубый топот солдатских башмаков, открылись пушечные портики и потянуло запахом горелой тряпки. С правого борта выстраивались мушкетёры, устанавливая аркебузы на сошки. Ко мне подошёл белокурый красавец офицер. За всё время путешествия мы не перекинулись и парой слов. Карлос Игнасио Изабелла Риего–и–Нуньес считал ниже своего достоинства общаться с каким-то брадобреем, тем более что здоровье у него было преотменное.
– Мы проходим побережье Клэр. Северо-западный ветер прижал нас слишком близко к берегу… Видите, вон ту серую скалу? Это – замок пиратского клана О'Мэйл.
Молодой офицер махнул рукой и быстро пошёл к трапу, ведущему на пушечную палубу.
В нашу сторону неслась стая гребных лодок и небольших, под одним парусом, судёнышек. Юркие пиратские посудины норовили полукольцом охватить неповоротливый «Торанэ»… Загрохотали пушки, корабль окутали клубы порохового дыма.
У нас был опытный канонир, мы вели стрельбу не сразу всем бортом, а поорудийно. Несколько пиратских суденышек были потоплены сразу, но остальные успели подойти… Негодяи устремились на абордаж, и только дружный залп мушкетёров спас нас от резни. Грохот выстрелов, клубы дыма, стоны раненых, обломки лодок и трупы в воде вперемежку с барахтающимися живыми…
«У-нах! У-нах»! – орали ирландцы на отступивших лодках. Обрушившийся обломок реи29 лишил меня сознания…
V. Почётный плен
«Суета сует, – сказал Екклесиаст30, – всё суета»31. Что ожидаю я? Покоя, которого не было и мимо которого прошёл сам? Что тщусь доказать, сплетая цепочку повествования из удивительных приключений и невероятных событий? Быть может, надлежало предать гласности секрет философского камня и сделать людей богатыми? Но они бы нашли иное мерило счастья! Нельзя одновременно служить Богу и Маммоне32. А то, что мы служим не Господу, у меня сомнений не вызывает…
Я очнулся с ощущением слабости и сильной головной болью, приступам коей я подвержен и по сю пору. Дверь медленно отворилась, и в комнату вошёл, заполнив её всю, ещё не старый и весьма крепкий мужчина с выдубленным морскими ветрами лицом. Откинув со лба белые волосы, он пристроился на краю моего ложа.
– Меня зовут Конал О'Мэйл. Я – скальд33, слагаю поэмы и рассказываю саги. Привет тебе, чужеземец. Говоришь ли ты на языке англичан? – Я с трудом кивнул.
– Ты не сражался с нами и был взят в плен без сознания, а потому ты – гость. Ты всегда найдёшь место у очага и пищу, и волен покинуть нас, когда пожелаешь.
– А что… с остальными? – Собравшись с силами, спросил я.
– Кто погиб в схватке, кто утонул, – Конал пожал плечами. – В живых остались ты и красавец-офицер…
– Карлос жив? – удивился я.
– Более того… Унах настояла, чтобы его приняли в клан. Неслыханное дело…
– …Карлос согласился?
– А что у него был выбор?
– А где он… сейчас?
– Унах взяла его в поход на «Железного Ричарда».
Конал заметил моё удивление и продолжил: – У О'Мэйл нет друзей, даже родственные О'Флаэрти нам не указ. Захотим угнать скот, угоним и у них, не побоимся ни Патрика, ни его воинов… «Железный Ричард» – Ричард Берк, бывший муж Унах. Два года назад был заключён брачный союз между Унах и Берком, по обычаю, на двенадцать месяцев. В замки Берка пришли воины О'Мэйл, но после истечения срока О'Мэйл не захотели покинуть насиженное местечко…
Конал захохотал, пребольно толкнув меня локтем. – Унах солидно округлила наши земли за счёт придурка Берка. Он, видите ли, верил в честность и прочую рыцарскую дребедень!
Около года бездомный Берк скитался по округе, пока не снюхался с англичанами. А два дня назад прибежали пастухи и передали, что видели, как вооружённый отряд, ведомый Берком, прошёл землями О'Мэйл. Унах со стрелками замковой стражи бросилась в погоню. К сожалению, я с остальными воинами находился в другом месте…
Мы выступаем в ночь, и, хотя ты долго пробыл без сознания, но нам может понадобиться лекарь, а гость ведь не откажет хозяину в просьбе?
VI. Поход
Я всегда был хорошим лекарем, и, пожалуй, вместо никому ненужных воспоминаний мне следовало написать медицинский трактат…
Мы выступили в ночь…
Кони мягко ступали по росистой траве, серп молодой луны криво висел на чёрном, вышитом звёздами, ночном небе. Несколько сотен воинов клана двигались за Коналом.