Когда она вернулась

Серия «Новый мировой триллер»

Перед вами художественный вымысел. Имена, персонажи, организации, места и события созданы воображением автора. Любые совпадения с реальными событиями или людьми, живыми или мертвыми, являются целиком и полностью случайными.

Lucinda Berry

WHEN SHE RETURNED

Публикуется с разрешения Amazon Publishing, www.apub.com, при содействии Литературного агентства «Синопсис»

Copyright © Lucinda Berry 2019

© Николаев А. И., перевод, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Пролог

Крики Шайло прорезали воздух. Подобрав подол ночной рубашки, я мчалась сквозь тьму. Внезапно забеспокоившись, малышка принялась выгибаться у меня на руках и издала очередной вопль. Затрепетав от страха, я поспешно накрыла ее ротик ладонью. Теперь маленькое тельце содрогалось в беззвучных рыданиях. Тогда я, упав на колени, сунула ей в рот свой большой палец, надеясь таким образом ее угомонить. Она тут же затихла.

Слава богу.

Сердце гулко ухало у меня в груди, легкие пылали огнем. Я украдкой оглядела окружающий лес. Казалось, что я уже многие часы бегаю кругами. Я не смогла бы ответить ни где нахожусь, ни куда направляюсь, ни бывала ли я там раньше, однако все это не имело значения. Мне необходимо было двигаться вперед.

Я мельком взглянула на Шайло. Посасывая мой палец, та уставилась на меня широко распахнутыми глазами. Она всегда просыпалась от голода. Я чмокнула ее в лобик, напоминая самой себе, что все это – ради нее. Ради нее я пошла бы на все.

– Потерпи, маленькая моя, прошу, потерпи, – прошептала я.

В лесу отнюдь не было тихо, и каждый звук заставлял меня вздрагивать. Я была уверена, что в любую минуту один из них явится и схватит меня. Или хуже – заберет Шайло. Что они утащат ее к нему. Что, если ее заберут, а меня бросят здесь?

Я поднялась на ноги, крепко прижимая ее к себе. Нам нельзя было оставаться на месте. Прикрыв ее головку своей шалью, я вновь двинулась вперед. Корни и ветки впивались в мои ноги как колючая проволока. Ничего. Я ускорила шаг. Камни больно ранили мои босые ступни. Мне хотелось только одного – передохнуть, но останавливаться я была не вправе. Шайло вскоре должна была проснуться снова, это было лишь делом времени, и в следующий раз моего пальца могло быть уже недостаточно. Ее плач привел бы их прямо к нам. Этого нельзя было допустить. Я просто не могла этого позволить. Я рвалась вперед, невзирая на изнеможение, которое волнами накатывало на меня всю ночь, заставляя пульсировать голову. Когда наконец у меня мелькнула мысль, что я не смогу больше ступить и шагу, деревья внезапно расступились, и перед нами открылась широкая поляна. Я поспешила вперед – в кровь впрыснулась очередная порция адреналина, позволившая мне собрать остатки сил, чтобы пересечь опушку и выбраться на шоссе.

И вот они прямо передо мной – неоновые лучи, тянущиеся к небу.

Перебежав на другую сторону шоссе, я устремилась к заправке. Шайло встрепенулась и заплакала, но это теперь уже было не страшно.

– Теперь можно кричать. Кричи сколько хочешь! – воскликнула я.

Возле двух колонок никого не было, но внутри павильона горел свет. Я бросилась к двери, дернула ее и отскочила назад, когда та не поддалась. Я дернула снова.

Ничего.

Дверь не открывалась. Я принялась стучаться в окна.

– Нет!

Плач Шайло стал больше похож на вопли ужаса. Яростно крича, я снова забарабанила в дверь. Весь этот путь… Я проделала весь этот путь! Слезы катились по моим щекам. Сопли затекали в рот. Бесформенной грудой я повалилась на асфальт перед павильоном.

– Эй? – мужской голос заставил меня оцепенеть, а затем подпрыгнуть. Прижав Шайло покрепче к груди, я отпрянула назад, к стене. Мужчина глядел на меня сквозь толстые линзы очков. От него пахло дымом. На бейдже под логотипом «Амоко» было написано имя Мэтт.

– Что вы здесь делаете? – спросил он. – С вами все в порядке?

Сумев встать на ноги, я буквально на него набросилась.

– Прошу вас, прошу, вы должны помочь мне! – взмолилась я, вцепившись в его рубашку. – Звоните в полицию! Прошу вас! Меня зовут Кейт Беннет.

Глава 1

Эбби

Сейчас

Я нервно теребила цепочку на шее. Внутри небольшого медальона скрывалась мамина фотография – я носила его с тех самых пор, как мама исчезла. Пять лет назад мы в конце концов ее похоронили, только проводить похороны в отсутствие покойной оказалось непросто. Папа уверял меня, что это нормально и что люди повсюду так делают, – можно подумать, еще хоть у кого-то из ребят мама ушла в магазин и больше не вернулась. Вместо классических похорон мы провели красивую поминальную службу, а потом похоронили некоторые особенные для мамы вещи – скрипку, записи ее лучших выступлений, копии писем, которые она писала папе, фотографии, запечатлевшие важные события или нашу троицу в отпуске. Ну и всякое такое. А теперь она вернулась к жизни. Никто не возвращается после смерти. Мне все еще казалось, что это сон, который должен вот-вот подойти к концу, и тогда я проснусь.

Я бросила взгляд на папин затылок. Длинные влажные волоски на его шее лежали завитками – обычно они завивались, когда папа занимался спортом. Только на этот раз вспотеть заставила его не физкультура, а нервы. Он сидел на пассажирском сиденье, напряженно притопывая правой ногой, а за рулем была Мередит. Она настояла на том, что будет вести машину. В другой ситуации папа бы возмутился, но сейчас промолчал. Он вообще по большей части молчал с тех пор, как они с Мередит вывалили передо мной эту новость.

Я поняла, что что-то не так, в ту самую минуту, когда они вошли в мою комнату без стука. Папа всегда стучался, прежде чем войти. Мередит, на шаг позади, в буквальном смысле поддерживала его, подталкивая вперед сквозь дверной проем. Она вся побледнела, и у нее дрожали руки, но в сравнении с отцом Мередит выглядела хорошо. Папины зрачки расширились – так сильно, что перекрыли все зеленое пространство радужки. Папа держал глаза распахнутыми так долго, словно забыл, как нужно моргать. Никогда я не видела его таким подавленным. Я вскочила с кровати, на которой делала домашку по биологии.

– Что случилось, папа? – спросила я, глядя ему прямо в глаза. Но папа смотрел мимо, словно не замечая меня. Не отрывая взгляда он смотрел в окно за моим письменным столом, как будто видел снаружи нечто очень для себя важное. – Пап?

– Я… что ж… – Папа сделал попытку справиться с охватившими его эмоциями, и его кадык заходил вверх-вниз. Скользкое от пота, папино лицо приняло пепельно-серый оттенок. – Если мы…

Может, у него сердечный приступ? Удар? Зачем тогда они теряют здесь со мной время, если ему плохо?

– Что происходит? – Я повернулась к Мередит. – Что случилось, Мередит?

– Мы только что получили весьма шокирующее известие, – голос Мередит оборвался. – Почему бы нам всем не присесть к тебе на кровать?

Может, что-то стряслось с Калебом. Или с Тадом. Но разве тогда они бы не дали мне знать? Нет, если бы что-то стряслось с сыновьями Мередит, плохо было бы ей, а сейчас она помогла отцу дойти до моей кровати, словно он – инвалид, так что дело, очевидно, было в нем. Что-то случилось с папой. Мой худший кошмар. Мой худший кошмар с тех пор, как я потеряла маму, – потерять папу. Меня охватила тревога. Стараясь выровнять дыхание, я изо всех сил вдавила ступни в домашние туфли, чтобы почувствовать, что все происходит на самом деле, – так много лет назад меня научил делать психотерапевт. Я опустилась на кровать рядом с папой, сцепив лежащие на коленях руки в замок и ожидая, пока кто-то из них, наконец, заговорит.

– Скотт, ты должен объяснить Эбби, что происходит, – прервала панический ход моих мыслей Мередит.

Папа повернул лицо ко мне. Его зрачки все еще были расширены. Папины скулы задвигались, и он проговорил:

– Нашли твою мать.

Мама.

Я осела на постель, совсем как воздушный шарик, из которого выпустили весь воздух. У меня отнялись ноги и руки.

– Она… она?..

– Жива, – ответил папа.

Я не особо вникла в то, что он еще говорил – что-то про Монтану, – поскольку моя голова шла кругом от роящихся в ней мыслей. И теперь, сидя в машине, мчавшейся по шоссе, я все еще ощущала головокружение, вновь и вновь мысленно проигрывая свои воспоминания и пытаясь представить, что должен чувствовать отец. Прошло одиннадцать лет с тех пор, как мама исчезла с парковки торгового центра «Таргет». Растаяла, как призрак, оставив ключ в зажигании, а сумочку – на пассажирском сидении, без каких-либо следов борьбы.

Мне было пять, когда это случилось, поэтому большинство самых ранних моих воспоминаний – о том, как мы с папой ходим по Аркате от двери к двери и раздаем листовки об исчезновении мамы. Мы стучались в каждую дверь и, если никто не открывал, оставляли листовку под дверью, тщательно проверяя, не пропущен ли хоть один дом. Папа расклеивал детализированные карты местности на стенах нашей гостиной, выделяя разными цветами районы, которые мы уже обошли, и те, до которых мы еще не добрались. Люди осуждали его за то, что он меня везде таскал за собой, но они осуждали бы его в любом случае – в то время в любом его действии люди были склонны усматривать злой умысел. Никому не было дела до того, что он успешно прошел проверку на полиграфе. Его все равно подозревали.

Мы обивали чужие пороги почти два года. Каждый год в день маминого исчезновения по телевизору повторяли сюжет о ней – на кадрах видео папа умоляет ее вернуть. Затем приводилась скорбная статистика о пропавших без вести – согласно этим данным, чем дольше человек отсутствовал, тем меньше оставалось шансов найти его живым. Только папе было плевать на статистику. От всей души. Все кругом твердили, что ее нет в живых. Очевидно, все они ошибались, так как теперь мы направлялись в больницу, чтобы встретиться с ней.

Я немного подалась вперед и опустила руку папе на плечо, отчаянно желая взобраться к нему на колени и свернуться там в комочек. Не оборачиваясь, он пожал мою ладонь.

– Все в порядке, Тыковка? – спросил папа.

– Все хорошо, пап, – отозвалась я.

Разумеется, ничего не могло быть в порядке. Нам обоим это было очевидно, но что еще я должна была сказать? Я направлялась на встречу с матерью, вокруг мифа о которой строилось все мое детство. У меня не нашлось подходящих слов, чтобы описать это.

Я не так уж много помнила о маме, потому что, когда она пропала, я была еще очень мала. Зато папа был полон воспоминаний. Он знал маму почти так же хорошо, как самого себя, – они росли вместе и стали парой еще в старших классах. Папа постоянно делился со мной своими воспоминаниями, чтобы те стали и моими тоже. С годами для меня мама стала походить на какого-нибудь персонажа из фильма, засмотренного до такой степени, что в памяти отпечаталась каждая строчка сценария. Я вглядывалась в ее лицо на фотографиях до тех пор, пока не выучила каждую черточку. Каждый локон. Каждую морщинку. Моя любимая фотография в желтой деревянной рамке занимала место на столике возле моей кровати. На ней мама стоит под сверкающими струями водопада, глядя куда-то вдаль, и широко улыбается, а в глазах у нее пляшут огоньки, словно она хранит какой-то забавный секрет. Папа часто повторял, что у нее был заразительный смех, и глядя на эту фотографию, я почти что могла его услышать. Мое сердце забилось чаще при мысли о том, что я смогу услышать этот смех собственными ушами. Вопрос только, в состоянии ли она теперь смеяться? У меня по телу пробежала дрожь. Полиция сообщила нам, что на руках у мамы был младенец. Это могло означать лишь одно.

Глава 2

Мередит

Сейчас

Кто-то должен был нарушить молчание. Сказать хоть что-нибудь. Скотт ничего не говорил уже больше двух часов. С тех пор как мы покинули Калифорнию и пересекли границу штата Орегон. Я отпустила какой-то нелепый комментарий о красоте окружающих гор, но прозвучало это чересчур фальшиво. Когда я расстроена, я много болтаю. Ничего не могу с этим поделать. Такой уж у меня способ справляться с проблемами. Скотт обычно поступал так же. Это одно из тех его качеств, которые я больше всего люблю. Оно и привлекло меня, когда мы встретились в группе поддержки для людей, потерявших своих близких.

Я посещала группу уже два месяца. Отправляясь на собрание в первый раз, я ожидала увидеть там в основном женщин, поэтому, обнаружив множество мужчин, была потрясена. Они демонстрировали такую эмоциональную глубину, о наличии которой у мужчин я никогда не подозревала в принципе. Это касалось даже моего собственного отца, а тот был человеком чувствительным. К сожалению, к подобной эмоциональной зрелости эти мужчины пришли через невыразимые душевные муки и потери. Большинству из них было сильно за сорок, а их супруги скончались от рака – такова была и моя история.

Я никогда не предполагала, что останусь вдовой в столь раннем возрасте. Да и кто станет такое предполагать? Выходя за своего первого мужа, Джеймса, я, как и любая другая невеста, мечтала создать крепкую семью, чтобы состариться вместе, умиляясь внукам. Возможно, правнукам, если повезет. Никто из нас не был готов услышать слово «рак», а оно ошеломило нас, словно пощечина, – да и всех остальных тоже, когда в тот год Джеймс проходил очередной медосмотр. Я завидовала тем мужчинам и женщинам, чьи супруги умерли быстро, сохранив достоинство. Рак мозга – это медленная и мучительная смерть, по крупицам разрушившая все, что прежде составляло личность Джеймса. Наблюдать за этим было чудовищно, и насколько горячо мои сыновья просили об исцелении Джеймса в начале, настолько же горячо они молились о его смерти в конце. Это они предложили мне найти группу поддержки для вдов. Рак высосал жизнь не только из Джеймса – он высосал ее еще и из меня, поэтому я согласилась, хоть раньше и не посещала подобных встреч.

Я уже понемногу начинала осваиваться в своей новой реальности, когда появился Скотт. Когда он спустился к нам на цокольный этаж церкви, я сразу его узнала. Как и большинство окружающих. Невозможно было жить в Аркате и не знать его. Его лицо показывали во всех новостях и специальных выпусках. В таком небольшом городке, как Арката, подобные события касаются каждого. Некоторые даже помогали прочесывать окружающие леса и берега рек, пытаясь найти малейшие следы Кейт.

Каштановые волосы Скотта поседели у корней, но выглядел он лучше, чем несколько лет назад по телевизору, когда был раздавлен горем и больше походил на безумца, умоляя поделиться любой информацией, которая могла бы помочь в поисках его жены. Он прибавил в весе, и его лицо разгладилось, благодаря чему Скотт стал выглядеть более дружелюбно и расслабленно. Свои полные губы он держал сомкнутыми и, не глядя ни на кого, скользнул на свободный алюминиевый стул. Взгляд он не отрывал от пола.

Таким он оставался долгие месяцы и за исключением своего имени в начале каждой встречи не произносил ни слова. Лишь со временем Скотт постепенно начал раскрываться. Мы подружились, и наши отношения годами оставались строго платоническими, поскольку Скотт отказывался поверить в то, что Кейт не вернется. Мы стали по ночам играть в онлайн-шахматы. Хроническая бессонница – еще одна общая беда, постигшая нас после потери супругов. Во время игры мы время от времени обменивались сообщениями. В онлайн-чатах он говорил больше, чем в группе, опять-таки, как и я. Общение в сети придавало мне смелости, которой не доставало в реальной жизни.

Ты встречался с кем-нибудь после Кейт?

Я как раз недавно вновь окунулась в мир свиданий. Свидания в «сорок плюс» оказались еще хуже, чем в двадцать, а они не нравились мне еще тогда.

Ответил Скотт молниеносно.

Конечно нет.

Кейт пропала уже больше четырех лет назад, так что я предположила, что Скотт успел сходить как минимум на парочку отвратительных свиданий, и теперь мы могли бы поделиться друг с другом рассказами о них.

В нашей группе было два типа людей – те, кто не любил рассказывать о своих потерянных любимых и хранил воспоминания как тщательно оберегаемые секреты, и те, кто рассказывал о своих любимых без остановки. Скотт попал в последнюю категорию. Он поделился со мной таким множеством историй о Кейт, что мне начало казаться, будто я была знакома с ней лично. Я узнала о Кейт больше, чем знала о некоторых самых близких друзьях.

Ты не думал об этом?

На этот раз ответ от Скотта прилетел не так скоро. Пока он набирал текст, меня буквально придавило тяжестью его чувства вины.

Пару раз возникала мысль…

В следующие несколько месяцев Скотт в доверительных беседах все чаще возвращался к тому, как тяжело ему двигаться дальше. Я раз за разом убеждала его, что это в порядке вещей, деликатно подталкивая к мысли о том, что Кейт нужно отпустить. Он был так молод – слишком молод, чтобы провести остаток дней в одиночестве. Потом однажды ночью я наконец сказала, что думала.

Может быть, если бы Кейт официально объявили умершей, тебе было бы легче ее отпустить?

Прошло еще два года, прежде чем он решился. И еще год понадобился ему, чтобы пригласить меня на первое свидание.

И вот они мы.

Новобрачные.

Десять месяцев назад мы официально зарегистрировали брак в окружном суде. Нашими свидетелями стали дети – мои мальчики, Тад и Калеб, и Эбби. Мы оба уже имели за плечами традиционные свадебные церемонии и не хотели повторения – те церемонии навсегда были связаны с нашими потерянными супругами. Таким образом мы со Скоттом отдали дань уважения воспоминаниям друг друга. Чтобы отпраздновать событие, вместо большого приема мы отправились на ужин, который ничем особенно не отличался от наших ежемесячных семейных встреч. Для нас всегда было важно собирать вокруг всю смешанную семью. По этой причине мы со Скоттом съехались задолго до того, как поженились. Мы же не дураки. Мы понимали, что дело может не выгореть, и оба хотели иметь возможность выйти из этих отношений, если возникнет проблема с детьми. Они и так уже настрадались.

У Тада с Калебом переходный период прошел мягко. Таду оставалось всего одно лето дома, после чего ему предстояло отправиться в колледж, а Калеб переходил на второй курс Дрейка [1], так что оба они были слишком заняты началом собственной взрослой жизни, чтобы сильно вникать в наши со Скоттом отношения. С Эбби было по-другому. Когда мы со Скоттом стали жить вместе, ей было почти тринадцать, и прежде она никогда не делила своего отца ни с кем. Эбби знала лишь ту жизнь, в которой были они со Скоттом, и не слишком жаждала ее менять. Растопили ее сердце мои мальчики – своим неуклонным обожанием. Они души не чаяли в Эбби. Потребовалось совсем немного времени, чтобы к ней вернулись чувства. Они ни разу не пропустили ни одного ее сольного выступления на скрипке, когда приезжали домой из колледжей, и у всех друзей Эбби от моих ребят просто сносило крышу.

В зеркало заднего вида я глянула на Эбби. Она сидела с закрытыми глазами, но я усомнилась в том, что она спит. Эбби никогда не могла уснуть, когда бывала чем-то расстроена. Идеальная комбинация генов Скотта и Кейт. Эбби досталась субтильная фигура Кейт, которая в сочетании с угловатостью Скотта приобрела атлетический вид, несмотря на то что Эбби ненавидела спорт. Что-то цельное и притягательное было в ее натуре, несмотря на все, через что ей пришлось пройти.

Моя голова, в которой раз за разом проигрывались сцены сегодняшнего утра, немилосердно кружилась. Меня удивил стук в дверь – мы никого не ждали. Я выглянула из окна кухни и позвала Скотта. На ступеньках нашего крыльца стояли двое полицейских. У Скотта вырвался шумный вздох, когда он заметил их, спускаясь в прихожую. Он годами представлял себе этот момент и не мог скрыть облегчения от того, что все, наконец, было кончено.

– Вы – Скотт Беннет? – спросил у него офицер.

Скотт кивнул, слишком нервничая, чтобы говорить.

– Сэр, мы должны сообщить вам, что Кейт Беннет найдена живой в Риттсберге, штат Монтана, – объявил второй полицейский.

Скотт, запнувшись, качнулся назад, словно пьяный. Я усадила его на скамью, стоявшую у стены возле входной двери.

– Наклонитесь вперед и опустите голову между колен, – скомандовал офицер тоном, не терпящим возражений, как разговаривают все люди в погонах.

Лицо Скотта утратило свой цвет. Побелело. Посерело. Его натужное дыхание меня крайне встревожило. Он наклонился вперед и засунул голову между колен. Я принялась растирать ему спину, пытаясь как-то расслабить его плечи. Несколько минут спустя его дыхание наконец выровнялось.

– Я же говорил – это помогает, – отметил офицер, хотя Скотт не сказал ему ни слова.

Должно быть, этот полицейский успел перебывать во многих подобных ситуациях, раз выработал такую безучастность. Нужно ли проходить специальное обучение, прежде чем тебе доверят крушить человеческие жизни? Хоть полицейский и сообщил нам о том, что Кейт жива, я буквально физически ощущала, как ударной волной этой новости смывает весь наш привычный уклад. С этого момента нашей жизни предстояло навеки разделиться на «до» и «после».

Вопросы возникали у меня в голове беспрерывно, один сменяя другой. Я никак не могла этому воспрепятствовать. Измученная их нескончаемой круговертью, я помассировала лоб, а потом принялась поворачивать голову из стороны в сторону, пытаясь таким образом ослабить напряжение, нараставшее с самого утра.

– Как ты себя чувствуешь? – шепотом спросила я у Скотта, на тот случай, если Эбби в самом деле спала.

Он пожал плечами.

Кивком указав на Эбби, я беззвучно выдохнула:

– Как она?

Скотт снова пожал плечами.

– Хочешь, включим музыку?

– Конечно, – отозвался он. Голос Скотта звучал хрипло и надсадно, как если бы он всю ночь не спал или болел за любимую команду на бейсбольном матче. В его лице все еще не было ни кровинки.

Телефон нужен был мне для того, чтобы следить за картой, поэтому я включила радио. На всех домашних частотах царили помехи, поэтому пришлось потратить какое-то время, чтобы отыскать чистый звук. Классический рок наполнил салон машины. Скотт отрицательно покачал головой. На следующей радиостанции играла кантри-музыка, а уж кантри Скотт просто ненавидел.

– Прости, – сказала я, и, пытаясь поскорее переключиться, вместо этого случайно прибавила звук. Эбби мгновенно встрепенулась от сна.

– Господи Иисусе, – произнесла она.

Обычно кто-то из нас отреагировал бы на то, что она поминает имя Господне всуе, но этот день не был обычным.

– Поискать какую-нибудь приличную частоту? Может, я найду какую-нибудь передачу, ток-шоу. Или дай мне свой телефон с навигатором, а мой поставь на зарядку – твой же не работает с адаптером. Я…

Положив руку мне на бедро, Скотт оборвал меня на полуслове.

– Милая, я тебя люблю. Но сейчас можно нам просто побыть в тишине?

Глава 3

Эбби

Сейчас

Я злобно уставилась на закрытую дверь, изо всех сил сдерживая желание забарабанить по ней кулаками, чтобы меня впустили. Это же моя мама, и я заслуживала быть там, вместе с ними. Но какая-то женщина в официальной одежде, ожидавшая нас у входа в отделение неотложной помощи, стремительно провела нас по больничным коридорам, даже не потрудившись представиться. Затолкав меня в какой-то коридорчик, она захлопнула дверь прямо у меня перед носом, не дав мне ни единого шанса воспротивиться. Папа велел бы ей не обращаться со мной как с ребенком, не будь он в таком шоке. Несправедливо, что Мередит было позволено находиться там, рядом с ним, а мне – нет. Я ведь считала мили до Монтаны и совершенно не была готова к тому, что меня вот так запрут.

Меня бесило, что меня считают ребенком, когда речь заходит о маме. За своей закрытой дверью они не могли обсуждать ничего, о чем я не успела бы подумать. Вполне возможно, даже не единожды. Я проиграла в голове все возможные ужасные сценарии произошедшего с мамой за эти годы, так что ничего из сказанного ими не могло бы меня удивить, но теперь было слишком поздно. Я была заперта.

У меня крутило живот. Прошлой ночью я ужасно спала – я всегда плохо сплю в отелях – а за весь сегодняшний день съела только банан. Мне не хотелось есть, но папа заставил. Он тоже ничего не ел со вчерашнего дня, так что я согласилась съесть один, если папа тоже съест. Хоть меня и взбесило то, что Мередит попала туда, куда мне хода не было, по крайней мере, там она была рядом с папой и поддерживала его. Потому что сам он был просто раздавлен.

В моем кармане зажужжал телефон. Он вибрировал без остановки с тех пор, как я снова его включила. Прошлой ночью мне пришлось его вырубить, потому что Меган, моя лучшая подруга, постоянно мне написывала, допытываясь, как у меня дела и что у нас происходит, пока меня это не достало. Можно было бы оставить его выключенным, но мне хотелось, чтобы у папы была возможность написать мне из-за этой двери.

Мама там, с ними? Наверное, нет. Или да? С тех пор как нам сообщили о маме, папа в основном общался со следователем по имени Маркос, и тот пояснил, что маму с ребенком госпитализировали из-за ран, а помещение за закрытой дверью не было похоже на больничную палату. Больше всего эта комната смахивала на стандартный офис. Но мама была где-то в этом же здании. Мы совершенно точно дышали одним и тем же воздухом.

Я давно о ней не вспоминала. Месяцы. Может, даже год. Меня охватило чувство вины. Во втором классе я решила, что мамины похитители убьют ее, если я не буду думать о ней каждый час – словно где бы на всем белом свете они ее ни держали, ее жизнь зависела от моих мыслей. Я была буквально одержима этой мыслью и заводила будильник, чтобы каждый час просыпаться по ночам. У меня развилась редкая форма ОКР, из-за чего мне пришлось вновь вернуться к занятиям с психологом, которого я совсем недавно перестала посещать. Теперь я испытывала пугающе похожие ощущения. Мне казалось, что, если я все время не буду думать о ней, она снова исчезнет.

Я окинула взглядом двери, ведущие в другие части больницы. Если бы мы столкнулись в коридоре, она бы сразу узнала меня? Или это было бы больше похоже на странное притяжение, причину которого она не смогла бы объяснить? Когда она пропала, я какое-то время требовала стричь мне волосы каждые несколько недель, чтобы они оставались той же длины, – я боялась, что мама не узнает меня, если я стану выглядеть иначе.

Как она теперь выглядела? Папе никто об этом не сказал ни слова. Эти люди вообще практически ничего не говорили. Все, что Маркос нам рассказал: мама появилась на заправке на севере Монтаны с ребенком на руках, криками взывая о помощи, и затем их госпитализировали. Маркос обещал ответить на все папины вопросы при личной встрече. Я вновь уперлась взглядом в запертую дверь. Они были там уже целую вечность.

И почему никто не заметил слона?

Что должна подумать мама, обнаружив, что папа снова женился? Не его вина, что пришлось двигаться дальше. Была бы его воля, он до сих пор писал бы по утрам маме письма, а по вечерам выкладывал бы на кровать с маминой стороны ее ночную рубашку. Он ждал бы ее вечно. Папа всегда говорил, что такая любовь, какая была между ними, бывает в жизни лишь раз.

Глава 4

Мередит

Сейчас

Под столом я сжала ладонь Скотта. Мы сидели на белых пластиковых стульях во главе стола, будто на каком-то странном торжественном ужине, где мы были важными гостями. Резкое флуоресцентное освещение придавало голубовато-зеленый оттенок всему в этом убогом помещении, а за моей спиной вспучилось, отклеившись от стены, полотнище не менявшихся с восьмидесятых обоев в цветочек. Главный следователь Маркос сидел справа. По обеим сторонам от него расположились его напарник и еще один офицер полиции. Оставшийся свободным стул заняла какая-то важная больничная шишка, а доктора выстроились вдоль стен. Вокруг собралось слишком много людей, из-за чего небольшое помещение стало казаться и вовсе крошечным.

– Я никак не могу взять в толк, по какой причине вы не отвечаете на мои вопросы.

Я никогда не слышала, чтобы Скотт разговаривал с такой злостью. Он уставился на Маркоса, сверкая глазами. Вынырнув из состояния шока и ступора, едва за нами захлопнулась дверь, Скотт моментально принялся сыпать вопросами. «Где она была?» «Кто ее похитил?» «Как она добралась до заправки?» «Почему она оказалась в Монтане?» Маркос вскинул руки, пытаясь остановить этот поток, – с тех пор, как мы оказались здесь, он так делал почти постоянно.

– Я же вам говорил – она серьезно травмирована. Мы не станем давить на нее, не будем требовать от нее ответов ни на какие вопросы, пока главный врач не даст свое положительное заключение. Но та, к несчастью, улетела на конференцию, ее рейс прибывает только после восьми часов вечера.

– Когда она прилетает?

Я мягко опустила ладонь на локоть Скотта.

– Он сказал, в восемь часов вечера, дорогой.

Мы все это обсуждали уже по третьему кругу. Скотт нуждался в отдыхе. Он утверждал, что смог поспать прошлой ночью, но я-то чувствовала, как он все время возился и ворочался рядом со мной. Где-то около трех часов ночи Скотт забрался в кресло под окном и в постель уже не вернулся. За весь день он едва ли хоть что-нибудь съел. Прошло немногим больше двадцати четырех часов, а Скотт уже выглядел похудевшим. Как хорошо, что утром Эбби удалось уговорить его съесть хотя бы банан.

– Какие меры предпринимаются сейчас, в ожидании главного врача? – спросил Скотт. Его взлохмаченные темные волосы торчали в разные стороны, оттого что он часто запускал руки в свою шевелюру.

Скотт всегда был уверен, что в деле Кейт с самого начала был допущен целый ряд ошибок и что полиция не выполнила свою работу, как следовало – начать хотя бы с того, что они отказывались заводить дело о пропаже человека, пока со времени ее исчезновения не прошло сорока восьми часов. Скотт говорил, они потеряли драгоценное время, вцепившись в него, когда нужно было разыскивать Кейт.

– Ты уверена, что хочешь быть с человеком, которого подозревали в убийстве? – спросила меня мама, когда узнала о том, что мы со Скоттом встречаемся.

Я тогда ее обсмеяла.

– С тех пор прошли годы, к тому же полиция практически сразу отмела эту версию.

Всем известно, что если исчезает один из супругов, второй автоматически попадает под подозрение. ФБР плохо бы делали свою работу, если бы не выжали из Скотта все соки. Он был чист – дважды прошел полиграф, но для некоторых этого все еще было недостаточно. И никогда не будет. Хвала небесам, моя мать – не одна из них, со временем она полюбила Скотта как родного сына. И мои братья тоже.

– Мы отправили группу для сбора вещественных доказательств на территории заправки и прочесывания леса вблизи нее. Они ищут любые зацепки.

Маркос был одет в красивый, хорошо пошитый костюм. У него были волосы песочного оттенка и умные голубые глаза, которые он не сводил со Скотта.

– Когда мы сможем ее увидеть? – задал Скотт очередной вопрос.

Я поперхнулась. Все это было взаправду. Кейт была жива, и мы должны были скоро ее увидеть. Вплоть до этой самой минуты все происходящее казалось мне нереальным.

Не отводя взгляда от Скотта, Маркос щелкнул костяшками пальцев.

– Мы бы хотели, чтобы ваша встреча состоялась как можно скорее. Знакомое лицо может поспособствовать тому, чтобы она смогла выйти из своей раковины.

Маркос прочистил горло.

– Надеюсь, что вы будете с нами сотрудничать и поделитесь любой информацией, которую она сообщит вам во время встречи. Что угодно, даже если это покажется вам незначительным.

Скотт с готовностью закивал.

– Разумеется. Я сделаю все, чтобы выяснить, кто ее похитил.

Он указал на меня.

– И Мередит тоже, и я прослежу, чтобы Эбби об этом узнала.

– Что с малышкой? – поинтересовалась я. – С ней все в порядке?

Нам сообщили, что пол младенца – женский, но они и сами знали ненамного больше. Никто не знал ее имени, а Кейт ни с кем не разговаривала. Она не произнесла ни слова с тех пор, как ее доставили в больницу. В машине скорой помощи Кейт пришлось сделать укол успокоительного, поскольку, когда двери начали закрываться, с ней случился припадок, и она попыталась выпрыгнуть. С тех пор она молчала. Лекарство ее не просто успокоило – оно ее выключило.

Один из стоявших у стены врачей, как по команде, выступил вперед.

– Наши специалисты – команда квалифицированных врачей-педиатров – провели комплексное обследование ребенка. За исключением некритичного обезвоживания и пары царапин, девочка совершенно здорова.

Издав вздох облегчения, я покосилась на Скотта, чтобы увидеть его реакцию. До сих пор он ни словом не обмолвился о ребенке. Сейчас же Скотт весь обратился в слух.

– Мы можем увидеть Кейт сейчас? – спросил Скотт.

Маркос утвердительно кивнул.

– Однако я должен предупредить вас о ее состоянии. Нам доподлинно не известно, через что ей пришлось пройти, однако состояние ее тела свидетельствует о том, что пройти Кейт пришлось через многое. За годы отсутствия она сильно постарела. Где бы она ни обитала и что бы ей ни пришлось претерпеть, это было жестоко.

Под столом Скотт сжал мою ладонь.

– Мы справимся, – сказал он вслух.

Глава 5

Эбби

Сейчас

Папа опустился на колени рядом со мной. Они с Мередит последними покинули помещение. Кроме Маркоса, все остальные уже разошлись.

– Почему бы вам не предупредить и ее о том же? – возвышаясь над нами, проговорил подошедший Маркос. Своими широкими плечами и рельефной грудью он напоминал мне парней из нашей школьной футбольной лиги. По тому, какой дискомфорт доставляло ему мое присутствие, можно было сделать вывод, что детей у Маркоса не было.

Папа обнял меня за плечи. Глаза у него были влажные.

– Мама через многое прошла, и теперь ей потребуется время, чтобы поправиться. Вероятно, ее внешность сильно отличается от той, что ты помнишь, поэтому я хочу, чтобы ты была готова к встрече.

Папа знал обо мне больше, чем большинство отцов знают о своих дочерях-подростках. Возможно, больше, чем ему самому хотелось бы знать, – я имею в виду размер бюстгальтера и марку тампонов, которыми я пользовалась, – поскольку я делилась с папой практически всем. Единственное, о чем я никогда не рассказывала папе, – это как плохо я помнила маму. Это было способно еще сильнее ранить его и так разбитое сердце, а я не могла так поступить с папой. Но в моих детских воспоминаниях было папино лицо, а не мамино. Мои воспоминания о маме были больше из сферы эмоций – время, заключенное в пространстве, запечатлевшееся в моей душе так крепко, что стереть его не смогли бы все эпохи мира. Но то были лишь кусочки мозаики. Очень маленькие.

Что сильнее всего врезалось мне в память – так это какой любовью светились папины глаза всякий раз, как он заговаривал о ней. Мне нравилось перебирать вещи в мамином шкафу, слушая истории о ней, в которые папа углублялся, проводя кончиками пальцев по ткани ее любимых платьев. Он словно рассказывал мне самую главную в мире сказку – как они с мамой подружились еще детьми, а потом шокировали всех, когда в подростковом возрасте стали парой. Я никогда не хотела костюм Золушки или Белоснежки, потому что моей любимой сказочной принцессой была мама. За годы папа сделал сотни снимков, на которых я предстаю в ее нарядах. Наша с папой любимая фотография – где я топаю по кухне в мамином свадебном платье и не по размеру огромных ковбойских сапогах, придерживая на голове пасхальную шляпку. Но однажды я вдруг перестала надевать мамины вещи. Почему это случилось? Это случилось в тот же самый день, когда я перестала верить в сказки и принцесс?

Мамины вещи мы разложили по коробкам и отнесли в гараж, к задней стенке, где они до сих пор лежали. Теперь нужно было их оттуда достать. Но негоже ведь маме носить такую старую одежду, правда? А что же тогда ей носить? Почему об этом никто не подумал?

– Мы не привезли для нее никакой одежды, – выпалила я.

Папа вскинул брови.

– Прости?

– Ей нечего надеть.

Эмоции рвались на поверхность. Так глупо было плакать из-за этого, но я ничего не могла поделать.

Папа привлек меня к своей груди и крепко обнял.

– Все будет хорошо. Мы найдем для нее что-нибудь.

Я хихикнула сквозь слезы. Мередит протянула мне салфетку из своей сумочки. Я продула нос и сделала глубокий вдох.

– Вы готовы? – уточнил Маркос.

Никто ему не ответил, однако все поднялись на ноги и последовали за ним к выходу из комнаты, а затем вперед, минуя несколько коротких переходов. Больница была такой же крошечной, как и сам этот городишко. Маркос остановился возле палаты 28А. Мы тоже замедлили шаг. Он дал всем мгновение, чтобы собраться, а затем, постучавшись, толкнул дверь внутрь. Я схватилась за папу и повисла у него на руке. В палате было полно каких-то людей, но все они расступились к стенам, освобождая нам проход к кровати. Сердце подпрыгнуло у меня в груди. Из легких улетучился весь воздух.

Я увидела ее.

Маму.

Ее волосы больше не были белокурыми – теперь они были мышино-серого цвета, а на макушке отсутствовали целые пряди. Длинными неопрятными патлами они свисали до середины спины. Мамины лучистые голубые глаза, так ярко сиявшие с фотографий, ввалились и потухли; скулы ее были туго обтянуты кожей, создавая впечатление, что изнутри ее пожирал рак. Всю правую сторону ее лица избороздили жестокие шрамы.

Это была не мама. Это не могла быть она. Нас привели не в ту палату. Я обернулась к папе. Он стоял неподвижно, глядя на нее. Она вскинула руки к лицу, прикрыв рот длинными дрожащими пальцами. Она была меньше меня ростом. Как это могло случиться? В ней начисто отсутствовало сходство с женщиной, чье фото я до восьми лет прятала у себя под подушкой.

Все присутствующие стояли, боясь пошевелиться. На мгновение они притихли, как будто нам была необходима тишина, чтобы осознать всю важность момента, а потом вновь разом заговорили и закопошились вокруг. Внезапно я оказалась прямо перед ней.

Она протянула руку и нежно провела по моему лицу, словно не веря, что я – это я.

– Эбби, – прошептала она едва слышно.

Я много лет не слышала маминого голоса, но в тот миг, когда я услышала его, что-то внутри меня ее узнало.

– Мама… – мой голос задрожал от нахлынувших чувств, и по лицу покатились слезы.

Она притянула меня к себе и обвила своими хрупкими руками. Я ощущала каждую косточку у нее на спине. Она прижалась ребрами к моей груди. Я испугалась, что сделаю ей больно, если стану обнимать ее слишком крепко. Ее запах был мне незнаком. Ничего общего с парфюмом, которым мама пользовалась раньше. Теперь от нее пахло прокисшим молоком.

Папа, стоявший за моей спиной, изо всех сил пытался сохранять терпение. Я хотела бы остаться в маминых объятиях навечно, но отошла в сторону, чтобы дать время им двоим. Папа обнял ее, и мамина хрупкая фигура совершенно скрылась из вида. Их плечи задергались от рыданий, и они зашептали друг другу что-то, что никто больше не мог услышать. Медсестры отворачивались в сторону, не желая нарушать сакральную интимность момента. Мередит отделилась от стены и подошла, чтобы встать рядом со мной. Положив руку мне на спину, она привлекла меня к себе.

– Добро пожаловать домой, Кейт. Мы рады, что ты в безопасности, – сказала Мередит, вытирая слезы.

Глава 6

Мередит

Сейчас

Я бросила взгляд на заднее сиденье. На этот раз Эбби в самом деле спала. Она уснула практически сразу после того, как мы отъехали от больницы. Бедняжка. Пока мы шли по больничным коридорам и парковке, она все время плакала.

– Я не повезу вас в отель, – сказала я Скотту, – покатаюсь пока по городу, чтобы она могла поспать. Боюсь, если мы остановимся, она сразу проснется и больше не сможет уснуть. А девочке нужен отдых.

Я придумала так делать, еще когда мои мальчики были крошками, а мне никак не удавалось их уложить. Возила их кругами, пока не вырубятся, а потом останавливалась и не глушила двигатель, пока они не проснутся.

– Хорошая идея, – кивнул Скотт.

На главной улице я свернула налево и медленно покатила мимо частных лавочек, расположившихся по обеим сторонам дороги. Мое сердце болело за Скотта и Эбби. Наш визит в больницу оказался очень кратким из-за ребенка. Скотт и Кейт все еще обнимались, когда сестры внесли малышку в палату. Скотт подскочил с кровати как ужаленный.

– Шайло. – Лицо Кейт осветилось при виде младенца.

Сестра вручила ей девочку. Та, извиваясь, потянулась к груди Кейт. Кейт отодвинула ее, но Шайло проявляла упорство. Дальше все вышло весьма скомкано и неловко, поскольку стало очевидно, что Шайло хочет есть. Скотт вытолкал нас из палаты, даже не дав Эбби возможности обнять Кейт или хотя бы нормально попрощаться.

– Я помню, о чем Маркос нас предупреждал. Он говорил, что Кейт стала выглядеть иначе, но ему все же следовало пояснить более предметно, – проговорила я. – Я имею в виду, он же мог сказать: «Послушайте, откровенно говоря, выглядит она как восьмидесятилетняя старушка». Уверена, что это пошло бы нам всем на пользу.

– Может, он и хотел нас шокировать.

– В самом деле?

Скотт пожал плечами.

– Может быть. Кто знает. Не имею ни малейшего понятия, почему они поступают так, как поступают. Теперь ты сама сможешь убедиться в том, о чем я твердил тебе все эти годы.

Я знала все о деле Кейт. Я знала все детали столь досконально, словно она была моей женой, а не Скотта. Как в тот день она исчезла с парковки «Таргета», что было в ее списке покупок, где именно на переднем сиденье их семейной «тойоты» Кейт оставила свою сумочку. Мне был известен каждый шаг следствия, я знала о каждой версии, однажды выдвинутой и впоследствии отвергнутой. Знала обо всех стандартных и нестандартных методах, за которые хватался Скотт в попытках отыскать Кейт или хотя бы ниточку, которая могла бы к ней привести. Об экстрасенсах, мистиках и всяческих чудаках, которые годами прибивались к Скотту со своими россказнями о собственных исчезнувших родных. Существовало целое сообщество, члены которого верили, что правительство виновно в массовых похищениях граждан. Они обсуждали это на одном из форумов, где вечно зависала Эбби.

– Полиция и следствие никогда не делятся с тобой всей информацией, которая у них есть. У них всегда припрятан туз в рукаве, – продолжал Скотт, когда мы притормозили на светофоре. – Однако от тебя они ждут, что ты откроешь им все свои карты. Ты должен быть открытой книгой.

– По крайней мере, скрывать нам нечего, – отозвалась я.

– Это не имеет значения. Они все равно не изменят своего отношения.

Голос Скотта дрожал от гнева – ему явно вспомнились мучительные допросы, через которые ему пришлось пройти. На заднем сиденье Эбби что-то сонно пробормотала и завозилась. Мы притихли, пока она снова не провалилась в сон.

– Ее буквально нельзя узнать, – проговорила я. Я ведь бесчисленное множество раз видела все их фотоальбомы и смотрела их домашние видео.

Скотт как-то торжественно глядел в окно.

– Не знаю. Я ее узнаю́.

Я тоже заглянула в ее глаза, но увидела другое. Мне взгляд Кейт показался совершенно безжизненным.

– Что она сказала, когда вы обнялись? – спросила я.

Скотт вспыхнул, пробормотав что-то себе под нос – я не расслышала.

– Что ты говоришь?

– Это не важно, – отрезал Скотт.

– Нет, важно. Это может иметь значение. Помнишь, Маркос велел запоминать все, что она скажет, даже если это покажется нам незначительным?

– Она сказала… она все время повторяла: «Мне так жаль, Скотти».

– Скотти?

Он кивнул, не глядя на меня.

– Ты же говорил, что ненавидишь, когда тебя так называют.

Шея Скотта побагровела.

– Я имел в виду… это просто… ну знаешь… глупое прозвище. Она так называла меня, когда нам было около десяти.

Это была их фишка. До того как стать парой, они были лучшими друзьями, поэтому знали друг о друге все – как обычно и бывает между лучшими друзьями. Скотт любил повторять, что они с Кейт знали друг друга настолько хорошо, что она проникла в его ДНК.

– Как мило, – отозвалась я, выдавив из себя улыбку. У меня не было сомнений в том, что Скотт меня любит, однако я не забыла, как годами выслушивала, что потеря Кейт стала для Скотта сродни потере конечности, и без нее от него осталась лишь половина самого себя.

Кейт

Тогда

В поисках списка покупок я принялась шарить в недрах сумочки. Однако все, что я там нашла, – пакетик с раздавленными крекерами-рыбками и красный леденец, который Эбби получила на детском дне рождения в прошлую субботу. У меня вырвался тяжкий вздох. Должно быть, я снова оставила список дома. Боже, до чего я ненавидела эту закупку продуктов по воскресеньям! В магазине всегда было полно народу, а полки к этому моменту уже пустели. Но на неделе мы были слишком заняты, а теперь у меня не оставалось выбора, так как молоко у нас дома закончилось.

Выскочив из машины, я поскорее захлопнула дверь и поспешила внутрь. Всего через час нужно было забирать Эбби с занятий в подготовительном классе. Я всегда строила грандиозные планы, сколько всего успею за время, пока Эбби учится, но четыре часа пролетали слишком быстро – а теперь, когда мой редактор, Лео, стал сильнее нагружать меня заданиями, времени оставалось и вовсе в обрез.

На следующий год, когда Эбби предстояло пойти в детский сад[2], должно было стать полегче. Не знаю, кто решил, что в подготовительном классе дети должны заниматься недолго, – я была готова отдавать Эбби в восемь и забирать в три. Не то чтобы я не скучала по ней в течение дня, просто мы обе уже были к этому готовы. Время, проведенное врозь, пошло бы нам на пользу.

Я все время прокручивала в голове свой утренний разговор с Лео. Он сомневался, стоит ли поручать мне новое задание, из-за опасений, что у меня не хватит времени на что-то масштабное, но я многие месяцы пыталась убедить его в том, что готова выйти на свой прежний уровень. К тому же человек, который просил об интервью, настаивал, чтобы прислали именно меня. Так что особого выбора у Лео не было. После того как я ушла в трехмесячный декретный отпуск со своей должности в журнале «Форум», на полную ставку я так и не вернулась. Именно моя работа послужила причиной, по которой мы решили переехать в Аркату. Мне присудили премию Джорджа Полка за журналистское расследование о жестоком обращении с пожилыми людьми в двух лучших домах престарелых в районе Роял Хайтс. После того как оба директора были арестованы, ко мне было приковано всеобщее внимание, и предложения о работе посыпались со всех сторон. Я всегда мечтала переехать на север Калифорнии, и когда мы обнаружили, что у компании Скотта был филиал в соседнем городе, то решили, что это судьба.

Мы договорились, что я останусь дома с Эбби и, пока она не пойдет в школу, буду работать на полставки – ведь первые пять лет крайне важны для ребенка. Я была довольна таким решением, но порой тоска от сидения дома без настоящей работы буквально сводила меня с ума. Однако оно того стоило – Эбби росла счастливой и уравновешенной. Я никогда не встречала более очаровательных детей. Я говорю так не только потому, что я ее мать, – так считали все, кто был с ней знаком. Эбби излучала уверенность и счастье вне зависимости от того, где она находилась и что происходило вокруг нее. Эбби пребывала в хорошем настроении, если ложилась днем спать и если не ложилась, в отличие от множества других детей. Даже моя лучшая подруга, Кристина, которая поклялась никогда не иметь детей, шутила, что завела бы ребенка, но только если бы он оказался так же хорош, как Эбби. Моей заслуги в этом не было – такой уж она получилась.

Скотт колебался, когда я захотела вернуться к работе на полный день, но я так устала от банальности второстепенных сюжетов, которые вынуждена была освещать! Я могла писать лишь о местных ярмарках выпечки и графиках полива и сделала это уже столько раз, что готова была рвать на себе волосы. Мне снова хотелось поработать со стоящим материалом.

– Эбби полезно будет видеть мать за работой. Я бы хотела, чтобы у нее не складывалось обо мне однобокое впечатление, – пару дней назад заявила я Скотту за ужином, едва не поперхнувшись от того, насколько либерально и прогрессивно это прозвучало. На самом же деле я просто была готова вернуться к работе. Я очень любила быть мамой Эбби, но любила я и свою работу.

Когда мы со Скоттом обсуждали вопросы родительства и воспитания детей, он всегда со мной соглашался – теперь мне предстояло узнать, так ли это было на самом деле, поскольку Лео дал мне понять, что новое задание не будет легким. Вот почему он так колебался, прежде чем поручить это дело мне. Большой материал требует долгих часов дополнительной работы, а ведь с тех пор, как я в последний раз занималась чем-то сверх минимальной нормы, прошло много времени. Но я была готова запрыгнуть обратно в этот поезд, в особенности после того, как узнала, что речь шла о потенциальных сектантах, которые перебрались в нашу местность и болтались по кампусу.

Сердцем Аркаты был Пирс-колледж, вокруг которого здесь крутилось все. Со всего света сюда стремились студенты, чтобы пройти курс химической инженерии или английской литературы. Однако наш милый университетский городок не избежал целого вороха проблем, как и любой другой кампус в Америке, – в борьбе с эпидемией опиоидов в прошлом году мы потеряли двоих студентов, скончавшихся от передозировки. И вот какое-то время назад в нашем кампусе появилась религиозная группа, именующая себя «Интернационал любви», – они собирались помочь ребятам слезть с наркотиков. На окраине города они открыли свой центр, куда забирали зависимых студентов и подвергали их детоксикации. Там ребята находились под круглосуточным присмотром до тех пор, пока не возвращались к норме. Свой метод адепты «Интернационала» успешно опробовали на дюжине студентов. Истории о чудесном исцелении распространялись по городу со скоростью лесного пожара. Не то чтобы их метод, подразумевавший тщательно контролируемую детоксикацию и круглосуточный присмотр, чем-то кардинально отличался от прочих подходов к достижению трезвости и очищению организма. Существовали сотни программ от гуру трезвости, которые предлагали точь-в-точь такие же услуги. Однако была одна деталь, благодаря которой «Интернационал» стоял особняком. Они занимались всем этим бесплатно. Целиком и полностью.

Сообщество приняло их с распростертыми объятиями, хотя никто не задавался вопросами, почему они выбрали нас и где были до этого. О них никто не сказал ни единого плохого слова, пока один из студентов, успешно прошедший у них программу реабилитации, не принял решение бросить учебу и присоединиться к движению. Он начал работать там, помогая исцелиться от зависимости другим студентам колледжа. Не понадобилось много времени, чтобы к нему присоединились еще несколько бывших подопечных «Интернационала». В обществе назревала напряженность. Родители желали видеть своих детей трезвыми, но при этом – на лекциях.

В прошлом месяце сфера влияния «Интернационала» расширилась еще больше – теперь уже другие студенты, ранее не имевшие проблем с зависимостью, приняли решение бросить учебу и присоединиться к общине. Родители восприняли это в штыки, и теперь уже горожане требовали больше информации. Этот сюжет привлек внимание центральных СМИ после того, как в университетской газете вышла статья, впоследствии ставшая вирусной. Лидера их общины звали Рэй Фишер, и он до сих пор отказывался от общения с любыми центральными СМИ, как и от официальных интервью. Это была интересная фишка – в основном подобные организации процветали благодаря публичности и сами активно ее искали. Однако Рэй отвергал все предложения прессы, даже те, что подразумевали материальное вознаграждение.

По какой-то причине Рэй Фишер сильно прикипел к нашему сообществу и несколько дней назад лично позвонил Лео, чтобы назначить интервью. Единственным его условием было, что интервьюировать его должен кто-то местный, и он назвал мое имя, поскольку читал какой-то из моих материалов. Лео не стал терять время на организацию полноценного интервью, поскольку университетская газета уже опережала нас с сюжетом, нам нужно было вырваться вперед, пока наши ближайшие конкуренты – «Сан» – не переманили Фишера.

Лео хотел, чтобы этим занялась я, потому что только у нас двоих был опыт освещения чего-то столь же масштабного. Сам он начинал в динамичной городской газете Детройта, где вел криминальную хронику, пока не дорос до позиции шеф-редактора целой рубрики «Образ жизни». Но отец Лео умирал от редкой формы заболевания легких, буквально доживал свои последние недели, и сам Лео собирался уехать домой, чтобы побыть рядом с ним. Даже учитывая состояние отца, крайне сложно было игнорировать возможность сделать большой материал. В Аркате ничего не происходило. Могли пройти годы, прежде чем нечто подобное вновь легло бы к нам на стол.

Мое интервью с Рэем было назначено на завтра. Я все утро потратила на поиск информации о нем. До основания «Интернационала любви» о нем практически ничего не было известно, да и после него сведения оказались весьма скудны. Все, что я смогла раскопать, – его метрика. Он родился в городке Уэстин, штат Нью-Джерси, в 1960 году. Кроме того, что Рэю Фишеру минуло сорок семь лет, это больше ничего не значило. С «Интернационалом» вышло не лучше. У них не было своего сайта, в реестре коммерческих, как, собственно, и некоммерческих, организаций они не числились. По крайней мере, их не смогла обнаружить я. Единственными упоминаниями об «Интернационале» были некоторые комментарии к религиозной литературе на «Амазоне» и несколько постов в блогах последователей. Как и в большинстве блогов, от первых постов так и веяло энтузиазмом и гун хо[3], которые, однако, в последующие недели неуклонно угасали, чтобы затем и вовсе иссякнуть. Все эти блоги были заброшены уже по нескольку лет.

– Тебя разве не тревожит тот факт, что ты абсолютно ничего не знаешь об этих людях? – спросил Скотт. Его номер я набрала сразу же, как только повесила трубку после разговора с Лео. Не теряя времени даром, я посвятила его в детали.

– Совершенно не тревожит, – рассмеялась я в ответ. – От этого становится только интереснее.

Мне не хотелось признаваться в этом Скотту, но я очень давно ни во что столь всецело не погружалась. Я любила свою семью. Правда. Но бо́льшая часть моей жизни была посвящена удовлетворению нужд других людей. Став матерью, я словно пожертвовала всеми своими правами ради других. Виной тому была моя собственная идеалистическая установка по отношению к материнству, но мне все равно было не отделаться от ощущения, что я никогда не перестаю мыть, чистить и подбирать за другими. Помимо всех приземленных забот, которыми был наполнен каждый мой день, я жаждала заниматься чем-то иным. На самом деле, оказавшись в роли матери и домохозяйки, я никогда не чувствовала себя в своей тарелке, хоть я ни за что бы в этом не призналась. Я ощутила укол ревности в первый же день, когда Скотт вернулся к работе после рождения Эбби, и это ощущение так меня и не покинуло.

Я поспешно схватила с полки соус, требовавшийся для запланированных на ужин котлет по-киевски, и помчалась прочь из магазина – забирать Эбби из школы. Однако теперь с моего лица не сходила широкая улыбка. Я не могла дождаться завтрашнего дня.

Глава 7

Эбби

Сейчас

Я уныло ковыряла мякоть цыпленка в апельсинах. Тот был полит идеальным количеством соуса – точь-в-точь как я люблю, – но заставить себя проглотить хотя бы кусочек я не могла. Я все еще не испытывала голода. Папин же аппетит, напротив, вернулся сторицей. Он заглотил свою говядину с брокколи как дикий зверь и теперь сражался с тем, что осталось на тарелке Мередит.

– Милая, ты должна поесть, – сказала Мередит. В ее глазах читалось беспокойство, а уголки рта опустились вниз.

– Прости, – ответила я. – Мне просто не хочется. Нет аппетита.

Вообще-то не так уж просто сосредоточиться на еде, когда за дверью твоего гостиничного номера стоит вооруженный полицейский. Кто-то из медиков разболтал о маме, и пресса уже вовсю штурмовала больницу. Маркос заверил папу, что приставленная к нам охрана – всего лишь дополнительная мера предосторожности, только ему никто не поверил. Я уж точно. Люди не носят с собой оружие, когда на то нет причин.

Радостное возбуждение, которое я испытывала еще совсем недавно, рассеялось. Теперь я оказалась совсем сбита с толку. Неожиданно для самой себя я разрыдалась. Мередит и папа вскочили на ноги, кинулись ко мне и с двух сторон принялись обнимать, отчего мы трое стали похожи на большой сэндвич. Эмоции, которые копились в моей душе весь день, водопадом хлынули наружу.

– Все в порядке. Не держи это в себе, – тараторили они, перебивая друг друга. – Мы тебя любим. Мы рядом.

Я прижалась к папе, зарывшись лицом в его рубашку. Не могу вспомнить, когда в последний раз я так отчаянно ревела. Казалось, что конца этому не будет, но внезапно он наступил. Рыдания прекратились так же неожиданно, как начались. Я обескураженно выпуталась из их объятий, чувствуя неловкость за свой срыв. Второй раз за этот день Мередит протянула мне салфетку. Никто не предупреждал меня, что будет вот так.

– И что теперь? – тихонько спросила я.

Мередит открыла было рот, чтобы ответить, но тут же закрыла его, позволив папе сказать первым.

– Не знаю, Тыковка. Хотел бы я знать. – Прежде чем продолжить, папе пришлось совладать с собственными эмоциями. – Будем решать проблемы по мере их поступления, как всегда. Может, ты этого уже не помнишь, но я раньше все время так говорил. «Скотт, займись насущным». Должно быть, я повторил это сам себе сотни раз. Иногда это все, что мы можем сделать. Сейчас как раз такой случай.

Он указал на нетронутое мной блюдо.

– Так что сейчас, прямо сейчас, ты изо всех сил постараешься накормить свое тело, потому что ему необходимы питательные вещества. А потом все мы попытаемся уснуть, потому что это необходимо нашему рассудку. – Папа потрепал меня по спине. – Вот и все. На сегодня у нас такая задача. Договорились?

Я кивнула, подбирая со стола вилку. Папа и Мередит вернулись на свои места, и какое-то время мы ели в полной тишине.

– Пока ты была в душе, я снова разговаривал с одним из ее лечащих врачей, – проговорил папа. Он обещал, что будет сообщать мне всю новую информацию о маме, потому что все обращались только к нему, а я не всегда была рядом. – Твоя мама очень нездорова. Из лаборатории начали приходить результаты ее анализов, и все они далеки от нормы. У нее снова возьмут анализы и отправят на повторное исследование.

– Это же потому, что она сильно обезвожена, да? У нее не нашли ничего серьезного? – тут же спросила я.

Папины глаза затопила тревога.

– Технически да, но все сложно. Сильное обезвоживание и недостаток питательных веществ со временем оказывают негативное влияние на все органы и системы. Нужно подождать результатов следующих тестов, тогда нам должно стать яснее.

– Как вышло, что малышка здорова? – выпалила я. При упоминании о ребенке у меня за спиной раздался громкий вздох Мередит. Папа ни словом не обмолвился о младенце, а я не хотела спрашивать – но не потому, что не хотела знать. Узнать больше об этой девочке хотели все.

– Малышка здорова, потому что твоя мама была способна кормить ее грудью. А вот твою маму никто не кормил, поэтому ее здоровье серьезно пошатнулось, – отчеканил папа.

– Так это ее ребенок? – спросила я.

– Да, это ее ребенок. Она родила около семи недель назад.

На следующее утро папа за руку привел меня в какой-то кабинет в больнице, где нас ждал Маркос. Тот придвинул к себе один из мягких офисных стульев, стоявших вдоль стены. Из скрытой где-то колонки доносились звуки посредственного джаза, а стеллаж в правом углу кабинета был завален развлекательными журналами для посетителей. Я осталась стоять, скрестив на груди руки, как будто, отказываясь сесть, отвергала саму возможность услышать то, что мне тут собирались сообщить, – ясно ведь было, что в таком кабинете людям не сообщают хорошие новости. Папа, Мередит и я остановились, образуя странный полукруг.

Выражение лица Маркоса не менялось на протяжении последних двух дней: он ни разу не улыбнулся, и в глазах его не было ни намека на дружелюбие. Сегодня под пиджак он надел красную рубашку. Она оттеняла цвет его кожи.

– Почему бы нам не присесть? – прозвучало это как вопрос, хотя на самом деле было указанием.

Когда мы опустились на стулья друг рядом с другом, так что наши колени соприкасались, я сильнее сжала папину ладонь. Следователь не в первый раз предлагал нам сесть на такие стулья, но в этом кабинете мы раньше не были. Кто-то, проходя по коридору, закрыл за нами дверь, и в помещении сразу стало душно. Все поплыло перед глазами, и у меня закружилась голова.

– Я хотел бы обсудить с вами следующие шаги в отношении вашей матери, – не тратя времени даром, Маркос сразу приступил к главному.

Он всегда называл маму «ваша мать». Никогда не говорил «ваша жена», обращаясь к папе, и даже не упоминал ее имени. Это было странно. Как он называл ее, когда они с папой разговаривали без свидетелей?

– Главный врач местной больницы прилетела прошлой ночью, как и ожидалось, и была столь добра, что приехала прямо из аэропорта. После…

– Что вы смогли выяснить? – перебил его папа, не в силах вытерпеть длительное объяснение.

– Мне хотелось бы предоставить вам больше информации, но расследования такого рода требуют времени, и мы должны удостовериться, что делаем все возможное. Сейчас у нас нет права на ошибку. С учетом сказанного, главный врач приступила к опросу Кейт, и в другом случае мы могли бы продолжить следственные действия, однако Кейт не прошла тест на проверку психического статуса, что ставит нас в крайне сложное положение.

Маркос говорил быстро, чтобы папа снова его не перебил.

– Причиной того, что она провалила тест, отчасти оказались сами вопросы – нужно было назвать день недели и год, и Кейт не смогла ответить правильно. Но не потому, что она психически неполноценна, – просто она годами находилась в изоляции от общества и не имеет понятия, сколько на самом деле прошло времени.

– Что вы имеете в виду, когда говорите «в изоляции»? – переспросил папа.

Маркос пожал плечами.

– Мы не можем сказать точно. Возможно, ее контакты с внешним миром были существенно ограничены, а может быть, она физически была заперта в каком-то помещении.

– То есть вы уверены, что именно по этой причине она не знает, какой сейчас день? – подала голос Мередит.

Обернувшись к ней, я вопросительно вскинула брови. На что она намекала? Что мама потеряла рассудок?

– Абсолютно, – ответил Маркос. – Существуют и другие подтверждения этой версии. К примеру, как минимум в последние пять лет Кейт не получала никакой медицинской или стоматологической помощи. Один из ее задних зубов выдернули, вероятнее всего, с помощью плоскогубцев – из-за инфекции, которая, судя по всему, распространилась на ее десны. Она не посещала медицинское учреждение ни до, ни после родов, так что ее тело сильно истощено беременностью. Пуповина была перерезана ножом или ножницами. И так далее.

Сидевшая рядом со мной Мередит дернулась всем корпусом вперед, согнувшись пополам. У нее был слабый желудок. Из-за этой особенности мы все время ее дразнили.

– Наша главная задача на ближайшее время – вернуть Кейт ориентацию во времени и окружающей среде. Если она не получит представления о настоящем времени, хотя бы приблизительного, будет практически невозможно отследить хронологию событий. К счастью, через несколько часов к нам прибудет команда экспертов, у которых имеется опыт разрешения подобных деликатных ситуаций, – заключил Маркос.

Папина ладонь обмякла, и напряжение в его теле немного спало. Когда мама исчезла, он без конца жаловался на некомпетентность нашей полиции. Папа говорил, что у них недостаточно оснащения, чтобы расследовать преступления такого масштаба, и что к расследованию нужно было привлекать ФБР задолго до того, как это было сделано на самом деле. Когда же спецы из ФБР, наконец, подключились, уже слишком поздно было искать по горячим следам. Мы всегда задавались вопросом – как все могло бы обернуться, если бы ФБР взялось за это дело раньше. Что ж, по крайней мере, на этот раз с нами с самого начала собирались работать лучшие специалисты.

– Пока не истекли семьдесят два часа с начала расследования, наша главная задача – собрать как можно больше свидетельских показаний и улик – от вашей матери и из других источников. Наши дознаватели обнаружили следы недавно покинутого автокемпинга, поэтому территория поиска была расширена – теперь мы прочесываем леса и овраги в радиусе десяти миль от этого кемпинга и заправочной станции. Дежурного с заправки уже допросили, но его ждет повторный допрос, когда прибудет команда экспертов. Несколько дальнобойщиков, ехавших в ту ночь по шоссе, также были идентифицированы в качестве потенциальных свидетелей, их допрашивают в данный момент, – добавил Маркос. – Утром нам с вами предстоит сделать заявление для прессы.

У меня не было совершенно никаких мыслей по поводу того, что мы собирались сообщить прессе о расследовании дела. Я вообще никак не могла взять в толк, почему мы должны ежедневно перед ними отчитываться.

– Как она себя чувствует? – подала я голос. Расследование было важно, но я хотела знать, что с моей мамой.

Маркос обменялся взглядом с папой. Папа заерзал на стуле.

– Она напугана до смерти, – сообщил Маркос, занимая место напротив меня. Его крупная фигура неуклюже умостилась под украшавшей стену репродукцией картины Дэвида Хокни. Он наклонился вперед, своими коленями почти коснувшись моих. – Знаю, что это сложно понять… Когда с человеком долгое время плохо обращаются, его мозг изобретает странные формы самосохранения. Плохие люди вызывают у жертвы тихий ужас, и этот тихий ужас остается с ней долгое время, даже после того, как пришло спасение.

Совсем как вчера, я подавила готовое вырваться рыдание.

– Насколько сильно она пострадала?

Папа накрыл мою руку ладонью.

– Детали не имеют значения.

Я сбросила папину ладонь.

– Нет, имеют. Из всех присутствующих тебе это должно быть ясно лучше всего. Детали решают все.

Глубоко вздохнув, папа кивнул Маркосу, сигнализируя тому, что можно продолжать.

– Похоже, что ваша мать подвергалась систематическим истязаниям в течение длительного времени.

Говоря это, Маркос не мигая смотрел мне прямо в глаза.

– Что это значит? – спросила я.

– Ее били проводами, и все ее тело покрыто ожогами и другими рубцами. Вероятно…

Его перебила Мередит:

– Прошу вас, остановитесь. Этого достаточно, – попросила она.

Для нее это все могло показаться чрезмерным, но чувства Мередит не могли идти ни в какое сравнение с тем, что испытывали мы с папой. Однажды ему пришлось съездить на опознание трупа, чтобы выяснить, не мама ли это. Я тоже наклонилась вперед и постаралась сделать лицо подобрее, потому что не хотела ранить чувства Мередит.

– Прости, Мередит, но если ты не в состоянии слушать дальше, тебе придется выйти, потому что я хочу знать обо всем, что произошло с моей мамой.

Кейт

Тогда

У меня поджилки тряслись от страха. Не потому, что раньше я не брала больших интервью, просто это должно было стать моей первой очной работой после рождения ребенка – шагом назад в ту жизнь, которую я оставила, став матерью Эбби. Я разгладила подол юбки, радуясь, что посадка у нее достаточно высока, чтобы скрыть складку на животе, попытки избавиться от которой я давно забросила. Может, необходимость втискивать свое тело во что-то, отличное от леггинсов для йоги, стала бы для меня достаточной мотивацией, чтобы сбросить эти дурацкие десять фунтов[4] веса. Когда твоему ребенку пять, лишний вес ведь уже не спишешь на беременность.

Что, если я утратила способность ориентироваться в профессиональной среде? Однако, несмотря ни на что, моя внутренняя уверенность росла с каждым шагом, который мои новые туфли на шпильке отстукивали по тротуару. Ерунда, ничего сложного. Мне ведь случалось брать интервью даже в тюрьме.

«Ты справишься», – повторяла я про себя, шагая вперед.

Передо мной замаячил комплекс зданий «Интернационала». Их штаб-квартира находилась сразу за границей города, где главная улица превращалась в старое шоссе, с обеих сторон обрамленное разномастными бетонными зданиями. «Интернационал» недавно отреставрировал заброшенное офисное здание. От встреч в парках и собраний в церковных подвалах за каких-то два месяца они поднялись до готового объекта.

У входа висела табличка «Добро пожаловать домой», и едва я успела поднести руку к звонку, как дверь передо мной распахнула женщина. Она была молода – свежа и чиста, как кусок мыла, и от улыбки на ее левой щеке появлялась ямочка. Я тут же представила себе пространство в стилистике нью-эйдж, где со стен, украшенных изображениями женщин в позе лотоса, чьи чакры обозначены разными цветами, свисают цветные тканые полотнища. Однако стены в фойе оказались лишены всякого цвета. Они были выкрашены в неброский бежевый тон, совершенно нейтральный.

– Добро пожаловать, я Бека, – запыхавшись, выпалила женщина, словно ей пришлось бежать к двери. Ее одежда гармонировала с окружающими стенами – юбка ниже колен и простая футболка, и то и другое – в оттенках бежевого. – Здесь нет нужды стучаться в двери. Наши двери всегда открыты и не запираются.

– Благодарю, – ответила я, делая шаг внутрь. – Я Кейт.

Бека кивнула.

– Я знаю. Мы ждали тебя.

– Спасибо, что нашли время провести для меня экскурсию.

– Нет проблем, – улыбнулась Бека. – Мне это в радость.

Двойные двери, которыми оканчивалось фойе, вели в просторный, широкий зал. Все внутри выглядело минималистично и сияло стерильной чистотой и порядком. Ни малейших признаков курящегося ладана и горящих свечей, которые я ожидала увидеть. Вместо этого в воздухе витал сосновый аромат чистящего средства «Пайнсол». В задней части помещения штабелями были уложены дюжины алюминиевых стульев, а спереди разместился деревянный подиум. Из зала три двери вели в другие части здания. Повсюду были расставлены раскладные столики, рядом с некоторыми стояли белые пластиковые стулья. Во всем помещении не было ни одной детали, намекающей на тепло или комфорт. Никакой персонализации. Тем не менее что-то в этом месте казалось притягательным.

– Что за этими дверьми? – поинтересовалась я.

Бека жестом указала на первую дверь слева.

– Эта дверь ведет в кафетерий. Всех, кто приходит к нам, мы кормим трижды в день. – Указав на следующую дверь, Бека сказала: – А здесь расположены все наши детокс-палаты.

– Можно заглянуть? – попросила я разрешения.

– Разумеется, – согласилась Бека.

Я была шокирована тем, как легко она согласилась, но постаралась скрыть удивление. Большую часть прошлой ночи я провела, репетируя свои реакции на потенциально враждебное отношение, с которым я на сто процентов ожидала столкнуться, начав копать поглубже. Но это было просто чудесно. Я мысленно улыбнулась. Лео должен был остаться доволен.

Бека распахнула передо мной дверь, за которой открылся длинный коридор, вдоль стен которого расположились другие двери. Она постучалась в среднюю дверь справа и, дождавшись ответа, шагнула внутрь. Войдя следом, я оказалась в тесном пространстве. Должно быть, там было не намного просторнее, чем в моей кладовке. Как и повсюду в этом месте, внутри оказалось просто, чисто и опрятно. У одной стены стояла кровать, а у другой помещалась маленькая раковина.

– Где же проходит детоксикация? – спросила я. Я не заметила медицинского оборудования. По меньшей мере, людям должны были ставить капельницы.

Бека обвела рукой комнату, словно я могла что-то упустить.

– Детоксикация проходит здесь.

– Все этапы? От начала до конца? – переспросила я, вспоминая, как моя мать бессчетное множество раз корчилась в агонии на полу ванной комнаты, когда любимая ею отрава покидала организм.

Бека кивнула.

– А это не опасно?

– А разве не опасны наркотики? – с усмешкой отозвалась она.

Бека провела меня обратно в центральный зал, а оттуда – в третью дверь. За этой дверью оказался скрыт целый лабиринт коридоров, и Бека, шагая впереди, принялась мне что-то рассказывать. Я пыталась заглянуть за слегка приоткрытые двери, но Бека шла слишком быстро, чтобы мне удалось что-то разглядеть. Добравшись до конца Г-образного коридора, Бека объявила:

– А здесь владения Рэя.

– Он живет вместе с последователями? – спросила я.

Бека покачала головой.

– О, нет, ученики не живут в лагере.

Интересно, почему она назвала это место лагерем.

– Существует разница между понятиями «последователь» и «ученик»?

– Да.

– А кто они, эти ученики Рэя, и где они живут?

Бека с улыбкой повернулась к одной из дверей.

– Идем.

Тот факт, что Бека оставила мой вопрос без ответа, от меня не ускользнул.

Она постучалась в дверь.

– Войдите, – отозвался мужской голос.

Бека толкнула дверь. Из-за стоявшего в центре комнаты стола поднялся и зашагал нам навстречу мужчина в такой же, как у нее, бежевой футболке. Я предполагала, что он должен быть красив – студентки колледжа всегда рассказывали о нем с придыханием, – но он оказался просто великолепен. Кудри полночной черноты были убраны в стороны, открывая точеное лицо. Глаза сияли ледяной голубизной. Оказалось, что улыбка у него слегка скособочена, что в сочетании с небольшой горбинкой на носу оттеняло идеальную внешность и только добавляло ему привлекательности.

– Я Рэй Фишер, – представился он, протягивая руку для приветствия. – А вы, должно быть, Кейт.

– Да, верно, – ответила я, надеясь, что ладонь не вспотела. Я всегда потела, если нервничала. Рукопожатие Рэя было уверенным и твердым.

Он жестом указал мне на стул напротив своего стола.

– Садитесь. – Затем обернулся к Беке. – Большое тебе спасибо, Бека. Я увижу тебя за ужином?

– Конечно, – кивнула она Рэю прежде, чем обратиться ко мне. – Рада была встрече, Кейт. Надеюсь скоро увидеть тебя снова, – проговорила она и закрыла за собой дверь, не дав мне возможности ответить.

Пока Рэй усаживался обратно на свое место, я успела достать и положить на колени блокнот. Он же, облокотившись на стол, подбородком уперся в сплетенные пальцы рук.

– О чем мы будем сегодня говорить?

Пронзительный взгляд Рэя немедленно заставил меня ощутить себя обнаженной и уязвимой, словно он сумел заглянуть мне прямо в душу. Не самое комфортное ощущение.

Обведя взглядом кабинет в поисках дипломов в рамочках или других личных реликвий, я обнаружила, что стены здесь были столь же пусты, как и во всех прочих помещениях. Очевидно, не так давно их покрыли слоем свежей бежевой штукатурки, но на этом – все.

– Может, начнем с того, что вы немного расскажете о себе? – предложила я.

Он расхохотался.

– Серьезно? Это все, что вы для меня припасли?

Краска прилила к моим щекам. Не дав мне возможности собраться с мыслями, Рэй снова заговорил:

– Может, лучше вы?

В ожидании моего ответа он растянул губы в дразнящей улыбке.

– Ну, я довольно скучная, – отозвалась я, сосредоточенно листая блокнот, как будто хотела найти там нечто важное, и таким образом избегая необходимости смотреть ему в глаза.

– Вижу, вы замужем, – прокомментировал он кольцо на моем пальце.

Его сложно было не заметить. На нашу десятую годовщину Скотт превзошел самого себя. Когда он сделал мне предложение, мы были так бедны, что Скотт мог себе позволить только самое простое серебряное колечко. Меня это никогда не беспокоило – не беспокоило бы и сейчас, – но это не давало покоя Скотту, поэтому он все-таки купил мне такое кольцо, какое хотел бы подарить в момент обручения. Я кивнула, все еще притворно погруженная в свои записи.

– Давно?

На мгновение я уже было решила соврать, чтобы избежать подробностей, но несколько лет назад я пообещала Скотту больше не врать на этот счет. Я говорила неправду, только чтобы оградить себя от непрошеных комментариев, но услышав это, Скотт просто взорвался, и у нас случилась одна из самых крупных ссор за всю жизнь. Он принял это чересчур близко к сердцу, заявляя, что его ранит тот факт, что я стыжусь наших отношений. Скотт гордился тем, что мы с ним стали парой еще подростками, и считал это нашей самой главной изюминкой. Только сразу он был не в состоянии так стройно излагать мысли, а просто впал в истерику, словно незрелый четырнадцатилетний парнишка. Бегая взад-вперед по дому, Скотт извергал потоки сквернословия и в конце концов прокричал мне в лицо, какая я холодная и бездушная. Лишь после двухчасовой беседы он наконец смог сформулировать, что же на самом деле так его беспокоило.

– Мы женаты уже семнадцать лет, – сообщила я, мысленно настраивая себя на любую реакцию. За эти годы я успела выслушать все возможные варианты. Кто-то говорил, что это очень трогательно, а кто-то интересовался, были ли у нас другие партнеры, словно обсуждать свою сексуальную жизнь с незнакомцами – в порядке вещей. Однажды мне встретился некто, кто счел отвратительным тот факт, что мы со Скоттом оставались ночевать друг у друга дома, еще будучи детьми.

– И каково это? – спросил Рэй.

Я неловко заерзала на стуле, пытаясь одернуть подол юбки.

– Это чудесно. В самом деле. Это милость Божья – в девять лет встретить своего лучшего друга и одновременно вторую половинку.

Рэй вновь разразился хохотом.

– Простите? – я совсем съежилась на стуле.

– Прошу прощения, просто ваши слова прозвучали как реклама открыток «Холлмарк»[5]. Не смог удержаться.

В глазах Рэя плясали лукавые огоньки. Помимо воли мой рот начал растягиваться в улыбке.

– Довольно глупо звучит, – согласилась я.

Со своего места он продолжал разглядывать меня, хотя сейчас пришел его черед говорить. Мне потребовалась буквально пара мгновений, чтобы сообразить, что Рэю вполне комфортно будет и дальше молча сидеть и глазеть на меня. Однако мне такой вариант не подходил. Чтобы собраться с мыслями, я перевела взгляд на окно за его спиной. Я должна была вернуть контроль над этим интервью. Я не могла позволить ему отделаться так просто.

– Так почему Арката?

Он развел руками.

– А почему нет?

– Как долго вы обычно остаетесь на одном месте?

Таким образом я решила завуалированно поинтересоваться, избрал ли «Интернационал» Аркату местом своей постоянной прописки. Сколько бы ни нашлось тех, кому присутствие «Интернационала» импонировало, ровно столько же было граждан, недовольных тем, как его адепты наводнили наше сообщество. Жители небольших городков привержены традициям и настороженно относятся к переменам, в особенности если эти перемены связаны с чуждыми им идеями. Незнакомцы, оказывающие помощь бесплатно, однозначно вписывались в данную категорию.

– Мы не планируем заранее.

– Каков был максимальный срок?

– Два года.

– А минимальный?

– Три дня.

Рэй с усмешкой потянулся к стопке бумаг, лежавшей на краю стола. Немного покопавшись среди них, он нашел то, что искал, и протянул мне флаер.

– Это расписание наших встреч. Ничто не расскажет вам лучше о сущности «Интернационала любви», чем личное присутствие. Почему бы вам не прийти самой?

Пробежав глазами расписание, я поразилась, как много у них было различных курсов. Каждый день – как минимум по три. Все выходные тоже были расписаны.

Рэй поднялся на ноги, что означало, что наше время подошло к концу. Я тоже встала и протянула ему руку.

– Благодарю вас за то, что уделили мне время. Я буду на связи.

Он проводил меня до двери своего кабинета, выпустив обратно в коридор.

– Прошу, подумайте над тем, чтобы посетить нашу встречу. Думаю, вам понравится. Буду рад снова вас видеть.

С этими словами он быстро закрыл дверь, не дав мне шанса ответить.

Я остановилась, уставившись на эту дверь. Лео будет недоволен. Я не выяснила об «Интернационале» ничего, чего не знала бы до интервью. Быть может, возвращение в гущу событий представлялось мне легче, чем оказалось на деле.

Глава 8

Мередит

Сейчас

– Мама, ты, должно быть, шутишь…

Я оборвала его:

– Давай потише, Тад.

Мне не хотелось, чтобы кто-то слышал наш разговор, а стены в отеле были не толще бумаги. Даже несмотря на то, что я вышла из номера и стояла, прислонившись к перилам в конце коридора. Про Тада раньше говорили, что голос взрослого мужчины заперли в теле маленького мальчика. Он мог бы стать прекрасным проповедником, но ни один из моих детей не был религиозен, несмотря на то что в детстве они посещали мессу каждое воскресенье. Они отвернулись от Бога, когда молились ему об исцелении своего отца, а тот умер.

Тад понизил голос до шепота:

– Вы, ребята, и правда обсуждаете возможность везти ее обратно в Калифорнию и жить всем вместе?

Мне самой сложно было в это поверить. Последние сорок восемь часов выдались очень напряженными.

– ФБР переносит расследование дела в Калифорнию, коль скоро по подследственности оно подпадает под юрисдикцию штата. Они говорят, что смогут поселить ее в безопасном месте…

– Мама! – завопил Тад, нимало не заботясь о том, что его могут услышать. – Ты вообще сама себя слышишь? Это же безопасное место! – он сделал акцент на слове «безопасное». – Людей никто не помещает в «безопасные места», если они не находятся в опасности! И при этом вы еще размышляете над тем, чтобы взять ее к себе?

– Совсем ненадолго. Только пока все не прояснится.

Я постаралась придать своему тону оптимизм.

– Каким образом они собираются обеспечивать вашу безопасность, если не ясно, от чего вас нужно охранять?

Я метнула взгляд в сторону полицейского, который дежурил рядом с дверью в наш номер. Тот сделал вид, что вовсе не наблюдал за мной все время, что я разговаривала по телефону. Я все еще не привыкла к тому, что они теперь повсюду нас сопровождали.

– Когда мы вернемся домой, нас будет охранять служба безопасности, совсем как сейчас. Пока что, похоже, никто и не догадывается, где мы.

– Да потому что вы не дома! – фыркнул Тад. – Все изменится, как только вы переступите свой порог и об этом пройдет слух. Это всего лишь дело времени!

В этом не могло быть никаких сомнений. Вот почему я так долго колебалась, прежде чем съехаться со Скоттом, – меня тревожила дурная слава этого дома. Скотт хлебнул свою долю проклятий и угроз, но к тому моменту, как мы стали парой, это уже было в прошлом. Тем не менее раз в несколько месяцев мы стабильно замечали, как кто-нибудь слоняется вокруг дома, старательно делая вид, что ничего не фотографирует.

– Это же не навсегда. Только пока не закончится расследование. К тому же Скотт не станет даже обсуждать возможность отправить Кейт в безопасное место. Он только и говорит о том, как мы привезем ее домой, – еще с тех пор, как мы ехали сюда.

– А Кейт? Есть какой-то шанс, что она сама выскажется по этому поводу?

– Нет, ну брось, Тад. Нельзя требовать от нее принятия каких-либо решений, учитывая состояние, в котором она находится.

Мы не имели ни малейшего понятия о том, что думала обо всем происходящем вокруг нее сама Кейт. С той первой встречи со Скоттом она больше почти не разговаривала, по крайней мере не с нами или не в то время, что мы были у нее в палате. Она так и лежала, съежившись на своей больничной кровати, прижимая Шайло к груди, и непрерывно сканировала взглядом пространство. Несмотря на то что ее тело пребывало в покое, Кейт в любой момент была готова вскочить и бежать. Малейший шум заставлял ее подпрыгивать на месте.

– Даже не буду перечислять тебе все, что в этом плане не так.

Я прямо-таки видела, как он поочередно тычет пальцем в каждый из пунктов своего списка. Тад всегда был практичен и привержен логике.

– Вы не знаете, где она была и чем занималась последние одиннадцать лет. Никаких зацепок. Никто не знает, почему она сбежала. До сих пор. Она ведь явно провела все это время не в одиночестве.

Мне казалось, что я слышу, как поворачиваются его глазные яблоки.

– И вдруг она внезапно появляется из ниоткуда с ребенком на руках, но при этом, когда ее спасают, теряет дар речи? Ну же, мам. Признай, что во всем этом есть какая-то странность.

– И впрямь очень странно, – вздохнула я.

– А где ее семья? Почему они не приехали? Почему не разделяют радость ее возвращения, не душат ее в объятиях? Пусть поживет у них.

– Я тебе уже раньше объясняла, – отозвалась я. – Кейт была единственным ребенком. Ее родители погибли в автомобильной катастрофе, когда Кейт была подростком. Бо́льшая часть ее родни живет в Швеции, но Кейт никогда не была с ними близка, потому что они там все какие-то чокнутые и дикие.

– Я остаюсь при своем. Это ужасная идея, – пропыхтел Тад.

Я отреагировала бы так же, будь ситуация зеркальной, но сейчас я доверяла мнению Скотта. Он не позволил бы сделать ничего, что могло бы поставить нашу семью под угрозу.

Кейт

Тогда

Я спешила на повторное интервью с Рэем. Лео еще ворчал по поводу первого, но не слишком, ведь я буквально превзошла себя в работе над другим большим материалом, который он поручил мне. Тренер женской футбольной команды был уволен из старшей школы Миддлтон за то, что отправлял девочке из команды собственные откровенные фото. Я раньше всех смогла раскопать информацию о послужном списке совершенных им ранее правонарушений, и статья очень быстро поднялась в топ национальных новостей. Тем не менее этот успех не мог компенсировать неудачу с «Интернационалом», и я была настроена все исправить.

Войдя без стука, я, не останавливаясь, устремилась сквозь лабиринт коридоров, изо всех сил стараясь не потревожить собравшихся на очередную встречу, и в конце концов добралась до кабинета Рэя. Дверь оказалась распахнута настежь, и Рэй при виде меня поднялся со своего места за столом. Бросившись ко мне, он заключил меня в объятия прежде, чем я успела как-то этому воспротивиться.

– Приветствую, Кейт! Я так рад снова тебя видеть!

Он быстро отстранился и жестом указал мне на стул, на котором я сидела в прошлый раз.

– Садись. Давай начинать.

Он не стал закрывать дверь, и мне это показалось странным. Ничего такого, в общем-то, просто что-то в этом было не так.

– Открытая дверь вызывает у тебя дискомфорт? – внезапно спросил он, быстро уловив мое настроение.

На этот раз я не была намерена позволить ему так легко одержать надо мной верх.

– Мне комфортно, если комфортно вам.

Рэй поднял обе руки ладонями кверху, словно маг, желающий продемонстрировать, что в рукавах у него ничего не припрятано.

– Мне скрывать нечего.

– Прекрасно. Тогда приступим? – предложила я, не позволяя ему перехватить инициативу. Я вытащила диктофон из сумочки и положила на стол. – Не возражаете, если я включу запись? – спросила я.

Он утвердительно кивнул, и я продолжила:

– Что вы можете ответить на звучащие в ваш адрес обвинения в том, что «Интернационал» реабилитирует людей лишь для того, чтобы впоследствии те бесплатно на вас работали?

Застигнутый врасплох, он тем не менее быстро натянул на лицо улыбку.

– О, я вижу, к чему ты клонишь. Мне нечего сказать моим критикам.

– Даже тем, кто называет «Интернационал» сектой?

Рэй засмеялся.

– Мы не секта.

– Как бы вы тогда описали ваше сообщество? – поинтересовалась я и тут же добавила: – Одной фразой.

Рэй задумчиво потер подбородок, подбирая слова.

– Мы – движение за социальную справедливость, призванное распространить любовь Христа на всех, – проговорил он и, подавшись вперед, оперся о стол. – Матфей, глава двадцать пять, знакомо?

– Прошу прощения, нет.

– Матфей, глава двадцать пять, стихи тридцать пять и тридцать шесть. Они аккумулируют всю нашу философию. Иисус сказал: «…ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне… Что вы сделали одному из сих братьев Моих меньших, то вы сделали Мне». Вот так мы и живем, и это можно назвать нашим кредо.

К такому сложно было подкопаться. И близко не так пикантно, как мы с Лео могли втайне надеяться.

– Так как же это все работает? В практическом смысле.

Звучало все это весьма поэтично, но мне хотелось узнать, что это означало в повседневной жизни.

Рэй сложил руки на столе.

– Мы живем как слуги Христовы.

Все еще никакой конкретики. Ничего, что я не могла бы прочесть в любой из брошюрок, разложенных у входа. Я решила зайти с другой стороны.

– Вы всегда помогали людям?

– Конечно же, нет. Я начал заниматься этим чисто по ошибке и промыслу Божьему.

Следующий час пролетел за рассказом Рэя о нищем детстве, которое он провел на маленькой ферме в сельской местности Нью-Джерси. Начав работать в девять лет, он трудился без передышки, собираясь, когда вырастет, стать успешным биржевым брокером. Его жизнь казалась воплощением американской мечты, пока однажды по дороге домой ему не пришло в голову усомниться в собственном счастье. Эти сомнения привели его к поиску высшего предназначения. Мне все это показалось немного избитым, так что, пока Рэй расписывал, как жертвовал свои деньги различным благотворительным организациям, я немного отвлеклась на собственные мысли. Начав с раздачи имущества бездомным на улицах, он дошел до того, что позволил семьям, проживавшим в убежищах для жертв домашнего насилия, занять три принадлежавших ему особняка в разных частях страны.

– Я об этом ни разу не пожалел, – заключил он.

– Ни единого?

Рэй покачал головой.

– В моей душе всегда жила какая-то неприкаянность и пустота. Но я жил дальше, притворяясь, что это не так. А новый образ жизни позволил мне не просто избавиться от этих эмоций, но перестать жить чужой жизнью и ступить на путь истинный. Все богатства мира не могли бы дать мне это, – сказал он.

Я сделала над собой усилие, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица, ничем не выдав своего раздражения. Вечно жалуются на то, что деньги не приносят счастья, только те, у кого они есть. Одной из причин, по которой я была так рада вернуться к работе, было то, что мы со Скоттом могли бы перестать ссориться из-за денег. Мы ругались из-за денег с тех пор, как родилась Эбби, а до того у нас никогда не возникало повода. Все изменилось, когда мы стали жить практически на одну зарплату Скотта, только он отказывался признать, что причина наших ссор заключалась именно в этом. Слишком сильно его эго страдало от того, что в одиночку он не в состоянии был обеспечить нам привычный уровень жизни.

Голос Рэя прервал ход моих мыслей:

– Засыпаешь от скуки?

– Ни в коем случае, – заверила я его. Профессия репортера требовала владения искусством симулировать интерес и притворяться, что слушаешь, когда слушать совсем не хочется, а рассказ Рэя наскучил мне очень быстро. Он не слишком отличался от множества самопровозглашенных духовных лидеров, разъезжающих по Калифорнии. Я обвела рукой стены кабинета, имея в виду здание в целом. – Кто за все это заплатил?

– Люди жертвуют от щедрот своих сердец, а Господь никогда нас не оставляет, – ответил Рэй.

На завтра у меня было назначено интервью с родителями девятнадцатилетнего паренька по имени Шон, который стал одним из первых детишек, кому «Интернационал» помог очиститься, и недавно присоединился к движению. Три недели назад эти люди сделали «Интернационалу» пожертвование в сумме двухсот тысяч долларов. Сложно сказать – в поддержку ли самого движения, либо стремясь обеспечить сыну крышу над головой, пока тот подвязался здесь.

– Ну что, с тебя достаточно? – спросил Рэй. На сей раз настал его черед застигнуть меня врасплох.

– Что вы имеете в виду?

Он улыбнулся.

– Да брось, Кейт. Я вижу, когда кому-то со мной скучно до смерти.

Я энергично затрясла головой.

– Вовсе нет. Весьма впечатляющий рассказ, – соврала я, надеясь, что прозвучало это убедительно.

– Ты ведь не станешь так врать своему мужу, а?

Я выпрямилась на стуле.

– Прошу прощения?

– Извини. Не хотел нажимать ни на какие кнопки.

– Вы не нажимали ни на какие кнопки, – отрезала я.

– В самом деле? – Он слегка склонил голову в сторону, насмешливо поглядывая на меня. – А с моей точки зрения кажется, что нажал.

Интересно, он так вел себя со всеми? Или только с женщинами?

– Я не лгунья, – сказала я.

– Все мы лжецы, – парировал он, до жути напомнив мне моего университетского профессора философии.

– О чем лжете вы? – задала я вопрос.

Губы Рэя растянулись в широкой улыбке, в глазах зажглись огоньки.

– Ну вот, наконец мы приближаемся к чему-то интересному, – отозвался он.

____

Это была уже вторая встреча в центре, которую я решила посетить, и на этот раз я чувствовала себя гораздо комфортнее, несмотря на расстройство из-за того, что Скотт прийти отказался.

– Ты же знаешь мое отношение к организованной религии, – отрезал он.

Но причина была не в этом. Я тоже была не слишком религиозна. Родители даже по праздникам не водили меня в церковь. Я просто подумала, что было бы здорово – у нас двоих появилось бы новое совместное занятие, однако Скотт не заинтересовался. Иногда я спрашиваю себя, зачем было пытаться? Скотт – человек привычки, и так было всегда.

Я налила себе чашку кофе и прихватила с подноса пару сахарных печений, прежде чем занять один из алюминиевых стульев. Раньше мне импонировала приверженность Скотта рутине – так выгодно это отличалось от того хаоса, который вечно царил у нас дома. Его характер приземлял меня. Все эти трудные годы помогал мне сохранять психическую стабильность, в особенности после гибели моих родителей. Но какое-то время назад мне стало казаться, что меня душат, и я не знала, что с этим поделать. Меня грызло чувство вины – так случалось всякий раз, когда подобные мысли возникали в моей голове. Мне повезло, что рядом со мной был Скотт. Точка. Усилием воли я заставила себя обратить внимание на происходящее вокруг. Эта встреча для меня была желанной возможностью отвлечься.

Сегодня алюминиевые стулья были расставлены в форме круга. В прошлый раз, когда я была в этом зале, на ориентации, они стояли рядами перед подиумом. Нельзя было попасть ни на какие курсы, лекции или ретриты, пока не пройдешь ориентацию. Даже в само здание не было хода, пока не зарегистрируешься на ориентацию. Внутри все должны были носить именные бейджи – их вешали на шею на специальных шнурках, чтобы безошибочно можно было распознать, кто есть кто. Никакой официальной охраны здесь не было, но не заметить крупных, смахивающих на вышибал ребят, которые бродили по коридорам и заглядывали в двери классных комнат, было невозможно. «Интернационал» вынужден был изменить своей политике открытых дверей после того, как они начали получать угрозы убийством от кого-то из местных.

– Не уверен, что хочу, чтобы ты туда возвращалась, – заявил Скотт, когда услышал об этом в новостях. Я отмахнулась от него, не желая даже обсуждать подобную дичь. Ни одну из этих угроз не стоило воспринимать всерьез. Пустая болтовня.

– Это менталитет жителей маленьких городков. Они не любят перемен и сопротивляются всему, что не вписывается в их традиционную систему ценностей.

Скотт схватил меня за талию, притянул близко к себе и поцеловал.

– Люблю, когда ты изображаешь из себя всезнайку.

У меня не хватило духу признаться, что порой мне казалось, что и сам Скотт подходил под это описание. Хоть мы с ним оба и выросли в одном и том же маленьком городишке Каслрок в Иллинойсе, население которого едва достигало трех тысяч человек, в детстве я ощущала себя чужой среди них и вечно изобретала способы оттуда свалить. Скотт притворялся, что ненавидит Каслрок так же сильно, как я, но после окончания колледжа рад был бы вернуться обратно, если бы я не настояла на переезде в Чикаго.

Как раз когда я доставала из сумки блокнот, у входа припарковался фургон, из которого высыпала толпа подростков. Должно быть, то была команда сборщиков пожертвований, в задачу которых входило обходить дома и благотворительные магазины. У разных команд были разные задачи в городе, и каждый новичок сам должен был выбирать себе команду в зависимости от того, как и кем хотел бы служить. Вносить свой вклад должен был каждый. Вот так это работало.

– Так кто чистит унитазы? – спросила я как-то Рэя. Мы с ним встречались четыре раза, и наши беседы все сильнее затягивали меня. Магнетизм его личности оказывал на меня опьяняющее воздействие, и я каждый раз возвращалась в таком состоянии, будто выпила пару бокалов вина.

– Ты будешь удивлена, но кто-то всегда добровольно выбирает дежурство по санузлам. Это не худшая работа, если что. Кому-то приходится мыть жирный поддон под промышленной духовкой у нас на кухне. Только представь, как отвратительно это должно быть, но люди это делают, и многие – с улыбкой на лице, – сказал он в ответ.

Детишки бросились по классам – обгоревшие на солнце, грязные, усталые, но все и впрямь с улыбками на лицах. Некоторые показались мне совсем маленькими. Я подумала, что нужно привлечь Эбби к служению. Она уже была достаточно взрослой, чтобы за что-то отвечать. Я мысленно сделала пометку обсудить это со Скоттом, когда буду дома.

Зал быстро наполнился людьми, и вскоре свободных мест не осталось. Ученики были одеты в униформу, которая отличала их от всех прочих. На женщинах были юбки по щиколотку, на мужчинах – брюки цвета хаки. Все носили простые футболки в оттенках бежевого. Остальные же, как и я, приходили в обыкновенной уличной одежде.

– Почему все бежевое? – спросила я у Рэя в электронном письме. Он на удивление быстро отвечал на имейлы, и я почти всегда получала обратную связь в течение двадцати четырех часов, хоть он и утверждал, что технологиями «Интернационал» пользуется лишь в случае крайней необходимости.

Рэй объяснил, что одним из краеугольных камней их веры было избегание всевозможных отвлекающих моментов и любых стимулов, которые могли бы искусственно создать духовный опыт там, где его нет. Должна признать, было в этом нечто, по сути, успокаивающее. Идея «ничто» оказывала на мой разум умиротворяющее воздействие.

Я в третий раз проверила, отключен ли мой мобильный. По поводу телефонов здесь были очень строгие правила. Телефоны на любых встречах были запрещены, и если тебя ловили с мобильным, то просили покинуть собрание. Я так до сих пор и не привыкла носить с собой эту дурацкую штуковину. Кто решил, что люди должны иметь возможность дотянуться до меня в любое время? Точно не я, но Скотт настаивал, и повод не стоил ссоры.

Дверь в зал закрылась, и все голоса тут же смолкли. Заговорил человек в противоположном от меня конце круга.

– Добро пожаловать всем. Меня зовут Сол, и я рад, что сегодня вы все пришли, – он говорил с жаром неофита, и усердие его нельзя было не заметить. – Прежде чем мы начнем, давайте все посвятим мгновение тому, чтобы сосредоточиться, и сделаем глубокий вдох. – Он закрыл глаза, глубоко вздохнул, затем театрально выдохнул и снова открыл глаза. – Ну вот. Теперь мы готовы.

Взгляд Сола пробежал по лицам.

– Есть здесь кто-то, кто пришел впервые?

Несколько рук неуверенно взметнулось вверх. Я с облегчением отметила, что такого не спрашивали, когда в первый раз пришла я, потому что последнее, чего бы мне хотелось, – так это чтобы на меня обратили внимание. Моей целью было смешаться с толпой.

– Как бы там ни было, первое это собрание для вас или последнее, мне бы хотелось, чтобы из того времени, что мы с вами проведем вместе, вы вынесли нечто, что могло бы поддержать вас в течение недели. Помните, когда вы меняетесь сами, меняется мир вокруг вас.

Некоторые подхватили его слова, закончив фразу в один голос с Солом: «Изменись сам – измени мир».

Справа от Сола расположилась группа людей, которым явно было нехорошо. Двое из них заваливались набок, скорчившись на стульях, и прижимая колени к груди. Пот каплями стекал со лба блондинки. Мужчина с ней рядом дрожал всем телом и каждые несколько секунд издавал стон. Мне не приходило в голову, что тем, кто проходил детоксикацию, тоже было позволено посещать собрания. Мне казалось логичным, что для начала нужно прийти в себя, однако же эти люди были передо мной и потели изо всех сил. У каждого под ногами стояло по ведру. «Они же не станут блевать прямо здесь, правда?» – пронеслось у меня в голове.

Были вокруг и такие, как я, чьи лица ничего не выражали, совсем как окружавшие нас стены. Зачем они пришли? Были новичками или, наоборот, – старожилами? Желали вступить в ряды? Я ожидала увидеть здесь других нормально выглядящих людей, но чтобы их было столько… У большинства была работа. Настоящая работа в городе. Вчера я разговаривала с двумя юристами и одним инженером-химиком из Самнера. Они уже несколько месяцев ходили на эти встречи и посещали собрания. Семьи недавно стали приходить вместе с ними и тоже втянулись. «Нужно не забыть дать им сегодня материал на подпись. Лео убьет меня, если я этого не сделаю», – подумала я.

Он хотел использовать одно из вчерашних заявлений юриста. Как он там сказал? Ах, да: «В нашем сообществе каждый подпитывает дух своего ближнего». Прекрасно сказано. Я не собиралась с ним спорить, однако в отсутствие разрешения на публикацию толку от этой фразы не было. И все же я предполагала, что получу от него разрешение. Большинству людей нравится видеть свое имя в печати.

Кто-то громко покашлял у меня над ухом. Это оказался парень, половина лица которого была покрыта татуировками. Вид у него был раздраженный, как будто он давно пытался привлечь мое внимание. Парень вручил мне стопку бумаг.

– Возьми одну и передай дальше.

Ну да, если бы все тут были милыми и дружелюбными, было бы слишком. Я на ощупь выхватила стопку и поняла, что каждому полагается целый буклет скрепленных степлером листов. Я взяла один, положила на свой блокнот и передала стопку соседу. В заглавии буклета значилось: «А вы счастливы?»

Глава 9

Эбби

Сейчас

Мама, пригнув голову, суетливо засеменила к машине. Шайло она прикрыла одеяльцем на случай, если прессе удалось проникнуть к служебному выходу с обратной стороны здания больницы. Распахнув заднюю дверь, она запрыгнула внутрь, прижимая Шайло к груди. Папа поспешил вслед за ней, схватившись было за автолюльку, которую приобрел накануне.

– Помнишь, как ей пользоваться?

Судя по ее реакции, мама его не услышала. Когда с ней такое случалось, она словно уходила куда-то далеко. Пребывая там, она никого не воспринимала и не осознавала, что происходит вокруг нее. Вчера одна из медсестер промахнулась мимо вены, меняя ей капельницу. Из маминой руки брызнула кровь, а она даже не поморщилась.

– Кейт, ты должна положить малышку в автолюльку, – мягко сказал папа. – Дай-ка я тебе помогу. В этой штуке легко запутаться. Так было всегда. Помнишь, как тебя бесила возня с ремешками на сиденье Эбби?

С этими словами папа двинулся к ней, но мама отпрянула назад, не сводя глаз с люльки, словно та могла напасть на Шайло. Она перелезла на другую сторону сиденья, посередине стукнувшись головой о крышу машины. Все тело ее сотрясала дрожь. Шайло завозилась у нее на руках. Я задержала дыхание, чтобы ненароком не разбудить ее. Мы надеялись, что малышка проспит как можно дольше. Никому не улыбалось ехать с кричащим младенцем в салоне.

Папу явно озадачила мамина реакция на предложенную люльку, но проблема была вовсе не в ней, а в том, чтобы выпустить Шайло из рук. Мама еще ни разу не сделала этого, даже когда малышка спала. Она передавала Шайло исключительно с рук на руки медсестрам – только потому, что иначе было нельзя, но я каждый раз замечала, как непросто это давалось маме.

Я обошла машину вокруг, открыла дверь, вытянула из гнезда ремень и пристегнула им маму вместе с Шайло.

– Уверена, что все будет в порядке. В былые времена дети не разъезжали в люльках, и все они выжили.

Папа, облегченно вздохнув, занял водительское место, рядом с Мередит. На этот раз он настоял на том, чтобы сесть за руль. Хоть это было в порядке вещей. Я забралась назад, к маме.

– Спасибо, – тихо сказала она.

– На здоровье, – отозвалась я, стараясь избегать с ней прямого зрительного контакта. Мне не нравилось смотреть ей в глаза, потому что каждый раз, как я это делала, неминуемо заканчивался ее слезами. Я еще никогда не видела никого настолько погруженного в печаль. Горе врезалось в каждую черточку ее лица. И никого столь же беспокойного я тоже никогда не видела. Она будто все время была готова выпрыгнуть из собственной кожи. Интересно, когда у нее брали анализы, ее протестировали на наркотики?

На маминой ветке форума «Исчезнувшие» тема наркотиков обсуждалась с самого начала. Я наткнулась на этот сайт, еще когда училась в средней школе. Там было полно историй, похожих на мамину, – когда люди исчезали, буквально растворившись в воздухе, не оставив ни единой зацепки, без всяких признаков насилия. Они просто пропадали. Совсем как мама.

На форуме были сотни веток, и порой я проглядывала их, чтобы прочесть чужие истории, но в основном фокусировалась на маме. Там сформировался целый фан-клуб из энтузиастов, желавших раскрыть ее дело. Папа относился к ним презрительно, называя всех чокнутыми, а мне их посты на форуме нравились. Эти люди и впрямь ее знали. Они раскопали о маме такие вещи, о которых папа мне не рассказывал, – к примеру, как маму оштрафовали за мелкую кражу в магазине, когда ей было двадцать, или как она чуть не осталась на второй год в десятом классе потому, что завалила продвинутую алгебру. А мне-то всегда было невдомек, почему я так плаваю в математике, если папа в ней так круто шарит. Я втайне надеялась, что это от мамы. Но я никогда не узнала бы этого наверняка, не сиди я на этом форуме.

Участники подали мне несколько новых идей, осмеливаясь предлагать версии, даже обсуждать которые папа всегда отказывался. Объединял эти версии общий знаменатель – якобы мама завела интрижку и сбежала с любовником – по этой самой причине папа так негативно относился к форуму. Он скорее мог допустить, что ее похитили инопланетяне, чем то, что мама ему изменила. Папа настаивал на том, что они были счастливы, жили в стабильном браке, и жили хорошо. Сколько бы раз его ни спрашивали, он все время повторял одно и то же. Его версия никогда не менялась. Большинство людей ему сочувствовали, доказывая, что у мамы все-таки завелись отношения на стороне, потому что никто не верил, что люди могут быть настолько счастливы рядом с теми, с кем прожито столько лет.

Шайло захныкала, и мама тут же задрала футболку и приложила малышку к груди. На ней не было лифчика. Я постаралась ничем не выдать своего смущения, но это было непросто. Я никогда прежде не видела обнаженную женскую грудь, так откровенно выставленную на обозрение. Я видела других женщин голыми только в раздевалках, но даже там все обычно старались прикрыться. Не то чтобы я осуждала грудное вскармливание. Для ребенка оно лучше всего. Это всем известно. Просто для меня это был новый опыт.

Не отнимая Шайло от груди, мама потянулась и взяла меня за руку, отчего вся картина сделалась еще более необычной – мы трое на заднем сиденье машины, в столь интимный момент, связанные воедино. Насколько странно это должно было выглядеть? Я попыталась поймать папин взгляд в зеркале заднего вида, но тот был всецело поглощен дорогой. По крайней мере, у него было занятие на ближайшие четырнадцать часов. Жаль, что папа не захотел встраивать мониторы в подголовники передних сидений, как сделал папа Меган. Тогда у нас хоть было бы куда смотреть. От телефона толку не было, потому что в машине меня сразу начинало тошнить от чтения с экрана. Я терпеть не могла такие моменты, но с тех пор, как мы собрались в салоне машины впятером, тут воцарилась неловкая тишина.

Папа обещал, что, когда мы вернемся домой, все станет проще. Он был уверен в том, что знакомая обстановка поможет маме почувствовать себя в безопасности, только был один нюанс. Наш дом теперь был незнаком для мамы. Три года назад? Да, тогда она могла ступить на порог и обнаружить, что со времени ее исчезновения практически ничего не поменялось, поскольку мы с папой относились к дому как к маминому святилищу. Но Мередит торжественно все переиначила. И дом перестал быть маминым.

Не могло ли возвращение домой стать для нее еще большей травмой? Я пыталась поделиться своими опасениями со следствием, но мои соображения на этот счет никого не заинтересовали. Мне хотелось поскорее вернуться домой, чтобы Дин смог во всем этом разобраться. Ранее он был за границей, занимался другим делом, но уже летел назад, чтобы встретиться с нами завтра.

Дин – главный следователь по маминому делу из ФБР. Он жил у нас дома несколько недель после маминого исчезновения. Он так долго работал с нами, что буквально стал членом семьи. Я даже стала иногда в шутку называть его дядюшкой. Он, по крайней мере, умел улыбаться. Маркос вечно вел себя так чопорно и был таким душнилой, что я все время нервничала, а ведь я не сделала ничего плохого. Неудивительно, что мама держала рот на замке.

У меня завибрировал мобильник, заставив маму вздрогнуть. Она тихонько всхлипнула, и я погладила ее по спине свободной рукой. По щекам у нее катились слезы. Я хотела помочь ей, только не знала как. Не было заметно, что за время, проведенное в больнице, ей стало легче. Показатели ее крови постепенно возвращались к норме, и врачи считали, что тенденция к улучшению сохранится и в дальнейшем, однако мама не переставала бояться, и чем активнее ее принуждали к разговору, тем сильнее она замыкалась в себе. Словно не знала, как жить вдали от того места, где она провела все эти одиннадцать лет. Дин собирался привезти специалиста, который имел опыт в ситуациях, аналогичных маминой, и умел выводить людей на разговор. В этом заключалась вся моя надежда, потому что видеть маму такой было невыносимо, и я отнюдь не разделяла папину уверенность в том, что дома все должно стать проще.

Глава 10

Мередит

Сейчас

Я помчалась по комнатам, пытаясь на ходу подобрать все, что мы раскидали перед отъездом. Все осталось в таком беспорядке, потому что собирались мы в большой спешке. Так что сейчас дом явно не был готов к приему гостей. Гостевая комната была загромождена вещами, подготовленными к гаражной распродаже, – их мы начали складировать в углу еще два года назад. Теперь Скотт курсировал между гаражом и домом, вынося коробки, а я перестилала постель. Кейт с Эбби остались сидеть внизу на диване, явно испытывая взаимную неловкость. Кейт принималась плакать буквально каждый раз, как пыталась заговорить с Эбби, и наблюдать за этим было невыносимо.

Куда я засунула новые подушки, которые купила несколько месяцев назад? Я прихватила две штуки на распродаже в «Таргете». Куда они запропастились? Какая же я растяпа. Никто из нас не спал со вчерашнего дня. Скотт настоял на том, чтобы ехать всю ночь без остановок. Он был убежден, что возвращение в Калифорнию, а затем и домой должно было стабилизировать психическое состояние Кейт. За три дня, проведенные нами в Монтане, Маркос и другие офицеры так и не продвинулись в расследовании. Врачи диагностировали у Кейт острое посттравматическое стрессовое расстройство с признаками депрессии. На практике это означало, что она балансировала между безутешными рыданиями и панической возбужденностью. Нашей задачей было помочь ей почувствовать себя в безопасности в знакомой обстановке.

Я, однако, не могла представить себе, как хоть кто-то в этом доме мог бы теперь почувствовать себя в безопасности – две машины без опознавательных знаков, в которых поджидали группы быстрого реагирования, были припаркованы перед домом, а команда агентов и офицеров ФБР уже обустраивала офис у нас в гостиной. Интересно, они планировали не спать всю ночь? А если нет, где я должна была их разместить?

Оставив попытки разыскать пропавшие подушки, я направилась в нашу спальню, чтобы взять из кладовки запасные. Главная спальня изменилась, как и все остальное в доме. Я не ставила перед собой цели стереть из дома воспоминания о Кейт. Но для меня было неприемлемо ложиться спать каждый вечер, лицезрея фото в рамке, с которого эти двое, обмениваясь кольцами в день своей свадьбы, глядели на меня. Или другое, над комодом, на котором Скотт, стоя позади Кейт, обнимает ее раздутый беременностью обнаженный живот. Эти фото отправились прочь первыми, а за ними последовали остальные профессиональные фотографии с их свадьбы, расставленные по всему дому. Следующим на очереди был шкаф Кейт – мне требовалось место для собственных вещей. Вещи Кейт мы упаковали в подбитые тканью коробки, а скрипку, письма и фотографии положили в гроб, когда устраивали ее похороны. Коробки мы унесли в гараж, где они пролежали нетронутыми все эти годы.

Это было начало, за которым последовали прочие изменения. Кухню мы переделали практически сразу после моего переезда. Скотт и Кейт планировали ремонт еще до ее исчезновения, так что ко времени моего переезда в этот дом кухня уже отчаянно нуждалась в обновлении. Я уговорила Скотта переделать все целиком и в итоге получила кухню своей мечты. Но что должна была подумать о ней Кейт? Новая обстановка не имела ничего общего со старым классическим гарнитуром в стиле кантри.

Входя в дом, мы все не сводили глаз с Кейт, хоть и делали вид, что не смотрим на нее, – по крайней мере, мы с Эбби. Взгляд Скотта был буквально прикован к Кейт. Он даже не пытался скрыть свое нетерпение, ожидая ее реакции на возвращение домой. В его глазах безошибочно угадывалось отчаянное желание вновь зажечь в ней огонь жизни – тем сильнее оказалась его боль, когда Кейт отреагировала точь-в-точь так, как реагировала на все окружающее, – испугом.

Я же, несмотря на все это, была рада выбраться из машины и вернуться домой. Тишина сделалась совершенно невыносимой. Скотт вообще мало разговаривал за рулем, поэтому мы чаще всего слушали музыку или аудиокниги, но сейчас он боялся спровоцировать Кейт – мы не смогли бы привести ее в чувство, случись с ней приступ паники в салоне автомобиля. Что это вообще могло означать – приступ паники? И если мы оказались бы не в состоянии справиться с таким приступом в машине, как мы должны были справиться с ним дома? Ее психиатры так и говорили – «приступ», но никто из них не объяснил нам четко и ясно, что это должно было означать. При мне с Кейт такого еще не случалось. Могла она быть опасна в такие моменты? Скотт заверил меня, что это не так, но насколько хорошо он сам знал Кейт?

Возвращение Кейт домой меняло все. Это было ясно без всяких обсуждений. Но и мои взгляды на нее как личность тоже изменились. Я была уверена, что она мертва. Даже в глубине души я никогда не верила, что она жива, невзирая на то, что говорил и чувствовал по этому поводу Скотт. Никогда. С того самого момента, как Скотт поделился своей историей в группе, я видела в нем лишь горюющего мужа, который отказывался признать, что его жена мертва. Тем не менее я никогда ему об этом не говорила, потому что это могло его ранить. Со временем именно эта черта характера заставила меня проникнуться к Скотту. Никогда прежде я не встречала мужчину, столь бескомпромиссно влюбленного в женщину даже спустя годы после ее смерти. Джеймс не любил меня так сильно – он даже никогда не смотрел на меня с таким выражением, какое появлялось на лице Скотта, когда тот произносил имя Кейт.

Как же так вышло, что все это время она была жива? Я всегда была уверена в ее взаимной любви и преданности Скотту, но что, если он ошибался? Может быть, здесь был замешан кто-то еще? Может быть, она скрылась по собственной воле?

«Это просто нелепо», – увещевала я сама себя.

– Мередит? – долетевший снизу голос Скотта прервал мои размышления. – Куда ты положила запасные батарейки?

Я поспешила вниз, чтобы достать батарейки собственноручно – это было проще, чем давать инструкции, где их искать. Порывшись в недрах ящика со всякой всячиной в бельевом шкафу, я отыскала батарейки. Скотт вставил их в карманный фонарик и вручил его мне.

– Дай это Кейт. Так она сможет ориентироваться в доме ночью, если ей будет нужно, – сказал он. – Завтра я куплю ночные лампочки, чтобы вкрутить в прихожей и ванных комнатах, – бежать за ними сегодня уже поздно, все закрыто.

Войдя в гостиную, я обнаружила Эбби и Кейт на том же месте, где они сидели, когда я их покинула. Эбби щекотала пяточки Шайло, торчавшие из-под ее желтого одеяльца.

– У нее такие крошечные ножки, – тонким голоском пропищала Эбби. Ее волнистые темные волосы были собраны в длинный хвост, который торчал из-под бейсболки «Доджерс», которую Эбби носила последние несколько дней. – Я никогда не видела ничего настолько крошечного.

Кейт, поколебавшись, улыбнулась, неуверенная сама в себе. Я кашлянула, обозначив свое присутствие, чтобы не напугать Кейт. Я заранее решила взять себе за правило издавать какой-нибудь шум, прежде чем войти в комнату, потому что напугать Кейт было очень легко.

– Эбби, почему бы тебе не пойти почистить зубы и приготовиться ко сну? А я пока покажу Кейт спальню для гостей и ванную наверху.

Едва закончив говорить, я почувствовала себя полной идиоткой, поскольку Кейт, очевидно, знала, где в доме располагаются спальни. Однако та встала и молча последовала за мной наверх. Я указала на дверь ванной.

– Ванная все еще здесь, – сообщила я, стараясь, чтобы мой голос не выдавал никаких эмоций. Гостевая спальня располагалась прямо рядом с ванной. Кейт проследила взглядом путь к главной спальне, которая скрывалась в конце коридора. Что-то промелькнуло в ее взгляде. Узнавание? Печаль? Воспоминание? Что бы там ни было, оно исчезло так же быстро, как появилось, и Кейт, шаркая, поплелась в спальню для гостей. Оказавшись там, она присела на краешек кровати и, поцеловав макушку Шайло, принялась нервно раскачиваться взад-вперед.

Я показала Кейт лампу и бутылку с водой, которую успела поставить на тумбочку возле кровати.

– Здесь вода, но, если тебе хочется чего-то еще, я могу принести.

Вжав голову в плечи, Кейт проговорила:

– Воды достаточно.

Я протянула ей фонарик.

– Скотт решил, что он может тебе пригодиться. Так тебе будет проще, если ночью нужно будет встать.

– Спасибо, – мягко поблагодарила она, так и не поднимая головы.

– Жаль, что у нас нет детских вещей… – фраза неловко повисла в воздухе.

Кейт явно пыталась придумать, что сказать.

– Спасибо, – повторила она наконец.

– На здоровье, – отозвалась я. – Уверена, что тебе больше ничего не нужно?

Я предложила ей свою пижаму, но Кейт отказалась. На ней была одежда из больницы, которую никто из пациентов не забрал из коллекции «потеряшек». В больнице оказался целый склад забытых вещей, которые постепенно распределялись между пациентами. Серые спортивные штаны были велики Кейт на пару размеров, а сверху на ней была надета вылинявшая футболка с принтом тако. Кейт покачала головой.

Мне захотелось ее обнять. Не было сил смотреть на нее, такую хрупкую и немощную, совершенно потерянную. Что с ней сотворили? Мне пришлось уйти, потому что, задержись я в той комнате еще хоть на минуту, я бы точно кинулась ее обнимать, а я знала, что Кейт меньше всего хотелось бы этого.

– Спокойной ночи, – пожелала я ей. – Прошу, разбуди меня, если тебе что-то понадобится.

Кейт

Тогда

– Ты что, в самом деле собралась на очередной ретрит? – Откинув голову назад, Кристина рассмеялась, и черные волосы рассыпались по ее спине. Мы уже довольно прилично перебрали, и назавтра мне предстояло за это заплатить, но сейчас мне было плевать. С тех пор как Кристина вернулась в Техас, мы с ней виделись всего дважды в год. – Ты разве уже не побывала на одном?

Опустошив стакан с остатками мохито, я жестом попросила официанта повторить.

– Была на трех, но этот будет особенным.

– В чем же его особенность? – спросила Кристина.

– У каждого из них своя тематика, – пояснила я. – Последний, например, фокусировался на теме прощения.

– Ты провела три дня в пустыне, учась прощать? – хмыкнула Кристина, едва сдерживаясь, чтобы не съязвить.

– Заткнись. – Я в шутку стукнула ее по руке, перегнувшись через стол. – Все даже близко не так. Целью ретрита было обретение нового взгляда на прощение. Я даже не представляла, скольких людей должна была простить.

Мы отправились в заброшенное здание, где с помощью красок в баллончиках написали на стенах имена всех тех, кто когда-либо нас обижал. Затем по очереди мы принялись крушить эти стены битой. Разрушив все стены в доме, мы предали его огню под освобождающие песнопения. Этот опыт стал одним из самых ярких в моей жизни, но Кристине этого было никогда не понять – слишком все это было иррационально для ее прагматичного и логического ума. По этой причине они так хорошо ладили со Скоттом, и по той же самой причине оба они были так хороши в сфере своей деятельности. Они познакомились на лекции по английскому, когда мы учились на первом курсе университета. Скотт привел ее к нам в квартиру, чтобы позаниматься ночью, и с тех пор мы трое стали друзьями.

– Ты работаешь над новой статьей? – спросила Кристина.

Я пожала плечами. Моя статья пошла в печать две недели назад, и, когда я пришла к Рэю, чтобы обсудить ее эффект и услышать его мнение, тот предложил мне вступить в «Интернационал любви». Я обдумывала его предложение, но решения еще не приняла. Написание очередной статьи было бы равноценно отрицательному ответу.

– Так почему ты до сих пор там ошиваешься?

– Мне нравится там находиться, и тебе бы тоже понравилось, если бы ты только попробовала. Пойдем со мной в эти выходные.

Кристина покачала головой, допивая остатки из своего бокала.

– Ни в коем случае. На выходных в город приезжает Джерри – ты же знаешь, я ни за что не упущу хороший секс.

Еще и года не прошло с тех пор, как Кристина развелась со своим мужем Риком, однако она решила не терять времени даром и погрузилась в водоворот свиданий. По ее словам, секса у них с Риком не было два последних года, так что теперь ей приходилось наверстывать упущенное. Я не знаю ни одного парня, который протянул бы так долго без секса, но Кристина клялась, что не преувеличивает.