Граница между мной

Глава 1. Заполняем пробелы.

Когда я открываю глаза по утрам, первые несколько секунд не знаю, кто я. Не в смысле амнезии или драмы – просто есть эта пауза между сном и бодрствованием, когда сознание ещё не определилось с ролью. Анастасия Владимировна, тридцать лет, психолог-консультант, живёт одна в двухкомнатной квартире на седьмом этаже, завтракает овсянкой с сухофруктами. Или просто Настя – та, что смотрит в потолок и думает о том, что сегодня опять нужно притворяться, будто она знает ответы на вопросы других людей.

Сегодня среда. Или четверг? В любом случае, день, когда нужно встать, принять душ, выбрать строгую блузку – не слишком открытую, чтобы не отвлекать подростков, но и не монашескую, чтобы не пугать. Надеть удобные туфли на невысоком каблуке, потому что иногда приходится долго стоять у доски, объясняя, почему агрессия – это не плохо, а просто энергия, которую нужно направлять правильно.

Душ помогает проснуться окончательно. Горячая вода по плечам, мыло с запахом лаванды – всё предсказуемо и безопасно. Я намыливаю волосы, массируя кожу головы кончиками пальцев, и где-то между третьим и четвёртым круговым движением понимаю, что думаю о вчерашнем разговоре с Максимом Петренко. Шестнадцать лет, третий класс трудности в школьной иерархии – не самый тяжёлый случай, но и не лёгкий.

Максим сидел напротив меня, разваливаясь в кресле так, будто пытался занять всё пространство кабинета, и рассказывал про драку с одноклассником. Обычная история: кто-то сказал что-то про его мать, он ответил кулаками. Стандартная реакция на стандартную провокацию. Но что-то в его взгляде заставило меня насторожиться.

– Настя Владимировна, – сказал он вдруг, прервав себя на полуслове, – а вы когда-нибудь чувствовали, что внутри вас живёт кто-то ещё?

Я тогда засмеялась. Мягко, профессионально. Объяснила про внутренний конфликт, про то, как разные части нашей личности могут не соглашаться друг с другом, про то, что это нормально. Максим кивнул, но в глазах у него осталось разочарование – как будто он ждал другого ответа.

Сейчас, стоя под душем, я думаю: а что, если он ждал, что я скажу «да»?

Выхожу из ванной, заворачиваясь в большое махровое полотенце. В зеркале – привычное отражение: мокрые тёмные волосы, бледная кожа, тёмные круги под глазами. Тридцать лет – возраст, когда уже не девочка, но ещё не совсем взрослая женщина. Возраст неопределённости.

Завтрак. Кофе из турки – единственная роскошь, которую позволяю себе по утрам. Чёрный, крепкий, с одной ложкой сахара. Овсянка с курагой и изюмом. Ломтик цельнозернового хлеба с маслом. За окном октябрь укрывает город жёлтыми листьями, и солнце светит тускло, как будто через грязное стекло.

Проверяю расписание на телефоне. Первая встреча в десять утра – Лиза Комарова, четырнадцать лет, проблемы с пищевым поведением. Потом Саша Волков, семнадцать, агрессия и проблемы с законом. В обед – групповое занятие с восьмиклассниками, тема «Управление гневом». После трёх – свободное время, которое я обычно трачу на заполнение документации и размышления о том, помогаю ли я кому-нибудь на самом деле.

Собираю сумку: блокнот для записей, ручки, пачка салфеток, мятные леденцы – иногда дети плачут, иногда у них пересыхает в горле от волнения. Телефон, ключи, кошелёк. Обычный набор обычной женщины, идущей на обычную работу.

Выхожу из дома в восемь тридцать. До центра психологической поддержки – двадцать минут на метро. Я живу в одном из «спальных» районов, и дорога на работу всегда одинакова: лифт до первого этажа, пешком до станции, красная ветка до центра, потом пешком ещё семь минут по улицам, которые знаю наизусть.

Сегодня что-то идёт не так с самого начала. Лифт задерживается – кнопка вызова светится, но кабина не приходит. Я жму ещё раз, потом ещё. Наконец слышу механическое жужжание и тихий звонок. Двери открываются, внутри пусто. Нажимаю на единицу, двери закрываются.

И тут происходит странное.

Лифт едет вниз как обычно, но я чувствую, что что-то не так. Будто время растягивается. Обычно спуск с седьмого этажа занимает секунд тридцать, но сейчас кажется, что я еду уже минуты две. Или три. Я смотрю на табло – цифры меняются нормально: 7, 6, 5, 4, 3, 2, 1. Но ощущение остаётся.

Двери открываются на первом этаже. Выхожу. Всё как всегда: почтовые ящики, стенд с объявлениями, запах хлорки от уборщицы. Иду к выходу.

На улице – обычное утро. Люди спешат на работу, автобусы везут детей в школу, где-то в стороне слышен звук дрели – наверное, делают ремонт. Октябрь пахнет опавшими листьями и первыми морозами. Я иду к метро, и ноги несут меня по знакомому маршруту автоматически.

До станции – пять минут неспешным шагом. Спускаюсь в подземку, покупаю жетон, прохожу через турникет. Поезд приходит через две минуты, как по расписанию. Сажусь у окна, достаю телефон, проверяю время. Восемь пятьдесят.

Странно. Если я вышла из дома в восемь тридцать, то сейчас должно быть максимум восемь сорок. Но телефон показывает восемь пятьдесят. Двадцать минут как-то испарились.

Может, неправильно посмотрела на время, когда выходила? Или телефон глючит? Проверяю ещё раз – время течёт нормально, секундная стрелка движется ровно. Восемь пятьдесят одна.

Поезд трогается. За окнами мелькают чёрные стены тоннеля, освещённые редкими лампочками. Я пытаюсь вспомнить дорогу от дома до метро. Вышла, пошла по привычному маршруту, ничего необычного не было. Но двадцать минут пропали.

«Может, остановилась где-то?» – думаю я. «Посмотрела на витрину, или встретила знакомую, или просто задумалась и шла медленнее обычного?» Но я не помню ничего такого. Помню лифт, выход из дома, дорогу к станции. И пропуск во времени.

Доезжаю до нужной станции. Поднимаюсь наверх, иду к зданию центра. Время – девять десять. Значит, дорога заняла двадцать минут, как обычно. Но тогда из дома я вышла в восемь пятьдесят, а не в восемь тридцать.

Захожу в здание, поднимаюсь на третий этаж. Наш центр занимает половину этажа – несколько кабинетов для индивидуальных консультаций, один большой зал для групповых занятий, комната отдыха для сотрудников и небольшой архив. Я работаю здесь уже четыре года, и обстановка давно стала привычной: бежевые стены, мягкие кресла, картины с пейзажами – всё создано для того, чтобы люди чувствовали себя спокойно.

– Доброе утро, Настя, – говорит Елена Сергеевна, наша администратор. Женщина лет пятидесяти, всегда подтянутая, всегда с улыбкой. – Как дела?

– Нормально, – отвечаю я. – А у вас?

– Да всё по-старому. Кстати, у тебя изменение в расписании. Лиза Комарова перенесла встречу на завтра, зато в десять придёт новенькая – Юлия Михайлова. Ей шестнадцать, направили из школы. Проблемы с поведением.

Я киваю, хотя чувствую лёгкое раздражение. Не люблю, когда планы меняются в последний момент. Иду в свой кабинет – небольшую комнату с двумя креслами, столом, книжным шкафом и окном во двор. На столе – папка с документами, настольная лампа, стакан для ручек. На подоконнике – маленький кактус, который почему-то никак не хочет цвести.

Сажусь в своё кресло, открываю папку. Протоколы предыдущих встреч, психологические карты, планы занятий. Обычная рутина. Но мысли возвращаются к утренней потере времени.

Двадцать минут. Почти треть часа просто исчезла из моей жизни. Как будто я жила в замедленном темпе, или время текло по-другому, или Или что?

Дверь кабинета открывается. Заходит девочка – худенькая, с длинными светлыми волосами и настороженным взглядом. Это должна быть Юлия Михайлова.

– Здравствуйте, – говорит она негромко.

– Здравствуй, Юля. Меня зовут Анастасия Владимировна. Проходи, садись.

Девочка осторожно садится в кресло напротив меня. Держится напряжённо, руки сложены на коленях. Я достаю её личное дело, быстро просматриваю: шестнадцать лет, учится в десятом классе, живёт с матерью, отца нет. Направлена школьным психологом – «эмоциональная нестабильность, агрессивные реакции на критику».

– Расскажи мне о себе, – начинаю я. – Чем увлекаешься, что любишь делать?

Юля молчит несколько секунд, потом говорит:

– Я не хочу здесь находиться.

– Понимаю. Никто не любит, когда его заставляют идти к психологу. Это нормально.

– Вы не понимаете.

Что-то в её тоне заставляет меня внимательнее посмотреть на неё. Юля смотрит на меня странным взглядом – изучающим, оценивающим. Будто она психолог, а я – клиентка.

– Тогда объясни мне.

– Анастасия Владимировна, – говорит она медленно, – а вы помните, как добирались сегодня на работу?

Я замираю. Вопрос настолько неожиданный, что на секунду теряю профессиональное равновесие.

– Прости, не понимаю, при чём здесь.

– Помните или нет?

В её голосе нет подросткового вызова или попытки сменить тему. Есть что-то другое. Интерес. Как будто мой ответ для неё действительно важен.

– Конечно, помню. А почему ты спрашиваешь?

Юля наклоняется вперёд.

– А сколько времени заняла дорога?

Я чувствую, как в груди что-то сжимается. Как она может знать про пропавшие двадцать минут? Это совпадение. Должно быть совпадение.

– Обычное время. Минут двадцать-двадцать пять.

– Не больше?

– Нет, не больше.

Юля откидывается в кресле и улыбается. Улыбка странная – не детская, не подростковая. Какая-то взрослая, понимающая.

– Анастасия Владимировна, – говорит она тихо, – а вы уверены, что помните всё правильно?

И тут я понимаю, что не уверена. Совсем не уверена.

Оставшиеся полчаса нашего сеанса проходят в обычном режиме. Юля рассказывает о школе, о проблемах с учителями, о том, что её не понимают одноклассники. Стандартные подростковые жалобы. Я слушаю, задаю вопросы, делаю пометки. Веду себя профессионально.

Но мысли крутятся вокруг её странного вопроса. Как она могла знать? И главное – что она знает ещё?

Когда Юля уходит, я остаюсь одна в кабинете. За окном серый октябрьский день, люди идут по своим делам, жизнь течёт обычным чередом. А я сижу и пытаюсь понять, что со мной происходит.