Сеул: танец отчаяния

Глава 1

Белый конверт лежал на потертом коврике у двери, на грязном асфальте. Без марок, без адреса. Только её имя, выведенное бездушным шрифтом принтера: Stella Orlova. Он был таким же необъяснимым и чуждым в этом убогой парадной, как лебедь в нефтяной луже.

– Надо было открыть сейчас же, покончить с этим.

Но ноги сами понесли ее прочь, к спасительному кабинету Кичхана. Позже. Хотя бы на час позже. Светлана замерла, ключ зажат в потной ладони. Её сердце, отвыкшее от сюрпризов, кроме плохих, отстучало резкую синкопу. Это пахло прошлым. Тем самым, блестящим и ядовитым, от которого она сбежала в эти тридцать пять метров дешевого одиночества по приглашению подруги из танцевального училища. «Лучшие годы позади, дорогуша», – прошипел в голове привычный саркастический шёпот, её главный щит от любой наглой надежды.

Конверт оказался на удивление тяжёлым. Внутри угадывался твёрдый прямоугольник. Не бомба. Хуже.

Она швырнула его на кухонный стол, рядом с одиноким яблоком и счетом за электричество. Позже. Всему своё время. Сначала – сеанс у Кичхана. Её личный Сизиф, катящий в гору её разбитую спину.

Кабинет доктора Кичхана пах тепло-травяным дыханием земли, которую Светлана никогда не видела. Это был запах далеких гор, древних восточных рецептов и спокойствия, которое он носил как вторую кожу.

– Ну-ка, Светлана Валерьевна, покажите, как сегодня пляшет ваша прекрасная спина, – его голос был бархатным контрабандистом. Он провозил сквозь будни доброту, не вызывая желания огрызнуться.

– Она сегодня в настроении танцевать стрик, доктор, – фыркнула она, утыкаясь лицом в подголовник, пахнущий свежим бельём. Её собственная студия в спальном районе так не пахла. Там пахло потом отчаяния и дешевым лаком для волос.

Его пальцы, тёплые и знающие карту её боли лучше, чем она сама, нашли предательский узел под левой лопаткой. На мгновение его уверенные движения прервались, и Света краем глаза заметила, как он с почти незаметным усилием размял собственную кисть, прежде чем вновь погрузиться в работу. Она вжалась в кушетку, зажмурившись. Боль была ослепительной, как софит в глазах, но за ней шло облегчение. Он был волшебником. Алхимиком, превратившим страдание в легкую тяжесть.

– Слишком много нервничаете, – констатировал он, и его голос приобрёл новую, врачующую твердость. – Произошло что-то?

Белый конверт. Без адреса. Как приглашение на собственную казнь.

– Призраки прошлого беспокоят. Похоже, у них обострился сезон охоты.

– Призракам не место в настоящем, – сказал он просто, будто говорил о погоде. – Их нужно отпускать. Или хоронить. Окончательно.

В его словах не было её циничной легкости. Была тяжелая, выстраданная уверенность. Он не просто массировал мышцы. Он был экскаватором, который медленно, аккуратно раскапывал её боль, и Света внезапно с ужасом подумала, что он видит слишком много. Социальная пропасть между ними – он, кореец, мигрант-врач из Казахстана, она, бывшая прима из Санкт-Петербурга, ныне учительница для девочек из панельных многоэтажек – в этом кабинете не имела веса. Здесь они были просто двумя сломанными людьми в зазеркальном мире отчаяния.

– До четверга, Светлана Валерьевна. И… будьте осторожнее с призраками, – он проводил её до двери, и его тёмные глаза на миг поймали её взгляд. В них не было ни капли той подобострастной жалости, к которой она привыкла. Было что-то иное. Понимание? Предупреждение? Она поспешно отвернулась.

Конверт ждал её, как обвинительный приговор. Светлана налила себе вина – кислого, как её нынешние мысли. Рука дрогнула, когда она провела ногтем под клапаном.

Внутри не было письма. Ни угроз, ни просьб о помощи, которые она когда-то так ждала и не дождалась.

На ладонь выскользнул потёртый серебряный медальон. В форме лебедя. Того, кто разбил её карьеру с элегантностью, достойной лучшего применения, а сердце – с лёгкостью оперной дивы, роняющей хрустальный бокал.

Это была не ностальгия. Это был шифр. Вызов. Найди. Вспомни. Вернись в игру.

Её хрупкое настоящее, выстроенное из боли и иронии, дало трещину. Сквозь неё сочился ядовитый, ослепительный свет того мира. Мира, где о таких, как тихий доктор Кичхан, не говорили иначе как в снисходительном третьем лице, зато очень любили ломать таких, как она.

Она сжала медальон в кулаке, чувствуя, как острый клюв лебедя впивается в кожу ладони. Загадка была только первой ступенью. А внизу, в темноте, её ждала вся пропасть. И тихий голос доктора: «Будьте осторожнее… хоронить… окончательно» – теперь звучал не как совет, а как пророчество.