Вопрошающий в Гималаях
Моя первая поездка в Непал в 2008 году была чистой воды авантюрой. Все было решено внезапно и в один день. В туристическом агентстве на Китай-городе я оплатил электронный билет и полетел, толком не понимая, зачем и куда я лечу, и что буду там делать.
Пакистанские авиалинии PIA предлагали перелет в Катманду через Карачи с дозаправкой в Арабских эмиратах. В шесть вечера мы вылетаем из Москвы, в одиннадцать приземляемся в Дубаи, после этого вылетаем в Карачи. В аэропорту Карачи дожидаемся утреннего рейса в Катманду. Обратно самолет полетит тем же маршрутом, только в Карачи мы проведем ночь.
Я даже не взял с собой никаких вещей, кроме смены белья, блока сигарет и кое-какой мелочи из одежды – все это уместилось в обычный полиэтиленовый пакет для покупок в супермаркете.
Итак, я летел без багажа и планов, совершенно не зная, что ждет меня впереди.
В 2012 году я уже знал, куда и зачем я лечу. В эту поездку я встретился с ламой Дорже, уже будучи учеником Кенчена Трангу Ринпоче, и еще раз убедился в том, что все, что происходит на пути познания, совершается в нужный момент.
В мой первый приезд в 2008 году, когда я был восторженным туристом, что мне дала бы эта встреча? Я получил бы сильное впечатление от общения с очень умным человеком, но не смог бы задать и сотой части вопросов, которые мог задать теперь.
Лама Дорже был высокий, худощавый человек с добрыми, широко открытыми, веселыми и совершенно детскими глазами. Когда я впервые увидел его, он показался мне похожим на художника Жоана Миро, у которого были точно такие же детские, широко открытые и радостные глаза.
Однако взгляд его мог становиться и суровым, и тогда его лицо преображалось и становилось похожим на лицо Манджушри так, что не хватало только занесенного над головой меча.
На вид ему можно было дать лет пятьдесят, но я знал, что ему уже далеко за семьдесят.
Острота его ума была поразительна.
Обычно мы беседовали в Боданатхе, сидя на скамейке, медленно совершая кору по второму ярусу ступы или на крыше дацана Шенчен Гомпо у дхармачакры с двумя ланями.
Иногда наше общение происходило как обычный разговор и даже обмен мнениями, а иногда это были поучения, когда я задавал вопрос, а лама Дорже отвечал на него.
Я сразу же обнаружил, что он свободно владеет английским, и как я подозреваю, еще многими языками, прекрасно разбирается в современной жизни, западных философских, этических, гносеологических, социальных, социально-психологических и прочих актуальных теориях, тенденциях, из чего можно было сделать вывод, что он много читает, и оставалось только удивляться, когда он находит для этого время.
В частности, оказалось, что он хорошо знает теорию эгрегоров и свободно оперирует ее понятиями.
Он никогда не призывал меня заниматься длительными медитациями и не звал на ретриты, но я знал, что он сам уделяет этому занятию большую часть суток. Я слышал, что медитации заменяют ему сон, но сомневаюсь, что это так.
Я оставил записи наших бесед в том виде, в каком они происходили. Удивительно, как легко я воспроизводил их в памяти, записывая затем в дневник, как будто заново слышал его голос, и он повторял все слово в слово.
Впрочем, с этим чудом обучения в буддизме я был уже знаком по опыту.
Так возник мой второй дневник.
В этой книге я соединил два дневника, 2008 – 2009 гг. и 2012 – 2013 гг. – свои впечатления во время первой поездки и наши беседы с ламой Дорже во время моего второго посещения Непала.
Во время своего третьего посещения Непала в 2014 году я почти не вел дневник, но поскольку какие-то записи все же остались, я решил добавить их к первым двум дневникам.
………………………………………………………………………………………...................
14 ноября 2008 г.
Непал – это страна, куда попадаешь еще до того, как самолет приземлится на полосе аэропорта Трибуван. Она начинается белоснежной грядой вершин, парящих в бескрайнем просторе ослепительно синего неба. От них невозможно оторваться, это как чудо, пронизывающее холодком восторга.
Это Гималаи. Вот они появились далеко-далеко тонкой голубоватой полоской. Вот они приближаются и становятся все белее, ярче, величественнее. Это Непал.
Еще полчаса назад я думал только о том, что мои ноги сопрели в зимней обуви, а снять ботинки нельзя, потому что у меня не было возможности сменить носки. И что чистые носки лежат в сумке, но не менять же их здесь. И с завистью смотрел на интеллигентного пакистанца, занявшего соседнее с моим кресло в Карачи, одетого во все чистое с иголочки, надушенного одеколоном.
И что представлял собой я после ночи, проведенной в душном и жарком аэропорту на берегу Индийского океана, в зимней московской одежде, пропитанный потом, утомленный одиннадцатичасовым перелетом, сменой часовых поясов, тридцатиградусной жарой при стопроцентной влажности в Дубаи.
Как легко может превратиться в бродягу человек, ещё сутки назад неразличимый в толпе служащих, которые каждый вечер в одно и то же время покидают офисы своих учреждений и отправляются домой маршрутами, выверенными до автоматизма. И теперь я сижу в зимних ботинках и теплой одежде, в которой же и ночевал, не имея возможности переодеться. Как ни странно, пакистанец мною нисколько не брезговал. Он, как и я, не отрываясь, смотрел в иллюминатор, забыв обо всем на свете. В небе были Гималаи!
Они парят над землей, вечные, огромные, непостижимые, в бесконечном, бескрайнем небе.
Предвкушение чуда. Оно длится полчаса, час, до той минуты, когда, покинув самолет, ты входишь в невеселое здание аэропорта. Обшарпанные помещения, не то чтобы грязные, но убогие, длинные пустые коридоры, облезлые стены.
В наших аэропортах все время что-то происходит, объявляют прибытие и отправление рейсов, здесь же ничего подобного нет. Никто ни о чем не объявляет, и уже трудно поверить, что ты только что прибыл сюда самолетом с другой стороны планеты.
От этого становится не по себе и хочется вернуться назад и снова подняться туда, к снежным вершинам Гималаев, парящим над землей в небе, чтобы вновь пережить восторг и ожидание чуда. Но ты уже на земле и с этим приходится что-то делать.
Впрочем, персонал аэропорта предупредителен, вежлив, никаких проволочек с получением визы, досмотра вещей или багажа. Всем хорошо и так.
Снаружи уже ожидает голодная толпа таксистов и агентов туристических фирм. На секунду становится страшно, что сейчас они разом набросятся и разорвут тебя на кусочки в отчаянном дележе добычи.
Ты открываешь стеклянную дверь, выходишь, и галдящая толпа обступает тебя.
Непальцы низкорослы, и выходящие из дверей аэропорта иностранцы выглядят караваном возвышающихся боевых кораблей. Первые полминуты они еще держат строй, но очень быстро он нарушается, корабли разносятся людскими волнами, и армада бесследно исчезает в пучинах Катманду.
Улыбчивый смуглый непалец согласен везти за два доллара.
Тамель?
Он кивает: «Тамель, тамель! Ту долларс Тамель!»
Такси представляло собой крохотную допотопную коробчонку неизвестной фирмы-производителя. Наверное, такие делают в Индии. У меня возникло подозрение, что она приводится в движение мотоциклетным двигателем. Работал этот двигатель вообще не понятно на чем. Судя по удушливой гари, не на бензине.
Начался пыльный участок дороги, и я попытался до упора поднять стекло. Сделать это мне удалось не с первого раза и с большим трудом, так как ручка стеклоподъемника не работала. Стекло приходилось все время придерживать ладонью, чтобы оно не опустилось на очередной выбоине, притом что выбоины следовали одна за другой непрерывно. Собственно выбоины – это и была дорога, на которой зачем-то местами и хаотично были разбросаны нашлепки асфальта, причем случилось это, судя по всему, так давно, что даже самые древние старцы уже не смогут вспомнить, когда и по чьему указанию это было сделано.
Мы ехали в Тамель – район проживания иностранцев.
Из интернета я знал, что гостиниц в Тамеле так много, что остаться без номера совершенно нереально. Сообщалось также, что стоимость проживания в большинстве из них колеблется от 5 до 7 долларов. Поэтому я нисколько не опасался за место ночлега.
Скорее приходилось опасаться, что мы вообще туда не доедем.
Улицы в Катманду – это невообразимая мешанина людей, велорикш, мотоциклов и малолитражных автомобилей. Тротуаров как таковых нет, поэтому все двигаются вперемешку и примерно с одинаковой скоростью. Светофоров нет, правил движения, как и дорожной полиции тоже. Регулировщики присутствуют только на редких перекрестках центральных магистралей (они, как ни странно, заасфальтированы). Водители сообщают о своем движении гудками, и гудят непрерывно. С непривычки очень шумно.
Таксист подвез меня к гостинице «Норлинг» (как выяснилось, он был ее агентом). Вернее, к гест-хаузу – «гостевому дому». Маленькая комната, душевая и туалет, соединенные в общий санузел.
В комнате было две кровати, небольшой диван, ветхий деревянный шкаф, трюмо с мутноватым зеркалом и массивный вентилятор под потолком. Ах, да, еще телевизор! Плюс упомянутый санузел. Единственное окно выходило во внутренний дворик с застекленной крышей, по сути в большой и гулкий колодец. И все это за десять долларов в сутки.
Убираться обещали ежедневно и с гордостью повели на крышу, чтобы продемонстрировать сад.
Оказалось, что на крыше отеля есть сад с деревьями, цветами и даже травой! Трава была, правда, искусственная, но деревья, кустарники и цветы – самые настоящие. Среди всего этого великолепия стояли столики с тентами от солнца.
Еще в гостинице был ресторан и узел связи с телефоном и бесплатным интернетом. Недолго поразмыслив, каким из этих удобств воспользоваться в первую очередь, я остановил свой выбор на ресторане.
Пообедав тукпой (густым тибетским супом-лапшой с овощами и мясом), я отправился в город. Было полпятого, на улицах уже были сумерки, которые непривычно быстро сменились кромешной темнотой. И я немедленно заблудился.
Да и как тут было не заблудиться? Улицы совершенно неотличимы одна от другой – всюду лавки с одеждой, танками (буддийскими картинами), благовониями и бакалеей, закусочные и прилавки зеленщиков. Всюду одни и те же непальцы, наперебой предлагающие «хэш» (гашиш), «проблемс?» (девочку) и «балм» (тигровый бальзам). Названия улиц отсутствуют. Мотоциклы. Гарь выхлопных газов и дым благовонных свечей. Рикши. Уличные святилища, едва различимые в полумраке.
Нескончаемая и непрерывная какафония гудков резала уши. Ноги нестерпимо горели в зимней обуви, и я стал искать обувной магазин, но повсюду были одни только лавки с альпинистским снаряжением. Горные ботинки мне покупать не хотелось, а никаких кроссовок я почему-то не нашел.
В шесть часов в городе окончательно стемнело и тут же отключилось электричество. Во всех лавках незамедлительно запустили динамо-машины, которые наполнили улицы тарахтением и густыми клубами выхлопного дыма.
Огоньки зажглись снова, но уже не такие яркие.
Дышать стало совсем нечем. Гарь, и без того удушливая, стала почти непроницаемой даже для мотоциклетных фар, которые с трудом пробивались сквозь нее как слабый свет фонариков сквозь густой туман. Между тем движение не стало менее оживленным, а толпа менее многолюдной. И повсюду транспортные заторы, пронзительные клаксоны мотоциклов, гудки машин, треньканье велорикш.
Наконец стали с грохотом закрывать ставни лавок. В одночасье стало совсем тихо и темно. Исчезла музыка, погас свет. Если раньше можно было ориентироваться по освещенным вывескам, то теперь пропала и эта возможность.
Если бы не это, я бы только теперь и гулял – без мотоциклов, улицы вдруг стали почти просторными, воздух стал ощутимо чище. Но резко похолодало, сделалось сыро.
Улицы в Тамеле – это узкие ущелья, в которые едва проникает свет луны. И только велорикши сторожат пассажиров.
Сев в коляску, я назвал отель, и велорикша уже через две минуты подвез меня к входу. Железные ставни были опущены. Я позвонил и мне открыли почти сразу же.
В просторном холле «Норлинга», отделанном темным резным деревом, было неправдоподобно тихо. Над стойкой ресепшн величественно красовался портрет Его Святейшества Далай-ламы Четырнадцатого.
Миновав свой этаж, я зачем-то поднялся на крышу и, опустившись на пластиковый, мокрый от ледяной росы, шаткий стул, поставил на столик перед собой бутылку рома, купленную днем в одной из лавок.
Вокруг были темные силуэты деревьев и кустарников.
Покой, тишина, прозрачность. Священные трезубцы Шивы, молитвенные флаги и темные резервуары для воды на крышах.
Три глаза всевидящего Будды на освещенной ступе Сваямбунатха, день и ночь надзирающие над городом.
Где-то внизу, в ущельях безмолвных улиц, залаяла собака и снова все стало тихо.
А далеко вокруг города, обступая его со всех сторон, едва были видны в лунном свете горы.
И звезды.
Яркие, яркие звезды над Катманду!
Холодно, тихо, прозрачно. Можно вот так сидеть наедине с космосом, наверное, вечно. Очень близко здесь небо. И вот сейчас, верхом на белоснежном сверкающем лебеде, из глубины Вселенной к тебе спустится сама Сарасвати – богиня мудрости.
Но пора было уходить, я здорово замерз.
Войдя в номер, я обнаружил, что здесь почти так же холодно, как и на улице, и никакого обогревателя нет.
Однако я чувствовал себя таким грязным с дороги, что непременно должен был принять душ, даже несмотря на холод в комнате.
Впрочем, это оказалось не так просто.
Душ располагался почему-то непосредственно над унитазом притом, что крышки на унитазе не было. Я забрался на край и, с трудом балансируя, кое как отвернул душ в сторону.
Вода оказалась ледяной и сделать ее хоть сколько-нибудь теплее не было никакой возможности. Она летела из разбрызгивателя во все стороны, но только не на голову.
Сколько я ни пытался настроить поток, вода упрямо разлеталась по всему санузлу, причем большая ее часть попадала на потолок и стекала оттуда навроде дождя.
Отчаявшись принять душ, я попытался хотя бы помыть ноги в раковине, но не удержав равновесие, поскользнулся и грохнулся на кафельный пол.
Мокрый, замерзший я кое-как дополз до кровати, забрался под два одеяла и так уснул.
17 ноября 2008 г.
На другой день я предпринял вторую вылазку в город с намерением его изучить и проложить маршруты. С этой целью я приобрел карту, благо по соседству с отелем был книжный магазин.
Душ мне починили, вода была почти теплая, и я смог, наконец, помыться, что сразу улучшило настроение.
Я шел в плотной толпе, все время смотря под ноги, чтобы не наступить на разложенный товар, мусор, чью-нибудь трапезу или собачье дерьмо. Каждую секунду я вздрагивал и подпрыгивал от раздавшегося за спиной клаксона мотоциклиста. Отскочив в сторону, тут же врезался в другого мотоциклиста (рикшу, велосипедиста, прохожего, корову, машину).
И все это под непрерывное, оглушительное сопровождение гудков. Воздух то одурманивал благовониями, то ударял в нос тошнотворным зловонием. И непрерывно в руки что-то совали: хэлло, сэр, купите бальзам, хорошая цена, купите ковер, гашиш, деревянного слона, веревочку, дудочку, браслеты, сумочку. За десять штук скидка! Из лавок неслись зазывные крики торговцев: «Хорошая цена, большая скидка, сэр!» И все непрерывно здоровались, кивая: «Намастээ».
Наконец, я понял, что выдохся.
Остановившись и оглядевшись вокруг, я вдруг с ужасом понял, что никогда отсюда не выберусь. Названия улиц отсутствовали. Какие-либо отличительные признаки тоже. Все улицы были совершенно одинаковы. И одинаково безобразны. «Бедно, но чисто» – это не про Катманду!
Раскрыв карту, я попытался хоть как-то восстановить по ней свой маршрут. Бесполезно. Ощущение было такое, как будто ее специально изготовили для жестокого розыгрыша.
На карте город выглядел как город, а на деле как свалка домов, без какого-нибудь порядка и смысла.
И тут я сделал промах, позвав на помощь проходившего мимо непальца. Он буквально подлетел, осветившись улыбкой и выражая всем своим видом готовность если не умереть за меня, то уж точно сделать все, чтобы я был счастлив. Испугавшись, я было отпрянул, но отказываться было уже неловко.
– Где я нахожусь?– спросил я и сунул ему под нос карту.
Он изумленно уставился на нее, потом обрадовался и радостно замотал головой.
– Можете мне помочь?
Он углубился в изучение карты, водя по ней пальцем и явно получая острое наслаждение от этого процесса. Я бы не удивился, если в порыве восторга, он пустил бы, например, слюну. Его глаза не выражали ничего кроме безмерной радости оттого, что он видит такую занимательную вещь.
Поняв, что понапрасну трачу время, я отнял у него карту и, поблагодарив, огляделся по сторонам в поисках менее бестолкового местного. Не тут-то было. Другие повели себя точно так же. Они восторженно рассматривали карту, водили по ней пальцем, мотали головой и смеялись.
Их неспособность оказать хоть какую-нибудь помощь по своей фантастичности могла сравниться только с их безусловной готовностью помочь. Вероятно, я выглядел несчастным, растерянным и жалким, потому что, стоило мне на секунду задержаться на ком-нибудь взглядом, как он немедленно подлетал ко мне: «Могу я помочь, сэр?»
Единственным способом спастись, было нырнуть в первую попавшуюся кафешку.
Мне принесли малинового цвета куски курицы, живописные и совершенно несъедобные. Запах пряностей, исходивший от них, был настолько убийственным, что я с минуту или две не решался приступить к еде. А когда наконец откусил немного, немедленно об этом пожалел. Курица была так чудовищно пересолена, что ее не нужно было даже глотать – изжога была обеспечена. Тем более что проглотить ее было все равно, что проглотить горящий бензин. Приготовить так мог только повар-садист, чтобы нарочно поиздеваться, прежде чем отравить.
Выплюнув эту дрянь и расплатившись, я вернулся на улицу.
Между тем успело стемнеть. Я не поверил глазам. Как это могло произойти так быстро?
Меня охватила паника. Вернувшись в кафе, я спросил у официанта:
– Где Сваямбу?
Показывать ему карту я не рискнул.
– Сваямбу, – обрадовался он. – Откуда вы приехали?
– В какой стороне Сваямбу? – не сдавался я.– Вы можете мне показать? Может быть, сможете показать на карте?
– Сваямбу, карта, – продолжал он.– Первый раз в Непале? На сколько дней приехали?
– Да ни на сколько! – заорал я по-русски. – Сейчас же на самолет и прочь отсюда!
Он замер как от пощечины. Уставившись непонимающими глазами, он растерянно заморгал как ребенок перед тем как заплакать. Я понял, что обидел его до глубины кой души. А главное, за что? Мне стало стыдно.
– Сорри, – выдавил я и спешно ретировался.
Мне хотелось плакать.
Присесть было негде. Я понял, что погиб и отныне обречен вечно скитаться по этим бессмысленным улицам, пока однажды, обессилев, не упаду и не закрою глаза, чтобы остаться здесь навсегда.
В результате я сдался и взял такси. И хорошо, что в тот день я все-таки нашел кроссовки и переоделся в местную одежду.
18 ноября 2008 г.
Не верьте, если в гест-хаузе Тамеля на вопрос, есть ли у них горячая вода, вам ответят: «Да, конечно!»
То ли они лукавят, то ли по наивности не знают, какая она, но только не верьте: горячей воды нет и не будет!
В лучшем случае чуть теплая. Она поступает из больших железных резервуаров, которые находятся на крышах и нагреваются солнцем.
Это называется у них солар-систем. Вода поступает из резервуара по трубкам, под стеклом на черном экране, который должен поглощать максимум солнечного света.
Но световой день в Катманду, окруженном горами, недолог, а с ноября солнце уже не такое жаркое, так что горячей воды я так и не увидел. Ни разу. Даже теплую воду разбирают очень быстро, нужно поймать момент.
22 ноября 2008 г.
Чтобы хоть как-то адаптироваться к городу, я придумал такой трюк. Надев наушники MP3-плеера, я включал какую-нибудь легкую, сентиментальную музычку вроде итальянской эстрады 1980-х годов и воспринимал окружающее как музыкальный клип. Сочетание музыки и видеоряда было настолько курьезным, что невозможно было удержаться от улыбки. Так я бродил по улицам с бессмысленной улыбкой, поминутно заливаясь смехом. Непальцы отвечали мне ободряющими жестами, приветствуя мое настроение и поддерживая меня. Я стал совсем своим среди них!
Они тоже радовались, смеялись, и мы явно симпатизировали друг другу.
На третий день я твердо решил улететь ближайшим рейсом. Завтра же домой, в Москву! Для этого надо было дойти до представительства пакистанских авиалиний и поменять билет. На карте нужный мне офис был обозначен, но я уже знал по опыту, чего стоит карта на улицах Катманду.
Забавная штука, чтобы развлечь прохожих, не более того.
А на четвертый день я приехал в Боданатх и понял, что приехал в Непал навсегда.
Боданатх или, как ее называют непальцы, Бода – это белая, огромная и величественная буддийская ступа. В ее основании находится трехъярусный цоколь, представляющий собой мандалу – модель мироздания. Над ней возвышается полукруглый купол, над ним – прямоугольная башня, с каждой из четырех сторон которой взирают глаза Будды.
Над глазами Будды – красный балдахин, колышимый ветром.
Еще выше, над башней, восходит к небу 13-ступенчатый шпиль, венчаемый бронзовым зонтиком с еще одним, желтым, балдахином и бельведером, от которого к основанию ступы тянутся гирлянды разноцветных флажков – зеленых, красных, желтых, синих и белых.
Дома, окружающие ступу, и жилые кварталы вокруг – тибетский город, живущий по своим законам и даже внешне отличающийся от Катманду. Когда входишь в этот амфитеатр домов и видишь перед собой грандиозную ступу, ты понимаешь вдруг, что ничего кроме нее не существует сейчас, ничто не важно.
Оцепенение.
Я приехал в Боду утром, когда небо еще не успело раскалиться синевой. Оно было прохладным, бледно-голубым, и посреди этого бесконечного неба возвышалась гигантская ступа.
И я замер на месте, не отрывая от нее взгляд.
Вокруг, фасадами к ступе, стоят аккуратные трех-четырехэтажные дома с лавками и ресторанами. Есть и туристы, много туристов. И много монахов и простых непальцев.
В Непале вообще и в Боде особенно, многие фразы, которые мы воспринимаем как условности, поэтические преувеличения или просто устоявшиеся выражения, обретают реальный смысл.
Например, «забыть обо всем на свете», «забыть о времени», «не помнить себя от радости» – все это в полной мере подходит для описания состояния у ступы Боданатх.
Можно посмотреть на часы и не понять, сколько сейчас времени. Подумать: «Вот, я иду»,– и удивиться.
Для этого даже не обязательно обходить ступу и вращать молитвенные барабаны, достаточно сидеть на скамейке и смотреть на проходящих мимо людей, на голубей, собак, детей и слушать музыку «Ом Мани Падме Хум».
Эта мантра всегда играет здесь.
Это как сон наяву.
Об ощущениях, которые испытываешь в Боде, можно говорить бесконечно, она неисчерпаема. В Боде нет времени – в ее пространстве оно исчезает. И для Боды времени нет.
Но можно сказать только одно, самое главное. В Боде ты понимаешь, что вернулся домой. Что все позади, ты дошел, многотрудный путь остался позади.
Ты выжил.
И отныне все будет хорошо.
В Боду не приходят, не приезжают, в Боду возвращаются!
Это не то же, что приехать навестить родной город, где прошло детство, заехать на недельку к маме, в родительский дом.
Бода – это обретение!
Многие годы ты жил в страхах, волнениях и разочарованиях, потерях, и сколько себя помнил, жил на чужбине, среди чужих людей, равнодушных к твоей судьбе, опасных, жестоких, среди обстоятельств неодолимой силы, невидимых и явных угроз, и вокруг тебя гибли люди, и ты сам не раз был на краю гибели.
Но ты знал, что где-то он есть, твой дом, твоя родина, которая примет тебя и защитит.
И не знал, где он, твой дом.
Это было только мечтой, несбыточной, в которой и признаться никому нельзя.
И вот ты приходишь в Боду и понимаешь внезапно, что вернулся домой.
Мечта сбылась.
Все мы родом из Боды.
Пока не окажешься здесь, невозможно поверить, что может быть в мире место, где радость – естественное состояние, для которого не нужно никакой причины.
Что духовность не противостоит обыденности – она и есть сама жизнь.
Эта огромная светлая, с желтыми подтеками ступа не отчуждает обступающие ее дома, которые могли бы показаться карликовыми. Но этого нет и в помине – напротив, она как будто вырастает из них, поднимая их на свою высоту, к бесконечному, залитому солнцем простору неба.
Величие, которое не подавляет, а возвышает, делая жизнь светлее и безмятежнее.
Ступа – это не просто здание, а монумент, воплощающий пять Великих Энергий. Основание – это Земля, полусфера – Вода, ступенчатый шпиль – Огонь, зонтик – Ветер, бельведер – Пространство. По мнению буддистов из этих пяти энергий, или первоэлементов, состоит все в мире, включая макрокосм (Вселенную) и микрокосм (человека). В тантризме они называются махабхутами.
В отличие от храмов, ступа не имеет внутренних помещений. Казалось бы, зачем строить здание, если в него нельзя войти? Ведь у нас, в Европе, ценность здания определяется прежде всего внутренними помещениями.
Но в это здание не входят, его обходят вокруг, совершая кору. Причем обходить ступу следует строго по часовой стрелке. И не просто обходить, а крутить рукой священные барабаны, расположенные по периметру белой стены. На каждом из этих бронзовых барабанов, отполированная миллиардами прикосновений, значится мантра на санскрите «Ом Мани Падме Хум», а внутри скрывается магический текст. Вращение барабана равносильно его прочтению.
Это очищает карму.
Вокруг ступы постоянно движется толпа. Никто никого не задевает в этой толпе, никто никому не мешает, никто никуда не торопится.
И ты идешь, идешь, не замечая, сколько кругов ты уже сделал. Путь по кругу – бесконечный путь.
Постепенно тобой овладевает блаженный покой, и ничего не хочется больше, кроме как идти вот так, идти и идти вокруг ступы, вращая рукой бронзовые барабаны, и чувствовать, как легко и свободно становится, стало легко и свободно твоей душе.
Нет забот и печалей, радостей и огорчений, нет надежд и тревог. Есть только покой.
Можно ходить вокруг ступы или сидеть на старой деревянной скамейке, наблюдая поток людей, проходящих мимо – тибетские монахи в бордовых одеяниях, простые тибетцы, раскручивающие молитвенные барабаны, люди, совершающие простирания, непальцы и иностранцы, женщины и мужчины, молодые и старые, все движутся в этом непрерывном потоке.
Это как великое течение, взбивающее молоко мирового океана, из пены которого являются величайшие сокровища мира и сама богиня Лакшми – доброта и забота, благополучие и защита от любых страхов, исполнение желаний.
Для любителей цифр: высота ступы составляет около сорока метров (высота 12-этажного дома), диаметр больше ста метров (площадь двух футбольных полей), окружность около четырехсот метров.
Рассказывают, что эта ступа была построена в V-VI веках, и во время строительства была такая засуха, что воду для раствора приходилось собирать, расстилая огромные покрывала и выжимая выпавшую на них росу.
Когда ступа была построена, засуха, само собой, прекратилась.
Еще говорят, что в этой ступе замурованы останки прежнего Будды этой Вселенной, жившего за много тысяч лет до Будды Гаутамы.
Еще в этой великой ступе хранятся тайные знания, время для которых еще не пришло. Это знания прежних рас, населявших Землю (нынешнее человечество – пятая по счету).
Обо всем этом, наверное, можно прочитать в путеводителях, которые я никогда не читал и никогда бы не стал читать.
Вот не люблю я путеводители. Тем более что многие монахи в Боднатхе прекрасно владеют английским, очень доброжелательны и могут подробно все рассказать.
……………………………………………………………………………………..
12 октября 2012 г.
– Если к тебе приходит человек и говорит, а я вот не верю в карму. И что? Что ты ему ответишь? – спросил я ламу Дорже.
– Если Христос не воскрес, значит вся наша вера напрасна?
– Ты цитируешь Евангелие? Ну, а все же. Если нет кармы, значит, учение Тантры неверно?
– Но ведь есть практики. Ты уже попробовал некоторые, разве они не работают?
– Работают. Но это потому что я верю в карму, интуитивно. И я могу почувствовать, что мой гнев исходит из меня самого, и его источником являюсь я сам, а не внешние причины. Но человек, не верящий в карму, не обладающий этой интуитивной верой, если он почувствует гнев внутри себя, исходящий из него самого, все же скажет, что это лишь реакция на внешние обстоятельства. А значит, причина – они, эти внешние люди и эти обстоятельства. И все, и никакая победа над клешами после этого невозможна. Так как же быть? Вот к тебе приходит человек и говорит, а я не верю в карму, что ты ему ответишь?
– Но ведь есть вещи самоочевидные.
– Например?
– Например, причинно-следственные связи. Они повсюду и отрицать их глупо. Значит, этот твой человек отрицает наличие причинно-следственных связей? То есть любую науку, любой опыт, любую возможность познания мира. Но тогда он должен говорить с психиатром, а не со мной.
– Нет, это нормальный человек. Не псих. И наличие причинно-следственных связей он не отрицает. Он понимает, что у каждого следствия есть причина, а каждая причина приводит к следствию.
– Да, и мы видим это повсюду вокруг, в природе, во всем. Это очевидно. Всюду действуют единые законы мироздания. И все это разумно и правильно, и целесообразно. И только в мире людей что-то не так. И вроде бы такие же причинно-следственные связи. Поскользнулся – упал, выпил вина – опьянел. А вот что-то не так. Слишком много случайного. Настолько много, что нам приходится признать, что случай – решающий фактор всей человеческой жизни. И мы говорим: «жизнь играет человеком» или «человеком играет случай», или «случай играет жизнью человека». Возникает естественный и разумный вопрос, почему?
– Почему?
– Есть только один возможный ответ: потому что мы чего-то не знаем.
– Очевидно.
– При этом, оценивая жизнь человека, мы применяем понятие справедливости. К природным явлениям мы его не применяем, к рождению и гибели звезд, столкновениям галактик, формированию небесных тел, и даже к жизни животных. Справедливо ли, что лев догоняет, убивает и съедает антилопу? Или крокодил, когда он утаскивает свою жертву под воду, поступает ли он справедливо?
– Справедливость – это понятие, которое мы относим только к человеческой жизни. Как и несправедливость, которая всегда торжествует.
– Не всегда.
– Но почти всегда, и это неправильно.
– И почти всегда это дело случая. А случаем мы называем то, чего не понимаем.
– А не понимаем, потому что чего-то не знаем.
– Это как притча о слоне и шести слепцах. Один сказал, что слон – это веер, другой – что столб, третий – что стена, четвертый – что удав, пятый – что веревка, а шестой – что копье. А все потому что они не видели картины в целом.
– Это известная притча. Так чего же мы не видим?
– Многие умнейшие люди бились над этим вопросом. Но в конечном итоге все свелось к формуле: «Кто мы, откуда мы, и куда мы идем». Мы не видим причинно-следственных связей в жизни человека, потому что не знаем, что будет после нее. Так ответили христиане. Вот там-то после смерти и будет воздаяние, и все встанет на свои места. А мы буддисты утверждаем, что мы не знаем не только того, что будет после жизни, но и того, что было до нее. В этом отличие буддизма от христианства.
– Значит, в конечном итоге все сводится к вере, – заключил я.
– Не сводится, а начинается с единственно разумного ответа на вопрос «Почему?»
– И все-таки это вера. А значит, буддизм – все-таки не наука, а религия. И учение Тантры основано на вере в карму. Без нее и практики не будут работать.
Лама Дорже улыбнулся и покачал головой.
– Человечество потратило много веков на попытки доказать существование Бога, пока один человек не поставил вопрос иначе. Он объяснил, что есть Бог или Его нет, а жить надо так, как если Он есть. Потому что в этом случае ты теряешь совсем немного, это стоит тебе совсем небольших ограничений в жизни. А потерять ты можешь очень многое.
– Это сказал Блез Паскаль. «Если Бога нет, а я в него верю, я ничего не теряю. Но если Бог есть, а я в него не верю, то я теряю все».
– Да, Блез Паскаль. В Тантре же ты вообще ничего не теряешь, а наоборот приобретаешь благодаря практикам. А обрести можешь еще больше. Конечно, это твой свободный выбор. Ты можешь продолжать жить гневом, алчностью, ревностью, завистью. Так и живет большинство людей на Земле. А можешь научиться делать из них счастье в этой жизни и достичь освобождения после нее. И в качестве награды получить лучшее рождение, а то и рай в Чистой Земле.
– Или нирвану.
– Полагаю, что до нирваны нам с тобой далеко, – с улыбкой сказал лама Дорже.
………………………………………………………………………………………
23 ноября 2008 г.
Я вошел в темноту здания. От самого входа наверх вели ступени, по которым я поднялся на второй этаж. Здесь было светло, уютно и чисто. Небольшое помещение, окна, столики, барная стойка и над ней портрет улыбающегося Далай-ламы. Молодой официант-тибетец бросился мне навстречу: «Намастээ!»
Я сел за столик у окна с видом на ступу и, пролистав меню, заказал момо и тибетский чай.
Было очень много света – солнца и неба.
Здесь всегда или очень темно, или невероятно светло. С высоты второго этажа я наблюдал людей, проходящих мимо, идущих вокруг ступы, торговцев и покупателей, тибетцев и непальцев, монахов, женщин, пожилых и молодых, детей и стариков. Это движение, пестрое и одновременно умиротворяющее, создавало ощущение домашнего покоя, размеренного, без суеты.
Тибетцы обычно идут, крутя в руке молитвенный барабан. Он представляет собой длинную деревянную ручку с бронзовым цилиндром на конце. К этому цилиндру прикреплена цепочка с грузом, которая при вращении раскручивает его. Этот цилиндр – подобие барабанов, которыми окружена ступа, на нем так же изображена мантра, и внутри так же хранится молитвенный текст. Раскручивать такой барабан в руке все равно, что крутить молитвенные барабаны вокруг ступы, то есть читать мантры.
Это делается автоматически, и жизнь сама собой наполняется смыслом.
Оказывается, это так просто – наполнить жизнь смыслом…
Тибетец принес момо, аккуратно выложенные по краю тарелки, в центре которой были две мисочки с соусами – красным и зеленым, оба из перца-чили и оба очень острые.
Расплатившись, я оставил десять рупий на чай. Видимо, это делают здесь редко, потому что паренек был растроган и вызвался показать мне третий этаж ресторана и открытую веранду на крыше. Мы разговорились. Его звали Тензин, он совсем недавно приехал сюда из Тибета, где сейчас китайцы, много китайцев, но там хорошо. А здесь теперь его дом.
Мы расстались друзьями, и я уже точно знал, что расстаемся мы ненадолго. Я буду приходить сюда снова и снова.
25 ноября 2008 г.
В путеводителях пишут, что «в ресторанах Тамеля можно хорошо и недорого поужинать, а заодно и посмотреть местные национальные танцы». Вот я и захотел посмотреть эти самые национальные танцы. Тем более что через два дома от «Норлинга» находится дансинг-холл, из которого доносится музыка, даже когда весь квартал вымирает, и самые неугомонные лавочники закрывают торговлю – аж до десяти часов вечера!
На зависть всему миру.
Туда-то я и отправился за танцевальной экзотикой.
Едва я вошел и сел за столик, как ко мне подсели четыре непальские девушки. Живо заговорив со мной, они начали с традиционного: «Откуда вы? Первый раз в Непале? На сколько дней?»
Ну, это как здрасьте. Можно не отвечать.
После этого они хором попросили заказать им «джус» – стакан сока. Полистав меню, я обнаружил, что цены здесь минимум двое выше, чем в окрестных кафе и ресторанах. Ну, да ладно, если программа хорошая, дело того стоит.
Посреди зала была сцена, на которой огромная, толстая бабища и маленький мужичок разыгрывали комический номер. Девушки хохотали, но я, к сожалению, не мог оценить искрометности юмора, так как диалоги произносились по-непальски. Я попросил девушку, что села ко мне ближе, перевести, она начала было, но, засмеявшись над очередной репликой, напрочь про меня забыла. Потом спохватилась:
– Джус? Закажи мне джус!
Дался ей этот джус.
Я решил так. Если я увижу национальные танцы, как мне было обещано, то, так и быть, куплю им по стакану джуса. А нет, так не взыщите.
Тут на сцену вышла девушка лет шестнадцати. На ней были большие трусы типа семейных, закрытый бюстгальтер, какие носили наши бабушки в середине прошлого века, и сапоги. Я решил было, что это клоунесса и мне предстоит посмотреть очередной комический номер, но девушки рядом со мной неожиданно замерли. Сейчас будет представление!
– Она будет танцевать?
– Да.
– Это непальский танец?
– Да!
И номер начался. Заиграла музыка, и девушка стала обреченно и однообразно приседать как наказанная прогульщица на уроке физкультуры в младших классах. Села-встала, села – встала.
Меньше чем через полминуты зрелище мне наскучило.
– Она что, так и будет?
– Да.
– Это что, непальский танец?
– Да, да, непальский танец.
Может, в этом был какой-то глубокий смысл, непонятный для европейца, например, религиозный контекст…
– А почему она приседает? – спросил я.
Девушка повернулась и посмотрела на меня удивленно, недоумевая по поводу моей непонятливости.
– Это ЭРОТИЧЕСКИЙ танец.
Всё! Я немедленно потребовал счет за пиво, оставаясь глухим к отчаянным мольбам «купить джус». Расплатился и ушел.
Такая вот эротика.
На другое утро от друзей я узнал, что «джус» на самом деле означает шампанское, которое в таких заведениях баснословно дорого и служит исключительно для того чтобы вымогать деньги у иностранцев.
И это в стране, где на храмах всюду можно видеть откровенные изображения любовных сцен, со всеми подробностями и во всем многообразии!
Где сладострастие неотделимо от духовности!
Непал – это поистине непостижимо!
27 ноября 2008 г.
Мы возвращались в Катманду из небольшого городка Дуликел. Автобус был набит до предела. Толпа была такой плотной, что непонятно было, как всем этим людям удается еще и дышать. Меня, как иностранца, замечали, поэтому не покушались усесться ко мне на колени. Только на ноги поставили тяжелый бидон, но это сущая мелочь. Вокруг же не только сидели, но, казалось, даже стояли друг на друге в два-три этажа, упираясь головами в потолок.
Между тем паренек-кондуктор продолжал все так же невозмутимо висеть на подножке и созывать свистом новых пассажиров.
«Куда же они поместятся?» – с ужасом думал я.
Не беда! Они лезли на крышу автобуса. Впрочем, крыша автобуса тоже не безразмерна, и люди свешивались с неё подобно обезьянам.
– Но ведь это же опасно! – заметил я своему спутнику, непальцу.
– Да, – согласился он. – Это опасно.
– Как же автобусы не переворачиваются?
Он немного помолчал и сказал:
– Иногда переворачиваются.
После этого я замолчал надолго.
Между тем автобус оказался в пробке и встал намертво. Следующие десять километров мы преодолевали три часа.
В какой-то момент я стал нервничать. Очень нервничать. Уже давно стемнело, дышать было нечем, я был зажат со всех сторон непальцами, а автобус стоял на месте. И ничего нельзя было сделать.
И вдруг, оглядевшись, я обнаружил, что во всем автобусе, среди всей этой толпы нервничал только я один! Остальные как ни в чем ни бывало улыбались, смеялись, переговаривались, слушали музыку, звучавшую из портативных приемников, что-то живо обсуждали. И как будто совершенно не замечали, что стоят в пробке, что нечем дышать, и что выбраться из этого ада перспектива у нас самая неопределенная. Они вели себя так, словно приехали отдохнуть на природе или сидят в кафе на городской улице, непринужденно, легко и свободно. Им нравилось жить!
Вот так. Вот здесь. Вот сейчас.
………………………………………………………………………………….
19 октября 2012 г.
– Ты не думаешь, что тебе пора выныривать? – сказал лама Дорже.
Я опешил.
– Выныривать?
– Когда ты ныряешь с аквалангом, ты плаваешь под водой, удивляясь подводному миру рыб, кораллов, водорослей. И скоро ты забываешь о том, что есть что-то над водой. Этот подводный мир вокруг себя ты воспринимаешь как единственную реальность. Ты изучаешь его, начинаешь лучше его понимать, различать рыб и раковины… И это окончательно становится для тебя единственной реальностью. Но когда ты вынырнешь и поднимешься на берег, ты увидишь поверхность воды, освещенную солнцем, небо над ней, береговую линию, увидишь, какое сейчас время суток, почувствуешь прохладный ветер. Теперь ты смотришь на то же море с другой стороны. Там, где ты плавал, подводный мир был для тебя единственной реальностью. Теперь ты видишь, как выглядит мир отсюда.
– Я понял. Этот подводный мир – моя жизнь. И когда у умру, я вынырну и увижу мир с другой стороны.
– Здесь твоя жизнь для тебя – единственная реальность. Что-то в ней тебе нравится, а что-то нет. И ты так сильно переживаешь свои неприятности потому, что привык считать свою жизнь единственной реальностью. Ведь иной ты не знаешь. Ты не помнишь свои прежние жизни. Все, что ты знаешь и помнишь, связано для тебя с этой жизнью.
– «Я от жизни смертельно устал, ничего от нее не приемлю. Но люблю мою бедную землю, оттого что иной не видал», – процитировал я Мандельштама. – Значит, пора выныривать?
– Неплохо, если ты будешь помнить, что плаваешь под водой и то, что вокруг тебя – не единственная реальность. Ты не знаешь, когда ты вынырнешь, но это может произойти скоро.
– Стоит ли к этому готовиться? – спросил я.– И вообще, важно ли то, как именно человек умирает? Что он думает, что чувствует перед смертью, как молится и молится ли вообще. Отпускает ли ему кто-то грехи.
– Всякое следствие происходит от причины, поэтому все в этом мире важно. Только не нужно путать причину и следствие.
– Кажется, я понимаю, – начал догадываться я. – Важно не то, как человек умирает, а то, почему он умирает именно так.
Например, солдат в момент смерти сожалеет только о том, что не успел убить врага. Ни о чем другом он в этот момент не думает и ни к чему другому не стремится. И вот, он оказывается там, где ему дается такая возможность. Влекомый своим стремлением, он оказывается в мире, где единственная форма существования – война.
Или одержимый убийством стремится лишь к убийству. В момент смерти его стремление дает ему рождение в мире, где закон существования – убийство.
– То, как человек встречает смерть, определяется его кармическим путем, – сказал лама Дорже.– Человек всегда рождается там, где он хочет родиться, и оказывается там, куда он стремится. Но сами по себе обстоятельства смерти не важны. Смерть – это приключение. Смерть – это окно возможностей. Смерть – это открытая дверь. Ты входишь в нее, и все что остается у тебя за спиной, становится неважно. Ты все забудешь. Правда в том, что подготовиться к смерти нельзя. Но правда и в том, что ты готовишься к ней всю жизнь.
– Но как же «Тибетская книга мертвых»? В ней подробно описываются видения в бардо. Разве не для того чтобы к ним подготовиться?
– Тантрические трактаты – это не столько источники информации, сколько помощь в том, чтобы настроить сознание. Многие описания в них условны. Например, описания Чистой Земли мало что тебе скажут о ней. Но читать их нужно, чтобы настроить свое сознание.
– И «Книгу мертвых»?
– И «Книгу мертвых». В ней излагается последовательность видений, однако подготовиться к ним нельзя. Ведь знания будут недоступны в бардо.
– Но для чего лама нашептывает ее умершему в ухо? Причем день за днем.
– Дни, о которых говорится в «Книге мертвых» – это дни для тех, кто остался здесь. Главы этой книги разделены на дни земной жизни. Твое же ощущение времени в бардо будет иным. Как во сне ты не можешь точно определить, сколько прошло времени, и как долго продолжается твой сон.
– В «Книге мертвых» подробно описано наступление смерти. А если смерть настигнет в бессознательном состоянии или внезапно?
– Все будет так же. По мере распада энергетического тела произойдет переход от элемента земли – к воде – к огню – воздуху – пространству. Далее наступит темнота. Это нормальный процесс, через который проходят все без исключения люди. И ты много раз уже проходил через него в прежних рождениях, когда наступала смерть.
– А дальше?
– А дальше тьма озарится ясным сиянием. Это свет, который дает возможность сразу же прекратить все перерождения. Это лучший вариант, но способны на него только высокие архаты. Для тебя же возможно рождение в Чистой Земле с помощью бодхичитты – стремления.
Следующие четыре дня будут иметь ключевое значение. Теперь все будет зависеть от тебя и в то же время не зависеть, ведь ты не сможешь использовать свои знания, опыт, навыки, не сможешь поступать разумно и сознательно принимать решения. В каждый из этих дней последовательно будут возникать пугающие ситуации. Твоей естественной реакцией на них будет страх. Это будут ситуации подобные тем, что возникают в кошмарных снах. И хотя естественной реакцией на эти ситуации будет желание спрятаться, убежать, для рождения в Чистой Земле или в одном из высших миров тебе поможет стойкость, приобретенная победами над клешами.
В первый день это будет зеркальная мудрость Ваджрасаттвы, обретенная в победах над гневом, во второй день мудрость Ратнасамбхавы, обретенная в победах над гордыней, в третий – мудрость Амитабхи, обретенная в победах над похотью и алчностью, в четвертый – мудрость Амогасиддхи, обретенная в победах над завистью и ревностью. Если в эти четыре дня тебе не удастся родиться в Чистой Земле, возможности еще будут.
– Это дни земного времени? То есть для тех, кто останется здесь?
– Да, для них, то есть для земной жизни, ведь ты закончишь свою земную жизнь. Дальше будет труднее. И страх будет сильнее, и способность преодоления страха меньше. Так что все желательно сделать в эти четыре дня. Своего рода это экзамен. Если удастся справиться на пять – будет рождение в Чистой Земле, если на четыре или на три – в одном из высших миров. Но это все еще очень неплохо – рождение в одном из высших миров по сравнению с земной жизнью – огромный успех. Неудовлетворительная оценка будет означать дальнейшие испытания, то есть пересдачу экзамена, но получить пять уже будет невозможно. Максимум четыре. Если снова неуд и новая пересдача – уже максимум три. И так далее. Конечным результатом твоих неудач будет новое рождение на Земле и новая земная жизнь.
– Это худшее, что может быть?
– Да. Хотя в «Книге мертвых» сказано о возможности родиться в низших мирах.
– Но для чего?
– Тантрические трактаты написаны так, чтобы настроить твое сознание. Не надо воспринимать их как источники информации.
……………………………………………………………………………………..
30 ноября 2008 г.
Вчера я поехал в Парпинг, где хотел встретиться с гуру Кьябдже Чатралом Ринпоче. Но оказалось, что Ринпоче уехал на большой праздник (пуджу) в честь богини Тары в Боданатх. Пришлось возвращаться на автобусе в Катманду.
На въезде в город шоссе было перекрыто пикетчиками, которые жгли автомобильные покрышки и что-то скандировали в мегафоны.
Смысла надписей на плакатах я не понял, но ясно было, что дальше мы не поедем. Пришлось выйти из автобуса и пойти пешком. От горящих покрышек шел черный, удушливый дым, люди вокруг что-то возбужденно кричали, кажется, летели камни. Впрочем, точно сказать не могу, потому что постарался как можно скорее нырнуть в первую же улочку.
Пройдя несколько кварталов, я вышел к центральной автобусной станции. Здесь тоже был митинг, только толпа была намного больше, галдели громче, а выкрики звучали более воинственно. Я обошел полицейское оцепление и вышел к остановке маршрутных такси. «Бода» – призывно крикнул мне паренек, высунувшись из одной из них. Я кивнул и нырнул в «тук-тук».
«Тук-тук» – это непальская маршрутка, что-то вроде трехколесного мотоцикла с крытым кузовом, который представляет собой металлическую коробку, вполне подходящую для перевозки трех-четырех овец. Вдоль бортов расположены две скамейки, на каждой из которых, если хорошо потесниться, можно усесться втроем и даже вчетвером. Но конечно, не вдесятером, а именно так и происходит.
При этом народ продолжает набиваться, воздуха становится все меньше, а свободного пространства не остается совсем, так что парнишка висит уже снаружи, но все так же продолжает зазывать пассажиров свистом и криками: «Бода, Бода, Бода!»
Невозмутимость и доброжелательность непальцев очень трогательна. Однако воздуха от этого не становится больше. Я чувствовал, что задыхаюсь, и при всем ко мне уважении, меня просто физически не могли не сдавить вчетверо. К тому же маршрутка больше стояла, чем ехала. Весь город превратился в чудовищный затор, видимо, митингующие перекрыли не только въезды и выезды, но и основные транспортные магистрали города. Всю дорогу навстречу шли кричащие демонстранты с красными знаменами и транспарантами, они залепляли стекла машин своими листовками, орали что-то водителям и пассажирам.
Наконец все слилось в единый красный, орущий кошмар, и я окончательно потерял ощущение времени.
Когда я добрался, наконец, до Боданатха, выяснилось, что учитель уже покинул праздник. Мне объяснили, что в силу преклонного возраста (ему 95 лет) он почувствовал себя утомленным и уехал отдохнуть в какой-то из монастырей, но не в Парпинг. Молодой монах вызвался сопроводить меня на такси, но я так и не смог понять, как далеко это находится. Во всяком случае, продолжать преследование явно не имело смысла. Из-за пробок я бы все равно никуда не попал. Оставалось только ждать вечера в Боде, надеясь, что с наступлением ночи мне удастся добраться до гостиницы.
На следующий день большинство лавок были закрыты, а иностранцам рекомендовалось не покидать гостиницы. Все равно дороги из города были перекрыты, и не оставалось ничего другого, как, набрав пива, подняться на крышу и сидеть, наслаждаясь солнцем и видом окрестных холмов. А заодно и попытаться разобраться в том, что происходит в городе, ознакомившись, хоть немного, с историей страны.
Захватив в холле подшивку газеты «The Himalayan Times» за последний месяц, купив несколько книг в соседней лавке (в Тамеле большинство лавочников продолжали бесстрашно торговать), я поднялся в сад и, с комфортом расположившись за столиком в благодатной тени под тентом, погрузился в чтение.
У дверей гостиницы выставили охрану – миниатюрную девушку-полицейского с огромным кривым тесаком на поясе.
Эти национальные ножи «кукури» продаются повсюду в Непале как сувениры, между тем это настоящее боевое оружие. Их характерную изогнутую форму называют «крыло сокола». Происхождение этих ножей объясняют по-разному. Согласно основной версии, непальцы переняли кукури у воинов Александра Македонского в IV веке до н. э.
Как и все в Непале, детали ножа имеют смысловое значение. Так, бороздка с внешней стороны лезвия (у самого обуха) называется «мечом Шивы», а выемка на лезвии у рукояти – «зубом Шивы». Эти два элемента наделяют оружие сокрушительной силой бога. Как бы то ни было, но кукури – оружие действительно грозное. С помощью таких тесаков непальские воины одним ударом разрубали тела своих противников, отсекали им руки, ноги и головы. Некогда ножи кукури наводили ужас на британских солдат. Но это уже история.
Итак, немного истории.
В 1769 году королевская династия Малла, построившая тот самый Великолепный Непал, которым мы сегодня восхищаемся, пала. На место миролюбивых неварцев к власти пришли воинственные гуркхи – горное племя, подчинившее страну и основавшее собственную династию.
Новый правитель, Притви Нарайян Шах, принялся рьяно расширять пределы страны. Первое, с чего он начал – война с Тибетом, в которой Непал одержал победу, принудив соседей выплачивать ежегодную дань. Следующей жертвой агрессии стал Сикким, затем настал черед западных от Непала областей Индии.
В 1814 году Непал объявил войну Британской империи. В первом же сражении гуркхи наголову разгромили англичан.
Тогда, в битве при Налапани, англичане впервые испытали на себе сокрушительную силу ножей кукури. Английский миссионер Вуд, бывший свидетелем этих событий, так описывал их в своей книге "Путешествие в Индии и Непале": "Смелые, как львы, гибкие и быстрые, как обезьяны… маленькие, жилистые мужчины неслись прыжками в атаку… Когда они приблизились к солдатам, они… нырнули под штыками, ударили вверх своими кукури, разрубая тела с одного удара, а затем…отступили также быстро, как пришли. Пока наши люди поняли этот способ нападения, многие из них погибли".
Война продолжалась два года, после чего между Британской империей и Непалом был подписан мирный договор. По этому договору Непал терял завоеванные им территории Индии (артиллерия сделала свое дело там, где была бессильна пехота). И все же, в отличие от Индии, Непал не стал колонией, отстояв свою независимость. Несмотря на всю мощь своих пушек, потеряв убитыми тысячи солдат, британцы так и не смогли войти в долину Катманду, и границы страны остались неприкосновенными.
Пораженные бесстрашием и мужеством непальцев, англичане предложили им поступать на службу в войска Его Величества. С тех пор (и по сей день) боевые подразделения гуркхов входят в состав британской армии.
Во Второй Мировой войне в составе британской армии сражались более четверти миллиона непальских солдат, из которых 32 тысячи погибли. Солдаты-гуркхи бились против немцев и итальянцев в Северной Африке, на Ближнем Востоке, в Италии, Греции, а также против японцев в Бирме. Около трех тысяч непальцев получили в годы войны ордена и медали за храбрость.
Итак, военные компании, начавшиеся весьма успешно, в конечном итоге ничего не принесли. Конечно, непальские воины, как говорится, «покрыли себя немеркнущей славой», но все же… К чему приводит излишняя воинственность, мы знаем – в стране начался длительный период экономического упадка, который продолжался до самого конца XX века и гражданской войны, приведшей к падению монархии.
Окончательное свержение королевской власти произошло 28 мая 2008 года (то есть в этом году!).
Этому событию предшествовал длительный политический кризис, на одном из этапов которого страну возглавило коммунистическое правительство марксистско-ленинской партии. Таким образом, в Непале возникла первая и единственная в мире коммунистическая монархия!
После падения коммунистического правительства в 1996 году в стране начался вооруженный конфликт, переросший в гражданскую войну, в которой королевским войскам противостояла Народно-освободительная армия другой коммунистической партии – маоистов.
В 2001 году в королевском дворце произошла трагедия – наследный принц Дипендра расстрелял и автомата всю монаршую семью, после чего застрелился сам.
Новый король Гьянендра так и не смог навести в стране порядок. На выборах 2008 года Объединенная коммунистическая партия Непала (маоистская) одержала победу, упразднила монархию и сформировала правительство, а ее лидер, Пушпа Камаль Дахал, стал премьер-министром страны.
Основу идеологии маоистов составляет концепция «блока четырех классов» Мао Дзэдуна, которая предполагает сохранение в коммунистическом государстве значительного сектора капиталистической экономики… Ну, и так далее.
Перехожу к газетам. Читаю вчерашний выпуск «The Himalayan Times». Оказывается, причина нынешних беспорядков в том, что боевики молодежной маоистской организации похитили и убили несколько студенческих активистов, тела которых были найдены вчера. Маоисты отрицают свою причастность к этим убийствам. Студенты настаивают и требуют расследования.
Так вот оно, оказывается, в чем дело! Я-то по наивности думал, что раз красные флаги, значит, маоисты, а все с точностью до наоборот. Красные флаги, да, но не маоистские, а ленинские. И на тех, и на других серп и молот, поди их разбери!
Итак, я уяснил для себя главное:
До событий полугодичной давности война в Непале велась между монархистами и коммунистами. Закончилась она победой коммунистов, то есть маоистов. Теперь беспорядки происходят из-за столкновений двух коммунистических партий – марксистско-ленинской и маоистской.
Я оказался в центре беспорядков, организованных марксистами-ленинцами, завтра они возьмут верх, и тогда настанет черед бунтовать маоистам, потом они вновь поменяются местами.
Читаю другие номера газеты и с удивлением узнаю, что решением маоистского правительства в Непале уже три недели как 1129 год, а до этого непальцы жили в 2065 году. Вот и рассуждай в этой стране на исторические темы!
Читаю газеты дальше.
29 сентября 2008 года коммунистическое правительство назначило шестилетнюю девочку Шрия Баджрачария на должность Живой Богини Кумари.
Вот так дела, коммунисты назначают богиню!
Правда, в одном из следующих номеров той же газеты было написано, что индуисты предложили свою кандидатуру Кумари, трехлетнюю Матани Шакья, которая уже одобрена президентом.
Голова у меня пошла кругом. Это что же, президент утверждает одну богиню, а правительство назначает другую?
Читать непальские новости – одно удовольствие.
Вчитавшись внимательнее, я узнал, что маоисты назначили Кумари города Бхактапур, а индуисты избрали Кумари города Катманду, или Верховную Кумари. Произошли эти два события одно за другим, поэтому я и запутался. Ведь я и не знал, что Кумари бывают разные, и в Бхактапуре, как и в Патане, есть своя собственная Кумари.
В общем, есть, где приложиться и коммунистам, и индуистам.
Кумари, ну конечно…
Эта история началась давно, когда боги вели нескончаемую войну с демонами, долго, упорно и безрезультатно. В решающем сражении ни одна сторона не могла взять верх.
Надо заметить, что в индуизме боги и демоны практически равны по силе. (Оно и понятно, ведь боги воплощают светлые стороны нашего сознания – благородство, разумность, сострадательность, щедрость, а демоны – темные стороны: гнев, зависть, алчность, жадность. Заглянем себе в душу, посмотрим вокруг себя и признаемся честно, чего в нашей жизни больше, доброго или злого, хорошего или подлого?)
Видя, что, несмотря на все усилия, победа остается призрачной, боги объединили усилия и создали сверхоружие – богиню-воительницу Дургу, десятирукую, грозную, восседающую на льве. Каждый из богов наделил ее лучшим, что у него было: Индра – молнией (ваджрой), Шива – трезубцем, Вишну – боевым диском, бог ветра Ваю – луком.
Вступив в сражение, Дурга сумела преломить его ход, и боги, наконец, победили. С тех пор Дурга – одна из наиболее почитаемых богинь индуизма. Ее считают воплощением творческой энергии (Шакти) Шивы, однако почти никогда не чествуют вместе с ним. Для Дурги существует собственный культ. К ней обращаются для устранения всех препятствий и победы над врагами.
Ее основная мантра: «ОМ ДУМ ДУРГАЙЕ НАМАХА».
Как и другие боги и богини, воительница-Дурга имеет несколько проявлений (ипостасей).
Ее гневная ипостась – черная Кали, увешанная гирляндой из черепов, с подобием юбки из отсеченных рук, взъерошенная, длинноволосая, она потрясает окровавленным мечом и держит за волосы отрубленную голову демона, а с ее высунутого языка стекает кровь, которой она вечно жаждет и не может напиться.
Другая, мирная ипостась Дурги – прекрасноликая богиня Таледжу. Обращение к ней имеет тантрический смысл. Ее просят не столько устранить препятствия, сколько направить их на благо – идея, составляющая суть тантрического буддизма. При этом просящий должен полностью осознавать свою ответственность за происходящее.
Таким образом, в богине Таледжу индуизм сходится с тантрическим буддизмом. Неудивительно, что именно Таледжу стала богиней-покровительницей непальской династии Малла.
И не просто покровительницей. Она запросто приходила к королям в гости, беседовала, давала советы. Так продолжалось до тех пор, пока один из них не увлекся ей просто как женщиной, и даже захотел ею овладеть. Возмущенная и разгневанная богиня заявила, что отныне будет являться только в облике невинной девочки.
С тех пор и пошло. Непальцы стали искать девочку, в которую воплотилась Таледжу, находили и поклонялись ей как живой богине. Так продолжается и по сей день. Эти девочек называют Кумари.
Претендентка на роль богини должна обладать 32-мя признаками внешности, голоса, гороскопа, здоровья, характера и так далее. После того как претендентка выбрана, начинаются испытания, которые не всякий взрослый выдержит. Например, девочку закрывают на ночь в темном храме наедине с отрезанными головами и окровавленными тушами животных, пугают шаманскими плясками в масках и прочая.
Если девочка не испугалась и сохранила невозмутимость, значит, она прошла главную проверку – испытание страхом. Воительница-Дурга, даже в своей мирной ипостаси Таледжу, не может ничего бояться.
Будучи признанной, новая Кумари живет во дворце и почитается живой богиней до тех пор, пока на ее теле не появится хоть капелька крови, от пореза или от первых месячных (как правило). После этого начинается поиск новой богини.
Однако с Кумари, низложенной коммунистами, произошло иначе – одиннадцатилетняя девочка была отправлена в отставку за серьезный проступок. Не спросив разрешения, она совершила поездку в США. За такие вещи, конечно, следует разжаловать, будь ты хоть богиня. Именно так и поступило коммунистическое правительство Непала (маоисты), сместив прежнюю и назначив новую богиню Кумари. Надо сказать, что это был первый подобный случай в истории Непала со времен династии Малла.
Говоря о Кумари, как правило, имеют в виду богиню Катманду, однако в Непале есть и другие Кумари. Из этого следует, что богиня Таледжу может не только переходить из тела в тело, но и одновременно находиться в нескольких телах. А в каком именно теле она пребывает, решают теперь не только индуистские священники, но и коммунисты в правительстве.
Читая обо всех этих фантастических событиях, массовых беспорядках, восстаниях, войнах, мятежах, переворотах и революциях, можно подумать, что ездить в Непал очень опасно, однако это не совсем так. Иностранцев не трогают. Их не просто не трогают, но напротив, делают все, чтобы их это все не коснулось. Можно быть в самой гуще событий и оставаться невредимым, как будто накрытым невидимым панцирем. Думаю, что и рекомендация сидеть по гостиницам была сделана исключительно для формальности, тем не менее, она оказалась очень кстати – надо было передохнуть, а заодно и попытаться разобраться в происходящем.
Проще всего было бы поговорить, например, с персоналом гостиницы, но я заметил, что непальцы очень неохотно обсуждают подобные темы. Не от скрытности, а от деликатности – они просто не хотят утруждать иностранцев, грузить их своими проблемами. И только если ты уже в курсе событий, и сам хочешь их обсудить, они пойдут навстречу и спокойно, без лишних эмоций изложат свою точку зрения.
……………………………………………………………………………………..
8 ноября 2012 г.
Вчера мы беседовали не на крыше дацана, а на скамейке рядом с голубиной площадкой у ступы Боднатх. Солнце еще светило вовсю, но день уже заканчивался. В эти минуты все звуки становятся как будто приглушенными.
– Вот посмотри,– сказал я, указывая на ступу. – Ведь раньше здесь ничего не было. А теперь стоит эта ступа. Это хорошо? Значит, что-то здесь изменилось к лучшему.
Лама Дорже мягко улыбнулся и согласно кивнул.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать.
– И что же?
– Земной мир не может измениться к лучшему и никогда не станет счастливым. Здесь никогда не наступит счастливое будущее всеобщего благоденствия, потому что роль этой планеты во Вселенной состоит в другом. Это проходной двор из низших миров в высшие, где души совершенствуются. По сути это чистилище, как это называют в христианстве, а чистилище не может стать раем, потому что у него другое назначение.
– И все же этот мир меняется.
– К лучшему? А ты в этом уверен? Ведь одновременно сокращаются леса, и животным не остается места для жизни. Отравляются почвы, океаны, моря, воздух…
– Ну, с этими проблемами люди справятся.
– Да, возможно. Но возникнут новые. Этот мир не может стать счастливым, потому что его назначение состоит в другом.
– Но есть же прогресс. Раньше людей сжигали на кострах за инакомыслие, а теперь не сжигают. Например, Яна Гуса, Джордано Бруно, да просто могли сжечь женщину за то, что она красивая, объявив ее ведьмой! Теперь так не делают, потому что гуманизм. Раньше не было электричества, телевидения, компьютеров, мобильной связи, интернета, поездов, самолетов, да мало ли чего. Вообще ничего не было, даже холодильников. Люди жили в какой-то дикости и умирали от простуд, потому что не было антибиотиков, а из десяти детей пятеро умирали в младенчестве. И ты хочешь сказать, что этот мир не меняется к лучшему?
– Конечно, меняется. И прогресс существует, отрицать его невозможно, как невозможно отрицать эволюцию. Раньше на этой планете жили динозавры, а до них гигантские членистоногие, скорпионы, сороконожки. Но вот уже нет динозавров, и неандертальцев нет, а есть современные люди. Но это эволюция, которая происходит на одной планете, а есть общая эволюция Вселенной, от газовых скоплений и формирования галактик до Чистой Земли. И это другой процесс.
– Значит, как бы ни развивался прогресс на этой планете, он никогда не приведет к созданию общества всеобщего благоденствия? Потому что задача этой планеты во Вселенной иная?
– Прогресс – универсальный закон во Вселенной. Он есть всегда и во всем. И Земля не исключение. Причем есть две формы прогресса – технический и нравственный. Технический прогресс происходит значительно быстрее чем нравственный, и когда разрыв между ними становится критическим, цивилизация уничтожает себя.
– И человечество погибнет?
– Не знаю,– сказал лама Дорже. – Но возможно. Впрочем, не стоит переживать из-за этого. Во Вселенной существуют тысячи или миллионы планет такого же типа, так что в переходных мирах недостатка никогда не будет. Одной планетой меньше или больше, для Вселенной это не имеет значения.
– Печально.
– Что?
– Есть одна песня, в ней такие слова: «Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия, но не всегда по дороге мне с ним…»
– Неточные слова. Точнее было бы так: «Пусть этот мир вдаль летит сквозь столетия. Но у меня есть дорога своя». *
– Свой прогресс и своя эволюция.
– Да, свой прогресс и своя эволюция. А этот мир предоставь его собственному пути, здесь никогда не будет всеобщего счастья. И справедливости никогда не будет. И ты никогда не будешь здесь по-настоящему счастлив, потому что счастлив ты можешь быть только на высших планетах.
– Но когда я писал книги, это давало мне ощущение счастья.
– Потому что творчество – это превращение клеш в мудрости, и оно создает движение к Чистой Земле, и тогда возникает ее предвкушение, предчувствие, предвидение. И да, это самое большое счастье, которое доступно в переходном мире, таком как на этой планете. Но оно не идет ни в какое сравнение с тем счастьем, которое у тебя будет на высших планетах, не говоря уже о Чистой Земле.
– И все-таки у меня остался вопрос. Ты говоришь, что технический прогресс опережает нравственный, и когда разрыв между ними становится критическим, цивилизация уничтожает сама себя. Как это происходит, путем войны?
– Любые достижения технического прогресса могут оказаться в руках злодея. Разве не так. И сильно ли изменились в нравственном отношении люди, например, со времен Древнего Рима? Если говорить о европейцах.
– Так что же, значит, проповедь Христа была напрасной?
– Так вот что тебя больше всего волнует, – кивнул лама Дорже. – Понятно. Но вот ты говорил о сожжении людей на кострах инквизиции. Насколько я знаю, в одной только Испании их сожгли чуть ли не сто тысяч. А ведь это было уже после проповеди Христа. И газовые камеры Освенцима были уже после проповеди Христа. Так где же ты видишь нравственный прогресс? Хотя, разумеется, технический прогресс за две тысячи лет неоспорим. Электричество, радио, интернет, телевидение, самолеты…
– Так что же, проповеди Христа, Будды были напрасны? Если они не смогли изменить мир?
– Проповеди никогда не напрасны. У тебя есть твой собственный путь, ты забыл об этом? Ты услышал и изменился. А мир измениться не может. Потому что сюда постоянно прибывают низшие люди из низших миров, а лучшие люди покидают его, переселяясь в высшие миры. Здесь всегда происходит движение и всегда существует равновесие.
– Но я о проповедях.
– Проповеди не изменяют мир, они обращены к людям, каждый из которых идет своим путем, от рождения к рождению. И что с того что планета Земля не меняется или взорвется однажды, твой путь не зависит от этого. Таких планет множество во Вселенной и тебе всегда будет где родиться, если ты не родишься на одной из высших планет, которых тоже множество.
– Просто я…
– Я понял, что ты хочешь сказать. И что же, ты думаешь, до Будды, Христа и Магомета на этой планете не было проповедей? Они были. Почему именно эти три проповеди должны были все изменить? Конечно, они создают разницу. В жизни отдельного человека – да. В жизни планеты – нет.
*) Прим. Я не совсем точно перевел на английский слова песни, и прозвучало это как: «Но иногда у меня есть собственный путь», на что лама Дорже возразил: «Не иногда, а всегда». Точнее эти слова должны звучать так: «Но у меня (всегда) есть мой собственный путь».
………………………………………………………………………………..
30 ноября 2008 г.
В магазинах Катманду не просто продают одежду, здесь ее шьют. В соседней с торговым помещением комнате за швейными машинками сидят несколько непальцев. Они очень быстро сошьют вам всё, что угодно – брюки, рубашку, куртку. Извольте. Из какого хотите материала? Тут же навалены рулоны ткани. Выбирайте!
Эта ткань делается неподалеку, в этом же квартале, вручную, на древних деревянных станках. Привозной ткани почти нет, да и зачем, если ее запросто можно изготовить здесь же, на месте. Причем я заметил, что шьют одежду мужчины, а набивают ткань женщины. Такое вот разделение труда.
С меня снимают мерку, берут небольшой задаток и просят зайти часа через три-четыре. Брюки будут готовы.
Я заказываю еще куртку для походов в горы и пару рубашек.
– Хороший заказ, сэр, – радуется продавец. – Большая скидка!
Скидка – это тема отдельная. Скидка – основа основ торговли. Без скидки ничего не продается и не покупается. Поэтому лучше покупать как можно больше за один раз и в одном месте. Тогда будет не просто скидка, а большая скидка.
Торговаться – значит приобретать друзей!
Торговаться нужно уметь. В первые дни я совсем не умел этого делать и покупал все втридорога. Потом вообразил, что умею, и ни за что обидел нескольких продавцов. И только спустя неделю я научился торговаться так, как это принято в Катманду, в соответствии с негласным этикетом.
Все начинается с того, что продавец назначает цену в три – четыре раза выше, чем в реальности стоит товар и в два раза выше той, за которую он его уступит. Произойдет это минут через двадцать-двадцать пять после продолжительного торга. Если у вас останутся силы торговаться дольше, можете еще сбить цену (меня больше чем на двадцать минут не хватало).
Итак, продавец объявил цену. Вы можете сказать «очень дорого» и попытаться уйти. Это будет неуважением. Да вас никто и не отпустит! Сначала вы должны назвать свою цену.
Это обязательно.
Неважно, будете вы покупать или нет, вы должны назвать свою цену.
Хотя бы в шутку. Хотя на самом деле все очень серьезно.
Неопытный покупатель сразу же называет цену, за которую он готов купить, и тем самым совершает самую большую ошибку при торге – теперь у него путь отрезан.
Услышав вашу цену, продавец изобразит удивление и немного снизит свою. В ответ вы должны будете немного поднять свою, тогда он снова немного снизит свою, вы немного поднимете свою, и в конце концов, шаг за шагом придете к среднему арифметическому.
Но вы не можете повышать! Вы уже назвали окончательную цену и вынуждены стоять на своем. А это нечестно. Это противоречит правилам. Ведь продавец идет вам навстречу, снижает цену, почему же вы не отвечаете тем же? За что вы его так обижаете? И вот, в результате вашей опрометчивости торг превращается в вульгарное препирательство. Вы утомлены и озлоблены, продавец раздражен и уже начинает подумывать, что далеко не все иностранцы – хорошие люди. Что вот попадаются среди них и такие говнюки! И непременно спросит вас, откуда вы приехали, но уже не с приветливым любопытством, а с явной неприязнью в голосе.
В конце концов он отдаст вам товар за вашу цену, никуда он, конечно, не денется. Но знайте, что вы навсегда упустили возможность приобрести друга.
Больше можете к нему не подходить. Он не захочет с вами разговаривать и только буркнет нехотя «фикст прайс» (фиксированная цена), что означает не просто неуважение, а даже презрение.
Хорошо, что рядом есть тысяча других торговцев, с которыми можно начать все сначала, но уже правильно.
А как правильно? А вот так.
Продавец называет цену. Вы делите ее на четыре и озвучиваете результат. Он смеется и говорит, что вы классный парень и очень ему нравитесь, и что по этому поводу он готов немного уступить.
У вас есть хороший запас, и вы можете позволить себе повысить цену. Что и делаете. Почему бы и нет? Ведь он тоже классный парень и тоже вам очень нравится!
Убедившись, что не ошибся в вас и встретил настоящего друга, продавец еще снижает цену. Почему бы и нет? Ведь у него тоже есть приличный запас, и он может себе позволить сделать приятное такому хорошему человеку.
Но вы не можете уступить ему в благородстве и делаете ответный жест.
Просияв от радости, он снижает цену еще. И так далее. С каждым следующим шагом вы все больше влюбляетесь друг в друга.
В результате вы покупаете товар по цене, которая вас устраивает (и которую вы с самого начала держали в голове), и вы расстаетесь лучшими друзьями.
Отныне можете приходить к нему всегда, он встретит вас как родного, угостит чаем, подаст пепельницу, расскажет о семье. Если вас что-то тяготит, если у вас проблемы, он сочувственно выслушает, даст совет, расскажет, что и у него что-то подобное было. Попытается вас развеселить, если вы грустны, поддержать, если вы сомневаетесь. Это самый лучший друг, бескорыстный, счастливый уже тем, что может быть вам чем-то полезен или приятен.
Жаловаться на дефицит общения в Катманду может только тот, кто не умеет торговаться!
3 декабря 2008 г.
Гив ми ё прайс! – назови свою цену. Но мне не нужны эти четки.
Это очень хорошие четки, – уверяет продавец. – Вот посмотри, видишь?
Я верю, но они мне все равно не нужны.
Хорошо,– не сдается он.– Гив ми ё прайс.
Я называю цену в десять раз ниже, давая тем самым понять, что торговаться не буду (если бы я назвал цену, например, в три или четыре раза меньше, это означало бы готовность к торгу, и я бы так просто не отделался).
Он понимающе кивает, кланяется и говорит: Спасибо за вашу цену.
И убирает четки с прилавка.
Теперь можно поболтать просто так, ничего не покупая, не оценивая и не разглядывая. Например, о погоде.
Или о том, какое направление в буддизме все-таки правильнее – ньингма (красношапочники) или гелуг-па (желтошапочники). Первая ведет свою традицию от самого гуру Падмасамбавы. А гуру Падмасамбава – это да!
Но за другими Цонкапа. А гуру Цонкапа – тоже величина!
Школа гелуг-па делает основной упор на моральный аспект – служение людям. При этом индивидуальные цели могут быть принесены в жертву общечеловеческим. Практика этой школы дает возможность вновь и вновь перерождаться в человеческом теле, не прерывая духовного пути. Гелукпинцы не торопятся в нирвану, ведь в каждой новой жизни они могут снова и снова служить людям.
С другой стороны, ньингма обладает наиболее совершенным знанием и самими мощными техниками, которые позволяют достичь Освобождения, как высшего наслаждения, в течение уже этой жизни и обрести в момент смерти радужное тело – дематериализоваться. Таким образом, индивидуальная цель достигается с максимальной полнотой, наиболее быстрым и эффективным способом.
– А в вашей, христианской практике кто-нибудь обретал радужное тело?– спрашивает непалец.
– Да, – отвечаю я. – Пророк Илия в момент смерти вознесся на небо в огненной колеснице.
– Только он один?– продолжает интересоваться непалец.