Я живу в пластмассовом динозавре

01. Пластмассовый динозавр

Я живу в пластмассовом динозавре, вернее в его шее и голове. Он лежит на входе заброшенного парка развлечений, между автодромом с одной машинкой, несколько раз горевшей резиновой оплёткой и гниющей крышей. Когда-то у динозавра открывалась пасть и из неё вылетали огненные искры. С того времени пасть так и осталась открыта, между пластиковых зубов, которым даже хотелось немного позавидовать, были направляющие для установки огненных фонтанов. Направляющие были из металла и их быстро скрутили, поэтому осталась только дырка в горле и через неё иногда приходят какие-то хомяки. Точно не крысы, хотя в Берлине их полно, но у этих хомяков слишком хороший мех и почти нет бешенства. И мошонка с голову, точно хомяки. Они любят жрать крошки, которые остаются на моей постеле после завтрака, так что у нас с ними взаимовыгодное партнерство. Ещё из них получаются теплые носки, на большее мне не хватает сил да и геноцид хомяков не входит в мои планы.

Я выползаю из кровати через дырку в животе динозавра. В этом было бы что-то сакральное, если бы динозавры были живородящие. Но они откладывали яйца, насколько я помню из уроков истории. У этого динозавра даже есть специальный отсек сзади. Не для кладки естественно, а чтобы проводить диагностику огнемёта в пасти. Технический отсек динозавра давно перестал открываться, а вот пузо разорвало какой-то петардой, когда пьяные дети пытались заставить динозавра снова заработать или пропалило, когда кто-то хотел покурить внутри пластиковой махины и отрубился. Сейчас в третьей лапе и хвосте я храню часть своих вещей, которые не хотелось бы потерять, но если что не жалко.

Раньше меня часто спрашивали, что это за динозавр, но я понятия не имею. Я вообще первое время думал, что это дракон, потому что он похож на дракона с чайничком с обложки детской книжки, которая у меня была когда-то. Мы с драконом находимся в самом начале парка, поэтому я всегда узнаю всё первым. Почему-то новости всё ещё приходят не со всех сторон, а через официальный вход с двумя кассами, хотя он давно не работает и представляет собой пару греческих колонн и кучу мусора. Мне казалось, что кто-то стучит мелкими молоточками по земле. Я выглянул из брюха, чтобы натолкнуться на детскую коляску, которая немного елозила по песчаной дороге, с редкими камушками гравия, еще не разбежавшегося с прошлых времён. Трава всё порывалась заполнить дорожки, делая их всё уже и уже, но зелёные щупальца никак не могли сомкнуться. Ручка коляски была полностью сломана и снова приделана к осям с помощью пластиковых стяжек и скотча. Леон часто останавливался, осматривая, не слетели ли стяжки и поправлял передние колёса, которые дрожали и вибрировали, когда дорога шла под уклоном. Он обогнул еще половину какого-то недракона с длинной шеей, половиной брюха и без лап и головы. Шея была похожа на мышиный хвост, но кто-то сказал, что это диплодок. Я запомнил название, потому что часто запоминаю какую-то ненужную ерунду, вместо, например, своего имени.

Зато я помню имя Леона. Он остановился перед раскуроченной детской каруселью. Из сидений для езды в ней остался цветастый автомобиль, с выбитыми фарами и оторванным бампером, копыта лошади и почти полностью сохранившийся чёрный лебедь, вымазанный говном и немного подпаленный с крыльев. Все металлические детали были много раз собраны, обысканы и сданы в металлолом. Остались только пластиковые части крутящегося зоопарка, которые раньше были ковбоями, кактусами и различными видами лошадей. Казалось, этот пластик нас всех тут переживёт. Вот и Леон ехал собирать бутылки, разбросанные или аккуратно расставленные, перед мусорными баками через каждые 20 метров на дороге перед бывшим парка развлечений. Пластиковые по 25 центов, а стеклянные по 8.¹ Я всё смотрел на него и даже помахал вслед, он, скорее всего не увидит без очков, но ради приличия.

Парк развлечений состоял из детской карусели, колеса обозрения, американских горок, автодрома, касс и киосков, раскиданных по нескольким километрам. Когда-то только построенный в ГДР в парк приходили туристы смотреть, как в ГДР лучше и веселее. Постепенно в парке становилось так же весело как и в другой части города, а аттракционы всё реже работали в течение дня. Одним летом парк аттракционов не открылся, а траву перестали косить. Сначала она покрывалась мусором от снующих посетителей парка, потом трава проросла выше и мусор стало не видно. Очередная девелоперская компания собиралась снести парк, а потом после нескольких месяцев или лет растворялась сама. Парк так и был огорожен легким забором-рабицей, а через каждые несколько метров было написано, что заходить внутрь опасно, а сам парк патрулируется охраной с собаками.

Собаки действительно были: волк и чихуахуа. Волк был волосатым и устрашающим барбосом с очень спокойным нравом. Первые два года жизни он провел на ферме, наблюдая за овцами, чтобы защитить их от коллективной тупости или спасти от постоянных побегов на зеленый забор под напряжением. Волк никогда не видел волков. Когда животных с фермы забили и распродали, а хозяева переехали в город, Волк был с ними. В какой-то момент оказалось, что Волк слишком большой, а новая квартира слишком маленькая, поэтому Волка любили всё меньше. Он был такой серый и иногда извазюканный в грязи коврик, который много ел и занимал много места. В один из походов по парку Волк увязался за странным кислым запахом и оказался совсем утонувшем в высокой траве за забором парка. Семья не сильно искала Волка да и казалось, что за забор заходить нельзя, там ведь собаки. А Волк был такой же собакой и ему заходить было можно.

Кислый запах пометил все важные углы парка развлечений и принадлежал староватому чихуахуа Чиху, подсевшему на алкоголь и обезболивающие из-за постоянно ноющих коленей. В этот раз Леон заметил Чиха на самой границе парка, по привычке он помочился через забор, стараясь не задеть ромбы проволоки и шкуру полопавшейся краски. Так он старался держать дом в чистоте и не гадить, где ест. Чих так же по привычке побежал за образовавшимся ручейком, чтобы постараться вылакать часть оставшихся в моче обезболивающих. Конечно же все считали это странным, но никто не осуждал в глаза.

Рядом с парком развлечений находился обычный парк с деревьями, протоптанной дорогой и более-менее облагороженным кирпичом сходом к воде. В этом парке оживление наступало от бегунов, приезжающих кататься по реке и выгуливающих собак бегунов. Обычно у бегающих были собственные бутылки с водой, они их наполняли в начале пути из питьевого фонтана и использовали всё время. От этих ждать чего-то было незачем. Иногда у них были целые пластиковые жилеты с водой, чтобы только бежать и бежать и ни от чего не зависеть. Выгуливающие собак часто ходили со стаканчиками кофе. У воскресных собачников обычно были одноразовые, а вот профессиональные собачьи родители часто брали экологичные многоразовые из соседнего киоска с кофе. Иногда они выкидывали эти многоразовые стаканы, если те лопались или падали, и это было прекрасно. Леон профессионально светил в каждый мусорный бак, чтобы увидеть блеск стеклянной бутылки или такого стаканчика среди пакетиков с собачьими экскрементами², собирал из стаканчиков пирамиду и к неудовольствию киоска всё равно сдавал за 1 евро. Волк считал, что у Леона идеальное занятие и не понимал, почему тот постоянно кривился и даже копался палкой в этом мусоре. Он бы, Волк, прыгнул бы в этот мусорный бак, извалялся бы в этом дерьме и был абсолютно счастлив.

Леон был счастлив не абсолютно, так как набралось всего 2 стаканчика, а стеклянные бутылки были всего по 8 центов и уже порядочно запрягли коляску, которая периодически буксовала правым задним колесом. Он увидел ещё один стаканчик, ради которого даже не нужно было нюхать очередные дерьмо-пакеты, стаканчик плавал у самого берега, легко царапаясь о кирпичное обрамление. Леон подошел поближе и зацепил его палкой, которую только что-то вытащил из мусорки. Стаканчик аккуратно наделся на палку и из него вылилось немного речной воды и кофе.

– Трёхочковый, – присвистнул, проплывая на расстоянии вытянутого костыля Капитан. – И… нарушение.

Леон чертыхнулся про себя и перевёл взгляд со стакана на плот из пенопластовой коробки от огромного телевизора, а потом на его капитана, которого звали Капитан. Между ними, жителями парка аттракционов, и другими ними, жителями реки, было соглашение о разделении ресурсов. Собирать бутылки они могли только на земле, а жители реки не могли выйти на сушу и собрать что бы то ни было с травы или мусорки. И так далее и так далее. И вот он сейчас нарушил хлипкий баланс и нейтралитет.

В другой раз можно было просто отдать добычу или натравить собак (у них на суше есть собаки, а речные могут разве что кидаться нарыбачеными ботинками). Но Капитан был очень принципиальным, каким становятся бомжи не первого года свежести. Он засвистел протяжно и с интонацией, используя по-разному заломаные оставшиеся пальцы. Речные, которые уже не спали, стали подтягиваться к месту преступления.

02. Морской бой

Если собрать весь мусор, который когда-либо кидали в реку, то можно построить отличный дом и гору отличного мусора. Примерно этим руководствовалась большая часть речных, собирая выкинутые когда-то велосипеды, доски, ветки, очищая и складируя их на старых лодках. Лодки были настолько старыми, часто старше своих владельцев, что их было дешевле потерять, чем пытаться отремонтировать, продать или затопить. Капитан такие лодки "находил". Текущей было всего 60 лет и с момента их знакомства, она выросла вверх на два этажа. Там, на веранде из старых оконных рам ютились сам Капитан, Капитанша и Капитанская дочка. Имена мы их не знали, да и чин приклеился только потому, что вся семья носила куртки с погонами, а всего было их трое, в общем-то, не так уж и много было у нас причин.

Сейчас Капитанша выдвинулась своим ходом на катамаране в виде лебедя "Элизабет". Когда-то катамаран был белым, нос лебедя оранжевым, а глаза черными. Почти все так и сохранилось, только катамаран стал оранжевым, нос зиял черной дырой, а глаза стерлись. Зато надпись Элизабет так и красовалась на корме лебедя. Следом шла гора мусора, с воткнутой посередине палкой с немецким флагом. Преимущество горы было в том, что она шла на дизеле и оставляла за собой белый след, давая водные оплеухи бакенам. Это был Айсберг. Единственным "нормальным" плавучим средством был катер, который звали в пику Айсбергу – Титаником, ну и потому что им управлял Лео. Поскольку Лео был потомственным мореплавателем, который жил без моря и плаваний, то он прикрепил на нос катера старую кариатиду. Сама кариатида, которую звали Марго, заявила бы, что не такая уж она и старая, а ей всего 40 лет, но в этот раз она была занята тем, что приветствовала Капитаншу, пытаясь переорать холостой ход двигателя катера. Марго в отличие от Капитанши сошла с ума уже довольно давно, поэтому Лео часто привязывал Марго за руки и ноги на нос катера, так как та сильно плевалась и было шибко бойкой. А когда человек обладает такой энергией, то лучше, чтобы эта его энергия была направлена от тебя, а не к тебе. Раньше кариатиды использовались, чтобы задобрить морских богов, Марго же служила подтверждением того, что в Шпрее бога нет. Кворум речных был набран и предстояло выбрать, как должна состояться дуэль.

Леон не хотел тащиться с тачкой снова к динозавру, чтобы собрать своих, поэтому передал по рации, что вляпался и предстоит открытое противостояние.

– Эскалировать надо было, – прохрипел Борисыч, но обещал помочь, по крайней мере я так истолковал истошный кашель в конце сообщения.

Я не знал, что значит эскалировать, но решил на всякий случай приготовиться. Нужно было сбегать за дерьмо-мешками из ближайшей урны, заправить ими цепочные качели и ждать запуска.

Тем временем речные заняли позиции на реке и приготовились атаковать первыми, так как именно на их территорию было совершено покушение. Несмотря на бакены, красно-зелёные пешки, и реку, мы играли в морской бой, поскольку Лео всё же был мореплавателем. Нужно пометить дерьмом все корабли речных, чтобы выиграть. Что нужно сделать речным, чтобы выиграли они, мы не знали, возможно, они тоже понятия не имели. Давно, в том феврале, было решено, что открытый конфликт помогает выпустить пар и не таить на соседей злобу, поэтому как только кто-то нарушал границы, мы становились в исходные и начинали атаковать друг друга. Марго пыталась плыть руками, загребая катер за собой и переодически булькая, когда вода попадала в нос и рот одновременно. В её представлении она была сильнее, чем Лео и весь этот мотор. Она собиралась стащить мешок, который выползал за пределы нижнего мешка коляски Леона, но дно реки было настолько не глубоким, что послышался металлический скрежет катера. Леон немного отпрыгнул назад, оттаскивая за собой коляску. Ручки коляски, закрепленные монтажными стяжками, не выдержали и у него в руках осталась только перекладина. К счастью, коляска покатилась от воды, а Леон только вскрикнул в рацию. Это можно было считать первым ходом.

В парке Модест тоже что-то буркнул в рацию и запустил цепочные качели. Красно-желтые качели на длинных цепочках раскрутились почти до горизонтального положения секунд за 20. Плохо закрепленные мешки с собачим дерьмом стали разлетаться в стороны. Был и более экологичный вариант, когда дерьмо вылетало из открытого пакета, а тот оставался закрепленным к сидению карусели, его позже утилизировали в урну с пластиком, но мы его использовали только тогда, когда было время подготовиться и подумать об окружающей среде. На моей памяти ни разу. Куда все эти пакеты разлетались мы тоже видели не особо, но очень громко радовались, когда это случалось. Если бы мы громко не радовались, речные и не узнали бы, что что-то произошло.

Капитанская дочка почувствовала, что настала её очередь. Помните, я сказал, что у нас есть собаки, которые пьют мочу, у них тоже кое-что было. Город поселил четверо гусей на острове полгода назад для восстановления фауны и популяции, хотя для восстановления популяции им бы нужен был и кто-то из гусей с местоимением "она". Гуси должны были очищать водоем и привлекать туристов. Гуси на речке в Берлине туристов не привлекали. Они, гуси, были ленивые и ели только остатки от булочек, которые падали в воду, когда очередная кубическая гриль-сауна проходила достаточно близко к берегу. Иногда, если булочки давно не падали в реку, Гуси начинали атаковать туристов на сапах и каноэ. В край они озверели, когда попытались атаковать нашего чихуахуа, но тот тоже был не пальцем делан, к тому же, знатно обдолбан, поэтому кусал воздух в нескольких сантиметрах от гусиных шей, пока Модест его не оттащил его за ошейник.

Капитанша кинула в сердце парка несколько булок, и трое из гусей направились атаковать всё на своём пути. Четвертый гусь оказался привязанным за лапу к лебедю-катамарану "Элизабет", видимо, Капитанша его уже заприметила к особому ужину и не хотела, чтобы он вместо тарелки случайно перешел на сторону врага. Ну, либо она вместо кручения педалек решила ходить по реке на гусе. Я мысленно обрадовался, что атакующие булки не попали в рану на животе моего динозавра, а крошки гуси не найдут, так как хомяки уже всё поели. Пока гуси перекатывались лапами по оставшейся траве, они были настолько ленивыми, что почти никогда не летали, голуби стали материализовываться вокруг булок. Когда сильные и дородные гуси дойдут до булок, голуби разлетятся, но пока сильные гуси дойдут до булок, голуби успеют поесть. Аккумуляторов от расставленных по парку самокатов хватило еще на несколько оборотов карусели, но все заряды уже были разбросаны, и она работала в холостую.

– Что, ещё? – прохрипел Борисыч всем в рации и снова раскашлялся.

– Ну, они что-то пыжатся, но вроде бы нет, – ответил Леон, собрав оставшиеся в его владении стаканчики и двинулся в сторону кафе и музея со своей сломанной коляской обменивать собранное на что-то съестное.

03. Колесо обозрения

Были ли сотрудники палатки рядом с музеем, в которой круглогодично продавался один и тот же набор: кофе, лимонады, мороженное и пиво, – в восторге, когда Леон раз в день подъезжал со сломанной коляской и кучей многоразовых стаканчиков? Нет. С другой стороны они мало что могли сделать, лишь просили подождать и не сильно пахнуть, пока очередь заплатит за свои напитки, чтобы посчитать собранное.

Леон уже по размеру горки из стаканчиков мог безошибочно прикинуть количество и смотрел, как чертыхаясь, порванные желтые перчатки скользят черным ногтем по ободку стаканчиков. Стаканчиков-то и было всего три, но почему-то их пересчитывали так же долго, как будто ему сегодня повезло. Раньше сюда принимали и бутылки, но теперь они были без залога и их проще было отвозить в супермаркет на другом конце парка. Наконец, он получал 3 евро, разбитых по несколько десятков центов. Все эти 3 евро весили больше, чем на них можно было купить. Леон вспомнил шутку про то, что он разграбил церковную копилку, а потом про то, что в церковной копилке такого копья бы не было. Он высыпал жменьку монет в носок, который использовал вместо кошелька, завязал его и стал раскручивать вокруг себя, смотря как монеты оттягивают носок всё дальше, заодно проверяя, не появились ли в нём дырки.

– э-эээ-ЭЭЭЭ, – по нарастающей закричал сотрудник палатки, отмахиваясь от раньше-белого носка, – Скоро вас всех поразгоняют!

– Чего это? – Леон спросил практически по привычке, так как раз в местные выборы, праздничные и церковные дни их парк пытались разогнать, но, видимо, он так никому и не был особо нужен, либо деньги платились, а парк продолжал существовать, а чтобы проверить, есть ли там кто-то или нет, людей не выделяли, и вообще, на заборе висело уведомление, что в парке живут злые собаки. Наверное, если бы написали, что в парке живут злые бомжи, то залетных гостей было бы гораздо меньше.

– Строить будут! – и черный ноготь в желтых перчатках указал на новый забор вокруг парка. Рабица была новой только первые два метра, на ней же висел баннер строительной компании, дальше старый забор менять не стали. Название компании было из трех букв ABC, стоящих друг под другом. Последняя означала Construction, строительство, что забавно, ведь в основном в парке нужно было разрушать и демонтировать умершие аттракционы перед тем, как начать что-то строить. Первые два слова в названии Леон не разглядел, но даже если бы и увидел, если бы зажмурил оба глаза ещё сильнее, то не очень-то они были и важны. Это была уже десятая на его памяти компания, которая собиралась что-то построить на месте парка. Сначала он запоминал эти 3-4-5-буквенные аббревиатуры, но компании приходили и уходили. Единственным напоминанием об их присутствии были новые баннеры, прикрепленные стяжками к железным заборам. Старые баннеры растаскивались на создание непромокаемой крыши и, пожалуй, это единственной созидательное, что строительные компании приносили в мир парка.

– А, дай бог! – кивнул Леон и потихоньку пошёл по-над забором, поглядывая через маленькие отверстия баннера и узкие полоски зеленой травы за ним.

За железным забором был оттопыренный бок парка, где уже давно не осталось никаких следов аттракционов, там была высокая трава и кусты волчьей ягоды, иногда проглядывали колоски, которые в детстве Леон срывал и пытался собрать снизу-вверх с помощью указательного и большого пальца. Если на конце оставался длинный волосок, то считалось, что это петух, а если короткий, то курица. Никогда гендер-пати не вызывали в нем столько волнения, учитывая, что детей иметь он не мог. Из травы торчали такие длинные волосья металлического каркаса. Точно петух. Леон отметил про себя, что его можно украсть, пока не залили бетон.

Вокруг лежали кубы чего-то серого и твердого, оплетенные белыми пластиковыми стягами. А за ними стояли кубы временных домиков для строителей, еще пустые, безликие, но Леон знал, что даже с людьми они такими и останутся. Он уже хотел отвести взгляд, когда заметил белый блеск в траве рядом с металлическим забором с другой стороны, напротив. Это был знак. Это была жопа. Советская жопа, подумал Леон, потому что на правой части был шрам как от прививки против оспы. Только он должен быть на плече, но это уже нюансы, вдруг, это была шпионская жопа и чтобы было проще внедриться, прививку сделали в другом месте. Леон захлопал ладонями вспешке по карманам плаща, потом по джинсам и только после ритуального танца похлопывания по всем частям тела вспомнил, что камера у него в переднем кенгурином кармане толстовки. Он вытащил старый, весь из пластика и пахнущий пластиком Kodak, раньше он был серебряный, но сейчас металлик уволился по всему корпусу, а где стерся, там остались черные проплешины. Леон прицелился, нажал на единственную кнопку, сработала вспышка и раздался звук будто кто-то цокнул языком. На жопе не было глаз, поэтому она ничего не заметила, да и сидела довольно далеко. Но если бы даже и обернулась, то возразить бы ей было нечего, везде весели значки о видео-наблюдении. Один художник из местного центра искусств решил фотографировать всех, кто ходит в туалет рядом с забором, чтобы уменьшить количество говна вокруг территории. Но постоянно жить в парке и следить за голожопыми посетителями ему не хотелось. Так он раздал камеры нам, чтобы мы могли творить искусство. Мы хотели эти камеры продать, но они оказались настолько дешевыми, что проще было получать 5 евро за хорошее фото. Мы не очень поняли, какие фото хорошие, но художник сказал, что у нас есть вкус, поэтому раз в неделю мы сдавали круглые кубышки плёнки и получали немного денег и новый цилиндр, чтобы скормить фотоаппарату.