Я хочу выбраться из этого мира

Я хочу вырваться из этого мира

Лаборатория была залита резким светом.

Белые стены, блестящий пол, запах антисептиков – и кровь. Много крови.

Лука тяжело дышал, сжимая в руках крошечного, скользкого от крови младенца. Его ладони дрожали.

Женщина на столе больше не дышала.

Грудная клетка не поднималась. Разрезанный живот зиял открытой раной, и кровь тонкой струйкой стекала по краю стола, капая на пол.

Лука резко обернулся:

– Помощь сюда! Быстро!

Дверь распахнулась.

Первым забежал молодой ассистент. Увидев, что лежит на столе, он побледнел, закрыл рот руками – и его тут же вырвало прямо на пороге.

Лука раздражённо закатил глаза:

– Операцию никогда не видел? Обычная операция…

Голос его дрожал, но он старался сохранять холодный тон.

Вслед за ним вбежала женщина – старший лаборант.

– Лука, боже мой… – Она подскочила к нему, осторожно приняла ребёнка из его рук. – Что мне делать?

– Отмой. Принеси его в мой кабинет. Я возьму обычные анализы, как с другими.

Он повернулся обратно к столу, посмотрел на мёртвое тело.

Сжал губы.

– Её прочистить. И в отчёте напишите, что умерла от естественных родов. Никаких упоминаний о операции.

Лука глубоко вдохнул, отведя взгляд.

Лука закрыл дверь кабинета за спиной и тяжело выдохнул.

Напротив была его личная комната – спальня, что всегда оставалась при лаборатории.

Да, у него была квартира в столице, просторная, элегантная, с видом на парк. Но он бывал там редко.

Здесь, в этих стерильных стенах, он чувствовал себя лучше. Чище. Настоящим.

Он переоделся, быстро принял душ, смывая с рук кровь и пот, и, надев свежую одежду, вернулся в кабинет.

На столе, в небольшой детской кроватке, уже лежал младенец.

Мальчик.

Чёрные, как смоль, волосы, бледная кожа. И когда Лука подошёл ближе, он увидел – голубые глаза, сверкающие под мягким светом лампы.

Он взял у ребёнка пару проб крови, передал их ассистенту, который молча унес их на анализы.

Лука же вернулся к малышу. Он взял его на руки – аккуратно, чуть неуверенно. Качал, кормил из бутылочки, даже, как ни странно, улыбался, глядя на эти необычные глаза.

– Ты копия своей матери, – тихо сказал Лука, почти задумчиво. – Она тоже была очень… красивая.

Он тяжело вздохнул, нахмурился, словно отмахиваясь от собственных мыслей.

Прошло несколько часов.

Лука укачивал младенца, мыл его, вытирал, потому что помощники, которых он позвал, в страхе отказались – всё-таки ребёнок после такой… операции.

И вот, под вечер, дверь резко распахнулась.

Вбежал его ассистент, Ренцо, запыхавшийся, с перепачканными бумагами.

– Лука! Господин Лука, анализы… готовы… но… вам нужно взглянуть!

Лука осторожно положил малыша обратно в кроватку, подошёл к столу, взял бумаги.

Серые-зелёные глаза медленно пробежались по строчкам.

Он остановился.

– Что это? – его голос стал хриплым. – Эти показатели…

Ребёнок был необычным.

Он был сильнее, чище. Его кровь не поддавалась стандартным инфекциям, болезням, даже вирусным моделям.

Лука почувствовал, как его сердце сжалось – не от страха, от восторга.

Он обернулся, посмотрел на младенца, который тихо лежал, завернувшись в одеяло.

– Объявите семье, – сухо приказал он. – Скажите, что младенец умер.

Ассистент застыл.

– Но, господин Лука…

– Немедленно.

Потом Лука вызвал по коммуникатору свою помощницу – Лею Ранфорд, рыжую, с вечно красными губами.

– Лея, – сказал он тихо, когда она появилась в дверях. – Найди мне кормилицу. Она будет жить здесь, в лаборатории. Мне нужна женщина, которая сможет… ухаживать за этим ребёнком. Постоянно.

Лука посмотрел на младенца снова.

– Этот мальчик… он особенный.

Когда младенец наконец уснул, мирно сопя в своей маленькой кроватке, Лука тихо вышел из кабинета.

Он спустился вниз по длинным коридорам лаборатории – белым, пустым, с мерцающими лампами, с эхом от собственных шагов.

Внизу, в просторной столовой, за большим деревянным столом сидел Август – его сводный брат, крупный, добродушный, с мягкими глазами.

Перед ним дымилась тарелка супа.

Увидев Луку, Август быстро отложил ложку.

– Я слышал… – начал он тихо, глядя на брата. – Джули умерла. Она не выжила, да, при родах?

Лука медленно опустился на стул напротив. Его лицо, обычно холодное и отстранённое, теперь было чуть омрачено. Он тяжело вздохнул, чуть нахмурив брови.

– Да… я не смог её спасти. Я пытался, – его голос звучал ровно, но в глазах мелькнул еле заметный блеск, словно он пытался сыграть на камеру.

Август протянул руку и мягко похлопал Луку по плечу.

– В этом нет твоей вины, брат. Ты сделал всё, что мог.

Лука кивнул, опустив взгляд, вздохнул ещё тяжелее.

– Младенец… тоже не выжил, – тихо добавил он.

Август удивлённо поднял брови.

– Как? Я думал…

– Он прожил всего пару часов, – Лука медленно повертел головой, изображая усталость. – А потом… умер. Его сердце не выдержало. Мы ничего не смогли сделать.

Август сжал губы, грустно кивнул.

– Бедный малыш… Бедная Джули…

Он шумно втянул носом воздух, потом снова взялся за ложку.

– Ты… ты хочешь поесть с нами? У нас сегодня жаркое…

Лука мягко улыбнулся – фальшивой, дежурной улыбкой.

– Нет, спасибо, Август. Я… я должен вернуться к своим делам.

Он поднялся, бросив последний взгляд на брата.

Август, конечно, не знал. Никто не знал.

Лука сидел в своём кабинете, устало разглядывая бумаги, когда дверь тихо открылась.

– Господин Лука, – голос Леи прозвучал мягко. – Я нашла кормилицу. Привести её?

– Да, зови.

В кабинет вошла женщина лет тридцати пяти – невысокая, с тёплым взглядом, спокойная, уверенная. Николь.

Она чуть поклонилась.

– Я слышала, что вам нужна помощь с младенцем.

Лука улыбнулся – мягко, обманчиво.

– Да. Садись, Николь, поговорим о правилах.

Он поднялся, прошёлся по комнате, раскинув руки:

– Ты будешь жить наверху, в комнате рядом с лабораторией. Вниз спускаться нельзя – тебе будут приносить еду. Ты будешь с младенцем почти всё время, двадцать четыре на семь.

Николь кивнула:

– Понимаю.

Лука подошёл ближе, наклонился, смотря ей прямо в глаза.

– И вот что важно. Этот ребёнок… он очень болен.

Голос Луки был ровным, почти ласковым.

– Чтобы сохранить его здоровье, его нельзя выносить на улицу. Никогда. Окно можешь открывать, там решётки – следи, чтобы он не выпал.

Николь снова кивнула, с пониманием.

– Конечно, я видела такое. У меня был опыт с тяжёлыми детьми.

Лука вздохнул, убирая волосы с лица.

– Каждое утро я буду приходить и брать у него немного крови для анализов. Мне нужно исследовать её, чтобы понять, как его вылечить. Это важно, Николь.

Он чуть наклонился.

– И самое главное… Никому. Не. Говорить.

Голос стал тише, но твёрже.

– Если ты кому-то расскажешь про этого ребёнка, его могут забрать. Могут отправить в другую лабораторию. А это значит – всё. Конец. Его нельзя будет спасти.

Лука медленно выдохнул.

– Если его вынесут на улицу, всё пропало. Ты меня понимаешь?

Николь спокойно ответила:

– Я понимаю, господин Лука. Я буду молчать. Я видела такое раньше. Я не выдам вашего секрета.

Лука посмотрел на неё долгим, оценивающим взглядом.

– Хорошо. Тогда… иди наверх. Тебя проводят. Младенец ждёт.

Когда Николь вышла, Лука снова посмотрел на бумаги, сжал губы и прошептал себе под нос:

– Главное… чтобы семья не узнала.

Николь вошла в комнату, держа на руках малыша.

Он был тёплым, мягким, с удивительно чёрными, волнистыми волосами и алебастровой кожей. Когда она осторожно посмотрела на его личико, сердце у неё сжалось: он был необычайно красивым.

– Какой же ты красавчик… – тихо прошептала она, гладя его пальчиком по щеке. – Ты совсем как ангел.

Комната, в которой они теперь жили, была светлая, в белых тонах, с большим окном (за которым стояли решётки) и дверью, ведущей в небольшой душ и туалет.

Николь быстро обустроилась – ей приносили еду утром, днём и вечером, всё, что нужно для ухода за ребёнком. Она не выходила никуда.

Каждое утро ровно в восемь дверь открывалась, и входил Лука.

Он приносил пять пустых пробирок, подходил к малышу, молча, хладнокровно, как врач.

Николь сжимала губы, отворачивалась, тяжело вздыхая.

– Это всё ради его спасения… ради его будущего… – пыталась она себя успокаивать.

Лука брал кровь, аккуратно, но быстро. Иногда малыш плакал, иногда лишь тихо хныкал, жмурясь. Лука никогда не говорил лишнего – лишь собирал пробирки и уходил.

После этого Николь утешала малыша, мыла, кормила, укачивала. Она пела ему тихие песни, гладила его по тёмным волосам, стараясь дать хоть немного тепла в этих холодных стенах.

Прошло полгода.

Мальчик рос крепким, любознательным, хотя и очень спокойным ребёнком. Он уже улыбался Николь, тянул к ней ручки, лепетал что-то невнятное.

Николь всё больше чувствовала, что она не просто нянька. Она была для него – всем.

Но в тени, за дверями, всегда оставался он. Лука.

Каждое утро, с пробирками.

Каждое утро, с холодными глазами.

Каждое утро, с планами, о которых никто, кроме него, не знал.

Лука сидел за столом в своём кабинете, листая свежие распечатки анализов.

Глаза пробегали строчки, руки дрожали от волнения.

– Это… это не может быть, – прошептал он.

Показатели крови были невероятными. Ни одна известная болезнь не находила в ней зацепки. Иммунная система, как стальная стена. Гены – стабильные, без мутаций, словно идеальный архитектурный план.

Но больше всего Луку поразило другое.

Он поднял взгляд и вспомнил: когда утром он забирал кровь из вены малыша, на следующий день не оставалось даже следа от укола.

Ни синячка, ни красноты, ни намёка на повреждение.

Он сжал руки в кулаки, сердце бешено стучало.

– Что, если… – пробормотал он, вставая. – Если… попробовать чуть больше? Немного больше?

Он стоял, глядя в пустоту, потом резко кивнул сам себе.

– С тяжёлыми испытаниями можно повременить. Но… лёгкие… лёгкие вполне позволительны.

Когда мальчику исполнилось полгода, он уже мог сидеть.

В тот день Лука впервые подошёл к Николь и сказал:

– Дай его мне. Сегодня я сам поработаю с ним.

Николь с лёгким беспокойством передала малыша – но Лука лишь мягко улыбнулся и унёс его к себе в кабинет.

Он аккуратно взял маленький пальчик, сделал крошечный надрез.

Малыш резко расплакался, всхлипывая, сжимая кулачки.

Лука быстро промокнул кровь салфеткой – и замер.

На его глазах рана затянулась меньше чем за минуту.

Кожа стала гладкой, словно её никогда и не резали.

Лука медленно сел, с трудом переводя дыхание.

– Это… это чудо, – выдохнул он. – Нет, это нечто большее…

С того дня, каждую неделю Лука забирал малыша к себе.

Сначала – порез чуть глубже.

Потом – маленький срез кожи.

Потом – лёгкий удар линейкой по ножке, чтобы посмотреть, как быстро исчезнет синяк.

Он записывал всё.

Посекундно.

Каждую реакцию клеток, тканей, сосудов.

Ни один эксперимент не ускользал от его внимания.

Для мальчика же наступила другая жизнь.

Он не понимал, зачем это.

Он чувствовал боль, пугался, плакал.

И с каждым днём в его маленьком сердце росло чувство – ненависть.

Ближе к году Николь начала всё чаще замечать странное поведение мальчика.

Он любил сидеть на подоконнике, тыкая маленькими пальчиками в стекло.

– Смотри, – ласково говорила Николь, садясь рядом и обнимая его, – это дерево.

– Деее… во, – лепетал мальчик, пытаясь повторить.

– Молодец, умница. А это какой цвет?

– Зе… лё… – улыбался он, показывая пальцем на листву.

Иногда он смеялся, иногда просто смотрел в окно с долгим задумчивым взглядом.

Но всё менялось, когда по коридору раздавались шаги.

Особенные шаги.

Холодные, уверенные, точные.

Мальчик сразу напрягался.

Он быстро спрыгивал с подоконника, прижимался к Николь, прятался под одеяло или пытался забиться под кровать.

Как будто его маленькое сердце знало: приближается что-то плохое.

Однажды Николь решилась спросить Луку.

– Лука… – тихо сказала она, когда тот утром пришёл забирать кровь, – почему он тебя так боится? Он же даже говорить ещё толком не умеет, а уже дрожит при виде тебя. Что ты с ним делаешь?

Лука чуть усмехнулся, привычно холодно, чуть склонив голову.

– О, это естественно. Каждый день я беру у него кровь. Он прекрасно понимает, что я что-то делаю не так. Просто боится уколов, Николь. Это нормально для детей.

Николь нахмурилась, но промолчала.

Она начала всё острее замечать, что после каждого возвращения из кабинета Луки мальчик буквально вжимается в неё, словно хочет что-то рассказать, что-то донести – но не умеет, не может.

Он лепетал свои простые слова, цеплялся за её одежду, смотрел в глаза – а она, гладя его по волосам, всё думала: что он хочет мне сказать?

Каждый вечер, когда всё стихало, она садилась с ним на кровать и говорила:

– Всё хорошо, малыш. Я с тобой. Я здесь.

И он засыпал, вцепившись в её руку, будто боялся, что утром всё начнётся сначала.

В течение следующего года Лука стал задумываться о большем.

Порезы? Синяки? Кусочки кожи?

– Это слишком мало… – тихо говорил он сам себе, сидя поздними вечерами в своём кабинете. – А что если… перелом?

И вот однажды, когда мальчику было около полутора лет, Лука взял его в кабинет.

Он смотрел на него – крохотные пальчики, тонкая кожа, безмятежный взгляд.

И сломал ему руку.

Просто так.

Чистый хруст, крик, мгновенные слёзы.

Лука наложил гипс, проверил показатели, аккуратно занёс ребёнка обратно в комнату к Николь.

Она тут же подбежала:

– Господин Лука! Что случилось?!

Лука пожал плечами, облокотившись на дверной косяк.

– Споткнулся. Упал. Я быстро помог, не волнуйся.

Он чуть улыбнулся.

– Случается.

Николь осторожно взяла малыша на руки, гладя его по голове.

– Маленький мой… такое бывает… всё хорошо, всё пройдёт…

Мальчик больше не всхлипывал.

Слёзы текли по щекам – тихо, беззвучно, но он уже учился не подавать виду, что ему больно.

Где-то в глубине он начинал осознавать: плач, страх, попытки прижаться к Николь – не помогут.

Но он был слишком мал, чтобы полностью это понять или выразить.

Он просто молчал.

На следующий день Лука снова забрал мальчика к себе.

Снял гипс, сделал анализы, посмотрел рентген – и усмехнулся.

– Уже почти срослось… невероятно.

Он вернул малыша Николь и сказал:

– Оказалось, это был ушиб, а не перелом. Завтра снимем гипс совсем.

Николь улыбнулась с облегчением:

– Ну слава богу…

Прошли недели.

Николь всё чаще ловила себя на том, что мальчик тянется к окну, к свету, к миру.

Он садился на подоконник, стучал пальчиком по стеклу, лепетал слова, что она ему показывала:

– Деее-во… зе-лё… – старался он, улыбаясь.

Однажды вечером она тихо сказала Луке:

– Господин Лука, почему у него нет игрушек? У меня уже сказки заканчиваются… я бы купила ему что-нибудь.

Лука посмотрел на неё холодным взглядом.

– Игрушки развращают. Книжки тоже.

Он медленно подошёл, наклонился чуть ближе.

– Этот мальчик… вряд ли жилец. Ему незачем отвлекаться на безделицы.

Николь нахмурилась, но набралась смелости:

– Я с ним почти полтора года, господин Лука. Может, мне выйти в город, купить что-нибудь? Пусть маленькую игрушку…

Лука резко выпрямился, губы сжались.

– Ты хочешь принести болезнь в лабораторию? Ты хочешь занести сюда вирус, от которого мы до сих пор не можем создать вакцину?!

Голос стал стальным.

Николь испугалась.

– Нет, конечно, господин Лука…

– Вот тогда и сиди тихо, – сказал он, разворачиваясь и уходя.

Его шаги эхом отдавались в тишине, а Николь смотрела на закрытую дверь, ощущая, как сердце сжимается от тревоги.

Лука сидел за столом в своём кабинете, аккуратно крутя в пальцах шариковую ручку.

На столе лежала карта наблюдений мальчика – Чистого.

– Все внешние повреждения заживают… – тихо бормотал он. – Но что, если ударить изнутри?

Он вызвал ассистента:

– Подготовь подушку для удара. И мальчика.

Мальчик вошёл сам – Николь в этот раз не пускали. Он уже привык к этим дверям, но глаза блестели от сдерживаемых слёз.

Лука наклонился, гладя пальцем по его щеке:

– Ничего страшного, малыш. Ты же сильный. Ты же Чистый. Ты – мой эксперимент.

Он велел ассистенту взять мягкую, но тяжёлую подушку, набитую песком, и ударить мальчика в бок – с расчётом, чтобы вызвать внутренний ушиб.

Мальчик охнул, глаза расширились, дыхание сбилось.

Лука замер, наблюдая.

– Пульс… давление… кровь… – шёпотом отдавал он команды ассистентам.

Через несколько часов – мальчик был как ни в чём не бывало.

Ни синяка, ни боли. Только в глазах всё больше пустоты.

– Я должен знать, как его организм реагирует на более серьёзное проникновение.

Лука провёл рукой по волосам, собирая волосы в хвост, чтобы они не мешали.

Ассистенты подготовили инструменты.

Мальчик сидел на столе, дрожал.

Лука осторожно, почти нежно, взял его за руку, ввёл иглу – не просто для забора крови, а глубже, в мышцу.

Мальчик закричал.

Лука быстро наложил повязку, наблюдая, как кровь перестаёт идти быстрее обычного.

– Невероятно… – пробормотал он. – Идеальная регенерация…

– Сегодня я проверю предел, – сказал Лука ассистентам. – Сколько крови он может потерять, прежде чем начнёт слабеть.

Мальчик сидел на столе. Лука подошёл, погладил его по голове.

– Ты же хочешь помочь науке? Ты же хочешь быть молодцом?

Мальчик всхлипнул, но кивнул – не до конца понимая, что его ждёт.

Лука ввёл иглу, медленно собирая кровь. Одна пробирка. Вторая. Третья.

Мальчик начал бледнеть, но сердце билось ровно.

Лука остановился, нахмурился.

– Удивительно… он должен чувствовать слабость, но он держится… – он резко выдохнул, с блеском в глазах. – Мы нашли нечто уникальное.

Лука сидел в тёмной комнате, перед ним на столе лежали рентгеновские снимки.

– Значит, если я удалю небольшой участок печени, он восстановится?..

Он усмехнулся.

– Подождём ещё годик… к трём с половиной, к четырём. Пусть подрастёт.

Он отложил снимки, посмотрел в окно, где виднелась комната мальчика.

– Ты даже не представляешь, как много ты мне дашь…

Лука подготовил стол.

Мальчик был уложен, привязан за руки и ноги. Он дрожал, глаза полные слёз, но не кричал. Он уже знал – крики не помогут.

Лука взял скальпель.

– Это будет быстро, – сказал он ровно, поглаживая его по голове. – Ты же сильный. Ты же особенный.

Он разрезал кожу на боку. Мальчик вздрогнул, рот открылся в беззвучном крике.

Лука, аккуратно работая инструментами, удалил крошечный участок печени, положил в пробирку.

– Восстановится… или нет? Сейчас проверим…

Он быстро зашил, промыл рану, наложил повязку.

Через сутки – орган полностью восстановился.

Лука стоял в маске, ассистенты в масках.

Мальчик снова был привязан, без наркоза. Он всхлипывал, но почти беззвучно.

– Мы проверим, как регенерация работает на сердечной ткани, – сказал Лука, вставляя тонкий инструмент между рёбрами.

Он сделал аккуратный надрез на сердце – мальчик резко дёрнулся, захрипел, глаза закатились.

– Пульс… держится… держится… – бормотал Лука, напряжённо следя за приборами.

Через час, под наблюдением, мальчик пришёл в себя. Через два дня – сердце было полностью целым.

В этот день Николь начала что-то подозревать.

Она слышала крики, странные запахи, видела, как Лука выносит кровавые инструменты.

Её сердце колотилось. Она решила рискнуть.

Когда Лука с ассистентами проводил очередную операцию – разрезал бедро, удаляя часть мышечной ткани для изучения регенерации, – Николь сорвалась.

Она бросилась по коридору, распахнула двери лаборатории… и замерла.

Перед ней – белый стол, мальчик, привязанный, вскрытая нога, кровь, ассистенты в масках.

И Лука, склонившийся над ним с лезвием.

Голова Николь закружилась.

– ЧТО ВЫ ТВОРИТЕ?! – закричала она.

Лука, даже не обернувшись, ровно сказал:

– Закрой дверь, Николь. Сейчас не время.

Она бросилась вперёд, хватая мальчика за руку, крича его имя. Мальчик едва шевельнулся, глаза полные боли.

Лука наконец поднял глаза:

– Успокойся. Всё под контролем. Это… наука.

Николь села на кровать в его комнате, держа мальчика на руках.

Он не плакал – только смотрел в пустоту.

– Малыш, что они с тобой сделали… – шептала она, дрожа.

Впервые она поняла: то, что делает Лука, это не лечение. Это пытка.

И впервые в её сердце зародился страх – страх не за себя, а за ребёнка, которого она полюбила как сына.

После того, как Николь ворвалась в операционную, Лука несколько дней не разговаривал с ней напрямую.

Но потом, под вечер, он сам зашёл в её комнату.

Она сидела на кровати, обнимая мальчика, который тихо играл с её волосами.

– Николь, – мягко сказал Лука, – я тут подумал. Насчёт игрушек… и книжек.

Она подняла глаза, усталые, с заплаканными веками.

– Я думаю, что могу привезти партию игрушек из города. Конструкторы, книжки с картинками. Думаю, это будет полезно для его… развития.

Он улыбнулся – холодно, чуть склонив голову.

– Всё же ты права. Ему нужно больше стимуляции.

Николь осторожно улыбнулась.

– Правда?..

– Конечно. Ты ведь всегда заботишься о нём. Ты заслужила.

Она вздохнула с облегчением.

– Спасибо, Лука. Спасибо.

Он кивнул и вышел.

Но внутри он уже строил совсем другие планы.

Мальчику было три с половиной.

Он уже знал, когда приближаются шаги Луки.

В тот день, услышав знакомый ритм, он быстро слез с кровати, залез под неё, съёжившись, прижимая к себе одеяло.

Сердце колотилось. Он тихо шептал:

– Не-най… не-найдёт…

Дверь открылась. Лука вошёл.

Он посмотрел на пустую кровать, ухмыльнулся, подошёл, наклонился – и без усилия поднял кровать одной рукой.

Под кроватью мальчик испуганно замер, потом начал вставать…

– Ах ты… – прошипел Лука.

И резко бросил кровать вниз.

Хруст. Глухой удар. Три перелома позвоночника.

Лука молча поднял мальчика на руки и отнёс в кабинет.

– Держись… давай, Чистый, покажи, на что ты способен… – бормотал он.

Он сделал снимки, аккуратно поставил две деревянные палочки, перевязал спину.

Сидел, записывая данные в журнал, делал замеры, считал минуты.

Через три дня позвоночник сросся.

Без следа. Без боли.

Лука отметил в журнале жирным маркером:

“Подтверждённо: костная регенерация. Восстановление – 72 часа.”

На третий день он принёс в комнату коробку.

– Вот, как и обещал, – сказал он, ставя её на стол.

Мальчик настороженно посмотрел, потом медленно подошёл. Внутри был конструктор из магнитных шариков – ярких, переливающихся, заманчивых.

Лука чуть улыбнулся, глядя, как мальчик осторожно берёт одну детальку.

– Играй, Чистый.

Его голос был тихим, почти ласковым.

– Завтра у нас снова будет много работы.

Мальчик осторожно перебирал магнитные шарики, скрепляя их между собой.

Яркие цвета отражались в его больших голубых глазах.

Он сжимал их в ладошке, пробуя, как они щёлкают, цепляются, строят.

Но внутри росло тревожное чувство.

А что, если заберут?

Он быстро оглянулся. Николь готовила ужин, Лука ушёл.

Мальчик встал на коленки, аккуратно разобрал конструкцию, сложил детали в коробку.

Засунул её под матрас. Прижал ладонями. Убедился, что не видно.

Это было его.

Его маленький тайник.

Его сокровище.

И он не хотел его терять.

Что до Луки – ему было всё равно.

Он даже мельком заметил, как мальчик что-то прячет, но лишь усмехнулся.

– Играешь? Ну, играй.

В его глазах блеснуло холодное равнодушие.

Лука сидел в лаборатории поздней ночью.

Перед ним – десятки колб, пробирок, препаратов. На экране компьютера мелькали сложные формулы.

Он провёл рукой по лицу, не скрывая усталой улыбки.

– Наконец-то… – пробормотал он. – Четыре года сбора… четыре года крови… и я нашёл формулу.

Он взял каплю крови мальчика, поместил её в специальный раствор, добавил стабилизаторы, активаторы.

Через несколько часов напряжённых проб и тестов он получил первый готовый образец: прозрачный флакон с золотистым оттенком.

– Одна капля… одна капля Чистого…

Он взял её, посмотрел на свет.

– И десять лет жизни.

Лука откинулся в кресле, закрыв глаза.

Он знал: теперь начнётся производство. Он лично отдаст образцы в производственный сектор лаборатории, где уже ждали его формулу.

Утром он вошёл в огромный зал производства.

Гудели машины, стояли ряды работников в белых халатах.

Он передал образцы главному технологу.

– Бережно, – сказал Лука. – Это – будущее.

Технолог едва дыша кивнул.

Через неделю Лука уже стоял на сцене огромного зала в столице.

Гром аплодисментов.

Вручение диплома, золотой медали, сертификата о присвоении высшей научной степени.

– За выдающийся вклад в науку, – звучал голос ведущего, – за создание вакцины, которая продлевает жизнь человечеству… господин Лука!

Лука стоял с медалью на груди, улыбаясь в камеры.

В руках он держал грамоту, сертификат, чек на крупную сумму.

Журналисты вспышками фотокамер ловили каждое его движение.

– Господин Лука, что вы чувствуете? – кричал кто-то из зала.

Он чуть склонил голову, прищурился, улыбнулся.

– Я чувствую, что это… только начало.

Он знал: мальчик дома, мальчик – в лаборатории, мальчик – его главный ресурс.

И всё только начинается.

Лука вошёл в комнату мягко, но взгляд у него был стальной.

Николь сидела на кровати, держа мальчика на руках – он уже был старше трёх, но всё равно тянулся к ней, обнимался, прятался в её волосах.

Лука резко сказал:

– Николь, хватит. Ты слишком к нему привязываешься.

Она вздрогнула, посмотрела на него с растерянностью.

– Но… он ведь ребёнок. Он… он никого больше не знает, кроме меня.

Лука сделал несколько шагов, наклонился, глядя прямо в её лицо.

– Он не ребёнок. Он объект. Эксперимент. И если ты хочешь по-настоящему помочь – держись на расстоянии. Это пойдёт на пользу вам обоим.

Он ухмыльнулся.

– Когда придёт время… тебе будет проще его отпустить. И ему – тебя.

Николь опустила голову.

Она знала: Лука – герой. Он спасает человечество. Он создаёт вакцину, лечит смертельные болезни, двигает науку.

Она… просто маленький винтик.

– Хорошо, – тихо сказала она. – Я постараюсь.

На следующий день мальчик осторожно подошёл к ней, когда Лука ушёл.

– Николь… – тихо сказал он, держа её за подол платья. – Почему ты… почему ты не смотришь? Не обнимаешь?..

Она сжала губы, стараясь не смотреть ему в глаза.

– Мне нельзя… малыш…

– Почему? – его голос задрожал, он начал всхлипывать. – Я… плохой?

– Нет! – она резко села на корточки, обняла его. – Ты не плохой! Ты чудо! Ты самый лучший…

Но тут же отстранилась, дрожа.

– Прости… прости… мне нельзя… Лука… он… он спасает всех… он… он знает, как правильно…

Мальчик замер, глядя на неё с расширенными глазами.

Пожалуйста, иди с ним, – шептала Николь, опускаясь на колени перед Онисамой. – Я… я ничего не могу сделать…

Её руки дрожали, глаза блестели от слёз.

Онисама смотрел на неё широко распахнутыми глазами, тряс головой:

– Нет… Николь… нет… не хочу… не надо…

Он цеплялся за край её платья, дрожащими пальчиками хватал ткань, но она, сжав зубы, осторожно отодвинула его руки.

– Прости… прости… – тихо повторяла она, закрывая лицо ладонями.

Лука стоял у двери – ровный, хищный, терпеливый.

– Ну что, Чистый, идём?

Онисама резко развернулся и кинулся в ванную.

Он захлопнул за собой дверь, сел на пол, прижимая руки к лицу.

– Не хочу… не хочу… – шептал он, трясясь от страха.

Лука подошёл, открыл дверь.

– Ты серьёзно? – холодно спросил он.

Мальчик попытался забиться в угол.

Лука подошёл к раковине, открутил воду – холодную, ледяную. Взял кувшин, налил и резко плеснул прямо на мальчика.

– А-а-а! – вскрикнул Онисама, сжимаясь от резкой, холодной боли.

Лука наклонился, улыбаясь:

– Если ты будешь прятаться здесь, я буду обливать тебя такой водой каждый день. Ты понял меня?

Он схватил мальчика за руку, поднял.

– Пошли. У нас работа.

На операционном столе Онисама дрожал, губы сжаты, глаза блестели от страха. Он знал: обезболивания не будет.

Лука ровным голосом отдавал команды ассистентам:

– Поперечный разрез брюшной полости. Достаем участок соединительной ткани. Оценим скорость восстановления.

Холодное лезвие скальпеля коснулось живота мальчика.

Он дернулся, вскрикнул… и через несколько секунд потерял сознание.

Лука спокойно, методично работал, аккуратно вырезая небольшой участок ткани, кладя его в подготовленную пробирку.

– Невероятно… – шептал он. – Даже внутри всё идеально. Этот организм… не имеет равных.

После того, как всё было завершено, Лука аккуратно зашил разрез, обработал рану, убрал инструменты.

Он нёс Онисаму на руках – мальчик ещё был бледен, без сознания.

Лука осторожно опустил его на кровать, наклонился, убирая со лба тёмные волосы.

– Ты хорошо поработал, Чистый, – прошептал он. – Через неделю – новый эксперимент. Готовься.

Он выпрямился, выключил свет и вышел, закрывая за собой дверь.

Онисама тихо зашевелился во сне, едва заметно сжимая одеяло.

И в его сердце всё крепче рождалась мысль: “Я хочу выбраться отсюда. Я хочу уйти.”

Ночью, когда Лука ушёл в кабинет, а мальчик спал у себя, Николь сидела на краю кровати, обхватив голову руками.

– Я не могу… – шептала она. – Я не могу просто сидеть… я должна хоть что-то… хоть что-то ему дать…

Она поднялась, вытерла глаза.

На следующий день она тайком прокралась в кабинет Луки.

Белые листы бумаги. Несколько карандашей.

– Только пару… он не заметит… – шептала она, запихивая их под футболку, чтобы спрятать.

Сердце стучало, ладони вспотели. Она шагнула в коридор, затаив дыхание. Никого.

Она вернулась в комнату к Онисаме, быстро закрыла за собой дверь.

Мальчик поднял глаза:

– Николь?..

Она с улыбкой показала ему пальцем: «Тсс!»

Села рядом, достала карандаши и листы.

– Смотри, малыш, – шептала она. – Это буквы. Мы с тобой будем учиться. Тихо, никому не расскажем, хорошо?

Он широко открыл глаза, удивлённо посмотрел на бумагу.

– Бу… квы…

– Да, умница, буквы. Смотри, это А…

Она вела его пальчиком по линиям.

Он старался, повторял за ней. Где-то улыбался, где-то морщился от непонимания, но глаза горели – это было новое, это было живое.

Николь гладила его волосы, шептала:

– Ты такой умный… ты всё сможешь… ты вырастешь, и ты выберешься отсюда…

Она дрожала, но улыбалась.

А мальчик, склонившись над бумагой, старательно выводил первую букву в своей жизни.

Поздний вечер.

Комната была тихой, только часы на стене мерно тикали.

Николь сидела рядом с Онисамой, держа карандаш в руке и показывая:

– Вот смотри… О… Н… И… С… А… М… А…

Она аккуратно выводила буквы на листе, а мальчик с сосредоточенным, почти взрослым выражением повторял за ней.

– О… – тихо пробормотал он, стараясь не сбиться, – Н… И…

Карандаш дрожал в маленьких пальчиках, но он сжимал его крепко, прикусывая губу.

Николь гладила его по голове, шептала:

– Ты такой умничка… смотри, почти получилось…

Мальчик вдруг остановился, посмотрел на лист.

Его сердце стучало: он понял, что это его имя.

Не Луки. Не Николь. Не “Чистого”.

Это было его собственное.

– Я… Онисама… – выдохнул он едва слышно, словно не веря.

Глаза заблестели. Он быстро прижал лист к груди, потом крепко обнял Николь, тихо всхлипывая.

– Молодец… – шептала она, целуя его в волосы. – Ты всё сможешь… всё сможешь…

А за дверью тихо тень Луки скользнула по коридору. Он на секунду замер, уловив запах карандашей, бумаги…

Но усмехнулся и ушёл.

– Пусть играют… всё равно он мой, – подумал он.

Унисама тихо сидел на полу своей комнаты, склонившись над листком бумаги.

Он выводил буквы медленно, старательно, переписывая одно и то же слово:

“Я.”

Потом “Я – Онисама.”

Потом “Помоги.”

Он знал: если Лука найдёт, всё отнимет.

Поэтому он тщательно сворачивал листы, прятал их под матрас или глубже, под кровать, между ножек, где почти никто не смотрел.

Ему было всего четыре года, но он уже думал, как взрослый – осторожный, напряжённый, затаённый.

Николь всё чаще стала отпрашиваться в город.

– Я куплю тебе свежую одежду… – шептала она мальчику, когда Лука уходил. – И ещё что-нибудь… игрушку, может… карандаши…

Она прятала маленькие покупки под плащом, под одеждой, чтобы Лука не видел.

Вечером, когда всё стихало, она тихонько подкладывала их мальчику – под подушку, под матрас, в маленький уголок шкафа.

Он смотрел на неё широко распахнутыми глазами, тихо шептал:

– Спасибо… Николь…

Она гладила его по голове, тихо улыбаясь, хотя сердце рвалось от боли.

С каждым днём он говорил всё меньше.

Когда Лука заходил в комнату, Онисама просто сидел на кровати, смотрел в одну точку.

Ни звука. Ни слова.

– Ну? Больно? Чувствуешь что-то? – спрашивал Лука, щурясь. – Говори.

Мальчик молчал.

Лука щёлкал пальцами перед его лицом, гладил по щеке, чуть подталкивал подбородок.

– Я с тобой разговариваю, Чистый. Отвечай.

Тишина.

Лука сжимал губы, глаза холодели.

– Ну что ж… раз так…

С этого дня Лука начал купать Онисаму только в ледяной воде.

Он сам таскал в ванну вёдра, наливал ледяную воду, хватал мальчика за руку, ставил в ванну.

– Ты должен закаляться, – говорил Лука ровным голосом. – Это полезно для здоровья. Ты же хочешь быть сильным?

Мальчик дрожал, всхлипывал, но не плакал.

Он научился не показывать слёзы, даже когда обжигала холодная вода.

Лука смотрел на него внимательно, слегка ухмыляясь.

– Хороший мальчик. Сильный мальчик. Так и надо.

Утро. Тяжёлая тишина.

Николь проснулась от резкого скрипа двери – Лука вошёл быстро, почти взбешённо.

Глаза холодные, губы сжаты в линию.

Он подошёл к кровати, не сказав ни слова, резко поднял матрас.

Из-под него посыпались свёрнутые листы, карандаши, кусочки бумаги.

– Вот оно… – прошипел Лука. – Значит, это ты прячешь.

Николь вскочила, подбежала, стараясь загородить мальчика:

– Лука, пожалуйста! Не надо! Он… он просто ребёнок, ему нужно хоть как-то развиваться, хоть что-то, чтобы…

Лука повернулся к ней, смотрел ровно, без тени улыбки.

– Если он хочет развиваться, – сказал он ледяным голосом, – он должен со мной общаться.

Он наклонился, собрал все бумаги, все карандаши, все клочки – без остатка.

Мальчик смотрел, как его маленькое сокровище исчезает в руках Луки, и в груди сжалось что-то тяжёлое.

Он не закричал, не заплакал – просто тихо, очень медленно прижал ладони к губам и отвернулся к стене.

– Он замыкается, – шептала Николь. – Ты… ты же видишь… он замыкается… ты убиваешь его изнутри…

Лука усмехнулся.

– Он слишком ценен, чтобы убивать. Но слишком упрям, чтобы отпускать.

Он повернулся, бросил через плечо:

– Я не люблю, когда на меня обижаются, Николь. Запомни это.

И ушёл, оставив комнату в тишине.

Ночь.

Три часа.

Мальчик медленно соскользнул с кровати, едва не упав. Тихо – очень тихо – полз из-под руки Николь, которая спала рядом.

Он осторожно открыл дверь.

В коридоре сидел Поль – но, на счастье, уже спал, слегка открыв рот.

Мальчик прошёл мимо на цыпочках, сердце колотилось где-то в горле.

Он не знал, куда идти.

Коридор, двери, лестницы, переходы… всё казалось огромным лабиринтом.

Он прошёл мимо лестницы, открыл первую попавшуюся дверь…

И оказался в кабинете Луки.

Лука сидел за столом, голова на руке, глаза закрыты. Он задремал, видимо, после долгой работы.

Мальчик замер, сердце застучало сильнее.

Он быстро – очень быстро – закрыл дверь и побежал обратно к лестнице.

Он спускался, почти скользя по ступеням, дыша часто, почти беззвучно.

Но вдруг – рука схватила его за плечо.

– И куда это мы? – холодный голос Луки прозвучал прямо над ухом.

Мальчик замер, дрожал всем телом.

– Ты понял, что так нельзя? – тихо сказал Лука. – Если ты ещё раз это сделаешь… тебе будет ещё больнее.

Он потянул его вверх, ведя обратно в комнату.

В палате Николь проснулась от шагов.

– Что… что случилось?.. – она сонно поднялась, глаза сразу заблестели тревогой.

Лука резко бросил:

– Следи внимательнее, Николь. Ты за него отвечаешь.

Она испуганно кивнула.

Лука вышел, захлопнув дверь.

В коридоре Поль уже проснулся, встревоженно тёр глаза.

– Лука… простити… я…

– Из тебя хреновый охранник, Поль, – бросил Лука. – Следи за ним ночью. Днём он никуда не денется.

Поль покраснел, закивал.

– Лука… конечно… больше не повторится…

Лука вернулся в кабинет, сел за стол, потёр виски.

– Он начинает… слишком много думать… – пробормотал он, усмехаясь. – Придётся… быть жёстче.

После того, как Лука снова утащил мальчика в комнату, всё стихло.

Николь лежала рядом, не спала, смотрела в потолок, а внутри всё сжималось.

– Что ты задумал, малыш? – думала она. – Куда ты пошёл? Что ты искал?

Она тихонько наклонилась, погладила Онисаму по голове.

Он чуть вздрогнул, открыл глаза – большие, блестящие, настороженные.

– Куда ты ходил?.. – шёпотом спросила Николь, склонившись к нему. – Что ты хотел сделать?..

Мальчик осторожно потянулся, обнял её за шею.

Он прижался губами к её уху и очень тихо, едва слышно, прошептал:

– Хотел… сбежать… но не получилось…

Николь сжала глаза, губы задрожали.

Она прижала его к себе, зашептала:

– О, малыш… о, дорогой мой… что же ты делаешь… что же ты делаешь…

Он тихо плакал ей в плечо, но уже без звука. Он давно научился плакать беззвучно.

– Ты не понимаешь… – шептала Николь, гладила его волосы, – если ты сбежишь… ты же не знаешь, что там… ты же не знаешь, куда… там все двери заперты…

Она закрыла лицо рукой.

– Господи… мне бы уйти с тобой… мне бы спасти тебя…

Но она знала: Лука держит их обоих.

Крепко. Сильнее любых замков.

А мальчик всё шептал, почти неслышно:

– Помоги… помоги мне…

Николь поехала в город под предлогом:

– Мне нужно купить одежду… лекарства… еду для ребёнка…

Но внутри неё всё горело.

Она зашла в местный департамент проверок, дрожащими руками написала заявление, пересказала всё:

– Там… в лаборатории… он… он издевается над мальчиком… над ребёнком… ставит опыты…

Она думала, что это поможет.

Что, наконец, кто-то придёт и спасёт.

Когда она вернулась, руки тряслись, лицо было бледным.

– Всё… всё, теперь всё будет хорошо… – шептала она себе.

Вечером в лабораторию действительно пришла проверка.

Люди в строгих чёрных костюмах, с планшетами, с документами.

Они велись уважительно – всё-таки это господин Лука, величайший учёный, создатель вакцины, спаситель человечества.

– Мы получили сигнал, что здесь ведутся… некорректные опыты, – сказал главный проверяющий.

Лука стоял перед ними – ровный, уверенный, с лёгкой улыбкой.

– О, конечно, пожалуйста, заходите… смотрите всё, что хотите.

Он лично провёл их по лаборатории, показал кабинеты, хранилища, операционные…

А вот туда, в ту закрытую часть, куда Николь никогда не допускали, – никто не зашёл.

Туда, где прямо сейчас лежал мальчик, с разрезанным животом, покрытый холодным потом.

Николь, дрожа, показывала рукой:

– Там… я видела там…

Лука мягко усмехнулся, подошёл к проверяющему:

– Понимаете… женщины бывают впечатлительны. Она действительно однажды забежала в операционную. К сожалению, пациент тогда не выжил. Всё задокументировано. Может быть, ей что-то показалось…

Он развёл руками.

– Мы здесь спасаем мир. Согласитесь, иногда приходится идти на жертвы.

Проверяющие посмотрели друг на друга, потом на Луку – создателя вакцины, спасителя, лауреата научной премии…

– Разумеется, господин Лука. Простите за беспокойство. Мы уходим.

Когда все ушли, Лука подошёл к Николь.

Он наклонился близко – слишком близко.

– Ещё одна такая выходка, – тихо прошептал он, глядя ей прямо в глаза, – и я просто убью мальчика.

Он чуть улыбнулся.

– И никто даже не узнает, что он существовал.

Он повернулся и ушёл, руки в карманах, спокойный, холодный, победивший.

А Николь стояла, бледная, обхватив себя руками, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

Она знала: больше никто ей не поверит.

Ночь.

В комнате тихо.

Онисама сидел на кровати – весь перевязанный, после очередной операции.

Он не плакал, не морщился. Он давно научился не показывать эмоции.

Он просто тихо сидел, глядя в одну точку.

Николь сидела рядом на полу, обхватив колени руками. Её плечи дрожали.

Она уже почти не плакала – просто тихо всхлипывала, иногда закрывая лицо руками.

Мальчик медленно протянул руку, коснулся её волос, погладил неловко, как мог.

– Николь… – тихо сказал он, – что случилось?..

Его голос был ровный, почти безжизненный. Он смотрел на неё большими глазами, но в них уже не было привычного детского тепла – только холодное понимание.

– Ты… плачешь? Почему?..

Николь вскинула голову, слёзы блестели на щеках.

Она дрожащими руками обняла его, прижимая к себе.

– Прости… прости… я не могу… я…

Она гладила его по спине, по волосам.

– Ты такой маленький… а я… я не знаю, как тебе помочь…

Она всхлипывала, сжимая его сильнее.

– Ты же всё понимаешь, да? Ты всё понимаешь…

Онисама тихо сидел в её руках, не сопротивляясь.

Он знал: он не может заплакать. Не может пожаловаться. Не может даже сказать вслух, как больно.

Он просто осторожно обнял её в ответ – маленькими руками.

И прошептал:

– Всё будет хорошо. Не плачь, Николь. Всё будет хорошо.

Шёл пятый год жизни Онисамы.

Он сидел на операционном столе – спокойно, ровно, без лишних движений.

Он давно уже не плакал. Он научился отключаться. Когда боль была невыносимой, он просто уходил вглубь себя, в тихое внутреннее место, где было темно и спокойно.

Когда боль была меньше – он просто молча терпел.

Лука то отрубал ему руку – ровным, хирургическим движением, чтобы потом пришить обратно.

– Вот так… – бормотал он, наблюдая, как клетки мальчика медленно собираются, как нервные волокна подстраиваются. – Ты просто чудо, Чистый… просто чудо…

Через два дня с рукой не было ни следа повреждения.

Иногда Лука делал это при Николь – отрезал кусочек пальца, наблюдал за реакцией.

Он скользил взглядом по мальчику, потом – на Николь, и усмехался, когда видел, как она сжимает руки, как дрожит, как кусает губы.

– Тебе больно смотреть? – спрашивал он. – Ну, значит, ты ещё умеешь чувствовать. Поздравляю.

Однажды, не выдержав, Николь сорвалась.

Она стояла в операционной, рыдая, трясясь от злости и ужаса.

– Ты… ты монстр! – закричала она. – Ты не человек! Как ты можешь это делать?! Это ребёнок! Это не материал! Это не мясо! Это… это…

Она всхлипывала, закрывая лицо руками.

– Ты убиваешь его душу… ты просто убиваешь его изнутри…

Лука медленно обернулся.

– Ах… Николь, Николь…

Он наклонился к ней, улыбаясь своей хитрой, кривой улыбкой.

– Если бы ты тогда… не нажаловалась… я бы тебя вообще сюда не пустил. Ты сидела бы в своём уголке, вязала бы носочки, кормила бы его кашей – и ничего бы не знала.

Он чуть прищурился.

– Но ты сама выбрала. Теперь ты тут. Хочешь – уходи.

Он резко махнул рукой.

– Дверь открыта. Но мальчик останется здесь. Он останется один. Без тебя.

Николь замерла.

Губы дрожали, руки дрожали, сердце билось в горле.

Она знала:

Она не сможет уйти.

Она не оставит его одного.

Она не простит себе, если сбежит.

Лука повернулся и пошёл обратно к столу, напевая себе что-то под нос.

А Николь стояла, сжавшись, понимая: она тоже стала пленницей.

Была глубокая ночь.

Все стихло – даже лаборатория казалась мёртвой, застывшей.

В палате Николь сидела на кровати, склонившись над Онисамой.

Он спал, но чутко – как всегда, даже во сне, слегка дрожал, как будто тело готово вздрагивать от боли.

Она осторожно гладила его по тёмным волосам, вытирая тихие слёзы с глаз.

– Ты такой сильный… малыш… – шептала она. – Ты… ты держишься так, как взрослый бы не смог…

Она сглотнула, закрыла глаза.

– Я найду способ… слышишь меня? Я найду способ тебя забрать отсюда…

Она взяла его маленькую ладошку, крепко сжала.

– Пусть даже Лука убьёт меня… пусть весь мир встанет против… но я… я больше не могу видеть, как ты страдаешь… я найду путь… я найду, я клянусь…

Мальчик слегка пошевелился, едва заметно – будто услышал, даже во сне.

Он тихо, почти неслышно выдохнул:

– Николь… не уходи…

Она прижала его к себе, закрыла глаза, шепча:

– Никогда… я никогда тебя не оставлю…

Утро.

Столовая.

Лука сидел за столом, ковыряя ложкой в супе, почти не притрагиваясь к еде.

Август рядом наливал себе чай, на столе стояли миски с кашей, хлеб, варенье.

По лестнице спустился Поль, зевая. Он взял свою еду молча, кивнул Луке:

– Надеюсь, ночью без происшествий? – лениво спросил Лука, не поднимая взгляда.

– Да, всё спокойно, господин Лука, – пробубнил Поль с набитым ртом.

Взяв тарелку, Поль ушёл наверх – продолжать следить за Онисамой.

Август фыркнул, откинулся на стуле, потягивая чай.

– Знаешь, Лука… ты бы уволил уже этого Поля. Он идиот полный.

Лука слегка улыбнулся, всё так же водя ложкой по кругу в супе.

– Идиот – не идиот… зато работу свою выполняет. И, главное, меня слушает.

Август покачал головой, криво усмехнулся.

– Никогда ты не умел нормально разбираться в людях.

Лука поднял глаза, прищурился:

– А ты? Тебе всегда не нравились мои друзья.

– Ну… двое из них мне нравились, – вздохнул Август. – Но, к сожалению, они… скончались.

Он посмотрел на Луку долгим взглядом.

– До последнего надеялся, что сын Джули и Канаме выживет… знаешь?..

Август отвёл взгляд, посмотрел в окно, тяжело вздохнул.

– Уже пять лет прошло с их смерти. Жаль, что мы всех сразу потеряли. Ни один из них не выжил.

Лука чуть замер, уголки губ дрогнули.

– Канаме сам виноват, – тихо сказал он. – И в том, что Джули умерла. И в том, что их ребёнок умер.

Он положил ложку, чуть улыбнулся.

– Я ведь предупреждал Канаме, как всё закончится. Но он же у нас был упёртый…

Лука усмехнулся чуть шире.

– Гений. Он был гений. Но слишком верил в свою непогрешимость.

Август прикрыл глаза, откинувшись на спинку стула.

– Да… гений… – шёпотом повторил он. – Вот только от них… ничего не осталось.

В комнате повисла тяжёлая, липкая тишина.

Лука снова взял ложку и спокойно начал есть свой холодный суп.

Август отставил чашку, посмотрел на Луку мягко, почти с братским теплом.

– Знаешь… ты мог бы… просто остановиться.

Лука поднял глаза, слегка склонил голову.

– Остановиться?..

– Ну… – Август пожал плечами. – Ты ведь уже великий. Ты спас людей. Ты сделал невозможное.

Он чуть улыбнулся.

– Я всегда знал, что ты гений. Даже тогда, когда… когда с тобой случилось то… – он осёкся, слегка покраснел, – … тогда, когда я видел, как над тобой издеваются. Я ведь помню, Лука. Я помню.

Он медленно вздохнул, сложив руки на столе.

– Я всегда думал, что когда ты добьёшься всего… ты станешь… ну… счастливым. Человечным. Мягче.

Август чуть склонил голову, улыбнулся виновато.

– Но ты всё такой же… холодный. Почему?..

Лука усмехнулся, тонко, чуть иронично.

– Август… – тихо сказал он. – Ты всегда думал, что я сломлен.

Он встал из-за стола, поправляя манжеты.

– Но я не сломлен. Я просто понял, что быть человечным – значит быть уязвимым. А я не хочу быть уязвимым.

Он скользнул взглядом на брата, его глаза чуть блеснули.

– А ты – слишком добрый, Август. Слишком мягкий. Смотри, как бы это тебя не погубило.

Август медленно улыбнулся, чуть печально.

– Ну, зато у нас баланс, правда? Один мягкий – другой твёрдый. Значит, всё хорошо.

Он встал, хлопнул Луку по плечу, чуть приобнял.

– Всё равно… ты мой брат. И если тебе что-то нужно – ты знаешь, я всегда рядом.

Лука слегка усмехнулся, молча кивнул.

И только в тот момент, когда Август вышел из комнаты, на лице Луки мелькнула тень – почти невидимая, почти ускользающая.

Он быстро её прогнал, глубоко вздохнув, и направился наверх.

Лука вышел из столовой, двери тихо закрылись за его спиной.

Он на секунду остановился в коридоре, прикрыл глаза.

Август снова говорил с ним как с человеком, как с братом, как с тем, кто может быть мягким.

Но Лука знал: мягкость – это трещина. А он не может позволить себе трещин.

Он глубоко вдохнул, выпрямился, и с холодной решимостью пошёл по коридору вверх – на второй этаж, в сторону палаты.

Там, за дверью, ждал его Чистый. Его маленький подопытный. Его гениальное открытие.

Его трофей.

Он открыл дверь тихо, почти беззвучно.

В комнате было приглушённо, пахло лёгкими лекарствами.

Онисама сидел на кровати, скрестив ноги, тихо возился с небольшим кусочком ткани – остатком от старой игрушки, которую Николь когда-то ему прятала.

Он не вздрогнул, не поднял голову. Он чувствовал: это Лука.

Он просто продолжал сидеть молча, чуть сильнее сжав ткань в ладонях.

– Молчим? – тихо спросил Лука, подходя ближе, присаживаясь на край кровати.

– Молчим… – ответил себе же с усмешкой. – Ну что ж, молчи, мой Чистый.

Он протянул руку, чуть тронул мальчика за подбородок, поворачивая его лицо к себе.

– Ты знаешь, что я пришёл не просто так. Мне нужно проверить кое-что. Мы снова будем работать. Сегодня вечером.

Мальчик чуть дёрнул головой, но не вырвался. Он давно уже понял, что сопротивление бессмысленно.

– Ты ведь умный, да? – шепнул Лука, чуть склонившись ближе. – Ты понимаешь, что я всё равно возьму своё.

Он провёл пальцем по щеке Онисамы, и на мгновение взгляд Луки дрогнул – где-то там, в глубине, скользнула тень.

Но он быстро её прогнал, поднялся и сказал:

– Через час я приду за тобой. Отдохни.

И вышел, не оглядываясь.

Мальчик остался сидеть на кровати, сжимая ткань.

Он смотрел на дверь и шёпотом, почти беззвучно, произнёс:

– Николь… помоги…

Лаборатория.

Лука стоял в просторной, ярко освещённой комнате, окружённый столами с инструментами.

Ассистенты мельтешили вокруг, подготавливая стерильные лотки, раскладывая скальпели, зажимы, шприцы.

На высоком металлическом столе перед ним лежала толстая папка.

Лука перелистывал страницы, скользя пальцами по схемам, графикам, записям. Его глаза сияли холодным, цепким блеском.

– Так… мы уже пробовали регенерацию тканей после ампутации… проверяли скорость заживления глубоких разрезов…

Он задумчиво улыбнулся, пролистав ещё несколько страниц.

– Сегодня проверим, как быстро восстанавливаются внутренние органы.

Он протянул руку к ассистентке – пусть это будет, например, Карелла, – и она тут же вложила ему скальпель.

– Подготовьте мальчика, – спокойно сказал Лука. – Через час начнём.

– Да, господин Лука, – быстро кивнула Карелла и ушла, поспешно отдавая указания остальным.

Лука остался один в комнате, облокотившись о стол.

Он смотрел на свои записи, на сложные формулы и расчёты, на графики роста, восстановления, на свои собственные заметки:

«Чистый. Божественная скорость регенерации. Потенциал – бесконечен?»

Он слегка усмехнулся, глядя в листы.

– Если я смогу это понять… – прошептал он себе, – …я смогу переписать всё. И никто меня не остановит. Никогда.

Он отложил бумаги, выпрямился, накинул белый халат.

– Пора… – пробормотал он. – Посмотрим, Чистый, на что ты сегодня способен.

Белая операционная залита светом.

Стол уже готов, инструменты выложены, ассистенты стоят по краям, напряжённые, но привычные к жестокости.

Дверь открывается – Карелла ведёт мальчика.

Онисама идёт медленно, с поникшей головой. Он понимает, что будет. Он всегда понимает.

Его глаза бегло ищут – и находят.

У двери, сжав руки на груди, стоит Николь. Лицо бледное, глаза блестят. Она боится, она сжалась, но она здесь, она с ним.

Мальчик смотрит на неё секунду – и легонько кивает. Он понимает, что не один.

Николь быстро кивает в ответ, будто говоря:

«Я здесь… держись…»

Лука подходит, кладёт холодную руку мальчику на плечо.

– Ложись.

Голос ровный, спокойный.

Он не кричит, не пугает. Ему не нужно пугать. Он просто даёт команду.

Онисама ложится на стол.

Он уже привык. Он знает, что сопротивление – только хуже.

Инструменты блестят в руках Луки.

Он берёт скальпель, разрезает кожу на животе мальчика – медленно, внимательно, шаг за шагом, наблюдая за каждым миллиметром ткани.

– Посмотрите, как быстро сосуды перестраиваются… – бормочет он ассистентам. – Видите? Это невероятно…

Мальчик сначала тихо дышит, стиснув зубы. Он учился терпеть. Он учился.

Но боль – это нечто большее, чем просто терпение.

Она накрывает, сжимает, поднимается по телу.

Он всхлипывает, чуть подаётся вперёд, но Лука ловит его рукой за плечо.

– Лежи. Лежи, Чистый. Мы почти закончили.

Мальчик сжимает кулаки, ногти врезаются в ладони…

А потом – тело слабеет.

Мир вокруг становится размытым, звуки уплывают.

Последнее, что он видит, – как Николь у двери сжимает ладони у губ, дрожащая, почти готовая броситься к нему.

И всё.

Тьма.

Он падает в обморок.

Лука хмыкает.

– Отключился, – говорит он спокойно. – Отлично. Продолжаем.

Он даёт ассистентам знак, и работа продолжается – для него мальчик лишь материал, лишь загадка, которую надо разгадать.

А Николь сжимает зубы, сдерживая крик, чувствуя, как сердце разрывается на части.

Шестилетие мальчика.

В лаборатории ночь.

Лука медленно ходил по кабинету, склонив голову, глядя в стеллажи.

Стеклянные банки, ампулы с кровью, прозрачные ёмкости с кусочками кожи, микропрепаратами тканей, отполированными образцами костей.

Он проводил пальцем по этикеткам, читал названия, даты, свои собственные пометки.

– Как… как ты смог родиться таким?.. – пробормотал он вслух, сам себе.

Он поднял одну ампулу с кровью, покатал её на свету.

– В чём же твой секрет, Чистый?..

Он нахмурился, прошёлся дальше.

В голове мелькали обрывки воспоминаний – Джули, Канамэ, их яркие глаза, их споры, их громкие слова о будущем…

Лука чуть усмехнулся.

– Наверное, твой отец всё-таки дошёл до чего-то. Канамэ… чёртов гений…

Он остановился, посмотрел в пустоту, сжал ампулу крепче.

– Ты… ты нашёл формулу. Ты нашёл ответ, как излечиться от всего, как очистить тело, как переписать кровь… ты подарил это своему сыну…

Он поставил ампулу обратно.

Глаза Луки чуть блеснули.

– Но теперь это моё.

Комната была тёмной.

Только слабый свет из окна, где лунные полоски ложились на пол.

Онисама сидел на кровати, обхватив колени руками, и смотрел в одну точку.

В груди было странное ощущение.

Нехорошее. Тяжёлое. Как будто кто-то смотрит на него, но не глазами, а… головой, мыслями, жадными мыслями.

Он тихо поднял глаза, посмотрел на дверь.

Она была закрыта.

Но он знал: там, за ней, где-то далеко, Лука не спит. Лука о чём-то думает. Лука снова вспоминает о нём.

Он сжал руки крепче.

С шести лет в нём начало просыпаться чутьё, что-то нечеловеческое, тянущееся откуда-то из глубины.

Он не понимал, что это, но чувствовал: он может угадать эмоцию другого… почти услышать тень чужого желания.

И сейчас это было как тёмное пятно в голове:

– Думает… обо мне…

Он тихо выдохнул, сжал губы.

– Думает… как меня использовать…

Он посмотрел на пол, где под матрасом были спрятаны старые бумажки, на которых он учился писать.

Он знал: это уже не детская игра.

Он знал: он не просто ребёнок. И Лука это понимает.

Онисама склонил голову, прошептал едва слышно:

– Николь…

Он хотел позвать её, хотел, чтобы она была рядом, но знал: Лука не любит, когда он ищет утешение. Лука злится, если он ведёт себя «по-детски».

Он снова обнял колени, сжал глаза.

– Это… ещё не конец… – повторил он Луке мысленно, хотя не слышал этих слов.

Просто чувствовал.

В операционной было душно.

На столе лежал Онисама – кожа бледная, глаза прикрыты, тело слабо дрожало. Он почти не стонал, только тихо вздыхал, сжав зубы.

Лука, в белом халате, спокойно накладывал швы на новый разрез – глубокий, вдоль грудной клетки.

Его руки двигались точно, чётко, без промедления.

Николь стояла рядом.

Лицо белое, глаза заплаканные. Она сжимала руки перед грудью, почти молясь, почти готовая броситься вперёд – но боялась.

– Ты… чудовище… – сорвалось у неё дрожащим голосом. – Ты… ты же понимаешь, что ты делаешь? Он же ребёнок… он…

Лука не поднял глаз.

– Он уже вырос, – сказал он холодно, отчеканивая каждое слово. – Ему шесть лет. Он больше не ребёнок. Он – материал. Эксперимент.

Он обернулся, глядя прямо ей в лицо.

– И он не нуждается в тебе. Ты можешь уходить.

Николь как будто ударили.

– Ч-что?.. – её голос надломился. – Нет… нет… Лука… пожалуйста…

Она сделала шаг к нему, слёзы катились по щекам.

– Он никого, кроме меня, не знает… кроме тебя… кроме нас… он… он не справится… пожалуйста…

Она дрожала, тянула к нему руки.

– Не выгоняй меня… я… я умоляю…

Лука смотрел на неё без выражения.

– Уходи, Николь.

Голос был ровный, спокойный, непоколебимый.

– Ты больше не нужна.

Она упала на колени, закрывая лицо руками, всхлипывая, умоляя.

А Лука отвернулся, снова глядя на мальчика на столе.

– Вынесите её, – бросил он ассистентам. – Немедленно.

Дверь открылась.

Два ассистента аккуратно, но твёрдо взяли Николь под руки.

Она кричала, звала мальчика по имени, вырывалась, но её унесли.

Последнее, что она увидела, – это как Лука, спокойно, холодно, склонился над Онисамой, словно ничего не случилось.

Словно она никогда не была частью этой истории.

Мальчика тихо внесли в комнату.

Он был весь перевязан – грудь, руки, живот. Лицо бледное, губы сухие, глаза полузакрыты, но сознание уже вернулось.

Его положили на кровать.

Он чуть пошевелил пальцами – и услышал шаги.

Николь.

Она собирала свои вещи – быстро, дрожащими руками, срывая с полок какие-то свои вещи, шарф, сумку.

Слёзы текли по её лицу.

Онисама с трудом поднял голову.

– Н… Николь?.. – сипло, еле слышно.

Она подбежала к нему, упала на колени у кровати, схватила его руку.

– Ш-ш-ш… я здесь… я здесь… малыш…

Она гладила его волосы, шептала.

– Послушай меня… ты только слушай… это главное…

Она всхлипнула, задыхаясь от слёз.

– Ты должен… должен жить… слышишь? Что бы ни случилось… что бы он с тобой ни делал… ты главное – живи…

Она гладила его лицо, смотрела в глаза.

– Я найду способ… я приду за тобой… обещаю… я заберу тебя отсюда…

Она прижала его ладошку к своим губам, чуть дрожа.

– Ты должен дождаться… должен не сдаваться… ты у меня сильный… ты самый сильный…

Слёзы падали на его маленькие пальцы.

– Мы всё исправим… всё будет хорошо… главное… живи… пожалуйста… живи…

Он смотрел на неё тихо, медленно моргая, едва-едва улыбаясь уголками губ.

Он не мог сказать много. Он просто чуть сильнее сжал её руку.

И этого хватило.

– Я тебя люблю… – шепнула она. – Ты знаешь это…

Она поцеловала его в лоб, дрожащая, растрёпанная, с красными глазами.

– Прости… я должна… я должна уйти… но я вернусь… я обещаю…

Дверь открылась. Ассистенты снова вошли.

– Пора.

Николь поднялась, ещё раз оглянулась, прижимая руки к груди.

Он смотрел ей вслед – бледный, тихий, но с маленьким огоньком надежды внутри.

Шаги Николь удалялись, уходили, растворялись где-то в коридорах.

Он слушал – сколько мог. Каждое её удаляющееся дыхание. Каждое сердцебиение. Пока больше ничего не осталось.

Комната стояла пуста.

Только он. И кровать. И белые стены.

Он пытался пошевелиться – и вздохнул от боли.

Раны ныли, тянули, давили. Но боль была не в теле. Боль была внутри.

Мир вдруг стал страшно, жутко тихим.

Раньше он всегда знал, что за дверью есть Николь. Что, если он позовёт – она придёт. Что, если он вздрогнет во сне – она погладит его.

Теперь… никто.

Теперь он один.

Он осторожно перевернулся на бок, свернулся клубком, как маленький зверёк.

Он чувствовал, как горячие слёзы медленно стекают по щекам.

Но он не всхлипывал.

Он уже научился не всхлипывать.

Он шептал себе, едва слышно:

– Главное… жить… главное… жить… главное…

Он повторял это как заклинание. Как щит. Как последнюю нить, за которую держится.

– Она вернётся… она придёт… я… я должен… я…

Он дрожал. Он вжимался в простыню, сжимая её пальцами, пока не побелели костяшки.

Прошло несколько дней.

Комната пустовала.

Сквозь окно лился мягкий свет, и Онисама сидел на подоконнике, укутавшись в одеяло, тихо глядя наружу.

Он всё ждал.

Ждал, что вот-вот Николь появится. Что дверь откроется. Что её голос окликнет его.

Он даже представлял, как она войдёт с улыбкой, распахнёт объятия, скажет:

«Я нашла способ, малыш, мы уйдём отсюда…»

Но день шёл за днём, а дверь не открывалась.

Николь не приходила.

Он обхватил колени руками, прижался лбом.

Он шептал, едва слышно:

– Она придёт… она придёт… она обещала…

Дверь скрипнула.

В комнату вошёл Лука.

Чистый, аккуратный, как всегда, с ровным шагом, с теми глазами, в которых отражалась только холодная цель.

– Ну что, Чистый, – тихо сказал он, подходя, – пойдём. Сегодня снова операционный день.

Он присел перед мальчиком на колени, поднял подбородок пальцами, заглянул в лицо.

– Можешь её не ждать. Она не придёт.

Он говорил это ровно, спокойно, как будто объяснял какую-то школьную задачу.

Мальчик чуть дёрнулся, глаза наполнились слезами, но он сжал губы. Не заплакал.

Лука слегка наклонил голову, улыбнулся своей тонкой, хитрой улыбкой.

– Она тебя бросила.

Он чуть коснулся лба мальчика.

– Как и твой отец… и твоя мать…

Он чуть ухмыльнулся.

– Так что нечего тут грустить. У тебя есть я. Пошли.

Он встал, протянул руку.

Мальчик медленно соскользнул с подоконника, опустив голову, и пошёл за ним.

Холодный металл.

Лёгкий запах спирта.

Яркий свет сверху бил прямо в глаза, пока мальчик лежал на столе – босой, в одной тонкой рубашке.

Лука рядом что-то спокойно объяснял ассистентам, раскладывая инструменты, делая отметки в записях.

Ассистенты молча кивали, готовя шприцы, скальпели, зажимы.

Никто даже не смотрел на него, как на человека. Он для них был объектом. Материалом.

Онисама слабо сжимал пальцы. Он смотрел на потолок, почти не моргая.

В голове – тысячи рваных мыслей.

Сбежать… попробовать сбежать… выбрать момент… когда Лука выйдет из комнаты… или когда они отвлекутся…

Он зажмурился.

Но куда?

Лаборатория огромная, двери заперты, повсюду охрана, Поль, камеры.

Да и тело… тело всё время болит, раны ноют, сил почти нет.

Он медленно выдохнул.

Наверное, это всё… это теперь всегда будет так…

Маленькая слеза выкатилась из глаза, скатилась по щеке, но он даже не вздрогнул. Он уже привык.

Наверное, я просто должен… жить. Просто терпеть. Просто… быть.

Лука наклонился над ним, держа скальпель.

– Готов? – почти ласково спросил он. – Сегодня мы посмотрим, как быстро ты справляешься с рваной раной в районе лёгких.

Он улыбнулся тонко.

– Не волнуйся. Ты же умеешь… быстро восстанавливаться.

Мальчик тихо вдохнул.

Он уже почти не верил, что может сбежать. Почти не верил, что Николь придёт.

Прошел почти год.. Ониисама исполнилось семь..

Утро.

В комнате было жарко.

Онисама лежал под тонким одеялом, лоб горел, щёки были красными, дыхание сбивалось.

Лука стоял рядом, нахмурив брови.

– Ты же не должен болеть… – пробормотал он. – Я столько раз проверял твои гены…

Он наклонился, положил ладонь мальчику на лоб.

– Ты что, умереть вздумал, Чистый?..

Он быстро повернул тело на бок, осмотрел со всех сторон, ничего странного – кроме жара.

– Хм… – Лука щёлкнул пальцами, подал ассистенту пробирки. – Две проверки крови, немедленно.

Он бросил быстрый взгляд на Поля.

– Сидеть тут. Глаз с него не спускай. Если что – зови.

– Есть, – кивнул Поль, уселся на стул возле кровати.

Лука вернулся в кабинет, загрузил пробы крови под микроскоп.

Смотрел. Сравнивал. Щёлкал экраны.

– Структура та же… реакции те же… что за чёрт…

Он подошёл к столу с мониторами, где транслировалось видео из комнаты.

На экране – Онисама лежал, Поль лениво читал книгу.

Лука смотрел в монитор, сжимая подбородок пальцами.

– Ну же… покажи мне, что не так…

Вдруг.

Глаза Онисама распахнулись.

Красные. Не голубые – алые, светящиеся, будто налитые кровью.

Лука резко подался вперёд.

– Вот оно… – выдохнул он, глаза засияли безумным блеском.

Поль поднял взгляд.

– Э, парень, ты как? Всё норм?..

Но мальчик уже поднялся. Медленно, плавно. Глаза горели.

Поль не успел ничего сделать. Онисама кинулся.

– А-а-а! – крикнул Поль, когда клыки вонзились в его шею.

Он попытался вцепиться в мальчика, но руки дрогнули, слабость накрыла, сознание помутилось.

Кровь лилась на пол.

Лука рванулся к микрофону.

– Все! Быстро! В палату! Оттащите его!

Он сам сорвался с места, выбежал из кабинета.

По коридорам промчалась толпа ассистентов.

Влетели в комнату.

Мальчика отрывали от тела Поля – половина цепляла его за руки, половина подхватывала Поля, которого тут же понесли в операционную.

Лука подбежал последним.

Смотрел на мальчика – рот в крови, красные глаза медленно тускнели, возвращаясь к голубому оттенку.

Он улыбнулся, хищно.

– Ну что, Чистый… ты всё-таки монстр.

Он резко махнул рукой.

– Свяжите его. Привяжите за ногу к батарее. Пусть сидит на кровати и ждёт дальнейших инструкций.

Ассистенты подтащили цепь, кольца, закрепили. Мальчик тихо сидел, взгляд упал в пол, дыхание дрожало.

Лука отвернулся и пошёл в операционную.

Там, на столе, бледный, с раскусанной шеей, лежал Поль.

Лука посмотрел на него и усмехнулся.

Он обернулся к ассистентам.

– Срочно! Переливание! Если не спасёте – я вас сам положу на операционный.

Поль лежит на столе, бледный, с сереющей кожей, дыхание почти не слышно.

Ассистенты суетятся вокруг, готовят переливание.

– Быстрее! – рявкнул Лука. – Переливание срочно!

Никка, одна из ассистенток, дрожащими руками схватила пакет с кровью Онисама – не думая, на автомате.

– Это… это ведь особенная кровь… может, поможет…

– Лей! – резко скомандовал Лука. – Времени нет!

Капельница заработала.

Минута. Две. Три.

Вдруг – Поль резко дёрнулся.

Глаза распахнулись.

Ярко-красные, как раскалённые угли.

Ассистенты ахнули, отступили назад.

– Ч-что?! – раздалось шёпотом.

Лука шагнул вперёд, раскинув руки, как бы защищая ассистентов.

– Тише… тише… – голос у него дрожал от… восхищения?

Поль сел, испуганно озираясь.

– Лука… мне… пить…

Он схватился за голову, голос хриплый, рваный.

– Мне… хочется крови…

Лука молниеносно схватил ближайший пакет с донорской кровью, швырнул его Полю.

Тот жадно вцепился, вонзил зубы прямо в пакет, выпил всё за секунды, оставив только пластиковую оболочку.

Он рухнул обратно на стол, тяжело дыша.

– Ч… что со мной?.. – глаза начали тускнеть, возвращаясь к коричневому оттенку.

Он прижал руки к лицу. – Что со мной происходит?..

Лука слегка усмехнулся, достал свой тяжёлый научный журнал и быстро начал писать, записывая каждое слово, каждое движение, каждый факт.

– Интересно… очень интересно… – бормотал он, склонившись к записям.

Он обернулся к ассистентам, резко щёлкнув пальцами.

– Немедленно! Анализы у Поля! Пятнадцать пробирок крови!

Он выпрямился, глаза блестели.

– И у Чистого – тоже!

Он резко повернулся к выходу.

– Всё в мой кабинет!

И, уходя, бросил напоследок:

– Поля – на цепь. Привязать. Чтобы никуда не уходил.

Ассистенты переглянулись, но послушно двинулись выполнять.

Мир Луки становился всё интереснее – и всё опаснее.

В кабинете Луки стояла полная тишина, слышно было только, как тикают старые часы на стене.

На столе – разложенные анализы: десятки листов, графиков, срезов, таблиц.

Лука водил пальцем по строкам, снова и снова перечитывая данные Поля.

Он наклонялся ближе, сужал глаза, сводил одну таблицу с другой.

– Это… это невозможно… – пробормотал он. – Но это… работает…

Он резко встал, облокотился руками о стол, склонившись над бумагами.

– Его кровь… его ДНК… они почти идентичны…

Он засмеялся коротко, нервно.

– Ты… ты смог, Чистый… ты не просто уникален – ты передаёшь свою уникальность…

Лука чуть задрожал, глаза блестели.

– Ты – источник…

Он резко обернулся, схватил толстую тетрадь с заметками, быстро начал писать.

– Иммунитет… болезни больше не действуют… регенерация снижена на 42%, но остаётся стабильной… физические показатели снижены на 38%, но сохраняются выше человеческих…

Он откинулся на спинку кресла и рассмеялся, глядя в потолок.

– Я… я создам новый мир…

Он встал, быстрым шагом направился в комнату Онисама.

Открыл дверь.

Мальчик сидел на кровати, связанный, с опущенной головой, тихий и бледный, но глаза настороженно следили за каждым шагом Луки.

Лука подошёл, сел на корточки перед ним.

– Значит, ты чудовище можешь ещё и передавать свои способности другим… – тихо проговорил он, с широкой, хищной улыбкой.

Он протянул руку, чуть погладил мальчика по щеке.

– Это очень, очень интересно…

Он наклонился ближе, его голос стал почти ласковым.

– Но не волнуйся. Теперь у нас с тобой начнётся новая жизнь.

Он встал, выпрямился, улыбаясь, как довольный хищник, что поймал свою добычу.

А Онисама сидел молча, сжав губы, дрожа внутри.

Он думал, что хуже уже быть не может.

Но он ошибался.

Лука сидел в своём кабинете, в темноте.

Перед ним на столе – три стопки бумаг, пять экранов с разными анализами, несколько ампул с образцами крови.

Он смотрел на сравнительные таблицы.

Анализ Онисама – невероятные показатели.

Анализ Поля – схожие, но на 42% снижены.

Анализ… того, кого они нашли на улице, человека без семьи, без имени – уже на 60% слабее. Но всё равно – иммунитет к болезням, быстрая регенерация, ночное зрение, усиленные рефлексы.

Лука откинулся на спинку кресла, провёл рукой по волосам, закинул голову.

– Это… это поразительно… – бормотал он. – Не просто передача силы, а цепная реакция…

Он поднёс руки к лицу, прижал пальцы к губам.

– Если я создам таких, как Чистый… если я выращу их с нуля… я… я смогу всё…

Он резко вскочил.

– Всё человечество… оно будет у моих ног…

Он подошёл к зеркалу, посмотрел в свои собственные глаза, тихо рассмеялся.

– Величайший учёный… да…

Он обернулся к мониторам.

– Мне нужны… ещё Чистые… не Поле, не размытые, а настоящие, высшего уровня…

Он схватил блокнот, быстро начал чертить формулы.

На следующий день лаборатория работала на полную мощность.

Лука стоял в белом халате, разглядывая шесть пробирок с генным материалом.

– Стартуем… – сказал он, кивая ассистентам. – Выводим первые эмбрионы.

– Есть, – ответили те.

Часы шли.

Они следили за показателями.

Вечером Лука вернулся в кабинет, где уже были первые данные. Он быстро пролистал их глазами – и нахмурился.

– …не закрепились?.. – пробормотал он. – Как?

Он бросился к лабораторным столам, пересматривал формулы.

– Всё по расчётам… я проверял тысячу раз…

На следующий день он стоял у капсульного зала.

Ассистенты бледнели, сообщая новости.

– Эмбрионы… мёртвые, сэр. Они начали распадаться на 28-й час.

– Почему?! – взорвался Лука. – Почему?!

Ночью он сидел в кабинете, уткнувшись головой в руки.

На столе – фотографии распавшихся клеток, неудачных соединений.

Он смотрел на экраны, где всё снова и снова писалось: отторжение, нежизнеспособность, распад.

Лука прошёлся по комнате.

– Где же сбой… где же сбой… – бормотал он. – Формулы идеальны… гены чисты… образцы высочайшего уровня…

Он остановился, посмотрел на ампулу с кровью Онисама.

– Может… ты не просто Чистый… может, ты – единственный…

Он сжал ампулу в руке.

– Нет… нет… я не сдамся… я создам таких, как ты… я сделаю это…

Он резко повернулся к столу, начал снова перебирать формулы, чертить, писать, перечёркивать, стучать пальцами по столу.

Ассистент зашёл с осторожностью.

– Сэр… у нас новая партия… снова неудача.

Лука застыл. Медленно поднял голову.

– Снова?..

– Да… всё распалось на 18-м часу.

Лука долго молчал.

Потом медленно встал, подошёл к стене, ударил кулаком по кафелю.

– Чёрт… – выдохнул он. – Что же я упускаю…

Лука ходил по кабинету взад-вперёд, сжимая пальцы, закусывая губу.

Перед ним на столе – очередные отчёты.

Он собрал яйцеклетки и сперму у тех, кого Поль обратил недавно, с надеждой, что в их обновлённом геноме будет ключ.

Он перепробовал все свои формулы.

Перемешивал ДНК, проводил сложнейшие скрещивания, наращивал эмбрионы в капсулах.

Но всё…

Распадалось.

На 12-м часу. На 18-м часу. Иногда даже раньше.

Лука стоял над микроскопом, стиснув зубы, сжав кулаки так, что костяшки побелели.

– Почему… – прошептал он. – Почему… ничего не выходит…

Он ударил кулаком по столу, сбив несколько пробирок, те раскатились по полу.

Он сел на край стола, тяжело дыша, растрёпанный, бледный.

– Ладно… ладно… – сказал он вслух, скорее себе. – Может быть… я найду ответ позже.

Он встал, резко расправил халат, лицо снова стало хищным, уверенным.

– Нужно больше данных… больше экспериментов.

На следующий день Лука зашёл в комнату Онисама.

Мальчик лежал на кровати, худой, бледный, глаза чуть блестели от жара.

Лука подошёл, наклонился.

– Ну что, Чистый… – улыбнулся он, глазея в эти уставшие голубые глаза. – У нас с тобой снова работа.

Он погладил мальчика по волосам, но рука была холодной, как металл.

– Ты ведь знаешь… без тебя я никуда…

Операционный.

Скальпели. Приборы.

Лука, склонившись, аккуратно проводил разрез на руке мальчика, а потом на спине, записывая скорость восстановления.

Он делал биопсию кожи, исследовал мышцы, даже пробовал вводить новые препараты, чтобы проверить, как Чистый их выводит.

Мальчик тихо, беззвучно плакал, но тело уже почти не дрожало – он привык. Он терпел.

А тем временем мир снаружи крутился.

Лука вышел на мировой рынок с десятками новых лекарств.

Не только против страшного синдрома Фадира, но и от простейших болезней – от гриппа, инфекций, вирусов.

Всего одна таблетка, сделанная на основе крови Онисама, могла вылечить простейшее заболевание за пару часов.

Люди платили огромные деньги.

Богатые платили больше, бедные – меньше, но всё равно очередь за очередью тянулась к дверям лабораторий.

Но главное лекарство, сердце всех открытий, – сыворотка от синдрома Фадира – по-прежнему не была идеальной.

Она лишь продлевала жизнь на десять лет.

Не лечила.

Человек получал отсрочку… но потом всё равно умирал.

Лука сидел в своём кабинете, закинув ногу на ногу, держа в руках документ с очередным награждением – новой научной степенью.

На столе лежали пачки денег, монеты, сертификаты, медали.

Он усмехнулся.

– Всё это… всё благодаря тебе, Чистый… – пробормотал он.

Лаборатория постепенно менялась. Лука, заметив, что мальчик всё больше замыкается, решил действовать хитро.

Он приказал Полю быть рядом с Ониисама .

– Ты должен стать ему другом, – сказал Лука, смотря Полю в глаза с той самой хищной ухмылкой. – Чтобы он начал тебе доверять.

Поль кивнул. Он, как всегда, был готов угодить.

Первые недели Ониисама был холоден, сдержан. Он не подпускал Поля близко, смотрел на него с недоверием.

Но что-то внутри – какая-то странная ниточка – притягивало.

По запаху Поль стал похож на него. Инстинктивно мальчик это чувствовал.

Поль приносил ему книжки, рассказывал истории.

Даже показывал свой пистолет, блестящий, тяжёлый, с гравировкой.

Мальчик смотрел с интересом, впервые за долгое время позволяя себе любопытство, а не только выученное равнодушие.

Прошло четыре месяца.

Они уже вместе прыгали с кроватей, мерялись, кто дальше.

Поль смеялся, подбадривал, подхватывал его, если он падал.

Он даже шутил, что если Лука узнает, что они так дурачатся, то устроит обоим разнос.

Мальчик смеялся – тихо, осторожно, но впервые искренне.

И вот однажды вечером Онисама взял Поля за руку.

– Идём… я покажу тебе секрет.

Поль удивлённо поднял брови, но пошёл за ним.

Они зашли в душевую, мальчик аккуратно закрыл за ними стеклянную дверцу.

– Что ты хочешь мне показать? – спросил Поль, с интересом глядя.

Мальчик включил воду. Тонкая струя заиграла в воздухе.

– Смотри… – прошептал он.

Он вытянул руку – и вода в воздухе начала танцевать, струясь и изгибаясь, подчиняясь движению его пальцев.

Поль замер, глаза расширились.

– Что за…

И вдруг мальчик зажал ладонь – и в ней вспыхнул крошечный огонёк, нежный, пульсирующий.

– Это… – Поль сглотнул. – Это потрясающе! А я тоже так смогу?..

Мальчик пожал плечами.

– Не знаю… может, попробуем? Но…

Он посмотрел ему прямо в глаза.

– Не говори Луке, ладно? Это… это наш секрет.

Поль кивнул серьёзно.

– Обещаю. Не скажу.

Но тем же вечером…

Поль стоял в кабинете Луки.

– Ты уверен? – с прищуром спросил Лука.

– Да, – кивнул Поль. – Он… он умеет управлять водой. И огнём. И он мне доверяет. Он попросил не рассказывать…

Лука медленно откинулся на спинку кресла.

На губах заиграла та самая, ледяная, змеинная улыбка.

– Хорошо… очень хорошо…

В тёмном углу лаборатории, в душе, где не было камер, Онисама каждый вечер водил Поля.

Он старался шептать тихо, показывая, как вода из его рук превращается в лёд, как огонь на пальцах искрится маленькими, почти взрывными вспышками.

– Смотри… – прошептал мальчик. – Если сделать вот так…

Вода зашипела, быстро формируя ледяные иглы на стене.

Поль жадно наблюдал, широко раскрытыми глазами.

– Невероятно… – шептал он. – Я тоже… я попробую…

Он повторял движения – чуть медленнее, чуть слабее, но тоже заставлял воду кристаллизоваться, а пламя рождаться на кончиках пальцев.

– Да я… – засмеялся Поль. – Я как супергерой, слышишь, малыш? Мы с тобой команда!

Вечером он гордо вошёл в кабинет Луки.

– Ты бы видел! – сказал он, сияя. – Да я теперь точно никем не остановлюсь!

Он продемонстрировал Луке маленький, неуклюжий, но всё же настоящий фокус: вызвал пламя, почти как Онисама.

Лука улыбнулся той самой хищной улыбкой.

– Продолжай… продолжай играть. Его друга. И не останавливайся.

Он вернулся к своим записям, делая пометки.

Поль уже было выходил из кабинета, но вдруг остановился, обернулся.

– А ты сам-то, а, Лука… не хочешь?

Лука поднял взгляд.

– Не хочу что?

– Другом ему стать, – усмехнулся Поль. – Почему бы не сблизиться с ним?.

Лука медленно встал.

– Я не играю в детские игры, Поль.

Он отвернулся, взял с полки ампулу с образцом крови, начал её вертеть в пальцах.

И вдруг – Поль подошёл сзади и сильно, резко обнял его, прижавшись.

– А жаль… – прошептал он с лёгким флиртом. – Любовью можно многого достичь… лаской… заботой…

Лука замер.

Его руки сжались, ампула едва не треснула.

Он медленно, ледяным голосом сказал:

– Если ты меня сейчас же не отпустишь… я отрежу тебе руки.

Поль быстро откинулся назад, вскинув руки.

– Ну-ну… подумай над этим, – усмехнулся он и вышел, захлопнув за собой дверь.

Лука остался стоять, глядя в ампулу, медленно расслабляя пальцы.

Он усмехнулся уголком губ, чуть склонив голову.

– Друзья… – тихо повторил он. – Какая смешная… и бесполезная… концепция.

Поль вбежал в палату с сияющей улыбкой.

– Смотри, малыш, что у меня! – он достал из-за спины настольную игру. – Ты хоть раз играл в шахматы?

Онисама недоверчиво посмотрел.

– Что это?

Поль раскрыл доску, расставил фигурки.

– Это игра для умных! Ты же умный, давай проверим.

В следующие дни они часами сидели над доской.

Мальчик быстро учился, уже через неделю обыгрывая Поля в каждом раунде.

Поль хохотал:

– Чёрт, да ты гений! Настоящий гений!

Онисама впервые за долгое время улыбнулся.

В другой день Поль притащил маленький тренировочный нож.

– Смотри, малыш, давай покажу пару трюков.

Мальчик наблюдал, затаив дыхание, а потом пробовал сам – сперва неуверенно, потом всё ловчее.

В какой-то момент он поднял глаза на Поля и тихо сказал:

– Ты… ты мой друг?

Поль усмехнулся.

– Конечно, дружище. Конечно, друг.

В кабинете Луки царил полумрак.

Он ходил кругами, зажав руки за спиной, тихо бормоча.

– Отец… Канамэ… ты был гением… – он усмехнулся. – И, конечно, ты передал это своему сыну.

Он подошёл к полкам с ампулами, пробирками, старыми журналами с заметками о Канамэ.

– Онисама… – тихо проговорил Лука, глядя в пустоту. – Ты, наверное, тоже гений. И я буду дураком, если не проверю это.

Он на секунду задумался, потом зло усмехнулся.

– Сбежать? Нет, малыш, ты не сбежишь.

Он сел за стол, сложил пальцы замком.

– Давить… нужно продолжать давить. Напоминать, что он монстр… что мир его не примет… что без меня он никто.

Он посмотрел на экраны видеонаблюдения.

– А если… если я сделаю вид, что сближаюсь…

Он кивнул сам себе.

– Пора сблизиться. Пусть привяжется. Пусть начнёт думать, что я его понимаю… что он мне нужен не только как образец.…

Лука медленно провёл пальцем по губам, хищно прищурившись.

– И ты будешь навсегда моим, Чистый.

20 февраля.

В палату впервые за восемь лет принесли… торт.

Лука вошёл сам.

В руках он нёс коробку с бантом и небольшой круглый торт с тонкими свечами.

Он поставил коробку на столик возле кровати.

– Сегодня твой день рождения, – сказал он ровно. – Ты появился на свет восемь лет назад. Я подумал… может, стоит как-то это отметить.

Онисама сидел на кровати, молча, с прямой спиной.

Он не шевелился, только глаза внимательно смотрели.

Лука слегка наклонился вперёд, сложив руки:

– Давай попробуем… общаться. Не только молчанием. Всё-таки мы живём вместе…

Он выдохнул и тихо добавил:

– Я ведь забочусь о тебе, знаешь ли.

Мальчик не ответил. Не моргнул даже.

Лука чуть прищурился, пожал плечами, выпрямился.

– Ну что ж, подумай об этом, – сказал он и вышел.

Минут через десять в палату влетел Поль.

На голове у него красовался криво надетый праздничный колпак, в руках он дудел в пёструю свистульку.

– Эй! Праздник! – воскликнул он, подмигивая мальчику. – Знаешь, что такое день рождения? Это когда ты появился на свет! Твой личный праздник!

Он с грохотом плюхнулся за столик, разрезал торт.

– Давай, малыш, попробуем… хоть кусочек?

Онисама всё так же молчал. Его взгляд медленно скользил с торта на коробку с бантом.

Он смотрел на неё долго, будто пытаясь решить: если я открою – что будет? а если нет – что будет?

Поль заметил это, ухмыльнулся и протянул ему коробку.

– Ну же, открой. Может, там что-то клёвое?

Мальчик медленно потянулся, развязал ленту, открыл крышку.

Внутри – книги. Красочные, детские, с яркими картинками.

Про растения. Про животных. Про человеческое тело.

Поль захихикал:

– Ну, малец, видишь? Лука тоже умеет делать подарки. Только не жадничай, делись потом интересным!

В это время Лука сидел в своём кабинете, глядя на экраны видеонаблюдения.

Он смотрел, как мальчик аккуратно перелистывает страницы, как впервые за долгое время брови мальчика чуть дрогнули – смесь удивления и осторожности.

Лука тихо усмехнулся.

– Вот и начнём, – пробормотал он. – Начнём выращивать твою гениальность.

Днем позже, Онисама сидел на операционном столе, молча, с прямой спиной, глядя куда-то в бок.

Лука, привычным движением, взял шприц, наклонился.

– Ну что, мой чистый, давай-ка посмотрим сегодня, как твои показатели, – пробормотал он, поглаживая пальцами вену на худом запястье мальчика.

И тут мальчик вдруг заговорил.

– А… можно ещё?

Лука замер.

– Что – ещё?

Мальчик чуть нахмурился, будто смущаясь:

– Ну… книги…

Лука поднял брови, удивлённо усмехнулся.

– Ты что, уже те… прочитал?

ОниСама кивнул. Его лицо оставалось каменным, глаза – холодными, но внутри что-то дрогнуло.

Лука смотрел несколько секунд, потом рассмеялся.

– Конечно, конечно, я тебе принесу ещё.

С тех пор каждый день, ровно в полдень, на столике в его палате появлялась новая книга.

Сначала – чуть сложнее: о строении человеческого тела, о базовой анатомии.

Потом – о микробиологии, о вирусах, бактериях, иммунной системе.

Мальчик читал запоем, без остатка, с жадностью, которую сам даже не понимал.

Он начинал делать заметки, чертить схемы – карандаши, которые он тайком прятал под матрасом, снова появились.

Поль по-прежнему приходил, приносил сладости, шутил, играл.

Но всё чаще, когда Поль садился рядом, Онисама уже не хотел прыгать по шкафам или играть в настольные игры – он показывал Поль свои записи, рассказывал, как устроен организм.

Поль делал вид, что слушает, но вечером всё пересказывал Луке.

Лука с интересом изучал все записи мальчика, когда Поль тайком приносил их.

– Гений… – шептал он с тихим восхищением. – Ты точно – сын Канамэ.

Он ходил по кабинету кругами, скрестив руки на груди.

– Значит, пора начинать. Пора сближаться ещё сильнее.

Он усмехнулся, глядя на экраны с мальчиком.

– Ты, малыш, можешь быть моим… не только телом, но и разумом. Я выращу из тебя идеального помощника. И ты даже будешь думать, что сам этого захотел.

Мальчику было уже чуть больше девяти.

На столе лежала толстая книга с серой обложкой: «Начальная химия».

Он сидел на кровати, ноги под себя, хмуро листая страницы.

Термины, формулы, обозначения… всё казалось чуждым, резким, непонятным.

Он вздохнул, мотнул головой, пытался дочитать до конца страницу.

Но взгляд всё время возвращался к непонятной строчке:

H₂O + CO₂ → H₂CO₃

Что это значит? Почему вода и углекислый газ? Как это вообще соединяется?

Утро.

Лука вошёл в палату, как обычно: белый халат, перчатки, холодный взгляд.

Он подошёл, молча вытянул запястье мальчика, вставил иглу, набрал несколько пробирок крови.

Мальчик сидел, опустив глаза, но вдруг, неожиданно для самого себя, тихо сказал:

– Я… я не понимаю эту книгу.

Лука удивлённо приподнял бровь, глядя на него.

– Что?

Мальчик медленно ткнул пальцем в книгу.

– Вот это… что значит вот это? – он показал на формулу.

Лука ухмыльнулся.

– Это… это реакция воды с углекислым газом. Получается слабая угольная кислота. Это важно для понимания газообмена, например, в крови.

Мальчик задумчиво кивнул, даже чуть нахмурился, а потом спросил ещё:

– А если здесь… это вот так, а это – вот так, значит, вывод, что здесь будет вот это?

Лука улыбнулся, уже искренне заинтригованный.

– Да, ты правильно понял. Совсем правильно.

Мальчик чуть смутился, глаза опустились обратно в книгу.

Лука наклонился, похлопал пальцами по корешку книги.

– Знаешь что? Сегодня вечером я принесу тебе пару листов и ручку. Выпиши все вопросы, которые у тебя будут. Я зайду – разберём. Хорошо?

Мальчик молча кивнул. Лука вышел.

Весь день мальчик просидел над страницами, выписывая вопросы, делая заметки, чертя примитивные схемы.

Каждое слово, каждый символ он старался запомнить так, будто от этого зависит его жизнь.

Он чувствовал, как внутри него горит странный голод – не просто голод к знаниям, а что-то похожее на отчаянную надежду.

Может… может, если он научится понимать этот мир, он найдёт способ выбраться?

Может, эти формулы – ключ к свободе?

Вечером Лука действительно пришёл.

Сел рядом, взял листы с вопросами, начал объяснять.

Мальчик слушал жадно, иногда задавал встречные вопросы, а иногда сам пытался делать выводы.

Лука смотрел на него с прищуром, улыбаясь про себя.

– Ты гений, – тихо сказал он. – Такой же, как твой отец.

Мальчик отвёл взгляд, но внутри что-то дрогнуло.

Где-то очень глубоко зарождалась новая искра – искренний интерес, который, как знал Лука, станет ещё одной цепью.

Прошло несколько недель.

Каждое утро мальчик просыпался и уже знал: на столике у окна его ждёт новая задачка.

Лука приносил аккуратно сложенные листы бумаги, где были примитивные, но цепляющие вопросы:

«Как рассчитать скорость распространения вируса в замкнутой среде?»

«Какая формула реакции кислорода с железом?»

«Как меняется температура раствора при добавлении соли?»

Они-Сама сначала отвечал молча, просто вписывал ответы и оставлял на краю стола.

Но потом, когда Лука начал лично забирать листы, он стал задерживаться, задавая мальчику встречные вопросы:

– А почему ты решил именно так?

– А если заменить это вещество, как изменится реакция?

– Скажи, ты умеешь рассуждать логически?

Мальчик сначала напрягался, но потом понял, что Лука хвалит его. И за этой похвалой – какая-то странная тёплая искра.

Не та, что даёт утешение… а та, что даёт ощущение значимости.

«Я нужен», – впервые мелькнула в его голове мысль.

«Я полезен».

В один из дней Лука зашёл в палату с улыбкой и сказал:

– Пойдём. Я покажу тебе кое-что интересное.

Мальчик медленно слез с кровати, осторожно двигая плечом (ещё болело после недавнего эксперимента), и пошёл за Лукой.

Они вошли в кабинет.

Это была совсем другая реальность: массивные микроскопы, датчики, колбы с реактивами, длинные экраны, мигающие точками.

Лука обернулся, заметил взгляд мальчика и сказал с мягкой улыбкой:

– Это твой мир, чистый. Здесь ты должен быть. Смотри… – он взял пробирку, показал, как работает центрифуга, как происходит осаждение, как снимаются показания с прибора.

Мальчик жадно впитывал каждое движение. Его глаза ярко светились, даже несмотря на усталость и боль в теле.

Лука вдруг остановился, положил руку на его плечо.

– Ты понимаешь, что ты… ты не просто подопытный. Ты… проект. Ты – великий проект.

Мальчик чуть напрягся, отвёл взгляд, но не отстранился.

Внутри него смешивались чувства: ненависть… и странное, тягучее желание быть увиденным, быть нужным.

Годы шли.

Мальчику было уже больше одиннадцати. Он вытянулся, стал заметно выше, его черные, как смола, волосы чуть подросли, глаза блестели холодным, внимательным светом.

И каждый день теперь шёл по чёткому распорядку.

🌿 Утро

Когда Лука открывал дверь его комнаты, Онисама молча вставал с кровати, не ожидая ни окриков, ни команд.

Он знал, что его ждёт: утренние анализы, забор крови, эксперименты.

Он больше не дрожал, не прятался под одеяло. Он просто поднимал руку, подставлял запястье или тихо ложился на операционный стол.

Иногда, если день был особенно «насыщенным», Лука в конце эксперимента сам гладил мальчику волосы и говорил:

– Молодец. Сегодня ты хорошо выдержал. А теперь пойдём, мой маленький ученый.

🌿 День

В кабинете у Луки стоял отдельный стол – не большой, но свой.

На нём были аккуратно разложены книги, реактивы, простейшие приборы. Лука учил мальчика, как смешивать растворы, как отмерять точные дозировки, как подогревать жидкости без перегрева, как ставить простые химические реакции.

Он показывал, как пользоваться микроскопом, как снимать показатели с электронных датчиков, как записывать данные в блокнот.

– Вот так. Видишь осадок? – Лука наклонялся рядом, указывая пальцем. – Почему он выпал? Почему меняется цвет? А теперь – твоя очередь.

Онисама жадно впитывал каждое слово.

Он не просто учился. Он маниакально вцеплялся в каждое знание, как в шанс понять, почему он такой, почему он здесь, почему ему больно.

Иногда Лука специально оставлял на столе сложные формулы или незавершённые опыты – и мальчик возвращался к ним один, пытаясь найти ответы.

🌿 Вечер

Когда день заканчивался, если не было экспериментов, Онисама первым мчался в кабинет Луки, усаживался за стол и открывал новые книги.

Лука по вечерам приносил ему несколько страниц новых заданий – всё сложнее и сложнее.

И мальчик сидел, склонившись, зубрил, пробовал, чертил, вычислял.

Он хотел быть идеальным учеником.

Не потому что любил Луку, а потому что это было его оружие. Его шанс.

Лука был восхищён.

– Ты просто чудо, – говорил он с хитрой, почти ласковой улыбкой. – Мой чистый. Ты знаешь, ты мог бы стать величайшим из всех… если бы не одно «но». Ты чудовище. Такого, как ты, мир не примет. Поэтому радуйся, что у тебя есть я.

Он проводил пальцами по волосам мальчика, от чего тот еле заметно напрягался, но не отстранялся.

– Но ты справишься, да? – шептал Лука. – Ты же хочешь стать великим? Ты же хочешь знать правду?

И мальчик, с ледяным лицом, но с огнём внутри, шептал:

– Да. Я хочу знать правду.

В кабинете стояла тишина.

Онисама сидел за своим столом, аккуратно записывая в тетрадь результаты эксперимента с реактивами.

Он взял пипетку, капнул раствор на стекло, проверил реакцию, посмотрел под микроскопом.

И вдруг остановился.

Он посмотрел на Луку.

– Мне нужно больше.

Лука, сидевший в кресле напротив с бокалом тёмного напитка, лениво поднял глаза:

– Больше чего, чистый?

Мальчик сжал пальцы.

– Больше образцов. Из внешнего мира. Я хочу понять… как они отличаются. Как всё там.

Лука долго молчал.

Потом вдруг рассмеялся.

– Ты действительно всё схватываешь… – он встал, подошёл к столу, опёрся руками. – Ну что ж, раз ты хочешь работать, я помогу. Только помни: ты здесь, потому что я тебя оставил. И никуда ты не денешься, понял?

Онисама не ответил, только кивнул.

Лука наклонился чуть ближе, его холодные серо-зелёные глаза встретились с алыми глазами мальчика:

– Я вернусь. Не скучай без меня.

Лука покидает лабораторию

Он вышел наружу – в первый раз за несколько недель.

Его чёрное пальто слегка колыхалось на ветру, пока он шёл по вечерним улицам столицы.

Он шёл быстро, целеустремлённо, минуя площади, минуя толпы.

В квартире ― большой, холодной, но идеально чистой (благодаря гувернанткам, которые приходили каждую неделю) ― он собрал то, что нужно: книги, образцы земли, несколько растений в маленьких контейнерах, баночки с водой из местных озёр, образцы тканей, небольшие куски металлических сплавов.

Всё, что могло заинтересовать гения.

Лука задержался на несколько минут, стоя у окна своей квартиры, и усмехнулся:

– Ты хочешь знать, что там снаружи? Ты хочешь стать умнее меня? Маленький… смешной.

Возвращение

Когда он вернулся в лабораторию, Онисама буквально вырвал у него из рук контейнеры.

Мальчик сиял. Глаза горели. Он брал образцы, рассматривал, проверял под микроскопом, заносил данные в тетрадь.

Он касался пальцами кусочков ткани, считал волокна.

Он капал воду на пластины, замерял состав.

Он проверял растения: структуру, плотность клеток, реакции на давление.

Лука стоял у двери, наблюдая.

– Чудовище. Ты просто чудовище. Но такое… милое чудовище, – пробормотал он с усмешкой.

– Интересно, – произнёс Онисама, не отрываясь от работы.

Лука вскинул брови:

– Что?

– Интересно, как всё это соединяется. Ты знаешь? – мальчик поднял глаза, и в них впервые сверкнул живой азарт.

Лука тихо засмеялся.

– Нет, чистый. Ты расскажешь мне сам.

Дни шли, месяцы…

Лука сидел за столом, дрожащей рукой держа пробирку с собственной кровью.

Он медленно поднёс её к свету – тонкая тёмная жидкость слегка отливала багрянцем.

На столе лежали распечатки анализов.

Чёткие, безошибочные цифры:

синдром F.

Лука откинулся в кресле, сжал пальцы на висках.

– Чёрт… – выдохнул он.

Он медленно поднялся, стал мерить кабинет шагами.

«Десять лет… только десять лет…» – мысли метались вихрем. – «…а потом смерть».

Он остановился, уставившись на камеру наблюдения за палаты Они-Сама.

– Или… – Лука улыбнулся своей хищной улыбкой. – Или я выберу второй путь.

Вызов Поля

– Поль! – голос Луки прорезал тишину лаборатории.

Через пару минут дверь кабинета открылась, и ввалился Поль, радостно сияющий:

– Лука! Чего хотел, а? У меня есть новости!

– Заткнись, Поль, – мягко, почти нежно сказал Лука, – сядь.

Поль замер, сел. Лука смотрел на него пристально, почти ласково.

– Поль… ты хочешь сделать для меня что-то действительно важное?

Поль оживился, улыбка расплылась ещё шире:

– Конечно, Лука! Всё, что хочешь!

– Ты меня обратишь. Сейчас.

На миг в глазах Поля промелькнуло изумление. Он даже слегка дёрнулся:

– Ты… ты серьёзно?..

Лука кивнул.

– Да. Я заболел, Поль. У меня синдром F.

– Лука… – голос Поля стал чуть дрожащим. – Но ты… ты же великий учёный, ты…

– Хватит, – оборвал Лука. – Делай это. Сейчас.

Обращение

Поль встал. Его лицо вдруг стало серьёзным, почти напряжённым. Он медленно подошёл, поднял руку и, осторожно, почти трепетно, провёл пальцами по шее Луки.

– Лука… я всегда хотел… – он замолчал. Лука чуть отстранился, глядя в глаза Полю.

– Быстрее, Поль.

И Поль вонзил клыки.

Пробуждение

Лука открыл глаза – сначала с трудом, потом резко.

Его сердце бешено стучало. Его кожа стала холоднее, а слух… слух уловил даже малейшее шевеление за стеной.

Он медленно сел, оперевшись на край стола.

– Ну что, – проговорил он тихо. – Вот я и здесь.

Поль стоял рядом, слегка тяжело дыша, и сиял, как мальчишка:

– Лука… ты стал одним из нас… ты чувствуешь? Это же невероятно, да?

Лука медленно встал, выпрямился, посмотрел в зеркало – на свои чуть изменившиеся глаза.

– Невероятно… – пробормотал он. – Но знаешь, Поль… я всё равно – выше тебя.

Он усмехнулся, а Поль просто сиял, совершенно не заметив подкола.

Лука подошёл к окну, посмотрел в сторону лабораторного корпуса, где, затаив дыхание, в своей комнате сидел Онисама.

После обращения Лука почувствовал странное: он стал… чуточку медленнее, чуть слабее, чем Поль, а уж тем более – чем Онисама.

Но его мозг, его холодный, гениальный ум работал так же безупречно.

Ночная лаборатория

Теперь, по ночам, Поль тихо приходил не только к Онисама, но и в кабинет Луки.

Они вдвоём сидели за столами, перелистывая бумаги, смотря на пробирки, проверяя составы, обсуждая детали.

Поль, хоть и глуповатый по натуре, жадно учился у Луки:

– А если вот это соединить с этим? – спрашивал он, водя пальцем по схеме.

Лука, усмехаясь, кивал:

– Ты догоняешь, Поль. Медленно, но верно. Ты умеешь больше, чем я думал.

Поль сиял, как мальчишка, старательно записывая.

Онисама замечает….

В своей комнате, сидя за столом, Онисама внимательно наблюдал за Лукой каждый раз, когда тот заходил.

Он чувствовал: запах изменился.

Он слышал: движения стали чуть другие, более лёгкие, но менее резкие.

Он понял: Лука стал похожим на него.

Но – молчал.

Он всё так же жадно ловил каждое слово Луки. Всё так же делал свои записи. Всё так же приносил ему свои выводы.

Иногда, когда Лука заходил с вопросом:

– Что ты думаешь об этом растворе? —

Онисама быстро читал формулу, отвечал коротко и точно.

Лука удовлетворённо улыбался:

– Хорошо. Ты становишься всё умнее. Так держать.

Сидя один вечером, Онисама смотрел на свои записи.

– Он стал… как я… почти, – думал он. – Но он не такой. Он слабее.

Он провёл пальцем по стеклу, на котором шёл дождь за окном.

Одним утром, Лука, с растрёпанными волосами, зевнул, лениво откинув назад голову.

В халате, с чашкой кофе в руке, он открыл дверь в свой кабинет…

И замер.

За столом, где обычно сидел он, аккуратно склонившись над микроскопом, уже сидел Онисама.

Почти 12 лет, чуть вытянувшееся лицо, длинные чёрные волосы с лёгкой волной, большие глаза, сосредоточенный взгляд.

Мальчик ловко подвинул стекло под объектив, шепча самому себе формулы.

Лука медленно подошёл:

– Можно я взгляну? – сказал он с лёгкой ухмылкой.

Онисама вздрогнул, но послушно отодвинулся.

Лука наклонился.

Под стеклом – частичка кожи.

Он удивлённо поднял брови:

– Ты где взял образец? Я не разрешал брать образцы.

Онисама опустил глаза, показал аккуратно перевязанный палец:

– Я… ничего не брал. Я сам.

Лука расхохотался, хлопнул его по плечу:

– Ну что ж, молодец! Учишься у лучших. Уже становишься на меня похожим.

Он зевнул, развернулся и пошёл к кофеварке.

Онисама остался сидеть. Он не улыбался.

Он смотрел в пустую точку, сжимая в руке бинт.

Мысль билась в голове:

«Я никогда не стану таким, как ты… но я должен узнать, кто я. Почему я такой. Почему я живу здесь.»

За спиной раздалось:

– Ну что, гений, идёмте, мы ещё сегодня не проверяли твои новые силы.

Лука помахал чашкой.

Онисама молча встал, пригладил волосы, взял свои записи и пошёл за ним.

На следующий же день..

Лука стоял у двери палаты, скрестив руки.

На койке, вспотевший, с ярким румянцем на щеках, Онисама.

Ему только исполнилось двенадцать.

Лука склонился над ним, чуть наклонив голову:

– Опять температура… интересно, в какую форму ты теперь превращаешься? —

Он провёл пальцами по его спине, аккуратно приподнял рубашку.

Под кожей, в районе лопаток, что-то странно выпирало.

Как будто плоть внутри собиралась прорвать себе дорогу.

Лука приложил ладонь – твёрдое, горячее.

– У тебя… что-то растёт… – пробормотал он.

– Я… я умру? – тихо спросил Онисама, почти доверчиво.

Лука вдруг улыбнулся и чуть хрипло рассмеялся:

– Не знаю. Может, приобретёшь какую-то… ещё форму.

Прошла неделя

Каждое утро Лука приходил, осматривал спину.

На третий день на коже появились трещинки, ранки.

На четвёртый – из этих ран проступили тонкие нити, напоминающие сухожилия, а потом – острые, как костяные шипы.

На пятый день Лука взял кровь и нахмурился, разглядывая показатели.

– Гемоглобин падает… Тело сжигает слишком много энергии…

Он вернулся в палату, посмотрел на мальчика и сказал:

– Будешь пить по шесть пробирок крови в день. Каждые четыре часа. Без разговоров.

Онисама послушно кивнул, хотя внутренне ему было страшно.

Он чувствовал, как тянет, жжёт спину, и иногда ночью он не мог сдержать крик.

Но каждый раз, когда Лука появлялся, он замолкал, зажимая зубы.

Конец недели

Два огромных, черных, как смола, крыла наконец полностью прорезались, развёртываясь за спиной.

Плотные, сильные, с почти кожистыми перепонками, они медленно раскрывались, чуть дрожали.

Лука смотрел, закинув ногу на ногу, с сияющими глазами.

– Ну что, маленький монстр… ты снова удивил меня.

Поль ничего об этом не знал. Лука тщательно следил, чтобы мальчик не покидал палату, пока он сам не решит, что пора.

Онисама сидел на кровати, аккуратно трогая новые крылья, чувствуя их как продолжение собственного тела.

Внутри него боролись страх и… странное ощущение силы.

Лука, зажав пальцами перо, выдернул его из крыла Онисама.

– Немножко потерпи… – пробормотал он.

Онисама едва заметно дёрнулся, но, как всегда, сдержался.

Лука разглядывал перо, чуть покатывая его между пальцами.

На кончике – крошечная капля алой крови.

И в этот момент внутри него что-то резко вспыхнуло.

Жажда.

После того как сам стал подобным, Лука всё чаще чувствовал её.

Но именно кровь его подопытного… была для него несравненной.

Лучше, слаще, чем у любого другого.

Он видел, как Поль иногда облизывается, стоя в стороне, но Лука жадно охранял своё право пить её лично.

Он сжал перо чуть крепче – и тут…

Оно рассыпалось у него в ладони.

Словно испарилось, превратилось в черноватую пыль.

Лука резко отдёрнул руку:

– Что?..

Он взглянул на мальчика, который смотрел на него вопросительно.

Лука усмехнулся, склонил голову:

– Прости, но мне придётся… ещё раз.

Он схватил следующее перо, рванул – и снова то же самое.

Как только перо оказалось вне тела, оно тут же рассыпалось, исчезало.

Лука в изумлении смотрел на свои пальцы, потом перевёл взгляд на Онисаму:

– Это… невероятно. Эти крылья живут только с тобой… вне тебя они ничто. Это новое свойство, которого я не встречал.

Он быстро выпрямился, глаза заблестели:

– Немедленно оставайся здесь. Я принесу материалы для экспериментов. Мы выясним, что они из себя представляют. Возможно… ткань, которую нельзя сохранить.

Онисама сидел молча, прижимая крылья к спине.

Внутри у него смешивались напряжение и тихий страх: что ещё Лука решит с ним сделать?

Но снаружи он, как всегда, хранил лицо спокойного, покорного ученика.

В кабинете Луки мерцали лампы, рассыпая на стены длинные тени.

На операционном столе Онисама спокойно сидел, расправив чёрные, как смола, крылья.

На полу валялись черноватые перья – или, точнее, их остатки: едва Лука выдёргивал их, они превращались в чёрную пыль.

Лука с азартом в глазах поднимал очередной инструмент: то скальпель, то тонкий лазерный резак.

Он проводил линию по краю крыла – и прямо на глазах срезанный кусочек ткани исчезал, испарялся, словно не существовал вовсе.

– Феноменально… – бормотал Лука, делая пометки.

Он переглядывался с ассистентами, которые робко стояли в стороне, а потом снова склонялся к мальчику.

– Ты понимаешь, какой ты редкий экземпляр? Это живая ткань, которая существует только в тебе. Только с тобой. Без тебя – ничто.

Онисама терпеливо сидел. Он уже научился за эти годы: терпи – и всё закончится.

Где-то внутри он чувствовал лёгкое жжение на спине, но на лице – только лёгкая сосредоточенность.

Лука это радовало: «Смотри, какой послушный.»

Под вечер Лука вытер лоб.

Он снова посмотрел на спину Онисамы – и тут… замер.

На месте вырванных перьев уже прорастали новые.

Ещё утром этих пустых пятен было полно, а теперь крылья выглядели почти так же идеально, как в начале.

– Вот это да… – тихо выдохнул Лука. – Ускоренная регенерация. Ещё быстрее, чем я предполагал…

Он посмотрел на пробирки крови: количество потребляемой крови Онисамы за последние дни увеличилось в шесть раз.

Лука облизнул губы, глаза загорелись азартом.

– Ты… просто… совершенство.

Он сделал шаг ближе, наклонился и тихо добавил:

– Но пока ты будешь сидеть здесь. Ещё слишком рано показывать твои крылья другим. Слишком рано…

Онисама смотрел на Луку с молчаливой покорностью

В кабинете Луки горели все лампы.

Стол был завален бумагами, распечатками, графиками, ампулами с кровью Они-самы.

Лука нервно шагал взад-вперёд, сжимая в руке последние распечатки анализов.

– Гормоны… – бормотал он. – Всё дело в гормональном скачке…

Он опустился на стул, схватил одну из распечаток: уровень тестостерона Онисамы резко возрос за последние два месяца.

Следом – эстрадиол, мелатонин, гормон роста… всё в пике.

– Ты вошёл в фазу пубертата… – сказал он вслух, даже не замечая, что никого вокруг нет. —

И именно с этим связано пробуждение крыльев. Не просто магия. Не просто особенность генов. Это… это биология! Биология высшего порядка!

Первое утро экспериментов. Проверка пиков.

Лука торопливо открыл дверь палаты Онисамы.

– Подъём, мой дорогой чистый! – ухмыльнулся он, заходя внутрь с планшетом в руке.

Но что он увидел, заставило его на мгновение замереть.

На кровати Онисама потянулся, расправил руки – и…

Никаких крыльев.

Ни следа.

Словно их никогда не было.

Но вот что ещё бросилось в глаза Луке.

Он остановился, слегка склонил голову, сузив глаза, и увидел характерный детский утренний «эффект».

– О-о… – протянул Лука, – значит, эрекция уже есть.

Он медленно, с хищной улыбкой сел на край кровати.

– Ты знаешь, что это значит, да? – Лука ткнул пальцем в планшет, – твои гормоны уже начали играть на новом уровне.

Онисама покраснел, резко подтянул одеяло до подбородка и сел.

– Где крылья? – спросил Лука. – Куда ты их дел?

Мальчик отвёл взгляд, потом тихо сказал:

– Я попробовал ночью… спрятать их силой мыслей. И… у меня получилось.

Лука прищурился.

– Ты хочешь сказать… ты можешь их вернуть… прямо сейчас?

Онисама кивнул. Закрыл глаза, сосредоточился…

И на его спине медленно, с хрустом суставов, прорезались два огромных чёрных крыла.

Лука резко поднялся, обошёл мальчика со всех сторон, осматривая.

– Фантастика… Ты переходишь на новый уровень. Ты даже не понимаешь, как ты мне сейчас нужен… – прошептал он.

Начало экспериментов:

Лука вёл запись на планшете:

«Пиковое утро: 7:20, тестостерон 85% от суточного максимума. Пробуждение способностей: контролируемое. Испытуемый может полностью убирать/призывать крылья по желанию. Начинаем замеры регенерации на фоне гормональных скачков.»

Лука надел перчатки, вынул стерильный скальпель, лёгким движением провёл по предплечью мальчика.

Онисама вздрогнул, но молчал.

Лука засёк секундомер.

…4 секунды – кровь медленно заполнила порез.

…6 секунд – края начали смыкаться.

…10 секунд – ткани полностью срослись, кожа гладкая, ни шрама, ни следа.

Лука выдохнул.

– Ты быстрее, чем вчера… А вчера было быстрее, чем позавчера… – он начал стучать пальцами по планшету, делая записи. – Этот гормональный всплеск усиливает регенерацию, интересно…

Год пролетел в обычном для лаборатории темпе.

Лука наблюдает за мальчиком, которому уже 13 лет

Лука сидел в своём кресле, нога на ногу, а на мониторе – камеры из палаты Онисамы.

Он лениво крутил ложечку в чашке с кофе, глядя, как мальчик – а точнее, уже почти парень – бодро встаёт с кровати, хватает полотенце и исчезает в душевой.

– Опять? – хмыкнул Лука, улыбаясь уголком губ. – Каждое утро, ровно полчаса. Да ты же, мой дорогой, открыл для себя радости пубертата…

Лука чуть-чуть склонил голову, наблюдая, как спустя время Онисама выходит, красный, с слегка смущённым видом, приглаживая волосы.

– Значит, пора тебе показать, как это делают взрослые. – пробормотал он, отставляя чашку.

Вечер того же дня

Лука зашёл в кабинет Онисамы, сложив руки за спиной.

Парень сидел, склонившись над учебниками, что Лука подсовывал ему: биохимия, генетика, сложные формулы.

– Ты хорошо работаешь, – сказал Лука, – очень хорошо. И я подумал… ты заслужил награду.

Онисама медленно поднял голову.

– Какую… награду? – спросил он тихо, в его голосе звучала лёгкая настороженность.

Лука слегка усмехнулся.

– Сегодня ты познакомишься с Фейлин. – Он сделал шаг в сторону двери. – Она – одна из лучших девушек города. И да… красивая, очень красивая.

Знакомство

В просторную комнату для гостей ввели Фейлин – высокую, стройную девушку с мягкими чертами лица, длинными русыми волосами и соблазнительной улыбкой. Она была одета в лёгкое светлое платье, от которого невозможно было отвести взгляд.

Она сделала шаг навстречу Онисаме, улыбнулась, наклонив голову.

– Привет, милый, меня зовут Фейлин. Лука сказал, ты очень особенный.

Лука стоял за её спиной, сложив руки на груди, с довольной ухмылкой.

– Я оставлю вас вдвоём, чтобы ты мог… познакомиться с новым опытом. – Он посмотрел на Онисаму с пронзительным взглядом. – Ты ведь всё схватываешь на лету, правда?

Он шагнул назад, закрыл за собой дверь, оставив парня и девушку наедине.

Фейлин мягко уселась на край кровати, её стройные пальцы осторожно скользнули по руке Онисамы.

– Ты же совсем юный, милый, – тихо сказала она, её голос был похож на тёплый шелест. – Не волнуйся… всё хорошо.

Он сжал губы, его щеки пылали красным, глаза смотрели в сторону, а сердце билось так, будто готово было выскочить из груди.

Он почти пытался отстраниться, но Фейлин, мягко улыбаясь, легко провела рукой по его запястью, вниз по ладони, нежно коснулась колен.

– Ты очень красивый, знаешь? – шепнула она, наклонившись ближе, её губы коснулись его уха.

Он чуть вздрогнул, но дыхание сбилось, мысли спутались.

Его тело, кажется, начало жить отдельно от разума – всё, что его мозг повторял, это «что происходит, что происходит», но тело уже откликалось на ласки.

Фейлин мягко направила его, показала, что значит быть взрослым, без давления, без грубости.

Это было недолго – нервозность, пламя и… вздох облегчения.

Он лежал, растрепанный, запыхавшийся, с горящими щеками.

Кабинет Луки

Лука, сидя перед экраном, сцепил пальцы под подбородком.

На лице его застыла полуулыбка.

– Вот так… – тихо сказал он себе. – Вот и первое взросление, чистый.

Он смотрел внимательно: от первых касаний до финала. Его интересовало всё – физиология, реакции, эмоции.

Когда Фейлин оделась и вышла из комнаты, Лука встал, стряхнул невидимую пылинку с плеча и направился к палате.

После

Он вошёл, спокойно прикрыв за собой дверь.

Онисама сидел на кровати, опустив голову, его дыхание всё ещё было неровным, а волосы растрёпаны.

Лука подошёл, присел на край кровати.

– Ну что, как ощущения? – мягко спросил он, голосом, который звучал почти дружелюбно, но всё равно в нём была скрытая издёвка. – Ты почувствовал себя взрослым?

Онисама не ответил, просто тихо опустил глаза.

Лука протянул руку, мягко коснулся его подбородка, поднял лицо мальчика.

– Не волнуйся, это всё часть твоего взросления. – он улыбнулся своей хитрой улыбкой. – Ты же понимаешь, что это не просто развлечение… Это ещё и опыт. Ты всегда учишься, даже в таких… ситуациях.

Он наклонился чуть ближе, глядя в глаза Онисамы.

– Но помни, ты всё ещё мой. Что бы ни происходило… ты всегда останешься моим.

Он мягко похлопал его по плечу, встал и вышел из комнаты.

Онисама остался сидеть один. Он смотрел на свои ладони, сердце всё ещё билось быстро, а в голове перемешались смущение, вина, смутное удовольствие и глухое, тяжёлое осознание – да, он взрослеет.

Неделя спустя

В комнате снова пахло чем-то сладким – лёгкий аромат духов, чуть горький, чуть терпкий.

Фейлин шагнула внутрь, её каблуки тихо щёлкнули по полу.

Она снова улыбалась, слегка склонив голову набок, глядя на Онисаму, которому на этот раз было явно менее неловко.

Он привстал с кровати, не пряча лица в подушку, не отводя взгляд, как тогда.

– Ты совсем изменился за неделю, милый, – тихо засмеялась Фейлин, – смотри, какой ты смелый стал!

Она подошла, её пальцы легко скользнули по его плечу, и он не вздрогнул, не отшатнулся, а лишь тихо вздохнул, позволяя себе чуть улыбнуться.

На этот раз всё прошло быстрее, увереннее – он уже знал, что делать, что чувствовать, куда двигаться.

И хотя сердце всё равно билось, а щеки слегка горели, в его глазах появился огонёк любопытства и даже – пусть едва заметно – мужской уверенности.

После

Он лежал, полунакрывшись простынёй, а Фейлин, сидя рядом, расчесывала свои длинные волосы пальцами, смеясь.

– Ты даже шутишь, знаешь ли, забавно. – она расхохоталась, чуть склонившись к нему. – Не думала, что ты такой.

Он смущённо улыбнулся, но уже не отворачивался, не краснел так сильно.

– Ты… ты всегда смеёшься так громко? – чуть запинаясь, спросил он.

– Ну, с тобой – да! – Фейлин подмигнула, слегка ткнув его пальцем в лоб. – Ты забавный, маленький монстр.

Он хмыкнул, посмотрел в потолок, почти расслабленный.

В кабинете Луки

Лука сидел перед экранами, сцепив пальцы у подбородка, наблюдая.

На его лице играла тонкая, ядовитая улыбка.

В кабинете пахло кофе и бумагами. Лука сидел в кресле, чуть раскачиваясь вперёд-назад, а Онисама стоял у двери, немного ссутулившись, слегка краснея.

– Ну, заходи, не стой там, как нерешительный школьник, – Лука махнул рукой, усмехаясь. – Мы поговорим. Садись.

Он указал на стул напротив себя. Онисама медленно подошёл, сел, опустил взгляд, будто знал, о чём пойдёт речь.

– Ты знаешь, зачем ты здесь? – Лука склонил голову, наблюдая за каждым его движением.

– …Да, – тихо сказал Онисама, глаза не поднимая.

– Хорошо. – Лука чуть подался вперёд. – Мне нужно знать всё. Полностью. Научный интерес, понимаешь? Когда она прикасалась к тебе – что ты чувствовал?

Онисама вздрогнул, заёрзал на стуле.

– Я… это… – он сглотнул. – Ну… тепло… она… кожа у неё мягкая…