Гнездо неприкаянных

Часть первая. Птенцы родились

Глава первая. Ася Звонкина

– Как он умер?

– Говорят, по голове ударили.

– Тихий был – не видно, не слышно. Кому помешал?

– В тихой заводи кто только не водится.

Ася Звонкина стояла на балконе и смотрела, как выносят черный мешок с телом соседа Рудольфа. Она его плохо знала. Здоровались на лестнице да пару раз обменялись пустыми фразами о погоде. Одинокий пенсионер, жил скромно – не шумел, телевизор на всю катушку не включал, водку не пил. Или пил украдкой – дома, без собутыльников и песенного ора. Ася пыталась вспомнить его лицо и не могла. Видела столько раз, а теперь, когда его в глухом мешке вынесли из дома, словно не человека, а мусор, в ее памяти оживало лишь расплывчатое пятно. Глаза вроде карие, однако, не точно. Губы, нос, подбородок и даже уши – все какое-то обычное, незапоминающееся. Выходит, умер человек, они год прожили в соседях, а она даже лица его вспомнить не может. Будто оно уплыло, растворилось в темном омуте Асиной памяти.

– Хоронить не будут. Разберут на органы. Он завещал тело какому-то институту.

– Не по-христиански это.

– Может, неверующий был. Атеист.

– Смерть всех равняет, и атеистов тоже. Каждый хочет жить после смерти. Кого не спроси.

– Откуда ты знаешь, что она есть, жизнь эта загробная?..

Ася шагнула в квартиру и захлопнула дверь. Звякнуло стекло – отрезало уличный шум и въедливые голоса любопытных соседей. Ася не любила похороны. С тех пор как переехала в этот дом, уже три раза хоронили соседей. Правда все они были людьми в годах, пожилыми. Вот только похороны от этого не становились легче. Потом, когда в опустевшие квартиры селились новые жильцы, Ася облегченно вздыхала. Шумные голоса, дребезжание окон, хлопанье дверей, гулкое бряцание велосипедов о ступени лестницы. Дом оживал, наполнялся жизнью, дышал новым, свежим воздухом молодости и стремлений. Ася жадно впитывала молодой дух, прислушивалась к голосам, к грохоту музыки и чувствовала себя счастливой. И молодой, да молодой. Хотя ей уже минуло сорок два, а в жизни все казалось неустойчивым, зыбким, ненадежным. Детей не родила и замуж не вышла. И к работе душа не лежит.

Правда, была любовь. Ася счастливо вздохнула и отчетливо представила лицо Кости, его запах – хвойный парфюм, и улыбку – яркую, уверенную. За улыбку его и полюбила. Тогда она только переехала в этот дом на Гнездовую и впервые осталась ночевать. Ни посуды, ни чайника еще не было. Вскипятила воду в микроволновке, заварила кофе и вышла на балкон. И увидела его. Он неспешно шел вдоль цветочных клумб и тихо напевал знакомую песню, которую Ася тоже любила. Она поставила чашку, облокотилась на перила – рыжие волосы колыхнулись, упали – и запела:

– Я раньше и не думал, что у нас

На двоих с тобой одно лишь д      ыхание…

Внизу раздался смех – он поднял голову и смотрел на нее. С улыбкой. Ася прекратила петь и молча глядела на него. Вдруг его лицо помрачнело – исчезла улыбка, появилась тревожность. Он опустил взгляд и быстро вошел в подъезд.

Ася взяла чашку и долго пыталась унять дрожь в руке. Сердце колотилось, тело пронзали мелкие иголки. Она закрывала глаза и вспоминала лицо и улыбку незнакомца. А ночью, во сне, жарко занималась с ним любовью. Проснулась в горячем поту и бросилась под холодный душ. Тело горело, жгло нестерпимым жаром.

Вечером раздался звонок в дверь. Ася открыла и резко отшатнулась. В дверях стоял он, Костя. Без улыбки, серьезный, с горящим взором. Ася протянула руку, он вошел. Дверь закрылась и отрезала Асю от прежней жизни. Одинокой и несчастной.

Ася хотела его. Страстно, нестерпимо. Не могла насытиться, надышаться. Не сдерживала стоны и всхлипы. С трудом пережидала день – глядела на часы. Бросалась домой, ждала его. Костя никогда не оставался ночевать – уходил за полночь, тихо закрывал за собой дверь. Ася притворялась, что спит, а сама лежала – глаза в потолок и замирала от счастья.

Через месяц она узнала, что Костя женат, и у него есть дочь. Когда Венера с Николь приехали из отпуска. Ася ни о чем не подозревала – они до того мало разговаривали и все о какой-то чепухе. Некогда было. Как-то Ася возвращалась домой – скорее в душ, нарядиться и ждать ЕГО. Поднялась на один пролет и обернулась на стук входной двери. Сначала показался Костя. Ася рванулась к нему – и резко замерла. Следом за Костей шла очень красивая женщина с надменным лицом и девочка-подросток. Костя бросил на Асю вкрадчивый взгляд и повернулся к девочке. Ася на онемевших ногах двинула по лестнице на свой этаж. Не помнила, как вошла, закрыла дверь и упала на пол. Очнулась уже ночью в темной квартире с болью в спине и разбитым сердцем. Достала из шкафчика коньяк и выпила из горлышка полбутылки. Коньяк она терпеть не могла и держала для гостей. С коньяка Асю вырвало на ковер. Она сидела на грязном ковре и рыдала, не в силах остановиться.

Он вернулся на другой день, поздно вечером.

– Сказал, что за сигаретами, – Костя нервно оглядывался на дверь. Боялся, что жена услышит и прибежит? – Ты сердишься?

Он крепко обхватил Асю, привлек к себе. Она выставила руки, пыталась освободиться.

– Я не сплю с женатыми.

– Уже спишь. Со мной ведь спала, – неловко отшутился он.

– Уходи, – сказала она. Все-таки освободилась и отошла к стене. Он стоял и смотрел. Улыбка завоевателя превратилась в горькую ухмылку. Глаза сально ощупывали Асину грудь. Она обхватила себя за плечи, прикусила губу – не разреветься бы.

Он ушел. И вернулся через неделю. Ася не помнила, как прожила эту неделю. Вроде спала, что-то ела, мылась. На работе сидела с застывшим взглядом – не слышала, что играют ученики. Сердце ныло – не могла думать о музыке. Когда наступила суббота, утром в дверь робко постучали. Она с надеждой открыла дверь и бросилась ему на шею. Они были вместе два дня и две ночи. А потом он ушел – встречать жену и дочь.

С тех пор Ася завела тайну. Для всех она оставалась одиночкой, ни кому не нужной. Но в тихую, когда никто не видел, встречалась с Костей и любила, любила, любила.

Глава вторая. Костя и Венера Неверовы

– Снова бросил грязную тарелку в раковину, – шипела Венера. – Я тебе не прислуга.

– На работу опаздываю. Ты же в отпуске. Одну тарелку за мужем вымыть не в силах?

– Отпуск – не домашняя каторга. Пусть до вечера лежит, плесневеет.

– Мама, где мой черный свитшот?

– Где вчера бросила, там и возьми. Не видишь, я с отцом разговариваю.

– Вы не разговариваете – ругаетесь. Лаетесь, как дикие собаки.

– Ты как матери отвечаешь, дрянь?

– Венера, зачем так с дочерью? Не с той ноги встала? Прибери свой длинный язык.

– Пошел вон, сволочь. И убери от меня свои грязные лапы.

Костя выскочил на лестницу и яростно хлопнул дверью. Пипец! Достала – сил нет. Каждый день скандалы. Николь слушает мать и тоже грубит. Он скрипнул зубами, выскочил из подъезда и напоследок хлопнул еще одной дверью. Стены картонные, окно в кухне открыто – все соседи в курсе их с Венеркой семейной жизни. Ну и хрен с ними! Все равно в этом муравейнике ничего не скроешь. Костя стукнул дверцей своей «тойоты» и рванул со стоянки – шины жалобно свистнули, будто в ответ на Костину злость.

Костя ехал по забитой машинами улице: руки крепко вцепились в руль, он нервно тормозил на светофорах и резко газовал на зеленый. Курить хотелось до жути. С такой женой разве бросишь? Почему они с Венеркой без конца ругаются? Может, она разлюбила или другого нашла? Раньше же хорошо было. Что теперь не так?

Раньше Костю любили. Поздний ребенок, он появился в семье Неверовых, когда родителям уже стукнуло сорок. Мама тряслась над ним без памяти, в глаза заглядывала, предупреждала малейшее желание. Отец пытался строжить, но Костя был таким милым, приветливым, улыбчивым. Посмотрит невинными голубыми глазами – и что бы не напроказил, прощаешь. Как можно сердиться на ангела? А то, что Костю в семью Неверовых ангелы послали – мать и отец свято верили. Они же долгие пятнадцать лет вымаливали себе ребеночка. Бог услышал и подарил им чудо. Костеньку.

Учился Костик неплохо, но без особой охоты. Что на уроке запомнит – расскажет. Цепкий ум, отличная память не раз выручали, а родители особо не принуждали заниматься. Боялись, что у сыночка голова заболит от излишнего напряжения. Школу закончил так себе, но с отцовской подмогой устроился в строительный, где пришлось тяжко – сказывались пробелы в школьных знаниях. Все же кое-как закончил институт и угодил в проектное бюро, где и встретил будущую жену Венеру.

Красивой она была – до дрожи в коленях. Костя впервые страшился подойти к девушке, заговорить. А когда случалось по работе общаться – нес какую-то пургу и боялся смотреть ей в глаза. Осмелел только на корпоративе после нескольких рюмок. Включили музыку, начались танцы, и он пригласил Венеру. Потные Костины ладони бережно обнимали ее гибкую спину, а губы касались душных волос. Влюбился сразу и безвозвратно. Утонул в темных Венериных глазах. Колдовских, манящих. Венера Измайлова по матери была татаркой, по отцу – русской. Татарская кровь сильная – не перебьешь. К взрывному темпераменту прилагалась смуглая, будто приласканная солнцем кожа и густые смоляные волосы, которые тяжелым плащом укрывали Венерину спину. Она вечно твердила, что подстрижется. А сама гордо красовалась длинными, шелковыми кудрями и с легким смущением принимала восторги окружающих.

Свадьба была роскошной, в здании музея – старинном особняке с портиком и белоснежными колоннами, с регулярным парком и статуями девятнадцатого века. Жених и невеста приехали в конном экипаже, крикливо разукрашенном лентами и розами – красавица Венера не отличалась хорошим вкусом. На другой день молодые отбыли в Сочи, а, когда вернулись, объявили родителям, что ждут ребенка.

К вечеру Костя остыл и слегка подзабыл утреннюю ссору. Отходчивый, легкий, не мог он долго сердиться. Заехал в цветочный, купил жене букет розовых пионов, дочери ведерко мороженого и с легкой, заискивающей улыбкой вернулся домой. Венерка цветы приняла, но глазами сверкнула – еще обижалась. Николь на мороженое фыркнула – не ребенок уже. Костя сунул ведро в морозилку и обнял жену. Венера мешала в кастрюльке пахучий соус, а на сковороде бодро шкворчали румяные котлеты.

– Отстань. Что ты делаешь? Убери руки – я же готовлю, – Венерка нехотя противилась ласкам мужа, но уже тихонько постанывала. Костины пальцы проникли под тонкий халатик и нежно гладили горячее тело жены. Венера мгновенно зажглась – застонала, уронила лопатку и крепко вцепилась в стол. Оба старались сдерживать стоны и крики, чтоб дочь не услышала, но выходило не очень. Костя хрипло сопел, приближаясь к цели. Венера страстно попискивала. Подгоревший соус припахивал гарью… Когда все закончилось, оба перевели дыхание. Потом Костя привычно чмокнул жену в потную шею и застегнул брюки. Венера оправила халат и не удержалась от едкого выпада:

– Опять твоя похоть! Окно открыто – все соседи слышат, – не прошептала – прошипела она. Черные глаза маслянисто поглядывали на мужа.

– Пусть слышат, – отмахнулся довольный Костя. – В этом доме только у нас здоровый секс. Остальные его сто лет не видали.

– Лишь бы дочь не узнала, – она бросила на дверь опасливый взгляд.

– Николь музыку слушает, в наушниках, – успокоил Костя.

– Ой, соус горит! – встрепенулась Венера и закрутилась у плиты.

В дальней комнате на розовом диване сидела Николь. Розовые наушники лежали рядом. Глаза девочки угрюмо смотрели на розовую стену, заклеенную постерами известной кей-поп группы. Николь все слышала.

Ночью, когда сонный дом затянула душная мгла, Неверовы лежали на смятой постели и тихо разговаривали.

– У Николь за год две тройки, – ворчала жена. – Зря платили репетиторам. Не помогло. Троечница – с ума сойти! Я с золотой медалью закончила.

– Не идут у ребенка физика и математика. Отстань от нее. Зачем учить то, что не нравится, не к душе? Зато, у нее по истории и географии пятерки. Книги читает. Не успеваю новые покупать.

– Что значит «не нравится»? – фыркнула Венера. Она перевернулась, легла на живот. Тяжелые черные волосы потно змеились по белой груди. Костя лежал на спине, глядел на блестящую люстру и жадно хотел курить. – Школу пусть закончит, а там выбирает – нравится, не нравится.

– Да закончит она школу! Не дави на ребенка. И так целыми днями из комнаты не выходит.

Костя медленно встал, потянулся, натянул трусы и отправился на кухню – покурить. Венера демонстративно отвернулась к окну и сделала вид, что заснула.

Красный огонек сигареты озарял хмурое Костино лицо. Вонючий дым отгонял ночных комаров, которые с радостным писком ринулись в квартиру, стоило Косте открыть окно. Курил он медленно, наслаждаясь каждой затяжкой, и прислушивался к тихому женскому голосу из квартиры сверху.

«Я пытаюсь разучиться дышать,

Чтоб тебе хоть на минуту отдать

Того газа, что не умели ценить,

Но ты спишь и не знаешь…»

Костя улыбнулся и попытался представить себе девушку, которая поет. Квартира сверху долго пустовала. Лишь несколько дней назад туда заехали новые жильцы. Костя пока не знал, кто там живет. Решил спросить у Венеры. Жена всегда в курсе домовых дел. Любопытная очень.

Воображение рисовало Косте стройную красавицу с белокурыми волосами до талии и длинными ногами. Костя представил, как они втроем с Венерой и этой блондинкой и чуть не выронил сигарету из пальцев. Он сердито затушил окурок и бросил в раковину. Что с ним? Никогда не изменял жене. Только что жарко занимался любовью с Венерой, а теперь думает о другой. О девушке, которую даже не видел. Лишь слышал голос. Голос, который пел любимую Костину песню.

Через пару недель Николь закончила школу, и они с Венерой укатили к теще на дачу. Костя остался один. И встретил Асю.

Глава третья. Николь

Николь ненавидела родителей. Мать – злая ведьма. Отец – мягкий, как подтаявшее мороженое. Мать вечно орет про учебу. Хвалится, что была отличницей. Все-то у матери идеально. Волосы длинные, а у нее, Николь, никак не отрастут, светлые перья, как у отца. И тощая она, коленки да ключицы – отец иногда Колючкой зовет. А мать – фигуристая и похотливая сучка. Думает, никто не слышит, как она вопит, когда они с отцом трахаются. Приходится, когда родители дома, в наушниках сидеть. Не помогает. Она ведь ЗНАЕТ, чем они там занимаются. А когда не трахаются, ругаются, вопят, как демоны. Сто пятьсот раз хотела из дома сбежать. Да что толку? К подругам не сунешься, на отель денег не хватит.

Хотя, куда ей в пятнадцать бежать? И терпеть этих уже невмоготу. А теперь два месяца у бабки в деревне торчать – грядки полоть. И что ей на старости лет дачу захотелось? Раньше ведь в городе жила. Как хорошо было. Родители ссорятся, можно к бабке уйти. Теперь хоть вой, никуда не деться.

– Николь, обедать!

Мать даже в деревне среди дачников наряжается и мейк делает. Белые шорты, яркая блузка, маникюр, педикюр, волосы собраны в хвост, на губах помада, и глаза будто с масляной пленкой – обшаривают окрестности в поисках мужиков. Но сегодня мать сердитая, злая и еще больше на всех крысится.

– Ешь быстрее. После обеда возвращаемся в город.

Николь лениво болтает ложкой в густой окрошке, щедро усыпанной зеленью с огорода.

– Венера, чего ребенка торопишь? – заступается бабка. Крупная, голосистая, с длинными острыми ногтями. Как только на огороде с такими работает? Николь украдкой перевела взгляд с бабки на мать. Похожи! Только бабка в три раза толще. Подавилась смешком. Значит, и мать такой станет. И тогда она, Николь, порадуется. Припомнит ей жестокие слова: «Учись, старайся. Ты некрасивая. Замуж все равно не возьмут» «В кого у тебя такие ноги кривые? И волосы – три перышка». И еще много чего. Скажет, а потом извиняется, обниматься лезет. Думает, Николь забудет. Ни фига! Все до последнего слова помнит. Словно огнем в мозгу выжжено.

После обеда, за которым Николь почти не ела – аппетита не было, сели в машину – смешной крошечный «фольксваген-жук» любимого мамочкиного красного цвета, и отправились домой.

– Чего молчишь? – косится мать. – Радуйся, что домой тебя везу. Будешь опять целыми днями в четырех стенах торчать. Интроверт, блин. Я в твои годы на улице бегала. С мальчиками дружила. А тебя из дома не выгнать.

– Что я на этой улице забыла? – голос у Николь тихий, будто приглушенный подушкой. Не сравнить с матерью. – Грязно и жарко. И делать нечего.

– Можно подумать, ты дома вся в делах! – фыркнула мать. – В телефон или в ноутбук пялишься. Скоро видеть ничего не будешь. Знаешь, так и зрение потерять недолго. А очки тебе не пойдут. Лицо слишком узкое.

Николь до боли вцепилась ногтями в ладони, стиснула зубы – чтобы не заорать и не ударить мать. В голове шумело, сердце колотилось, будто вот-вот вырвется из грудной клетки, уши сдавило. Она прикрыла глаза и старалась подумать о другом. О новых анимэ, которые посмотрит, когда будет дома. О книге, которую читает. Об отце – мякише, который терпит эту наглую суку, свою жену. До самого дома ехали молча. Мать демонстративно включила радио и подпевала убогой попсе. Противно и фальшиво.

Возле дома встретили отца. Он почему-то сидел на скамейке и смотрел на балконы. Что там интересного? Увидел, как они с матерью из машины выходят, глаза вытаращил. Смешно! Мать бросилась к нему, пакеты сунула с бабкиными огородными подарками, что-то заверещала. Отец не чмокнул ее, как обычно, а как-то странно взглянул, будто на чужую.

Николь шла за ними и пристально разглядывала спину отца. Рубашка новая – поло. И пахнет от него другой туалетной водой. И волосы на затылке короче пострижены. Отец изменился – это факт. Но почему?

Вошли в подъезд, как всегда, с шумом и криками. Мать разве угомонишь? Женщина – фейерверк, блин. Когда поднимались, увидели соседку сверху – рыжую Асю, училку из музыкалки. Ася тоже увидела Неверовых и почему-то испугалась. Застыла и глаза вытаращила, как рыба без воды. А потом развернулась и бросилась по лестнице вверх. Хотя сначала вниз шла.

Что-то в этом доме изменилось, заключила Николь и решила подумать об этом, когда ляжет спать. Все равно заснуть не сможет, пока эти не натрахаются.

Месяц спустя мать вечером вдруг засобиралась в салон красоты. Николь привычно слушала ругань родителей, потом хлопнула дверь, зацокали каблуки по лестнице, снова дверь, и дома остались они вдвоем с отцом.

– Ника, я к Виталику сбегаю, – встрепенулся отец и выскочил из квартиры.

Николь бросилась к двери и прижала ухо. Вторая дверь не хлопнула – остался в подъезде. Интересно, куда он делся? Она тихо, чтобы не скрипнула, приоткрыла дверь и прислушалась. Сверху донесся легкий стук, дверной скрип, возглас, потом хлопнула дверь, и все затихло. Николь почувствовала, как дрожат пальцы, и по телу пробегают мелкие колкие иголочки. Отец зашел в квартиру Аси. Решилась мгновенно. Бросилась в свою комнату, дернула ящик стола, подняла пачку комиксов и вытащила ключ. Этот ключ был ее самым важным секретом. Долго не решалась им воспользоваться – боялась, что ее поймают. Ключ все лежал под комиксами и ждал своего часа. И дождался. Николь схватила прохладный стальной ключ, выскочила из квартиры и аккуратно закрыла за собой дверь.

Осторожно, на цыпочках, поднялась на второй этаж, сунула ключ в замок, отперла дверь и вошла в чужую квартиру. Точнее, квартира была не чужая, а как бы ничья. Ведь Рудольф умер, а наследников никто не видел. Хозяина нет, значит, она, Николь, ничего плохого не делает. Да и ключ она не крала – нашла на лестнице. Рудольф тогда еще жив был. Николь понятия не имела, чей это ключ. Просто взяла и спрятала его в своих вещах, среди старых комиксов. В самом безопасном месте. Мать комиксы терпеть не могла и никогда в стол не лезла. То ли дело комод с одеждой. Из комода мать запросто могла вышвырнуть все содержимое, если ей вдруг казалось, что вещи сложены неаккуратно. Типа воспитывала. Чей это ключ Николь узнала позже, когда Рудольф ходил по квартирам и расспрашивал соседей. Она сразу решила: ключ не отдаст. Николь обожала секреты, а ключ от чужой квартиры таил в себе столько возможностей разузнать что-то о Рудольфе. Вроде не пенсионер, а не работает, дома сидит. И люди к нему ходят какие-то странные. Вот только при жизни Рудольфа Николь не успела воспользоваться ключом. Торчала в школе, а когда возвращалась, Рудольф дома сидел. Сколько раз после школы поднималась на второй этаж и прислушивалась – в квартире негромко гундел телевизор. Значит, дома. Николь досадливо вздыхала и шла домой. А теперь вот ключ пригодился.

В однокомнатной квартире мертвого Рудольфа удушливо пахло тухлятиной. Николь поморщилась – словно хозяин умер и разложился прямо здесь, на красном паласе с жуткими черными цветами. Брр! Стараясь не дышать, Николь бросилась к стене и прижала щеку к выцветшим шершавым обоям. Перегородки в доме тонкие, подслушивай – не хочу. В квартире Аси говорили двое.

– Пойми, обман гложет меня, вытягивает душу. Я чувствую себя преступницей. Надо расстаться.

– Рыжик, ну что ты! Я без тебя не могу. Нам же хорошо вместе. Правда? Ты – мое солнышко, радость моя. Только о тебе и думаю.

– Я же с ней на лестнице вижусь. Каждый раз стараюсь быстрее проскочить. Смотреть на нее не могу. А она ведь здоровается. Что мне делать?

– Не думай о ней. Я ведь не ее люблю, а тебя. Ты же чувствуешь? Скажи!

Голоса стихли, послышались вздохи, тонкие, нежные, другие. До усрачки знакомые Николь. Она тяжело выдохнула – сбросить накопившуюся злость. Голова пухла от мыслей. Рассказать матери. Ей будет больно, ох, как больно! Николь хоть немного порадуется. Впервые одержит верх над мамочкой. Может, она даже скандал Музыкалке закатит. На радость всем соседям. Или не говорить? Николь вдруг поняла, что в ее руки попал очень ценный секрет. Еще бы разобраться, как она может его использовать. Можно пригрозить Музыкалке, что она расскажет матери и потребовать у нее денег? Только Николь почти не знала Музыкалку. Вдруг, она пойдет и доложит матери? Остается отец. Николь злорадно улыбнулась, ей вдруг стало хорошо, так хорошо, что по телу разлилось приятное, обволакивающее тепло. Отец теперь ей все купит. Все, что не попросит. Теперь он в ее, Николь, руках. Она рассеянно оглядела комнату Рудольфа – надо как-нибудь здесь пошарить, когда время будет. Аккуратно – не шуметь, заперла чужую дверь и так же на цыпочках спустилась на свой этаж. Когда вернулся отец, Николь уже сидела на своем диване, уткнувшись в книгу, а на ее губах блуждала легкая, ироничная улыбка.

Глава четвертая. Эльвира Завидова

– Эля, миксер не одолжишь? Хочу торт испечь, а мой сломался.

Ася для вида постучала и, не дождавшись ответа, как здесь было принято, скользнула в квартиру соседки. Эльвира стояла на табуретке и, вытянув пухлые руки, цепляла к карнизу тяжелые портьеры. Одарив Асю недобрым взглядом, бросила занавеску и, держась за стену, грузно слезла на пол.

– Чего такая довольная? – Эльвира бросила на соседку проницательный взгляд. – Кто это тебя так порадовал. Аж, светишься.

– Солнце, хороший денек. Вот я и радуюсь, – весело ответила Ася Звонкина. И даже голос ее сегодня звенел ярче, по-особенному. – Сладкого захотелось, а миксер сгорел. Дай на часок. Потом тортом угощу.

– Гостей ждешь? – глаза Эльвиры стали похожи на узкие щелочки, словно она пыталась разглядеть что-то тайное, запретное за веселым Асиным лицом.

– Никого не жду. Просто вспомнила, что давно ничего не пекла, а сегодня выходной. И дел у меня особых нет.

Эльвира, плавно переваливаясь на ходу, отправилась на кухню. Ася потянулась следом. Кухни в доме номер два на Гнездовой улице были просторные, с высокими потолками и вытянутыми окнами. Кухня Эльвиры, как и вся ее квартира, походила на магазин секонд-хенда. Шкафы, полки, столы, подоконник и даже пол – все в этой кухне плотно забили вещи, казалось-бы совершенно ненужные, бросовые, которым только в мусор. Как-бы не так! Эльвира каждой из них, даже самой бесполезной давала новую жизнь.

Длинные ряды голубых майонезных банок – для рассады, обрезанные коробки из-под сока – для того же, узлы пакетов, пакетиков, коробочек, баночек, упаковок. И над всей горой этого «добра», кропотливо накапливаемого Эльвирой, гордо высился разлапистый фикус с густо-зелеными, пыльными листьями. Фикус стоял на узком шкафу-пенале и, будто с усмешкой, взирал на горы «добра», которое Ася считала обычным мусором. Эльвира жила в двухкомнатной квартире и всю ее под потолок забила накопленными за долгую жизнь вещами. Она ничего не выбрасывала. Пережив кризисы, развод и безденежье, Эльвира Завидова хранила, берегла все, что может пригодиться в непредсказуемом течении ее тяжелой жизни.

– Смотри, какие чашки я нашла, – хвасталась она Асе. Толстый палец, перетянутый золотым кольцом, словно тугим поясом, указывал на грязноватые голубые чашки с золотым ободком. Чашки стояли в мойке и явно готовились принять пенный душ. – В соседнем доме старуха умерла. Наследники, не разбирая, все вещи выбросили на мусорку. Ну, я и выбрала себе, что получше.

Голос Эльвиры дрожал от волнения. Поиск и добыча «добра» всегда вызывали у нее сильные чувства. Ася подумала, что для Эльвиры оргазм – в ее находках, в удачных покупках с большими скидками, в сбереженных вещах и продуктах. Эльвира вела строгий учет каждого потраченного рубля и экономила на чем только можно. И с радостью принимала от соседей «подарки» – поношенную одежду или излишки продуктов.

– У миксера кнопка заедает. Жми осторожно, не сломай. А то новый купишь, – она вытащила из-под стола потрепанную, но бережно склеенную коробку и достала старый миксер. Ася с сомнением взглянула на «древний» агрегат – сдюжит ли?

– И кусок торт принеси. А лучше сделай два. Один себе, другой – мне. Я же знаю, что продукты у тебя вечно портятся, и ты их выбрасываешь, – упрекнула ее Эльвира.

Ася смутилась. Она постоянно забывала, что у нее в холодильнике и порой покупала лишнее. Хозяйка из нее была никудышная. И это ее совсем не расстраивало. Для кого готовить? Одна ведь живет. Она сказала «спасибо» и побежала к себе.

Эльвира осталась одна и решила вернуться к портьерам, но по дороге глянула в зеркало. И злобно нахмурилась. Дал ей черт такую натуру! Нет, чтобы, как Аська – стройная, рыжая, легкая. Или Венерка Неверова – горячая, фигуристая. Эльвира же была сто с гаком кило и невысокого роста. Походила на буханку хлеба. Вроде, ест, как котенок, а не худеет. Сколько раз на диетах сидела – не счесть. Кило сбросит, два наберет. Плюнула и стала есть без оглядки. Все равно никто не посмотрит.

Да ведь не всегда так выглядела. Эльвира тяжко вздохнула. В двадцать была хоть и невысокой, но стройной, ладной. Вот только красивой ее и тогда не считали. Глаза маленькие, сидят глубоко, зато нос крупный, уродливый, словно с чужого лица пришлепнули. «В тебе, Элька, что и есть хорошего – это грудь и ноги», – твердил ее муж Павлик. По пьяни. Трезвый молчал и лишь иногда поглядывал с усмешкой. Характером Эльвиру не обделили. Могла так отлаять – любой уши прижмет. Теперь, к шестидесяти пяти, грудь и ноги ушли – превратились в нечто расплывчатое и толстое, а крутой нрав остался. И от того нрава доставалось всем, кто попадал на острый, как скальпель, Эльвирин язык. Особенно она невзлюбила Аську и Венерку.

Венерка живой в руки не давалась – орала, хоть уши затыкай. Зато Аська вечно пыталась сгладить углы, быть доброй и приветливой. И это бесило Эльвиру еще сильнее. Радовало лишь одно. У Аськи тоже мужика не было. Когда Аська здесь поселилась, Эльвира об этом первым делом узнала. Даже на сердце потеплело. Хоть и моложе, и красивая, а такая же неприкаянная, обделенная женским счастьем.

И живет одна, и подруги не ходят, детей нет и работает в музыкальной школе. Музыкалка – прозвала ее Венеркина дочка, языкастая Николь. Ясно в кого девка уродилась – в мать, сучку похотливую. Правда, Эльвира, как не пыталась, не могла разузнать, гуляет ли девчонка с парнями. Та, наоборот, вечно дома пропадала – пинком не выгнать. Но все еще впереди. Вот стукнет в будущем году шестнадцать, а там посмотрим. Мать-то и дня не может прожить без мужика. И орет так, будто ее насилуют. Даже окна не закрывает – бесстыдница.

Задумавшись, Эльвира не заметила, как закончила с портьерами и перешла к уборке в зеркальном шкафу с посудой. Эта работа не любила суеты и спешки. Эльвира осторожно – на уронить, вынимала каждый предмет, тщательно вытирала бархатной тряпочкой, отставляла в сторону. Соседи не понимали ее тяги к вещам, втихую посмеивались над Эльвириным «собирательством». Глупые! Проживут столько же и осознают, что память человеческая кроется в вещах. С каждой чашкой, фарфоровой фигуркой, серебряным ложками, маминой эмалированной кастрюлькой с алыми маками – со всем многообразным скарбом, что притаился в Эльвирином доме, как в пещере Али-бабы, связаны воспоминания. Аська как-то сказала, что ее вещи – крестражи. Что это – Эльвира не знала и не могла оценить иронию молодой соседки. Но почувствовала, что это слово означает нечто важное, драгоценное.

Два часа Эльвира переставляла, обтирала, обмахивала сокровища зеркального шкафа, затем аккуратно, не спеша вытерла стеклянные полочки и зеркало и составила все обратно. Шкаф благодарно блеснул чистыми стеклами.

Когда закончила, скрипнула дверь, и в квартиру просочилась рыжая Аська.

– Эля, я торт испекла, обмазала шоколадной сгущенкой. Будем чай пить?

Эльвира глянула на часы – стрелки показывали три пополудни. Она вспомнила, что в хлопотах забыла пообедать, и жадно уставилась на округлый коричневый Аськин торт.

– Чай можно, – кивнула она. – Только у меня шиповник заварен. В том году собирала. Лучше всякого чая. Иммунитет повышает.

– Пусть будет шиповник, – согласилась Ася. Она знала экономную натуру Эльвиры и спорить не собиралась.

За чаем, после двух кусков торта (коржи плохо поднялись – неумеха Аська рано вынула из духовки) разговор перешел на соседей. Ася жила в этом доме недавно, соседей знала плохо. И в лице Эльвиры обнаружила неиссякаемый источник явных и секретных сведений об окружающих. Сначала речь зашла об усопшем соседе Рудольфе.

– Интересно, кто его так ненавидел, чтобы убить? – задумчиво спросила Ася, глядя на бордовую жижу в своей чашке. Кажется, Эльвира уже не впервые заварила этот шиповник.

– Разве без ненависти не убивают? – хмыкнула Эльвира. – Может, Рудольф денег кому одолжил.

– Ты хочешь сказать: задолжал, – перебила Ася.

– Девочка моя, Рудик, царствие ему небесное, в долг не брал, а давал под процент. Чего, думаешь, к нему подозрительный народ косяками шел? То-то же! Я как-то пожаловалась, что телевизор хочу новый, но денег жаль, так он тут же предложил взаймы.

– Вот оно что, – протянула Ася и для вида слегка пригубила невкусный напиток. Смерть Рудольфа ее интересовала мало – она его почти не знала. Ася хотела расспросить Эльвиру совсем о другом. Точнее, о другой. Начала издалека:

– Я ведь недавно здесь живу, и соседей еще плохо знаю. Зато ты, Эля, наверняка уже со всеми перезнакомилась.

– А то! – фыркнула Эльвира, отрезая себе еще один кусок торта. – Как облупленных знаю. Сколько лет бок о бок живем.

– Вот, к примеру, семья Неверовых с первого. Какие они? – фальшиво-равнодушный голос не сбил с толку бывалую сплетницу Эльвиру. Они прищурилась и внимательно глянула на Асю. Та с невозмутимым видом клевала торт – отщипывала по маленькому кусочку и долго мусолила во рту.

– Костя архитектором работает. Неплохо зарабатывает. Венерка раньше в той же конторе терлась, секретаршей. Но потом сбежала – видно, так себе удовольствие – под началом у муженька работать. Теперь в спортивном клубе ошивается. Дочку по-дурацки назвала – Николь! Что за имя для девки? И не татарское, и не русское. Мать с отцом то ругаются, то в постели. А девка хитрая выросла. За всеми подглядывает. Как-то у квартиры Рудольфа ее застала. В замочную скважину хотела подглядеть.

– Странно! Зачем ей это? – удивилась Ася.

– Кто знает? В такой семейке и умом тронуться недолго. Мать за молодую себя считает. Красится ярко и одевается, будто ей двадцать. А самой уже сорок – уж мне-то не знать. Я же в доме старшая. Все паспорта видела. А Костя во всем им потакает.

– А чего ты вдруг о них спрашиваешь?

Эльвира пристально уставилась на золотистое, в веснушках, Асино лицо. Смотрела – будто раздевала взглядом, желала проникнуть вглубь, туда, где роились Асины мысли и прятались самые жгучие тайны.

– Вид у нее всегда такой гордый, здоровается – едва головой кивнет, – отбрехалась Ася.

– А что ты хотела? – хмыкнула Эльвира. – Ее мать с детства растила, как принцессу. Единственная дочь. Вот и вырастила – мнит себя королевой красоты.

– Красота ничего не значит, Эля, – печально вздохнула Ася. Ее пальцы теребили потертую чашку с остатками бордового пойла из шиповника.

Эльвира доела последний кусок торта – как же он быстро закончился – и колко взглянула на Асю:

– Что бы ты понимала! Ты же красивая. Смотришь в зеркало и радуешься. Даже если больше радоваться нечему. А я каждое утро вижу в зеркале свое лицо. С крупным носом, маленькими глазками и толстыми щеками.

– Но я же не замужем, а у тебя был муж, и сын есть, – оправдалась Ася.

– Дело вовсе не в мужиках, – махнула рукой Эльвира. – Я себе не нравлюсь. Говорят, сытый голодного не понимает. Ты и Венерка никогда меня не поймете. Вот если бы ты хоть день прожила в моем теле – по-другому бы заговорила.

В открытое окно ворвался пронзительный визг колесных шин. Красная машина Венеры тронулась с места и выехала со двора.

– Куда это Венерка намылилась? На ночь глядя, – Эльвира даже приподнялась на стуле, пытаясь разглядеть, в какую сторону умчалась машина соседки.

Ася встрепенулась и вдруг засобиралась к себе. Бойко сунула худые ноги в шлепанцы и выбежала за дверь. Эльвира задумчиво посмотрела ей вслед. Странная какая эта Аська. Выспрашивала – вынюхивала про Неверовых, а потом сорвалась и убежала. Эльвира решила, что это неспроста и задалась целью разузнать об отношениях Аськи с Неверовыми как можно больше.

Глянув с тоской на пустое блюда из-под торта, она тяжело поднялась и отправилась мыть чашки. Чаю попили – можно ужин не готовить. А припасенные продукты и завтра пригодятся. Довольная очередной экономией, Эльвира пустила холодную воду – не расходовать электричество, и принялась, напевая, ополаскивать новые-старые чашки.

Глава пятая. Первихины

Григорий Палыч, депутат городской думы и по совместительству владелец торговой сети, бережно запер дверку своего холеного «БМВ» и вальяжно направился к дому. Солнце неистово грело дворовый асфальт, обволакивало плотного Григория Палыча душным жаром. Он чувствовал, как намокла тонкая рубашка, а по спине предательски заструился потный ручеек. Еще месяцок поработать – и в Турцию. Путевки уже купили, Юлька с утра до ночи шмотки примеряет. Скоро этот асфальт, и пыль, и мусор останутся позади, а перед глазами с утра до ночи будет пронзительно синее море, и запах соленых брызг и белые яхты, качающиеся на волнах. И Юлька, ласковая, податливая, горячая, неутомимая. При мысли о гладком, упругом теле жены, у Григория Палыча взыграла кровь. Молодая жена, как виагра. С ней будто десяток лет с плеч.

Григорий Палыч стукнул плотной дверью подъезда и облегченно вздохнул. Дом на Гнездовой старинный, с широкими лестницами, высокими потолками. Летом в доме прохладно, а зимой тепло. Эх, умели раньше строить, не то, что сейчас – он невольно покосился на дверь Костика Неверова – архитекторишки.

Ему долго не открывали, и Григорий Палыч уже полез в карман за ключами, как вдруг дверь распахнулась и перед ним предстала жена, завернутая в полотенце, с влажными светлыми волосами на плечах. Палыч шагнул в квартиру – хлопнул дверью и крепко обнял Юльку.

– Какая ты у меня душистая, сладкая, – шептал он, прижимаясь к жене. Одна рука разматывала полотенце, другая жадно тискала Юлькину попу.

– Гришка, не сейчас, отстань. У меня дела, – пыталась отстраниться Юлька.

– Какие дела? Муж домой пришел. Сначала секс, – он, наконец, сдернул полотенце, прижал Юльку к прохладной стене и крепко вдавил своим плотным телом.

Пока Григорий Палыч старательно пыхтел, овладевая Юлькой, ее лицо кривилось брезгливой гримасой. Секс с толстым Палычем давно потерял для Юльки всякий интерес, да и раньше-то не особо радовал. Она с ним из-за денег связалась, хотя и пыталась скрывать свою меркантильность за фальшивой страстью.

Когда Григорий Палыч отстранился, Юлька уже улыбалась.

– Заинька, тебе хорошо со мной? – его взгляд сыто обшаривал стройное Юлькино тело.

– Да, Гришенька, – Юлька быстро чмокнула мужа в щеку и бросилась в ванную.

Под душем она яростно терла разгоряченное тело скрабом и дрожала от нахлынувшего адреналина. Гришка на час раньше пришел. Еле успела от Сашки вернуться. Надо прекращать встречаться в этом долбаном доме. Не дай бог соседи заметят, как она выходит от Сашки, и донесут мужу. Эльвира только и рыщет, подглядывает в глазок. Своей-то жизни нет, вот и тешится чужими страстями.

Когда Юлька вышла из ванной, Гришка, уже переодетый в растянутые домашние треники и футболку с надписью «Депутат Григорий Первихин» тоскливо разглядывал внутренности холодильника.

– Что на ужин, зайка? – спросил он жену.

– Не успела приготовить. Давай роллы закажем, – отмахнулась Юлька. Она крутилась перед зеркалом – укладывала волосы феном.

– Чем целый день занималась? Обедаю на работе. Тебе всех дел – ужин приготовить. Трудно постараться для любимого мужа? – в голосе Григория Палыча слышался еле сдерживаемый гнев. После секса он любил хорошо поесть. А здесь на весь холодильник пара йогуртов да кусок сыра. Пельмени что ли из морозилки достать?

– Я на фитнесе была, – оправдывалась Юлька, – А потом Лильку Макову встретила – в кафе посидели. Мы два месяца не виделись. Они с мужем в Доминикане отдыхали. Ты же обещал меня туда свозить.

– На будущий год, если дела будут идти хорошо, – проворчал Григорий Палыч и достал из морозилки упаковку пельменей. – Свари-ка пельмешки, а я пока пиво открою – жарко.

Он вытащил две бутылки пива и неспешно отправился в гостиную – посмотреть футбол и скоротать время до ужина.

Юлька остервенело швырнула ледяную пачку в раковину и прикусила губу.

Григорий Палыч встретил Юльку в спортзале. Два года назад он вдруг решил сбросить вес и по совету друга отправился в самый большой и понтовый спортклуб города. В клубе долго и придирчиво выбирал тренажеры, опасаясь, что штангу не осилит, а на велотренажере будет смотреться неуклюжим кабаном. Вдруг его взгляд зацепил стройную девушку на беговой дорожке. Тонкая, юная, свежая, с торчащей под футболкой маленькой грудью. Григорий Палыч мигом забыл про тренажеры, уселся в кресло неподалеку и мысленно раздел красавицу. И остался доволен. Все части тела девушки были в самый раз для него. Грудки, чтоб умещались в ладонях, круглая попа и ноги, ровные, натянутые, как у молодой косули. Когда незнакомка закончила тренировку, он деловито подошел к ней и протянул свою визитку. Юлька окинула его равнодушным взглядом, потом глянула на визитку и тут же улыбнулась. Назавтра они вместе ужинали, а через месяц расписались в местном ЗАГСе и улетели на Мальдивы.

Поначалу Юлька не собиралась изменять Григорию Палычу. Из порядочности. Они ведь словно заключили негласный контракт: от него деньги, от нее – секс и за домом следить. Деньги муж исправно переводил Юльке на карту. В ответ она тешила самолюбие и удовлетворяла сексуальные желания Григория Палыча. Юльке только исполнилось двадцать три, до того замужем не была. Выучилась на страхового агента, но работать не собиралась. Ее вдохновлял пример старшей подруги – Лильки Маковой. Та очень выгодно устроилась с мужем из местных «олигархов». Денег немерено, покупай, что хочешь.

Григорий Палыч при своих деньгах все же был прижимист. Поначалу, еще обалдевший от Юлькиных красот, исправно подкидывал на карту пару сотен тысяч, а порой и больше – в удачный месяц. Машину купил – элегантный «мерседес». И дважды в год исправно возил на курорты. Юлька до замужества жила на скудные родительские деньги, и в браке с Григорием Палычем будто расцвела. И от денежного изобилия, и от безделья кайфовала и была счастлива. Поначалу. А потом начала изменять. Как ни посмотри – мужу сорок восемь. К тому же фигурой не вышел. А вокруг молодые, сильные тела, которые так и манят горячую Юльку.

Впервые изменила мужу в Турции, куда он повез ее справить годовщину свадьбы. Григорий Палыч так ошалел от халявного алкоголя, что в первый же вечер надрался в баре и еле добрался до широкой супружеской кровати. Юлька, раздосадованная ранним «уходом» мужа, вернулась в бар и не пожалела. Познакомилась с молодым и горячим турком и провела офигенную ночь в его тесной комнатушке под бодрый скрип узкой кровати. Наутро, помятая и насытившаяся любовью, вернулась к мужу, закинула длинную ногу на его бедро и крепко прижалась – будто всю ночь провела в супружеской постели.

Григорий Палыч даже не заподозрил. С утра привычно овладел Юлькой и ее картинные стоны принял за чистую монету. Григорий Палыч мнил себя молодцом – любовником и ни минуты не сомневался, что полностью удовлетворяет молодую жену.

С того дня Юлька исправно вечером подпаивала мужа, и все ночи проводила с безымянным любовником. Они даже не разговаривали – не до того было. К тому же Юлька говорила только на русском, который любвеобильный турок совсем не знал.

Две недели спустя молодые супруги вернулись домой, каждый довольный по-своему. Григорий Палыч хвастался друзьям-приятелям о преимуществах брака с молодой женой. Юлька же вошла во вкус и продолжала жить «на два фронта». За день успевала насытиться с любовником, а вечером терпеливо принимала неуклюжие ласки мужа.

Впрочем, был у Юльки помимо секса и другой интерес. Она жадно, с такой же неистовой страстью питалась сплетнями о чужих жизнях. Своя жизнь – что в ней интересного. Секс и шоппинг. А чужие с их страстями, разводами, трагедиями манили, завлекали Юлькину душу. Когда она знакомилась – тут же хотела узнать о человеке все. Где родился, на ком женат, сколько зарабатывает, с кем спит и где шоппится. И какие тайны за душой прячет.

В доме на Гнездовой Юлька знала все про всех. Даже грузная Эльвира не могла с ней тягаться. Где уж ей, старой ведьме? Эльвира с Юлькой сразу невзлюбили друг друга. Когда Григорий Палыч молодую жену привез, Эльвира, как привыкла, знакомиться пришла. Стаканы какие-то принесла, старые, ненужные. Григорий Палыч ей коньяка плеснул и давай нахваливать молодую жену. Юлька сидела на краю дивана и удивлялась, что это он перед бабкой заливается.

Эльвира же глаз с нее не спускала. Разглядела все: каждую родинку, шрам на руке – паром обожглась, засос на шее – след мужниной страсти, темные корни волос и прилипшую к груди блузку – Юлька терпеть не могла лифчики и упорно игнорировала этот предмет туалета. После, уже знакомые, они чинно, но холодно здоровались на лестнице, однако, не разговаривали. Да и о чем ей с этой старухой общаться? Она же в прошлом веке родилась.

А потом Юлька встретила Сашку Светова – соседа, и все закрутилось – завертелось. И тут, наконец, Эльвира вышла из тени. Вытащила наружу свою подлую, гадкую натуру. Как-то раз, уже после смерти Рудольфа – старого развратника (так и норовил притиснуться, когда встречались на лестнице) Юлька украдкой выскользнула из Сашкиной двери и в ужасе наткнулась на Эльвиру. Старуха торчала посреди лестничной площадки, руки в бока, и презрительно глядела на шкодливую Юльку. Дверь захлопнулась, и они остались один на один. Юлька попыталась отпереться:

– Ноут ему отнесла – починить.

Эльвира глядела осуждающе, как на преступницу.

– Муж-то знает про этот ремонт? – тихо, но подло спросила она пристыженную Юльку.

– Знает, конечно, – убедительно кивнула та.

– Что-то сомневаюсь, – ухмыльнулась старуха, шагнула на лестницу и скрылась с Юлькиных глаз.

С тех пор Юлька жутко боялась, как бы Эльвира не рассказала Григорию Палычу и даже какое-то время не бегала к Сашке. Надолго ее не хватило. Оба сидели дома. Сашка работал, Юлька бездельничала. И при мысли о его молодом, энергичном теле ее охватывала такая сильная дрожь, что терпеть не было сил. И Юлька изменяла, снова и снова.

Глава шестая. Саша Светов

– Антивирус обновил, печать настроил. Готово, Анастасия Николаевна, – Саша повернулся в кресле на колесиках и приветливо улыбнулся хозяйке.

– Сколько с меня? – смущенно спросила Ася. В руках у нее был кошелек.

– По-соседски бесплатно, – отмахнулся Саша, выпустил из руки мышь и резко встал. Он был на голову выше Аси и крепче в плечах. Удивительно, что зарабатывал парень настройкой и ремонтом компьютеров, из дома почти не выходил, а выглядел, как атлет.

– Не могу бесплатно, – мотнула она головой. – Может, хотя-бы кофе выпьете? Горячий, из турки.

– Кофе можно, – кивнул Саша и прошел за хозяйкой на кухню. Из жильцов дома на Гнездовой Ася въехала последней, и мебели у нее пока было не густо. В кухне вместо гарнитура лишь стол, мойка и плита. На подоконнике горбатилась микроволновка – Ася редко готовила, чаще разогревала. Зато кофе обожала. Варила его по правилам – с двумя пенками, в блестящей турке. И разливала в крошечные чашки с голубой росписью. Саша осторожно взял свою чашку двумя пальцами – фарфор казался таким хрупким, тонким – не сломать бы. За кофе разговорились.

– Вы же в музыкальной школе работаете? На чем играете? – спросил он, приглядываясь к Асе. Рыжие волосы сверкали, переливались в лучах вечернего солнца, серые глаза манили загадочной глубиной. Не старая, но и не девочка. Фигура стройная, даже чересчур.

– Фортепиано, – призналась Ася. Она тоже пристально разглядывала Сашу. Лет двадцати пяти или чуть старше, лицо свежее и кожа нежная, словно у мальчишки. Не сравнить с загорелым, твердым лицом Костика. И взгляд у Костика пристальный, тяжелый. А у Саши прозрачный и светлый. Будто, никакие горести и волнения его не касаются. Проходят мимо.

– Почему в доме нет инструмента? Обычно, когда играют, есть инструмент. У Рудольфа, например, гитара была. Семиструнная.

– Оставила у родителей, – махнула Ася. – В школе инструментов хватает, а дома я не играю. Разве что слушаю музыку.

– Да, я заметил, у вас хороший проигрыватель для винила, – кивнул Саша.

– Давай на «ты», – вдруг предложила Ася. – Ты же не собираешься ко мне в ученики?

– Ну, это вряд ли, – усмехнулся он, на щеке выдавилась милая ямочка. – Хотя, раньше мечтал освоить гитару. Даже просил Рудольфа меня научить.

– Научился?

– Не успел, – вздохнул Саша. – Убили его.

Оба резко замолчали. Саша смотрел в чашку, Ася в окно.

– Каждый раз, когда о нем говорят, мне неловко, – будто оправдывалась Ася. – Я же совсем его не знала, только имя. На лестнице здоровались, и все. А ты хорошо был знаком с Рудольфом?

– Друзьями не были. Но пару раз пиво пили на скамейке у подъезда. Да комп я ему настраивал.

– Странно как получилось, – задумчиво пробормотала Ася. – Я только в этот дом переехала, и его сразу убили. Будто специально.

– Должники его убили. Рудольф деньги одалживал под проценты. Кто-то не захотел возвращать, – предположил Саша.

– И Костя так думает, – невольно проговорилась Ася и тут же испуганно посмотрела на Сашу. – То есть, я слышала, как он кому-то об этом говорил.

Снова повисло неловкое молчание. Ася отчетливо слышала, как стучит ее сердце.

– Ну, я пойду, – сказал Саша. Она облегченно вздохнула.

Скрипнули шаги, потом дверь. И она осталась одна. Как нехорошо вышло! Вдруг, Саша заподозрит, что они с Костей? Она прижала ладони к горящим щекам. Сердце колотилось от стыда и страха.

Несколько дней Ася смущалась, встречая Сашу на лестнице. Ей казалось, он смотрит на нее с упреком, словно на преступницу – связалась с женатым Костей. От того Ася старалась при виде Саши пробегать как можно скорее. И прятала взгляд.

Сашка быстро забыл о сказанном Асей – сплетни его не интересовали. Ему было глубоко наплевать, кто с кем спит. Он ведь и сам не безгрешен – связался с замужней Юлькой. Как-то раз столкнулись в подъезде, взглянули в глаза друг другу – и понеслось. Юлька приходила после обеда и оставалась до вечера. Сашка не возражал. Он терпеть не мог наглого депутата – Юлькиного мужа, и даже слегка злорадствовал, когда спал с его женой. Первихин как-то отдал Сашке в ремонт ноутбук, а когда дело коснулось оплаты – долго ерепенился, что дорого. Не хотя расплатился, да потом долго не упускал случая пожаловаться соседям на Сашкину «жадность» и непомерные цены. Даже не поленился отыскать Сашкину рекламу в сети и написать гадкий отзыв.

Однажды после встречи с Юлькой Сашка отправился в магазин. И на лестнице встретил Первихина. Тот нагло растопырился посередине лестницы, Сашке пришлось вжаться в стену, чтобы не столкнуться с этим уродом. Первихин, проходя мимо, вдруг подозрительно втянул ноздрями, будто принюхиваясь. Уже на улице Сашка смекнул, что от футболки попахивало сладкими Юлькиными духами, и широко, мстительно улыбнулся.

– Бросай Первихина, живи со мной, – уговаривал он Юльку.

– У тебя денег не хватит, – фыркала та в ответ. – Мне придется работать. А работать, милый, я не хочу. Работающая женщина быстро старится и теряет свою женскую энергию.

– Где ты этой ерунды набралась?

– В сети, где же еще?

– А жить с этим жлобом, продавать себя нормально?

– Все так живут. Женщине нужны деньги. Иначе я превращусь в такую воблу, как Аська – без маникюра и одетую не пойми во что.

– А что с Асей не так?

Как он ни пытался, не смог убедить Юльку оставить Первихина. Они продолжали видеться тайком и чем дальше, тем гаже Сашка ощущал себя. Не из-за Первихина – ему было глубоко плевать на депутата. Из-за себя. Каждый раз собирался порвать с Юлькой. А потом видел ее, смотрел в ее наглые, зовущие глаза и сдавался. И не любил ведь ее. Но отказать не мог.

Глава седьмая. Следак Юрий Горев

«Кто из жильцов последним видел его живым? Над дверью подъезда установлена камера. Никто посторонний не заходил. Значит, ударил его кто-то из соседей. Логично?»

Юрий Горев шел с работы и прогонял в голове разные версии убийства Рудольфа. Дело-то не он вел – Жеке Громову отдали. Но все же убили-то в его, Горева, подъезде. Ни свидетелей, ни орудия убийства. Даже следов в квартире не нашли. Будто убийца по воздуху передвигался. Все чисто, аккуратно. Только вот убийцу-то Рудольф знал. Чужому бы дверь не открыл. Глазок у него в двери с увеличителем. К тому же старик наличку дома хранил. Не доверял банкам. Горев не знал, сколько у него было. Деньги эксперты тоже не нашли.

Весь месяц с момента гибели Рудольфа Горев перебирал в голове соседей. Думал, кто из них мог прикончить Рудольфа. И не мог найти ответ. Раз деньги пропали, значит, убили из-за них. Но в доме на Гнездовой неимущих не было. Разве что Эльвира. Горев представил грузную Эльвиру с въедливым взглядом. Как она пыталась выведать у Горева подробности смерти Рудольфа. Напирала, давила, а, когда поняла, что толку не будет, подключила хитрость. На что ей этот Рудольф сдался?

Вдруг, Горева словно по лбу щелкнуло – деньги! Больше всего на свете Эльвира любит сына. На втором месте идут деньги. У Рудольфа пропала большая сумма денег. Горев знал, что старик давал под проценты. Взамен просил расписку. Ни денег, ни расписок не нашли. Значит, кто-то после смерти обшарил квартиру. А что, если преступников было двое? Первый – убийца, второй – вор. Убийца скрывается с места преступления. Оставляет дверь квартиры открытой. Странно, что не закрыл – замок-то у Рудольфа был обычный, механический. Горев даже как-то подколол старика: мол, держишь в доме сокровища, а замок для любого вора – раз плюнуть. Рудольф в ответ хитро усмехнулся в седые усы. Он же всегда дома. В магазин выходит неподалеку, а больше никуда. Кто к нему влезет? К тому же на доме камера есть – записывает всех входящих-выходящих. Про камеру Горев знал. По его инициативе поставили. Записи с камеры следаки первым делом изъяли. Хранились они на компьютере Сашки, как самого в этом продвинутого. Ничего любопытного. Входят – выходят только жильцы дома. В окно не забраться – квартира Рудольфа на втором этаже. Остается дверь.

Горев вернулся к соседям, своим и Рудольфа, и плавно перешел к Сашке Светову. Двадцать восемь лет, живет один, работает дома, часто ходит в спортзал. Ездит на подержанной «мазде». Любовница Юлька Первихина бегает к нему днем, когда мужа нет. Думает, никто не знает, а уже весь подъезд в курсе. Кроме мужа. Горев, когда узнал, порывался депутату сказать про жену. Да плюнул. Гришку Первихина никто в доме не любил – заносчивый, наглый, да еще и жадный вдобавок. Когда деньги собирали – на стоянке асфальт подправить, Гришка ни копейки не дал. Хотя деньги у него есть. Владелец крупного магазина запчастей и автомойки. Машина за несколько лямов. Горев хмыкнул – самые богатые обычно самые скупые. Гришка не исключение.

Так что Юлька могла крутить с Сашкой, сколько угодно. Никто ее муженьку не скажет. Наоборот, посмеются за спиной, позлорадствуют. Так, мол, тебе и надо, жлобина.

Горев вспомнил Юльку и невольно улыбнулся. Красивая девка. Не зря депутат на нее слюну пустил и сразу женился. Она, понятное дело, на деньги клюнула. От того и с Сашкой крутит. Горев задумался о Юльке и вспомнил подслушанный обрывок телефонного разговора. Юлька стояла во дворе, пинала проколотое колесо своего «мерса» и шипела в трубку, что гадкий муж срезал ее месячное содержание. Могла ли она убить Рудольфа, чтобы заполучить деньги? Старый пень Юльке точно дверь открыл бы. Он на молодых заглядывался и порнуху в интернете смотрел. Это Горев от коллег узнал, которые компьютер жертвы забрали. Позвонила Юлька в дверь, отвлекла старика, тот повернулся спиной, она его – хвать молотком по голове. А потом деньги забрала. Вот только деньги-то в тайнике были. Не знаешь, с ходу не найдешь. У Рудольфа в гостиной громоздилась мебельная стенка. Старая, еще советского производства. Шкафы, как шкафы. Набитые массой ненужных вещей, которые покойник скопил за долгую жизнь. В одном из верхних шкафов хранились старые запчасти к радиоприемникам. Но задняя стенка открывалась, а за стенкой был маленький сейф. Вот в сейфе и замок было хороший, кодовый. Открыть непросто. Но сейф был открыт и пуст, когда следственная группа приехала. Значит, либо старик его открыл – зачем только? Либо вор, который знал код.

Юлька могла упросить старика дать ей взаймы, а когда тот открыл сейф, огреть его молотком. Значит, молоток заранее припасла. К тому же, у Юльки любовник. Может, они с Сашкой действовали сообща?

Горев добрался до дома и хмуро глянул на желтые, цыплячьи стены и красивые и узорчатые балконные решетки. Дом на Гнездовой выстроили в красивом месте – вокруг зеленые насаждения, неподалеку городской парк. Перед домом удобная автостоянка. Правда, детской площадки не было, но и детей-то малолетних в доме тоже не было. Разве что Николь, так ей уже пятнадцать. Выросла из качелей-каруселей. Дом еще хорош тем, что жильцов мало. Ребята, которые на убийство приехали, обрадовались – восемь квартир, легко допросить, мало подозреваемых. Долго радоваться не пришлось. На момент убийства алиби ни у кого из жильцов не было. Значит, хочешь – не хочешь, все они – подозреваемые.

Хлопнула старинная деревянная дверь, и на улицу вышла Анастасия Звонкина. Ася. Рыжие волосы полыхнули на солнце. Горев невольно напрягся. Когда Ася поселилась в их доме, сразу ему понравилась. Он давно в разводе, она не замужем. Вот и решил подкатить. Побрился, цветы купил и заявился к ней однажды вечером. Думал, посидят, пообщаются, глядишь, что-нибудь и сложится. Ася дверь открыла, но цветы не взяла. И ответила грубо: «Мне это неинтересно». Горев стоял на лестничной площадке с букетом в руках и чувствовал себя полным идиотом. А потом рассердился, выбросил букет в мусорку и с тех пор между ним и Асей будто черная кошка пробежала. Она, когда встретит, глядит на него с опаской, неприязненно. А он и вовсе старается на нее не смотреть. Вспоминает свое неудавшееся свидание. От обиды он даже Асю самой подозрительной считал. Все же они с Рудольфом жили стенка к стенке. Только Ася при нем всего две недели прожила. Маловато, чтобы узнать его, а потом убить.

Немного попыхтев от обиды, Горев вежливо поздоровался с Асей. Думал, она, как обычно, пробежит мимо – глаза в землю, но она, вдруг, остановилась рядом с ним и заговорила. От неожиданности он даже вздрогнул.

– Юрий Сергеевич, – голос Аси дрожал – от волнения ли? – Мне очень надо с вами поговорить. Происходит что-то странное и, если бы я верила в привидения, то решила бы, что в соседней квартире кто-то ходит.

Горев замер и пристально уставился на Асю. Она смотрела на него своими серыми, бездонными глазами. Загорелое лицо ярко усыпали золотистые веснушки. Губы нервно сжаты – боится, что он не захочет разговаривать после того, что было? Горев быстро ответил:

– Почему вы решили, что в квартире кто-то есть? – он старался говорить спокойно.

– Иногда днем я слышу звуки: хлопают дверки шкафов, скрипят половицы. Там ведь никого нет, правда?

– Никого, – кивнул Горев. – Ключи забрала следственная группа. Наследников у покойного не было. Никто там ходить не должен.

– Но ведь ходит, – будто упрекнула его Ася.

– Если вам не послышалось.

– Послышаться могло раз, от силы два. Но почти каждый день – это вряд ли. Я сейчас не работаю – у меня отпуск до конца августа – днем обычно дома. Телевизора у меня нет, а слух чуткий, музыкальный. Говорю вам, в квартиру кто-то приходит и рыщет там. Может, ищет что-то. Говорят, у покойного деньги были. Может, это вор?

– Деньги давно украли, нечего искать, – буркнул Горев. – Больше ничего ценного в квартире покойного не обнаружили. Допустим, кто-то туда ходит. Как он попадает внутрь? Где берет ключ?

– Вы же следователь, – с улыбкой упрекнула его Ася. – Расследуйте это дело и отыщите вора. Раз убийцу до сих пор не нашли, может, наш вор как-то с ним связан?

Она, вдруг, испуганно уставилась на Горева. Прижала узкую ладонь к губам.

– Что, если ходит убийца? – с ужасом прошептала Ася. – Я читала, они любят возвращаться на место преступления. Чтобы испытать те же эмоции. Получить кайф.

– В книгах про убийства ни слова правды, Анастасия Николаевна, – усмехнулся Горев. – На место убийства возвращаются маньяки. Обычный убийца, как наш, не вернется на место преступления. Зачем? Чтобы его поймали?

– Кто тогда, если не убийца и не вор? – облегченно вздохнула Ася. Видно, мысль об убийце, который бродит по соседству, не на шутку ее взволновала.

– Придется нам его выследить, – усмехнулся Горев.

– Нам? Вы имеете в виду, что мы оба будем выслеживать?

– Конечно, оба. Это же ваша квартира находится по соседству с местом преступления. Когда этот вор обычно выходит «на дело»?

– Днем, после обеда, но до того, как все жильцы возвращаются с работы.

– Я с завтрашнего дня в отпуске. Могу немного покараулить у вас. Вдруг, удастся его поймать.

Ася смутилась, веснушки на загорелом лице засияли еще ярче. Но отказать было неудобно. Сама же к нему обратилась. Горев ждал, пока она решится.

– Тогда приходите завтра в час. Я буду дома, – сказала она, отвернулась и быстро зашагала по улице. Длинная белая юбка развевалась на душном летнем ветру. Горев смотрел ей вслед, любовался рыжими волосами, собранными в длинный хвост и размышлял. Что это было? Она дала ему повод надеяться?

На другой день Горев ровно в час явился к Асе. Ее квартира располагалась на втором этаже. Заходишь в квадратную прихожую. Налево гостиная с балконом, направо спальня, дальше кухня. Посередине совмещенный санузел. Стена, которая сообщалась с Рудольфовой была как раз в спальне. Горев разглядывал обстановку Асиной квартиры пытливым взглядом опытного следака. Ремонт старый, но в квартире чисто. В прихожей темный линолеум, в спальне, куда его провела Ася, на полу ковролин, на стенах голубые обои в мелкий цветочек. Кровать застлана атласным покрывалом. Окно задернуто прозрачным тюлем. В углу небольшой столик с зеркалом. На столике флаконы, тюбики, стакан с кистями, карандашами. Все ясно: стол для наведения красоты. В ногах кровати узкий проход. Туда Ася поставила два табурета – чтобы сидеть и слушать, что творится у покойного Рудольфа.

– Может, чай или кофе? – шепотом спросила она. Будто там, за стенкой ее могли услышать.

– Нет, разве что после, – мотнул головой Горев.

Некоторое время сидели молча. Ася разглядывала что-то за окном, Горев делал вид, что смотрит на картину на стене, а сам поглядывал на Асю. Когда она его отшила, он все о ней разузнал. Сорок два. Разведена. Детей нет. После развода жила с пожилыми родителями. Потом как-то раздобыла деньги на эту квартиру. Горев знал, что работает Ася в музыкальной школе. С зарплаты на такое жилье не накопить. Пытался узнать о бывшем муже – ничего не вышло. Фамилию Ася не меняла. В родительском доме соседи про мужа ничего не знали. Горев зашел с другой стороны – через коллег по школе. Тоже неудача. Ася устроилась туда уже после развода. Будто бы раньше в областном центре работала. На областной центр у Горева выхода не было. Пришлось оставить расследование обстоятельств Асиного развода. В конце концов, разве имеет значение, почему она развелась с бывшим? Главное свободна и одинока.

В тишине они просидели час, не меньше. Ася чуть было не задремала, встала и принесла себе из гостиной книгу. «Письмо незнакомке». Автора Горев не знал. Сам он спать не собирался, привык к многочасовой слежке. Он слабо верил, что им удастся что-то услышать. Возможно, эти шаги и скрипы Асе почудились. Но все оказалось правдой.

Когда пошел уже третий час их бдения возле стены, Горев вдруг напрягся: ему показалось, что в замке лязгнул ключ. Ася вскинула брови: я же говорила. Он с ухмылкой кивнул. Оба приложили уши к стене. У Рудольфа отчетливо слышались шаги – скрипели старые половицы. Потом что-то стукнуло об пол, скрипнул шкаф. Горев осторожно встал и на цыпочках прошел к двери. Приложил палец к губам. Ася не удержалась и потянулась следом. Приоткрыла дверь – смазанные петли не пискнули. Они вышли на лестницу, Горев коснулся ручки соседней двери и вдруг резко распахнул саму дверь.

– Так вот кто у нас здесь шарит! – в его голосе не было угрозы. Возмущение. Ася протиснулась за ним и заглянула в квартиру. Посреди комнаты стояла Николь и смотрела на них расширенными от страха глазами. Ящики стенки были открыты, на диване разложены книги, бумаги, какие-то железки, в руках девочка держала потрепанную тетрадь.

– Я сюда нечаянно зашла, – дрожащим голосом оправдывалась Николь. – Шла мимо, дверь была открыта, я и вошла.

– А к кому шла? – мягко спросил Горев. – Вы же на первом живете?

– К ней! – Николь указала пальцем на Асю. – Хочу на пианино играть научиться.

Ася, прищурившись, глядела на девочку. Все это казалось ей нелепым, нереальным. Она же думала, здесь преступник. Оказалось, Костина дочь. Но зачем она сюда ходит? Горев думал так же.

– Давай без шуток, детка, – его голос резко изменился. Будто высох. А глаза буравчиками сверлили застывшую в страхе девочку. – Ты быстро говоришь, где взяла ключ и зачем ходила сюда, а я обещаю не докладывать твоим родителям о том, что нашел тебя в чужой квартире. На месте преступления.

– Но я ничего не сделала! – воскликнула Николь. – Если дверь открыта, разве нельзя войти?

– Можно, с разрешения хозяев. Но хозяин-то умер. А ключ от его квартиры на экспертизе. Повторяю вопрос: как ты попала в квартиру? Откуда ключ?

Николь попятилась к окну. Ася испуганно протянула руку – как бы не напугать девочку. Вдруг, решит выброситься из окна. Правда, здесь второй этаж. Но сломать руку или ногу – тоже ничего хорошего.

– Вы ничего не скажете моим родителям, – Николь вдруг хитро взглянула на Асю. – Правда, Анастасия Николаевна?

Ася удивленно глядела на девочку.

– Если скажете, я признаюсь матери, что вы спите с моим отцом.

Глаза Аси становились все шире и шире, казалось, еще немного – выскочат из орбит. Вот так ребенок! Горев резко повернулся и тоже уставился на Асю. Ничего не спросил. Ее виноватое лицо подтверждало, что девчонка права. Так вот почему она отказала ему!

Он глубоко вздохнул, решив, что подумает об этом после, и снова посмотрел на Николь.

– Значит, ты у нас – шантажист? – с усмешкой спросил он. – Николь, ты в курсе, что за шантаж грозит лишение свободы? Статья 163 Уголовного кодекса.

– Я – несовершеннолетняя, – осклабилась Николь. Ася заметила скобки на передних зубах девочки. И ей вдруг отчего-то сталь жаль Николь. – Вы ничего мне не сделаете. И за квартиру тоже.

Она уже преодолела страх и уверенно направилась к выходу. Указала пальцем на тумбу возле входной двери.

– Это ключ. Можете забрать себе. Мне он уже не нужен.

Открыла дверь и вышла.

– Вы же не скажете Венере, правда? – Ася умоляюще смотрела на Горева. Он негодующе хмыкнул:

– Я – не полиция нравов. За супружескую измену у нас не наказывают. Это на вашей и на его совести.

– Когда все началось, я только переехала и не знала, что он женат. А потом хотела бросить его. Не смогла.

Ася опустила голову. Рыжие волосы накрыли ее виноватое лицо.

– Это не мое дело, – буркнул Горев. – Разбирайтесь сами.

Он прошел к двери и обернулся.

– Ключ я забираю. Передам следователю, который ведет это дело. Девчонку с родителями придется вызвать на допрос. Сколько она здесь ошивается в этой квартире? Экспертам теперь придется заново все проверять.

– Может, и хорошо, что это был не убийца, – вздохнула Ася. Горев не скажет Венере. Николь явно дала понять, что пока будет молчать. Ася не знала, стоит ли рассказывать Косте о том, что случилось. Вдруг, он разгневается и отругает девочку?

– Ничего хорошего, – буркнул Горев, когда они вышли на лестницу, и он запер дверь. Ключ при этом осторожно держал за край через носовой платок. – Если бы здесь был преступник, дело сдвинулось бы, наконец, с мертвой точки, а так висяк висяком.

Поворчав о тяжести и бесперспективности подобных дел, он, не прощаясь, отправился по лестнице вниз, к себе домой.

Глава восьмая. Ромка Честер

– Роман Андреевич, вы мне деньги должны. Когда заплатите?

Эльвира с трудом выцепила соседа, чтобы получить свои законные за мытье лестницы. Все люди, как люди, исправно платили из месяца в месяц. Неверов даже сразу за год заплатил. Один Честеров в должниках. Каждый раз будто от сердца отрывает. Не допросишься.

– В понедельник, Эльвира Руслановна, – Ромка попытался обогнуть Эльвиру и проскочить к себе, но та даже с места не сдвинулась. Напирала, требовала.

– Для вас, может, шестьсот рублей – мелочь. А мне в магазин идти не с чем. Думаете, я от нечего делать грязь за вами убираю? – с каждой фразой голос Эльвиры становился все громче. Она тяжело дышала, как дракон, который вот-вот полыхнет огненным пламенем.

– Я все понимаю, Эльвира Руслановна, – тихо, вкрадчиво заговорил Ромка, чтобы остудить ярость старухи. – Просто денег нет. В понедельник зарплата, и я расплачусь. Богом клянусь!

– Каждый раз клянешься, а потом прячешься, дверь не открываешь. Думаешь, я не знаю, что ты все деньги на карты просаживаешь? Говорят, машину продал, чтобы расплатиться. Картежникам деньги нужны, а мне, значит, нет? Правильно! Зачем пожилой женщине деньги? Она и на подножном корме проживет. И одежда ей ни к чему. И за квартиру платить не надо.

– Да отдам я вам деньги! – взорвался Ромка. – Нет у меня сейчас. Дома жрать нечего. За квартиру должен. Не поверите, в кармане сотня.

Лязгнул замок, открылась дверь, на лестницу выскользнула сонная Венера Неверова. Шелковый халат с кружевами, волосы небрежно рассыпались по плечам, взгляд теплый, ленивый.

– Эльвира, вы опять шумите! Сколько можно? На часах десять утра.

– В это время уже все на ногах, Венерочка, – едко улыбнулась Эльвира. – Кто же виноват, что вы долго нежитесь в кровати. Дел никаких нет?

– Я в отпуске. Сколько хочу, столько и буду спать. Какое вам дело? Ночью жара стояла – не уснуть.

– Слышала я почему вы с мужем ночью не спали, – бросила в ответ Эльвира. Словесная дуэль уже давно вошла у обеих в привычку. Даже скучно становилось, если за день ни разу не пособачились на лестнице.

– Чем я с мужем занимаюсь, вас не касается, – пропела Венера и перевела взгляд на Ромку. Маленький, верткий, а глаза наглые-наглые. Уперся взглядом на ее грудь, разве не облизывается. Венера дернула ворот халата и колко глянула на наглеца. Тот в ответ развязно осклабился.

– О чем спор? – спросила она Эльвиру.

– Снова деньги не платит, – нажаловалась та Венере. Обмен колкостями состоялся, можно заключить временное перемирие – до завтра. – За три месяца должен. А у меня даже на молоко и хлеб денег нет. Пенсия через два дня.

Венера сердито поджала губы и бросилась в квартиру. Вышла с кошельком, открыла и протянула Эльвире тысячу:

– Возьмите. Отдадите, когда сможете.

Эльвира начала благодарить. Венера усмехнулась, зашла в квартиру и закрыла дверь.

Ромка улучил момент и скрылся в своей квартире. Эльвира посмотрела на зажатую в руке тысячу, и ее тонкие губы медленно расплылись в довольной улыбке. Венерка не жадная. Всегда выручит до пенсии. Хрен с этими ее ночными воплями. Пусть орет, как хочет. Не то, что этот хитрый сморчок – Эльвира злобно глянула на запертую дверь Ромки Честера и пошла к себе.

Роман Андреевич Честеров сидел перед ноутбуком и нервно листал объявления о работе. Второй месяц неудача за неудачей. Никогда раньше такого не было. На последней игре, вроде, все складывалось удачно: карты шли в руки, игроки подобрались – лучше некуда. Ярик Храмцов – лоховатый, слегка наивный. Женька Пестов – ни хрена в покере не смыслит, все на роже написано. Бурцов Геннадий Борисович – старикан играет «для души», особо не парясь о деньгах. И он, Ромка Честер – профессиональный игрок. Таких обыграть – раз моргнуть. У него и деньги были – остаток заначки. И началось все неплохо. А на тебе, перенервничал и слил всю игру. И теперь должен Юрке Кабану две сотни тысяч плюс процент. И на следующую игру идти не с чем. Квартира в залоге у банка. Машину давно продал. Мать больше ни копейки не даст, как ни проси. И Рудольф помер, чтоб его черти поджарили! У Рудольфа всегда можно было наличку перехватить, пусть даже под грабительский процент. Что для него, Ромки, проценты? Две игры – и все окупит с лихвой.

Раздобыть бы сотню тысяч и отыграться! Ромка закрыл сайт вакансий, тяжело вздохнул. Не до работы ему сейчас. На работе придется месяц за копейки вкалывать, а потом даже на игру не хватит. Нужно как-то иначе деньги раздобыть, другим способом. Ромка мысленно перебрал жильцов дома на Гнездовой и понял, что взаймы никто не даст. У всех уже брал, а потом неделями вернуть не мог. Что же делать? Из соседей только один ни разу не дал взаймы – Первихин, депутат. Денег немерено, а жадный, будто на одном дошираке сидит.

Зато его жена Юлька – Ромка улыбнулся, вспомнив смазливое Юлькино лицо и глаза, похотливые, манящие. Юлька – другое дело. Ромка знает о ней кое-что. И это стоит денег, хороших денег. Пару недель назад Ромка застал Юльку, когда она от Сашки выходила. Он тогда свой ноут относил посмотреть – что-то тормозить начал, и в дверях с Юлькой столкнулся. И вид у нее был – довольный, как у объевшейся кошки. По любому, они с Сашкой трахаются. Если аккуратно, по-тихому, к Юльке подойти и пригрозить Палычу рассказать – она заплатит. Весь дом знает, что Палыч на жену денег не жалеет. На «мерсе» раскатывает, шмотки дорогие носит. От хорошей идеи Ромка живо воспрял духом. Много, конечно, Юлька не даст, но полсотни можно стрясти. Такой мужик, как Палыч, за измену по головке не погладит. Выгонит пинком из дома в одних трусах.

Ромка захлопнул ноутбук и отправился на второй этаж к Первихиным. Юлька долго не открывала. Меж тем, он знал, что она дома – «мерс» красовался на стоянке. Ромка ждал минут десять и уже хотел вернуться к себе – может Юлька спит, как вдруг послышались легкие шаги, и дверь открылась.

– Чего тебе? – напряженный, сердитый взгляд Юльки не предвещал ничего хорошего.

Но Ромка был не из трусливых.

– Поговорить надо, – сказал он.

– Нефиг мне с тобой разговаривать, – брякнула Юлька и попыталась захлопнуть дверь. Ромка с неожиданной для такого хлюпика силой придержал дверь и танком попер в квартиру, чуть Юльку не толкнул.

– Чокнулся? Куда лезешь? – крикнула она, когда Ромка оказался в прихожей и аккуратно запер за собой дверь. Он знал о способности Эльвиры подглядывать и подслушивать и не хотел давать ей лишний повод для сплетен.

– Я же сказал: есть разговор. Может, в комнату пригласишь? – он кивнул в сторону распахнутых дверей в гостиную.

– Еще чего! – фыркнула Юлька. – Чтобы ты, стоит мне отвернуться, нас обокрал? Я же тебя знаю – картежник хренов.

– Зачем красть? – ехидно осклабился Ромка. Зубы у него были мелкие, но белые и ровные. – Ты сама мне все отдашь и еще спасибо скажешь, что я держу язык за зубами.

– Что ты несешь? – поморщилась Юлька. – Да я тебе ни копейки не дам. Нашел себе банк. Иди давай.

– А если я Палычу про Сашку расскажу? – тихо, вкрадчиво сказал Ромка. Юлька прищурила голубые глаза, усмехнулась:

– Что ты знаешь? Свечку держал? Говори что хочешь. Муж тебе не поверит.

– Хочешь, проверим? – Ромка достал из кармана сотовый, пролистал контакты, нашел Первихина. – Звонить мужу?

Юлька сердито вырвала у него телефон, зашипела:

– Только попробуй! Я тебя живьем в землю закопаю.

Ромка лишь рассмеялся – он победил.

– Гони пятьдесят тысяч за молчание.

– У меня нет. Могу дать пару тысяч, – пыталась отвертеться Юлька.

– Пятьдесят. Поедешь к банкомату и снимешь. Деньги мне нужны через час. Не заплатишь – звоню Палычу. Я его телефон наизусть помню.

У Юльки задрожали руки, она жалобно взглянула на Ромку:

– Дай мне хотя-бы неделю. Как я объясню Грише, что потратила пятьдесят тысяч и ничего не купила?

– Мне что за дело? Скажи, была в салоне красоты.

– Я только вчера там была, – скулила Юлька.

– Неужели не придумаешь, что соврать? Ни в жизнь не поверю. Впрочем, мне нет дела, что ты скажешь мужу. Если через час не заплатишь – знаешь, что тебя ждет.

Ромка рванул из Юлькиной руки свой телефон, открыл дверь и вышел на лестницу. И услышал, как за дверью громко разрыдалась Юлька. Жалости у него не было. Сама виновата. Изменяет богатому мужу – пусть платит за молчание. Он еще по-божески с нее запросил.

Через сорок минут Юлька принесла ему десять пятитысячных купюр. Сунула в руки, зыркнула злобным, змеиным взглядом и убежала. Ромка довольно, сыто улыбнулся. Сегодня он будет играть и выиграет. Смелым и дерзким везет. Удача будет на его стороне.

Часть вторая. Птенцы растут

Глава девятая

Ася Звонкина бежала на работу и задыхалась от счастья. Всю ночь шел дождь, теплый, ласковый, каким он редко бывает в сентябре, и теперь по асфальту хаотично рассыпались гладкие лужи-зеркала. Ася глядела на свое отражение в лужах и глупо улыбалась. Вдоль парковой аллеи чернели темные стволы старых лип, их пышные ветви закрывали прохожих от дождя и солнца. За липами раскинули кроны пахучие яблони, сплошь усыпанные сладкими красными плодами. Ася принюхивалась и замирала, наслаждаясь душным ароматом яблок. Высоко, там, где расступалась листва, виднелась тонка полоска грузного серого неба. По небу стремительно двигались крошечные черные точки – ласточки. Они с визгом носились туда-сюда, добывая пищу и оживляя томное и сонное утро.

Ася любила парк в его безлюдные утренние часы и часто выбирала именно эту дорогу. Ее не тянуло к людям, ей было хорошо с собой. И с Костей. Мысли о Косте зажигали счастливые искорки в ее глазах и невольно растягивали губы в блаженной улыбке.

Вчера Костя пообещал рассказать о них жене Венере. А после собрать вещи и переехать к Асе. Неопределенность, которая так долго мучила, терзала Асину душу, подходила к концу. И отныне их ждало лишь счастье, и любовь, и семья. Конечно, у них с Костей будет семья. Как же иначе? Они ведь любят друг друга.

Ася бежала по парку, ощущала запахи дождя и травы и дышала, дышала.

Музыкальная школа Новинска располагалась в старинном двухэтажном особняке с потертыми стенами, высоким крыльцом с лесенками на две стороны и тяжелой дверью с длинной ручкой. Каждый раз, когда дверь закрывали, она гулко хлопала, отрезая, словно острым ножом, густой уличный шум. Сегодня был первый день нового учебного года, и школа с утра полнилась собственными шумами и звуками. Неровными, сбивчивыми фортепианными гаммами и этюдами, рваными кусками сонат и инвенций, фальшивыми скрипичными нотами, которые раздражали чуткие музыкальные уши, густым раскатистым звуком баяна, нервным дребезжанием домры. В теплый день, когда открывали все окна, школа звучала, гремела, слышалась на весь квартал, словно была живой и многообразием звуков общалась с окружающими ее молчаливыми домами.

Ася бодро вбежала на крыльцо, потянула дверь за ручку с круглым набалдашником, скользнула внутрь и аккуратно – не стукнуть, прикрыла дверь.

– С новым учебным годом, Татьяна Викторовна. Погода сегодня замечательная, – улыбнулась она вахтеру. Вахтер отложила книгу и хмуро глянула на Асю.

– Что же замечательного в дожде и сырости, Анастасия Николаевна? – ехидно спросила она.

– Как же, Татьяна Викторовна! Свежесть, и сладкий воздух, будто напившийся влаги, и капли дождя на листве и цветах. Мир прекрасен!

И Ася радостно устремилась к своему классу. Ей вслед неприязненно глядела вахтер с книгой.

На первый урок к Асе пришла тоненькая двенадцатилетняя Олеся, старательная и послушная. Понукаемая строгой матерью, Олеся все лето занималась музыкой и выучила все, что задали в музыкальной школе.

Гаммы сменил этюд, потом добрались до крупной формы, и воздух рассыпался хрустальным звучанием сонатины Гайдна. Пальцы девочки летали над черно-белыми клавишами, наполняя пространство ясностью и чистотой. Ася сидела и счастливо вздыхала. Жизнь была ясна и чиста, как эта безмятежная музыка, которая мягко ложилась на Асин слух и услаждала душу.

После Олеси были другие ученики, и, когда день подошел к концу, Ася почувствовала легкую приятную усталость. Глянула в овальное зеркало на стене и внезапно ощутила тревогу. Лицо бледное, усталое. Вечером Костя придет. Нужно в магазин забежать и переодеться. Глаза подкрасить, как он любит. Ася схватила сумку и поспешила домой.

Все же с появлением Кости ее жизнь стала более хлопотной, словно она больше не принадлежала самой себе, а стремилась соответствовать ему, быть частью пары. С общими желаниями, привычками, мечтами. Костя любил смотреть телевизор. Ася купила и повесила на стене напротив кровати. Она часто обходилась без ужина – съест пару фруктов и шоколадку, выпьет чаю. Он любил хорошо поесть. И ей приходилось держать в холодильнике сыр, колбасу, соленую рыбу – для Костиных «перекусов». Он не одобрял, когда она утыкалась в книгу, и ей приходилось смотреть Костины футболы и новости и делать вид, что это интересно и здорово. Но Ася не противилась этим «Костиным» переменам. Счастье отодвинуло все ее собственное, личное на задний план, и заполнило общим, «семейным», любовным. В паре ведь так и должно быть, не правда ли?

Пару часов спустя, когда наряженная и подкрашенная Ася уже накрыла стол с легкой закуской, раздался осторожный стук в дверь. Костя всегда стучал еле слышно, костяшками пальцев. Асе приходилось вслушиваться, чтобы успеть впустить его.

Костя вошел и Асины руки привычно взлетели ему на плечи, губы потянулись за поцелуем. Костя всегда жадно отвечал на поцелуй – его губы впивались в Асины губы, она ощущала, как бьется его сердце, а руки мягко поглаживают ее спину, спускаются все ниже и ниже. Сегодня было не так. Она целовала, а он мягко, настойчиво отстранялся.

Асю пронзил страх. Она посмотрела в Костины глаза – он отвел взгляд.

– Ты ей не сказал, – с ужасом прошептала она. – Ты обещал, и снова ничего ей не сказал.

Костя виновато смотрел на нее.

– У Николь проблемы в школе – подралась с одноклассницами. Венера злится, нервничает. Не мог же я подлить масла в огонь и заявить: «Дорогая, я тебе изменяю»?

Последние слова прозвучали с едкой иронией. Ася вспыхнула:

– Мы четыре месяца встречаемся. Наверняка весь дом уже в курсе. Хочешь, чтобы Венера от других узнала?

– Ты же ей не скажешь? – нахмурился Костя.

Ася гневно тряхнула волосами.

– Знаешь, сколько раз я хотела это сделать? Для меня хуже нет, чем врать вот так, в лицо. Мы же соседи! К тому же Николь все знает.

– О Николь не беспокойся. Мы с ней поговорили, и я пообещал ей дорогой ноутбук. Она будет молчать.

– Купил согласие дочери? – горько усмехнулась Ася. – А согласие жены ты чем купишь? Думаешь, мне легко каждый вечер отпускать тебя к ней? Представлять, как ты ложишься с ней в одну постель, обнимаешь ее, вы занимаетесь любовью. Я с ума схожу!

– Малыш, ты же знаешь, что у меня с Венерой ничего нет. Мы не спим вместе. Я же люблю тебя. Сколько раз повторять?

Костя посмотрел на Асю. Ее взгляд в темной подводке манил, притягивал его. Рыжая ведьма! Соблазнила его, думать ни о чем не может, когда рядом с ней. Словно опоила, околдовала. Ася улыбнулась, он подхватил ее на руки и понес в спальню. Время, события, весь остальной мир перестали существовать. Остались только двое – он и она. Два жарких, сплетенных тела, две сросшиеся души, и любовь, и жизнь, и желание, яркое, неудержимое, будто это все, что осталось, и завтра ничего не будет. И надо вычерпать жизненную силу до дна, взлететь на вершину блаженства и броситься вниз в темную пучину яростной животной страсти…

Когда разомкнули объятия, на город опустилась ночь. Асины пальцы нежно гладили Костино тело, исследовали каждую его частицу, чувствовали, запоминали.

– Завтра ты скажешь ей? – шептала она, а ее глаза в черной обводке загадочно мерцали, околдовывали. Влажные рыжие волосы змеями тянулись по Костиной груди, оплетали, опутывали. Ася тянулась к Костиным губам и кончиком языка раздвигала их, впиваясь все глубже и глубже, будто хотела высосать до капли Костину силу, ничего не оставить на долю жены.

– Я не знаю, что со мной происходит, когда ты рядом, – шептал он, задыхаясь от ее ласк. Асины пальцы спускались все ниже и ниже, и он снова почувствовал острое желание и силу.

– Просто ты меня любишь, – говорила она, усаживаясь на него и впиваясь ладонями в его плечи, а ее жаркие бедра начинали движение, сперва плавное, медленное, а потом все быстрее и быстрее до тех пор, пока его тело, не в силах больше терпеть, взрывалось безумным фейерверком наслаждения. И он забывал обо всем. Оставалась лишь Ася и ее любовь. И он желал ее, снова и снова…

Костя ушел далеко за полночь. Ася осталась одна. Зажгла свечи, открыла шампанское и долго смотрела на дерганые рыжие огоньки, и загадывала желание. Ее тело все еще трепетало, горело от Костиной любви. Она хотела его и ничего не могла с этим поделать. И больше не пыталась. Костя предназначен ей судьбой. Они будут вместе. Несмотря ни на что.

Глава десятая

Костя проснулся под утро и поначалу не мог понять, где он, и кто рядом с ним: Венера или Ася. В комнате было темно и тихо. Так тихо, будто все звуки мира исчезли, и осталась лишь эта вязкая, растекшаяся тишина. Она набилась в уши и мешала ему понять, что происходит вокруг. Костя медленно вытянул руку и коснулся женского тела. Провел рукой по груди и ощутил приятную мягкость и пышность. Венера. Он гладил, ласкал ее, пока жена сквозь сон не застонала и не потянулась к нему. И Костя желал ее, и любил, и тишина ночи взрывалась жаркими, страстными Венериными стонами. И все было, как всегда, каждую ночь и каждый раз, и ничего не менялось…

– Откуда в тебе столько прыти? – шептала насытившаяся любовью Венера. – Весь вечер в спортзале, пришел потный, усталый.

Слова будто разбудили Костю от спячки. Он ощутил резкий укол совести. Молча оделся и пошел на кухню – курить. Распахнул окно – в лицо ударил свежий ветер. На улице брызгал мелкий дождь, желтые листья мокли в лужах. Костя курил и не понимал, что с ним. Он болен или сходит с ума? Когда он с Асей, ему кажется, что он любит ее и хочет только ее. А потом возвращается к Венере и снова желает ее. Разве можно одинаково сильно хотеть двух женщин? Венерка не знает про Асю. Зато Ася давит на него, требует, чтобы признался. А он не может. Как отказаться от Венериной красоты? От ее тела и запаха? Не слышать больше ее страстных, протяжных стонов, когда он овладевает ее телом? Не глядеть в эти пьянящие, развратные глаза?

Он думает о Венере и вдруг резко сбрасывает с себя душный морок и мысленно устремляется к Асе. Ее рыжие волосы крепкими путами оплетают его тело, колдовские глаза бросают в пучину обмана, тонкие, музыкальные пальцы крадутся по его телу, спускаясь все ниже и ниже.

Костя выбрасывает окурок в окно и закрывает раму. Потом долго стоит под прохладным душем, пытаясь охладить разгоряченную плоть и хоть ненадолго забыть о сексе.

***

– Константин Олегович, к вам посетитель, – бойкая, глазастая Полина заискивающе улыбнулась начальнику и указала на дверь.

Костя вошел к себе и удивленно уставился на клиента. Сосед Первихин зачем-то приперся к нему в офис. Узнал про Асю? Костя сердито сжал кулаки и собрался все отрицать.

– Неверов, я к тебе по делу, – слова Первихина охладили Костю, злость схлынула. Он прошел вперед и опустился в свое кресло. Первихин вальяжно развалился в клиентском кресле, обтянутым мягкой кожей. Кресло это Костя выбрал не просто так. Оно удобно обтекало тело, человеку не хотелось вставать, он продолжал разговор и порой добавлял все больше деталей к своему проекту.

– Какое у вас ко мне дело? – невежливо ответил Костя. Он не любил Первихина, считал его наглым и самоуверенным типом. И недалеким. Закончил какое-то ПТУ, чудом пробился наверх. А теперь на тебе – депутат городской думы.

– Что значит какое? – хмыкнул Первихин. – Дом хочу построить. Какие еще к тебе могут быть дела?

– Дом в смысле, чтобы жить там? – уточнил Костя.

– Нет, ля, чтобы выставки устраивать! – фыркнул Первихин. – Конечно, жить. В квартире летом духотища – кондер не спасает. И Юлька вечно стонет: отстань, и так жарко. Вот я и надумал дом построить. Деньги сейчас есть, нужно вложить, не то потратим. У Юльки что-то в последнее время запросы выросли. На красоту. Знал бы сколько это красота обходится – взял бы себе уродку. Шучу! Баба у меня что надо. Попка, как яблочко, и в койке – огонь. Для такой и дом выстроить не жалко.

Первихин сказал про койку, и Костя невольно почувствовал боль в паху. Ася, должно быть, сейчас на работе. Ее пальцы бегают по клавишам, взгляд задумчивый, мечтательный словно она не здесь, а далеко-далеко в волшебной стране. Он еле пришел в себя. Первихин озадаченно смотрел на него.

– Неверов, ты случаем не болен? Сейчас вирус какой-то ходит. Если заразный – топай домой и лечись.

– Да не болен я! – рявкнул он и спокойно ответил. – Так что насчет дома? Есть задумки или предложить тебе готовые проекты?

– Большой, на два этажа, с террасой, чтобы вечером пиво пить, а днем Юлька там загорать будет. Гараж на три машины. Баньку с бассейном. И крышу такую, знаешь, с башенками. И забор пять метров, чтобы соседи на Юльку не пялились.

– Ты уже выбрал участок, где строить будем?

– А то! Купил в Незабудках, на горке. Знаешь, какой оттуда вид на город – закачаешься. Там и построим.

– Там дорога не очень. Дожди пройдут, грязь будет.

– Какое тебе, на хрен, дело до моей дороги? Малюй свой проект и показывай, что получилось.

– Сто пятьдесят тысяч, – сухо сказал Костя.

– За что? – икнул Первихин.

– За проект. Полина сделает договор. Платить авансом.

– Ты еще ни хрена не сделал, а уже платить? – вспылил Первихин.

– А как же. Сначала деньги – потом проект.

Первихин выбрался из кресла и направился к двери, не переставая бурчать. У двери оглянулся и брякнул:

– Я позвоню.

И вышел. Костя вытер тыльной стороной ладони влажный лоб и уставился в окно. День только начался, он еще ничего не заработал, а будто поле картошки выкопал. Он встрепенулся: причем здесь картошка? Он же всю жизнь в городе живет, ни сада, ни огорода.

Он встал и прошел в приемную:

– Поля, сделай мне кофе и плесни туда коньяку.

– Тяжелый клиент, Константин Игоревич?

– Очень тяжелый, – вздохнул Костя.

В последнее время дела шли не очень. Закончилось лето, поутих строительный бум. Теперь до весны только на ремонтах можно заработать или проект – другой сделать на будущий год. Венерка злится – нынче отдыхать не ездили. Пришлось им с Николь у тещи в деревне комаров кормить. Костя соврал, что денег нет, а сам просто не хотел от Аси уезжать. Как-то быстро прикипел к ней, словно привороженный. Николь тоже равнодушно восприняла отказ от поездки. Ее мир – книги, комиксы, друзья в играх и чатах. Дочь не любила солнце и пляжи. Костя глотнул обжигающий кофе с коньяком и уставился в окно, где усталая яблоня трепала желтыми листьями. Мелкий, противный дождь барабанил в стекло. Унылое серое небо мрачно давило на город. Тоска. Костя не понимал, что с ним. Вроде все хорошо. Есть бизнес, семья, любовница, а сердце нет-нет да щемит какой-то неудовлетворенностью. Словно чего-то не хватает. Какого-то огонька, стержня, чтобы опереться и идти дальше. Костя допил кофе и решил на обед заехать к родителям. Уже неделю у них не был. Даже совестно.

Родители жили на Галактической улице. Когда-то, еще во времена Советского Союза, в Новинске построили целый микрорайон и всем улицам дали космические «имена». По одну сторону Галактической высились стройные свечки многоэтажек, по другую – грузно сидели пятиэтажки. Костя родился на этой улице, здесь же в школу ходил и в хоккейный кружок, а по вечерам носился с пацанами по длинным рядам гаражных крыш, тайком от родителей курил первые сигареты и пил купленную вскладчину водку. Те дворовые пацаны выросли, разметало всех по необъятным просторам родной страны. Из всей компании в Новинске один Костя остался. Первое время после школы еще созванивались, а потом как отрезало – новая жизнь, семьи, работа, затянуло, засосало, вырвало с корнем. И счастливые детские годы постепенно таяли, растворялись в памяти, расходились кругами по воде, оставляя в душе лишь тоску, что все кончилось и никогда больше не повторится.

Костя поднялся на старом, скрипучем лифте на четвертый этаж, прошел узким коридором и осторожно постучал в дверь. Там, за дверью, негромко скрипнул паркет, что-то хлопнуло, зашуршали тапки, и, наконец, ему открыли.

– Костенька, сыночек! – мама прижалась к Костиной груди, подняла на него счастливые глаза. Она видела все хуже и хуже, но упорно отказывалась носить очки. Перестала читать книги с мелким шрифтом и смотреть телевизор. Костя заглянул в мамины глаза, голубые, как у него и почувствовал, как отступает тревога, а в груди разливается родное тепло.

– Сын, какими судьбами? – стройный, подтянутый отец протянул руку. Костя тепло пожал ее.

– Решил заехать навестить вас. Давно не было, – он стыдливо вздохнул.

– Почему не предупредил? Я бы пирог испекла. С картошкой и мясом, твой любимый. Сыночек, проходи, у нас с отцом на обед борщ и гуляш с пюре. Ты, верно, голодный?

Нет ничего вкуснее еды с маминого стола. Сколько Костя объездил стран, в каких только ресторанах не побывал, лучше его мамы никто не готовил. Ее пироги – самые пышные, с тонкой корочкой и сочной начинкой. А какие она пекла блины! Тонкие, кружевные, поджаристые. А торт «Наполеон», в котором непременно должно быть двенадцать коржей, густо пропитанных заварным кремом. Нигде Костя не ел таких ароматных, хрустящих соленых грибов и варенья из земляники, аромат которой сводил с ума.

Ангелина Викторовна с улыбкой наблюдала, как сын уплетает уже вторую тарелку борща и жадно глядит на гуляш с густой подливой на пышном облаке картофельного пюре. Костик всегда любил поесть, а в последнее время так похудел. Неужели Венера его не кормит? Сейчас модно заказывать готовую еду, вредную и безвкусную. Так и здоровье испортить недолго. А Ника что кушает? Ребенок такой худенький.

– Костя, может, я буду приезжать к вам, пока Венера на работе, готовить обед? – беспокоилась мать.

– Мама, ну, что ты! Венерка готовит.

– Она же целыми днями работает. Когда ей нормально готовить. Ника приходит из школы и сидит голодная. Деточка так похудела. И ты, Костя, плохо выглядишь. Ты здоров?

– Здоров, мама, – с набитым ртом ответил Костя. Он придвинул к себе тарелку со вторым блюдом и сосредоточенно начал жевать.

– Тебе бы спортом заняться, сынок, – на кухню вошел отец. В спортивном костюме, в руках лыжные палки. Костя подарил отцу роликовые лыжи и Олег Степанович теперь каждый день наматывал круги на стадионе. – Спорт дает здоровье и улучшает настроение. На собственном опыте убедился.

– Некогда, папа, – ответил Костя и подтянул чашку домашнего компота из сухофруктов. – На фирме проблемы. Не знаю, где раздобыть новые заказы.

– Ты же участвовал в тендере на ремонт детского сада, – напомнил отец.

– Да, но еще неизвестно, кого выберут: меня или Славку Елохина. У него цены ниже.

– Он же из дерьмовых материалов делает. Весь город знает, – возмутился отец.

– Зато у него сестра замглавы, – хмуро ответил Костя. – Он у меня уже несколько контрактов перехватил.

– Рано или поздно поймут, что лучше переплатить за качество, чем потом огрехи Елохина исправлять, – заключил отец, подхватил лыжи и палки и отправился на стадион.

– А теперь, Костя, скажи мне, что у тебя происходит. Я же вижу, что-то тебя тревожит, мучает.

Ангелина Викторовна села напротив, облокотилась о столешницу и с любовью глядела на сына.

– Запутался я, мама, – вздохнул Костя. – Изменил Венерке.

– Да ты что! – возмутилась мать. – Вы же столько лет вместе. У вас дочь.

– Знаю я, мама, все прекрасно знаю. Но не могу иначе. Полюбил Асю.

– Будешь разводиться? – спросила мать. Ее глаза с болью глядели на сына. – А как же Ника? Венера в суд подаст. Будешь с дочерью только по выходным встречаться.

– Что ты, мама? Я не хочу разводиться. Понимаешь, я и Венерку еще люблю. Знаю, что это неправильно, так не бывает. Но у меня так. Пока я с Асей – думаю, что лишь она одна на свете, никого больше не хочу. Возвращаюсь к жене – и понимаю, что ее тоже люблю. Со мной что-то неладно?

Ангелина Викторовна встала, подошла к Косте и прижала его голову к себе, погладила по волосам, вздохнула – у Кости на макушке уже вырисовывалась лысинка. Она наклонилась и поцеловала это место. Как быстро вырос ее мальчик. Уже сорок. Вроде, недавно она водила его в детский сад, лечила простуды и заставляла по вечерам пить теплое молоко. Нике уже пятнадцать. Девочка скоро школу окончит.

– Все хорошо, сынок. Ты разберешься. Если любишь Венеру, расстанься с той женщиной поскорее. Жена-то еще не знает?

– Нет, слава богу!

–Тогда не все еще потеряно. Расстанься с Асей и живи с Венерой.

– Мама, я должен рассказать Венере об Асе, а я не могу. Приходится врать.

– Не рассказывай, не надо. Венера – женщина гордая, она тебя не простит. Расскажешь – будет страдать, мучиться. Со своей души камень снимешь – на нее положишь. Измену нелегко забыть, сынок.

Костя вышел от мамы спокойный, умиротворенный. Родительский дом чудесным образом лечил его душу, избавлял от сомнений, страхов, дарил уверенность и силу.

Вечером, когда Костя возвращался домой, он заметил на скамейке возле подъезда мужскую фигуру в серой куртке и джинсах, с зажженной сигаретой в руке. Юрка Горев.

– Хочешь покурить? – Горев протянул Косте пачку «ЛМ».

– У меня свои, – Костя вынул из кармана «Честер», выбил сигарету, чиркнул зажигалкой, затянулся. – Воздухом дышишь?

– Неохота домой идти. Кто меня там ждет? Стены пустые? Сижу вот, думаю.

К вечеру небо прояснилось, и мягкое солнце лизнуло пятна луж, и мокрую траву, и желтые листья деревьев. И настроение у Кости улучшилось. Он уже решил, как поступит, сделал выбор, и от этой определенности чувствовал себя спокойно и уверенно.

– О чем думаешь, товарищ следователь? – спросил Костя и сел на скамейку рядом с Горевым.

– Да все о Рудольфе, будь он неладен, – сплюнул Горев. – Дело отправили в архив к остальным висякам, а мне все неймется. Будто он другом мне был или кем-то родным.

– И, правда, почему смерть Рудольфа так тебя зацепила? – спросил Костя и выдохнул серый дым, который тут же растворился в осенней прохладе.

– Понимаешь, Костик, мне его смерть покоя не дает. От того, что убили-то его явно не сгоряча, случайно. Подготовился наш убийца. В нашем доме сложно укрыться – Эльвира вечно на лестнице торчит, Сашка целыми днями дома. Опять же Юлька Первихина. Но как-то убийце удалось невидимкой проникнуть к Рудольфу и так же выбраться. И никто ничего не заметил. Я же всех опросил.

– Что даже Эльвира не видела? – усмехнулся Костя. Он выбросил окурок в урну и закурил новую сигарету. – Ни за что не поверю, что старая ведьма не знала, кто ходит к Рудольфу.

– И я не верю. Но расколоть ее не сумел, – хмыкнул Горев. – Уперлась, что ничего не видела. Слушай, друг, поговори с Венеркой, может, она к Эльвире подкатит. Эльвира в нашем доме из баб только ее уважает да еще новенькую Асю.

Сказал и насупился. Костя подозрительно глянул – что это с ним? Прознал, что они с Аськой встречаются? Сторонник крепких семейных уз? Да быть того не может. Он знал, что Горев давно развелся.

– Я поговорю с женой насчет Эльвиры. Но сильно не рассчитывай, что Эльвира ей в чем-то признается. Лучше расспроси Сашку. Он – парень простой, если что видел – упираться не станет.

– Сашка, по его словам, в наушниках был, не то, что не видел, даже ничего не слышал. Никчемный свидетель.

– Тогда не знаю, – пожал плечами Костя. – У Рудольфа же еще деньги украли. А у нас только Ромка Честер за деньги мать родную продаст. Если искать пропажу – скорее на него подумаешь.

– У Ромки вроде как алиби есть. Он игроку одному задолжал. Долг в его автомастерской отрабатывал. Целый день под машиной пролежал.

– А друг этот не мог соврать?

– Зачем ему? Честеров не такой человек, чтобы из-за него проблемы себе нажить.

Горев как-то странно взглянул на Костю и вдруг спросил:

– Слушай, ты бы поговорил с дочерью.

– Что случилось с Николь? – всполошился Костя и едва не вскочил на ноги. Горев усадил его обратно:

– Месяц назад я застал ее в квартире Рудольфа. И у нее был ключ. Думаю, Николь не впервые была в этой квартире.

– Моя дочь – не воровка, – взвился Костя.

– Постой, сбавь обороты. Я не обвиняю девочку в воровстве. Ключ она, скорее всего, нашла. Подростки любопытные. Может, она просто хотела посмотреть, как жил Рудольф. Тем более, что его убили. Эдакая черная романтика. Я вот о чем. Ты целыми днями на работе, Венера тоже, девочка одна дома. Вот и лезут в голову неподходящие мысли и идеи. Может, в секцию ее отдашь или на балет? Куда там обычно девчонки ходят?

Костя нахмурился.

– Николь выпросила у меня дорогущий ноутбук. Сказала, что видела, как я выходил от Аси. Она же еще ребенок, а вела себя, как настоящий вымогатель. Шантажировала меня. Я, конечно, купил ей ноутбук. Не из-за угроз. Просто девочка на самом деле одинока. Подруг нет, в школе с одноклассниками не ладит. Если ей для счастья нужен компьютер – почему бы и нет.

– А тебя не смутили методы, которыми она получила то, что ей нужно? Все же шантаж – это скорее для преступников, а не для детей. Тем более, ты повелся на ее угрозы, и она поняла, что может получить, что угодно, если будет прибегать к подобным способам. Вдруг, через год она попросит машину? Купишь ей?

– Я понимаю, что Николь вела себя некрасиво. Но и я хорош – изменил жене. С кого ей пример брать? Я первый должен объясниться с Венерой и показать Николь, что любую ошибку можно исправить. И я собираюсь сделать это.

– Уйдешь от Венеры к Асе? – строго спросил Горев.

Костя отвернулся, встал и медленно направился к дому. Теперь, когда решающий разговор был все ближе и ближе, ему вновь стало страшно. Как отнесется Венера к его признанию? Сможет его простить? И главное, чего боялся Костя – он не знал, с кем ему лучше. С женой или с любовницей.

Глава одиннадцатая

Венера с утра чувствовала себя паршивее некуда. С приходом месячных у нее дико болел живот, раздувалась талия, и, что хуже всего – обострялись эмоции. За день она успела поругаться с начальником, сцепиться с бабами в бухгалтерии – из-за какой-то ерунды, домой вернулась на взводе и отругала Николь за грязную посуду в мойке.

Дочь, как всегда, обиделась и с видом оскорбленной принцессы закрылась в комнате. Венера достала из бара бутылку вина, открыла и налила себе полный бокал. Только решила сесть на диван – отдохнуть и выпить, как раздался звонок в дверь. Кого еще нелегкая принесла? Она поставила бокал на столик и пошла открывать.

За дверью стояла Ася Звонкина, училка из музыкальной школы. Венера поморщилась – не в том она настроении, чтобы мило беседовать с соседями. Она молча смотрела на Звонкину, ожидая пока та, наконец, откроет рот и скажет, что ей нужно. И, наконец, услышала невнятное:

– Мне срочно нужно с вами поговорить.

– Я плохо себя чувствую. Может, в другой раз? – попыталась отбиться Венера. Она понятия не имела, что нужно Звонкиной, и ей было на этой наплевать.

– Нет, это срочно, – Звонкина вдруг отодвинула Венеру и прошла в квартиру.

– Что это значит? Чего вы лезете? – вспылила Венера. Она не закрывала дверь, ожидая пока незваная гостья уйдет.

– Я бы никогда к вам не пришла, – тихим, дрожащим голосом начала Звонкина. – Но он обещал, что поговорит с вами да все не может решится. А я больше так не могу

Она говорила, но старалась не глядеть на Венеру, отводила взгляд. А потом вдруг замолчала и пристально уставилась на нее. Венера скривилась от возмущения и боли и не сдержалась, нагрубила:

– Да какое мне дело, что вы там не можете? Я же говорю: мне не до разговоров. Я устала и плохо себя чувствую.

– Венера, я должна сказать, что мы с Костей, вашим мужем… У нас роман. Уже давно.

– Чего? – не поняла Венера. Она чокнутая? – Что вы несете? Какой роман?

– У меня с вашим мужем.

– Вы в своем уме? Да на кой ляд вы сдались моему мужу?

– Мы любим друг друга.

Венера сжала пальцами переносицу и поморгала – вдобавок и голова разболелась. Пропади все пропадом. Поболеть спокойно не дадут!

– Убирайся, – она резко перешла на ты. – Уходи из моего дома. И попробуй только соседям рассказать эту хрень – я тебя на весь город ославлю.

– Так вы не верите? – искренне удивилась Звонкина. – Не может быть! Он же каждый вечер у меня.

Венера тяжело вздохнула – осточертела ей эта Звонкина. Она схватила ее за плечо и принялась выталкивать из квартиры.

– Да погодите вы. Вы же должны знать правду. Я больше не могу лгать. Постойте, что вы делаете?

Звонкина изо всех сил упиралась, не желая уходить.

– Почему вы верите своему мужу и не верите мне? – говорила Звонкина. Она дергалась, пытаясь освободиться от Венериной хватки. Пальцы Венеры с длинными, острыми ногтями крепко держали ее плечо.

– Мама, что случилось?

Обе женщины резко обернулись на крик. В дверях своей комнаты стояла Николь и с жадным интересом глядела на схватку соперниц.

– Ника, иди к себе в комнату. Тебя это не касается, – ответила мать.

– Как это не касается? – хмыкнула Николь. – Очень даже касается.

Она с усмешкой посмотрела на взъерошенную Асю:

– Значит, Анастасия Николаевна, вы набрались смелости и решили все рассказать?

– Николь, быстро к себе! – Венера жестко глянула на дочь и указала пальцем на ее комнату.

Николь будто не услышала мать – прислонилась к стене, поставила худую руку на бок и едко улыбнулась:

– Вы обе смешные. Если отец изменяет вам обеим, значит, ни одну из вас не любит. Вы должны объединиться и отомстить ему.

– Что-о-о? – обе разом посмотрели на Николь.

Она торжествующе оглядела соперниц:

– Вечера отец проводит у Анастасии Николаевны. А ночи дома с мамой. Две женщины – это круто. И как это ты, мамочка, не заподозрила, где он шляется каждый вечер? А вы, Анастасия Николаевна? С чего вдруг решили объясниться с мамой? Поверили, что он бросит нас и уйдет к вам?

Венера и Ася молча переглянулись. Венера очнулась первой:

– Николь, немедленно к себе в комнату. И чтоб я тебя сегодня больше не видела и не слышала.

Николь обиженно надулась, ушла к себе и закрыла дверь. Ася подумала, что девочка все равно будет подслушивать.

– Иди сюда, – Венера схватила ее за руку и потащила в гостиную. Ася едва успела прикрыть входную дверь и сбросить туфли.

– Садись и рассказывай, что у тебя с моим мужем. И попробуй только соврать. Я сегодня злая – быстро твои рыжие лохмы вырву.

Ася присела на край полосатого дивана и огляделась. В квартире Неверовых было три комнаты, две больших и одна поменьше. В гостиной, куда ее провела Венера, стоял длинный, во всю стену диван с мягкими подушками. Напротив висела широкая черная панель телевизора. Под ним узкая тумба, по бокам книжные полки. Блестящие плитки пола отражались в пленочном потолке с вкраплениями светильников. Асе комната показалась холодной и безликой. Гладкий, без ковра, пол холодил ее ноги в тонких колготках, диван казался слишком мягким, неудобным. Она прищурилась, пытаясь разглядеть книги на полках, но свет был неяркий, и она ничего не увидела. Венера протянула ей бокал красного вина, и Ася взяла, хотя вино не любила.