Последний Хольсунг

Глава 1. Старый рецепт селитры

Всем любителям кошек

(Это не про кошек)

* * *

Если б кто знал, как я люблю тихие спокойные вечера у камина! Может быть, если бы я смог поведать об этом людям, то есть, донести саму идею, они перестали бы мешать мне наслаждаться уютом моей гостиной, когда мне этого хочется. Нет, не буду утверждать, что такое происходит каждый день, но, увы, не каждый день я могу себе позволить то, что собирался сделать в тот раз. А собирался я всего-навсего посидеть в компании со своей любимой трубкой и графином вишнёвой настойки, любуясь языками пламени, пляшущими за каминной решёткой, и, не торопясь, разбирать средневековый алхимический трактат, повествующий о свойствах селитры.

Сколько в нём было ошибок и нелепостей! Сколько предрассудков, суеверий и совершенно необоснованных выводов. Но вот чем он был примечателен и ценен, так это потрясающей наблюдательностью и усидчивостью написавшего его безвестного исследователя. Впрочем, он не был безымянным. На титульном листе стояло – «Доктор Иероним Мангус». Кто он был? На этот вопрос врядли когда-нибудь будет найден ответ. Но, несмотря на то, что этот учёный был человеком Средневековья до мозга костей, рациональные суждения были ему не чужды. Так, например, он опровергал мнение о том, что лучшая селитра получается из мочи сильно пьющего епископа, но правильно замечал, что для этого дела больше подходит мужская моча, нежели женская, особенно после употребления пива, а детская практически бесполезна.

Итак, я отпустил всю прислугу, кроме дворецкого, который много лет жил со мной под одной крышей. Но и его я отправил отдыхать, а сам поместился в своё любимое кресло с фолиантом на коленях, трубкой в руке и графином на столике. И тут в мою дверь постучали.

Я поздно ложусь, и то, что я называю вечером, другие именуют глубокой ночью, а потому появление каких-либо визитёров в такой час, это само по себе нечто из ряда вон выходящее. А если принять во внимание, что мой дом стоит на отшибе, в глухом уединённом месте, куда и днём-то без проводника непросто добраться, а ночью по неосвещённой дороге, петляющей между скал это и вовсе немыслимо. Прибавим здесь непроходимые заросли кустов, куда легко зайти, а вот выбраться почти невозможно, и знаменитый бурелом, оставшийся после урагана, уничтожившего леса графства. Кроме того, на пути у возможных визитёров будут два кладбища, которые нужно правильно обходить, иначе… Но об этом потом.

Короче, если кто и решится нанести мне визит в такое время, то это либо доктор Кац со своим помощником, либо… Я уже решил, что об этом потом.

Убедившись, что этот тихий, но настойчивый стук не разбудил дворецкого, я решил не беспокоить старика, и пошёл открывать сам.

То, что это Кац, а не кто-либо из нежити, можно было понять именно по стуку, но всё же шансов ошибиться было 50 на 50, а потому я проверил на месте ли мой кинжал с клинком, разделённым вдоль – наполовину серебряным, наполовину стальным, и на всякий случай взял в руки палку, с которой обычно гулял по окрестностям. Не успел я спросить – «Кто там?», как из-за двери послышался торопливый шёпот моего старого знакомого:

– Ваше сиятельство! Умоляю, откройте! Вопрос жизни и смерти!

Вообще-то доктор Кац по другим вопросам не приходит, и, к сожалению никогда не преувеличивает. Поэтому я тут же нажал на рычаг, и засов, способный выдержать удар тарана, бесшумно отъехал в сторону. У меня есть система зеркал, которая как на ладони показывает стоящего перед дверью, но сейчас в темноте это было бесполезно. Давно хотел повесить над дверью фонарь, но на его свет обязательно слетелось бы множество всяких тварей, которых я вовсе не желаю видеть у себя в гостях. Кроме того, многие из таких нежелательных визитёров не отражаются в зеркале, а значит, я их просто не увижу, как с фонарём, так и без него.

Дверь открылась, и в слабом свете единственной свечи, которую я захватил с собой, предстал передо мной мой друг и семейный эскулап, низенький толстенький человечек в котелке, нелепом клетчатом пальто и с тросточкой. За ним высилась громада, состоящая, как я знал из одних мускулов и совершенно лишённая нервов (но не ума!), его помощник, от которого печально известный Франкенштейн драпанул бы без оглядки. Одет этот тип был, без преувеличений, романтично – широкополая чёрная шляпа, длинный, опять же таки чёрный плащ из-под которого выглядывали сапоги с пряжками, и снова длинный белый шарф, многократно обёрнутый вокруг шеи.

Я как-то сказал ему, что это может быть опасно – задушат в драке, но он только усмехнулся и поскрёб плохо выбритый подбородок пятернёй размером с лопату. Сейчас он держал в руках какой-то большой свёрток.

Я поднял руку с подсвечником и увидел, что снизу из этого свёртка торчат две ноги небольшого размера, в белых чулках и изящных красных башмачках с золотыми пряжками. Та-ак, уже интересно!

Ни слова не говоря, я посторонился и пропустил в дом эту странную парочку. Вернее троицу. Потом я тщательно запер дверь и провёл их в гостиную. Пока я зажигал ещё свечи и доставал из шкафа бренди и стаканы, доктор с помощником устраивали свою ношу на небольшом диванчике, стоявшем у стены. Бросив туда взгляд, я увидел белокурые локоны и тонкие черты лица. Поначалу я решил было, что это женщина, но приглядевшись, понял, что в мой дом принесли мальчика. На вид ему было лет десять-двенадцать, одет изящно, но не броско, как и подобает молодому человеку из благородной семьи. Он крепко спал, что, по-видимому, было вызвано крайней усталостью, о чём говорило тревожное выражение, застывшее на его лице.

На мой немой вопрос доктор приложил палец к губам, и знаком показал, что объяснится позже. Тогда я пожертвовал им свой плед, а сам пододвинул к камину ещё два кресла. Наконец, оба моих старых знакомых присоединились ко мне возле пылающего очага, причём помощник доктора сел так, чтобы видеть и диван, на котором спал мальчик, и окно, и дверь, ведущую в прихожую.

Это не ускользнуло от моего внимания, как не остался незамеченным жест этого гиганта, машинально проверившего на месте ли самый большой револьвер в мире, помещавшийся у него под мышкой. В создании этой пушки я принимал непосредственное участие, так-как изготовил чертежи, увеличенной ровно в два раза копии армейского револьвера и оформил за границей заказ от своего имени. Мастер, воплотивший этого оружейного монстра в металле, думал, что создаёт некий механический курьёз, призванный поразить воображение публики на какой-нибудь технической выставке. И в самом деле, трудно было представить, что это чудовище найдёт практическое применение, ведь его отдачу обыкновенный человек был не в состоянии выдержать.

– Я вынужден просить у вас прощения, сэр… – начал доктор.

– Ни за что на свете! – перебил я его, выпрямляясь в кресле. – Не прощу вас никогда, если услышу эти ваши извинения, вместо подробного и обстоятельного объяснения, зачем вы пожаловали, и кто этот юноша? А теперь, раз вы забыли наш уговор обходиться без церемоний, пейте штрафную!

С этими словами я налил ему стакан бренди до краёв, а для его непьющего помощника извлёк из особого погребка бутылку брусничной воды с сахаром. Вопреки моему ожиданию, доктор не пришёл в ужас, не стал отнекиваться, а опрокинул этот стакан с непринуждённостью бывалого моряка. Даже не крякнув и не переведя дух, он начал рассказывать:

– Этот мальчик, который сейчас спит под вашим кровом, является законным наследником титула и состояния древнего рода Хольсунгов. Можно сказать, это последний Хольсунг, который может гордиться принадлежностью к этой фамилии по прямой мужской линии.

Последний Хольсунг шевельнулся во сне и издал слабый стон. Доктор тут же обернулся, но, убедившись, что с его подопечным всё в порядке, продолжил свой рассказ:

– Есть и другие претенденты на звание наследников, но это либо родственники по женской линии, либо бастарды. До сих пор они вели себя смирно, и никто не пытался оспаривать права юного сэра Сигурда, но недавно, а именно, с полгода назад, в наших краях появился-таки смутьян, который перебаламутил чистые воды, где обитали потомки древних Хольсунгов.

– И кто этот возмутитель спокойствия? – осведомился я.

– Зовут его сэр Персиваль Хольсунг, и он приходится побочным сыном деда юного сэра Сигурда.

– То есть, это фактически его дядя, не так ли?

– Совершенно верно. Его отец даже дал ему свою фамилию, введя, таким образом, в семью. Но он и не думал уравнивать его в правах со своими законными сыновьями. И вот теперь распространился слух, что документ, который ставит кандидатуру сэра Персиваля на один уровень с остальными наследниками, всё же имеется.

– Этот слух распространяет сам сэр Персиваль?

– Нет, слух приходит как бы извне, а сэр Персиваль клянётся и божится, что не имеет к этому ни малейшего отношения. Мало того, он заявляет, что даже если б оно так и было, то он ни в коем случае не стал бы претендовать на титул лорда Хольсунга в обход юного Сигурда.

– Понятно. Это, конечно же, до тех пор, пока живы остальные наследники, включая того, который сейчас почивает на этом диване.

– Совершенно верно, – продолжил доктор, хоть было видно, что его несколько покоробила моя прямота. – Именно до тех пор, пока все… Точнее, пока жив сэр Сигурд. А вот если с ним что-либо случится, тогда, скорее всего и документ найдётся, и сэр Персиваль перестанет ломаться, а попросту займёт место главы рода со всеми титулами и поместьями.

– Но для этого нужно, так или иначе, убрать всех остальных претендентов.

– Увы, их уже нет, ваше сиятельство! Оба дяди сэра Сигурда погибли в войнах за корону, а год назад он лишился отца.

– Умершего своей смертью?

– Да, насколько показывает мой медицинский опыт.

– Вы…

– Я уже много лет являюсь врачом и другом этой семьи, также как и вашей. Я принял, можно сказать, два поколения Хольсунгов из лона их матерей.

(Лёгкий укол ревности – он ведь и меня принимал из лона матери когда-то.)

– А этот Персиваль?

– Нет, он родился в далёкой колонии, его матерью была туземка, и я ничего о ней не знаю.

– Ладно, это пока неважно. Но почему юный Сигурд сейчас здесь вместе с вами? Произошло что-нибудь особенное?

– Двенадцать часов назад скончался старый лорд Хольсунг, дед сэра Сигурда.

– Так значит перед нами сейчас?..

– Юный лорд Хольсунг, полноправный герцог, властитель огромных земель и богатств, обладающий титулами, и благодаря своему положению, гарантированным почётным местом при Дворе.

– И все же он здесь, а не в родном замке.

– Просто теперь мало кто знает, что он жив.

– Вот как?

– Да, через два часа после того, как старый лорд скончался, во флигеле, где проживал юный Сигурд, возник пожар, и не быть бы мальчику живым, если бы не старина Ханс!

Доктор с благодарностью посмотрел на своего помощника. Я посмотрел на него с любопытством. Упомянутый Ханс остался к похвале безучастен, продолжая «сканировать» дверь и окно, как будто каждую секунду ожидал нападения.

– Всё это весьма интересно, – сказал я, – но что вы хотите от меня?

– Того же что и всегда – одолжите нам немного своей непостижимой удачливости.

Я призадумался. Кому-кому, а доктору я не мог отказать, так-как был ему слишком многим обязан. Но это означало, что я буду вынужден снова ступить на тропу войны, и хоть многие считают меня чрезвычайно удачливым человеком, никто не знает, когда эта удача кончится.

– И что я должен сделать?

– Необходимо спрятать юного лорда Хольсунга до тех пор, пока мы не сможем предъявить его обществу.

– Почему это нельзя сделать сейчас?

– Чтобы полностью устранить опасность, необходимо изобличить и обезвредить бастарда Персиваля, а это никак иначе нельзя сделать, нежели как, заставив его действовать. Я не сомневаюсь, что действовать он начнёт незамедлительно. Его нетерпение уже заставило совершить покушение на мальчика, непосредственно после смерти его деда. Он, видите ли, не мог подождать! Я думаю, что здесь он совершил ошибку, и наделает их ещё много, почувствовав, что цель близка.

– Но он точно не знает, что юный Сигурд жив?

– Нельзя быть в этом уверенным до конца, но я всё же надеюсь, что это так.

– А если нет?

– Тогда он попытается убить его снова. Вот тут-то и пригодится ваше свойство выходить победителем из любой передряги.

– Ну, победителем, это сильно сказано, – заскромничал я. – До сих пор мне везло в том, что я оставался жив, когда мои враги гибли. Однако такая вещь, как полная победа, триумф в результате достигнутой цели, является в моей жизни такой же редкостью, как и в любой другой.

– Но вы согласны нам помочь?

Глаза доктора светились надеждой, глаза его помощника, (удивительно голубые с щелевидными зрачками), просто светились, отражая свет от пламени в камине и нескольких свечей.

– Конечно, всё что я имею, и я сам в вашем распоряжении, дорогой доктор!

Сказав – «всё что имею», я был искренен, но, увы, эта моя собственность заключалась в сотнях гектаров заваленных упавшими деревьями, в нескольких посёлках и городках, жители которых давно убрались куда подальше от этих злополучных мест, в покинутом нежилом замке, да вот в этом доме. Ах, да, я забыл сказать про пустой кошелёк. Да и откуда взяться доходам, если нет арендаторов? Но их можно понять, да я бы и сам уехал, вот только не на что. А ещё, какой я граф без графства?

– Дело не только в том, чтобы дать приют молодому Хольсунгу, – тщательно подбирая слова, заговорил доктор. – Было бы неплохо действительно спрятать этого мальчика…

– Так значит, вы всё же полагаете, что дядюшка Персиваль в курсе, что племянник остался жив? – ещё раз спросил я.

Доктор тяжело вздохнул и развёл руками.

– Врядли оппонент поверит, что тело жертвы сгорело до тла! Если бы этот поджог был спланирован нами, можно было бы заранее приготовить и вовремя подкинуть подходящий труп, а так…

– Ясно. Значит, вашего подопечного надо спрятать по-настоящему.

Доктор уставился на меня с надеждой, а я мысленно проклял одного писателя, пустившего среди людей байку о графе-вампире. Благодаря этой истории общество стало косо смотреть на всех, кто не вписывается в общие правила. Вот и моё вынужденное затворничество создало мне весьма двусмысленную репутацию, которая спугнула и друзей, кроме доктора Каца, и родственников. Но и доктор, похоже, думает, что у меня есть зачарованные чертоги, в которых с лёгкостью можно спрятать наследника Хольсунгов.

Тем не менее, я собрался согласиться, заранее представляя, как наряжу мальчика в девочку и поселю в какой-нибудь захудалой лавчонке под видом дочки хозяина. Или сделаю из лорда подпаска. (А сам видимо буду изображать быка или овчарку!)

С моих уст уже готово было сорваться обнадёживающее – «Я что-нибудь придумаю!» Мой рот даже открылся, чтобы произнести эти слова, но вдруг раздался странный шум, и в камин из трубы шлёпнулось что-то большое мокрое. Огонь моментально погас, а неведомо откуда взявшийся сквозняк разом задул все свечи. В следующий момент мои перепонки разорвал грохот выстрела, над правым плечом прогудел стремительный свинцовый шмель размером с воробья, и окно, к которому я сидел спиной, вылетело, вышибленное страшным ударом!

Вероятно, с улицы в комнату сквозь него заглянуло нечто такое, что обладающий потрясающим чутьём и выдержкой помощник доктора, тут же выстрелил, едва не оставив меня глухим на правое ухо!

И тут случилось невероятное – в моём до мелочей продуманном и со всех сторон защищённом доме появились… Впрочем, я так и не узнал, кто они были, потому что дальше события развивались со стремительной скоростью. Гигантский револьвер Ханса заработал, как бешенный, освещая погружённую в темноту гостиную ослепительными вспышками, в свете которых всё казалось дёрганно-подвижным, как при просмотре фильма через заедающий аппарат. Помещение наполнилось запахом сгоревшего пороха, повсюду раздавались звуки падения, стоны и какой-то совершенно нечеловеческий вой! Что-то мягко, но мощно ударило меня в грудь, я на миг потерял связь с полом, и тут же пребольно приземлился на участок паркета, не прикрытый ковром.

И тут яркий огонь вновь вспыхнул в камине. Это сброшенная в трубу мокрая ветошь успела просохнуть на раскалённых дровах и загорелась, дав огню выход с новой силой. Одновременно помещение начало заполняться дымом, что сделало картину происходящего призрачно-нереальной, будто нарисованной кистью безумного художника. Я увидел, что доктор на полу возле камина борется с кем-то, нанося ему, удары, куда попало рукой, в которой был зажат маленький бронзовый подсвечник. Я увидел, что помощник доктора уже без шляпы, так что стали видны его остроконечные кошачьи уши, боксирует с каким-то громилой, а у их ног валяются четыре неподвижных тела. Я взглянул вверх и увидел клинок тесака, который был занесён над лежащим на диванчике сэром Сигурдом. Он уже опускался, превратившись в размазанную сверкающую полосу с полулунным острым краем.

Оказалось, что меня отшвырнуло к дивану, на котором наследник Хольсунгов уже не спал, а с ужасом глядел своими детскими голубыми глазами на падающую сверху смерть!

Мыслей не было, по крайней мере, мыслей осознанных. Некогда было анализировать ситуацию и принимать решение, тело сделало всё само – я схватил диван вместе с лежавшим на нём мальчиком и перевернул его на себя…

Трудно сказать, какие доли секунды понадобились, чтобы вместить в себя это движение, но оно удалось. Сэр Сигурд оказался прижатым ко мне, а клинок тесака с размаху врезался в дубовую раму дивана! Посыпались искры – твёрдое дерево выдержало удар, способный развалить надвое человеческое тело. Носок моей домашней туфли зацепился за чей-то каблук, и я тут же ударил невидимого врага другой ногой наугад в колено. Я попал – раздался хруст, короткий вскрик, и чьё-то тело грузно рухнуло, опрокинув на своём пути столик с напитками. Бутылка старого доброго бренди разбилась, ударившись о каминную решётку, её содержимое вспыхнуло, и всё вокруг озарилось ярким пламенем!

Врагов, между тем, в помещении, ставшем вдруг тесным, значительно прибыло. И все они столпились вокруг помощника доктора, который уже не боксировал, а дрался с отчаянием загнанного в угол хищника, выпустив свои втяжные когти и оскалив длинные острые клыки! Первым моим порывом было прийти ему на помощь, но тогда я был бы вынужден оставить юного Сигурда на произвол судьбы.

К тому же я был вооружён не самым лучшим образом – серебряный кинжал был предназначен не для обычной драки, а палка осталась у двери. В гостиной имелся шкаф, за непробиваемыми стеклянными дверцами которого хранилось несколько отличных ружей и револьверов. Ключ от него висел у меня на цепочке от часов, но сам он находился сейчас по ту сторону дерущихся и был недоступен.

Тут мой взгляд упал на доктора, который всё ещё лежал на полу, сцепившись со своим явно уже мёртвым противником. Доктор был жив, но, по-видимому, ранен, так-как не мог двигаться. Тем не менее, он повернул голову и крикнул:

– Бегите! Спасайте мальчика! Граф, вы наша последняя надежда!

Я больше не сомневался. Прижав к себе перепуганного, ничего не понимающего юного лорда, я одним движением швырнул диван в толпу врагов, сбив при этом нескольких с ног, а сам прыгнул, как спортсмен-прыгун «в высоту», спиной вперёд, в окно, уже разбитое выстрелами. По счастью, оно располагалось на первом этаже.

Всё вышло, как хотел доктор – удача была со мной, и я активно делился ей с наследником Хольсунгов. Падать было всё же достаточно высоко, но мы приземлились на мягкую клумбу, удачно миновав розовые кусты, которые росли справа и слева. Я был благодарен мальчику, что он не пытался вырваться, сразу признав во мне друга, несмотря на то, что оценить ситуацию, у него не было ни времени, ни возможности. Я не поставил его на землю, а попросту рванул в темноту, продолжая держать своего подопечного на руках.

Перед нами был небольшой парк, которому ещё предстояло стать настоящим, а пока это был лабиринт недавно посаженных деревьев, многие из которых посадил я сам. Дорожки здесь были узкими и немощёными, а потому их легко было потерять, тем более, что парк был задуман, как лабиринт. Свои домашние туфли, которые и так были не пригодны для ходьбы по улице, я потерял при падении, и теперь на каждом шагу проклинал свою аристократическую изнеженность и все корни будущего парка – носки являлись слишком плохой от них защитой.

Отбежав на порядочное расстояние, я позволил себе один раз обернуться. Дом пылал! Из его окон, правда, не из всех, с рёвом вырывалось пламя. Вдруг к этому рёву добавился звук, который ни с чем не спутаешь – грохот пулемётной очереди. Вместе с ним раздался хорошо знакомый мне боевой клич – «А вот и капрал Льюис, и у него льюис!»

(Прим. авт. – Игра слов: Льюис – имя собственное; льюис – ручной пулемёт; льюис – латинское название сифилиса.)

Дворецкий! Я совсем забыл про него, а ведь он не мог не проснуться, когда в доме закипел бой! Что ж, теперь у моих друзей появился шанс – пусть он старик, но я-то знаю, какое прозвище он носил много лет назад во время первой войны за корону. Тогда его так и называли – «капрал Льюис». Нет не из-за венерического заболевания, а из-за ручного пулемёта, которым он владел, как скрипач-виртуоз своим инструментом. Это тяжёлое, похожее на водосточную трубу оружие он трепетно любил и хранил в своей комнате, как некую реликвию. Оказывается, технический монстр прошлых лет всё ещё работал! Тем хуже для врагов, я-то знаю, как эта старая техника хорошо сшибает человека. (То, что нападавшими были люди, я уже понял, но это обстоятельство никак не извиняло их в моих глазах.)

Раз или два, ткнувшись в тупик, я всё же выбрался из лабиринта на более или менее широкую дорогу, идущую через поваленный бурей лес. Если за нами будет погоня, то здесь было немало шансов затеряться между лежащих гигантских стволов и вздыбленных корней. У меня был немаленький опыт хождения по этому лесу, который я знаю с детства, а вот у наших преследователей такого опыта быть не могло. Бояться здесь следовало не их, (они-то, может быть, сюда не пойдут), а обитателей бурелома, весьма хищных и вечно голодных. Ещё раз с тоской я вспомнил свой шкаф с оружием, и затрусил вдоль по дороге, не рискуя пока сворачивать в лес.

Глава 2. Что нужно аристократу

– Послушайте! Извините, сэр!

Я его чуть не выронил. Сосредоточившись на том, чтобы уйти от преследователей и выжить, совсем позабыл, что несу в руках живого человека, почти взрослого и умеющего говорить.

– Я не имею честь знать вашего имени, но не могли бы вы поставить меня на землю, ведь я вполне могу идти сам!

Мне ничего не оставалось, как выполнить его просьбу. Когда я разогнулся, благодарно щёлкнув суставами и позвонками, то смог, наконец, увидеть юного Хольсунга в полный рост. Он был достаточно высоким для своего возраста, но не слишком, а в самый раз. Ладная стройная фигурка, худощавый, но не тощий. Лицо приветливое, но слишком нежное и красивое для мальчика, как это иногда бывает у подростков, не достигших ещё начала мужественности. Волосы наследника древнего рода спускались ниже плеч, и, как я успел заметить дома, были золотыми, но в свете луны, только что вышедшей из-за туч, казались серебристо-белыми. Я не видел сейчас, какого цвета были у него глаза, но знал, что они должны быть голубыми – общая черта всех Хольсунгов, которой они очень гордились в своё время.

Несмотря на все последние приключения, костюм юного лорда почти не помялся, вот только стоял он на сырой земле в одних белых чулках – красные башмаки с золотыми пряжками остались на поле битвы, то есть, в моей пылающей гостиной.

– Рад с вами познакомиться, лорд Хольсунг! – сказал я, обращаясь с мальчиком, как с равным, без излишней фамильярности и избегая покровительственного тона. – Моя фамилия – Котек, граф Котек. Я хозяин этих земель.

– Позвольте выразить вам мою благодарность, ваше сиятельство! – поклонился мне молодой аристократ. – Вы спасли меня…

– Пока ещё нет, – прервал я его речь. – Давайте сначала доберёмся до безопасного места живыми, и сделаем хоть какие-то намётки на будущее, тогда и будем считать, что спаслись.

В это время там, откуда мы только что пришли, послышался топот множества ног и голоса, что-то резко и гортанно выкрикивающие. Не говоря больше ни слова, я схватил своего подопечного за руку и нырнул вместе с ним в бурелом. Говоря – «нырнул», я ничуть не преувеличиваю, потому что это именно так и выглядело. Сначала мы скользнули боком в щель между лежащими горизонтально стволами, и оказались в ложбинке сплошь засыпанной старой корой. Потом, не останавливаясь ни на секунду, прошли на четвереньках вдоль под одним из поверженных лесных гигантов, который не лежал на земле, а стоял на обломанных ветках, словно исполинская сороконожка. Когда мы доползли, таким образом, до конца, то выяснилось, что там можно выпрямиться во весь рост, но оставаться на месте было нельзя, и нам пришлось карабкаться наверх по целой пирамиде из брёвен, ровненько сложенных, словно огромной рукой.

Достигнув вершины этого сооружения, мы скатились вниз, набив при этом несколько шишек и посадив немало заноз в самые разные места. Потом продирались сквозь малинник, где оставили изрядные лоскуты одежды, и, наконец, очутились в яме, оставшейся после того, как дерево под напором стихии вывернуло свои корни из земли.

Теперь эти корни нависали сверху вместе с целым пластом не рассыпавшегося дёрна, и образовали некое подобие крыши, закрывающей больше двух третей ямы. Зимой здесь видимо была медвежья берлога, которая сейчас пустовала. На дне оказалось насыпано немало ломаной коры, пучков высохшей травы и горы какой-то трухи неизвестного происхождения. Искушение остаться в этом убежище до утра было просто огромным, но я знал, что оставаться надолго опасно, ведь кто знает, какими средствами располагают наши преследователи. Однако совсем обойтись без отдыха было нельзя. Это только на бумаге всё описанное выше кажется простым и лёгким. На самом деле пот катился с нас градом, у меня от напряжения болело всё тело, а юного лорда от усталости била мелкая дрожь.

Нет, он не жаловался, но мальчик вымотался, хоть и не подавал вида. Я решил, что мы остановимся здесь на полчаса, не более, но как отмерить время без часов, сидя в кромешной темноте, в яме? Огонь зажигать было опасно, но здесь внизу сохранилось достаточно тепла, чтобы пережить ночной холод. Разговаривать тоже не стоило – в безмолвии мёртвого ночного леса человеческая речь слышится далеко. Поэтому мы сели плечо к плечу, прижались к земляной стенке, прикрывшись остатками моего домашнего халата, в котором я покинул свой дом и который сейчас больше напоминал лохмотья. Намерение пробыть в естественном укрытии недолго, благополучно провалилось – мы не заметили, как уснули оба.

Когда я разлепил веки, вход в наше убежище казался уже не чёрным провалом, а серой занавеской, слегка подсвеченной скупым утренним солнцем. Обругав себя последними словами, я вылез из-под халата, вытащил свой кинжал и осторожно выглянул наружу.

Никого. Кругом было тихо, По-видимому, наши преследователи проскочили мимо того места, где мы свернули с дороги и теперь ищут нас в районе пустошей на окраине графства. Надеюсь, они решили, что я захочу покинуть свои владения и скрыться за их пределами там, где начинаются цивилизованные места. У меня действительно была такая мысль, но это далеко, если идти всё время по дороге. Пешком такое расстояние можно преодолеть за двое суток не меньше. Но это в комфортных условиях, первым из которых является удобная обувь и одежда, а вторым, возможность отдохнуть и набраться сил, даже если не спать и не делать длительных привалов. А как быть, если остался босиком в домашней одежде без еды и с уставшим мальчиком на руках? В таком случае путь за пределы графства займёт уже не двое суток, а в два – полтора раза больше. Прибавим возможные задержки при форс-мажорных обстоятельствах, и получается расчетное время около недели. Наши преследователи наверняка располагали каким-нибудь транспортом, а значит, были способны догнать нас быстро и с лёгкостью. Короче, идти туда нельзя, а куда же тогда нам идти?

Я ещё не успел хорошенько обдумать эту проблему, а ведь она была одной из самых важных, на сей момент. Желательнее всего было покинуть пределы графства и вообще уехать за границу. Куда угодно, хоть в Московию, и зарыться там, в сибирский снег, чтобы не только дядюшка Персиваль, но и сам чёрт лысый не смог найти.

Но, прежде всего, нас теперь будут караулить на всех возможных выходах из моих земель, а потом, для того чтобы уехать, надо чтобы было на что купить билеты, одежду, дорожный багаж и так далее. Я не богат, но на такие расходы моих средств хватило бы, если бы они были доступны. Но в том-то и дело, что доступны они не были.

Вся наличность хранилась в доме, и была большая вероятность, что она обратилась сейчас в горстку пепла. У меня были друзья, которые могли бы помочь. И ведь это были не просто приятели, а боевые товарищи, с которыми мы прошли огни и воды. Считай мы снова на войне, а на войне, как на войне – не стыдно обратиться за помощью и можно рассчитывать, что за тебя встанут горой. Это также значит, что мы способны жертвовать друг другом и собой ради великой цели. Нда… Нет, я не могу ни к кому обратиться. Открытые боевые действия выдадут нас с головой как раз когда надо скрываться. Ну, и в любом случае до друзей надо дойти, а идти далеко. Пат!

Возвращаться сейчас к дому было слишком опасно, пытаться выбраться за пределы моих земель, тоже. Оставалось одно – пробиться к старому родовому замку и поискать средства для спасения там.

Проблема заключалась в том, что пробиваться придётся не через нормальный лес, а через вот этот самый бурелом, в который лес превратился. Расстояние, которое прошёл бы в лесу за пять минут, здесь займёт целый час, и то если повезёт, и не придётся обходить непреодолимое препятствие, теряя на этом уже не часы, а дни и недели. Но здесь у нас имелось неоспоримое преимущество – никто так не знал этот бурелом так, как знал его я. Те кто пойдут за нами станут плутать и скорее запутаются, чем смогут догнать того кто вырос среди мешанины поваленных деревьев и мог с детства находиться там подолгу, не скучая и не жалуясь. И ни в чем, не нуждаясь, когда есть ружьё и патроны. Жаль, что сейчас их нет…

Сзади раздался шорох, я резко обернулся и встретился глазами с только что проснувшимся сэром Сигурдом. Мальчик хлопал глазами, всё ещё не до конца понимая, где он и что с ним происходит. Потом он вспомнил всё, нахмурился, но тут же улыбнулся и поздоровался со мной. Когда я убедился, что он окончательно пришёл в себя, я ввёл его в курс дела, стараясь не слишком напугать, но и не скрывая грозящие нам трудности и опасности.

Юный лорд отнёсся к моим словам на удивление спокойно, только спросил, нет ли в этом лесу каких-нибудь рек, озёр и ручьёв, так-как он очень хочет пить. Пить я и сам хотел, но надеялся, что эта проблема сама собой разрешится, когда мы набредём на подходящий источник воды.

Другое дело еда. Её здесь добыть было можно, но непросто. В лежащих на боку лесах не водились ни олени, ни косули, ни даже кролики, зато встречались медведи и росомахи. На берегах некоторых рек можно было встретить бобров, но их пришлось бы искать. Больше всего здесь было птиц и змей. Птицы охотились на живущих в мёртвой коре и древесине насекомых, змеи охотились на птиц. И те, и другие были съедобны, но ловить их голыми руками проблематично. Оставалось рассчитывать на грибы, которых в буреломе было в избытке. Надеюсь, я не забыл, какие из них можно есть, поджарив на открытом огне и не заработав себе понос, если чего не хуже?

Итак, мы вышли, точнее, выползли из укрытия. Ходить в прямом смысле слова в этих лесах почти невозможно, и это очень меня беспокоило, так-как кисти рук, локти и коленки юного лорда уже пострадали от вчерашнего лазанья между брёвнами. Отсутствие обуви тоже не могло не сказаться на скорости нашего продвижения. Однако мальчишка меня постоянно удивлял и радовал.

Он не произнёс ни слова жалобы, хоть было видно, что тяготы нашего путешествия для него отнюдь не легки. Свои изодранные, ставшие из белых чёрными, чулки, он снял и выбросил, оставшись в рубашке, курточке и коротких штанах чуть ниже колен. Его длинные волосы пришлось перевязать полоской ткани оторванной от моего халата. Теперь он напоминал маленького лесного разбойника из детской книжки. Ай да аристократ!

Источник воды мы нашли достаточно быстро. На наше счастье это был ручеёк, журчащий между корней древнего каменного пня, оставшегося от дерева, ствол которого разбила сверхмощная молния в те времена, когда этот лес был молодым. Это избавило нас от необходимости пить воду, которую можно было найти в углублениях под завалами или в прогнивших пнях. Жаль только что родниковую воду нельзя было взять с собой – её просто не во что было налить.

Подкрепившись малиной и ежевикой, от чего голод разгорелся ещё сильнее, мы пошли, (полезли), дальше. Часа через три такого движения я понял, что мы так долго не выдержим. Решено было сделать привал. Сигурд нашёл под корягой несколько грибов, а я определил их, как съедобные. Однако сырыми они в пищу не годились. Пришлось развести костёр. И хоть я не думал, что наши преследователи рискнут углубиться в бурелом, всё же принял все возможные меры, чтобы дым от костра не был виден со стороны. В поджаренном виде грибы пошли за первый сорт, но я отдавал себе отчёт, что этого, конечно, недостаточно.

Настораживало то, что в этой части бурелома совсем не было живности. Я уже говорил о змеях и птицах, но их тоже не было. Не было даже дятлов, которых, как правило, полно водилось в буреломе из-за обилия жуков и личинок. Кто же их мог спугнуть?

Неприятное предчувствие закралось мне в душу, когда я пережёвывал жестковатый гриб, по вкусу напоминающий дублёную кожу. Я покосился на мальчика, который в это время рассматривал ползущую по ветке гусеницу, потом потихоньку вытащил кинжал, взял его в две руки и сконцентрировал свою волю на кончике лезвия. И увидел…

Как я раньше не почувствовал его присутствие? Он лежал прямо под нами, прикрытый слоем каменистой почвы, словно одеялом. Я определил, что мы находимся в районе его ключицы, и если сдвинемся метров на двадцать в сторону на северо-восток, то, как раз очутимся над черепом. Было непонятно, от чего он умер, но всё вокруг до сих пор было проникнуто древним страданием, сила которого не угасла по сей день. Присутствие души, однако чувствовалось слабо. По-видимому, она спала в этих циклопических костях, опутанных корнями деревьев. Скорее всего, этот великан был убит во время войны с богами древности, но это ещё следовало проверить. Впрочем, времени у меня на такие исследования не было. Я решил вернуться сюда в другой раз и для этого постарался запомнить место получше. Это был уже четвёртый титанический труп, который я обнаружил на территории своих владений. Возможно, если когда-нибудь я найду их все и проведу соответствующие ритуалы, в графство вернётся жизнь, а теперь нужно убираться отсюда.

Наскоро загасив костёр, я сказал недоумевающему лорду, что мы идём дальше, и полез через очередную поваленную лиственницу. Прошло ещё около трёх часов, прежде чем я понял, что влияние ауры исходящей от того захоронения больше не чувствуется. Сразу стало легче дышать, и мой подопечный тоже повеселел, и карабкался вслед за мной с новыми силами.

Ближе к вечеру мне удалось убить упитанного полоза, которого я запёк на углях. Видели бы вы глаза юного Сигурда, когда он понял, что ему на ужин предлагают змею! Но, голод не тётка, и вскоре аромат жареного мяса так защекотал ему ноздри, что он решился-таки попробовать этот деликатес, и уже через несколько секунд уплетал рептилию, словно это была обычная курица. Не помешало даже отсутствие соли.

В ту ночь мы не смогли устроиться так хорошо, как в прошлый раз. Единственным местом, отдалённо напоминающим убежище, было пространство между несколькими крест-накрест упавшими деревьями, в которое мы набросали ободранной со стволов старой коры. Укрыв мальчишку тем, что было когда-то халатом, я остался сидеть у небольшого костерка, чтобы поразмыслить, глядя на огонь. Мне всегда легче думается, когда я смотрю на огонь, а почему так происходит, не знаю.

Дневная находка натолкнула меня на одну интересную мысль. А заключалась эта мысль в том, чтобы поднять древние кости. Нет, не те. Гигантский скелет поднимать было опасно, тем более, что я очень мало знал о тех, кому эти скелеты принадлежали. Но ведь здесь наверняка найдётся кто-нибудь поменьше, только надо хорошенько поискать.

Второй раз за сегодня я достал свой кинжал и с его помощью стал прощупывать землю вокруг. Удача! То, что мне требовалось, находилось всего в нескольких шагах от места нашего ночлега, лежало неглубоко и относилось примерно к той же эпохе, что и первая находка. Я огляделся вокруг, убедился, что спящему мальчику ничего не угрожает и немедленно занялся новым открытием.

Не буду вдаваться в подробности того, что, по сути, является таинством. Скажу только, что к утру я был более взмыленным, чем после нашего дневного перехода.

..........................................................................

– Это что, нора гигантской мыши? – спросил Сигурд, протирая глаза.

– Скорее крота, – соврал я.

Ну, не объяснять же мальчику, что этот туннель вырыт двумя скелетами шерстистых носорогов, над которыми я ночью совершил тайный ритуал. Если бы я рассказал своему подопечному всё как есть, то, пожалуй, потерял бы значительную часть его доверия. Он либо не поверил бы мне вовсе, либо посчитал бы меня опасным колдуном, как это произошло со многими моими арендаторами. Так что пусть уж лучше будет гигантский крот!

– И мы должны туда лезть?

Мальчику такая идея явно не нравилась, но это был наш единственный шанс добраться до места не через два года, а за пять-шесть часов нормальной ходьбы.

– Нам придётся это сделать, – как можно мягче сказал я. – Иначе мы останемся здесь надолго.

– А мне тут даже нравится! – заявил наследник Хольсунгов, пожав плечами.

Вот как! Значит, выросшему в неге и роскоши мальчишке не хватало именно этого? Лазания по деревьям, хождения босиком, жареной змеи на ужин, ночлега у костра? Кажется, я понял – подросток есть подросток, аристократ он или нет. Разве можно сравнивать темперамент взрослого кота и котёнка? Да, конечно, и тот, и другой любят свернуться калачиком в тёплом месте, но котёнок должен перед этим носиться часа два, как угорелый, ловить мух, забираться по шторам под потолок, играть с собственным хвостом, и всё такое прочее. Что ж, понимаю! Но я – взрослый кот, и мне ужасно хочется на печку. Впрочем, пока мы до этой печки доберёмся, «котёнок» успеет получить свою долю приключений, и повзрослеть, так что ему тоже на печку захочется.

Наломав сухих палок, годных для того, чтобы послужить факелами, мы спустились в нору. Вообще-то, я не рассчитывал, что это будет прямой ровный туннель, ведущий прямо к моему замку, но такого количества изгибов и поворотов я совсем не ожидал. Нора постоянно извивалась, как змея, и даже делала петли, пересекая саму себя. Вскоре я понял, что таким образом мои зачарованные помощники обходят валуны и скалы, скрытые под землёй. Факелы давали слишком мало света, ведь на них не было промасленных тряпок или пакли, но и смотреть здесь было особо не на что.

Сигурд недовольно пыхтел сзади, ему такая ходьба явно не нравилась. Меня тоже раздражало это однообразие, но я одновременно радовался возможности выпрямиться во весь рост. И тут однообразие подземного путешествия взяло и кончилось.

Глава 3. Встаньте рыцарем!

– Ой, что это? – вдруг воскликнул мальчик, указывая на стенку туннеля.

Я присмотрелся и увидел гладкую доску, как бы вделанную в стену. Доска была метра два с небольшим, когда-то тщательно выделанная и полированная, а теперь гнилая, облезлая от долгого пребывания под землёй, и вся изъеденная червями. Гроб! Значит, нора прошла впритирку с чьей-то могилой.

Нехорошее подозрение закралось мне в душу, ведь рядом с моим замком никаких захоронений не было, кроме родового склепа, но он находился с другой стороны, да и гробы там были не такие. Всё разъяснилось буквально через несколько шагов – туннель резко пошёл вверх, и вскоре мы увидели выход, в проёме которого виднелось серенькое затянутое облаками небо. Выбравшись на поверхность, мы оказались как бы на верхушке гигантской кротовины, возвышающейся на краю старого кладбища.

Вокруг повсюду были разбросаны кости и части разбитых гробов, а также опрокинутые плиты, кресты, решётки. Та-ак! Спокойный вечер у камина в жилой части замка откладывается на неопределённое время. По-видимому, призванные мною «работники» свернули с прямой дороги сюда, привлечённые обилием костей. Что ж, кость к кости! Среди человеческих костей из нескольких уничтоженных могил я увидел останки моих горе копателей. Выйдя на поверхность, они тут же развалились на части. Значит, мой план провалился, и до замка придётся ещё топать и топать по верху. Но может оно и к лучшему – я побаивался, что они могут поджидать нас в конце туннеля, чтобы «выразить претензии», и тогда их пришлось бы успокаивать магическим способом, а этого мне не хотелось, ввиду причин изложенных выше.

Кладбище было старым и запущенным, вернее покинутым. Последние захоронения, согласно надписям, были сделаны десять лет назад, как раз когда от меня стали активно уходить арендаторы. Когда-то оно, вероятно, было опрятным, а теперь дорожки заросли высокой жёсткой травой, а между могил выросли деревья. Невесёлое место. Впрочем, оно даже когда ухожено невесёлое. Одно было хорошо – где-то здесь должна быть заброшенная дорога, ведущая к заброшенным селениям, а там уже и до замка недалеко.

Мы спустились с «кротовины». Центральная аллея, покрытая мелкой щёбёнкой, осталась почти не заросшей, и вела к воротам с другой стороны. По ней-то мы и направились к выходу.

Вдруг Сигурд вскрикнул! Я обернулся и увидел, что к нам приближается фантом. Точнее, он уже навис над нами, раскинув в стороны свои псевдо руки. Глаза мальчика полезли на лоб, он отступил на пару шагов, пятясь от этого чудища, но споткнулся и сел на дорожку, парализованный страхом!

Я не стал дожидаться, пока восставший дух выкинет с нами какую-нибудь скверную шутку, выхватил кинжал и пронзил призрачную плоть в центре средоточия энергии. В таких случаях я никогда не промахиваюсь, потому что этот центр виден мне, как на ладони. Там прекрасно видно, как пульсирует маленькое энергетическое псевдо сердце!

Фантом лопнул, как мыльный пузырь и тут же растаял в воздухе, словно горсть снега, брошенная в кипяток. Я убрал кинжал и помог мальчику встать на ноги. Он изо всех сил старался с собою справиться, но это плохо получалось – парня била крупная дрожь, а раскрытые, как блюдца глаза были наполнены первобытным ужасом.

– Ч-что это было?! – спросил он, предварительно глотнув несколько раз воздух, словно рыба, выброшенная на берег.

– Это восставший дух, – ответил я, решив не скрывать правды. – Очень опытный и агрессивный призрак. Он не способен причинить человеку физический вред, но может высосать его жизненную силу до дна.

– Там ещё один! – воскликнул Сигурд, указывая рукой на высокий памятник в виде вертикальной плиты.

И действительно, из-за этой плиты неторопливо выплывал фантом, как две капли воды похожий на тот, который я только что рассеял. Я огляделся вокруг и понял, что здесь всё просто кишит фантомами! Их были десятки, и они надвигались на нас с обманчивой медлительностью, выстроившись полумесяцем, рога которого грозили замкнуться в кольцо. Да что же это такое?!

– Бежим! – крикнул я, схватил мальчика за руку и рванул по направлению к воротам.

Щебень немилосердно впился в наши подошвы, но сейчас было не до боли. Если круг замкнётся – мы пропали! С таким количеством нежити мне не справиться. Ворота быстро приближались. Если успеем выскочить, мы спасены – восставшие духи никогда не отходят далеко от останков тех, частью кого они были когда-то.

Вдруг Сигурд встал, как вкопанный и заставил остановиться меня. Я сразу понял, в чём дело – три фантома, два приплывшие справа и один слева преградили нам путь к выходу. Нельзя было дать никому из них даже притронуться к нам, но пройти мимо не было никакой возможности. Значит, придётся прорываться с боем! Жаль что у меня только один кинжал – было бы два, я мог бы ударить сразу с двух рук, а если бы повезло, то проткнул бы и третьего.

И тут юный лорд бросился в сторону. Я сначала подумал, что он обезумел с перепугу, но мальчик ухватился за чугунный прут оградки, отпаявшийся сверху, нажал и выломал его совсем. У него в руках оказалось короткое и тяжёлое копьецо с декоративным, но достаточно острым листовидным остриём. Наследник Хольсунгов собирался драться! Я невольно испытал приступ белой зависти ко всему его роду, но предаваться сантиментам было некогда.

– Бей туда! – крикнул я, указывая на пульсирующую точку в призрачном теле фантома, и сам ударил ближайшего противника.

Как и в первый раз, фантом лопнул и исчез, будто растаял в воздухе. Я обернулся и увидел, что противник Сигурда тоже благополучно растворяется, но третий фантом уже протянул свою чёрно-серую «руку» к голове мальчика.

Этот проклятый призрак был развёрнут ко мне боком, и его энергетический центр был плохо виден сквозь толщу полуреального тела. Я занёс кинжал, но тут же остановился. Если я погружу в плоть духа не только клинок, но и всю руку, то ещё долгое время не смогу пользоваться ею в полной мере. Она просто повиснет, как плеть, и мне очень повезёт, если подвижность к ней вернётся достаточно быстро. Может вообще не вернуться, да, и такое бывает!

Но выбора не было. Если эта тварь коснётся головы мальчика, ему конец! Тогда я быстро перебросил кинжал в левую руку и ударил!.. И не успел…

Один из «пальцев» всё же коснулся пряди золотых волос, и эта прядь тут же побелела, словно кто-то мазнул парня по голове широкой кистью, смоченной в белой краске.

Звякнул упавший на дорогу кинжал, я хотел подобрать его, но кисть моей левой руки повисла, как пучок верёвок. Тогда я поднял кинжал правой рукой, быстро сунул его в ножны, потом схватил за запястье ошарашенного Сигурда, и, что есть духу, рванул с ним к воротам.

Когда мы отбежали на достаточное расстояние, и я убедился, что опасность миновала, то приказал своему подопечному встать на одно колено, чему тот повиновался с немалым изумлением. Потом я взял из его рук чугунный прут, коснулся им левого и правого плеча мальчика и сказал:

– Встаньте рыцарем, сэр Сигурд Хольсунг! Носите с честью это звание, и будьте всегда храбры и доблестны, как сегодня!

Мальчик встал, принял у меня из рук свою железяку и сказал с нескрываемым удивлением:

– Я мечтал о посвящении, но никогда не думал, что оно будет таким! И-и, что меня посветят в рыцари вот этим!..

Он повертел в руках прут, словно только что его увидел.

– Посвящение на поле брани, оружием, которым свершён подвиг, самое почётное, – заверил я его. – Сегодня ты принял первый бой и сразил опаснейшего врага, понимаешь? Опаснейшего! А то, что вместо меча у тебя в руках было вот это, не умаляет, а только увеличивает значимость подвига.

Сигурд помолчал, переваривая всё сказанное, потом взглянул на меня и спросил:

– А как же ваша рука? Что с ней?

– Пустое, – ответил я, мысленно скрестив пальцы. – Недельку, или может две, побуду одноруким, а потом всё придёт в норму, вот увидишь! Но тебе придётся помогать мне, пока мы вместе.

Сигурд отсалютовал мне прутом от кладбищенской ограды, выражая тем самым свою готовность к службе под моим командованием. Вскоре мы уже шагали по заросшей бурьяном дороге среди миниатюрных заброшенных полей. Пока шли, солнце почти село. В желудках у нас было пусто, и стоило подумать о ночлеге, когда за очередным поворотом мы увидели ферму.

В то время, когда мне было столько же лет, сколько сейчас Сигурду, жил здесь один славный старик – весельчак и заядлый охотник. Он жил один, и я совершенно не помню, куда девались его жена и дети, и были ли они у него когда-либо. Всю работу в его хозяйстве делали нанятые батраки, которые тоже особо не перетруждались. Но и ему, и им, видимо всего хватало, поэтому, вместо того чтобы работать в поле, они частенько все вместе промышляли там вальдшнепов.

Я любил навещать его тогда. Очень нравились мне его охотничьи байки, а ещё я обожал рассматривать замысловатое старинное ружьё старика. Он научил меня разбирать, чистить и собирать это создание технического гения прошлой эпохи, которому не требовались патроны, а порох, пули и капсюли-воспломенители закладывались в казённую часть отдельно. Стреляло это ружьё далеко, мощно и метко, но имело один недостаток – после каждого выстрела образовывалось целое облако красивого белого дыма, который мешал сделать второй прицельный выстрел. Так работал дымный порох старого типа, который теперь используют только для фейерверков. Зато хранится этот порох годами и десятилетиями и не портится при этом.

Я толкнул дверь в дом, и обнаружил, что она не заперта. Раньше это было обычным делом. Местные жители не знали, что такое воровство, а преступники-гастролёры обходили графство стороной. В их среде оно пользовалось дурной славой нехорошего места, куда несложно зайти, но откуда можно не выйти.

Мы переступили порог, и я будто оказался в своём детстве снова. Всё здесь было, как много лет назад. К чести работников фермы, никто из них ни на что в доме хозяина не позарился даже после его смерти. Значит, можно было надеяться, что и старое ружьё тоже на месте. С бьющимся сердцем я взялся за ручку знакомого шкафа и потянул её… Заперто! Старик не раз говорил, что деньги можно оставить во дворе на лавочке, а оружие всегда должно быть скрыто от чужих рук и глаз.

Что же делать? Взломать шкаф? Но как? Он ведь особенный – под крепкими деревянными панелями скрывается отменная сталь. Может рычагом? Я мельком взглянул на железную палку Сигурда, но понял, что она сломается при первом нажиме. И вдруг я вспомнил, что заказал свой шкаф у того же местного мастера, который когда-то сделал вот этот. Только в дверцах моего шкафа были бронированные стёкла, а здесь никаких стёкол не было. Но на ум мне сейчас пришли не стёкла, а замки. Ведь если замки и тут, и там делал один и тот же человек, то, учитывая редкое применение замков в местном быту, можно было надеяться…

Короче, я достал ключ, который так и висел у меня на цепочке, вставил его в замочную скважину, повернул и услышал характерный щелчок! Дверца открылась, ружьё было там.

И не только ружьё, но и несколько бочонков с порохом, несколько полных пороховниц, запас пуль, пыжей и капсюлей, которых хватило бы на всю оставшуюся жизнь. И тут я горько рассмеялся, ведь всё это богатство досталось мне, как раз тогда, когда из-за одной не действующей руки я не смогу им, как следует воспользоваться. Эх, старик, и почему ты не любил пистолеты?

Вдруг я хлопнул себя по лбу – у меня же есть Сигурд! Острые глаза, крепкие руки, быстрые ноги, светлая голова, что ещё надо? Опыт. Значит, буду учить, и рассказывать, а опыт – дело наживное.

– Держи! – сказал я, вынимая ружьё из шкафа и передавая его мальчику. – Это теперь твоё.

Надо было видеть, как вспыхнули эти голубые глаза, каким они озарились восторгом!

В эту ночь мы спали под крышей на настоящих постелях с настоящим бельём, которое нашлось у старика в платяном шкафу. Ужин, правда, снова получился голодный – единственным блюдом было засахаренное варенье тридцатилетней давности. Больше ничего съедобного в кладовой дома не нашлось. Когда хозяин умер, съестные припасы были съедены на поминках, но они всё равно не сохранились бы до нынешнего времени.

Утром заросший огород за домом порадовал нас одичавшими овощами. Морковка, правда, была совсем тощенькая, а помидоры едва завязались, но молоденькие огурчики и зелёный горошек пошли на ура! Наконец-то мы смогли хоть как-то починить свою одежду. Мой измученный халат получил заслуженную отставку, и мы оба обзавелись прочными и тёплыми охотничьими плащами. А вот с обувью повезло меньше – все сапоги и башмаки, найденные в гардеробе старика, оказались безнадёжно малы мне и так же безнадёжно велики Сигурду. Эту проблему я решил, обрезав носы у башмаков, которые подобрал для себя и изготовив непомерно толстые портянки для юного лорда, которые должны были компенсировать излишек свободного места в обуви подобранной для него. Попробовав ходить, таким образом, мальчик снял всё это и засунул в вещмешок, заявив, что оденет всё это в случае крайней нужды, а пока ещё походит некоторое время «по-крестьянски», то есть босиком. (К слову – за всю свою жизнь хозяина графства Котек, как и за тот период, что был виконтом и наследником, я ни разу не видел никого из своих арендаторов без обуви. Их детей, да, но и, то только на рыбалке или во время купания, а их самих никогда.)

В арсенале старика-охотника нашлось ещё несколько превосходных ножей, которые были сразу поделены между мной и Сигурдом. Мальчик получил длинный прямой кинжал и крепкий охотничий кортик, способный заменить саблю. Я взял себе старый тесак, подозрительно похожий на абордажный и широкий охотничий нож, с которым по рассказам старика он в молодости ходил на медведя. Теперь, имея на поясе два таких клинка, я чувствовал себя не просто грозным, а даже весьма грозным, ведь я хорошо фехтую. Вот только моя левая кисть никак не желала подавать признаки жизни. В таком виде она мне только мешала и приводила в уныние. Вопрос, что с ней делать разрешился, когда я нашёл в шкафу с походной одеждой мотоциклетные краги. Увы, сам мотоцикл, вросший в землю в сарае, не работал уже во времена моего детства. Приложив немало усилий, я засунул-таки неработающую левую кисть в крагу, после чего зафиксировал её в запястье двумя короткими рейками, пальцы сложил в кулак и обмотал всё это чёрной изолентой. Получилась дубинка, составляющая с моим телом единое целое.

Сигурд на удивление быстро научился управляться с ружьём. Стрелять он, конечно же, умел и раньше, но винтовку прошлого века, не требующую патронов, видел впервые, и здесь мне пришлось многое ему показать и объяснить. А вот фехтовать его учить не требовалось – этот парень, будто родился с клинком в руке! Будь он хотя бы на три года постарше, я бы совсем не боялся за наследника Хольсунгов.

Глава 4. М

я

уки

Далее наш путь проходил между полей, заросших бурьяном настолько, что продраться через него было делом немыслимым. Поэтому пришлось идти по узкой сельской дороге, хоть это было и рискованно. Высоченная трава полностью скрывала от нас горизонт, но всё же я сумел разглядеть, что движемся мы в сторону небольшого леса, который был моложе тех лесов, что превратились в бурелом, а потому радовал глаз своим вертикальным видом. Я подумал, что может быть, там мы найдём какую-нибудь дичь, чтобы подкрепить свои силы, а когда поделился этой мыслью с Сигурдом, тот так припустил вперёд, что я едва смог за ним угнаться.

Едва мы вошли под сень деревьев, как сразу поняли – дичь где-то здесь! Голод обострил охотничий инстинкт обоих, и теперь мы напоминали двух волков выслеживающих добычу. Слов не требовалось, мы понимали друг друга с полувзгляда. Впереди было что-то живое, достаточно крупное и возможно очень вкусное, если хорошо приготовить. Я сделал знак Сигурду и стал слева обходить группу деревьев, где пряталось это нечто. Мальчик снял с плеча ружьё, и с видом индейца-разведчика бесшумно двинулся вправо, готовый выстрелить каждую секунду.

Что-то беленькое мелькнуло меж стволов и скрылось в кустах раньше, чем кто-то из нас успел его разглядеть. Похоже, зверь, обитающий в этом лесу, был на редкость шустрым. Я испугался, что так мы упустим свой обед, выхватил тесак и ринулся в кусты, надеясь нагнать жертву раньше, чем она нырнёт в какую-нибудь нору. Оказалось, что линия кустов здесь совсем не широкая, зато за ней идёт глубокая ложбина, образованная руслом высохшего ручья или даже небольшой речки. По дну этой впадины и удирал объект нашей охоты.

Сигурд, ворвавшийся откуда-то сбоку, мгновенно оценил обстановку, и побежал вперёд по берегу высохшего потока, я же продолжил преследовать дичь по дну, рассчитывая либо нагнать её самостоятельно, либо вытравить на стрелка, то есть подставить под огонь винтовки Сигурда. Ложбинка, по которой мы бежали, была не слишком длинной, и к тому же на наше счастье упиралась в холм, что давало нам шанс загнать жертву в угол.

Так оно и вышло, когда, миновав очередные заросли вереска, покрывающего дно иссякшего потока, я увидел сжавшееся в комок существо, затравленно глядевшее на меня огромными глазами наполненными ужасом. В то же мгновение откуда-то сверху, с ружьём наперевес свалился Сигурд. Я едва успел удержать его от выстрела, потому что перед нами, удивлёнными до крайности сидела на корточках… маленькая девочка!

На вид ей было лет пять или семь. Совершенно голенькая, если не считать вязаной шапочки странной формы, из под которой длинными патлами свисали нечёсаные рыжие волосы. Круглые зелёные глаза, занимали, казалось, пол лица. Сейчас они были наполнены слезами, стекавшими по чумазым щекам двумя светлыми дорожками.

Я медленно вложил тесак в ножны и поднял ствол ружья Сигурда вверх. Затем я присел на корточки, и, как можно мягче, спросил:

– Кто ты? Ты здесь одна? Где твои родители?

– Аш-шш! – раздалось в ответ, и маленькие, но острые коготки молниеносно стриганули возле самого моего носа.

Смутные подозрения закрались мне в душу, и я внимательнее вгляделся в глаза девочки. Но тут к нам подошёл Сигурд.

– Как тебя зовут? – спросил он, улыбнувшись. – Я – Сигурд, а это – граф Котек. А ты?

– Мяуки, – ответила девочка так быстро, что я едва ни сел от неожиданности.

Хорошо – она не только умела разговаривать, но и понимала обращённую речь.

– Очень приятно познакомиться, Мяуки! – опять заговорил Сигурд, взявший инициативу переговоров на себя. – Тебе не холодно?

– Мяуки немножко холодно! – был ответ.

Тогда Сигурд снял с себя плащ, решительно укутал им девочку, а потом и вовсе взял её на руки. Мяуки доверчиво прижалась к нему, обвив шею руками.

Оценив свои шансы быть поцарапанным, я зашёл со стороны её затылка и осторожно снял с неё шапочку. Так и есть! На макушке у этого ребёнка торчали остренькие кошачьи ушки. Тут округлились глаза у Сигурда.

– Ты не заметил хвост, когда её заворачивал? – спросил я шёпотом.

– Я думал, мне показалось! – ответил потрясённый мальчишка, но, тем не менее, он крепко держал в руках свою живую ношу.

«Ну, вот, теперь вместо еды появился едок!» – пронеслась у меня в голове фраза, вычитанная или услышанная, не помню где, но очень давно. Вслух я сказал:

– Побудьте здесь, только держи ружьё наготове. Я скоро вернусь!

С этими словами я быстро огляделся вокруг, и, решив, что этой парочке ничего не угрожает, вернулся к тому месту, откуда мы начали погоню. Теперь надо было определить, откуда пришла Мяуки. Малышка была настолько лёгонькой, что почти не оставляла следов, но, едва примятые кустики подсказали мне направление её пути. Пройдя шагов сорок или около того, я увидел…

Ну, в общем, я этого ожидал. Она лежала лицом вниз в луже собственной крови. Такая же рыжая, как и дочь, с такими же остренькими ушками на макушке. Одета она была в красивое крестьянское платье, полностью скрывающее хвост. Вокруг повсюду была разбросана детская одежда, вся забрызганная кровью и втоптанная в грязь. Наверно она переодевала Мяуки или собиралась её купать, (неподалёку был ручей), когда произошло нападение. Оставалось удивляться, как девочке удалось спастись?

Тот, кто на них напал, обладал невероятной силой и свирепостью. Даже не переворачивая тело убитой, я сразу понял, что живот её вскрыт одним взмахом чудовищных клыков. Кто же это был? Сначала я подумал, что семья подверглась нападению дикого кабана или росомахи, но потом пришлось откинуть это предположение. На земле виднелись чёткие отпечатки сложносоставных трёхпалых копыт. Я знал это чудовище!

Сообразив, что за тварь бродит вокруг, я пожалел, что оставил детей одних и решил немедленно вернуться. Но сначала надо было позаботиться о том, что осталось от несчастной, которая пыталась проникнуть в мир людей. Будь у меня две здоровые руки, я бы тесаком вырыл ей могилу, но рука у меня была только одна, а прибегать к помощи Сигурда и показывать эту страшную картину Мяуки я не собирался.

Поэтому, я во второй раз за последнее время прибег к помощи тех, кто многие века спит под землёй. На мой зов явился мегатерий, умерший несколько сотен тысяч лет назад от глубокой старости. (Их и молодыми то никто не ел, даже смилодоны, а в старости они становились, не только несъедобны, но и попросту невыносимы для всех кто имеет обоняние.) Этот гигант был несравнимо умнее шерстистых носорогов, и его дух сохранил воспоминание об этом до сих пор. Поэтому вскоре на полянке не осталось и следа разыгравшейся трагедии. Сделав на дереве зарубки, и бросив на обнажённую землю горсть семян, я заспешил обратно.

Тварь, убившая взрослую кошку, (условно я так называю этих очаровательных существ, хотя по природе они больше люди, чем кошки), не являлась собственно хищником, хотя не брезговала мясом, когда оно само попадало ему в пасть. Иначе говоря, это был падальщик похожий на гротескного волка, у которого голова занимает треть туловища, а шея вовсе отсутствует. Видеть это животное мне приходилось не раз, а вот добыть так и не получилось – слишком уж чувствительна и осторожна, оказалась тварь, никогда не вступающая ни с кем в единоборство, несмотря на всю свою силу, и нападающая только на заведомо слабейших. Вероятно, кошку зверь убил, походя, играючи, так-как добыча ему была не нужна.

От таких мыслей я припустил бегом, когда услышал отдалённый выстрел и почти влетел в убежище, где оставил детей! В сухом русле ручья, упирающимся в старинный, вероятно насыпной холм, никого не было… Я лихорадочно огляделся, ища каких-нибудь следов, как вдруг, откуда-то сверху раздалось:

– Ваше сиятельство! Граф Котек, осторожнее! Чудовище неподалёку, его пули не берут!

Я поднял голову, и у меня отлегло от сердца – на высоте четырёх человеческих ростов, в развилке дерева, сидели Сигурд и Мяуки! Они были целы и невредимы, только испуганно таращились вниз. Я уже открыл рот, чтобы им ответить, когда сзади раздался оглушительный треск и…

В общем, меня спасло только чудо! Здоровенный клык, вспоров на мне одежду, скользнул по спине, не причинив вреда, но при этом я был подброшен в воздух, как мяч, получивший хороший удар. Перелетев через голову, я вдруг неожиданно для себя, оказался на ногах в пяти шагах от чудовища, стоящего ко мне боком. В то же мгновение сверху грохнул выстрел, и пуля ударила тварь точно между глаз. На гигантского мародера это произвело такое же действие, как щелчок пальцами козлу по рогам. Он развернулся к дереву, на котором сидели дети и угрожающе взвыл!

От этого воя Мяуки вырвалась из рук Сигурда и взлетела на несколько метров выше! Я испугался, что она не удержится на тонких ветках, выхватил свой тесак, и что было силы, рубанул по задним ногам чудовища!..

Каким-то образом мне удалось рассечь сухожилия сразу на обеих его ногах, но это едва не стоило мне жизни. Тварь отчаянно завизжала и забилась так, что мне еле-еле удалось отскочить. Она всё кружилась на одном месте, пытаясь встать, но покалеченные ноги не слушались. Тогда она перевернулась на спину и нелепо замолотила ногами по воздуху.

Я понял, что это шанс, подскочил к ней вплотную, рискуя попасть под острое копыто, и ударил сверху вниз с оттяжкой, целясь зверю в горло, как если бы рубил с коня пехотинца…

И опять мне повезло! Из рассечённой глотки хлынула кровь, тварь задёргалась в агонии, но вскоре затихла. Опасаясь нарваться на последний удар, я обошёл тушу поверженного монстра и потыкал его в разных местах кончиком тесака. Реакции не последовало – зверь был мёртв. Тогда я повернулся к своим подопечным.

Мяуки висела на тонких ветках, судорожно вцепившись в них всеми четырьмя лапками, и не могла двинуться с места. Сигурд собирался лезть за ней, но я крикнул ему, чтобы он этого не делал, так-как его веса ветки точно не выдержали бы. Тогда он спустился, и мы с ним вдвоём начали рубить лапник в ближайшем ельнике, и охапками стаскивать его под дерево. Когда куча была готова настолько, что выдерживала мой вес, не прогибаясь до земли, мы крикнули Мяуки, чтобы она прыгала.

Но девочка только крепче вцепилась в ветки. Уверения, просьбы, уговоры не действовали. Было от чего почесать в затылке. Я даже подумывал срезать ветку, на которой она сидела выстрелом, но боялся перепугать малышку окончательно. К тому же стрелять сейчас мог только Сигурд, а я не посмел бы заставить парня направить оружие в сторону ребёнка. Мы совсем уже приготовились ждать, когда Мяуки упадёт от усталости, а это неизбежно произошло бы через несколько часов, но тут к нам на помощь пришёл случай.

Я как раз закончил раскладывать поверх нашей кучи плащи, чтобы ещё больше смягчить удар, когда Мяуки свалится, и тут сверху раздался птичий клёкот. Сигурд крикнул – «Орёл!», и тут же послышался треск веток, испуганный вскрик, после чего Мяуки приземлилась на приготовленную для неё кучу, как и положено – на все четыре лапки!

Прошёл, наверное, час или около того. Девочка с кошачьими ушками тихо спала, завернувшись в наши плащи, а мы с Сигурдом сидели возле костра, на котором аппетитно шкварчал окорок поверженного зверя. (Он был вполне съедобен, как съедобен дикий кабан или лось.)

– Неужели тебе ни разу не доводилось видеть такие уши у Ханса, помощника доктора? – спросил я, когда юный лорд выразил шёпотом своё удивление по поводу ушек Мяуки.

– Но он же вечно в своей шляпе, – пожал плечами Сигурд. – Я ещё ни разу не видел, чтобы он её снимал.

– Ясно. А между тем, он представитель народа коттеров, хоть и не любит говорить об этом.

– Так это название целого народа? А я думал, это его фамилия.

– Да, и фамилия тоже. Это я записал его на такую фамилию.

– Вы?

Я давно уже называл Сигурда на «ты», что ему по его собственным словам нравилось, но он меня продолжал называть на «вы», и обращался всегда почтительно, даже во время дружеской беседы.

– Да, я. Ведь именно я обнаружил его двадцать лет назад в корзинке у своего порога. Он был ещё совсем сосунком, и я выкормил его из соски, а потом отдал на воспитание доктору, потому что сам должен был уехать. Когда я вернулся, он был уже в возрасте Мяуки, и повсюду следовал за доктором. Коттеры очень привязываются к тем, кого любят, кто им нравится. Это их общая черта, несмотря на родство с кошачьими, у которых в природе есть доля приспособленчества. Правда Ханс утверждает, что у него с коттерами нет ничего общего, кроме ушей и хвоста.

– Почему?

– Он считает, что они его бросили, подкинули, как лишнего котёнка. Только я с ним не согласен.

– Но ведь так оно и было.

– Так-то так, но на самом деле котят под двери подбрасывают не кошки. Их подбрасывают люди, которые считают себя их хозяевами.

– Но ведь эти коттеры не совсем кошки.

– И не совсем люди. Точнее, они немного кошки, а в большей степени люди, но обладают повадками тех и других. Часто они живут среди людей, но тщательно маскируются при этом. В человеческом обществе друг с другом не общаются. О них вообще не так много известно. Ах, да – кроме ушей и хвоста у них есть втяжные когти на руках и ногах. В убранном виде они похожи на человеческие ногти, но всегда немножечко длиннее и уже. По этому признаку их узнают чаще, чем по ушам, которые прячут под шляпами и прочими головными уборами. Впрочем, когти они тоже часто прячут с помощью специального маникюра.

– Откуда же они приходят?

– Это неизвестно. Ни откуда, ни как, ни почему, ни зачем. Возможно, они из одного мира с этим зверем, которого мы сейчас едим.

– Наверное, несладко им там, в своём родном мире, раз они бегут сюда!

– Скорее всего, так. Беда в том, что ни один коттер никогда ничего об этом не скажет. В прежние времена их пытались заставить говорить под пытками, но они предпочитали умереть, и не один не выдал тайну. Если хочешь, аккуратно расспроси об этом Мяуки. Она малышка, и ей должны быть чужды все эти строгости взрослых.

По лицу Сигурда было видно, что идея задавать Мяуки вопросы, которые ей могут быть, по меньшей мере, неприятны, ему совершенно не по душе. Я не стал настаивать и решил перевести разговор на другую тему.

– Если ничего не помешает, то завтра мы будем в замке, – сказал я, как бы, между прочим. – Там есть помещения пригодные для житья. К тому же в них можно выдержать длительную осаду. Я надеюсь, что это не понадобится, но на всякий случай покажу тебе все бойницы, откуда можно достать врага, подступающего к стенам, и даже ворвавшегося внутрь. Мои предки были горазды на выдумку, и в замке осталось немало ловушек, сделанных в Средневековье, которые работают, и по сей день. Возможно, мне придётся вас с Мяуки оставить на день-другой, чтобы разузнать, как обстоят дела у доктора и Ханса, если они ещё живы. Я также беспокоюсь о своём дворецком, который мне не только слуга, но друг и наставник. Но я и шагу не сделаю, пока не буду уверен, что вы в полной безопасности.

Сигурд поёжился, представив такую перспективу, но потом взглянул на спящую Мяуки и улыбнулся. Общество этой малышки ему очень нравилось, а она просто льнула к нему, чувствуя в его лице друга и защитника. Меня она всё ещё побаивалась. Впрочем, я знал её меньше суток, а потом этот ребёнок только что лишился матери…

Тога, после победы над зверем, мясо которого всё ещё шкворчало, подвешенное над костром, девочка поглядела мне прямо в глаза, будто проникая в самые мои мысли, (а кто её знает, может и в самом деле проникла?), после чего отвернулась, потому что всё поняла без слов, не задав ни единого вопроса. У коттеров между родителями и детьми такая же связь, как и у людей, и всё же они несколько другие, эти кошкоподобные люди. Раньше взрослеют, раньше уходят от матери. Хм-м… Это жестоко, но я надеялся, что свойство рано взрослеть поможет Мяуки пережить страшную потерю.

Подумав об этом, я взглянул на картину начинающейся нежной дружбы между мальчиком-подростком и маленькой девочкой. Ведь нельзя забывать, что этот парень полноправный хозяин своих обширных владений и немалых богатств, накопленных Хольсунгами за несколько веков. Ему по идее, даже король не указ, что захочет, то и будет творить со своей судьбой и имуществом. А девочка – самочка племени, отличающегося, чего греха таить, невероятным обаянием и столь же невероятной похотливостью. Сейчас это ребёнок, но ведь ребёнок вырастет…

Одному Богу известно, как они при этом скрывают свой хвост? Уши еще, куда ни шло, можно скрыть под шапкой, повязкой, париком или какими-нибудь украшениями. Но хвост!

Связи коттеров с людьми довольно известны, но вот могут ли они производить на свет общее потомство? Бывает, беременеют, но больше об этом ничего не известно. Надо поговорить с доктором. Если всё пойдёт так, как может, как подсказывает мне логика, то следующее поколение Хольсунгов может родиться с ушками на макушке и пушистыми хвостиками. Да, сейчас мои подопечные – дети, но что будет через пять лет? А через семь? А через десять? О-о-о-о!

Впрочем, о чём это я? Ведь ещё не прошло и суток, как мы загнали Мяуки в лесу, приняв за дичь. Сейчас надо думать о том, во что эту кроху одеть, ведь её одежда безнадёжно испорчена. Хорошо ещё, что вопрос с едой на какое-то время решён. Я вырезал самые лучшие куски из туши зверя, и частично зажарил, а частично закоптил мясо, так что нам должно было хватить на несколько дней. У Мяуки съедобность плоти убийцы её матери не вызвала сомнений. Она сразу вцепилась зубками в сочный кусок, который дал ей Сигурд, а когда покончила с ним, то посмотрела на поджаривающийся окорок такими глазами, что сразу получила добавку.

...............................................................

Мы продолжили путь ранним утром. После тревог и ужасов предыдущего дня, не помешало бы поспать подольше, но утренняя прохлада с обильной росой, обещающей жаркий день, к этому не располагала. К тому же, нельзя забывать, что наши преследователи, возможно, рыщут где-нибудь поблизости, и попадать им на глаза нельзя ни в коем случае.

Итак, нас стало трое. Вопрос с одеждой для Мяуки пока что решили просто – среди вещей, найденных на ферме, была чистая белая простынь, сохранившая удивительную свежесть, несмотря на давность лет. Я прихватил её с собой, зная, как бывает, нужен иногда в походе кусок ткани. Эту простынь я хотел было превратить в подобие тоги и завернуть в неё Мяуки. но потом решил, что девочка будет за всё цепляться и путаться в складках. Тогда я просто располовинил эту простынь, в одной из половинок проделал дырку для головы, надел этот примитивный плащик на девочку, а у пояса перехватил его обычной бечёвкой. Получилось нечто спартанское. С обувью тоже пришлось поступить по спартански, то есть, терпеть её полное отсутствие. Саму Мяуки это совершенно не смущало. Она уверенно ступала своими крошечными ножками, держа при этом Сигурда за палец, и не жаловалась на колючую траву.

Глава 5. Это знал лишь я…

На нашем пути должен был быть небольшой городок, когда-то процветающий, а теперь оставленный теням и воспоминаниям. Сначала я хотел, было, навестить это место, но подумал, что там может быть засада, и решил не рисковать.

Обойти городок можно было двумя путями – слева, через бурелом и справа, через неглубокое и не слишком широкое болото. Недолго думая, я выбрал болото, так-как снова лезть в бурелом не хотелось. Я точно знал, что в этом болоте утонуть не так-то просто. Точнее, сдуру или спьяну, в этом нет ничего сложного, но если приложить голову к ногам, то можно пройти, даже не слишком испачкавшись.

Сигурд удивил меня и здесь – пока я ломал голову, как нам лучше переправиться через топь, он перевесил винтовку на грудь, посадил на плечи Мяуки, взял в руки жердь и в таком виде пошёл через трясину. Тогда я забрал у него вещмешок и двинулся следом.

То, что я шёл сзади, не было актом малодушия. Во-первых, шансы внезапно провалиться у нас были одинаковые, во-вторых, мы были связаны длинной верёвкой, на тот случай, если одному придётся вытаскивать другого, ну, и, в-третьих – я шёл по потревоженной почве, что при моём весе, вдвое превышающем вес Сигурда и Мяуки вместе взятых, удваивало мои шансы нырнуть первым. На этот случай я приготовил острый, как бритва нож, чтобы сразу обрезать верёвку. При таком повороте событий Сигурду пришлось бы выбираться в одиночку, имея на руках маленькую девочку, но всё же у него был шанс. Возьмись он меня вытягивать… Пусть это и небольшое болото, но я не хотел бы утянуть на дно кого бы то ни было, тем более этих детей. По счастью, ничего подобного с нами не случилось. Случилось другое.

При ходьбе по болоту следует помнить – торопливость путь к гибели, так-как торопливый скорее шагнёт в пустоту чёрного омута. Но медлительность – путь к верной гибели, потому что тот, кто еле двигается или вообще стоит, рискует оказаться в трясине, которая только что казалась твёрдой почвой. Мы не торопились, но и не медлили. Шли уверенно, прощупывая себе путь жердями, когда появились фантомы.

Вот тут я всё проклял! Мы шли по самой середине болотной топи, стараясь не отвлекаться на комаров, так-как делать в таком месте резкие движения крайне опасно. Но ведь скользящих над поверхностью воды фантомов это не касается! Они-то могут двигаться в любом направлении с такой же скоростью, как над твёрдой землёй. Как в такой обстановке прикажете обороняться, если ко всему прочему у вас заняты руки? Я уж молчу, что моя левая сейчас не годилась ни для обороны от фантомов, ни для того чтобы держать багаж.

Тем не менее, я достал свой тесак, а серебряный кинжал зажал в зубах. Сигурд тоже вытащил клинок, прихватив левой рукой покрепче ножки Мяуки. В этот момент со стороны берега, к которому мы шли, грохнул выстрел, и рядом с Сигурдом по воде ударила пуля. Я, как мог, вгляделся в этот берег и увидел несколько голов, мелькнувших в кустах. Значит, нас всё-таки выследили! Это было полное и явное поражение – сейчас нас расстреляют прямо здесь, и остаётся надеяться, что это случится раньше, чем до нас доберутся фантомы…

Как бы в подтверждение моих слов о воду прямо между нами ударила ещё одна пуля. По дороге она задела фантом, который приготовился к атаке, и я пожалел, что она не попала в его энергетический центр. Оказалось, что пожалел я об этом напрасно! Простреленный фантом, похоже, обиделся – он помешкал немного, потом повернулся к нам спиной и устремился туда, откуда был сделан выстрел.

Увидев такое, наши преследователи забыли про нас и переключились на атакующую нежить! Над болотом загрохотали револьверные выстрелы. Я так понял, что винтовка у наших врагов только одна, а опытных стрелков и вовсе нет. Несколько пуль задело другие фантомы, и они тоже заскользили к берегу. Я понял, что это наш шанс!

– Возвращаемся! – сказал я Сигурду негромко, но так, чтобы он услышал.

И мы повернули назад. Ещё до того, как мы достигли берега, с которого недавно вошли в болото, до нас долетели истошные крики, треск кустов и хрипы умирающих. Фантомы, если их много, это страшный и почти непобедимый противник для тех, кто не умеет им противостоять.

На берег мы вылезли измотанные, мокрые с головы до ног от болотной воды и от собственного пота. Надо было убираться отсюда, но сил не было, поэтому мы некоторое время лежали, как брёвна и отдувались, как вылезшие на берег моржи. Я имею в виду нас с Сигурдом. Мяуки, путешествовавшая с комфортом была полна сил и резвости, а потому она не стала терять времени с нами, а направилась к ближайшим кустам с ягодами.

Вдруг Сигурд слабо вскрикнул и потянулся к оружию. Я обернулся и увидел фантом, который направлялся к нему со стороны болота, и был уже совсем близко! Моя рука метнулась к кинжалу, не нашла его, (он почему-то оказался воткнутым в землю рядом со мной), потом схватилась за тесак, который застрял в разбухших от воды ножнах…

– Ми-и-яу-ау! Ф-ха-шш! – раздался отчаянный вопль, и через меня прыгнула большая розовая кошка, одетая во что-то напоминающее плащ крестоносца.

Я даже не сразу узнал в этом разъярённом существе Мяуки! Она приземлилась на четвереньки между фантомом и Сигурдом, и яростно зашипела! Фантом отступил на шаг. Мяуки зашипела громче, закончив боевой клич руладой с подвывом. Фантом попятился! Тогда юная самочка коттеров прижала уши, выгнула спину, развернувшись к противнику боком и пошла в наступление на напряжённых лапках, готовая прыгнуть в любую секунду! Фантом скользнул в болото и исчез, будто его развеяли… Мяуки застыла на берегу, пристально вглядываясь в поверхность воды.

– Мяуки? – позвал Сигурд, но девочка не двинулась с места.

Тогда он поднялся на колени и протянул к ней руку. Я не успел его остановить. Кошка смотрела в другую сторону, и уловила его движение каким-то сверх чувством. Её реакция была мгновенной – она перевернулась на спину и нанесла молниеносный удар выпущенными на всю длину когтями! Сигурд отдёрнул руку и с удивлением уставился на четыре глубоких пореза, из которых тут же брызнула кровь.

На Мяуки больно было смотреть. Ярость в её глазах сменилась изумлением, (их зрачки стали широкими, как это бывает у близоруких людей), а потом их буквально затопил ужас! Она с горестным плачем, (совершенно человеческим), бросилась к своему другу, и, то принималась ласкаться, то начинала зализывать его раны, то заходилась в самой бесполезной истерике самобичевания.

Сигурд хотел было её остановить, но я сказал, чтобы он этого не делал, ведь коготки Мяуки не блистали чистотой, а в слюне коттеров содержится сильный антисептик, как раз то, что нужно в таких случаях.

События, случившиеся на болоте, нельзя было назвать победой или поражением. Скорее, это было несусветное везение, улыбка Фортуны, которую лишний раз искушать не рекомендуется.

Мы шли в молчании, и я решил потратить это время на обдумывание ситуации. По здравому рассуждению, мы должны убраться туда, откуда пришли или залечь в буреломе. У наших врагов нет собак, а без них найти что-либо в хаосе поваленных деревьев почти невозможно. Но это блуждание среди поваленного леса могло длиться вечно. Надо было двигаться дальше, туда, куда нас хотели не пустить.

По всему по этому, я принял решение пойти по тому пути, от которого первоначально отказался, а именно – через город. Врядли кто-либо из бандитов выжил после столкновения с фантомами. А если и выжил, то, конечно, не захочет с нами встречаться, пока перевес снова не окажется на их стороне. Наверно, если бы мы сразу пошли в город, то были бы сейчас мертвы, но теперь можно было рискнуть. М-м, с предварительной разведкой.

– Неужели в том болоте так много утопленников? – вдруг спросил Сигурд, да так неожиданно, что я невольно вздрогнул.

– Там на дне лежит вражеская армия, – ответил я. – Мой предок, который был генералом в армии твоего предка, лет двести тому назад загнал туда пяти или десятитысячное войско наёмников, пришедших разорять этот край.

– И они все утонули?

– Не все, но многие. Больше половины.

– Выходит, мы шли по их костям?

– Мы и сейчас идём по чьим-то костям.

Сигурд остановился и посмотрел себе под ноги, но ничего не увидел, кроме сильно заросшей травой дороги.

– Да, это так, хоть люди об этом редко задумываются, – продолжил я свои рассуждения. – До нас на Земле жило много людей. И не только людей, а самых разных существ, среди которых были такие, что не уступали людям по уму и развитию, а некоторые даже превосходили нас. Я не говорю о животных, которых было великое множество. Они рождались, проживали положенный срок и умирали, а потом становились землёй. Так что мы всё время ходим по тому, что было чьей-то плотью.

– Бр-р! Никогда не думал об этом. Теперь мне как-то даже неудобно наступать на землю!

– Не переживай по этому поводу. Так устроен мир – мёртвые тела становятся землёй и питают растения, растения питают животных и людей, животные питают других животных и людей. Еда, это то, из чего наши тела строят себя в течение всей нашей жизни. То, что не годится в пищу, оседает, и мы ходим по этой субстанции, называя её землёй, почвой или просто грязью. Но и её ждёт перерождение, которое может длиться множество лет, веков или даже эпох. И тогда то, что сейчас считается прахом, станет тем, что питает живую плоть и самой этой плотью, чтобы снова превратиться в прах и продолжить движение по кругу. Таким образом, то, что было когда-то кем-то, чьими-то телами, находится не только под нами, но и вокруг нас, и внутри нас. Наступит наш срок, и мы тоже ляжем в эту землю и станем ею. Тогда всё повторится, и то, что сейчас является нами, снова будет кем-то.

– Но ведь нас самих при этом не будет? – проговорил Сигурд с печальной улыбкой.

– Человек, это не только тело, – продолжил я свои рассуждения. – Это ещё и душа, и разум, что далеко не одно и то же, и многое другое, чего люди сами о себе не знают. Поэтому, говорить о том, что нас не будет, когда умрут и распадутся наши тела, несколько опрометчиво.

– Мой дедушка говорил, что всё это чушь, и вместе с телом умирает всё, чем был человек при жизни, – не слишком уверенно заявил Сигурд.

– Ты видел фантомы на кладбище и на болоте? – спросил я.

– Ещё бы! – воскликнул мальчик.

– Вот видишь, ты уже был свидетелем того, что человек не умирает вместе с телом.

– Но что же они такое?

– Вся дрянь, которая сопровождает нас всю жизнь – ненависть, злоба, обида, или скорее всё это вместе взятое. Жизнь людей ставших такими вот призраками была отвратительна и ужасна, а смерть ещё хуже. Не удивительно, что теперь, когда было произнесено слово пробуждения, то первым делом пробудилась самая кошмарная сторона их сущностей.

– Слово пробуждения?

Нда, сболтнул я лишнего! Ладно, рано или поздно пришлось бы объяснить товарищу по несчастьям, всё как есть, но пока это делать просто некогда.

– Я всё расскажу тебе, обещаю, – заверил я его. – А сейчас мне придётся оставить вас в укромном месте, и сходить посмотреть, что ожидает нас там в городе.

Мы и в самом деле подошли к городу. Немного пораскинув мозгами, я спрятал детей в бурелом, оставил им все припасы, и, взяв только оружие, отправился на разведку. Конечно, я не вошёл в главные ворота, которые в этом городе были, несмотря на отсутствие стен.

Свернув заранее в сторону, я перемахнул через невысокую изгородь аккуратного пригородного особняка и оказался в заброшенном садике, где росло несколько яблонь-скороспелок, увешанных успевшими созреть плодами. Я отметил это место, как потенциальный источник продовольствия и двинулся перебежками от куста к кусту, стараясь делать как можно меньше шума. Таким манером я миновал несколько совсем узеньких улочек, вид у которых был совершенно безжизненный, как и у домов, стоявших вокруг. Потом пришлось выйти на улицу побольше, но на моё счастье она с двух сторон была усажена кустами, отделявшими мостовую от тротуаров. Эти кусты за годы отсутствия людей разрослись так, что я мог пройти за ними, не пригибаясь, и остаться незамеченным. Вот только с какой стороны ждать опасности?

Однако и эта улица была пустынна. Я помнил, что она приведёт меня к единственной городской площади, где нет никаких кустов, а стоит на постаменте изваяние старого графа Котека в латах с мечом и щитом в руках. Ну, да, того самого, который загнал вражескую армию в болото и спас город, стоявший на этом месте уже в те времена.

Подойдя к площади, я понял, что бандиты в городе были – две витрины магазинов, выходящих фасадами на площадь, были разбиты, двери в трактир распахнуты настежь, а на руке моего предка, сжимающей рукоять меча, висело какое-то тряпьё. Так, теперь надо выяснить, не остался ли кто из этих убийц в городе.

Рассудив, что, если они здесь, то искать их следует, скорее всего, в кабаке, чем в церкви или в школе, я прошёл со стороны дворов и вынырнул из переулка больше похожего на щель между домами точно у здания городского трактира. На моё счастье окон в этот переулок не выходило. Подкравшись к двери, я понял, что не ошибся – внутри раздавались голоса. Тогда, молясь, чтобы ни одна половица не скрипнула, я потихоньку вошёл внутрь.

Хорошо, что здесь имелась небольшая прихожая с гардеробной комнатой, скамеечками, покрытыми бархатом и большим зеркалом, которое оказалось разбитым. (Не иначе, как кому-то из мерзавцев не понравилась собственная рожа!) Такая обстановка напоминала скорее вход в театр, чем в питейное заведение. Впрочем, этот трактир, хоть и не носил звание ресторана, имел свою крохотную сцену, на которой по вечерам давались увеселительные представления.

Помнится, в дни моей молодости здесь пела очаровательная девушка, от одного только голоса, которой моя душа замирала, а сердце начинало трепетать, как пойманная птичка! То, что она самочка коттер, знал только я…

Сейчас разбитое зеркало сослужило мне службу – я подобрал осколок, напоминающий изогнутый кинжал, взял его за тонкую часть, а ту, что была пошире аккуратно просунул через приоткрытую дверь, ведущую в главный зал. Отсюда и голоса слышались отчётливей. Сейчас я чувствовал себя Джимом Хокинсом, проникшим на захваченный пиратами корабль. Вот только я был почти на три десятка лет старше юнги Джима, и на боку у меня висел абордажный кортик, просившийся в дело.

Итак, я увидел, что в полутёмном зале, неподалёку от окна, единственно свободного от ставней, сидят за столом два типа, и в точности, как в случае с Джимом, играют в кости. Но в отличие от той давнишней истории, эти бандиты не ссорились, несмотря на то, что перед ними стояла бутылка с ромом или с чем-то в этом роде. Похоже, что играли они чисто машинально, не слишком переживая за успех. Причина такого поведения стала ясна из разговора, который мне довелось подслушать.

– Когда же они вернутся? – говорил один из них, тощий со впалыми щеками и неровным ёжиком на голове. – У меня от этих мест морозные мураши по коже бегают! Нечисто здесь, помяни моё слово – нечисто!

– Уймись, Том! – ответил ему второй, добродушный на вид лысеющий толстяк с красными щеками и таким же красным носом, полная противоположность первого. – Тебе приказано ждать, вот и жди. Обед ведь готов?

– Готов-то он готов, но если ещё с час-полтора никто не явится, то всё к чертям простынет! А мне сдаётся, что никто уже не явится…

– Ну, ты ж вот паникёр!

– Ты выстрелы слышал?

– Слышал, а что?

– А то, что отсюда до болота, где засада, минут десять хода, а наших вон уже скока времени нет!

– Да не кипишись ты! Лучше вот, отхлебни ещё – полегчает. А нет их от того, что хозяин приказал доставить ему доказательства, что мальчишка, лорд этот, помер. Вот они, небось его трупешник из болота и вылавливают!

– Добро, ежели так! Хуже, когда их самих на болоте замочили…

– Что, всю дюжину? И главное – кто? График этот, что ли местный? Ну, да, конечно! Особенно, стоя в болоте по уши. Атаман у нас не дурак, вишь, как всё просчитал! И то скумекал, что они сюда не сунутся, и то, что скорее через болото пойдут, чем через бурелом полезут. Он голова у нас и храбрый, не в пример тебе. Ты лучше подумай, куда пацана дохлого деть, пока обедать будем? На улице оставить неудобно, ведь благородных всё-таки кровей покойничек. Здесь мертвяку тоже делать нечего. Хоть народ у нас и ушлый, можно даже сказать – не брезгливый, но покушать любят в чистоте и комфорте, чтобы ничего, значит, аппетит не портило.

А, в погреб его сунуть, и дело с концом! Тута хороший погреб есть, большой. И мальчишка в ём поместится и граф энтот.

– А граф-то кому здесь нужен? Болото его могила и всё тут! Там его и оставят

– А ведь ты голова, Гавр! Там его и оставят!

И тощий загоготал, видимо найдя эту мысль очень забавной. Толстяк тоже решил, что это смешно, и захихикал вслед за долговязым с тоненьким поросячьим привизгом. Из их разговора я понял следующее – они пришли сюда именно, чтобы убить нас – компромиссов не допускается, приговор подписан; в городе бандитов только двое, остальные выполняют «заказ» на болоте; из тех, что отправились на болото, скорее всего никто не выжил, так-как до него и в самом деле недалеко; про Мяуки никто не знает, так-как о ней не было сказано ни слова. Значит, нас не выследили, а высчитали. Интересно, как им это удалось?

Я понял, что неплохо бы взять этих двоих в плен, во-первых, чтобы вытрясти из них кое-какую информацию, а, во-вторых, чтобы иметь про запас двух свидетелей, которых можно было бы использовать в случае, если придётся доказывать сам факт травли наследника Хольсунгов бандой наёмных убийц, с целью покушения на его жизнь. Однако судьба распорядилась по-своему.

Пока я изображал из себя разведчика племени апачей, за моей спиной с грохотом обрушился кусок зеркала, до этого момента всё ещё державшийся в раме. Бандиты переглянулись и выхватили оружие. Что у них было дальше, я не видел, так-как убрал руку с осколком зеркала и отступил на шаг. Возможно, я бы сбежал под угрозой двух стволов. Может быть, получил бы пулю, будучи превосходной мишенью на пустынной площади, но удача, о которой говорил доктор, решила улыбнуться мне и на этот раз.

Тощий бандит, праздновавший труса по поводу отсутствия большей части банды, сейчас проявил храбрость. Буквально через секунду он появился в дверях, от которых я отпрянул, с перекошенной рожей и громадным револьвером в руке. У меня мелькнула мысль, что он похож на пирата из детской книжки – он даже носил тельняшку, и голова была повязана линялым платком. А ещё у него были именно такие глаза опытного выпивохи, щербатый оскал, щетина с проплешинами на морщинистом подбородке. Эти размышления, длившиеся десятую долю секунды, прервал выстрел! Что-то яростно-горячее пронеслось мимо моего левого уха, и меня толкнула в щёку ударная волна от пролетевшей пули. Следующего выстрела мои руки ждать не стали, и сделали всё раньше, чем голова оправилась от шока. Левая, превращённая в дубинку, хлёстко врезала по руке бандита с зажатым револьвером, и его оружие отлетело в сторону. Правая взмахнула осколком зеркала, как мачете, и из рассечённого тощего горла хлынул поток тёмной крови! Бандит схватился за кадык обеими руками, забулькал, упал на колени, а потом скорчился на полу, сотрясаемый предсмертными конвульсиями.

В тот же миг на дверь со стороны зала обрушился град пуль, выбивающий из полуоткрытых дверей щепы и целые доски. Я перекатился через тело убитого «пирата» и завладел его револьвером. У толстого негодяя, по-видимому, был автоматический пистолет, но стрелок он был никудышный, и, как многие дилетанты, выбравшие преступную карьеру, пытался подменить качество количеством. То есть, поливал огнём предполагаемую цель, в надежде, что одна из пуль, выпущенных наугад, попадёт-таки туда куда надо. Это привело к тому, к чему и должно было привести – патроны в магазине его оружия кончились. Надо было не дать ему вставить следующий магазин, а то, глядишь, он добился бы своего.

Как вихрь ворвался я в главный зал, и успел увидеть, как толстяк трясущимися руками пытается справиться со своим оружием, но тут револьвер в моей руке бабахнул, толстяк отлетел к стене и выронил свой пистолет. Я тут же оказался возле него, отшвырнул ногой упавшее оружие и приставил ствол револьвера к пузу этого борова.

Как много вопросов мне надо было ему задать! И кто такой «хозяин», о котором он упоминал в разговоре с тощим, (кандидатура бастарда Персиваля, о котором говорил доктор, была на первом месте, но нельзя исключать и другие варианты, не выяснив всё до конца), и каким образом бандиты ухитрились вычислить наше местоположение, а заодно узнать, что мы пойдём через болото, и, наконец, сколько, на самом деле, народу охотится за наследником Хольсунгов? Важны были все эти вопросы, но последний был сейчас самым важным, ведь даже если на болоте и здесь нашла свой конец вся посланная за нами группа бандитов, то ведь могли быть ещё и другие.

Увы! На мои слова и действия толстяк отреагировал лишь мутным взглядом, потом несколько раз разинул рот, хватая воздух, как рыба, выброшенная на берег, и затих. Мои вопросы остались без ответа.

С досады я плюнул на пол залитый кровью и ромом из опрокинутой бутылки. Надо же было так опростоволоситься! Нет, я не сожалел о содеянном, ведь они в меня стреляли, а при мысли о том, что они хотели сделать с моим парнем (ого, уже с моим?) мне хотелось самым неподобающим образом пнуть их трупы или выпустить в них оставшиеся пули! Но это всё было бы более чем глупо. Сдержавшись, я взял себя в руки и подсчитал трофеи.

Мне достались – револьвер с четырьмя зарядами и пачкой патронов к нему, которая нашлась в кармане тощего, пистолет с одной полной и одной пустой обоймой, у толстяка нашлась ещё горсть патрон, которых хватило бы ещё на четыре перезарядки, и два выкидных ножа, один из которых я сунул в карман, а другой, совсем скверный, выкинул за ненадобностью.

Это уже было кое-что! Теперь я не чувствовал себя дичью под прицелом охотников, теперь я мог огрызнуться как следует! Кроме того, на кухне нашлась свеже сваренная похлёбка, весьма недурная на вкус. Нда, тощий, оказывается, был неплохим поваром, вот только свернул не на ту дорожку. При других обстоятельствах сама мысль прикоснуться к еде, приготовленной руками только что убитого мной человека, привела бы меня в ужас, но сейчас у меня на руках было двое голодных детей, и у самого в животе лягушки давно распевали хоралы. Поэтому, особо брезговать не приходилось – на войне, как на войне. Здесь же нашёлся отменный, хотя и немного остывший ростбиф, нарезанный кусками хлеб, целый мешок различных консервов и батарея бутылок, из которых я выбрал парочку чисто в медицинских целях.

Оставалось прибраться. Тела бандитов отправились туда, куда они хотели положить убитого Сигурда – в погреб. Вход в это помещение был со двора, поэтому мне пришлось повозиться. Внутри было холодно, темно и пусто. Уходя отсюда навсегда, хозяева забрали с собой всё съедобное, так что два жмурика ничего здесь своим присутствием не оскверняли. Там я закидал их разным хламом, и со спокойной совестью закрыл за собой дверь. (Вот что мне стоило засов задвинуть, а в ушко для замка всунуть хотя бы гвоздь?) После этого я опять-таки ветошью стер, где мог кровь, а мокрые следы на полу, никак не желающие высыхать, присыпал толстым слоем опилок, найденных в подсобке. Изуродованные выстрелами двери я просто снял и выкинул во двор.

Спросите, зачем я всё это сделал? Чтобы привести сюда своих подопечных, конечно же! Я собирался их, как следует накормить, но понятно, не за тем столом, где сидели бандиты. У меня была мысль перенести трапезу в другое здание, но это было сопряжено с лишней вознёй, а к тому же трупы я всё равно хотел убрать – грех оставлять не погребённые тела, особенно если это враги, павшие от твоей руки.

Но вот, наконец, все возможные приготовления были сделаны, и я почти бегом припустил туда, где оставил пару деток, которые, впрочем, уже доказали что могут за себя постоять. Они нашлись именно там, куда я их спрятал, чему я был воистину рад. Они тоже обрадовались моему появлению. Так что в город мы вошли без лишних приключений, остановившись только чтобы набрать яблок, о которых я говорил. Беда поджидала нас на площади.

Глава 6. Таким должен быть лорд

Едва мы дошли до центра города, и дети, как по команде задрали головы, рассматривая статую моего предка, с которой я снял тряпку, оказавшуюся женским бельём, взятым из разбитой витрины магазина, как Мяуки вскрикнула и запрыгала на одной ножке, а потом села на землю и стала рассматривать свою подошву, жалобно при этом всхлипывая.

Вот тут-то я проклял свою беспечность и глупость! Стёкла! Ну, конечно же, разбитая витрина! Сам-то я был обут в подобие сандалий, которые соорудил из башмаков, найденных на ферме. Но дети! Они же у меня ходили босиком, вот и доходились.

Наступать на плоские осколки стекла, лежащие на земле, не так опасно, как на бутылочные, но этот подлый осколок встал стоймя между камней и торчал вверх острым треугольным клином. На него-то и наступила бедная Мяуки, не отличавшаяся по жизни везучестью. Хорошо ещё, что девочка была лёгонькая, а то будь она хоть немного тяжелее, дело могло закончиться серьёзной травмой.

Теперь этот осколок торчал у неё из стопы, пронзив её в мягкой части. Я вознёс короткую пламенную молитву Создателю всего сущего, чтобы он не задел артерии и сухожилия, и быстрым движением вырвал мерзкую стекляшку из ноги девочки. Мяуки пискнула и подарила мне такой взгляд, от которого сердце облилось бы кровью у профессионального мучителя. Когда я сделал следующее движение в её сторону, она второй раз за сегодня зашипела по-кошачьи и отползла под защиту Сигурда, рухнувшего рядом с ней на колени.

– Что же делать?! – воскликнул мальчик почти плачущим голосом, и я увидел, как кровь отхлынула у него от лица. Не самый хороший признак.

– Надо промыть рану, – ответил я, как мог спокойнее, чтобы поселить в парне уверенность, что всё будет в порядке, если приложить максимум усилий. – Плохо одно – осколок узкий и длинный, а значит прокол глубокий. Грязь могла попасть вместе с ним внутрь, а она может вызвать воспаление и даже серьёзное заражение. Можно отсосать кровь из раны, и тогда есть надежда, что попавшая грязь тоже выйдет…

Честно говоря, я собирался это сделать сам, хотел только попросить Сигурда успокоить Мяуки или даже подержать её, чтобы не дёргалась, не повредила себе и не оставила меня без глаз. Но парень понял всё мною сказанное, как команду к действию. Он не дослушал мои рассуждения, а прильнул губами к ранке на ноге девочки и принялся высасывать кровь вместе с грязью из тела подружки. Для этого он почти лёг на землю, и, как я отметил, покраснел, также как побледнел до этого. Значит, в нём сосуществуют две натуры – чувственная, сострадающая и действенная, способная принимать моментальные решения, и тут же воплощать их в жизнь.

Второй раз я белой завистью позавидовал Хольсунгам, которые и не чаяли, наверно получить такого наследника, или скорее оценивали его по совсем иным качествам. Уже одно то, что он, не задумываясь проделал такую операцию для спасения девочки, с которой по сути был ещё очень мало знаком, стоило всех его прочих достоинств! Лорд! Вот кто действительно более достоин звания лорда, чем те напыщенные болваны, которые, проезжая по своим владениям даже головы повернуть не желают в сторону собственных арендаторов.

Но вот я, наконец, скомандовал – «Хватит!», и Сигурд поднялся, тяжело дыша. Но он не встал во весь рост, а остался на коленях, чтобы быть поближе к Мяуки. Он помог мне промыть ранку с помощью виски из фляжки, что было лучше воды, а потом перевязать ногу полоской ткани, оторванной от остатков простыни. После всего этого Сигурд взял девочку на руки и отнёс в дверь, на которую я указал, то есть в трактир, о котором уже шла речь. При этом он прошёлся по тем же самым стёклам, не обращая на них никакого внимания. Я вытер пот, обильно выступивший на лбу, и мысленно поклялся, что сломаю шею любому, кто задумает помешать этому парню, занять его законное место.

...............................................................

У окна я им сесть не дал, объяснив это соображениями безопасности. Якобы нас можно увидеть с улицы. Расположились мы поближе к стойке, где было достаточно светло, и вскоре вкусные запахи подогретой еды отвлекли всех от мысли о досадном и опасном происшествии, которое с нами только что случилось. (Я потом тщательно осмотрю ножку девочки, но думаю, что всё будет в порядке после таких усилий её друга.)

Происхождение еды я скрывать не стал. Да, это оставили бандиты, которые хотели убить нас на болоте, но сами стали жертвами фантомов. Они же оставили здесь два хороших пистолета. Почему? Наверное, у них много пистолетов, а эти были лишние. Сигурд легко проглотил мою полуправду, так-как был по большей части занят поглощением похлёбки и ростбифа, но Мяуки, слушавшая меня вполуха, периодически хмурилась и бросала косые взгляды в ту сторону, где лежали убитые мною бандиты, до того, как я оттащил их в погреб. Она всё время нюхала воздух, но вскоре сытный обед подействовал на неё успокаивающе, и глаза девочки начали слипаться. Увидев, что Сигурд тоже начинает клевать носом, я понял, что сегодня мы уже никуда не пойдём.

Это здание было двухэтажным. Весь второй этаж занимали комнаты, которые сдавались внаём. Раньше, во время процветания графства, здесь было много постояльцев, так-как через город проходила дорога, связывавшая наши места с побережьем. Номера здесь не отличались ни богатством, ни изысканностью, но были простыми, удобными и чистыми. В одном номере я разместил нашу сонную парочку. Кровать здесь была широкая, и они запросто поместились на ней вдвоём.

Вот тогда я ещё раз осмотрел и перебинтовал ножку Мяуки. Девочка немного пофыркала и пошипела на меня сквозь сон, но сопротивляться не стала, и свернулась калачиком, словно котёнок на подушке. Её верный рыцарь расположился тут же, и через пару мгновений уже сопел носом.

Мне тоже очень хотелось спать, но я намеревался утром продолжить наше путешествие, а это значило, что к нему надо подготовиться. К тому же солнце стояло ещё высоко, а это значило, что я могу «пройтись по магазинам».

Первый же магазин, ну, тот с разбитой витриной, «обрадовал» меня своей пустотой. Жители покидали этот город без спешки, и всё ценное увезли с собой. Вот и местные торговцы отбыли на новое место жительства вместе с товаром. По-видимому, бандиты потому и разбили витрину, что за ней единственной висела забытая тряпка. Но не может же быть весь этот город пустым?

В скобяной лавке нашёлся старенький топорик. Уже хорошо, но всё-таки мало. Я хотел найти что-нибудь такое, что могло бы предотвратить происшествия подобные тому, что случилось с Мяуки. Но, ни сапожная мастерская, ни ателье, где когда-то трудились хорошенькие портнихи, результатов не дали.

Совершенно неожиданно меня выручила церковь! Сам не знаю, зачем я туда зашёл, ведь набожность никогда не являлась добродетелью графа, у которого сложилась стойкая репутация колдуна. Но, тем не менее, что-то занесло меня в этот пустой гулкий храм, брошенный своими прихожанами.

Я немного побродил по нему, и вдруг заметил маленькую приоткрытую дверь, расположенную неподалёку от клироса. Оказалось, что это проход в раздевалку мальчиков-певчих, в которой до сих пор сохранилась в целости их одежда! Я тут же набросился на неё, как кладоискатель, обретший вожделенные сокровища.

Вскоре мною были отобраны две пары крепких башмаков, которые должны были подойти Мяуки, одна пара, (больше не нашлось), для Сигурда, целая гора белоснежных чулок разных размеров и полный комплект одежды, когда-то принадлежавший самому младшему певчему. Конечно, это была не самая удобная одежда для путешествия, но всё же она при некоторой переделке подходила Мяуки больше, чем обрывок простыни, перевязанный бечёвкой.

Собрав свои трофеи в мешок, я поспешил обратно. Мои подопечные крепко спали, и я так понял, что врядли им понадобится ужин. Ну, и ладно, пусть отдыхают! Лучше уж мы плотно позавтракаем. Однако, приведя в порядок наше снаряжение и припасы, я позволил себе стаканчик виски, ростбиф и яблоко, после чего тщательно запер все двери и окна, поднялся наверх и повалился на кровать в комнате напротив той, где спали дети.

Глава 7. «Слово пробуждения»

Проснулся я от негромкого звука шагов. Продрав глаза, я не сразу понял, где нахожусь, но когда моя рука нащупала под подушкой рукоять револьвера, я вспомнил всё, а, вспомнив, напрягся, как зверь обложенный охотниками. Через открытые двери в мою комнату и комнату напротив, я отчётливо видел кровать, освещённую лунными лучами, пробивающимися сквозь щели в ставнях, на которой спали дети. Значит, это были не их шаги, но ведь кто-то ходил, время от времени натыкаясь на стулья в кромешной темноте зала на первом этаже?

Я спал в одежде, поэтому долго собираться не пришлось. Вот только прицеплять к поясу ножны тесака было некогда, и я взял его в зубы. Сандалии тоже оставил – шуметь самому не стоило. Взяв револьвер в здоровую руку, я вышел в коридор. И вовремя – шаги слышались уже на лестнице. Я поспешил туда, и тут же столкнулся носом к носу… с толстым бандитом, который шёл на меня, странно скосив глаза в сторону! Моя рука рефлекторно дёрнулась, и выстрел разорвал тишину ночи, как маньяк-насильник одежду на теле жертвы! Сзади испуганно вскрикнули проснувшиеся дети, но мне некогда было оборачиваться.

Посреди лба у толстого мертвяка зияла здоровенная дыра от пули, но это не произвело на него никакого впечатления, в то время, как его мозги, вылетевшие вместе с затылочными костями, облепили сейчас физиономию тощего, карабкающегося следом. Я позволил себе удивиться, и это едва не стоило мне жизни – толстый ударил меня. Со стороны это выглядело, как неуклюжий взмах руки, но я получил удар достойный профессионального боксёра. Какое там! Это был удар копыта ломовой лошади! Он пришёлся мне точно в середину груди, и сразу выбил из меня весь воздух. Я отлетел на несколько шагов назад, потерял по дороге тесак и упал на спину, молясь только об одном – только бы не погасло сознание! А ведь это было вполне возможно, ведь я был лишён возможности сделать вдох.

Каким-то чудом револьвер остался зажатым у меня в руке, и это спасло ситуацию – на грани обморока мне удалось-таки прицелиться и двумя выстрелами выбить толстому оба колена!..

Восставший мертвяк может «жить» без мозга, без сердца и лёгких, без желудка, кишок и печени, но когда у него сломаны кости и перебиты ноги, он не опаснее связанного барана, хоть и продолжает некоторое время дёргаться. Толстый рухнул на пузо, как мешок с соломой, но продолжал при этом делать попытки подтянуться на руках, чтобы добраться до людей. Два выстрела в плечевые суставы обездвижили его окончательно, но через эту тушу уже перешагивал тощий.

Этот мертвяк, забрызганный мозгом своего товарища, выглядел ещё более жутко. Его глаза были вывернуты куда-то вверх, так что зрачков почти не было видно. Двойная улыбка – перекошенной щербатой пасти и рассечённого горла, превращала его рожу во что-то совершенно нечеловеческое. Руки, костлявые, как палки со скрюченными окостеневшими пальцами, находились в постоянном движении – всё время шарили перед собой в поисках жертвы, которую желательно было зацепить хотя бы мизинцем.

У меня в револьвере оставался только один патрон. Провести быструю перезарядку из-за неработающей левой руки я не мог, поэтому выбора не было. Обругав себя за то, что оставил автоматический пистолет среди вещей в комнате, я нажал на спуск, и тощий упал на одно колено – пуля перебила ему голень. Мой тесак валялся под дёргающимся телом толстого, и был сейчас недоступен. Оставался только кинжал, но он-то и был самым грозным оружием против нежити. Беда была в том, что воспользоваться им я мог только во время максимального сосредоточения и концентрации воли. А какое уж там сосредоточение, когда перед глазами плывут цветные пятна, и картина окружающего мира начинает мигать, как неисправный телевизор?

Вдруг тощий прыгнул! Прыгнул, несмотря на перебитую ногу, и я понял, что сейчас он упадёт на меня сверху… Выстрел, ударивший где-то рядом, почему-то вернул мне способность к действию. Я вдруг понял, что какое-то время не дышал и судорожно вдохнул воздух пополам с пороховым дымом. Лёгкие словно ошпарило кипятком, но в следующее мгновение я уже был на ногах, и, оглянувшись, увидел Сигурда, стоявшего с дымящейся винтовкой в руках. Из-за его спины испуганно выглядывала Мяуки, что было скверно, ведь всё что разыгралось здесь только что, уж точно не подходило для её детских глаз.

Но моё внимание сразу переключилось на барахтавшегося на полу мертвяка. Пуля Сигурда угодила ему в бок, и вышла из спины, словно топором перерубив позвоночник. Топор! Я совсем забыл об этом трофее, а он, между тем, стоял прислоненный к стене за дверью на расстоянии вытянутой руки от меня.

Рубить мертвечину, то ещё удовольствие! Особенно, если эта мертвечина, сложенная пополам выстрелом из ружья, машет в воздухе конечностями, напоминая покалеченного паука, и старается зацепить тебя, чтобы сделать пленником длинных цепких рук, приобретших силу, вдесятеро превышающую человеческую.

И опять же, это зрелище не предназначалось для маленьких девочек. Сигурд это понял и увёл Мяуки вглубь комнаты, а сам присоединился ко мне и стал помогать увязывать дрожащие мелкой дрожью обрубки в старые скатерти и простыни. Потом мы вытащили эту дрянь в дальний конец двора, бросили на кучу хлама, обложили дровами и подожгли. Огонь в таком случае лучшее очищающее средство.

После таких приключений никто уже не хотел спать. Кстати, я так и не понял, как ожившие мертвяки проникли в дом. Как они выбрались из погреба, было ясно – дверь, которую я по глупости не запер, была раскрыта настежь. Но в доме остались нетронутыми двери и окна, закрытые мною накануне. Может они знали какую-нибудь лазейку, о которой не знал я? Впрочем, это было уже неважно, всё равно на рассвете мы собирались покинуть это место. Надо было поесть, но кусок не лез в горло. Тогда я налил себе ещё стакан виски, и Сигурду плеснул немного. Он был ещё слишком юн для такого напитка, поэтому поперхнулся, закашлялся, но мужественно всё проглотил. Через несколько секунд щёки парня запылали, глаза заблестели, и он охотно взялся за еду. Мяуки, которой алкоголь был совершенно противопоказан, от мяса отказалась, но взяла себе яблоко.

– Расскажите мне о «Слове пробуждения»! – вдруг попросил Сигурд, у которого, похоже, крепко зашумело в голове.

Мне не очень хотелось говорить об этом, но я обещал всё рассказать, а до рассвета оставалось ещё не менее двух часов. Поэтому, я решил поведать юному Хольсунгу, а заодно и Мяуки печальную историю фактической гибели своего графства. Итак, я начал:

– Всё началось за несколько лет до моего рождения, когда мои родители только поженились. Тогда графом Котеком, ещё молодым и полным сил, назывался мой отец – недавно вернувшийся с очередной войны за Корону, офицер армии Её Величества. С собой он привёл раненого боевого товарища по прозвищу – капрал Льюис, и пленную девушку, дочь вражеского генерала, которую отец лично спас из пылающего города, когда армия её отца, моего деда по материнской линии, была разбита, а сам он погиб, бросившись на стену штыков, предпочитая смерть на поле битвы позору поражения.

Да, эта девушка и стала женой графа Котека, а потом и моей мамой. Нельзя было сказать, что мои родители не любили друг друга, но между ними всю жизнь стояла тень старого генерала, ведущего своих солдат в последнюю атаку. Доблесть этих воинов вызывала искреннее восхищение у их противников, среди которых были мой отец и наш будущий дворецкий, но все они пали, как герои, оставив победителям горящий город, заминированные склады и толпы голодного народа в разорённой стране.

Но речь не об этом. Всякий, кому интересна история войн за Корону сможет найти этот эпизод, обрисованный в исторических трудах с разных сторон очевидцами и аналитиками.

Когда мои родители сыграли свадьбу, стояло жаркое лето, изводившее людей своей засухой, от которой пропали даже мухи. Знатоки говорили, что это дело добром не кончится, и надо ждать бурю. И она разразилась осенью, смешав в единый миг небо и землю. Сначала подул ураганный ветер. Сперва он забавлялся тем, что отбирал у людей шляпы, зонтики и разные мелкие вещи, а потом принялся сносить крыши и разорять стога на полях. Потом пришёл смерч, да не один, а сразу много. Они избирательно прошлись по лесам графства, превратив их в тот самый бурелом, который можно видеть здесь повсюду.

Вообще-то, наш край жил в основном тем, что поставлял древесину ценных пород мастерам целого ряда стран. Теперь эта важнейшая статья дохода была закрыта навсегда. Удивительно, но смерчи обошли стороной жилища людей и посевы. Многие видели в этом «Перст Божий», но им пришлось прикусить языки, когда пришло наводнение. Оно смыло почву с полей вместе с уцелевшим урожаем, затопило дома, сделав многие из них непригодными для жилья, погубило скот и унесло жизни нескольких десятков людей. Теперь наш край был разорён окончательно.

Люди растерялись, но граф Котек раскрыл свой кошелёк и не допустил голод среди своих арендаторов. Постепенно графство оправилось от потрясения, и люди снова начали трудиться, строить дома, рожать детей. Вот только великолепные лесные и охотничьи угодья погибли без надежды на восстановление. Бурелом не давал подняться молодому лесу, а чтобы разобрать завалы требовались силы в десятки раз превосходящие те, что могли обеспечить арендаторы.

В то же самое время произошло одно событие, на которое поначалу никто не обратил внимания. Неподалёку от нашего родового замка, где тогда и жила семья моего отца, стоял холм с полуразрушенным фортом наверху. Смерч окончательно добил старые развалины, сбросив их камни в долину, а заодно снёс часть холма, будто гигантским ножом отхватил здоровенный ломоть от большого каравая. Вот тут-то и выяснилось, что в основании холма была скала, с удивительно гладкими и ровными гранями.

Одна из этих плоскостей оказалась испещрена таинственными надписями на неизвестном языке. Когда об этом доложили графу, он пожелал лично взглянуть на столь необычное явление, ну, и, конечно, взял с собой молодую жену, которой тоже интересно стало посмотреть на артефакт. И вот они встали вдвоём напротив гладкой чёрной стены с ровными рядами букв, что напоминало исписанный тетрадный лист.

«А ведь я могу прочесть это!» – вдруг сказала моя будущая матушка после нескольких секунд разглядывания стены.

«Но как? – удивился отец. – Откуда ты знаешь этот язык»

«Папа научил меня, – ответила она. – Он всегда увлекался древней письменностью. Именно наука, а не война была его настоящей жизнью. А это – прото-гэльские друидические руны, какого-то оригинального написания. Но мне кажется, я смогу прочесть и перевести этот текст. Он называется – «Слово пробуждения»».

И она стала читать надписи на скале вслух, издавая при этом странные свистяще-щёлкающие звуки, как будто подражала птицам. А когда она дошла до конца, и повернулась к своему мужу, чтобы что-то сказать, странный подземный удар сотряс всё вокруг, сбив людей с ног и перепугав лошадей. Однако на этом сотрясение земли закончилось, и подземные толчки не повторялись. Правда, говорят, что именно после этого фундамент нашего замка дал трещины сразу в нескольких местах, от чего многие здания стали разрушаться. Но не это было самым странным и самым страшным.

Как-то, дня, наверно, через два после приключения моих родителей у загадочной скалы, мельник, который жил неподалёку отсюда, (мы увидим по дороге его мельницу, но заходить туда не будем), вышел утром из дома и увидел, что на скамеечке в палисаднике сидит его старушка мать, которую он похоронил день назад на местном кладбище. У бедняги случился сердечный приступ! Почтенная старая мельничиха была первым покойником, вставшим из гроба, и вела себя совершенно не агрессивно. Она просто сидела на том самом месте, где бывало, сиживала и раньше. Казалось, что она, по своему обыкновению, любуется на цветы, но глаза её не смотрели ни на что, а были обращены под неестественным углом вбок, как у того толстого зомбака, который хотел сегодня нанести нам визит.

Вообще-то, восставшие покойники также слепы и глухи, как и обычные мёртвые. Их направляет и помогает ориентироваться в пространстве совсем иная сила, а не человеческие чувства и эмоции. Я называю эту силу «энергетическим сердцем». У фантомов этот сгусток виден невооружённым глазом, а вот у зомби спрятан внутри тела, и чтобы разглядеть его нужно особое умение и навык. Чаще всего энергетическое сердце прячется у них в голове, и выстрел, либо удар клинком в голову избавляем мёртвое тело от позора посмертного хождения. Но это бывает не всегда. Изредка встречаются такие, как наши сегодняшние гости.

Ну, так вот. Мать несчастного мельника перестала двигаться через неделю после своего возвращения на любимую лавочку. Её отнесли на то же кладбище и закопали в ту же могилу, что и раньше, но повторяю – она была совершенно не агрессивным ходячим покойником, одним из немногих, кто вёл себя мирно.

Большинство вело себя как раз агрессивно, и крайне опасно. Зомби (это не совсем правильное название, но оно прилипло к мертвецам, страдающим бессонницей), сохраняют часть личности тех, кем были при жизни. Кроме того, было замечено, что чаще всего пробуждаются те, у кого при жизни были проблемы с окружающими, кто сам обладал грубым скандальным нравом, резким непримиримым характером, короче говоря, натуры конфликтные, не умеющие уживаться со своими близкими, так, чтобы не портить жизнь себе и другим.

Так, например, в один прекрасный день, в свой дом вернулся недавно умерший мясник, известный буян, скандалист, домашний тиран и вообще сволочь. Он появился с топором в руках, и не успокоился, пока не зарубил всю свою семью, включая детей и внуков, после чего упал среди этого побоища и больше уже не двигался.

С тех пор, вставших из гроба стали без раздумий обезвреживать выстрелом в лоб. Мирное население графства научилось стрелять! Я слышал, что теперь эмигранты, вышедшие отсюда, ценятся, как наёмные солдаты, телохранители и даже полицейские. Бывают, правда, и бандиты, но это к делу не относится.

Всё осложнилось с появлением фантомов. Сначала никто не мог понять, что это такое, но потом сообразили, что это злобные сущности тех, чьи тела давно уже рассыпались в прах. И, так же, как у «свежих» зомби десятикратно увеличивается физическая сила, у фантомов стократно взвинчена сила духовная. Они могут в мановение ока высосать человеческую жизнь раньше, чем сам человек поймёт это. Поэтому, к ним опасно даже прикасаться.

Надо ли говорить, что люди из наших мест стали разбегаться. Сначала уехали многие «свободные», прежде всего молодёжь, не обременённая семьями и хозяйством. Потом потянулись те, кто разорился ещё в дни разгула стихии. Жившие неподалёку от кладбищ и прочих мест, где во множестве появилась нежить, уехали первыми, но за ними потянулись многие из городов и «благополучных» ферм и посёлков.

Отец понял, что если так дальше пойдёт, то графство обезлюдеет, а это катастрофа, пострашнее любой бури. Тогда он нанял целую команду экзорцистов, медиумов и даже шаманов, так как, на усилия священнослужителей нежить не обращала никакого внимания. Были разработаны методы борьбы со всеми проявлениями потусторонних сил, и надо сказать, это помогло.

Люди научились бороться за свою жизнь, научились жить в этой борьбе, быть сильными, не сдаваться, поддерживать в себе бойцовский дух и воспитывать детей не только тружениками, но и воинами. Увы, всё это требовало больших затрат, и немалое состояние графов Котеков таяло на глазах.

В это нелёгкое время я и родился. Ну, и, конечно, первыми моими науками, которые мне преподавались едва ли не с пелёнок, были самые разные способы выслеживания и борьбы со всем, что могло представлять опасность. Я вырос среди оружия и трактатов о самых разных видах магии, эзотерики и эктрасенсорики. Надо сказать, я в них немало преуспел, и к пятнадцати годам стал опытным экзорцистом. Мне случалось уже тогда по возмущениям энергии на специальной карте, изображающей графство в деталях, определить место очередной атаки нежити, и прибыть на место раньше, чем жители поднимут тревогу. За это меня все любили, наверное, настолько же, насколько ненавидели мою мать.

Да, это так. Графиню Котек называли в спину ведьмой и обвиняли во всех бедах, свалившихся на жителей графства. Я согласен – этих людей можно было понять, но всё же на самом деле произошёл несчастный случай. Однако это понимали немногие, а потому жизнь моей матери нельзя было назвать счастливой, несмотря на всю любовь и заботу, которой старался окружить её отец.

Мне было семнадцать, когда матушка скоропостижно скончалась, и никто, даже доктор Кац не мог понять причину её смерти. Вот тогда-то и произошла следующая катастрофа, и виноват в ней был уже я. А случилось всё из-за нескольких слов, подслушанных мной незадолго после похорон.

Я любил частенько покидать замок и бродить по нашим землям – лазать по бурелому, отыскивать заброшенные пещеры или просто навещать ближние и дальние деревни. Частенько приезжал сюда, в этот самый трактир… Так вот – когда я проходил вдоль одной небольшой деревни, жители которой приветливо кланялись мне, и тут же шептались за спиной, я услышал, как один сказал другому:

«Жаль молодого барина, такой грустный ходит, прямо как в воду опущенный! Оно и понятно – мамку потерял…»

«Ишь ты, жаль ему! – ответил второй. – А по мне-то не жаль, что, наконец, сдохла ведьма эта, шлюха заморская, которая нашего графа окрутила!»

Как я его не убил, когда услышал такое? До сих пор думаю, что зря сдержался. Надо было убить тогда подлеца на месте, чтобы другим неповадно было языками чесать! Но я не сделал этого, а ведь беды тогда было бы тысячекратно меньше…

В общем, я долго ещё метался в тот день, не находя себе места от гнева, горя и негодования, пока не оказался перед той самой скалой, надпись на которой и вызвала сверхъестественное нашествие. Надо сказать, что к тому моменту случаев появления нежити стало крайне мало, а когда какой-нибудь заблудившийся фантом или зомбак всё же решался потревожить покой мирных жителей, его успевали уничтожить раньше, чем он мог нанести вред. Зато здесь всё чаще стали появляться коттеры, которых не видели в королевстве до этого лет, наверное, сто, не меньше. (Может быть, просто плохо смотрели?) На мой взгляд, это просто очаровательные создания, хоть местные их и побаивались.

И вот теперь, когда жизнь в графстве наладилась, по большей части благодаря усилиям моих родителей и при моём скромном участии, какая-то мразь смеет называть мою маму ведьмой и шлюхой заморской?! А ведь я знал, что такие разговоры – любимое развлечение простонародья, которое вечно ищет виноватых в своих бедствиях, а когда находит (неважно, справедливо или нет) будет злобствовать и поливать грязью тех, кто протягивает ему руку помощи. Так вот же вам!

И я прочёл эту надпись, как когда-то это сделала моя мама. Прочёл от начала до конца, с выражением и гневом! Наверное, получилось даже лучше, чем у мамы, ведь я учился этому языку не как любитель, и читал наскальную надпись именно с той целью, ради которой она была сделана. Что тут началось!.. Скажу одно – всё что случилось до того момента, это цветочки, а вот теперь пошли ягодки.

Чтобы не делать мой рассказ слишком длинным, скажу, что поначалу взволновались не только зомбаки и фантомы, но даже кости и прах! Причём, не имело значения прах ли это людей или животных, и когда эти бедняги проживали на территории графства. Короче – восстала сама земля…

Конечно, я тут же пожалел об этом. Я во всём сознался отцу, который немедленно выдворил меня из дому. Впрочем, он и так собирался отправить меня на учёбу в университет, просто мой отъезд состоялся на пару месяцев раньше. Пока я учился, отец пытался всеми силами спасти графство, но сил этих не хватило, и вскоре после того, как мне исполнилось двадцать лет, он умер.

Когда я вернулся, графство было почти пустым, и в последующие десять лет опустело совершенно. Со мной осталось лишь несколько верных слуг, преданных Котекам, несмотря ни на что. Самым главным из них был и остаётся мой старый добрый дворецкий, слуга, учитель и друг – капрал Льюис. Я даже не помню, за сколько лет задолжал ему жалование!..

Глава 8. Просто очередная битва

Мой рассказ закончился, и воцарилось молчание. Я не удивился, увидев, что Мяуки спит на лавочке, где они сидели с Сигурдом, положив голову ему на колени. Сигурд сидел, глубоко задумавшись, и заговорил не сразу.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросил он, взглянув на меня совершенно ещё детскими голубыми глазами.

– Над этим вопросом я бьюсь уже более двух десятков лет, – ответил я. – Однако нам пора, уже рассвет, а задерживаться здесь ещё на день совершенно не хочется.

Через час мы выступили. Шли в угрюмом молчании, как люди не выспавшиеся, и от того злые на весь мир. Впереди, естественно, шагал я, сам себе, напоминая какого-то восточного разбойника, столько всего у меня было заткнуто за пояс разного оружия. Впечатление усиливали платок, за неимением шляпы повязанный на голову, и отросшая за эти дни щетина. Следом, плотно сжав губы и нахмурившись, как для решения сложной математической задачи, шёл запряжённый в тележку Сигурд. Его костюм совершенно не изменился, разве что стал ещё более мятым. Башмаки, найденные мной среди одеяния певчих, он отверг – слишком тяжёлые и ноги натирают, на что мне оставалось только пожать плечами. Пусть закаляется!

Тележку, которую он тащил, мы нашли случайно. Увидели в сарае на окраине города. По-видимому, хозяева оставили её здесь за ненадобностью. (Кому вообще понадобилась миниатюрная копия крестьянской телеги, в которую можно было запрячь тягловое животное не крупнее барашка? Ну, или лорда двенадцати лет?)

Однако, благодаря тому, что это декоративное сооружение простояло всё это время под крышей, оно после хорошей смазки весело покатилось, влекомое движителем в одну человеческую силу. Теперь в неё были сложены наши пожитки и припасы, которые до этого приходилось тащить на спине. Сверху на этих, вдруг выросших в объёме тюках, сидела Мяуки, одетая мальчиком-певчим, но в своей неизменной вязанной шапочке с треугольными чехольчиками для ушек. Ей, похоже, очень нравились её новые блестящие башмачки и белые чулочки, потому что она только ими и любовалась всё это время.

Несмотря на то, что ранка на ножке девочки заживала, «как на кошке», ходить я ей пока запретил. Понятное дело, что Сигурд никому не доверил тянуть тележку с таким ценным грузом. Ну, конечно, я припрягал к его силе свою на особо крутых подъёмах. Я же не из тех безмозглых наставников, которые позволяют подросткам поднимать или тянуть груз свыше меры.

А дорога, между тем, шла в гору. Местность меняла рельеф с холмистой равнины на плоскогорье, а это означало, что моё родовое гнездо уже близко.

– Ваше сиятельство, сэр Котек! – вывел меня из задумчивости голос юного Хольсунга.

– Да, милорд Сигурд, что вы хотели спросить? – улыбнулся я привычке моего спутника говорить церемонно.

– Я, конечно, не жажду увидеть кости и прах, которые разгуливают сами по себе, – проговорил он, – но всё же, как это выглядело, и как такое вообще может быть?

– Выглядело это очень противно, – ответил я. – Представь себе – совершенно в неожиданном месте земля начинает шевелиться, и из неё вылезает скелет, не обязательно человеческий. Иногда это был собачий или волчий. Реже, но всё равно довольно часто попадались останки пещерных медведей, снежных львов и другой доисторической живности. Вокруг этих костей всегда вились клубы пыли, которая не оседала и не рассеивалась, а обволакивала эти кости, имитируя плоть. Они и вели себя так, будто до сей поры были одеты плотью. Кстати, это было не всегда агрессивно. Было, например, тяжко смотреть, как павшие от какой-то болезни овцы пытаются щипать траву. А однажды, на моих глазах, околевший года три назад жеребец, попытался пристать к живой кобыле, и страшно её напугал… Но всё это была ерунда, по сравнению с самым худшим.

– Что же было самым худшим? – спросил Сигурд, поёжившись, хоть было довольно жарко.

– Дело дошло до того, что люди не могли спокойно умереть, – продолжил я рассказ, который вызвал уже множество тяжёлых воспоминаний. – Покойники воскресали так часто и так быстро, что трудно было определить разницу между умирающим, но ещё живым человеком и зомбаком, потерявшим человеческий разум, и обуреваемым жаждой крови. Бывали случаи, когда безутешные родственники пробивали голову покойного длинным гвоздём или прошивали пулей. Кстати, это не всегда помогало, ведь, как я уже говорил, энергетическое сердце может располагаться в любой части тела, хоть чаще всего действительно оживает в голове.

Хуже всего было то, что живые люди принялись стрелять друг в друга, принимая ближнего своего за восставшего покойника. Кончилось тем, что я сам выселил последних, дав им подъёмные, и пожелав на дорогу счастливой жизни на новом месте, а сам переселился в новый, сравнительно небольшой дом, куда тебя, мой лорд, принесли доктор Кац и Ханс Коттер.

На строительство этого дома ушли последние деньги. И если он сгорел, что, скорее всего, то это для меня огромная потеря. А это значит, что теперь у меня тоже есть счёт к некоемому Персивалю Хольсунгу, если действительно он виновен во всём, что с нами случилось!

– Простите, сэр! – Сигурд выглядел до крайности смущённым. – Я очень благодарен доктору Кацу и Хансу, и… вам, за то участие, которое вы все во мне принимаете, но сам я не верю, что за всеми этими покушениями стоит кузен Персиваль!

Я пристально посмотрел на Сигурда, он был очень серьёзен.

– Пожалуй, ты прав, – согласился я. – В конце концов, у меня ведь тоже нет никаких доказательств, кроме слов доктора Каца. Конечно, я доверяю ему, как старому другу, но, прежде чем делать однозначные выводы, необходимо выслушать все стороны, и всё тщательно продумать!

Повисло вполне понятное молчание, которое вдруг нарушила Мяуки.

– А что там? – спросила она, указывая куда-то вперёд.

Я прикрыл глаза рукой, чтобы загородить их от солнца, и увидел поднимающийся над буреломом холм, похожий на древнюю пирамиду, увенчанный короной из неровных камней, и, словно ножом срезанный с другой стороны.

– Это и есть та самая злополучная скала с надписью, – ответил я. – Она отсюда далеко, хоть и кажется, что близко. Это хорошо, что мы видим её – значит мой старый замок уже близко…

В ту же секунду совсем близко грохнул выстрел! Как и тогда на болоте, между мной и Сигурдом с быстротой молнии пронеслось что-то горячее, злое и смертоносное!.. Тут же Мяуки негромко пискнула и скатилась на дно тележки, сверкнув в воздухе белыми чулочками. Мы с Сигурдом одновременно заглянули туда, чуть не стукнувшись лбами…

Ледяное щупальце сжала моё сердце, когда я увидел распахнутые детские глаза, огромные, как блюдца, и дымящуюся дыру на месте уха шапочки… Позабыв про опасность, я протянул руку и снял эту шапочку. Слава Богу – ушко было целым, и только в одном месте на рыжей шерсти виднелась тёмная полоса – след не опасного ожога…

Но и этого было достаточно, чтобы их всех убить!!!

Мы с Сигурдом развернулись в сторону врага одновременно, и тут же вторая пуля просвистела в опасной близости от головы мальчугана. Но это дало мне возможность увидеть, откуда были сделаны выстрелы. Я сразу понял, что стреляли из кустов, находившихся метрах в двадцати – двадцати пяти впереди нас.

Пистолет, словно живой прыгнул мне в руку, и я не пожалел целой обоймы, стараясь класть пули в пол человеческого роста. Сигурд добавил выстрел из винтовки, и мне послышалось, что кто-то там, в кустах вскрикнул!

Я быстренько столкнул тележку с дороги и спрятал детей за большим поваленным деревом. Убедившись, что Сигурд перезарядил винтовку, я оставил ему револьвер, а сам отправился на разведку.

До кустов добрался перебежками, от одного тактического укрытия до другого. Выстрелов больше не было, и я решил, что наши противники либо были мертвы, либо ретировались. Оказалось, что верно первое.

Труп бандита лежал в странной позе – на спине с поджатыми под себя ногами. По-видимому, когда его настигла смерть, он стоял на коленях и прицеливался. Об этом же говорила старая охотничья винтовка, валявшаяся рядом. В груди у бандита сидели две пули, выпущенные из моего пистолета, но его участь решила третья, попавшая точно в горло, и фактически отделившая голову от тела. Эта пуля вылетела из ружья Сигурда! Но, каким образом тогда бандит вскрикнул?

То, что такая простая, и, казалось бы, естественная мысль пришла мне в голову с опозданием, едва не стоило мне жизни. Всё же я почувствовал опасность вовремя, и успел упасть ничком, когда из глубины кустарника грохнул оглушительный дуплет! Этот звук ни с чем нельзя было спутать. Так рявкнуть мог только обрез охотничьей двустволки!

Заряд картечи раскалённым гребнем причесал мне затылок, и я получил лёгкую контузию, как от крепкого подзатыльника. ( А какую же контузию получила Мяуки, когда пуля, рассчитанная на медведя, оторвала ухо её шапочки?) С этой мыслью я вскинул руку с пистолетом, и дважды выстрелил наугад. В кустах снова раздался крик. Я вскочил и бросился на этот крик, торопясь, чтобы бандит не успел перезарядить своё оружие…

Мои опасения были напрасны – наёмник ещё дышал, но был смертельно ранен. Первая пуля, когда выстрелы были сделаны с дороги, раздробила ему бедро, другие, выпущенные только что, пришлись в живот, и теперь он обеими руками пытался не дать вывалиться кишкам, пучившимся из жуткой раны.

Время и обстоятельства не располагали меня к милосердию, а потому, я состроил жуткую рожу и поднёс пистолет к самому носу наёмника.

– Говори, сколько вас ещё тут? – грозно прорычал я.

– Много! – был ответ сдавленным голосом.

– Точнее! Сколько ещё групп?

– Четыре…

– По сколько человек?

– Они разные… Есть по пятеро, есть по двадцать…

– Где они сейчас?

– Не знаю… Везде!

– Кто хозяин?

– Хозяин? Хозя…

Тут у него изо рта хлынула кровь, бандит закатил глаза, захрипел и умер. Я ещё раз осмотрел оба трупа. Судя по грязи, которая на них была, это были наши приятели с болота. Значит, двоим, всё же удалось выжить, и они решили устроить нам засаду на дороге, в которую мы едва не попались.

Я поднял винтовку и тщательно изучил её. Старая, но крепкая, с магазином на пять патрон, на самом деле рассчитанная на медведя. А вот прицел оказался сбит. Что ж, это спасло Сигурда, но если я собираюсь использовать этот трофей, то надо помнить о погрешности при прицеливании. Обрез с двумя десятками патрон я тоже прибрал.

Обрез оружие грубое, и, между нами говоря, бестолковое, из-за своей тяжести и неточности. Но, когда имеешь дело с толпой вооружённых головорезов, ни один работающий ствол не бывает лишним.

В кармане того убийцы, который был вооружён винтовкой, нашёлся ещё короткоствольный револьвер небольшого калибра, и горсть патронов к нему. Я решил, что отдам этот трофей Сигурду, а то у того револьвера, что я ему сейчас оставил, была слишком сильная отдача, не для детской или подростковой руки.

Напоследок я перерубил кости на руках и ногах обоим покойникам. Дело гнусное и грязное, но совсем не хотелось ждать этих жмуриков в гости следующей ночью. Покончив с этим делом, я смог вернуться к своим ребятам. Меня встретили две пары настороженных глаз и два чёрных туннеля наставленных стволов, покороче и подлиннее. Но потом радости, что я цел не было конца! Ведь они слышали выстрелы…

Глава 9. Найди её!

Мы двинулись дальше. Очередная битва была выиграна, но на сердце лежал камень. Против нас оказалось брошено слишком много народа, и мы могли встретить врага в любой момент. Хуже всего, если наши преследователи догадались о моём намерении добраться до замка. Правда, человека плохо с ним знакомого внутри ожидало множество неприятных сюрпризов, тем более что, когда я переезжал оттуда в новый дом, то активировал все ловушки устроенные предками ещё в Средневековье. Предупреждение об этом оставил возможным посетителям на главных воротах.

Стоп! Зачем же я сам иду с ребятами к воротам? Ведь есть и другие пути, а мы, как раз находимся недалеко от одного из них. Я тут же изложил свой план Сигурду, и мы свернули с дороги на едва заметную тропинку, мимо которой очень легко было проскочить, даже зная, где она находится. Здесь бурелом заканчивался, и начинались густые заросли кустов, сплошь покрывавших гору на которой замок и был выстроен.

Отсюда он предстал нам во всём своём старинном великолепии! Да, снаружи это древнее строение производило впечатление несокрушимой мощи и незыблемой прочности. Но я-то знал, что крыши во многих строениях текут, а кое-где просто опасно ходить по полу, потому что можно провалиться.

Нет, так было не везде. Некоторые помещения были вполне пригодны для житья, на них-то я и надеялся. Нам предстояло пройти по подземному ходу, прорытому внутри горы лет пятьсот назад. Он был достаточно широк, чтобы там проехала тележка. Но, чтобы попасть туда, надо было пройти через фамильный склеп графов Котеков.

К чести Котеков надо сказать, что ни один из них не встал из гроба, и никого из них не пришлось туда силой укладывать. Все мои предки, включая родителей, спокойно спали под каменными плитами с надписями, содержащими их имена, годы жизни и деяния. Наиболее древние захоронения были украшены статуями, изображающими рыцарей в латах и дам в замысловатых платьях. Но, чтобы всё это увидеть требовалось войти внутрь, а сделать это было непросто. Однако снаружи тоже было на что посмотреть – даже само здание, спрятанное между скал и утопающее в зелени, напоминало дворец выстроенный гномами. По крайней мере, так выглядело преддверие в склеп, куда можно было войти беспрепятственно, поскольку там не было дверей, зато было подобие грота, метров на семь углублённого внутрь горы.

Сигурд, который в своей жизни видел нечто подобное, открыл рот от удивления. Что уж там говорить о Мяуки, родившейся и выросшей, как все коттеры в сельской идиллии, где два этажа считаются странной роскошью. Чувство фамильной гордости, нахлынувшее на меня, заставило даже забыть о том, что я граф без гроша в кармане, государь без подданных, преследуемый в собственных владениях, словно дикий зверь. Однако пришлось подавить в себе это чувство, ведь сейчас это могло только помешать.

Дверь, точнее ворота в подземное обиталище, были спрятаны не очень оригинально. Они располагались за большим изображением герба Котеков, красовавшемся на стене непосредственно примыкающей к склону горы. Но, чтобы открыть её надо было присутствие трёх человек. Нас как раз было трое, но тут возникла проблема – чтобы дверь открылась, требовалось одновременно встать на определённую плитку, на полу, нажать на рычаг на стене, замаскированный под крепление факела и толкнуть герб в определённой точке. Все три точки приложения силы были далеко друг от друга, чтобы я мог дотянуться до всех трёх сразу. Но это было ещё полбеды. Главная проблема заключалась в том, что все эти механизмы были настолько тугими, что требовали усилия и веса взрослого мужчины. Таковым в нашей компании был я один.

Сначала я хотел было доверить Сигурду рычаг, плиту на полу придавить тележкой с пожитками и сидящей сверху Мяуки, а самому толкать дверь. Не вышло – веса и силы Сигурда не хватило, чтобы повернуть рычаг. Тогда мы с Сигурдом поменялись местами, но результата не добились. Сработала третья комбинация – на плиту встал Сигурд с Мяуки на руках, рычаг повернулся и издал металлический щелчок от моей руки, а дверь боднула оглоблями тележка, после того, как я дал её хорошего пинка.

Открыть проход теперь не составило труда, мы с Сигурдом закатили тележку в открытый тёмный коридор, где уже начинались ряды монументальных надгробий, и позвали Мяуки, но она не двинулась с места. Я увидел, что девочка разглядывает мой фамильный герб. Ну, да, он четырёхпольный – геральдический щит разделён на четыре части. На трёх изображены – спящий кот, бегущий кот и атакующий кот. В четвёртом поле на скале сидит сокол в короне и держит в одной лапе меч. Что всё это значит, записано в наших семейных летописях, но я признаться, позабыл этот урок, преподанный мне в далёком детстве. У девочки-коттера нашлось, однако, своё толкование:

– Мама, папа, Мяуки! – объявила она, показывая на изображения котов. – Сигурд!

Последний эпитет относился к соколу в короне. Я вдруг понял, что она попала в точку – на гербе Хольсунгов имеется точно такой же сокол, только держит он не меч, а скипетр.

– А где же тогда я? – полюбопытствовал я, чувствуя, как сердце одновременно обливается кровью и наполняется умилением.

– А ты щит держишь! – нашлась Мяуки и побежала к Сигурду.

Я усмехнулся, и хотел было присоединиться к ним, но вдруг вспомнил, что здесь есть одна вещь, которая могла мне пригодиться. На крышке надгробия одного из моих предков лежала латная перчатка изумительной работы. Мало того, что она была очень красива, в ней было спрятано хитроумное устройство, выдвигающее с тыльной стороны ладони два чуть изогнутых, острых, как бритва клинка.

Эту перчатку позаимствовал вместе с рукой этот самый предок у короля враждебной державы. Сам воинственный монарх, потеряв конечность, отступил за спины своих рыцарей, а потом покинул поле боя. Так граф Котек семь столетий тому назад обеспечил победу своему королю и снискал великую славу и привилегии. Отрубленную руку её владелец потом выкупил, но перчатка осталась, как военный трофей и напоминание о победе прошлых лет. После смерти того графа Котека перчатку положили на его надгробие, где она и пролежала до сего дня. Меня, значит, дожидалась! Я решил, что она лучшая альтернатива краге старого охотника, и пожалел о том, что во времена моего предка не придумали ещё, как встроить в такую перчатку пистолет.

Превосходно пригнанная каменная дверь за нами закрылась почти бесшумно. Всё, теперь с этой стороны погони можно не бояться. Эту дверь не взять крепостным тараном, а чтобы её взорвать, потребуется вагон взрывчатки, не меньше.

Коридор, в котором мы очутились, был длинным и, сужаясь, петлял в горе. Нда, амбиции предков заставляли краснеть – они думали, что род их вечен, и приспособили под склеп древнюю пещеру, которой хватило бы для упокоения сотен поколений Котеков. Увы, здесь помещалось только чуть более трёх десятков поколений, и больше видимо не будет, так-как я в этом роду последний, и на мне всё завершается. Но сейчас не до этого.

Для освещения коридора – погребальной камеры через каждые десять шагов на стене были факельные крепления с воткнутыми факелами. Когда очередного Котека везли в деревянном ящике к месту последнего успокоения, все эти факелы зажигались, от чего этот путь выглядел мрачно и торжественно. Нам такая иллюминация была не нужна, а потому я снял один из факелов, зажёг его и пошёл впереди. Сигурд снова посадил Мяуки в тележку, впрягся в оглобли и потащил этот импровизированный транспорт вперёд.

Дорога шла всё время вверх, а потому тянуть тележку было непросто, несмотря на гладкий, мощёный тесаным камнем пол. Хм, если мы выживем, и всё окончится благополучно, парень обзаведётся железными мускулами!

Мои размышления на эту тему прервались также внезапно, как и наше продвижение вперёд. Иными словами, мы упёрлись в стену. Сплошную стену, представляющую собой скалу, разрезавшую собой коридор, как нож макаронину. Вероятно, это произошло недавно, так-как я прекрасно помнил это подземелье целым и невредимым.

Вот это был сюрприз! Теперь ничего не оставалось, как повернуть обратно или… Можно было снова воспользоваться помощью древних костей, которые обязательно найдутся в толще земли. Но я уже и так слишком часто делал это в последнее время. Это значило, что силы, к которым я прибегал, могли возмутиться, и тогда нам бы не поздоровилось.

Да, я могу взывать к силам заключённым в глубинах земли, но это не значит, что я способен выстреливать заклинаниями, как ковбой пулями из револьвера, или как волшебник из детского мультика. Каждое такое действо чревато непредсказуемыми последствиями, и требует напряжения большого количества сил, что в свою очередь тоже не остаётся без последствий. Но самым решающим аргументом против применения моих особых умений было то, что мы находились под многометровой толщей земли и горной породы. При неосторожном обращении со всеми этими мегатоннами земли, песка и камня, можно было обрушить их себе на голову и навсегда остаться здесь. Нда, это было бы и обидно, и глупо.

Пришлось возвращаться назад к двери в усыпальницу. Мои спутники всё поняли, и потому никто не роптал, но настроение у всех заметно ухудшилось. Новый прескверный сюрприз ждал нас немедленно по возвращении – дверь в усыпальницу не открывалась. Вероятно, механизм был повреждён или там что-то заело от времени, но факт был тот, что дверь, которая со стороны коридора должна была открываться без всяких сложностей – простым поворотом ручки, при сдвижении засова, сейчас не хотела сдвигаться ни на миллиметр.

По лицам детей я понял, как им страшно. Ну, и, конечно, они с надеждой смотрели на меня, ведь я сейчас был здесь единственным взрослым, а значит, нёс ответственность за всю компанию. Подвести их я не имел никакого права, следовательно, надо было на что-то решаться, вот только на что?

Мы снова вернулись к преграждающей проход скале. Прежде чем о чём-то просить Землю, я должен был иметь представление о том, что находится там дальше за скалой. Ну, удастся мне вернуть её на место, дальше что? Скорее всего, мы окажемся на краю пропасти, разделяющей разрезанный пополам туннель, а на то чтобы построить мост сил у меня уже не останется. Поэтому – сначала разведка.

Только я положил свой кинжал остриём к скале, а сам сел на землю в «позу льва», как услышал голосок Мяуки:

– Дядя, дядя, тут можно пролезть!

Девочка называла меня на «ты» и «дядей». Я не спорил. Это было приятно и вполне приемлемо в данных условиях, а научить ребёнка этикету ещё успеется. Если выживем.

Я встал и подошёл к тому месту, на которое показывала Мяуки. И в самом деле, на стыке стены и пересекавшей её скалы виднелась щель, которую я раньше не заметил. Однако не только мне, но и Сигурду было в неё не пролезть. Туда могла поместиться только маленькая девочка-коттер, но посылать ребёнка в такую разведку… От одной мысли об этом мне становилось не по себе.

И всё же эту дырку надо было проверить, а потому я попросил детей минут десять не шуметь, и проделал те же манипуляции с кинжалом и позой льва, что описывал выше, только уже обращаясь к открытому Мяуки лазу. Проникнуть духовным взором сквозь крохотное отверстие или щёлку, значительно легче, чем сквозь толщу земли, а тем более сквозь каменный монолит. Поэтому передо мной тут же развернулась картина подземных трещин и полостей, через которые можно было попасть в широкий большой проход.

– Мяуки! – услышал я собственный голос, и в тот же миг почувствовал себя людоедом и душегубом. – Ты можешь нам помочь?

– Да! – выкрикнула счастливая по уши девчонка, как если бы я послал её в кладовку за вкусностями, а не в черноту подземного лабиринта.

– Тебе придётся туда пролезть и кое-что там сделать, но сначала…

Я ни за что не отправил бы её туда, в темноту, если бы не надеялся на одно потрясающее свойство коттеров, в котором они не знали себе равных – на их непревзойдённые способности в телепатии. Но, как и другим жизненным навыкам, этому делу необходимо было учиться, а времени у нас не было. И тогда я решился на «ускоренный курс». Для этого я приказал Мяуки опуститься передо мной на колени, прижать ушки и закрыть глаза. Когда она это сделала, я отечески положил ей руки на голову и соединил наши сознания. Хоть я и старался сделать это, как можно мягче, лицо девочки всё же исказила гримаска боли, и она даже попыталась вырваться, но через пару секунд я сам отпустил её рыженькую головку, и совсем убрал руки.

Мяуки открыла глаза и посмотрела на меня с удивлением. Я знал, что её боль прошла, но также я знал, что теперь она чувствует себя странно. Более чем странно! Дело в том, что у акта соединения сознания есть один побочный, но совершенно неизбежный эффект – теперь мы знали друг о друге всё! И если мне сейчас открылись сокровенные мысли, чаяния и невинные грешки семилетней девочки, то можно лишь себе представить, как шокирован, был этот ребёнок, получив доступ к душевным тайнам взрослого и уже начинающего стареть мужчины.

Некоторое время Мяуки хлопала глазками, по-видимому, переваривая полученную информацию. Больше всего я боялся сейчас увидеть в её глазах недоверие и неприятие того, что перед ней раскрылось, но вместо этого увидел… сострадание!

– Ты любил её? – спросила Мяуки, глядя мне прямо в глаза. – Ты любил её, и сейчас любишь?

Я кивнул. Отрицать или скрывать сейчас что-либо, было бесполезно. Мяуки теперь знала обо мне больше чем я сам, потому что могла смотреть как бы со стороны. А ещё её врождённая женская интуиция вычленила из массы сокровенного, хранящегося в тайниках моей души, самое главное и самое болезненное – любовь!

– Найди её! – потребовала Мяуки. – Найди Мурси, она ведь тоже любит тебя!

– Но это ты откуда знаешь? – машинально спросил я.

– Вы же соединяли сознание, как мы сейчас?

Это была правда – соединяли. Но я совсем позабыл об этом. Так значит, где-то в моём подсознании осталась частичка Мурси? Той Мурси, которая меня так искренне и нежно любила, но не той, которая исчезла в одну несчастную ночь, оставив на столике возле нашей постели вместо записки букетик кошачьей мяты…

Э-эх! Я уже говорил, что коттеры существа очаровательные, способные привязать человека на всю жизнь, способные на самую искреннюю и преданную дружбу. Но, увы – их красавицы-самки давно прославились, как легкомысленные и весьма неверные возлюбленные.

Глава 10. Вниз

Точнее, верность они понимают по-своему, согласно своей животной кошачьей сущности. Для женщины народа коттеров нормально сменить за свою жизнь несколько котов (извините – мужчин). Когда они молоды, бывает, меняют по несколько ко… мужчин в неделю, хоть это и не правило – всё зависит от самой кошки, но обществом коттеров не осуждается подобное поведение. Опять же таки, в их характере возвращаться к тому партнёру, которого они действительно любят. Это в понимании самочек-коттеров и есть верность. Мурси не вернулась… А может, вернулась к кому-то ещё.

Однако не обрушивать же всё это на голову ребёнка! Мяуки предстояло жить среди людей, по нашим законам и принципам. Какова будет её судьба, не мне решать, но я уже знал, что сделаю всё от меня зависящее, чтобы жизнь этого ребёнка была счастливой. Правда, теперь я посылал её в кромешную тьму, но выбора не было.

Сейчас девочка могла видеть моими глазами, а я видел её глазами, и всё это на большом расстоянии через толщу земли. Я мог переговариваться с ней мысленно и даже делиться знаниями, которые детский ум был способен принять и использовать. Но подстраховаться не мешало, и я отдал ей свой серебряный кинжал. Нет, я вовсе не собирался вооружать существо, которое в принципе не должно воевать, хоть она и доказала уже свою способность встать между врагом и другом, выпустив когти. Просто с помощью этого мощного магического предмета я надеялся воздействовать на силы земли в тех местах, которые мне сейчас недоступны.

Была ещё одна проблема – одежда мальчика-певчего совершенно не подходила для лазанья по узким норам земли. Пришлось переодеть Мяуки в ту самую простынку, которая уже послужила ей однажды. Башмачки тоже пришлось оставить, но это совершенно не смутило девочку, выросшую на природе, где обувь вещь функциональная, а не предмет престижа. Вот только повязку на ножке я ей сменил и затянул потуже. Ранка уже закрылась, но всё же надо было быть осторожнее.

Рыжий хвостик (он у Мяуки пушистый с белым кончиком) мелькнул в последний раз в каменной расщелине, и потянулись томительные минуты ожидания. Прежде всего, потянулись они для Сигурда, потому что я в это время работал лоцманом в маленькой, но очень умной головке Мяуки.

– Вперёд! – командовал я. – Теперь остановись, дальше тупик. Посмотри направо – видишь завал из камней? Разбери его. Стой! Этот камень тебе не по силам. Попробуй пролезть, не вынимая его. Получилось? Хорошо. Теперь можешь встать во весь рост и двигаться боком, только медленно – там под ногами обрыв. Он уже рядом, через два шага. Чувствуешь? Не бойся, этот колодец не глубокий, всего лишь метра полтора. Только не прыгай туда, а постарайся сползти по стенкам, растопырив руки и ноги! Там на дне много мелких камешков, береги коленки. Дальше на четвереньках по проходу шагов сорок вниз до сплошной стены, потом поворот налево…

Я вёл её по памяти, стараясь передать всё, что «видел» во время своей предварительной разведки. Но, в отличие от меня, побывавшего в этом лабиринте, м-м, духовно, Мяуки пробиралась вглубь горы сама, и я чувствовал, что сейчас ей страшно! Но девочка доверяла мне теперь так же, или почти так же, как Сигурду.

Последний сидел на передке нашей тележки с угрюмым видом, и время от времени искоса поглядывал на меня. Если бы он мог видеть, что сейчас на самом деле происходит с его подружкой, врядли мне удалось бы в ближайшее время завоевать его расположение. Но, ни видеть, ни слышать он этого не мог, а посвящать мальчишку-подростка в таинство, которое не могло повредить девочке-малолетке, я не собирался. Почему? Потому что девочки способны выдержать духовные нагрузки губительные для мальчиков, в то время, как мальчики, не колеблясь, берут на себя нагрузки физические, не доступные девочкам. В общем и целом, женщины нас сильнее. Я это говорю, как мужчина поживший, ничуть не сомневающийся в своей силе. Во всех смыслах этого понятия.

– Скажи мне, что ты видишь? – спросил я у Мяуки, так-как видеть отчётливо её глазами я мог не всегда.

– З-здесь, ч-череп-п! – был ответ совершенно дрожащим голосом, и я понял, что Мяуки сейчас очень страшно.

О, нет! Только не это! Я не учёл, что сам вид древних костей может быть ей страшен. Что делать? Если она сейчас перепугается до истерики и бросится убегать, то погубит и свою, и наши жизни. В таких случаях призывать силу «спящих» без толку. Надо самому сохранять абсолютное спокойствие, а ещё лучше сказать, что всё хорошо, и просто замечательно, именно потому, что сейчас она видит этот череп.

– Отлично! – воскликнул я, как можно бодрее. – Как хорошо, что ты его нашла! Этот череп не человеческий – это череп мамонта. Животное такое здесь раньше водилось, вроде очень большой свиньи… Положи кинжал прямо перед ним, так, чтобы остриё было направлено прямо в его сторону. А теперь отступи на шаг, сядь и закрой глаза.

Мне только и оставалось, что молиться, чтобы у нашей крохи хватило храбрости не поддаться инстинкту, и не сорваться в самый неподходящий момент. Она послушалась, и сделала всё, как я сказал, но всё это время чувствовалось, как трепещет маленькое сердечко! Ещё мгновение, и напряжённые мышцы превратили бы тело в распрямившуюся пружину, но это было бы для всех нас погибелью.

Но, вот, обращение, которое я хотел сделать, было закончено. Теперь приложение сил будет точным, и вероятность ошибки минимальна.

– Умница, Мяуки! – сказал я бодрым голосом. – Теперь забирай кинжал и ползи обратно…

– О-ой! Он шевелится! Мя-а-уу!

Я понял, что девочка не выдержала зрелища, которое действительно было не предназначено для её детских глазок. Всё замелькало перед моими глазами, и я вдруг почувствовал боль в левом плече и в боку. Значит, перепуганная Мяуки сорвалась с места в галоп, и успела обо что-то удариться!..

Спасение было в одном – мне совсем покинуть своё тело и перейти в голову Мяуки. Такое было и сложно, и опасно, но выбора не было, и я прыгнул в сознание девочки, как с двадцатиметрового утёса в скалистый прибой.

В следующее мгновение я понял, что мчусь куда-то в непроглядной темноте, а плечо и бок у меня ободраны, и отчаянно болят. Значит, Мяуки, рванувшись наугад, выбрала не то направление. Ведь, по-настоящему, видеть под землёй мы с ней ничего не можем! Мы видели лишь то, что я запомнил во время своей духовной разведки.

Теперь я должен был, прежде всего, остановить тело девочки, метавшееся среди острых камней, когда она сама не разбирала дороги! И тут я услышал визг. Визг был требовательным, бескомпромиссным и непримиримым. Силовыми методами унять его было невозможно. Я принялся гладить девочку по головке и чесать за ушком, наговаривая всякую ласковую глупость… на расстоянии. Чувствовал себя при этом так, будто сам себя чешу за ухом, но, в конце концов, это подействовало, и визг прекратился.

Далее, я вешал ребёнку лапшу на уши, рассказывая ей, какая она хорошая, красивая и смелая. Заставил Мяуки посидеть-отдышаться, после чего осмотреться вокруг и постараться вернуться к тому месту, откуда она убежала.

Мы с ней попытались пройти назад, но это, ни к чему не привело. Тогда я попробовал правило левой руки, но то, что действует в рукотворном лабиринте, в природных разломах не сработало. Я был совершенно дезориентирован. Мяуки чувствовала вину, и хлюпала носом, что совершенно не способствовало нашему ориентированию…

И тут раздался скрежет, сверху посыпались камни, а те, что лежали под ногами, пришли в движение. Началось!.. Внезапно я пулей вылетел из сознания Мяуки и оказался в своём теле. Такого я никак не ожидал – ну и силища! Меня попросту выставили за дверь, ай да Мяуки! Но что теперь будет?

Скрежет, между тем, продолжался, и вот, наконец, произошло именно то, что я просил – скала сдвинулась с места, и щель между ней и стеной начала быстро расширяться. Ну, и, конечно, случилось то чего я никак не ожидал, хоть, наверное, должен был предвидеть – Сигурд схватил факел, и, не говоря ни слова, бросился в открывшийся проход! Я рванулся было удержать его, но после нашего с Мяуки взаимопроникновения сознаний, моя реакция была ещё ослаблена, и пальцы моей руки, метнувшейся к вороту мальчишки, схватили пустоту. Я снова оказался в темноте, так-как Сигурд унёс единственный работающий источник света. Снять со стены другой факел и зажечь его, было делом одной минуты, только вот как много значила эта минута! Но полагаться на зрение памяти и тепловые ощущения собственной кожи было слишком самонадеянно, и я зажёг факел.

Тем временем, движение скал прекратилось. Я быстро прикинул, что из наших вещей не застрянет, когда я буду протискиваться между скал и, прихватив, что мог, полез внутрь горы. Сначала двигаться было сравнительно легко. Я шёл тем же маршрутом, которым недавно прошла Мяуки, но теперь всё расширилось до такой степени, что могло пропустить взрослого человека. Больше всего я боялся оказаться перед сомкнутыми скалами, так-как понимал, что расширение проходов не могло быть всегда одинаковым. Нет, не то! Больше всего я боялся увидеть тела детей, раздавленных каменными чудовищами…

Но вот я увидел череп мамонта, так напугавший Мяуки. В свете факела он выглядел не так грозно и величественно, как увиденный «духовным взором». Тогда он был словно отлитым из серебра, и казался больше, а теперь, среди чёрных камней, серо-жёлтый с красными отсветами факела, он действительно напоминал человеческий. Бивней не было, точнее они лежали отдельно. Сейчас он не поражал своими размерами, а просто казался большим.

Что-то блеснуло рядом с ним. Я наклонился и поднял свой кинжал. Хорошо, что заметил – потерять его я не хотел бы, ведь получить второй такой было бы не просто. Правда ножны остались у Мяуки, но это к лучшему, ведь ножны тоже непростые – между ними и клинком имелось взаимное притяжение. Теперь кинжал мог служить мне чем-то вроде компаса.

Прежде всего, он указал на сплошную стену. Зная эту обычную манеру всех навигационных устройств, я стал искать пути обхода. Все они, как назло, оказались либо недоступными из-за своей узости, либо вели в прямо противоположном направлении. И всё же я нашёл какую-то нору, в которую можно было влезть по-пластунски. Нора была направлена в глубину, и обещала быть извилистой и длинной. Только бы она не стала слишком узкой, а то выбраться вперёд ногами будет весьма затруднительно. Тогда я ещё не знал, какой опасности подвергаюсь, как, впрочем, не знал и о происхождении таких вот нор.

Пока я полз, меня удивляла только необыкновенная гладкость стен этой норы. Нет, полированными их назвать было нельзя, но всё же поверхность этих стен напоминала следы сверловки, вот только это непонятное «сверло» обладало непонятными длиной и гибкостью.

Тем больше раздражало обилие мелких камешков на дне норы, о которые я уже через несколько метров расцарапал грудь и живот, и разорвал рубашку. Через несколько десятков, (как мне показалось), метров, я увидел ответвление этой норы, такое же круглое в сечении и такое же гладкое. Я опять не понял, что это значит, впрочем, мне туда было не нужно, даже если бы я мог изогнуться под таким углом. Подобные отверстия встретились мне ещё несколько раз, и я уже перестал обращать на них внимание, как вдруг случилось то, от чего я испытал, наверное, не меньший ужас, чем Мяуки при виде шевельнувшегося черепа.

Передо мной был поворот. Дальше нора уходила куда-то вниз, что более или менее соответствовало нужному мне направлению. Перед самым поворотом виднелось одно из, ставших уже привычными, ответвлений. Оно уходило назад и вбок, как и все предыдущие, а значит, было для меня бесполезно, но я решил сделать здесь остановку, чтобы перевести дух. Если хотите узнать, как я устал, попробуйте проползти метров двести по гравию во время адской жары. Одежда на мне была, хоть отжимай, голова гудела, как будто в ней поселился рой пчёл, и к тому же в норе было невообразимо душно.

Я решил остановиться совсем ненадолго, ведь время поджимало. Не знаю, что случилось бы, если б я этого не сделал, но буквально через несколько минут после того, как я прекратил продвижение вперёд, послышался шорох. Он сопровождался какими-то приглушёнными ухающими звуками, напоминающими аритмичную работу водяной помпы, которую зачем-то завалили мешками с ватой. Не успел я удивиться, откуда могли бы взяться такие звуки внутри горы, как в нос мне ударило мускусное зловоние, и навстречу из прохода вдруг высунулось громадное тупое рыло!

Представьте мой ужас, когда я оказался носом к носу с гигантским земляным червём, заполнившим весь проход! Он был толщиной больше чем мой торс, а длиной метров, наверное, пятнадцать, как я мог судить об этом чуть позже. Его голова, (это утолщение весьма условно можно назвать головой), состояло, казалось, из одной круглой пасти, усеянной щетинками, заменявшими зубы и острыми, как бритвы. Моё счастье, что эта тварь по природе не была хищником, а то такая тёрка способна была превратить моё тело в фарш за несколько секунд. Впрочем, никогда нельзя знать наперёд, когда той или иной живности угодно будет поменять свои гастрономические пристрастия. Кроме того эти существа привыкли преодолевать препятствия, перемалывая их и пропуская через себя, а сейчас я мог быть для него препятствием…

Как назло, всё моё вооружение, кроме кинжала, было привязано к ногам вместе с нехитрым скарбом, который мне удалось взять с собой. Это единственный, кстати, способ перемещения поклажи, если приходится путешествовать по норам вроде этой. Но вот воспользоваться ничем из вещей в таком случае нельзя. Впрочем, могли ли повредить такому чудовищу пули? Кинжал же был против него, как иголка против бензопилы, так что единственной моей надеждой был факел. Но тыкать им в пасть червя было бы тоже неразумно, и тогда я утвердил его посреди прохода и стал ждать.

Ждал я недолго. Червь слепо сунул морду туда-сюда, почти коснулся пламени, но не отпрянул, как сделало бы любое другое живое существо, а отстранился медленно, даже как бы нехотя. Возможно, ему и в самом деле нужен был тот проход, который сейчас занимал я. Возможно, огонь не был для него таким уж непреодолимым препятствием, ведь это существо было способно прорыть себе ход в горной породе с такой же лёгкостью, как обычный дождевой червь делает это в рыхлой почве. И всё же, «поразмыслив» немного, чудовище свернуло в боковой проход, и долго ещё демонстрировало мне своё серо-розовое членистое тело, исчезающее в отверстии сегмент за сегментом.

Когда он исчез, я с трудом подавил дрожь (сам не знаю, страх ли это был, омерзение, а может и то, и другое?) и продолжил свой путь с не меньшей быстротой, правда уже без прежнего энтузиазма. Спуск становился всё круче, а нора всё шире, и, в конце концов, я понял, что скольжу вниз! Сначала мне это даже понравилось, так-как здесь не было мелких камешков, а непроизвольное движение экономило мне силы. Но вскоре это скольжение переросло в настоящее падение, которое я попытался затормозить, растопырив руки и ноги, но куда уж там! Теперь я падал головой вниз, и единственное, что мог сделать, это прикрыть голову руками, в слабой надежде не совсем разбить её…

Шмяк! Падал вниз головой, а приземлился на спину. Повезло шлёпнуться на что-то плоское, хоть и твёрдое. На мгновение вдруг ощутил такую лёгкость, что готов был взлететь и устремиться сквозь щели и трещины горы к небу! Наверное, это душа рванулась из тела, но, увидев, что придётся пробиваться через десятки метров горной породы, решила вернуться обратно. Сначала я думал, что у меня переломаны все кости, но когда колокольный набат, гудевший во всём теле, в каждой его клеточке, прошёл, я с удивлением обнаружил, что могу двигаться.

Со скрипом, достойным самых немазаных петель в мире, я сел, но встать уже не смог – вещи, привязанные к ногам, сейчас превратились в путы. Факел погас при падении, и теперь я пребывал в полной темноте. Попытался на ощупь развязать верёвки на ногах, но потерпел неудачу, и тогда, озлясь, просто разрезал их кинжалом. Теперь надо было найти запасной факел и огниво. (Зажигалка осталась дома, а огниво я соорудил, когда мы с Сигурдом развели первый костёр; полезное умение, всем советую!)

Пока я рылся вслепую в хаосе разбросанных вещей, в окружающем мраке что-то изменилось. Я не сразу понял, что именно, но, вглядевшись, увидел два бледных пятна и светящуюся точку между ними. Сначала я принял было их за те, что возникают у нас перед глазами, если оказаться в кромешной тьме. Таких воображаемых бликов и сейчас немало плавало у меня перед носом, и я не обращал на них никакого внимания, но эти явно приближались, и в их движении имелся определённый порядок.

Когда они приблизились на расстояние десятка шагов, я понял, что это лица. Два совершенно белых лица, плывущие во тьме и какой-то светляк между ними. За долгие годы столкновений с нежитью, я усвоил себе одно – формы этих явлений могут быть самыми разными, не похожими друг на друга, всегда отвратительными, либо странными на вид, но обладающими одними и теми же свойствами и повадками. Но то, что надвигалось на меня сейчас, я видел впервые, и признаюсь, волосы встали дыбом у меня на затылке.

Я судорожно схватился за кинжал, но его не было! Я видимо сам нечаянно зарыл его в вещах, когда искал огниво. С остальным вооружением дело обстояло не лучше, но тут я вспомнил – моя левая перчатка! Правой рукой я нащупал рычажок на стальном запястье и с удовольствием услышал, как с тыльной стороны ладони, хищно лязгнув, выщелкнулись острые лезвия!..

Глава 11. Внизу

– Граф Котек, сэр! – послышалось с той стороны, откуда приближались лица. – Это мы! Не бейте нас, пожалуйста!