Психотерапия напоказ

nihil Tag

Мир, не уважающий ничего, кроме юности, мало по малу пожирает человеческое существо.

Мишель Уэльбек

«Элементарные частицы»

Завтра наконец-то начнутся выходные.

Никто даже представить себе не может, как жарко может быть работать аниматором в ростовой кукле розового медведя в июне месяце. Особенно в день летнего солнцестояния, когда жар спускался на землю уже долгие часы. Яков Витальевич на ногах с восьми утра, тогда была блажь. Но сейчас в парк «Огонек» спорами просачивались дети, подростки и их родители. Люди толпились, грубо пихали друг друга локтями, наступали на ноги, плохо защищенные летней обувкой. Но со временем хаос самостоятельно начал успокаиваться – образовалось двухстороннее движение по парку. В этом состоянии Якову Витальевичу было особенно нелегко, так как определенного «конца пути» он не имел, оставалось только вертеться из стороны в сторону, стараясь всучить проходящим скомканную листовку с рекламой.

Яков Витальевич думал, что приблизительно также как он, себя ощущают водолазы, погружаясь на глубину в пятьдесят метров. Его пот промочил материал медведя практически насквозь. Оставалось совсем немного, чтобы кукла начала потеть самостоятельно, делая наружную шерсть сальной и слипшейся. В костюме, естественно, не было ни малейшего намека на вентиляцию, воздух поступал из маленьких прорезей в мордочке розового медведя. Все тело чесалось, единственным желанием было раздеться прямо сейчас, посреди шныряющей толпы и, не жалея себя, разодрать кожу до крови, благо хитиновые наросты на кончиках пальцев позволяли сделать это достаточно основательно.

Создавалось ощущение, что люди специально пихают его гораздо чаще, чем друг друга. Несколько раз в минуту, какой-нибудь резвый мальчишка врезался лбом в его пах, не жалея при этом станцевать на его ногах. Яков Витальевич обещал себе, что бросит эту работу, как только выйдет на пенсию, но к сожалению, прошлое уже не изменить, а пенсию ему начали начислять более четырех лет назад.

И даже при всех этих лишениях, Яков Витальевич справился бы с работой, если бы начальник пошел к нему на две уступки. Первая – проделать несколько отверстий по всему периметру костюма розового медведя, чтобы происходила циркуляция свежего воздуха. Эта просьба, словно личное оскорбление упрашиваемого, была отвергнута с криком и чуть ли не с рукоприкладством. Оказалось, что костюм розового медведя взят в аренду. А если быть точнее то, это не просто розовые медведь – это Лотсо из Истории Игрушек 3. Вся эта, несомненно важная информация, с брызгами слюны и остатками рыбного салата была выплюнута в лицо Якову Витальевичу. Благо Лотсо впервые сделал что-то полезное, и защитил носителя от нечистот. Вторая просьба же заключалась в желании носить беруши во время работы. Несмотря на почтенный возраст, у Якова Витальевича был очень чувствительных слух, для коего всеобщая какофония толпы являлась причиной множества продолжительных мигреней. Начальник вновь отказал, сославшись на то, что кому-нибудь из посетителей может потребоваться помощь. За все время работы, на тандем Лотсо и Якова Витальевича еще никто не обратил внимания добровольно.

Для всех людей вокруг, сконцентрированных лишь на собственном увеселении, парк «Огонек» представлялся чудесным местом, исполненным радостью, счастьем и задором. Однако для работника, тем более вечно испытывающего лишения, парк воплощался совсем иначе.

Сквозь мордочку Лотсо, глаза Якова Витальевича наблюдали, как толпа неотесанных беспризорников, соединившись в кольцо распивали дешевое пиво, этикетка была до того безыскусной, что от одного ее вида хотелось выпить чего-то по крепче пива. На ней был изображен этакий карикатурный Чеширский Кот, наверняка нарисованный убитым пойлом Джоном Тенниелом. Само изображение, в оригинале буйствующее растровым, было растянуто в два-три раза, из-за чего чеширская улыбка выглядела совершенно отвратительно. И никому вовсе не было до них дела, несмотря на то, в чем Яков Витальевич был уверен, что ими не было достигнуто совершеннолетия, хотя бы пиво хорошее купили. Они, подобно степным баксам передавали друг другу раскалённую на солнце алюминиевую банку, содержимое которой пучилось в страданиях. На их лицах не было видно удовольствия или радости, лишь сверление чувства свершаемого совместного таинства, причастности к чему-то большему, чем каждый из них являлся по отдельности. Яков Витальевич, поняв, что ничего не сможет поделать с этой ситуацией, поспешил хотя бы убрать ее из своей видимости.

Мимо Лотсо прошла девушка в сером клетчатом берете, который выпускал из-под своего гнета совсем немного ярко-русых волос. У девушки удалены комки Биша, что создавало то ли симулякр аристократичности, то ли подозрение на расстройство пищевого поведения. Внимание Якова Витальевича привлекла ее, вся увешенная булавками разных размеров, значками, брелоками и мягкими игрушками на карабинчиках, сумка. Со стороны та казалась настолько массивной, словно именно сумка тянула тело девушки вперед. Короткие джинсовые шортики крепились к телу при помощи нейлоновых подвязок, пересекающих всю площадь узкой белой футболки и замыкающимися где-то у нее за спиной. Она, как и все остальные, не обратила никакого внимания на таращащегося в ее сторону розового медведя. «Нельзя так одеваться в место, где так много детей» – осуждающе подумал про себя Яков Витальевич, но от замечания вслух отмахнулся.

Больший интерес для него представляли семейные парочки, особенно с детьми. За долгие лета работы в парке «Огонек», Яков Витальевич, подобно профессиональному физиогномику, научился определять отношения внутрях очередной ячейки общества. Если жена или муж большую часть времени проводили в телефоне, а не в глазах друг друга или слежкой за чадом, то вывод напрашивался сам собой – этой семьей осталось недолго, но были и более тонкие ситуации. Например муж, приличнейшим образом наблюдает за своим ребенком, однако, его голова постоянно норовит развернуться в еще какую-нибудь сторону, например вслед проходящей мимо девушки в сером клетчатом берете. Особенно Яков Витальевич был сильно предвзят насчет постоянно кричащих по поводу и без женщин. Со временем сожительство с подобной особью либо заставит партнера ретироваться, либо уничтожит его самость, что также можно считать за его пропажу.

Однако, несмотря на утонченный анализ Якова Витальевича, даже ему подчас приходится тяжко справляться с закономерным огрубение, кое сопутствует взрослению. С каждым годом человеческое лицо теряет в своей пластичности, подобно свежему пластилину надолго оставленному на растерзание морскому бризу. Мимика становится однообразной, тучной и одутловатой, уголки губ уже не так рьяно расправляются в улыбке, глаза не вспыхивают от удивления или радости, нос не шмыгает от раздражения. Но все это не касается детей. По детям Яков Витальевич читает лучше всего. Их лица – руки для хироманта.

Если детское лицо прибывает в сконфуженном состоянии в парке развлечений, то не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы понять семейную ситуацию. Яков Витальевич копает стократ глубже. Его глаз улавливает свойственную только детям особую темпоральность и расстановку в пространстве. Случайные жесты, взгляды, почесывания, звуки, даже то, как ребенок дышит – все это немедленно и подсознательно считывается Яковом Витальевичем. Вывод делается за несколько мгновений. Он часто видел детей, словно отрубленных от нескольких степеней свобод: привязанных к одному из родителей, к своей игрушке, вяло болтающейся в руках, к кривому асфальту парка.

Парк «Огонек» со всех сторон окружал густой лиственный массив. Каждой дерево являло из себя пристанище для бесчисленного числа разнообразных ксилофагов: короеды, усачи, златки, точильщики, древесные осы, древочатцы, листовертки (Olethreutidae), термиты. Яков Витальевич, после того как устроился в парк стал ярым инсектофобом, особенно его пугали крылатые особи с сильными жвалами. Якову Витальевичу часто снился кошмар о том, как рой громоздких стрекоз, со стороны выглядящих как приближающийся туман, осаждает с ног до головы его костюм розового медведя. Их мандибулы врываются в тело Лотсо, постепенно заполняя собой все пространство между Яковом Витальевичем и костюмом. Но нет, совсем нет, они не начитают кусать его. Они просто есть, рядом с ним, летают, как ни в чем себе не бывало. Создают новый вид звуков – жужжание, находящейся прямо у его уха. Со временем они начинают плодиться, и все тело Лотсо, с Яковом Витальевичем по средине, становится ни чем иным как гнездом стрекоз и только. Их совместное бытие полностью угнетает его собственное, заставляя оное пятиться в пустоту все глубже и глубже.

Этот кошмар снился ему настолько часто, что вскоре его мысли захватила необузданная паранойя. Он отдавал столь драгоценное свободное место в костюме розового медведя под небольшие пластинки с клейкой лентой, то тут, то там держащейся на его одежде. Перед выходом на работу сдобно обливался эфирным маслом, как он прочитал в интернете, отпугивающим стрекоз. Видимо у них очень чувствительные маленькие носики.

Мимо Якова Витальевича прошел отличный по форме, но абсолютно индифферентный внутренне, человек, человек в карнавальном костюме клоуна. Он тянул точно такую же лямку как и Якова Витальевич, за тем исключением, что ему не приходилось носить шерстяной костюм. Но были и минусы. На долю клоунов приходилось большее взаимодействие с посетителями парка. Дети цеплялись к нему на локти, задорные мужчины тянули свою семью для совместной фотографии. Несмотря на маскирующий грим, клоуну приходилось весь день напряженно скрывать любые признаки проскакивающих грусти, печали и раздражения. Он прятался у всех на виду, из последних сил натягивая широкою улыбку, подобную старой, но верной гитарной струне, что готова лопнуть в любой момент. Am Dm. Хлоп. Пыфшц.

Яков Витальевич и не заметил, как кто-то оставил на теле Лотсо яркий след от мороженного. На него уже начинали слетаться мухи и комары, и некоторые застряли в нем, словно в паучьей сети. Лапами розового медведя было не дотянуться до места поражения, посему, Якову Витальевичу пришлось ходить вместе с этим пятном весь день.

Примерно к семи часам вечера парк «Огонек» начинал растворяться, бывшие балагуры уходили синие, красные или зеленые. Многие дети пускали слюни, лежа на плечах своих отцов или матерей. Наконец-то появился прохладный ветер, и пот, весь день копившийся в костюме Лотсо начинал остужать тело Якова Витальевича. Однако, несмотря на запустение парка, жужжание в ушах Якова Витальевича и не думало прекращаться. У него уже болела шея от постоянных поисков источника звука. Но все было тщетно, источник или находился слишком далеко, или был вовсе невидим, по крайней мере для Якова Витальевича.

Как только прозвенел звонок о закрытии парка «Огонек», Яков Витальевич стремительно сбросил с себя костюм Лотсо и побежал умыться. После водных процедур, он взял длинную метлу и принялся, вместе с остальным персоналом, в попыхах подметать территорию парка. Каждый раз его заново подавляла образовавшаяся гора мусора, хаотична расфасованная по всей площади парка, сильно не хватало Тануки. Он давно предлагал запретить в принципе продажу еды на территории, однако владельцы делали на этом не малую кассу, порой даже большую, чем за сами аттракционы. Чем быстрее они уберутся, тем быстрее смогут отправиться домой, посему, среди толпы подметающих нерасторопных не наблюдалось. Клоун наконец-то смог проявить свои настоящие эмоции сквозь грим. Яков Витальевич мел яростно и злобно, каждым взмахом зацепляя несколько стаканчиков, пачек от чипсов или попкорна, пластиковых соломинок и разного вида целлофановых упаковок.

Вскоре асфальт был полностью вычищен и парк был готов к новому рабочему дню. Яков Витальевич тащил на спине громоздкий двухсот литровый мусорный пакет – финальное задание, перед тем, как он сможет отправиться домой. Костюм Лотсо, с некоторой злостью и неаккуратностью повис в одном из шкафчиков общей раздевалки. Яков Витальевич надел свою повседневную одежу, словно возвращаясь в собственное тело, и торопясь поплелся на автобусную остановку. В работе в парке «Огонек» был только один значительный плюс – она находилась недалеко от дома Якова Витальевича, посему, спустя четыре остановки, он уже стоял у своего подъезда, вяла перебирая ключи пальцами. Вспотевшие руки прислонили таблетку к домофону и двери в опочивальню отворились в сопровождении пронзительного визга электроники.