Ее имя ярость

Привет, дорогие читатели!

Вы держите в руках книгу редакции Trendbooks.

Наша команда создает книги, в которых сочетаются чистые эмоции, захватывающие сюжеты и высокое литературное качество.

Вам понравилась книга? Нам интересно ваше мнение!

Оставьте отзыв о прочитанном, мы любим читать ваши отзывы!

Copyright © 2024 by Emily Varga

Книги – наш хлѣбъ

Наша миссия: «Мы создаём мир идей для счастья взрослых и детей»

Один

Сегодняшний свет как нельзя лучше подходил для побега. Он просачивался сквозь железные прутья, как золотая краска, разбрызганная по грязному холсту, и, вытянувшись достаточно высоко, я могла бы почувствовать его тепло пальцами. Я могла бы закрыть глаза и представить, что я на воле, подставляю лицо солнцу. Свободная. Но это не так. Вместо этого я была заключена в крошащийся серый гранит, а под ногами у меня был холодный каменный пол.

Если бы это зависело от коменданта тюрьмы, я бы никогда больше не почувствовала солнца на своем лице. Если бы. Я взяла свой камень, на заточку которого потратила недели, и начертила на стене над головой единственную линию. Триста шестьдесят четыре.

Прошел почти год с тех пор, как я оказалась здесь. Год с тех пор, как я в последний раз слышала что-то, кроме голосов стражников, которые каждый вечер выносили мое ведро с отходами, рыданий других узников, жалующихся на свою несчастную судьбу, или бесконечных мучительных расспросов коменданта тюрьмы. Год с тех пор, как я ела простецкий маттан карахи[1], приготовленный моей бабушкой, и ощущала жар тех специй на своем языке. Год с тех пор, как я обняла своего отца и сказала ему, что все будет хорошо, что я вернусь домой.

И когда я думала о мальчишке, который украл у меня все это, мне хотелось снести все окружавшие меня камни и похоронить его под ними. Пусть он почувствует сокрушительную тяжесть. Пусть он почувствует позор, который не должен был выпасть на мою долю. Триста шестьдесят четыре дня гнев кипел в моих жилах. Триста шестьдесят четыре дня я планировала свой побег.

Я прикинула положение солнца через железную решетку, вычислив, который сейчас час, – полдень. Время почти пришло. Я прижала кончик пальца к острому краю камня и с облегчением вздохнула, когда он проколол кожу и вытекла маленькая капелька крови. Он был готов. Я была готова. Теперь, после недель планирования, прислушивания к перешептываниям стражников, осознания того, что комендант тюрьмы уедет, у меня появился шанс.

Моя пустая миска для еды лежала под отверстием в металлической двери в ожидании, когда ее снова наполнят. Я присела на корточки рядом с ней, держа камень наготове. Сегодня я стану свободной. Я воссоединюсь с Бабой[2]. И тогда я обрушу ад на тех, кто меня сюда засунул.

По коридору прогрохотали шаги, эхом отскакивая от стен тюрьмы. Ржавый скрип открывающейся двери. Стук черпака о ржавую металлическую посуду. Жадное чавканье других узников, получающих свои пайки. Стук, стук. Я могла по звуку шагов определить, насколько близко стражник подошел к моей двери. Я закрыла глаза, представляя, что нахожусь на тренировочном поле с мечом в руке, а мой противник приближается.

Стук, стук. Каждую паузу, пока он выдавал тюремный паек, я выдыхала. Я сильно прикусывала губу, чтобы отвлечься от ужаса, охватившего мое тело. Если я сосредоточусь на страхе, то никогда не покину это место и все мои планы и замыслы пойдут прахом.

Он остановился. Когда он присел, хруст его коленей отозвался раскатом грома. Затем его рука просунулась в отверстие, и помятый металлический половник со шлепком опрокинул мерзкую жижу в мою миску. Я чуть не вскрикнула от неожиданности и прижала ладонь ко рту. Он был быстр, но я оказалась проворнее. В последнюю секунду я схватила его за грубый рукав, втащила руку обратно в щель и впечатала его лицом в дверь.

Голова стражника с приятным звуком ударилась о металл, и он попытался вырваться из моей хватки. Я изо всех сил старалась удержать его, упираясь ногами в дверь, чтобы не упасть, и нащупывая заточенный камень. Мне удалось задрать ему рукав и вонзить острие в мясистую часть предплечья, проводя вниз, до кисти. Стражник сдавленно вскрикнул и задергался, отчаянно пытаясь вырваться. Я крепко сжала пальцы и дернула его за руку, снова впечатывая его лицом в дверь. Снова. И снова.

Он издавал все более невнятные звуки, переходящие в сдавленное хныканье. Когда я продолжила, мои руки дрожали, а пот от напряжения стекал по шее. Я сосредоточила все свое внимание на исключительной жестокости того, что делала, на том, что мне нужно было сделать, чтобы выбраться отсюда. Кровь сочилась из маленького квадратного отверстия, словно багровый дождь.

Вскоре он затих и перестал сопротивляться. Мои пальцы дрожали, когда я отпускала его, а безжизненное тело с влажным стуком упало на пол. Металлический привкус свежей крови едва не шокировал меня, и на минуту я прижалась лицом к прохладному каменному полу, позволяя затхлому воздуху моей камеры проникнуть в легкие. Скоро другие стражники заметят его отсутствие.

Я села и просунула руки в квадратное отверстие, провела ладонями по его торсу, ощупывая пропитанную кровью униформу, пока не нащупала металлическую петлю с ключами, прикрепленную к его поясу. Я отцепила их, чуть не взрываясь от восторга. Наконец-то, наконец-то один из моих планов работал. Я выберусь отсюда. Я снова увижу своего отца.

Ржавый замок открылся лишь с нескольких попыток, и дверь со щелчком распахнулась. Я ухватила ноги окровавленного тела и потащила его в камеру, намеренно отводя взгляд. Взгляд на него означал бы, что я могу почувствовать сожаление. Количество раз, когда стражники вытаскивали меня из камеры на пытки, означало, что в моем сердце не осталось места для сожаления. Не для них. Ни для кого.

На этот раз я выходила из своей камеры на своих собственных условиях, на своих собственных ногах, запятнанных кровью стражника, которого я только что убила. Я окинула взглядом коридор, убедилась, что он пуст, затем вышла и направилась к двери в конце. Там было жутко тихо. Как будто все узники в моем крыле разом затаили дыхание, поражаясь моей дерзости.

Я подняла голову и увидела, как через зарешеченное окошко в одной из дверей на меня смотрит пара темных глаз. Поднятие тревоги – лишь вопрос времени. Мне нужно было действовать. Я побежала вслепую, мои босые ноги шлепали по холодному полу, а по бедрам от каждого удара пробегали острые всплески боли.

Я почти ощущала вкус свежего ветерка на языке, чувствовала соленый запах океана на ветру. Меня вела надежда – надежда, что мне удастся выбраться отсюда живой, что я снова увижу свою семью. Что я заставлю его заплатить за то, что он со мной сделал.

По бокам от меня тянулись камеры, и узники прижимали лица к железным прутьям в верхней части дверей. Они стучали пустыми мисками для пайков. Вскоре стало казаться, будто они кричат сотнями разных голосов, и я не могла понять, глумятся они или радуются, что кто-то из них выбрался на свободу.

Я была бы более обеспокоена, если бы комендант тюрьмы находилась здесь, но с уходом Тохфсы охрана должна была стать более расслабленной, а стражники – более ленивыми. На этот раз я точно выберусь.

Я отперла дверь, ведущую наружу, судорожно сжимая ключи в руке, и металл зазвенел, как жуткие китайские колокольчики. Ничто не могло остановить меня, когда я вышла на свежий воздух тюремного двора навстречу своей свободе. Ничто, кроме шеренги стражников, ожидающих снаружи вместе с комендантом тюрьмы. Их клинки были направлены прямо на меня.

– Как хорошо, что я вернулась раньше, – гнусаво протянула Тохфса, подходя ко мне.

Она была одета в свое обычное сливовое шервани[3], у нее за спиной развевалось длинное пальто, а густые волосы были заплетены в корону на макушке. Ее рот был угрожающе разинут во всю морду, а в лучах полуденного солнца выделялись глубокие морщины на щеках.

У меня внутри все оборвалось. Я не могла обернуться – в том направлении меня ожидала лишь моя камера. Но я не могла и пробиться силой, не тогда, когда у меня в качестве оружия была жалкая галька, а у них – шесть острых скимитаров[4].

Я пожалела, что у меня с собой не было одного из моих старых метательных кинжалов, чтобы я могла по крайней мере оказать достойное сопротивление, но их отобрали у меня, когда арестовывали. Я уставилась на направленные в мою сторону скимитары, и сердце бешено заколотилось в груди. Обычно я с нетерпением ждала острых ощущений от битвы и фехтования на мечах. Но улыбка Тохфсы была страшнее любого меча.

К горлу подступила едкая желчь. В другой тюрьме меня, возможно, казнили бы за эту попытку побега. Здесь же я буду молить о смерти. Потому что Тохфса хотела, чтобы ее пленники жили. Она хотела заставить их страдать. Я поняла это по прошествии трехсот шестидесяти четырех дней.

– Похоже, мне придется казнить стражника с первого этажа за то, что он допустил твою неудачную попытку побега.

– Слишком поздно! – крикнув через двор, парировала я. – Я уже сделала это за тебя.

Тохфса удивленно фыркнула, а несколько стражников ахнули от моей дерзости, но я не удостоила их и взглядом. Я сосредоточила весь свой гнев на Тохфсе, крутя в руке острый камень и перебирая в голове скудные варианты развития событий.

Тохфса повернулась к окружавшим ее мужчинам:

– Раздайте узникам первого этажа дополнительный паек. Они заслужили его за то, что предупредили нас о побеге Дани. И подготовьте для нее допросную комнату.

– В допросе нет необходимости, мне бы не хотелось проводить с тобой больше времени, чем нужно. – Мой голос был таким сиплым от долгого молчания, что звучал печальным хрипом, но это не помешало мне возразить. – Я бы предпочла составить компанию блохам в моей камере.

Тохфса рассмеялась жестоким лаем, который она часто издавала перед тем, как назначить наказание.

Я могла найти все следы, которые она оставила на моей коже, как будто шрамы на теле создавали карту моего собственного непослушания. Одна лишь мысль о них наполнила меня новой яростью. Я не собиралась просто стоять здесь и позволить ей снова арестовать меня, не оказывая сопротивления. Я вцепилась в заостренный камень с такой силой, что онемели пальцы. Тохфса вздернула подбородок, глядя на меня так, словно я была слизняком под каблуком ее ботинка.

К черту! Если я иду ко дну, то возьму эту тварь с собой.

Я бросилась на нее с камнем в руке, разрывая горло криком. Она не пошевелилась, только махнула рукой стражникам, стоявшим по обеим сторонам от нее. В затылке взорвалась острая боль, и меня поглотила темнота.

Кожа горела от покрывавших ее свежих рубцов. Каждая попытка пошевелиться вызывала новые приступы мучительной боли, настолько сильные, что меня вырвало несуществующим содержимым желудка. После приступа рвоты я попыталась оторвать свое тело от пола камеры. Я едва могла пошевелить хоть пальцем, мои конечности напоминали о худшей из пыток Тохфсы. Запах был резким и едким – ничто так не напоминает о твоем жизненном положении, как запах собственной обугленной плоти.

Меня бросили сюда после того, как Тохфса прекратила избивать меня, и я лежала лицом вниз на холодном камне, мечтая превратиться в такой же камень. Тогда у меня не было бы моей постоянной спутницы – этой боли. Мое сердце перестало бы ныть от незнания того, что стало с моей семьей после того, как я их покинула. От незнания того, что случилось с моим отцом, с моей бабушкой, даже с моей кошкой.

Меня обвинили в убийстве. Предательство. Это могло запятнать их всех. Я провела языком по зубам, ощущая горький гнев, который жил во мне каждый день с тех пор, как мне предъявили обвинение. С тех пор, как меня обвинили в преступлении, которого я не совершала. По этой причине моя семья теперь была лишена всякой чести. Мой отец, скорее всего, больше не мог управлять своей кузницей, а друзья моей бабушки с отвращением отвернулись от нее. Мне хотелось рвать на себе волосы от мысли, что они проходят через все это без меня, а я ничем не могу им помочь. Почему император просто не казнил меня?

Я медленно выдохнула, чтобы перестать накручивать себя. Мне нужно было сосредоточиться на том, чтобы выжить. На том, чтобы просто быть живой – еще один день, несмотря на боль, несмотря на темноту. На том, чтобы сбежать. Чтобы снова увидеть свою семью. На мести.

Тихое царапанье вдруг отвлекло меня от моих мыслей. Я повернула голову, и при этом движении мой мозг пронзила боль. Я оглядела свою камеру в поисках источника звука. Сквозь решетку на окне сверху лился лунный свет, создавая тени на полу. Но там ничего не было. Моя камера была пуста, если не считать нескольких разбросанных клочков соломы и ведра для отходов.

Может, это крыса? Мой желудок громко отреагировал на эту мысль, и я смерила взглядом свою пустую миску для еды. Крыса на ужин, по крайней мере, внесла бы какое-то разнообразие, хотя я не была уверена, что смогу поймать хоть одну в том состоянии, в котором находилась.

Я снова услышала этот звук и застыла. Нельзя было отрицать – это скрежет по камню. Он отражался от гранитных стен и окружал меня, отдаваясь эхом в голове. Я прижала руки к ушам, гадая, не сошла ли я наконец с ума. Но скрежет все продолжался, был настойчивым. Становился громче.

Я заставила себя сесть, хотя перед глазами все потемнело. Меня охватила волна тошноты, и я с трудом попыталась встать, но мои ноги подкашивались. Тогда я прижалась к полу и затаила дыхание, пытаясь прислушаться.

Скрип, скрип, скрип.

Неумолимый звук доносился откуда-то снизу. Я прижалась щекой к прохладному граниту, и по моему лицу пробежала легкая вибрация. Я отпрянула.

Скрип, скрип.

Казалось, звук доносился из противоположного угла комнаты, рядом с окном – узкой полоской в камне, которая была окном не больше, чем кошка – львом. Я медленно поползла к этому углу, и вибрация усиливалась с каждым моим движением.

Звук превратился из мягкого постукивания в оглушительный стук, как будто кто-то разбил камень. Я вскрикнула и отползла назад, ощущая пронизывающую боль каждого пореза и ожога на бедрах.

Земля разверзлась, осколки пола разлетелись во все стороны, а звук был такой, словно сама земля раскалывается. Я вскрикнула и обхватила голову руками, когда в мою сторону полетели обломки, а мелкие осколки камня впились мне в кожу. От моего плеча отскочил большой кусок камня, и я подняла его, вооружаясь.

Это явно была не крыса.

Словно мякоть манго, которую отделяют от кожуры, из-под земли появилась человеческая голова. Я подавила крик удивления и швырнула камень. Когда же увидела лицо другого человека, смотревшего на меня из-под пола моей камеры, мысли покинули мою голову.

– Вот дерьмо, – сказала девушка, поднимая глаза и оглядывая комнату.

Два

– Ты кто? – прошептала я, когда из темной дыры, на месте которой когда-то был пол, поднялась девушка примерно моего возраста. – Ты гуль?[5] Пришла, чтобы наконец сожрать меня?

– Я не очень ловкий гуль, если мне пришлось самой попасть в тюрьму, чтобы украсть твою душу. – Она скользнула по мне взглядом и нахмурилась еще больше. – И ты выглядишь ужасно. Будь я гулем, нашла бы более здоровых людей, чтобы полакомиться.

Она была ниже меня, у нее были темные вьющиеся волосы, грязные и спутанные, как у животного, которые беспорядочно падали на плечи. Я пригладила свои собственные и подумала о том, как выгляжу после стольких месяцев. В первые дни моего заключения я заплетала их в косу на затылке, чтобы было удобнее, но теперь я оставила попытки выглядеть презентабельно. Забота о внешности означала бы, что мне было перед кем выглядеть презентабельно – не перед четырьмя пустыми серыми стенами.

Щеки девушки обвисли, словно плоть была высосана из-под кожи. Но если в остальном она была похожа на мертвеца и даже монстра, то в глазах ее будто потрескивал огонь.

– Я действительно думала, что на этот раз была близка. – Она нервно провела грязными руками по лицу.

Я взглянула на ее ногти, под которыми толстым слоем залегла грязь.

– Ты роешь путь на свободу, – медленно произнесла я.

Девушка перестала расхаживать по камере, повернулась и посмотрела на меня:

– Быстро соображаешь, да?

Мое лицо исказилось от недовольства.

– Уж извини, если вид другого узника, прорвавшегося через пол, поразил меня. – Я удивилась, что все еще была способна на сарказм. – Прошел год с тех пор, как я разговаривала с кем-то, кроме Тохфсы или стражников.

Я задумалась, не сошла ли я с ума окончательно и не сижу ли здесь, разговаривая сама с собой, представляя при этом другого человека. Она оценивающе посмотрела на меня:

– Как насчет трех?

Три года. Я выдохнула сквозь зубы. Три года – долгий срок для пребывания в одиночестве в окружении каменных стен и запаха человеческого отребья. Но довольно скоро это может произойти и со мной.

Я взглянула на нее сквозь свои спутанные волосы. Эта девушка сумела выбраться за дверь своей тюремной камеры, что у меня получилось лишь однажды, да и то кончилось полным провалом.

– Как тебе это удалось? Как ты сбежала? – Я указала на беспорядок, который она устроила на полу.

– Ну, мне не совсем удалось, не так ли? Я оказалась здесь, а не снаружи. Я копала год и теперь нахожусь в камере, которая еще хуже, чем та, в которой я начинала. – Она повела носом. – И запах тут хуже.

Я рассмеялась, и этот смешок был таким неестественно долгим, что я наверняка выглядела сумасшедшей. Я прочистила горло и указала на свои раны:

– Я не ждала посетителей. А то прибралась бы.

Девушка поморщилась:

– Это Тохфса тебя так?

– Ну я же не сама с собой это сделала, а?

Она прищурилась:

– Это ты пыталась сбежать, не так ли? Из-за тебя меня чуть не поймали! После того как тебя сцапали, стражники обыскали всех узников на предмет наличия оружия. – Она наклонила голову. – Ты действительно думала, что сможешь просто сбежать из этого места средь бела дня?

– Точно так же, как ты думала, что сможешь выбраться, прорыв проход, но вместо этого оказалась здесь, – парировала я.

– Резонно. – Она потянулась и снова огляделась. – Твоя камера намного меньше моей. Что ты сделала? Убила кого-то, кого не должна была?

Я поморщилась:

– Что-то типа того.

Скорее он уже лежал мертвый у моих ног.

По коридору эхом разнеслись шаги – стражник совершал свой обычный обход. Я приподнялась, не обращая внимания на боль в плечах.

– Сиди тихо, или тебя обнаружат! – рявкнула я на гостью, понизив голос.

Мы сидели в тишине, пока не услышали эхо его сапог. Когда он прошел мимо, девушка подняла брови.

– Любой другой узник тут же выдал бы меня, – прошептала она. – Почему ты не позовешь стражу? Могла бы получить дополнительный паек, который дают за выдачу беглецов.

Я посмотрела на нее так же проницательно, как и она на меня. Я и правда могла бы получить вознаграждение, если бы выдала ее, – именно это и произошло со мной. Но будь я проклята, если подвергну другого человека наказаниям Тохфсы, как бы сильно ни урчало у меня в животе. Более того, в моей голове зарождалась идея, которая крепла с каждым мгновением пребывания этой девушки здесь.

– Я не заинтересована в том, чтобы выдавать другого узника, – честно сказала я. – Только не после моего последнего побега. Хочешь попробовать выбраться отсюда? Флаг тебе в руки. – Я указала на свои свежие раны. – С тобой они сделают то же самое.

Она улыбнулась, но это был скорее намек на улыбку, как будто она уже забыла, как это делать, и вот попробовала вновь. Я ее понимала: я тоже разучилась улыбаться.

– Как тебя зовут?

Я выпрямилась. За последний год никто не спрашивал моего имени. Имена имели значение. Имена обладали силой. Я знала, что, если бы мое имя было другим, если бы моя семья была другой, я, возможно, вообще не сидела бы в этой тюрьме. Но здесь мы все были одинаковыми. Мы все были ничем. И за этими каменными стенами мое имя не имело никакого значения.

– Дания, – ответила я. – Друзья зовут меня Дани.

Не то чтобы они у меня остались.

– Меня зовут Нур. – Она села на землю и скрестила ноги.

Я взглянула на дверную щель моей камеры. Патруля не будет еще несколько часов, но, возможно, Тохфса усилила наблюдение за мной после попытки побега.

– И меня не поймают, – продолжила Нур. – Я вырою путь на свободу. И сбегу.

Ее слова прозвучали так уверенно, так дерзко в моей темной камере, что у меня вырвался испуганный смешок. Идея, которая начала овладевать мной, зазвучала в моей голове еще громче, когда я посмотрела на зияющую дыру, которую она проделала в полу.

– Вдвоем копать было бы быстрее. – Я произнесла эти слова медленно, будто они только пришли мне в голову, будто я не планировала их произносить.

Эта девушка прокопала путь сюда, и если она сделала это, то могла бы найти путь и на свободу. Мы могли бы найти путь на свободу.

Она посмотрела на меня прищурившись и так проницательно, что мне показалось, будто она хочет увидеть сквозь меня.

– Да, и правда. – Она склонила голову набок. – Я копаю уже год. По моим подсчетам, твоя камера находится на другом конце тюрьмы. Должно быть, меня развернули, когда привели сюда. Я копала не в ту сторону.

– А-а. – Я наклонилась к ней, сохраняя на лице маску спокойствия, как будто все это время для меня было обыденностью приветствовать посетителей в своей убогой камере. – Они что, не замечают, что ты копаешь?

Она покачала головой:

– Я всегда возвращаюсь, чтобы выставить ведро для отходов. Я никогда не отсутствую больше дня – у меня не так много свечей, чтобы зажечь свет. – Она махнула рукой на сумку с припасами, которую бросила на пол. Оттуда вывалились кусочек воска и помятая жестяная чашка.

При виде двух посторонних предметов мои глаза расширились. Мне не давали даже ложки для чечевицы.

– Откуда это у тебя? – Я никогда не думала, что при виде ржавой жестяной кружки в моем голосе будет звучать удивление, но забавно, что я скучала по вещам, которые у меня отобрали.

Девушка усмехнулась, но в ее глазах не было ни следа веселья.

– Ты действительно хочешь узнать все мои секреты, не так ли? Стражникам очень интересно, почему я здесь и что могу им предложить. Иногда они дают мне что-то в обмен на информацию либо в надежде, что однажды я окажу им ответную услугу.

– Ну, они определенно не оказывают мне никаких услуг.

– Разве ты только что не убила одного из них?

Я нахмурилась:

– Что такого особенного ты сделала?

Нур откинулась назад и оперлась на руки:

– Я была помощницей вождя, который выращивал зораат императора Вахида.

Я втянула воздух сквозь зубы, удивившись, что она произнесла эти слова так просто. Как будто она только что не призналась в том, что помогала выращивать источник власти императора – желанные семена, которые он выторговал у джинна, чтобы захватить власть в империи. Джинны – могущественные магические существа, которые не расстаются со своими дарами просто так и с которыми лучше не торговаться, если можно этого избежать. Они даже существуют не в нашем мире, а в мире незримого.

– Мой вождь украл огромное количество зораата и спрятал его, а также небольшое состояние, – продолжила Нур.

Я низко свистнула. С тех самых пор как Вахид заключил сделку с джинном и получил первые магические семена, их усиленно охраняли – в конце концов, именно благодаря им он насильно объединил пять королевств и северные племена под своим правлением. Благодаря зораату он обладал магией исцеления, неиссякаемым запасом продовольствия и несокрушимой армией. Но император Вахид контролировал эту власть единолично и делиться не собирался.

– Не думаю, что императору это понравилось.

– Да уж. – Она отвела взгляд, он был затуманен. Прошло какое-то время, прежде чем она заговорила снова. – За предательство император убил моего вождя. – Она сглотнула, и ее губы искривила суровая улыбка. – И император Вахид не поверил, что я ничего не знаю о том, где спрятаны семена, поэтому приказал пытать меня и бросить сюда.

Я замерла:

– А ты знаешь? Знаешь, где он их спрятал?

На ее губах снова промелькнула тень улыбки. Вместо ответа она обвела взглядом комнату и остановила его на насечках на стене, с помощью которых я отсчитывала дни до дня моей смерти.

– Комфортабельное жилье, не находишь? На краю света, на пустынном острове, куда тебя бросают, если не хотят, чтобы кто-то нашел.

Я выпрямилась, заметив, что мой вопрос остался без ответа. Доступ к императорскому запасу магии джинна – немалая сила. Если Нур ею обладала, ей могло быть подконтрольно все что угодно. Королевство. Император. Мир.

Нур, будто разгадав мои замыслы, вновь устремила на меня свой проницательный взгляд:

– Почему ты здесь, Дания? Что сделала ты?

Я сглотнула. Правду было трудно произнести вслух, хотя она ежедневно крутилась у меня в голове. Если я облеку ее в слова, значит, она реальна, значит, я ее не придумала. Ком в моем горле стал больше.

– Меня обманули. Обвинили в убийстве вождя северных племен. – Я опустила глаза, изучая руки и стараясь не думать об обгоревших, вывернутых наизнанку останках тела, которые лежали у моих ног в день, когда меня арестовали. – Убийство и государственная измена.

Нур присвистнула:

– А это было твоих рук дело?

Эхо моего собственного вопроса. В эту игру могли играть двое.

– Как только ты начнешь говорить правду мне, то я сразу начну говорить ее тебе.

Она скрестила руки на груди:

– Если ты собираешься ко мне присоединиться, я должна знать, не вонзишь ли ты мне нож в спину.

– После года, проведенного здесь, я способна на все, лишь бы сбежать. Но, отвечая на твой вопрос, – нет, я не убивала его.

Я сжала кулаки. Его убила не я. Я знала, кто это сделал и почему. Я повторяла их имена каждую ночь. Особенно имя человека, от которого я никак не могла такого ожидать.

– Меня… предали. Подставили. Я думала, что могу кое-кому доверять, но оказалось, что этот человек не на моей стороне.

Эти слова ранили больше всего. Больше, чем признание того, что меня перехитрили. Сам факт того, что меня предал лучший друг, моя первая любовь, и что именно по этой причине я в одиночестве гнила в темной камере на забытом острове.

Это Мазин отправил меня сюда.

При одном только появлении его имени в мыслях гнев бурлил в моей крови, словно вода, которая вот-вот прорвет плотину. Скоро так и случится. Но сегодня я медленным вздохом успокоила гнев, закипающий под кожей:

– Я мало что могу с этим сделать, учитывая, что я здесь, а люди, повинные в этом, – там.

Нур потеребила край своей курты[6], которая покрылась коркой грязи и стала серой:

– А что, если бы ты могла уйти отсюда?

Я закрыла глаза в ответ на ее слова, чувствуя, как они острыми крючками впились в мое сердце и отказывались его отпускать.

– Если бы я больше не была заключена в тюрьму, я…

Я подумала о своей семье, об отце, который наверняка беспокоился обо мне. А затем я подумала о тех, кто подставил меня. О Мазине, которому я доверила все свое сердце, а он пронзил его своим скимитаром. О Дарбаране, начальнике дворцовой стражи, который арестовал меня. Об императоре Вахиде, который использовал меня, чтобы избавиться от сильного политического противника, не задумываясь о моей жизни или моей семье. Я сжала свои покрытые синяками и кровью руки в кулаки.

Будь я свободна, я бы заставила их всех заплатить за то, что они сделали. Они бы прочувствовали каждый синяк, каждое мгновение унижения и предательства. Но почему-то я не могла этого сказать. Еще нет. Не тогда, когда я весь прошедший год повторяла эти слова лишь про себя.

– …Не знаю точно.

Нур посмотрела на меня так, будто не поверила мне, будто она могла прочесть каждую мысль, которая приходила мне в голову за эти триста шестьдесят пять дней, и видела, что я точно знаю, что буду делать, как только вырвусь отсюда.

Она прикусила внутреннюю сторону щеки.

– Я хочу свободы, – сказала она наконец. – Я хочу ее так сильно, что могу ощутить ее на вкус. Но еще я хочу возмездия. Император Вахид украл у меня всю мою жизнь. И я хочу ее вернуть.

Ее слова прозвучали пылко, и внезапно мы перестали быть двумя девушками, сидящими вместе в тюремной камере без надежды на будущее. На мгновение мне показалось, что у нас действительно могут быть силы что-то сделать.

– И ты права, – сказала она наконец. – Копать в одиночку – ужасно долго.

Я замерла, боясь пошевелиться.

– С напарником было бы намного быстрее. – Она взглянула на меня. – Хотя сначала тебе нужно восстановиться.

Она подалась вперед, как будто хотела дотронуться до меня, и я удивленно отпрянула. Ни один человек не прикасался ко мне по-доброму с тех пор, как меня арестовали. Но вместо того чтобы коснуться меня, она протянула руку. Я опасливо посмотрела на нее, а затем протянула свою. Ее пальцы переплелись с моими, и мы пожали руки, скрепляя нашу сделку.

– Вместе нам не потребуется и года, чтобы выбраться отсюда, – сказала я, и в моем голосе прозвучало столько же надежды, сколько сжимало приятным давлением мою грудь.

Она кивнула, и эта искра надежды распространилась по всему моему телу.

– Но ты так и не ответила на мой вопрос. Будь ты на свободе, Дания, что бы ты сделала?

В моем сознании всплыло лицо Мазина – того, кто бросил меня в этот ад и оставил здесь страдать. Того, кто отдал меня королевской страже и для кого верность императору была превыше всего. Но был кое-кто более важный. Куда важнее мести.

Держать в руке новейший клинок Бабы.

Состязаться с ним на тренировочном плацу.

Слышать его тихий смешок, когда я одержала верх над всеми остальными учениками.

Делить с ним пищу при слабом освещении его кузницы.

Все, о чем я так тосковала, нахлынуло на меня, будто внутри прорвало плотину и на волю вырывался не гнев, а чистая тоска.

– Будь я на свободе, я бы отыскала своего отца.

Три

Сегодняшний свет как нельзя лучше подходил для битвы. Я держала свой меч наготове, и клинок блестел так, будто его снова раскалили в кузнице.

– Прошу прощения, я пришел в нужное место? Я ищу кузнеца.

У ворот стоял мальчишка чуть старше меня. Он неуверенно поглядывал на лавку моего отца, держа в руках поводья славного черного жеребца, стоявшего рядом с ним. Мальчишка был высоким и долговязым, с копной черных волос, крупным подбородком и пухлыми щеками, которые выдавали его юность. Его слишком большое темное шервани с золотой вышивкой и пуговицами из драгоценных камней выдавало его статус.

Я прищурилась: он жил во дворце и работал на императора Вахида. На императора, который разрушил наше королевство и вырезал половину народа моей матери на севере. И я точно знала, зачем он пришел.

– Если ты не можешь понять, что стоишь у кузницы, по клинкам, которые висят снаружи, думаю, у тебя есть другие проблемы помимо того, что ты мог заблудиться.

Выражение его лица из неуверенного стало хмурым. Хорошо. Я не стану ему помогать. Работая на императора и демонстрируя его знамена по всей нашей деревне, он мог ждать от нас только презрения. Мой отец снабжал старого короля оружием, которое было столь же прекрасным, сколь и смертоносным. Но, очевидно, император Вахид хотел, чтобы его мечи ковали в той же кузнице.

– Я предпочитаю удостовериться, прежде чем делать предположения и выставлять себя дурачиной, – сказал он, задрав нос. – У тебя, похоже, с этим проблем нет.

Я резко вдохнула. Этот разодетый индюк только что назвал меня дурачиной?

Он выпятил грудь колесом, как птица-переросток, и уставился на меня сверху вниз:

– Ты явно понятия не имеешь, кто я такой.

Я невольно фыркнула. У этого мальчишки едва пробивались волоски на подбородке, и он пытался командовать мной?

– Я прекрасно знаю, кто ты. К сожалению. Если ты пришел за мечом для нового императора, то его изготавливает мой отец.

У него отвисла челюсть, и я одарила его довольной ухмылкой.

– Я послан самим императором, а ты все равно так со мной разговариваешь?

– Оглянись вокруг. – Я указала на свою маленькую деревушку на краю гор с глинобитными домиками, вросшими в склон горы, словно снежинки, на краю территории, где все северные племена были вынуждены подчиниться императору.

Хоть наша деревушка и находится всего в дне езды от города, в котором император основал свой новый двор, ее жители не так уж безропотны. Ни на кого в этой деревне власть императора Вахида не произведет впечатления. Этих людей беспокоят налетчики, которые нападают на их семьи, людей интересует свобода от навязанных столицей законов и возможность торговать и зарабатывать, обменивая товары в городе. Ни один житель деревни не обратил бы внимания на славного жеребца этого мальчишки – разве что для того, чтобы украсть его в отместку императору. Нас больше беспокоили горные мародеры и суровая зима, уничтожающая урожай абрикосов в долине.

Я бросила косой взгляд на коня мальчишки, на котором красовалась золотая эмблема императора Вахида – контур цветка зораата, венчающий его седло.

– Эти люди поддерживали короля. Он защищал их. Тебе здесь поклоняться не будут, если ты пришел за этим.

– И тем не менее, если твой отец кузнец, он уже согласился изготовить меч для императора. – Он вздернул подбородок.

От ярости у меня перехватило дыхание. Я поджала губы:

– Ему дорога голова.

– А тебе, очевидно, нет.

Я стала рассматривать свои ногти, стараясь казаться спокойной:

– Моя голова мне дорога, просто я знаю, в чьей власти меня ее лишить. Точно не в твоей.

Его рука метнулась к ножнам на поясе, словно он хотел доказать, что я ошибаюсь, и вытащила из них изогнутый скимитар. Лишь увидев простую рукоять, я поняла, что этот меч определенно был изготовлен не моим отцом. Наши были прочными, надежными и с замысловатой резьбой. Мой отец гордился рукоятями, украшенными в стиле кофтгари[7], и навершиями из верблюжьей кости, которые обычно изготавливал сам.

Но я с детства имела дело с ножами, и, как правило, верх одерживал тот, у кого нож уже был в руках. Мой сверкнул на солнце еще до того, как этот мальчишка успел выхватить свой, и он поднял руки, когда я направила на него свой обоюдоострый тальвар[8] – поднесла самой острой стороной к его горлу.

– На твоем месте я бы не стала, – спокойно сказала я, не потрудившись скрыть в голосе улыбку.

– Это государственная измена! – выплюнул он, и я не могла не увидеть вспышку огня в его темно-золотых глазах. Похоже, этот смазливый мальчишка все же обладал силой духа.

– Дания! – прокричал голос с другого конца двора.

Я мысленно застонала, когда по тропинке к нам подошел мой отец. Он поклонился мальчишке, который был младше его по меньшей мере на двадцать лет, и мне захотелось закричать. Мне захотелось концом своего меча дернуть его голову наверх и сказать, чтобы он больше никогда не кланялся лакеям императора.

– Прошу извинить мою дочь. Временами она бывает слишком вспыльчивой. – Баба бросил на меня предостерегающий взгляд, прищурив свои глаза цвета охры.

В ответ я рассмеялась, хоть и не смогла скрыть в смехе горечи:

– Я просто играла с этим мальчишкой. Серьезно, неужели во дворце стражу не учат сражаться?

Баба хмуро посмотрел на меня, ни на секунду не купившись на мою выходку:

– Он не стражник, Дани, как тебе хорошо известно.

Я поморщилась.

– Нану[9] бы не понравилось, что мы с ним разговариваем, – пробормотала я, обращаясь только к нему.

– Нану не оплачивает наши расходы, – парировал он.

Я скрестила руки на груди и вместо ответа уставилась на мальчишку. Он одарил меня пренебрежительным взглядом и вновь посмотрел на моего отца. Я стиснула зубы, чтобы снова не выхватить меч.

– Меня зовут Мазин, я воспитанник нового императора. Я прибыл по его поручению, чтобы дать указания по изготовлению его нового меча и предоставить оплату. – Он замолчал, его лицо было бесстрастным, но я не упустила, как он бросил взгляд на меня. – В случае, если ваше мастерство окажется удовлетворительным, – наконец сказал он.

Я сделала выпад, чувствуя, как гнев снова закипел в груди. От того, что он посмел даже предположить, что мастерство моего отца может оказаться недостойным императора, у меня кровь закипела в жилах.

– Ты не знаешь о моем отце ничего, если считаешь, что качество его клинков может оказаться неудовлетворительным. Он самый востребованный оружейник во всех королевствах.

Отец положил руку на мое плечо, чтоб унять:

– Все в порядке, Дани. Император Вахид имеет полное право оценить мою работу, чтобы определить, соответствует ли она его стандартам.

– Тогда зачем посылать этого глупого мальчишку? Особенно после того, как он лишил деревню средств защиты? Почему бы не прийти самому?

– Потому что, возможно, он доверяет этому глупому мальчишке, – презрительно усмехнулся Мазин и выпрямился в полный рост, который, как мне, к сожалению, пришлось признать, оказался внушительным.

Я склонила голову набок, не позволяя ему запугать меня:

– Думаю, мы всегда знали, что Вахид идиот.

Мазин резко втянул в себя воздух, на его лице отразилось удивление и что-то похожее на интерес. Думаю, раньше никто не осмеливался оскорблять императора Вахида в его присутствии. Хорошо, его нужно было опустить с небес на землю. Но, увидев потрясенное выражение на лице отца, я поняла, что зашла слишком далеко.

– Дания! – Отец дернул меня себе за спину. – Останься здесь, а мы поговорим. – Он одарил меня таким взглядом, будто подначивал ослушаться его и посмотреть, что из этого выйдет.

Мое лицо вспыхнуло, я не могла поверить своим ушам.

– Что? Я всегда присутствую в лавке при обсуждении…

– Не в этот раз. Возможно, когда ты будешь лучше следить за языком, чтобы нас не обвинили в государственной измене. – Он произнес эти слова тихо, чтобы их могла услышать только я, и его голос был резким от разочарования.

Я прикусила язык. Баба никогда так со мной не разговаривал. Я прищурилась, глядя на мальчишку, стоявшего рядом. Мы с Бабой были одной командой. С тех самых пор как умерла моя мать, мы были вместе вопреки всему.

Мазин последовал за моим отцом в его кузницу, и мои щеки залила краска стыда. Удаляясь, мальчишка бросил мне через плечо подобие улыбки. Я крепко стиснула кулаки и прижала их к ногам. Сегодня этот мальчишка нажил себе врага.

Четыре

Я копала, пока мои руки не начинали кровоточить. Спустя несколько дней я настолько оправилась от ран, что каждый час был посвящен прокладке туннеля под полом моей камеры. Мы продвигались дюйм за дюймом, и, хотя наши шаги были крошечными, я чувствовала, что двигаюсь ради цели. Ради свободы. Ради семьи. Я сопротивлялась тонкому голосу, который стремился к другой цели, наполненной мраком и яростью. К мести. Но сейчас я не могла позволить себе думать об отмщении. Я должна была в первую очередь вернуться к отцу и убедиться, что с ним все в порядке.

Первые несколько дней мы с Нур работали молча, отодвигая черную землю миллиметр за миллиметром. Но после года заточения в одиночестве я больше не собиралась жить в тишине. Работая бок о бок с Нур, я поняла, что моя потребность в человеческом общении никуда не исчезла, как бы я ни убеждала себя в обратном.

Мы сидели в темном туннеле, слабо освещенном солнечным светом, проникавшим сквозь маленькую щель в окне. Я откалывала кусочки земли и передавала Нур чашки, наполненные ею же.

– Ты работала на императора Вахида? Имела дело с магией джиннов? – осторожно спросила я. Мне уже несколько дней не терпелось поговорить с ней об этом, я прокручивала в голове ее слова. Если у нее был доступ к зораату – самому могущественному веществу в нашем мире, нельзя было догадаться, что она могла сделать, вырвавшись отсюда.

Она остановилась, держа в руке оловянную кружку, подняла глаза на маленькое оконце моей камеры и уставилась на исчезающий свет.

– Строго говоря, это был один из его вождей, – наконец ответила она. – Его звали Сума, он отвечал за управление принадлежащими Вахиду фермами зораата, а также за смешивание правильных дозировок для его солдат и целителей. Я работала травницей в королевской аптеке Вахида под руководством Сумы.

– Все это могущество джиннов, – еле слышно произнесла я. – Как тебе разрешили с ним работать? Я думала, надо быть особенным, чтобы получить возможность хотя бы прикоснуться к зораату.

– Хочешь сказать, я не особенная? – Она выгнула бровь, но ее улыбка угасла. – Вообще-то во мне действительно ничего особенного. Я просто сирота, которая умудрилась оказаться в нужном месте в нужное время. Мне было некуда идти, а Суме был нужен помощник. Работать с зораатом довольно опасно, и он постоянно… терял помощников. – Она поморщилась.

– Значит, тебя выбрали не потому, что ты особенная, а потому, что все остальные умерли.

Я протянула ей еще одну чашку с землей. Нур выбросила землю в ведро для отходов и вернулась в туннель:

– Полагаю, можно сказать и так. Но еще у меня талант к составлению смесей зораата. Употреблять семена джинна необходимо в строго определенных пропорциях, иначе результат может оказаться плачевным. Император Вахид, разумеется, готовит свои собственные смеси – говорят, джинн, с которым он заключил сделку ради могущества, научил его пользоваться ими. Но для солдат, целителей и всех остальных, кто использует зораат, смеси готовят Сума и его помощники.

– А ты их пробовала? – Я не смогла скрыть трепет в своем голосе.

До этого я не знала никого, кто пробовал зораат. Я видела императора Вахида мимоходом, когда была во дворце с Мазом, но никогда не разговаривала с ним напрямую. Иметь возможность работать с первозданной магией джиннов, обладать способностью изменять свое тело, управлять пламенем без дыма и сотрясать саму землю, по которой мы ходим, – такие способности могли бы пригодиться. Я размяла пальцы, думая не столько о магии джиннов, сколько о своих собственных умениях – о мечах, которые страстно желала взять в руки, о кинжалах, которые мечтала вновь метать. Я жаждала не обладать магией, а почувствовать вес стали в своей руке.

– Нет, я никогда не использовала их сама. Они предназначались только для генералов или для личных целителей императора, и он очень строго контролирует их потребление. Он ни за что не желает давать им больше, чем необходимо. Но Сума говорил, что я один из лучших мастеров смешивания магии джиннов, которых он когда-либо встречал. Это была одна из причин, по которым он…

Нур резко замолчала, ее лицо было скрыто тенью туннеля, а в глазах отражался слабый свет. Спустя мгновение она прочистила горло:

– Это была одна из причин, по которым он так доверял мне. – Ее голос дрогнул.

Судя по ее словам, Сума был важным для нее человеком. Возможно, даже кем-то вроде отца. Я сглотнула, у меня застрял ком в горле. Я знала, каково это – скучать по отцу.

То, что мы испытывали одинаковые чувства, заставило мое сердце затрепетать от ощущения незнакомой душевной связи. Мы не просто две беглянки, мы – две дочери, два человека, с которыми поступили несправедливо, два человека, которые пытаются вернуть то, что у нас когда-то было, хотя у нас, может, никогда и не получится. Это место отняло у нас годы нашей жизни, и мы не сможем прожить их заново. Я погрузила пальцы в землю, наслаждаясь ощущением того, как она проникает под ногти. Кое-кто был в ответе за то, что отнял у меня эту жизнь, и я хотела быть тем, кто заставит его заплатить за это.

Нур шмыгнула носом, и это вернуло меня к действительности. Она наскребла еще земли в чашку.

– Мне жаль, – тихо сказала я.

Она посмотрела на меня, убирая грязной рукой спутанные волосы с глаз:

– Да, мне тоже.

Но в этой истории было что-то еще. Сума предал Вахида, и я не хуже других знала, что происходит, когда тебя обвиняют в предательстве императора.

– Ты сказала, что Сума спрятал зораат от императора? Что он украл у него? – Я мысленно пробежалась по возможным последствиям такого поступка. Меня бросили в камеру гнить, но я не крала силу джинна у императора. – Я удивлена, что Вахид не уничтожил всю семью Сумы.

Нур какое-то время сохраняла молчание, и я уже не ждала, что она ответит.

– О, он уничтожил всех. Вахид был в ярости. Были казнены все сыновья Сумы, а все те, кто был с ним связан, были отправлены сюда и подвергнуты пыткам, чтобы получить информацию о том, где спрятан зораат. Как ты можешь себе представить, Тохфса была в восторге.

В голосе Нур звучала горечь, и я задумалась о том, каково ей пришлось. Я, по крайней мере, знала, что мой отец все еще жив и ждет меня. Всех же, кого знала Нур, не стало.

Я вонзала ногти в твердую землю и думала о том, как же я благодарна, что в тюрьме гнию я, а не мой отец. Но если Сума спрятал зораат, знала ли о его местонахождении Нур? И если да, вернулась бы она, чтобы забрать его? Доступ к подобной магии стоил больше, чем просто побег отсюда. Он давал полную свободу. Он давал возможность отправиться куда угодно, быть кем захочешь. Я могла бы сбежать вместе с отцом – подальше от императора, подальше от Маза. Но во мне отозвалось что-то темное и гнилое.

Действительно ли я хотела убежать от Мазина? Хотела ли я убежать? Или же я хотела испепелить его? Я искоса взглянула на Нур. Она не сказала, вернул ли Вахид утраченную магию джинна. А это означало, что она могла знать, где она находится.

– Всех, кого ты знала, не стало, – сказала я, вытаскивая из земли особенно большой камень и передавая его ей. – И Вахид убил Суму. Так что будешь делать ты, когда выберешься отсюда?

Она задавала мне этот вопрос раньше, но не дала свой ответ на него. Я считала, что было достаточно хотеть просто вырваться из этого места, но она выдергивала из земли камни так же остервенело, как и я. Дело было не только в свободе, так же как моей мотивацией было не только добраться до отца. У нас обеих в мыслях было кое-что, в чем мы не хотели признаваться, потому что признание означало бы принятие.

Нур держала камень, на ее лице залегли тени, придавая ему еще более зловещий вид, чем обычно. Она была хрупкой девушкой небольшого роста, с острым подбородком и копной темных кудрей, но сейчас еще больше походила на мстительного монстра, чем когда впервые оказалась в моей камере.

– Думаю, можно сказать, что я верная, – тихо произнесла она. – И я считаю, что Сума заслуживает правосудия.

– И ты – та, кто должен вершить это правосудие? – спросила я, задаваясь вопросом, не течет ли по моим венам та же самая потребность.

Но правосудие казалось чем-то более благородным, чем то, чего я хотела. Достойным восхищения. То, чего я хотела от людей, которые меня предали, не вызывало восхищения. Только не тогда, когда я представляла, как пронзаю сердце Мазина кинжалом.

Но даже у меня была более веская причина желать справедливости, чем у Нур. Она была сиротой, она не была привязана к кому-то. Ее не обвиняли в государственной измене, ей не требовалось очистить свое имя. Мне казалось странным, что она так зациклилась на несправедливости по отношению к мужчине, который просто взял ее к себе.

– Да. – Ее голос был твердым, как камень. – Кроме меня, больше никого не осталось.

– Как? – спросила я, и это слово повисло между нами, словно заклинание. – Как бы ты добилась справедливости?

Мы обе знали, что меня интересует нечто гораздо большее, чем техническая сторона вопроса. Как разрушить империю? Вахид сделал это с помощью силы джинна. Можно ли сделать это еще раз?

Нур сомневалась, ответ застрял у нее в горле:

– У меня есть план.

Не было сомнений, что в ее плане была задействована магия джиннов и украденное сокровище, информацию о местонахождении которого Тохфса пыталась вытянуть из людей на протяжении трех лет. И если у Нур был доступ к этому сокровищу, возможно, у меня тоже был.

Эта мысль в сочетании с мыслью о возможности побега заставила меня почувствовать, как в моей груди зарождается надежда. Но это маленькое зернышко надежды было опасно, ведь, если я его потеряю, отчаяние может овладеть мной окончательно. Это я выяснила за прошедший год.

– Мне кажется, грязь так глубоко въелась под мои ногти, что стала частью кожи.

Я лежала в камере Нур и рассматривала свои руки. Она была права, моя камера действительно хуже, чем ее. Ее камера казалась дворцом по сравнению с местом, куда поместили меня, – она была по меньшей мере в три раза больше, и там даже была шаткая кровать с изъеденным червями соломенным матрасом, который на ощупь был таким приятным, будто его набили павлиньими перьями.

Когда я впервые увидела камеру Нур, я расплакалась. Затем я легла, и при этом мои кости заныли, а спина наконец распрямилась после года сна на холодном каменном полу.

– Ты сказала, тебя обманули, когда арестовали. – Голос Нур прорвался сквозь пелену радости, которая накрыла меня, когда я легла на кровать. Она сидела, прислонившись спиной к стене и скрестив ноги, и наблюдала за мной. – Расскажи, что произошло, почему ты попала сюда.

Я села и расправила плечи, игнорируя урчание в животе. Мои мышцы болели от копания, и сейчас я острее ощущала нехватку еды.

Когда я задумалась над ответом, Нур разразилась резким смехом:

– У тебя такое лицо, когда ты думаешь о доме, что я не могла не спросить об этом. А иногда, когда ты говоришь о побеге, я могу описать выражение твоего лица только так, что я выглядела бы так же, если бы Тохфсу расчленяли у меня на глазах.

Мои губы непроизвольно приподнялись.

– Я точно знаю, как выглядело бы мое лицо в таком случае.

– Ну так расскажи мне. Что произошло?

Что произошло? Я не думала ни о чем другом. Я продумала все до мелочей, учла каждый свой неверный шаг, каждый знак, который указывал на то, что они сделали. Что он сделал. Как я могла быть такой глупой, что не поняла, какой он на самом деле? Не подумала, что он выберет императора, а не меня, когда все вело именно к этому?

Я вцепилась руками в жесткое покрывало:

– Меня предал тот, кого, как мне казалось, я любила. Тот, кто, как я думала, был на моей стороне. Но это было не так.

– Ублюдок! – вскипела Нур, и мне было приятно, что она злится за меня. – Как его зовут?

Я выдохнула, наполняя пространство между нами своей яростью:

– Мазин. Мы знали друг друга с детства. Я думала, что знаю о нем все.

– Что он сделал?

– Он попросил встретиться с ним во дворце. Вместо него я обнаружила у своих ног тело северного военачальника, отравленного магией джиннов. Дарбаран, начальник дворцовой стражи, арестовал меня. Я думала, что Маз поможет мне сбежать, но он просто стоял и смотрел. Он даже не защищал меня. – Эти слова обожгли мое горло, и я задрожала. – Он заставил меня поверить, что он любит меня и доверяет мне. А потом он вместе с другими во дворце обвинил меня в убийстве. Император Вахид бросил меня сюда, обрекая и мою семью нести бремя моего греха. – Я тяжело сглотнула, в моей груди поднимался не только гнев, но и печаль. Маз не просто отнял у меня свободу и запятнал репутацию моего отца. Он отнял у меня чуть ли не единственные отношения, которые я считала безопасными и настоящими. Он поджег их и улыбался, пока я сгорала вместе с ними.

– Кто тебя подставил?

Я почувствовала, как мои губы непроизвольно изогнулись, но по выражению лица Нур – смеси тревоги и настороженности – поняла, что это не было похоже на улыбку.

Та же кипящая ярость таилась во мне, ожидая выхода, ожидая, когда я возьму меч и начну прокладывать дорогу мести, залитую кровью. Затем я зачитала список, который проговаривала про себя каждую ночь перед сном. Список людей, на чьих плечах лежала ответственность за то, что я здесь.

– Дарбаран, начальник стражи, который обвинил меня, арестовал и позаботился о том, чтобы у меня не было возможности сбежать. Император Вахид, который явно хотел избавиться от одного из политических противников, не развязывая гражданской войны, и свалил это именно на меня. И Маз.

Я резко замолчала, не решаясь продолжить.

– Кем был для тебя Маз? – мягко спросила Нур.

Я закрыла глаза и задумалась, как ответить на этот вопрос. Он был моим лучшим другом детства? Возлюбленным, которому я отдала свое сердце? Человеком, с которым я делилась своими самыми страшными секретами, которого держала в своих объятиях при первых лучах солнца и бок о бок с которым сражалась со всеми, кто стоял у нас на пути?

Я перевела взгляд с Нур на стену позади нее. На камне красовались отметки, сделанные самой Нур, – так она подсчитывала количество дней – в три раза больше, чем у меня. Это было мрачным напоминанием того, на что будут похожи мои дни, если я останусь здесь. Дни, на которые Мазин обрек меня, не раздумывая ни секунды.

– Мазин был тем, кому я доверяла, хотя должна была быть умнее. Он был тем, кто, как оказалось, изначально собирался предать меня.

Нур щелкнула зубами:

– Выходит, возлюбленным.

В моем сердце что-то сжалось, и это привело меня в необъяснимую ярость. Да, хотела я ответить. Да, он был моим возлюбленным. Но я еще не была готова произнести это. Я еще не до конца осознала всю глубину этого предательства и смирилась с ним, как и с тем фактом, что в трудные моменты, когда я нуждалась в утешении, мои мысли по-прежнему предательски возвращались к этим воспоминаниям. Как будто я все еще могла тосковать по кому-то, кого изначально никогда не было рядом. Но сейчас не было смысла скрывать правду, это не изменило бы того, что произошло.

Заметив мое молчание, Нур прочистила горло:

– Откуда ты знаешь, что они ответственны за это? Эти люди, которых ты перечислила?

– Откуда ты знаешь, что твой вождь доверял тебе? – спросила я ее в ответ. – Откуда ты знаешь, что ты была ему дорога?

Нур ответила сразу, без колебаний:

– Я чувствовала это всем своим существом.

– Да, – сказала я тихим шепотом. – Да, именно. Когда меня арестовали, я по-иному взглянула на все: каждый шаг, каждый разговор, каждый странный взгляд или абсурдное совпадение. То, как Маз попросил о встрече со мной в той комнате – в то конкретное время. Как вместо него пришел Дарбаран и застал меня как раз в тот момент, когда я обнаружила тело. Ни один из них не сделал бы этого, если бы император Вахид не приказал им. Тело, лежавшее у моих ног, принадлежало противнику Вахида – северному военачальнику, который, по слухам, готовил восстание. Если бы император казнил его, это спровоцировало бы гражданскую войну. – Мой голос был полон горечи. – Для Маза преданность Вахиду превыше всего, каковы бы ни были его грехи.

А у Вахида грехов было много, учитывая, какую резню он устроил, чтобы прийти к власти.

При упоминании Вахида глаза Нур потемнели.

– Почему же они не казнили тебя, чтобы заставить замолчать?

Она задала вопрос, который я задавала самой себе. Почему я все еще жива? Почему я здесь?

– Этого я не могу понять. Могу только предположить, что они хотели причинить как можно больше страданий.

Это ранило сильнее всего. Осознание того, что Маз не только предал меня, но и желал моих мучений. Моей боли. Он хотел для меня этой боли. А самое жалкое то, что мне было не все равно. Мне было не все равно, что он сделал это настолько личным, а потом отправил меня сюда гнить и встал на сторону императора.

Что я такого ему сделала? А может, мне и не нужно было ничего делать? Возможно, он всегда был способен так поступить со мной, а я была слишком влюблена в него, чтобы заметить это?

Повисло тяжелое молчание. Нур почесала затылок.

– Если Маз отправил тебя в такое место, значит, он был не таким уж хорошим возлюбленным, – сказала она, и смех, сопровождавший ее слова, рассеял напряжение в комнате.

В ответ я выдавила из себя печальный смешок, оценив ее попытку прогнать тьму из моего сердца.

– Нет, – сказала я наконец, и улыбка исчезла с моих губ, а глаза скользнули по трещинам на потолке. – С этим у нас никогда не было проблем.

– Черт, ведь так всегда и бывает, да? Человек хорош в чем-то одном и ужасен во всем остальном. – Она прислонилась спиной к стене.

Я подумала о том, как впервые поцеловала Мазина. О том, как он впервые обнял меня за талию и прижался губами к моей шее. Несмотря на то что из-за его предательства воспоминания были искажены и полны горечи, я все еще помнила, каково это – чувствовать, как бешено бьется мое сердце, когда он проводит большим пальцем по моей нижней губе, как в животе зарождается предвкушение, когда он улыбается, касаясь моей кожи. Я сглотнула, пытаясь прогнать воспоминания прочь:

– Мы знали друг друга очень долго. Я думала, что знаю его так же хорошо, как он меня, но, очевидно, это не так.

– Предательство близких ранит больше любого другого, – сказала Нур так тихо, что я почти не расслышала ее слов.

Я удивилась, потому что она говорила так, словно знала это по личному опыту. Я прочистила горло, радуясь возможности сменить тему:

– Это то, что случилось с тобой и Сумой? Император Вахид узнал, что тот обкрадывал его, через кого-то из близких?

Нур кивнула:

– Его предал собственный сын. Он хотел спасти честь своей семьи, но в итоге убил их всех. Даже слуг арестовали и посадили в тюрьму.

– Как и тебя.

Нур, казалось, смутилась от предположения, что она служанка, но в конце концов кивнула:

– Да, как и меня. Но я не собираюсь оставаться здесь и гнить, как все остальные, это не моя судьба.

– И не моя, – сказала я, вытирая с лица грязь и глядя в темный туннель, из которого мы выползли.

Оставаться в этой тюрьме – не моя судьба. Больше нет.

Пять

Наши дни были наполнены копанием, разговорами, стремительным возвращением в свои камеры, пока нас не обнаружили, и сном. Я спала как никогда раньше, сосредоточив всю свою энергию на побеге. У меня появилась новая мотивация, надежда, которая, к моему собственному удивлению, ожила в моей груди. С каждым новым вырытым дюймом земли я приближалась к этой возможности.

Света от свечи было мало, земля облепляла нашу кожу, как будто мы были грызунами, роющимися в грязи. Моими руками двигали мысли о свободе. Надежда увидеть отца помогала мне не обращать внимания на голод, терзавший мой желудок. Я думала о том, что бы я сделала с Мазом, если бы у меня в руке был нож, и это заставляло мое тело двигаться. Я была крысой, выскочившей из ловушки, чтобы разорвать своим похитителям глотки.

– По-моему, мы наткнулись на камень или что-то в этом роде. Кажется, обойти его не получится. – Голос Нур был напряженным и в туннеле звучал приглушенно. Она ударила оловянной чашкой по твердой земле в попытке размельчить ее.

У меня упало сердце. На то, чтобы откопать камень, в зависимости от его размера могли уйти недели.

– Он из глины или другого материала? – Я попыталась заглянуть за нее. – Попробуй покопать вокруг него, чтобы понять, насколько он большой.

– Он движется! – крикнула она в ответ, и я выдохнула: значит, мы сможем его откопать. – Может быть, если я немного постучу по нему, то смогу расшатать. – Она с громким стуком ударила жестянкой по камню. – Он поддается!

– Что ж, это хорошо.

Я снова начала собирать землю, выгребая из туннеля излишки и высыпая их в наши ведра для отходов. Я вернулась в камеру Нур и высыпала пригоршни земли на пол.

Из туннеля донесся сдавленный крик. В камеру Нур ворвалось облако свежей пыли. Внутри меня все сжалось, я бросилась обратно к дыре.

– Нур? – позвала я, в порыве паники забыв понизить голос и не подумав, что стражники могут услышать. Я нырнула обратно в дыру и поползла так быстро, как только могла в кромешной тьме, пытаясь разглядеть ее во мраке туннеля.

Свеча погасла, и, сколько я ни звала, Нур не откликалась. Я добралась до конца туннеля, ощупывая земляную стену, а Нур так и не появилась. В темноте я легла на живот, размышляя о том, что могло произойти.

Обрушение. Я рванулась вперед, цепляясь за землю. Мой ноготь царапнул о большой камень, и я вскрикнула. В горле стоял ком, а руки дрожали, пока я копала. Нет. Нет, нет, нет, нет. Это не могло так закончиться. Она не могла остаться погребенной в туннеле, а я – запертой в ее камере без возможности выбраться. Это не могло так закончиться – не тогда, когда мы были так близки к побегу.

Мои пальцы коснулись теплой шершавой кожи, и мое сердце подпрыгнуло к горлу. Из-под земли высунулась босая нога Нур. Я дернула за нее, не заботясь о том, чтобы быть аккуратной или осторожной, беспокоясь только о том, сколько секунд прошло с тех пор, как землей засыпало ее лицо. Я стряхнула землю с распростертого тела и потащила ее назад по туннелю. Как только я добралась до выхода из туннеля, то опустила ее на пол камеры:

– Нур, ты не можешь умереть сейчас, нам еще целый год копать.

Мои руки дрожали, пока я выбирала мелкие камешки и прочую труху из ее рта. Ее глаза были закрыты, а руки и ноги безвольно повисли. Я убрала волосы с ее лица и попыталась очистить от грязи дыхательные пути:

– И если мне придется делать это самой, на это уйдет два года. – Я глубоко вздохнула, мое сердце билось о грудную клетку, как у испуганной птички. – А нам обеим известно, что копаю я ужасно, так что у меня на это уйдет года четыре.

Я прижалась ухом к ее груди. Она слегка вздымалась и опускалась – еле заметный вдох. Она была еще жива. Пока. Я издала безумный смешок, который был больше похож на всхлип. Но затем стук моего сердца прекратился. По полу темной струйкой потекла жидкость из раны на затылке Нур, которую я еще не видела. Я вскочила на ноги, ни секунды не раздумывая о том, что собираюсь делать.

Вполне возможно, что они ничего не предпримут, что им все равно, будет Нур жить или умрет. Но если стражники хотя бы смутно подозревали, что у нее может быть доступ к невообразимой силе джиннов, они могли действительно что-то сделать, чтобы спасти ее. Я заколотила в дверь камеры, вопя во все горло и зовя на помощь. Они могли бы отнести ее в лазарет, остановить кровотечение и предотвратить ее смерть. И я не должна быть здесь, когда они придут.

В коридоре послышались шаги, и от стен эхом отразились отдаленные крики. Я отскочила от двери и поползла обратно по туннелю, схватив незакрепленный кусок пола, который мы использовали, чтобы скрыть путь побега, и подняла над головой. Затем стала ждать. У меня сдавило грудь, и я покрылась холодным потом. Они должны были прийти. Они должны были спасти ее.

Наконец дверь открылась, и до меня донеслись звуки хлопков и крики. Я крепко прижала руку ко рту, стараясь не издать ни звука, когда стражники ворвались в камеру Нур и подняли ее с пола.

– Черт. Мы должны отнести ее к Тохфсе.

– Тохфса прикончит нас, если она умрет. Сначала отнеси ее в лазарет.

Послышалось какое-то кряхтение, когда они подняли ее, и один из них выругался. Затем все стихло.

Я прерывисто вздохнула, мое сердце билось так сильно, что я едва могла сосредоточиться. Но больше не было слышно никаких звуков. Ни шагов, ни разговоров. Я долго ждала, прежде чем снова приподнять «крышку» и заглянуть в камеру. Она была пуста. Нур там не было. Но было кое-что, чего я не ожидала.

Стражники оставили дверь открытой.

Шесть

Ну конечно, они оставили дверь открытой. По их мнению, бежать было некому. Я попыталась подавить нарастающий во мне адреналин. Я могла уйти, и никто бы этого не заметил. Я могла бы раствориться в ночи в одиночку. У меня перехватило дыхание, и я переступила порог. На этот раз, идя по темным коридорам, я не издавала ни звука, а другие узники спали. Камера Нур находилась в противоположном крыле, со стороны океана. Я будто ощущала запах соленых брызг в воздухе, вот-вот могла коснуться прохладной воды кончиками пальцев.

Если мне удастся скрыться от стражи, выбраться из главной части тюрьмы и перелезть через наружную стену, я смогу добраться до побережья, не подняв тревоги. Я была близка, так близка к тому, чтобы выбраться отсюда. Моя душа трепыхалась в пятках, а тело буквально дрожало, когда я кралась по коридору. На этот раз я действовала под покровом темноты, и на этот раз я не оставляла следов.

Каменный пол под ногами был холодным. Я кралась вдоль стены, пытаясь вспомнить расположение тюремного крыла, в котором находилась моя камера. Это крыло, казалось, было организовано точно так же, и если я буду держаться внешнего коридора, то доберусь до выхода.

Я завернула за угол и увидела у главного входа двух стражников, чьи тихие голоса доносил прохладный ветерок. Прижавшись спиной к гранитной стене, я стала наблюдать за их фигурами, освещенными лунным светом. Наконец началась очередная смена караула, они отошли от входа и направились в противоположный конец тюрьмы. Я воспользовалась этой возможностью и бесшумно подкралась к двери. Морской воздух ударил в лицо с такой неистовой силой, словно приветствовал меня на свободе.

Я выскользнула из здания и стала прокрадываться вдоль кирпичной стены, прижимаясь к ней спиной. Послышались тяжелые шаги, и я затаила дыхание, заметив, как из-за угла здания вышел стражник и повернул в обратную сторону, возвращаясь по своим следам. Я осторожно зашагала дальше, сосредоточившись только на одном. Бежать, бежать, бежать.

Я добралась до наружной стены. Там никого не было. Я могла перелезть через нее и оказаться снаружи за считаные минуты. Но когда я оглянулась через плечо, мое внимание привлек мерцающий вдали свет. Отдельно от главной части тюрьмы и башни ее коменданта стояло длинное кирпичное здание, словно одинокий всадник на горизонте. Я узнала его по тому единственному разу, когда была там после очередного зверского наказания Тохфсы.

Лазарет.

Нур.

Я занесла ногу над наружной стеной из глинобитного кирпича, дыхание замерло у меня в груди. Смогу ли я это сделать? Смогу ли я сбежать и оставить здесь ее – человека, благодаря которому я вообще смогла зайти так далеко? Внутри меня зародилось что-то темное. Тошнотворное чувство, от которого я не могла избавиться.

Если я вернусь за ней, нас поймают и вернут обратно в камеры. Сбежать, когда они и понятия не имели, что я пропала, – это одно, но спасти Нур и сразиться со стражниками в одиночку – совсем другое. Я даже не знала, в сознании ли она. Жива ли. Но мои мысли заполнила сардоническая усмешка Нур, черные от земли руки, которыми она копала так энергично, ее лицо, полное благоговения, когда она говорила о Суме. Нур понимала, как сильно я скучаю по своему отцу. Она чувствовала то же самое.

Я не могла перелезть через эту стену. Я не могла сбежать. Не могла, если это означало оставить Нур здесь.

– Какая же ты дура, Дания, – пробормотала я, возвращаясь по своим следам и сворачивая направо, к лазарету.

Что-то сжалось у меня внутри, когда я подумала о том, как обмякло ее тело, когда я вытаскивала ее из туннеля, и о луже крови, растекшейся по грязному полу. Она все еще жива. Должна быть.

Мои шаги по редкой траве были едва слышны, мерцающая свеча в окне лазарета казалась мне маяком. Я прижалась к стене здания тюрьмы, прячась в тени, чтобы сменявшие друг друга стражники меня не заметили. Внутренний двор был усеян низким кустарником и больше ничем, но я была рада, что с этой стороны по периметру стены не горели факелы.

Мое внимание привлек резкий аромат кардамона, витающий в воздухе, и я повернула голову. Я не пила чай очень давно, но этот запах узнала бы где угодно. У лазарета стояли два стражника и пили из больших чашек дымящуюся жидкость, от которой в ночной прохладе поднимался пар. Я легко бы убила их обоих даже ради одного глотка. Они стояли у единственного входа, так что, если меня поймают, у меня по крайней мере мог бы быть привкус чая на губах.

Я присела на корточки у густого куста, шаря руками по земле в поисках чего-нибудь, что можно было бы использовать в качестве оружия. Мои пальцы дрожали от необходимости взять в руки какой-нибудь нож. Скимитар. Катар[10] на костяшках пальцев. Сошел бы и декоративный клинок.

Моя рука прижалась к груди, когда я вспомнила о кулоне, который подарил мне Маз: это был настоящий кинжал в миниатюре, и в такой момент я могла бы его использовать. Вместо него подушечкой большого пальца другой руки я задела грубую кору ветки дерева, которую, должно быть, ветром занесло за стену. Я с облегчением ухватилась за нее и, опустившись на колени, почти ползком направилась в сторону стражников.

Если я нападу на них обоих сейчас, они поднимут тревогу и я потеряю свое преимущество. В прошлый раз, когда я пыталась вырваться из тюрьмы без оружия, у меня ничего не вышло, и на этот раз я была вооружена не сильно лучше. Я попробовала на вес толстую ветку в своих руках.

Я прикусила губу. Нур никогда бы не пошла на что-то настолько рискованное, она бы не стала сражаться со стражниками в открытую. И, чтобы мы обе выбрались отсюда живыми, мне нужно было думать как Нур.

Я медленно приблизилась к зданию, волочась животом по мягкой траве и радуясь, что из-за темноты меня почти невозможно отличить от кустарника. Я неделями ползала на животе по грязи, и сейчас это не составляло мне труда. Я остановилась в нескольких шагах от стражников и прислушалась к их приглушенным голосам. Они пили. При упоминании Тохфсы у меня перехватило дыхание.

– Хашим сказал, что Тохфса лично придет навестить узницу. Она приказала сообщить, если с ней что-нибудь случится.

– Ты думаешь, девчонка знает, где находятся украденные Сумой сокровища?

Другой стражник фыркнул:

– Такая слабачка, как она, не смогла бы пережить пытки Тохфсы, не раскрыв того, что знала. Но комендант все еще думает, что она владеет какой-то информацией, иначе зачем бы Тохфсе давать ей все эти привилегии? Или вызывать целителя незримого, чтобы он вылечил ее?

– Ну, Тохфса ничего не узнает, если узница умрет.

От этих слов у меня замерло сердце. Пожалуйста, Нур, не умирай.

– Надеюсь, целительница сделала свою работу.

Я прикусила нижнюю губу так сильно, что почувствовала привкус железа. Если Тохфса сама собирается навестить Нур, значит, у меня мало времени, чтобы вытащить ее. И если был вызван целитель незримого, это означало, что сам император дал разрешение на использование зораата для ее исцеления. Если император Вахид одобрил вызов одного из своих ценных целителей, применяющих магию джиннов, значит, он подозревал, что Нур что-то знает о кладе Сумы. Но прямо сейчас я испытала огромное облегчение: если Нур исцелили, значит, она была жива. И если ее исцелили, мне не придется нести ее на себе и у нас действительно может быть шанс сбежать.

Я закрыла глаза и в последний раз вдохнула густой аромат чая. Затем я сделала свой ход: схватила большой камень, лежавший неподалеку, и бросила его в кусты с другой стороны лазарета. Если Тохфса уже была в пути, у меня больше не было времени действовать незаметно. Я обхватила свою палку пальцами, и самодельный меч врезался мне в ладонь.

– Эй, ты это слышал? – Один из стражников повернулся на звук. – Там нет караульных.

Другой стражник фыркнул:

– Ты снова придумываешь. Никто не попытается сбежать после того, что Тохфса сделала с предыдущей девчонкой. И вряд ли она рискнет снова.

Он тихо рассмеялся, и я чуть не рассмеялась вместе с ним. Пусть они думают, что я сдалась. Скоро они поймут, как сильно ошибались.

Я крепче сжала ветку, готовая сразиться с ними обоими. Но как только я собралась выйти из тени, первый стражник покачал головой и направился в другую часть здания, чтобы выяснить, откуда доносится шум. Оставив меня наедине со своим другом. Я выскользнула из-за кустов, шагнула в свет факелов и высоко подняла свою палку.

Глаза стражника расширились, рот открылся в удивленном крике, но он не успел издать ни звука. Я ударила его толстым концом дубинки, и он рухнул на землю.

– Я все же рискнула снова, – пробормотала я, толкая его неподвижное тело.

Но я не могла оставить его здесь, особенно если другой стражник уже возвращался. У него на поясе висела связка ключей, и я схватила их так бесшумно, как только могла, отперла входную дверь и втащила его тяжелое тело внутрь вместе с веткой, которой я его ударила. Я закрыла за нами дверь, и мы погрузились в тишину, нарушаемую только моим тяжелым дыханием.

В лазарете были те же каменные полы, что и в остальной части тюрьмы, только значительно чище. На самом деле во всем здании было чище, как будто им почти не пользовались, и лишь слегка пахло куркумой от мази, которую наносили на наши раны после допросов Тохфсы. Здание было небольшим – всего один длинный коридор с разными комнатами, в которых размещались пациенты. В прихожей было темно, если не считать слабого отблеска луны в окне наверху и тусклого света из открытой двери в дальнем конце коридора. На стенах висело множество незажженных факелов, а по коридору гулял легкий сквозняк. Я поежилась и обхватила себя руками, жалея, что у меня не было чая, которым я могла бы согреться.

Я снова подняла стражника за руки и, кряхтя от напряжения, потащила его в ближайшую комнату – пустое помещение, где хранились медикаменты. Как только я сбросила его тело, я размяла кисти, чтобы кровь вернулась к пальцам, и пожалела, что утратила ту физическую выносливость, с которой попала в тюрьму. Все мышцы, которые я накачала во время боев с Мазином на тренировочном плацу, растаяли, когда я столкнулась с постоянным голодом, сопровождавшим тюремную жизнь.

Я ткнула носком ногу стражника, но он никак не отреагировал. Я ощупала его тело в поисках какого-нибудь оружия, но при нем не было ничего, что я могла бы использовать. Жаль. Привязать его было нечем, поэтому я подставила под дверную ручку один из серых металлических стульев и отправилась на поиски Нур.

Семь

Я легкой поступью шагала по прохладному камню, продвигаясь по коридору и держась в тени у его края. Каждое помещение, мимо которого я проходила, оказывалось пустой комнатушкой, и я не видела никаких признаков присутствия других стражников. Я направилась к слабому свету, исходящему из какого-то помещения в конце коридора. Это был единственный признак того, что в здании помимо меня был кто-то еще, а значит, именно там должны были держать Нур.

Голос в моей голове твердил, что я дура, раз вернулась за ней и не сбежала, когда могла. Но другая часть меня, та, что заставляла мои ноги двигаться, а сердце биться быстрее, знала, что, если я не вернусь за Нур, если я не попытаюсь спасти и ее тоже, мне будет казаться, что я так и не выбралась из тюрьмы. Это тошнотворное чувство грызло меня изнутри, пуская свои черные корни, и я точно знала, что это было за чувство. Вина. Я не была бы по-настоящему свободна, если бы просто оставила Нур здесь умирать. И чего бы стоила свобода, если бы я все еще чувствовала себя заключенной?

Я подкралась поближе, пытаясь распознать любые признаки жизни, кроме тусклого мерцающего света. Только когда я подошла к двери, я услышала тихий шепот, и в моей груди зародилась надежда.

Нур. Нур была жива. Нур что-то говорила. Но мне нужно было сдержать эмоции, потому что она явно разговаривала не сама с собой.

– Я же сказала, я ничего об этом не знаю.

– Ты лжешь, – раздался другой голос, такой же тихий, но невероятно зловещий, и у меня внутри все сжалось, когда я его услышала.

Тохфса.

– Я послала за целителем с магией джинна не для того, чтобы ты продолжала мне лгать. Ты наконец скажешь мне, где Сума спрятал свой клад, и сделаешь это сегодня.

Все мое воодушевление испарилось. Если Тохфса была там, значит, стражники тоже. Я наклонилась вперед и осмелилась заглянуть внутрь. Нур лежала на узкой кровати, прикрывшись простыней, на ней была светлая ситцевая курта. Ее кожа была очень бледной, но в светлых глазах читалась тревога.

Тохфса стояла в ногах кровати, скрестив руки на груди, с привычно угрожающим видом.

– Ты слышишь? Я не дам тебе еще одного шанса, девчонка. У тебя и так было слишком много времени. Я дала тебе привилегии, я дала тебе время. А теперь, если ты не начнешь говорить мне, где спрятано сокровище, я причиню тебе столько боли, сколько ты не могла и представить.

Услышав угрозы Тохфсы, я впилась ногтями в ладони. Прежде я много раз слышала от нее угрозы, но ни разу они не были столь яростными. Помещение было не больше камеры Нур, но с большим количеством окон, и Тохфса и Нур были совершенно одни. Я подкралась поближе, все еще прячась в темноте дверного проема. Если там не было стражников, то Тохфса совершила роковую ошибку, которой я, не колеблясь, воспользуюсь. Но почему она пришла сюда без охраны? Даже если Нур не могла ей ничего сделать, Тохфса никогда никуда не ходила без своих стражников.

Ты наконец скажешь мне, где Сума спрятал свой клад?

Я еле слышно втянула воздух. Конечно. Тохфса не хотела, чтобы кто-то был рядом, если она наконец получит ответы. Она хотела добыть их сама. И она не хотела делиться. Но если она была одна, даже без оружия, я могла бы сразиться с ней. Я крепче сжала в руке ветку и приготовилась показать, насколько могу превзойти Тохфсу.

– Где он? – прорычала Тохфса, придвигаясь ближе к Нур.

Она сжала короткий меч, висевший у нее на поясе, и по тому, как она взялась за рукоять, я поняла, что, в отличие от меня, она не росла с мечом в руке. Да, у нее была подготовка, но я помнила клинок самими пальцами. Меч был продолжением меня самой. И у меня руки чесались от желания снова завладеть мечом.

Я шагнула вперед, отбросив всякую скрытность и ухищрения. В моих ушах раздался слабый рев.

– Она уже сказала тебе, – разнесся по комнате мой голос. – Она не знает, где он. Так почему бы тебе не оставить ее в покое и не потягаться с кем-нибудь, кто не лежит ничком в кровати?

Нур удивленно вздохнула и села. Тохфса выпучила глаза, и, к моему удовлетворению, на ее лице отразился шок. После месяцев жестокого обращения моя кожа горела от предвкушения вернуть ей должок. Я крепче сжала ветку дерева, и мои ладони покрылись потом. Я сделала еще один шаг в комнату. У меня было всего несколько секунд, чтобы сделать все правильно, прежде чем она поднимет тревогу.

Я бросилась на нее и, отведя руки назад, вонзила ветку ей в живот. Тохфса дернулась от удара и издала сдавленный хрип.

Достань свой меч, достань свой меч.

Словно услышав мои мысли, она вытащила свой короткий меч из кожаных ножен на поясе. Я расправила плечи и приготовилась к бою, меня охватило равнодушное спокойствие. Тохфса одарила меня безжалостной улыбкой, от которой натянулась тонкая кожа на ее лице, и в мерцающем свете факелов она стала похожа на жуткий скелет.

– Я пытала тебя столько раз, что ты и сосчитать не можешь, а ты продолжаешь возвращаться за продолжением. Я начинаю думать, что тебе нравится, когда тебя наказывают.

Я сосредоточилась и подошла ближе к кровати Нур.

– Ты как, Нур? – спросила я, взглянув на нее и постаравшись сохранить ровный голос.

– Бывало и лучше, – протянула она, когда Тохфса снова бросилась на меня.

– Это спорно, – сказала я, слегка запыхавшись, когда уворачивалась от атаки, – учитывая, что ты лежишь в теплой постели, а я отбиваюсь от Тохфсы палкой.

Тохфса перевела взгляд с меня на Нур и обратно, ее круглые глаза сузились.

– Откуда вы двое знаете друг друга?

Я приподняла бровь:

– Я думала, вы в курсе всего, что происходит в стенах вашей тюрьмы, а, комендант?

Тохфса глухо зарычала, затем бросилась вперед, высоко подняв клинок. Я подняла ветку, готовясь встретить удар и молясь, чтобы древесина была достаточно толстой или лезвие Тохфсы – достаточно тупым, чтобы не разрубить ее пополам. Когда Тохфса опустила клинок, Нур выкрикнула мое имя, но я не могла позволить себе потерять концентрацию. Меч Тохфсы ударил по моему оружию, угодив точно посередине. И застрял.

Мне захотелось победоносно закричать. Но вместо этого я скользнула рукой вниз по лезвию, схватилась за навершие меча Тохфсы и ударила им ее по щеке. Тохфса потеряла равновесие и упала на кровать Нур. Я вырвала у нее меч, развернув его так, чтобы кончик лезвия был направлен прямо на нее. Тохфса издала сдавленный возглас, уставившись на острый конец своего собственного оружия. В резких чертах ее лица промелькнула паника, и я почувствовала вкус успеха на языке.

– Ты не потрудилась узнать меня получше, Тохфса, – сказала я, растянув губы в улыбке так же, как она. – Ты решила сразиться на мечах с дочерью императорского оружейника. Я могу победить тебя даже без оружия.

– Тебе не выгодно меня убивать, – запнувшись, ответила она. – Я могу даровать тебе свободу. Отпусти меня, и я позабочусь о твоем освобождении.

– Ты пытаешься торговаться со мной? После всего, что ты сделала? – Я оглядела ее с головы до ног с мрачным выражением лица. – Я не в настроении вести переговоры.

Я двинулась на нее, моя кожа помнила каждый удар, который она мне наносила, в моей голове эхом отдавался звук каждого взмаха кнута, которым она била меня по задней поверхности бедер.

– Дания, – прорвался сквозь туман моей ярости тихий голос Нур. Она переползла к краю кровати и осторожно опустила ногу на пол. Затем оперлась о матрас, вставая на обе ноги, и я медленно выдохнула, когда она подошла ко мне. – Выруби ее, тебе не обязательно ее убивать.

– Ты шутишь? – Я оскалилась, почти обнажив зубы. – Мне не обязательно ее убивать? Она мучила нас обеих долгие годы.

– Послушай ее! – Нетерпеливый голос Тохфсы разрезал воздух между нами, как грубый топор. – У тебя будет больше шансов оказаться на свободе, если я буду жива. Я помогу тебе!

Я одарила ее равнодушной улыбкой:

– Нур не знает тебя так, как знаю я, комендант. Нам не будет жизни, пока жива ты.

Тохфса облизнула передние зубы, и в ее глазах снова отразилась расчетливость. Я повернула голову, но, прежде чем я успела среагировать, она открыла рот и громко закричала. Я не стала долго раздумывать, даже когда Нур схватила меня за руку и снова назвала по имени. Я подалась вперед и с силой вонзила свой меч в живот Тохфсы. У меня вырвался вздох: я уже забыла, каково это – пронзать тело клинком, чувствовать сопротивление кожи и приступ тошноты в горле, когда она наконец поддается.

Мой меч оборвал крик Тохфсы, и мы обе какое-то время стояли, уставившись друг на друга и разинув рты. По клинку потекли густые алые струйки крови. Я на секунду закрыла глаза, и вся ярость и ненависть, наполнявшие меня до этого момента, утихли.

На мгновение воцарился покой. Тохфса встретила свой конец, и это было именно то, что я обещала ей каждый раз, когда она поднимала на меня руку. Я вырвала свой меч, и ее кровь хлынула рекой, а тело рухнуло на пол. Я оглянулась на Нур через плечо:

– Не тебе решать, как мне мстить.

Она напряженно кивнула, широко раскрыв глаза. Вытирая клинок о простыню Нур, я пыталась успокоить свое прерывистое дыхание. Прошло много времени с тех пор, как я в последний раз убивала кого-то мечом, но, если я зациклюсь на этом сейчас, это может стоить нам жизни. Я надела маску сосредоточенного самообладания и инстинктивно покрутила короткий меч в руке, проверяя его вес и знакомясь с новым оружием. Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться:

– Нам надо уходить, сейчас же. Тохфса подняла достаточно шума, чтобы сюда прибежали стражники. Если мы не выберемся сейчас, то не выберемся никогда.

Непроницаемый взгляд Нур скользнул по все еще дергающемуся телу Тохфсы. Она прикусила нижнюю губу и выглядела так, словно хотела отчитать меня, но передумала. Вместо этого она спросила:

– У тебя есть план?

Я улыбнулась ей, как раньше улыбалась Тохфса:

– Нет, но у меня есть меч.

Восемь

До сих пор я упускала из виду одну вещь, которая была нужна, чтобы выбраться отсюда. По памяти я подстроила свою походку под меч. Его тяжелый вес отличался от того, к которому я привыкла, работая со своим тальваром, но и он сойдет. В другом конце лазарета послышались отдаленные крики и шаги, свидетельствующие о том, что крик Тохфсы возымел действие. Нур подбежала к двери и посмотрела в коридор расширенными от страха глазами:

– Как, во имя джиннов, мы из этого выпутаемся?

Я выдохнула, мое сердце билось громко, подобно ударам по табла[11]. Я стала медленно считать в уме, успокаивая нервы, и раскачиваться с носка на пятку. С мечом я чувствовала уверенность. Мощь. Я подняла его перед собой:

– На этот раз мы будем делать по-моему.

По камню застучали шаги, все те же настойчивые шаги, которые я слышала весь прошлый год. Нур отскочила назад, когда в комнату вошли два стражника с оружием наготове. В одном из них я узнала стражника, который отправился за брошенным мной камнем, у него были коротко подстриженные волосы и аккуратная бородка. У другого была неровно застегнута форма и не чесаны кудри. Они перевели взгляд с лежавшей на земле Тохфсы на меня и ее меч в моих руках, обагренный ее же кровью. Я рассмеялась, увидев их потрясенные лица, и вспомнила, как Тохфса обычно поносила их:

– Только не говорите, что вам не хотелось сделать то же самое.

Нур шагнула вперед, протягивая руки в примирительном жесте:

– Комендант мертва. Вы можете либо дать нам сбежать под покровом темноты и получить возможность выжить, либо сразиться с нами и умереть. – Она указала на оружие в моей руке.

– Я не думала, что мы даем им выбор. – Мои пальцы крепче сжали рукоять меча, и я сделала шаг вперед.

– Я знаю, ты говорила, что умеешь обращаться с мечами, но я бы предпочла убраться отсюда с минимальным кровопролитием, насколько это возможно, – процедила Нур сквозь стиснутые зубы.

– Ничего не могу обещать, – ответила я ей, прищурившись.

Я очень сомневалась, что мы сможем выйти отсюда, не пролив больше ни капли крови. Очевидно, стражники были согласны со мной, потому что они двинулись на нас, и их клинки поблескивали в свете факелов.

Рев в моей голове утих. Я переминалась с ноги на ногу и наслаждалась знакомым азартом сражения, разливающимся по венам. Мои мышцы просыпались, они помнили каждую тренировку с Бабой на плацу, каждую схватку, в которой я оттачивала свое мастерство.

Первый стражник с аккуратной бородкой сделал выпад, я увернулась и отбила его скимитар коротким мечом Тохфсы. Он не ожидал моего уверенного удара и остановился с мечом в руке. Он уставился на меня, разинув рот, и я, не теряя времени, вонзила клинок ему в живот. Нур за моей спиной ахнула, а мои руки заныли от силы еще одного смертельного удара. Стражник слабо вскрикнул, но это было больше похоже на стон тонущего кота.

Неопрятный стражник с ревом бросился на меня, но мне не удалось достаточно быстро вырвать меч Тохфсы. Я отказалась от этой идеи и откатилась в сторону, когда он рассек воздух своим обоюдоострым скимитаром, промахнувшись всего на несколько дюймов.

Я вскочила на ноги, мои пустые руки так и чесались выхватить у него клинок. Стражник последовал за мной, рванувшись вперед, а я двигалась вокруг него словно в танце. Я потянулась к рукояти меча Тохфсы, и на этот раз мне удалось вытащить его.

Когда стражник высоко поднял свой скимитар, я нырнула под него и ударила его в челюсть, отчего тяжелая металлическая рукоять меча Тохфсы обрушилась на меня всем своим весом. Он рухнул на пол как подкошенный. Нур подбежала к нему и приложила пальцы к его шее:

– Что ж, по крайней мере, этого ты не убила.

– А других убью, – сказала я, скривив губы в мрачной ухмылке. – Если не я их, то они нас.

Я подняла обоюдоострый меч поверженного стражника за навершие и рассекла им воздух.

– Я не могу использовать больше мечей, чем смогу удержать. Пока достаточно двух. – Я посмотрела на второй скимитар, изогнутое лезвие которого лежало в луже крови на полу. – А ты возьми этот.

У Нур был такой вид, будто она только что проглотила полную чашку шипов.

– Нет, спасибо, я уверена, что буду представлять опасность скорее для себя, чем для других.

– Тебе нужно оружие, возьми его. – Я подошла к двери и выглянула в коридор: других шагов слышно не было, других стражников тоже.

Нур с опаской взяла рукоять двумя пальцами. Меч безвольно повис в воздухе, ее руки дрожали. Я недоуменно посмотрела на нее. Возможно, она права; она вообще не выглядела так, будто умела обращаться с оружием. Неудивительно, что она сосредоточила свои усилия на том, чтобы выкопать путь на свободу, а не пробиваться с боем.

– Ты в порядке? – спросила я, разглядывая ее побледневшее лицо.

Нур медленно выдохнула:

– Смесь зораата, которую использовала целительница, не была идеальной, я бы приготовила лучше. Я все еще не до конца оправилась. Но, по крайней мере, она залечила мою рану и привела меня в сознание, чтобы Тохфса смогла допросить меня. – Она повела плечами и поморщилась, массируя шею. – Голова раскалывается.

– Где сейчас целительница? – Я посмотрела на тело Тохфсы.

Она не двигалась, но ее грудь все еще слегка вздымалась и опускалась, пока она истекала кровью. Но я и не собиралась дать ей умереть быстро, учитывая то, через что она заставила меня пройти.

– Ей было приказано уйти, как только она закончит. Должна признать, я не ожидала, что у Тохфсы есть возможность так быстро получить целителя от императора.

Я прикусила внутреннюю сторону щеки:

– Ты сказала, что император хотел вернуть свой зораат, верно? Логично, что он заинтересован в тебе.

– Мне не нравится эта мысль.

– Мне бы тоже такое не понравилось.

Я знала, что значит привлечь внимание императора Вахида, а он был безжалостен.

Мы перешагнули через тела и стали прокрадываться по коридору лазарета, затем осторожно открыли дверь. Снаружи было темно и пугающе тихо, но, что более важно, поблизости не было видно стражников. Мы обошли здание по периметру, направляясь к противоположной стене, которая шла не вдоль обрыва. У меня перехватило дыхание, напряжение стало почти невыносимым. Другие стражники, возможно, еще не знали о тревоге, но скоро они заметят отсутствие Тохфсы и остальных. Нам нужно действовать как можно быстрее.

Мы ползли по траве, избегая света факелов на сторожевых башнях. Сторожевая башня Тохфсы находилась рядом с главным входом, и мы направились туда, чтобы взобраться на наружную стену и перелезть через нее. Мое дыхание белым облачком растворялось в прохладном воздухе. Еще несколько минут, и мы будем свободны. Еще несколько шагов, и мы оставим эту тюрьму позади. Но когда мы передвигались в траве на корточках, я услышала крик вдалеке и замерла.

Нур врезалась мне в спину:

– Что такое?

– Я слышала крик.

Мгновение спустя шум уже нельзя было не заметить. Со стороны лазарета закричали несколько стражников. Послышался топот ног по траве. Они были близко. Затем по тюрьме разнесся самый страшный звук – резкий звон колоколов. У меня кровь застыла в жилах. Теперь они начали нас искать. Я крепко сжала свои мечи, словно они были спасительным якорем. В последний раз, когда я столкнулась со стражниками лицом к лицу, все прошло не очень хорошо. Но на этот раз все по-другому. На этот раз у меня есть оружие. С мечами в руках я непобедима.

Меч Нур чуть не вылетел у нее из рук, когда прозвучала тревога, и она резко повернулась ко мне.

– Каждый раз, когда ты поворачиваешься, мне кажется, что ты выколешь мне глаз, – пробормотала я, уклонившись от кончика ее меча.

– Я же говорила тебе, что не хочу его носить! – огрызнулась она.

– Меч не носят, им владеют. И иметь его при себе полезно на случай, если мы…

В окружающем нас хаосе мы отчетливо услышали, как кто-то вытащил из кожаных ножен клинок. Я могла бы распознать этот звук даже в разгар бури. Я резко остановилась у края лазарета и осмелилась заглянуть за угол. Там стояло полдюжины стражников с поднятыми скимитарами, высматривая нас.

– Тебе все же понадобится этот меч.

Девять

– Мы ни за что отсюда не выберемся. – Дрожащий голос Нур прорезался сквозь грохот битвы, который уже стучал у меня в ушах.

– У меня бывали шансы и похуже, – прошептала я в ответ.

Нур недоверчиво посмотрела на меня:

– Правда?

Это не было правдой, но не хотелось ей об этом говорить. Сейчас, по крайней мере, я стояла против них с клинком в руках. Поправка: у меня было три клинка.

– Нам просто нужно разбить их строй, – сказала я и прикусила губу.

Мы не могли вернуться тем же путем, что и пришли, потому что просто столкнулись бы со стражниками с другого угла. И мы не могли перелезть через стену за лазаретом, потому что с другой стороны не было ничего, кроме зазубренных скал и бушующего моря. Мы должны сразиться с ними лицом к лицу.

– Я могу взять на себя сразу двоих, если только они не нападут на меня одновременно.

В моей голове промелькнули воспоминания о тренировках на плацу, и я крепче сжала рукоять меча. Но это были воспоминания о тренировках не с Бабой, а с Мазином. Мы часами проводили спарринги – либо с другими учениками Бабы, либо просто друг с другом. Хотя над мастерством владения мечом Мазину еще нужно было работать, он все же был единственным, кто мог сравниться со мной. Пока он не победил меня в нашей последней битве, той, что мы провели без мечей. Той, в результате которой я оказалась в тюрьме, а он вышел сухим из воды.

– Дания, – прохрипела Нур, и в ее словах чувствовался страх, – неужели ты думаешь, что я смогу справиться с шестью стражниками, когда я едва знаю, как держать эту штуку?

Я повернулась к ней, воспоминания вызвали во мне что-то похожее на древний гнев, подпитывая мои движения и укрепляя мою решимость.

– Ты не будешь сражаться, – признала я, продумывая нашу стратегию. – Ты отвлечешь их внимание.

– О, отлично. Значит, я приманка?

– Они не знают, что нас двое. Им известно только то, что ты сбежала из лазарета и Тохфса мертва. Давай используем это.

– Хорошо. – Нур кивнула, ее губы побелели. – Только не оставляй меня им на растерзание и не убегай одна. – Она стояла, сжимая в руке меч, и выглядела так, словно шла на казнь.

– Если бы я хотела так сделать, я бы не вернулась за тобой.

Она слегка улыбнулась мне, но улыбка не достигла ее глаз, в которых плескался страх. Я хотела подбодрить ее, но не знала, что сейчас произойдет. Я была уверена в своих навыках, знала, к чему меня готовили, но я никогда по-настоящему не вступала в бой, в котором нужно беспокоиться о ком-то другом, особенно о том, у кого не было никаких боевых навыков. Самое большее, что я могла сделать, – это немного уравнять шансы.

– Мне нужно разбить их строй. Замани их сюда, это даст мне шанс проредить их ряды. Если они не знают, что я здесь, я воспользуюсь этим.

Нур кивнула и сжала меч, вытянув его перед собой, будто это был талисман, а не оружие. Я глубоко вздохнула, положила ладонь на напряженную спину Нур и вытолкнула ее к ожидающим стражникам.

Послышались крики, топот ног стал ближе.

– Она у нас в руках! – прозвучал в опасной близости чей-то голос, отделившийся от остальных.

Как раз то, чего я хотела.

– Ты думала, что сможешь сбежать? – сказал стражник голосом, похожим на низкое рычание. – Одна?

Нур побежала обратно за стену, странно держа меч. Стражник бросился за ней, но я была готова. Я взмахнула двусторонним скимитаром и одним четким движением перерезала ему горло.

– Она не одна, – сказала я дергающемуся на земле телу.

Какой-то краткий миг я оплакивала его. Еще одна смерть, которой можно было избежать, на моей совести. Но я не могла позволить себе думать об этом слишком долго. Я устала. Я изо дня в день копала, почти не ела и еще меньше спала. Я сосредоточилась на всем, что знала о сражении, – на всем, что узнала благодаря Бабе и тренировкам с Мазом. Но в какой-то момент я поняла, что голос, который диктовал мои действия, принадлежал моей бабушке. Никогда не показывай им свой страх. Слабые питаются страхом.

Из-за угла выскочил еще один стражник, и я сразила его не глядя. Следующий тоже наткнулся на мой клинок. Я вытащила из ножен тальвар и схлестнулась с тремя стражниками сразу, причем ни секунды в позиции защиты. Каждый удар был смертельным, каждое движение – атакующим.

На меня бросился стражник с длинными темными волосами и повязкой на глазу, я ждала его с обоими мечами наготове. Но он прикрыл лицо собственным клинком и оттолкнул меня. Он был крупным, намного крупнее меня. Я бы не продержалась долго в открытом противостоянии, мне нужно было превзойти его ловкостью.

Я отступила в сторону, но он последовал за мной, и к нему присоединились еще двое стражников. Я поднырнула под руку солдата справа от него, полоснула его по лодыжке своим скимитаром. Тяжело дыша, он упал на траву, но я успела откатиться в сторону. Он схватился за ногу и заскулил, как затравленная собака.

Перекрестием мечей я приняла изогнутую сталь более высокого стражника и оказалась вне его досягаемости, умело парировав его тяжелые удары. Низкий стражник с длинной бородой и плечами, похожими на толстые канаты, взмахнул своим скимитаром с такой скоростью, что застал меня врасплох, и на моем предплечье остался неглубокий порез.

Я подавила вскрик и тихо зашипела, а он самодовольно улыбнулся. Боль разлилась по моим венам, как холодный огонь. Мое лицо превратилось в маску свирепости. Я не позволю им увидеть свое настоящее лицо. Не покажу им свой страх. Слабые питаются страхом.

Здоровенный стражник прыгнул на меня, повалил на землю и приземлился сверху. Мои легкие сжались, когда он, прижавшись ко мне своим мясистым телом, выбил из них весь воздух. На его лице растянулась тонкая улыбка, и он находился так близко, что я видела каждую почерневшую пору на его щеках, чувствовала сильный запах пота у своего носа. Я не могла пошевелиться, не могла сопротивляться и не могла сбросить его с себя. В моей груди забилась паника. У меня не было выхода.

– Ты планируешь убить меня своим зловонием? – спросила я, надеясь, что он выйдет из себя настолько, что я смогу воспользоваться этим. Я лягала его ногами, но не могла найти опоры.

Он широкой ладонью заломил мне руки над головой, и мои мечи, воткнутые в траву, не могли мне помочь.

Стражник поднял свой меч, направив острие прямо мне в грудь, как будто собирался пригвоздить меня к земле. У меня перехватило дыхание, я не могла выдохнуть. Мне показалось, что время застыло, когда он начал опускать клинок. Но вдруг его руки дрогнули, глаза-бусинки закатились, и он с глухим стуком рухнул на меня.

Мгновение я лежала оглушенная. Затем я с силой надавила ему на плечи и сбросила с себя вонючее тело. Над ним нависла Нур, она выставила перед собой рукоять скимитара так, будто собиралась заколоть себя. Я моргнула, слова застряли у меня в горле.

– Ты вроде сказала, что не умеешь обращаться с мечом? – наконец произнесла я, с трудом сглотнув.

Она наклонила голову и тяжело выдохнула:

– Я почти уверена, что использовала не тот конец.

Позади нас послышались шаги. Нур обернулась и увидела, как к нам подходит еще один стражник. Я вскочила на ноги, взмахнула скимитаром над ее головой и вонзила меч в шею стражника, затем вырвала оружие и забрызгала кровью нас обеих. На мгновение воцарилась напряженная тишина. Мы зашли за угол лазарета и оценили нанесенный ущерб. Все стражники во дворе были мертвы.

Нур присвистнула:

– Ты сделала это, Дания.

Я не ликовала. Я подавила желание оплакать погибших и сглотнула подступившую к горлу желчь. Я схватила Нур за руку и потащила к наружной стене:

– Через несколько минут за нами придут все стражники тюрьмы, если мы сейчас же отсюда не уберемся.

– Разве ты только что не убила их всех?

Я покачала головой, подсчитывая количество тел и вспоминая, сколько ночных патрульных я насчитывала перед предыдущими попытками побега.

– Похоже, мы имели дело только с ночным патрулем, но они подняли тревогу, так что скоро за нами нагрянет вся тюремная охрана. Они думают, что сбежал только один узник. Как только они увидят, что здесь была резня, они начнут нас искать.

Нур кивнула и высвободила свою руку из моей:

– Но зачем ты тащишь нас к стене?

Я изумленно уставилась на нее:

– Чтобы перелезть через нее.

Нур рассмеялась, затем показала большое золотое кольцо с ключами, блеснувшее в лунном свете:

– Зачем перелезать через стену, если я уже стащила ключи от парадных ворот у Тохфсы?

Десять

Вдалеке послышались крики, когда к лазарету побежали остальные тюремные стражники. Руки Нур дрожали, когда она отпирала ворота, а затем мы проскользнули через главный вход под покровом темноты, пока передовые линии патруля были отвлечены. Мое сердце колотилось громче, чем звучали наши торопливые шаги, но, когда мои ноги впервые коснулись рыхлого песка у воды, я будто почувствовала крылья за спиной. Мы добрались до побережья. Спасение было уже близко.

Мы нашли какую-то утлую лодку и как можно тише спустили ее на воду. Мои окровавленные руки наконец-то отпустили мечи и взялись за весла. Мы гребли в ночи, наши руки подпитывал адреналин. Я боялась, что буду измождена и не смогу двигаться, но моя кожа дышала свободой, это чувство будто наполняло меня новым огнем. У нас не было четкого представления о том, куда мы направляемся, только то, что мы оставляем тюрьму позади.

– Я не могу поверить, что мы только что это сделали. Не могу поверить, что ты только что это сделала. – Голос Нур дрожал, и я не могла понять, готова она рассмеяться или заплакать.

Я почувствовала, как мой собственный эйфорический смех зарождается в груди.

– У этих стражников едва ли были базовые навыки владения мечом, – сказала я, не в силах сдержать усмешку. – С настоящими солдатами ничего бы не получилось.

Нур фыркнула:

– Это вообще не должно было получиться. Ты что, употребляла магию джиннов? Как ты это сделала?

Я перестала грести и потерла затылок. Не магия заставляла мой меч молниеносно рассекать воздух, подобно молнии, не благодаря магии мои рефлексы были быстрыми, как у кошки. Это была натренированность. Каждая атака, парирование и защита были результатом мышечной памяти. Я подумала о том, с кем провела все эти часы тренировок, и у меня в голове промелькнули темные глаза и уверенные руки. Я даже будто могла услышать осторожный шелест его шагов рядом со мной. А затем я стала вспоминать не только наши схватки, но и другие детали. Те его черты, которые отчаянно хотелось забыть, – легкую улыбку в уголках рта, когда он смотрел на меня, то, как мог дрогнуть его голос, когда он произносил мое имя.

Я сжала пальцы в кулаки, впиваясь ногтями в кожу и пытаясь спастись от натиска воспоминаний о нем, каждое из которых словно въедалось в плоть. Но я похоронила их – те моменты нежности, о которых не хотела думать, потому что в них не было ничего настоящего. Настоящим было только то, что происходило между нами на поле боя. И я не хотела произносить его имя, не сейчас.

– Я росла, всю жизнь имея дело с разными видами мечей. Отец изготовлял их, но он также позаботился о том, чтобы я знала, как ими пользоваться, – наконец сказала я, подавив желание произнести другие слова, которые грозились вырваться наружу.

– Это уж точно. – Нур посмотрела на темный океан, и какое-то время наша лодка просто покачивалась на воде, пока мы были поглощены мыслями о чем-то большем.

– Дани, я не все тебе рассказала, – перекрыл ровный шум океана низкий голос Нур.

Я посмотрела на нее, и что-то в ее голосе заставило меня сжать весло крепче. Взгляд сверкающих глаз Нур, в которых отражался залитый лунным светом океан, встретился с моим.

– Я точно знаю, где сокровище Сумы.

Я резко вдохнула, морской воздух проник в мои легкие, а возможные последствия ее признания стали проноситься в моей голове быстрее, чем любая стратегия побега из тюрьмы. Это вытеснило теплые мысли о Мазе и заронило зерно кое-чего еще. Чего-то, похожего на месть. Я подозревала, что она знает, где находится сокровище. Но теперь, когда я узнала наверняка, возможности были безграничными. Вся эта сила. Вся эта магия. Что бы я сделала, если бы у меня была сила сделать что угодно?

На этот раз нахлынувшие воспоминания не были утешительными, они были пропитаны горечью. Бесстрастное лицо Мазина, когда он смотрел, как меня уводят дворцовые стражники. Капитан Дарбаран, грязные пальцы которого впились в мою кожу и застегнули толстые цепи на моих запястьях. Я могу заставить их заплатить. Но что мне это даст сейчас?

Как бы сильно я ни хотела поддаться ненависти, именно тихий голос моего Бабы звал меня домой. Месть не поможет моему отцу – она только все испортит. Я могла бы обладать всей властью в мире, но прямо сейчас я хотела только одного.

– Пойдем со мной, найдем сокровище Сумы вместе. – Голос Нур был таким тихим, что ветер почти не донес его до моего слуха, но я расслышала слова достаточно четко. – Разделим его. С тем, что закопал Сума, мы можем отправиться куда угодно. – Она сглотнула, ее глаза горели в лунном свете. – Мы могли бы добиться справедливости за то, что с нами сделали.

Я тихо выдохнула:

– Справедливости? – и выгнула бровь. – Это то, чего ты хочешь? Потому что это не то, что мне нужно.

Она отвела взгляд, глядя на бездонное темное море.

– Месть, – ответила она спустя минуту молчания. – Вот что я должна была сказать.

Слово, которое я знала слишком хорошо.

– Я хочу отомстить императору Вахиду. – Она нервно облизала губы, будто боялась признаться в этом вслух.

Но что-то не давало мне покоя. Это было нечто большее, чем наказание за вождя, с которым она сблизилась. Это было нечто иное.

– Почему? – спросила я, наклонив голову и оценивающе глядя на нее; мы уже многим поделились друг с другом, но, возможно, это было еще не все.

– Я хочу уничтожить человека, который приказал убить так много людей. Человека, который убил моего…

Нур замолчала, словно с трудом подбирая слово. Я не могла предугадать, на каком из них она остановится. Друга? Начальника? Сума был не просто ее вождем, не просто человеком, который научил ее использовать зораат, – это точно.

– Твоего?.. – подтолкнула я.

Она подняла взгляд, ее темные глаза блестели.

– Сума был моим отцом. Моим настоящим отцом. У него был роман с моей матерью, но, когда она умерла, он скрыл мою личность от своей семьи и взял меня к себе. Вот почему я не могу просто прятаться, пока император Вахид беззаботно сидит в своем дворце. – Она сложила руки по бокам.

Я улыбнулась, но улыбка вышла невеселой.

– Мы с тобой обе понесли потери из-за Вахида. Но если он убил твоего отца, ты заслуживаешь отмщения, Нур. Я бы хотела этого, если бы со мной случилось то же.

Нур опустила глаза – она не могла встретиться со мной взглядом. Отмщение. У меня руки чесались ухватиться за эту идею. Но месть не приведет меня к отцу. Не сотрет того, что произошло. Нур предлагала мне ключ к неограниченной власти, к возможности владеть магией джиннов. Как ни странно, я не испытывала радости триумфа.

Хотела ли я возмездия за то, что было сделано? Несомненно. Но больше всего мне хотелось просто держать отца за руку, трогать рубцы на его ладони, полученные за столько лет работы в кузнице, и вспоминать, каково это – когда тебя любят. Отец Нур был убит Вахидом, но мой все еще здравствовал, и этот разговор заставил меня осознать, насколько мне повезло.

– Я не могу. – Я взвесила свои слова. – Я не могу отправиться за сокровищем Сумы вместе с тобой.

Ее губы искривились от разочарования.

– Мне нужно вернуться к отцу.

Нур кивнула, хотя при этом сжимала весло так крепко, что костяшки ее пальцев побелели. Я впервые задумалась, есть ли на этом свете место, куда она сейчас может пойти. Единственная семья, которая у нее была, мертва. Я проглотила комок в горле, зная, что после того, как она мне помогла, мой отец примет ее с распростертыми объятиями.

Повинуясь внезапному порыву, я потянулась к ней и легонько коснулась ее руки:

– Пойдем со мной домой. Ты можешь пожить у нас. – Я говорила тихо и искренне; мы знали друг друга не так долго, но наши отношения завязались в грязи тюрьмы, которая должна была нас убить, но вместо этого мы ушли оттуда с окровавленными руками. – Мы решим, что будем делать дальше, когда окажемся в безопасности в доме моего отца.

Нур прикусила губу и оглянулась на тюрьму, которая теперь казалась темной точкой на светлеющем горизонте.

– Дания, ты и так достаточно для меня сделала. Ты вернулась за мной, хотя не должна была. – Ее улыбка была печальной. – Все в порядке. Если бы у меня была семья, я бы тоже хотела быть с ней.

Мое сердце разрывалось на части от осознания того, что у нее никого не осталось, что она теперь одна, а у меня все еще есть люди, которые меня любят. Я сжала ее руки, и от силы моего движения лодка закачалась.

– Теперь ты тоже моя семья.

Одиннадцать

Моя деревня располагалась у подножия гор, она угнездилась в скале, словно была частью ее самой. Десятки домов из обожженного кирпича защищали ее жителей от натиска ледяных ветров, а выступ скалы укрывал нас от самых сильных бурь в долине.

Кузница моего отца стояла с краю от этих домов, гордо возвышаясь на фоне горного склона, ее белые стены и каменные ворота так и манили меня. Обычно кузнец жил и работал в городе, рядом с императором, снаряжая его армию и душегубов смертоносным оружием. Но мой отец не был обычным кузнецом. Он отказался переехать из того места, где женился на моей матери, и бросить свою деревенскую общину в поисках большего благополучия в городе. И все же оно само его нашло.

У него был талант ковать одновременно красивые и смертоносные клинки, которые, казалось, летали в руке с удивительной точностью и сбалансированностью. Император Вахид даже поинтересовался, не овладел ли мой отец каким-то образом магией джиннов, или, может, его кузница нагревалась от бездымного огня мира джиннов? Конечно, это было не так. Мой отец был обычным человеком, и я любила его за это.

Когда мы с Нур добрались до первого города у моря, нам удалось украсть вьючного мула. Мы ехали всю ночь. Если кто-то гнался за нами, нам нужна была фора.

– Надеюсь, в твоей деревне будет очень глубокий колодец, потому что мне кажется, что я могла бы пить вечно. – Нур театрально повисла на муле, а я спешилась и, подхватив поводья, повела его по освещенным рассветом улицам моей деревни.

– Там есть колодец, иначе люди бы там не жили.

– Отведи меня к нему сию же минуту.

Я издала смешок, хотя жажда мучила меня саму. Мы опустошили наши мехи с водой несколько часов назад, и, когда мы пересекали ледяную пустыню, нам приходилось выживать, сгребая снег с песчаных дюн. В животе у меня заурчало: в то утро закончились остатки дикой вишни и украденных фиников.

– Сначала мы отправимся в дом моего отца, и там у нас будет столько еды и питья, сколько мы захотим, я тебе обещаю.

– Хорошо, потому что я не могу питаться одними финиками. В тюрьме и то еда была лучше.

– Ты же не можешь говорить это серьезно. – Я содрогнулась, вспомнив тюремную чечевичную кашу.

Нур подняла голову:

– Ты права. По крайней мере, у фиников есть вкус.

Я смирилась с нашим постоянным рационом в виде абрикосов и лепешек с миндальной посыпкой, которые мы покупали в городах, через которые проезжали. В крошечных поселениях, что встречались на нашем пути, мы с Нур забирали все, что могли, и нам удалось стащить две простые курты на смену нашим окровавленным тюремным, а также простую, но пригодную для использования плетеную обувь. Если меня начинала грызть совесть из-за людей, у которых я что-то украла, я напоминала себе, что скоро увижу своего отца и смогу вернуть им долг, когда вернусь домой. Сейчас имело значение только возвращение к нему. А потом мы сможем отправиться куда захотим.

– Только подумай, мы сможем есть тушеную баранину с рисом. Острые маринованные огурчики. Слоеный хлеб, посыпанный чесноком и черным луком.

Нур облизнула губы.

– У моего отца мы устроим пир! – Я не смогла скрыть нетерпения в голосе. Кожа горела от предвкушения. Мы были так близко, что я чувствовала, как слезы застилают мне глаза. – Пойдем.

Я повела Нур по неровным булыжникам своей деревни, накинув дупатту[12] приглушенных цветов так, чтобы она скрывала мое лицо. Я не хотела, чтобы кто-нибудь предупредил императора Вахида – или Мазина – о моем возвращении. Я не знала, есть ли среди жителей моей деревни шпионы, но рисковать не собиралась.

Мы приблизились к дому моего отца. Это был простой дом из глинобитного кирпича, выкрашенный в ярко-белый цвет и выступающий из скалы. Рядом стояла его кузница, на двери которой по-прежнему висела вывеска с выгравированными скрещенными кинжалами. Но в кузнице было темно, и сквозь щели в окнах не пробивалось теплое свечение расплавленного металла.

Я нахмурилась, моя рука так крепко сжала поводья, что кожа на них натянулась. Баба всегда работал в кузнице с раннего утра. У меня в животе поселился страх и начал разрастаться.

– Дверь приоткрыта, – прошептала Нур и плотнее запахнула плащ.

Я взглянула на дом и увидела, что она права. Я была так занята, осматривая кузницу, что не заметила распахнутую настежь дверь.

Я рванулась внутрь так стремительно, что от моих шагов на пыльной дорожке едва остался след. Дом был погружен в полумрак, не горела ни одна свеча, которая указывала бы на то, что здесь кто-то живет.

Где он?

– Баба? – позвала я, мое сердце ушло в пятки, а глаза дико забегали по пустой комнате.

Скамейка из мангового дерева в гостиной была перевернута, а коврик из пустынного кустарника изорван в клочья. По моему виску побежала капелька пота, хотя в доме было холодно. Это был холод опустевшего жилища, чего-то затхлого. Я бросилась в заднюю часть дома, в спальню отца.

Все было разрушено. Его кровать была разорвана на части, подушки вспороты, а матрас из финиковой пальмы разрезан пополам. Все кинжалы, которые обычно висели в комнате отца, исчезли, и только их темные очертания на стенах указывали на то, что они там когда-то были. Я подошла к одной из стен и положила ладонь на контур кинжала с золотой рукоятью в форме головы шакала, словно желая убедить себя, что мои воспоминания реальны, что мой отец действительно жил здесь. Что в этом доме было тепло и живо, когда я была здесь в последний раз.

Я закричала. Снова и снова я выкрикивала его имя, звала Джалеби, свою кошку, и мои слова эхом разносились по дому в поисках хоть каких-то признаков жизни.

– Где ты? – прошептала я в пустоту разгромленной комнаты.

– Может, он бежал? – раздался позади меня тихий голос Нур, осторожный, будто она не хотела спугнуть дикое животное. Он прорвался сквозь пустоту комнаты, и, несмотря на заботу в ее словах, во мне поднялся гнев.

– Только не так, – отрезала я, осматривая опустошенное, разграбленное помещение в поисках какой-либо подсказки о том, куда он мог пойти. Я не нашла ничего, даже следов своей кошки. Казалось, что здесь давно никто не жил. Я повернулась к Нур. – Он бы попытался оставить мне сообщение.

Он бы не ушел вот так, не покинул бы разрушенный дом, не оставив ни строчки о том, куда направился.

– Возможно, у него не было на это времени.

Я уловила в ее голосе сомнение. Это было то же сомнение, которое придавливало меня своей тяжестью к полу.

– Как ты думаешь, император Вахид забрал и его тоже?

Нур поджала губы:

– Это возможно. Хотя это не объясняет, почему пропали его вещи и все разгромлено. Возможно, это был налет?

Налет. Услышав слова Нур, я бросилась в противоположный конец дома, в свою комнату. Меня встретили те же стены из белого обожженного кирпича, в которых я выросла, та же жесткая кровать и широкое окно, через которое лучи солнечного света освещали пыль, летающую в воздухе. Вот только в моей комнате царил такой же беспорядок, как и в комнате моего отца, – по полу было разбросано несколько простых курт, а вся остальная одежда исчезла. Комната была перевернута вверх дном, как будто множество рук рылись во всем и брали все, что хотели.

На меня накатило ужасное, тошнотворное чувство, как будто меня снова арестовали, лишили всего, что я любила, и взамен предоставили пустую камеру. И этот вездесущий страх, давивший на меня с момента прибытия, едва не поставил меня на колени. Я отодвинула кровать от стены и взялась за кирпич у столбика кровати. Поначалу он не поддавался, и я почувствовала облегчение. Я стала тянуть его на себя и поворачивать, пока он не поддался и не треснул у меня в руках. За ним скрывался маленький отсек – секретное пространство, о котором знала только я.

Вот. В углу лежала маленькая темная сумка, и она была нетронутой. Я вытащила ее и шумно выдохнула, опустив плечи. Развязала торбу цвета индиго, в которой были спрятаны мои немногочисленные вещи – мешочек с деньгами, тонкая косичка темных волос моей Аммы[13] вместе с ее золотыми серьгами-петельками, карманный складной нож, сделанный моим отцом, и последнее – ожерелье с кулоном в виде миниатюрного кинжала, подаренное мне Мазином. Я поднесла его к свету, любуясь блеском лезвия в лучах рассветного солнца. Это был настоящий кинжал, хоть и маленький, с таким же острым лезвием, как у любого, изготовленного моим отцом. Рукоять была выполнена в форме головы халмасти – крупного, похожего на волка существа из сказок севера. Это была копия кинжала большего размера, который сделал мой отец, моего любимого ножа. Я обхватила его пальцами, лезвие кольнуло мою ладонь и освежило в памяти воспоминание о том, как Мазин подарил его мне.

Ты ведь будешь носить его, правда?

Я никогда его не сниму.

Но в тот день я забыла его, и поэтому он сохранился, когда меня задержали. Только для того, чтобы Маз ударил меня в спину другим ножом.

– За чем бы ты ни пришла, тут ничего не осталось. Они уже все забрали. Неужели у тебя совсем нет стыда?

Этот надтреснутый, суровый голос пронзил меня насквозь и вырвал из воспоминаний. Я бы узнала его где угодно. Я резко обернулась:

– Нану?

В дверях стояла моя бабушка в натянутой на плечи пыльной дупатте. Она выглядела меньше, чем раньше, и съежившейся, как будто шарф, в который она вцепилась, поглощал ее. Меня потрясла произошедшая в ней перемена. Когда-то она была так похожа на мою мать – блестящие черные волосы, кожа яркого теплого оттенка, словно на нее всегда светило солнце, – но теперь она заметно постарела. Гораздо больше, чем можно было постареть за год. Я бы с трудом узнала ее, если бы не этот голос, похожий на ржавый треск пламени в кузнечном горне. Теперь ее волосы выцвели и посерели, а на коже виднелись глубокие борозды, похожие на шрамы.

Она моргнула, глядя на меня, ее тусклые глаза замерцали в залитой утренним светом комнате.

– Дания?

Ее шепот был тихим, но я услышала в нем недоверие. С горящими глазами я подбежала к бабушке и обняла ее, стараясь не раздавить ее ставшее таким хрупким тело:

– Нану, это я, Дания. Я вернулась.

Обнимать ее было непривычно, и я не могла вспомнить, когда мы обнимались в последний раз. Мы с бабушкой никогда не были близки, и отец винил в этом смерть моей матери. С тех пор как мою мать убили, в бабушке что-то изменилось, как будто горе от потери единственного ребенка скрутило ее изнутри и она не могла выносить окружающий мир. Особенно меня.

Она держалась на расстоянии, и по большому счету мы виделись только на праздниках и деревенских торжествах. Но теперь, когда она была здесь, передо мной, а мой отец – нет, это расстояние исчезло. Ее плечи были напряжены, и она не обняла меня в ответ.

– Я думала, ты умерла, девочка. – Она покачала головой, широко раскрыв глаза. – Я думала…

Ее голос все еще звучал неуверенно, как будто она сомневалась в реальности происходящего.

– Нану! – Я взяла ее за руки и встряхнула. – Где Баба? – Мой голос прозвучал тихо и нетерпеливо. – Что случилось?

Ее рот приоткрылся, и из него вырвался какой-то свистящий звук, слов было не разобрать. Ее и без того бледная кожа казалась еще белее. Меня охватила тревога, как туман, сквозь который ничего нельзя разглядеть. Но бабушка не ответила на мой вопрос. Вместо этого она посмотрела мне за спину и застыла:

– А ты кто?

Я оглянулась на Нур, которая неловко стояла в дверях моей комнаты, на ее лице отражалась неуверенность.

– Нану, расслабься, она со мной. Это моя подруга.

Нану моргнула и снова посмотрела на меня, прикусив губу:

– Я не могу поверить, что ты здесь, Дания. Стоишь передо мной.

Я выдохнула, сжимая ее руки в своих:

– Я настоящая, Нану.

– Тебя освободили? – Она нахмурилась, и глубокие морщины на ее лице стали еще глубже.

Я покачала головой в знак решительного «нет». На ее лице отразилось осознание, и она понизила голос до тихого шепота, почти не решаясь произнести следующие слова:

– Ты сбежала?

Сбежала. Я подумала о стражниках, которых убила, чтобы оттуда выбраться, о пытках, которым Тохфса меня подвергала. О Нур, лежащей без сознания в луже собственной крови на полу своей грязной камеры. Побег – это слишком слабое слово для описания того, что мы сделали. Мы проложили путь к свободе несмотря на то, что у нас отняли.

– Да, я сбежала. И я пришла забрать Бабу – и тебя, если ты захочешь присоединиться к нам. Я хочу покинуть нашу деревню и бежать туда, где Вахид больше не будет иметь над нами власти. Где мы сможем жить спокойно. Может, мы поедем на север, к твоему народу.

Я не знала, присоединится ли к нам Нану, но все равно предложила. В моей голове промелькнули воспоминания о ней, о том, как старательно она держалась вдали от меня. После смерти моей матери она стала лишь тенью самой себя.

Губы Нану искривились.

– Дания, я должна сказать тебе кое-что о твоем отце.

У меня снова засосало под ложечкой, но что-то внутри меня отказывалось это признавать.

– Где он? – Я огляделась по сторонам, как будто могла вызвать его, и мой голос был полон отчаяния. – Нам нужно уходить как можно скорее. Вахид, возможно, ищет нас. – Мои слова прозвучали поспешно, и я не хотела смотреть в пустые глаза бабушки. В них было что-то, чего я не хотела видеть.

– Дания! – Холодный голос Нур прервал мою лихорадочную речь, и она положила руку мне на плечо; я замерла, кровь застучала у меня в ушах. – Я думаю, твоя бабушка пытается тебе что-то сказать.

В моей груди образовалась и стала отдаваться болью черная зияющая рана, которая, казалось, вот-вот поглотит меня целиком. Я знала, что она скажет, еще до того, как она произнесла хоть слово, еще до того, как она обратила на меня взгляд своих тусклых глаз, еще до того, как Нур подхватила меня, когда я начала падать. Я знала, что моя бабушка пыталась мне сказать, и не хотела этого слышать.

Потому что, если это было правдой, у меня не осталось ничего.

– Дания, твой Баба мертв.

Двенадцать

– Расскажи мне, что произошло.

Нану отвела нас в свой маленький домик, расположенный в нескольких минутах ходьбы, и мы сидели в ее гостиной, наслаждаясь чаем, который она налила из висевшего над очагом чайника.

– После того как твоего отца убили, на дом был совершен налет.

После того как моего отца убили.

Я нутром чуяла, что это так, – так же, как чувствуешь приближение горной бури. Моего отца больше не было. И мне нужно было знать почему. Но моя бабушка до сих пор избегала моих вопросов и вместо этого постелила нам спальные места в главной комнате.

– Расскажи мне, что произошло, – тихо повторила я, подходя к ней, пока она разжигала огонь.

Она налила еще молочного чая, и на поверхность всплыл стручок зеленого кардамона. Я схватила теплую чашку, но не смогла поднести ее к губам, язык словно онемел.

– Пей свой чай, – отрезала она.

Я с трудом сглотнула, пытаясь скрыть разочарование. Когда я взглянула на нее, она смотрела на меня каменным взглядом, поэтому я поднесла чашку к губам и выпила горячую жидкость, не почувствовав ни капли и едва заметив, как обжигающий чай хлынул мне в горло.

– Вот. – Я со стуком поставила свою чашку на стол перед нами. – А теперь расскажи мне, что произошло!

Нур мягко положила руку мне на плечо, и я бросила на нее благодарный взгляд. Я закрыла глаза и глубоко вздохнула, пытаясь унять бурю эмоций, рвущихся наружу. Я знала, что моя бабушка ни в чем не виновата, но мне было нужно, чтобы она все мне рассказала.

Нану глубоко вздохнула:

– Когда тебя схватили, твой отец был вне себя от ярости. Он собрал лучшее оружие, намереваясь освободить тебя. Никто не мог вразумить его. Его друг Касильдо сказал, что поможет ему, и с наступлением темноты они вместе отправились тебя искать.

Касильдо. Мой отец навещал его, когда мы ездили в Басраль, и Касильдо часто покупал у него мечи. Он был хорошим другом моего отца, и я подумывала о том, чтобы остановиться у него, когда мы ехали сюда. Но из-за того, что Касильдо помогал моему отцу спасти меня, у меня в груди что-то дрогнуло. Я даже не знала, что мой отец пытался спасти меня.

Рука сама по себе потянулась к прохладным пальцам Нану. Она замолчала и, посмотрев на наши соединенные руки, нахмурилась. Мы нечасто касались друг друга, а теперь в течение всего нескольких часов я успела и обнять ее, и подержать за руку. Когда умерла моя мама, в своем горе я обращалась не к бабушке. Но теперь она осталась единственным человеком, который знал моего отца так же, как и я, и кто знал, что он значил для меня.

– Я не знала о попытке Бабы вызволить меня, – сказала я, вспоминая те первые дни заключения в дворцовой темнице, прежде чем меня перевезли на остров.

Я ожидала, что меня казнят, но меня отправили на пытку, которая была гораздо хуже смерти. И в это время отец погиб, пытаясь освободить меня. Мрачное, болезненное чувство росло внутри меня и становилось всепоглощающим.

– Баба умер из-за меня? – Я отвернулась от Нану, не желая видеть в ее глазах подтверждение.

– Нет, – сказала она, и ее голос прорезался сквозь рев в моих ушах. – Его предал его друг, Касильдо, который сказал, что сможет доставить их в дворцовую тюрьму. Вместо этого он привел твоего отца прямиком к городской страже. Но твой отец не собирался молча сдаваться. Он сражался с ними, пока солдаты не одолели его. Глупец.

Нану говорила тихо, но ее слова отдавались в моей голове так громко, что я не могла мыслить здраво. Я представила себе все: как он, увидев стражников, обнажил свой любимый, украшенный филигранью тальвар, как искривился его рот, когда он повернулся к своему другу и осознал его предательство. Вероятно, это было очень похоже на то, как я смотрела на Мазина перед тем, как стражники схватили меня.

Наверняка он почувствовал то же самое, что и я, тот же приступ недоверия при осознании того, что твой ближайший союзник тебя предал. Понимание того, что ты остался один.

– Где он сейчас? – спросила я убийственно спокойно.

Нур встретилась со мной взглядом. Она сидела на подстилке из финиковой пальмы, поджав под себя ноги. Заметив выражение моего лица, она кивнула. Да. Она знала, чего я хотела. Потому что она хотела того же, за то же преступление. Ответ на вопрос, какими будут мои дальнейшие действия, был ясен как день.

Нану наблюдала за нами, наклонив голову, как будто впервые видела нашу связь. Но она еще не ответила на мой вопрос.

– Касильдо, – повторила я, – где он?

Эти слова я произнесла едва различимо, но от их мощи воздух вокруг изменился. В комнате повисла тяжелая атмосфера гнева и предвкушения, и я сжала пальцами маленький карманный кинжал моего отца.

Нану прищурилась:

– Касильдо вернулся в город, он по-прежнему уважаемый торговец. Если на то пошло, предательство улучшило его положение в глазах императора. Но, прежде чем вернуться, он совершил налет на кузницу твоего отца. Забрал все его мечи. Без зазрения совести брал себе все, что мог взять.

Почему ты не остановила его? – захотелось мне накричать на нее. Но я знала ответ на этот вопрос. Моя бабушка не была воином, а после моего ареста и смерти моего отца защищать было уже некого.

– Так вот почему Касильдо предал моего отца? Ради его мечей? – Я повысила голос, и слова прозвучали слишком громко в повисшей между нами тишине.

Моя бабушка слабо улыбнулась:

– Касильдо утверждал, что боялся императора и именно поэтому выдал твоего отца. Но я знаю, что с тех пор он выставляет ножи твоего отца в своем арсенале и хвастается ими.

– Мой отец умер ради коллекции мечей. – Я покачала головой.

– Дания, я понятия не имела, что твой отец шел на верную смерть. – Глаза моей бабушки затуманились.

– Я не виню тебя, Нану, – смягчила я голос, хотя прежняя ярость переполняла мои вены, прорывая плотину. – Я виню людей, из-за которых я оказалась в тюрьме.

Перед моим мысленным взором промелькнуло холодное лицо Мазина. Воспоминание об ухмылке Дарбарана чуть не заставило меня сплюнуть. А император Вахид организовал все это, чтобы устранить противника, не разжигая гражданскую войну. Но теперь я могу добавить к этому списку Касильдо. Касильдо, которого я считала нашим союзником, стал просто еще одним предателем.

– И я виню человека, который обманул моего отца, притворившись его другом.

– Не делай глупостей, Дания, – предостерегла бабушка, но без настойчивости. Может быть, она устала бороться с моим отцом все эти годы и не хотела тратить силы на меня. Она знала, что это бесполезно.

Мои губы растянулись в невеселой улыбке.

– Что бы я ни сделала, это не будет глупостью.

Я желала мести, и у Нур был доступ к тому, что могло мне помочь. По поджатым губам Нур я поняла: она ждала, что я скажу дальше. Она хотела исправить причиненное ей зло так же, как я хотела исправить причиненное мне.

– Мы с Нур останемся здесь на несколько дней, чтобы отдохнуть, а затем продолжим путь.

Я не стала объяснять бабушке, куда мы направляемся и что ищем. Если бы я упомянула при ней о зораате, эту информацию можно было бы вытянуть из нее пытками. Будет лучше, если она останется в неведении.

– Но ты не можешь уйти сейчас. – Нану сделала шаг ко мне, ее глаза потемнели; я моргнула, гадая, беспокойство я услышала в ее голосе или что-то другое. Нану была не из тех, кто показывает эмоции. – Я думала, ты мертва, – продолжала она умоляющим голосом.

Что-то кольнуло меня в сердце, но я уже приняла решение. Теперь моя кровь превратилась в сталь, будто я стала одним из мечей Бабы и его смерть выковала мою цель. Теперь речь не обо мне и не о Нану. Не о правосудии. Теперь речь о мести.

– Мы останемся ненадолго, но я не могу больше рисковать. Особенно учитывая, что новости о моем побеге, вероятно, скоро дойдут до Вахида.

Бабушка кивнула, и я почувствовала ее разочарование. Она хотела, чтобы я осталась, но не могла меня заставить. Не сейчас. Я не смогу жить в мире с собой, если не предприму что-нибудь в связи со смертью отца. Я не могла оставить это без ответа, не могла позволить предателю разгуливать на свободе, как и тем, кто сыграл свою роль в моем предательстве. Я избавилась от оков, и теперь все мои темные стороны рвались наружу.

Касильдо. Дарбаран. Мазин. Я взглянула на Нур. Одно имя в моем пазле пересеклось с ее. Вахид. Я повторяла их имена снова и снова у себя в голове, пока не выработала план, пока не смогла представить себе каждый шаг, который мне нужно было сделать, чтобы достичь цели. И для начала нужно было найти сокровище джиннов.

В тот вечер мы лакомились тушеной козлятиной, которую моя Нану приготовила по такому случаю. Кусочком мягкой лепешки я зачерпнула из тарелки остатки подливки и, ощутив вкус черного кардамона и перца чили, удивилась, как я вообще смогла прожить целый год без этого. Я сидела за низким столом в главной комнате Нану и ковыряла в тарелке оставшиеся острые маринованные огурцы, резкость кислого вкуса возвращала меня к реальности.

Нану пригласила нескольких женщин из деревни помочь с приготовлением еды, и я старалась не поднимать глаз, когда они бросали любопытные взгляды на нас с Нур. Нану заверила меня, что они не доложат о нас Вахиду, но мне все равно было тревожно из-за того, что о нашем побеге знает так много людей. Я не хотела, чтобы что-то помешало тому, что я собиралась сделать. Смерть моего отца укрепила мою решимость. Но я не плакала. Не горевала. Вся моя скорбь вылилась в гнев. Острая потребность в возмездии сомкнулась у меня на горле, вонзив в кожу когти. Я так сильно вцепилась в края своей миски, что камень не раскололся пополам лишь чудом.

– Мы действительно отправимся туда, куда я думаю? – Нур перебралась ко мне и плюхнулась на подушку рядом, ее тарелка была такой же пустой, как и моя. – Ты наконец согласна отправиться за сокровищем Сумы вместе со мной?

Я откинулась назад и тяжело вздохнула. Мы с Нур встали на общий путь мести. И, имея доступ к сокровищам Сумы, мы могли воплотить наши мечты в жизнь.

– Да.

Нур положила себе на тарелку еще риса из мисок, стоявших перед нами, и понизила голос:

– Я думала, тебе нет до этого дела.

– Это было до того, как я узнала, что моего отца убили. Теперь я понимаю, что хочешь сделать ты. И я согласна. Мы обе заслуживаем возмездия. – Ярость удушающими пальцами сдавила мне горло, и я почти не могла дышать.

Нур отставила миску и потерла шею:

– Дани, я знаю, ты злишься…

– Меня переполняет нечто гораздо большее, чем просто злость. – Мой голос был похож на низкое рычание.

– Хорошо. Но не принимай важных решений сразу после того, как узнала, что случилось с твоим отцом. Продумай все как следует.

– Ты так говорила себе, когда Вахид убил Суму? Когда он убил твоего отца?

Нур резко втянула воздух сквозь зубы, но я продолжила:

– Я продумываю все тщательно. Больше, чем кто-либо когда-либо. Я думаю о каждом порезе, каждом синяке и каждом ударе, которые собираюсь нанести в отместку за то, что сделали с моим отцом. За то, что сделали со мной.

Мои губы сжались в мрачной усмешке, и я уставилась на деревенских тетушек, которые весело смеялись между собой. Некоторые из них вернулись с кормления кур, одна женщина втирала подогретое горчичное масло в волосы моей Нану. Афра, старейшина деревни, жарила на пороге дома чили, отпугивая дурной глаз, который мог преследовать меня из тюрьмы. В доме царила атмосфера праздника: дочь кузнеца вернулась в семью тетушек, которые были рядом всю ее жизнь. Только теперь эта дочь изменилась. И хотя я выросла в этом месте, собой я стала не здесь. Не совсем. Расплавленное железо по-настоящему проникло в мои вены, лишь когда меня бросили на каменный пол тюрьмы.

– Я хочу, чтобы ты была уверена. Как только мы встанем на этот путь, мы не сможем повернуть назад.

Я скрестила руки на груди:

– А ты уверена? Сможешь ли ты спокойно жить, зная, что убийца Сумы все еще на свободе?

Нур отвела от меня взгляд, и, прежде чем она уставилась в свою миску, в ее глазах промелькнула боль.

Я кивнула:

– Я так и думала. Я тоже больше не смогу спокойно жить. По крайней мере, пока они дышат.

В моей памяти, словно первое облачко перед надвигающейся бурей, всплыло лицо Мазина. Мои мысли всегда будут возвращаться к нему. Были и другие, которые заслуживали моего гнева не меньше, но именно предательство Маза стало самой глубокой загноившейся раной, зараза из которой распространилась на все остальное. Именно его предательство оказалось самым подлым. Если бы не он, Баба был бы еще жив.

Я сглотнула и на мгновение закрыла глаза, а затем снова сфокусировала взгляд на Нур:

– Пока дышит Мазин. Он катализатор. И я сделаю все, чтобы он почувствовал мою ярость.

Нур смотрела на меня с непроницаемым выражением лица, в ее ярких глазах отражался свет факелов.

– Если это то, чего ты действительно хочешь, то я готова. И я хочу уничтожить его.

Я знала, что под «ним» она подразумевала другого, и все же речь шла про две стороны одной медали.

Нур вздернула подбородок:

– И я хочу добиться справедливости для Сумы.

– С Вахидом будет покончено, поверь мне. Ты уверена, что хочешь разделить со мной всю эту силу?

Нур кивнула, и, прежде чем у меня сдали нервы, я должна была задать ей этот вопрос:

– Почему?

Нур глубоко вздохнула и стала смотреть на пляшущие в очаге языки пламени:

– Потому что, когда я могла навсегда остаться в той тюрьме с Тохфсой, ты вернулась. И потому что я не думаю, что кому-то из нас стоит делать это в одиночку. Потому что мы отличная команда. И потому что… – Она поколебалась. – Потому что мы обе знаем, каково это – потерять отца и чувствовать себя бессильной. И я хочу, чтобы к нам вернулась часть этой силы.

Я выдохнула, гнев начал улетучиваться. Нур была права, мы действительно хорошо сработались – это доказал как наш побег, так и путешествие сюда. И у нас был общий враг. Как бы сильно мне ни хотелось въехать в город с высоко поднятыми мечами, я понимала, что в этом деле необходимо действовать умнее и хитрее.

Речь шла не просто о наказании, а о том, чтобы заставить их заплатить, используя всю мощь, которую я могла раздобыть.

– Это будет нелегкий путь, – сказала я, наблюдая за деревенскими женщинами и понимая, что, скорее всего, никогда больше сюда не вернусь. Особенно после того, что произойдет дальше.

– Поверь мне, как только я встретила тебя, то сразу поняла, что с тобой будет нелегко. – На лице Нур медленно расплылась улыбка.

Я потянулась и сжала ее руку, хотя чувство благодарности было мне непривычно:

– Спасибо, подруга.

Нур не была обязана делиться своей силой. Но и я не собиралась отказываться от нее.

– Поблагодаришь меня, когда в твоих руках окажется магия джинна. Когда у тебя будет сила сделать практически что угодно.

Я кивнула, но изо всех сил сжала обветшалый деревянный стол, думая о том, что единственное, чего я хочу, – это вернуть своего отца. Но никакая сила джинна не могла мне этого дать. Ничто не могло. Бабы больше не было, и теперь успокоение мне могло принести лишь уничтожение моих врагов. Они заплатят за то, что сделали.

– Не думаю, что нам стоит задерживаться здесь надолго, – тихо сказала Нур, улыбнувшись и кивнув женщине, проходившей мимо костра. – Жители деревни наблюдают за нами.

Я вздрогнула от ее слов:

– Думаешь, они расскажут императору?

Наша деревня была предана своим, и я бы удивилась, если бы кто-нибудь нас выдал. Но, опять же, не могла я и подумать, что Мазин поступил бы со мной так, как он поступил.

– В такой-то деревне? Да тут убьют за пару лишних монет в кармане, чтобы пережить зиму.

Я наблюдала за тем, как у костра пели несколько женщин:

– Значит, нам надо выехать с первыми лучами солнца.

– Я начну набивать свой рюкзак роти[14] твоей бабушки. Нам предстоит долгое путешествие, а фиников я уже наелась.

Я лучезарно улыбнулась Нур – мне впервые захотелось по-настоящему улыбнуться с тех пор, как я узнала о смерти Бабы.

– И пакоры[15] тоже возьми. Я заметила у очага еще тарелку.

– О-о-о, отличная мысль.

Нур побрела к еде, а я закинула в рот несколько семян фенхеля и принялась их жевать, глядя на огонь. Казалось, смерть Бабы высвободила что-то во мне, что-то, что я силой сдерживала, когда еще надеялась, что вернусь к нему. Но теперь надежды не было. Я больше не собиралась сдерживать себя.

Я крепко сжала кулаки, думая о Касильдо – человеке, который обманул и подставил моего отца. Они были друзьями с детства, и этот человек был мне как дядя. От того, что он так легко сдал моего отца, у меня по коже шел мороз. Но в этом холодящем чувстве я обрела силу, как будто могла заблокировать все эмоции, и это позволило выделить из моих целей только те, которые имели значение. Может быть, это и было ответом на все вопросы. Может быть, превратив свое тело в лед, я смогла бы стать оружием, которое было мне необходимо, чтобы отомстить за отца. Чтобы отомстить за саму себя.

Тринадцать

– Нур, просыпайся.

Нур сонно потерла глаза и, моргнув, посмотрела на меня.

– Еще же темно. Солнце даже не начало всходить. – Она села на своем маленьком тюфяке на полу в доме моей бабушки. Та немногочисленная одежда, что у нас была, валялась на полу, и вообще в комнате царил беспорядок, оставшийся со вчерашнего вечера, когда здесь было почти полдеревни.

– Дания, ты в порядке?

– Я что-то слышала. Может, крик? – Я прикусила губу. – Думаю, нам пора уходить.

Нур поднялась на ноги:

– Я оседлаю мула.

– Только быстро. Я соберу наши сумки.

Что-то в напряжении, повисшем в воздухе, казалось подозрительным, и мой голос звучал отрывисто.

Нур выглянула в окно:

– Я ничего не вижу, но там может быть засада. Возможно, кто-то передал весточку солдатам императора.

Я плотно уложила свою одежду в рюкзак:

– Солдатам императора потребуется полдня, чтобы добраться сюда верхом. Нам нужно быть как можно дальше отсюда, прежде чем это произойдет. – Я сделала паузу. – Если только кто-нибудь не сообщил в город прошлой ночью.

– А как же твоя бабушка? Ты не хочешь попрощаться?

В тусклом свете компактного кирпичного домика Нану на двери выделялась облупившаяся краска. Я засмотрелась на нее, думая о том, что сказала себе прошлой ночью. Единственный способ продолжать идти по выбранному пути – сдерживать любые эмоции, запирать все в себе. В этом деле не было места ни для моей бабушки, ни для доброты.

Я словно обратилась в камень и продолжила собирать вещи:

– У нас нет времени будить ее. Прощаться необязательно.

Нур нахмурилась:

– Но разве ты не хочешь…

– Нет. Когда все это закончится – может быть. – Я не была уверена, что по завершении того, что я запланировала, от меня останется хоть что-нибудь, и я не хотела размышлять о таком будущем. Но я увижу Нану. Может быть, я вернусь в эту деревню и буду худо-бедно влачить жалкое существование.

Казалось, Нур хотела сказать что-то еще, но вместо этого покачала головой:

– Тогда пошли.

Мы выехали еще до того, как первые лучи утреннего солнца коснулись неба. Когда мы начали подниматься в горы, я посмотрела вниз на Басраль, город императора. В воздух над долиной, становясь все ближе, поднялось облако пыли.

– Лошади.

Нур оглянулась через плечо. На горизонте мелькали черные точки – всадники императора.

– Все-таки кто-то их предупредил.

Мое сердце бешено заколотилось в груди, сквозь гнев прорывались адреналин и предвкушение. Столкнись я сейчас с солдатами Вахида, я бы оросила всю землю их кровью. Я крепко закрыла глаза и задышала через нос. Схватка с несколькими плохо обученными солдатами не принесет мне ни пользы, ни отмщения. Нам нужно убираться как можно скорее – прежде, чем они смогут убедиться, что мы тут были.

– Они пойдут за нами по пятам.

– Я бы не слишком беспокоилась по этому поводу. – Нур кивнула в другую сторону, через пустыню, туда, где небо опускалось на землю серой дымкой.

– Гроза, – выдохнула я.

– Это на время скроет наши следы. Но нам нужно поторопиться, пока они нас не догнали.

Мы ехали много дней, тщательно распределяя по частям продукты, которые взяли у Нану, и собирая в лесу в горах прочее необходимое. Оказалось, Нур отлично знала, какие растения можно есть, а какие созданы джиннами и, по ее словам, могут сжечь нас изнутри. Мы ели дикие красные сливы, коренья, сваренные в козьем молоке, чтобы убрать горечь, и горных скорпионов, которые забрели в сумку Нур рядом с костром. И каждый день, когда мы продвигались вперед, следуя маршруту Сумы, я словно мантру повторяла одни и те же имена. Касильдо. Дарбаран. Вахид. Мазин. Это заставляло меня не останавливаться, не давало мне упасть на колени и зарыдать в землю каждый раз, когда я думала о смерти отца. Потому что, если я остановлюсь, если перестану планировать отмщение, мне придется столкнуться с реальностью жизни без него.

Мы с Нур ехали в основном молча, и я чувствовала, что она дает мне возможность побыть наедине со своими мыслями. По ночам она корректировала наш курс, сверяясь со звездами, что-то бормоча себе под нос и ведя нас зигзагообразной тропой через горы. Вечера я проводила за заточкой ножа. Кулон Мазина холодил мне грудь, и каждый раз, когда он проскальзывал под мою курту, я медленно вздыхала. Это было напоминанием.

Мы разбивали лагерь под открытым небом лишь на короткие промежутки времени – на случай, если солдаты все еще были у нас на хвосте. Из-за этого мы никогда не ехали прямым маршрутом и несколько раз меняли направление, чтобы запутать след. Наконец мы перебрались на другую сторону гор, где землю усеивали огромные валуны, из-за чего передвигаться было практически невозможно.

– Мы на месте, – сказала Нур, глядя на скалы так, будто могла отличить одну от другой.

– Как ты это поняла?

– Сума указал мне точное расположение и хорошо описал это место. Он назвал его кладбищем камней.

Я оглядела это обширное пространство, и нагромождения камней там действительно были похожи на могилы.

– Как здесь вообще можно что-нибудь найти?

– С помощью подсказок. Сума дал мне карту.

Я резко посмотрела на нее:

– Как тебе удалось пронести карту в тюрьму Тохфсы?

– Я не проносила. – Она постучала себя по виску. – Все здесь. Сума заставил меня все запомнить.

Теперь, когда мы добрались до места назначения, ее лицо сияло в утреннем свете, а глаза блестели еще ярче.

– Ты счастлива, что мы здесь, – медленно произнесла я, отмечая легкость ее шагов по мере того, как она пробиралась через валуны.

– Я наконец-то смогу увидеть сбережения всей жизни Сумы, – она улыбнулась мне. – Сокровище, которое он спрятал от всего остального мира.

– И удостоверишься, что он доверил его именно тебе, а не кому-то другому?

Нур встретилась со мной взглядом, и ее улыбка угасла.

– Да, и это тоже.

Сокровище могло быть где угодно, и ориентироваться в такой местности было невозможно. Мы могли переворачивать скалы в поисках этого мистического сокровища джиннов всю оставшуюся жизнь.

Я прикусила нижнюю губу, прикрывая глаза от солнца:

– Что еще сказал Сума?

– Что тут есть место, где четыре каменные могилы стоят в ряд. А рядом – пещера, невидимая глазу.

Я привязала мула к наполовину сгнившему финиковому дереву и последовала за Нур. Мои ноги подкосились, когда прямо передо мной показалась черная змея и скрылась в редких кустах. Я сдавленно вскрикнула, потеряла равновесие и упала в грязь.

– Почему он выбрал такое необычное место, чтобы спрятать его? – спросила я, морщась и стряхивая с колен камешки. Новая курта, которую я взяла у бабушки, порвалась, и, прислонившись спиной к большому валуну, я стала осматривать легкую ткань.

– По той же причине, по которой ты сейчас расстроена, – оно хорошо спрятано. Никто не наткнется на это место случайно, на самом деле его, вероятно, скорее обойдут стороной. Оглянись вокруг – здесь почти нет жизни. Здесь нет вообще ничего.

Она была права. Нагромождение скал простиралось до самого горизонта, словно жуткая каменная армия. Чтобы найти здесь что-то, нужно было точно знать, что именно ищешь. Я встала и продолжила идти, пробираясь между камнями и стараясь не упустить ничего, что напоминало бы могилу. Нур последовала за мной, ногами пиная камни. Краем глаза я заметила что-то вдалеке и остановилась так быстро, что Нур врезалась мне в спину.

– Что за…

На выступе холма возвышались четыре каменных надгробия, расположенные так органично, что их нельзя было заметить, если не встать в нужном месте. Я шагнула к ним, и у меня перехватило дыхание. Нур молча последовала за мной. Чем ближе мы подходили, тем очевиднее становилось то, что это было сделано намеренно: большие валуны стояли внизу, камни поменьше были навалены выше, а на самой верхушке оказался один почерневший камень.

– Это должно быть где-то здесь, – выдохнула Нур.

Я осмотрела выступ. Пещера здесь никак не могла быть спрятана. Мы были окружены валунами всех форм и размеров, за которыми открывался вид на большое пустынное пространство.

– Ты уверена, что он сказал «пещера»?

– Да, – отрезала Нур, похоже начиная осознавать то же, что и я.

В указаниях Сумы не было смысла. Нур раздраженно выдохнула:

– Извини, я просто не верю, что он стал бы мне лгать. Тут должно быть что-то еще.

Я подошла поближе к четырем грудам камней и принялась изучать их. Мне в голову пришла мысль.

– Нур, он сказал «надгробия»?

– Да, а что?

В моей груди зародилось что-то теплое. Я посмотрела на Нур:

– Пещера находится под землей. Подумай об этом: надгробие.

Она моргнула, а затем подлетела ко мне, разражаясь эйфорическим смехом:

– Должно быть, где-то здесь есть подземная пещера!

Я встала на четвереньки и провела руками по земле вокруг груды камней, и от предвкушения у меня затрепетало сердце. Кончиками пальцев я за что-то зацепилась – за трещину в камне. Но в камнях не бывает таких трещин. Я шумно выдохнула.

– Сюда, – позвала я Нур.

Она бросилась ко мне:

– Что это?

Я стала изучать трещину: она была слишком аккуратной и симметричной, чтобы не быть намеренной.

– Думаю, это своего рода вход.

Мы вместе начали сметать в сторону грязь и камни, наши руки уже полностью были покрыты пылью. Наконец мы расчистили пространство размером с крупного человека. Под слоем пыли и камней обнаружилась гладкая каменная поверхность с круглым отверстием, в которое могла пролезть рука.

– Это люк.

Нур просунула руку в отверстие и потянула, но камень не сдвинулся с места.

– Давай попробуем вместе.

Мы ухватились вдвоем и сконцентрировали усилия в одном направлении. Люк распахнулся, отчего в воздух поднялось облако пыли, окутавшее нас обеих. Я закашлялась и отползла от входа, пытаясь отдышаться.

– Дания, ты в порядке?

– Да, только дай мне минутку.

Я вдохнула свежий воздух и протерла глаза от грязи, а затем вернулась к углублению. Земля разверзлась, подобно бездонной яме, готовой поглотить нас, и открыла путь в темную пещеру, находившуюся под слоем земли.

– Пожалуйста, только не говори мне, что хочешь, чтобы мы пошли туда. – Я посмотрела через край в ожидающую нас темноту.

– Давай без глупостей, – выдохнула Нур. – У меня далеко не такая спортивная подготовка, как у тебя. Я хочу, чтобы ты пошла туда.

Я бросила на нее сердитый взгляд, преодолела тошнотворное чувство страха, зародившееся в животе, и приблизилась к входу. Если там была магия джиннов, именно я должна была ее извлечь.

– Сума не стал бы ставить никаких ловушек, – прошептала позади меня Нур. – Будь это так, он бы сказал мне.

– Так почему ты не идешь туда? – выпалила я в ответ.

– Потому что, если там придется с чем-нибудь сражаться, ты лучше для этого подходишь.

– С чем там придется сражаться? – спросила я, и мои брови взлетели вверх.

– С чем-нибудь незримым.

Впервые я осознала, что мы делаем и каковы могут быть последствия. Мы искали сокровище джиннов, силу настолько редкую, что сам император заключил сделку с существом из другого мира, только чтобы пользоваться ею. И мы вот-вот заберем ее себе. Я дотронулась до рукояти складного кинжала Бабы, спрятанного под моей куртой.

– Когда все это закончится, я научу тебя, как вести себя в бою! – крикнула я Нур.

– Зачем, если у меня есть ты?

Я фыркнула, и паника, тисками сжимавшая мне грудь, немного отпустила. Я свесила ноги с края входа, пытаясь увидеть дно. Я не могла прыгать, не узнав глубину.

– У нас есть веревка?

– Нет. Но твоя бабушка дала мне одну из своих дупатт – может, мне обвязать ее вокруг твоей талии и аккуратно спускать тебя вниз?

– Давай попробуем.

Нур достала из сумки темно-красную дупатту – шаль, вышитую мягкой желтой нитью, с северным цветочным узором, которую часто носила моя бабушка. Я обвязала дупатту вокруг талии, а Нур взяла другой конец.

– Не урони.

– Ничего не могу обещать. – Она быстро улыбнулась мне, когда я оскалила зубы.

Затем я спустилась в темноту.

Четырнадцать

Через отверстие наверху проникал свет, и его было достаточно, чтобы видеть в темноте гробницы. Воздух был прохладным и сухим, пещера была защищена от непогоды камнями сверху. Глубина оказалась не такой уж большой. Наверное, я могла бы спрыгнуть и сама, но дупатта, обмотанная вокруг талии, давала мне некоторую уверенность, хотя я и не знала, что меня ждет. Мои ноги погрузились в мягкий песок, и я бегло оглядела стены пещеры. Помещение было небольшим, и там не было ничего, кроме трех больших мешков в углу. Я выдохнула при виде них, и в скудном солнечном свете, падавшем сверху, заблестело золото.

Сокровище Сумы.

– С тобой там все в порядке?

– Здесь внизу несколько мешков – думаю, там монеты.

Я подошла, чтобы осмотреть мешки: два из них были набиты грудами золота, сверкающими изумрудами и бриллиантами величиной с мои глаза. Третий – веществом, которое я никогда не думала увидеть в своей жизни.

Зораат. Магия джиннов. Разноцветные семена блестели в лучах падающего сверху света, как масло, и мне захотелось запустить руки в мешок и ощутить их силу. Но я понятия не имела, как работает зораат, – это Нур была экспертом. Может, получить их силу можно было одним прикосновением? Или, чтобы использовать магию джиннов, их нужно было съесть?

Я положила руку на семена, и на ощупь они напомнили дно, покрытое галькой. С ними я могла сделать все что угодно. Перед моим мысленным взором промелькнуло лицо отца, его немного кривая улыбка, темные круги под глазами, как будто он только что провел всю ночь в кузнице. С их помощью я смогу отомстить за его смерть.

Я опустила руку в мешок, восхищаясь этой похожей на рыбью икру текстурой. Всей этой мощью. Всеми этими возможностями. Меня охватило чувство покоя, и легкий ветерок пощекотал мне щеку. Я нахмурилась, поднимая взгляд. Здесь не должно быть ветерка.

Месть. Глубокий шепот пронесся по пещере, и я подпрыгнула, отдергивая руку. Краем глаза я заметила какое-то движение и резко обернулась, выхватывая кинжал, мое сердце забилось быстрее. Но здесь больше никого не было. Я нахмурилась, глядя на пустую пещеру, и обошла ее по периметру, чувствуя, как песчаное дно уходит у меня из-под ног. Тот голос был таким реальным – грубым, неподвластным времени и полным яда. И я могла бы поклясться, что в темном углу пещеры заметила край плаща. Но когда я обошла каждый дюйм, в темноте ничего не обнаружила.

Я вернулась к трем мешкам с сокровищами, идя по своим следам, пока не остановилась как вкопанная и не перевела взгляд туда, где только что была. Там, на земле, в песок были вдавлены два идеальных отпечатка ног, и они были гораздо больше моих собственных.

Я выдохнула и обхватила себя руками, воздух показался мне намного холоднее, чем раньше. Но я не могла просто стоять или гоняться за воображаемыми призраками. Я покачала головой и, схватившись за край дупатты, обвязала его вокруг первого мешка из рогожи. По моей коже все еще шел мороз от этого голоса, от этих следов, и я не хотела оставаться в пещере ни секундой дольше.

– Нур, я привязываю мешки к дупатте, ты можешь их поднять? – окликнула я ее, не сводя глаз с лежащих передо мной семян джинна.

– Да, я привяжу ее к мулу. – Она заглянула в пещеру, и, увидев ее маленький заостренный подбородок, я почувствовала прилив облегчения.

Нур подняла первый мешок с золотом, который я обмотала петлей на конце дупатты. Затем мы повторили этот процесс с остальными двумя мешками, а потом Нур помогла мне протиснуться через отверстие и выйти на долгожданный солнечный свет.

– Похоже, Сума действительно доверял тебе.

– Да, – тихо ответила она, но в ее голосе ощущалась тяжесть. – Похоже на то.

Она смотрела на горы, погруженная в свои мысли, ее губы были так плотно сжаты, что побелели. Я подошла к мешку с зораатом, впервые увидев игру разных цветов при дневном свете:

– Итак, как они действуют?

– Их нужно употреблять в правильных дозах. Когда император Вахид заключил сделку с джинном, который дал ему первые семена, это было сделано для того, чтобы у него под рукой была сила джинна. Я потратила годы, совершенствуя навык приготовления зораата, основываясь на его опыте. Неправильно рассчитанная доза может привести к… катастрофическим последствиям.

Она закрыла глаза, и я не стала спрашивать о том, какие ужасные пытки магией джиннов ей приходилось наблюдать в результате употребления неверной дозы зораата. Особенно потому, что я знала, что вот-вот сама его съем.

– А ты сама когда-нибудь пробовала его?

Она вскинула голову:

– Нет. Конечно, нет. Это было запрещено.

– Тогда откуда ты знаешь, какое количество нужно?

Она с трудом сглотнула:

– Когда я была ученицей, мы готовили самые разные смеси для целителей незримого. Поскольку мои смеси были очень эффективными, Сума научил меня… более серьезным вещам.

– Например?

– Пытки. Овладение телом. Перевоплощение. Те же способности, которые, возможно, таят в себе сами джинны.

Я придвинулась ближе к семенам и осмелилась снова прикоснуться пальцами к прохладной блестящей поверхности. Как только моя кожа коснулась их, я почувствовала нарастающее давление. От окружающих нас валунов донесся тот же тихий шепот, и я вздрогнула:

– Ты слышишь это?

Шепот становился все громче, как будто сами камни разговаривали со мной, как будто земля раскололась надвое и заговорила. И все то же слово снова вознеслось над остальными, как заклинание и предостережение одновременно.

Месть.

– Да, – прошептала я в ответ.

Передо мной возникло изможденное лицо с черными глазами. Я отшатнулась, из моего горла вырвался крик. Я знала это лицо и думала о том, что увижу его снова, каждый день в течение целого года. Но оно было не таким, каким я его помнила. Вместо его теплой кривой улыбки передо мной было гниющее тело, он был разлагающимся монстром, который пришел, чтобы забрать меня. Мой отец.

Я почувствовала на себе теплую руку Нур, и она вернула меня в настоящее, оторвав от семян:

– Дани!

Я дважды моргнула, а затем посмотрела на Нур, чувствуя, будто моя грудь вот-вот разорвется. Я не могла избавиться от образа моего отца, смотрящего на меня с измученным лицом, и это видение стало преследовать меня с момента возникновения.

– Что это было?

Нур уставилась на меня:

– Ты больше не будешь к этому прикасаться. Только после того, как я рассчитаю нужную дозу.

– Ты сказала, что их нужно съесть, чтобы они подействовали. – Я потрясла головой, чтобы прояснить мысли. – Я всего лишь прикоснулась к ним.

Я подумала о том, что произошло в пещере, но это казалось слишком невероятным, и я не могла это объяснить.

– Что ты увидела? – спросила Нур, склонив голову набок. – Ты будто мыслями была не здесь. Я никогда раньше не видела, чтобы зораат так действовал на кого-то от простого прикосновения.

– Я увидела… – Я облизнула пересохшие губы, пытаясь понять, что именно произошло. Но я не могла подобрать слов, чтобы рассказать Нур о гниющем трупе моего отца. Меня пробрала дрожь. – Это не очень важно. Как ты думаешь, это повторится?

– Понятия не имею, обычно целители незримого употребляют смесь зораата и лишь затем сращивают кости и тому подобное. Они преображают человеческое тело с помощью энергии, которую поглощают. – Она еще раз посмотрела на меня долгим взором. – Ты уверена, что хочешь этого?

Я не была уверена, о чем именно она меня спрашивала: о мести или о том, чтобы употребить зораат и вобрать в себя магию джиннов. Но я отогнала от себя изможденный, сломленный образ отца и вместо этого подумала о грубых руках моего Бабы, выплавляющего металл, о том, как он глубоко смеялся, когда я рассказывала ему шутку, услышанную от дворцовой стражи, и о том, как он всегда икал после большого глотка чая. Мою грудь снова наполнил жар ярости, вытесняя страх перед его омерзительным лицом, вытесняя этот тревожный голос, шепчущий со всех сторон. Мой отец был бы жив, если бы не те, кто отнял его у меня.