Моя первая ночь с бароном. Я стану (не) первой

Я шла по коридору к своей комнате, слова Якова всё ещё звенели в голове.

И всё же внутри было что-то большее, чем просто эхо его слов. Память. Горькая, давняя, но до сих пор живая.

Я редко позволяла себе об этом думать. Но иногда картины прошлого всплывали сами – слишком ярко, чтобы от них отмахнуться.

Мне было двенадцать, когда я впервые получила мутацию. Тогда всё казалось случайностью: резкая боль, температура, искажения в теле. Я смотрела в зеркало и не понимала, что вижу. Моё лицо менялось, линии лица ломались – будто кто-то грубо смял и перекроил меня. Кожа пошла пятнами, мышцы тянулись не туда, куда нужно, лицо становилось чужим.

Мама старалась улыбаться, говорила, что «Милена, всё пройдёт», что я должна быть сильной. Но её глаза… они выдавали её с головой. В них было то, чего я никогда прежде не видела, – жалость. Отец держался жёстче, напоминал, что я аристократка и обязана быть выше любых изъянов. Но и он, думая, что я не вижу, отворачивался от зеркал.

На балах стало невозможно. Раньше я хоть иногда получала приглашения на танец. Но после мутации кавалеры начали сторониться. Одни смущённо отводили глаза, другие кривились, как будто рядом с ними стояла не девушка, а уродец. Я слышала шёпот за спиной: «Она испорчена… наследница, и такая…» Эти слова врезались в меня глубже любого клинка.

Постепенно я привыкла к одиночеству. Даже среди сверстников я будто оставалась одна. Ни комплимента, ни взгляда, ни лёгкой улыбки. Я могла быть сильной, умной, выученной – но девушкой я быть перестала. Для них. И для себя.

После того случая я поняла: оставаться в доме больше не могу.

И даже не только из-за взглядов и шёпота за спиной. С ними я кое-как научилась мириться. Но было ещё одно – то, что произошло тогда. Я не готова вспоминать это сейчас, но именно оно стало последней каплей.

Я ушла. Сбежала, если называть вещи своими именами. И впервые в жизни не знала, что делать дальше. Аристократка без рода, девушка с уродствами, воин без отряда. Всё это звучало как приговор.

И тогда появился Яков.

Он нашёл меня, когда я была на грани отчаяния. Не спросил ни о прошлом, ни о причинах. Просто протянул руку и предложил место в дружине Рода. Так я обрела новый дом.

Когда я стала гвардейцем рода, я надеялась, что там всё будет иначе. Ведь среди воинов мутации не были редкостью. Но и там я оказалась белой вороной. Мужчины с уродствами воспринимались суровыми и сильными – для них это была «метка боя», почти украшение. А для меня… это было пятно, отнимающее всё женское.

Меня приняли в ряды, но смотрели иначе. Разговаривали со мной по-дружески, похлопывали по плечу, шутили так, как шутят с «своими парнями». Они никогда не позволяли себе лишнего. Ни взгляда, ни двусмысленной фразы. Даже в банальных ситуациях, где к другим девушкам могли подкатить с ухмылкой, ко мне обращались ровно, сухо.

Я заметила это не сразу, но со временем поняла: меня перестали воспринимать как женщину. Как будто я потеряла право на это.

Я видела, как даже на простых служанок – серых, неказистых, невзрачных – мужчины смотрели иначе. Им улыбались. Им бросали взгляды. Им помогали поднять тяжёлое, хотя помощь могла быть не нужна. Их дразнили, их приглашали в танце или на прогулку. Эти девчонки, которых я считала мышками, получали то, чего не было у меня. Их видели женщинами.

А я… я стала лишь воином. Другом. «Своим парнем» в женском теле.

Сначала я завидовала. Потом смирилась. Перестала выбирать платья, потому что они всё равно не имели смысла. Перестала кокетничать, потому что это выглядело жалко. Перестала даже думать о том, что когда-нибудь стану желанной.

Я научилась жить дисциплиной. Тренировками. Сталью. Схваткой.

Но где-то внутри оставалась девушка, которая очень хотела, чтобы на неё посмотрели так же, как на любую другую.

И, наверное, именно поэтому слова Якова сейчас отзывались во мне так сильно. Потому что впервые за долгие годы я снова чувствовала: я выгляжу как женщина. Настоящая. И это пугало сильнее любого врага.

Я сегодня проведу ночь с Аристархом.

Он мне ведь всегда нравился. Всегда. Но раньше, пока тело было изуродовано мутациями, я и подумать не смела, что могу быть рядом с ним. Даже близко.

Когда мы выходили на спарринги, я ловила себя на том, что радовалась каждому его касанию. Пару раз мне казалось – вот бы он прижал меня к полу, победил… и я бы хотя бы на миг ощутила его близость. Глупо? Возможно. Но я тогда так этого хотела.

Я ведь аристократка, меня с детства учили прятать чувства. И я прячу их. Снаружи я холодная и собранная. Но внутри… внутри я всего лишь девушка. Простая. Та, что жаждет любви, ласки, тепла.

А он… до пробуждения был одним человеком, после – совсем другим. Будто два разных мужчины. Взгляд, речь, движения – всё изменилось. И это только сильнее тянет меня к нему.

Я зашла в свою комнату, привычным движением сняла с себя тренировочную одежду и направилась в душ. Тёплая вода стекала по коже, смывая усталость, но мысли от этого только становились ярче.

Раньше… до его пробуждения… он не казался таким. Простоватый, чуть глуповатый даже. Нет, не в том смысле, что он был хуже других аристократов. Манеры у него всегда были – вбитые, выученные, как и у меня. Он держался правильно, говорил правильно, умел улыбнуться в нужный момент. Но всё равно – он будто больше жил для боёв, чем для этого аристократического лоска.

И именно в бою я видела его настоящим. Видела, как он горит, как любит сражаться. Я редко могла победить его тогда. Почти никогда. Приходилось хитрить, использовать магию… странную, нестандартную магию, о которой лучше сейчас не думать.

Но после пробуждения он изменился. Будто Эхо не просто разбудило в нём силу – оно изменило всё. Его тело. Его походку. Его взгляд. Даже аура вокруг него стала другой. Я чувствую её каждой клеточкой. Она манит. Она притягивает.

И я сама не понимаю – то ли меня тянет к нему этой новой силой, то ли всё это было во мне всегда, просто теперь стало невозможно прятать.

Тёплая вода мягко стекала по телу, а мысли вновь возвращались к нему.

Да, он изменился. После пробуждения стал другим – манеры ещё чётче, движения ещё увереннее. Теперь я понимала: даже с магией я вряд ли смогла бы победить его в бою. Словно у него есть скрытый резерв, глубина, которую он сам ещё не постиг. Последние наши схватки только подтверждали это – он мог одолеть меня в любой момент, но что-то мешало. Может, последствия ритуала. Может, его потеря памяти, о которой говорил Яков.

Я провела руками по коже, смывая мыло, и на миг задержала взгляд на зеркале, что висело прямо в душевой. Отражение было знакомым и в то же время новым. Я поймала себя на мысли: сейчас я выгляжу так, как и должна была всегда.

И всё же каждый раз, когда я смотрела на себя теперь, перед глазами вставал тот миг.

Когда Аристарх коснулся моей руки.

Это было случайно, машинально. Он не пытался ничего сделать – просто провёл ладонью. Но в ту секунду боль обрушилась на меня так, что мир потемнел в глазах. Кости ломились, мышцы будто вырывали с корнем, сама кожа горела огнём. Я потеряла контроль, и вместе со мной осел на пол и он.

Когда мы пришли в себя, первое, что я увидела, – его лицо. Бледное, измождённое, будто он сам выжег изнутри все силы. А потом я глянула на свою руку – и застыла. Она была другой. Человеческой. Без уродства. Настоящей.

Я не поверила. Переворачивала кисть, щупала пальцы, сжимала кулак – всё было идеально. Слишком идеально. Сердце ухнуло вниз, и вместе с ним поднялась злость. Я копила полтора года на эту мутацию, отказывала себе во всём, вырывала каждую монету из боёв и охот, чтобы стать сильнее. Я сознательно пошла на это уродство ради силы, ради того, чтобы пробивать щиты и бронированные шкуры монстров. И он… он одним прикосновением всё перечеркнул.

– Ты что натворил?! – крикнула я на него, сама не веря в собственные слова. Голос сорвался, звенел от боли и ярости. – Кто тебе позволил?!

Аристарх попытался что-то сказать, но только хрипнул. Его глаза закрылись, тело обмякло, и он снова потерял сознание.

Я стояла, дрожала, сжимая новую ладонь, не понимая, что со мной происходит. И только тогда, глядя на его неподвижное тело, во мне медленно зашевелилось другое чувство. Сомнение. А вдруг… это не так уж плохо?

Ночью я почти не спала. Всё внутри горело, переливалось, менялось. К утру я решилась взглянуть в зеркало – и замерла. Моё лицо… половина, которую я всю жизнь ненавидела, больше не была изуродована. Кожа стала ровной, бархатной. Линии тела вернулись, талия снова подчёркивала изгибы. Я прикасалась к щеке, к плечу, к бедру – и не узнавала себя. Я не могла оторвать рук, потому что боялась, что чудо исчезнет.

Я тогда впервые за долгие годы поняла: он вернул мне меня саму.

Вода скользила по коже, оставляя влажные дорожки. Я провела ладонью по животу, задержавшись на талии, и улыбнулась отражению. Узкая, правильная линия – плавный изгиб, который переходил в бёдра.

Руки скользнули ниже. Я коснулась ягодиц, ощутила под пальцами упругость и округлость – ту самую форму, что делала фигуру законченной. Песочные часы. Красиво, женственно.

Пар висел в воздухе, оседал на стекле и на коже. Я провела ладонью по плечу, стирая мыльную пену, и почувствовала, как под пальцами дрогнули мышцы. Капли влаги скользили по изгибам тела, и мне на миг показалось, что это не капли, а чьи-то прикосновения.

Мысль вспыхнула внезапно, обожгла. Я словно ощутила, как он мог бы держать меня за талию, как его ладонь легла бы на бедро… Слишком ярко, слишком реально.

Я резко прикусила губу и отдёрнула руки, будто застала саму себя за чем-то запретным. Сердце ухнуло вниз.

«Нет… – почти вслух сказала я себе. – Ты просто моешься».

Но мысли не отпускали. И чем ближе я подносила руки к коже, тем отчётливее представляла его – и тем сильнее вспоминала, что впереди брачная ночь.

Поднялась выше. Грудь… тяжёлая, наполненная, с упругим весом, от которого хотелось то ли вздохнуть, то ли рассмеяться. Густой мыльный раствор стекал по ней, и я провела пальцами по изгибу, словно невольно подчёркивая его.