Наперекор предсказанию
От редактора
Дорогие читатели, хочу сказать несколько слов об авторе этой книги – художнике, архитекторе и писателе. Вот некоторые моменты его жизни:
Надысев Александр Валентинович родился в Москве 4 января 1947 года и с детства рисовал, мечтая учиться у настоящих мастеров. И его мечта сбылась! В 1966 году он поступил в Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина Академии Художеств СССР, где учился на примерах таких замечательных архитекторов, какими были Растрелли, Росси, Воронихин, Баженов, Казаков и другие. Закончив Академию художеств, он получил специальность архитектора, и в 1973 году поступил на работу в Моспроект-1, где в 1979 году стал членом Союза архитекторов РФ. В 1987 году он был назначен руководителем проектной мастерской №1 МНИИТЭП, и проработал 30 лет в творческом союзе с сотрудниками института и ДСК-1, где добился значительных успехов. В 2002 году он стал лауреатом Премии Правительства РФ за проектирование и строительство жилых домов, а в 2008 году получил звание «Заслуженный архитектор РФ». За эти годы по его проектам было построено множество индивидуальных, типовых, монолитных и панельных домов. Это жилой комплекс на Минской улице «Золотые ключи», получивший в марте 1999 года второе место в международном конкурсе «MIPIM AWARDS-99» в городе Канны; жилой комплекс на Рубцовской набережной реки Яузы, ставший победителем конкурса «Лучший реализованный проект 2002 года»; жилые кварталы в районе Некрасовки города Москвы, в том числе экспериментальный 9-и этажный жилой дом серии «ДомНад» в том же районе, получивший высокую оценку Москомархитектуры города Москвы.
Параллельно с архитектурой он постоянно занимался пейзажной живописью и, участвуя в выставках «Мир глазами зодчих», написал рассказ «Мои акварели». Продолжая писать прозу, он по-настоящему увлёкся написанием исторических рассказов, которые были сразу опубликованы в альманахах «Славянские встречи» под редакцией поэтессы Ирины Пановой. Став членом литературного объединения «Чонгарский бульвар» библиотеки №148 имени Ф. И. Тютчева города Москвы, руководимого поэтессой Светланой Комраковой, он стал публиковаться в ежегодных альманахах «К жизни!»
Кроме того, Александр Надысев опубликовал в Литресе свои книги: «На далёких берегах России», «Опалённые льды Арктики», «Огненные драконы», «Несгибаемое Заполярье», «Русский север», «Жемчужины Москвы», «Дремлющие вулканы айнов», «Пржевальский», «Шаманы», «Виват, русский единорог», «Бич Кавказа» и «К вершинам власти». А также в редакции «Белый ветер» он опубликовал такие книги: «Взгляд сквозь века», «На гребне славы», «Играют зори над рекою», «Деяния былых времён», «Битвы за моря», «Причуды императрицы», «Акценты Древней Москвы», «Моменты судьбы», «Незабытое прошлое», «Пёстрые миниатюры», «Каскад миниатюр»». Получив высокую оценку своего творчества, он в 2025 году стал членом Московской организации Союза писателей России, и продолжает работать с историческими материалами.
Будучи профессиональным архитектором, Александр Надысев написал книгу о зодчем Матвее Казакове и его друге Василии Баженове.
Татьяна Надысева
От автора
Вы не находите, что в названии книги «Наперекор предсказанию» есть что-то мистическое и судьбоносное? И вы убедитесь в этом сразу, как только начнёте читать эту книгу. А в ней дряхлая старуха предсказала парнишке Матвейке необычную судьбу, которая была уготовлена самим провидением: «Ты будешь успешным в украшении Москвы, но всё тобою созданное сгинет… но не отчаивайся, потом восстановят твои творения». Став архитектором, Матвей Казаков несмотря ни на какие предсказания и проклятия успешно творил, создавая свои дома – замечательные жемчужины Москвы.
Эта повесть унесёт вас в прошлое и расскажет о том, как Казаков, изучая работы итальянского архитектора Палладио, постигал в школе Ухтомского основы проектирования и строительства зданий. А работая под руководством своего друга Баженова, он учился у него, совершенствовал свои знания и удачно применял их в своих многочисленных постройках.
Надо сказать, что Матвей Казаков в отличие от Василия Баженова, был более гибким и практичным архитектором, который не только создавал великолепные проекты, но и прекрасно воплощал их в жизнь. Он умел договариваться с заказчиками и подрядчиками, организовывать доставку материалов и контролировать технические детали на стройке. Гениальный Казаков впервые в России над Екатерининским залом здания Сената построил каменный купол диаметром 24,7 метра, прозванным современниками «русским Пантеоном». Много внимания он уделял и разработке интерьеров, которые в его творчестве были интересные и разнообразные. Крупнейшим достижением Казакова стало возведение усадебных дворцов для русских дворян с учётом российских традиций с обязательным устройством «парадного двора», строительство больших особняков и доходных домов в Москве.
Но судьба двух талантливых архитекторов сложилась по-разному. Если Баженов стремился к масштабным проектам и, запутавшись в масонстве, попал в царскую опалу, из которой не смог выпутаться, то его друг Казаков, несмотря на предсказания старухи-гадалки, очень быстро набрался опыта и построил много зданий в Москве. Но от судьбы не уйдёшь! Предсказания старухи всё же сбылись, и многие московские дома Казакова погибли в пламени Отечественной войны 1812-го года. И только ученики великого мастера, и благодарные потомки сумели восстановить эти удивительные памятники архитектуры, ставшие достоянием Москвы. А Матвей Фёдорович Казаков остался в наших сердцах гениальным классиком «московского палладианства».
Если у вас найдётся время, прогуляйтесь по Москве и полюбуйтесь архитектурой Матвея Казакова и возможно вам захочется побольше узнать о творчестве этого великого мастера.
P. S. Эту повесть я посвящаю начинающим архитекторам, которые стремятся достичь в своём творчестве чего-то особенного и необычного.
Глава 1. Босоногое детство
Художник Жерар Делабарт. Вид Кремля с Москворецкой набережной. 1796год
1750 год. Отпели петухи, и Москва, неохотно раскачиваясь, стала просыпаться. Закипела будничная жизнь, послышались истошные крики и ругань горожан на возничих, телеги которых скопились на грязных улочках города. Неподалеку от Кремля в Замоскворечье на берегу Москвы-реки расположились местные мальчишки. Они, с удовольствием искупавшись, лежали на травке и нежились на солнце.
– Хорошо в Садовниках! – мечтательно произнёс малец лет 12-ти, видимо, самый главный среди мальчишек.
– У нас, Матвейка, просто здорово! – вскричал самый щуплый мальчишка, размахивая ручонками. – А ещё лучше побегать в «догонялки» между складами иль по берегу реки.
– В «догонялки» можно, – потягиваясь, заметил Матвей, и вдруг оживился, – а в нашем дворе и вовсе здорово! Небось туда строители пришли, вот где интереснее всего!
– Тогда бежим, – вскричали мальчишки, и понестись на свой любимый двор.
Конечно, по сравнению с тихими и глухими улочками Садовников, сей двор был просто огромный, и поэтому притягивал всех мальчишек к себе со страшной силой. А двор с явным беспокойством встречал ребят и ворчал: «Как бы что-нибудь не натворили эти бестии».
Мальчишки уже вбегали во двор, как услышали голос Матвея.
– Я сейчас, – крикнул он и побежал вглубь двора к своему дому.
Этот огромный двор был обстроен двумя низкими амбарами, вросшими в землю, огромной стройкой и тремя убогими строениями. Вот в самое крайнее из них и вбежал Матвей. Не обращая внимания на крики матери: «Покушай!», он стал рыться в своей тумбочке и, оправдываясь, отмахнулся:
– Некогда мне мать.
Поиски увенчались успехом, и Матвей схватил конторскую папку с несколькими листами бумаги, нашёл свой любимый замусоленный карандашик и выбежал во двор.
– Как же удержишь его! – проворчала мать и крикнула ему вослед.– Хоть хлеба возьми, идол!
– Потом, мать, потом! – услышала она и покачала головой.
А во дворе никогда и не затихала своя необыкновенно интересная жизнь. И поэтому в этом замечательном месте Матвею нравилось буквально всё, ведь здесь проходило его босоногое детство. Ему, предводителю мальчишек, нравился мир замкнутого двора – этого «затхлого хозяйства» по обмундированию армии. А ещё нравились запахи, эти возы с одеждой, развешанные кожи, свалки мешков и всё прочее очень интересное для всех мальчишек. Из разговоров взрослых Матвей знал, что во дворе строятся огромные каменные склады, а рядом уже копают фундаменты для конторы, и он спешил туда.
Стайка прибежавших во двор мальчишек уже играла в «салки». Матвей сразу влился в игру и стал верховодить. Неожиданно он остановился, и озорные мальчишки невольно наткнулись на него.
– Ты чего? – спросил какой-то шустрый малец.
– Смотрите, стройка-то ожила, – радостно закричал Матвей. – Видали, на лесах каменщики работают, и я вижу, в начале склада маляры появились. А под навесом, кажись, оконные рамы вяжут.
– У, как много рабочих! – заговорили мальчишки, напирая на Матвея. – Как бы нам тумаков не надавали.
– Отойди! – закричал Матвей на вихрастого мальчишку, доставая папку из-за пазухи. – Не мешай, я зарисую.
– Да, ладно тебе, – зашепелявил тот, – пойдём лучше играть!
– Не видишь что ли? – опять вскричал Матвей, продолжая рисовать. – Вон из-за склада вышли чиновники в зелёных мундирах.
– Видно, они из «Коми-с-сари-ата», – еле-еле выговорил он. – Давай, разглядим их хорошенько.
Мальчики, толкаясь, загляделись на чиновников:
– Эх, нам бы по такому мундиру, – проговорил вихрастый мальчишка.
– Ишь, разбежался! – развеселились ребята. – Ты лучше сопли утри.
– А Матвей то, уж зарисовал, – разглядывая рисунок, удивлялись они. – Здорово у него получилось!
– Покажи, – любопытничали ребята постарше.
– И мне, и мне… – кричали другие.
– Любопытно, – вдруг заметил Матвей, – какой-то долговязый в мундире развернул большой лист, и слышите, кричит что-то десятнику, который обмеряет саженками землю и ставит вешки.
– Ничего не слышно! – кричали мальчишки.
А Матвей им:
– Тише вы, теперь слышите?
– Да! – дружно ответили ребята. – Он кричит: «сильней натягивай причальную бичеву!»
– А мне поиграть хочется, – заныл самый маленький мальчонка. – Ну, идём же играть, Матвей!
– Пойдём, – поддержали его мальчишки.
– Не, ребята, я пойду на леса и зарисую кирпичную кладку наличников, – заулыбался Матвей и побежал к строителям.
– А как же игра?
– После, – крикнул он на бегу. – Играйте пока без меня!
Матвей влез на леса и, спросив разрешения каменщиков, стал быстро зарисовывать наличники склада. Неожиданно раздался грозный голос:
– Ты что здесь делаешь?
Матвей вздрогнул и обернулся:
– Дяденька, я рисую.
– Покажи! – потребовал дядька в зелёном мундире и удивился. – А ты неплохо рисуешь. Как звать?
– Матвей. Я сын умёршего Фёдора Казакова, а живу вон там! – показал он.
– Так, рисунки я заберу и покажу кому надо. Понял?
Матвей вздрогнул от тяжёлого взгляда и не успел опомниться, как сей грозный начальник развернулся и уехал.
Каменщики переглянулись, а один из них заулыбался:
– Повезло тебе, малец! Твои рисунки понравились начальнику.
– А кто это был?
– Это был Михал Михалыч Измайлов, глава Комиссариата. Вот кто!
Глава 2. Неожиданное предложение
Ещё не все петухи пропели, а неугомонный Матвей Казаков уже выскочил из дома и, искупавшись в Москве-реке, пошёл осматривать окрестности города. Он страсть как любил побродить по Москве, поглазеть на пестроту большого города и, конечно, зарисовывать всё то, что увидел интересного. Насвистывая, он шёл через наплавной длиннющий Москворецкий мост, мимо Кремля, и вышел на просторную Красную площадь. Матвей с горечью разглядывал многочисленные следы недавнего пожара, испепелившего полгорода. Проходя мимо рабочих, он услышал их разговор:
– Слыхал, в мае сего года, часть каменной стены Белого города рухнула, да так, что придавила нескольких рабочих.
– Хорошо, что нас туды не послали.
– Зато нам и тута достанется, – покачал головой другой рабочий в колпаке. – Ведь два года назад в Москве шесть пожаров случилось. Поговаривали, что сгорели три монастыря, тридцать церквей и много построек, а людей погибло уйма.
– А мы здеся маемся!
– Во, во! И до сих пор не можем вычистить Москву от головёшек.
Услышав такое, Матвей остановился, и дрожь пробежала по всему телу.
«Надо же какой был беспощадный огонь, никого и ничего не пощадил», – подумал Матвей и побрёл дальше. Но жуткие мысли не покидали его: «Какой обвал произошёл в Белом городе? Жуть! Да, ещё рухнувшие стены придавили рабочих. Ужас! Нет, завтра же я пойду на обвал стен и зарисую эту трагедию».
А город оживал, повсюду рабочие расчищали места от пожаров, расширяли проезды улиц, выравнивали колдобины мостовых. На Красной площади вокруг Лобного места уже гнездились свежие навесы мелочных лавочек, а вдоль кремлёвской стены уныло стояли обгоревшие деревянные часовни. Матвей остановился передохнуть и залюбовался Никольской башней.
– Вот её я и зарисую, – обрадовался он. Матвей достал из-за пазухи канцелярскую папку, подаренную отцом, и с увлечением принялся рисовать, всё удивляясь: «Надо же, башня то осталась почти целой после пожара». Тем временем к художнику подбежали пронырливые мальчишки и, замерев за его спиной, удивлялись:
– Ивашка, видал, очень похоже! – шептали они своему вожаку. – Как это у него получается?
Матвей увлечено зарисовывал Никольскую башню и не отгонял их.
– Что нравится?– спросил он, обернувшись.
– Очень, – засмущался долговязый парнишка. – Я тоже так хочу!
– Так рисуй! – заулыбался Матвей. – На, я дарю тебе лист бумаги и угольный карандаш.
Закончив свой набросок, Матвей в сопровождении мальчишек пошёл дальше и вновь остановился. Теперь ему понравилось красивое здание Печатного двора, он сел на бревно и решил зарисовать его. А тот долговязый парень не отставал от «настоящего художника» и напряжённо следил за рукой «мастера», не решаясь испортить свою бумагу. Матвей обернулся и спросил:
– Тебя как звать?
– Иваном, я из Мерцаловых.
– А меня Матвеем Казаковым кличут, – ответил «художник» и, поглядывая, как тот склонился над листом бумагой, наставлял его. – Ты не бойся, Ваня, рисуй смелее.
Тот сразу запыхтел над своим будущим рисунком.
А Матвей, улыбнувшись смелости Ивана, похвалил:
– Так-то лучше!
Затем Матвей с учеником зарисовали Каменный мост у Воскресенских ворот через реку Неглинку, который вёл на кривые таинственные улицы, Тверскую и Дмитровку.
– А там-то, что творится? – удивился Матвей, заметив столпотворение телег и лошадей.
– Чо тама? – не понял Иван.
– Видишь, телеги сгрудились и не могут разъехаться, ругань несётся со всех сторон. Сейчас подерутся! – раскраснелся Матвей и, хитро посмотрев на своего ученика, спросил. – Иван, отгадай загадку: «Два брата гонят, а два догоняют». Что это?
Иван напрягся и замотал головой:
– Не, не знаю.
– А ты подумай, – настаивал Матвей. – Ладно, открою. Это колёса на телегах! Вон сколько их на дороге.
Они подошли поближе и, присев, решили зарисовать телеги… Как вдруг Матвей, ни с того ни с сего, вскочил, а его ученик с удивлением посмотрел на него:
– Чо не так? Криво, что ли?
– Рисуй чаще, Ваня, тогда получится, а мне пора возвращаться, не то мать заругается! – заторопился Матвей и, не оборачиваясь, крикнул. – Ещё свидимся!
Глава 3. Предсказание
Матвей возвращался домой, и вновь попав на Красную площадь, остановился у Никольской башни. У моста, ведущего к её воротам, он заметил полуобгоревшую часовню. Заинтересовавшись, он раскрыл папку и решил её изобразить. Делая быстрый рисунок, Матвей почувствовал какое-то волнение. «Что такое?» – удивился он. Вдруг необъяснимое странное чувство охватило художника, и он даже почувствовал неприятную дрожь. «Какая-то напасть, не иначе» – подумал он, и хотел было закончить рисование, как поймал себя на мысли, что какая-то необъяснимая сила потянула его в часовню. «Почему меня влечёт туда, и что там такое?» – терялся в догадках Матвей, а сам уже входил в часовню. Неожиданно его озарил божественный дивный свет, и он почувствовал приятный запах лампадного масла. «Как красив этот свет!» – изумился он и увидел небольшую икону, висящую на стене. Освящённая мигающим светом лампадки, она своим ликом смотрела на Матвея и будто говорила: «Пришёл? Молись!» И тут Матвей вздрогнул, услышав резкий старческий голос:
– Пришёл? На колени! Молись!
И только теперь Матвей заметил спину сгорбленной старухи, которая молилась на коленях перед иконой.
«Как она заметила меня, не обернувшись? – подумал он и, послушно встав на колени, стал креститься, как мать учила, и шептать молитву:
– Отче наш, Иже еси на небесе́х!
И вдруг, забыв слова, он умолк.
– Что забыл? – опять услышал Матвей тот же скрипучий голос.
– Тогда повторяй за мной:
– Отче наш, Иже еси на небесе́х!
Да святится имя Твое, да прии́дет Царствие Твое,
да будет воля Твоя, яко на небеси́ и на земли́.
Хлеб наш насущный да́ждь нам дне́сь;
и оста́ви нам до́лги наша, якоже и мы оставляем должнико́м нашим;
и не введи нас во искушение, но изба́ви нас от лукаваго.
Яко Твое есть Царство и сила, и слава, Отца, и Сына, и Святаго Духа, ныне и
присно, и во веки веков. Аминь.
– Запомнил? – проскрипела старуха. – А теперь сам!
И Матвей уже самостоятельно прочитал молитву от начала до конца.
– Молодец! – словно каркнула старуха и, обернувшись, посмотрела на Матвея.
– Вот ты каков! – проскрипела она. – Ба, да ты изограф1!
– Не, бабушка, – ответил Матвей, – я так для себя!
Старуха развернулась на коленях и пронзительно посмотрела на него.
– Значит, рисуешь?
Матвей, наконец, смог разглядеть старушку. «Боже, какое у неё корявое, морщинистое лицо, – подумал он, – и очень похожее на кору старого дерева».
– Что не нравлюсь? – криво усмехнулась старушка. – Тебе не понять! Годы всякую плоть превращают в сухое дерево, из которого вырывается наружу светлая душа!
Старуха зашевелилась и попыталась встать, но не смогла. Тогда Матвей подхватил её за корявые руки и как пушинку понял на ноги.
– Спасибо, мальчик! – прохрипела старуха и вдруг выпрямилась. Она вновь просверлила своими глазами Матвея и трижды перекрестила его двуперстием.
– Теперь молись – велела она, – да не на меня, а на лик Святой!
И Матвей послушно стал молиться и довольно уверенно произнёс заученную молитву.
– Бог с тобой, мальчик! – громко, словно, каркнула старуха.
– Так я пойду?
– Иди уж, – и глаза старухи вновь вперились в Матвея, да так, что дрожь пробежала по его коже.
– Иди и помни, мальчик, – услышал он, – тебе уготовлена необычная судьба. Ты будешь успешным зодчим, но твои творения сгинут в небытие…
Выходя из часовни, дрожащий Матвей обернулся на крик старухи и услышал вдогонку:
– И помни, потомки восстановят твои творенья.
Слова старухи: «Сгинут, сгинут …» так впились в душу Матвея, что он возвращался домой, не чувствуя своих ног.
– Где ты шляешься? – встретила его мать. – Вон, тебя дожидается писарь из Комиссариата. Он здесь по поручению Измайлова и очень спешит.
– Я отлично помню твоего покойного отца Фёдора, мы служили вместе, – улыбаясь, встретил Матвея писарь. – Похож!
Он лукаво посмотрел на Матвея и спросил:
– Учиться рисованию хочешь?
– Очень, – не веря своим ушам, ответил Матвей.
– Тогда, мать, подписывай прошение в школу Ухтомского, – оживился писарь.– Я снесу его куда надо. … Подписала? Ну, тогда я пойду!
– Да, чуть не забыл, – вспомнил писарь. – А ты, Матвей, завтра иди к господину Ухтомскому со своими рисунками. Дворцовую школу его найдёшь в палатах Охотного ряда на месте раскольнической конторы и сенатской типографии. Ну, бывай!
Глава 4. Дворцовая школа
В те времена городской архитектор князь Дмитрий Васильевич Ухтомский был в почёте и сделал многое для развития русской архитектуры. Он явился основателем первой архитектурной школы в России, которая работала в стиле «елизаветинского барокко», и называлась «Дворцовой». В Москве были и другие «команды» у архитекторов Мичурина, Евлашева, которые растили для себя чертёжников, копировщиков и прочих исполнителей. Их учёба сводилась к практическому изучению строительного дела и копированию элементарной архитектурной гравюры. И только князь Дмитрий Ухтомский в Дворцовой школе ввёл систематическое обучение архитектуре, занятия в которой он проводил с помощниками, среди которых были архитекторы Обухов, Бланк, Кокоринов, Никитин и другие.
И вот в дверях кабинета директора Дворцовой школы появилась белобрысая голова вихрастого Матвея Казакова.
– Проходи, – заулыбался Ухтомский. – Значит, хочешь учиться архитектуре?
– Угу…
И ещё раз, прочитав прошение, он расплылся в улыбке:
– Похвально! Ну, показывай, что у тебя!
Ознакомившись с рисунками юного Казакова, директор похвалил:
– Чудесные городские пейзажи, молодец! Ба, а здесь я вижу наличники склада по моему проекту. Ха, ха! Очень похоже! Недаром тебя рекомендовал Измайлов.
– Ну, что ж, я напишу прошение в Сенатскую контору, – уже серьёзно сказал Ухтомский, – а ты жди указ, и продолжай рисовать, рисовать. Понял? Вот, дарю тебе блокнот и графитный карандаш. Рисуй и жди!
Вскоре, а это произошло в 1751 году, князь Дмитрий Ухтомский получил указ из Сенатской конторы: «… по доношению Вашему, коим просили об определении в команду вашу к письменному исправлению и к обучению архитектуре Главного Комиссариата, умершего подканцеляриста Фёдора Казакова, сына Матвея, который ещё к делам никуда не определён, определить с награждением жалованья против младших архитектуры учеников по рублю в месяц …».
Так юный 13-летний Матвей Казаков с очень небольшими знаниями был принят в Дворцовую школу князя Ухтомского, которая уже насчитывала 28 учеников, постоянно проживавших в ней. В приёмной директора Матвея тепло встретил помощник князя Ухтомского, 25-летний Кокоринов и, заинтересовавшись его рисунками, стал знакомиться:
– Значит, зовут тебя Матвей, что ж, а меня – Александром. Ты не смущайся, здесь в школе будешь изучать основы классической архитектуры. Наш директор, князь Ухтомский, большой сторонник барокко, заказал в Сенате кучу пособий, в том числе и труды европейских архитекторов. Вот по ним мы и будем совершенствовать свои знания, которые точно пригодятся в дальнейшей нашей деятельности.
Матвей как-то замялся и спросил:
– А черчение будет?
– Конечно, в школе ведётся обучение русской грамматике, математике, истории, географии, черчению и рисованию, а так же будут практические занятия по обмеру зданий, ознакомлению на стройках со строительными материалами и составлению смет.
– Как мне нравится бывать на стройке, – раскраснелся Матвей, вспомнив про свой двор.
– Очень хорошо! – обрадовался Кокоринов. – Мы часто отправляем учеников в командировки на постройки зданий, чтобы они наблюдали за ходом различных строительных работ. Там велено ученикам усердно помогать каменщикам, плотникам, столярам и исполнять любую мелкую работу.
– Как здорово!
– Не думай, что так романтично, – остановил его Кокоринов. – Ребята учатся в условиях грошового содержания и строгой дисциплины. Так что, ежели проштрафишься, то будешь выполнять всякую чёрную работу по ремонту помещений школы, колоть дрова или драить полы. Понял?
– Я буду прилежным!
– Это похвально, – рассмеялся Кокоринов, – но предупреждаю, школьная дисциплина чрезмерно жёсткая, и неспособных ребят бьют палками и, в конце концов, «посылают в матросы».
– Мой отец служил матросом в «Комиссариате», так что я этого не боюсь, – расхрабрился Матвей.
– Какой бравый! – опять рассмеялся Кокоринов. – И всё же, если хорошо будешь учиться, то в матросы тебя точно не определят.
Матвей как-то съёжился и примолк, а Кокоринов его спросил:
– Что умолк? Впрочем, идём в рисовальный класс, я там тебя познакомлю с ребятами Дворцовой школы.
Глава 5. Знакомство
Дворцовая школа находилась в ведении Сената и составляла особую «экспедицию». В эту школу принимали мальчиков не моложе 9 лет, знающих «грамоту и счет», а также учитывали их склонность к архитектуре. Низкий уровень грамотности учеников был в то время обычным явлением, и нетрудно представить себе уровень развития бедного подьяческого сына Матвея Казакова, которого надлежало еще обучить «письменному исправлению». В редких случаях в школе появлялись хорошо подготовленные мальчики, такие как Василий Баженов, успевший окончить Славяно-греко-латинскую школу и умевший уже неплохо рисовать.
Когда Кокоринов с Казаковым вошли в рисовальный класс, то ученики встретили их молча, но перезнакомившись, стали бурно общаться и показывать свои работы. Новичку Казакову сразу понравились тщательные рисунки подписанные Баженовым и он, быстро освоившись, стал показать свои работы. Бегло просмотрев рисунки новичка, Баженов первым отметил:
– Хорошие рисунки, только бумага дрянь.
– Всё равно здорово, – в разнобой закричали ученики, а кто постарше заметил. – Пейзажи хороши, но очень уж похожи на старые гравюры.
– Ничего подобного, – возразил кто-то, – в них природа и хороший штрих!
По просьбе Кокоринова, Баженов тоже стал показывать новые рисунки. Все стали сравнивать и кричать, перебивая друг друга:
– Баженовские, конечно, лучше, а в Казаковских больше натуры, но неряшливые.
Казаков с Баженовым переглянулись, а итог подвёл Кокоринов:
– Техника исполнения у Баженова значительно лучше, чем у Казакова, да и композиция у него более интересная. Так что завтра, ребята, будет урок по композиции. Готовьтесь!
Уже утром в рисовальном классе молоденькие ученики школы, бросив рисовать, обступали Баженова и стали восторгаться его рисунком, а тот, напустив на себя важный тон, поучал их:
– Надо больше выходить в натуру, тогда всё оживёт.
– Да, рано им ещё, – услышали они голос, неожиданно заглянувшего в класс, помощника директора Кокоринова. – Пусть лучше срисовывают гравюры. А вот Казакову надо действительно поболее рисовать с натуры, и не какие-нибудь гнилушки, а достойные здания.
– Хорошо, хорошо, – покраснел Матвей Казаков.
– Так, Баженов, – вскричал Кокоринов, – опять ты рисуешь фантазии? Что будем показывать директору? А?
– Вот есть рисунки Кремля, – показал Василий Баженов.
– Вот, вот, эти и выставляй, – уходя, велел Кокоринов. – Впрочем, покажи мне ещё раз свои архитектурные фантазии. Слышишь? Ты понял?
– Слышал, Матвей, – пожал плечами Баженов,– то показывай, то не показывай.
– Твои композиции, что надо! – восхищался Казаков. – А вот эта, просто классная! Мне бы так рисовать!
– Порисуешь с моё, научишься! – собирая свои рисунки, заулыбался Василий. – А ты рисуй, рисуй не отвлекайся.
«Как же Василий хорош! – то восторгаясь, то расстраиваясь, вздыхал Матвей, продолжая рисовать. – Мне так же хочется, но где там? Он талант, а я? А я в отличии от Василия рисую неважно, неуч в арифметике, да и в латыне тоже. Куда мне до него».
И вдруг он услышал возглас Баженова:
– Что мучаешься? Давай выправлять. Немного почётче и попрямее, здесь и здесь. Вот заметь, получилось получше!
– Как тебе это удаётся? Раз, раз и получилось здорово! – восхитился Казаков и сразу поник. – А у меня так не получается.
– От чего же? – успокаивал его Василий. – У тебя всё хорошо. Только нужно чаще отходить от своего мольберта. Иначе глаз «замыливается» и ты свой рисунок начинаешь портить. Вот и сейчас, давай отойдём от мольберта. Видишь, какой бледный рисунок? Надо тебе притемнить деревья и поконтрастнее сделать тени. Понял? Теперь дорисовывай, а я пошёл в Кокоринову.
Директор Ухтомский часто устраивал выставки рисунков и на примере архитектурных композиций Баженова наставлял учеников правильному подходу к рисованию перспектив, а Василий при этом только смущался и краснел. Матвей Казаков, всякий раз разглядывая рисунки Баженова, восторгался фантазиями Василия, и страстно желал научиться, так же красиво придумывать и рисовать. Он вечерами часто оставался в рисовальном классе, чтобы придумывать архитектурные фантазии, а затем сделать тонкой кистью отмывку китайской тушью, это ему особенно нравилось. Но пока он чувствовал свою беспомощность, и поэтому стремился как можно быстрее постичь основы черчения и рисунка. Для этого он неустанно изучал гравюры известных мастеров архитектуры и старательно копировал их, тем самым постигая совершенство пропорций, заложенных в этих произведениях искусства. А Баженов по-дружески успокаивал его:
– У тебя неплохо получается! Твои композиции, Матвей, напоминают гравюры итальянцев, и мне даже кажется, что твои лучше!
– Не ожидал, – краснел Матвей. – Мне очень нравится классика Палладио, и я в восторге от его работ! А ты как творишь?
– Я рисую свои композиции, не заглядываясь на классиков, – рассмеялся Баженов, – за что получаю обидные замечания от учителей.
– Если честно, то я тебе завидую, конечно, по дружески, – признался Казаков. – И многому буду учиться у тебя! И … я хочу догнать тебя!
– Да, ладно, – смутился Баженов и улыбнулся. – Догоняй, если хочешь!
Ученики школы действительно постигали основы архитектуры по трактатам известных итальянских архитекторов Марка Витрувия, Андреа Палладио, Жакома да Виньолы и сочинениям французского теоретика XVIII века Франсуа Блонделя. Вместе с тем, директор Ухтомский прививал своим воспитанникам и любовь к проектированию зданий, используя приёмы древнерусского зодчества. Так стала формироваться характерная черта творческого стиля Матвея Казакова – это сочетание классической и древнерусской архитектуры. Особенно он восхищался гравюрами архитектора Андреа Палладио, и пытался применять приёмы великого мастера в своих первых проектах. Ухтомский удивлялся упорству и работоспособности Матвея и часто нахваливал его. Совершая обход на еженедельных выставках работ своих учеников, он аккуратно делал замечания, всякий раз ставя в пример рисунки Баженова, и не забывал хвалить Казакова. Ухтомский часто говорил ученикам:
– Ребята, в своих проектах больше продумывайте архитектурные решения, не торопитесь с отмывкой, не забывайте о прочности конструкций и удобства их возведения.
Так что Ухтомский, приложил немало усилий в воспитании своих учеников, и был доволен, что научил их основам профессионального проектирования зданий с использование новейших приёмов строительства того времени.
Глава 6. Взросление
Неожиданно в школе разнеслась весть:
– Слышали? Баженова, как лучшего ученика, готовят к поступлению в Московский университет.
– Да, нет же! – вскричал кто-то из учеников. – Сначала подготовят в гимназию Университета, а потом уж далее.
– А Василий уже готовится, – проговорил самый шустрый из учеников. – К нему приставили какого-то тощего француза для изучения языка, а ещё дали книги по истории искусств. Я сам видел.
Казаков, узнав эту новость, спросил своего друга:
– Готовишься?
– Как видишь, зубрю французский, – ответил Баженов, отложив книгу.
– Везёт же тебе!
Баженов улыбнулся и заговорщически поведал:
– Я слышал, что нас вдвоём хотели отправить в гимназию Университета, но Ухтомский тебя не отпустил. И знаешь почему?
– Ну?
– Потому что лучше и быстрее тебя никто не может грамотно составлять проекты. Так ведь? Кто красиво будет оформлять проекты по заказам, получаемым на имя Ухтомского? Кто?
– Мне, конечно, жаль, – огорчился Казаков. – Но кому-то ведь надо помогать нашему учителю.
Он вздохнул и, улыбнувшись, сказал:
– Знаешь, Василий, а я рад за тебя! Ты лучший из нас и, как никто другой, достоин учиться в Университете!
– А тебе, Матвей, придётся на практике совершенствовать свою архитектуру, – рассмеялся Баженов. – И это может оказаться эффективнее, чем моя учёба в Университете.
Матвей как-то замялся и спросил:
– Я слышал, что Университет находится в старинных хоромах, это каких?
– Да, знаешь ты, – рассмеялся Баженов. – Московский университет располагается в здании Иверских или Воскресенских ворот на Красной площади, сооружённых в стиле «русское узорочье», это в бывшем здании Главной аптеки.
– Конечно, знаю,– ответил Казаков. – Кто же их сваял?
– Расскажу,– раскраснелся Баженов и стал рассказывать. – Впервые Иверские ворота были построены в 1538 году по проекту архитектора Петрока Малого, и представляют собой двухарочный проезд в Китайгородской стене, на которой находилась боевая площадка с широкими полузубцами. А затем в 1680 году эта стена с помещениями была надстроена двумя шатровыми башнями, увенчанными двуглавыми орлами и там расположили Главную аптеку. Вот, а недавно наш директор школы, князь Ухтомский, перестроил старые корпуса и здание Главной аптеки для нужд Московского университета, а камень и кирпич строители брали из куч рухнувших стен Белого города.
– Я знал об этом обвале и даже ходил смотреть, – вскричал Матвей. – Жуткое было зрелище, когда из-под обвала доставали рабочих. Извини, продолжай, я весь во внимании.
– Так вот, Ухтомский там очень талантливо сумел использовать эти строительные материалы. А ещё отремонтировал здание Главной аптеки для размещения в ней помещений для учёбы студентов. Ухтомский водил меня туда и показывал самый большой зал в башне, и я помню, тот зал был украшен портретом императрицы Елизаветы Петровны под шикарным балдахином.
– Да, вот бы туда попасть учиться, – раскраснелся Матвей.
А Баженов рассмеялся:
– Не успеешь опомниться, как там окажешься!
– Хорошо бы, – ответил Казаков и вспомнил. – Мне же надобно закончить проект для нашего учителя Ухтомского. Так что извини, мне нужно бежать.
Уже в школе Матвей Казаков начал на практике применять свои архитектурные знания, свободно рисуя перспективы, фасады и планы этажей зданий, руководителем которых был сам князь Ухтомский. Матвей часто наблюдал, как работал учитель, тихонечко устраиваясь за его спиной.
«Мне так удивительно смотреть, как он работает, – внимательно следил Матвей за чёткой штриховкой учителя. – И как это у него лихо получается? Он не делает дотошных эскизов, а что-нибудь прибросит на клочке бумаги и сразу чертит фасад начисто. И ведь получается у него здорово. А какие барочные детали, ну просто загляденье!»
– Что задумался? – оглянулся Ухтомский, – Нравится?
– Очень! – как-то растерялся Матвей. – А я так не могу.
– Неужели?
– У вас рука уверенная, – заторопился Матвей. – Вон как выводит орнаменты. Мне далеко до вас.
– А ты попробуй, – заулыбался учитель. – Садись на моё место и дорисовывай орнамент.
– Что вы? Смогу ли? Я испорчу.
– Садись, садись у тебя всё получится!
Матвей Казаков сел дорисовывать, а над ним «висел» учитель.
– Не экономь время, – наставлял он. – Не получилось? Наберись терпения и повтори. Если опять не нравится, вновь берись за рисовку орнамента. И помни, архитектура это не только чистое черчение, а рисовка сложных элементов со знанием её законов. А это непросто! Больше изучай чертежи великих мастеров
– Ну вот, а ты боялся, – шумно выдохнул учитель. – Теперь я могу тебе доверить завершение сего фасада. Я знаю, тебе близок Палладио, вот на его примерах и создавай фасады. Я же приверженец «Елизаветинского барокко», и поэтому фасад прошу закончить в любимом мне барокко!
– Постараюсь.
– И ещё, вот что я скажу, – задумчиво произнёс Ухтомский. – Ты, Матвей, отличаешься от других учеников своим упорством и жаждой знаний, и скоро станешь неплохим архитектором.
И действительно, Казаков умело обмерял древние постройки, выполнял проекты реставраций обветшавших зданий Кремля, составлял чертежи и сметы. Вскоре князь Ухтомский среди учеников школы выделил Матвея Казакова и назначил его своим младшим помощником.
В то время городовой архитектор Ухтомский много строил для Москвы. Кроме реконструкции здания Главной аптеки для Московского университета, он возводил Кузнецкий мост, достраивал Арсенал. А так же построил в Кремле «запасной дворец» у Красных ворот. Казаков во всем помогал своему учителю, делая с Кокориновым блестящие проекты, и все ученики вокруг только восхищались.
В 1754 году по рекомендации Ухтомского Василий Баженов поступил в гимназию при Московском университете, где был зачислен в специальный «художественный класс». А вот его любимый учитель Александр Кокоринов по протекции уехал в Санкт-Петербург, где обещали произвести его в унтер-архитекторы.
Поступив в гимназию, Баженов сразу включился в бурную студенческую жизнь и вскоре ему поручили заняться проектированием нового здания Университета. Он попросил учителя по рисованию Стенглина достать план участка под это строительство и побольше рассказать о нуждах Университета.
– Что знаю, расскажу, – начал учитель. – Вначале наш Московский императорский университет размещается в здании Главной аптеки на Красной площади, однако его тесные помещения с низкими потолками не соответствовали требованиям учебного заведения. Тогда решили выкупить имение князя Петра Репнина, расположенное на пересечении Большой Никитской и Моховой улиц и соседние особняки. На этих землях построили новый комплекс зданий Московского университета, с новыми учебными корпусами, актовым залом, общежитием, библиотекой и аудиториями, в которых мы с тобой и находимся, но и этого оказалось недостаточно.
– Так есть ещё здание Главной аптеки? – вскричал Баженов. – Что с ним?
– Занятия в обветшалом здании Главной аптеки продолжаются. Однако из-за нехватки площадей руководство учебного заведения обратилось в Сенат с просьбой о создании студенческого городка на Воробьёвых горах. Вот для этих целей вам молодому архитектору и предложено разработать проект нового университетского комплекса. Так что ваяйте, молодой человек!
– Теперь я понял, что нужно делать, – обрадовался Баженов. – Нужен филиал Московского Университета!
Василий Баженов очень быстро сделал эскизный проект нового университета и выставил на обозрение перед университетской публикой. Этот красочный проект всем понравился, в том числе и, неожиданно прибывшему в Университет, фавориту императрицы Ивану Шувалову. Однако в использовании земельного участка под строительство было отказано, потому что проект архитектора Баженова не устроил одного из спонсоров, промышленника Прокофия Демидова.
– Слишком шикарны эти домики для студентов, – так выразился он, и всё заглохло. А вот Иван Шувалов запомнил начинающего архитектора Баженова и уже думал о том, куда и как устроить его для дальнейшего обучения. А Баженов продолжал учиться в гимназии при Московском университете и вечерами, как «маэстро», делал много архитектурных предложений по переустройству Университета. Как-то задержавшись, он обратил внимание, на постоянно рисующего студента. Он заглянул через его плечо на рисунок и изумился.
– Неплохо, – похвалил он. – Давно рисуешь?
– С детства, – заулыбался ученик, – а этот угольный карандаш подарил мне Матвей Казаков.
– Знаю Матвея, ещё с архитектурной школы Ухтомского и мы с ним дружны. А тебя как звать?
– Иван Мерцалов.
– А меня Василий Баженов, – улыбнулся «маэстро» и стал показывать свои рисунки.
– Здорово ты рисуешь! – восхитился Мерцалов. – Можно я посмотрю за твоей техникой во время рисования.
– Пожалуйста, – ответил Баженов, – только завтра меня посылают в Санкт-Петербург на учёбу.
– Жаль, очень жаль, – огорчился Мерцалов, – что я не смогу поучиться у тебя!
Так, по рекомендации Ивана Шувалова, в числе девяти лучших учеников Василий Баженов через два года был переведён в Санкт-Петербургскую академическую гимназию, а через два года был принят студентом в Академию художеств.
***
В 1760 году городовой архитектор Ухтомский ушёл в отставку и руководство школой передал своему старшему помощнику Петру Никитину. В том же году из школы Ухтомского был выпущен Матвей Казаков в чине архитектурного прапорщика, и сразу был назначен в «команду» к Никитину, исполнявшему тогда должность городового архитектора Москвы. Уже в течении года Казаков работал под командой Никитина и был счастлив, что ему доверяли рисовать фасады. Вот и сейчас он склонился над очередным фасадом и, высунув язык, вычерчивал капитель.
– Ну, покажи, что у тебя? – навис над ним его начальник.
– Неплохо, – улыбнулся он и вздохнул. – Да, этот год заканчивается необычными событиями.
– Что так? – удивился Казаков.
– Ты знаешь, – помрачнел Никитин и тихо поведал, – после смерти императрицы Елизаветы Петровны в 61-ом году на трон взошёл Пётр III, и он, как бешенный, стал менять всё и вся. Он ведь сразу заявил, что заключит мир с Пруссией и грозился ликвидировать все успехи России в войне с Фридрихом.
– Это предательство! – вскричал Казаков
– Тише ты, – предупредил Никитин. – Надо быть осторожнее в своих выражениях.
Глава 7. Дворцовый переворот
1762 год. Санкт-Петербург не спал и его явно лихорадило. Какие-то крики раздавались в столице, затем стихали, потом опять …
Недавно произведённый генерал-майор Михаил Михайлович Измайлов вздрагивал от этих криков и находился в некотором беспокойстве, ведь император Петр Третий так и не вызвал его во дворец. За обеденным столом он суетился, то вставал, то вновь садился и чувствовал, что без него что-то происходит в столице.
– Да, что с тобой? – спросила его супруга, фрейлина покойной императрицы Елизаветы Петровны, Мария Нарышкина.
– Знаешь, новый император Пётр очень непопулярно начал и в том же духе продолжает своё правление, – почему-то оглядываясь по сторонам, тихо проговорил Михаил. – И я думаю, что недолго ему царствовать.
– Это точно, – подтвердила супруга, – аристократия и гвардия озлоблены против него. Мало того, что он замирился с нашим врагом Фридрихом, так ещё и отдал ему все завоёванные земли. Это же явное предательство! А ещё он собрался послать гвардию воевать на стороне наших врагов.
– Безумец безголовый! – согласился супруг. – За это кощунство он явно поплатится.
– В гвардии найдутся люди и разберутся, что к чему, – вздохнула Мария и с беспокойством посмотрела не него.
– Не знаю, не знаю, – пробормотал Михаил.
– А я знаю, – прошептала Мария, – и мне, кажется, что разберутся братья Орловы. Ведь красавец Григорий давно ухлёстывает за Екатериной, супругой императора, и мечтает свалить этого несносного Петра. Да, и Екатерина тоже не прочь … , ведь Пётр за неверность хочет упрятать её в монастырь.
– Екатерина пока жена императора, – задумался Михаил и вздрогнул. – А ежели, что случиться с Петром, то она может стать императрицей!
– Ну, ты хватил! – вспыхнула Мария.
Вдруг в залу влетел капитан-поручик Измайловского полка Михаил Ласунский:
– Виват, императрице Екатерине Алексеевне! Виват!
– Михаил Ефимович, – испуганно посмотрела на него Мария, – объясни толком.
И Ласунской радостно объявил:
– Император Пётр смещён, и на престол взошла его супруга Екатерина! Гвардейцы уже присягнули, поспешите и вы. Идём к императрице.
А Измайлов, поднявшись из-за стола, пробормотал:
– Мы тут с женой рассуждали о глупости Петра, а вон как получилось.
– Да идём же! – заторопил их Ласунский.
– Михаил Ефимович, остынь немного, – заулыбалась Мария, – лучше расскажи, как это было.
– Что ж, я по-быстрому, слушайте, – гордо встал в позу Ласунский. – Переворот произошёл очень забавно, без всякого кровопролития, и случился в ночь на 28 июня. Екатерина Алексеевна в сопровождении Алексея и Григория Орловых прибыла из Петергофа в Санкт-Петербург в казармы Измайловского полка, где немедленно была провозглашена самодержавной императрицей. От «измайловцев» Екатерина с Орловыми поехала в казармы «семёновцев», потом «преображенцев» и конногвардейцев, которые тоже присягнули. В Казанском соборе духовенство провозгласило Екатерину самодержавной государыней, а затем в Зимнем дворце началась присяга гражданских и военных чинов.
Ласунский передохнул:
– Сегодня 6 июля в Сенате объявили Манифест о восшествии на престол Екатерины II, а 22 сентября в Москве назначена торжественная коронация императрицы. Идём же! Вам, Михаил Михайлович, надобно присягнуть.
Одеваясь, Измайлов занервничал: «Конечно, я присягну, но ведь императрица вспомнит о том, что Пётр дал мне чин генерала и усадьбу Быково в придачу, а потому может услать в деревню!»
***
В Зимнем дворце все только и обсуждали эти невероятные события:
– А как же Пётр? Сопротивлялся?
– Пётр III, как только понял безнадёжность сопротивления, так уже на следующий день отрёкся от престола. Потом он был взят под стражу и вскоре погиб при непонятных обстоятельствах.
Глава 8. Коронация.
1 сентября 1762 года под восторженные крики многочисленного скопления народа, огромный поезд Екатерины выехал из Санкт-Петербурга, и уже 13 сентября состоялся торжественный въезд в Москву, так же с криками и пальбой из пушек. Было объявлено, что официальные торжества продлятся с неделю, а вот «партикулярные празднества»: балы, маскарады, театральные представления и прочие гулянья, продлились до лета 1763 года. Сразу были выкачены бочки вина и выставлены разные копчености, а народ ликовал и орал:
– Гуляй рванина, сколь хочу!
Утром 22 сентября 1762 года состоялись торжества по случаю коронации. Екатерина Алексеевна вышла на крыльцо Грановитой палаты и двинулась со свитой к Успенскому собору. Её длинную императорскую мантию торжественно несли граф Шереметев и шесть камергеров, а Екатерина величественно вошла в собор, прошествовала сквозь ряды высшего духовенства и приложилась к иконам. Затем она по-хозяйски уселась на бархатный престол времён Ивана Грозного и собственноручно надела на себя корону.
– Как оригинально! – зашептали придворные. – Но ведь это не в русских традициях?
– Она же немка, что с неё взять!
– Везёт нам!
Затем последовали торжественные речи, обряд миропомазания и прочее, и прочее. Затем императрица посетила Благовещенский и Архангельский соборы, а после богослужения граф Шереметев объявил царские милости и приглашение на торжественный обед в Грановитой палате. Стол ломился от закусок, а вино подавали без всякой меры.
– Налей ещё!– орали пьяные вельможи. – Не жидись!
– Ещё, ещё!
Когда же, ближе к полуночи, Красная площадь озарилась огнями иллюминаций, императрица Екатерина хотела незаметно пробраться в толпу, но её тут же узнали. Конечно, императрицу сразу оградили гвардейцы, а восторженный народ приветствовал её громкими криками: «Ура! Ура! Ура!»
Уже с раннего утра после коронации Екатерина принялась за государственные дела. Она вызвала секретаря Бецкого и велела записывать:
– Велю построить церковь Кира и Иоанна на Солянке в память своего восшествия на престол, потом учредить Павловскую больницу для бедных в честь выздоровления наследника, великого князя Павла Петровича. Что ещё?
Бецкой молчал.
– А, – вспомнила императрица, – ты, кажется, насчёт Воспитательного дома для сирот печёшься?
– Да, государыня!
– Пиши в указ: «Пожертвовать 100 тысяч рублей на строительство Воспитательного дома».
– Всё иди, – велела она, – мне некогда.
Когда же она узнала о губительных пожарах в Москве, то повелела:
– Прекратить строить деревянные дома, особенно в Белом городе, и принять меры к защите Москвы от пожаров.
Бецкой осторожно напомнил ей о делегации московских купцов, которые были у неё намедни и хлопотали насчёт городского водопровода. А императрица подумала: «Денег на акведук нужно немало, но Бог с нами, сдюжим для доброго дела». Она улыбнулась и обратилась к Бецкому:
– Велю в Москве начать строительство общественного водопровода с акведуком в местечке Ростокино и даю денег сколь надо!
Наступил октябрь, и императрица вдруг вспомнила о своей мечте и велела секретарю:
– Готовься, Бецкой. Завтра я посещу Троице-Сергиеву лавру. Поедем на санках по снежку!
За делами и заботами прошла зима, и солнце стало подниматься над древней Москвой всё выше и выше. Императрица посмотрела в окно и печально посетовала:
– Да, время неумолимо, уж май на дворе. Жаль, но пора возвращаться в Петербург, а то, как бы чего не случилось в столице.
А утром ей доложили:
– Тверь сгорела!
– Как? – вскрикнула императрица.
– Дотла, государыня!
– Дать предложения по восстановлению Твери, и немедля! – велела она и подумала: «На это дело надобно подобрать толкового вельможу, но кого? А пошлю ка я туда генерала Фермора, этот вояка быстро восстановит Тверь».
Вошёл секретарь Бецкой и доложил:
– Государыня, всё готово к поездке в Петербург!
И уже 28 июля 1763 года императрица Екатерина II совершала свой триумфальный въезд в Санкт-Петербург.
Глава 9. Восстановление Твери
По Москве уже ползли слухи.
– Тверь-то совсем сгорела, – перешёптывались ученики Дворцовой школы, – и говорят дотла!
– Да ну? Значит, будут восстанавливать.
– И без нас архитекторов не обойдутся.
Слухи подтвердились, и действительно, в мае 1763-го года сгорела древняя Тверь, которая была крупным перевалочным пунктом на тракте Петербург – Москва. В результате этого пожара, уничтожившего всю центральную часть города, сгорело более 850 домов из 900 и это почти все казённые здания. Были уничтожены: городская канцелярия, княжеский дворец, острог, архиерейский и воеводский дома.
Недавно взошедшая на престол императрица Екатерина Вторая, помня об этом, велела генерал-аншефу графу Фермору:
– Восстановить Тверь и немедля! Мне надо же где-то останавливаться по пути из Петербурга в Москву? Что на меня смотрите? Иль не понятно?
Обескураженный генерал-аншеф отчеканил:
– Исполню, государыня.
А сам подумал: «Мне боевому генералу, гонявшему короля прусского Фридриха по Европе, угораздила судьба стать восстановителем Твери и это на старости лет. Но с императрицей не поспоришь».
– За дело, братцы! – призвал армию генерал-аншеф.
И сразу это предприятие, организованное Фермором, приняло крутой оборот. Генерал нагнал солдат для расчистки обгоревшей Твери, а проектные работы по восстановлению города поручил городовому архитектору Москвы Петру Романовичу Никитину. Тот живо отправил в Тверь «особую команду» для разработки генплана нового города, поставив по главе её Матвея Казакова. С ним поехала группа архитекторов: Карин, Селехов, Еготов, Назаров и другие.
– Немедля соорудить Путевой дворец для императрицы! – первым делом распорядился Фермор. – Надо же ей где-то передохнуть после утомительного пути.
– Я думаю, надо использовать сгоревший архиерейский дом, – осторожно предложил Никитин. – Так будет быстрее.
– Делай, что хочешь, – раскричался Фермор, – только быстрее строй, да чтоб дворец был достойным. Понял? Выполняй!
Пётр Никитин понял, что с генералом шутки плохи, и он так взбодрился, что сам сел составлять план реконструкции полусгоревшего архиерейского дома. Он ночью разработал эскизный проект Путевого дворца, сохранив композиционное решение дома, выполненного в 1736 году архитектором Мичуриным, а рабочие чертежи генплана и развёртки фасадов домов в Твери поручил делать архитектору Казакову.
– Делай фасады в «классике», – отправляя его в Тверь, наставлял Никитин. – Иначе императрица даже не взглянет на твои картоны. Понял?
– Уразумел, – ответил Казаков, садясь в повозку с Обуховым.
Уже на следующий год строители и солдаты под руководством Матвея Казакова и его помощника Петра Обухова закончили разборку обгоревших остатков архиерейского дома, и строительство нового Путевого дворца началось. Наконец-то, перед Матвеем Казаковым открылась возможность проявить свои дарования во всей полноте, и он сразу занялся вариантами фасадов дворца. Но генплан, планы этажей и фасады не были пока утверждены, и Казаков переживал: «А вдруг не утвердят проект восстановления Твери? Тогда как быть с начатыми фундаментами, что переделывать их? А сроки надо соблюдать, не то попадёт от генерала Фермора».
Глава 10. Фасады в «классике»
Неожиданно появился курьер с известием: « … прибыть архитектору Казакову с генпланом и фасадами в Москву на совещание».
В тесном кабинете городового архитектора Никитина было душно. Все под предводительством графа генерал-аншефа Фермора сгрудились над генпланом Твери, и началось обсуждение. Оно было коротким, ведь времени на раздумья не было.
– Докладывай! – приказал майор архитектуры Никитин.
И поручик архитектуры Казаков бережно расправил длинный на весь стол лист с генпланом Твери и стал докладывать:
– Как видите, составлен план города Твери, в центре которого круглая площадь с окружающими ее зданиями «присутственных мест». От неё лучами расходятся улицы, спускающимися к Волге.
– План нравится, а как дела с фасадами? – спросил Фермор. – Показывай, ведь императрица надеется на фасады «в современном вкусе».
«Разбирается старик», – подумал Казаков и, раскрыв альбом, стал показывать:
– Господа, это крупные здания со строгими фасадами в классических формах, плоскости которых разбиваются пилястрами и четкими рустами …
– Замечательно! Хорошие пропорции массивных построек, – заметил Никитин, – приличный силуэт домов даёт, на мой взгляд, приятное впечатление.
Граф Фермор ничего не понял, но вслед за ним одобрительно закивал головой:
– Согласен.
Также Казаков показал ряд проектов для застройки главных улиц и набережной Твери и, получив одобрение, остановился на дворце для гостей. Он стал показывать свои рабочие планы этажей Путевого дворца, выполненные по эскизам Никитина.
– Знаете, господа, предстоит много переделать в полусгоревшем архиерейском доме, чтобы перестроить его во дворец «на случай приезда высочайших особ».
Тут заулыбался Никитин:
– Матвей Фёдорович, несмотря на трудности, мы должны постараться на руинах архиерейского дома соорудить достойный Путевой дворец.
– Скоро нагрянет императрица, надо успеть! – заорал генерал и громко топая, направился к выходу.
– Иначе чик и головы нет! – обернулся он, – А так проекты зданий Твери получились роскошными. Одобряю!
И вышел вон.
– Конечно, без сомнений одобряем! – решили на совете. – Теперь надо проект показывать императрице. А вдруг не подпишет?
– Не боись, проект понравится, ведь фасады «в классике», – заулыбался Никитин. –Я завтра же поеду в Петербург к императрице утверждать проект.
Глава 11. Успехи Казакова
Вскоре из Петербурга прибыл городовой архитектор Никитин с проектами реконструкции Твери, утверждёнными самой императрицей. На очередном архитектурном совете он бодро докладывал:
– Генплан и проекты зданий по Твери утверждены, а тебя, Казаков, поздравляю с успехом. Особенно, понравились императрице фасады Путевого дворца. Так что можно смело приступать к основным строительным работам.
– Фундаменты ведь почти готовы, и без высокого утверждения, – зашушукал кто-то на совете.
– Тише ты, об этом все знают.
– Успокойтесь господа, – заулыбался Никитин. – Хорошо, что фундаменты стали возводить заранее, иначе нам бы не успеть к сроку, ведь императрица велела восстановить Тверь за год.
– Это нереально, – зашумели все присутствующие в зале.
– Ну, что-то мы построим …– успокоил Никитин. – Нам главное выстроить Путевой дворец для императрицы, а там видно будет. Признаться, я волновался при согласовании проектов и успокоился, когда увидел, что императрице понравились классические фасады дворца. Ей был важен образ застройки в целом, и с этим Матвей Казаков прекрасно справился!
Никитин вдруг вспомнил:
– Чуть не забыл, в кулуарах меня прижал к стенке личный секретарь императрицы Иван Бецкий, и сказал, что она пожелала пригласить на разработку фасадов «Воспитательного дома» архитектора Матвея Казакова. Так что Матвей, жди заказ!
Строительство по восстановлению сгоревшей Твери продвигалось такими темпами, которые никогда никто не видел – строительные работы велись всеми днями и ночами, и ни на миг не прекращались.
Основное восстановление Твери завершилась в очень короткие сроки, где-то в 2,5 года. На Казакова обратили внимание заказчики, как на талантливого архитектора, умеющего строить «в новом вкусе». И конечно, это обстоятельство не осталось без внимания императрицы Екатерины Алексеевны, которой не терпелось самой наведаться в Тверь. И вдруг граф Фермор неожиданно узнаёт о том, что императрица пожелала увидеть новый Путевой дворец в Твери и уже собирается в путь. При этом она так и сказала:
– Сколько можно строить? Велю показывать!
И всё закрутилось вокруг её желания.
– Срочно перевезти мебель в Тверь, – велел Фермор своим драгунам. – Откуда? Да из Зимнего дворца тащите! Зеркала не забудьте, кресла и стулья, в общем всё, что нужно для покоев императрицы и её двора.
– Будет сделано, генерал-аншеф, – отрапортовал бравый офицер, и только пыль драгунских лошадей и видели!
«Как бы не поломали царскую мебель по пути, эти нехристи, – только и успел подумать Фермор. – Впрочем, если что, высеку!»
Наконец, императрица решилась и велела своему секретарю Бецкому готовить карету для поездки в Москву, а своим вельможам догонять её. Бецкому сразу «поплохело» и он мягко стал отговаривать императрицу:
– Государыня, давайте отложим поездку.
– Ни за что! – закапризничала императрица. – Хочу ночевать в Твери, а затем – в Москву. И не перечь!
– Но, государыня …
– Никаких но. Едем!
И теперь, следуя по Тверскому тракту драгуны, сопровождавшие императрицу, разгоняли проезжих, расчищая дорогу императорской тройке.
«Пусть строители поспешают, а я осмотрю новую Тверь, а затем в Москве здание «Воспитательного дома», – рассуждала императрица, рассматривая из кареты, поток повозок на многолюдном тракте Петербург-Москва.
А тем временем Тверь наполнилась слухами:
– К нам императрица едет. Никак головы полетят?
– Да нет же, видал, из столицы драгуны везут мебель во дворец, значит, будут праздники и выставят хмель.
– Бежим встречать императрицу!
Так в мае 1767 года у Петербургской заставы Твери императорский кортеж встречали всем народом с криками, церковным звоном и залпами пушек. Горожане с криками «Ура!» бежали за каретой императрицы от самой заставы до соборной площади. Императрица, поприветствовав народ, сразу отправилась в собор во имя Преображения и, отстояв там молебен, велела показывать Путевой дворец. Во дворце её торжественно встретили хлебом-солью, а купцы преподнесли подарки: живую стерлядь и огромного осетра. Императрица поблагодарила, и пообещала завтра принять их делегацию в зале Путевого дворца, и обратилась к генералу:
– Ну, сказывай, что ты тут наделал?
– Государыня, – заблеял генерал, – пусть зодчие растолковывают.
Императрица нахмурилась и, согласившись с генералом, велела докладывать Никитину. Тот был готов и бодро начал:
– Здание дворца строгое, симметричное. Центральная его часть акцентирована лёгким почти невесомым портиком, фронтон которого декорирован скульптурами и увенчан двуглавым орлом. Через колоннаду портика по парадной лестнице вы попадаете в двусветный зал с мезонином. Откуда вы, государыня, можете попасть в свои покои, а в противоположном крыле дворца имеется церковь и библиотека. По бокам главного корпуса расположены флигеля, которые соединяются с дворцом с помощью открытых галерей.
Государыня, молча, шла со свитой вдоль фасада дворца. Она не очень-то слушала Никитина и, с любопытством разглядывая фасады, прервала его.
– Маэстро, ты лучше расскажи о фасадах дворца. Вот что мне интересно!
– С удовольствием, государыня! Вы видите, оконные проёмы дворца обрамлены наличниками в барочном стиле простого и сложного рисунков, с надоконными досками сложного профиля.
– Очень интересное решение. Оно придумано Казаковым? – поинтересовалась императрица.
– Да, государыня, – ответствовал Никитин, – Если я придумал планы дворца, то все фасады нарисованы рукой молодого зодчего Матвея Казакова. Вон он стоит и стесняется.
– Казаков, подойди, – заулыбалась императрица и воскликнула. – Вот ты какой, статный, настоящий архитектор!
Она с Казаковым ещё долго рассматривала фасады дворца и восхищалась его классическими формами. И теперь императрица уже подумывала: «Пожалуй, Казакову можно поручать любое строительство и, особенно, он горазд по фасадной части».
Уже утром императрица занялась государственными делами и решала местные проблемы. После чего она, отдохнув немного, отметила подарками архитекторов и строителей, а майор архитектуры Никитин и поручик Казаков получили из рук императрицы в виде премии годовые оклады и похвалу.
Пробыв в Твери три дня, императрица отправилась в Москву. По дороге в древнюю столицу её нагнал придворный архитектор Василий Баженов, и его карета влилась в императорский кортеж.
Глава 12. Воспитательный дом