За шаг до близости

Мнительный разум плодит демонов.

Японская пословица

I

часть

Дама из музея

Часто немые глаза красноречивее уст.

Наука любви, Публий Овидий Назон

В центре музейного зала блестела стеклянная конструкция, в которой на мягком кубе лежала девушка, словно приготовившаяся к близости. Сползшая бретелька платья приоткрывала тонкое изящное бельё, на стройных длинных ногах были надеты чёрные чулки. Даже без обнажения поза модели, её взгляд и готовность к страсти взбудоражили студентов, пришедших на экскурсию. Они поняли, что перед ними не экспонат, а живой человек, помещённый в стекло, – арт-объект современного творчества, словно кто-то решил устроить ловкий перформанс. Обрадовавшись, что рядом с ними женщина, способная отзываться на ласки и томно стонать, студенты остановились. А потом заметили, что зрачки у девушки не движутся, что небольшая, но красивая грудь не вздымается. Ребята робко присматривались, боясь сказать и слово вслух. Как часто бывает в таких случаях, у многих из них участился пульс, зачесался нос, и во рту пересохло.

Экскурсовод подошёл к витрине, оглядел модель. «Она мертва», – подумал он.

– Вызовите охрану.

Студенты все как один отступили. Девушки переглянулись – красота оказалась не живой, а значит, не конкурентной. А парни устыдились своего волнения, природу которого страхом объяснить было нельзя.

Седой невысокий охранник появился через минуту. Пожалуй, за всё время его службы в музее случилось первое серьёзное происшествие, когда стоило бить тревогу. Он приблизился к объекту без приставки «арт» и разглядел внутри не экспонат, а девушку чуть старше своей внучки. Прошёлся по ней пристальным взглядом, в отличие от молодых людей уделив всё внимание лицу и тонкой шее. Мужчина рассмотрел свежие красные следы от удушения, скорее всего от бечёвки.

Его озадачил наполовину очищенный мандарин, который девушка сжимала в руке и до сих пор не отпустила. Запах был яркий и сочный, как солнечный день. Будь охранник эстетом, он отметил бы, как изящно сжаты тонкие длинные пальцы; насколько правильное положение заняла рука; как удачно выбран ракурс, если считать зрителей одним большим объективом; как уместно упала бретелька, обнажив округлое плечо.

У него единственного находка вызвала одну лишь грусть, без примеси других эмоций. Он спокойно сказал публике: «Выйдите все из зала». Проходя мимо экскурсовода к телефону, чтобы вызвать милицию и скорую, он бросил на ходу: «Здесь у нас труп». И сам не заметил, что держит руку на кобуре, в которой со времени его последней службы не было пистолета.

Глава 1

.

Материк

Она была пластичной и вертлявой. Худоба и живая мимика делали её похожей на вечного подростка. Причёской она напоминала Клеопатру – пышные волосы до плеч, идеально ровная чёлка. Впрочем, звали её довольно обычно – Анна.

Для акции в музее она решила ещё больше похудеть, чтобы вовсе утратить телесность. Но когда критики говорили о дополнительной жертвенности на полотне, измождённом виде, то это всё они придумали. Ни о какой морали речь идти не могла – женственные формы отвлекали от созерцания искусства.

Познакомился с ней Роб на крыше, хотя их встреча произошла чуть раньше – в лифте. Весенним днём он заходил в подъезд с мыслью, как бы исполнить пари. Спор, довольно банальный, заключался в следующем – он должен был поцеловать незнакомку, не абы какую, а такую, чтобы при взгляде на неё сбивалось дыхание. Как не трудно понять, дело было в институте на первых курсах.

Когда он забежал в лифт, в нём уже стояла девушка в куртке-косоворотке. Он увидел острые, словно выточенные из гранита, черты лица и светло-серые с голубым отсветом глаза. Чересчур прямая короткая чёлка подчёркивала их красоту. Они не поздоровались, что обычно для современного города, и, как будто не замечая друг друга, молчали, изучая зеркало, потолок и даже предостережения о пожаре. От девушки пахло чуть сладкой цитрусовой туалетной водой и новой кожаной курткой. «Лучше момента не представится», – подумал он и, обняв, притянул незнакомку к себе. Вначале она несильно пыталась вырваться, но когда он стал её целовать, то всецело растворилась в поцелуе.

Лифт открылся на последнем этаже – такое бывает, когда никто не успел нажать нужную кнопку. Перед ними был залитый солнцем пустой коридор. В конце его из лучей света проступала старая зелёная лестница, уходящая на крышу. И могло показаться, что ступеньки заканчиваются на яркой, ослепляющей вспышке.

– Весной часто забывают закрыть чердак, – сказала девушка, и её лица коснулся луч. Роберт, не раздумывая, стал подниматься наверх. Она шла вслед за ним в его тени.

Наверху разгорался полдень. Солнце безжалостно избавлялось от всех второстепенных деталей. Лишь то, чего оно касалось лучами, оживало, становясь доступным глазу.

На крыше они сели около громоотвода. Подставив лицо солнцу, девушка щурилась, как кошка, и обнимала колени, прижав их к груди. Анна в то время носила длинные гольфы, не доходившие до колен, высокие ботинки и шляпку-клош, за спиной обычно болтался маленький рюкзак. И уже тогда её глаза завораживали кого угодно, кроме друзей-студентов.

Перед ними раскинулся весь район. И казалось, что вся жизнь так же видна на ладони и любая её сторона – солнечная. А тень… Да разве она была? Если только где-то далеко, за домами и деревьями. И какое им до неё дело, пока свет не играет в прятки, а весенний воздух кружит голову, отменяя силу притяжения?

Возможно, они бы и дальше, не отрываясь, любовались видом, но облако скрыло от них светило, и крыша на время погрузилась в тень. Это позволило им, не сговариваясь, посмотреть друг на друга и разом понять, что их история сегодня не завершится.

Он отвёл глаза и озвучил заготовленное:

– Мне нравится солнце. Глядишь на него и ничего больше не видишь: ни домов, ни машин – свет поглотил их и сделал всё вокруг тенью, чтобы ничто больше не отвлекало от него. Есть только то, что оказалось под его лучами, – оно словно оживляет предметы и людей одним прикосновением.

На улицу заехал фуд-трак и сразу привлёк гуляющих детей.

– Есть захотелось, – сказала она.

– Пойдём со мной? На вечеринку к однокурсникам. Там поедим.

Думала она недолго.

– Пойдём. Только для твоих друзей мы давно знакомы. Я – Анна.

В холле в сигаретном дыму они с трудом нашли вешалку. Куртками забросали и лавку в прихожей, и тумбу, а когда не хватило места, свалили вещи на пол около зеркала. Анна оглядела себя быстрым взглядом, а Роб, стоявший позади, с удовольствием подумал, что ему нравится видеть её вместе с собой в одном отражении.

В гостиной стояли мягкие диваны, но пара предпочла кухню, где разместилась компания с одними бутылками, без стаканов. В то время им ещё казалось, что за каждым глотком, словно за коробкой с праздничной лентой, таится чудо.

На кухне звучали имена Публия, Овидия, Назона. Иногда, впрочем, слышались более очевидные – Марк, Александр, Юлий. В этой компании чествовали дионисийское искусство вместе с его певцом и визионерское творчество, чьё озарение лежит в пограничье, в ситуациях, близким к вечности, когда берега уже размыты. Ребята восхищались проклятыми поэтами, строки которых были овеяны морфином и сладким вкусом абсента; японцами, ушедшими в иной мир на полном скаку, с надменной фразой «Человеческая жизнь не стоит и строки Бодлера»¹; и самим Бодлером, Гогеном и Модильяни – всеми, чьи жизни была разбиты вдребезги и загублены, нередко с их прямым участием. Восхищались теми, кто исправно выполнил «работу умирания», чьи судьбы пролегли между двух фраз: «Наступило время убийц»² и «Время боготворит язык»³. При этом для смерти совершенно необязательно было умирать. Одиночество, в том числе в эмиграции, отрезанность от языка и паствы служили не меньшим подспорьем для удачных строк.

Анне на минуту показалось, что тяжёлые и сумрачные судьбы поэтов прошлого служат оправданием легкомыслия собравшихся, но это было справедливо лишь отчасти. Дотлевшие жизни обречённых благословляли на самопожертвование в честь единственной доступной вечности – через строки, не умирающие благодаря новым читателям, живущим в разных веках. И эти ребята, боявшиеся пафоса на бумаге больше банальностей, на словах не пытались его избегать – так действовали молодость, увлечённость, алкоголь. И компания, где такие разговоры были уместны.

Звучали цитаты, среди которых она запомнила одну: «Только обесчеловечивание может сделать искусство настоящим, отдалить от мелодрамы. Но при этом, когда изображаешь что-то совсем не так, как мы видим это в действительности, необходимо конкретизировать победу и в каждом случае предъявлять удушенную жертву»⁴.

Роб говорил, смеясь и щурясь от солнца, и Анна понимала, что она сейчас его единственный зритель и целиком от её внимания зависит убедительность выступления, красочность риторических фигур. В её силах было сделать так, чтобы он потерял ритм беседы, запнулся, начал подбирать слова. Но ей доставляло удовольствие наблюдать за ним, хотя слушала она не очень внимательно. Анне хватало светлого лица Роба и его гордости от того, что она одновременно и слушатель, и поклонник.

Когда напитки закончились, он вызвался сходить в магазин неподалёку только чтобы подышать воздухом, лёгким и свободным от дыма; и Анна пошла с ним. Они брели по улице и говорили обо всём, кроме самого главного. Что не будет через годы этих палаток, в которых они ищут пиво; сменятся продавцы, и уедут на родину хозяева лотков, у которых подчас «занимали» товар до стипендии. Пешеходная дорога исчезнет, превратившись в часть магистрали. Многих, кто ждёт их дома (мечтая о глотке холодного пива, горячем поцелуе, ночных прогулках по пустым весенним улицам и, конечно, о венце, как минимум, лавровом), тоже не будет; во всяком случае, в их жизни. Было много слов о бегстве от реальности без понимания того, что пройдёт время, и эта реальность сама сбежит от них

– Тяжело мечтать о том, что сбудется, – с улыбкой сказала она, и Роб тут же замолчал.

«Да, сейчас ты отрицаешь реальность, пытаясь возвыситься над всем суетным, – думала она. – И это, без сомнения, притягательно, ведь в этой спеси ты похож на моего отца, когда тот был молод. Но пройдёт лет двадцать, и ты, как и мой папа, станешь сотрудником компании или учреждения, семьянином и человеком с парой интересных хобби».

И тогда Анна поняла, что в своё время её мать нашла в отце, в этом нервном, уставшем и опустошённом человеке, которого дочка видела всё чаще, лёжа с закрытыми глазами.

Вечер шёл дальше. Они были в гостиной, где друг играл на гитаре Street Spirit, когда раздался выстрел. Разом все затихли; солнце прошло лучом по окну, лёгкие занавески колыхнулись от весеннего ветра. Ребята застыли, будто их ослепило вспышкой. Посреди этого стоп-кадра зазвучала джазовая композиция Secret Love, солнечная и пыльная, как воспоминание о счастливых временах. Запись была старая, и казалось, что иголка патефона скрипит на пластинке.

А потом с кухни вбежал парень и извинился за шум – из подручных средств ему удалось на спор смастерить взрывпакет небольшой мощности.

Роб поспешил увести Анну на тесный балкон, где могли комфортно разместиться только двое.

Приближалась ночь. Хозяйка квартиры и гости пошли в соседний клуб. Анна и Роб не сразу поняли, что остались в квартире одни. Темнота вызывала желание близости. Но пока они стояли на расстоянии в два шага, между ними оставалась что-то большее, что-то сродни мистике.

Глава 2.

Острова

Под крышей небольшого мотеля горел керосиновый фонарь, который больше, чем освещал улицу, слепил лицо Робу, висевшему в этот предрассветный час на уровне третьего этажа с радостной мыслью, что дома в курортном городе невысокие.

Окно, из которого он вылез, негостеприимно темнело. За ним лежала, притворяясь спящей, юная особа. Роб не мог видеть, но с ненужной в его положении чёткостью представлял, как мужчина в костюме, согнувшись над холодной постелью, внимательно смотрел на юное лицо, вздымающуюся от не очень ровного дыхания грудь, и морщился от тяжёлого запаха рома и колы. Если бы он выглянул в окно, то увидел бы, как по сплетённому из его же одежды подобию каната медленно, силясь не шуметь, спускался Роберт.

Как только высота уменьшилась раза в два, Роб отпустил руки и оказался на земле. Он успел прижаться к стене мотеля, когда окно со скрежетом распахнулось и потянуло табачным дымом. Человек в пиджаке не просто курил. Мысли его витали на избитую тему: долго ли он будет мириться с той, что лежит сейчас в вызывающем белье, притворяясь спящей. Притворяясь, чтобы избежать одиночества.

Роб смотрел на фонарь и отчасти понимал мужчину. Он сам оказался в номере по ошибке, не сумев вовремя уйти, когда вечеринка переместилась в отель.

Тусклый свет падал на брусчатую дорогу. В небе неторопливо плыла луна – всё вокруг казалось окрашенным в синий сумрачный цвет. И асфальт был синий, и деревья, и мост, и пристань, и ресторан, плавающий на воде, словно корабль. Над тёмным морем висел плотный предрассветный туман. «Какие же сейчас дома, – думал Роб, прислоняясь к прохладному камню, волшебному после жаркого дня в субтропиках. – Тоже совершенно синие».

От аромата свежей сочной травы, впитавшей в себя ночную прохладу, шла кругом голова. Впереди, за мостом, крутились от слабого ветра крылья мельницы. Сейчас эта башня была музеем для туристов, а когда-то, век или два назад, там мололи муку.

Мотель, из которого Роб сбежал, располагался у самой пристани. Свой номер он снять не успел. Сюда его доставил паром, а дальше…

Он сошёл на берег и побрёл вдоль моря. Деревья послушно наклонялись, словно соглашались с его словами. А говорил он себе под нос следующее.

Её не оказалось в гостинице с названием «Мулен Руж», не встретил он её и в одноимённом клубе. Да и в районе, где туристы ищут развлечения и который в шутку называют «Красная мельница», он её тоже не нашёл. Осталось не так много вариантов. Во-первых, он мог ошибиться с островом. Кроме того, Анна могла просто-напросто солгать. Но тогда зачем писать письмо, зачем проявляться в его жизни спустя годы? Впрочем, с виду логичные вопросы не для неё, а значит, могло быть всё что угодно.

Иногда он останавливался и кидал камни в море; они все как один сразу же тонули. А потом он увидел туристический трамвай, который ходил от Нового города, где были гостиницы, к Старому. Роб без особой надежды проголосовал. Загорелый до черноты местный махнул ему рукой и стал тормозить. Он блаженно улыбался, словно и не было сейчас раннего утра.

Роб запрыгнул внутрь и протянул водителю пять евро. Они разговорились и после ряда любезностей – как долетели и как оценили остров – водитель спросил про родину Роба, откуда тот добирался. Услышав ответ, он поспешил извиниться.

– За что?

– Я не говорю на вашем языке, неудобно.

– Может, от этого языка я и уехал.

– Теперь мне кажется, что я не вполне хорошо изъясняюсь и по-английски.

Роб оценил дипломатию весёлого местного.

– Куда желаете? До начала работы я могу нарушить маршрут, ехать куда глаза глядят. Правда, земли тут немного, всё больше вода.

– Ну и хорошо, я и дома люблю кататься по кругу. Так что вперёд.

Они тронулись. Роб оглядывался по сторонам, иногда бросая взгляд на карту.

– Что ищете так рано?

– Когда я начал искать, было поздно. Обошёл все весёлые места с названием «Мулен Руж». Район, клубы, кафе…

Они оба одновременно посмотрели на мельницу, которая вынырнула из тумана.

– Сложно назвать это местом весёлым, – усомнился Роб. – Тем более красным.

Водитель покачал головой.

– Не скажите. Вечером музей закрывается, а затем предприимчивый сын мельника устраивает там бар, который работает до рассвета. И многим его гостеприимство приходится по душе, особенно белокожим блондинкам.

– Остановите, я выйду.

– Да музей ещё не открылся!

– Ничего, мне откроют.

Роб спрыгнул с трамвая и больше на водителя не обернулся.

Он барабанил в толстые двери мельницы, но без толку – они подавляли любой шум. Выбивать их было всё равно, что ломать руками ворота замка. Роб стал подниматься по круговой лестнице на мансарду, где, по его мнению, лучше всего было коротать ночь – рядом с голубями и звёздами, под крыльями мельницы, уходящими в небо.

Окно оказалось открытым, и он, не раздумывая, влез в него, но в темноте звонко стукнулся о раму и почти тут же получил удар в нос. Удар прошёл вскользь, и только это спасло Роба от перелома. Инстинктивно он пнул противника и попал ему в живот. Нападавший сложился и рухнул на пол. Краем глаза Роб увидел, как девушка, накинув на себя полотенце, выбежала из комнаты. Голые ноги затопали по винтовой лестнице.

– Как её зовут? – крикнул Роб.

– Она сказала, что не замужем.

– Она не замужем. Точнее, не за мной. Как зовут?

– Сказала, что Лилия.

Роб выдохнул и огляделся.

В комнату вернулась светловолосая девушка, уже одетая и спокойная. На ней была короткая рубашка, завязанная узлом на талии поверх длинного полупрозрачного платья, клиньями расходящегося от бёдер.

– Дверь заперта, – сказала Лилия, словно оправдываясь, почему не сбежала.

На ногах у неё до сих пор виднелся песок. Европейка с зелёными глазами. И совершенно точно не Анна.

– Месье, а вы в курсе, что проникли в чужое жилище и напали на местного? – пришёл в себя сын мельника.

– Я хотел пропустить пару бокалов, и не ожидал, что здесь притон.

– Здесь не притон!

– Возможно, но полицейские консервативны. Для них если есть алкоголь и туристки, и нет лицензии, то…

– Полицейские? – округлил глаза парень. – Лучше воспользуйтесь услугами моего бара: коктейли у меня от бога.

Лилия улыбнулась:

– Да и для притона здесь слишком всё на доверии, без денег.

Все трое опрокинули по холодной «Текиле Санрайз», не заметив льда.

– А девушка по имени Анна к тебе заходила?

– Не пойми меня неправильно, но тут каждый вечер после экскурсии остаётся много людей, которые не прочь выпить, а дамы нередко задерживаются до утра. И имена они не стремятся говорить.

Роб ничего не ответил.

– Не нашли, что искали? – спросила Лилия, когда они спустились на улицу.

Роб поморщился.

– Выпьем в соседнем баре? – предложила она. – Не хочется так просто возвращаться в номер.

Он согласился. Так он и оказался у стены мотеля – из-за девушки без косметики (после моря и бессонной ночи), с разгорячённым телом и уже без всякого интереса к мужчине.

На тротуар упал тлеющий окурок. Роб с минуту смотрел на его пожёванный фильтр, пока тот ещё дымился, и раскручивал будущую историю брака, словно клубок. По сути, для хорошего рассказа хватило бы одной ночи, после которой не осталось бы ни семьи, ни живой жены.

Загудел движок гольф-кара – уборщики мотеля начинали свой день. У соседней гостиницы на газоне заработали автоматические оросители.

Первые лучи солнца освещали здания на набережной, и те приобретали объём и цвет. Роб снова достал мятый лист и в очередной раз за последние сутки перечитал распечатку электронного письма Анны. Это было приглашение приехать на острова, где она должна быть по работе, с указанием места возможной встречи.

«Воздух здесь пьянит», – писала она. Извинилась за импульсивность и неожиданное приглашение. Указала, какие документы надо взять и даже присоединила анкету. Одна беда, точное название острова в письме не прозвучало. То ли забыла, то ли упустила. Анна любила розыгрыши не меньше шарад.

Роб быстрыми шагами пошёл к безлюдной в этот час набережной. Песок ещё был холодный и тёмный после ночного прилива – через несколько часов он раскалится и заблестит. Пустые лежаки напоминали об отдыхающих. Здесь же разместилась пара небольших ворот для пляжного футбола. В сетке ютился красный мяч. Бывали моменты, когда отчаяние или чрезмерная усталость накатывали на него сверх всякой меры и казалось, с этим нет сил справиться. Тогда он брал мяч и шёл в ближайший двор…

Сейчас Роб носился по песку и старался не думать о том, что путешествие оказалось напрасным, как все предыдущие, и поиски ни к чему не привели. Переписка с Анной – последняя форма общения, которая осталась у него. Пытался ли он увидеть её лично или хотя бы поговорить? Поговорить пытался, встречи предлагал, но не преследовал; хотя было время, когда он знал, где её искать. Роб убедил себя, что если без её желания он добьётся встречи, то на этом может закончиться даже то немногое, что между ними оставалось. Возможно, думал он, письма для Анны – это форма игры, нежелание отказываться от того, что у неё сейчас есть.

Последний раз Роб так бегал с мячом пару лет назад, около отделения полиции. Туда его привезли по расследованию акции, которую устроила Анна в одном из музеев. Она скрылась, пока охранник вызывал наряд, и поначалу выступала в деле как жертва. На следующий день следователи приехали к институту, её не нашли, зато захватили с собой Роберта «для разговора». Машина доставила его к отделению, где попросили обождать: мол, майор, который тебя затребовал, занят.

Роб закурил и попытался найти себе занятие, но чтение истрёпанных ветром объявлений о розыске много времени не заняло. Около полицейского участка гоняли мяч несколько мужчин в форме и без. Роб бросил сигарету и направился к ним. Через минуту он уже рвался в атаку, оттесняя от мяча здоровяка в камуфляже. Тот уступал в скорости и движении. После проигранного тайма он сказал:

– Ну пойдём, тебя примут.

– Разве майор освободился? – Роб взглядом поискал радиопередатчик в ухе полицейского.

– Уже да, – ответил тот и на всякий случай почесал ухо. – А в погонах ты, я погляжу, совсем не разбираешься…

Разговор в отделении прошёл на удивление тепло, хотя и не без иронии со стороны полицейского. В конце беседы майор дал на память не подписанный протокол, который был составлен на Роба, как возможного соучастника, и вручил визитку, сказав неожиданную для реальной жизни фразу, место которой в кино: «Будут проблемы, звони». А потом со смешком посоветовал бросить курить.

…Через час, вернув мяч в сетку, Роб шёл по мосту мимо мельницы, вымотанный и спокойный. Утренний ветер обдувал его разгорячённое тело. Навстречу попалась парочка влюблённых, идущая по невысоким ограждениям моста. Даже на расстоянии было видно, как они счастливы в этой беспечной прогулке. Весь мир услужливо предоставил им себя, как дополнение к их чувствам.

Они прошли мимо слепого музыканта, играющего на цампуне⁵, не остановившись и не повернув голов. Звуки, вплывающие в это ясное утро, казались им чем-то отдельным от некрасивого исполнителя. Роб замедлил шаг и положил купюру. Музыкант самозабвенно продолжал игру, опустив голову, – он знал, что людям на отдыхе некомфортно видеть его слепоту.

«Деньги были ему нужны просто для существования. Музыка же была единственным ориентиром, средством выражения и удовольствием в жизни. Как светлячки в темноте, звуки освещали ту ночь, в которую он когда-то погрузился».

Роб не понимал, что, отрицая у музыканта другое счастье – прежде всего счастье любить, он также проходил мимо, как парочка до него.

В опустевшем Старом городе пахло морем и рыбой. По брусчатке летали флаеры, приглашающие в клубы и кафе с видом на море. В сувенирных лавках были опущены ставни. Таксисты то ли ужинали, то ли завтракали за столиками мини-отеля, беседуя с хозяином заведения. В тональности их беседы ощущалось общее недовольство временем, нравами и скупостью клиентов.

За перекрёстком стояла красная телефонная будка. Робу внезапно подумалось, что Анна обязательно возьмёт трубку, если звонить именно из этой будки. Он долго смотрел на кнопки, пытаясь выкинуть из головы номера, оставившие ассоциации и какие-то следы в его жизни. Роб мечтал разом избавиться от воспоминаний, хотя бы на время. Он же умел в детстве управлять снами – если ему снился кошмар, он представлял раковину с водой, умывался и сразу же просыпался. Но что можно представить сейчас? Хотя бы это…

За стеклом телефонной будки раскинулся парк. Щебетали птицы; яркое солнце делало траву похожей на зелёный мармелад. На центральной аллее на скамейке сидели все те, кого он знал раньше. Даже странно, как они поместились. Перед ними стоял фотограф с камерой на треноге и призывал к вниманию. Люди замерли; ударила секундная вспышка и унесла всех прочь. Скамья опустела; остались лишь полусонные цветы в ожидании полноценного светового дня. И никаких воспоминаний.

Глава 3.

Материк

– Побежали, трамвай! – крикнула она и припустила к остановке.

– Аня, куда ты, стой! – Роб бежал за ней, пытаясь на ходу согреться. До того он мужественно делал вид, что ему не холодно, но тело стало подводить, и его начала бить дрожь. Была ранняя весна, Вербное воскресенье, и кое-где ещё лежал снег. За два часа прогулки в лёгких пальто и куртке они продрогли насквозь; приходилось дыханием согревать руки.

– Занимай место, нам на конечную, – сказала Анна.

– А там что?

– Круг. И трамвай идёт обратно.

В салоне сидели бабушки с внуками и держали на коленях пушистые кусты вербы. Издалека казалось, что это белые котята оккупировали коричневые ветви.

– Две недели назад я грелась с кофе и ватрушкой на лавочке, и мне было жарко в пиджаке, – начала Анна. – А сейчас зима вернулась во второй раз. Ты нырял на Крещение? – спросила она.

– Нет, – ответил Роб с досадой.

Она кивнула и с лёгкой улыбкой оглядела Роба; совершенно не вовремя его снова пробил озноб. Юноша отвернулся, и на его лицо легла тень. Трамвай въезжал на Западный мост, перекинутый через водохранилище. Солнце облизывало стёкла, создавая обманчивое впечатление, что на улице почти лето. Он встал и подошёл к двери, потом быстрым движением сдвинул рычаг аварийной остановки. Трамвай тряхнуло, и он резко остановился. Роб открыл двери и со словами «Мне нужно здесь» прыгнул из вагона на ограду моста, а с неё сразу же сиганул в воду.

Из кабины выскочила женщина-водитель преклонных лет с добродушным, но теперь очень испуганным лицом, и замерла, не найдя слов кроме: «Он куда?».

Анна не могла сидеть на месте и, ответив: «Сейчас посмотрю» – выбежала на улицу. Она перегнулась через чугунную решётку и увидела Роба, который быстро плыл к берегу.

Анна не торопясь пошла к следующей остановке – спешить ей было некуда. Как ни крути, Роб совершил глупый поступок, и помёрзнуть в ожидании ему было не лишним. А уже потом они пойдут греться в тёплый дом.

Около дома Анна отдала мокрому «герою» ключи и велела подниматься, сказав номер квартиры. Сама же зашла в соседний магазин и купила красное сухое вино с приправой для глинтвейна. Когда она вернулась, Роб уже вполне освоился: принял душ, растёрся и даже заварил чай.

– Ты в халате моего дедушки, – улыбнулась она.

После они грели вино на кухне, включив радио. Анна переоделась в шорты и села на стул, подвернув под себя ноги. Облокотилась на стол и с лёгкой улыбкой смотрела чуть мимо Роберта. В сущности, они были чужими людьми, оказавшимися в одной квартире прохладным весенним днём.

За окном лежал обычный московский пейзаж: детский двор, парковка, жилые дома напротив; люди, спешащие с фирменными пакетами соседних магазинов. Но всего этого парень не заметил: то, что было дальше Анны, таяло в дымке на заднем фоне.

Роб сказал ей об этом. Она пожала плечами.

– Когда-нибудь ты увидишь лишь грязные окна, и тебе будет грезиться другой мир, от которого ты ещё не устал. И будет казаться, что это и есть свобода. И что это было? – вдруг спросила она.

– Что?

– Падение. Хотя нет, подожди, я знаю ответ. Но ещё раз увижу, что ты прыгаешь вот так, просто, не для того, чтобы спасти человека или хотя бы ценности, – мы больше не увидимся.

– Да, пожалуй; ты, наверное, волновалась; я не подумал, – он употребил рекордное количество неуверенностей в одной фразе.

Она махнула рукой.

– При чём здесь это! Всё должно быть продумано, и никакой поступок, даже глупый и хвастливый, не должен пропасть даром.

Лишь спустя время он увидел в этих словах не досаду и менторство, а что-то большее.

– Разливай лучше глинтвейн, – сказала она, и время полетело во всю прыть

Незаметно бокалы опустели, и за окном стемнело. Их разговор был похож на игру в ассоциации: они говорили обо всём, что видели или слышали в эти минуты: об архитектуре и навигации в районе, о музыке и напитках, о знакомствах и одежде. И, конечно, о ночи.

Когда он возвращался домой, то думал, что хочет пролистать этот день одним движением руки, лишь бы увидеть Анну быстрее. Сам того не зная, он торопился прогнать самые прекрасные часы. Но время было ласково к нему и шло своим чередом, давая насладиться непонятым счастьем.

На следующий день они встретились после пар на Тверском бульваре.

Роб предложил вместе попить кофе и повёл её в Камергерский переулок, где было так много кофеен и кондитерских, что выбрать сходу нужную оказалось непросто. Пока он колебался, Анна усадила его на скамейку.

На них падали холодные капли, но Анне было не до погоды.

– Видишь, – показала она глазами. – За стеклом, словно в витрине, мужчина чем-то кичится перед девчонкой, даже отсюда видно, как ей скучно. Из-за натужной улыбки получается недовольная гримаса. А там клерк сидит с ноутбуком, отвечая на рабочую переписку. Он рад, что может сегодня быть не в офисе и не на производстве. У соседнего окна парень неохотно отдаёт девушке меню, у него денег впритык, и он думал заказать то, что заранее выбрал, а теперь может и не хватить. Скоро он пойдёт в туалет, чтобы там пересчитать мятые купюры.

– Посмотри, – отозвался Роб на игру. – Туда, где окно открыто нараспашку, невзирая на непогоду. Второй этаж пиццерии. Их столик едва освещён.

– Ага.

– Женщина в белом вязаном свитере; рука почти на улице, у неё тонкие пальцы.

– И пара дорогих колец.

– Возможно. Рядом с ней суетится юноша, говорит что-то невпопад, опережая ритм беседы. То подаёт ей меню, то порывается заменить официанта. Их легко разглядеть, ведь над их столом горит лампа, и свет от неё выхватывает пару из небытия. Она улыбается ему сдержанно, покровительственно и то же время ободряюще. Иногда ему удаётся накрыть её холодные пальцы своей большой ладонью, полной жизненной силы. Она даёт ему мгновение обладания, чтобы потом мягко, украдкой высвободить руку. Всё дело в том, что она замужем и не скрывает этого. А парень влюблён, он моложе, нетерпеливей, не привык отступать. У него ещё нет ничего, что ему было бы дорого. Да ему много и не надо, всего лишь быть рядом, вспоминать об этих вечерах. Рука – это всё, что достанется ему, рука без сердца и остального тела. Она не позволит себе быть чрезмерно виноватой в своих глазах.

Анна поощрительно кивнула.

– Очень может быть. А может, и совсем не так…

– Так.

Она увидела его улыбку и осеклась:

– Ты её знаешь?

– Я сидел ровно на том же месте, где сейчас её ухажёр: она всегда любила этот столик.

…На Камергерском зажглись фонари, из соседнего театра хлынули люди и молча заторопились домой. А потом наступила тишина, изредка нарушаемая звоном посуды, которую официанты уносили на подносах.

– Не хочу сегодня к себе, – сказала она.

Роб пригласил её в гости, и они пошли пешком до ипподрома и цыганского театра, около которых был его дом. И только через час за ними, уставшими и промокшими, закрылись двери. Он сварил кофе в турке, и всю ночь они проговорили. А их прекрасные и не очень призраки – персонажи из прошлого – икали бы, если бы не жили своей отдельной жизнью, в которой нет места ни воспоминаниям, ни грусти.

Глава 4.

Острова

Роб завёл машину и, бросив карту острова на панель, двинулся в сторону гор. Его выбор удивил хозяина салона – тот из всех сил пытался сплавить кабриолет в три цены от обычной малолитражки: «Чтобы наслаждаться пейзажами и фотографировать без помех». Однако он же затруднился ответить, как можно снимать на скорости. Кроме того, пассажиру с открытым верхом грозил солнечный удар, а после заката не было бы отбоя от насекомых.

Машина была нужна лишь на день – на следующий Роб отплывал на остров, где собирался посетить действующий, но спящий вулкан. Сейчас же его путь лежал в горную деревню. Там, вдали от моря, не потрудились построить гостиницы, не ходили туда и рейсовые автобусы. Туристам предлагался один частный дом, который давно превратили в гостевой. Но мест в нём было мало, и бронировались они заранее. К дому примыкала таверна; c её площадки открывался вид на сопки и море с высоты птичьего полёта. Справочники, гиды и местные таксисты утверждали, что там можно увидеть самые красочные закаты во всём Средиземноморье. И большинство туристов, посещающих это место, были с этим согласны. Впрочем, даже подобное бесцеремонное утверждение не умаляло достоинств пейзажа. В деревню вела дорога с крутым подъёмом, на которой две машины могли с трудом разойтись, а тротуаров не было вовсе.

На трассе Роб заметил двух высоких голосующих девушек: на таксистов надеяться не приходилось, те стояли в деревнях на парковках или развозили пассажиров, не реагируя на поднятую руку. Водителей могло заманить щедрое вознаграждение, но когда Роб остановил машину, он понял, что девушки рассчитывали исключительно на расположение к их молодости и красоте. Издалека было видно, что девушки смеются, однако стоило Робу открыть дверь, они стали деланно ссориться.

– Я же говорила тебе, что здесь пешком не пройдёшь!

– И что? Что ты хочешь этим сказать?! Это ты проспала экскурсию. А теперь ещё и заявляешь, что нам не добраться в горную деревню?! Смотрите-ка на неё! Я ради этого заката и приехала.

– Вот иди наверх одна, раз ради него. К концу отпуска дойдёшь…

Спор начал затухать, и Роб понял, что по сценарию он должен вмешаться.

– Давайте я вас довезу, – сказал он по-английски.

Если бы они узнали, что он тоже русский, то благодарности можно было не ждать. Вместо неё непременно выразили бы радость по поводу встречи в таких сложных условиях соплеменника, который помог просто так.

В дороге девушки держались сдержанно, мило улыбаясь и аккуратно подбирая слова. Одна села рядом с Робом, другая – на заднем сиденье.

Они обе были спортивны и молодо-беззаботны. Их губы с трудом сходились в ровную линию, казалось, ещё чуть-чуть, и подруги прыснут от смеха без всякого на то повода. Любой встречный пастух, горный козёл или церковь на обрыве, возле которой на жаре стоял старый священник в чёрной рясе, вызывали у них широкие по диапазону эмоции. Роб понимал девушек: на море из местных они видели лишь мускулистых спасателей в узких плавках, а живность встречалась им исключительно на тарелке.

Ближе к концу дороги они встретили один из редких жилых домов. Из него вышел мальчик и, сев на мопед, понёсся к набережной. Девушки затеяли первый осмысленный разговор:

– А как же он ходит в школу, она же только внизу.

– Вот так на мопеде и ездит. А когда был меньше, отец возил, – сказал Роб на русском.

Вначале они согласно кивнули. А потом та, что сидела рядом, встрепенулась и воскликнула:

– Ё-моё, ты же… А чего по-английски болтал?!

И со смехом снисходительно потрепала его по голове. Она представилась Алёной, а подруга назвалась очень похоже – Лёлей.

Алёна откинулась назад и села по-турецки. Она была в коротких шортиках, её ноги блестели от бронзового загара и крема. Лёля в длинной невесомой юбке улеглась на заднем сиденье.

За поворотом начался лес.

– Давай остановимся, – попросили девушки. – Гид говорил, что здесь водятся павлины.

Роба не стоило уговаривать; он запарковался под огромным кипарисом, чтобы машина не нагревалась. Девушки побежали искать павлинов, а он пошёл к небольшому мосту. До него доносились их радостные крики, они звали его, говоря, что там целое семейство, в том числе маленькие павлинята, похожие на обычных птенцов. А Роб, застыв на мосту, смотрел себе под ноги. Там, в пруду, копошились черепахи и змеи. Рядом на столбике висела табличка с призывом к осторожности. Скользнув взглядом по деревьям, он увидел и другие надписи. На стволах висели потрёпанные объявления: фотография девушки и подпись.

У него потемнело в глазах, небо на миг словно ударилось о землю. Девушка напомнила ему Анну. Он быстро подошёл, всмотрелся и – выдохнул.

Это была фотография незнакомой девушки. Роб долго смотрел на пожелтевшую бумагу, думая, сколько дождей прошло после того, как повесили объявление, сколько порывов ветра трепало его, сколько глаз замирало, глядя на женское лицо. Сколько вопросов разбилось о древесную кору: кем была, долго ли была, зачем была…

Он прочитал: «Семь лет прошло с тех пор, как умерла моя невеста. Помолитесь за неё». Роб помолился, как умел, – добрыми словами про себя. Провёл рукой по коре и застыл в молчании.

Его легонько тронули за плечо.

– Поехали, что уж тут, – тихо сказала Алёна.

Роберт был благодарен девушке за интонации, прозвучавшие в её словах. Он почувствовал себя не одиноким, пусть даже сейчас он всего лишь бесплатный водитель, доставляющий двух весёлых барышень в горы. Пристёгиваясь, Роб усмехнулся одной мысли: с Анной они тоже не виделись семь лет.

Тёплый ветер влетал в салон, овевая лица девушек – весёлые и беспечные. Рядом с ними и Роба наполняла радость, и он дышал глубже, вбирая полной грудью солёный воздух.

Они бросили машину около утёса, за которым находился гостевой дом, – до кафе со смотровой площадкой оставалось проделать небольшой путь.

– Жарко идти, – пожаловалась Лёля.

– Представь, как будет завтра на вулкане, – отозвалась Алёна.

На смотровой площадке были накрыты столы, за которыми расположились туристы. Свободных мест не нашлось, но за крайним столом, ближайшим к стене дома, в тени сидел только один человек. У него было такое гордое и безмятежное лицо, словно он находится на капитанском мостике. Лёля направилась к бару за напитком, полным льда, чтобы «в бокале можно было утонуть».

Алёна взяла Роба за руку и повела мимо столиков к краю площадки. Когда они подошли к обрыву, девушка перегнулась через ограждение и приподняла ногу, словно при жеманном поцелуе. Но перед ней была только высота, и целовать она могла лишь ветер. Туристы, среди которых были пары среднего возраста и старше, отвлеклись на них от разговоров и напитков, но спустя секунды снова вернулись к беседе.

– Осторожно, – сказал Роб.

Но Алёна ещё больше склонилась над пропастью, как будто хотела разглядеть внизу всё в деталях.

Роберту надоело терпеть. Он крепко схватил её за бедра. Со стороны могло показаться, что мужчина беспокоится о девушке и поэтому так сильно держит. Роб знал, что груб, и завтра у неё будут синяки. Но главное она поняла: рисоваться больше не стоит, и – ночи вместе уже не избежать.

Алёна развернулась к нему лицом и сказала:

– Фотографируй меня!

Роб взял протянутый телефон, посмотрел на экран и улыбнулся; ему нравилось быть с яркой девушкой.

– Позвольте побеспокоить, – деликатно сказали через плечо. Это был тот самый местный, что сидел в одиночестве. – Я имел честь познакомиться с молодой леди, – он кивнул на крайний столик, за которым уже разместилась Лёля. – И хотел вас пригласить, чтобы вы могли смотреть закат в комфорте. И… я взял на себя смелость поухаживать за вашей второй спутницей, когда увидел, как вы беспокоитесь за…

– Алёну, – подсказала девушка.

– Спасибо, – он чуть поклонился. – Алёну. Мне бы очень не хотелось, чтобы вы ушли, не найдя места. Вы и ваши спутницы привлекли к моему кафе ещё больше внимания.

– Куда уж больше…

Он благодарно улыбнулся.

За столиком беседа недолго велась на четверых, быстро разделившись на два диалога. После еды Роб с Алёной и вовсе покинули удобные кресла и сместились ближе к краю смотровой площадки, где лучше чувствовалась высота. Официант расстелил скатерть прямо на траве, принёс бокалы и фрукты. Алёна села по-турецки и завладела кумкватом – аромат яркими нотками проник в морской воздух.

Жёлто-красное солнце наливалось цветом всё сильнее, окрашивая небо во все оттенки красного. Алёна прижалась к Робу; положив голову ему на плечо, она зачарованно смотрела на закат. А Роберт думал, что это ежедневное чудо природы (которое не перестаёт от этого быть чудом) они с Анной видели только с крыши своего города, где не было ни гор, ни солёного бриза, ни тропического вечера. А сейчас он с другой: от неё пахнет морем и цитрусовыми духами, её длинные волосы развеваются и путаются от ветра; не тронутое краской лицо излучает красоту. Но может, это закатный свет так удачно ложится на лица? Или действует сила опьяняющего морского ветра? Возможно, игра теней, притягивающая своей загадочностью? Но будет ли всегда доброжелателен к девушкам свет, чья внешняя благосклонность не нужна Анне, – он внутри неё?

Играл джаз, и в ночи, как бенгальские огни в руках, осыпались и застывали звуки. Алёна сложила ладони, словно она может поймать музыку и оставить её на память.

Когда солнце зашло, в качестве комплимента от заведения подали горящие коктейли. Хозяин вышел проводить новых знакомых до машины и обещался навестить в гостинице, позвонив из лобби-бара. Лёля оставила название отеля и номер бунгало, предполагая, что мужчина не будет торчать в холле и дойдёт до их домика именно в тот час, когда она планировала принимать душ. Обратно они ехали почти в полной темноте на дальнем свете; в салоне с разговорами было скудно. Лёля молчала, скорее всего, размышляя о новом знакомстве, а может, просто утомившись. Она теребила губу и хмурила брови, как это делают дети-непоседы. Редко мелькали дорожные знаки с указанием населённых пунктов. Алёна крутила локон и просматривала фотографии на камере.

К концу маршрута она спросила у Роба:

– Тебе на экскурсию нужно взять что-то из номера?

– Нет, всё в багажнике.

– Тогда тебе не надо возвращаться в свою гостиницу – поедешь от нашей к причалу. Она ближе, без машины обойтись можно.

– Ага, – вмешалась Лёля. – Только мы тебя на экскурсии не вспомним, сделаем вид, что первый раз видим. «Роб?!» – переспросим. И скажем, что смешное имя.

– Спать не хочется, – закрыла тему узнавания Алёна и почесала под коленкой. – Около нашего отеля прямо на пристани есть коктейльный бар, сплошь из шатров. Там уютно и можно хорошо посидеть.

Роб свернул к пляжу, проехав мимо их гостиницы. Кафе оказалось прямо на набережной, часть столов поставили на понтоне. Из еды там продавались только снеки, зато в меню были десятки холодных коктейлей, обильно украшенных фруктами и кусочками цветного льда. Бар, где смешивали напитки, находился внутри одного из шатров.

Они расположились в таком же шатре, сделанном из парусины. Бриз теребил лёгкую ткань, и им казалось, что они находятся на судне, которое плывёт по морю, а попутный ветер надувает паруса. В роли стульев выступали остывающий песок и мягкие маты.

Девушки рухнули на них и принялись усиленно растирать себе ноги.

– Весь день ходили пешком, – сказали они. – До встречи с тобой.

Алёна ушла в бар и вернулась спустя минут пять. В руках у неё была полная бутылка рома, и пара бокалов. Позади шёл официант с тарелкой фруктов и льдом.

Лёля после тостов за знакомство и удачные путешествия замолчала и будто бы задремала, улёгшись на мат.

– Знаешь, – сказала Алёна, обхватив себя руками, – всегда мечтала на море пробежаться с… – она подбирала слова. – С каким-нибудь мужчиной.

– На роль «какого-нибудь» я подхожу, – ответил Роб.

Она улыбнулась.

– Тогда побежали. Но я хороший спринтер.

– Что ж, пробежим весь пляж – это уже не спринтерская дистанция.

– По рукам, – сказала она, затягивая шнурки на шортах. – Но и выносливость у меня тоже неплохая…

Первую половину пляжа она соревновалась на равных, но потом чуть сдала. Как он и думал, на старт и начальный забег у неё ушли все резервы. Расходовать силы постепенно она не умела.

На финише, где он её ждал, Алёна, не сбавляя скорости, прыгнула в воду. И он, не раздумывая, последовал за ней. Они плавали под бледной луной и россыпью ярких звёзд, возвещающих о завтрашнем безоблачном дне. Остывшая вода освежала, и они знали, что эта ночь не может не свести их.

Когда они через час вернулись, шатёр был пуст. Официант сказал, что дама отправилась в номер.

В бунгало Роб взял холодное пиво из мини-бара и устроился на диване в холле, напротив телевизора, включил музыкальный канал и закрыл глаза. Дверь к Лёле была закрыта. Алёна убежала в душ, а позже со словами «хочу спать» прошла в спальню. Роб и не заметил, как она попрощалась.

Морской бриз с открытого балкона должен был усыплять, но пока плохо выполнял свою работу. На следующий день Робу, возможно, предстояла встреча с Анной, но сейчас в нём начинало зарождаться едва мерцающее и хрупкое чувство к Алёне. И он не знал, что об этом думать, и может ли он от этого отмахнуться. История могла зайти дальше, чем просто флирт и роман на море.

Искать Анну, но для чего? И есть ли у него внятная цель: что он ей скажет, что предложит… И наконец, что ждать от неё? Он бы с удовольствием отделался от этих мыслей, но даже поговорить было не с кем.

И в этот момент ему на лицо положили руки и легко провели вниз к шее. Роб откинулся назад, и его поцеловали в губы. Его удивил запах, и он открыл глаза. Перед ним стояла Лёля, которая, видно, так и не заснула после вина. Она была в невесомом пеньюаре, не скрывающем её тело. Казалось, ещё один порыв ветра, и девушка останется полностью обнажённой.

До свидания с галантным греком оставалось слишком много времени, что для страстной девушки, взбудораженной уходящим днём, было невыносимо. Роб не стал противиться. А когда Лёля вернулась в спальню, то её подруга с силой старалась закрыть глаза: притворяясь, что спит. Таким образом, сомнения Роба были напрасны – никто утром не захотел никакого продолжения, кроме весёлого путешествия на вулкан.

Разбудил Роберта крик чаек. Он налил кофе и вышел на террасу. Шатёр тонул в утреннем тумане. Парусное судно в гавани напоминало корабль-призрак, плывущий по облакам.

Глава 5.

Материк

– Порой кажется, что достаточно за один день накопить столько ярких моментов, что их хватит на целую книгу, ну или на одну жизнь в браке, – сказала Анна.

Роберт хотел спросить, почему же обязательно будет так скудно в последнем варианте, но она уже отвлеклась, позвав его прогуляться вниз по реке. Они шли вдоль берега, пока не спустились к бывшей лодочной станции. Теперь здесь был зорбинг, и дети резвились в катящихся пузырях, безуспешно пытаясь встать на ноги.

Пошёл дождь, тёплый и грибной; он лил сквозь прозрачные облака, не закрывшие солнце. «Как в детстве», – думал Роб. Капли со свистом били по пузырям, в которых ребята, лёжа без сил, смеялись от души. Он показал Анне на перевёрнутую лодку.

– Давай залезем туда.

– Мы уже не настолько маленькие, – улыбнулась она.

– Ничего, уместимся.

Под лодкой трава была сухая; пахло мокрым и старым деревом.

– Запах древности. Хотела бы я жить где-нибудь на острове, где зарождалась цивилизация. Ночевать на корабле.

– Ты бы устала от моря, воды.

– Хм, тогда поселилась бы в какой-нибудь мельнице, на мансарде.

Ей позвонили. Она взяла трубку и внимательно слушала, иногда нервно переспрашивая. Лицо её стало жёстким. Роб не раз замечал, что это её обычная реакция на любые трудности. Не оторопь, не растерянность и слёзы, а именно сосредоточенность и жёсткость.

– Я должна ехать.

– Что случилось? – взволновался он

– Зачем спрашиваешь? – резко ответила Анна. – Разве чем-то можешь помочь?

– Чем-то могу, – упрямо сказал он.

Она махнула рукой.

– Я провожу, – сказал Роб, ненавидя себя за то, что в его голосе чуть не прозвучала мольба.

– Необязательно, меня там встретят.

– Всё равно.

Анна передёрнула плечами, и это снова задело его. Но, сжав зубы, Роб встал и подал ей руку, чтобы помочь подняться с земли. В подземке они молчали; он держал её руку с некоторым усилием. Было ясно: ослабь он хватку, и тонкая ладонь ускользнёт. На станции она тихо попрощалась. Он ещё раз спросил, чем может помочь. Анна, не ответив, ушла прочь.

Она пропала, не реагировала на звонки, сообщения и почту. А через несколько дней ответила так кратко и размыто, что лучше бы вообще не писала.

Больше они не встречались. Спустя время он узнал, что в те дни тяжело заболел и умер её отец. Роб хотел выразить соболезнования, сказать слова поддержки, но сделать это не удалось – было некому. Его сожаления и даже плечо не были нужны, как и он сам. А следом Анна вышла замуж и надолго пропала с горизонта.

Но потом вдруг стала отвечать на письма и приглашать на острова.

Глава 6.

Острова

На корабле они разместились по отдельности. Лёля легла спать в трюме, где работал кондиционер. Роберт вместе с Алёной поднялись на самый верх, на вторую палубу, оттуда открывался хороший вид. Ближе к одиннадцати утра стало припекать солнце, и Алёна попросила нанести её на спину и плечи крем для загара. Когда Роб закончил, она продолжала сосредоточенно изучать парящих в небе птиц. Большие тёмные очки скрывали половину её лица.

Он спустился на нижнюю палубу и взял в баре холодное пиво. Здесь не было солнца и гулял сильный ветер; волны одна за другой щедро поливали людей, почему-то всё ещё стоящих на корме. Парочка подростков, мокрых до нитки, но счастливых, болтали ногами, свесившись с носа корабля.

Роб оставался на этом ярусе больше часа, пока не замёрз. Тогда он решил вернуться на верхнюю палубу и просохнуть. На лестнице он проверил мобильную почту и нашёл новое письмо от Анны. Оно звучало как дразнилка: «Ты где? Я уже на острове. Здесь жарко, особенно около вулкана. Все только и говорят, чтобы спрыгнуть с парашюта в кратер, но никто не осмеливается. Если не найдёшь меня, то помни – я пишу тебе, где я, но ты сам решаешь, куда ехать». Вот только под описание мест подходило несколько островов и даже стран.

Когда Роб оторвал глаза от экрана, то увидел перед собой Лёлю.

– А ты совсем замёрз, – сказала она и прижалась к нему. Её кожа была горячей. – И совсем меня не помнишь.

Роб думал, что ответить

– Знаешь, что мне снилось? – не дождалась она. – Что тот галантный местный станет мой судьбой, и я останусь здесь навсегда.

Она повела плечами, вздрогнув от холода, и присоединилась загорать к Алёне. Роб проводил её взглядом: весёлую и ещё сонную.

И хотя она имела в виду совсем другое, острова она так и не покинула.

***

Вместе с экскурсией они не вернулись, оставшись на пляже. А под утро Роберт сказал, что пора отплывать к отелю. Девушки решили остаться на острове на всю ночь, возможно, им просто не хотелось больше проводить с ним время, а может, опасались штормового предупреждения.

Роб удивился отказу, но не настаивал. Он отплыл на рассвете в прогулочной лодке, оставив девушек на прохладном берегу. Он грёб, и каждый взмах веслом оглушал, настолько было тихо в предутреннем море. Подруги уже и не смотрели ему вслед, они танцевали на берегу, взяв в партнёры початые бутылки рома. Скоро они исчезли из вида, а перед ним долгое время раскачивались огни гавани, свет фонарей и прожекторов, отражённые в волнах.

Лестница, которую ему сбросили с корабля, уходила в темноту. Он поднялся на борт, и его ослепило от огней, горящих на палубе. На борту гремела танцевальная музыка. Капитан улыбнулся ему и сказал на беглом английском: «Добро пожаловать». Роб в ответ пожал руку, взял у проходящего официанта выпивку и пристроился на носу судна. Одиночеством он наслаждался не больше десяти минут.

Примерно такой же официант на следующий день принесёт ему вместе с кофе свежую газету, где будет сказано следующее: в то самое утро на остров прилетел вертолёт спасателей. Судя по заголовкам, он забрал трупы девушек с многочисленными ожогами и следами отравления газом. По первоначальным данным, это были туристки, по каким-то причинам опоздавшие на корабль и вернувшиеся в кратер вулкана. О трезвости не могло быть и речи, а потому следствие пошло по одному пути.

***

Деревянное судно, капитан которого решился плыть в непогоду к столице архипелага, напоминало пиратскую яхту. На его верхней палубе устроили дискотеку, но даже громкая музыка не заглушала порывы ветра. Все, кто хотел спать, пытались бороться с шумом в трюме.

Как всё произошло, никто не понял – посреди танцевальных ритмов раздался сильный треск: корабль осел, накренился, и в трюм хлынули потоки воды. Роб поначалу не заметил крушения, вторая палуба некоторое время была скрыта от суматохи и стихии, но затем и он догадался, что случилось что-то неладное. Туристы начали перегибаться через борт и кричать, указывая вниз руками. Стюарды засуетились по палубе, приказывая всем надеть спасательные жилеты.

Роб натолкнулся на капитана, который крикнул: «Все, кто хорошо плавает, за мной!», и побежал вместе с ним. Дело было за малым – вытащить всех из трюма. Он бросился к лестнице, ведущей на первый этаж. Ниже всё уже было затоплено, десятки людей с испуганными лицами пытались выбраться наверх. Роберт заметил женщину с маленьким ребёнком, и помог им добраться до безопасного места. Вода прибывала, и уже скрывала Роба с головой. Он стал пробираться к трюму.

По пути ему встретилась девочка-подросток, которая выбивалась из сил. Плавать она не умела; била ладонями по воде и дёргала ногами, но с каждой попыткой её голова всё глубже погружалась под воду. Девочка с большим трудом выплывала, отчаянно хрипя и откашливаясь; глаза её были выпучены от страха. Роб понимал, что от паники у неё отяжелели мышцы и она плохо управляет своим телом. Он взял её за шкирку, как котёнка, и крикнул, чтобы она расслабилась. Роб плыл с ней, пока она не ухватилась за лестницу, ведущую на вторую палубу.

– Иди к шлюпкам, к команде! – крикнул он и повернул обратно.

Он плыл и чувствовал, что корабль сильнее кренится на правый бок. Около трюма выплыл капитан с престарелой женщиной:

– Бери её и быстро наверх!

– Давайте я с вами, она же в норме.

Женщина и правда пришла в себя и держалась уверенно.

– Плыви с ней, поможешь сесть в шлюпку. Там я один справлюсь.

Корабль ещё сильнее дал крен, вода всё быстрее заливала судно. Трюм трещал, словно его распирал локтями великан, пытаясь потянуться и зевнуть.

– Лучше я, оттуда можно и не выбраться

– Вылезай отсюда, мать твою! – зарычал капитан. – Не мешай!

Он выкрикнул это из последних сил, и Роб не выдержал. Он поплыл наверх, собирая за собой растерянных, но находящихся в безопасности пассажиров с первой палубы. Роб думал об Анне, что если сейчас потонет, то лишится её навсегда.

…Когда он поднялся на палубу, пассажиры и команда уже были в жилетах, и от оранжевого цвета рябило в глазах. К их паруснику подошёл спасательный корабль; люди переходили с борта на борт. Мужчинам дали «зелёный свет» последними. Роб медленно шёл по мостику в самом конце процессии, но капитана так и не увидел.

На берегу женщин и детей окружили врачи. Роберт долго сидел на песке и смотрел в море, отказываясь уходить. Он дрожал, пока кто-то не набросил ему на плечи полотенце. Позже к нему подошёл полицейский и спросил про двух туристок, которых видели с ним:

– Были ли они в трюме?

Роб покачал головой.

– Остались на берегу.

– Повезло, – только и сказал полицейский.

Позже Роб узнал, что капитан оказался единственным, кто не выплыл. И нырял он в последний раз уже в пустой трюм.

Глава 7.

Материк

Роберт вышел из турагентства и пошёл пешком по Большой Дмитровке к своему офису. Он руководил фотослужбой, и в его обязанности входили «летучки», редакционные совещания и постановка задач. Всё это Роб не любил, предпочитая лично выезжать на место и проводить съёмку.

Быстрым шагом Роб прошёл по Камергерскому, не замечая встречных людей; не бросив взгляд ни на окно пиццерии под фонарём, ни на лавочку около театра.

Устав, он сел в первом же кафе по дороге. Роб осмотрел бумаги, словно видел их впервые. Анкета на визу, памятка. По документам он должен был снова улетать на острова, но не случилось. В новом письме от Анны, написанном в неожиданно игривом стиле, она вновь дала «дорожную карту» и добавила: «На каком очередном закатном острове ты наконец найдёшь свою женщину? Ведь и в кафе тебе всегда больше нравилась атмосфера, а не еда». И приложила свой рассказ, который назвала: «Бегство».

В руках лежали уже не нужные листы, которые жгли руки.

– Что будете заказывать?

– Что? А, да, – он положил документы на поднос официанта и заказал эспрессо.

Эти бумаги в прошлом, острова тоже.

За кофе Роберт вспоминал, что узнал об Анне за прошедшие годы. Ещё в институте она начала подрабатывать визажистом, выполняя заказы в студиях вместе с фотографами. Потом стали появляться частные обращения от нанимателей, чтобы она делала макияж и причёску. Она даже прославилась. За последние годы она мелькала в популярных шоу, которые он, правда, не смотрел и знал о них понаслышке. Нередко путешествовала, в основном по островам, внесённым турагентствами в каталог самых романтичных мест мира. Там она вместе с целой командой отвечала за то, чтобы хорошо выглядела невеста и чтобы свадьба сограждан прошла на чужбине на самом высоком уровне.

Один раз они всё-таки встретились. Она участвовала в представлении, которое сама же и придумала. Появлялась то в одном московском парке, то в другом на пьедестале в роли скульптуры. Её гримировали, и она в тонком белье, поверх которого была глина, выставлялась как часть ландшафта. Этой акции уже было лет пять; Анна радовала посетителей парков своей красотой, лишённой пошлости. Шутники утверждали, что с каждым годом в скульптуре всё меньше плоти и больше камня, дескать, он скрывает не только эмоции и чувственность, но и морщины. И наступит время, когда женщина полностью окаменеет.

Идея стала популярной, и некоторые парки установили у себя похожую скульптуру, которая оставалась с ними навсегда, – решили, что усадили крылатую Нику в клетку.

В тот день Роберт гулял по Нескучному саду. Это был субботник, и в редакции планировали заслать на место стажёра-фотографа, но Роб вызвался сам. Он любил посещать парки весной, к тому же был не прочь убраться под музыку на свежем воздухе. И там, около ротонды, увидел Анну. Несмотря на глиняный грим и годы, он узнал её без промедления. Она стояла на постаменте, будто вросла в землю, а люди ходили рядом как ни в чём не бывало.

Роб подошёл ближе к «скульптуре» и долго смотрел на неё, думая о прошлом. После сделал снимок на память. Этот кадр хранился у него в телефоне…

Сейчас, в кафе за чашкой кофе, он ещё раз взглянул на него, проведя пальцами по экрану, чтобы увеличить масштаб, – пока не осталось ничего, кроме глаз статуи. Это были глаза Анны – живые, с застывшими слезами.

Интермедия

Договорились встретиться за час до тренировки – мяч мячом, но и поговорить по душам никогда не мешает. Подруги устроились в тени берёз, рассаженных по всей длине аллеи. Каждые пять минут мимо них пробегали два десятка юношей из футбольной секции. Первые несколько кругов лидеры замедляли ход вблизи девушек, хорохорились перед ними, расправляя плечи и задирая головы.

Когда пошёл пятый или шестой круг, ребята бежали уже без задора. Обессиленные и медлительные, с потухшими глазами, они не обращали внимания на недавний объект своих симпатий.

– За полчаса мы увидели историю, – сказала одна из девушек, которую мы знаем под именем Алёна.

Лёля, приготовившись к смешку, посмотрела на неё. Она ждала иронии и не ошиблась.

– Историю семейной жизни, почти как у моих родителей. Только ускоренную.

На лавке около них лежали ожидавшие своего часа баскетбольные мячи, нестерпимо оранжевые на жарком майском солнце. По асфальту бродили тени – листья, что отбрасывали их, казалось, перешёптывались между собой.

Лёля после фразы подруги устремила взгляд вдаль. В отношениях она не считала себя экспертом. Её опыт, как впрочем, и Алёны, ограничился несколькими ночёвками в палатке парней. Они занимались в спортивном лагере, на сборах. Программа была насыщена лишь тренировками, и от распорядка и дисциплины девушек стало мутить. Тогда они нашли себе дело, а проще говоря, влюбились. Как должны развиваться отношения, они не знали, но предполагали, что от танца-поцелуя и до какой-нибудь близости. Как-то ночью они пошли в гости к ребятам, пока их соседи отправились в самоволку на берег реки. Близость произошла сразу, причём слишком поспешная и окончательная, что заставило их растеряться. Что, собственно, делать в отношениях дальше? У парней хотя бы был план на ближайший день: рассказать всем своим друзьям, как они повзрослели за одну ночь. На счастье, смена скоро закончилось, и над отношениями работать не пришлось. Вернувшись домой, они выкинули из головы и ребят, и ту историю. Так что в полной мере считать её опытом можно было с большим трудом.

– Посмотри, – заговорила Алёна и показала планшет.

– Куда?

– Вот, в ленте обновлений. Хороший тур предлагается на портале. «Горячий», видно, в последний момент отказались от билетов. Почти даром.

– М-да…В экстрим-лагерь в соседнюю область и то дороже будет.

– А я о чём! Остров, правда, не очень известный, скорее всего, скучноватый, без тусовок. Но зато природа какая – море, горы, леса. Пишут, что один из самых зелёных на архипелаге, вода чистая, бухты без толп. Всегда хотела бегать на закате по пустынному пляжу.

– Одна? – улыбнулась Лёля.

– Ну почти.

– Окей, но тогда будем там сёстрами. И назовёмся похоже. Как-нибудь… Ты Алёна, а я Лёля.

– Это ещё зачем?!

– Ну не знаю. Так веселее. Когда другое имя, не своё, можно делать всё что угодно.

– Хм… И что бы ты хотела?

– Встретить кого-нибудь, возможно, местного. Живущего на острове. И остаться там навсегда. Это бы решило все проблемы.

Алёна звонко засмеялась.

– И какие у тебя проблемы?

Лёля с улыбкой разглядывала свои ноги.

– По всей видимости те, которые я не хочу решать сама. И точка.

II

часть

Робин Бобин. Как создать убийцу

Робин Бобин Барабек

Скушал сорок человек.

Глава 1.

Острова

Вулкан находился на одном из ныне необитаемых островов. Каждый год сотни туристов прибывали к нему, проделав немалый путь: вначале по воздуху, потом по воде. Вулкан прославил остров, но он и убил его жителей – до последнего извержения здесь в низине лежал небольшой город.

Теперь на острове зарабатывали туристические компании, прокатчики яхт, пароходов; и старик, устроивший около вулкана оазис с прохладительными напитками. Цены там кусались, но после спуска в кратер и подъёма обратно мало кто мог отказаться от холодного фреша. К тому же кафе находилось под редкими деревьями, дарящими вместе с зонтами туристам спасительную тень. Называлось заведение по имени вулкана – «Эмпедокл».

При таких вводных хозяин кафе мог стать только философом самой верной школы мудрецов – школы человеческой жизни. Он часами просиживал на лавке у кафе, щурясь от солнца, словно хотел приобрести ещё больше морщин. Как все местные, он не носил шляп, а тёмные очки считал уделом молодых. Как все местные, которые не разбились по юности на мотоцикле, не погибли в море и не были зарезаны из-за женщины, он отличался невозмутимостью.

Он никогда не выбегал на дорогу, чтобы заманить туристов, как бы плохо ни шли его дела. Грек знал: те выходят из автобуса ещё бодрыми, им не терпится увидеть вблизи действующий вулкан. Но обратно они будут подниматься с трудом, проклиная всё на свете: что экскурсия проходит в полдень, в самое пекло, что в кратере жарко и пахнет серой, и что до моря плестись не меньше часа.

Тогда гость сделал первый шаг к вечности, вернее, к её поиску. Впрочем, где ещё искать небеса, как не на земле, меньше всего населённой людьми, дальше всего от цивилизации, когда вокруг лишь море и горы.

Он заказал холодный кофе, и напиток ему принёс сам хозяин.

– Насмотрелись вы здесь на обессиленных искателей приключений? – спросил посетитель, приглашая к беседе.

– Я видел много людей, идущих под горку, счастливых и обнадёженных. Но когда они возвращались и шли наверх, то были уставшими и равнодушными. Я вспоминал, как мы с женой были молодыми и лёгкими на подъем. И как потом было тяжело проходить вторую часть пути.

– Это то, что нельзя изменить, – устало ответил собеседник.

Говорить об этом смысла не было.

Старик присел к нему и повертел в руках бокал с ледяным соком.

– Знаете историю Эмпедокла, в честь которого назван вулкан и остров?

– Историю о мнимом бессмертии? Как он прыгнул в вулкан, чтобы доказать своё божественное происхождение?

– Историю о бессмертии, да. Но не легенду о безумце. Он не равнял себя с богами, гордыню ему приписали.

И хозяин кафе рассказал свою версию истории. О том, как у вулкана стояли двое – Эмпедокл и его ученик, имя которого неизвестно. И именно он столкнул учителя в кратер, дабы того поглотило без остатка пламя. Красивую историю убийца придумал на обратном пути, возвращаясь в полис, благо его земляки, греки, были доверчивы и мечтательны.

– Зачем? – спросил гость, предполагая зависть или обычную ссору.

– Там, у кратера, где разлито дыхание ада, ему было видение, – грек задумался. – Детали неизвестны, но оттуда он ушёл в убеждении, что чем больше берёшь жизней, тем дольше живёшь. Жизней людей не случайных, а что-то значащих в твоей судьбе. И учитель стал первым, что неудивительно. По мне, дыхание ада вывернуло парню мозги.

– Или он уже был не таким как другие.

Грек слабо улыбнулся.

– Кого Бог хочет покарать, того наказывает безумием. Быть может, от страха, жары ему явились образы, которые покорили слабый разум. Кто ж знает…

Гость пожал плечами. Холодный кофе бодрил, жара отпускала. Однако запах серы становился сильнее. «Сказался ли он на моём знакомом за те годы, что он работает подле вулкана?», – подумал он. И попрощавшись, вышел.

***

В прохладном автобусе он едва не уснул. Он сидел в салоне, залитом светом, за окном раскалялись воздух и земля, но от кондиционера по коже бежали мурашки.

Слева от него смеялись две девушки. Они были в коротких белых шортиках, кедах, обе высокие, порывистые и бесконечно юные. Их глаза искрились, а мимика менялась каждое мгновение. Молодые тела не могли сдержать энергию и силу, бьющую насквозь, словно лава. Казалось, жар они снимали лишь тем, что дарили его другим, после горячих ласк просыпаясь в холодных постелях. Всю поездку он старался перехватить их взгляды, думал, они посмотрят на него, но нет. Тогда он сделал вид, что задремал. Подслушав их имена, узнал, что следующую экскурсию подруги взяли на вулкан. И решил, что обязательно познакомится с Алёной на палубе белоснежного корабля.

Дорога несла их по серпантину в столицу этого острова, что располагалась около моря. Но все пассажиры знали, куда бы ни ехал их автобус, для этой пары он прибудет в бессонную ночь.

***

Это была ещё одна жаркая ночь. Из ливийских пустынь пришёл настойчивый гость – горячий воздух Сахары. Казалось, он заблудился и оказался не на тех островах, но здесь чувствовал себя как хозяин. Его порывы сбивали с ног, переворачивали лежаки, валили зонты. Только столетние платаны оставались невозмутимы, и под ними прятались люди, которым не спалось в поздний час. До рассвета оставалось совсем недолго.

Расстёгнутая рубашка на Робе шуршала, как старый корабельный парус.

Перед ним на горизонте едва виднелись несколько островов, на одном из которых дремал вулкан.

Его новая знакомая стояла позади и подставляла лицо горячему дыханию – её кожа устала от косметики, слёз и мужской щетины. А больше всего устала от времени и ласки двух мужчин.

Как в её жизни появился второй, она не помнила. Просто возник, как в плохой пьесе, и уверенным движением смёл всё противодействие. Сейчас её красивые ноги были ободраны и кровоточили. Спуск в этом безлюдном месте не отличался комфортом – огромные, подчас острые валуны словно противились тому, чтобы по ним ходили, как будто хотели сбить спесь с пришельцев. Но она шла по ним – жёстким, влажным и обросшим травой. Казалось, это неизвестное морское чудище лижет её ноги шершавым языком. И эти непрошеные ласки вызывали страх и брезгливость.

Роб смотрел на неё, в его футболке до колен на ещё мокром обнажённом теле, и думал: завтра к отелю подъедет автобус, самолёт унесёт её туда, где лежат четыре билета в зоопарк, – для неё, мужа и детей. И эти бумажки – словно пропуск обратно в обычную жизнь, в которой для них сегодняшних уже не хватит места.

И в горячем воздухе – запредельная плотность момента, в котором есть всё: растревоженное море, оглушающий стрекот цикад и счастье, только здесь заключающееся в прикосновениях. Припасённый ром сейчас без толку – лишний алкоголь только разбавит адреналин, щекочущий волнением. Им обоим понятно, что на такую страсть в реальном мире не хватит ни времени, ни сил. И нужна ли она такая, когда есть дети… Впрочем, только у неё.

– Я буду долго помнить этот день, – говорит она.

Он знает, как укоротить это срок. Провести вместе хотя бы неделю обычной жизни. И наваждение пройдёт.

Но в ответ он кричит сквозь ветер и надрывающихся цикад, стараясь их пересилить. Она ничего не слышит, и тогда Роб просто показывает на одинокий ялик спасателей, что томится у берега, – в такой ситуации лучше всего отвлечься, чтобы не врать. Они отплывают, и тонкая, как лимонная долька, луна кисло наблюдает за парой.

То путешествие на лодке ничем не ознаменовалось, кроме обычных для этого жанра поцелуев, молчания, красивых загадочных пейзажей. Были и расщелины в горах, и встреча рассвета на безлюдном пляже, и горы, проступающие сквозь утренний туман.

И закончилось всё вполне обычно: Роб привёз её к отелю, где она должна была сесть на автобус и уехать в аэропорт. Однако домой девушка не прилетела. Ни звонком, ни любым другим способом в известность никого не поставила. Роб тут же съехал из гостиницы, не воспользовавшись трансфером, что дало повод думать, будто бы они пропали вместе.

Впрочем, нашлись они по отдельности: Роб – на борту самолёта, где её не было, как не было и среди живых. Тело девушки выловили рыбаки далеко-далеко от того места, где они прогуливались на ялике. Но недостаточно далеко, чтобы он не обвинял себя, если бы знал о трагедии.

***

В самолёте Роб взял газету. Передовица сообщала о пропаже двух туристов. Последний раз их видели на пляже отеля. Искали их пока без старания – опоздала на обратный рейс только девушка, которую ждал обозлённый муж, один собравший детей в зоопарк, а потому полиция, склонная к простым решениям, не исключала отсутствия преступления.

«Не самая лучшая заметка перед отдыхом», – подумал Роб и откинулся в кресле.

Спустя время он понял, что эти два туриста – это он и его новая знакомая, с которой он провёл ту жаркую ночь. И пытался вспомнить, что он успел узнать о ней, как будто его память могла оживить девушку.

Они познакомились на живом концерте, на веранде отеля. Он увидел её издали: белое платье, сильный загар, волосы, ниспадающие на лоб. Восточные, чуть раскосые глаза, плотные губы. Она была крупновата, выше его, но не полная. Оба, как выяснилось позже, не курили, но оба не нашли лучше повода для знакомства, чем в юношестве: он попросил её о сигарете, она сразу раздобыла, а потом направила Роба принести ром с колой из бара.

Её время наступало ночью, когда около отеля зажигались фонари: туристы переодевались в вечерние наряды, дамы вспоминали о макияже, и около бара было не протолкнуться. Тогда на фоне лишь слегка накрашенных девушек она выглядела ярко и чувственно. Она принадлежала к тем, кто особо хорош, когда много недосказанности и мало света. Ей можно было любоваться в темноте, при свете фонаря, на дискотеке. Отели с их приглушенными лампами были её вотчиной. В общем, они не могли не оказаться на безлюдном пляже в ночь, когда жаркий ливийский ветер пришёл из африканской пустыни.

– Собираетесь спать? – услышал голос.

Ах да, он же в салоне самолёта, на взлётной полосе. Поднял глаза и увидел около себя женщину средних лет. Уверенную в себе, достаточно эффектную, чтобы он ответил «нет». А когда она кивнула на заметку и сказала: «Не самое лучшее чтиво перед путешествием» – сон как рукой сняло. Она была ему интересна, эта взрослая горделивая женщина, а большего для недолгого знакомства и не надо.

– Робби, – представился он и шутливо протянул руку, как бы с уважением к её положению.

– Элис. Любите сидеть у окна? – спросила она.

– Нет, – соврал он, и они поменялись местами.

То, что просто и естественно выглядит у детей, всего лишь поменяться местами, несколько неловко и двусмысленно происходит у взрослых, когда два взрослых человека начинают протискиваться в узком помещении, извиняясь, уступая и, в конечном счёте, только мешая своей вымученной деликатностью. Всегда не хватает грубияна, который бы просто толкнул на место со словами: «Да сядь ты, наконец!».

– Спасибо, – сказала Элис. – Мы так суетились, что бедняге-соседу пришлось пересесть.

– Да? – рассеяно переспросил Роб. Он никого не заметил.

– Вы раньше бывали в ***?

– Нет, никогда.

– Только по заграницам? Сейчас многие осваивают русские курорты.

– Вы словно не из России.

– Я из Франции. В России живут мои родители. И в этом моё конкурентное преимущество – язык, знание истории и иллюзия того, что я знаю, чем живут здесь люди.

– Самокритично.

– Я не обольщаюсь. Если очень давно живёшь за переделами страны, то не можешь знать, как там устроена жизнь. Так вы тоже по делам?

– Что-то вроде того. Одна встреча на форуме. И то если получится – договорённости пока нет. И постараюсь за день увидеть город.

– Не успеете… Если, конечно, у вас не будет хорошо провожатого, – она легонько коснулась рукой его манжеты.

Роб думал, что следом она тут же предложит быть им, но не дождался.

Им принесли кофе с молоком; Элис достала чёрный шоколад и надломила плитку.

– Вкусно пахнет какао, – произнёс Роб.

– Не хотите попробовать? – как будто с обычной вежливостью отозвалась она, но после этого все барьеры рухнули.

Несколько раз за время полёта они так увлечённо жестикулировали, что руками задевали друг друга. Едва знакомые, они говорили обо всём, что только может прийти на ум, а потом Элис вынесла вердикт:

– Давай так. Я помогу тебе сориентироваться на форуме, ведь я организатор и для меня там секретов нет. А ты проводишь даму до гостиницы. Это сэкономит тебе время. Как зовут человека, с которым ты собираешься встретиться?

Роб улыбнулся её уверенности.

– Я знаю всех на форуме, – спокойно произнесла Элис. – Десять лет уже организую встречи.

Он посмотрел на неё. Холодные голубые глаза, длинные ресницы. На вид – около тридцати пяти, но выглядит ярко и маняще. Чёрный костюм, который не скрывает фигуру. Взгляд опытный, с лёгкой блуждающей улыбкой, из флирта всегда готовой перейти в пренебрежение. Ей сложно отказать, поскольку открыто она ничего не предложит. При виде таких женщин невольно возникает нетерпение. Её весёлый нрав и юмор способствовали лёгким контактам и даже такому странному формату, как деловая дружба, когда люди, приносящие пользу, приятны в общении.

В аэропорту пришлось задержаться, он уже давно не летал с багажом, а тут надо было подождать её. Элис поселилась в той же гостинице, где планировался форум. Он донёс сумку прямо до номера, и в шутку получил монетку евро.

Дама предложила попить кофе в ресторане гостиницы, намекнув, что там могут оказаться люди, которые ему нужны. Так оно и случилось. Таким образом, уже до форума он успел решить почти все свои вопросы.

– А с вами хорошо – сказал Роб.

Элис только кивнула и предложила прогуляться.

Вернулись они вечером, когда на море уже стемнело. В холле номера Элис, быстро повернувшись, впилась в его губы поцелуем. Потом с лёгкой улыбкой стала отступать к спальне, приглашая за собой. Больше всего ему хотелось снять одежду с этой «застёгнутой на все пуговицы» женщины, одно прикосновение которой в обычной ситуации – большая дерзость…

Роб ушёл только под утро. Спустившись в кафе, он заказал кофе и устроился на веранде. Воздух ещё не прогрелся, и официант предложил пересесть в помещение; Роб отказался. На набережной были только рыбаки. Они молча стояли друг около друга на одинаковом расстоянии, словно организовав оцепление. Удочки меж ними на реке возвышались, как частокол. Они были одни, совершенно одни под тяжёлым северным небом.

Роб резко встал, оставив недопитый кофе и пошёл к её номеру. Он не знал, что скажет: предложит ли встретиться перед отлётом, возьмёт ли её визитку или просто останется ещё ненадолго. Вспыхнула мысль, которая раньше никак не желала оформиться – все эти острова, эти девушки – разве это не образы Анны, не то как он видит её, когда меняется настроение или свет?

У номера он решил всё же продумать, что именно он хочет предложить, и облокотился на дверь, но та легко распахнулась.

Что ж, подумал он, вот и ответ.

В комнате было темно; Элис так не включила свет и жалюзи не открыла. В полутьме Роб увидел, что она лежит в постели в какой-то неестественной позе. Он тихо подошёл к ней: лицо Элис уткнула в подушку, коленки же были развёрнуты так, словно она собиралась перевернуться на спину, но не успела.

– Эй, позвал Роб, и повернул её.

На него смотрели открытые неподвижные глаза. Он почувствовал резкий запах железа. А потом увидел, что глубоко в груди у девушки сидит нож. Сам не зная почему, он взялся за рукоятку, хотя уже вряд ли можно было что-то изменить.

Роб не успел понять, кто набросил на шею удавку, – после резкой боли потемнело в глазах и невозможно стало сделать вздох. Его тянули назад, и задушили бы до смерти. Из последних сил он выдернул нож и вонзил его в бок напавшего у себя под левой рукой. Когда хватка противника ослабла, Роб быстро повернулся и что есть сил ударил его лезвием в горло.

Глава 2.

Материк

В окно влетал детский радостный гик и скрип качелей.

– Пускай эта дура спустится!

Пожалуй, эта фраза вернула её в реальность. Нет, она не была «той дурой», что стояла на подоконнике московского подъезда и шантажировала кудрявого парня с цыганскими локонами и чёрными глазами: он любил гитару, любил водку и не любил рыжую девчушку-пацанку. Да, он пару раз проводил её, может, поцеловал, но лезть к нему с чувствами было напрасно.

Летний сочный ветер бродил по лестничной площадке, ребята стояли кто где и, как коллекционеры, взвешивали: запомнить ли это приключение или нет? И сойдёт ли оно за интересный рассказ, что стоит припасти на осень для одноклассников?

Кто думал добавить героическое спасение, где он супермен, кто – осудить поступок, кто – себя самого сделать главным героем – тем, из-за кого столько страданий. Но никто не осуждал, не спасал, да и героем не был. Они лишь играли роли внимательных зрителей, стремившихся ничего не пропустить и запомнить всё в точности. Зачем это было нужно, если они собирались потом переиначивать историю по собственному разумению, а проще говоря, всё переврать, неясно.

Нет, не там подруги познакомились. Да, Алёна была рядом, кокетничая и одновременно отбиваясь от ухажёров, но общения не случилось. И двумя словами не перемолвились, только бросали друг на друга взгляды, предвидя достойную конкуренцию. А потом со смехом вспоминали, что и бороться было не за кого, никто из ровесников не понравился.

Может, во дворе? Зацвели сирень и черёмуха, и после неожиданных майских холодов наступило долгожданное тепло. Это был один из немногих просторных дворов в центре столицы – с аллеей, ухоженным садом, в котором высадили тюльпаны разных оттенков. Две длинные лавочки без следов ботинок привлекали подростков из окрестных домов, юных и весёлых ребят из благополучных семей, которые, как думали, опережали своё время. У них был необходимый уровень протеста – в одежде, причёсках и музыкальных предпочтениях. И достаточный набор свободолюбия – семейное непослушание, нелюбовь к правоохранителям, восхищение перед чужим саморазрушением и романтизированной, в основном латиноамериканской, анархией.

Парень по имени Джерри в балахоне с накинутым капюшоном и джинсовке играл на гитаре уже энную композицию, и пока что не было ни одной на родном языке. Чужой язык, судя по всему, демонстрировал прогрессивность и образование. Только в конце вечера он сбросил капюшон, и Лёля увидела худое лицо с серыми ясными глазами. «Выразительные», – отметила она, помнится. Паренёк был короткостриженый, худой, среднего роста. Причёской он чуть выделялся – у половины компании волосы были длинные, у других же – модельные стрижки. Казалось, только он не парится по поводу своей внешности, но девушка быстро поняла – он хочет, чтобы так казалось.

Стоп, а при чём здесь Джерри, как он забрёл в эту историю? Она же вспоминала, как они познакомились с Алёной. Собственно, на той посиделовке это и произошло. Подруги ждали однокашников и заслушались гитару, на которой играли ребята постарше, с первых курсов вузов.

***

С момента их знакомства прошёл год, который вопреки предчувствиям не стал судьбоносным. Им исполнилось шестнадцать. Наступила новая весна и тоже прошла, как трёхмесячный праздник, от которого ежедневно ждали чуда. Сегодня последний день мая. Вроде и не было монотонности школьных будней, не мучили ни учителя, ни родители, а всё равно ничего выдающегося не произошло. Целыми днями они были предоставлены сами себе, не утруждали себя ни заботами, ни обременительными хобби.

На небо наползали серые тяжёлые тучи, в воздухе пахло грозой. Растрёпанные объявления дрожали на остановке. В лужах набухали пузырьки и плавали семена клёна.

– Когда шёл дождь, в лагере нечем было заняться, – вспомнила Алёна. – Ни спорта, ни прогулок, ни костров. Мы оставались с мыслями один на один, и было тоскливо.

Они с подругой прятались под козырьком большого каменного дома. На следующий день им предстояла поездка в Подмосковье – их взяли помощниками вожатого в туристический лагерь. Уроки закончились пару дней назад, и ровно столько девушки маялись от скуки.

Под деревом сирени мок позабытый беговел. За стеклянной входной дверью в подъезд, покрытой каплями, словно мурашками, виднелось старенькое лицо вахтерши. Она смотрела на девушек и мечтательно думала о чём-то своём. Подруги задумчиво глядели на детский беговел. Алёна попыталась найти плюсы во взрослении. Некоторые результаты она озвучила вслух.

– Счастливая твоя сестра. Уже и вуз окончила, и замуж вышла. Ребёнок…

Речь шла о старшей сестре, ей было около двадцати пяти.

Лёля кивнула, а потом сказала без эмоций:

– Разводятся. Сейчас сына делят.

– Делят?! На части, что ли? – попыталась Алёна пошутить.

– Почти, – закрыв глаза, Лёля протянула руку под дождь.

Стук капель о листья деревьев усыплял.

– И как всё произошло?

– Муж встретил девушку на работе.

– Обычная история.

– Да не совсем. Сестра её знала, видела пару раз. Зашуганная, тихая, какая-то неухоженная. А потом она разок пришла с простой причёской, с платьем, которое показало, насколько у неё красивые, аккуратные ножки. Ходила по офису, не опустив голову, как обычно, а гордо смотрела в глаза. И муж сестры пропал – за день влюбился. Вернее, вначале захотел с ней переспать. Ну а потом пошло-поехало – после того, как она отказала.

– Ты откуда знаешь?

– Слышала, как он каялся. Почти плакал.

Тем временем у подъезда остановилось полуспортивное авто. Из него выскочил Джерри в бейсболке, поверх которой был накинут капюшон. Перепрыгнув через капот, он исчез в соседнем подъезде. Спустя минуту Алёна спросила у подруги, откуда идёт звук.

– Я думала, из твоих наушников, – удивилась та и проверила свой плеер.

Выключен. Они взглянули наверх, но окна на первых этажах были плотно прикрыты. Алёна рассмеялась и, хлопнув себя по ноге, подбежала к машине.

– Иди сюда, – призывно махнула подруге.

Лёля, не торопясь, подошла.

– Отсюда играет. Я сразу узнала мелодию.

– Не заглушил, – пожала плечами Лёля.

Вспомнив, как торопился парень, она мягко нажала на ручку. Дверь плавно приоткрылась на пару сантиметров. Двор, конечно, был охраняемым, но подобная беспечность удивляла. Казалось, Джерри решил испытать фортуну.

Алёна снова бросила взгляд на окна, рассчитывая увидеть хозяина авто, но её отвлёк звук движка. Во двор медленно въехал мотоциклист, озираясь. Увидев подруг, он крикнул им:

– Привет девчонки, скучаете?

Неизвестно почему Лёлю охватил страх. Это было необычное ощущение: они на своей территории, около дома, к которому годами ходила гулять. Позади вахтерша… нет, её уже нет на месте, видно, дремлет за журналом; из-за непогоды попрятались мамочки с детьми; но всё же двор-то знакомый, перед которым шлагбаум и охрана: здесь даже машину открытой оставляют!

– Мы не скучаем, – Алёна ответила не сразу и без привычной бравады.

– Да ладно! Одни под дождём.

– Мы только вышли из машины. И разве можно рядом с такой скучать?! – засмеялась Алёна и приоткрыла дверцу.

– Хм… Ваша, что ли? И кто за рулём?

– По очереди, – нагло ответила Алёна, к ней вернулась обычная уверенность.

– Хорош трепаться, – резанул мотоциклист. – Садись тогда за руль, если твоя тачка. Или я прокачу.

Лёля в этом момент решила, что в машине будет безопаснее, если они смогут закрыться. И непременно выбежит хозяин.

– Пожалуйста, – сказала она и быстро влезла в салон на сиденье пассажира. Рядом тут же очутилась Алёна. Мотоциклист внимательно смотрел на девушек.

– Нажми lock, – сказала подруге Лёля, и та закрыла дверь.

Парень покачал мотоцикл и, улыбнувшись, показал «поехали», тронув газ.

Алёна выдохнула, пощупав ключи в зажигании.

– Я не собираюсь сидеть и ждать, пока он разобьёт стёкла, – она резко вдавила педаль, направив машину на выезд.

– Всегда мечтала быть угонщицей, – сказала Алёна, когда за ней опустился автоматический шлагбаум.

И рванула с места, увидев, что мотоциклист едет следом.

– И куда мы?! – спросила Лёна, сделав музыку тише.

– Доедем до ближайшего отделения полиции, а там разберёмся. Объясним, почему взяли машину, мол, хотели спастись от этого ненормального.

Лёля кивнула. План был не так плох. В салоне посреди знакомых ритмов композиции она чувствовала себя спокойно. Как ни крути, с ними случилось приключение, которое запомнится. Последний весенний день в Москве обещал быть не таким уж скучным. Страха перед вождением подруги не чувствовали – с четырнадцати лет их учили родители, в безлюдных местах позволяя управлять самим. А полгода назад, когда отец Лёли был в командировке в Колорадо, он разрешил ей самой вести машину по сонному Вестминстеру.

С Сивцева Вражка они поехали на Староконюшенный – мотоциклист не отставал, но обогнать не торопился. Около Арбата, метров за пятьдесят, она повернула во двор и подъехала к дому, где когда-то её отец парковался, чтобы пообщаться с полицией. Было это лет семь назад, но она запомнила.

– Выходи! – скомандовала Алёна подруге.

Девушки быстро покинули салон, забрав ключи, и подбежали к подъезду. Однако табличка с надписью «Полиция» исчезла. Не было и курящих на крыльце людей в форме и бронежилетах.

Мотоциклист зарулил следом, остановившись в нескольких шагах. Он наконец снял шлем – под ним были растрёпанные волосы и слегка надменная улыбка.

– Они съехали отсюда, – сказал он.

– Кто? – спросила Алёна.

– Полиция. Вы же их искали? На Остоженке теперь, – он ухмылялся. – Я думал вас в полицию сдать за угон моей машины, а вы сами сюда приехали.

– Вашей машины?

– Теперь моей.

Он достал какую-ту бумажку и помахал ей.

– А отделение полиции… Я тоже так недавно обознался, когда права получал.

Девушки поняли, что парню не сильно больше восемнадцати лет.

– За машину не волнуйтесь. Она моего друга, оставил мне, чтоб я отогнал.

Алёна чуть расслабленно улыбнулась. Это фраза многое объясняла. Почему машину не заперли, почему он поехал за ними, почему провоцировал, когда они сказали, что машина их.

– Приглашаю на мировую в кафе. Не пойдёте, я заявлю об угоне, – он рассмеялся. – И не волнуйтесь: людей там полно, и охрана есть.

В кафе новый знакомый заказал три чашки кофе и пинту пива, пояснив, что отогнать машину будет нетрудно. Лёля думала, что он начнёт подтрунивать над ними, мол, испугались, как дети, и попутно развеивать их страхи. Но поначалу он просто пил кофе, только между делом обронив:

– Я думал, двор здесь безопасный, а оказалось, прямо под носом тачку уводят.

Алёна зарделась, а Лёля чуть было не сказала: «Так из-за тебя же уводят!»

Парень очень долго не представлялся, а потом нехотя назвал себя Ником. От какого имени сокращение, от Николая или нет, он не пояснил, лишь улыбнулся в ответ.

Ник с интересом, не смущаясь, рассматривал девушек. Они выглядели старше своего возраста – этому способствовал высокий рост. Одна была в джинсовом комбинезоне поверх кофты с капюшоном. Вторая в футболке, джинсовой жилетке и бриджах. Обе яркие, со светлыми волосами.

– И чем занимаются девушки кроме угонов?

Алёна пожала плечами.

– Учёба, спорт.

Лёля позволила подруге солировать – в общении с парнями она держалась увереннее.

– Иногда танцы.

Ник уважительно сморщил лоб, но Лёля подумала, что ему неприятно. Но что именно? Учёба? Обычное дело. Присутствие спорта и творчества? Но так у кого в их возрасте иначе.

– А ты любишь спорт? – спросила она.

– Бегал раньше. Но даётся мне это тяжелее и тяжелее.

– Возраст? – пошутила Алёна.

Его передёрнуло.

– Нет. Уродство ничего не доведённого до конца.

От неожиданности они хором спросили:

– Чего не доведённого?

– Всего этого, – он неопределённо махнул рукой и как будто напрягся, подбирая слова. – Они хотят сделать лучше. Кто и когда это увидит? Будущие поколения? Лично я вижу разруху, хаос и грязь.

– Когда-нибудь достроят всё, – сказала Лёля, думая, что речь идет о городе.

Они говорили о чём угодно: о машинах и мотоциклах, о районе и общих знакомых, о быстрой дружбе и незавершённых делах, о расставании и утратах.

Алёна рассказала, о чём жалеет: что не успеет летом увидеть всех друзей и как следует выспаться, что наверняка не съездит к бабушке на окраину Москвы и не погуляет по городу ночью. А наступит новый учебный год и снова будут бодания с родителями насчёт музыкалки, ходить ли ей в школу, совершенствоваться ли в игре на виолончели.

– Тебя заставляют играть? – спросил Ник.

– Заставляют заниматься. Иногда хочется всё бросить, ведь я никому ничего не должна. Но когда я начинаю играть, то сомнения уходят. Инструменты сливаются, и звуки мерцают, как светлячки; всё замирает. Но все эти требования ко мне, завышенные ожидания – неизвестно же, какое будет будущее; может, я окончу школу и никогда больше…

– Школу? Музыкальную?

– Нет, обычную. Мы в десятый класс перешли.

Ник отшатнулся.

– Шутите?

– Нет, могу паспорт показать.

– Но вы же были за рулём!

– Так это и не наша машина

Ник кивнул, явно собираясь с мыслями, а потом ответил какой-то шуткой насчёт школоты.

– Ну да ладно, – без видимого сожаления он оставил этот вопрос.

Разговор незаметно свернул на тему одиночества, особого, но не редкого его вида – одиночества в мегаполисе. Когда посреди надрывных криков зазывал, хохота праздных бездельников, звонков телефонов и клаксонов машин, голосов миллионов людей, шума баров люди остаются одни.

Ник говорил:

– Я представляю себе большую обшарпанную квартиру с огромной парадной, от которой отходят узкие коридоры, и где-нибудь, в самом тусклом, душном и позабытом закутке мы бродим большую часть жизни.

– Я как будто вижу старушку, – сказала Алёна, глотнув пива. – Которая бродит по пустой полутёмной квартире в полной тишине…

– …и в забвении, – добавил Ник. – После этого невольно покажется, что свет в конце коридора – это путь наверх, а не внуки, которые наконец явились за наследной площадью или почтальон со счетами за коммуналку.

– Будто она и правда сейчас ходит по коридорам, – вздохнула Алёна.

Ник опустил голову и, помолчав, тихо сказал:

– Действительно, есть такая. Внуков нет, а может, забыли. Давно хотел заехать, да каждый раз откладывал. Понимаю, что много таких покинутых, но начать стоит хотя бы с одной.

Ник снова замолчал и, не поднимая глаз, допил кофе. Алёна быстро сказала:

– Давайте заедем вместе.

Она зарумянилась, глаза блестели. Лёля хотела вставить слово, но не получилось.

– Далеко ехать? – опередила Алёна.

– Да нет, дорогу быстро проскочим. Только продукты купить надо. Составим список.

Он взял салфетку со стола, попросил у официанта ручку и стал с помощью Алёны набрасывать перечень продуктов. Это было так приземлённо и понятно, что Лёля сдалась. Списки «что купить» мама всё время писала отцу.

Алёна живо обсуждала, подсказывая самое необходимое. Лёля участвовала в обсуждении, она не могла избавиться от давящего чувства неестественности. Девушка изучала предметы интерьера, тяжёлые шторы и картины с портретами мужчин, чьи лица скрывала темнота.

Из кафе она вышла первая, торопясь оказаться на воздухе. На улице было прохладно, пахло каштанами. Прошла компания ребят оживлённо спорящих о фильме по комиксам, они были в шортах и бейсболках, со спортивными сумками… Пронёсся на самокате длинный паренёк в бриджах, и даже мгновения хватило, чтобы оценить яркость его зелёных мокасин. Были ли на улице взрослые в однотонных тусклых пиджаках, в рубашках с подтёками пота и с телефонами и ключами от машин в руках? Да, конечно, были, но Лёля их не замечала.

Вокруг висели билборды с премьерами, горели экраны с прогнозом похожей точности – погоды и пробок. Из динамиков неслись мотивы, призванные сделать бодрыми служащих и работников в начале трудового дня.

Этот город делал невидимыми не только «блёклых и скучных», но и попавших в беду, завязших в долгах, несчастливых, сломленных, отчаявшихся и потерянных, переживающих разлуку, одиночество и болезни.

От этих мыслей хотелось избавиться действием.

– Поехали уже, – сказала Лёля.

– Садитесь, – Ник махнул рукой на машину.

– Мы уж думали, что сегодня накатались на чужом авто.

– Ну, нет! У меня двух мест не найдётся. От меня удирали и по прямой доедете.

Алёна на секунду замялась, но её подруга в задумчивости села за руль и завела машину, приглашая к поездке. Алёна примостилась рядом и спросила:

– Ты поведёшь?

Та только кивнула и выехала. На светофоре они остановились одновременно с новым знакомым. Он подъехал со стороны водителя и знаком показал опустить стекло.

– Давай кто быстрее разгонится и дойдёт до финиша?

– Машина мощнее, – сказала Лёля.

– Ну вот и увидим, – ответил он.

– Если по прямой, то можно, – пожала плечами Лёля.

Отнекиваться было лень.

– Жёлтый! – крикнул он и газанул.

У Лёли не было азарта, и она отстала. Мотоцикл, взревев, улетел со старта, словно и не было – лишь листья на дороге прибило к обочине. Девушка подняла бровь и вжала педаль газа. Ничего виртуозного она не делала, только плавно подтапливала. Когда Лёля приблизилась, Ник попробовал покрутиться перед машиной, но это не смутило девушку, и скорость она не сбавила. В итоге он вынужден был уйти в сторону и пропустить. Финиш она пересекла первая; впереди был крутой поворот, перед которым она остановилась, как и договаривались. Парень же, не тормозя, заложил вираж и едва не вылетел с дороги. Было рискованно, опасно, но главное бессмысленно – гонка была проиграна. Поняв это, он резко затормозил и крутанул мотоцикл на месте. Но, видно, рывок с досады не рассчитал, и байк вместе с водителем завалился набок.

– Хорошо, что мы едем старушку навестить, а не на любовное свидание с ним, – улыбнулась Алёна. – А то бы точно всё обломалось.

Ник поднялся на ноги и стал вручную отгонять мотоцикл к обочине. Даже через шлем Алёна чувствовала, как у него пылает лицо. Но когда он подошёл к ним, то был спокоен и сосредоточен.

Ник заскочил в магазин с вывеской «Продукты». Девушки остались вдвоём и оглядывались, словно рассчитывали встретить знакомого. Не так далеко они забрались от привычных мест…

Ник вышел с пакетом, из которого проглядывали кефир и бананы.

– За мной, – сказал он и направился по тропинке во двор.

Компания быстро миновала старую кирпичную пятиэтажку. За ней были котлован и остов разрушенного и разобранного здания. А ещё через двадцать шагов – ветхая трёхэтажка с немногочисленными целыми стёклами в окнах. Около неё не было машин, и, судя по виду, её ждала судьба соседа – снос в недалёком будущем. Ник, не останавливаясь, вошёл в покосившуюся дверь, и тихий вопрос Лёли «Нам сюда?» повис в воздухе. Внутри от здания сохранились лишь перегородки и лестницы на верхние этажи, по одной из которых компания поднялась. Дверей не было, лишь редкие стены отделяли то, что раньше называлось комнатами. Ламп не осталось, провода болтались в беспорядке.

– Не верится, что здесь можно жить, – громко сказала Лёля, делая акцент на словах «не верится», но разговор никто не поддержал.

Алёна шла впереди, медленно ступая и смотря под ноги, – на полу валялась сломанная арматура и разбитые бутылки. Чем дальше от окон и естественного света, тем становилось темней. Лёле показалось, что Ник запнулся, и она услышала звук падения и стон Алёны. На ощупь она прошла вперёд, и видя, что Ник медлит, сделала пару шагов.

А потом был удар в темноте о каменные перекрытия, и в глазах потемнело. Сознание затуманилось, ноги подогнулись, и Лёля упала на холодный шершавый камень. Девушка звала Ника по имени и чувствовала, как кто-то её переворачивает, хлопает по карманам, говорит «Сейчас, сейчас», кладёт удобнее. Вытирает пот с неё или кровь, а она говорит, слыша стон Алёны: «Помоги ей». И проваливается в сладкое беспамятство.

Очнулась она от запаха извёстки и тут же чихнула. Снизу её тихо позвала Алёна. Лёля попыталась двинуться, но не смогла.

– Кто меня связал? Где Ник?

– Надеюсь, далеко.

– Он что, не помог тебе?

– Ты сошла с ума? Он меня и толкнул, сбросив. Ты связана?

– Да, и ноги тоже. А ты?

– Вроде нет.

– Значит, можешь идти.

– Нет, на ногу встать больно.

Лёля помолчала.

– Ты помнишь ту рыжую дуру, что попыталась прыгнуть с подоконника?

Алёна почувствовала, что боль в руках ушла, – может, глупые вопросы отвлекли?

– Несчастная любовь, – добавила Лёля.

Эти слова после знакомства с парнем, который привёз в разрушенный дом и связал, были несколько смешными.

– Там не было ни любви, ни несчастья. А у нас как минимум половина. И зачем ты о ней вспомнила?

– Почему такие истории не происходят с подобными девчонками? Которые не хотят жить.

В ответ тишина.

– Что мы ему сделали?

Алёна пожала плечами:

– Унизили, так он думает. А с тобой что?

Лёля сидела, вытянув ноги. Она оперлась на руки, чтобы встать, но тут же рухнула. Мышцы почти не слушались, при попытке перенести вес в запястьях вспыхивала боль.

– Башка раскалывается. Думала, сама врезалась. А это он меня головой о балку.

Снизу донёсся шорох – Алёна не теряла надежду освободиться.

– Стоп, ты сказала, нога болит? Одна сломана?

– Одна, и кто тебе сказал, что сломана! Уж научилась на баскетболе и единоборствах падать. Сильный ушиб, скорее всего. Но и прыгать на одной могу и легко наступать на вторую.

– А бежать? – спросила Лёля.

– Бежать не побегу, а идти могу.

– Я не о том. Мы сможем сбежать отсюда, если освободишь меня?

– Конечно. Он мне руки не связал, решив, что я в отключке и ходить не смогу, – ответила Алёна.

Она поднялась к Лёле и принялась резать верёвки бутылочным осколком, приговаривая:

– Стоило весь день вести себя как доверчивая дура, чтобы получить шанс. Нас ещё тренер учил – внуши сопернику свою слабость, чтобы недооценил.

Лёле стало не по себе. Подруга никогда столько не говорила в сложных ситуациях. А значит, напугана.

– Алён?

– А?

– Всё будет хорошо, я уже свободна, и мы убежим. Да и он не вернётся. Просто хотел нас проучить. За угон, за нападение, за самоуверенность.

– Он унижён, вернее, чувствует себя так. И он может вернуться.

Девушки услышали скрип двери и замерли. Первые несколько минут они надеялись, что пришёл кто-то ещё. А затем посреди тишины они разобрали обрывки слов:

– А я, а моё будущее, разве кому-то есть дело? Это у них естественный отбор, но ничего, из него тоже бывают исключения. Я нарушу его. Школьницы, будущее поколение! Сейчас всё им, всё для них, а другим ничего, в настоящем пустота. Между мной и миром – как будто стекло, и между мной и будущим – стекло, но я разобью его!

Смысл был неясен, но в словах очевидно присутствовала обида.

Ник стал подниматься по лестнице. Лёля убрала руки за спину, словно ещё связана. Алёна шепнула ей:

– Я спрячусь за перегородкой, зайду к нему со спины и долбану как следует.

– А как следует? – нервно пошутила Лёля.

– Сильно, чтобы не встал быстро, – и спряталась.

Ник шёл и говорил, повышая голос.

– Тебя, наверное, уже ищут родители. Те, что оставят тебе квартиру, дадут образование. А мне мои не оставили ничего, кроме долгов, неоплаченных счетов и памяти о потерянном доме, который у нас отобрали. И не осталось ни фотографий, ни прошлого. Знаешь, что такое, когда нет памяти? – закричал он. – Когда в квартиру вламываются и не дают ничего вынести, даже фотоснимков? И родители бегут оттуда, не борясь, бросая даже школьный альбом, письма близких!

Его дыхание становилось громче.

– Я думал взять от жизни хоть что-то, когда первый раз вас увидел, решил, что кому-то нравлюсь. А вы ещё школьницы, и всё это снова бесполезно!

«Он что, нас в чём-то обвиняет?» – пыталась понять Лёля.

– Думал, что мне преподнесли подарок, который изменит направление моей судьбы. Вы, кто-то из вас, неважно кто, даст импульс, что позволит мне поставить всё с ног на голову, разом добраться до вишенки, минуя бесконечно сливочный торт. Мне будет ради чего идти на вершину, я стисну зубы, возьму волю в кулак и добьюсь всего, что решит проблемы раз и навсегда.

Ник поднялся и встал около Лёли. В его глазах был лихорадочный блеск. За его спиной Алёна сжимала в руке кирпич.

– А вы лишь малолетки, от которых прока нет, скучающие от достатка, ищущие приключения посреди комфортной жизни. У вас уже всё устроено: и будущее, и образование, и квартиры вам купят, и на работу устроят. Вы на всех смотрите свысока, смеётесь над трудностями, над теми, у кого что-то не удаётся, над каждым падением…

«С мотоцикла?» – хотела переспросить Лёля, но сдержалась.

– Но и у вас будут неприятности. Я научу вас жизни, покажу её правдивую сторону, которую стыдливо называют изнанкой. Вы узнаете, что такое голод, что такое жить в бараке, а главное – что значит бояться завтрашнего дня, не зная, наступит ли он.

Алёна ждала момента, чтобы выскочить и нанести точный удар, но Ник постоянно крутил головой. А потом внезапно сказал:

– Чего твоя подруга в нашей беседе не участвует? Сейчас я её сюда приведу, если живая. Здесь разом и решим всё. Не хочу, чтобы мучилась, ожидая своего часа.

И он понёсся вниз, будто торопился быстрее продолжить разговор.

Алёна вышла, в руке у неё был камень, на лице – желание во чтобы то ни стало применить орудие по назначению.

А потом они услышали истошный крик, в котором слова слились воедино. Ник кричал, что она ответит, если он не найдёт её подругу; если та сбежала, он вернёт её, а иначе… Голос у него стал лютым, утратив человеческие тональности.

Алёна показала, что снова спрячется. Но Ник поднялся по другой лестнице и оказался ближе к Лёле. В руках у него была длинная балка.

– Пусть твоя подруга выйдет. Иначе размозжу тебе голову.

Он стал приближаться, замахиваясь. Неясно было, знает ли он, что Алёна здесь или пугает. Лёля понимала, что она отобьёт один-два удара, после чего не останется здоровых рук, чтобы защищаться.

Алёна вышла.

– Бросай камень, – приказал он ей и скривился в усмешке.

Она подчинилась. Его улыбка стала шире.

– Вот теперь точно всё. Когда вас не станет, мир не погаснет и даже не заметит. И тем более не вздрогнет. Вы, как и я, пройдёте мимо настоящего и не останетесь в будущем.

Он замахнулся… И тут их оглушил выстрел, от которого девушки присели и заткнули уши. Глаза у Ника застыли, изо рта полилась кровь. Он грохнулся со звоном вместе с балкой, подняв клубы пыли.

Позади него стоял Джерри. Нагнувшись, он деловито хлопал по карманам неподвижного Ника. Он достал ключи от машины и засунул их себе в карман.

Подруги молча наблюдали за его действиями. Алёна решила выяснить, можно ли им уже радоваться избавлению. А потому произнесла: «Спасибо».

Джерри отвлёкся на них, словно только заметил.

– Это вам спасибо, – неожиданно ответил он, и наконец нашёл бумажку.

– Запрятал, гад, расписку.

– Извини, что угнали машину. Мы от него убегали, – повинилась Алёна.

– Вы?! Я думал, он взял. Ну это даже лучше. А то бы он забрал своё.

– Я не понимаю, – сказала Лёля.

Джерри показал листок бумаги.

– Расписка моя, что отдаю машину за долги. Плохой вышел месяц, кризис, торговля не заладилась.

– Ты ему был должен? – спросила Лёля.

– Не совсем ему, у него работа такая – плохие долги трясти.

Алёна сказала, успокаиваясь:

– А мы думали, он псих.

– Что?! – недоуменно спросил Джерри. – А… вот в чём дело, – он засмеялся. – Для вас это противоречие. Вы думаете, если за деньги убивает, то не псих?

– Ну да…

– А может, ему нравится так деньги зарабатывать? Не все психи бескорыстные, хотя многие энтузиасты своего дела, тут вы правы – и он снова засмеялся.

Лёля думала, что хочет выбраться отсюда, но до квартиры и родителей сразу не дойти – ноги подкашивались, как ватные.

– Джерри, выведи нас отсюда, куда угодно, просто чтобы сесть и попить чай среди нормальных людей.

– Я не лучше него, – и сам же усомнился. – Не сильно лучше.

Джерри достал из кармана Ника телефон.

– Чья труба?

– Моя, – сказала Лёля.

– Звони в полицию или в сто двенадцать, скажи, что убивают. Пока приедет наряд, убийца будет уже обезврежен, а вы – спасены.

Лёля взяла трубку и глубоко вздохнув, начала набирать номер. При первых её словах снова громыхнул выстрел, и она закричала. А в трубке всё говорили: «Едем, едем».

***

Они сидели на полу полукругом, почти так же, как раньше во дворе, и ждали полицию. Лёля спросила:

– Зачем ты выстрелил?

– Для правдоподобия. Слишком спокойно начала разговор. В окно, чтобы без рикошета. А вот крик был убедителен. И теперь, когда приедет полиция, они узнают, что было два выстрела. Предупредительный и… последний. У меня и так проблем хватает с этим народом.

– Мог бы нас предупредить…

– Зачем? Так достовернее, – он мило улыбнулся.

«Есть подонки, которые вызывают расположение», – думала Лёля.

– Джерри?

– Ну.

– Как ты задолжал им? Чем ты занимаешься?

Он пожал плечами.

– Понимаешь, есть вещи, без которых некоторые люди не могут прожить. С ними я и помогаю, с доставкой. Иногда мимо рынка, налогов.

– Наркотики?!

– Да ну что ты, – искреннее рассмеялся Джерри. – Не настолько же… И хватит об этом, – отмахнулся он и поднёс к расписке поцарапанную «Зиппо».

Бумага вспыхнула. Алёна зачарованно смотрела на пламя, с удовольствием принюхиваясь к запаху бензина. Сегодня в прошлом могли остаться любые запахи.

– Джерри, помнишь, как мы говорили о революции в Латинской Америке? Бунте, смертях. Так героически звучало.

– Это казалось очень далеко. Когда убивают на фоне экзотических цветов, выглядит интереснее. Но смерть – везде смерть.

Он смаковал сигарету, словно в последний раз. Лёля закрыла глаза, и ей было необыкновенно спокойно, будто в последнюю минуту она вышла из падающего лифта. Через минуту подъехала полиция.

***

Спустя неделю подруги гуляли по Тверской, решив пешком добраться до площади, а там уже сесть на метро. Около них остановилась машина, которую они сразу же узнали.

В окне показалась бритая голова Джерри. Как ни странно, обе были рады его видеть.

– Куда идёте? Если по пути, докину.

– На секцию. Олимпийского резерва.

Он прикинул что-то в голове.

– На Ленинградку… Садитесь.

В салоне Джерри сказал:

– Только заедем в одно место по дороге, на Тверской. Друга надо выручать.

– А что с ним?

– Да ничего такого. У меня же в последнее время профессия – спасать людей из переделок. А никто не платит, не даёт ордена. Наоборот, обвиняют, полицейские преследуют.

– Преследуют не за это, – серьёзно сказала Алёна.

– Скучная ты. И будешь дальше так правду мужикам в лицо говорить, совсем плохо на личном фронте будет.

Алёна покраснела:

– Это мы ещё посмотрим.

Джерри оставил машину на аварийках около отделения полиции и, снова не закрыв, понёсся внутрь.

Вышел он с другом. Около остановки без слов высадил его.

– Спасибо, старик, – сказал тот на прощание.

И было неясно: благодарен ли он, что легко отделался, или нет.

– Зря промотался, – сказал Джерри. – Его бы и так отпустили: хороший офицер попался. Даже визитку дал.

– А кто это? – спросила Лёля.

– Это? Роб. Или Боб – для друзей. Но ты о нём не думай, у него в последнее время такой кавардак в жизни, что опаснее моего скромного бизнеса. Тебе вот о чём думать надо.

И он показал на огромный рекламный экран, на котором туристические компании крутили картинки экзотических стран с пальмами, морями и белыми песками. Солнце заливало пейзажи, от горячих источников шёл пар; над кратером вулкана поднимался дым.

Глава 3.

Острова

Алёна стояла на носу яхты в белой короткой юбке, а двое местных, плывущих по своим делам, темпераментно спорили за её спиной, когда подол наконец задерётся: через один или два порыва ветра. Они были уверены, что гостья не знает языка. Так оно и было, но Алёна уже неплохо чувствовала интерес мужчин. Перед очередным порывом ветра она повернулась к ним лицом и сама задрала юбку. Местные с обалделой улыбкой уставились на её ноги, но увидели только маленькие шорты. Они были с чувством юмора и вместо разочарования радостно засмеялись. А когда она показала им язык, восхищённо захлопали.

– Эх, был бы я молодым, обязательно поухаживал бы за ней, – сказал пожилой грек. – Приплыл бы, поработал до вечера, пока туристы на вулкан идут. А потом бы на пляж её позвал, показал закат в горной деревне.

Его более молодой спутник только улыбнулся.

– Ты, наверное, так и сделаешь, – продолжил пожилой и вздохнул. – Тебе проще. К тебе и так приезжают закаты смотреть.

– Я приглашу её подругу.

Он кивнул на Лёлю.

– Она тебе больше нравится?

– Эта девушка, которая нас порадовала, вечером уже будет занята. А та, возможно, ещё не успеет влюбиться с первого взгляда.

– Я стар, но мудр ты, – кивнул поживший местный.

Молодой польщённо и грустно улыбнулся. Мудрым был его отец, выросшим на острове, к которому он направлялся. Теперь он должен был принять семейный бизнес и управлять одиноким кафе около вулкана. Парень всегда хотел вести своё дело, но новость о наследстве пришла вместе с трагедией. Его отца нашли в кратере, с обожжённым кристаллами серы и испарениями лицом. Он как будто специально прижался лицом к отверстию на дне кратера, чтобы его опалило дыхание вулкана.

– Лёля, смотри, какой остров! – закричала Алёна.

Она показала на небольшой клочок земли; на нём виднелись два одиноких здания: жилой дом и церквушка. Рядом с ними тут же оказался добровольный гид, который уже побывал на экскурсии, где рассказывали об этом острове.

– Здесь жила семья: местный и чужестранка. Поженились и обосновались на острове. Построили дом, растили детей. Упросили префектуру, чтобы для их семьи соорудили церковь. И власти пошли навстречу. Дети выросли и отправились в шумные города. Пара, прожив десятки лет в браке, развелась. Бывшие супруги разъехались, она – в соседнюю страну, он – на континент. А священник остался, сейчас его паства – туристы.

Парень замолчал, а потом сказал, что не все истории так заканчиваются… Алёна поняла по этой заминке, что сейчас тот попробует познакомиться и, извинившись, быстро отошла к Лёле.

Ближе к полудню корабль причалил. Подруги воспользовались предложением, чтобы исследовать остров с моря, и не прогадали. Рано поутру они отплыли, и, пока солнце не раскалило землю, успели восхититься пейзажами, в которых когда-то жили боги, так похожие на людей. Это были беспечные, голые боги, наслаждающиеся жизнью в этих благословенных местах.

Пока матрос швартовал судно, девушки разглядывали зелёные сопки, таящие вершины в облаках. Лёля спрыгнула с палубы, хотя местный пытался подать ей руку. Он всплеснул руками, будто уязвлённый подобной жестокостью, но девушка только рассмеялась. Лёля огляделась, весёлая и полная сил одним движением преодолеть любое препятствие.

Она смотрела на солнце, которое застыло в небе, как огненный шар. Ещё часа три-четыре воздух будет горячим, обжигающим носоглотку при дыхании. А потом можно будет без усилий исследовать остров. Ей не терпелось за день-два обойти всю округу; что она будет делать в оставшиеся каникулы, Лёля не думала. Она засыпала с нетерпением и просыпалась с нетерпением, желая разом покорить любое труднодоступное место на острове. Впереди её ждала пыльная Москва, суета, второй курс, за время которого хорошо бы уже со многим определиться. Позади осталась радость о начале студенчества, узнавание, новизна…

Вышли они в нескольких километрах от гостиницы, в портовом городке острова. Это место в справочнике называлось village, но перевести это как «деревня» было бы неверно. Здесь был пляж, туристические магазины и прокат квадроциклов. Мимо проносились уставшие от жары мотоциклисты со сгоревшими от солнца плечами и шеями.

– Я не хочу идти сразу в номер, – сказала Лёля. – Давай здесь перекусим.

Она показала на кафе на втором этаже. От солнца там укрылись местные, искавшие отдых в законную сиесту. Они оживлённо говорили, смеялись, словно и не было на улице жары.

Один из них подошёл к девушкам, ловко жонглируя подносом.

В уголке рассматривал меню непривычно бледный молодой человек. Он напомнил Лёле незадачливого рассказчика с историей о двух влюблённых на маленьком островке. Девушки пошли вымыть руки, а когда вернулись, парня уже не было.

Ближе к пяти вечера подруги покинули номер. Лёля настояла на прогулке вместо пляжа, неопределённо махнув рукой вместо ответа куда идти. Они вышли за ворота гостиницы и зашагали по дороге к соседней «деревне». Мимо проносились редкие малолитражки с туристами, едущими на самостоятельные экскурсии. Почти в каждой из них сидел пассажир с огромной картой.

Они обошли всю соседнюю деревню за часа два, а когда Алёна собралась обратно, подруга ей сказала: «Если мы пройдём ещё, то день будет казаться больше». Но и второй точкой в маршруте история не ограничилась. Лёля всё звала и звала идти дальше, а уже на полпути к горам предложила посмотреть закат в высокогорной деревне.

– Мы туда сами не дойдём.

– Плевать. Солнца нет, пойдём, пока хватит сил.

– Ты не понимаешь, нам гид говорил – только на машине можно добраться или автобусе. Это долгий подъём вверх по серпантину, без тротуаров.

– Дорога сама куда-нибудь выведет, – весело заверила Лёля.

А потом без перехода спросила:

– Помнишь, два года назад – последний день весны – слова того психа?

– Слова не помню, да и зачем?

Лёля как будто не услышала.

– В чём-то он был прав. Я скучаю по неизвестности, по чужим берегам, дороге в неизведанные места. Если в ночи горит фонарь, я думаю, а что там дальше, куда не достаёт свет? Жизнь идёт по расписанию. Любые изменения скорее прихоть – они ничтожны. Я не хочу, как он говорил, не знать, доживу ли я до завтра, не хочу умирать от голода, но я хочу другую неизвестность, не хочу знать наверняка, как пройдёт мой завтрашний день.

– А сейчас знаешь?

– Может, без мелких подробностей, но знаю. Хочется пере… – она скакнула вперёд, – …прыгнуть сразу много ступенек, увидев конец дороги и обрыв, разбежаться и…

– Разбиться?

– Нет, оказаться на той стороне или в водопаде! Который вынесет туда, где ни разу не была. Я хочу всё делать впервые!

Я помню небольшой дедушкин участок, там стояли качели, на которых я взлетала до небес, а иногда просто раскачивалась туда-сюда, и меня переполняла бьющая энергия, а рядом в гамаке лежал дедушка и улыбался: мне, теплу, своим мыслям – светлым, как занавески солнечном утром. И мне казалось, что вот она я – способная на всё и даже больше, а он смирился или устал и доволен малым. А потом я поняла: у него в душе был мир, а у меня не будет.

– У тебя шило, – пошутила Алёна.

Подруга не откликнулась на шутку.

– Если в походе на севере застигает метель или снежный буран, самое важное – идти что есть сил, не останавливаться, чтобы не замёрзнуть насмерть, погрузившись в спасительный, казалось бы, сон. И только тогда есть шанс выжить. У меня такое же ощущение – если не буду бежать, упаду замертво.

– Убедила, – засмеялась Алёна. – Ради твоего здоровья я готова идти дальше, пока сама не рухну без сил и по мне не проедет пара мопедов.

Девушки продолжили путь, блуждающие и далёкие от всех прохожих, как две кометы. Через час, когда кустарники заменили деревья, вдали появилась машина.

Девушки проголосовали. Лёля узнала Роба, Алёна – нет. А он их вряд ли запомнил после той мимолётной встречи.

***

Утром их друг засобирался в гостиницу и предлагал уехать вместе. «Так странно, – думала Лёля, – спать с обеими, не имея ни малейшего расположения ни к одной, он может, а отплыть без них – нет». «Какая неуместная галантность», – думала она, отказываясь садиться в лодку вместе с Робом. Он их даже не вспомнил, а ведь оказался рядом в тот самый день. И когда она увидела его за рулём машины по дороге в горную деревню, то подумала, что это неслучайно. Но он был влюблён, этот парень, и не в её подругу Алёну, которая его очаровала лишь на время, пока горит закатное солнце, смеётся серебристая чайка и каллистемон пахнет лимоном.

Прохладным утром на острове стало легче дышать: сероуглеродные испарения от тумана не так били в нос, и воздух стал чище. Шлюпка Роба растворилась на горизонте, и глаза у девушек закрывались сами собой. Солнце ласково согревало – Лёля улеглась на плед, который они позаимствовали в кафе под честное слово. Рядом, недолго повозмущавшись, устроилась Алёна.

Оставалась пара часов до тех пор, пока земля и воздух нагреются. Тогда же должен был подойти следующий по расписанию теплоход. Заснули они прямо там же, в тени дерева. Сон опустился, как туман, и мгновенно захватил Лёлю. Ей снились горделивые высокие корабли, бриз с моря, тугие паруса и залитая солнцем палуба. Ей снился отстранённый Роб, правивший судном, на котором они были одни. А потом каким-то образом в сон закралась змея. Она извивалась и шипела.

Лёля проснулась. Рядом лежала Алёна, а над ней нависал, словно собираясь поцеловать или укусить, какой-то мужчина и шептал малопонятные слова. Лёля закричала, тот быстро отпрянул от подруги и уставился на неё.

– Змея! – крикнула она, смотря за его спину.

Нападавший обернулся, и этого мгновения хватило Алёне, чтобы подтянуть к животу ноги и резким движением отбросить его от себя. Он отлетел на метр и, перекувырнувшись, стал подниматься. В его руке в солнечном свете сверкнуло лезвие. «Нож!» – поняла Лёля. Но страх не парализовал её – всё это уже происходило, но тогда было много хуже. Они оказались связаны, и нападение произошло неожиданно. Сейчас они обе здоровы, могут двигаться, готовы к атаке. Они быстры и спокойны, не так слабы – и нет смысла впадать в панику. Это, по сути, ещё одно соревнование, но с очень высокими ставками, что должно помочь собраться и победить, если получится. Или убежать, протянуть время, притвориться мёртвыми. Не так далеко кафе, правда, до него ещё надо добежать и в такую рань там никого нет, но на кухне есть ножи.

Мужчина приблизился, и Лёля узнала его – она видела его в кафе в порту, а ещё раньше на корабле. Это тот, кого так небрежно и легко отбрила Алёна.

«Эх, Алёна, танцы на палубе корабля перед мужчинами и одновременно надменность к ним до добра не доведут».

А вслух произнесла:

– За что?

Лёля хотела разговорить его, потянуть время, рассчитывая на то, что он успокоится. Но человек перед ними не был зол или взбешён; он выглядел собранным, знающим, что он делает, разве что немного раздосадованным прытью жертв.

– Вините его, – он кивнул в сторону моря.

– Кого?! – спросила Лёля, с ужасом ожидая услышать «Бога» или «Посейдона», но не услышала.

– Этого Роба, – он задумался, а потом, рассмеявшись, добавил: – Нет, меня. Он – это я. Для всех он это я, он убил, все будут винить только его.

И если бы не нож, он бы потёр ладони – настолько довольным выглядел.

– Вы пытаетесь отомстить Робу, но при чём тут мы? – выкрикнула Алёна.

– Отомстить?! О нет, он мне ничего не сделал. Ведь как можно причинить вред тому, кто для тебя не существует? Меня для него нет. Он живёт так, что, пробегая по мосту, не заметит и столкнёт медлительного прохожего в воду просто потому, что торопился, а тот оказался у него на пути. Как было жаркой ночью, когда ветер пришёл из Сахары.

– Какой ветер, из какой Сахары… – попыталась собрать мозаику Лёля.

– Неважно. При чём тут к чёрту Сахара?! – разозлился он. – Мне нужна жизнь Роба, но не он сам. Его жизнь, в которой он убил старого грека и эту лицемерку, отказавшую мне в ночной прогулке на лодке. Она сказала, что замужем! Она, которая за ночь до того на моих глазах бегала по острым валунам, лишь бы быть с ним. Тогда её не смущала кровь – что ж, я дал ей, что она хотела: и кровь, и позор. Мне нужна жизнь Роба, в которой он убивает сразу двух девушек после ночи с ними обеими.

И хотя это было совсем неуместно, Лёля пошла румянцем. Напрямую о произошедшем с Алёной она не говорила – да и сейчас вряд ли стоило. Сложно понять, что это было: предательство по отношению к подруге или взаимная дурость, помутнение или наваждение. «Стоп, – осекла себя Лёля. – Если захочешь узнать о помутнении, посмотри на человека перед собой. Его глаза напоминают того, от кого их пас Джерри, и хотя это совершенно другой человек, но во взгляде у них много общего. Один блеск, одно выражение, а потому не стоит надеяться ни на отрезвление, ни на мгновенное просветление».

Отсутствие ложной надежды помогло им не умереть сразу.

Первый удар пришёлся в молоко, лезвие рассекло воздух, но рука нападавшего не сразу вернулась на место. Противостоял им явно не злодей из боевиков – Алёна успела быстро ударить ногой, но сил чуть не хватило. Нож он не выронил. Она пнула его ещё раз и угодила противнику в бок.

Лучше было бежать, но Алёна поверила, что сможет справиться, и постаралась выхватить нож. Лёля не успела подскочить, и тяжёлый удар в голову отбросил Алёну к самому краю пропасти. Она упала на колени, а когда встала, то слегка покачивалась и трясла головой. Он явно трусил подходить к ней ближе, держа нож по направлению к Лёле. А потом попробовал пнуть Алёну; та увернулась. Отошла назад, зашаталась и упала в обрыв.

– Смотри-ка сама, сама! – обрадовался убийца и затрясся, подпрыгнув на месте. – И ты, теперь ты иди сюда!

Лёля без слов пошла к обрыву – она не столько боялась ножа, сколько хотела увидеть подругу живой. И чудо произошло – под ногами у девушки был обрыв, а внизу виднелся выступ размером метра три, не больше; там и сидела на корточках Алёна, приложив палец к губам и показывая жестом прыгать.

– Давай, давай! – кричал убийца.

Алёна повернулась, посмотрела на небо и, перекрестившись, сделала шаг в пропасть.

– Сама, сама сиганула! – слышала она безумный крик.

Подруги легли и притихли, словно и с такой высоты умудрились расшибиться. Но эта предосторожность оказалось напрасной. Нападавший не спустился и не бросил взгляд вниз. Они слышали, как он какое-то время слонялся около обрыва, но к краю не подошёл: или боялся оступиться, или брезговал увидеть и оставить в памяти мёртвые тела.

Он ушёл, чтобы спустя время умереть от своего ножа.

А девушки всё ещё лежали, не двигаясь. Лёля прошептала:

– Пахнет сероводородом. Наверное, как в аду.

– Ты сегодня мне напомнили ту историю, когда нас уже пытались убить

– И ты решила, мы притягиваем неприятности?

– Я подумала, что благодаря ей мы сейчас живы.

– Ты не испугалась?

– В этот раз не особо, а когда пропустила удар, притворилась, что в нокдауне и теряю сознание. Я обернулась и, посмотрев вниз, увидела выступ.

– Я почти поверила, что он из тебя вышиб дух.

– Да ну что ты, бьёт как баба.

– Ну-ну не обижай баб, – засмеялась Лёля, а спустя минуту спросила: – Алёна, тебе не жарко?

– Пока ничего не чувствую.

– Мы лежим над какой-то кипящей жидкостью. Не прижимай лицо к расщелинам, у меня руки и ноги обожгло.

– Надо выбираться, – Алёна встала и начала отряхиваться. – Скоро повалят первые туристы, а мы в таком виде.

Лёля молчала.

– О чём ты думаешь? – спросила её подруга.

Лёля вздохнула.

– Знаешь, мне понравились два парня – на машине одного я заехала в тот дом, где чуть не умерла, а из-за второго меня пытались сбросить в пропасть.

– Невесёлая статистика, – согласилась Алёна и облизала сухие губы.

Первые туристы действительно появились довольно скоро – это были счастливцы, чью группу записали на раннюю экскурсию, когда ещё сохранялась ночная прохлада. Гиды, увидев девушек, попросили водителя автобуса отвезти их в больницу. Там их навестили полицейские и, услышав рассказ, предложили лёгкую мистификацию, чтобы было проще поймать преступника. Не зная, что жертвы живы, он не станет прятаться, не «уйдёт на дно» – рассуждали они. Местные газеты должны были выйти с заметкой о найденных в кратере вулкана двух девушках, а также о следах ожогов на телах жертв. Без слов о том, что они живы и в целом здоровы.

«Бегство»

Письмо-рассказ Анны

Когда время и место стали неважны

К 13 июня всё было кончено. От усталости и отсутствия сна умер наш вожак. Он бежал впереди нас, ничем не уступая героям прошлого. Потому мало кто удивился, когда он стал этим прошлым. Мы похоронили его около заброшенной гостиницы, в тихом лесу, где когда-то прогуливались после завтрака постояльцы.

Кто-то сказал, что следующий труп хоронить не будет времени. По-моему, все вздрогнули. Это был поворот к чему-то новому, шаг вперёд и, как всегда, более жестокий, чем все прежние.

На постоялом дворе мы нашли лишь одну свежую лошадь. Предыдущий отряд оставил нам только её: остальных либо увезли, либо съели.

Потом, лёжа в мокрой от росы траве, мы выбрали нового вожака. Им стал тот, кто предложил не тратить время на похороны. «Нужно освободиться, избавиться от последних глупых надежд, – сказал он. – Это слабость – думать, что мы вернёмся к могилам. И сами захоронения не пригодятся мёртвым. Тот, кто идёт следом, разворошит их и поглотит останки».

Не знаю, зачем он говорил всё это. Никто ведь ничего не спрашивал и не спорил.

Мне всегда казалось, что вожаками становятся от отчаянья. И мой опыт бегства убедил меня в этом. Обычный солдат мучается голосом страха: «Я бесполезно умру, на черта меня хоронить, ведь за мной идёт…»

Когда такие мысли становятся невмоготу, он начинает кричать вслух. Если он успел стать вожаком, это сходит за командование. Всегда легче скакать перед обречёнными на лошади и звать их вперёд. Для тебя появляется смысл: чтобы они услышали твой зов. Иногда такое отчаянье помогало победить. Но это было сильно раньше. Отныне отчаяние каждого тонет в Великом Отчаянии.

Но, в общем, разницы нет, думать так или иначе. Очень может быть, что он храбрец. И печётся обо всех нас. В конечном счёте и это не имеет никакого значения.

– Гляньте, как красиво деревья отбрасывают тень! – закричал вдруг солдат.

Я смотрел, как пляшут чёрные листья на траве. И только потом понял – никто ему не сказал: «И что?»

Мы спали всего пару часов – нас охраняли постовые, ожидая своей очереди. Когда я проснулся, все были уже готовы продолжить поход. Я недосчитался одного солдата. Либо он сбежал, либо заснул, и его выгнали. Никто не знал, что случается с такими вот дезертирами. Обычно их считали погибшими. Среди опустившихся солдат бродили легенды, что сбежавшие превращались в призраков. Легенды были противоречивы.

Сидя у костра в охранении, я не раз слышал такие разговоры. Обычно кто-то начинал шептать о том, что всё-таки возможна жизнь вне отряда. С ним спорили, говорили, что это нереально. И тогда находился умелец трепать языком, и давай дурить остальных. Мол, бродят они вдали от дорог, и, стало быть, преследование идёт только за нами, а их как будто и нет, и угрозы для них нет.

– Потому что их нет, – неохотно отвечал я.

– Постойте, а если мы все свернём с дороги? – всегда предлагал кто-то.

И тут рассказчик начинал протестовать:

– Да вы что! Тогда преследователь свернёт за нами. А так спасётся хоть кто-то.

Многим нравилось думать, что мы жертвуем собой ради кого-то. Тогда наше бегство к смерти становилось осмысленным. Я же «верил» в нашу официальную версию: позади идёт ещё один отряд, и если мы умрём, то и ему не видать жизни. Конечно, это было глупо. Как помогали нам впереди шедшие, оставляя одну лошадь, забирая остальных? Как спасли мы идущих позади нас, когда взяли и эту?

– Они точно умирают. И потом шляются уже мёртвыми. Я думаю, их призраки нападают на нас же и мстят.

– Зачем, – вяло отвечал я, – если мы и так умираем?

После таких слов бойцы сильнее ненавидели офицера, то есть меня. Сил ни у кого не осталось, и это чувство было не больше инстинктивного раздражения, как реакция на неприятный запах. Солдатам необходимо кого-то не любить. А тот, кто преследовал нас, не вызывает уже никаких чувств.

Впрочем, в нашем отряде был рядовой солдат С., которого и вовсе на дух не переносили. Это был молодой фантазёр, совсем ещё юноша. О призраках он сказал так: «Их выдумал один философ. Мол, это души, лишившиеся тела или не обретшие его. Впоследствии эта теория была признана несостоявшейся». После этого с ним никто не заговаривал и не реагировал на его ответы, которые он предлагал без устали. Странно, но я никогда не слышал, как он спрашивает. Среди солдат пронёсся злобный слух, что этот юноша не сосал грудь женщины, а грыз мёрзлую книгу.

Как-то я отозвал его и предупредил, что он рискует умереть в одиночестве. Если слово «риск» что-то ещё значит. Он ответил с сочувствием ко мне: «Все умирают в одиночестве». Тогда я интуитивно перешёл на его язык и сказал: «Закончишь свои дни в разрежённой атмосфере пустоты». Он криво улыбнулся, но стал осторожнее.

Вскоре меня вызвал новый вожак – Ф. Я знал: он потребует каких-то новых задач, как-то иначе идти к смерти. Я привык подчиняться различию в стилях командования, зная, что в целом ничего не приобретаю и не теряю.

Он собирался продолжить поход и при мне проверял карту и амуницию. Ф. показал мне наш маршрут. Он пролегал по той же дороге, что и старый, разве что стал протяжённее – каждый командир удлинял дорогу, и это было привычно. Я серьёзно ответил ему: «Будет сделано». Хотя ответить так я мог только на один вопрос: «Вы умрёте, когда не сможете жить?»

Будет сделано.

Мы обсудили возможные варианты. Как всегда – чуть правее пути, левее, медленнее или быстрее. Обсуждал он. Я ждал.

– Вы знаете, сколько у нас продовольствия? – спросил Ф.

– Столько, сколько оставили нам впередиидущие.

– Вы понимаете, что я и об этом должен думать?

– Да, конечно.

Чего тут думать – бери, что осталось.

– Я должен рассматривать варианты на случай того, что в какой-то день X мы не обнаружим посылки. Вы это понимаете?

– Да.

– Прежние вожаки задавались подобными вопросами?

– Нет.

– Знаете, почему?

– Они знали, что умрут раньше. Это, извините, глуповато – думать наперёд. Зачем переходить мост, до которого не факт, что дойдёшь.

– Согласен, – спокойно сказал он. – Но то, что когда-то казалось будущим, стало настоящим. Посылки нет, нам ничего не оставили. И я тот вожак, который должен решить эту проблему.

Я немного замялся.

– Вас как будто радует, что вы именно тот вожак… – сказал я.

– Вы правы, – улыбнулся Ф. – Раньше мы жили на подаяния, за чужой счёт…

– Теперь же мы умрём за свой.

– Теперь же, – он словно не заметил моих слов, – мы сами позаботимся о себе, не завися ни от кого. Либо мы решим нашу проблему, либо она решит нас, – он постучал костяшками по доске.

Ого, даже стол из пня успел себе организовать.

Я удивлённо посмотрел на него. Видно было, что его угнетала наша зависимость от нашей же последней надежды. Я давно не встречал людей, чувствующих свою несвободу. Мне казалось, это уже давно неважно.

– Прикажите мне, что считаете нужным, – вздохнул я.

– Нужна еда. Возможность её как-то добывать, время.

– Нет ни времени, ни еды. Это невозможно.

– Невозможно просто умереть, не сделав невозможного.

– Давайте я позову С., нашего интеллектуала, он поговорит с вами. А то я вас слегка не понимаю.

– Вы просто разуверились во всём.

– Это неправда. Я ни во что и не верил.

– Вы…

– Давайте я скажу честно. Слова не управляют действительностью. Что вы ни скажете, что я ни отвечу – ничего не изменится. Я могу согласиться исполнить ваш приказ и сделать ничто. Вам достаточно этого?

– Вполне. Это лучше, чем не делать ничего. Идите.

В дороге меня нагнал С. Он предложил отстать от отряда и поговорить.

– Если мы не будем в назначенное время в следующей точке, нам грозит трибунал, – предупредил я.

С. заверил, что дойдём в срок. В последнее время я испытывал слабость к людям, уверенным в будущем. Поэтому его «будем» меня убедило. Мы немного замешкали, а потом он вдруг резко завернул лошадь и бросился в заросли. Я поскакал вслед за ним, движимый одним желанием, – догнать и отстегать наглеца.

Я настиг его довольно скоро. С. сидел на поляне на корточках и ждал меня; его конь пасся около. Я выхватил палаш. Конечно, я просто хотел его напугать, но он меня не понял и сказал:

– Не бойтесь, здесь никого нет.

Это меня поразило. Здесь нет? В лесу?

Я в первый раз свернул с дороги… Со всех сторон ветки деревьев, еле колышимые летним ветром. На листве лежат лучи солнца. Стрекочет кузнечик. Где-то прямо над головой стучит дятел.

Я спешился.

– И давно вы так бродите по лесу?

– Очень давно. Сколько себя помню.

– Вы всё доказали, вернёмся на дорогу.