Неприкаянные вещи. Объект

Часть первая

Порой диву даёшься, как легко изувечить человека. Стоит поскользнуться на гололедице, споткнуться на лестнице, оступиться на проезжей части – казалось бы, всего секунда свободного полёта, но вспоминать о ней будешь до самой смерти. Некоторые травмы проходят без следа, другие остаются лишь неприглядными отметинами на коже, а третьи могут напрочь расчеловечить, сделать овощем, заставить умолять о смерти: была нормальная жизнь – и нет её. Бывают и шрамы, которые выжжены на подкорке мозга, но от этогоони не менее глубоки.

Перелётные птицы, затянувшие с отбытием до позднего октября, с высоты своего полёта могли увидеть, как с “каширки” на МКАД съехала маленькая синяя точка. За рулём “вольво” был молодой человек двадцати с лишним лет. Справа от него на переднем сиденье, будто отходя от наркоза, вяло шевелил лапами здоровенный чёрный кот.

Глядя на тёмно-серый асфальт и куда менее серое небо, Артём Смирнов старался думать только о хорошем. О новой машине, о нажитых деньгах, о том, что вышел сухим из воды. Жизнь-то налаживается, упрямо твердил он сам себе. Но в глубине души понимал, что нет, не налаживается. Просто поделилась на “до” и “после”. Тот Тёма, робкий и готовый пускать жизнь на самотёк, сгинул в подмосковном захолустье. Сейчас из глубинки под названием Пеплово Поле в Москву возвращался совершенно другой человек.

Если верить навигатору, до дома оставалось полчаса езды. Парень прищурился и подозрительно посмотрел на приборную панель. Стрелка уровня топлива показывала четверть бака. В последний раз “вольво” заправляли, когда Кабан подогнал машину к дому Вяземского, да и от Каширы до Москвы путь был неблизкий. Вдобавок к этому Артём понимал, что через пару дней ему предстоит поездка обратно – на пепелище. И одному богу было известно, поедет Смирнов в тишине и покое, либо же под чужим надзором и впопыхах.

Сейчас, впрочем, торопиться было некуда. Да и деньги у молодого человека пока водились. Он сбавил скорость перед съездом и свернул на заправку.

– Девяностого полный бак, будьте добры, – Тёма улыбнулся потёртому заправщику в синей куртке с блестящими отражателями. Судя по двухдневной щетине и огромным кругам под глазами, работяга безнадёжно недосыпал, но нашёл в себе силы вымученно улыбнуться в ответ.

“Надо бы на чай ему оставить”, в Артёме проснулась минутная щедрость, посещающая только внезапно наживших денег людей. В кармане толстовки напомнила о себе плотная кубышка хрустящих рыжих “Хабаровсков”, слишком толстая, чтобы уместиться в кошельке. “Только сперва разменять.”

Молодой человек еле слышно хмыкнул, отстегнулся и вышел. Бегемот проводил хозяина сонным взглядом из-под полусомкнутых век. Вспомнилась едкая присказка коллег, проевшая ему уши в годы работы таксистом: “Без отца рос, что ли, раз так дверью хлопаешь?” Рос парень и правда без отца. Но дверь закрыл мягко и почти неслышно: с машинами он всегда обращался бережно и чуть ли не полюбовно.

Заправка была из приличных. Пахло средством для мытья полов, по обе стороны от входа стояли стеллажи с журналами, снеками, канистрами антифриза и бутылями дистиллированной воды.

– Третья колонка, – ещё из дверей Смирнов приветственно махнул девушке, но, подойдя ближе, замешкался. Уже у кассы сквозь запах бытовой химии пробился манящий аромат выпечки.

– Это, ещё, пожалуйста… Улитку с корицей, – Артём постучал пальцем по застеклённой витрине, – и американо, самый большой. С собой.

Кассирша кивнула и поставила под носик кофе-машины немалых габаритов стаканчик, а потом потянулась стальными щипцами за румяной булочкой. Власть над обонянием парня безраздельно захватил запах свежего кофе, рот Тёмы едва наполнился слюной. Молотый, душистый, чёрный – когда он в последний раз закидывался дозой кофеина? Точно до приезда в Пеплово Поле. Там были только дедовы ветхозаветные пакетики “Майского”, да и спал он последние пару дней урывками, как попало. Может, горечь напитка ритуально смоет привкус дерьма, которым его накормили в той дыре? Мечтать не вредно, Тёма усмехнулся себе под нос. От такого не отмываются. Но хуже точно не станет.

Сдачу с пяти тысяч ему дали почти полным набором банкнот. Одной рукой Смирнов крепко зажал стакан с кофе и бежевый бумажный пакет, а в другую взял сотку с видами Москвы. Ага, будь Москве цена сто рублей, не перебивался бы он уже который год бич-пакетами по однокомнатным халупам. С другой стороны, суть столицы как никогда удачно отражали ржавый цвет и Большой театр.

– Спасибо, – молодой человек отогнал упаднические мысли и протянул заправщику сотню с самой искренней улыбкой, на которую был способен. Тот на секунду растерялся, а потом взял купюру с таким видом, будто не знал простой человеческой благодарности последние лет эдак десять.

Ну, хотя бы чей-то день ему удалось сделать лучше, подумал Тёма, пристегнулся, завёл машину, отхлебнул кофе и тут же обжёг себе язык.

– Тварь, – прошепелявил парень, ставя стакан в подстаканник у правой коленки. Ну и как радоваться мелочам, если даже они с подвохом? Вдобавок пакет с булкой оказался не вощёный, а хрен пойми какой, и улитка отпечаталась масляными пятнами на и так уже замызганной толстовке.

Так, стоп. Артём вцепился было в руль до белизны костяшек, но тут же одёрнул себя. Вдох, выдох. Нашёл из-за чего зубами скрипеть. Вчера в него стреляли, а не далее как пару часов назад пытались скормить обледенелому мертвецу и заколоть столовым ножом. А что до Давыдова… лучше пока не вспоминать про Давыдова.

Наверное, мозг просто начал переваривать всё пережитое. Кофе скоро остынет, а толстовку он кинет в стирку через полчаса-час. Въехать на взводе кому-нибудь в задницу после того, как отделался синяками и ссадинами, будет пиком чёрной комедии.

С пассажирского сиденья раздался не то протяжный стон, не то урчание барахлящего бензогенератора. Это был самый осмысленный звук Бегемота с тех пор, как Давыдов упаковал его в нынешнюю форму, компактную, смирную и пригодную для перевозки. Сейчас кот либо поощрял ход хозяйских мыслей, либо толкал двуногого в спину – чего, мол, залип невесть где, до дома рукой подать. Тёму устраивали обе трактовки. Погладив кота по чёрному боку, он плавно нажал на газ и выехал на трассу.

Пара светофоров, десяток поворотов, и вот уже показались знакомые, выцветшие виды восточного округа. Бетонные пятиэтажки, слишком серые по сравнению с аляповатыми новостройками, но, к счастью, недостаточно высокие для того, чтобы загораживать предполуденное солнце. Из-за облаков светило являло собой мутно-белый размытый диск, но сейчас даже этот свет исправно отгонял осеннюю хандру.

В нынешнюю квартиру Артём въехал в августе и тогда порадовался, что район был довольно зелёным. Порой под летним солнцем даже было приятно погулять. Сейчас же от обрамлявших дорогу газонов остались лишь жёлтые клочья жухлой травы, над которыми корчились костлявые пальцы облысевших ветвей. Да и хрен с ними, подумал Смирнов и сосредоточился на кремово-белой сплошной полосе слева от колёс. Природа не зачахла, просто переодевается. Нечего глазеть, пока она в неглиже.

Ехать до дома оставалось всего ничего. Самое время было привести мысли в порядок, поставить задачи и расставить приоритеты.

Деньги с карты надо было снять, возможно – прямо сейчас. Налички на руках у него была шестизначная сумма, но не меньше лежало на пластике. Неудобно хрустеть бумагой в цифровой-то век, но иначе с компенсацией всей своей нервотрёпки Смирнов рисковал попрощаться: счёт могли запросто арестовать или заморозить.

В Пепловом Поле парень особо не наследил, но приплести его к пропаже нотариуса ещё как могли. Если Давыдов не соврал о загруженном рабочем дне, то его должны были хватиться уже пару часов назад. Более того – даже если гад сгорел дотла, исчез он не с концами. Пломб у пожилого и состоятельного мужчины не могло не быть – опознают по слепкам зубов. К тому же его машина осталась у пепелища.

А если принять во внимание солидные переводы некоему Артёму Эс, то картина и вовсе складывалась весьма любопытная. Да что там, за день до смерти нотариус машину местного бандита на Тёму переписал. Кабан, к слову, тоже пропал без вести. И Вяземский по бумагам погибшим до сих пор не значился…

Артём поморщился. А ну как следаки грешным делом подумают, что мутный мужик вместе с плешью на голову поймал беса в ребро. И у сопляка наркоту брал, а то, чего доброго, и интим-услуги заказывал. Это, впрочем, было лучше, чем если ему пришьют убийство… Нет, ну нахер такие мысли! Аж самому противно стало.

Тут в голове всплыла фраза Давыдова: “Менты у Отдела с рук едят.”

Стоп, а ведь и правда. Если заинтересованные в авторитетном положении Седого узнали о его смерти за считанные минуты, то нотариус также был кому-то интересен, а молва в таких кругах летит быстро. За ним как пить дать велась слежка, и может, след Артëма уже взял какой-то оккультный воротила. Вот прямо сейчас. Пока он тут думы думает, баранку крутит и поворотниками на перекрëстках подмигивает.

В этом случае все назревшие дела будут решаться не при дневном свете и не по людскому закону. И разбираться на пепелище приедет совсем не рыхлый участковый с потными подмышками. Кому надо, те уже в курсе. И они явно не сидят сложа руки.

Ехать в Пеплово Поле надо завтра спозаранку, а то и сегодня вечером. Но сперва – до банкомата. Кто знает, за какие ниточки могут потянуть выходцы из Отдела, но если они могут надавить на кого надо, то карту ему заблокируют самые обычные приставы или банкиры. А то и в розыск объявят до кучи – по внешности или по номерам машины.

Так что надо в оба глаза пасти каширские новости. И перед поездкой пробить в сети, закончил ли нотариус волокиту с передачей “вольво”. Может, дарственную он ни в какую базу так и не занёс. Или занёс, но её ещё не обновили. Такие дела быстро в любом случае не делаются.

Далее. Подвал. Люк в архив Вяземского вёл самый обыкновенный и вполне себе горючий, но длинный коридор, стены и потолок – забетонированы на века. Хотелось бы верить, что, поддав тогда жару, Тёма ненароком не предал пламени Алёшеньку и бог знает сколько ещё разумных аномалий, которые могли прятаться на бесконечных полках Петра Ильича.

Защитный крест Смирнов выключил под угрозами Давыдова, а потому в барьере на пару дней образовалась брешь. Спуститься в кунсткамеру Петра Ильича сейчас мог кто угодно, стоило только дождаться, пока закончат тлеть головешки. Что коллекция могла сделать не в тех руках, было страшно даже вообразить. Но воображать не пришлось. От раздумий Артёма отвлекла знакомая бело-зелёная вывеска. Точно. В “Перекрёстке” был банкомат, а в холодильнике дома – шаром покати.

Оставив кота в машине, парень двумя глотками допил едва тёплый кофе и живо умял ненавистную жирную булочку. Пустой стаканчик отправился в мусорку вместе со скомканным промасленным пакетом. Затюканный тревогой мозг будто только и ждал отмашки, чтобы переключиться на мирское и насущное. “Вольво” покорно подмигнула кнопке брелока, а Тёма уже мысленно прикидывал список покупок.

Цены в “Перекрёстке” в среднем были выше типичных супермаркетов, но по какой-то необъяснимой причине во всех магазинах сети, где и когда бы в них ни заходил Смирнов, был феноменально дешёвый “нескафе-три-в-одном”. Химозные пакетики с неизменно жёлтым ценником парень выгребал целыми охапками, дома заливал их кипячёной водой из-под крана и таким образом поддерживал на ходу базовые функции своего тела. С желтовато-бежевой жижей пришлось нехотя завязать лишь однажды, когда Артём устроился охранником в ночную смену и отрастил себе на сухих сливках брюшко. Сейчас он мог позволить себе любой нормальный кофе – в корзину по одной банке отправились “Картнуар”, “Бусидо” и “Эгоист”.

И тем не менее. Парень собрался было уйти из отдела напитков, но стыдливо оглянулся, будто готовился к преступлению, и всё же зацепил вдогонку упаковку длинных красных пакетиков. Он что, виноват, если это так быстро и вкусно?

Корзина меж тем наполнялась провизией, на которую в иное время Тёма мог только облизываться издалека. Свежие овощи, ярко-красная говядина, зерновой хлеб, даже пакет замороженных креветок – с таким рационом, глядишь, и лицо вновь обретёт здоровый цвет. Оставалась лишь одна последняя остановка. Артём прищурился, как ковбой на дуэли. На вывеске красовались белые буквы “Алкоголь”, но он упорно читал их как “Товары для животных”.

Каким крепкачом готов перебиваться Бегемот, парень не имел ни малейшего понятия, но факт оставался фактом: затариться спиртом в розницу у него возможности не было. “Разве позволил бы я себе налить даме водки,” – вспомнилась цитата. Ну, хмыкнул Смирнов, дам в их сугубо мужской компании не водилось. И наливать будет не кот, а коту. В корзине одна за другой с бодрым и безошибочно алкогольным звяканьем перекочевали шесть бутылок “Финляндии”.

Себе же Тёма присмотрел бутылку приличного французского коньяка. Сперва какой-то выдержанный изыск в гостях у Давыдова, потом фунфырик “Арарата” из бардачка Кабана – по вкусоароматическим качествам это были небо и земля, и всё же за эти пару дней молодому человеку удалось распробовать этот конкретный сорт яда. Сейчас он мог позволить себе радости жизни, даже должен был – после всего-то пережитого. Да и основательно спиться для него было непозволительной роскошью. Деньги, хоть сейчас их и было в достатке, на данный момент были невосполнимым ресурсом, и Артём не понаслышке знал, что средства у запойных алкашей улетучиваются с неимоверной скоростью.

На кассе Смирнов расплатился двумя пятитысячными купюрами. После этой транзакции тугая кубышка будто бы не изменилась в толщине, но парень знал, что эта видимость – самая большая и подлая иллюзия в мире. Сгрузив провиант в пару плотных пакетов, он подошёл к банкомату.

Деньги машина отсчитывала ощутимо дольше, чем Тёма вводил “пин” и набирал сумму. Уже вторая пачка красных “Хабаровсков” настолько оттопырила карман, что молодой человек испытал лёгкий приступ паранойи, и не то чтобы безосновательной. Дверь магазина вяло открылась, и внутрь шаркающей походкой вошёл сутулый чёрный силуэт.

Сосед сверху – щетинистый синяк в дутой куртке, драных ботинках и чёрных трениках за пять рублей. На пунцовом крапчатом лице широкими штрихами была написана вся история его жизни – пить начал лет в двадцать, выглядел на шестьдесят, детали несущественны. На своём не слишком долгом, но насыщенном веку Тёма повидал таких немало и имён нарочито не запоминал. Пропойца парня тоже узнал и прошкандыбал к нему.

– Слышь, эта, – алкоголик окинул соседа взглядом, и Смирнову показалось, что тот задержался на пухлых карманах толстовки, – харэ по ночам барагозить.

– А? – смысл слов был понятен, но не временные рамки.

– Ага, – смазанно гыкнул забулдыга, – я в пять утра со смены вернулся, а ты там долбёжку закатил. Чинил, чтоль, чего? Завязывай.

В горле пересохло, кулаки сжались, ногти непроизвольно впились в ладонь. Чинил до утра. В квартире. Пока его там и не было. Хозяин приезжал? Но не среди же ночи.

– Ладно, извините, – что бы ни было в квартире, а от пропитого собеседника надо было отвязаться, – больше не буду.

– То-то же, – синяк по-голубиному дёрнул тонкой шеей и цокнул через щель между передними зубами, будто упиваясь мелкой обиходной победой. А затем – пошёл своей дорогой.

Тёма побрёл к машине на ватных ногах. Ручки тяжёлых пакетов ощутимо врезались в пальцы.

Бегемот, казалось, заслышал перезвон бутылок в багажнике и вяло засучил лапками, как перевёрнутый на спину жук. В ином случае Смирнов бы его погладил, но сейчас воздержался. Только провернул ключ в зажигании, сдал назад и поехал дворами к своей хрущёвке.

Припарковавшись перед подъездом, парень окинул окна своей квартиры холодным аналитическим взглядом. Свет не горит, стёкла целые, на кухонном – паршиво содранная картинка-переводка с Дедом Морозом. Всё так, как и должно быть. Как он и оставлял.

Артём осторожно положил податливое тело Бегемота в капюшон своей толстовки – ворот оттянулся и неприятно надавил на горло, но это были лишь временные трудности. Потом молодой человек надел рюкзак, вышел, открыл багажник и, сдавленно выдохнув, взял оба пакета в левую руку. Скособоченной походкой Тёма поднялся к подъезду и ввёл код. Тот подошёл.

Теперь сумки можно было взять в обе руки, но подъём на четвёртый этаж стал не сильно проще. Слабо тянуло мочой и соседским жирным супом, но парню было не привыкать. Слабым утешением сейчас было то, что в клоповнике у пропащего Голицына воняло куда сильнее. Сейчас мысли Артёма были почти всецело заняты другим. И накалились до предела, когда перед ним предстала его убогая, обитая клёпаным дерматином дверь.

С первого толчка ключ вошёл только наполовину, а войдя, провернулся с хрустом и неохотно. Шпильки внутри были будто в разладе, как после нерадивого взлома силой. Или это разыгралась его разгорячённая фантазия, и ключ просто зазубрился после всей его недавней акробатики.

Держа ладонь на дверной ручке, Смирнов ещё раз перебрал варианты. Бегемот недееспособен, подглядывать в телескоп не за кем, имён и лиц он не знал. Товарищу Майору некого допрашивать, а игрушечный паровозик Седого, казалось, вообще ни на что не годился, если рядом не было рельс. Как Тёма ни старался, он не мог придумать применения ни одной из своих вещей. Казалось, будто из дома Вяземского он уехал ни с чем. Даже ключи от унаследованной дачи теперь были ни к чему. Хотя нет, уж они-то как раз пригодятся.