Тишиной полнится воздух

0. My Dead Rose

Серое, водянистое небо опустилось, прижавшись практически вплотную к земле. Густую пелену тумана прорезали полотна холодного света уличных фонарей. Тихо потрескивали неоновые кислотно-розовые стрелки, указывающие прямиком на глухую дверь клуба. Чье-то томное, тягучее и страстное пение разливалось в воздухе, медленно приглушаясь плотной туманной завесой. Уже практически не было слышно ни проезжающих мимо машин, ни голосов людей. Казалось, весь живой мир ограничен стенами этого небольшого придорожного помещения, и стоило лишь закрыть за собой дверь, как все вокруг замирало.

Молодая девушка сделала глубокий вдох, наконец оказавшись на улице. Ей до безумия хотелось вытянуться после этого утомительного дня. Застегнув длинную куртку и небрежно набросив на шею клетчатый шарф, она направилась домой вдоль пустынной дороги, уводящей в сторону парка.

Доносящаяся из клуба музыка становилась все тише. Темные силуэты деревьев на фоне серо-бурого неба все возвышались над ней, отбрасывая зловещие длинные тени. Свежий воздух пьянил сознание еще сильнее поверх выпитого на празднике алкоголя. Она шла и прокручивала в голове эпизоды прошедшего вечера, одновременно репетируя то, как будет сознаваться родителям, почему пришла домой так поздно.

В стоящем неподалеку одиноком автомобиле чья-то худощавая рука покрутила переключатель магнитолы. Тихо заиграл рок. Сверкнув темными линзами очков, поймавшими какой-то отдаленный призрачный свет, некто кивнул и указал длинным пальцем на одинокую девушку, что шла быстро, спрятав руки в карманы.

– Доставка нужна сегодня же. В лабораторию едем вместе, затем я вас оставляю и встречу ее уже на вилле █████. В остальном все как обычно, – шепнул человек. Двое других, не проронив ни слова в ответ, вышли из машины и как две коварные тени последовали за девушкой.

Услышав чьи-то шаги, она ускорилась. Все чаще из ее рта вырывалось облако горячего пара, а сердце забилось быстрее. Последнее время участились случаи «исчезновений», и ужас предчувствия или разбушевавшейся фантазии парализовал её. Разум моментально протрезвел, и все остальные переживания прошедшего дня перестали иметь смысл. Значение было лишь у отдаленных огней района, до которого дойти оставалось совсем немного. Там было безопаснее, чем в этом темном, безлюдном парке, однако расстояние казалось непреодолимым. «Боже, зачем я пошла домой раньше других?» – думала она, шагая все быстрее.

Преследователи тоже ускорялись. Они были все ближе и ближе. Надежды на случайного прохожего почти не оставалось, и мысли девушки окончательно заполнили страшные образы. Все происходило чрезвычайно быстро, как по чьему-то зловещему, жестокому сценарию. Один из мужчин набросил ей на голову мешок, а второй заломил руки сзади. Третий, оставшийся в машине, нетерпеливо постукивал длинными пальцами по рулю в такт ритмичной музыке. Хладнокровно наблюдая за происходящим, он еще раз подкрутил переключатель. Все казалось ему не реальностью, а каким-то эпизодом из мрачного кино, который оставалось приправить неким ярким впечатлением.

Какое-то время девушка пыталась вырваться из лап двух исполинских похитителей, но сопротивляться их силе было бесполезно. Они выволокли ее с тропы и протащили через сухие кустарники к дороге, где их уже давно заждались. Один из похитителей сел в машину сзади, а второй затолкал жертву к нему и сам пристроился рядом, тем самым зажав ее с обеих сторон. Человек за рулем громко вздохнул и завел мотор. Подвывания, всхлипывания и крики мешали ему слушать музыку, и неожиданно для всех он громко рявкнул:

– Сделайте уже что-нибудь! Сейчас будет мой любимый момент. Если только она помешает и мне придется переслушивать заново…

Один из мужчин ударил жертву по затылку с такой уверенностью, словно на любую, даже подобную ситуацию у него давно было заготовлено продуманное решение. Убедившись, что девушка потеряла сознание, он оттолкнул ее от себя и уставился в окно. Тот, что был спереди, опустил стекло и закурил. Маленькое пространство заполнилось холодным бурлящим воздухом, смешанным с удушливым запахом табачного дыма.

Уличные фонари стремительно проносились мимо, на доли секунды раз за разом озаряя светом салон автомобиля. Двое похитителей, казалось, не то, что не проявляли к жертве никакого интереса, а даже боялись до нее лишний раз дотронуться. Человек за рулем покачивал головой под музыку, раскинувшись на сидении и равнодушно оперевшись локтем на окно. В его взгляде не было ни капли тревоги или смятения, как если бы происходящее было для него рутиной.

– Странный у него вкус, скажи? – шепнул один мужчина другому, протягиваясь над обмякшей жертвой. Он все время оглядывался, боясь, что его услышит не тот, кто нужно. Второй робко кивнул.

Водитель, тем не менее, все слышал. В ответ на это он ухмыльнулся и сделал еще громче. Его возбуждала музыка, напоминающая о времени, в котором его даже не существовало. Никогда не стесняясь, он демонстрировал свою особую любовь к року восьмидесятых.

Давно остался позади район, в котором был дом, где девушку ожидали родители. В этот момент они в сердцах ругали ее и вынашивали намерение посадить под домашний арест на пару недель, а еще лишить техники и запретить общаться с молодым человеком, с которым она, скорее всего, и затерялась. Никто из них не догадывался, что сейчас она, без сознания, стремительно несется в неизвестном направлении в компании трех похитителей, о чьих намерениях ей лишь предстояло узнать.

…

Голова чудовищно болела, а где-то между ног до сих пор ощущался след неприятного холода. На руке болезненно горела отметка, оставленная неумелым лаборантом, который пытался не то сделать ей укол, не то взять кровь на анализ. Казалось, бесчисленное количество людей в белых халатах суетились вокруг нее, пытаясь как можно быстрее закончить массу важных и неотложных дел. Пока один замерял ее рост, второй заполнял показатели на бумажках; пока один осматривал ее ротовую полость и брал мазки, второй что-то записывал, громко стуча по клавиатуре. После той поездки в машине все происходящее смешалось в тошнотворное кружение на карусели болезненных ощущений. Едва разжимая глаза и пытаясь спастись от яркого света, девушка чувствовала, будто стала лабораторной мышкой в руках злых безумных ученых.

После всего этого ужаса, в очередной раз пройдя путь с мешком на голове, она оказалась в помещении с приглушенным теплым светом, где сильно пахло восточными благовониями и чем-то… животным. В конце длинного темного коридора за дверью ее встретил очередной «доктор». Под руку ее завели в кабинет, и она, по какой-то причине вовсе не способная сфокусироваться хоть на чем-то, разглядела расплывчатую фигуру подступающего к ней высокого темноволосого человека в практически черных очках в круглой оправе и просторном, длинном белом халате, наброшенном поверх полосатого свитера. В нос ударил едкий запах нашатырного спирта. Человек, что шел с ней, молча передал ему целую кипу бумаг и откланялся, оставив их наедине. Как только дверь захлопнулась с той стороны, стало невообразимо тихо. Доктор сел на край своего стола, шелестя бумажками, и внимательно рассматривал каждую из них. Среди них была масса заключений и различных анализов, проведенных впопыхах. Казалось, все доктора страны бросили свои дела и собрались в этот момент в этой самой точке, чтобы всесторонне проверить здоровье «объекта». Однако, именно за этим человеком было последнее слово.

Девушка сидела на холодном стуле, сгорбившись. Не сразу до нее дошло, что на ней совершенно не было одежды. В голове не было мыслей, словно всю личность и все воспоминания выкачали и выбросили где-то по дороге.

– Мертвая роза, – буркнул себе под нос доктор, вывернувшись к другому краю стола. Записав что-то в свой блокнот, он продолжил рассматривать бумаги. Спустя несколько минут, продлившихся как целая вечность, он наконец отложил документы и подошел к девушке. Еле справляясь со сдавившей ее слабостью, она беспомощно пыталась прикрыться руками, но доктор, казалось, не обращал на ее наготу никакого внимания. Последний раз по-профессиональному осмотрев ее с ног до головы, он удалился к столу, вынув из ящика маленький ключ, и, подняв телефонную трубку, решительно и сдержанно повторил:

– Есть Мертвая роза. Мы уже идем.

Отголосок слегка дерганого голоса потянул за собой цепь воспоминаний об автомобиле в спутанном разуме девушки. Это был тот же человек, что тогда сидел за рулем и наслаждался музыкой. Сколько прошло времени с тех пор?.. И сейчас ему не терпелось закончить свою работу, чтобы окунуться в мир своих болезненных и искаженных фантазий под бархатистое пение любимого музыканта. Своими мыслями он был где-то далеко отсюда.

– Некрасиво будет, если мне придется вести тебя под руку, – тихо сказал он, возвысившись над ней. – Вставай. Будешь сама идти рядом. И с изяществом!

В его словах было столько власти и силы, что по какой-то непонятной причине ему было невозможно не подчиниться. Казалось, он вкладывает свои желания прямо в голову, лишая какой бы то ни было воли и заставляя игнорировать собственные потребности, полностью заглушая внутренний голос. Покачиваясь, девушка вытянулась, сложив руки сзади. Страха больше не было, лишь слабость и болезненное ощущение где-то внутри тела.

Они вышли из кабинета и направились по другому длинному коридору прямиком к большой белой двери. Девушка смотрела на доктора снизу вверх, и какая-то подавленная, силой забитая в самую глубь часть души взмолилась то ли ему, то ли богу, чтобы их путь не заканчивался. Что-то подсказывало ей, что самое серьезное испытание предстоит ей именно за белой дверью. Она шла за доктором, как на привязи, хоть ее руки и ноги были свободны и, казалось, вокруг было столько возможностей для побега. Этот человек и не смотрел на нее. Очертания его белого халата размывались в глазах в рассеянном теплом свете.

Доктор остановился и повернул маленький ключик в замке двери.

– Пойдешь одна. Тебе к человеку за большим столом. – сказал он и приоткрыл перед ней дверь.

– Д-доктор, – дрожащим голосом неожиданно прошептала она, едва выдавливая из себя слова. – Я боюсь. Скажите мне, что там будет?

Мужчина равнодушно промолчал. Он нетерпеливо постукивал ногой по полу, ожидая, когда девушка пройдет вперед.

– Я не хочу туда идти… пожалуйста, позвольте мне остаться… – взмолилась она, собрав для этого все остатки сил.

В ответ опять последовала тишина. Доктор брезгливо подтолкнул ее рукой вперед и захлопнул за ней дверь, сразу же щелкнув замком.

Перед ее глазами открылся широкий темный зал. Большие окна были завешены алой тканью. В конце зала стоял длинный стол, ломящийся от роскошной еды и дорогих напитков. В тусклом свете сидел тучный мужчина с обнаженной грудью, переговаривался с таинственными людьми в черных костюмах, и, словно обезумев, объедался блюдами со стола, хватаясь то за одно, то за другое. Жир капал с его пальцев и скатывался по волосатой груди вниз, мерцая маслянистым отблеском. Увидев вошедшую в зал девушку, он прервал разговор и остановился взглядом на ней. Сквозь плотную маску не было видно настоящего выражения его лица, и эта неизвестность пугала еще сильнее. Он сделал ленивый призывной жест и распластался на своем диване в упоительном ожидании. Его собеседники скрылись где-то в глубине темноты.

Девушка вжалась в дверь и не могла сделать ни шага. Слегка подергав ручкой, она осознала, что выхода у нее нет. Доктор, оставшийся по ту сторону, судя по звукам шагов практически сразу удалился в неопределенном направлении. Даже этот безумец в белом халате казался куда более человечным и доброжелательным, чем █████, ожидавший ее приближения. Повсюду царила атмосфера опасности и повисшей незримой угрозы. В отсутствие доктора, казалось, воля к ней так и не вернулась, и на месте вложенных в голову команд или собственных желаний осталась лишь паразитирующая на душе пустота.

Человек за столом продолжал жевать и медленно стукнул по дереву два раза. Из темноты как по команде появились двое дрожащих мужчин в черных одеждах, и каждый из них держал в руках по два охотничьих ножа. После того, как он стукнул еще раз, с пронзительным ревом они бросились друг на друга, стремясь нанести оппоненту точный смертельный удар. Они сцепились, разбрызгивая слюной и пеной изо рта, и выли, словно обезумевшие животные каждый раз, когда кто-то из них наносил второму ранение. Мужчина приподнялся над столом, восхищенный зрелищем этой искусственной битвы. Бой закончился крайне быстро, и один из бойцов, опьяненный яростью, повалил побежденного противника и стал наносить его бездыханному телу бесчисленные удары ножом до тех пор, пока сам не свалился, корчась в припадке. Казалось, он пытался разодрать свою шею, на которой виднелся аккуратный след от инъекции. Через пару мгновений и его дыхание остановилось.

Прижавшись к стене, девушка закрыла лицо руками, не в силах вынести это чудовищное зрелище. Несколько человек вышли откуда-то из тени и выволокли искалеченные тела из центра зала обратно в черноту, как можно дальше от глаз █████. Внезапно чья-то крепкая хватка сдавила ей руку ровно в том месте, где болело место укола, и девушку поволокли прямиком к мужчине за столом. Она отчаянно сопротивлялась, и все ее сознание поглощал животный ужас перед этим существом, «замаскировавшимся» под человека.

Жертву подтолкнули к нему, и мужчина крепко схватил ее и силой притянул к себе на колени. Дрожа и задыхаясь от страха, она почувствовала его жирную, горячую кожу всем своим телом. От него удушливо разило вином и едой. Облизанными и грязными пальцами он стал гладить ее по шее и волосам, касался груди, продолжая влажно причмокивать во время жевания.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – выдохнул он. – Твоя судьба предопределена, Мертвая роза. Таких роз как ты были тысячи и будут еще десятки тысяч. Никто не имеет права сказать мне «нет». Они тоже не могли, – кивнул он в сторону двух лужиц крови, оставшихся в центре зала. – Видишь, сколько всего я могу? Прощайся же со своей прежней жизнью, теперь тебе вскружит голову что-то принципиально новое…

…

Включив любимую музыку в своем кабинете, доктор неспешно подписывал бумаги. «Комплексная проверка здоровья пройдена…», «…результаты подтверждены…», «…подготовка объектов №10-11686 и №10-11687 прошла успешно, работа завершена в штатном режиме… тела подлежат утилизации в соответствии с общим порядком утилизации биологических отходов…», «…объект №9-7893 (группа «Мертвая роза») отправлен в работу… Согласно данному распоряжению по итогам отработки подлежит транспортировке в корпус №3 центральной лаборатории организации до дальнейшего востребования…» – такие фразы мелькали среди документов, пока он равнодушно расставлял небрежные инициалы.

Доктор хорошо осознавал, что в его руках судьбы тысяч невинных людей, которые проходили через этот кабинет. К нему приводили людей разного возраста и пола, не имеющих между собой ничего общего. У каждого из них были собственные планы на жизнь, привязанности и мечты. Одно движение ручкой, сжатой его длинными худыми пальцами перечеркивало для них все, навсегда отделяя их от остального мира и нанося непоправимый урон самой их сущности. Если бы кому-то удалось отыскать в его холодных глазах хоть крошечный намек на сострадание, именно в силах доктора было подарить человеку второй шанс на счастье и свободу. Тем не менее, сколько бы рыданий, отчаянного и скорбного воя ни слышал он за свою жизнь, ни разу его сердце не дрогнуло перед лицом столь сильной боли и страха, выходящего за пределы человеческого понимания. Он выполнял свою работу и она, по сути, заключалась в том, чтобы удовлетворять заведомо неудовлетворимые потребности █████ в удовольствиях. Если его очередным болезненным желанием, вызванным тотальным пресыщением жизнью, были двое любящих братьев, которые на его глазах убьют друг друга самым жестоким способом, или на сегодняшний день его сможет порадовать лишь девушка, которая испытывает перед ним неописуемый, неподдельный панический страх – задачей доктора было отыскать их во что бы то ни стало и привести к заказчику в лучшем виде в самые короткие сроки. Через его кабинет прошли сотни молодых ребят, которым суждено погибнуть в «гладиаторских боях» просто на потеху одному, определенному человеку, и сотни девушек, которые войдут в группу «Мертвых роз», навсегда потеряв себя в этот вечер и на остаток дней затерявшись в подземных камерах особых корпусов центральной лаборатории. Некоторым, кто выживал или чем-то особенно радовал █████, было позволено освободиться и вернуться к прежней жизни, но еще никому из них не удавалось вернуться прежним человеком. Перенеся то, что происходило в залах и темных комнатах этой виллы, те, кому достаточно не повезло, чтобы выжить, возвращались домой с необратимыми разрушениями психики, и множили ненависть вокруг себя, еще сильнее отравляя жизнь и без того напуганных систематическими «исчезновениями» людей.

Доктор спокойно подписывал документы и не переживал по поводу загубленного им бесчисленного количества душ. Он думал о том, как сильно ему хочется закурить и еще раз переслушать свою любимую песню. У него не возникало вопросов и малейшего осуждения по отношению к заказчику, а людское горе стало для него раздражающим фоном, отвлекающим от собственных мыслей. В его жизни не было финальной точки, к которой он стремился, но лишь бесцельный путь в никуда, что разрушал его и без того разрушенную душу.

1. Choking on Flowers

Где-то в бескрайнем пространстве, что в древности прозвали Фата-морганой, жил одинокий Маг. Все в этом месте было пропитано волшебством: мостовые, соединяющие дома, были сотканы из звезд, а небо напоминало бордовый атлас, расшитый мерцающими осколками солнца. Все цветы сияли, как хрустальные сосуды, наполненные светом, отблески которого играли на траве, домах и в прозрачной струящейся речке. В благоухающих садах, где на высоких деревьях расцветали кристаллы, сиянием походившие на полную луну, резвились светлячки и бабочки с золотыми крыльями. Здесь в воздухе всегда пахло весной и цветами, и качалась на волнах нежного ветра далекая безмятежная мелодия, рассекающая долгие, широкие улицы.

Маг жил в большом доме, поросшем виноградной лозой. Вокруг него был раскинут пышный сад, полный цветов и сладких ягод, и напоминал он рисунок из детской сказки. Многие из жителей этого места начинали свой путь одинаково, и Маг не был исключением, ведь пришел в этот мир, пытаясь проститься с тяготами жизни. Он закрылся в библиотеке, долгие годы постигая искусство подлинного волшебства. Это место приняло его, и поначалу показалось ему куда более дружелюбным, чем сама Земля, но со временем он стал отдаляться от мира все сильнее и сильнее, и жизнь постепенно переставала его удивлять и приносить какое-либо удовольствие. В определенный момент, обретя достаточно волшебной силы, он обрел и бессмертие духа, но это лишь отягощало его, потому что он чувствовал, что ничто не способно пробудить в нем хоть немного радости. Сидя в закрытом помещении среди пыльных книг, постепенно он забывал свое настоящее имя и то, как выглядит; и порой казалось, что даже стал бестелесным, как призрак. Познал он за свой срок жизни многое, но не видел человеческой любви, а вернее, был в плену у заблуждений о безмерной людской жестокости. Он не желал другим зла, но боялся покидать свой дом, потому что с давних времен столкнулся с безжалостностью сердец человеческого рода, и, несмотря на накопленные знания, не мог ничего сделать с ужасом, что множился внутри него.

Со временем его дом посерел, а сад высох, и больше не пели и не играли в сочной траве птицы, не летали там бабочки, и стало там тихо и мрачно. Дом даже стал напоминать зловещее заброшенное поместье, и обходили его люди стороной, боясь того, что может ожидать в этом месте, и со временем даже поверили, что он проклят. Исходил от него холод и ощущалось одиночество, и сидел там Маг, глядя в окно, и скрывался в тени в моменты, когда мимо калитки проходили люди и рассматривали его мрачное жилище. Чтобы не забыть, как говорить с другими, он ежедневно говорил с собой, и в зеркало наблюдал, как меняется, все больше и больше сливаясь с пространством. Изо дня в день его вид становился все менее узнаваемым, и ему было сложно поверить этим изменениям. Глядя на других, он испытывал щемящее чувство боли, понимая, что его жизнь остановилась, тогда как их истории пишутся и дальше, наполняясь новыми впечатлениями. И не хотелось ему думать о прошлом, ведь он бежал от него сам; но и будущее ему не виделось, и казалось безрадостным, и каждый день виделся ему как очередная ступень лестницы, ведущей в бездну, и становилось вокруг все темнее и темнее. И порой посещали его мысли мрачные, о которых обычно не говорят вслух. Бороться с ними было очень трудно, но отдаваться в их власть было страшнее – как броситься с обрыва, зная, что ему нет конца. Быстро понял Маг, что сбежав от земной жизни, не смог сбежать от себя, и привез с собой в этот дивный мир все свои холодные тени, что поселились рядом с ним и медленно опутывали его унынием, похожим на черную, липкую паутину. Чем больше он размышлял, тем больше путался в собственных заблуждениях.

Каждый вечер кто-то запускал в безбрежные небеса тонкие искры, и они рассыпались над сочной зеленью спокойных парков и крышами невысоких домов красочными фейерверками. Порой по куполу неба соскользали золотые капли звездопадов, и люди выходили из домов, чтобы понаблюдать за столь чудным явлением, лежа в густой траве и нежась прохладной росой. Порой Маг не мог разглядеть и этой красоты, и акварельные переливы закатов, и бриллиантовая россыпь звезд, и грохот многоцветья фейерверков казались ему пустыми и невзрачными. Так было не всегда, и в жизни его случались как тяжелые и темные периоды, так и периоды едва уловимых душевных подъемов. Тогда он к своему удивлению замечал, в каком красивом мире живет и какими обладает возможностями, но страх перемен и отчаяние от мысли о потерянных годах сдавливали его изнутри. Иногда он чувствовал себя лучше, и занимался тем, что ему нравилось больше всего – экспериментировал в магии, или, как было принято называть это явление здесь – в Искусстве преобразования реальности. Некоторым порой удавалось видеть, как по заброшенному саду медленно прогуливается некто, похожий на тень, и наклоняется над разнотравьем, собирает длинные цветы и темно-изумрудные листья, напевая странный древний мотив, об истоках которого и сам понятия не имел.

Позже он отодвигал плотные шторы, впускал в пыльную комнату ослепительный поток ванильного света, и начинал творить за своим широким столом, сбросив с него старые книги и пожелтевшие страницы воспоминаний. Он держал в руках колбочки, и свет, который падал на них, отражался и играл на темных стенах радужными солнечными зайчиками. В такие моменты Маг чувствовал себя живым, и ценил каждый миг такого случайного вдохновения. Тогда эти беглые лучики отраженного солнца находили себе пристанище в его больших серо-зеленых глазах; а он и не замечал, что снова на мгновение обрел самого себя.

Его возможности в Искусстве были бескрайни, и он с неподдельным восторгом созерцал то, что творит. В колбах переливались спектрами бессчетных оттенков разведенные в водах чудеса, какие-то были прозрачны, как его случайные ночные слезы, какие-то походили на жидкое, слегка тягучее золото. Своей способностью он заставлял обычные цветы наполняться сиянием, которое бежало по всем их тонким жилкам и мерцало ярче звезд. Он сочетал разные субстанции одну с другой, и они наполняли комнату самыми невообразимыми ароматами и неземным блеском. В поисках у этих зелий таинственных свойств, он мог так сидеть за своим широким столом часами, покуда на городок не опустится ночь, и с приходом темноты почему-то эти его кратковременные надежды растворялись в прохладе, оставляя место для воспоминаний, что ядом обжигали его измученное сердце.

Шли дни, колбы пылились и их содержимое расслаивалось, приобретая весьма отталкивающий вид. Цветы и листья теряли сияние, высыхали и рассыпались в пыль, и снова ни фейерверки, ни звездопады не имели для Мага ни капли очарования. Его опустевший взгляд надолго застревал в темноте, и в голове роились мрачные мысли, поскольку призрачная надежда вновь ускользала из его вздрагивающих бледных рук. Такой была его жизнь, и как бы он ни пытался удержаться на ее холодной поверхности, некий груз внутри все равно тянул его к ледяному дну. Его сознание было способно на все, и был он благословлен жить в Измерении грёз, но не видел для себя никакого будущего, и это было его проклятием. И писал он записки, адресованные в никуда, чтобы хотя бы обрести иллюзию смысла своего существования.

2. La petite fille de la mer

На Земле, тем временем, в объятиях частых туманов и холодных дождей, на берегах одного из северных заливов стоял город, самый обыкновенный из всех городов. Его дома осыпали зеленые равнины и ступени темных скал, а по вечерам огни горели как на высотах, так и над бурной соленой водой. Сложный рельеф и своеобразный климат совсем не привлекали людей извне, потому город постепенно вымирал, и с каждым годом здесь становилось все тише и безлюднее. В основном тут оставались люди угрюмые и отчужденные, закаленные трудностями и мраком, не привыкшие к яркому солнцу и к открытому проявлению чувств. Но этот город был по-своему холодно красив, и привлекательна была его природа – над сочными зелеными парками верхней его половины часто бледной пеленой возлежал туман, а каменистые берега нижней половины жильцы города облагородили, украсив гранитом, засадив аккуратной зеленью и усыпав теплыми огнями, которые длинными вечерами игриво мерцали, отражаясь в холодной воде. Лишь иногда случалось такое лето, когда жители уставали от палящего солнца, но всегда и неизменно с первых же дней осени город снова застилал привычный туман. Порой даже летом они искали в этих искусственных огнях напоминания о солнце, согревая свои продрогшие тела теплыми одеждами и горячим кофе.

В тот день одна молодая исследовательница возвращалась домой после очередного выступления перед широкой аудиторией научных сотрудников и студентов биологических, психологических и медицинских факультетов. В ее мыслях до сих пор был текст, который она держала дрожащими руками, стоя перед комиссией и сотнями слушателей, с волнением ожидающих новых результатов захватывающего эксперимента. Когда она медленно закрывала глаза, глубоко вдыхая прохладный соленый воздух, ей снова представлялся огромный светлый зал, в котором чьи-то едва слышные переговоры, перелистывание страниц, шорох одежды о деревянную поверхность столов и скамей превращались в навязчивый гул. Снова ощущение, как будто прелый воздух сдавливает легкие и ноющая боль медленно обтекает голову изнутри. Душное помещение было позади, гул сменился на шум прибоя и галдеж уличной толпы, а головная боль осталась. Это была такая боль, от которой невозможно избавиться ни с помощью таблеток, ни с помощью неспешной прогулки на свежем воздухе – ее присутствие изнурительно и тошнотворно, и она исчезнет только в обмен на длинный, глубокий ночной сон без сновидений.

Перед глазами снова трое глубоко пожилых мужчин из научной комиссии, с высокомерием оглядывающих ее с ног до головы. Они перешептываются между собой, приподнимаясь над тяжелыми стульями, обитыми темно-зеленым бархатом. «Какую же глупость я сказала…» – думала она, мысленно повторяя свое выступление. От осознания того, что она действительно ошиблась и произнесла это вслух, ей почувствовалось, как по коже пробегает холодок ужаса. Тем не менее, в конце выступления аудитория разразилась аплодисментами. «Что же, все таки, это означает? Все не так плохо, ведь наше исследование им понравилось?.. Я выступила нормально.. моих ошибок не заметили..» – продолжала Марселин внутренний монолог, сдавливая ручку зонта так, что кончики её пальцев белели. Дождь ритмично постукивал по черной поверхности раскрытого зонта, в наушниках играла музыка, а в голове роились тревожные мысли, смешанные со странными сладкими мечтами о столь далеком и недостижимом успехе, что он казался призрачной фантазией, пустынным миражом. Устало шагая навстречу толпе, Марселин грезила о чем-то потаенном, о чем говорить вслух не принято. По крайней мере, если ты вращаешься в кругах уважаемых ученых.

На тротуаре прямо у одной из широких лестниц, ведущих к верхней половине города, лежал человек. Его серая куртка насквозь промокла под холодным дождем, а его тяжелым вздохам мешали крупные капли, скатывающиеся в ноздри и рот. В блестящем от влаги асфальте отражались огоньки, украшавшие серую балюстраду лестницы. В куче бурой мокрой листвы лежал портфель, из которого торчали размокшие документы. По всей видимости, он принадлежал этому человеку, что сейчас лежал на земле, с отчаянием во взгляде смотря в тяжелое, темное осеннее небо. Зябкий вечерний ветер покачивал клетчатый зонтик, лежавший в луже поблизости. Люди обходили человека стороной. Кто-то презрительно отворачивался, а кто-то, наоборот, с любопытством рассматривал необычную картину, с осуждением в голосе переговариваясь с попутчиками. Кто-то снимал происходящее на видео, кто-то делал фотографии.

Марселин остановилась, и это крошечное мгновение, казалось, растянулось на целую вечность. Она закуталась в свой длинный черный плащ и съежилась сильнее, словно пытаясь защититься от внешнего мира. Недалеко стояла молодая женщина, держащая за руку маленького ребенка. С ней переговаривался другой человек, внимательно рассматривая происходящее:

– Вы не знаете, что здесь случилось?

– Наверно, очередной пьяница выполз из бара и заснул прямо на улице. – равнодушно протянула, кивая в сторону шумного заведения на углу. – Смотри, Джимми, вот до чего доводит пьянство, – продолжала она, обращаясь к своему ребенку, – Если станешь как твой отец, будете вместе так же валяться на улицах!

Марселин не стала слушать дальше. Она, ощутив странное давление изнутри, поковыляла в сторону и погрузилась глубже в омут мыслей. Головная боль усилилась, и у нее не было ни сил, ни желания вникать в произошедшее со случайным человеком на улице. Толпа двигалась в одну сторону, минуя его со всех сторон, а Марселин пошла в противоположном направлении, убеждая себя, что ничего не видела. Ее черный зонт был одним из немногих черных зонтов, что двигался по направлению от центра города в пятницу вечером.

«Если ему плохо, этим кто-нибудь займется. Если он пьяный, то проспится и придет в себя сам… ведь там было столько людей, кто-то, да поможет ему…» – уговаривала она свою совесть. Время от времени в ее бурном мыслительном потоке снова всплывали образы одинокого человека, лежащего на мокром асфальте, но происходило это все реже и реже, в конечном счете полностью затерявшись в тревожных и беспокойных рассуждениях по поводу ошибок во время выступления и какого-то из невзначай брошенного неодобрительного взгляда одного из старых членов научной комиссии.

Город был совсем небольшим, потому она сама не заметила, как уже была на своей улице. По обе стороны от узкой дороги теснились аккуратные светлые домики с небольшими лужайками. В их окнах горел уютный теплый свет. Где-то было видно, как хозяева суетливо готовятся к особенному пятничному ужину, где-то человек лениво потягивался, откинувшись в пухлом кресле, где-то двое детей сидели прямо у окна и рассматривали бегущие по стеклу капли дождя.

Марселин вспоминала, каким был ее дом, когда она сама была ребенком. Внешне ничем не примечательный, но столь прекрасный внутри, полный любви и веселого смеха, разливающегося по длинным коридорам. Когда-то в свой день рождения она возвращалась домой, пробираясь через высокие сугробы. Ей всегда нравилось смотреть по окнам чужих домов, представляя жизнь людей, живущих там, и она заглядывала туда, время от времени весело помахивая рукой тем, кто был внутри и ловил ее взгляд. В тот день она, раскрасневшись, доковыляла до заснеженного забора и увидела привычную сияющую гирлянду и праздничную растяжку за окном внутри. Сердце сразу охватило приятное чувство ожидания и нежности, и колкий мороз словно расступился перед ней, давая дорогу любви и безграничной привязанности. Она открыла входную дверь, и в лицо сразу ударила мягкая волна домашнего тепла. Чувствовался запах ванили – в приоткрытой печи ее ожидало любимое печенье. Родители стояли в проходе в кухню и мягко улыбались, радуясь ее присутствию. В этих воспоминаниях весь момент был пронизан уютом, но она не помнила деталей и, как бы ни старалась восстановить в памяти больше ощущений, действий и слов этого мгновения, обычно ничего не удавалось.

Этот миг был похож на кадр из какого-то старого фильма. Огонь в камине играл красочными переливами, ярко-красным горели лежавшие чуть поодаль от пламени угольки. Мама широко улыбалась и вытирала муку со взмокшего лба. Папа стоял, оперевшись на стену и медленно потягивал дым из своей любимой трубки. Вот-вот они в один голос скажут: «С Днем рождения, Марселин!», хоть и одарили ее по-праздничному теплыми поцелуями и объятиями утром, прежде чем она ушла в школу. Вот, она стягивает с себя шерстяные перчатки и скидывает плотную куртку, обнажает ворох всклоченных каштановых волос из-под шапки. Еще одно мгновение, и она услышит заветные слова… как вдруг мама медленно качает головой и с разочарованием в голосе говорит:

– Разве я так учила тебя относиться к людям, дочка?

Радостное сверкание меркнет в ее глазах, она застывает в позе, сжимая одной рукой другую. Конец вязаного шарфа в цвет шапки и перчаток лежит у нее под ногами, промокший от растаявшего снега с ботинок; другая его половина безжизненно болтается у нее на шее.

– А что если теперь этот человек умрет? – внезапно спросил папа, переглянувшись с мамой.

– Ты забыла о том, что для человека важнее всего на свете? – спросили они оба.

Не может быть. Чувство вины в очередной раз вторглось в такие теплые воспоминания о детстве. Марселин остановилась там, где крупная уличная брусчатка переходила в аккуратные плитки тропы, ведущей к ее дому. За невысоким каменным забором перед ней снова на мгновение явился маленький белый домик, на сей раз укрытый сочной зеленью, украшенной солнцем редкого ясного дня. Теперь там не горит свет, в окне зияет зловещая темнота. Внезапный рев двигателей бульдозеров. Она отворачивается в страхе увидеть что-то, к чему еще не готова. Пронзительный грохот, скрежет, звук падения обломков, громкие команды бригадира. Через силу Марселин разжимает ослепленные слезами глаза и видит перед собой высокий, современный дом, проект которого она сама утвердила совсем недавно. Он из темного бетона, украшен деревянной обшивкой и в солнечные дни через огромные, широкие окна наполняется ярким светом.

Но сейчас не солнечный день, да и вообще не день. Мрачный холодный свет уличного фонаря льется через мутное, пыльное стекло внутрь и украшает призрачные силуэты стен. Внутри нет ни мебели, ни освещения, ни людей. По стеклам барабанит холодный осенний дождь.

Марселин всегда мечтала о таком доме, но все ее существо отталкивали его одиночество и звенящая пустота. Только после того, как мамы не стало, а отец переехал коротать одинокие дни в городе, она осознала, что очарование светлых окон чужих домов по вечерам было вовсе не во внутренней обстановке, а в атмосфере близости тех, кто живет там. Как бы она ни старалась, ей не удалось прижиться в доме, над которым она так старательно работала все эти годы.

Она постояла у входа еще немного, а затем села в машину, что была припаркована во дворе. Еще раз Марселин осмотрела дом снаружи, а затем уехала по направлению к своей лаборатории, намереваясь в очередной раз переночевать в кабинете и скрыться от собственных переживаний.

В пути ей пришла неожиданная идея свернуть с привычной дороги, чтобы повидать последнего по-настоящему близкого человека, который у нее остался. Несколько раз она еще возвращалась к мысли, а стоит ли вообще туда ехать, но какая-то часть ее все же убедила противоборствующую сторону сознания в том, что это правильное решение.

Когда Марселин наконец вышла из машины, на миг ее опьянил аромат воздуха после дождя. В мокром асфальте отражались стены высоких домов, яркие огни неоновых вывесок магазинов и баров и красочное электронное табло, освещающее все вокруг кислотно-бирюзовым цветом. Тяжелая металлическая дверь, затем узкий, темный коридор, в котором мерзко пахло жареной едой и газом. Спустя несколько мгновений она стояла у двери с облезлым номером квартиры. Отзвуки ее звонкого стука разнеслись в пространстве, смешиваясь с чьими-то приглушенными голосами и шумом телевизора.

Дверь ей открыл немолодой мужчина, лениво потирающий глаза. Он не сразу признал в гостье свою единственную дочь, ведь с момента их последней встречи прошло слишком много времени.

– Марселин! – воскликнул он, как только к нему пришло долгожданное осознание. Он пропустил ее внутрь темного помещения, где единственным тусклым источником света был телевизор. Холодные отблески играли на стенах, навевая мысли о каких-то детских воспоминаниях об осенних вечерах, проведенных за любимыми мультфильмами. Казалось, еще чуть-чуть и мама войдет в комнату со стаканом теплого молока, а сама Марселин, укутанная в теплое одеяло, будет уже в паре секунд от того, чтобы заснуть, так и не узнав, чем закончится серия.

– Я тебе не сильно помешаю? – спросила она, расстегивая плащ. – Знаю, что я без приглашения…

– Марселин, я же… всегда рад тебя видеть, и давно говорил тебе, что ты можешь приходить ко мне, когда захочешь. Это ты постоянно не находила на меня времени…

– Да. Прости, папа. Просто сегодня мне очень нужно с кем-то поговорить.

– Я знаю, как тебя порадовать, дочка! Заходи. Мы можем разговаривать столько, сколько тебе захочется.

Отец щелкнул выключателем и яркий свет полился с кухни в гостиную, развеивая мрак не только в комнате, но и в душе. От шума чьей-то деятельности, теплого света и тихой, едва различимой речи телеведущего стало по-домашнему уютно, несмотря на то, что обычно в этой крошечной квартире находиться было не особо приятно.

Марселин села на край стула, осматриваясь на кухне. Отец, накинув теплый халат поверх вытянутой футболки, уже и не подавал признаков того, что пять минут назад намеревался заснуть. Он взволнованно копошился в ящиках, находясь в поисках чего-то важного.

– Нашел! – обрадовался он и довольно потряс баночкой сухого какао.

– Я, кажется, тысячу лет уже не пила какао… – облокотившись на стол, устало пробормотала Марселин.

– Тогда хорошо, что ты приехала. Тысяча лет – это слишком много для человека.

Было трудно не замечать фиолетовых кругов под глазами и отросшей щетины на лице отца. Он выглядел измученным и опустошенным, хотя сейчас улыбался во все зубы и, казалось, был готов горы свернуть. Не в силах сдерживать свою радость от прихода дочери, он едва не позволил убежать молоку. Размешав напитки, он завершил приготовление последним штрихом – высыпал на шоколадную пенку по несколько небольших пухлых маршмеллоу.

– О чем же мадемуазель хотела поговорить? – улыбаясь, протянул отец, выставив перед ней кружку с горячим напитком. – Я весь внимание.

– Скажи, в какой момент люди стали такими холодными?

Отец сходу помрачнел, едва успев сесть напротив и придвинуть к себе вторую кружку.

– Разве тут разберешь? Они давно потеряли человечность. – раздраженно ответил он, отведя взгляд. Что-то в этой теме сразу вызвало у него отторжение и задело за больное. – Я буквально сегодня узнал об очередном исчезновении. На работу не пришел мой друг. Выяснилось, что дочь у него пропала. Твоя ровесница почти.

– Ты имеешь в виду именно такое исчезновение? Она точно не сбежала куда сама? Может, ей нужно время, чтобы побыть наедине с собой… – предположила Марселин, нахмурившись и отпив из кружки.

– Да в порядке с ней все было. Они с мужем жили душа в душу, ребенок родился у нее, все время другу моему фотографии присылала. А тут просто испарилась, как будто ее и не существовало. Ну, сразу понятно, что это за исчезновение. Друг вне себя от горя, а ребята на работе сделали вид, будто не знают ничего. Ну что за чудовищное безразличие…

– Ну… – начала было Марселин, но в какой-то момент передумала что-то сказать. – Что теперь будет с твоим другом?

– Они с супругой молятся, чтобы дочь их не вернулась. Это безумие какое-то, если задуматься. Представь, что человек, которого ты любишь, куда-то исчез. По-нормальному ты весь мир перевернешь с ног на голову, чтобы его отыскать. А сейчас время такое… те единицы, что возвращаются, никогда не остаются теми людьми, что были раньше. И чтобы не было больно, проще сделать вид, что человек умер. В какое время мы живем, боже мой… Что с ними происходит?

Нависла тишина. Ее прерывало лишь редкое постукивание капель дождя по подоконнику. Марселин крутила в руках кружку, пытаясь достать со дна последнюю маршмеллоу. После этого разговора на душе стало еще тяжелее.

– Знаешь, а ведь от этого никто не застрахован. Исчезают все, без разницы кто. Ты всегда чувствуешь себя не в безопасности. И будто надежды на лучшее нет. Вот и не думается о других людях совершенно. Я не знаю, как на самом деле… только предполагаю.

– Все равно ведь нужно оставаться человеком, – возразил отец, сурово взглянув на Марселин. – В каком бы мы мире ни жили, мы люди, а не дикое зверьё. Хотя как сейчас люди ожесточились – даже животные на такое изуверство не способны.

– Ничего с этим не сделаешь. Пока исчезновения не прекратятся – люди будут думать только о своем выживании. Все просто слишком напуганы.

– Эх, Марселин… чтобы сделать мир лучше, начинать с себя нужно в первую очередь. Но некоторым даже в голову не приходит поразмыслить, почему в действительности человечество озверело. Сами зло творят вокруг себя, а потом удивляются, почему же мир стал таким.

Марселин почувствовала напряжение. Ей вспомнились те мысли, что преследовали ее сегодня вечером, и она восприняла эти слова на свой счет.

– Что ты хочешь этим сказать? – едва сдерживая раздражение спросила она. – Думаешь, я тоже оправдываю безразличие и ненависть?..

– Что ты! – воскликнул отец, переменившись в лице. По нему было видно, что он ни на миг не помышлял обвинить в чем-то свою дочь. Это могло бы быть заметно кому угодно, но только не ей. Марселин, охваченная стыдом, что умело замаскировался под агрессию, продолжала свой напор:

– Знаешь… к нам в лабораторию не так давно приводили одного из вернувшихся. Я не могу даже представить, что с ними делают и кто на такое способен. Никакие методы лечения, ни психотерапия, ни препараты не способны вернуть их к прежнему состоянию. Мы не можем даже понять, что с ними произошло, но всех их объединяет тяжелейшая психическая травма. И это те немногие, что возвращаются. А что происходит с теми, кто исчез навсегда? Страшно представить… и этот постоянный страх уже укоренился в душе настолько, что уже и не замечается. Но он все равно остается и фонит, отражаясь на всей жизни…

– Марселин… – прервал ее отец. – Я понимаю твои переживания. Мне тоже страшно, и каждый день я просыпаюсь в страхе получить сообщение или звонок о том, что с тобой что-то произошло. Возможно, я даже понимаю, почему ты хочешь оправдаться и в какой-то мере оправдать других людей. Но почему же ты тогда пришла сюда и задала мне этот вопрос, если и сама считаешь, что знаешь на него ответ?

Марселин промолчала.

– По всей видимости, – продолжал отец, – в глубине души ты и сама понимаешь, что в людях изменилось еще что-то. И я рад, что ты задаешься этим вопросом, ведь это означает, что мы с матерью тебя хорошо воспитали. Да, мы не можем повлиять на то, что происходит – никто не знает, кто ответственен за все эти исчезновения и никто не знает, когда это прекратится. Но уже сейчас мы можем перестать вращаться в этом порочном круге и продолжать множить зло вокруг себя. Я стараюсь. А достаточно ли стараешься ты?

Глаза Марселин заволокла горячая мутная пелена. Она склонилась и проронила слезу прямо в кружку, откуда так и не удалось выловить оставшуюся маршмеллоу.

– Прости, папа. Я не знаю, что на меня нашло. Меня действительно пугает все, что происходит. Исчезновения, жестокость, неуверенность в завтрашнем дне. Кажется, никакого выхода из этого нет. И если что-то произойдет, как будто целому миру не будет до нас никакого дела.

Отец поднялся и неуверенно приобнял Марселин. Ему было тяжело видеть слезы дочери, и оставалось лишь совершить эту неумелую попытку отвлечь ее от тяжелых переживаний. Он не придумал ничего лучше, чем просто попытаться перевести тему:

– Ты хороший человек. Мама бы очень гордилась тобой, если бы была рядом. Ты продолжила ее дело, занимаешься наукой…

– Да не занимаюсь я никакой наукой. – в сердцах отрезала Марселин. – Только создаю видимость. Всем давно бы пора понять, что из меня никудышный ученый. И вообще…

В этот момент она замолчала, не позволив дальнейшим словам вырваться наружу. Ей было страшно признаваться отцу в том, какую ненависть она испытывает к своей лаборатории и генетике в целом.

– Перестань. Ты снова себя недооцениваешь. Вспомни, как с самого детства ты мечтала работать вместе со своей матерью. Теперь ты там… никто бы не стал тебя держать, будь ты действительно плохим исследователем. Тебе… следовало бы получить докторскую степень, как считаешь? Может так бы ты почувствовала себя более уверенной…

– Я ненавижу эту работу. Ненавижу своих сотрудников. Мне отвратительно все то, что они делают, и эта деятельность давно не приносит никакого удовольствия. Но я… никогда не признаюсь тебе в этом. Ведь все считают, что решение идти туда я приняла сама. И правда так. Но никто ведь тогда не сказал мне, что именно мы будем делать в этой лаборатории… – подумала Марселин в ответ, но не произнесла ничего вслух. Она склонилась над столом и не поднимала помертвевших, лишенных блеска глаз. Эти слова хотелось выкрикнуть так громко, чтобы их услышал весь мир, но она в очередной раз сдержала их в себе. Чувство отчаяния и безысходности снова охватило ее душу. Разочаровать единственного близкого человека для нее было страшнее, чем проработать в ненавистной лаборатории хоть до скончания веков.

Спустя некоторое время она, поглощенная своими мыслями, мчалась по пустому шоссе, ведущему куда-то в кромешную темноту. Телефон, лежавший на соседнем сидении, вздрогнул от уведомления.

«Приезжай сегодня ночьюю» – говорилось в сообщении, на которое она взглянула украдкой.

3. Bandaid Heart

Одним из прохладных вечеров трое детей сидели в беседке из белого камня, стоявшей на краю высокого, поросшего изумрудной зеленью утеса. Он возвышался над долиной, в центре которой на холме стоял белоснежный дворец с серебряной крышей, и башни которого были украшены синими, бирюзовыми, лавандовыми витражами, повторяющими образы космоса, глубин морей и бесконечности холодных хвойных лесов чьей-то древней родины. Он мерцал, подобно бабочке со светящимися крыльями, отдыхающей в сочной весенней траве; каждый его контур словно был соткан из лунных нитей. Перед дворцом, на широкой светлой площади журчала чистейшая вода красивейшего из фонтанов, и то был главный фонтан всей Фата-морганы – единственный проводник к Земле. Площадь и отходящие от нее дороги были подчеркнуты пышной зеленью разноцветных садов, и широкие серебряные врата всегда были открыты перед каждым, кто только мог пожелать войти туда. Вырос вокруг этого дворца город, и были в нем дома небольшие, белые, с нежно-голубыми крышами. По высоким холмам и на предгорьях стояли смотровые площадки, беседки и бельведеры, и у всех них крыши были из сине-бирюзового стекла с серебряной филигранью. Когда солнце поднималось высоко в небе, его свет приобретал невероятный оттенок, и все пространство вокруг окрашивалось в цвет моря. Казалось, словно сам город находится под толщей прохладной воды, и блики играют на колоннах и плитах из белого камня, как по светлому дну мелководья. Все они утопали в густой листве древних лесов, украшенных огнями мерцающих голубых цветов.

Девочка сидела на краю беседки, свесив ноги, и высыпала из прозрачной бутылочки себе в ладонь мерцающий порошок. Он ярко переливался в свете полной луны.

– Вы готовы? – восторженно вскрикнула она.

– Давайте считать! Раз!.. – ответил мальчик, стоявший рядом,

– Два! – продолжил вслед за ним второй, –

– Три! – закончили они хором, и девочка с силой выдула блестящий порошок в пространство над городом. Он, как мелкая бриллиантовая пыль, рассыпался по воздуху, и в этот же момент каждая из крошечных гранул обратилась маленьким бумажным самолетиком. Словно бесчисленная стая птиц, они вихрем бросились вниз, качаясь по свежему ночному ветру. Они падали к главной площади Дворца, и рассыпались прямо над фонтаном кто куда, как если бы струя воды разбивалась о землю и ее капли разлетались в разные стороны. Часть из них летела к самому оживленному району города, откуда всегда играла музыка, часть из них отправилась туда, где стояли редкие дома среди широких благоухающих садов. Каждый из самолетиков словно знал, куда ему направляться, и у всякого дома – где-то на крыше, где-то в окне, где-то у входной двери, а где-то – у калитки, все они находили свое пристанище в ожидании, пока хозяева не выйдут и не прочитают то, что написано внутри.

Изначально, конечно, никто там не писал, и каждый из них был абсолютно чистым, сотворенным из ничего, разбросанного беззаботной девочкой из беседки над городом. Только когда кто-то брал послание в руки, на нем возникал изящный текст, написанный золотыми чернилами, возвещающий о прекрасных новостях, и должным было знать о них всем жителям Измерения грёз.

На следующий день одинокий Маг, потягиваясь, вышел из своего дома, будучи в настроении собрать свежих цветов для очередного эксперимента с зельями. Покрепче укутавшись в свою темную накидку, он медленно побрел за дом, и сухие цветы вслед его шагам разрастались и вновь обретали блеск, подобный звездному, а на листьях вырастали капли чистой воды, медленно скатывающиеся вниз и напитывающие ароматную землю.

«Повезло мне сегодня…» – подумал Маг, мысленно ухватившись за тень удовлетворения от увиденной им красоты. Даже его заброшенный сад сегодня казался ему приятным зрелищем, но и сейчас он готовил себя к тому, что его собственный разум своими неуместными фокусами скоро вновь погрузит его обратно во мрак. Потому, сейчас оставалось только наслаждаться этим кратковременным просветом радости. Он вдохнул влажного, прохладного воздуха с насыщенным землистым ароматом и наклонился над неухоженной клумбой под раскидистой кроной с ярко-бирюзовыми сережками, своим весом словно оттягивающими книзу широкий крючковатый ствол старого дерева. Его внимание привлек бумажный самолетик, застрявший в поникшей траве. Сначала он подумал, что это игрушка соседских детей, по случайности заброшенная к нему в сад. На одном из крыльев самолетика красовался изящный узор, выведенный золотыми чернилами – это был почерк тех, чьи послания было нельзя игнорировать. Сразу стало понятно, что дети из дома напротив не имеют к нему никакого отношения. Маг развернул самолетик и перед ним раскрылось целое письмо, написанное золотом и украшенное орнаментом из листьев. Лишь на мгновение его удивило то, что письмо было адресовано лично ему, хотя подобные уже приходили ему в прошлом.

«Уважаемый мистер Салливан,

С превеликой радостью сообщаем Вам, что четвертого октября в Главном дворце состоится церемония избрания нового Третьего Великого мечтателя (также известного, как Третий Мудрец).

После главной церемонии состоится большой осенний бал. Также напоминаем, что подобное событие всегда сопровождается исключительным правом каждого жителя Измерения на аудиенцию с одним из Трех. Вы можете задать любой вопрос, узнать о будущем или получить ценные знания от любого из Мудрецов по Вашему желанию.

Мы надеемся, Вы разделите радость от прихода нового Третьего Мечтателя вместе с другими и получите незабываемые впечатления от торжества.

С уважением,

Р. Кабер, Первый Великий мечтатель,

Л. Эммони, Второй Великий мечтатель.»

Маг задумался и сложил листок пополам. За долгие годы жизни здесь он действительно часто получал подобные приглашения, но никогда не приходил на церемонии.

При этом другие жители измерения всегда испытывали неподдельный восторг, как только получали исписанный золотом бумажный самолетик – такая форма передачи послания тянулась с самых древних эпох, стоящих у истоков самой Фата-морганы. Бал всегда отличался особой роскошью, был апофеозом красоты, гордости и самого волшебства, из которого здесь состояло все. Мудрецы устраивали пышное празднество, музыка переливалась в воздухе подобно янтарным медовым рекам, а украшения походили на райские дары, сошедшие на созерцание людям. Ни один бал не был похож на предыдущий: все они отличались друг от друга темой и эстетикой, но каждый оставлял в душах приглашенных неизгладимый след восхищения, подобно сладости, что пробуют впервые. Гости бала стремились продемонстрировать свои таланты и красоту другим, и пространство под высокими белоснежными сводами наполнялось подлинной радостью, что множила их счастье на века.

Маг вновь скрылся за высокой скрипучей дверью, затерявшись в темноте своего дома. Он почти был готов разорвать приглашение на кусочки и позабыть о такой возможности на следующие несколько лет. Но какая-то тревожная, беглая мысль не покидала его разума, и фантазии о радостном торжестве лишь напомнили о том, что ему там нет места. Он облокотился на стену и глубоко вздохнул, обхватив лицо руками. Сквозь большое зашторенное окно едва пробивался длинный луч света, проскользавший по прямой линии через всю комнату и рассекающий фигуру Мага надвое. Он медленно опустился на пол, словно не выдерживая обрушившегося на него давления переживаний, которые он снова не смог удержать во внутреннем резервуаре, но которым не мог позволить вырваться вовне бурным, гремящим потоком.

Он сидел там минуту, пять минут, полчаса, час, а может и дольше. Время куда-то ускользало, вновь оставляя его за пределами своего непрерывного течения. Но оно не заботило его, только лишь жизнь, которой какая-то часть его души страстно желала, а какая-то полностью отвергала. Жизнь мчалась мимо, и его мучил первородный страх – перед созерцанием ее великолепного вальса в пространстве лишь со стороны при невозможности самому вступить в этот танец и ощутить жизнь всем своим существом.

Ему часто казалось, что дорога судьбы ведет его в бездну, и все возможности сойти с нее и пойти другим направлением он уже пропустил. А дорога длилась и тянулась, вела его по мраку и холодному туману, то и дело напоминая о неизбежности пустоты, которая ему суждена в конце пути. Любые попытки изменить ситуацию казались ему бессмысленными, он все равно был лишен какой-либо уверенности в том, что ему удастся справиться с ужасом, пирующим его безбрежной душой несчетные годы.

Решение, которое он принял, отдалось холодком, пробежавшим по коже вдоль позвоночника и вниз. Оно внезапно сверкнуло в мраке его мыслей и на мгновение озарило все пространство его сознания.

Ему была необходима аудиенция с Мудрецом. Только они могли ответить на один-единственный вопрос, что не давал ему покоя.

4. Feux rouges, Châteaux brilliants

Лаборатория, в которой работала Марселин, находилась далеко от города. Когда-то давно она приехала сюда в первый раз вместе со своей мамой, которая работала здесь много лет. Туманные поля, долгая дорога, ведущая вдоль высокого забора с колючей проволокой, красные таблички, предупреждающие об опасности. Вокруг не было ни домов, ни даже редких заправочных станций, а очертания города давно скрылись где-то позади, за иссиня-зелеными массивами хвойного леса. Белое здание, стоящее посреди широкого пустыря одновременно вызывало тревогу и раззадоривало детское любопытство. Мама высунула руку в окно, чтобы показать пропуск мужчине, подошедшему к водительской двери. Марселин прилипла к окну, ожидая увидеть животных-мутантов, резвящихся по территории, или обломки инопланетных кораблей, обнесенные предупредительными заграждениями; иначе было не понять, для чего нужна такая секретность. Однако, к ее разочарованию, внутри не оказалось ничего, кроме небольшой парковочной площадки, широкого поля и нескольких скамеек у скромного входа в здание.

Что-то фантастическое все же было в увиденном ей в тот день. Внутри пахло чем-то странным, вокруг ходили туда-сюда высокие, взволнованные люди в белых халатах. Мама крепко держала Марселин за руку и, улыбаясь, вежливо приветствовала всех, кто проходил мимо. На высоких белых дверях висели таблички с именами и словами, которых Марселин не понимала. Какие-то из дверей были закрыты, какие-то нет – и за некоторыми можно было рассмотреть кабинеты, заполненные зловещим лабораторным оборудованием: глухие металлические камеры, целые ряды колб и пробирок, микроскопы, странные измерительные приборы и много других разных вещей, о которых ребенку и не должно знать.

Теперь Марселин часто думала о том, что приводить ребенка в такое место было весьма безрассудно. За какими-то из закрытых дверей располагались контейнеры с опасными химическими и биологическими отходами, где-то были целые хранилища с токсичными реагентами. На первом этаже в особенных комнатах располагались вольеры с животными, которые использовались для проведения экспериментов. Каждый уголок этой научно-исследовательской лаборатории нес в себе угрозу для того, кто не знал правил безопасности. Мама просто говорила не трогать ничего без разрешения взрослых и уходила заниматься своими делами, предоставляя Марселин самой себе. Конечно, с детства она была весьма ответственной, поэтому по ее вине несчастных случаев в лаборатории не случалось, но все же она изводила расспросами высоких людей в белых халатах и лишь иногда молча наблюдала за экспериментами. Порой она подолгу смотрела, как мама сосредоточенно заглядывает в микроскоп и делает какие-то записи у себя в блокноте. Спрашивать о чем-то было бесполезно: она все равно не отвечала в моменты, когда была настолько занята. Ей вспоминалось, как она сидела на кушетке в мамином кабинете, болтая ногами и сминая в руках подол платья карамельного цвета, смотрела на книжные полки и застекленные шкафы с пустыми колбами и восхищалась тем, как на них падают полосы золотого света, пробивающегося сквозь приоткрытые белые жалюзи. Когда-то ей хотелось стать маминой коллегой и узнать, что же скрыто за закрытыми дверьми и что означают сложные слова на табличках.

Спустя несколько лет она стала стажером в этой лаборатории. Чем меньше загадочности оставалось для Марселин в лабораторной работе генетика, тем меньше она испытывала к ней интереса. Фантазировать о потенциальных возможностях было куда приятнее, чем знакомиться с унылой реальностью. Волнующие тайны закрытых дверей со временем превратились для нее в обыденность. Светлый кабинет мамы, белые жалюзи, длинные ряды книг теперь принадлежали ей. Заварив кофе в комнате отдыха, она возвращалась в свой кабинет, шагая по длинному коридору, и уже не обращала внимания на надписи на табличках. Лень и полное отсутствие интереса привели к тому, что постепенно коллеги перестали возлагать на нее какие-либо надежды. Она выигрывала своей сообразительностью, но тратить силы на реальную работу в лаборатории ей совершенно не хотелось. Лишь изредка ее отправляли выступать на конференциях от лица исследовательской группы, поскольку ей удавалось выигрывать в спорах и убедительно отстаивать свою точку зрения перед лицом комиссии. На самом деле ее разум тяготел к неизведанному, к подлинным возможностям человеческого мозга и границам его психики. Порой размышления приближали ее к тому, что она допускала совершенно ненаучные предположения, но приобретенная рациональность ученого каждый раз всячески отталкивала подобные идеи. Лабораторная работа тяготила ее, и лишь чувство ответственности удерживало Марселин здесь.

Тем не менее, сутки напролет она проводила в лаборатории, не позволяя себе простых человеческих радостей: провести вечер в кафе с друзьями, прогуляться по вечернему городу в выходной день или лениво вытянуться в теплой постели за просмотром любимого сериала. Все свободное время она читала неинтересные ей статьи или погружалась в книги, бродила по территории, когда была хорошая погода и лишь иногда, при особых обстоятельствах выезжала в город. Она была одной из тех, кто заполнял пустоту в своей душе ненавистной работой. Многие считали Марселин прирожденным ученым, попросту оказавшимся не на своем месте, и многим она казалась в этом коллективе лишней. Иногда, когда она закрывалась в кабинете на очередную ночь и вытягивалась на кушетке, ей подолгу не давали покоя мысли об одиночестве, но этот безумный темп работы и полное отсутствие свободного времени были причиной, по которой у нее попросту не было шансов сближаться с другими. Текли годы, но она и не задумывалась о причинах такой судьбы, а просто принимала ее такой, как есть.

5. Losing Feeling

Наступил вечер торжества. Белым мерцанием разливались реки звезд, текущие по куполу темно-синего неба. Они вели к серебряным крышам башен Главного дворца, искрящегося бессчетными огнями и неземным сиянием. Над блестящей листвой бескрайних цветущих садов текла нежная музыка, исходящая из эпицентра величественного праздника, невиданного людьми ранее. Никто не мог пропустить возможности созерцать красоту и мудрость Трех, насладиться великолепием божественного бала. Пары, семьи, большие группы друзей – счастливые, непередаваемо нарядные стекались по улицам к главной площади, подобно ручьям, стремящимся впасть в полноводную реку.

В окнах дома с заброшенным садом сегодня горел неяркий свет. У пыльного зеркала стоял человек и приводил себя в порядок перед встречей с Тремя. Он осознавал этот момент финальной точкой своей истории и хотел наполнить его красотой и благородством. Ему не хотелось умирать подобно больному зверю в грязи; он хотел принять свое одиночество с достоинством и идти с ним в последний путь рука об руку. Сосредоточенный взгляд прошелся снизу вверх: от начищенных ботинок выше по наглаженным брюкам, как по ступеньке, одна за другой, к темному пиджаку, проскользнул по черным контурам аккуратно заправленной рубашки и, наконец, остановился на лице, с обеих сторон обрамленном длинными линиями прядей насыщенного медного цвета с золотистым отливом. Волосы никак не желали собираться в нормальный хвост, и некоторые из прядей то и дело выбивались из него, придавая Магу слегка небрежный вид. Сделав последнюю попытку собрать их аккуратнее, он краем глаза заметил, как выглядит его лицо в профиль и для себя отметил, что уже практически позабыл собственный внешний вид. Мягкость его черт подчеркивали горбинка на носу и усталый, глубокий взгляд. Наконец, смирившись, он еще раз пригладил одежду и направился к выходу, вынашивая свое незамысловатое тайное намерение.

Среди огней, подобных осыпавшимся в траву звездам, одиноко он шагал между суетливых толп людей, мысленно оглядываясь назад в свою жизнь. Его терзало сожаление оттого, что даже в таком прекрасном мире он не смог найти себе места, потому и видел для себя путь лишь в одном направлении. Музыка становилась все отчетливее. Нежный голос загадочной певицы все меньше напоминал отдаленное, таинственное эхо и сознание улавливало все больше волшебных слов ее прекрасных песен. Как бы ему хотелось сейчас чувствовать себя причастным ко всему, что происходит, но мир виделся ему лишь как нечто, чему он не принадлежит, что скрыто от него мутным, непробиваемым стеклом.

Маг остановился у фонтана, наслаждаясь свежим вечерним воздухом и нежным журчанием прохладной воды. Отражение огоньков искрилось в тонких чистых струях первобытной влаги, в которой зародилось все существование этого измерения. Огромные дворцовые двери с мерцающими витражами, по цветам подобными морским пейзажам, были открыты настежь и туда заходили люди, наполняя пространство веселым гулом. У входа стояли две девушки с огромными букетами цветов, похожих на искристые самоцветы, и дарили каждому проходящему мимо по цветку с ароматом таким, от какого легко может вскружиться голова.

Вода в широкой чаше фонтана, украшенной разноцветной мозаикой, сегодня показалась Магу темнее, чем обычно, словно в ее отражении был не этот яркий и причудливый мир, а мрачный лес под покровом холодной ночи. Тем не менее, Фата-моргану уже долгие годы не посещал человек извне, и не было оснований думать, что портал между измерениями вновь нашел, где ему расцвести, подобно таинственному бутону.

Полный уверенности, что слышит плеск воды в последний раз и дав себе возможность вволю насладиться им, Маг выпрямился и еще раз поправил одежду, прежде чем направиться по широкой лестнице вверх к манящей своей красотой двери. Милая девушка протянула ему в руку цветок, и он вдохнул аромат, напомнивший ему холодную древнюю хвою, смешанную с соленым морским ветром. Каждый чувствовал в этих цветах нечто свое, потому они были так притягательны для людей, но жизнь была их коротка, подобно летней ночи.

Белые высокие стены дворца были украшены серебряными лентами и бесчисленными цветами. Свет полной луны пробивался сквозь высокую стеклянную крышу и играл разноцветными переливами по глади мраморного пола. Теплые огоньки сотен свечей, венчающих начищенные канделябры, походившие на белоснежные ветвистые деревья, мягко освещали дымчатый полумрак пространства. Отголоски прекрасного пения разносились по широким залам, теряясь в темных таинственных коридорах, манящих куда-то вдаль. На сегодняшний вечер были приглашены жители измерения все до единого, но дворец был настолько велик, что в нем все равно чувствовался тонкий налет одиночества. Шагам Мага вторило звонкое эхо. Он остановился перед высокой лестницей, что вела в главный зал, откуда доносились голоса и нежная музыка. Его взгляд приковала утонченная пара: на высоком балконе в темноте он разглядел девушку в золотистом пышном платье и возвышающегося перед ней мужчину. Он слегка наклонился, чтобы услышать спутницу, которая что-то шептала, прикрыв лицо тонкой ладонью, бросив настороженный косой взгляд на Мага. Не сразу он осознал, что неприлично долго смотрел на них, и смущенно отвернулся, шагнув вперед по белоснежным ступеням.

Вскоре перед ним открылся огромный просторный зал. Он чем-то походил на театр без сцены – широкое пространство в центре, очерченное невысокой серебристой перегородкой, было местом для танца, а те, кто просто желал наблюдать за волшебной красотой, ожидал на низких платформах по краям зала или где-то в теплом полумраке ярусов, восседающих на колоннах. По ним соскальзывали узкие белые лестницы, перила которых были увиты мерцающими гирляндами огней и цветов. Гости переговаривались, кто-то держал в руках тонкие изящные бокалы, кто-то громко смеялся, сидя на широкой софе из бирюзового бархата. Над огромным лазурным окном, украшенным серебряными листьями, возвышалась длинная ложа, самая яркая и нарядная, и там сидели двое, блистающие неземной красотой. Это было место для Мудрецов – и оттуда они видели все, что было в зале, и из любой точки было возможно другим созерцать их.

Круглый стол перед ними ломился от фруктов, десертов и напитков. Слева сидел Кабер – похожий на задумчивого, глубоко одухотворенного монаха с пронзительно чистым взглядом. Как и все Трое, что несли в этот мир какой-то определенный идеал, он был хранителем тайны: никто о нем ничего не знал и сам он был неуловим и изменчив, подобно дыму.

Рядом с ним сидела Эммони, и напоминала она лесную фею – изящная, как если бы была вырезана из тончайшего стекла. Ее длинные серебряные волосы спадали почти до самого пола, а ясные темные глаза искрились теплом и любовью. Она сдержанно улыбалась, рассказывая что-то умиротворенному Каберу, но нежность взгляда скрыть была не в силах. Одетая в воздушное, полупрозрачное белое платье, она то и дело поправляла мерцающую тонкую вуаль, что тянулась до колен и даже ниже, и ее складки поблескивали лунным сиянием. Ее голову венчала изящная серебристая тиара, и отражение огней дрожало в вплетенных в нее бриллиантах.

Маг поднялся на нижний ярус и остановился у одного из широких окон. Он облокотился у стены, покручивая в руках подаренный ему цветок. Бал и танцы его совершенно не интересовали: хотелось лишь дождаться, когда пройдет церемония избрания и настанет миг аудиенции. Что-то словно щелкнуло в его голове в момент, когда он услышал взволнованный шепот, скользящий по толпе людей, скопившихся у перегородки. «Говорят, у Фонтана нашли человека с Земли!»

6. Come Talk to Me

Окружающий мир постепенно прояснялся, размытые огни стекались в единые источники света, а черные тени на глубокой синеве приобретали формы домов, деревьев и людей. От головокружения подташнивало, возникло ощущение, словно все происходит с кем-то другим. Марселин тяжело дышала, откинув голову на холодный камень.

Вокруг собралась толпа. Перед ней на миг из глубин памяти всплыл образ того человека, который лежал на асфальте в холодный октябрьский день. На ее коже сейчас тоже вздрагивали капли прохладной воды, скатывающиеся вниз к прилипшей к телу одежде. Небо искрилось огнями как никогда, таких звезд не было видно даже из деревни или со смотровой площадки лаборатории – его отблески напоминали фантастический рисунок или снимок с космического аппарата. Тело не хотело слушаться. Она смутно помнила, что произошло до этого и еще несколько мгновений назад думала, что умрет. Стали проясняться чье-то тягучее, нежное пение и журчание фонтанной воды. Вокруг переговаривались люди, и в этот миг она подумала, что получила по заслугам за то, что в тот момент не подошла к несчастному человеку и не предложила свою помощь. Сейчас она находилась в том же самом положении, что и он, и люди смеются над ней, показывая пальцем на женщину, что лежала на брусчатке как опустившийся пьяница.

– Девушка! Девушка! Вы в порядке? – прозвучал чей-то взволнованный, но мягкий и уютный мужской голос. Он словно обнимал и обволакивал, укрывал теплом и заботой, хотя Марселин не признавала его знакомым. Ослепленными водой глазами она пыталась рассмотреть человека, что подошел к ней, но внимание соскальзывало на руку, приобнявшую ее за плечо и ощущение, как мокрую кожу ладони обожгло чье-то тепло. Незнакомый мужчина приподнял ее и помог сесть поудобнее, не задавая лишних вопросов. Вслед за ним подбежала девушка и села с другой стороны, поправляя ее мокрые волосы и о чем-то тихо переговариваясь с мужчиной. Марселин чувствовала, что ее конечности обмякли и ничего не могла сделать. Ощущение стыда горело у нее в груди, но дышать становилось чуть легче.

– Все хорошо, все хорошо… – приговаривала девушка, поглаживая Марселин по руке. После этих слов ей на миг стало удивительно легко, и медленно она стала осознавать, что происходит вокруг. Толпа нарядных людей стояла вокруг фонтана у огромного дворца, но куда бы она ни смотрела, ни у кого во взгляде не удавалось отыскать безразличия, лишь взволнованность с легким оттенком сопереживания и… любопытства.

– Вам лучше? – снова спросила она. Марселин попыталась приподняться, но снова потеряла равновесие. – Давай отведем ее домой, дадим попить и прийти в себя. Тут слишком много людей. – говорила девушка, обращаясь к незнакомцу.

Он поднял Марселин на руки и встал, медленно шагая вслед за суетливой девушкой.

– Не надо, я справлюсь.. – шептала Марселин, невзначай уткнувшись в его теплую шею. Головокружение и ощущение нереальности происходящего смешались с тревогой, чувством стыда и чем-то странным, похожим на нежную влюбленность. Это была не влюбленность в человека, а в ощущение, которое он дарил ей. Тепло этого человека в полусознании напоминало ей о доме, и на ее щеках расцвел румянец. С другой стороны, она не понимала, куда они идут и что их ждет дальше. Красота неба подсказывала ей, что все происходящее – лишь сон, и она окончательно расслабилась, доверившись ситуации.

Они пришли в маленький зеленый двор, где среди деревьев располагались резная широкая скамья и плетеный садовый столик. Мужчина посадил ее, аккуратно взял за руки и взволнованно спросил:

– Ну, как вы?

– Спасибо… – отвечала Марселин. – Мне уже лучше.

– Вы помните, как тут оказались?

– Кажется, да. Вы меня донесли сюда. – улыбнулась она.

Мужчина широко улыбнулся в ответ. Его ясные глаза блестели под стеклом аккуратных очков в черной оправе. Он выглядел привычно, одетый в строгий костюм, но от всего мира его отличал до невозможности добрый и сияющий взгляд. Он пригладил рукой короткие светлые волосы, а второй прикрыл холодную ладонь Марселин.

– До этого. Что было до этого? – спросил он.

Потребовалось время для того, чтобы Марселин осознала, что не помнит, что предшествовало обмороку у фонтана.

– Я не знаю…

Мужчина ничего не успел ответить, как к ним снова подбежала девушка с длинными золотистыми волосами.

– Ну как вы? – спросила она и тут же перевела взгляд на мужчину. – Боже, Джон! Ты теперь весь мокрый…

Марселин застыла, осознав, что все это произошло по ее вине.

– Это глупости, мне нужно пять минут и я снова буду готов. Мы же не могли оставить ее там одну, о чем ты говоришь?

– Ты прав, прости… Иди собирайся, мы здесь справимся.

Мужчина удалился за дверь, а девушка присела рядом с Марселин и взяла ее за руки.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Мне получше, спасибо. – повторила Марселин. – Правда немного растеряна. Вроде как говорили, что в осознанных снах человек может делать все, что угодно, но сейчас не получается.

– В осознанных снах? – удивилась девушка. – А, ну… Ты же еще не понимаешь, где мы находимся, да? Здесь действительно возможно все, но если ты будешь много стараться. Мне вот не хватает усидчивости, поэтому я и не занимаюсь Искусством, а вот Джон в этом деле очень хорош.

– Кристина! – донесся мужской голос из дома. – Заходите домой, я вам кое-что покажу.

– Как тебя зовут? – спросила девушка.

– Марселин…

– Какое красивое имя! Честно говоря, я даже не знаю, что сказать, – проговорила она, с волнением обтирая руками подол пышного темно-синего платья. – Я никогда не видела человека, который только прибыл с Земли. Все мои друзья и их семьи живут здесь целыми поколениями, а новых людей давным давно уже сюда не приходило.

– Подожди, что? – растерянно переспросила Марселин. – Так мы, по-твоему, все-таки где находимся?

– Мы в славной Фата-моргане! Тебе здесь очень понравится. Должно быть, ты попала сюда случайно?

– Отражение миражей… Фата-моргана… – подумала про себя Марселин. В ответ на свои же размышления она лишь смущенно улыбнулась, заправив прядь мокрых волос за ухо. – И случайно, и нет. – неуверенно сказала она. – Я просто… не могу вспомнить…

– Неужели ты была одна в лесу? – смеясь, спросила Кристина.

– В каком еще лесу?

– Говорят, многие люди находили Фонтан в лесу. Наверно, и с тобой так же случилось, но мне не понятно, почему ты ничего не помнишь… обычно это лучший момент в жизни каждого человека…

– Честно говоря, я… боже, пожалуйста, не расспрашивай, у меня так болит голова… я до сих пор не понимаю, что из этого сон, а что нет… – ответила Марселин, прикрыв лицо ладонями.

– Ладно-ладно, прости! Так ты ничего не знаешь про Фата-моргану, да? Давай соберемся и я тебе по дороге расскажу. Пойдем!

Кристина взяла Марселин за руку и потянула за собой. За небольшой белой дверью перед ними открылась уютная гостиная, полная изумрудной зелени. Чувствовался приятный аромат пряностей и кофе. Аккуратная обшивка стен из светлого дерева местами была украшена изящным узором, а на теплом дощатом полу лежали мягкие цветные коврики. Напротив большого окна, из которого открывался чудесный вид на озеро, на стене висели красивые фотографии радостных людей и волшебных пейзажей, прикрепленные к пробковой доске. Тихо играла музыка, отдаленно напоминавшая инди-фолк.

Кристина скрылась где-то за углом, а Марселин остановилась у большого зеркала, стоящего неподалеку от двери. Она вспоминала, как учили проверять происходящее на сон: нужно внимательно осмотреть свои ладони, и если они будут искажаться, значит, сейчас ты спишь. Оглядев дрожащие руки со всех сторон, она не обнаружила в них никаких признаков деформации – количество пальцев было нормальным, длина их тоже была в порядке. В зеркале она увидела себя: одежда больше напоминала мокрый мешок, а волосы безжизненно свисали, прилипая к открытым плечам. При этом тело тоже выглядело как всегда – слегка костлявое, несуразное, подчеркнутое влажностью и утомлением. Ее сомнения в реальности происходящего нарастали вместе с интенсивностью головной боли, и она стала тереть лоб запястьями, не решаясь даже присесть в мягкое кресло с расписными подушками.

– Пойдем, Джон тебе сделал какао! – крикнула Кристина, высунувшись из-за приоткрытой двери.

– Вот, смотри! – продолжила она, едва Марселин вошла в маленькую уютную комнату. На светлой кровати лежало длинное белое платье, на груди расшитое золотом и крошечными жемчужинами. – Мне кажется, тебе бы очень пошло белое.

– Что ты, я не могу это надеть. Тем более оно вряд ли подойдет мне.

– Не стесняйся. Это мой подарок тебе. Тем более ты же не можешь так пойти с нами на торжество. – улыбаясь, отвечала Кристина.

– Я лучше не пойду. Вряд ли меня там ждут. И мне правда неудобно принимать такие подарки. Извини, но мы же едва знакомы…

– Мы не сможем тебя оставить здесь одну, понимаешь? А я очень-очень хочу попасть на этот бал, последний раз он был тогда, когда я еще была ребенком и не особо много чего понимала. Давай пойдем, а потом поговорим про твое чувство вины и всякое разное, о чем ты там переживаешь. Пойдем! Ну, пойдем? Пойдем же?

– Хорошо, – выдохнула Марселин. – Совсем ненадолго.

– Ура! – воскликнула Кристина и кивнула в сторону кружки с горячим напитком, стоящей на прикроватном столике. – Я тогда тебя оставлю ненадолго. Мы с Джоном приведем себя в порядок, а ты переодевайся, но сначала выпей какао! Он так старался для тебя!

Марселин стянула с себя мокрую одежду и села на кровать, одной рукой поглаживая мерцающий полупрозрачный шелк платья. Пар, поднимающийся над темным напитком, заигрывал с воображением, и фантазии о вкусе и аромате горячего какао стали сильнее смятения, в котором сейчас пребывала гостья этого уютного дома. Она подтянулась к столику и аккуратно схватилась за кружку. Задумавшись, она по привычке застучала пальцами по матовому стеклу, как вдруг поймала себя на мысли, что никогда не ощущала ничего подобного. Аромат этого напитка показался самым приятным из тех, что она вдыхала когда-либо за всю свою жизнь. Может, дело было в голоде и усталости, а может в том, что он действительно был особенным. На вкус напиток тоже оказался невероятным. Идеальный по густоте и консистенции, в меру сладкий и слегка терпкий. Делая один глоток за другим, Марселин ощущала, как его тепло разливается по телу и наполняет ее душу неподдельной радостью и покоем – таким, тень которого она ощущала, будучи почти без сознания в объятиях этого человека. Думая про него, она смущалась так, словно ему удалось обнажить какие-то ее самые глубинные воспоминания о детстве и любви, которые она боялась достать из затворок своего похолодевшего сердца. По мере наполнения тела приятными ощущениями также растворялась и головная боль. Когда содержимое кружки было испито, от физического недомогания и тревоги не осталось и следа.

Кристина стояла у зеркала и расправляла материю своего платья, похожего на расшитое звездами небо. Джон сидел на диване, протирая свои очки. Они оба уже были готовы к выходу. Марселин выглянула из-за двери, одной рукой держа пустую кружку, а другой придерживая расстегнутое на спине платье.

– Не поможешь? – потупив взгляд, спросила она.

Кристина подбежала к Марселин и изящным движением справилась с застежкой.

– Ты очень красивая, но тебе чего-то не хватает. – задумчиво говорила она, относя кружку на кухню. – О, я знаю! Садись рядом с Джоном и закрой глаза, а я сейчас все сделаю.

Марселин неуверенно опустилась на диван по соседству с новым другом.

– Все хорошо? – спросил Джон, широко улыбнувшись.

– Да, спасибо. Ваше какао было невероятным. Знаете, мне даже показалось, что я стала чувствовать себя лучше после того, как выпила его.

– Видимо, вам действительно понравилось… – ответил он, не скрывая своей радости.

– Не скромничай, – прервала его Кристина, подойдя сзади. – А ты закрой глаза. Джон везде использует Искусство. У него талант. Он даже по такой мелочи творит настоящие чудеса. Не удивлюсь, если его выберут новым Третьим.

– Куда мне до Третьего, – смутился Джон. – Ты меня переоцениваешь… да и вообще, способности есть у всех. Не будь ты такой ленивой, была бы способна на большее.

– Мне удобно просто быть рядом с тобой и получать удовольствие от жизни! Все эти тренировки воли, воображения – не мое.

Марселин сидела с закрытыми глазами и улыбалась, слушая этот разговор. Действительно, подобного тепла она не испытывала с самого детства, и все это сейчас напоминало ей непринужденные беседы родителей. Тем не менее, у нее было много вопросов, на которые пока было невозможно отыскать ответ. Но и перебивать их не хотелось. Вместе с тем она пыталась понять, какова природа мягких и едва заметных прикосновений Кристины к ее волосам.

– Наверно, тебе сейчас кажется, что весь мир сошел с ума, да? – наконец, обратилась Кристина к ней. – Если захочешь, со временем тоже овладеешь Искусством. Будешь творить, создавать прекрасное, помогать другим. Не в этом ли счастье?

– Я пока не совсем понимаю, в чем заключается понятие «искусства». Ты говорила про талант, про тренировку… но кажется, вы вкладываете в это какой-то больший смысл, чем просто в слово «творчество», да?

– Здесь принято называть это Искусством, но по сути любое творчество – это то же самое. На Земле возможности человека сильно ограничены, но он все равно способен творить. Творчество заключено в природе человека – он не может жить, не создавая что-то. – сказал Джон.

– Я бы так не сказала. Многие люди живут, совершенно не стремясь к созиданию. – холодно ответила Марселин.

Кристина и Джон переглянулись. Между ними тремя медленно стала проявляться разница в среде, в которой они жили долгие годы.

– И все же. Допустим, человек желает творить. Как творчество «здесь» отличается от творчества «там»? – продолжила она.

– Там ты прикладываешь в разы больше ресурса для того, чтобы создать что-то. Допустим, человек хочет построить дом. Для того, чтобы сделать это на Земле, он должен нанять архитектора, который разработает проект, инженера, который проведет необходимые расчеты, строителей, которые смогут возвести постройку из материалов, за которые человек отдаст внушительную сумму денег. Это займет месяцы, а то и годы. Желая получить дом, ты расплачиваешься своим временем, которого человеку и без того отведено мало. Здесь же… если развиваешь свое воображение и тренируешь волю, ты можешь закрыть глаза, представить этот дом во всех деталях, – и он появится перед тобой. Так и работает Искусство. Недаром его называют «Искусством преобразования действительности».

– Если даже это правда… звучит слишком легко. Неужели вам так не скучно жить? – с недоверием спросила Марселин.

– Не подумай, это не так просто. – возразила Кристина. – Пока твои глаза закрыты, попробуй представить.. скажем, чашу с мороженым на столе. Сейчас ты в Фата-моргане. Сейчас вполне возможно сотворить чашу с мороженым.

Марселин нехотя напряглась и стала воображать эту чашу. Холодное стекло с капельками конденсата, стекающими книзу. В нем лежат разноцветные шарики замороженного молока с сахаром: шарик мятного, шарик шоколадного, шарик фисташкового… одно из них слегка подтаяло и белая капля скатилась вниз по внешней стенке, смешавшись с водой. На языке возникло неясное ощущение фантомной сладости.

– Представила.

– А теперь посмотри. – ответила Кристина.

Марселин разжала глаза и взглянула на стол, стоявший напротив дивана. Кроме маленькой корзинки с шапкой из полевых цветов на нем не было ничего.

– А что должно было произойти? Оно.. должно было появиться? – растерянно прошептала она.

– По-хорошему, да. Но именно это и требует тренировки. Ты здесь и дня не находишься, понятное дело, твой разум пока не приспособлен к Искусству. Я вот живу здесь всю свою жизнь, и так и не научилась творить, как, например, Джон. Я сказала ему, что ты плохо себя чувствуешь, и он своей волей сотворил для тебя чудодейственное какао, которое помогло избавиться от боли и дурных переживаний. Я люблю рисовать одежду, и это платье когда-то было лишь наброском на бумаге. Воля и воображение Джона настолько сильны, что лишь взглянув на этот набросок и выслушав мои идеи он смог материализовать его, и сейчас тебе посчастливилось надеть его. Мое воображение ограничено моим нежеланием его тренировать. В этом я больше похожа на земных художников. Их рисунки либо повторяют что-то существующее, либо служат основой для работы других.

– А Мудрецы вообще способны изменять ландшафт и природу. В их силах придать им случайность и в их силах изменить их по своему желанию. В Фата-моргане нет ничего, что не могли бы сотворить Трое. Поэтому Кристина смеялась надо мной, когда говорила, что меня могут выбрать Третьим. – улыбаясь, закончил Джон.

– Посмотрите, сколько мы тут уже сидим! – опомнившись, воскликнула Кристина. – Там уже, наверно, все давно началось! Еще посидим – пропустим церемонию! Так, Марселин, подойди посмотри, нравится тебе, как я сделала? – сказала она, наконец отойдя в сторону.

Марселин подошла к зеркалу и рассмотрела себя вблизи. Книзу спадали роскошные блестящие каштановые волны волос, а их передние пряди были аккуратно собраны где-то сзади золотистым украшением, которое игриво переливалось в мягком свете. От мокрой копны на голове не осталось и следа. От восторга Марселин открыла рот и вдохнула, на мгновение забыв обо всех словах мира.

– Видишь, как прекрасно Искусство. Если бы Джон не помог, я бы тут два часа возилась с тобой. – самодовольно проговорила Кристина, поставив руки в боки, торжествуя. – Спасибо, любимый. – улыбнулась она и наклонилась к Джону, чтобы подарить ему короткий благодарственный поцелуй. Марселин смотрела на это со стороны и наконец на нее сошло неожиданное осознание того, кем они все-таки друг другу приходятся. Внутри возникло странное противоречивое чувство, которое она еще долго не могла понять.

Уже через несколько минут они вышли из дома и втроем направлялись обратно к площади. Нежный поющий голос все интенсивнее ласкал их слух, и свидетельствовал о том, что церемония еще не началась. Однако людей на улице было намного меньше: те, кто хотел, давно ожидали начала главного события внутри. Марселин шла молча, о чем-то всерьез задумавшись.

7. Blue Velvet

На зал опустилось тончайшее полотно уютного полумрака. В блестящих стеклах больших окон отражались дрожащие огоньки сотен свечей, и их мнимые силуэты изгибались, смешиваясь с холодноватым мерцанием серебряных канделябров. Пение прекратилось, шум голосов гостей почтенно притих, окончательно растворившись в темноте длинных коридоров. Опустела украшенная полотнами с вплетенными в них искрами света возвышенная ложа, и Двое спустились по изогнутой лестнице к центру зала. Люди расступились, глядя на них из темноты. Мгновение тишины прервали едва уловимые переливы скрипки, доносящиеся словно из ниоткуда. Они вторили изящным шагам Эммони, передвигавшейся бесшумно, словно на цыпочках. Ее тонкая рука лежала на руке Кабера, и он шел рядом, оглядываясь по сторонам и спокойно кивая в толпу то туда, то сюда. Присоединилась нежная игра арфы, чей-то незримый, ласковый и торжественный тихий хор. Еще через несколько мгновений они уже кружились в танце, как если бы следовали зову музыки, что манила их в середину зала. Они вращались, отблескивая таинственным сиянием в тягучий, медовый такт. Время застыло, и было не властно лишь над мерцанием бесчисленных звезд над куполом из лазури и серебра и плавными движениями Двух.

Маг по-прежнему стоял у окна, задумавшись о своем. Все люди, что были неподалеку, столпились у перил из резных цветов и листьев и смотрели на восхитительный танец, то и дело вздыхая от восхищения. Кто-то едва заметно перешептывался, а кто-то утирал с глаз следы излишней сентиментальности. Внимание всех было сосредоточено на Двух, а Маг стоял у окна и мысленно считал минуты, ожидая окончания всех формальностей и с леденящим душу волнением представлял, как именно может закончиться для него эта ночь. Одновременно он терзался от нетерпения, и вместе с тем какая-то его часть боялась, будто вновь переживая некий древний страх, что, казалось, уже жил в его сердце с самого начала времен.

Музыка становилась то громче, то тише. Двое вальсировали в пространстве, ставшем почти безбрежным под покровом древней мечты. Когда томное пение инструментов затихало, они пригибались к мраморному полу, как море травы в ветреный день. Когда с новой силой распевались скрипки и голоса, подобные ангельским, заполняли зал своей мягкой сладостью, Двое раскрывались, подобно мерцающему бутону неземного цветка, что тянется к нежному свету солнца.

Словно внезапная вспышка, сияющее озарение всколыхнуло душу Мага. В толпе, где-то ближе к главному входу, стояла троица странных людей – высокий мужчина в строгом костюме, хохочущая девушка, что висела на его плече, и таинственная незнакомка, которая с удивлением рассматривала все вокруг. Загадочная сила пленила все его внимание и сосредоточила в этой точке, и все другие мысли исчезли, и растворились в небытие прежние планы и намерения. Он медленно подошел ближе и встал у ступеней, ведущих вниз, из темноты с любопытством разглядывая этих людей. Ему было непонятно, почему его взгляд все чаще соскальзывал с веселой девушки и ее партнера на загадочную фею в белом. Гостья в звездчатом платье шепнула ей что-то на ухо и вместе с другом устремилась глубже в зал, чтобы насладиться красотой танца Двух. Девушка осталась одна. Золотая вышивка на ее воздушном платье мерцала в свете тысяч огней и будто бы едва заметно покачивалась в такт музыке.

Маг, сам того не заметив, подобно тени спустился вниз и скрылся за кустистым деревцем. Он прижался к холодной стене и то и дело выглядывал из-за ветвей, согнутых под тяжестью сочной листвы, пытаясь рассмотреть таинственную девушку. Его охватывали такие странные и неведомые чувства, каких он раньше не испытывал, и походили они на бурные, холодные волны, захлестнувшие его полую душу и наполнившие ее до краев бодрящим вспененным морем. Это удушье опьянило его разум и в какой-то момент он осознал, что испытывает что-то более сильное, чем страх и стремление к смерти.

Отблески свечей отражались в ее больших глазах, отливающих глубокой синевой. На длинных ресницах вздрагивала влага сверкающих слез, готовых собраться в крупные горячие капли и скатиться вниз по шероховатому мрамору ее щек. Она стояла и завороженно смотрела на танец, и Маг, нерешительно опустив взгляд, заметил, как в нежной белизне мерцающего подола ее платья виднеются изящные контуры рук, обхвативших одна другую. В моменты, когда музыка становилась громче, тонкие пальцы вдавливались в кожу, а ее дыхание будто на миг прекращалось, и более не смела она пошевелиться. Казалось, она делает вид, что не замечает его взгляда.

Оба ни разу в жизни не видели такой красоты прежде: она не видела волшебного танца под сводами небесного купола грез; он не видел столь дивного творения Вселенной, что, казалось, раньше бороздило просторы бесчисленных миров и сейчас на мгновение спустилось взглянуть на их примитивное, простое Искусство. Маг боялся моргнуть, опасаясь, что она – лишь видение, призрак, и что она сразу исчезнет, оставив за собой только мимолетное воспоминание.

Наконец, музыка затихла. Двое синхронно, преисполнившись изящества поклонились гостям, и зал разразился оглушительными аплодисментами. Таинственная девушка стала оглядываться по сторонам, напоминая ребенка, заблудившегося между рядов большого магазина. Снова послышалось привычное пение, по залу волнами покатился шум, сотканный из бессчетных людских голосов. Танец завершился и короткий перерыв означал, что вот-вот произойдет самое важное событие сегодняшнего вечера.

Страх, слабость, дрожание до глубины самой души парализовали Мага, но он не мог оторвать взгляда от девушки. Следующие мгновения будто стали тянуться медленнее, и глаз мог уловить едва заметные движения в окружающем пространстве. Внезапно на него нахлынуло ощущение, словно он стал самым маленьким человечком в мире, а мир, наоборот, стал огромным, еще более широким и бесконечным, чем раньше, и каждый шаг стал даваться сложнее, и расстояния стали непреодолимыми. Еще миг, и она сделает шаг вперед, скрывшись в толпе в поисках своих друзей. Маг в своем мышлении был склонен к преувеличениям и излишней тревоге. Если не получится заговорить с ней сейчас, – не получится никогда.

Не показываясь из-за деревца, он, закрыв глаза, проговорил:

– Прекрасный танец, не правда ли?

Марселин долгое время делала вид, что не замечает силуэта, столь старательно и безуспешно скрывавшегося за кустистым деревцем. Не поворачивая головы, она спокойно ответила:

– В жизни не видела такой красоты.

Последовала неловкая пауза. Маг не мог подобрать слов, чтобы сейчас ответить правильно, но и молчание было плохим вариантом.

– Вам здесь нравится? – продолжил он с неуверенностью в голосе.

– Да. Это место не похоже ни на одно другое, что я видела в жизни.

– Когда я был здесь впервые, думал так же…

Марселин заметно смутилась, потупив взгляд. Ей не терпелось закончить этот неловкий, натянутый разговор и найти знакомых в толпе. Маг понимал, что так продолжать нельзя и нужно хотя бы выйти и должным образом представиться своей новой знакомой. Долгое время он собирался с мыслями и, вдохнув полной грудью, был готов сделать шаг в это враждебное, безграничное пространство. Не сразу он понял, что в зале по-мертвому тихо.

– Только что Неизвестной волей было принято решение о назначении на роль следующего Третьего Великого мечтателя. – провозгласила Эммони, когда Кабер, возвышаясь над толпой со своей ложи, торжественно приподнял руку. Даже это они делали в унисон. Музыка затихла, и в звенящей тишине на зал опустилась густая тьма. Обрывки древних воспоминаний прямиком из сердца Мага стали бушевать первобытным страхом, который едва удавалось сдерживать. На лбу проступили капельки холодного пота, руки задрожали сильнее обычного. Он зажмурил глаза, сопротивляясь неконтролируемым образам, поднимающимися из глубин темного моря памяти. «Не место. Сейчас не место. Нет. Тебя нет…» – проговаривал он про себя, как если бы читал мантры.

Даже сквозь закрытые веки почувствовался слепящий свет и странное, необъяснимое тепло в груди. Маг медленно и неохотно разжал глаза. Пространство вокруг ярко освещало голубоватое искристое сияние, и его огоньки витали в воздухе, подобно мерцающим пылинкам на полуденном солнце. Все внимание огромного зала было обращено сюда – девушка стояла в ослепительном свете и, куда бы ни посмотрела, отовсюду ловила на себе чей-то пристальный взгляд. Она молчала, не понимая, как реагировать, и лишь вежливо улыбалась, делая вид, что это ее не касается. Что бы ни означало свечение после произнесенных в зале слов, – здесь произошла чудовищная ошибка, которую можно исправить лишь бегством или попыткой сделать вид, что ничего странного не случилось.

Среди всех не так давно прошел слух о том, что в Фата-моргане впервые за долгое время появился новый человек, и многие видели несчастную девушку, что сидела у фонтана на площади, едва находясь в сознании. Сомнения и недовольства людей были разумны и предсказуемы, и все дальше разносился шепот о том, насколько в действительности может быть таинственная гостья сведуща в Искусстве. Какая-то женщина из толпы стремительно поднялась по ступеням и наспех что-то шепнула Двоим, и они призадумались, глядя на странную картину, возникшую при крайне загадочных обстоятельствах.

Эта минута тянулась чудовищно долго. В этот момент Маг наконец вышел из-за деревца, прижав руку к груди. Открыв свою душу пространству, он озарил его таинственным светом еще ярче, и некоторые из людей, что стояли ближе, стали морщиться и прикрывать глаза руками. Он подступил к Марселин и с напускной уверенностью осмотрел зал. Незримой волей этот Маг из тысяч других магов был выбран новым Третьим мудрецом, и именно он был источником этого странного света.

У него не было времени думать о том, почему произошло именно так, пытаться найти этому разумное объяснение. Ситуация случилась, и ее оставалось принять и сориентироваться в ней самым лучшим на данный момент образом. Мысли в голове напрочь отказывались упорядочиваться и собираться в полноценные логические доводы.

Марселин чувствовала, как ее щеки и уши пылают в жарком смущении. Ей было не понять, смотрит весь зал на нее или на этого странного человека. По нему было видно, что он пытался казаться сильнее, чем есть на самом деле. Он, не отводя глаз от цепкого встречного взгляда Эммони, слегка наклонился, и из-за его уха выпала небрежная прядь ржаво-каштановых волос. На мгновение мир закрутился вихрем громыхающего, бущующего волнения, и пространство, и время перестали существовать. Прохладный воздух подернулся терпким ароматом жженого сахара.

– Извините, мне мою неуверенность. Я не хотел поставить вас в подобное положение в такой день. Не составите мне компанию на первый танец? – мягко и учтиво прошептал он ей почти на ухо. Его прядь едва заметно проскользила по ее шоколадным локонам. Сейчас аромат походил уже не просто на жженный сахар, а скорее на подгоревшую карамель. Маг протянул дрожащую руку, и Марселин молча коснулась его ладони. Холодная, мягкая, слегка влажная кожа выдавала его едва скрываемое волнение при всей напускной невозмутимости.

Они зашагали к центру зала и толпа почтенно расступалась перед ними. Марселин судорожно искала глазами своих новых приятелей, но зал был полон лишь сотен незнакомых лиц. Так одиноко она себя в жизни не чувствовала. Ко всему прочему, за долгие годы она практически забыла, как танцевать. От этого внезапного осознания у нее все похолодело внутри, но возвращаться было некуда.

Негромкий ропот толпы стал разбавлять звон таинственных колокольчиков. У звука не было источника – он просто доносился словно отовсюду. Следом к нему присоединилась мелодия, отдаленно напоминающая звучание музыкальной шкатулки. Одно за другим зал стали заливать пение арфы и нежного ангельского хора. Зазвучали скрипки, послышалась ступенчатая игра неземного фортепиано. Все они были неотъемлемой частью божественной симфонии, предназначенной исключительно этому моменту. Течение музыки то приостанавливалось, то, наоборот, становилось бурным, интенсивным, захватывало дух и заставляло почувствовать, как по коже бегут мурашки.

Они качались на этой музыке, как на неспокойных соленых волнах. Делая шаг за шагом, Марселин не понимала, как ей удается делать это совершенно синхронно с человеком, которого она видит в первый раз, в танце, который она не повторяла уже лет десять точно. Мысленно повторяя про себя просьбу, адресованную неизвестно кому, о том, чтобы этот момент поскорее закончился, она сосредоточенно рассматривала своего неожиданного партнера. Он, слегка нахмурившись, смотрел куда угодно, только лишь не в ее глаза. Когда их взгляды случайно соприкасались, его рука могла дрогнуть, выдавая некий загадочный эмоциональный всплеск в его душе. В ушах свистел свежий ветер, и голова слегка кружилась от непрерывного качания в пространстве. Сознание пьянело от терпкого, сладкого аромата, который становился то сильнее, то слабее, и это уже было второе за вечер впечатление, которое она могла бы описать «не так, как что либо, что хоть раз испытывала прежде».

Никто из людей не смел шелохнуться. Сотни, тысячи взглядов провожали их вслед за каждым кругом, что они описывали по широкому залу в такт священной мелодии. Пространство окрашивалось то в лавандовый, то в лазурный цвет, искрясь усыпанным воздух золотом. Казалось, что оттенки сменяются между собой, проходя весь спектр видимых человеческому глазу цветов. Все здесь было пропитано волшебством и тайной, напоминало длинный, тягучий и сказочный сон.

Наконец музыка остановилась – внезапно, без той присущей ей в начале плавности. Так же, как и после первого танца Двух, зал наполнился аплодисментами. Люди восторженно кричали, чествуя нового избранника Неизвестной воли.

8. Midnight With the Stars and You

Странный человек, возникший в жизни Марселин при не менее странных обстоятельствах, наконец, с волнением взглянул ей в глаза, будто желая объясниться. Он едва приоткрыл рот, чтобы вымолвить слово, как вдруг со всех сторон к паре хлынула толпа. Со всех сторон возбужденные от восторга люди осыпали его вопросами и дарили цветы. Он походил на звезду, только что выступившую со своей лучшей песней перед целым стадионом, и люди, подобно обезумевшим фанатам окружали его, надеясь хоть на одну крошечную долю его внимания. Марселин смешалась с толпой, а он растерянно искал её глазами среди непрерывно подступающих лиц, будто вовсе и не интересуясь людским признанием. За считанные секунды одинокие бутоны в его руках уже превратились в огромный, пышный букет многоцветья, и его самого было практически не видно за этими дарами восхищенных фата-морганцев.

Марселин, воспользовавшись ажиотажем, тем не менее ей совершенно непонятным, бросилась прочь из скопления людей и скрылась среди других гостей бала. Она обходила их одного за другим, задыхаясь страхом толпы, и искала своих знакомых. Наконец, ее внимание привлек привычный высокий силуэт и соседствующая с ним ослепительная россыпь звезд. Они стояли в глубине зала с искрящимися в руках бокалами, и широко улыбнулись, увидев идущую к ним навстречу новую подругу.

– Ну ты даешь… – протянула Кристина, обнимая Марселин. – Оставили тебя на пять минут, а ты уже кружишься в танце с Новым Третьим! Зави-идую… – усмехнулась она.

– Когда вы успели познакомиться? – спросил Джон, как бы не обращая внимания на многозначительный взгляд Кристины.

– Я сама не поняла ничего. Вы говорите… здесь материализуется все, о чем думаешь?.. – растерянно спросила Марселин, в очередной раз прикрыв лицо ладонями. Она смотрела на своих друзей сквозь пальцы и продолжала мычать себе в руки: – А кто вообще этот человек? Вы с ним знакомы?

– Я его не знаю… – ответил Джон.

– Понятия не имею, кто это. Но теперь-то мы его точно узнаем. Троих знают все. Но, знаешь… – задумчиво проговорила Кристина, постукивая ногтями по бокалу. – Повезло же тебе со знакомыми! Он же не просто так тебя пригласил на танец? Вообще… я сама, конечно, не видела, но родители рассказывали. Для таких ситуаций есть специально обученные люди, которые чуть ли.. не посвящают свою жизнь, готовясь к первому танцу с вновь избранными Мудрецами. Они долго тренируются, оттачивают каждое свое движение только ради этого одного момента…

Выражение лица Марселин переменилось еще сильнее. На смену негодованию пришло чувство вины. Заметив это, Джон добавил:

– Ой, ну и ничего. Наверняка и Новый Третий знал об этом. Мудрецы часто меняются, глазом моргнуть не успеем, уже будет церемония прихода нового… Второго или Первого. Будет еще у ребят возможность. Видимо, сильно ты впечатлила его, раз пригласил именно тебя! – улыбнулся он и похлопал Марселин по плечу.

– Ага, и теперь все будут думать, что вы вместе. – хихикая, добавила Кристина.

– Ну ты голову включи, прежде чем сказать что-то. Все и так знают, что она сегодня первый раз в Фата-моргане. Как это вместе? А он, готов поспорить, живет здесь не первую сотню лет, раз был выбран Третьим. Бессмертен он. И, видимо, очень хорош в Искусстве. Кого попало Неизвестная воля не назначает на эту роль.

– Бессмертен? То есть… ты действительно хочешь сказать, здесь люди могут жить вечно? Но как это возможно? – спросила Марселин, не сводя глаз с Третьего, в окружении толпы нехотя поднимающегося по белой лестнице к самой высокой и красивой ложе, прямо к Двум. Он все еще растерянно оглядывался по сторонам, и уголки губ Марселин едва заметно приподнялись в улыбке от мысли о том, что он может искать ее. Даже в подобной ситуации было приятно, когда кто-то тешил ее самолюбие, пусть и скрытое под толщей неуверенности.

– Да, буквально бессмертен. Не знаю, сколько он здесь живет, я вообще не в курсе, кто этот человек. Но бессмертие обрести еще сложнее, чем просто овладеть Искусством…

– Это про них вы говорили, что они могут менять местность своими… способностями?..

– Не просто местность. Само пространство. Сила их воображения в разы больше, чем мы вообще способны представить.

Марселин промолчала. В какой-то момент разговоры Джона и Кристины слились для нее вместе с окружающими голосами в единый неразборчивый гул. Третий, поднявшись на ложу Мудрецов, остановился у края и ещё раз сверху осмотрел весь сверкающий зал, полный счастливых лиц. Он почтительно опустил голову перед Первым и Вторым, а затем развернулся к толпе и едва заметно поднял дрожащую ладонь, после чего все голоса в зале стихли, как по незримому и неслышному указанию.

– Всем добрый вечер, – заговорил он, тщательно подбирая слова. – Меня зовут Сэм Салливан, и сегодня Неизвестная воля избрала меня Третьим Великим мечтателем. Я… желаю всем хорошо провести время и надеюсь, что каждый из вас.. достигнет жизни, о которой мечтает. – скромно завершил он, опустив глаза в пол, и отошел в тень. Нависла тяжелая тишина.

– Не нужно скромности, – усмехнулся Кабер, откинувшись на кресле назад. – Приятно познакомиться, Сэм. Уверен, когда вы раскроете весь свой потенциал, сразу перестанете так стесняться. – Маг не сразу понял, что Кабер и не пошевелил губами, чтобы сказать это. Он молчал, но его мысли словно сами по себе зазвучали в голове, и на мгновение он почувствовал себя неуютно.

– Добро пожаловать, мистер Салливан. – прохладно, но вежливо «добавила» Эммони, кивнув головой. – Нас всех ждет большое будущее.

Снова заиграла музыка, и все желающие в зале объединились парами, вступая в очередной красивый танец. Смущенный Третий какое-то время стоял в отдалении, не зная, куда себя деть, после чего едва слышно прошептал Эммони:

– Мне кажется, произошла ошибка. Я не могу стать Третьим, это выше моих сил.

– Почему же? – с интересом спросила она, подтянувшись к нему поближе.

Ответ был в его голове раньше, чем она задала этот вопрос вслух. Но слова застыли в груди, застряли в горле большим комом, неспособные прорваться наружу. Впервые ему выпал шанс признаться в своих тайных намерениях людям, но какая-то незримая сила останавливала его. Вдобавок к этому, сейчас определенная часть его сознания пребывала в другом пространстве, но он противился необъяснимой тяге к таинственной девушке, которую повидал впервые всего несколько минут назад. Ее образ стоял перед его глазами. Ослепительная, безупречная красота Эммони, Второго великого Мечтателя меркла перед мнимым образом, сотканным из коротких обрывков свежей памяти. На мгновение он задумался, но, собравшись с силами, невозмутимо ответил:

– Я никогда не стремился стать одним из Трех. Ко всему прочему, насколько я знаю… избран может быть только тот, кто постиг все возможные знания об Искусстве и о природе этого мира. Но я уверен: есть то, чего я не знаю. И пришел я сюда затем, чтобы разгадать загадку, которая оставалась непонятой мной уже долгие годы.

Эммони мягко взяла его за руку, как бы пытаясь утешить в минуту волнения.

– Ваши сомнения мне хорошо понятны, ибо я тоже столкнулась с подобными переживаниями, когда была избрана. Всем нам свойственно в той или иной степени недооценивать свои возможности. Но поверьте мне: Неизвестная воля никогда не ошибается. Если вы были выбраны Третьим, значит, на то есть своя причина, пусть даже сейчас находящаяся вне нашего понимания.

– Но… мне почему-то кажется, что я всех разочарую. – неожиданно для себя ответил он на её слова.

– Просто доверьтесь судьбе, дорогой мой друг. Качества, которые смогла разглядеть в вас Неизвестная воля, говорят о вас куда больше, чем ваши слова. Со временем вы поймете, почему случилось именно так.

Ее слова были нежны, как мягкий бархат, и словно обнимали его израненную душу изнутри. Он неуверенно сел рядом на край того места, что ему полагалось на время сегодняшнего торжества, окруженное цветами, огнями, медовыми фруктами и сладостями, от аромата которых кружилась голова. Но все же на его душе было неспокойно, и он то и дело вытягивался вперед, взглядом бегая между высоких колонн зала, находясь в поисках знакомого силуэта неизвестной гостьи.

Марселин стояла в тени, облокотившись к стене, и задумчиво смотрела на веселящихся гостей. Она думала о необычной двойственности своих чувств: желание скрыться в момент, когда люди смотрели на нее с неодобрением, одновременное желание продолжать и не продолжать тогда, когда она кружилась в волшебном танце с человеком, чьего имени она не знает. Ей вспоминались те моменты, когда она выступала на научных конференциях, и просто не позволяла себе принять то, что ей нравится, когда она восхищает других. Подобные чувства казались ей порочными, недостойными, безнравственными, пустыми. Но почему-то именно сейчас и именно после этого танца, после того, как она отошла на второй план перед человеком, который даже боялся выйти из-за куста, чтобы заговорить с ней, она ощутила, как остро ей необходимо чье-то внимание. «Это желание внимания всех или кого-то?» – спрашивала она про себя. Поток ее мыслей прервало чье-то мягкое прикосновение к руке. От неожиданности она вздрогнула, и на долю секунды ей представилось, что он все же это был он, и он нашел ее в толпе, забыв обо всем в своей жизни после этого прекрасного, таинственного мгновения, отныне неспособный занять свои мысли чем-то кроме воспоминаний о кульминации этого вечера. Она обернулась. Перед ней стояла невысокая старушка, чьи донельзя добрые глаза выглядывали из-за изгиба соломенной шляпки, украшенной полевыми цветами. Такой несерьезный вид показался Марселин совершенно выбивающимся из того образа, которым пытались соответствовать все присутствующие. Однако она, казалось, чувствовала себя крайне комфортно и вовсе не ловила на себе неодобрительных взглядов, какими бы на Земле ее давным давно бы осыпали с лихвой.

– Прости, дочка, не хотела тебя беспокоить… но скажи, это ведь ты прошла сегодня через Фонтан? – спросила она, заметно тяжело подбирая слова, но озаряя все вокруг своей жизнерадостной улыбкой.

– Не знаю.. – неуверенно ответила Марселин.

– Это знак судьбы, девочка моя.

– Почему же?

– Так думаю не только я! Все вокруг только и говорят о тебе. Сегодня такой чудесный день. Посмотри на этого замечательного молодого человека, у него началась новая жизнь! – сказала она, и мягко кивнула в сторону ложи Мудрецов. – И в этот же день пришла ты. Добро пожаловать, девочка моя! Ты принесла радость в наш мир.

– Говорят обо мне?.. – переспросила Марселин. – Это из-за танца? Все произошло так быстро, но случайно..

– Да нет же, – перебила ее старушка и залилась громким смехом. – Перестань ты так переживать! Скажу тебе так: последний раз через Фонтан переступали только во времена, когда я была совсем юной. Если бы ты не явилась в день прихода Третьего, то в честь тебя бы устроили настоящий праздник! Расскажи, а как ты нашла фонтан?

Марселин смутилась, но уже собралась было ответить, как вдруг ее взгляд зацепился за гроздь винограда на столике неподалеку. Несколько ягод свисали с тарелки, стоявшей на самом краю стола, и на одной из них блестела капелька воды. В ней мерцали сотни отражений огней зала, и, казалось, одно мгновение отделяет ее от того, чтобы скатиться и упасть на пол. Осознание этого вызвало у нее странное ощущение ужаса и нереальности происходящего. Для сна все было излишне детализированным, но для реального мира, воспринимаемого здоровой психикой, не было места тем явлениям, которые она видела вокруг себя. То, что все вокруг называли «Искусством», было похоже на сказочное колдовство. Марселин ощутила, словно окунулась в глубокую, холодную воду, которая сковывала ее движения и не давала дышать, и вместе с ней легкие стремительно наполнял густой страх.

Трое поднялись со своих мест, и Эммони громко объявила:

– Благодарим всех за присутствие на этом замечательном празднике! Желающие могут последовать за нами в малые залы, чтобы задать свой вопрос одному из Трех…

Закончив свою короткую речь, она подняла над собой длинный церемониальный меч и провела им в воздухе, словно рассекая пространство. Из мнимого разреза стал сочиться нежный золотистый свет, и он полился в воздухе, подобно таинственной тропе, ведущей прямо к выходу. Она ступила на этот свет, и пригласила Двух других за собой, и втроем они пошли по нему, как небесные проводники торжественной процессии. Увидев это, Марселин, не выдерживая нахлынувших на нее противоречивых чувств, сквозь толпу пробралась к двери, которая, как казалось, вела в сад.

 В прохладном вечернем воздухе стоял нежный цветочный аромат. В чаше небольшого фонтана плескались райские птицы, и было видно, как вдалеке над горизонтом в небо вздымаются разноцветные всплески фейерверков. Марселин села на длинную скамейку и стала рассматривать блестящую воду. В этот раз в отражении было видно лишь небо, в котором, казалось, даже звезды своим сверканием прославляли нового Мудреца. Она поводила пальцем по поверхности воды, а затем окунула в прохладу по самое запястье, но и сейчас ей не удавалось проснуться. Увиденное ей сегодня еще раз изменило ее представление о, казалось бы, таком привычном и понятном мире, со всеми его достоинствами и недостатками.

Затерявшись в размышлениях, она и не заметила, как к ней рядом подсел человек.

– Мне не хотелось доставить вам неудобств. Простите меня.

Марселин уже начинало раздражать странное волнение, возникающее каждый раз, когда был замешан этот человек. Знакомое лицо смягчилось в слегка наивной улыбке. Мужчина протянул ей длинный стакан воды и продолжил:

– Надеюсь, вы не в обиде. Это все какое-то роковое стечение обстоятельств. Если бы я знал, что выберут меня, постарался бы сделать все, чтобы избежать такого развития событий.

– Все уже прошло… – ответила Марселин, взяв у него стакан. Поверхность стекла была мокрой и холодной, но отчетливее всего ощутилось тонкое, случайное прикосновение пальцем к его руке. – Разве вы не должны сейчас быть в другом месте?

– Должен. Хотя мне до сих пор кажется, что все произошедшее – какая-то глупая ошибка. Я видел, как вы выходите сюда… и понимаю, в какое положение вас поставил. Мне просто хотелось извиниться. Еще пять минут, и я пойду…

Неожиданно для себя Марселин ответила:

– Не уходите, пожалуйста. Никто бы не восхищался вами так сильно, если бы вы в действительности не были очень умным человеком. И не зря вам, видимо, присвоили такой титул – Третий великий мудрец. Забавно… у меня вообще слово «мудрец» ассоциируется только с какими-нибудь стариками. Как-то вы не подходите… – сказала она и откашлялась, затем сделав еще один глоток воды. Марселин заметила, как Третий опустил взгляд в момент, когда она указала на его новый статус. – Если уж вы мне снитесь, то, может, вам удастся рассказать мне, как от этого сна очнуться?

– Странно, что вам хочется очнуться. Вам не нравится это место? – спросил он, задумавшись.

– Здесь красиво, спокойно. Все здесь отличается от той жизни, к которой я привыкла наяву. Наверно, так моя психика компенсирует недостаток впечатлений. Мне следует пересмотреть то, как я живу. Но я никогда не видела подобных снов. Настолько реалистичных и правдивых. Обычно я просыпаюсь со смутными обрывками воспоминаний об образах из сна. А сейчас все как-будто происходит в жизни.

– Наверно, вам кажутся странными проявления Искусства? – спросил Третий, улыбнувшись. – Разве не здорово, что здесь можно творить чудо такое, на какое только способно ваше воображение?

Он показал в небо и Марселин подняла голову. Третий стал водить пальцем в воздухе так же, как она несколько минут назад водила по воде. Вслед за его рукой менялся узор звездного неба, как если бы он тревожил поверхность густой жидкости, в которой разведен голографический глиттер. Он делал это настолько легко и непринужденно, что было сложно поверить своим глазам. Марселин снова стало не по себе. Она вспомнила слова, произнесенные в доме Джона и Кристины: в Фата-моргане нет ничего, что не могли бы сотворить Трое. Пусть невероятное, сотворенное в пространстве сновидения, могло и не показаться чем-то необычным, но что-то отделяло возможности Марселин от этого человека, ведь он может играть со звездами, а она даже не смогла вообразить чашу с мороженым.

– Что-то сильно изменилось в мире за последние годы, раз вы пришли сюда. Добрее люди вряд ли станут… а вот искать чудеса вполне могут. Что, в обществе снова зародился интерес к волшебству?

– Нет, волшебство антинаучно, и здорово, что об этом узнает все больше людей. Вы и сами знаете, сколько проблем от того, что, например, некоторые, веря в волшебные способности целителей, отказываются от медицинской помощи и затем умирают. А могли бы жить, если бы оказались у доктора вовремя. – решительно заявила Марселин. – Скорее всего, я медленно схожу с ума. Не знаю только, осознают ли люди, что происходящее с ними нереально, или нет… когда я приду в себя, первым делом пойду к психиатру! Очень страшно…

Третий снова задумался. Спустя несколько мгновений он твердо ответил:

– Если вы так уверены, что это сон, то предлагаю пойти на сделку. Вы правы, в моих силах показать вам выход. Странно, что вы не догадались сами. – загадочно улыбнулся он. – Давайте договоримся: я проведу вам… что-то вроде экскурсии по Фата-моргане, вы насладитесь его красотой и после этого я сразу покажу вам, как… очнуться. Кто бы отказался хоть раз в жизни побывать в сказке?

– При других обстоятельствах я бы с вами согласилась. Но меня ждет работа, и мне нужно наладить контакт с реальностью как можно скорее.

Маг громко засмеялся. Марселин смотрела на него взглядом, полным непонимания и смущения.

– Простите, простите… – сказал он, пытаясь взять себя в руки. – Просто это так забавно прозвучало… так значит, все же какая-то ваша часть понимает, что все находится под вашим контролем? Что это – ваша интуиция, которую вы так старательно пытаетесь подавить? А какой смысл? Эта ваша часть подсказывает: происходящее – вовсе не сон, а всего лишь одна из многих граней той самой реальности, которую вы ищете.

Марселин сделала глубокий вдох и, едва сдерживая раздражение, спросила:

– Так вы поможете мне, или нет?

 Третий ответил ей многозначительным взглядом и спокойно продолжил, словно и не обращая внимания на этот вопрос:

– Думаю, решающим фактором при принятии вами решения насчет моего предложения будет то, что здесь время идет быстрее, чем на Земле. Если вы согласитесь, то в «реальности» вас будет не хватать всего день или два.. Ну, а сейчас я должен идти, – сказал он и резко встал, отряхнувшись и заправив волосы за уши. – Подумайте, быть может, то, что вам может предложить Фата-моргана, увлекательнее пары дней обычной работы. Прошу, подождите, пока не закончатся аудиенции. Я бы с радостью не уходил, но меня ждут сотни вопросов, на которые я, скорее всего, и сам не знаю ответа.

Марселин смотрела себе под ноги, не поднимая глаз. Ее раздражало ощущение беспомощности перед своевольным плодом ее воображения.

– Я обещаю показать вам город и местную природу, и затем обещаю сразу же отвести вас к выходу. Уверен, вы бы догадались и сами, но мне будет безумно приятно, если вы все таки дождетесь меня и позволите насладиться вашей компанией еще немного.

Спустя миг Марселин снова осталась наедине со своими мыслями. Она варилась в жалости к себе и своему разуму, до ужаса боясь попросту сойти с ума. В своем внутреннем монологе она успокаивала себя тем, что если бы ее ум действительно сразила внезапная психическая болезнь, скорее всего, сейчас бы она и не осознавала разницы между реальным и воображаемым. Марселин прокручивала в голове слова Третьего, пытаясь отыскать в них подсказки, но волнение и неприятие происходящего настолько затуманили ее разум, что она долгое время не могла прийти к очевидному решению. Едва только его тень осозналась в бурном потоке ее беспорядочных мыслей, она тотчас же направилась обратно к большому фонтану на площади.

Марселин до безумия не хотелось снова ступать в холодную воду, но она была уверена, что это единственное правильное решение. Однако было что-то, что удерживало ее от этого шага. Неясно лишь было, что это: какое-то сомнение, которое зародилось в ней, незабываемая красота «Искусства» или таинственная природа Третьего, который обещал удивить ее. Она не знала наверняка, удастся ли ей очнуться от сна, но по большей части была полна уверенности, что Третьему больше нечего предложить ей в обмен на ожидание и совместное времяпровождение. В какой-то мере, она чувствовала себя победителем.

9. Fortuna Variabilis

– Господин Салливан, для меня большая честь быть удостоенной вашей аудиенции в этот чудесный вечер. – молвила женщина, сделав изящный реверанс. Она села на стул, расправив под собой подол платья, и с восхищением смотрела прямо в глаза Третьему, который, тем временем, будто бы нетерпеливо поглядывал то в окно, то на стрелку часов, неспешно проходящую свой круг в бесконечном цикле.

В небольшом уютном, темном кабинете короткие встречи больше напоминали исповедь. Страх перед неизвестностью и волнение перед лицами безусловно уверенных в его правоте людей медленно отступали, сменяясь дрожащим ожиданием. Ждет ли она, или ушла? Он задавал себе этот вопрос, параллельно удивляясь тому, как сильно изменилась его жизнь за один короткий миг, стоило лишь встретить эту женщину. И все в мире внезапно обрело смысл, и внезапно он нашел свое место в нем – ведь все это время оно было рядом с ней. Нежное чувство, от которого сердце билось чаще и мысли в голове путались, смешивалось с сомнениями – другая его часть все еще была убеждена в том, что он этого счастья и не заслуживает, да и вообще такому чудесному человеку вряд ли будет интересно в его скромной компании. Ему было стыдно за собственную тень самоуверенности. «Я готов отдать ей себя хоть сейчас. Но нужен ли я ей?» – задавал он себе вопрос, время от времени сознательно выдергивая себя из омута мыслей, отчаянно пытаясь вновь сосредоточиться на том, что рассказывали ему люди. От водоворота историй про старые травмы, сомнения и внутренние диссонансы начинала слегка болеть голова. Иногда между встречами он подтягивался к открытому окну, чтобы подышать свежим воздухом и «разгрузить» сознание.

– Говорят, к Каберу нужно идти, если хочешь узнать будущее. К Эммони – чтобы справиться с болью прошлого. А к вам…

– Вы не первая, кто скажет – за поддержкой и душевным комфортом.

– Верно-верно! – прошептала она, не в силах справиться с нахлынувшими ее эмоциями.

– Но почему?

– Вы действительно такой теплый и добрый человек. Вы как яркое, теплое солнце в этом волшебном мире…

Маг смотрел на нее мягким взглядом, пронзающим пространство на тысячу миль вперед. Время замедлилось еще сильнее. Ему стало неловко от того, что кто-то в очередной раз говорит об этом. Он намеренно скрывался от людей долгие, долгие годы, и внутри себя едва справлялся со страхом и неуверенностью. Но, несмотря на это, что-то в нем находили люди такого, чего он не мог отыскать в себе сам.

– Мне не нужно от вас ничего. Достаточно просто посмотреть в ваши глаза, чтобы все разочарование в несправедливости прежнего мира растворилось в тепле и надежде. Вы нужны и важны, мистер Салливан…

Она ушла, а вслед за ней зашел другой человек. Вслед за ним – еще один. Вслед за ним – еще. Каждая из таких встреч, которые постепенно становились все короче и легче, будто наполняли его душу по крупицам, помогая собрать себя по осколкам заново. «Несправедливость прежнего мира…» – эти слова стучали в его голове в такт сердцу. Часто люди в действительности ничего не просили, и это многое говорило об их внутреннем состоянии.

Задумавшись, он и не заметил, как уже долгое время сидит в комнате один. Он медленно выглянул из-за двери – коридор был пуст, и сюда доносилось лишь эхо шелестящих листьев где-то за высокими окнами.

Убедившись, что никто больше не придет, он тихо проскользнул к выходу. По мере приближения к главной двери и печально покачивающимся на ветру цветочным гирляндам, он все больше волновался и не понимал, чего боялся больше – увидеть или не увидеть ее. Одинаково трудно ему было представлять оба исхода.

– Наверно, все же ушла… – говорил он про себя. – Это было слишком очевидно. Я бы ее не заинтересовал…

Собравшись с духом, он выглянул за дверь. Широкая белая лестница отделяла его от площади с фонтаном, на краю которого сидела загадочная девушка, приглаживающая растрепанные каштановые локоны. Она была поглощена разговором. Уже знакомая, весьма эксцентричная пара с неподдельным интересом обменивалась мнениями о празднике с таинственной гостьей Фата-морганы. Маг почувствовал, как сердце снова забилось быстрее, и где-то в груди поднимался буйный жар. Тепло охватило его душу. «Она здесь…». Направившись к ним, он вымерял каждый свой шаг.

Девушка перевела взгляд, продолжая улыбаться застывшей на ее предыхании речи. Вслед за ней развернулись и двое в темном, а Маг смотрел на них и думал, как ему не повезло не встретить ее первым. Но и эта случайная мысль тотчас же была подавлена волной внутреннего осуждения. Суетливая, маленькая девушка с длинными золотыми кудрями улыбнулась и звонко проговорила:

– Здравствуйте, господин Мудрец! Приятно с вами познакомиться!

Доброжелательный высокий мужчина в очках мягко продолжил:

– А мы уже знакомы. Я заходил к вам на аудиенцию.

– Точно. – сдержанно, но вежливо ответил Маг, слегка подняв голову, чтобы встретиться взглядом с Джоном. – Сэм Салливан. – представился он, мягко кивнув головой в знак приветствия его золотой спутнице.

– Я Кристина, – выпалила она в ответ, запыхавшись в волнении. – А мою подругу зовут Марселин. Такое имя… сразу представляется утонченная французская аристократка на цветочных качелях в глубине таинственного благоухающего сада… да?

– Не смущай меня, – улыбнулась Марселин, скромно опустив глаза.

– У вас прекрасное имя… – ответил Маг, расплывшись в теплой улыбке. – Но мы, Кристина, уже знакомы.

– Ой, неужели? Марселин ничего не сказала… как неловко. Хотя я же видела ваш танец… глупость какая-то.

Эти слова поселили неприятный холодок в сердце Мага. Мысленно он снова стал ругать себя за то, что слишком понадеялся на то, что, очевидно, невозможно.

– Ну, я думаю… нам пора идти. Марселин, ты же в случае чего помнишь, где нас искать? Тебе всегда будем рады. – неожиданно спокойно сказал Джон, подав какой-то загадочный знак Кристине, которая, кажется, ничего и не понимала.

– Ой, тогда… Тогда… мы оставим вас? – пропищала она, растерянно вертя головой между всеми присутствующими.

Марселин ничего не ответила. Маг тоже потупил взгляд, но, спустя пару мгновений взяв себя в руки, выпрямился и сказал:

– Спасибо. Могу я показать вам город?

– Да. Было бы здорово. – коротко ответила она, повернувшись куда-то в сторону.

– Тогда удачи! – выкрикнула Кристина и, схватившись за руку Джона, потянула его в сторону. Несколько раз она еще поворачивалась назад и заливалась громким смехом, случайно столкнувшись с кем-то из них взглядом. Для нее вся жизнь, казалось, походила на беззаботную игру. Над Фонтаном снова повисла неловкая тишина.

– Итак… вы здесь… – начал Маг, топчась на месте и неумело пытаясь скрыть свое волнение.

– Вы не подумайте. Я догадалась.

Он не знал, что ответить. Согласиться с этим было бы слишком самонадеянно. Но он тонко чувствовал смыслы, которые люди вкладывают в слова. Его напускное удивление могло обидеть ее.

– Я… мне нужно забрать кое-какие вещи из старого дома. Все Мудрецы…или, скорее, Мечтатели должны жить здесь. – сказал он и кивнул в сторону Дворца. – Путь красивый. Можем… дойти туда, прежде чем отправимся в город? Это не займет много времени.

– Согласна.

Они шли молча, и Маг не знал, куда скрыться от неловкости, плотно опутавшей его тело и разум. Мысленно он перебирал варианты, почему Марселин ведет себя именно так. Все же ему никак не удавалось понять, почему она, оставшись здесь, тем не менее ведет себя так холодно и отстраненно. Вместе с этим он искал, чем же заполнить это тянущее молчание.

– Так… как вы оказались здесь? – наконец, спросил он.

Марселин молчала, словно о чем-то серьезно задумалась. Спустя несколько еще более неловких мгновений она ответила:

– Вы уже не первый человек, который задает мне этот вопрос. Но я правда ничего не помню… а вы? Как вы оказались здесь?

Маг изумился неожиданному вопросу, но это помогло ему осознать, что, вероятно, ответить на него было бы не так просто.

– Я из оригинальных беглецов. Не справился с тяготами земной жизни. – печально улыбнулся он. – Вообще, все люди прошли примерно один и тот же путь… может быть, вас сюда подтолкнуло то же самое?

– Не могу сказать, что меня вообще тяготит жизнь.

– Тогда позвольте угадать… болезненное чувство несправедливости?

– М-м, не сказала бы. – спокойно ответила она.

– Тогда.. – смущенно продолжил Маг. – Поиск чуда?

– Не знаю… Я ведь ученый. Мне не полагается верить в такие вещи.

– Может, какая-то ваша часть все же верит?

Марселин снова задумалась. Ей было трудно признать то, что об эту, другую реальность все ее и без того зыбкие убеждения в действительности разбивались вдребезги. Проще было верить в то, что ей это все-таки снится. Хотя сознание незаметно для нее в какой-то момент смирилось с чудностью всего происходящего и перестало воспринимать его, как что-то совершенно нереалистичное.

Наконец, их путь закончился у увитой зеленью кривой калитки. Маг скрипнул дверцей, придерживая ее перед своей гостьей. Звезды висели над странным домом подобно тяжелым капелькам белого огня. Стоило лишь переступить на территорию двора, как вдруг все сделалось тихим, словно глубокой-глубокой ночью. Растворились голоса людей, прогуливающихся по широким улицам, чей-то звонкий смех, доносящийся от соседних домов. Все в этом месте будто спало глубоким, густым сном.

– Я не был готов к такому. Простите мне небольшой беспорядок… – замешкавшись на пороге, тихо произнес Маг.

Нервно покрутив дверную ручку, он распахнул перед Марселин дверь. Под их ногами стремительно проползла длинная линия тусклого уличного света, местами озарив запущенную гостиную и в конце уткнувшись в пыльную книжную полку. Внутри было еще тише, чем во дворе, царила атмосфера запустения и одиночества, которое чувствовалось каждой клеточкой тела. Спустя мгновение по очереди в разных частях комнаты как будто сами по себе стали зажигаться свечи, в уставшем камине зародилось мягкое пламя, и в целом обстановка стала меняться – но непривыкшему человеческому глазу было тяжело уловить эти крошечные, но многочисленные изменения. Казалось, словно этому дому только сейчас, как-то крайне неумело и растерянно придается хоть какая-то форма. Огоньки замерцали в отражении многочисленных склянок и колбочек, игривые тени отбрасывали различные сухоцветы, пучками подвешенные за веревки на стены. Марселин боялась моргать – казалось, многообразие деталей этого помещения попросту не успеет уместиться в момент ее восприятия и через миг все изменится до неузнаваемости. Спутанный образ «поместья старого волшебника» складывался по кусочкам подобно огромному пространственному пазлу. Как и все дома и здания, которые Марселин видела в Фата-моргане, и этот было сложно определить к какому-то определенному архитектурному стилю, и больше он походил на гибрид из разрозненных фантазий и смутных воспоминаний о более и менее древних эпохах. Дом Мага был пропитан запахами карамели и топленого воска, и будто бы источники света навевали мысли об использовании электричества или какого-то из его аналогов, но все же хозяин отдавал предпочтение широким свечам с травами и эфирными маслами.

– Мои сборы не займут много времени. Хотя… – смущенно проговорил он, замявшись. – Совсем я забыл о правилах приличия. Чай, да… ну, я быстро поищу кое-что в комнате, а вы можете пока глянуть, что там с тем зеркалом?

Марселин нахмурилась, будучи не в состоянии уловить беглый и сбитый ход мысли своего собеседника. Тем не менее, каждый уголок этого дома будто призывал разгадать его загадку, и она долго всматривалась в сторону зеркала, все еще боясь сделать шаг в сторону от входной двери. Когда Маг поднялся по скрипучим ступенькам и скрылся за углом где-то наверху, она неуверенно направилась в сторону большого пыльного зеркала, осматриваясь по сторонам. Низкий столик с хромированными ножками стоял у дивана, усыпанный разными мятыми, свернутыми и сложенными бумагами так, что было практически не видно его поверхности. Марселин не смогла справиться с одолевающим ее любопытством и развернула один из листков. Прыгающие в разные стороны кривые буквы едва составляли между собой целостный текст: «Свойство: контроль над сновидениями негативного содержания с возможностью трансформации образов в поз… (зачеркнуто) нейтрально эмоционально окрашенные. Пометка: (неразборчиво, перечеркнуто кривой линией с сильным нажимом) не преобразуются в действительность ввиду отсутствия волевого усилия». Дальше следовала небрежная схема, полная деталей и сносок, какие-то пропорции и способ использования: строго по полторы капли на один полный стакан чистой воды перед отходом ко сну. Марселин усмехнулась странной формулировке и аккуратно сложила лист обратно. Сверху доносились возня и грохот – Маг был слишком занят, чтобы контролировать ее действия, и она чувствовала что-то подобное свободе, даже находясь в чужом доме. Вслед за тонким пальцем, проскальзывающим по шероховатой поверхности полки, заставленной пухлыми книгами и сложенными листами заметок, собрался плотный сгусток пыли. Наконец, она остановилась у мутного стекла. Ее собственное отражение выдавало слегка уставший вид, но все еще будто сияло каким-то мягким, нежным светом внутренней гармонии. Только сейчас Марселин задумалась о том, что это место в действительности дарит ей покой и расслабление, несмотря на то, что сейчас все казалось весьма странным, местами неестественным и чуждым, как живое сновидение. В ворох мыслей закралась безрассудная идея остаться здесь насовсем, как будто этот мир сам шептал ей на ухо, что и для нее здесь найдется место, раз нашлось для всех них. От последнего слова внимание отскочило в сторону загадочного шума, доносящегося сверху. Для них… и для него. Таинственность людских душ всегда притягивала к себе Марселин, и, хоть Маг по ее мнению до основания пребывал в плену своих заблуждений – даже этому миру он как будто был не к месту, что не могло не заставить в какой-то мере сопереживать ему. Пока она стояла у зеркала, погрузившись в свои мысли, ее отражение словно на миг обрело собственную волю и отвело взгляд в сторону. Она вздрогнула. Отражение снова застыло, но затем бесшумно рассмеялось и мягко улыбнулось в ответ на испуг Марселин.

– Как это? – изумленно спросила она в никуда, коснувшись поверхности стекла кончиками пальцев. Отражение словно начало передразнивать ее, протягивая руки к противоположной стороне стекла и затем резко отдергивая их, залившись беззаботным, беззвучным хохотом. «Марселин» по ту сторону плюхнулась ладонями прямо на стекло и стала мягко барабанить по поверхности, как будто протестуя против своего заключения в зеркальной клетке. Время от времени она прерывалась на смех и, утирая слезы, продолжала сиять улыбкой, заглядывая в глаза своему двойнику из реального мира. Снова послышались звуки шагов – Маг спускался по ступеням, неся в руке небольшой чемоданчик, подобный тем, в которых офисные клерки хранят документы. По мере его приближения Марселин чувствовала все большее облегчение.

– Это какая-то шутка? – спросила она, кивая в сторону ожившего отражения.

– Говорят, таинственное магическое зеркало, которое особенно странным образом оказалось в моей гостиной, показывает будущее. Вы выглядите очень счастливой! – заулыбался в ответ Маг, поставив чемоданчик на диван.

– Неужели? – с удивлением переспросила Марселин, рассматривая двойника.

– Да ладно, я шучу. Хотел, чтобы кто-то приготовил нам чай, пока я собираюсь, но сборы заняли значительно меньше времени, чем я думал. – Маг раскрыл одну из книг, стоявших неподалеку, где между страниц лежал лиловый сухоцвет. У него была привычка делать закладки полевыми цветами, и именно сейчас этой привычке нашлось необычное применение. Покрутив его в руках, он словно вернул цветку прежние краски и вдохнул в него жизнь, после чего учтиво протянул прямиком к отражению. Его образ в зеркале был неотличим от того, каким он был в жизни, а вот двойник Марселин восхищенно вытянул руку в ожидании. Цветок коснулся своего отражения через стекло и через мгновение будто стал единым целым с самим собой, приняв свою неповторимую, целостную форму. «Марселин» по ту сторону приняла его и с благодарностью кивнула Магу, вплетя волшебный подарок в прядь волос.

– Будьте так добры, угостите нас сладким чаем с мятой, и принесите немного шоколада с ванилью, пожалуйста. – нежно и вежливо попросил он, мягко улыбаясь отражению. Оно радостно кивнуло и тотчас скрылось в своем зазеркальном мире где-то за дверью.

– Без своего отражения ощущаю себя странно, – проговорила Марселин, вглядываясь в пространство, которое ей вряд ли когда-нибудь в жизни еще удалось бы увидеть в зеркале. – Так что же это? В этой реальности есть какие-то подпространства, в которые.. можно войти через отражение?

– Здесь все возможно.. – усмехнулся Маг в ответ на столь наивный вопрос, – Мне хотелось угостить вас вкусным чаем, но сделать это каким-нибудь.. необычным образом. Сейчас она действительно принесет нам угощение с кухни. А он пусть поможет…

Стоило Магу сказать это, как его собственное отражение тоже стало постепенно обретать волю и тотчас скрылось за дверью позади.

– Ну вот, теперь и у меня его нет, – осторожно сказал он. – Но важно помнить, что это всего лишь отражение. Я смог ненадолго подчинить их своей воле. Они делают так, как того желает мастер Искусства, но никогда не смогут в полной мере заменить ни вас, ни меня.

– Так кто они? Это все еще отражение или… самостоятельная сущность?

Из-за отраженной темной двери кухни показалась «Марселин», державшая в руках серебряный поднос с двумя изящными белыми чашками и аккуратным чайником. Тонкая струйка пара бежала из носика вверх и тотчас растворялась в воздухе, искрясь в свете игривых свечных огней. Лиловый цветочек выпал из ее волос, и она взволнованно и неуклюже склонилась вниз, пытаясь подобрать его. Она чуть было не выронила из рук подставку вместе со всем ее содержимым, но ей на помощь вовремя подоспел «Сэм», подняв маленький подарок Мага и аккуратно вложив его обратно меж каштановых прядей. Каждое движение давалось ему с трудом, и он отпрянул, смутившись. В другой руке его было крошечное блюдце с колотым шоколадом. Когда они подошли к стеклу и приняли более естественное относительно своих двойников положение, «Сэм» поставил блюдце на поднос и протянул их вперед. Казалось, что дар из отраженной реальности прошел сквозь портал или окно, и тотчас вздрогнул, оказавшись в руках Мага. Чашки подпрыгивали и звенели на тонких блюдцах, еще сильнее выдавая и без того заметную дрожь его рук. Он с благодарностью кивнул отражениям в ответ, и через мгновение они снова обрели безусловную связь со стоящими у зеркала. Неестественная одушевленность покинула их, и остались лишь два отражения – Марселин с широко раскрытыми глазами и Маг, который смущенно глядел на собственные руки, подводящие его в такой момент.

– В общем-то, с помощью Искусства можно создать для себя помощников. Отражения, тень, фантазии… все, что угодно. – сказал он, склонившись над кофейным столиком в ожидании освобождения от раздражающего звона фарфора. – Это, по сути своей, магия… но нам не нужно произносить громкие заклинания или взмахивать волшебной палочкой, или что-то в этом роде. Хотя некоторым, может, для настроя это и необходимо… Возможно, ваши друзья уже показывали, как это работает. Кажется, будто у Искусства нет границ, но все же эти отражения неизменно напоминают о том, что они все-таки есть.

– В чем же ограничения? Они.. не могут выйти за пределы своего мира?

– Могут, если захотеть.

Маг разлил чай по чашкам, и сочетание воскового и карамельного ароматов комнаты вихрем закружились вперемешку с остро-сладким запахом свежей мяты. Он протянул чашку Марселин, а сам откусил уголок кусочка шоколада, внимательно вглядевшись в отражение.

– В чем же тогда их проблема?

– Вы еще не догадались? Они одновременно продукт Искусства, имеющий место в реальном мире, и плод воображения мастера. Кажется, будто могущество по меркам Фата-морганы дает возможность быть богом и творить вселенные, но это не так. Есть вещи, которые, к счастью, выходят за рамки возможностей обычного человека, такого как вы, я, Кристина или…допустим, Кабер. Искусство не способно сотворить живую душу. История Фата-морганы началась с Великих мечтателей, которые сотворили для себя мир, в котором они могут жить в безопасности, и на то был замысел Неизвестной воли – открыть сюда путь всем страждущим и мечтающим так широко, что Земля не в состоянии эти мечты вместить. Они могли осыпать небесное полотно миллионами звезд, сотворить моря и горы, возвести целые города на зеленых холмах, путешествовать по глубинам собственной фантазии, но не смогли создать людей, которые будут этой красотой наслаждаться, и не смогли вернуть себе тех, кто был им дорог, но остался по ту сторону Фонтана.

Марселин отпила из чашки и не поняла, чему изумилась сильнее – невероятному вкусу этого на первый взгляд простого напитка или словам, сказанным Магом. Ее внутренний скептик с одной стороны продолжал подвергать сомнению все происходящее, но какая-то, вероятно, более незрелая часть души радовалась чудесным проявлениям Искусства и перспективам волшебной жизни в утопическом измерении, где грезят наяву.

– Но ведь это опасно – давать людям такую власть. Если с помощью этого чародейства можно преображать ландшафт и небо, то можно и нанести огромный, непоправимый вред что миру, что живущим в нем людям… многие внутри жестоки настолько, что дай волю их намерению, так они сотрут все живое с лица Земли. – возразила она, очнувшись от своих размышлений.

– В этом уже Искусство Неизвестной воли. Она наивна и чиста в своем стремлении создать рай, где будут культивироваться добро и сострадание к ближнему, при этом ни разу не ошиблась в выборе тех, кому даровала путь сюда. Фата-моргана существует вне времени, и никто не сможет сказать, когда она начала свое существование и предсказать, когда она его прекратит. И за все эти бесчисленные годы ни разу не нашелся человек, который хотел бы использовать Искусство не для созидания, а для разрушения. И ни один не захотел вернуться назад, лишь раз ступив на эти земли грез.

– То есть… даже в этом мире у них нет права выбора? Что же это за рай тогда?

Спросив об этом, Марселин почувствовала внутреннее сопротивление. Ей не хотелось в очередной раз подчиняться чьим-то правилам.

– Право выбора есть. Говорят, все люди Фата-морганы делятся на три типа: Беглецы, Творцы и Идеалисты. Иногда они могут проявляться в сочетаниях, но чаще всего причина их жизни здесь заключена в чем-то одном. Как беглец я могу сказать так: после Земли покой этого мира сладок, как долгожданный сон после тысячи бессонных ночей. И в этом была хитрость Неизвестной воли. Думаю, для людей другого.. склада Фата-моргана была воспринята точно так же, но я не могу знать наверняка. Возможно, у кого-то не было возможности реализовать себя в своем земном искусстве, кто-то не смог вынести порочности, на которую способен человек… – Маг еще раз отпил из чашки и отставил ее в сторону. Его лицо помрачнело на миг, как если бы на разум опустилась пелена неприятных воспоминаний. – Им просто самим не захотелось возвращаться. Этот мир поистине прекрасен, если может быть не только убежищем слабым людям вроде меня, но и… даровать сверхвозможности, которых не хватило великим умам творцов и идеалистов. Тысячам. Десяткам тысяч. Дорога открыта в обе стороны. Каждый из них мог развернуться назад, к своим близким, к привычному укладу жизни, к своим воспоминаниям… но предпочел Фата-моргану всему этому.