Саксофон

1.

Это солнечное осеннее утро я по обыкновению начал с обхода подведомственной мне территории. Она состояла из нескольких мест организованного сбора бытовых отходов. На каждом из них мне предстоит провести не менее получаса. Не только для того, чтобы добыть себе что-то для пропитания, но по большей части затем, чтобы потенциальные конкуренты и интересанты видели, что это место уже занято.

Когда я подошёл к точке, которая была первой на моём маршруте, то увидел деловито копошащегося в моём баке человека. Я напрягся в предвкушении предстоящей стычки, но вскоре узнал в незваном госте Макса. Иногда он заглядывает сюда скорее с целью пообщаться, нежели поживиться за счёт моих запасов.

Правда, Максом я называл его исключительно про себя. Сам он настойчиво требовал обращаться к нему только по имени-отчеству. Звали его – Максимилиан Евграфович Ферапонтов. Он утверждал, что он профессор экономики Горного университета. Или, по крайней мере, когда-то им был. Правда это или нет, кто знает? Но он производит впечатление человека образованного, начитанного и подчас является интересным собеседником.

Разговаривать с ним и любопытно, и нелегко. Обычно он вещает один, предпочитая монологи, изредка прерываемые, обращенными к аудитории в моём лице, наводящими вопросами. Ведёт себя как на экзамене, но длинные умозаключения немедленно пресекает, ибо терпеть не может других мнений кроме своего собственного. Ещё более его выводит из себя, когда разговор переходит на тему, в которой кто-то разбирается лучше, чем он сам. Так или иначе, но наши рандеву всегда заканчиваются ссорой, после которой Макс громко хлопает «дверью» взаимно-приятного времяпровождения и, раздосадованный, уходит.

Всклокоченная рыжая борода, опухшее от бесконечного пьянства лицо, вечно слезящиеся маленькие глазки, не вполне гармонируют с его эрудированной личностью. Зато они составляют интересное сочетание с его высокомерной надменностью и самодовольной чванливостью. Теми качествами, благодаря которым он оттолкнул от себя решительно всех друзей и близких и, напротив, нажил множество врагов и недоброжелателей.

– А-а-а, это ты? – сказал он, увидев меня, словно ожидал встретить здесь кого-то другого – Ну, коли так, то будем здоровенькими, Фёдор Леонидович.

Он достал из кармана поллитровую банку пива «Балтика 3». Вот интересно, он нашёл её в баке? Кто же мог её выбросить? Я представил себе человека, такого же «болящего» как Макс, а может быть и более, того. Подходит утром к холодильнику, достаёт из него пиво, звонко чпокает алюминиевым язычком и жадно выпивает, в надежде поправиться. С ужасом понимает, что «тройка» – это совсем не «девятка», и от большого разочарования выбрасывает в ведро как пустую банку, так и запасную непочатую. Я мог бы поверить в эту версию. Но больше было похоже на то, что Макс её просто купил в соседнем ларьке.

– Признайся, Максимилиан Евграфович, ведь ты купил эту банку пива? Только не говори, что нашёл её…

– Если бы купил, то так бы и сказал. А так – на своей точке нашёл сегодня утром.

– А тебе самому не кажется это странным?

– Если бы ты знал, что я каждый вечер нахожу там целую бутылку водки, то и тебе бы это странным не показалось.

Мы присели на лавочку за дощатым столом во дворе неподалёку.

– Слышал новость? – спросил он.

– Нет. – ответил я, не уточняя о чём идёт речь. Прикинулся, что вообще не интересуюсь новостями. – А что?

– А то, что биткойн пробил отметку в семьдесят пять тысяч…

– Ну, и что с того? Нам-то с тобой какое до этого дело?

– Как это, какое? Ещё совсем недавно и тысяча казалась заоблачной ценой для него. А тут… Ведь что такое биткойн? Это – тьфу, пустота. Обезьяна хвостом намалюет картину, а её продают с аукциона за бешеные деньги. Так ведь эту картину хоть на стену повесить можно. А биткойн? Его ещё монетой называют. Из таких монет, небось, монисту не смастыришь. Так они, пожалуй, и кваканье лягушек скоро продавать начнут. Семьдесят пять тысяч… Подумать только…

– Так ведь рынок… – пришлось поддержать разговор.

– Какой такой рынок? Настоящий рынок я видел только когда в Лаосе работал советником советского торгпредства. Тогда там и населения было раз в десять меньше, чем сейчас, да и столица была не таким шумным городом. Городской базар начинал работать в семь утра. Глава Центробанка страны и его единственный сотрудник в это время обходил все лавки менял на рынке и переписывал в записную книжку их частные курсы обмена валют. Потом он приходил на своё рабочее место и на калькуляторе высчитывал среднее значение для всех иностранных денежных единиц. А в девять утра, когда начинался рабочий день на дверях входа в контору уже висела в рамочке таблица с официальными курсами валют Центробанка на сегодняшний день. Вот это рынок.

А цены на говядину рынок регулировал так. Между Лаосом и Таиландом протекает река Меконг. Стою как-то на берегу, смотрю, через реку плывёт огромное стадо коров. «Чего это они?» – спрашиваю у местного приятеля. А он отвечает: «Сегодня цены в Лаосе на говядину упали. В Таиланде стало выгоднее продавать. Вот они и погнали туда». Только продать там они ничего не успели. Потому, что как только новость об их убытии из страны разлетелась по округе, так цены на говядину сразу же резко пошли вверх. Вот и пришлось им грести обратно всеми четырьмя копытами. Вот, что такое рынок, Федя. А это? Это что угодно, только не рынок.

Миллионы его участников – это стадо баранов, которых горстка пастухов гоняет с одного пастбища на другое. Бедные животные думают, что вся эта система существует лишь для того, чтобы они могли каждый день наедаться сочной свежей травой. А пастухи, тем временем стригут с них тысячи тонн драгоценной шести. Согласен?

Я, с пониманием, кивнул. А он продолжил:

– Вот, скажем, нефть. На сырьевых биржах мира торговля настоящей нефтью составляет, подчас, менее процента. А остальное – пустые ничем не обеспеченные бумажки, называемые фьючерсами. Захотели они уронить цену на нефть, – выставили на продажу миллион бочек такой «бумажной» несуществующей нефти. А за рынком следит целая армия аналитиков, один умнее другого. Даже нобелевские лауреаты по экономике среди них есть. И все эти умники дружно делают вид, что они ничего не понимают и думают, – ну, почему же нефть упала в цене? И вдруг – ай-яй-яй! Ведь запасы в Кушенге выросли аж на целых три бочки! Ну, как же: запасы выросли, разве может цена не упасть? Просто «Изумрудный город» какой-то. Даже дети не верят, что если надеть зелёные очки, то весь мир сразу же станет зелёным. А они, якобы, верят.

Помолчали. Чтобы прервать паузу я решил вставить свои «пять копеек»:

– Да уж, всё так. Вот и на золото цену занизили. Только не так как на нефть, а гораздо значительнее. А криптовалюты… что криптовалюты? Четыреста лет назад были луковицы тюльпанов, а теперь эфиры с биткойнами. Я думаю, что не за горами тот день, когда биткойн пробьёт и миллион. Тогда и настанет время сделать с ним то, что когда-то сделали с луковичками тюльпанов.

Не знаю, может я сказал именно то, что намеревался сказать он. А может, наоборот, он собирался постулировать обратное. Только внезапно он рассвирепел. Вскипел как самовар на сосновых шишках:

– Да что ты понимаешь в золоте, неуч? Откуда знать тебе, Федя, что с ним всё гораздо сложнее? Ты же даже одного курса не отучился в институте, двоечник!

Тут уж не сдержался и я. Кто дал ему право со мной так разговаривать?

– Во-первых, один курс я всё-таки отучился. И я был когда-то неплохим музыкантом. А потом стал достаточно известным художником. А вот ты… Никакой ты не профессор! И, скорее всего, даже и одного курса не закончил. Иначе бы ты не профукал свою квартиру. Хочешь ты пропить её, ну, возьми кредит под залог и пропей. Из единственного жилья тебя всё равно никто не выселит. Так нет, ты продал её жуликам, экономист ты хренов!

Его лицо побагровело. Я думал, что он бросится в драку. Но он только сплюнул смачно, махнул рукой и ушёл сторону своего микрорайона. Теперь пару месяцев точно не покажется.

2.

В последний раз я погладил лакированную латунь любимого инструмента, положил его в футляр и захлопнул крышку. С таким же звуком, похожим на хлопок, закрывается и крышка гроба. Чтобы никогда уже не быть открытой снова. Мой саксофон. Я подумал, что его плоть – как тело человека. А музыка – его душа. Она живёт лишь тогда, когда мундштук наполняется дыханием музыканта. Когда меня покинет божественное дыхание, меня так же положат в футляр и захлопнут его со стуком. Зритель больше не услышит ни моих соло в стиле блюз, ни ярких джазовых импровизаций.

В тот день я захлопнул не только крышку футляра, но и дверь квартиры, в которой я вырос. В которой прошла жизнь моего отца, деда и прадеда. В старинном доме в центре Петербурга, который построил прапрадед для себя и своих потомков.

Раньше я не верил в Судьбу. Мне казалось, что было бы странным, если бы всё было предопределено. Живи как хочешь, всё равно в конце пути ты окажешься там, где тебе на роду написано. Зачем говорить правду и получать за это оплеухи, если можно всю жизнь лгать и слышать похвалы? Зачем жить честно, если можно ни в чём себе не отказывать, брать чужое, предавать ради выгоды, ведь всё равно однажды ты придёшь в единственно предначертанное для тебя место, какой бы дорогой ты ни шёл.

Но в русской сказке сказано: «Налево пойдёшь – коня потеряешь. Направо пойдёшь – жену найдёшь». Впрочем, у некоторых бывает и наоборот. Этот волшебный камень-подсказчик существует и в нашей реальной жизни. И те, кто не верит в него, не замечают его подсказок. Ты свернул "не туда" и потерял коня. Но это только начало. А если по-прежнему остался глух к его стрелкам-указателям, каждая следующая твоя потеря будет всё более болезненной.

Наш жизненный путь полон перекрёстков. Многие из них являются т-образными. Это когда ты не можешь пройти мимо него, не заметив, а должен обязательно сделать выбор – куда свернуть. Когда я задумываюсь, как мог я оказаться в такой ситуации, в которую попал, я вспоминаю эти перепутья и гадаю, которое из них могло оказаться решающим в моей жизни. Или это была роковая цепочка событий?

Я – петербуржец в пятом поколении. Звучит так гордо, что хочется выйти на площадь и прокричать это очень громко, чтобы все услышали. Только что толку? Ведь людям вокруг нет никакого дела до меня. Каждый из них нашёл своё место под солнцем и для них я – просто бомж.

Бомж. Совершенно ненужный, лишний элемент в хаосе броуновского движения атомов, из которых состоит вещество человеческого социума. Мало того, что он лишний, но силой неких чрезвычайных обстоятельств, оказавшийся вообще за пределами лабораторного сосуда, в котором всё это движение происходит. Он как бы через стекло наблюдает движение жизни, лишённый возможности принимать в ней участие.

Обыватели про таких думают: человек сам себе выбрал такую стезю. Осознанно и добровольно. Какая чушь! Как может человек по своей воле обречь себя на мучения и лишения? На холод и унижения? На голод и страх, что в любую минуту с тобой может что-то случиться и никто не придёт к тебе на помощь. Даже ты сам. Ведь у тебя нет таблеток. Нет даже градусника. И каждый твой день – это минное поле, через которое тебе нужно пройти, и ты не знаешь, какой именно шаг станет для тебя последним. Зато ты точно знаешь, что этот шаг не за горами.

Прохожие идут мимо. Им и в голову не приходит, что ты в беде. К ним бесполезно обращаться за помощью. Не потому, что они бессердечные или скупые. Просто они обязательно подумают, что ты попрошайничаешь только потому, что не хочешь работать или клянчишь на выпивку. А иначе, как ты мог оказаться в такой ситуации? И скажут мысленно: «Вот я, например… Уж я-то точно никогда не буду на его месте. Воображения не хватает, чтобы представить, что же должно произойти со мной для этого». Какое наивное заблуждение. Жаль, но наша жизнь богаче, чем самая необузданная фантазия. Уверяю, что любой из вас может оказаться в этом положении при стечении определённых обстоятельств.

3.

Я петербуржец в пятом поколении. Моего прапрадеда звали Натан. Я не знаю даты его рождения. Но знаю, что он был очень состоятельным и уважаемым человеком. Он был поставщиком Двора его императорского Величества. Поставлял ко Двору, в дома царственной семьи и прочих влиятельных персон свежую зелень. Разве можно на этом разбогатеть? Оказывается да. Он был другом самого Петра Бадмаева и выращивал для него в своих тепличных хозяйствах некоторые диковинные растения, которые тот использовал в лечебных снадобьях. Они были почти ровесниками и умерли примерно в одно время.

Натан построил прекрасный доходный дом, в котором жил сам со своей семьёй и в котором родился его сын – мой прадед по имени Григорий. Григорий Натанович, по задумке родителя, должен был стать продолжателем хорошо поставленного и имеющего прекрасную репутацию семейного дела. Но его подхватила и понесла в своём стремительном течении волна революционных настроений. После революции он без сожаления расстался с фамильной собственностью, а ему как видному деятелю Петросовета оставили часть квартиры его отца.

Мой дедушка был ведущим конструктором «Кировского завода». Руководители государства здоровались с ним за руку, когда посещали объединение. У нас в гостиной на стене висело фото, как сам Калинин вручает ему орден Ленина в Кремле. Отец был начальником цеха на этом же предприятии. И оба они мечтали, чтобы я пошёл по их стопам и продолжил династию. Дед умер, когда мне было два года. Отец настоял, чтобы я поступал в Политехнический. Пришлось согласиться, хотя в жизни меня влекла только музыка.