Татьяна, Сага о праве на единство 2

Глава 1. Пять лет спустя

Москва 2030 года мало напоминала ту выжженную пустыню, которую я покинула пять лет назад. Конечно, до довоенного великолепия было ещё далеко, но то, что мы сумели сделать за эти годы, превзошло самые смелые ожидания. Широкие проспекты снова были расчищены, по ним ходили трамваи, работающие на новых биотопливных элементах. Здания восстанавливались не просто как копии прошлого, а как что-то новое, учитывающее все уроки катастрофы.

Мне исполнилось двадцать восемь. За эти пять лет я из девочки-выжившей превратилась в… кого? Лидера? Символа? Иногда я сама не понимала, кем стала. Официально я занимала пост Председателя Координационного Совета Конфедерации, но на деле моя роль была сложнее и противоречивее.

В этот осенний день я стояла на балконе Дома Правительства – так мы называли бывшее здание мэрии, которое стало центром новой власти. Внизу, на площади, собирались люди. Сегодня мы праздновали пятую годовщину создания Альянса. Праздник получился двойственным – с одной стороны, гордость за достигнутое, с другой – острое понимание того, сколько проблем ещё предстояло решить.

– Татьяна Михайловна, вам пора, – мягко сказала Лена, подходя ко мне. Она выросла в эти годы, стала моей главной помощницей, а по сути – правой рукой. В двадцать три года она была умнее многих пятидесятилетних, но при этом сохранила ту искренность, которая так привлекла меня в ней изначально.

– Знаешь, Лена, иногда мне кажется, что пять лет назад всё было проще, – сказала я, не отрываясь от созерцания площади. – Тогда был понятный враг, понятная цель. Сейчас… Сейчас приходится выбирать между разными оттенками правильного.

– Вы об инциденте в Новосибирске? – осторожно спросила Лена.

Я кивнула. Новосибирский инцидент стал символом новых проблем, с которыми столкнулась наша Конфедерация. Месяц назад там произошёл серьёзный конфликт между "старожилами" – теми, кто выжил в первые годы после войны, и "новорождёнными" – детьми, появившимися на свет уже в послевоенном мире. Дети росли в совершенно иных условиях, с иными ценностями и представлениями о жизни. Для них война была историей, а не травмой.

Спор начался из-за памятника. Совет ветеранов Новосибирска решил установить монумент жертвам войны в центре города. Молодёжь воспротивилась, заявив, что "пора перестать жить прошлым" и что место лучше отдать под парк развлечений. Конфликт перерос в открытые столкновения, и нам пришлось вводить миротворческие силы.

– Мы не можем заставить их помнить, – сказала я вслух, больше для себя, чем для Лены. – И не можем заставить забыть. Как найти баланс?

– Возможно, сегодняшняя речь поможет найти ответ, – предположила Лена. – Люди ждут от вас мудрости.

Я улыбнулась горько. Мудрость… В двадцать восемь лет я чувствовала себя одновременно древней старухой, видевшей слишком много, и неопытной девочкой, которой предстоит ещё больше узнать.

Мы спустились в зал заседаний, где меня ждали остальные члены Совета. За эти годы состав сильно изменился. Михаил Воронов по-прежнему возглавлял Комитет по восстановлению инфраструктуры, но теперь рядом с ним сидели новые лица. Дмитрий Северов, тридцатидвухлетний физик, который стал настоящей звездой нашей науки. Анна Петрова, как и прежде, отвечала за здравоохранение, но теперь её департамент столкнулся с новыми вызовами – не только лечить раненых, но и решать проблемы демографии и генетики.

Новым лицом была Мария Волкова, сорокалетняя историк, которая возглавила "Движение памяти" – общественную организацию, призванную сохранить культурное наследие довоенного мира. Она была умна, принципиальна и очень не любила компромиссы. Между ней и Дмитрием часто возникали споры, которые отражали более глубокий конфликт между традицией и инновациями.

– Итак, – начала я, усаживаясь во главе длинного стола, – давайте обсудим ситуацию перед сегодняшним выступлением. Дмитрий, как дела с Проектом "Феникс"?

Проект "Феникс" был нашей попыткой создать принципиально новую энергетическую систему, основанную на биотехнологиях. Идея заключалась в том, чтобы использовать генетически модифицированные водоросли для производства электричества. Это было революционно, экологично и очень спорно.

– Технически мы почти готовы к запуску первой экспериментальной станции, – отчитался Дмитрий, его глаза горели энтузиазмом. – Эффективность превзошла все ожидания. Мы можем получить энергию в три раза дешевле, чем сейчас, и при этом полностью исключить вредные выбросы.

– Но? – я услышала это "но" в его интонации.

– Но есть проблемы с общественным мнением, – вмешалась Мария. – Люди боятся "новых мутаций". После всего, что мы пережили, слова "генетические модификации" вызывают панику.

– И не без оснований, – добавила Анна. – Мы до сих пор не до конца понимаем долгосрочные последствия радиационного воздействия. Добавлять к этому ещё и биотехнологические эксперименты…

– Анна, мы не можем всю жизнь жить в страхе, – возразил Дмитрий. – Да, есть риски, но есть и огромные возможности. Если мы не будем развиваться, мы застрянем в каменном веке.

– А если будем развиваться неосторожно, мы можем вызвать новую катастрофу, – парировала Мария.

Я слушала этот спор, который повторялся уже несколько месяцев, и понимала, что за ним стоят фундаментальные разногласия. Дмитрий представлял новое поколение учёных, которые верили в силу технологий и считали, что человечество должно идти вперёд, несмотря на риски. Мария и её сторонники выступали за осторожность, за сохранение того, что уже есть.

– А что думают сами люди? – спросила я. – Проводились ли опросы?

– Да, – ответила Лена, листая документы. – Результаты неоднозначные. Среди молодёжи поддержка составляет семьдесят три процента. Среди тех, кому больше сорока – только тридцать один процент. В целом по Конфедерации – ровно пятьдесят процентов "за" и пятьдесят "против".

– То есть, общество расколото пополам, – констатировала я. – Именно это меня и беспокоит больше всего.

Михаил, который до этого молчал, наконец заговорил:

– Татьяна, помнишь, что ты говорила пять лет назад? Что наша сила – в единстве. Мы не можем позволить себе раскол.

– Но мы не можем и игнорировать разногласия, – ответила я. – Может быть, проблема в том, что мы пытаемся принимать решения сверху? Может быть, пора дать людям больше самостоятельности?

Эта мысль витала в воздухе уже давно. За пять лет Конфедерация сильно выросла и усложнилась. То, что работало для небольшого альянса выживших, могло не подходить для сообщества в несколько миллионов человек.

– Ты предлагаешь децентрализацию? – уточнил Дмитрий.

– Я предлагаю подумать об этом. Возможно, каждому региону стоит дать больше автономии в принятии решений. Если Новосибирск хочет экспериментировать с биотехнологиями – пусть экспериментирует. Если Екатеринбург предпочитает традиционные методы – их право.

– Но как быть с общими стандартами? С безопасностью? – забеспокоилась Анна.

– Это сложные вопросы, – согласилась я. – Но простых ответов у нас нет.

Разговор прервал сигнал – время выходить к людям. Я поднялась, поправила простое синее платье (я принципиально избегала официальной формы, предпочитая выглядеть как обычный человек) и направилась к выходу.

– Татьяна, – окликнула меня Мария, когда мы шли по коридору. – Можно личный вопрос?

– Конечно.

– Ты когда-нибудь жалеешь о том, что стала лидером? О том, что не можешь жить обычной жизнью?

Я остановилась. Это был действительно личный вопрос, и очень болезненный.

– Знаешь, Мария, иногда я думаю о том, какой была бы моя жизнь, если бы войны не случилось. Обычная девушка, возможно, замужем, с детьми, с работой, которая не определяет судьбы миллионов людей. Но потом я понимаю – той девушки больше нет. Война изменила всех нас. И если я могу использовать эти изменения для блага других, то у меня нет права жалеть.

– А личное счастье?

– Личное счастье… – я задумалась. – Знаешь, я научилась находить его в маленьких вещах. В том, что каждый день в нашем мире рождаются здоровые дети. В том, что вчера в Самаре открылась новая школа. В том, что сегодня я увидела улыбку на лице мальчика, который пять лет назад едва выжил в блокаде.

Мы дошли до выхода на площадь. За дверью слышался гул голосов – тысячи людей ждали моего выступления. Я почувствовала знакомое волнение, которое всегда охватывало меня перед публичными выступлениями.

– Кстати, – добавила я, прежде чем выйти, – у меня есть новость, которую я хотела сообщить сначала вам, а потом народу.

– Какая? – хором спросили Лена и Мария.

– Мы получили сигнал из Стокгольма. Не автоматический, а от людей. Европа жива.

Тишина, которая воцарилась после моих слов, была красноречивее любых восклицаний. Мы знали, что где-то в мире могли остаться другие очаги цивилизации, но это было первое подтверждение.

– Это… это меняет всё, – прошептала Лена.

– Да, – согласилась я. – Но об этом позже. Сейчас меня ждут люди.

Я вышла на площадь под аплодисменты. Тысячи лиц, устремлённых на меня, тысячи судеб, которые зависели от решений нашего Совета. В толпе я видела всех – от седых ветеранов войны до малышей, сидящих на плечах у родителей. Это был наш народ, наше будущее.

– Дорогие друзья, – начала я, и площадь затихла. – Пять лет назад мы стояли на руинах старого мира и клялись построить новый. Мы сдержали своё слово.

Аплодисменты прервали мою речь. Я подождала, пока они стихнут.

– Но сегодня я хочу говорить не о прошлом, а о будущем. О тех вызовах, которые ждут нас завтра. Мы восстановили города, но нам предстоит восстановить души. Мы объединили территории, но нам предстоит объединить сердца. Мы победили внешнего врага, но нам предстоит победить внутренние противоречия.

Я видела, как люди слушают, кто-то кивает, кто-то хмурится. Моя задача была не просто произнести красивые слова, а честно сказать о проблемах.

– В последние месяцы между нами возникли разногласия. Это нормально – мы живые люди, у нас разные мнения. Но важно помнить: наша сила была и остаётся в единстве. Не в единомыслии – в единстве. Мы можем спорить о методах, но наша цель одна – построить мир, в котором будет хорошо жить нашим детям.

– А что, если наши дети хотят жить по-другому? – крикнул кто-то из толпы. Я узнала голос – это был Игорь Кузнецов, один из лидеров новосибирской молодёжи.

– Тогда мы должны их выслушать, – ответила я. – Но выслушать – не значит согласиться. А согласиться – не значит забыть о мудрости прошлого.

Я сделала паузу, собираясь с мыслями. Следующие слова были самыми важными.

– Сегодня я хочу объявить о создании Народных Советов в каждом регионе Конфедерации. Они будут избираться прямым голосованием и получат право принимать решения по местным вопросам. Центральная власть сохранит контроль только над обороной, внешними связями и основными стандартами безопасности.

Шум, который поднялся в толпе, показал, что это решение было неожиданным. Где-то слышались одобрительные возгласы, где-то – обеспокоенные вопросы.

– Это не значит, что мы отказываемся от единства, – продолжила я, когда шум утих. – Это значит, что мы делаем его более крепким, основанным на доверии, а не на принуждении.

И тут я сказала то, что не планировала говорить сегодня:

– А ещё я хочу сообщить, что мы не одни. Сегодня утром мы получили радиосигнал из Европы. Стокгольм жив. И я уверена, что это только начало. Мир больше, чем мы думали, и нам предстоит найти своё место в нём.

Теперь площадь взорвалась настоящими овациями. Люди кричали, плакали, обнимались. Весть о том, что человечество выжило не только здесь, меняла всё.

Когда я вернулась в здание, меня ждал сюрприз. В приёмной сидела молодая женщина с ребёнком на руках. Малышу было не больше года, и он мирно спал, несмотря на шум за окном.

– Татьяна Михайловна, – встала женщина, когда я вошла. – Меня зовут Елена Морозова. Я… я хотела поблагодарить вас.

– За что? – удивилась я.

– За то, что мой сын может расти в мире, где есть надежда. Пять лет назад я думала, что хуже быть не может. Сегодня я думаю о том, каким будет мир, когда он станет взрослым.

Я посмотрела на спящего младенца. Он был красивым, здоровым, не носящим на себе никаких следов катастрофы, которая определила жизнь его родителей.

– Как его зовут? – спросила я.

– Александр. В честь Александра Невского. Мы хотели дать ему имя, которое напоминало бы о защитниках Родины.

Александр… Почему-то это имя отозвалось во мне особенным эхом. Я посмотрела на ребёнка внимательнее и почувствовала что-то странное. Словно вокруг него мерцала какая-то особая аура, едва заметная, но несомненно присутствующая.

– Можно мне его подержать? – попросила я.

Елена осторожно передала мне малыша. Как только он оказался у меня на руках, произошло нечто удивительное. Я почувствовала тепло, которое шло не от его тела, а от чего-то более глубокого. И в этот момент – на долю секунды – я увидела.

Увидела мальчика лет шестнадцати, стоящего на той же площади, где я только что выступала. Но площадь была другой – более зелёной, более красивой. И люди были другими – более счастливыми, более уверенными. А рядом с мальчиком стояла я, только постаревшая, и мы вместе смотрели на звёзды в ночном небе.

Видение длилось секунду, но его смысл был ясен. Этот ребёнок будет играть важную роль в нашем будущем. И я буду рядом, чтобы помочь ему найти правильный путь.

– Он особенный, – сказала я, возвращая младенца матери.

– Все дети особенные, – улыбнулась Елена.

– Да, – согласилась я. – Но этот… Берегите его. И если когда-нибудь вам понадобится помощь в его воспитании, обращайтесь ко мне.

Елена ушла, а я осталась стоять в пустой приёмной, размышляя о том, что произошло. За эти пять лет я научилась доверять своим видениям. Они никогда не обманывали.

– Татьяна? – позвала Лена из соседней комнаты. – Тебе звонят из Стокгольма. Говорят, срочно.

Я прошла к видеосвязи. На экране появилось лицо мужчины лет пятидесяти, с седой бородой и усталыми, но добрыми глазами.

– Меня зовут Эрик Йоханссон, – сказал он на удивительно чистом русском языке. – Я представляю Скандинавскую Конфедерацию выживших. Мы очень рады установить контакт с вами.

– Взаимно, – ответила я. – Расскажите о вашей ситуации.

– У нас около восьмисот тысяч человек в Швеции, Норвегии и Дании. Мы тоже столкнулись с проблемами восстановления. И у нас есть информация, которая может вас заинтересовать.

– Какая?

– Мы не единственные выжившие в Европе. Есть сигналы из Швейцарии, из Исландии, даже из Британии. Мир оказался живучее, чем мы думали.

Это были потрясающие новости. Всё, во что мы верили – что человечество может возродиться – получало новые подтверждения.

– Эрик, мы бы хотели обменяться делегациями. И обсудить возможность координации наших усилий.

– Мы готовы, – кивнул он. – Но есть одна проблема. Мы получили сигналы не только от мирных выживших. Есть… агрессивные группы. Особенно на востоке. В Сибири.

Моё сердце ёкнуло. В Сибири?

– Что именно вы знаете? – спросила я.

– Мало. Радиопереговоры на русском языке, военная терминология. Упоминания о "новом порядке" и "железной дисциплине". Они называют себя Восточной Империей.

Восточная Империя… Этого нам ещё не хватало. Пять лет мира, и вот – новая угроза.

– Мы займёмся этим вопросом, – заверила я Эрика. – А пока давайте сосредоточимся на сотрудничестве.

После того, как связь прервалась, я долго сидела в кресле, обдумывая услышанное. За один день у нас появились и новые союзники, и новые враги. Мир стремительно усложнялся.

Лена принесла чай и села напротив.

– Татьяна, а ты когда-нибудь думала о том, чтобы завести семью? – неожиданно спросила она.

Я поперхнулась чаем.

– Откуда такой вопрос?

– Просто я видела, как ты смотрела на того малыша. И подумала… Ты имеешь право на личное счастье.

– Лена, у меня нет времени на личную жизнь.

– А может быть, ты просто боишься?

Я задумалась. Может быть, она была права? Может быть, я действительно боялась подпустить кого-то слишком близко, боялась новой привязанности, которая могла бы стать болезненной потерей?

– Знаешь, – сказала я наконец, – может быть, когда-нибудь. Когда мир станет более стабильным.

– Мир никогда не станет полностью стабильным, – возразила Лена. – Но это не значит, что нужно отказываться от жизни.

Она была права, и я это понимала. Но понимание и готовность действовать – разные вещи.

Вечером я гуляла по Красной площади. Она была отреставрирована, но выглядела иначе, чем до войны. Мы не стали восстанавливать мавзолей – слишком много болезненных ассоциаций. Вместо него разбили сквер памяти жертв войны.

Там я и встретила его.

Он стоял у одного из памятных камней, читая высеченные на нём имена. Мужчина лет тридцати пяти, высокий, с тёмными волосами и внимательными серыми глазами. В руках у него был букет полевых цветов.

– Здесь похоронен кто-то из близких? – осторожно спросила я.

Он обернулся, и я увидела лицо, которое показалось мне знакомым, хотя я была уверена, что мы никогда не встречались.

– Мой отец, – ответил он. – Павел Викторович Земцов. Он был врачом, погиб в первые дни войны, спасая раненых.

Земцов… Я помнила этого врача. Пятьдесят седьмого года рождения, работал в больнице имени Склифосовского. Действительно погиб, прикрывая эвакуацию пациентов.

– Алексей, – представился мужчина, протягивая руку.

– Татьяна, – ответила я, пожимая её.

– Знаю, – улыбнулся он. – Кто же вас не знает?

– А вы откуда? Я вас раньше не видела.

– Я только вчера приехал из Владивостока. Там у нас тоже небольшая община выживших. Около пятидесяти тысяч человек. Услышали о ваших успехах и решили установить контакт.

Владивосток… Это было неожиданно. Мы думали, что Дальний Восток полностью опустошён.

– Как вы выжили?

– Подводные базы военно-морского флота. Когда началась бомбардировка, многие успели укрыться. Потом, когда радиация спала, начали осваивать поверхность.

Мы говорили ещё полчаса. Алексей оказался инженером, специалистом по морским технологиям. И что самое удивительное – он тоже обладал некоторыми мистическими способностями. Не такими сильными, как у меня, но достаточными, чтобы чувствовать "особую энергию" людей и мест.

– Татьяна, – сказал он, когда мы уже прощались, – можно личный вопрос?

– Конечно.

– Вы… Вы одиноки?

Вопрос застал меня врасплох. За весь день это уже второй разговор на эту тему.

– Я… да, – ответила я честно.

– А хотели бы перестать быть одинокой?

Я посмотрела ему в глаза. В них было что-то такое, что заставило моё сердце биться быстрее. Не просто симпатия – какая-то более глубокая связь.

– Я не знаю, – сказала я. – Моя жизнь очень сложная.

– Жизнь у всех сложная, – улыбнулся он. – Но это не значит, что её нужно проживать в одиночестве.

Мы договорились встретиться завтра. Не как официальные лица, а как просто Татьяна и Алексей.

Идя домой, я думала о том, как быстро меняется жизнь. Утром у нас была одна реальность, вечером – совсем другая. Новые союзники, новые враги, новые возможности, новые угрозы. И, возможно, новая любовь.

Мистический поезд в эту ночь приснился мне особенно ярко. Он нёсся через снежные равнины, и в окнах вагонов я видела лица – живых и мёртвых, знакомых и незнакомых. Все они что-то говорили, но слов я не слышала. Только в конце сна, когда поезд остановился, я разобрала одну фразу, произнесённую голосом моей бабушки:

"Счастье – это не награда за труды, а сила для новых свершений."

Я проснулась с чувством, что эта ночь стала переломной. Не только для меня лично, но и для всего нашего мира.

Глава 2. Сложности демократии

Утро начались с неприятных новостей. Лена вошла в мой кабинет с мрачным выражением лица и стопкой документов в руках.

– Татьяна, у нас проблемы, – сказала она без предисловий. – Вчерашнее объявление о Народных Советах вызвало… неоднозначную реакцию.

Я взяла протоколы экстренных заседаний, которые прошли вчера вечером в разных регионах. Картина действительно была сложной.

В Санкт-Петербурге местная администрация восприняла новость с энтузиазмом. Там давно стремились к большей самостоятельности и считали центральную власть чрезмерно опекающей. В Нижнем Новгороде реакция была обратной – местные лидеры опасались, что не справятся с новыми полномочиями, и просили отложить реформу.

Но самой тревожной была ситуация в Екатеринбурге. Там вчера же собрался так называемый "Совет патриотов", который заявил, что децентрализация – это "развал государства" и что они будут добиваться отмены решения "любыми способами".

– Кто возглавляет этот совет? – спросила я.

– Полковник Игорь Крылов. Помнишь его?

Конечно, помнила. Крылов был одним из офицеров, служивших под началом полковника Зайцева в те дни, когда "временное правительство" пыталось установить военную диктатуру. После поражения Зайцева Крылов формально признал власть Конфедерации, но я всегда чувствовала, что он делает это неискренне.

– Какие у него настроения? – уточнила я.

– Судя по всему, он считает, что настало время для "сильной руки". В его заявлении есть прямые ссылки на "анархию" и "хаос", которые якобы несёт демократизация.

Я отложила документы и потёрла виски. Получалось, что мой шаг к демократии вызвал обратную реакцию – стремление к авторитаризму.

– Есть ещё новости?

– Да. Дмитрий Северов просил срочной встречи. Говорит, что произошёл прорыв в Проекте "Феникс".

– А Алексей Земцов уже ждёт в приёмной, – добавила Лена с лёгкой улыбкой.

Я почувствовала, как краснею. Надо же, в такое напряжённое утро – и тут личные дела.

– Хорошо. Сначала Дмитрий, потом… потом Алексей.

Дмитрий ворвался в кабинет с видом человека, который не спал всю ночь, но переполнен энтузиазмом.

– Татьяна, мы сделали это! – объявил он, не дожидаясь приглашения сесть. – Первый реактор запущен, и эффективность превысила все прогнозы. Мы можем обеспечить энергией весь центральный регион!

– Это замечательно, – сказала я осторожно. – А безопасность?

– Все параметры в норме. Никаких вредных выбросов, никаких мутаций. Генетически модифицированные водоросли работают точно так, как мы планировали.

– Дмитрий, а что происходит, если реактор выходит из строя? Если водоросли начинают бесконтрольно размножаться?

– У нас есть система аварийного отключения. В крайнем случае, весь биоматериал можно нейтрализовать за считанные минуты.

– В теории или на практике?

– Ну… в теории. Но теория очень надёжная!

Я вздохнула. Научный энтузиазм – это прекрасно, но иногда учёные забывают, что теория и практика могут кардинально отличаться.

– Дмитрий, я не против прогресса. Но давайте двигаться поэтапно. Проведите полный цикл испытаний, смоделируйте все возможные аварийные ситуации. И только потом мы будем говорить о массовом внедрении.

– Но Татьяна! – взмолился он. – Мы теряем время! Пока мы тестируем, люди продолжают жить в энергетической нищете!

– А если что-то пойдёт не так, люди могут вообще перестать жить, – резко ответила я. – Дмитрий, я понимаю твой энтузиазм. Но моя задача – думать не только о возможностях, но и о рисках.

Он ушёл расстроенный, и я понимала его чувства. Но я также понимала, что не могу позволить себе экспериментировать с жизнями людей.

Алексей был полной противоположностью Дмитрия. Спокойный, рассудительный, он внимательно выслушал мой рассказ о утренних проблемах, прежде чем высказать своё мнение.

– Знаешь, Татьяна, у нас во Владивостоке была похожая ситуация три года назад. Тоже пытались перейти к более демократичному управлению, и тоже столкнулись с сопротивлением консерваторов.

– И как вы справились?

– Постепенно. Начали с малого – дали людям право выбирать руководителей отдельных районов. Потом расширили полномочия. Главное – не торопиться и не давать противникам повода для паники.

– А что, если Крылов попытается силой остановить реформы?

– Тогда ему нужно показать, что у вас тоже есть сила. Но лучше, если это будет не военная сила, а сила народной поддержки.

Мы говорили о политике, но я чувствовала, что между нами происходит что-то ещё. Какая-то невидимая связь, которая крепла с каждой минутой разговора.

– Алексей, – сказала я наконец, – а что вы думаете о… о личных отношениях во время кризиса?

Он улыбнулся.

– Я думаю, что кризис – это не повод отказываться от человеческого счастья. Наоборот, в трудные времена людям особенно нужна поддержка.

– Но ведь близкие отношения делают человека уязвимым. Дают врагам возможность причинить боль.

– Это правда. Но они также дают силу, которую невозможно получить другим способом.

Наш разговор прервал звонок. Лена сообщила, что из Екатеринбурга поступают тревожные сводки.

– Крылов собрал митинг протеста, – доложила она. – Около двух тысяч человек. Требуют отмены реформ и введения "чрезвычайного положения".

– Есть угроза насилия?

– Пока нет. Но настроения накаляются.

Я посмотрела на Алексея.

– Похоже, мне нужно ехать в Екатеринбург.

– Это может быть опасно.

– Может быть. Но если я не поеду, будет ещё опаснее. Народ должен видеть, что я не прячусь за стенами кабинета.

– Тогда я еду с вами.

Я удивилась.

– Зачем? Это не ваша проблема.

– Возможно. Но теперь это моя забота.

В его словах было что-то, что заставило моё сердце пропустить удар. Неужели действительно может так быстро возникнуть привязанность?

Через два часа мы вылетали в Екатеринбург на небольшом самолёте. Со мной были Лена, двое охранников и Алексей. По дороге я думала о том, какую стратегию выбрать.

Силой подавлять протест было нельзя – это только подтвердило бы обвинения в "тирании". Но и уступать требованиям Крылова тоже было опасно – это показало бы слабость власти.

– А что, если попробовать найти компромисс? – предложил Алексей. – Не отменять реформы, но изменить их график? Дать людям время привыкнуть к идее?

– Крылов не хочет компромиссов. Он хочет власти.

– Возможно. Но большинство людей на его митинге хотят просто стабильности. Если вы сможете их переубедить…

Он был прав. Задача состояла не в том, чтобы победить Крылова, а в том, чтобы переманить на свою сторону его сторонников.

В Екатеринбурге нас встретили местные власти. Атмосфера была напряжённой – в центре города действительно собралась большая толпа, и хотя митинг пока проходил мирно, настроения были враждебными.

– Татьяна Михайловна, – сказал глава местной администрации Сергей Волков, – может быть, стоит отложить встречу? Обстановка накалена.

– Нет, – ответила я твёрдо. – Именно сейчас нужно говорить с людьми.

Мы прошли к зданию администрации, откуда открывался вид на площадь. Толпа была действительно внушительной – несколько тысяч человек с плакатами "Долой анархию!" и "Порядок превыше всего!".

Крылов стоял на импровизированной трибуне и что-то горячо говорил. Даже отсюда было видно, что он находится в своей стихии – командует, руководит, ведёт за собой.

– Как думаете, если я выйду к ним напрямую? – спросила я у Алексея.

– Это будет смело, – ответил он. – И очень рискованно.

– Но если получится, эффект будет сильным.

Я приняла решение. Несмотря на протесты охранников и местных властей, я спустилась на улицу и направилась к толпе.

Сначала меня никто не заметил. Но когда я подошла ближе, кто-то крикнул: "Смотрите, это же Татьяна!" Толпа заволновалась, люди стали оборачиваться.

Крылов увидел меня и на мгновение растерялся. Он явно не ожидал, что я приду на его митинг.

– Граждане! – крикнула я, поднимая руку. – Можно мне сказать несколько слов?

В толпе началось движение. Кто-то кричал "Долой!", кто-то – "Слушаем!". Крылов попытался восстановить контроль над ситуацией, но было поздно – инициатива перешла ко мне.

– Я пришла сюда не для того, чтобы спорить с вами, – сказала я, когда шум немного утих. – Я пришла, чтобы выслушать ваши опасения.

– Мы против развала государства! – крикнул кто-то из толпы.

– И я против, – ответила я. – Но скажите мне, что такое государство? Это правительство в Москве? Или это мы все – граждане, которые совместными усилиями строят будущее?

– Государство – это порядок! – выкрикнул Крылов. – А вы сеете хаос!

– Полковник Крылов, – обратилась я к нему напрямую, – вы служили в армии. Скажите, что сильнее – армия, где солдаты выполняют приказы из страха, или армия, где они сражаются за идею, в которую верят?

Он помолчал, явно обдумывая ответ.

– Конечно, вторая. Но для этого нужна дисциплина!

– Согласна. Но дисциплина может быть внутренней, а не только внешней. Когда люди сами выбирают своих лидеров, они больше им доверяют. А значит, охотнее выполняют их решения.

Я видела, как толпа прислушивается к моим словам. Многие лица выражали не враждебность, а сомнение. Это было хорошим знаком.

– Но если каждый регион будет жить по своим законам, что нас будет объединять? – спросила женщина средних лет.

– Общие ценности, – ответила я. – Общая история. Общая мечта о лучшем будущем для наших детей. Разве это не сильнее любых законов?

– А если регионы начнут воевать между собой? – крикнул мужчина.

– А зачем им воевать? – удивилась я. – У нас нет дефицита ресурсов. У нас нет территориальных споров. У нас есть общий враг – разруха, которую нужно преодолеть.

Постепенно диалог становился более конструктивным. Люди задавали конкретные вопросы, и я старалась отвечать честно, не уходя от сложных тем.

– Татьяна Михайловна, – сказала пожилая женщина, – а что будет, если народные советы примут неправильное решение?

– А кто определяет, правильное решение или неправильное? – ответила я вопросом на вопрос. – Вы? Я? Или люди, которые будут жить с последствиями этого решения?

– Но ведь не все люди разбираются в сложных вопросах!

– Это правда. Поэтому в новой системе будут работать эксперты и консультанты. Народные советы будут принимать решения не вслепую, а основываясь на профессиональных рекомендациях.

Я говорила уже больше часа, и чувствовала, что настроение толпы меняется. Агрессия сменялась любопытством, а потом – осторожным одобрением.

Крылов понимал, что теряет аудиторию, и предпринял последнюю попытку:

– Граждане! Не дайте себя обмануть красивыми словами! Эта женщина хочет разрушить всё, что мы построили!

– Полковник, – сказала я спокойно, – а что именно вы предлагаете? Вернуться к временам, когда каждое решение принималось в кабинете без учёта мнения народа?

– Я предлагаю порядок!

– Порядок кладбища тоже порядок. Но мы строим жизнь, а не кладбище.

Эта фраза произвела эффект. В толпе раздались одобрительные выкрики, и я поняла, что выиграла этот раунд.

– Я предлагаю компромисс, – сказала я, обращаясь ко всем. – Давайте проведём эксперимент. Выберем три региона-добровольца, где мы запустим народные советы в тестовом режиме. Через год посмотрим на результаты. Если эксперимент удастся – распространим его на всю Конфедерацию. Если нет – пересмотрим подход.

Это предложение понравилось многим. Даже среди сторонников Крылова я видела заинтересованные лица.

– А что, если я выдвину свою кандидатуру в один из этих советов? – неожиданно сказал Крылов.

Я удивилась, но быстро поняла его логику. Он хотел доказать, что демократия не работает, изнутри саботируя её.

– Конечно, – ответила я. – Если люди вас выберут, вы имеете полное право участвовать в эксперименте.

Толпа начала расходиться. Митинг протеста превратился в общественное обсуждение, а это уже была моя победа.

Когда мы вернулись в здание администрации, Алексей сказал:

– Это было впечатляюще. Вы превратили врагов в союзников.

– Не в союзников, – поправила я. – В людей, готовых к диалогу. Это уже большой прогресс.

Вечером мы ужинали в небольшом ресторане – одном из немногих, которые работали в городе. Атмосфера была интимной, и впервые за много лет я почувствовала себя не руководителем государства, а просто женщиной на свидании.

– Татьяна, – сказал Алексей за десертом, – можно личный вопрос?

– После сегодняшнего дня мне кажется, что мы имеем право на личные вопросы.

– Вы когда-нибудь жалеете о том, что стали… тем, кем стали?

Я задумалась.

– Знаете, я часто об этом думаю. С одной стороны, я никогда не просила о такой ответственности. С другой – если не я, то кто? Кто-то должен нести этот груз.

– А что вы делаете для себя? Как отдыхаете?

– Отдых… – я засмеялась. – А что это такое? Последний раз я отдыхала в том смысле, в котором это понимают обычные люди, наверное, лет пять назад.

– Это неправильно. Даже лидеры имеют право на личную жизнь.

– Имеют. Но не всегда могут себе её позволить.

Он протянул руку через стол и накрыл мою ладонь своей.

– А что, если кто-то готов разделить с вами и ответственность, и радости?

Я почувствовала тепло его руки и поняла, что очень долго мне не хватало именно этого – простого человеческого прикосновения.

– Алексей, вы понимаете, во что ввязываетесь? Рядом со мной нет спокойной жизни. Только проблемы, кризисы, постоянное напряжение.

– Я понимаю, – серьёзно ответил он. – И я готов.

В эту ночь я впервые за много лет не видела мистических снов. Спала крепко и спокойно, и проснулась с ощущением, что в моей жизни появилось что-то новое и важное.

Утром нас ждали новости из Москвы. Лена сообщила по видеосвязи, что ночью произошёл инцидент на экспериментальной биоэнергетической станции Дмитрия.

– Что случилось? – спросила я, чувствуя, как сердце сжимается от тревоги.

– Сбой в системе охлаждения. Температура в реакторе поднялась выше нормы, и водоросли начали мутировать. Дмитрий успел активировать аварийную систему, но…

– Но?

– Но несколько тонн биоматериала попало в близлежащий пруд. Рыба начала дохнуть, вода позеленела. Местные жители в панике.

Я закрыла глаза. Именно этого я и боялась. Теория – это одно, а практика – совсем другое.

– Есть жертвы среди людей?

– Нет, слава богу. Но экологический ущерб серьёзный. И что ещё хуже – новости уже распространились. Противники биотехнологий кричат: "Мы же говорили!"

– Где сейчас Дмитрий?

– В больнице. У него нервный срыв.

Я понимала его состояние. Никто не хочет, чтобы его изобретение причинило вред.

– Алексей, – обратилась я к нему, – боюсь, нам придётся срочно возвращаться в Москву.

– Конечно. Но Татьяна… Помните, что вы не одна. Что бы ни случилось, мы справимся вместе.

В самолёте я думала о том, как быстро может изменить всё одна небольшая техническая неисправность. Вчера мы праздновали научный прорыв, сегодня расхлёбываем последствия катастрофы.

И ещё я думала о том, что в моей жизни действительно появился человек, который готов разделить со мной все трудности. Это была новая и пока непривычная мысль, но очень тёплая.

Глава 3. Цена прогресса

Москва встретила нас тревожной атмосферой. Уже в аэропорту я заметила необычное количество охранников, а Лена сообщила, что в городе прошли несколько демонстраций против "опасных экспериментов".

Первым делом мы поехали на место происшествия. Экспериментальная станция находилась в тридцати километрах от города, в промышленной зоне, которая раньше считалась мёртвой из-за радиационного заражения. Теперь радиация почти исчезла, но появилась новая угроза.

Картина была действительно удручающей. Пруд, куда попали мутировавшие водоросли, больше напоминал зелёное болото. По берегам лежала дохлая рыба, а вода источала неприятный химический запах. Местные жители – работники станции и их семьи – стояли поодаль с мрачными лицами.

– Татьяна Михайловна! – подбежал ко мне Василий Петров, начальник станции. – Слава богу, вы приехали. Люди в панике, требуют закрыть всё и уволить Дмитрия Северова.

– А каково ваше мнение? – спросила я.

– Честно? Я думаю, мы поторопились. Дмитрий – гениальный учёный, но он недооценил риски. Система аварийного отключения сработала, но с опозданием.

– Почему с опозданием?

– Автоматика не распознала начальную стадию мутации. Датчики были настроены на другие параметры.

Я осмотрела территорию, поговорила с работниками, изучила протоколы происшествия. Картина постепенно прояснялась. Авария была вызвана не принципиальными недостатками технологии, а недоработкой системы безопасности. Это означало, что проблему можно решить, но требовалось время и дополнительные исследования.

– Татьяна, – подошёл ко мне Алексей, когда я заканчивала осмотр, – я разговаривал с местными жителями. Они готовы дать технологии второй шанс, но при условии, что будут созданы более надёжные системы контроля.

– А что говорят экологи?

– Ущерб серьёзный, но обратимый. Пруд можно очистить за два-три месяца. Главное – не допустить распространения мутантных водорослей в другие водоёмы.

Мы вернулись в город к вечеру. Меня ждало экстренное заседание Совета, на котором предстояло решить судьбу биоэнергетической программы.

Дмитрий уже был выписан из больницы, но выглядел ужасно. Глаза покраснели от бессонной ночи, руки дрожали.

– Татьяна, я готов уйти в отставку, – сказал он, едва я вошла в зал заседаний. – Это моя ошибка, и я несу за неё ответственность.

– Дмитрий, отставка – это не решение проблемы. Расскажите, что именно произошло и как можно этого избежать в будущем.

Он подробно объяснил причины аварии. Основная проблема заключалась в том, что мутация водорослей началась не из-за высокой температуры, как предполагалось, а из-за взаимодействия с микроэлементами в охлаждающей воде.

– То есть, мы просто не учли всех факторов? – уточнила Анна Петрова.

– Именно. Лабораторные условия не могли воспроизвести всю сложность реальной среды.

– И сколько времени нужно, чтобы разработать более совершенную систему? – спросила я.

– Минимум год. Нужно провести дополнительные исследования, протестировать различные сценарии, создать многоуровневую защиту.

Мария Волкова, которая до этого молчала, наконец высказалась:

– Татьяна, а стоит ли вообще продолжать эти эксперименты? Может быть, лучше сосредоточиться на традиционных методах энергетики?

– Мария, традиционные методы тоже не безупречны. Угольные станции загрязняют воздух, атомные – создают радиоактивные отходы. Любая технология имеет риски.

– Но здесь мы создаём новые риски, природа которых нам до конца неясна!

– А если мы не будем развиваться, то останемся на уровне каменного века, – возразил Дмитрий. – Да, я допустил ошибку. Но это не значит, что нужно отказаться от прогресса.

Спор мог продолжаться бесконечно. Я поняла, что нужно принимать решение.

– Вот что мы сделаем, – сказала я. – Программу биоэнергетики не закрываем, но ставим на паузу. Дмитрий получает год на доработку технологии. Все исследования переносятся в специально созданные лаборатории с максимальными мерами безопасности. И никаких экспериментов в промышленных масштабах до полного завершения испытаний.

– А как быть с общественным мнением? – спросила Лена. – После сегодняшней аварии люди вряд ли поддержат продолжение экспериментов.

– Поэтому мы будем максимально открытыми. Создадим общественную комиссию, которая будет следить за ходом исследований. Любой желающий сможет получить информацию о том, что и как мы делаем.

Это решение устроило не всех, но было разумным компромиссом между осторожностью и прогрессом.

После заседания я долго разговаривала с Дмитрием один на один.

– Знаешь, Дмитрий, я понимаю твоё состояние. Когда твоё детище причиняет вред вместо пользы, это больно.

– Татьяна, а что, если я действительно не прав? Что, если человечество ещё не готово к таким технологиям?

– А что, если готово, но мы просто слишком торопимся? Любое великое изобретение проходит стадию проб и ошибок.

– Но мои ошибки могут стоить жизни людям!

– Именно поэтому мы и усиливаем меры безопасности. Дмитрий, я верю в твою технологию. Но я также верю в необходимость осторожности.

Он ушёл более спокойным, а я осталась размышлять о балансе между инновациями и стабильностью. Это была одна из главных дилемм нашего времени.

Вечером Алексей пригласил меня на прогулку по восстановленному Арбату. Улица была красиво подсвечена, работали кафе, люди гуляли и казались счастливыми. Трудно было поверить, что всего пять лет назад здесь были руины.

– Знаешь, Алексей, иногда я завидую обычным людям, – сказала я, когда мы сидели в маленьком кафе за чашкой кофе. – Они могут просто наслаждаться жизнью, не думая о глобальных проблемах.

– А разве вы не наслаждаетесь? Разве не испытываете радость, видя, как восстанавливается мир?

– Испытываю. Но это другая радость – радость от работы, а не от жизни самой по себе.

– Может быть, пора научиться совмещать то и другое?

Он взял меня за руку, и я почувствовала, как моё напряжение постепенно уходит. Рядом с ним я действительно могла позволить себе быть просто женщиной.

– Алексей, а что вы чувствовали, когда впервые увидели меня? – спросила я.

– Узнавание, – ответил он без колебаний. – Как будто я встретил человека, которого искал всю жизнь, но не знал об этом.

– Это же невозможно. Мы совсем не знали друг друга.

– А вы разве не чувствовали чего-то похожего?

Я задумалась. Действительно, с первой встречи между нами была какая-то особая связь.

– Возможно, – призналась я. – Но я привыкла не доверять первым впечатлениям.

– А вторым? Третьим?

– Вторые и третьи впечатления только подтверждают первые, – улыбнулась я.

Мы вернулись поздно. У входа в мой дом Алексей остановился.

– Татьяна, можно… можно остаться?

Вопрос застал меня врасплох. С одной стороны, я чувствовала к нему сильное влечение. С другой – в моей жизни уже давно не было места для близких отношений.

– Алексей, я… Мне нужно время, чтобы разобраться в своих чувствах.

– Конечно, – понял он. – Я не тороплю вас. Просто хочу, чтобы вы знали: я готов ждать, сколько потребуется.

Он поцеловал меня в щёку и ушёл. А я долго стояла у окна, глядя на ночную Москву и думая о том, что значит быть счастливой.

Глава 4. Новые угрозы

Утро началось с экстренного звонка от Михаила Воронова. Его голос звучал встревоженно:

– Татьяна, у нас проблемы на востоке. Серьёзные проблемы.

Я быстро оделась и поехала в штаб. Там меня ждала карта Сибири, покрытая красными точками.

– Что это? – спросила я, указывая на карту.

– Военные базы Восточной Империи, – ответил Михаил. – За последние две недели они захватили территорию от Новосибирска до Иркутска.

– Как захватили? Кто они такие?

– Судя по всему, это объединение местных военных группировок под командованием некоего генерала Тарасова. Бывший офицер Генштаба, которого считали погибшим в первые дни войны.

Лена подключилась к разговору:

– Мы получили несколько радиосообщений от беженцев. Тарасов проводит политику "железной руки" – принудительная мобилизация, жёсткий контроль над ресурсами, расстрелы за неповиновение.

– А какая у них численность?

– По нашим оценкам, около ста тысяч человек под ружьём и примерно миллион мирного населения под контролем.

Это были серьёзные цифры. Если Тарасов действительно создал военизированное государство в Сибири, это представляло угрозу для всей Конфедерации.

– А что известно о их целях? – спросила я.

– Они называют себя "законными наследниками Российской империи" и заявляют о намерении "восстановить порядок на всей территории бывшего СССР".

– То есть, они планируют напасть на нас?

– Пока неясно. Но их войска движутся на запад.

Я изучила карту внимательнее. Стратегическое положение Восточной Империи было очень выгодным – они контролировали большую часть сибирских ресурсов и имели доступ к тихоокеанскому побережью.

– А что с нашими военными возможностями? – спросила я у Михаила.

– У нас около пятидесяти тысяч человек в Народной гвардии, плюс региональные ополчения. По численности мы уступаем, но наше вооружение лучше.

– Михаил, я категорически против превентивной войны. Но нам нужно быть готовыми к обороне.

– Я уже отдал соответствующие распоряжения. Усиливаем охрану восточных границ, проводим мобилизацию резервистов.

В этот момент в кабинет ворвалась Анна Петрова с ещё одной неприятной новостью:

– Татьяна, у нас эпидемия в Нижнем Новгороде!

– Какая эпидемия?

– Неизвестная вирусная инфекция. Симптомы похожи на грипп, но болезнь протекает гораздо тяжелее. За три дня заболело больше тысячи человек.

– Есть летальные исходы?

– Пока нет, но состояние многих пациентов критическое.

Я почувствовала, как голова идёт кругом. Военная угроза на востоке, эпидемия в центре – словно все проблемы сваливались на нас одновременно.

– Анна, какова вероятность того, что это биологическое оружие?

– Мы рассматриваем эту версию. Но пока данных недостаточно.

– А связь с аварией на биостанции?

– Исключена. Вирус имеет совершенно другую природу.

Я приняла решение:

– Анна, немедленно вылетайте в Нижний Новгород с группой лучших специалистов. Установите карантин, но без паники. Михаил, продолжайте укреплять оборону, но никаких провокационных действий в отношении Империи. Лена, попробуйте установить дипломатический контакт с Тарасовым. Может быть, удастся договориться без кровопролития.

– А как быть с народными советами? – напомнила Лена. – Выборы в трёх пилотных регионах должны пройти через неделю.

– Проводим по плану. Кризис – не повод отказываться от демократии. Наоборот, в трудные времена особенно важно, чтобы люди чувствовали свою причастность к принятию решений.

После того, как все разошлись, я осталась одна в кабинете. На улице шёл дождь, и серые тучи над Москвой казались зловещим предзнаменованием.

В дверь постучали. Вошёл Алексей с подносом чая и бутербродами.

– Подумал, что вы забыли позавтракать, – сказал он.

– Спасибо, – улыбнулась я. – Действительно забыла.

Он сел напротив и некоторое время молча смотрел, как я ем.

– Тяжёлое утро? – спросил он наконец.

– Одно из самых тяжёлых за последние годы. Военная угроза, эпидемия… Иногда мне кажется, что мир испытывает нас на прочность.

– А может быть, мир просто показывает, насколько мы выросли? Пять лет назад любая из этих проблем могла уничтожить нас. Сейчас мы способны с ними справиться.

– Вы так думаете?

– Я в этом уверен. Татьяна, вы создали не просто государство – вы создали систему, которая может адаптироваться к любым вызовам.

Его слова придали мне сил. Да, проблемы были серьёзными, но мы действительно больше не были горсткой выживших в руинах. Мы стали цивилизацией.

– Алексей, а что бы вы сделали на моём месте? С Империей, я имею в виду.

– Попытался бы понять мотивы Тарасова. Если он просто хочет власти – с этим сложно договориться. Но если он искренне считает свои методы единственным способом выживания – можно попробовать его переубедить.

– А если переубедить не удастся?

– Тогда придётся защищаться. Но лучше сначала исчерпать все мирные способы.

Вечером мне удалось связаться с генералом Тарасовым по защищённому каналу. На экране появился мужчина лет шестидесяти, с седыми усами и жёсткими глазами. Он был в военной форме, украшенной многочисленными орденами.

– Татьяна Королёва, – сказал он вместо приветствия. – Наконец-то мы можем поговорить.

– Генерал Тарасов. Рада, что вы согласились на переговоры.

– Переговоры? – усмехнулся он. – Я скорее назвал бы это ультиматумом.

– Каким ультиматумом?

– Ваша так называемая Конфедерация – это анархия, замаскированная под демократию. Народ нуждается в сильной руке, в порядке, в дисциплине. Я готов предложить вам добровольную интеграцию в Восточную Империю на почётных условиях.

– А если мы откажемся?

– Тогда мы будем вынуждены восстановить порядок силой.

Его тон не оставлял сомнений в серьёзности угрозы.

– Генерал, а что вы понимаете под порядком? Расстрелы несогласных? Принудительную мобилизацию?

– Я понимаю под порядком выживание человечества. За пять лет вашего правления Россия так и не восстановила свою мощь. Вы тратите время на игры в демократию, вместо того чтобы готовиться к новым угрозам.

– А какие новые угрозы вы имеете в виду?

– Вы думаете, мы единственные выжившие? В Китае, в Америке, в Европе тоже есть военные группировки. И когда они придут за нашими ресурсами, ваши народные советы и демократические процедуры не спасут.

В его словах была доля правды, и это беспокоило.

– Генерал, допустим, вы правы насчёт внешних угроз. Но разве сильное государство не может быть одновременно и демократическим?

– Демократия – это роскошь мирного времени. В эпоху выживания нужна диктатура.

– А что будет, когда эпоха выживания закончится? Диктатура сама себя ликвидирует?

Он помолчал, явно не ожидая такого вопроса.

– Это дело будущих поколений, – сказал он наконец.

– Нет, генерал. Это дело настоящего. Если мы построим диктатуру сейчас, наши дети унаследуют диктатуру. А их дети – тоже.

– Лучше живые дети под диктатурой, чем мёртвые дети при демократии.

– А лучше всего – живые дети при демократии.

Переговоры продолжались больше часа, но к соглашению мы не пришли. Тарасов дал мне неделю на размышления, после чего пообещал начать "освободительный поход".

После разговора я чувствовала себя опустошённой. С одной стороны, я понимала логику генерала – мир действительно был опасен, и сильная армия была необходима. С другой стороны, я не могла согласиться с его методами.

Алексей, который присутствовал при разговоре, высказал свою точку зрения:

– Он не совсем неправ насчёт внешних угроз. Но он ошибается, думая, что демократия делает нас слабее.

– А что, если он не ошибается? Что, если в критический момент наша система не сработает?

– Татьяна, а что, если сработает? Что, если люди, которые сами выбирают свою судьбу, будут сражаться сильнее, чем принуждённые к бою солдаты?

Ночью мне снился странный сон. Я стояла на поле битвы между двумя армиями. Одна была одета в серые мундиры и маршировала в ногу, другая – в разноцветную одежду и двигалась хаотично. И вдруг серая армия начала распадаться, потому что солдаты не понимали, за что сражаются. А пёстрая армия сплотилась, потому что каждый знал свою цель.

Проснувшись, я поняла, что сон показал мне правильный путь. Сила не в единообразии, а в единстве различий.

Глава 5. Испытание демократии

День выборов в народные советы стал настоящим испытанием для нашей молодой демократии. Несмотря на военную угрозу и эпидемию, люди пришли голосовать. В некоторых местах явка превысила восемьдесят процентов.

Я провела этот день, переезжая от одного избирательного участка к другому. Хотела увидеть, как проходят первые свободные выборы в постапокалиптическом мире.

В Санкт-Петербурге атмосфера была праздничной. Люди приходили семьями, фотографировались у избирательных урн, обсуждали кандидатов. Здесь баллотировались представители самых разных профессий – от учителей до инженеров, от врачей до художников.

– Татьяна Михайловна! – подбежала ко мне пожилая женщина. – Спасибо вам за то, что дали нам право выбора! Впервые за всю жизнь я чувствую, что мой голос что-то значит!

Такие слова слышались постоянно. Люди были благодарны просто за возможность участвовать в управлении своей жизнью.

В Нижнем Новгороде ситуация была сложнее. Эпидемия внесла свои коррективы – многие участки работали в режиме строгого карантина, голосование проходило в защитных масках. Но люди всё равно приходили.

– Мы не знаем, что будет завтра, – сказал мне местный врач. – Но сегодня мы можем выбрать тех, кто будет бороться за наше завтра.

Самым интересным оказался Екатеринбург. Здесь против демократии активно выступал полковник Крылов, но он также участвовал в выборах как кандидат. Его предвыборная программа была простой: "Порядок, дисциплина, безопасность".

Его главным соперником стала учительница Елена Смирнова, которая призывала к "образованию, сотрудничеству, развитию". Противостояние между ними символизировало выбор между авторитарным и демократическим путём развития.

– Татьяна Михайловна, – подошёл ко мне Крылов на одном из участков, – посмотрим, кого выберет народ. Если победят демократы – я признаю их мандат. Если авторитаристы – вы признаете, что ошибались?

– Полковник, демократия – это не только про результаты выборов. Это про процесс. И если люди свободно выберут авторитарного лидера, это будет их право.

– Интересная позиция, – усмехнулся он.

К вечеру начали поступать первые результаты. Картина была пёстрой и во многом неожиданной.

В Санкт-Петербурге победили либералы и демократы – те, кто выступал за максимальную автономию регионов и развитие гражданского общества.

В Нижнем Новгороде, где свирепствовала эпидемия, люди отдали предпочтение медикам и специалистам по чрезвычайным ситуациям. Здесь победила прагматичная программа "сначала выживание, потом развитие".

А в Екатеринбурге… В Екатеринбурге победил Крылов. Не с большим отрывом – пятьдесят два процента против сорока восьми у Смирновой, но победил.

Когда результаты были объявлены официально, ко мне подошла Лена:

– Татьяна, а что теперь? Крылов получил мандат на авторитарную политику.

– Теперь мы посмотрим, как работает демократия в действии, – ответила я. – Крылов имеет право попробовать свои методы. Но у него есть оппозиция, есть контроль, есть ограничения. Это не диктатура.

– А что, если его методы окажутся эффективными?

– Тогда другие регионы смогут их перенять. В этом и смысл эксперимента – найти лучшие решения.

Вечером я встретилась с победителями во всех трёх регионах по видеосвязи. Контраст между ними был разительным.

Представитель Санкт-Петербурга, молодой программист Павел Иванов, говорил о "цифровой демократии" и "краудсорсинге решений".

Председатель Нижегородского совета, врач Ольга Степанова, сосредоточилась на практических проблемах: "Сначала победим эпидемию, потом будем думать о высоких материях".

А Крылов заявил коротко: "Порядок будет наведён в течение месяца. Гарантирую".

– Желаю всем успехов, – сказала я в завершение. – Через год мы подведём итоги и решим, какой опыт распространить на всю Конфедерацию.

После видеоконференции я долго думала о том, правильно ли я поступила, разрешив такой эксперимент. С одной стороны, демократия требовала уважения к воле народа. С другой стороны, некоторые решения народа могли оказаться опасными.

Алексей нашёл меня на балконе, где я смотрела на ночную Москву.

– О чём думаете? – спросил он.

– О том, что демократия – это очень рискованное предприятие. Мы даём людям власть, не зная, как они ею воспользуются.

– А альтернатива лучше? Сосредоточить всю власть в руках одного человека и надеяться, что он будет мудрым и справедливым?

– Нет, альтернатива хуже. Но от этого не легче.

Он обнял меня за плечи, и я прислонилась к нему. В этот момент я особенно остро почувствовала, как важно иметь рядом человека, с которым можно разделить сомнения и страхи.

– Алексей, а вы не думали о том, чтобы остаться в Москве навсегда?

– Думал. Но я не хочу быть просто мужем знаменитой женщины. Я хочу быть партнёром.

– А в чём разница?

– Партнёр помогает решать проблемы. Муж просто украшает жизнь.

– А что, если я хочу и то, и другое?

– Тогда, возможно, мы сможем найти компромисс.

В эту ночь я впервые серьёзно задумалась о личном счастье не как о роскоши, которую нельзя себе позволить, а как о необходимости, которая делает меня сильнее.

Глава 6. Первые плоды

Прошёл месяц после выборов, и результаты работы новых народных советов начали проявляться. Картина получилась противоречивой и поучительной.

В Санкт-Петербурге Павел Иванов запустил систему "электронной демократии" – все важные решения выносились на общегородское голосование через интернет. Результаты были впечатляющими: люди активно участвовали в управлении городом, предлагали инновационные решения, контролировали исполнение принятых решений. Но была и обратная сторона – процесс принятия решений замедлился, а некоторые вопросы требовали профессиональной экспертизы, которой у рядовых граждан не было.

В Нижнем Новгороде Ольга Степанова сосредоточилась на борьбе с эпидемией. Благодаря жёстким карантинным мерам и мобилизации всех медицинских ресурсов ей удалось остановить распространение вируса. Более того, в процессе борьбы была создана образцовая система здравоохранения, которая могла стать моделью для других регионов. Правда, ради достижения этого результата пришлось пожертвовать некоторыми свободами граждан – ввести обязательную вакцинацию, ограничить передвижения, установить строгий контроль за соблюдением санитарных норм.

А в Екатеринбурге Крылов действительно навёл порядок. Преступность упала почти до нуля, производительность труда выросла на тридцать процентов, была восстановлена работа нескольких крупных заводов. Люди получили работу, уверенность в завтрашнем дне, ощущение стабильности. Но методы достижения этих результатов вызывали вопросы – введение комендантского часа, создание трудовых дружин, жёсткие наказания за нарушения дисциплины.

Я регулярно получала отчёты из всех трёх регионов и пыталась понять, какой опыт заслуживает распространения.

– Все три подхода имеют свои достоинства, – сказала Лена, когда мы обсуждали промежуточные итоги. – Но какой из них больше соответствует нашим ценностям?