Исповедник времени

В уездном городе С., где небо, казалось, навсегда пропиталось запахом мокрой шерсти и печного дыма, жил человек, чье ремесло было столь же необычно, сколь и тягостно. Звали его Игнатий Тихонович Стеклов, и на покосившейся медной табличке у его двери значилось: «Часовых Дел Мастер». Но жители города, ведомые смутным, суеверным чутьем, знали: Игнатий Тихонович не просто чинил часы. Он врачевал то, что часы отмеряли.

Его мастерская, затерянная в паутине глухих переулков, представляла собой нечто среднее между исповедальней и кладбищем времени. Сотни циферблатов – от лубочных ходиков с гирями-шишками до надменных, аристократичных Брегетов – смотрели со стен, и все они показывали разное время. Одни бежали вперед, суетливо отщелкивая секунды грядущего, другие, словно утомленные старые клячи, едва волочили стрелки по кругу, застряв в полуденном зное давно минувшего лета. В воздухе, густом от запаха камфоры, старого сургуча и машинного масла, тиканье сливалось в непрерывный, тревожный шепот, похожий на литанию обреченных.

Игнатий Тихонович, человек с лицом, изрезанным морщинами, словно старинная карта неведомых земель, редко покидал свою обитель. Глаза его, цвета осеннего льда, смотрели на мир с той усталой, всепроникающей мудростью, которая дается лишь ценой великих утрат. Он был Исповедником Времени.

К нему приходили не тогда, когда ломался механизм. К нему приходили, когда ломалась жизнь.

Однажды, в промозглый ноябрьский вечер, когда фонари на улицах едва разгоняли мрак, в его дверь постучали с отчаянием утопающего. На пороге стоял господин в дорогом, но измятом пальто. Это был Николай Ильич Р., местный предводитель дворянства, человек уважаемый и, как всем казалось, безмятежно счастливый. Но сейчас его лицо было маской трагедии, а глаза горели лихорадочным, безумным светом.

– Игнатий Тихонович, голубчик, – задыхаясь, прошептал он, роняя на пол мокрый цилиндр, – помогите. Я… я совершил непоправимое.

Он рухнул в кресло у камина, где лениво тлели угли. История его была банальна и оттого еще более страшна. Вчера, в припадке пьяной ярости и гордыни, он проиграл в карты не только состояние, не только родовое имение, но и маленькую ферму – единственное наследство своей дальней родственницы, сироты, живущей у него на попечении.