В АВЛИДУ

1. Чума

Обшарпанный рыночный ряд был безнадежно пуст. В тон свинцовому небу все вокруг выглядело серо и уныло. Грязный серый цвет теперь преобладал везде, куда ни посмотри. Дороги и дома, редкие прохожие, облетевшие стволы деревьев – все серое в цвет эпидемии, что взялась ниоткуда, а затем быстро накрыла весь край, поглотила всю Спарту целиком.

Пара местных спекулянтов топтались возле прилавков, зыркали глазами из под капюшонов, оценивая проходивших мимо людей. Они пожалуй единственные, кто не шарахнулся от подошедшей к ним женщины.

– Крупа, мука, чечевица…

Можно сказать – сегодня ей крупно повезло. Елене удалось выменять немного ячменной муки. Пришлось пожертвовать парой гребешков, что когда то ей дарил отец, но ничего страшного. Зато сегодня будет вполне приличный обед. Она прижала к груди драгоценную ношу, закрыла платком, чтобы в целости донести все до дома, чтобы никто ненароком не вырвал из рук продукты, и быстрым шагом направилась к дому.

Серая улица утопала в грязи. Крысы совсем ничего не боялись, разгуливали средь бела дня. Редкие прохожие шарахались прочь, быстро исчезая, сливаясь с грязно-серым пейзажем. Запах гари, казалось, не выветрится с этих печальных улиц уже никогда. Как все изменилось. И никакого просвета, надежды – вообще ничего. Мрак, сплошной мрак, нужда, всюду смерть. Поганый смрад нечистот плотно завис в воздухе. Все насквозь провоняло – не помогает ни дождик, ни ветер. Ни конца и ни края не видно ужасной беде. Как сильно изменилась Спарта за прошедший год. Как тяжело давался каждый день этого злосчастного года – выжить, не заболеть, продержаться … И следа не осталось от прежней нормальной жизни. Как будто ее и не было никогда, этой самой жизни.

Обидно до слез. Но слезы, увы, положения не спасают. Плачь не плачь, а жить как то надо. В постоянном кошмаре чумных погребальных костров, когда люди шарахаются друг от друга, а едва завидев вдалеке чью-нибудь фигуру, стараются перейти на другую сторону улицы, дабы не сталкиваться с недавними друзьями-соседями. Самих тех друзей и соседей с каждым днем становится меньше и меньше. Люди мрут словно мухи. Эпидемия методично собирает свой урожай, обходя дом за домом. Один за другим тут и там пылают прощальные костры, слышен плач, а затем тишина. Мертвая, зловещая тишина.

Поначалу на площади перед их добротным домом возникали стихийные выступления недовольных. Теперь редко кто пытается предъявить претензии власти. А что она может сделать? Как успокаивать плачущих вдов, осиротевших детей и несчастных отцов? Разогнать их рука не поднимается, всех бесконечно жалко, но кто пожалеет ее саму?

Нет, конечно Елена держалась – около месяца. Пока был запас в доме. Но первым делом закончились ячменная мука и чечевица, затем бочонки оливок продемонстрировали дно, к тому же последнюю скотину принялись угонять под покровом ночи свои же спартанцы – всем хочется жить, что поделать. Целые деревни вымирают, то и дело ветер несет в сторону столицы едкую вонь пепелищ, множество нищих появилось на улочках города – обездоленные люди сидят по обочинам дорог – изможденные, сгорбленные, задавленные нуждой и свалившимся на них несчастьем. Чума ежедневно выкашивает спартанцев, собирает свою собственную дань. Под гнетом такой беды люди все больше хмурые, злые, голодные, кое-как одетые, потерявшие надежду на лучшее, а с ней – зачастую и человеческий облик.

Елена пересчитала те крохи, что оставил ей муж. Да разве это деньги? Как продержаться? Когда Менелай вернется? Хватило бы месяца, чтобы туда и обратно обернуться к Оракулу. Может, случилось с ним что? Хотя бы сообщил… Что ей думать? И без того забот хватает. Каждый день приходится бороться за выживание. Одной.

Четверо детей – дочке девять скоро, мальчишки совсем малышня, один меньше другого, она да служанка их Эфра. Как им прожить? Шестеро человек из которых только двое взрослых. В доме – шаром покати, за пределами дома безраздельно властвует чума, муж уехал и непонятно, когда вернется, и вернется ли… помощи ждать совсем неоткуда.

Отец сокрушенно покачал головой, протянул пару свиных ножек.

– Чем могу. Похлебку приготовишь. Какая-никакая еда.

Сам отвернулся. Туго приходится всем, это ясно. У Тиндарея, должно быть, остался надежный источник дохода – раздобыл где-то посреди эпицентра эпидемии немного свинины. Хорошо, хоть отец иногда помогает.

Время бесконечно тянулось, казалось, так будет всегда – жизнь остановилась совсем. Беспросветный чумной мрак опустился на Спарту, заглянул в каждый дом, установил свой порядок для кое-как выживавших.

Елена задумчиво перебирала свои заколки и гребешки. Тихо сидела у медного зеркала. Поубавилось количество ее украшений, значительно поубавилось. Каждый раз приходится жертвовать какой-нибудь пряжкой, брошкой, заколкой. А что делать? С большим трудом удается выменять эти вещицы на хлеб, но как иначе накормить четверых ребятишек? Немного муки, овощей, пусть подгнивших – все годится и брюква, и редька, лишь бы продержаться могло их семейство. Опять же – две несушки имеются. Эфра оберегает курятник как может. Это примерно пять-шесть яиц в день. Про молоко уж забыли давно. Исчезла коза. Выпустить не успели на свежую травку. Отвернулись на миг – нет козы, значит, нет молока.

Тяжко вздыхает Елена. Год прошел, нет, наверное больше, как муж уехал к Оракулу в Дельфы. С тех пор нет ни слуху, ни духу. Помощь извне, от сестры ждать не стоит. Знают в Микенах о спартанской беде. Все прекрасно всё знают. Зачумленное государство соседи обходят стороной, все наслышаны, все боятся даже приблизиться – сама, мол, справляйся. Какая тут помощь. Приходится им вдвоем с Эфрой хозяйничать. Но как то нужно выживать.

2. Та самая женщина

Елена попыталась немного приободриться, прогнать гнетущие мысли прочь, занялась привычным хозяйством на кухне. Только поставила на огонь похлебку, только помыла морковь – шум из прихожей донесся:

– Дочка. Гермиона. Ребятки. – восклицал Менелай, обнимая детей.

Те повисли на нем, прижимаясь к отцу. Младший мальчик трехлетний Плисфен удивленно хлопал глазами, не решаясь приблизиться к этому большому рыжебородому дяденьке, что неожиданно появился в прихожей. По малолетству он не помнил отца. Год не видел его. Однако старшие дети, конечно, поспешили к родителю. На кухню заглянула Эфра:

– Елена, Менелай вернулся. Иди скорее, встречай.

У Елены едва не подкосились ноги. Муж вернулся. Неужели? Слезы подступили немедленно – где он шлялся все это время? Бросил нас в самый тяжелый момент, пропадал где-то целый год, наконец-то явился. Елена взяла себя в руки, вытерла слезы и поспешила на встречу.

– Менелай – только сказала она.

В этом коротеньком слове сразу все прозвучало – отчаяние, боль, и нужда, что свалилась на ее хрупкие плечи.

– Елена. Дорогая моя – обнял ее Менелай. Сам расцвел, весь расплылся в довольной улыбке – Знакомьтесь. Это жена моя – самая лучшая женщина в мире. Принимай гостей, дорогая.

В дверях стояли два молодых человека. Оба высокие, черноволосые, оба красавцы. А разодеты-то как. Шелка, драгоценности, запах приятный от них. Понятно, не местные. В Спарте давно позабыли, что можно красиво одеться. Не побоялись, а может, не знали, что в Спарте чума.

– Это Эней. – продолжал Менелай – А это Парис. Если бы не они, не известно, когда бы я возвратился домой. Получается, я в долгу перед ними. – радостно объяснял муж.

В голове лишь крутилось – какие гости? Какие могут быть гости? За пределами дома свирепствует чума, муж прекрасно знает об этом. Или забыл? Конечно, когда ему помнить. Пропадал где то целый год. Хотя бы спросил – как мы выживали? Слезы опять подступили, однако Елена молчала. Только представилась:

– Елена – произнесла она свое имя.

Эней лишь кивнул головой, а Парис буквально впился взглядом в нее. Застыл и уставился – пока Менелай обнимался с детьми и супругой.

Это та самая женщина. Это она. Та, что подобна богине. Та, что обещана мне. Я узнал ее сразу, едва появилась она в сумраке мрачного дома. Ее не узнать невозможно. Словно сама Афродита спустилась с Олимпа, осветив божественным светом все вокруг. Тем сильнее ощущался контраст – серая нищая Спарта, унылый пейзаж, старый дом и такая красотка, что глаз отвести невозможно.

Стоит тебе только захотеть… Елена прекрасна, как я… Она будет твоей… Я сама устрою ваш брак… – слова Афродиты крутились в голове Париса.

Как она хороша. Бесподобна. Какая женщина – красоты невероятной. Подобна богине. Прелестна, изящна, хрупка, восхитительна… Светлые волосы вьются, бегут по плечам. А румянец…

Елена, и правда, сгорала от злости как только муж объявил ей:

– Это мои лучшие друзья. Готовь великий пир, неси, что есть на кухне.

Ей пришлось оттеснить мужа в сторонку, прошептать ему:

– Менелай… Какой пир? В доме шаром покати. Нам самим нечего есть, какой пир?

Менелай только взглянул на нее, и сразу переключился на спутников:

– Друзья, проходите к столу. Устраивайтесь. Отдохните с дороги. Сейчас все будет. – Менелай суетился, рассаживая гостей в зале для приемов.

– Вино хотя бы есть, Елена? – спросил он потихоньку.

– Немного есть.

– Неси.

Та подчинилась. Как только Менелай разлил вино по чашам и пригубил за дружбу, за благополучное возвращение домой, то сразу поспешил к жене, застывшей, словно статуя возле стены.

– Идем, Елена.

В закутках большого дома давно стоял дубовый сундучок, обитый медью. Его когда то определил сам Менелай хранилищем казны. В тайне от жены в нем собиралась ежегодная дань, что приносило небольшое государство своему правителю. За десять лет в том сундуке изрядно собралось монет. Лишь однажды, перед поездкой в Дельфы, воспользовался Менелай казной. На дорогу и жене на жизнь дал денег – немного правда, но царь Спарты был прижимист. Сейчас, когда его переполняла любовь к жене и детям, а так же само счастье возвращения домой, Менелай решил, что нет нужды теперь скрывать наличие казны от близких. Теперь в их семейной жизни все будет по-другому.

Елена ахнула. Она-то едва сводила концы с концами, выменивала свои украшения на хлеб весь год, отчаялась получить помощь хотя бы от кого-нибудь, а тут, буквально в метре от нее, хранилось столько денег. Иногда ребятишки шалили, прятались за этим сундуком. Ей и голову не приходило посмотреть – что там? И как посмотришь? На замок закрыто.

– Вот ключ. Теперь он твой. – торжественно объявил ей Менелай. – Бери, что так смотришь, Елена? Я тебя очень люблю и доверяю тебе. Хочу, чтобы моя семья отныне не нуждалась ни в чем.

И снова начал обниматься, слюнявить ей лицо, в грудь тыкаться, за задницу хватать – благо не видно из-за занавески гостям, какие нежности творятся прямо у них под носом.

– Скажи служанке, пусть купит мяса, купит все, что нужно. Пускай готовит пир.

– Сейчас – освободилась из объятий мужа Елена.

Пока она давала распоряжения Эфре, сам Менелай увещевал гостей.

– Дорогие мои добрые друзья Эней, Парис, отдыхайте. Я счастлив принимать вас у себя. Мой дом вам рад безмерно. Вино для вас. Попозже угощенье будет. Супруга готовит бесподобно. Немного нужно подождать.

– Не вопрос – те отвечали.

Менелаю не терпелось. Он поджидал жену пока та провожала Эфру, и сразу приобняв, ей прошептал:

– Пойдем…

За их подъемом по лестнице, не отрываясь, наблюдал Парис. Менелай шел за женой, рукою то и дело хватал ее за задницу. Что было вообщем-то неудивительно. Год без женской ласки – Менелай соскучился, ему Елена снилась в самых откровенных снах. Сам себе он обещание давал, что все изменится. Он будет нежным, ласковым и чутким со своей женой. Он боготворит ее. Близость с ней так для него желанна, сладка и так нужна, что он готов стараться все прихоти ее исполнить. Все для нее. Сейчас, когда запах ее тела был так близко, что сводил его с ума, длительное воздержание сыграло злую шутку с Менелаем. Он желал немедленно, прямо сейчас с ней близости. Гости не помеха. Подождут, никуда не денутся. Пусть пьют вино внизу. Он быстро управится. Менелай тотчас позабыл все обещания, данные самому себе о нежном отношении к супруге. Из головы все повыскакивало разом. Елена, зная мужа, не ожидала каких то новых нежностей, другого обращения с ней. Но ощущала на себе все время пристальный взгляд того красивого молодого парня. Ей было стыдно, что чужой человек является свидетелем бесцеремонного с ней обращения, и все же шла по лестнице, подгоняемая мужем, что порывисто дышал ей в ухо, беспрерывно хватал за задницу, шептал:

– Елена, я так соскучился, скорей идем…

Парис ерзал на лавке, едва не вскакивал, смотрел им вслед, прекрасно понимал – сейчас она целиком во власти мужа, тот в своем праве, но как он может так бесцеремонно лапать такую женщину, словно тот вел ее на плаху, не иначе. Парис негодовал, готов был бросится на Менелая, перекрыть им путь – но вынужден молчать и делать вид, как будто ничего не происходит. Этот Менелай даже не понимает, чем пользуется. Как она прекрасна. Но вынуждена терпеть такого грубияна рядом с собой. Это вопиющее безобразие происходит в таком убогом нищем месте, как эта Спарта. Настоящая дыра. Нет, так не будет больше. Парис так долго искал ее, прошел огромный путь, и вынужден сейчас наблюдать, как другой ведет Елену, будто на закланье. Ты и мизинца ее не стоишь, Менелай – хотелось крикнуть на весь зал. Да что там зал – на целый мир. Однако Парис молчал. Лишь думал, глядя вслед уходящей паре – Последний раз ты пользуешься этой женщиной, последний, даю слово. Наполненная чаша расплескалась в его руках. В тот момент дверь их спальни распахнулась. Через миг Елена лежала на спине, а Менелай боролся с ее туникой – задрал, скомкал, желая обнажить все сразу. Наконец справился, развел ей ноги, уставился на прелести жены, глотал слюну от нетерпения, больно сжал грудь Елены и погрузился в нежные глубины прекрасной женщины. Довольно крякнул, изливая, что накопилось за целый год вынужденного воздержания. Ему хватило двух минут. Затем довольный, поднялся.

– Пойдем, там гости ждут.

Пока Елена оправлялась, ей прилетел шлепок по заднице от собственного мужа.

– Поторопись. И так нормально.

Елена была иного мнения и задержалась у зеркала. В порядок привести себя и успокоиться. В зале сидит тот парень. Он, конечно, все понял, однако он не должен прочитать по ее лицу, как Елена разочарована. Если больше не сказать. А ведь она разочарована – уже давно. В их браке вряд ли что-то может измениться. Менелай как был мужлан, так и остался. То исчез на целый год, теперь вот появился вдруг, да не один – с какими-то друзьями. Пир собери ему. Какой тут пир? Какие гости? Чума еще не отступила, сам жену оставил почти без средств – оказалось, на самом деле были средства. Теперь едва ли не на глазах у всех сгорал от вожделения. Все, как прежде. Такой же грубый неумеха, каким был. Видно, такая у нее судьба. Что тут поделаешь? – вздохнула Елена, слегка подкрасилась, помадой губы подвела, затем спустилась вниз к гостям.

– Елена, посидите с нами. – учтиво попросил Парис.

Какой там посидеть. Нужно Эфре помочь на кухне. Столько мяса эти стены не видели давно. Детям готовили отдельно, для гостей крутился вертел.

– Вина еще несите – нетрезвый голос Менелая звучал на весь огромный зал. – Будем пировать неделю. Больше. – заявил довольный собой спартанский царь.

– Я хочу выпить за хозяйку дома – поднялся Парис.

Эней его охотно поддержал. Менелай счастливо улыбался, вторил друзьям:

– За тебя, моя Елена.

Елена вновь зарделась, опустила глаза – прямо перед ней на столешнице вином выведены слова:

Я люблю тебя, Елена.

Автор их, Парис смотрел в упор на женщину. Затем ее бокал каким-то непостижимым образом вдруг оказался в его руках. Парис губами коснулся того места, где за мгновение до этого губы Елены отпечатались на кромке. Это взволновало не на шутку – вдруг увидит муж такие откровенные знаки внимания со стороны приезжего?

3. Известия с Крита

Но Менелай, довольный несказанно сам собой, не замечал, что творилось прямо у него под носом. Напротив, твердил:

– Мой лучший друг Парис. Елена, если бы не он, то где бы я был сейчас…

Парис не сводил с Елены глаз. Вот как получилось. Видно, сама богиня Афродита свела их с Менелаем на троянском берегу, тем самым облегчая поиски Парису. Не пришлось разыскивать Елену по всей Спарте. Он оказался прямиком у цели своего вояжа. Как хороша она. Точь в точь как та богиня. Как ждал, и как желал он этой встречи. Молодой человек всякий раз томно вздыхал, когда Елена поднимала на него свои глаза. В самый разгар застолья в проеме входной двери появился какой-то человек.

– Письмо. Послание. – сообщила Эфра. – Наверное, из Микен.

Под звон бокалов Менелай пробежал глазами несколько торопливых строк.

– Это с Крита. Катрей скончался. Похороны через два дня. – объявил спартанский царь. Отбросил в сторону исписанный свиток и призадумался.

Обезумевший Катрей был дедом Менелая по матери.

– Надо ехать. Прямо сейчас. Тогда как раз успею. – молвил Менелай собравшимся.

Сам огорчился, что вынужден так скоро покинуть свой дом. А что поделаешь? Проститься с дедом нужно.

– Елена, я постараюсь уложиться в три-четыре дня. Ты останешься с гостями. Вернусь, тогда продолжим. Смотри, чтобы недостатка не было ни в чем. – наказывал жене спартанский царь.

Та привычно промолчала.

– Друзья мои. – обратился Менелай к троянцам – Наши дела пока отложим ненадолго. Даю вам слово – очистительный обряд я проведу сразу же, как только вернусь. Я должен деда похоронить.

– Конечно, смерть родственника – уважительная причина отставить наши бренные дела. – немедленно согласился Парис – Мы подождем тебя. Поезжай спокойно, Менелай.

На сборы ушло не больше часа. Вскоре лодка Менелая спускалась по Эвроту к морю. Впереди спартанского царя ждал остров Крит и траурные проводы почившего Катрея, сумасшедшего отца смазливой миленькой критянки Аэропы, матери двух братьев – Менелая и Агамемнона.

Вот не сидится ему на месте – разочарованно вздохнула жена в след Менелаю. Разве это дело? Хозяин дома едва вернулся, снова отправился куда то в путь, опять она одна должна справляться. Как надоела ей такая жизнь.

– Некрасиво получается, Парис. – высказался Эней, едва Менелай покинул дом.

Опустевшее место Менелая за столом конечно молча, но казалось, поддержало Энея.

– Что некрасивого? – пожал плечами Парис.

Ему как раз прекрасно. Сам устранился конкурент, досадное препятствие исчезло в направлении Крита. Парису того и надо.

– А ты не понимаешь? – Эней потрудился объяснить – Двое мужчин с хозяйкой дома, больше никого… Нам лучше откланяться и не стеснять людей.

Парис был не согласен:

– Менелай сам сказал – располагайтесь в доме.

– Я подожду тебя на корабле. – многозначительно сказал Эней.

– Ступай – не стал спорить Парис.

Парис остался в гордом одиночестве за столом в доме Менелая. Время давно за полночь, Эфра уложила спать детей. Одна Елена суетится на кухне. Гора посуды ее ждет в тазу, поставить тесто не мешало бы на утро – для ребятишек хотя бы крендельков испечь.

Ну что за человек – возмущается Елена. Не успел вернуться – к вечеру опять уехал. Хорошо, хотя бы оставил денег на этот раз. Что за жизнь такая. Чем только он думает? Ни доброго слова, ни даже ласки от Менелая не дождешься. Мужлан. Совсем жену не ценит. Гостей своих тут бросил на нее. Корми их. Хорошо хоть гости вроде бы приличные. Учтивые, не буйные пьянчуги. А тот, что помоложе вообще не сводит с нее глаз. От такого взгляда приходит в волнение кровь, смущается душа и крамольные мысли появляются некстати. Елену вправду взволновал откровенный взгляд выразительных голубых глаз приезжего. А знаки его внимания в смятение повергли до сих пор задавленную ежедневными тяжелыми заботами женщину. В откровенном взгляде молодого гостя было все – любовь, желание, и страсть, и нежность – целый мир безоблачного счастья – лишь бы иметь возможность быть рядом с ней, лишь бы всегда Елена отражалась в его глазах. Как давно на нее никто не смотрел с таким восхищением, как этот парень… как его… Парис.

4. Прощай, постылый муж

– Разве можно такие нежные ручки пачкать в муке?

Парис проник в помещение кухни неслышно, и теперь стоял совсем рядом с Еленой.

– В моей стране такая женщина как ты на кухню даже не заходит. Разве только отдать распоряжения.

Он наконец-то получил возможность остаться с ней наедине.

– В твоей стране? – улыбнулась Елена. – Где это? Позволь узнать.

– В Троаде, Елена. Я – царевич Трои.

Ах, да. Они там что-то говорили за столом, но что – она не особенно слушала. В основном Елена смущалась под натиском откровенных взглядов этого заезжего царевича.

– Ты так прекрасна, Елена – с жаром заговорил Парис, схватил ее за руку, стал покрывать поцелуями каждый ее пальчик – Я люблю тебя. Я приехал специально за тобой из Трои. Ты должна быть со мной.

– Парис… – чуть отстранилась Елена, руку убрала.

Сказать по правде, неубедительно то вышло у нее. Парис усилил натиск. Двумя руками взял за ее плечи и страстно заговорил:

– Сама Афродита направила меня к тебе. Представь, где Троя, а где Спарта. Это как небо и земля. Так далеко. И все же я приехал за тобой. Поедем со мной. Ты будешь жить как настоящая царица. Будешь носить тончайшие шелка и украшения. Тебе ничего не придется делать – много слуг будет в твоем распоряжении. Елена, ты будешь счастлива со мной.

Полумрак помещения способствовал сближению. Парис воспользовался, теснее прижался к ней, чтобы ощутить волнение прекрасного тела под простеньким ее нарядом.

– Такое ушко достойно самых восхитительных сережек – нежно коснулся Парис мочки ее ушка, его пальцы заскользили по шее Елены – Здесь ожерелье золотое красиво ляжет. Как ты хороша, любовь моя. Скажи мне да.

– Парис…

Елена смутилась. Какие речи. Как приятно слышать ей такое. Он всколыхнул то, что давно сокрыто под грузом серьезных проблем и бед – желание быть обласканной, страстно любимой истинным мужчиной, что ценит красоту своей подруги, блистать среди других, шикарные одежды и драгоценности носить, менять их каждый день…

– Я привез роскошные наряды для тебя. Твоей совершенной кожи могут касаться только тонкие шелка – Парис как будто сейчас читал сокровенные мысли женщины – Изысканные украшения ждут тебя, Елена. Одно лишь только слово, моя любовь, и все богатства Трои я брошу к твоим ногам.

Только что он теребил локон ее волос, и вот уже ладонь Париса нежно сжимает грудь Елены – когда его рука успела забраться к ней под платье? Какие сладкие прикосновения, как приятно – Елена млела и соски ее грудей ясно обозначились на ткани домашней незатейливой туники.

– Решайся, Елена. Сейчас или никогда. Ты станешь моей женой. Будешь блистать среди красавиц Трои. Роскошь окружит тебя. Ты достойна лучшей жизни. Тебе не стоит прозябать здесь и тратить жизнь свою и красоту такую там, где этого не могут оценить как подобает. Поедем со мной – ты увидишь огромный мир, другие города, другую жизнь, а мир откроет для себя как ты прекрасна. Все твои мечты станут явью. А моя мечта осуществится рядом с тобой. Я так тебя люблю.

Парис давно задрал ее тунику, наглаживал обнаженную попку, со сладострастным напором настойчиво рвался проникнуть в сокровенные места ее тела, твердил:

– Я так люблю тебя, Елена, так люблю…

И прижимался все сильнее, усиливая ласки. Наконец Елена уступила его желанию. Парис не стал спешить, как Менелай. Напротив, доставить удовольствие Елене старался Парис. В самый патетический момент она сказала:

– Да, да, да. Я поеду с тобой. Поеду куда угодно. Хоть на край земли.

Он чем-то напомнил ей Тесея. Правда не слишком умелый, но страстный, пылкий, очень молодой. И видимо, богатый. С Менелаем не сравнится. Тот и рядом не стоял. Нежный, внимательный, ласковый. Столько восторга за десять лет с мужем ни единого раза не испытала Елена, она и забыла, что такое вообще может быть. А ведь может, как оказалось. Нельзя упустить свое счастье, другого шанса у нее может просто-напросто не быть. Ей сейчас двадцать шесть, жизнь проходит, а значит, нужно решаться – сейчас или уже никогда. Изменить свою жизнь, получить второй шанс на безграничное счастье после серой, изматывающей жизни в нищете. Прощай – грубый, неотесанный муж, прощай небогатая Спарта, прощайте нужда и серое существование.

– Эфра, собирайся. Ты едешь со мной. – в приказном порядке заявила Елена, едва лишь заглянула в комнату детей. Те спали. Возле их кроватей Эфра сама клевала носом.

– Куда ты собралась, Елена? – удивилась Эфра.

– Мы уезжаем. Сейчас. Давай быстрей.

Ее тело буквально звенело от восторга, ясно ощутило прилив жизненных сил после таких приятных смелых ласк молодого человека – Елена двигалась порывисто и быстро, желая прихватить свои любимые вещицы. Хотя Парис ей обещал:

– У тебя будут самые изысканные украшения, Елена – какие ты захочешь. – сам при этом проникал все глубже в роскошное податливое лоно, что сладостно сочилось, подчиняясь неистовым порывам нежной страсти.

Эти слова звучали приглашением к счастью. Как никогда дорога к достойной жизни открыта и ясна.

– А как же дети, Елена? – спросила Эфра.

– Какие дети? – опешила Елена.

Совсем они как будто выпали из памяти. На уме лишь бесконечная любовь и молодой царевич, что обеспечит сказочную жизнь.

– Ах, да. – опомнилась она.

Однако, так долго дремавшие мечты ей подсказали выход.

– У них отец есть. – отрезала Елена. – Пусть занимается.

Затем Елена всю казну опустошила, все выгребла. Швырнула ключ на дно пустого сундука.

– Пусть будут. – сама себе сказала царица Спарты. – Мало ли что может произойти. Деньги в любом случае не помешают.

Елена завернулась в дорожный плащ, передала Парису не слишком внушительную сумку с казной Спарты. В полутьме прихожей метнулась тень.

– Мама, ты куда?

Худенькая девочка в ночной рубашке стояла босыми ножками на каменном полу большого зала. Сборы разбудили, растревожили ее, она вскочила и побежала к маме.

– Иди спать, Гермиона. – спокойным тоном ответила Елена дочери.

Эфра быстро увлекла ребенка в глубину дома, уложила Гермиону спать и плотно затворила дверь.

– Эфра – позвала ее Елена – Мы уходим.

В ближайшем храме Елена привычно сориентировалась без помощи жрецов. После чего сокровищница храма опустела на три таланта золота. Парис едва донес их до повозки. Суету побега надежно укрывала ночь.

Одинокий факел освещал им путь до порта. Две женщины в дорожных одеяниях и молодой человек шли довольно быстро вровень со своей повозкой, нагруженной сокровищами храма и тощенькой спартанской казной.

– Имею право – заявила Елена своим спутникам, что то и дело озирались, оглядывались по сторонам, как будто опасаясь, что их остановят возмущенные спартанцы. Ограбить храм – невиданное дело. Но нет – если и попадался им поздний путник, то сам вперед шарахался – чума всех приучила избегать других людей.

5. Достойная замена

Корабль Париса стоял в порту на том же самом месте, куда пришвартовался утром. Эней давно уж видел десятый сон, когда в каюту ворвался Парис.

– Эней, вставай. Для женщин нужно освободить места.

Эней вскочил, со сна совсем не понял, что случилось.

– Что происходит, Парис?

– Мне помоги. – потребовал Парис.

Они вышли на палубу. Сказать, что Эней был очень удивлен – значит, не сказать ничего. Парис внимания не обратил. Он суетился вокруг дам.

– Спускайтесь вниз, располагайтесь.

Эней вытаращил глаза на поздних визитерш. Однако Парис не дал ему стоять без дела. Вдвоем они перенесли богатства Спарты на палубу.

– Парис – раздался нежный голосок из недр каюты.

– Иду, дорогая, сейчас. – Парис едва не кубарем скатился вниз.

– Дорогая? – удивился ему в след Эней. – Что, черт возьми, здесь происходит?

Эней остался в одиночестве на палубе, облокотился на леера, с нетерпением ждал возвращения Париса. Тот вскоре появился.

– Женщины такие привереды. – счастливое ворчание Париса внести ясности, конечно, не могло – Воды им принеси. Столько с ними хлопот… да ты и сам, конечно, знаешь…

– Парис, что это значит? – едва сдержался недовольный происходящим Эней.

В ответ лишь получил непринужденное:

– После объяснимся, Эней. Ты слышал сам – воды просили…

Парис опять исчез. В темноте трюма загрохотал посудой, стараясь угодить своей прекрасной спутнице, затем снова мелькнул на палубе и вновь исчез. Эней ждал, когда Парис угомонится наконец.

Пока Елена с Эфрой устраивались на ночлег, Эней устроил Парису серьезный разговор на палубе.

– Что все это значит, Парис?

– Эней, я обещал отцу – если не удастся вернуть его сестру, то мы добудем другую, равную по положению, ахейскую царевну. Дело сделано, Эней. Это удалось безо всяческих военных действий. Нам не за чем теперь идти на Саламин. Опять же – золота прилично захватили. – примирительный тон Париса не оставлял сомнений – не стоит ссориться из-за подобной ерунды.

– Ты сумасшедший? Парис, ты понимаешь, что говоришь? – Энея буквально переполняла досада.

– Конечно, понимаю. Чем ты не доволен? – удивился Парис реакции Энея.

Тон спутника буквально взбесил Энея. Он принялся отчитывать его:

– Ты сам нарушил закон гостеприимства, о котором постоянно мне твердил. Сам первый другом Менелая называл, вино с ним пил и обнимался только что. В результате – увел его жену и обокрал. Ты что – совсем не понимаешь, что делаешь?

У Париса имелось собственное представление о своих действиях.

– Я раздобыл прекрасную заложницу для Трои у врагов. И кучу золота в придачу. Какая разница, как именно я это сделал? Мы можем отправляться домой.

Эней, конечно, был не согласен:

– Я уступил тебе сначала, Парис, но это вовсе не значит, что приказ царя Приама не надо выполнять. А нам приказано – вернуть его сестру. Твою родную тетку, между прочим.

Парис едва сдержался, чтобы не перейти на оскорбления. Неужто Эней не понимает разницы между старой бабкой, лет под семьдесят, и молодой красивой женщиной? Которая ценнее? Старуха или красотка, да еще такая? Но Парис взял себя в руки, Энею лишь сказал:

– Я выполнил приказ отца. Равнозначная царевна у нас на корабле. Что ты не понял? – доказывал свое Парис.

– Причем тут жена местного царька? Нам нужно на Саламин. Ты это понимаешь? Цель нашего похода томится там. – упорствовал Эней.

На этом месте Парис не выдержал:

– А ты уверен, что она томится? Эней, ты что? Всю жизнь она живет на этом Саламине, про нас уже не помнит. Зачем зря воевать? Мы выполнили поручение отца.

– Ты так считаешь? – в вопросе Энея насмешка явно прозвучала. Парис аж взвился:

– Да, Эней. Мы отплываем в Трою. Немедленно. Все наши люди вернутся живые и здоровые домой. Никто не пострадает. – убеждал собеседника Парис.

– Ты точно ненормальный. Мы шли на Саламин выполнять приказ твоего отца. И я его выполню, клянусь. – решительно сказал Эней.

В ответ услышал:

– Тогда мы расстаемся. Поступай, как знаешь. Я – домой, а ты – куда захочешь. – не менее решительно заявил Парис.

6. Эсак

Тем временем их судно спускалось в темноте к устью реки Эврот, где ждал второй корабль эскадры. Три других укрылись возле мыса Малея, недалеко от острова Кифера, ожидая возвращения флагманских судов.

Продолжать разговор не имело смысла. Оба это прекрасно понимали.

Видимо, на Париса произвела слишком большое впечатление эта красотка – Елена, думал Эней. Совсем снесло крышу у парня. Войти в доверие к мужу, называть его другом, после чего воспользоваться моментом и похитить его жену – это уж слишком. Он ведет себя, словно увел подружку у своего приятеля на Иде. О последствиях вовсе не думает. Может быть, так внезапно влюбился? Голова закружилась, и Парис не отдает отчет своим поступкам?

Эней с Парисом стояли молча, держась за поручни, и наблюдая, как мимо проплывают печальные унылые пейзажи ночной Спарты. Луна лишь скупо освещала окрестности. Каждый переживал недавний разговор, весьма похожий на стычку. Молчание прервал Эней:

– У тебя был еще один брат, Парис.

– Еще один? – ничуть не удивился тот. – У меня их столько – считать замучаешься.

– Старший брат, Парис, Эсак. Он от любви погиб. Не знаешь?

– Нет, не слышал. А что такое?

– Эсак превратился в нырка. Бросился в море от несчастной любви. Утратил облик человека. Сейчас ныряет без конца.

– Несчастная любовь мне не грозит. – парировал Парис. – Пускай ныряет, раз боги наказали.

– Смотри, не повтори его судьбу. – насмешка горькой нотой прозвучала в словах Энея.

Парис промолчал. Пусть Эней не лезет не в свое дело. Парис все знает сам. Елена его любит, он любит ее, что еще надо? Самая прекрасная царица ахейцев теперь в сладостном плену троянца. Тем самым Парис компенсирует отцу давнюю пропажу его сестры. Чем недоволен Эней, скажите мне на милость? – никак не мог понять Парис. Эней же знал – распоряжение Приама не выполнено. А значит с Парисом или нет, но нужно начатое дело завершить.

***

Утром Эней пересел на другой корабль. Прощание с Парисом прошло весьма сдержано. Энею, конечно, было что сказать, Парису – тоже, но оба обошлись лишь парой слов. Два корабля легли каждый на свой курс. Эней – к оставшейся у мыса Малея эскадре, а поневоле самостоятельный мореплаватель Парис весьма логично направил свой корабль к ближайшему острову – живописной Кранае, что находилась в Лаконском заливе. Полностью в этом деле положился на волю Афродиты Парис, и рассудил примерно так:

– Она сюда меня отправила, она же поможет мне вернуться домой. А пока устроим предсвадебный медовый месяц. Отдохнем на островах.

Парис совсем не заморачивался. Да, он не знает толком моря, не разбирается в картах и направлениях, а уж в морских приборах и подавно, он впервые видит эти прекрасные места, и даже не подозревал, что мир такой большой. И что? Ничего из вышеперечисленного ему не помешало найти, завоевать, а сейчас везти домой прекраснейшую женщину на свете. Он сделает ее счастливой. Сам будет счастлив с такой женой. А кто не будет счастлив с ослепительной красоткой? Попробуйте найти такого человека. Только бестолковый Менелай умудрился так долго не ценить своего счастья. Ему же хуже. А потому – не будем торопиться и заплутаем между живописных островков, надежно затеряемся среди чудесных мест, тем самым запутаем возможную погоню. Обманутый муж замучается нас искать.

– Ты счастлива, Елена? – спросил Парис.

– Конечно, дорогой. – отозвалась она.

Песочек пляжа, ласковое море, тепло, а красота какая – пальмы, буйная растительность – жимолость и плющ лианой вьются, оливы шумят кронами, инжир и лавр благосклонно встречают влюбленных. Олеандр склоняется к Елене своими розовыми цветочками, жасмин благоухает в ее честь, а красные початки люпина задорно выскакивают из травы, приветствуя прекрасную Елену. Все в их распоряжении – и пышный мирт, и разноцветный гиацинт, и померанец оранжевым цветком словно фонарик, искрится в солнечных лучах. Вот гребенщик рассыпался напротив своею розовой копной. Все восхищает счастливых путешественников. Цветы в восторге от приятной пары – нежные фиалки тянутся к рукам влюбленных. Нарциссы встречают их на каждом новом месте. Не жизнь, а сказка. Часы уединения они проводят на берегу у самой кромки моря – любовь и страсть все больше захватывает Елену и Париса. И кажется, что больше нет ничего. Они одни в таком прекрасном мире. Нет больше болезней, бед, мужей постылых и надоевших прежних подружек. Только она и он. Круиз надолго затянулся – Парис с Еленой только рады. Впереди их ждет великолепный Кипр и финикийский порт Сидон, и жаркий экзотический Египет – полный впечатлений вояж Париса и Елены продлится без малого полгода. Впрочем, они нисколько не спешат. Почти ничто не нарушает идиллии. Жалкая попытка одного из властелинов моря Нерея их пристыдить, закончилась ничем. Огромная волна, конечно напугала, но все закончилось благополучно – судно пошвыряло по волнам, и отпустило. Елена и Парис лишь крепче стали в чувствах. Пережитый страх сплотил их. Вместе провести всю жизнь они клянутся – клятвы улетают в небо, их слышит весь удивительно прекрасный мир. Оставим их на время. Пусть отдыхают и путешествуют. Медовый месяц не стоит нарушать.

***

Тем временем Энея постигло большое разочарование – достигнув Малея, он не увидел своих прекрасных военных кораблей. Куда они девались? Обломки лишь в воде, да на разбитых досках умудрились уместиться восемь человек, что из последних сил держались на плаву. Все, что осталось от большой команды. Когда они смогли ответить на вопросы, то оказалось, что ветер налетел внезапно днем, пока Эней с Парисом гостили в доме спартанского царя, волны разметали корабли по морю, хватило полчаса, чтобы на дно отправить всю эскадру.

– Такая буря при абсолютно ясном небе. Ни капельки дождя. Ничто не предвещало. – сами удивлялись спасенные.

Эней четко понял одно – теперь поход закончен. Окончательно. Бесповоротно и, увы, бесславно. С одним единственным кораблем соваться на Саламин нечего и думать. А значит, нужно возвращаться домой. Именно домой. Не в Трою. В Дарданию. Энея отец уже заждался. Перед Приамом пусть отчитывается Парис. Он лучше знает, что говорить. Обязанность Энея – вернуть домой троянцев, что вместе с ним ушли в этот поход.

Он твердой рукой направил судно к побережью Малой Азии. Спустя неделю один-единственный корабль Энея благополучно дождался ночи возле Тенедоса, после чего вошел в пролив Геллеспонт, миновал причалы троянского морского порта, и устремился в соседний родной дарданский порт. Там Эней напутствовал команду корабля прежде, чем распустить всех по домам.

– Языки держите за зубами. Не афишируйте особо, что мы вернулись. На рожон не лезьте. Пусть по результатам похода отчитывается Парис. Вернется – тогда сам расскажет Приаму о потерях.

Анхизу Эней сказал:

– Парис там воду мутит, отец. Нам не стоит лезть в это дело. Его Приам простит, а я останусь виноватым. Еще будет попрекать, не ровен час.

Дарданский царь был полностью согласен с выводами сына.

7. На Крите

Неразбериха, что творилась здесь, на Крите, неприятно удивила Менелая. И в то же время посеяла надежду. Оказалось, прямых наследников у престарелого Катрея нет. Вернее, они когда-то были, но царь Крита обезумел и разогнал своих детей. Всех до единого. Те, что постарше были – сами убежали на Родос, других же – двух сестричек выручил Навплий, известный мореплаватель. Среди них как раз была будущая мать Менелая, Аэропа. По малолетству Менелай совсем ее не помнил. Два годика ему исполнилось, когда муж лишил жизни Аэропу за измену. Но, как бы то ни было, царь Крита Катрей приходился дедом Менелаю по матери. А значит, можно рассчитывать на некоторое наследство. Что очень бы не помешало в дальнейшей жизни. Крит достаточно богат, Катрей – известный скряга, так что все очень может быть. Так думал Менелай по дороге на остров Крит. Он абсолютно упустил из виду других детей Катрея. Не станем строго судить его за это. По крайней мере, Менелай уже унаследовал от деда прижимистость и скупердяйство – хотя и сам не знал об этом.

– То есть как – с Родоса? – очень удивился Менелай, когда подданные почившего царя сообщили ему, что тот убит был в ночной стычке на Родосе. Тело только что доставили оттуда и родственников ждут.

Он-то думал – престарелый Катрей умер своей смертью от старости. Не тут то было.

– Что он там делал? – пожал плечами Менелай. – Неужто не сиделось дома? На старости-то лет поперся приключения искать…

Однако Менелай не слишком желал вдаваться в подробности истории Катрея, думал лишь о количестве наследников царя Крита, что съедутся на похороны. Сколько в результате достанется ему, Менелаю? Это очень интересно.

– Такая трагедия – причитали вокруг – Сын убил отца.

– Алтемену то не в первой. – рассуждали собравшиеся – Он и сестру свою убил не так давно.

Менелай особенно не слушал. Знал главное – чем меньше претендентов на наследство – тем лучше для него. А между тем, история Катрея являлась действительно трагедией.

8. История Катрея

– Будь он проклят, этот Оракул. – однажды воскликнул старик Катрей. – Из-за него я сам себя лишил нормальной жизни и прозябаю в одиночестве. Дожил до чего – мне некому подать стакан воды на старости-то лет. Так не должно быть. К черту Оракула. Мне срочно нужно к сыну.

Спутники Катрея весь недолгий путь до острова Родос слушали стенания своего внезапно прозревшего царя. Как любит тот своего сына и дочерей, как весь извелся, хочет видеть еще и внуков, собрать всех за столом, близко к сердцу принять их чаяния и беды, их успехи; помочь им, обнять каждого, расцеловать и больше не отпускать надолго от себя. Седая борода Катрея тряслась, слезы наворачивались сами в старческих глазах, морщины, казалось, распрямлялись, и лицо как будто наполнялось светом счастья, предвкушая скорую встречу с родными близкими людьми. Катрей не знал – двух дочерей уж нет в живых давно, что внуки семьями обзавелись, живут свой жизнью и не особенно интересуются старым одиноким царем Крита. Однако надеялся старик, что сын простит его. Так всю дорогу озвучивал свои надежды старый царь, и собеседники ему внимали, поддерживали, ободряли, как могли:

– Конечно, Алтемен поймет, простит и вновь вы заживете дружной семьей, как прежде.

Родос их встретил плотным туманом и лаем многочисленных собак. Пастухи сбежались, окружили маленький отряд полночных визитеров.

– Разбойники. Грабители. Пираты. Зачем пожаловали? – возмущались пастухи. Их громко поддержала большая свора псов.

Напрасно Катрей пытался объясниться – кто он, зачем и почему приехал. Никто его не слушал по одной простой причине – слабый голос старика не слышно – собаки совершенно заглушали своим лаем слова Катрея. Сопровождавшим старого царя не удалось сказать и слова. Все, что они могли – только отбиваться чем попало от злобных здоровенных псов, спасая свои жизни. Слишком много было тех собак, и слишком громкий лай они подняли среди ночи.

– Кто там? – рассержено взревел Алтемен. – Кто посмел к нам вторгнуться? Смерть проклятым пиратам.

Его поддержало множество людей:

– Смерть им. Смерть разбойникам. – кричали пастухи.

Безоружные критяне могли лишь отбиваться веслами от наседавших собак и пастухов.

– Послушайте меня, умоляю вас – напрасно просил Катрей, пока копье Алтемена не пронзило грудь старика.

Тот рухнул навзничь. Мертвые глаза Катрея бессмысленно взирали в темноту, и с губ сбегала струйка крови.

Бой сам собою прекратился.

– Ты понимаешь, что ты натворил? – отчитывал Алтемена один из спутников Катрея – Твой отец любил тебя, скучал, хотел увидеться. И вот – увидел.

Алтемен склонился над мертвым телом своего отца. Что он опять наделал? Казалось, что застывшие глаза Катрея смотрели прямо в душу Алтемена. Злой рок настиг двоих – отца и сына. Здесь вряд ли запоздалое раскаяние поможет. Почему так получилось в их, когда то самой обычной семье? Почему добрые намерения родных людей неизбежно приводят к трагичной развязке?

Алтемен давно скучал по родине. Когда-то из благочестивых соображений он покинул Крит, чтобы не волновать родителя, чтобы не сбылось проклятие Оракула. И все-таки оно сбылось. Обмануть судьбу не получилось.

– Будь он неладен, Оракул этот. – в сердцах воскликнул Алтемен.

Это надо же придумать, что кто-то из детей убьет отца. И этим отравить всю жизнь как самого Катрея, так и детей его. Как вообще рождаются такие предсказания, где именно? В головах завистливых жрецов? В причудливых видениях, пораженном серными парами, мозгу обкуренной безумной пифии?

Пред Алтеменом в ночной печальной темноте Родоса возникли яркие счастливые картины родного Крита. Как они с сестрой играют у ручья, бегут наперегонки вдоль берега. Апемосина – быстроногая девица. Доверчивая, милая. Она разделила с братом добровольное и долгое изгнание, однако, это не изменило судьбу бедняжки. Уже здесь, на Родосе, девушку приметил сам Гермес. Она умудрилась сбежать от него поначалу. Гермес оказался настойчив. В другой раз божественный развратник расставил сети, расстелил на предполагаемом пути ее побега скользкие шкуры, и Апемосине не удалось уйти от гнусных домогательств. Она поделилась с братом своей бедой.

– Я не хотела, Алтемен.Так получилось… – печально призналась брату Апемосина.

– Ты потаскуха – первым делом оскорбил ее Алтемен. – Ты и бежала-то, наверное, не слишком быстро. Сама хотела, чтобы тебя догнали. Ты опозорила семью.

– Алтемен… – не знает, что ответить и плачет навзрыд Апемосина.

Она не ожидала такой реакции от брата. Думала – он пожалеет свою сестру. Не тут то было.

– Ты – шлюха. Непотребная девица – продолжает бранить ее Алтемен – Позорище какое. Мне стыдно за тебя.

Сам схватил что первое попалось под руку и лупит сестру, не разбирая, куда и чем он бьет. Опомнился, когда уж руки в крови сестры по локоть были, а тело девушки лежало бездыханно на каменном полу.

Теперь отец их так же бездыханным оказался на пастбище Родоса. Снова по его, Алтемена, вине.

– Что я наделал? Как так получилось? Хоть бы земля разверзлась под ногами. – сокрушается Алтемен над телом своего отца.

Его услышали. Окрестности Камиры задрожали, поднялся жуткий гул, взметнулись стаи птиц, что до сего момента безмятежно спали в скалах, ночное море забурлило, поверхность содрогнулась, земля разверзлась глубокой трещиной как раз под Алтеменом и поглотила разом, не оставив и следа от сына Катрея.

– Еще одним прямым наследником меньше. – сделал вывод Менелай. – Мне лучше.

Менелай взглянул на тело Катрея, что лежало на сдвинутых лавках во дворе, аккуратно завернутым в белую ткань. Клок седых волос ворошил ветерок, глаза закрыты. Все там будем – рано или поздно – подумал Менелай, отчего его лицо сделалось печальным. Окружающие сочли за благо усадить спартанского царя за стол, налить ему вина.

– Как переживает человек смерть дедушки. – решили сердобольные критяне. – Какой чувствительный.

И сообщили:

– Может быть приедут Паламед с Эаксом. Должны. Их тоже известили.

– А это кто такие? – спросил Менелай.

– Внуки Катрея. Дети Климены, его дочери. – ответили ему.

– Понятно – почесал затылок Менелай и призадумался.

Наследников полно, похоже. Что ж, будем биться за кусочек пожирнее. У Менелая четверо детей. Для них он очень постарается. Елена будет довольна своим мужем.

9. Эрида

– Твой жене и дела до тебя нет.

Менелай едва не упал с лавки. Что за издевательский гнусавый тон?

– Кто сказал? – взревел спартанский царь, вскочил и огляделся.

В двух шагах стояла какая-то женщина – тощая, неопрятная, сутулая. Очень похожая на вопросительный знак. Нечесаные космы торчали из-под косынки. Взгляд недобрый, хитрый. Неприятная особа.

– Что ты сказала? – сделал шаг к ней Менелай.

Та отступила на такой же точно шаг.

– Что слышал. – ответила она и сразу затараторила – Пока ты здесь расселся, наследников считаешь про себя и думаешь побольше заграбастать, твоя жена хвостом вильнула и сбежала с молодым любовником. Да-да. А ты старайся для нее, старайся. Дурак ты, Менелай. Ду-рак. Так тебе и надо.

– Чтооооо? – взревел Менелай – Да я тебя сейчас… Поскуда, сплетница, мерзавка.

Но та уже была на приличном расстоянии от собеседника.

– Вот так всегда. – ворчала про себя Эрида – Никакой благодарности.

Увы, но такова обычно плата за тщательно, со знанием дела проделанную ею работу. Впрочем, она давно привыкла к подобным оскорблениям и сценам.

– Ты – рогатый муж. – состроила злобную гримасу Эрида. – Вся Спарта, вся Эллада уже смеются над тобой. А будут смеяться еще больше. Жена сбежала – так тебе и надо.

– Убью. Убью на месте – зарычал спартанский царь и бросился с кулаками на собеседницу, но только воздух рассек руками.

Эриды уже не было в помине. Что зря смотреть на налитые кровью глаза, искаженную гневом физиономию и слушать гадости в свой адрес?

– Отличный затевается скандал. – довольно потирает руки богиня раздора. – Будет чем порадовать начальство.

10. Душевные терзания

Менелай метался по двору в поисках недавней собеседницы.

– Только что была здесь. Куда пропала? – вертел головой по сторонам спартанский царь.

Но никто не мог сказать определенно, что то была за женщина. Никто ее не видел. Окружающие лишь пожимали плечами:

– Нет у нас таких.

С этого момента время для Менелая потянулось сущим наказанием. Пока он вынужден оставаться здесь, на Крите, где вовсе не торопятся предать земле тело старого Катрея, там, дома, в Спарте неизвестно, что происходит. Душа и мысли Менелая, конечно, были дома. В реальности его от Спарты отделяет море, затем Эврот – почти до середины реки против течения придется подниматься. Как жаль, что он взлететь не может, перемахнуть и прямиком до Спарты по воздуху добраться. Вот когда царь Менелай позавидовал птицам. Как им хорошо – лети, куда захочешь.

Так мечется Менелай по берегу Крита, часы считает, ждет не дождется, когда же наконец все родственники съедутся, проведут прощальную церемонию, достойно похоронят старика Катрея. О дележе наследства Менелай практически забыл. Скорее оказаться дома, убедиться лично, что там все нормально, и нет причин для беспокойства.

Однако еще два дня томился Менелай на Крите. Когда же, наконец, уселся в свою лодку, и поднял парус, направившись домой, спартанский царь разволновался не на шутку. Его все не устраивало. Ветер слабо надувает парус, судно слишком медленно скользит по морской глади – никак не получается быстрей. Он взмок от пота на палящем солнце, хотелось вплавь броситься, от голода страдал – не догадался прихватить с поминального стола хотя бы что-нибудь перекусить в дороге. Так Менелай спешил.

– Убью. Убью ее. Как она посмела так поступить со мной? – ругался Менелай и налегал на весла.

– А если это оговор? Гнусный оговор и клевета. – через минуту думал Менелай. – Не может быть, чтобы моя жена все бросила и убежала. Быть того не может. Конечно, оговор.

Прошла всего минута.

– А если это правда? Шлюха. Последняя шлюха. Мерзавка. – возмущался во весь голос Менелай.

Только чайки слушают его. Вскоре они отстали. Два дельфина тоже не пожелали внимать столь грязной брани. Хвостами лишь ударили и скрылись.

– Неужели Елена бросила детей? Вот вертихвостка. – голос Менелая разносился далеко над морем. – Я ее прищучу. Научу, как нужно с мужем обращаться. Забудет сразу как смотреть налево.

Через несколько минут ход мыслей поменялся кардинально.

– А может, все не так? Моя Елена ухаживает за детьми, успевает гостям подать на стол, дома все тихо и спокойно как всегда? Вот я дурак. Как можно очернять свою жену? Десять лет в браке – это что-нибудь, да значит. – сам себе доказывал спартанский царь.

Весь путь до дома прошел в сплошных терзаниях. Подъем вверх по Эвроту, против течения он еле пережил.

– Ну что ты будешь делать. Три шага назад, один вперед. – ворчал Менелай, усердно работая единственным веслом. Второе сломалось еще в море, не выдержав напора крепких рук, а может быть, неистовых страстей и смены настроений.

Менелай сам не выдерживал накала своих переживаний. То ревность жгла и застила глаза, то проясненье наступало ненадолго, опять сменяясь ревностью.

– Потаскушка презренная. Курва. Я знал, что рано или поздно… я чувствовал… Чего ей не хватало? Зачем бежать от мужа своего? Я так ее любил, я обожал ее. – Менелаю представлялось, что все так и было. Как будто у Елены не было причин так гнусно с ним поступить.

В следующий момент совсем другие мысли брали верх.

– Да что я, в самом деле? Это оговор. Конечно, она дома и ждет меня.

Так он добрался до Спарты. Сам не помнил, как это получилось у него. Едва ли не бегом рванулся к дому, сердце отчаянно скачет, прыгает в груди, все красное лицо от напряжения, и дышит тяжело спартанский царь. Глаза безумные. Ни жив, ни мертв стоит у двери. Сил набирает для последнего броска.

– Сейчас убью ее. Стерва. Потаскуха.

Решительным рывком распахнуты входные двери. Противный скрип несмазанных петель терзает слух.

– Убью – рычит спартанский царь. И он действительно, готов убить любого.

11. И снова дома

Однако первой попавшейся на глаза в прихожей дома оказывается фигура Тиндарея, тестя Менелая, отца Елены.

– Тиндарей? Ты что здесь делаешь? – очень удивился Менелай. Оторопел, уставился безумными глазами на тестя. И пробурчал – Ничего не понимаю…

Но Тиндарей ничуть не растерялся:

– Это я у тебя хочу спросить – что такое у вас случилось?

И, поскольку Менелай молчал, Тиндарей продолжил:

– Мы с Ледой третий день хозяйничаем здесь. Скажи спасибо – твоя дочка прибежала. Вся мокрая от слез. Дня два – никак не меньше одни они сидели – грязные, голодные. Объедки доедали со стола. Вы что это? Чем только думаете? Оставили детей одних, уехали куда-то. Куда вам так срочно вдруг понадобилось?

Менелай как будто не воспринимал, не слышал слов тестя. Вместо ответа он решительно отодвинул Тиндарея со своего пути, прошел в глубь дома, заметался, разыскивая жену, осматривая каждый закуток, срывая межкомнатные занавески, как будто бы Елена могла забиться в укромный уголок – там спрятаться от мужа. Затем он твердым шагом поспешил на кухню. Там явно кто-то есть. Приглушенный женский голос доносится и дети ему отвечают. Конечно, моя Елена дома. Она на кухне возится с детьми. Как он мог поверить, что она все бросила – мужа, дом, детей…

– Ты что это, Менелай? Разве можно так поступать? – рот открыла Леда, едва Менелай заглянул на кухню.

Она как раз кормила ребятишек. Леда готова была обрушить на зятя потоки брани, но не успела – вовремя вмешался Тиндарей:

– Леда, мы сами разберемся. Принеси ему с дороги чего-нибудь перекусить. Мы будем в зале.

В просторном обеденном зале не осталось и следа от пиршества недавнего. Все Леда убрала, помыла и столы протерла. Менелай устало присел на лавку.

– Менелай, что у вас произошло? – в который раз спросил Тиндарей – Зачем тебе понадобилась сокровищница храма? Сначала твоя дочка прибежала вся в слезах, затем пришли жрецы с претензиями.

– Я сам не понимаю, что случилось. – наконец ответил Менелай.

Он верил и не верил. Однако факты упрямо говорили – это правда, Менелай. Самая настоящая правда. Пока он так сидел, с остекленевшим взглядом, и вопреки всему искал жену глазами, Тиндарей продолжил разъяснять создавшееся положение:

– Гермиона так плакала, мне к вам пришлось пойти. Взрослых – нет никого. Дети голодные. Объедки на столе. В доме бардак. Что у вас произошло?

Менелай устало тихо молвил:

– Тиндарей, я уезжал на Крит, на похороны. Здесь оставались мои гости, мы пировали. Известие о смерти Катрея пришло внезапно. Мне срочно пришлось уехать, чтобы успеть. Услышь меня – жена и гости остались здесь.

Такое объяснение совсем не устраивало Тиндарея:

– Ты меня не путай, Менелай. Гермиона говорит, что ты приехал, к вечеру опять уехал, и Елена последовала за тобой. Жрецы сказали – в храме забрала все пять талантов золота. Зачем они тебе? Что ты намерен делать?

Вместо ответа Менелай метнулся к сундуку. Увы, казна пуста. Только ключ издевательски сверкнул на дне – нет больше накопленных монет, что в тайне от жены он собирал. Богатства след простыл. Тиндарей об этом, конечно же, не знал и ждал ответа.

– Тиндарей, ты сам подумай – усмехнулся Менелай – Елена и одного таланта поднять не сможет. Кто-то ей помог. А, может быть, заставил? Кто-то же тащил такую ношу – целых пять талантов.

Понятно, что жрецы добавили своих соображений о количестве сокровищ храма, но даже три таланта представляют собой непосильную ношу для хрупкой женщины.

– Что ты хочешь этим сказать, Менелай? – напрягся Тиндарей.

Вместо ответа Менелай подозвал дочь.

– Гермиона, поди сюда. Как все случилось? Расскажи. С кем была мама?

Он дочку приобнял, прижал к себе, ласково погладил густые рыженькие волосы дочери – их запах очень был похож на запах прекрасных локонов Елены.

– С Эфрой. – твердо отвечала девочка. – Еще был дядя.

– Что за дядя, Гермиона? – заинтересованно спросил Менелай.

– Может быть, Елену похитили, Менелай? – предположил Тиндарей. -А что? Все может быть.

Менелай продолжил расспрашивать дочь:

– Ты точно помнишь, Гермиона, один был дядя или двое? Они силком тащили маму?

– Нет, он был один и не держал ее. Она сама пошла. Еще сказала…

– Что сказала, Гермиона? – едва ли не в один голос спросили мужчины.

– Она сказала – иди спать, Гермиона. Вот. – отчиталась девочка.

Такой ответ вызвал жалкую улыбку. Менелай продолжил выяснять у дочери:

– Как выглядел тот дядя? Пожалуйста, припомни. Это важно.

Гермиона напряглась, старательно сдвинула брови, вспоминая гостя.

– Такой красивый, черноволосый. Туника красная на нем и медальон большой поверх одежды.

– Парис. – ударил по столу кулаком Менелай. – Скотина. Сволочь.

Под звон посуды Тиндарей спросил:

– А кто такой Парис?

– Один мой приятель – уклончиво ответил Менелай.

Получалась неприятная картина. Он сам привел в свой дом врага. Он так был очарован этим парнем, развесил уши и бдительность утратил совершенно. Однако в голове у Менелая никак не укладывалось, что оказалось – можно другом называться, вместе времени так много провести, вместе спать, есть и пить вино, делить опасности и трудности пути, а в первый подвернувшийся момент устроить такую подлость. Похитить жену друга. Не может быть, чтобы Елена сбежала добровольно.

– Дочка, ты уверена, что маму не уводили силой? Может быть, связали, принудили? – допытывался Менелай.

– Нет – твердо отвечала Гермиона. – Никто ее не держал, не связывал.

– Что ты пристал к ребенку? – возмутился Тиндарей. – Откуда она может знать наверняка. Ей девять лет всего. Мне совершенно ясно, что Елену заставили. Что могло побудить уважаемую всеми замужнюю женщину, царицу Спарты, мать семейства, четверо детей… Нет, Менелай. Не может быть такого.

– Он и храм ограбил. Казна Спарты пуста. Похищение и ограбление на лицо. Это совершенно очевидно. – согласился с тестем Менелай.

Тиндарей твердо излагал свои соображения – практически упреки:

– Ты сам виноват. Мало того, что сам пустил чужих людей в свой дом, еще оставил их со слабой женщиной. Совсем неудивительно, что дом твой обокрали, похитили жену… Какой кошмар. Позор.

– Он другом называл меня. Умолял здесь, в Спарте, провести для него обряд очищения, Парис клялся в вечной дружбе. – пытался оправдаться Менелай.

– А ты развесил уши. – досадовал Тиндарей – Разве можно верить всем подряд?

– Так получилось… – Менелай и сам не мог найти оправдание для себя.

– Получилось… Что ты намерен делать? Еще не поздно организовать погоню, Менелай. – подсказывал зятю Тиндарей.

Менелай печально и как то обреченно вздохнул:

– Нет, Тиндарей. Какая тут погоня. У Париса пять кораблей. Они уже далеко отсюда.

– Как думаешь – куда он держит путь? В Коринф? В Афины? В Фивы? – не унимался Тиндарей.

– Нет, Тиндарей. Наверняка гораздо дальше. А, впрочем, я не знаю.

Однако Тиндарей был явно не согласен:

– Но… надо что-то делать. Так оставлять такую возмутительную выходку нельзя.

– Нельзя конечно. – согласился Менелай. – Тиндарей, я прошу тебя и Леду побыть с детьми. Мне нужно посоветоваться с братом. Прямо сейчас.

Менелай поднялся из-за стола. Что медлить? Платье на нем дорожное, твердое намерение решить вопрос имеется, дети будут под присмотром – что еще нужно? Он оседлал коня и вихрем полетел в сторону Микен.

Едва за Менелаем закрылись двери, как Леда высказала мужу все, что накипело:

– Ты знаешь, я бы тоже убежала от него. Довел семью до нищеты, уехал и пропал. Она, бедняжка, крутилась, как могла. Если бы мы не помогали… Ты видел сам, как ей было тяжело.

Тиндарей был явно не согласен с женой:

– Что ты болтаешь, Леда? Неужели наша дочь по своей воле убежала с каким-то проходимцем? Это значит – навсегда утратить положение, потерять уважение окружающих. Вряд ли Елена не понимала, что делает. Разве что рассудок помутился у нее. Я больше склоняюсь к мысли, что ее силой увели.

12. В Микенах

Ночь застала спартанского царя в пути – еще одна бессонная нервная ночь, однако Менелай об отдыхе не помышлял, то и дело подгонял жеребца, пока под утро знакомые стены Микен не появились на горизонте. С первыми лучами солнца Менелай сбавил скорость и призадумался.

Вчера он не стал рассказывать Тиндарею, что Парис – троянец, чужеземец. Боялся обвинений отца жены, что сам привел в свой дом потенциального врага. Знает Менелай, что ахейцы троянцев недолюбливают, и те с лихвой взаимностью им платят. Он, было, подумал – их знакомство с Парисом оказалось счастливым исключением из правил. Парис был добр к нему, казался искренним и честным. Менелай доверился ему. Парис быстро проникся проблемами спартанца, выручил в нужный момент, помог добраться до дома. Ничто не вызывало подозрений. Как он мог предположить, чем может кончиться такая дружба? Но брату… Брату придется все выложить начистоту. Все, как есть. Во всяком случае так, как сам Менелай представляет себе ситуацию.

У богатого Агамемнона больше возможностей, нежели у самого Менелая. Особенно, если учесть, что речь пойдет о таких дальних землях и расстояниях, что один Менелай точно не справится. Ладно бы речь шла о соседней деревне. Тогда конечно. Взял бы несколько своих верных людей Менелай, съездили бы, набили физиономию этому Парису, и дело с концом. Но Троя – это очень далеко. Сам Менелай только за год смог добраться до этого царства. Помнится тогда загнал коня, поиздержался, натерпелся всяческих лишений… Слишком прихотливый ландшафт, большие расстояния, горы опять же… По морю, оно конечно, ближе. Это понятно. Но Спарта – совсем не морская держава. К тому же замкнутая на самой себе, практически самодостаточная, отрезанная от общения извне самой природой. Увы, но горы защищают не только от ветров. Крайне редко в старый добрый патриархальный жизненный уклад Спарты вторгается другой, соседский мир. Потому и опыта такого нет.

Микены – совсем другое дело. Там жизнь кипит. Там каждый соблюдает свой интерес, пытается с соседями ужиться, проявляет чудеса взаимопонимания. Менелай совсем так не умеет. Помощь в этом деле необходима спартанскому царю. Агамемнон гораздо лучше ориентируется во внешнем мире – постоянно ведет дела с соседними царствами, сотрудничает с разными людьми.

К тому же у Менелая нет средств. Казна пуста, и даже храм ограблен. Не осталось в Спарте средств совсем, и все – благодаря Елене.

– Я убью ее. Как только доберусь – убью.

С такими мыслями Менелай ворвался в рабочий кабинет своего брата. Изысканный шикарный интерьер достойно дополнял его хозяин – богатый шелк одежд, надменный вид, размеренная речь, уверенные ловкие движения – таким Агамемнона знали цари ближайших царств, боялись, учитывали мнение царя Микен, старались лишний раз не раздражать и подчинялись – пусть даже без особого желания.

Умел тот всех соседей поставить в зависимость от Микен, всех данью обложить, заставить действовать в русле его политики. Авторитет царя Микен был широко известен.

– Она сбежала, Агамемнон. Сбежала – весьма эмоционально начал Менелай.

Взгляд умных карих глаз уперся в лицо спартанского царя.

– Спокойно. Кто сбежал? – не понял царь Микен.

– Елена, Агамемнон. – гремел на весь рабочий кабинет, размахивал руками Менелай, и возмущение буквально хлестало через край – Елена сбежала из дома. Бросила детей.

– Елена бросила?… Оставила детей? Ты разобраться сам не можешь что ли? – удивился Агамемнон.

Отношения в семье в ней и должны остаться – так думал Агамемнон. Не стоит выносить грязь за порог.

– Нет, не могу. – громко возмутился Менелай – Позволь, я расскажу.

– Да, поясни, в чем дело. Только не кричи. Пожалуйста, потише.

Не стоит посвящать всех слуг в семейные дела. Агамемнон встал из-за стола, прикрыл дверь кабинета, чтобы звуки не доносились до чужих ушей.

После красочных эмоциональных объяснений Менелая, где преобладали совершенно непечатные слова, Агамемнон задумался. Анализ изложенных событий привел к вполне определенному выводу:

– Я склоняюсь к мысли, что жену твою похитили. Как и казну, как и сокровища храма. Не может женщина вот так – в один момент бросить дом, мужа, маленьких детей, лишиться своего положения. Не может такого быть.

Менелай возразил:

– Я сам так думал. Но женщина на Крите так и сказала – убежала с любовником.

Однако Агамемнон знал, что ответить:

– А ты не слушай кого попало. Откуда она знает? Какой любовник? Ты только что их познакомил, а к вечеру откуда ни возьмись любовь возникла. Так не бывает. Все это бред, чушь собачья. Любовь не появляется внезапно. К тому же – Елене есть что терять. Ты это знаешь сам.

– Пусть так. – согласился Менелай – Но… что мне делать?

И озвучил заранее приготовленную просьбу:

– Агамемнон, хотел тебя просить – нужно дань собрать, нагрянуть к ним войной. Это что такое? Теперь никто не сможет жить спокойно. Повадятся и будут наших женщин воровать все, кому не лень. – все так же возмущенно излагал свои соображения спартанский царь.

Агамемнон прекрасно понял – брат просит взять расходы на себя. Менелай ограблен подчистую каким-то проходимцем, не на что ему устраивать военные походы. А очень хочется. Однако у Агамемнона был свой взгляд на этот счет:

– Тут по другому нужно подойти. Троянец, говоришь? Царский сын? Тогда это международный скандал, никак не меньше. К тому же Троя, насколько мне известно, вполне приличное царство. Во всяком случае, так сказывали старики.

– А мне плевать. Пусть вернут мою жену. Я лично голову сверну Елене. – озвучивал свои желания Менелай.

– За этим она тебе нужна? – усмехнулся Агамемнон. – Это ревность, Менелай. Но ревность – плохое чувство. Быть может, Елена не так уж виновата. Мы исходим от того, что твою жену все-таки похитили, украли. Стоит ли об этом сообщать большому количеству людей? Все над тобой смеяться будут. В глаза и за глаза. Подтрунивать. Судачить меж собой. На всю Элладу разнесется весть, что от моего брата Менелая жена сбежала. Зачем нам это надо?

Изложенные аргументы брата не произвели на Менелая ожидаемого впечатления.

– А что нам делать? Сидеть, сложа руки? – спросил Менелай – Еще больше засмеют. Скажут – жена сбежала, а муж – как будто так и надо.

– Менелай, я вот что думаю. Шум поднимать, смешить людей не будем. По крайней мере, сейчас. Есть смысл туда поехать. Тихо, мирно отправим за твоей женой посольство. – предложил Агамемнон.

– Посольство? – удивился Менелай такому предложению.

– Да, посольство. Троянского царя попросим по-хорошему вернуть твою жену. – излагал свою мысль Агамемнон. – Ему вряд ли нужна большая ссора между государствами, к тому же из-за бабы. Быть может, он призовет к порядку сына? Возможно тогда Елену выдадут без боя.

– Не знаю, Агамемнон. Вдруг наоборот – возьмется защищать своего сынка? – предположил Менелай.

– Ну это вряд ли. Если его сын такой безнравственный балбес, что позволяет себе походя, непринужденно воровать чужих знатных женщин, матерей семейств, наверняка отец его напротив, человек солидный, без юношеских низменных страстей. Он не может не понимать, чем грозит такая безответственность.

– Ты думаешь? – все так же сомневался Менелай.

Агамемнону пришлось убеждать брата:

– Конечно. По крайней мере, это некрасиво, бесчестно, аморально – похищать чужих жен. Не может быть, чтобы отец одобрил такой поступок сына. – Агамемнон говорил вполне искренне, уверенно, совершенно позабыв за давностью лет, что именно таким же точно образом он сам обзавелся собственной женой. Как оказалось, время и богатство – все списывают, все из памяти стирают.

– Кто его знает, этого царя, что он там думает… – засомневался Менелай.

– Посмотрим, Менелай. В любом случае я обещаю – если не получится, то сделаю, как просишь ты. Дань соберу – на эти средства снарядим корабли, и выступим в поход.

– Может лучше сразу объявить войну? – нетерпеливо высказался Менелай.

Менелай оказался в сложном положении – казна пуста, в добавок чума изрядно проредила ряды спартанцев. На что и из кого он будет собирать военный поход? К тому же понадобятся корабли. У Спарты их нет и никогда не было. Одна надежда на брата. Потому и рванул к нему спартанский царь. Агамемнон богат, куча сопредельных царств ему должны, флот для него – не проблема. По сути как Агамемнон скажет, так и будет.

Понятно, что у Менелая руки чешутся, он то и дело сжимает кулаки, и ревность его гложет все сильней. Он рвется в бой. Сам лично шею он свернет Елене, с великим удовольствием убьет наглеца Париса, вернет сокровища с лихвой и всех причастных к похищению накажет. Однако Менелай вынужден сдерживаться, слушать цепочку рассуждений брата, считаться с его мнением. В конце концов, он сам в Микенах просит помощи. А тот, кто просит, должен набраться терпения.

– Надеюсь, воевать не понадобится – отвечает Агамемнон. – Сначала отправим мирное посольство. Там будет видно.

Агамемнон прошелся по кабинету. Он размышлял – кому поручить столь деликатное дело? Сам он поехать не может, дел полно дома в Микенах; Менелая нельзя отправлять – вместо переговоров он устроит там мордобой – это ясно; кого направить в качестве посла? Не так-то просто найти подходящего человека, а впрочем:

– Есть у меня одна кандидатура на эту роль. – сказал брату Агамемнон. – Он должен мне. Наверняка ты его знаешь.

– Кто это? – нетерпеливость Менелая вполне понятна. – Кто?

– Диомед. Царь Аргоса.

– Конечно, знаю. – подхватил Менелай. – Один из женихов моей жены. Влюблен был по уши тогда. И клялся, как и все.

– В чем клялся? – удивился Агамемнон. – Рассказывай. Что там за тайные клятвы?

Менелая не нужно было просить дважды:

– Никаких тайн не было, Агамемнон. Все об этом знают. Нас Тиндарей заставил всех дать клятву, что каждый придет на выручку избраннику Елены, если случится с ним беда. Чтобы не передрались между собой.

– Он мудро поступил. Каков однако. – оценил задумку Тиндарея Агамемнон. – Сообразил же. Молодец твой тесть.

– То не он придумал. Одиссей. – ответил Менелай. – Он подсказал.

– Что ж. Я не удивлен. Одиссей хитер и изворотлив. Ему есть в кого.– заключил Агамемнон. – Однако, нам это на руку. Значит, говоришь, любил Елену Диомед? Это очень хорошо. Прекрасно. Лучшего посла желать нельзя. Сегодня же за ним гонца отправлю. А ты пока что хорошенько отдохни, дорогой брат. Приди в себя от потрясений. Погости в Микенах.

Резко поднялся с места Агамемнон, давая тем понять, что решение он принял и разговор закончен.

13. Посол

За Диомедом послали сразу. Через день он входил в рабочий кабинет правителя Микен. Агамемнон поспешил ему на встречу.

– Мой добрый друг – приветствовал он Диомеда. – Давно не виделись.

Они обнялись истинно по-братски. Диомед довольно внушительный мужчина лет тридцати, коротко стриженый, с крупными, некрасивыми чертами лица, слыл могучим славным воином и десять лет назад, и сейчас не растерял свой пыл, а силы с годами только прибавлялись.

– Ты помнишь, как мы под Фивами разбили врага? – напомнил Агамемнон. – Десять лет прошло. Нет, больше. Как быстро бежит время.

– Сколько бы ни прошло, я все прекрасно помню – как вчера. Если бы не ты, меня уж не было на свете. – ответил Диомед. – Неприятеля разил ты виртуозно – с большим искусством. А главное – очень вовремя. Я обязан тебе жизнью, Агамемнон.

Они вновь обнялись. Две чаши полные вина поднялись над столом. Два друга выпили. Было им, что вспомнить. Тогда, под Фивами, кипел кровавый бой, враг ловко теснил Диомеда, отрезая от его верных воинов. Отважный противник, закрытый с ног до головы щитом, занес свой меч. То Диомед увидел краем глаза, но увернуться никак не успевал – наседали на него со всех сторон другие воины врага. Агамемнон пришел на выручку, нанес фиванцу рану в правый бок. Тот рухнул на земь, меч выпустил из рук и кровью истекал. А бой кипел, и Агамемнон дал Диомеду несколько секунд отдышаться, сменить позицию. Так вместе они сражались бок о бок, вынудили неприятеля отступить, бежать позорно с поля брани. Оба прекрасно помнили об этом. С тех пор Диомед считает Агамемнона своим спасителем.

– У тебя есть возможность отплатить мне, Диомед. Сослужи мне службу, дружище.

– Что нужно сделать? Только прикажи. – с готовностью ответил Диомед.

– Что ты. Просить хочу тебя. Отправляйся в Трою. Необходимо посмотреть – что это за страна такая. Верны ли рассказы наших стариков, что там богатств несметных много. – изложил суть просьбы Агамемнон.

– Еще ребенком я слышал эти сказки. Говорили – каждый воин, кто там сражался, вернулся богатым человеком. – подтвердил Диомед.

– Вот это надо выяснить. Воочию увидеть, так сказать. Мне нужны глаза и ум настоящего воина, как у тебя, мой друг.

– Я весь в твоем распоряжении, Агамемнон. – ответил Диомед.

Царь Микен продолжил:

– Ты должен лично убедиться, Диомед, сам оценить, насколько слухи соответствуют действительности, а так же разобраться на местности, что там к чему.

– Никак поход ты затеваешь? – поинтересовался Диомед.

Агамемнон уклончиво ответил:

– Пока что нет. На всякий случай нужно убедиться – может, то глухая хилая деревня? Вся слава прежняя давно растаяла и превратилась в сказки? Тогда десяток человек легко там справятся. Не нужно войско собирать и тратиться на это.

– Значит, я отправляюсь на разведку? – сообразил Диомед.

– Не только.

Сделал паузу микенский царь. Агамемнон обдумывал как лучше донести до друга скандальное событие в семье родного брата. Но, делать нечего. Агамемнон продолжал:

– У тамошнего царя есть сын, и, судя по всему, большой повеса. Молодой, красивый. Его зовут Парис. Быть может, знаешь такого?

– Нет, впервые слышу. – ответил Диомед. – Это имя мне точно неизвестно. Что он натворил?

– В том то все и дело. Это – вторая часть моей просьбы, Диомед. Очень деликатная, практически семейная часть. Интимная. Речь идет о чести моей семьи.

Диомед напрягся. Вино отставил. Уставился своими блеклыми глазами на царя Микен.

– Что случилось, Агамемнон?

– Этот парень выкрал жену Менелая. – ответил Агамемнон.

– Елену? Выкрал Елену? Выкрал нашу божественную, нашу прекрасную Елену? – пораженный Диомед округлил глаза – Не может быть. – он поперхнулся, вскочил, страшно вращая глазами, стал шумно глотать воздух, на время утратив дар речи.

Агамемнон похлопал друга меж лопаток, чтобы тот откашлялся, подал воды:

– Сядь, успокойся, выпей.

Диомед опустился на мягкое сиденье, постарался восстановить дыхание. Воспользовавшись этим, Агамемнон продолжил:

– Попутно этот негодяй обобрал до нитки Спарту. Казну обчистил, храм Аполлона тоже.

– Как, ты сказал, его зовут?

– Парис.

– Я сам этого Париса убью, как только встречу. Никто из наших не способен на такое возмутительное святотатство. Никто и подумать не мог такое вытворить. Похитить нашу милую, бесподобную Елену. Он – конченый подлец. Он – грязный негодяй. Мы все пылинки с нее сдували. Боготворили. Мы ее любим – все до одного. Похитить самую прекрасную на свете женщину – кем надо быть. – возмущался Диомед.

Но это оказалось далеко не все.

– Он нарушил все существующие на земле законы. – продолжил Агамемнон. – Закон гостеприимства – самый первый. Мой брат принял его в своем доме, как равного себе. Поил его, кормил. Тот всячески юлил и клялся в вечной дружбе, сам из кожи лез, старался произвести впечатление и разоделся, словно на парад.

– Так может, пыль в глаза пускал? – предположил Диомед. – Такие проходимцы мне известны. За душой нет ничего – в наличии одна приличная туника, физиономия смазливая, а гонору, как будто он спустился с божественной горы.

Агамемнон согласен с другом:

– Что ж, Диомед. Очень может быть. Поэтому и прихватил казну. Зачем сказочно богатому сыну троянского царя казна Спарты? Быть может, он не так богат на самом деле? Вот это выясни, Диомед.

– Я понял, Агамемнон.

– А после сумей пробиться к самому царю. Изложи претензии. Пускай вернет Елену, и Менелаю убытки возместит.

С этими словами Агамемнон извлек из ящика стола приличный толстенький мешочек с монетами.

– Постарайся управиться недели за две. Месяц – самое большое.

– Я понял, Агамемнон – спрятав деньги, ответил Диомед. – Не беспокойся. Все в лучшем виде сделаю.

– В добрый путь, мой друг. – напутствовал его Агамемнон. – Пускай удача сопутствует тебе в таком нелегком благородном деле.

Он остался доволен реакцией Диомеда на последние известия. Могло быть много хуже. Но друг проникся, принял близко к сердцу, воспринял как ужасную беду похищение Елены, озаботился возникшей ситуацией без всяческих смешков и пошлых шуток. Теперь Агамемнон полностью уверен в своем после. Нет сомнений, что Диомед выполнит все, о чем они договорились.

14. В Аргосе

В тот же день Диомед отправился сначала домой, в Аргос. Надо как следует собраться ему в дорогу. Свежий воздух прояснил буйную голову, мысли стали появляться сами:

А где был Менелай? Почему не защитил свою жену? Понятно, любая женщина слабее самого хилого мужчины, вполне по силам любому наглецу скрутить такое нежное создание, как Елена, и силой увести. Но… где был ее муж? Как он допустил такое дерзкое похищение? Гость умудрился опустошить казну, ограбить храм. Когда успел? Вообще – откуда Менелай взял этого троянца?

Насколько известно Диомеду – никто про Трою ничего не знает. Никто там не был. Где такая местность? Разве что в рассказах стариков? То вымыслы сплошные. Где-то есть земля с огромными богатствами. А, может быть, не сказки? – Поскольку на эти вопросы не было ответов, во всяком случае Диомед ответами не располагал, то решил принять за данность такое положение вещей. Он сосредоточился на поставленной задаче – ему предстояло первым делом отправиться в эту самую Трою. А там, на месте, разберемся – решил Диомед.

Рассказы стариков припомнились ему – по Аргосу они ходили то и дело в большом количестве. Диомед воспринимал как сказки, выдумки для ребятишек – как интересный процесс воспитательной работы для молодого поколения аргвинян. Когда-то их отцы и деды совершили немалый подвиг в далеком роскошном городе и привезли богатств несметных. То случилось еще до его, Диомеда, рождения. Седые старцы были молодыми и смелыми людьми. Их предводитель Оиклей сам повел аргвинян на Трою. Как интересно, это было или нет?

Оиклей… Оиклей… А ведь что-то знакомое. Оиклей, аргвинянин. Военачальник. Как отец родной он относился к воинам. А если это так, то память, должно быть, жива о нем не только в сказках.

Диомед едва добрался до Аргоса, как сразу спешился и начал обходить дома горожан. Ему не сразу, но повезло. Да, Оиклей жил когда-то в соседнем доме. Но тридцать лет, как помер. Дочери его уже старухи. Каждая с большим семейством. Так, минуя дом за домом, Диомед нашел живого участника того похода – Аристарха, старца восьмидесяти лет. Конечно немощного, но с завидной памятью и вполне живым и ясным взглядом.

– Ты сможешь указать мне путь до Трои, Аристарх?

– Думаю, наверное, смогу. Я кормчим был у Оиклея. – рассказывал дед, в слабом голосе его звучала нотка давно забытого походного счастья – Парус умею ставить. Направление знаю. Мне бы снова увидеть море. Я вспомню. Только силы теперь уже не те. Вряд ли я смогу на весла сесть. – сокрушался старик.

– Я найду, кому сидеть на веслах, не волнуйся. – отвечал Диомед – Ты, главное, припомни путь туда.

– От Эвбеи там на север… или северо-восток… погоди… или северо-запад. Я вспомню, сынок, вспомню, как окажусь там. – оживился Аристарх и убеждал Диомеда дребезжащим старческим голосом, что Троя – вовсе не сказка, а самая настоящая быль. – Я вспомню, вспомню.

– Вспомни, дед. Мне это очень надо. – просил Диомед.

Тот память напрягал из последних своих сил. Давно то было. Сам Аристарх совсем был юным. Добычи легендарного похода хватило на всю жизнь. Как, однако, время пролетело.

– Остров перед самой Троей есть. Кажется, Тенес… или Тенедос… Не помню… С него всю Трою видно сразу. Мы не промахнемся. – взбодрился дед. Даже помолодел немного.

– Ладно, собирайся в путь, Аристарх. В Афины. – осторожно похлопал деда по плечу довольный Диомед.

15. Спутник

Порт Пирей их встретил криком чаек. Пока они крутили головами, какое именно судно следует нанять, навстречу Диомеду шел давний его приятель Акамант, брат Демофонта, и щурился на солнце – веря и не веря своим глазам. Узнал, и налетел на Диомеда.

– Диомед. Вот это встреча. – приветствовал приятеля Акамант. – Каким ветром тебя к нам занесло?

– Ветром странствий. – рассмеялся Диомед в ответ. – Как у тебя дела, дружище?

– Я в поиске опять. – Акамант и в самом деле, не знал, чем заняться. Доходы позволяли бездельничать и куролесить по Афинам. Этот афинянин никак не мог понять, что жизнь идет, и надо бы давно остепениться.

– Твой поиск становится вечным. – отозвался Диомед. – Впрочем, выглядишь прекрасно. Молодо. Как умудряешься?

– Девушки любят, заботятся – смеялся Акамант. – Кабы не они… Впрочем, они надоедают быстро. Мне не хватает новых впечатлений.

– Новых впечатлений? За чем же дело стало? Не желаешь со мной прогуляться?

Чем черт ни шутит – подумал Диомед. – Этот вертопрах вполне может пригодиться. Вон – бицепсы какие. Здоровый, сильный. Вполне способен подменить меня на веслах. Почему нет? Все равно слоняется без дела по Афинам. Пусть почувствует, что такое заниматься делом. Глядишь, еще понравится. И объяснил:

– Мне спутник нужен.

– Ты куда собрался, Диомед? – поинтересовался Акамант.

– В Трою, друг мой, в Трою.

– Это где такое место? – удивился Акамант.

– Там – неопределенно махнул рукой Диомед.

– Пойду узнаю, может кто довезет?

Быстро выяснилось, что никто не знает, где это может быть. Рыбаки лишь отрицательно качали головами и отвечали:

– Не знаем, где это.

– Понятия не имеем, что за страна такая.

Примерно через час Акамант сделал неутешительный для друга вывод:

– Похоже, ты собрался в сказку, Диомед. Я слышал эти бредни еще ребенком. Молочные реки, кисельные берега и груды золота. Это все сказки. Только сказки.

– Пусть будут сказки – согласился Диомед. – Но мне необходимо попасть туда. Никто не знает? Хорошо, найму пустое судно. Ты главное скажи – со мной поедешь?

– В любом случае – понадобится проводник. – уклонился от прямого ответа Акамант.

– У меня есть проводник. Ты никого не слушай. Мы сами доберемся. Вот, познакомься, это Аристарх.

Дедушка дремал на лавочке в тенечке, пока Диомед искал подходящий корабль, и уговаривал приятеля составить ему компанию.

– Вот этот дед – твой проводник? Ты шутишь? – оттащил друга в сторонку Акамант. – Он еле жив.

– Да, еле жив – согласился Диомед. – Но он единственный, кто знает путь. Поэтому его мы будем холить и лелеять. От солнца закрывать, беречь, как ценный груз, и сытно его кормить. Ты понял?

– Понял. А зачем нам в Трою? – поинтересовался Акамант.

– Там девочки роскошные живут. Таких красоток ты еще не видел. – отшутился Диомед.

– А если серьезно? – насупился Акамант.

– У меня есть дело к троянскому царю. Очень важное. – ответил Диомед – С тобой или без тебя, но я поеду. – и добавил – Без тебя получится сложнее.

Акамант еще колебался, не знал, решиться или нет на эту авантюру, а потому молчал, только переминался с ноги на ногу. Потому Диомед продолжил убеждать приятеля. Ему очень нужен помощник, спутник.

– Сам подумай – новые места, морское путешествие не ведомо куда, прекрасные чужеземки и кисельные берега – все будет, как ты хотел. Чем плохо? Ты все равно не знаешь, чем заняться. Мыкаешься по Афинам туда сюда. А так – тебе будет, что вспомнить, что потом рассказывать друзьям. Поехали.

16. Курс северо-восток

Они арендовали судно, сочинили направление, которое устроило хозяев корабля. Собственно, то – небольшая парусная яхта, деревянная, трехместная, с виду – вполне приличная. Загрузили бочонки с вином и питьевой водой, провизию и деда Аристарха с великими предосторожностями перенесли на судно, затем Диомед расплатился и покинул порт Пирей, взяв курс на Эвбею, как подсказал дедок.

– Там дальше будет видно – Аристарх, согласно своему весьма почтенному возрасту, вновь быстро задремал.

Диомед и Акамант подняли парус, сели на весла, но вскоре их отставили – ветер был попутным, кораблик сам бежал по морю. Они залюбовались видами.

– Какая красота. Смотри – дельфины, Диомед. Они за нами следуют. Смотри.

Удача сопутствовала им. Море – вполне спокойно, легкий ветер позволяет вполне комфортно чувствовать себя, не сжариться на беспощадном солнце и удивительная красота вокруг. Дед Аристарх их не подвел – отлично справился с задачей. Лучше и желать нельзя. Дед встрепенулся, вспомнил молодые годы, взгляд оживила панорама моря, тихий старческий голос удивительным образом окреп, утратил дребезжанье, немощь вместе с глубокими морщинами ушли на задний план. Он снова оказался нужным, был при деле, как много лет тому назад. На палубе навес от солнца соорудили Аристарху. Дед сидел на низеньком раскладном стуле весьма довольный, потягивал вино, следил за направлением. На удивление Аристарх прекрасно ориентировался.

– После Эвбеи будет остров Скирос. Курс строго на северо-восток. Геракл нас вел туда. Так и командовал – на северо-восток. Смотрите, ребятки, течение здесь может закрутить. Активнее работайте веслами по правому борту – распоряжался бывший кормчий.

Голос деда в наступивших сумерках провозгласил:

– На ночь лучше нам остановиться. Причаливай, там есть удобная бухта. С правой стороны. Мы с Гераклом здесь пережидали бурю.

Остров Скирос приютил их на ночь.

– Какой дедок попался шустрый. Деловой. Соображает. Еще Геракла помнит. – всю дорогу удивлялся Акамант – Ориентируется, как у себя дома. Где ты взял его?

– Наш, аргвинян. В Аргосе живет. – ответил Диомед. – Крепкий дед, хороший. А память-то какая. Не захочешь, а позавидуешь.

– Что ж. Долгих лет ему. – пожелал Акамант – А главное – крепкого здоровья.

Шесть дней в пути – и остров Тенедос показался на горизонте.

– Ребятки, мы почти у цели – останется войти в пролив. Там порт у них большой. Взгляните – какая панорама. – разволновался довольный дед.

Как будто вернулись молодые его годы. Память Аристарха рисовала приятную картину на фоне троянских берегов – он снова молодой горячий воин среди других участников похода проникает в проем стены, разбитой Теламоном, врывается в сонные троянские дома, затем разгружает бесконечные подводы с награбленным добром в порту поверженного города. И пленниц выбирает для себя. Да, счастливые когда-то были времена. И вот он снова здесь. Пусть немощен и стар, но все же дожил до этого момента, вернулся, чтобы вспомнить удачный замечательный поход.

– Это и есть Троя? – спросили деда спутники.

– Она самая. – ответил Аристарх.

17. В Трое

Перед взором путешественников предстали величественные кварталы города-легенды. Холм Ата, опоясанный стеной, храм блестел золотом на самой его вершине, и бесконечные дома, улицы как ручейки бежали вниз, блестел Скамандр на солнце, за рекой посажены сады, к морскому порту ближе раскинулись виноградники; маяк определял два направления – морской троянский порт и порт речной. В самом порту бурлила жизнь. Диомед открыл рот от изумления. По деловому друг за другом в проливе Геллеспонт шли баржи с корабельным лесом, зерном, посудой, тканями, металлом, маслом, вином и рыбой, – чего там только не было. Акамант абсолютно так же стоял на палубе с открытым ртом. Баржи, между тем, распределялись по причалам – а им не видно ни конца, ни края. Их сразу начинали разгружать и суетилось множество людей, вереницы подвод направлялись в город и прибывали из города.

– В муравейнике, наверное, гораздо меньше муравьев, чем здесь людей. – удивлялись ахейцы.

– А ты не верил в сказку, Акамант. – напомнил Диомед. – Она перед тобой – смотри.

– Да, правда. Это сказка. – подтвердил пораженный открывшимся видом Акамант.

– Это Троя, ребята. Это Троя. – промолвил довольный дед. – Она самая. Еще красивей стала.

Аристарха оставили в порту. Корчма, что давала работу Эноне, предоставила кров для старого дедка. Никто, конечно, в пожилом человеке не узнал прежнего обидчика троянцев. Сменилось поколение, сменились времена.

– Ты в город, Акамант. Там разберись. Найди дворец, постарайся разузнать, какой порядок здесь. Когда обычно принимает царь заморские делегации. И как его зовут.

– Кого зовут? – не понял Акамант.

– Царя троянского – кого ж еще? Ступай. Я здесь, в порту задержусь ненадолго. Встретимся у деда вечером.

Диомед намеревался разведать – откуда прибывают суда в троянские порты, и чем еще торгуют здесь. Кроме того, аргвинянина заинтересовали городские стены – а именно, количество ворот и сторожевых вышек, высота, добротность кладки, сколько стражей караулят город, количество воинов, коим располагает Троя – если вообще удастся это разузнать.

Объем торговли поражал воображение. Участвовало много игроков – все побережье Малой Азии и Пропонтида, Египет, Эфиопия. Диомед никогда не слышал столько разных диалектов сразу. Множество купцов крутились тут и там, отлично друг друга понимали, торговались, заключали сделки. Повсюду сновали многочисленные портовые чиновники, контролируя процессы оборота и деловито собирая положенные сборы.

Перед Диомедом предстал огромный ассортимент товаров – слоновая кость и специи, изысканный нефрит, канатная пенька и парусина, киноварь и прочие красители для тканей; редкие благовония, множество скота и птицы, оружие, доспехи, и серебро, и золото, и медь – чего там только не было. Диомеда поражало буквально все.

– У нас на родине, если придет корабль с зерном раз в месяц, это великая радость. А здесь – толпятся баржи друг за другом. Тонкие ткани и украшения – у нас для знати только да и то поштучно, оружие вообще индивидуально каждому куют, если заслужишь, и только по большим праздникам, а здесь любой желающий может приобрести, что хочет. Обычная утварь для дома – как во дворцах у нас. А сами дома для граждан напоминают дворцы. Действительно, как в сказке они живут. – дивился Диомед.

Стена вокруг города поражала воображение. Мощь кладки, ширина, добротность не оставляла никаких сомнений – вряд ли враг преодолеет такой рубеж. Множество караулен, а людей, что охраняют город, несравнимо больше, чем в городах родного Пелопоннеса. Скейские ворота пропустили Диомеда в город. Кругом чистота, вымощенные камнем улицы, фонтаны, прихотливые фасады – Диомед заметно приуныл, сравнивая свой Аргос и Афины, впрочем, и Микены от них не слишком отличались – всюду грязь, помои где ни попадя, глинобитные косые домишки, узкие кривые улочки, а дворцы господ – как здесь сараи.

– В самом деле сказка. Сказка наяву. Живут же люди.

А люди эти привычно занимались текущими делами. Совсем не обращая внимания на чужеземца, что таращил во все стороны глаза. Буднично одетые троянцы показались Диомеду все, как один, без исключения облаченными в праздничные платья.

– Ладно, на этом разведку можно завершить – решил пожалеть сам себя Диомед. – Достаточно. Мне есть, что доложить царю Микен.

Он вернулся в порт к Аристарху, заказал приличный ужин себе и деду, затем улегся отдохнуть. Вечер лишь только зажигал огни.

– Вернется Акамант, расскажет, что удалось ему узнать.

18. Акамант в Трое. Утешение страждущих

Акамант, как мы знаем, еще утром отправился в Трою. Оказалось – от порта до города довольно далеко, и Акамант напросился в попутчики первому обозу, что двигался в Трою. Едва не заблудился среди множества улиц, однако вышел ко дворцу довольно быстро.

Вход охраняла стража. Акамант затормозил и осмотрелся. Ему везло – внушительная делегация купцов как раз направлялась во дворец. Акамант пристроился. Так, смешавшись с иноземцами, он и проник в торжественный приемный зал. Пока купцы осматривали убранство помещения и цокали своими языками, Акамант незаметно проскользнул в чуть приоткрытую боковую дверь и огляделся на новом месте. Небольшая комната по видимому предназначалась для дам – так он решил. Мягкие кушетки, ковры, шелк драпировок – приглушенные пастельные тона придавали нежность интерьеру. Конечно, такая обстановка только для избалованных нежных женщин – все больше утверждался в правильности своих выводов Акамант. Впрочем, он только о женщинах и думал. Тем более одна из них сейчас лежит ничком на низенькой кушетке и потихоньку всхлипывает.

– Такая прелестная девушка и плачет – приблизился к ней Акамант.

От неожиданности незнакомка перестала плакать, повернулась на голос, села на кушетке, сжалась в трогательный несчастный комочек. Слезы блестели в ее глазах.

– Ты кто? – спросила девушка.

– Я друг – не растерялся Акамант. – Всегда готов утешить такую прелестную, такую нежную девушку. Что тебя расстроило, голубка?

– Я так страдаю… мне совершенно некому помочь… Несчастье то какое. – всхлипывала девушка.

– Что у тебя случилось, крошка? – подсел к ней Акамант. – Доверься мне. Увидишь – сразу станет легче.

Акамант коснулся холеных нежных ручек, утер слезу на щечке милой незнакомки, невзначай коснулся ушка, другой рукой провел по обнаженному плечу.

– Мой муж куда-то запропастился. Прошел целый год. – призналась красавица. – Я больше не могу. Я так страдаю, так страдаю…

После чего вновь не сдержала слез и растянулась на кушетке, отвернулась, уткнулась в подушку, предоставив Акаманту любоваться россыпью волос на полуобнаженной обворожительной спине. Впрочем, Акамант заинтересовался видом немного ниже.

– Как такое может быть? – сочувственно промолвил Акамант – Целый год без мужской ласки? Конечно, ты страдаешь. Вот бедняжка. Разве можно. Такая красота и пропадает зря.

Ножки какие ладные – туника прикрывала их до колен. Акамант осторожно коснулся ладонью превосходных ножек. Отметил – красавица не стала возмущаться.

– Не плачь, моя хорошая, не плачь.

Акамант буквально разрывался. Одна рука его скользила, огибая прелестные ножки, другая гладила безутешную страдалицу по волосам, стараясь утешить заплаканную милую бедняжку.

– Совсем забыл меня – продолжала хныкать девушка. – Никто меня не любит. Никому я не нужна.

Такая попка – и никто не любит – подумал Акамант, а девушке сказал:

– Это дело поправимо, голубка, не плачь, пожалуйста, не плачь. Для тебя найдется утешение.

Ткань туники обтягивала роскошной формы попку – овальную, большую – что приводит в неописуемый восторг мужчин такого плана, как Акамант. Конечно он не сможет устоять. Тем более, что этого не требуется. Скорей наоборот.

– Я так ждала, ждала его. – шмыгала носом красотка, пока Акамант справлялся с ее туникой. – Все глаза выплакала. – уверяла девушка, подставляя обнажившуюся попку для умелых рук Акаманта – Пришлось вернуться в дом к отцу. Я так страдаю…

Она развернулась в самый неподходящий момент. Акамант готов был ее отведать, утешить самым лучшим образом, однако девушка сочла нужным продемонстрировать себя.

– Я совсем одна, я так несчастна… – привычно всхлипнула красотка.

Эх, сорвалось – я предпочел бы сочную большую попочку сначала. Ладно, еще успею. Надеюсь, отец такого милого создания не будет против, как и муж сбежавший? Эх, зад какой роскошный ускользнул – сокрушался Акамант. – Грудки, впрочем, тоже ничего – едва не раздирают ткань туники.

– Не надо плакать, моя красавица. Ты слишком хороша, и для тебя всегда найдется утешение.

Изящно плечиком красотка повела – грудь выпрыгнула из тугого шелка. Акамант подхватил ее и мял в ладони.

– Нежные упругости какие – вовсю нахваливал незнакомку Акамант. – Совсем я мужа твоего не понимаю – как можно оставить такую милую жену. С такой осанкой ты ни дать ни взять – царевна.

– А я и есть царевна. Я – Астиоха, дочь царя Приама. – всхлипнула красотка и Акамант залюбовался ею. Тем более, что обнажилась вторая восхитительная грудка. Акамант немедленно занялся упругой красотой – утешать, так утешать.

Как хороша эта сочная маленькая плакса – думал Акамант. Чернявенькая, выразительные карие глаза блестят от слез и придают ей шарма, курносый носик восхитительный и дрожат губки, едва лишь горькие слова слетают с них, румянец лихорадочный, кожа нежнее шелка. От волос приятный аромат. А какое замечательное тело. С такими данными вообще грех плакать – одна попка у нее сплошной восторг.

– Толку никакого нет, что я царевна. Одни страдания мне выпали на долю.– продолжала плакать Астиоха, одновременно принимая ласки незнакомца – Муж не спешит ко мне, отец не выпускает в город. Я как в тюрьме здесь. Так мне одиноко.

Акамант коснулся готового к приему лона – распахнутого, сочного, как спелый южный персик:

– Милое дитя, не надо больше слез, твой муж вернется, а пока есть для тебя приятное занятие. Я весь к твоим услугам. Ты не противься мне, моя голубка.

Она дрожала всем телом, принимая ласки незнакомца, позволяла касаться самых сокровенных мест, ахала, вздыхала и таяла в смелых мускулистых руках Акаманта. Утешитель погрузился в лоно прелестной женщины и неспеша обхаживал ее, пока не утомился сам. Астиоха потребовала еще. Акамант развернул ее желанной частью – роскошной нежной попкой, испробовал ее по полной изысканной программе, отделал от души несчастную страдалицу. Астиоха едва не верещала в голос.

– Как долго ты страдала, дорогая. – прижимался к податливому телу Акамант и руки повторяли изгибы-выпуклости подвернувшейся красотки, пока он вновь не доставил ей удовольствие. – Теперь все будет хорошо.

– А завтра ты придешь? – спросила Астиоха.

– Конечно, я приду. Но только с другом. У него есть дело к твоему отцу. Когда он принимает иноземных послов? Пока мой друг будет общаться с царем Приамом, я снова займусь утешением страждущих. Такова моя стезя. Ты – прелесть, Астиоха. – наглаживал чудесную попку Акамант.

– Он в полдень принимает чужеземцев. – не спешила расставаться Астиоха с таким приятным утешителем. – Я провожу тебя. Есть выход через сад. Запоминай. Завтра так же через сад войдете.

– Моя голубка нежная – поспешил за ней Акамант, увлек ее, и у решетки сада среди густой листвы вновь насадил, как курочку на вертел свою голубку. Та визжала от восторга, всхлипывала, но не от слез – от удовольствий, что принес ей этот роскошный день. Астиоха точно знала – завтра будет еще лучше.

19. Астиоха и муж ее Телеф

– Мой милый утешитель – восторженно твердила Астиоха всю ночь, вздыхала томно, мечтала о грядущем дне – с тем и уснула – вполне счастливой.

Ей не пришло в голову поинтересоваться – кто он, откуда, хотя бы как его зовут. В хорошенькой головке совсем такие мысли не водились. Похоже, Астиоха думала совсем другим известным местом – никак не головой. Не удивительно, что излагая утешителю столь горестный рассказ о тяжелейших своих страданиях, из виду правду упустила красавица. Совсем молоденькой ее отдали за Телефа, царя Мизии.

– Сосед, как ни крути – решил Приам. – Пусть дочка будет замужем, и в то же время рядом.

Астиохе не понравилось на новом месте. Роскоши здесь не было особой, служанок мало выделили ей, нарядов не достаточно и украшений. К тому же муж ее не слишком впечатлил. Мало того – еще и пасынок на шею ей свалился – сын от первого брака Телефа Эврипил. Капризной Астиохе совсем не хотелось воспитывать чужого пацана. На просьбы переехать в Трою, Телеф ответил:

– Теперь Мизия – твой дом. Привыкай, дорогая.

Астиоха не хотела привыкать, не согласилась жить в такой глуши, и закатила мужу грандиозный скандал.

– Я не привыкла терпеть лишения. Не хочешь жить, как все нормальные люди – я домой вернусь. В мой настоящий дом к отцу. Что хочешь делай.

Быстро собралась и умчалась на родину. Напоследок сказала лишь:

– В нищем царстве я жить не буду. Обустрой хотя бы дом нормальный.

Желание молодой жены Телеф решил исполнить. Понятно, что любил Астиоху, хотел ее порадовать. Стал возводить красивые дома, мостить дороги, клумбы разбивать. Благоустроил территорию – почти как в Трое.

– Когда вернется – обрадуется моя любимая жена. – Телеф очень старался. Эврипил помогал отцу, как только мог.

Телеф увлекся, втянулся в созидательный процесс, да так, что не заметил, как пролетело время. А между тем с той самой ссоры прошло уж больше года. Телеф все украшал и приводил в порядок окрестности своего царства, мечтая удовлетворить взыскательный вкус жены. Астиоха, между тем, томилась в Трое. Молодое тело настойчиво требовало ласки. Астиоха потихоньку плакала в подушку и кляла незавидную свою судьбу. Афинянин Акамант оказался в нужном месте в подходящее время. Чем и воспользовался.

***

– Завтра у тебя встреча с Приамом, Диомед. – отчитывался другу Акамант. – Я время не терял, как видишь. Одна особа устроит тебе встречу.

– Особа? Друг, ты снова за свое. – смеялся Диомед. – Одни девицы на уме. Ну что прикажешь с тобой делать. Неисправим.

– Неисправим – согласился Акамант. – Вот и прекрасно. Пока ты будешь беседовать с Приамом, я время гораздо лучше проведу. А что? Мне в Трое нравится. Девицы – хоть куда. Нежные, грудастые, а задница какая мне попалась. Такую поискать еще.

– Смотри, однажды девицы объединятся против тебя. Что ты будешь делать? – подшучивал над приятелем Диомед.

Ответ Акаманта не заставил себя ждать:

– Не завидуй чужому счастью. Они сами ко мне липнут – что я могу поделать? Меня учили в детстве – женщин любить и уважать. Я так и делаю. Люблю и уважаю.

– Ладно, мой друг. Завтра нам ко скольки к Приаму?

– В полдень он ждет тебя, Диомед.

20. Посольство Диомеда

Астиоха их встречала у решетки сада и быстро проводила Диомеда в роскошный зал за час до начала приема у царя Приама. Сама в обнимку с Акамантом убежала в свои покои – на второй этаж и вдоль по коридору, в самый самый его конец. Там располагались комнаты замужних дочерей Приама.

– Удачи вам – сказала только.

– Благодарю – ответил Диомед.

Глядя в след довольной паре, царь Диомед подумал:

– Акамант всюду развлекается, как только может. Он, и правда, проводит время много лучше, нежели я.

После чего Диомед настроился на серьезный лад, пригладил волосы, поправил складки своей туники – стал ждать обещанного приема у царя великой Трои.

***

Будничный день ничем не отличался от множества других, таких же дней, насыщенных текущими делами. Как обычно, по окончании ежедневного совещания у Приама, настало время приемов иноземных послов и делегаций. Часы пробили полдень. Диомед терпеливо ждал в приемном зале. Удобное кресло, мягкие ковры, всюду роскошь – пожалуй, чрезмерная. Диомед так точно не привык. Ему гораздо лучше – грубо сколоченные лавки, да такой же стол, пол каменный, а лучше земляной. Безупречный белый мрамор под ногами обязывал вести себя прилично. Как впрочем, и остальная обстановка. Лепнина, позолота, драпировки… Среди троянской роскоши освоиться, почувствовать себя непринужденно у Диомеда не было возможности – слуга весьма учтиво провел приезжего в уютный царский кабинет.

Диомед очень надеялся обсудить свой вопрос наедине с Приамом. Слишком деликатным ему казалось поручение, с которым он прибыл в Трою. Чужие уши совсем здесь ни к чему. Но так не получилось. Члены Совета не спешили разойтись по своим делам, а потому Приам был не один. По-прежнему в Совет входили Антенор и Гектор, Укалегон, Фимет, Панфой и остальные.

Диомеду это не понравилось. Он предпочел бы с глазу на глаз переговорить с царем. Тот находился во главе стола. Диомед сразу определил, что это Приам и есть. Солидный, крепкий, лет под шестьдесят, седой, лицо приятное, что так и дышит благородством, осанка важная, движения неторопливы, взгляд проницательный и добрый. Приам произвел благоприятное впечатление на Диомеда. Он даже пожалел, что изложить придется дурную весть, да еще при посторонних. Но, делать нечего. Диомед распоряжаться в чужом доме, к сожалению, не может. А то бы живо вывел всех свидетелей за дверь.

– Я – Диомед, царь Аргоса, посол царя великой Спарты. – отрекомендовался Диомед.

– Приветствую тебя, царь Диомед, в великой Трое – вежливо сказал Приам – Что привело тебя сюда? С чем ты пожаловал в наш город?

Очень странно… Аргос… Аргос… Где это? – соображал Гектор. – Еще и Спарта… Странные названия какие. Что за царства это?

– Увы, великий царь, но у меня известие плохое. – Диомед невольно проникся уважением к царю Приаму, а вместе с тем и сожалением, что именно ему придется сообщать неприятные новости.

Вполне достойный собеседник, благородный. Открытый добрый взгляд, приятные манеры – совсем не заслужил такой прекрасный человек услышать, что ему расскажет Диомед.

– Речь пойдет о вашем сыне, царевиче Парисе. – промолвил заготовленную фразу Диомед.

– Продолжай, я слушаю тебя, царь Диомед. – голос Приама не дрогнул даже.

Однако Диомед почувствовал, что взгляды всех присутствующих уставились на него в упор. В них ясно читалось беспокойство.

Что опять натворил этот неотесанный пастух? – с досадой подумал Гектор. Верховный жрец Панфой вообще со страхом ждал дальнейших объяснений посла, Антенор забеспокоился – сразу неудобным показался мягкий стул, на котором сидел военачальник. Похоже всполошились все, кроме Приама. Диомед собрался с духом и продолжил:

– Парис ограбил Спарту. Ваш сын похитил царскую казну и силой увез царицу Спарты – Прекрасную Елену, жену спартанского царя.

– Мой сын не мог такое сделать. – твердо заявил Приам.

– Спросите его сами. Пусть ответит прямо здесь, сейчас. – предложил посол. – Пусть мне в глаза посмотрит.

– Париса в Трое нет. Парис в отъезде. – сказал Приам. – Он выполняет поручение мое. И к обвинениям подобным не причастен.

– Понятно, что вы покрываете его. – возразил Приаму Диомед. – Отец всегда стоит за сына.

– Мой сын – красивый юноша. Девицы сами бегают за ним. Добровольно. По своей инициативе. Зачем ему кого-то воровать?

– И все же он сделал это, царь Приам. – доказывал Диомед. – Я, как посол царя Менелая, требую от вас возместить убытки и вернуть Елену.

– Вы слышите – он требует. – усмехнулся Приам. – Мой сын никогда не брал чужого – ни женщин и ни денег. Он не нуждается ни в том, ни в этом. Всего имеется в достатке у Париса.

Приам поднялся с места.

– Вы, царь Диомед, видимо, вполне приличный человек, но поручение, вам данное, и обвинения – абсурдны. – завелся царь Приам, повысил голос:

– Кому кому, но только не ахейцам мне предъявлять претензии. Верните им какую-то Елену. Смешно. За мою сестру вы до сих пор мне не ответили. Что, царь Диомед? Что замолчал?

Диомед, и правда, не знал, что и сказать. Стоял весь красный, кулаки сжимал бессильно и понимал – никто ему не верит, а значит его посольство с треском провалилось. Выходит Диомед напрасно потратил столько времени и сил. Неужели зря сюда он добирался?

– Вы совершенно напрасно так говорите. – не желал так просто отступать царь Аргоса – Ваш Парис нарушил все принятые законы на земле. И первый самый – закон гостеприимства. Цинично обокрал того, кто принял у себя его как друга. Ваш Парис похитил самую прекрасную женщину на свете – чужую, понимаете? Чужую жену, царицу Спарты. Неужели вы думаете, что так просто Парису сойдет с рук то беззаконие, что он наделал? Вы очень пожалеете, что мирно не хотите уладить это дело. – закончил свою речь царь Диомед.

– Смотрите-ка, он смеет угрожать. – возмутился Приам. – Вам ясно сказано – я ничего не знаю. Мало того, считаю ваши обвинения – лишь явным оговором, чудовищной, невероятной клеветой. Немедленно покиньте Трою, царь Диомед, и больше не занимайте мое время. Оно мне слишком дорого, чтобы я выслушивал подобный вздор. Прощайте.

На этом аудиенция закончилась. Диомед вышел из кабинета троянского царя, не сдержался напоследок хлопнув дверью. Члены высокого Совета притихли и только молча наблюдали за реакцией Приама. Тот тяжело опустился на стул, после диалога на повышенных тонах – был явно недоволен случившимся Приам.

21. Не обвинять отсутствующего

– А если это правда? – вслух высказал Гектор свои мысли.

– Действительно, Парис что хочешь может сделать. – поддержал Антенор. – Он совершенно неуправляем.

– Вы что все, в самом деле – спросил Приам. – Вы правда думаете, что Парис мог натворить подобное?

– Отец, – озвучил свое впечатление Гектор – Этот посол – царь Диомед совсем не выглядел помешанным и сумасшедшим. Напротив, сразу видно – серьезный солидный человек. Зачем ему бросаться пустыми обвинениями?

– Этот посол произвел вполне приличное впечатление. – согласился Антенор. – Отличный воин – сразу видно. А воин слов на ветер не бросает.

Антенор согласно своей должности оценивал людей. Угадывал военного издалека, в каком бы платье не явился тот.

– Похоже, и правда, Парис набедокурил где-то – высказался Панфой.

Больше Приам не пожелал их слушать.

– Достаточно. Хватит пустых догадок. Вот что я вам скажу. Набедокурил или нет – мы не узнаем, пока Парис не вернется. И не доложит, где он был и что там делал. Нелепые сплетни я слушать не хочу. – решил Приам.

Но червь сомнений все же грыз царя Приама, и сердце его было не на месте – само подсказывало – что-то здесь не так. Информацией он не располагает, знает только, что Парису давно пора вернуться из похода за Гесионой, но его все нет и нет, известий тоже никаких, но то понятно – откуда Парису письма слать, а сообщение от этого посла тревожное и никак не выходит из головы.

– Панфой, – обратился он к верховному жрецу – Отправь кого-нибудь к Оракулу. Пусть съездит. Узнает, что нам ожидать в ближайшем будущем.

– Все сделаю, Приам – ответил Панфой.

В тот же день аккуратный исполнительный Панфой отправил своего бессменного помощника Калхаса в Дельфы, напутствовал его:

– Поедешь к Оракулу, Калхас. Выяснить нужно, что ждет нас завтра, и где до сих пор слоняется Парис. Привези мне… я тут списочек составил – держи.

Довольно длинный список включал различные предметы для ритуалов – сосуды, гадальные кости, кристаллы, алтарные ножи и облачения для служб.

– У храмов там лавочки имеются везде. Возле Касталии их тоже много. Источник это, Калхас. Сам увидишь. – объяснял Панфой. – Деньги вот, возьми.

Конечно, Панфою хотелось самому увидеть давно покинутые им места, но приказ Приама был абсолютно ясен. Ладно, в другой раз когда-нибудь я сам туда поеду, а пока помощник может привезти приятные вещицы с моей родины – думал Панфой.

– Твоя дочка пусть не волнуется. Так и скажи ей. Ты ненадолго. Если что – храм не оставит ее.

Панфой прекрасно знал – Калхас жил с дочерью. Когда то по молодости он жениться не стал, ожидая продвижения по службе, зато втихаря обзавелся подружкой. Та дочь родила и скончалась при родах. Девочку Калхас стал воспитывать сам. И карьера на этом закончилась, и семейная жизнь не сложилась. Калхас считал – жизнь пошла под откос, все надежды растаяли сделать карьеру. Он, конечно, роптал про себя, завидовал успешным жрецам, что по служебной лестнице росли – вообщем, Калхас был не доволен своим положением. Как он был помощником Панфоя много лет назад, так и остался. Места при храме ему не досталось, как, впрочем, и отдельного прихода. Серьезные должности – все уплывали и доставались другим – все мимо Калхаса. Ему оставалось только подай-принеси. Что за жизнь. Никто меня не ценит – возмущался Калхас. – Так и останусь служить на посылках. Одна только дочь его радовала. Милая девочка выросла стройной брюнеткой, симпатичной, веселой. Калхас души в ней не чаял. Панфой знал об этом, потому и сказал:

– Не волнуйся за дочку. Ты быстро вернешься.

Как же Панфой ошибался.

22. Экскурсия для Аристарха

Диомед медленно шел по улицам Трои, глядя себе под ноги – как если бы увлеченно разглядывал булыжник мостовой. Сказать, что Диомед был зол, значило бы сильно исказить истинное положение вещей. Приходилось признать, что дипломат из него никудышный. Миссия его не удалась. Это совершенно очевидно. Приам не пожелал вернуть Елену, а с ней – богатства Спарты. Придется доставить Агамемнону плохие вести. И разведданные – осенило Диомеда. Он приободрился, затем углубился в лабиринты улиц, проехался вдоль троянских стен, посчитал караульни, ворота, посетил речной порт на Скамандре, попутно набросал план города. Только вечером вернулся Диомед в корчму к Аристарху усталый, но довольный проделанной за день работой.

– Теперь можно домой возвращаться – размышлял Диомед. – Есть, что доложить Агамемнону. Где Акамант запропастился? Наверное, девицы не отпускают.

Акамант явился только утром и сразу завалился спать. В середине дня Диомед взялся растолкать его:

– Вставай, весь день проспишь. Поднимайся, Акамант.

Тот с трудом открыл глаза:

– Чего пристал? Дай поспать еще немного.

– Вставай. Нам больше здесь делать нечего. Пора домой. Так что поднимайся.

– Не встану, не мешайся, Диомед. – глаза Акаманта закрывались сами. – Мы, кстати, обещали деда прокатить по Трое. По местам былых сражений. – пробурчал он напоследок и засопел.

Это было правдой. Диомед совсем забыл о просьбе Аристарха. Выходит, придется задержаться еще на день.

– Ладно, спи. – согласился Диомед.

Акамант проспал весь день, а так же ночь – так утомился, утешая Астиоху. Следующим утром они вдвоем объявили деду.

– Аристарх, сегодня у нас экскурсия по Трое. Специально для тебя.

Дед оживился, быстренько собрался – лицо умыл, седины причесал, привел как мог в порядок потертую хламиду.

– Новую тебе приобретем. – остался недоволен Диомед. – Вся заскорузлая, смотри.

Соленая вода меняет вид любой одежды. Пришлось побегать, деду подобрать наряд приличный. Вскоре Аристарх преобразился, стал выглядеть совсем как местный житель.

– А чем ты хуже остальных? – приговаривал Диомед, собирая деда. – Здесь все троянцы разодеты, как цари. А наш достойный доблестный старик смотрится совсем скромнягой. Чем он хуже?

– Нет, Аристарх, ты лучше всех. – подключился к сборам Акамант. – Ты самый настоящий, подлинный герой.

– Заслуженный герой. – подхватил Диомед – Аристарх – участник знаковых событий. Вся Троя стояла на коленях перед нашим дедом. Правда, Аристарх?

– Сущая правда – утвердительно закивал головой дедок. – Так оно и было, ребятки.

Он сейчас был абсолютно счастлив. Два спутника старались для него. Собрали, нарядили, устроили экскурсию по Трое. У деда глаза разбегались, давние воспоминания нахлынули, масса впечатлений со всех сторон текла сплошным потоком. Аристарх вертелся, то и дело указывал рукой:

– Здесь… Здесь мы проходили. – внезапно узнавал давно забытые постройки Аристарх, – Как раз по этой улице. Вон в тех домах. – весь издергался, не мог усидеть в повозке дед.

Конечно, об устроенной резне и грабежах Аристарх не вспоминал – знал только – той дождливой ночью Троя пала к его ногам. Он снова как прежде молод, храбр, отважен. Время как будто повернулось вспять – Аристарх вновь в этом городе, и наяву видит то, что сниться ему лет пятьдесят подряд – считай, всю жизнь.

– На этом месте мы встретили врага – захлебывался от эмоций дед.

Как будто молодость и сила вернулись к старику.

– Сбылась моя мечта. – восторгался дед – Теперь и помереть не жалко.

– Аристарх, ты что такое говоришь? – всполошился Акамант.

Диомед поддержал приятеля:

– Не вздумай умирать. Ты что надумал, дед? Домой еще добраться надо.

– Доберемся – отвечал счастливый Аристарх. – В лучшем виде доберемся.

Дедок сдержал слово – доставил Диомеда с Акамантом до Пирея примерно за неделю. Курс держал уверенно и четко, ни разу не ошибся и нигде не заплутал.

– Нам достался превосходный рулевой. – хвалили на все лады и не могли нарадоваться на деда Диомед и Акамант. – Море помнит наизусть, словно читает знакомую книгу.

– Учитесь, пока я жив – смеялся тот.

– Зачем? – отшутился Диомед – Ты есть у нас, незаменимый великий кормчий Аристарх. Если что, опять тебя попросим.

Диомед заплатил сполна Аристарху за службу, тепло распрощался с Акамантом, и поспешил в Аргос – вернуть деда домой.

– Благодарю тебя, мой добрый Аристарх. – Диомед расчувствовался напоследок. – Мы с тобой как будто правда побывали в сказке.

Дед прослезился. Оказалось – нелегко прощаться, когда так много пережили вместе. Однако, делать нечего. Конец приходит всему на свете.

Оставшись один Диомед крепко призадумался – прогулка, конечно, удалась, и все бы ничего, однако пора навестить Агамемнона. Он ждет.

23. Отчет Диомеда

В Микенах Диомеда действительно ждали. Менелай – с чудесными известиями, Агамемнон – с фактическим результатом. Ожидание буквально витало в воздухе. Как будто ничего не поменялось – все тот же старый замок Атрея, внешне угрюмый, а внутри роскошный – то, конечно, заслуга Агамемнона. По залам слоняется царь Менелай туда-сюда, без всякой цели. Молчит все больше, то и дело прикладывается к чаше с вином, шумно вздыхает, иногда глаза блестят слезами у него. Никто с вопросами к нему не лезет. Агамемнон предупредил жену и домочадцев не трогать Менелая, на глаза ему не попадаться, и в то же время выполнять его желания. Как это можно совместить, Агамемнон не разъяснил ни персоналу, ни тем более жене. Сказал только:

– У Менелая сильный стресс, пусть отдыхает. Пусть делает, что хочет. Не трогайте его.

Менелай действительно страдает. Задето самолюбие, задета честь, горькая обида гложет день и ночь спартанского царя, разрушены все представления о дружбе, о любви. Веру в людей и веру в самого себя утратил царь Менелай.

Он дни считает с отъезда Диомеда. Оказалось, что время тянется невероятно медленно, ползет, словно улитка по капустному листу, а часто просто на месте застывает.

Ничто не приносит облегчения – тревожный сон и терпкое вино не сглаживают острые углы терзаний Менелая. Бесконечность ожидания сводит с ума, сердечную боль заглушить не удается. Перечисление несчастий портит кровь, но Менелай себя изводит практически намеренно. Он теперь выглядит много старше своих тридцати двух лет, помрачнел, осунулся и перестал следить за собой.

– Диомед приехал. – сообщает Менелаю старший брат. – Как быстро он вернулся. Послушаем, что он нам скажет.

Не прошло и месяца, как Диомед съездил туда и обратно. Жалобы Менелая на застывшее время оказались несостоятельны. Он первый сломя голову бежит на встречу Диомеду:

– Ты привез мою жену? Где она, Диомед? Где Елена? – с порога забросал Диомеда вопросами спартанский царь – Что ты молчишь? Где она? Куда ее ты дел? Елена идет следом за тобой?

И бросился встречать свою Елену. Помчался словно ураган по коридору, быстро скрылся, исчез в залах угрюмого дворца. Ему вслед смотрели царь Агроса и царь Микен.

– Сочувствую, Агамемнон. Он может так с ума сойти.

Характер микенского царя был не в пример мощнее расшатанной до нельзя психики младшего брата.

– Не обращай внимания. У Менелая нервы не в порядке. Переживает человек. Пройдет. Располагайся, Диомед.

Пока тот удобно устраивался за столом у Агамемнона, сам хозяин собственноручно разливал вино по чашам.

– Как съездил, Диомед? Удалось попасть к троянскому царю? – спросил Агамемнон. – Что он тебе сказал?

Диомед не стал в подробности вдаваться, как удалось пробиться на прием.

– Он сделал вид, что ничего не знает. – ответил Диомед. – Все отрицал.

– Хорошенькое дело – присвистнул собеседник. – Конечно, он будет отрицать. Ограбил чужое царство и доволен. В кои-то веки разжился неплохими деньгами. Сидит и радуется.

– Он сына защищал. Не дал его увидеть. Приам сказал – не может такого быть.

– Не может такого быть… – повторил Агамемнон за другом – Я ожидал нечто подобное. Этот Приам правда думает, что он неуязвим? Раз его царство на периферии, где-то очень-очень далеко, то ничего ему не будет. Он изолирован от всех, других людей не видит, не знает, что происходит в мире, оттого и рассуждает по-своему.

– Это не так, Агамемнон. Совсем не так. – возразил Диомед.

– Не так? – удивился Агамемнон. – Рассказывай. – заинтересовался царь Микен.

– Агамемнон, его Троя – это сказка наяву. Чего там только нет. Я все разведал, как ты просил. План набросал, смотри.

Они склонились над развернутым свитком. Ясно, что Диомед время зря не терял. Не удалось одно – зато другое получилось.

– Это огромный богатый город. Есть два порта. Здесь и здесь – показывал на плане Диомед. – День и ночь в них прибывают различные товары. Весь мир торгует с троянским царством. Купцы галдят на разных языках. В узком проливе толпятся баржи с грузами. Зерно там рассыпают по мешкам еще в порту. Я лично видел корабельный лес, и золото там выгружают под охраной, разнообразные продукты – разбегаются глаза от их количества. Металлы, кожи, ткани, утварь всякая, оружие, дорогие специи, духи – есть все, что пожелаешь. Троя – это сказка наяву.

– Теперь я понял – разволновался Агамемнон – Вот кто перекрывает нам торговлю. Этот наглый Приам отрезал нам все подступы к источникам богатств, а сам жиреет день ото дня. Барыши считает. Ахейским царствам перепадают лишь жалкие крохи. Зерна не видим месяцами, медь, золото – вообще для нас огромная удача.

– Да, именно так обстоят дела – подтвердил Диомед. – Там в промышленных масштабах идут поставки. Хорошо они живут. Сам город чистый. Нищих я не видел. Храмы золотом блестят, дома красивые. Заметь – все каменные. Здесь – складские помещения, смотри. – Диомед указал на плане города постройки – Но, должен огорчить тебя, мой друг – стены вокруг Трои – добротны, высоки, прекрасно оборудованы. Их вряд ли можно преодолеть, Агамемнон.

– Нет такой стены, которую нельзя разрушить, Диомед.

– Согласен, Агамемнон. Но думаю, что лучше время от времени нам грабить троянский порт, чем стены штурмовать. Добыча быстро возместит убытки спартанской казны. Покроет все расходы на экспедицию. Что скажешь?

– Все это верно, Диомед. Только Елену это не вернет. Она же в городе, а не в порту.

– В самом деле. – согласился Диомед, и сразу погрустнел – Тогда не знаю, Агамемнон, что можно сделать.

– Лучше скажи – как долго ты добирался до этой Трои?

– Шесть дней всего. Но, Агамемнон, нам повезло с погодой. К тому же один маленький кораблик… Маневренный и быстрый.

– Понял. Значит, тяжелое судно будет идти неделю до троянских берегов. Что ж. Вполне приемлемо. – отметил Агамемнон.

– Что ты намерен делать? – вновь понял глаза на собеседника царь Диомед.

– Этот Приам, наверное, думает – раз он находится далеко, то мы не сможем собрать большое количество людей, отомстить за нанесенные обиды. – рассуждал Агамемнон. – В лучшем случае – лишь мелкие отряды доберутся до его царства. Самые отчаянные, дерзкие.

– Но мелкие отряды не смогут нанести существенный урон. – высказал Диомед свои соображения.

– Да, я это понимаю. – ответил Агамемнон. – Тем более, вернуть жену брата так не получится.

– Почаще нужно туда наведываться, и случай поджидать благоприятный. – предлагает Диомед – Измучить их бесконечными набегами. Тогда сами взвоют и выдадут Елену.

Агамемнон был не согласен.

– Нет, мой друг. Убытки от небольших набегов Троя быстро возместит, судя по тем сведениям, что ты привез. Толку не будет никакого. Вот если навалиться всем миром на троянцев.

Диомед нашел нужным возразить царю Микен:

– Агамемнон, это вряд ли может получиться. У них союзников полно по всему побережью. Против нас он выставит большие силы – все местные. Самим соваться в глубь их страны – себе дороже. И где набрать людей?

Опять Агамемнон не согласился:

– А разве мало воинов у нас? Разве вы не давали клятву Менелаю помогать? Ты его видел только что. Думаешь, он не в себе из-за казны?

– Конечно, нет. Я помню, Агамемнон, и клятву не нарушу. Ты только прикажи. Я все исполню в точности. Лазутчиков найду. Те выкрадут Елену из под носа у этого Париса. Он и глазом моргнуть не успеет.

Царь Микен усмехнулся:

– У тебя уже был шанс Елену привести обратно. Что не привез?

– Так я ее не видел, Агамемнон. – развел руками Диомед.

– Не видел… – повторил за ним микенский царь – Ты что – не понял? Этот наглец Приам не показал тебе ни сына, ни Елену. Не пожелал. Казалось бы – что проще? Рассуди по справедливости, верни чужое. Нет. Вместо этого он посмеялся над моим послом, отправил восвояси, не солоно хлебавши. А мог уладить миром болезненный для нас вопрос. Не захотел. А почему? Как думаешь?

– Не знаю, Агамемнон, чем он руководствуется при принятии решений.

– А вот чем – троянец смотрит с высока своих богатств, могущества и власти, Приам думает, что вечно будет так. Нас за людей он просто не считает. Мы пешки для него. Фигуры на доске. Без чувств, желаний и без чести. Мы – никто. Так он рассуждает в своей роскошной Трое. Спрятался за высокими стенами, гребет богатства обеими руками, и ни в чем себе не отказывает. Понравилась жена чужого человека – мое лишь говорит, бессовестно присваивает себе. Так дело не пойдет.

– Такая безнаказанность приводит ко вседозволенности. – вставил Диомед.

Тут следует сказать, что Агамемнон упускал из виду, а попросту не знал, что у царя Приама были все основания враждебно относиться к ахейским царствам. Война уже была – давным давно. Троянский царь в то время был ребенком. На всю оставшуюся жизнь маленький Подарк-Приам запомнил жгучую до боли горечь поражения – кошмар дождливой ночи, убийство матери, грабеж, дележ троянских женщин. Запомнил, как уводили его старшую сестру. Конечно, он не мог простить ахейцам тех безобразий, что тогда они творили, а потому косо смотрел на них всю жизнь, затем и вовсе предпочел не иметь с ними дела. Тем более, что недостатка в союзниках-партнерах у Приама не было. Но Агамемнона не интересовала подоплека. Свои задачи сейчас решает царь Микен.

– Диомед, мне надобно подумать, как нам быть. Ты отдохни с дороги. С Менелаем поговори. А я пока подумаю, что делать.

24. Вернуть все на круги своя

Диомед оставил Агамемнона одного. В тиши своего кабинета всегда тому приходили удачные мысли. Он прошелся, снова уселся за стол. Пригубил вина, поставил чашу и призадумался.

– Как любопытно получается – рассуждал Агамемнон. – Уверенно считаешь – вокруг тебя крутится мир, ты управляешь царством, соседями, друзьями и недругами, считаешь, что сколотил большое состояние, как минимум в достатке живет твоя страна, что ты – великий человек, и тут вдруг выясняется, что совсем недалеко есть государство, куда давно переместился центр мира. Сместилась ось – окраина теперь ты сам и есть, а достижения твои – ничтожны. Все изменилось, местами поменялось незаметно, все стало вверх ногами.

Обидные для самого себя такие мысли терзали самолюбие царя Микен, но это являлось правдой. Правда сладкой бывает крайне редко. Агамемнон старался быть честным сам с собой:

– Я замечал, конечно, что год от года становилось все сложнее собирать доходы государства. Наблюдал жестокую борьбу за материальные блага. Буквально выцарапывают друг у друга наши царства жалкие поставки чего угодно – будь то зерно или ткани, древесина, масло, вино, а металлы вообще в дефиците. Жить все труднее становится людям.

Агамемнон посмотрел свиток с цифрами собранной дани. Недоимки большие. Ничего удивительного.

– Доходит до странных вещей. Случится чьей-нибудь жене соткать, расшить тунику – об этом песни сочиняют, меч дорогой вообще становится легендой, доспехи куют боги на заказ. Поездка за золотым руном – снова появляется красивая сказка. Я думал – поэтичная натура у нашего народа. А смысл гораздо глубже и в то же время на поверхности лежит. Обычные блага стали до того редки в ахейских царствах – теперь о них слагают песни и легенды. В наших пределах далеко не каждый может позволить себе новую тунику, хорошее оружие, доспехи – да что там, наестся досыта, и то не каждый ахеец может себе позволить.

Агамемнон тяжело вздохнул.

– Свыклись наши люди, смирились с бедственным положением, и думают, что так и надо. Потому и приписывают невероятное происхождение простым вещам, легенды сочиняют. А что еще им остается? Реальность такова – ресурсов не хватает, а те, что к нам случайно попадают – безумно дороги. Жестокая борьба идет за них. В это время буквально в нескольких днях пути от нас, есть царство, где с жиру бесятся. Все в золоте у них. Торговые пути все захватили, сюда не пропускают даже хлеб, не делятся ни с кем. Все потребляют сами. Баржи день и ночь идут туда. Суда толпятся в их проливе. Купцы торгуются. Дома – дворцы сплошные. Нищих нет. Неудивительно, что Елена туда сбежала. – усмехнулся Агамемнон.

Память живо нарисовала жену брата – у нее губа не дура, нашла, куда сбежать.

– Именно туда сместилась ось, там центр земли теперь. Нищая окраина сегодня – это наши ахейские царства. Как ни обидно, но придется очевидное признать. А заодно подумать, как это изменить. Что нужно сделать? Почему те самые купцы предпочитают Трою? Почему не направляют корабли в ахейские порты? Что им мешает? Быть может – не хотят?

Как разорвать порочный для нас круг? – вновь вскочил, зашагал Агамемнон по своему кабинету. Мысли теснились одна за другой и одна за другой становились смелее.

– Нужно заставить изменить пути поставок. А значит, кардинально поменять порядок, что сложился за многие годы. Будет трудно конечно. Но – ничего невозможного нет. Сделать это получится, если только устранить основное препятствие. Вывести из схемы движения по миру материальных благ, того, кто замыкает на себя поставки. Уничтожить троянское царство. Уничтожить.

Тут Агамемнон остановился как вкопанный. Весь красный, вспотел – или слишком жарко в моем кабинете, или мысли слишком высоко взлетели и превратились в мечты.

– А почему нет? Почему бы мечте не превратиться в реальность? Ничего невозможного нет для меня.

Выражение лица Агамемнона стало хищным, словно у лисы, что вышла на охоту. Ничего личного – просто хочется есть. Недоступные чужие богатства сводят с ума.

– Уничтожить. Какой бы абсурдной не казалась эта мысль. Не пытаться договорится, а решительной рукой убрать препятствие. Тогда все баржи с кораблями устремятся к нашим портам.

Он внутренне успокоился и продолжал:

– Это, конечно, не просто. Диомед сказал – они сильны. Но против силы всегда найдется другая сила. Если навалиться всем миром, тогда вполне мы сможем потягаться с любыми силами противника. Необходимо самим стать силой. В самом деле – хватит ахейцам друг с другом воевать. Пора объединиться против общего врага. Всем вместе устранить то зло, что представляет собой для нас троянское царство.

Следующие умозаключения вызвали усмешку – вполне понятную.

– Повод у нас есть вполне достойный. Вернуть Менелаю любимую жену. Как вовремя она сбежала, или ее похитили – не важно. Важно, что все известные цари Эллады давали клятву помочь избраннику Елены, если случится с ним беда. Беда случилась – чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть на Менелая. Наверняка никто не станет уклоняться, отказываться от своих слов. Им гордость и общественное мнение просто не позволят сделать это. За ними последуют остальные ахейцы. Вот что нас объединит. – опять подскочил Агамемнон.

Это так просто – снова усмешка появилась на губах микенского царя.

– Мы требуем воссоединения разрушенной семьи. Предлог вполне приличный. Менелаю, конечно, достанется. Скабрезные шутки, смешки за спиной, но оно того стоит, потерпит. Прославится, как обманутый муж, однако он сам виноват. Елену уже вряд ли отдадут, раз сразу не отдали. Так что беспокоится нечего. Быть войне. Большой войне, великой. Сметем с лица земли этот город – тогда сместится ось земли обратно, центр мира снова станет наш.

Агамемнон остался доволен собой и руки потирал. Как ему повезло. Он возглавит величайший поход.

– В кои-то веки появилась красивая идея, что сможет объединить разрозненные царства. Упускать такой возможности никак нельзя.

25. Быть войне

Агамемнон ждал в кабинете пока Диомед приведет Менелая. Тот сидел на ступеньках микенского замка на улице. Весь ссутулился, сгорбился, лицо безучастно, волосы нечесаными клочьями висят, в бороде застряли крошки, глаза безумны совершенно – смотрят куда-то в пространство, время от времени с губ Менелая слетает имя жены.

Диомед покачал головой – плохо дело. Стонет человек. Страдает-то как. Прошел только месяц – а как Менелай изменился. Диомед сам воспринял последнюю новость как личное оскорбление, потому Менелая хорошо понимал. Утешить тут сложно. Диомед присел рядом:

– Мы вернем ее. Слышишь? Вернем, даю слово.

– Вернем? – Менелай отозвался.

– Конечно, мой бедный друг. Агамемнон зовет нас. Пойдем.

Они поднялись со ступенек, миновали бесконечный коридор до кабинета царя Микен. Агамемнон ждал их.

– Друзья, я решение принял – объявил Агамемнон.

Менелай оживился, поднял глаза на брата. Тот продолжал:

– Я пришел к выводу, что своими безрассудными действиями Парис не только оскорбил моего брата, он оскорбил всю Элладу, отныне никто из нас не может быть спокоен за безопасность своих жен. Это не частное дело. Представитель высших слоев одного государства вторгается и оскорбляет другое, равное ему – это неслыханно. Такая вопиющая дерзость, такое злостное преступление не должно остаться безнаказанным. Так что готовьтесь, друзья мои. Мы объявляем войну. Ты просил меня, Менелай, как видишь, я выполняю твою просьбу. Она справедлива, дорогой мой брат. Пусть соберутся все воины Эллады. Все абсолютно. Флот собрать нужно весь, что есть у каждого царства. Кто сколько сможет выставить кораблей против Трои – пусть присоединяются. Месяц на это даю.

– Где ты намерен провести общий сбор? – спросил Диомед.

– Пока не знаю, не думал об этом. Что ты предлагаешь?

– Агамемнон, есть один городок – отвечал Диомед. – На побережье Беотии. Вполне подходящее место. Там храм Артемиды известный и бухта удобная. Это Авлида.

– Знаю такой. – согласно кивнул головой Агамемнон. – Бухта большая там, верно. Вполне нас устроит. Что ж, через месяц увидимся в Авлиде, друзья. Теперь к делу. Ты, Менелай, прекращай хандрить. Сколько можно? На это нет времени. Срочно отправь глашатая к каждому, кто клялся когда-то оказать тебе помощь. К каждому – понял? После – сразу ко мне. К кому-то я сам прокачусь. Нужно как можно больше воинов. Ты, Диомед, собери аргвинян сколько сможешь.

– Да, Агамемнон, все сделаю.

– За работу, друзья. Время дорого. Помните – встреча в Авлиде ровно через месяц.

С того дня началась подготовка ко второй троянской войне.

1. Вести из Пилоса

Достопочтенный Алиферс возвращался домой. Наконец-то шумный Пилос позади. Суета большого города утомляет довольно быстро. Однако родственников навещать необходимо, что Алиферс и делал каждый год. Но сейчас больше всего на свете хотелось оказаться дома, на родной Итаке, такой уютной и спокойной – вот почему Алиферс с удвоенной энергией налегал на весла. Нужно поднажать. С его комплекцией это совсем не просто. Он обливался потом, утомился, однако затраченные усилия стоили того. Вскоре показался богатый лесом Закинф, а это, можно сказать – одной ногой он уже практически дома. Осталось совсем чуть-чуть.

Большая удобная гавань Итаки, старые раскидистые оливы близ пристани, белая галька, лазурного цвета морская вода, дружелюбное солнце – ослепительное, жаркое солнце, дарящее негу – что может быть лучше? Здесь жизнь течет неспешно. Здесь никому и в голову не придет куда-то бежать, напрягаться, а тем более – покинуть столь чудесный край. Разве что по необходимости. Как Алиферс, к примеру. Должен он время от времени навещать родню, что проживает на материке. И каждый раз после таких визитов он возвращается домой с заметным облегчением.

Вскоре гора Нерион и высокие эвкалипты Итаки уже приветствовали его. До бухты осталось всего ничего. Через час Алиферс причалил к берегу, привязал свою лодку, отдышался, после чего довольно бодрым шагом направился к дому Одиссея.

Трехэтажный особняк царя Итаки подпирала скала. Прямо в ней местный зодчий вырубил ступени на каждый следующий этаж, тем самым сэкономив на устройстве деревянной лестницы. Одиссей задумку оценил. Затем велел разбить лужайку перед домом, сам высадил по ее периметру виноград. А сейчас на скамеечке в тени расположился со своей семьей. Пенелопа как раз передавала на руки мужу малютку Телемаха. Отец и мать склонились над ребенком, ничего не замечая вокруг. Алиферс остановился. Похоже, я не вовремя – мелькнула мысль, однако дело не терпело отлагательств. К счастью, его быстро заметили.

– Как съездил? – поднял голову Одиссей.

– Нормально – последовал ответ.

Они переглянулись – Одиссей прекрасно понял: мудрейший человек Итаки пришел не просто любопытства ради взглянуть на семейную идиллию своего правителя. Что подтвердилось немедленно:

– Одиссей, есть разговор.

Тот передал ребенка жене, поднялся на встречу собеседнику.

– Пойдем, пройдемся.

Каменистая дорожка бежала к побережью.

– Я весьма встревожен, мой друг. – начал Алиферс.

– А разве есть причина? – удивился царь Итаки.

В самом деле – теплый солнечный денек никак не предполагает беспокойства. Напротив – зовет расслабиться. Куда ни посмотри – всё живописные места и буйство зелени, сплошная безмятежность. Здесь даже время течет не торопясь и замирает на чистейших пляжах. Какие могут быть тревоги?

– Увы. Причина есть. – ответил Алиферс – Ты сам прекрасно знаешь – благополучие Итаки целиком зависит от тебя. Спроси любого. Каждый житель скажет – царь Одиссей всех накормил и каждому дал дом.

Действительно, с тех пор как воцарился здесь Одиссей, дела пошли на лад и очень быстро. Все об этом знают – что сразу Алиферс и подтвердил:

– Уровень жизни на Итаке много выше, чем на материке. Нам все завидуют. Все головы ломают – как маленькая нищая Итака смогла всех обскакать в такой короткий срок? Но я-то понимаю – только царь Одиссей знает ответ. Наше благоденствие держится на одном тебе.

Действительно, последний десяток лет Итака процветала. Но секрет успеха царь Одиссей не раскрывал, познаниями в искусстве управления особо не делился.

– Мне везет.

Обычно отвечал. Одиссей ловко уклонялся от всяческих попыток хоть что-нибудь разведать у него. За что и получил постоянную приставку к своему имени – хитроумный.

Сейчас, прогуливаясь вместе с другом, он выслушал все похвалы в свой адрес, при этом суть разговора не упустил. Отлично помнил, что Алиферс обеспокоен чем-то.

– Ты слишком благосклонен ко мне, мой друг. А впрочем, благодарю тебя за добрые слова. Но в чем причина твоей тревоги?

– Я вот что думаю… Все держится только на тебе одном. – замялся Алиферс, затем остановился, посмотрел прямо собеседнику в глаза – Что, если с тобой что-нибудь случится, Одиссей?

– Что может со мной случится? – изумился тот.

Заметно было, что такая мысль Одиссея еще не посещала. С чего бы это ей вдруг приходить на ум? Он – полный сил мужчина. В его-то годы жизнь только начинается.

– Ты сам сказал – у нас все хорошо. – продолжил Одиссей – Ваш царь в самом расцвете сил и царство процветает. Я больше тебе скажу – я безмерно счастлив с тех пор как появился Телемах. Что еще нужно царю Итаки? Не может быть, дружище, чтобы боги ополчились на меня. За что?

В самом деле – в свои тридцать лет Одиссей прекрасно себя чувствует и мудро управляет царством, к тому же три месяца назад жена родила ему наследника. Одиссей, казалось, сам помолодел с рождением сына. Как никогда жизнь благосклонна к правителю Итаки.

– Мне очень жаль, однако череда событий уже запущена. Земля гудит, и все пришло в движение. А это значит, к моему большому сожалению, ты пропадаешь из поля зрения на долгих двадцать лет. – довольно витиевато озвучил Алиферс.

– В смысле? Я не понял. – остановился Одиссей.

Алиферс в такой же витиеватой манере пояснил:

– Как только ты покинешь Итаку, время станет твоим врагом.

– Но… я не собираюсь никуда – ответил Одиссей. – Все это очень странно.

Алиферс лишь всплеснул руками:

– Ты можешь потерять все. Знаки грознее и грозней день ото дня.

Мудрейший человек Итаки почтенный седовласый Алиферс практиковал гадания, частенько наблюдал за звездным небом, мог растолковать полет прибрежных птиц, определял грядущие события не хуже самых опытных жрецов. Однако он не спешил озвучивать свои тревоги без видимой на то причины. Не стоит человеку знать, что его ждет – так думал итакийский мудрец. Последняя поездка на материк увы, но подтвердила его худшие опасения. Алиферс решил – молчать ни в коем случае нельзя. Пусть знает царь Итаки, что ждет его. Тогда есть шанс избежать несчастий, а может статься, выбрать иной путь.

– Я до последнего надеялся – чаша сия тебя минует. Видно, я ошибся. Похоже, чему быть, того не миновать.

– Ты говоришь загадками, мудрец. Какая чаша? Ты о чем толкуешь? – Одиссей прекрасно знал – для разговора с Алиферсом нужно набраться терпения.

– Грядет война.

– Война?

– Да, государь, война. – подтвердил Алиферс – Я видел сам – со всех сторон в Пилос подтягиваются воины, готовят лодки, грузят оружие, припасы – весь город взбудоражен. Все суетятся.

– Быть может, Нестор с соседями повздорил. – предположил Одиссей – Такое уже бывало и не раз.

– Бывало, да. – согласился Алиферс.

– Вот видишь. Вряд ли нас попросят лезть в это дело.

Царь Нестор правит в Пилосе так долго – уже третьим поколением своих сограждан, что даже Алиферсу кажется – Нестор был царем всегда. Что тут говорить об Одиссее. Царь Итаки много моложе их обоих. Он прекрасно понимает – Нестор сам разберется и справится с проблемами своими без посторонней помощи.

Но Алиферс настаивает:

– Такого не бывало никогда. Я говорю тебе – гудит земля. Слух ширится, и он, похоже, верный, что Агамемнон собирает войско. Все народы сейчас спешат в Авлиду. Не только Нестор. Похоже, призывают абсолютно всех. Глашатаи повсюду трубят сбор. А значит, рано или поздно дойдет очередь и до Итаки. До тебя, царь Одиссей.

А это как раз очень может быть. Микенский царь Агамемнон весьма могуществен и доминирует на всем Пелопоннесе.

– Ну что ж… Отлично. Я не стану уклоняться. Небольшая победоносная война – хорошая идея. Больше тебе скажу – я совсем не против присоединиться. А что? Ты сам сказал – собираются все славные вояки. Микены опять решили на Беотию напасть? Вот и чудесно. Повоюем, испытаем, кто чего стоит, привезем домой трофеев – прекрасно. Лучше быть не может.

– Одиссей, послушай. – не доволен ответом друга Алиферс. – Ты давно меня знаешь…

– Давно – подхватил Одиссей.– Я знаю, что ты не станешь сотрясать напрасно воздух. Ты – мудрейший из всех известных мне людей.

– Тогда послушай моего совета. – упрямо твердит собеседник – Ты думаешь – на две недели отправишься повоевать и все?

– Конечно. – уверен царь Итаки – Быстро управимся, богатую добычу привезем. Так и будет, друг мой, так и будет.

Во всяком случае, с такой периодичностью – раз в две недели – навещают гавань острова пиратские суда. Но Одиссей не любит об этом говорить.

– Тебе не стоит ввязываться в это дело. – доказывает Алиферс – Поверь мне. На сей раз это будет не заурядный набег длинною в две недели. И даже не полгода. Управится быстро не получится. Не знаю, как другие, но ты сможешь вернуться домой только через двадцать лет.

– Через двадцать лет? – присвистнул Одиссей – Но почему? С чего ты это взял?

– Видишь ли… как только при гадании я просматриваю твою судьбу, ты всякий раз на двадцать лет как будто исчезаешь отовсюду.

– Я исчезаю? – удивился царь Итаки.

– Да. Исчезаешь. – уверенно заявил Алиферс – Ты вроде находишься среди живых, но непонятно где.

– Как это может быть? – не понял Одиссей.

Алиферс и сам не сразу понял, когда именно так указали кости. Но многократно подтверждалось предсказание на чем угодно: по полету птиц, по внутренностям жертвенного агнца, и звезды каждый раз упорно пророчили одно и тоже испытание царю Итаки.

– Я сам был удивлен. – негромко ответил Алиферс – Могу сказать одно – времени у тебя все меньше. Война уже стучится в твои двери. Знай – если ты отправишься туда, то целых двадцать лет ты будешь вне Итаки.

– Вне Итаки… – озадачен царь Одиссей – Я не представляю себя вне Итаки.

– Вот именно. Но так и будет. За это время твой сын вырастет и возмужает без тебя. Твой отец совсем состарится. – слова звучат безжалостно, но Алиферс продолжает:

– Твое царство растащат. И никаких трофеев, Одиссей. Ты к этому готов?

– Конечно нет. – совсем обескуражен Одиссей – Кто может пожелать себе такое? Ты прямо бедствие описываешь.

– Именно. Бедствие и есть. – подтверждает Алиферс – И неизвестно, как поведет себя твоя жена. Ты понимаешь, женщины слабы. А если обстоятельства надавят… Все может быть. Подумай.

– Да, мой друг. Признаться, озадачил ты меня. Но я тебя услышал. Сейчас ступай. Мне надобно остаться одному.

Он распрощался с Алиферсом и направился к морю. Нужно побыть с самим собой наедине – только он и бесконечность моря, нужно все обдумать – если вдруг его и правда призовут на эту непонятную войну.

2. Царство Одиссея

Не верить предсказанию причины нет. Ни разу Алиферс не подводил царя Итаки, всегда был честен с ним. Теперь – как быть?

Тропинка вывела к уединенной бухточке, каких полно на острове. Белоснежная галька под ногами, кристально чистая вода омыла сандалии – Одиссей устроился в тени скалы на гладком камне и предался размышлениям.

Покинуть родину на двадцать лет – кто к этому готов? Не видеть, как растет твой сын – кто с этим согласится? Оставить жену и престарелого отца на двадцать лет – чье сердце это выдержит? Покинуть свое царство, пустить всё под откос, вычеркнуть себя из жизни дорогой Итаки. Тут есть над чем подумать.

Последние двенадцать лет царь Одиссей денно и нощно приумножал свои богатства и улучшал жизнь подданых своих. Трудился не покладая рук. К большому сожалению Итака не могла похвастать изобилием ресурсов. Достоинства маленького острова – мягкий климат, некоторая удаленность от материка да удобная большая гавань. На этом все. Но только не для Одиссея. Он быстро оценил прихотливость изрезанного побережья, пещеры, гроты, пролив между Итакой и Кефалинией, где можно незаметно заплутать, укрыться от преследования. Молодой царь решил извлечь как можно больше выгод из такого природного подарка. Очень скоро на остров зачастили пиратские суда. Лихие люди отсиживались здесь после своих набегов. Чинились, зализывали раны, отдыхали и набирались сил. После чего вновь отправлялись испытать удачу. Плата за укрытие устраивала обе стороны. Каждый пиратский рейд приносил царю Итаки то золотой песок, то медные изделия, иной раз даже приличные лари со всяческим добром. Одиссей не брезговал ничем. Внушительных размеров кладовая вмещала все. Среди сосудов и мехов вина стояли сундуки с хорошим платьем, пузатые мешки наполненные золотом, доспехи и оружие. Все в хозяйстве пригодится. Мощные двустворчатые двери хранили те богатства от любопытных глаз. Если звучали неудобные вопросы в адрес царя Итаки, он, конечно, все отрицал.

– Какие грабежи? – чистосердечно удивлялся Одиссей.

– Пираты? Что вы говорите?

– Надо же, какая неприятность – сокрушенно качал он головой.

Честнейшие глаза, искренность сочувствия и простодушное удивление могли кого угодно убедить в правдивости царя маленького островного государства. Он чист как стеклышко, но мы прекрасно помним, что за причудливый коктейль представляла собой кровь, что течет по жилам Одиссея. Напомним – дед его, Автолик – непревзойденный, самый хитрый вор; отец его, Сизиф – еще хитрее, но увы, к достойному потомку их, царю Итаки Одиссею придраться не получится. Тем более при нем находится его официально признанный отец Лаэрт – вполне приличный богобоязненный старик. Семья давненько переехала сюда с предгорий Истма, Одиссей родился уже здесь, на благословенной земле Итаки. Здесь никому и в голову не придет сомневаться в отцовстве Лаэрта – и Одиссей, действительно, всё как положено – самый почтительный и нежный сын на свете. Двенадцать лет назад он взял бразды правления царством в свои руки. Слишком много накопилось на острове проблем. Это дело как раз для молодого энергичного царя. Пусть спокойно встретит старость всеми уважаемый Лаэрт.

Дедка с комфортом устроили на первом этаже большого дома. Заботилась о старике все больше служанка Евриклея. Сам Одиссей, конечно, отца не забывал. Частенько с ним беседовал и лучший кусок всегда нес своему отцу.

Тогда же, двенадцать лет назад, пришла на ум блестящая идея – как быстро накормить народ Итаки. Первым делом Одиссей призвал своего работника Евмея – здоровенного простого парня. Тот обожал возиться со скотиной. Полдня с ним вместе бурно обсуждали предстоящие дела, после чего решили заняться свиноводством. Свинья неприхотлива – ест все подряд, вес набирает быстро, к тому же плодовита. Дешевле мяса нет. Пока другие разводили по большей части овец и коз, на Итаке устроили загоны и клети для свиней. Дело быстро набирало обороты. Очень скоро вечная проблема продовольствия была разрешена.

Одновременно садовника назначил Одиссей. Увлеченный ботаник долговязый скромняга Долион как раз для этой цели подходил. Тот был горазд ухаживать за клумбами, знал всю растительность острова наперечет – вскоре сады Итаки стали притчей во языцех.

Постепенно Итака преображалась и богатела – все десять лет, с тех пор, как Одиссей привез свою жену. Помнится тогда островитяне поразились ее красе. Сразу заметно стало несоответствие – убогий нищий островок и девушка, подобная богине.

– Ты женился на Елене Прекрасной? – дивились люди.

– Моя жена – сестра Елены.– гордо ответил Одиссей.

И это было правдой – двоюродная сестра признанной красавицы стояла перед островитянами. Не менее красивая и нежная, но добрая, простая – народ полюбил ее сразу, и Одиссей все десять лет старался, чтобы его Итака была под стать своей царице. Что ж, можно сказать – это удалось. Незаметно пробежало время, минуло десять лет, как ножка Пенелопы впервые вступила на землю острова. Итака с тех пор заметно изменилась. Люди сыты, кладовки ломятся от всякого добра, сам остров цветет как никогда.

Неужто все труды напрасно? Столько усилий, изворотливости и ума – и все коту под хвост? Все бросить на целых двадцать лет? Вернуться нищим? Дом без хозяина – считай, все двери нараспашку. Воспользуются все, кому не лень. Разграбят подчистую. Вернусь к потухшим очагам – кручинился царь Одиссей и пристально, до слез вглядывался в легкое волнение на море. Как играют солнечные блики. Будто жемчуг рассыпается в волнах. Чужие берега должно быть точно так же ласкает море. Чужие неизведанные земли, где ему предстоит сгинуть на долгих двадцать лет. Печальные мысли обгоняли одна другую.

Скорей всего отец не доживет до этого момента, а это значит – больше я не увижусь с дорогим отцом. Жена устанет ждать, найдет другого мужа. Сын станет папой называть чужого человека. Зачем мне это надо?

Это самое уязвимое, самое больное место. Все десять лет совместной жизни у Пенелопы с Одиссеем не было детей. И только лишь недавно боги сжалились над ними. Наконец родился долгожданный сын Телемах. Ему сейчас три месяца всего. Пенелопа над ним как голубица, и день и ночь ребенка не спускает с рук. Сам Одиссей безмерно счастлив, сам готов быть нянькой, если вдруг жена устанет. Счастье наконец-то вошло в их дом. Как будто солнце светит ярче. Жизнь обрела свой смысл с рождением сына.

У Елены, сестры Пенелопы, уже четверо детей. И это не считая внебрачной дочери. А Пенелопа только-только родила первенца. При том, что обе вышли замуж в один день. Что тут скажешь? Видимо, боги по разному дают детей супругам. Кому-то и вовсе не дают. Как бы то ни было, у Одиссея теперь есть сын – долгожданный, единственный и горячо любимый. Теперь что получается? Он не увидит его первые шаги, как он растет, как возмужает, как проступают отцовские черты у маленького мальчика.

Зачем мне это надо? Я не согласен так.

Провести долгих двадцать лет вдали от родной земли и от своей семьи, прочь отгонять мучительные мысли, родные лица видеть лишь во сне, всё пропустить, а после сожалеть о каждом дне, лить слезы, землю целовать и понимать – всё прошло мимо. Жизнь на Итаке на месте не стояла. Выбыл только я. И ничего поделать здесь нельзя. Упущенное время кто мне вернет? Как Алиферс сказал – время станет моим врагом. Вот оно что. Время бездушно и неумолимо. С ним спорить бесполезно.

Одиссей словно очнулся. Как будто новыми глазами посмотрел на скалы, на волну, что отступала под его ногами. Рядок оливковых деревьев и виноградник, что тянулся вдоль тропинки. Какая красота. Как можно оставить такой чудесный край? Он бесконечно дорог мне. Здесь мое сердце. Здесь моя душа. Среди этих холмов и леса, уютных бухточек, затерянных тенистых гротов. Земля Итаки для меня милей всего на свете.

Чего мне не хватает? Всё есть на самом деле. Царство процветает, кладовые ломятся, дела мои в порядке. Любимая жена, новорожденный сын и дорогой отец. Все рядом, все со мной. Чего еще желать? Быть может, где-то там, за тридевять земель бывает лучше. Но лучше мне не надо. И без того я абсолютно счастливый человек.

Одиссей быстро зашагал к своему дому.

Евриклея, няня Телемаха, по совместительству работница по дому, развешивала пеленки во дворе. Заметив Одиссея, приложила палец к губам – все спят, шуметь нельзя. Значит, Пенелопа с сыном уснули – понял Одиссей. Пусть спят. Я их не растревожу никогда. Я повода не дам им усомниться во мне и ни за что их не покину. К черту все войны на земле. Здесь на Итаке такая безмятежность, спокойствие и счастье будто зримо проступает. Какие войны? Никакой войны.

Действительно, крошечная Итака была прекрасна. Лес, горы, пляжи, сады и маленькие бухты, запахи душистых трав и буйство красок цветущей зелени. Одиссей видел всё как будто другими, новыми глазами. Словно наконец-то спала пелена, внезапно открыв картину безмятежного, безоблачного счастья, что до сих пор была привычна и принималась как должное. А потому абсолютно не ценилась. Действительно, что имеешь не хранишь, и только потерявши умоешься горючими слезами.

– Свою Итаку я не покину ни за что – твердо решил царь Одиссей.

3. Мастер на все руки

Корабельщик Фроний всегда был на своем рабочем месте. В огромной итакийской бухте хватало дел. Ремонт обшивки и замена парусов, установить новенькую мачту, щели просмолить, да изготовить весла, что без конца ломаются – работы очень много. Так что Фроний без дела не сидел. Но и не слишком торопился. Все равно всех дел не переделаешь, а здоровье у Фрония одно. К тому же он уникальный специалист и мастер на все руки. Все это знают, и за чем угодно всегда бегут к нему. Даже сам царь Одиссей частенько советуется с Фронием. А значит ценит своего работника. Конечно, на Итаке Фроний такой один. А потому и некуда спешить. Как раз сегодня необходимо оснастить канатами две лодки и просмолить не помешало бы борта. В особенности с правой стороны.

– Щель скоро будет с палец толщиной – вздыхает Фроний, поглаживает бороду и потихонечку ворчит – Я говорил еще тогда. Доски требуют тщательной просушки. Нет, спешат все – давай, давай. Куда торопятся? Только прибавляют мне забот. Теперь смоли вот.

Вообще-то говоря, это сделать нужно было еще дней пять назад, но только две руки у Фрония. Так сильно напрягаться он не может. К тому же это дело кропотливое, не терпит суеты. Пока он осматривает фронт работ, вместе с сынишкой разбирает такелаж и про себя ругается тихонько на все про все – щели здоровые, обшивка совсем сгнила, жарища, мухи и болит спина, к нему спешит царь острова Итака, и вид у Одиссея весьма встревоженный.

– Ко мне должны приехать люди, Фроний. – сходу заявляет Одиссей, приветственно жмет руку своего работника и продолжает – Ты целый день как раз торчишь в порту. Ты первый их увидишь.

Фроний вскакивает. Куда девалась лень и все заботы вместе с болячками, что мучали его. Фроний подобострастно отвечает:

– Конечно. Я вижу каждое судно, что, входит в нашу бухту.

Ему так интересно, кто должен приехать, но Одиссей и сам не знает, кто именно приедет агитировать его. Потому он игнорирует немой вопрос, что ясно виден в глазах работника.

– Вот и прекрасно. – отвечает царь Итаки – Предупреди меня, как только чужаки появятся в порту.

Фроний готов быть полезен своему царю в любое время.

– Я сразу Ноемона отправлю к вам. Он парень шустрый.

Ноемон – десятилетний мальчик, что любит помогать отцу в его нелегком деле.

– Отлично. Смотри не пропусти. Это очень важно. Я на тебя надеюсь, Фроний.

– Мы вас не подведем, царь Одиссей. – отвечает корабельных дел мастер.

Одиссей проводит рукой по волосам ребенка и смотрит в бесхитростное юное лицо.

– Я быстро бегаю. Я сразу сообщу. – подтверждает мальчик слова отца.

– Не сомневаюсь – улыбается царь Итаки и ловит себя на мысли, что очень хочет и своего сына Телемаха увидеть в таком же точно возрасте.

Еще раз царь Итаки сам себе дает слово остаться дома и ни при каких обстоятельствах его не покидать. Он приложит все усилия для этого. Пусть приезжает кто угодно агитировать его. Он обведет их вокруг пальца.

4. Дедушка Автолик

Давным-давно, когда семья покинула предгорья Истма, и перебралась на маленький островок в Ионическом море, отец пышнотелой красотки Антиклеи, известный в прошлом вор Автолик сам дал имя внуку, при этом пояснил:

– Я столько причинил бед окружающим, что у них есть все основания ненавидеть меня. Боюсь, что эта неприязнь передается по наследству. А потому пусть будет зваться Одиссеем мой внучек. Это значит – свирепый. Пусть свирепым будет ко всем своим врагам.

Никто, конечно, мальчику не рассказал, при каких обстоятельствах его семья покинула прежнее место жительства. А между тем то был грандиозный, невиданный скандал. Разоблачение. Весь перешеек (Истм) гудел от возмущения. Тем утром абсолютно все соседи собрались на заднем дворе дома Автолика. Весь день в его загонах народ опознавал своих овец и коз. Воровство было на лицо. Причем носило систематический характер. Доказательств хватило с лихвой. Становилось совершенно очевидно, что Автолика не перевоспитать. Пока на заднем дворе шла перепалка, один из пострадавших, а именно Сизиф, по-своему мстил вороватому соседу за похищение скота.

В результате возмущение народа вынудило Автолика покинуть обжитые места. Точнее – он был изгнан соседями и получил широкую известность как самый наглый вор на свете. Поначалу Автолик приуныл. Куда ему деваться? А позже вспомнил, что в его распоряжении имеется маленький далекий островок, и это всё, что у него осталось.

Так Автолик, Антиклея и Лаэрт вскоре оказались на Итаке. Здесь и родился Одиссей. При этом мать его, красотка Антиклея ни за что не признается, что зачала она ребенка вовсе не от мужа. Как раз в тот самый день. Пока народ ругался с ее отцом, Антиклея выделывала такие кренделя в супружеской постели, так сладко кувыркалась с красавчиком Сизифом, что вспомнить неудобно, тем более прокомментировать детально, чем занимались эти двое. Скажем только – Сизифу пришлось славно потрудиться. Антиклея была в восторге. Похоже, только эта парочка получила удовольствие в тот судьбоносный день. Так будущий законный сын Лаэрта обзавелся генами сразу двух непревзойденных хитрецов – зачавшего его Сизифа и деда разумеется, поскольку Антиклея – дочь Автолика.

5. Уроки знаменитого деда

Дедушка Автолик очень любил своего внучка и с малых лет воспитывал его, пока муж Антиклеи пас овец у Нериона. Одиссей с дедом были не разлей вода. Мальчик схватывал на лету любую информацию и все рассказы деда запоминал почти что слово в слово. Автолик не мог нарадоваться. Он терпеливо разъяснял ребенку устройство жизни в этом непростом опасном мире.

– Одиссей, запомни. Нельзя запрячь в одну упряжку вола и осла. – однажды Автолик решил изложить внуку старинную притчу – Тебе понятно?

– Почему? – удивился мальчик.

– Подумай сам – разве осел сравнится с волом? Один здоровый, а другой тщедушный. Они будут мешать один другому. Теперь ты понял? – терпеливо разъясняет внуку дед.

– А если порознь их поставить? – спрашивает мальчик.

У дедушки давно готов ответ:

– Для пахоты годятся исключительно волы. Вол сильный, мощный. Он просто создан для такой работы.

– А ослик? – хлопает глазами внук.

– Запомни – только ненормальный возьмется пахать землю на осле. А может, совсем нищий. От безысходности. – так объяснил Автолик.

У Одиссея еще шире раскрываются глаза:

– А разве они не смогут дополнить один другого, если будут вместе?

– Нет, мой хороший, это совершенно невозможно – терпеливо повторяет дед. – Нельзя под одно ярмо поставить вола с ослом. Того, кто это сделает сочтут безумным. Не сочетается несочетаемое, внук.

– А-а… это как лебедь, рак и щука? – кажется ребенку начинает проясняться смысл.

– Примерно так – соглашается Автолик. – Но, если этих троих нужно изловчиться еще поймать, то вол с ослом все время под рукой. В каждом уважающем себя хозяйстве они имеются.

– Да – подтверждает слова деда Одиссей – Я видел их у нас в загоне.

– Вот именно, мой золотой. Теория – это одно, а практика – совсем другое дело.

Вроде разобрался Одиссей в тонкостях примера:

– Я понял – вол и осел всегда есть рядом, их при желании может запрячь, кто хочет.

– Внучок, как только ты увидишь такую упряжку – знай, перед тобой точно сумасшедший. Держись подальше от такого человека.

6. Упряжка сумасшедшего

Сейчас уроки деда всплывают в памяти царя Итаки. Беззаботные отроческие годы проносятся единым мигом и вызывают улыбку на лице взрослого мужчины. Воспоминания приятны и небесполезны. Смысл притчи давно понятен. Нельзя сочетать несочетаемое. Но сегодня философия совсем не интересует достойного потомка Автолика. Осел и вол под одним ярмом. Картинка ясно предстаёт перед глазами Одиссея.

– Значит, такого человека сочтут безумцем? Очень хорошо.

Блестящая идея. Пусть глашатаи войны увидят перед собой безумного царя Итаки. Пусть лично убедятся, что толку от него не будет никакого. Что с сумасшедшего возьмешь? Прекрасно обойдутся без Одиссея. Он устроит им спектакль. Он разыграет драматическую сценку.

Царь Итаки выводит из сарая единственного ослика. Обычно тот развозит по острову нехитрую поклажу – рассаду, виноград, оливки. Впрочем, иногда по узеньким тропинкам Итаки ослик везет золотой песок в царскую кладовку. Но это преимущественно ночью, когда весь остров спит. При свете дня на это золото Одиссей приобретает объемный груз ячменя, а иногда пшеницы. Когда как повезет. Уже из порта тяжелые мешки доставит мощный здоровенный вол на итакийский рынок. Целый день царь Одиссей сам, лично раздает зерно всем жителям Итаки. И каждый островитянин благословляет своего царя. Чтобы и дальше было так, Одиссей сегодня выводит обоих животных на край лужайки перед своим дворцом. Для будущего действа решено пожертвовать лужайкой, поскольку на Итаке нет полей.

– Ментор, помоги мне.

Ментор, сын Алкима, был года на два старше Одиссея. Высокий, черноволосый, очень интересный и очень обаятельный. Одновременно рассудительный, словно умудренный жизнью старец и жизнерадостный, как молодой бычок. Ментор всегда готов прийти на помощь другу.

– Ты что затеял? – удивился Ментор.

– Запрячь их надо вместе – поясняет Одиссей – Давай-ка, придержи ремень.

Он вынес из сарая ярмо и плуг. Поставил рядом огромного вола и маленького ослика, принялся сосредоточенно напяливать на головы животных деревянный знак бесконечности – восьмерку, из сухих оливковых коряг. Ослик был явно не согласен – высоковато, неудобно. Он, бедолага, был ниже ростом и много мельче партнера по ярму, тщедушнее, слабее. Что задумал безумный мой хозяин? – читалось по обычно флегматичной мордашке ослика. Те же мысли озвучил Ментор:

– Ты что – собрался распахать лужайку этой парой? Ты сошел с ума?

Ярмо удалось пристроить наперекосяк. Одиссей остался вроде бы доволен. Животные пока стоят спокойно, а следовательно, можно пристроить плуг.

– Очень хорошо, что ты подумал именно так. Значит, и эти так решат. А мне того и надо.– выдает загадочную фразу Одиссей.

– Кто – эти? – заинтригован Ментор.

– На Итаку могут нагрянуть гости. Звать нас на войну. А нам это зачем? Нам это совсем не надо. – охотно объясняет Одиссей – Поэтому устроим им спектакль. Как я тебе? – напялил замусоленную шапку Одиссей.

Видавшую виды, старую замызганную шапку царь Итаки позаимствовал у своего работника Евмея. Тот выкинуть хотел. Одиссей прибрал ее на всякий случай. Вот – пригодилась.

– Что ты такое нацепил?

Ментор не смог сдержаться – взрыв смеха раздался на лужайке. Следом засмеялся Одиссей. Несколько минут друзья загибались со смеху, не могли произнести ни слова, едва ли не катались по лужайке. В странной драной шапке Одиссей выглядел, как промотавшийся пропойца, что бродит по миру уже не первый год.

– Что тут за веселье? – прибежала Пенелопа. – Вы что – сошли с ума?

– Ты слышал? – снова засмеялся Одиссей – Со стороны мы так и выглядим. Прекрасно.

После очередного взрыва смеха, Одиссей наконец-то смог продолжить приготовление к встрече предполагаемых гостей.

– Упряжка пусть здесь стоит в тенечке – наготове. – распорядился он – Где у нас соль, жена?

– На кухне… – совсем растерялась Пенелопа.

И лишь гадала – что такое случилось с ее мужем? Что он решил устроить?

– Неси.

Одиссей пристроил короб с солью под виноградным кустиком рядышком с упряжкой.

– Готово.

– Что ты хочешь делать? – взмолилась жена – С тобою все в порядке?

– Пенелопа, ты тоже будь готова. – вместо ответа распорядился Одиссей – И ни чему не удивляйся, дорогая. Как только ты увидишь гостей, немедленно бросайся к ним с криком – Люди, помогите. Мой муж сошел с ума. Изображай отчаяние. Ты поняла?

– Поняла. Но для чего? Зачем?

Пенелопа явно озадачена. Она и не скрывает замешательства. Одиссей еще больше удивляет свою жену.

– Ведь ты не хочешь остаться на двадцать лет одна, без мужа?

– Конечно, не хочу. – хлопает глазами Пенелопа.

– Тогда делай, как я тебе сказал.

7. Визитеры

И все-таки они нагрянули. Этих гостей и ждали, и не ждали.

Через пару дней на каменистый пляж Итаки вытаскивали лодку трое крупных представительных мужчин. Острый глаз корабельщика немедленно определил – это и есть гости царя Одиссея. Те самые.

– Ноемон, беги скорей.

Паренек пустился напрямик к дому царя Итаки, и быстро скрылся в зарослях. Фроний, как ни в чем не бывало, склонился над своей работой.

– Эй, любезный, нам нужно к вашему царю. Он ждет нас.

Фроний проигнорировал вопрос. Он увлеченно разглядывал трещины в обшивке старой лодки.

Визитеры подошли поближе.

– Ты что – глухой? – прогремело над самым ухом.

– Как пройти к царю Одиссею? – повторили свой вопрос прибывшие.

Фроний с самым простецким видом уставился на них.

– В смысле? Я не понял. К царю? Ах, да, к царю. Сейчас. Конечно. Непременно. – засуетился Фроний. – Прямо вот так, к царю?

И указал на самый неудобный долгий путь.

– Туда… Потом направо. А потом налево. Там вброд через ручей. На той стороне, что за пригорком… минут пятнадцать вам пешком, не больше. Аккурат и выйдете к дому царя.

Глядя в след удалявшимся гостям, Фроний усмехнулся:

– Пускай идут – и руки потирал.

Указанный маршрут как раз выходит к свиной ферме. Пусть поплутают. Ноемон уж верно, предупредил царя Итаки. У Одиссея будет достаточно времени, чтобы подготовится к приему непрошенных гостей.

8. Агамемнон, Менелай и Паламед

Трое прибывших на Итаку мужчин быстро скрылись в указанном направлении. Пока они плутают в поисках дворца царя Итаки, есть смысл их рассмотреть поближе. И убедится – мы знаем их достаточно давно. Мало того – они довольно близкая родня друг другу. Тот, что постарше – царь Микен великий Агамемнон. Действительно, он отличается от остальных манерами и выражением лица. Надменный, властный, самый опытный из всех, пожалуй, самый умный. Не зря же он смог под себя подмять Пелопоннес.

Агамемнон абсолютно уверен в успехе своего визита – как только Одиссей увидит, что лично сам великий царь Микен приехал агитировать его, то непременно согласится. Будет несказанно рад принять участие в невероятно прибыльном и благородном деле. Так что, считай, успех у них в кармане. Потому Агамемнон находится в прекрасном расположении духа пока они блуждают по Итаке. Царь Микен уверен – Одиссей ни за что не упустит возможности участвовать в походе. Каждый уважающий себя ахейский воин – захочет покрыть себя неувядаемой всемирной славой. Поскольку то будет великая война, какой еще не видел свет.

Не сомневается и Менелай. Конечно, Одиссей с большой охотой к ним присоединится. Это дело чести. Сколько помнит спартанский царь, а Одиссей всегда стоял за справедливость. Как хорошо, что Агамемнон задумал собрать всех царей Эллады. Сам Менелай вряд ли бы догадался сделать это. Оно вполне понятно – младший брат Агамемнона, конечно, много проще царя Микен. Спартанский царь не столь высокомерен и заносчив, но и не так умен, как Агамемнон. Он словно безвольный бесхребетный медвежонок – хотя и крупный, крепко сбитый, но явно увалень – немного мешковатый и не такой ухоженный, как старший брат. Менелай бесспорно признает авторитет Агамемнона, быстро прогибается, безоговорочно следует приказам брата. В то же время с зависящими от него людьми Менелай бескомпромиссен и суров. Две ипостаси странным образом уживаются в нем, постоянно сменяя одна другую. Вот и пойми его. То Менелай льет слезы в три ручья, переживая похищение жены, то вдруг кричит на всю округу – Убью ее, убью. И только Агамемнон справляется со всеми выходками брата, и направляет буйную энергию вместе с гневом Менелая в необходимое царю Микен русло. Сейчас Менелай послушно следует за Агамемноном, вполне уверенный – давнишний друг его, царь острова Итака Одиссей, будет безусловно рад возможности сразиться за справедливость, наказать злодея.

Спутник обоих братьев, кузен их Паламед, сообразительный и очень умный парень, сам не так давно узнал об общем сборе. Сразу вдохновился Паламед идеей помощи обиженному брату. Он даже не выяснял подробности – что именно случилось. Однако Паламед мог наблюдать реакцию своего собственного отца. Тот не слишком рвался воевать в чужие земли, а мать (Климена) устроила истерику обоим – и сыну, и отцу. (и Паламеду, и Навплию) Потому он не слишком разделял энтузиазма своих спутников и допускал – все может быть. Если царь Итаки согласится – отлично, а если нет? Посмотрим – пустил на самотек это дело Паламед. Будем действовать по обстоятельствам. Он благоразумно помалкивал об этом, пока они все вместе разыскивали жилище царя Итаки.

9. Что тут, у Одиссея, происходит?

– Куда он указал? Уж полчаса идем, а все без толку. – начал раздражаться Менелай.

Они остановились, огляделись. Бесконечные холмы куда ни посмотри. Сады сплошь укрывают зеленью округу. Все утопает в зарослях и никаких домов.

К их счастью, на тропинке показалась девочка. Девчушка лет восьми. В хороших кожаных сандалиях, вполне приличная на ней туника – похоже, тонкий шелк нежной голубой расцветки, на шее бусы из маленьких ракушек, в темных волосах красивый ободок. В руках она держала прутик, которым погоняла козочку. Та шла почти что вровень со своей хозяйкой.

– Эй, девочка, постой. Ты, видно, из дворца?

Она остановилась.

– Нет. Я с фермы. – и пояснила – Я – дочка Евмея. Свинопаса.

Заметив полное непонимание в глазах взрослых дяденек, девочка продолжила:

– Ферма здесь в двух шагах. – для верности она указала бестолковым путникам рукой туда, где находилась свиная ферма.

– Ты – дочка свинопаса? – изумился Агамемнон.

– Да – бесхитростно ответила она.

– Ничего себе. – не смог сдержаться Менелай. Еще бы – дочь свинопаса разодета как принцесса. – Что здесь, у Одиссея, происходит?

Один лишь Паламед смог справится с собой:

– Скажи, где дом вашего царя? Как нам туда пройти?

– Вам вон туда – махнула девочка рукой – За виноградником. Там трехэтажный дом под красной крышей.

И девочка преспокойно пошла своей дорогой. С ней рядом семенила козочка.

– Не хило они тут все живут – Менелая аж передернуло. В его Спарте народ носит в лучшем случае домотканое платье, и не снимает, пока оно не превращается практически в тряпье – почти что в рубище. Интересно, как у Одиссея это получается?

Впрочем, Менелай не стал озвучивать все свои мысли, тем более, что Агамемнон и сам, похоже, неприятно поражен. В его владениях народ живет несладко.

У Паламеда в Навплии похожая картина. Сплошь нищета. Паламед лишь присвистнул, вспомнил заодно корабельных дел мастера Итаки. Он сразу нарисовался перед ним – по пояс обнаженный, но при этом с массивной золотой цепью на шее. Похоже, что недаром этот работяга указал гостям неверный путь. Видно смекнул – хорошего не жди. Кабы чего не вышло от непонятных визитеров. Паламеду совершенно ясно – на Итаке берегут и уважают своего царя. И, согласитесь, есть за что – у Одиссея народ живет в достатке. Интересно, как это выходит у него? Паламед подумал – умеет хитроумный Одиссей устроить дело так, что все довольны. И цари, и корабельщики, и даже свинопасы. Не зря его прозвали хитроумным, совсем не зря – так думал Паламед, пока вся их компания преодолевала бесконечный виноградник. Наконец показалась красная крыша трехэтажного особняка.

10. Театр одного актера

– Идут. Царь Одиссей, они идут.

Ноемон буквально влетел на лужайку. Мальчишка раскраснелся, запыхался, однако был доволен – отец ему доверил такое поручение. Он выполнил всё в точности.

Одиссей мгновенно подскочил:

– Пенелопа, приготовься. Делай, как мы договорились.

Сам бросился к упряжке на краю поляны. Осел и вол никак не ожидали, что надобно вдвоем тащить тяжелый плуг. Но – деваться некуда. Одиссей напялил замусоленную шапку, прихватил коробку с солью, и взялся за орудие труда. Борозда пошла криво, бедняга ослик еле держался на ногах, здоровенный вол едва не сносил своего напарника, но дело вроде, шло.

Подскочила и Пенелопа – с той самой лавочки, где так они любили отдыхать в тени деревьев. Евриклея сразу приняла ребенка из рук хозяйки. Пенелопа напряглась, во все глаза смотрела на дорожку к дому, а ее сердечко отчаянно прыгало в груди.

В ожидании прошло, наверное, минут двадцать. Пенелопе они показались бесконечными. Как будто время остановилось прямо возле дома царя Итаки. Все тихо. Только Одиссей продолжал методично уничтожать лужайку.

Наконец вдалеке наметилось движение. Пенелопа громко заголосила, направилась к упряжке:

– Что ты делаешь? Остановись, мой бедный муж. Что на тебя нашло? Прошу тебя…

Именно такие вопли услышали три путника. Они переглянулись, прибавили шагу, и через пару минут вышли на лужайку перед царским домом. К ним уже бежала расстроенная женщина, заламывала руки, кричала что есть мочи:

– Смотрите, люди добрые. Мой муж сошел с ума. О, горе мне. Что делать, я не знаю. – металась Пенелопа меж гостей.

Те замерли. Действительно, картина, что предстала перед ними, была нелепа и смешна одновременно. Огромный вол тащил осла и плуг, за ними шел Одиссей в какой-то драной шапке и важно разбрасывал соль по свежей борозде.

– Он сеет соль – рыдала Пенелопа. – Что делать, я не знаю. Помогите.

– Вот это да. – чесал затылок Менелай.– Что это с ним? Неужто помешался?

Менелай никак не ожидал застать старинного приятеля утратившим рассудок.

– Он обезумел – стенала Пенелопа. – Как мне быть? О, горе мне…