Разоблаченная Елена. Тени над Адьяром
Роман
«Разоблачённая Елена,
или Тени над Адьяром».
Часть 1.
Глава 1. «Погоня»
Лондон, октябрь 1884 года. Узкая серая улица тускло освещена мерцающими газовыми фонарями и погружена в туман и чужие тайны. Молодой человек с напряженным лицом и горящими глазами, мчится по этой запутанной артерии города, пытаясь догнать кого-то. Вскинув воротник пальто и потуже натянув шляпу на голову, он нырнул в узкий переулок Ист-Энда, едва не споткнувшись о ящики с гниющими овощными обрезками. Дыхание его рвалось наружу белыми клубами, смешиваясь то ли с туманом, то ли со ставшим уже привычным угольным смогом.
Где-то совсем рядом хлопнула дверь. В воздухе повис запах дешевого джина и жареной рыбы. Вывалившиеся из таверны, подпившие посетители не обращали внимания на пробежавших мимо, предпочитая не вмешиваться в чужие дела. С другой стороны улицы был слышен плач ребёнка, а из полуподвального помещения доносились крики ссоры. На секунду Ходжсон отвлёкся. Мелькнувшая впереди фигура вернула к происходящему. Преследуемый шмыгнул за угол, словно призрак. Тень его, скользнув по стене старого здания, скрылась.
Нависающие над переулком высокие кирпичные дома сейчас закончатся. Дальше за углом дорога к докам. Спотыкаясь о ящики и мусор, Ходжсон ускорился. С реки уже доносился запах мазута и ржавого железа, перебивая прежние городские запахи. Где-то в темноте заскрипели колеса повозки, и на дорогу выкатилась телега с углём, перегородив путь и едва не сбив юношу с ног. Вжавшись в стену, он продолжал взглядом преследовать убегавшего. Тот, преодолевая шаткий мостик через канал, вновь удалялся от доков. «Только не дать ему добежать до подземки!» – подумал Ричард, воспользовавшись паузой и успокаивая дыхание. Когда повозка уехала, он с новыми силами кинулся в погоню. Каждый шаг отдавался в ушах глухим эхом, а сердце в груди пылало не столько от бега, сколько от ярости.
Изъеденные временем и тысячами сапог ступени узкой лестницы вели вниз, к тонеллю метро, затягивая в царство угольной пыли и смога. Едва не сбив выходящую со станции старушку с корзиной цветов, Ходжсон ворвался в просторный вестибюль, еле освещённый газовыми рожками.
– Стой! – крикнул он, но голос его утонул в грохоте удаляющегося поезда.
На перроне валялась перчатка – чёрная, кожаная, с вышитыми серебряной нитью инициалами «HPB». Молодой человек поднял её, разглядывая при тусклом свете. Это была изящная женская перчатка, от которой пахло жасмином и… индийским табаком.
– Ищите даму в чёрном? – раздался сзади хриплый, прокуренный голос, владельцем которого оказался рыжий детина с татуировкой якоря на шее, – Она уехала только что в грузовом вагоне.
– В грузовом? – изумленно переспросил Ходжсон.
– Да, в том, где покойнички катаются! – захохотал рыжий.
Ночами в грузовых вагонах метро частенько перевозили гробы с покойниками после запрета властями новых захоронений в центре Лондона. Участившиеся эпидемии накладывали свой отпечаток на все сферы жизни. И смерти. Почему дама избрала для себя столь странную компанию было не ясно. Её личность, вообще, до сих пор оставалась загадкой для Ричарда. На днях анонимно он приобрёл у неё за приличную сумму копию письма с печатью Теософского общества, в котором Блаватская называла чудеса Адьяра – «игрой для простаков» и фактически признавала себя мошенницей. Но когда Ричард сегодня вечером явился в таверну за доказательствами, таинственная осведомительница, оставив на столе пустой конверт и насмешку: «Ищите доказательства сами, если осмелитесь», поспешила скрыться.
Где-то за спиной послышались шаги и свисток полисмена. Ричард сунул свою находку в карман, стараясь слиться с толпой рабочих, плетущихся на ночную смену. Пронёсшийся мимо состав, обдув жаром и облаком угольного пепла, со скрипом затормозил. Ходжсон поспешил зайти в вагон. На деревянных лавках теснились рабочие в промасленной одежде и сбитой обуви.
– Это третий класс, джентельмен! Ваш вагон с головы поезда, – заметил один из них, оглядывая молодого человека в пальто и шляпе.
– Да, Вам, наверное, будет привычнее на бархатных сидениях, мистер! – подхватил его сидящий рядом работяга с фингалом под глазом.
– Спасибо за совет, дружище, – процедил Ходжсон, направляясь к только что освободившемуся месту, – Думаю, здесь мне будет комфортно.
На всякий случай в кармане пальто он нащупал складной нож, подаренный когда-то отцом. Несколько раз он уже спасал ему жизнь. Ну, и сейчас не будет лишним. Хотя раззадорившиеся было работяги поумерили свой пыл, не дождавшись нужной реакции молодого человека, и снова погрузились в свои разговоры, прерванные его появлением.
Поезд медленно набирал обороты, оставляя позади темный вестибюль метро, увешанный рекламными щитами. На одном из них огромными чёрными буквами было написано: «Лондонское метро: быстрее телепортации m-me Blavatsky”. Тут же рядом висела реклама какого-то средства для мужчин с улыбающимся лицом актёра. Видимо, на юношу пилюля уже подействовала и действие её было не таким же быстрым, как лондонский метрополитен. Проскочив небольшой тоннель, подземка вырвалась наружу. Пользуясь моментом, кочегары подкинули угля в топку, и поезд обдало приличной порцией чёрного дыма.
Устроившись поудобнее на жесткой лавке, Ходжсон нащупал в левом кармане свою недавнюю находку. Он достал перчатку, пытаясь разглядеть в ней что-то, чего не заметил сразу. Серебрянные нити инициалов мерцали под газовой лампой, словно хитро подмигивая. Неожиданно он обратил внимание, что внутренняя подкладка большого пальца перчатки слегка топорщится.
– Эй, джентельмен, – усмехнулся сосед-рабочий, доедая пирог с яйцом и луком, – Решили заняться рукоделием?
Ходжсон проигнорировал колкую шутку, поддел ногтем шов. Ткань разошлась, и на ладонь выпал небольшой ключ с головкой в виде змеи, пожирающей собственный хвост.
– Ого! – воскликнул все тот же сосед, – Ключ от сердца дамы? Или от винного погреба?
Строгий взгляд Ходжсона усмирил шутника, и тот, похихикав ещё немного в кулак, притих.
Ключ был холодным, словно его выковали изо льда. Ходжсон крепко сжал его рукой.
Вдруг поезд резко, с диким визгом колёс, затормозил. Перчатка выскользнула из рук Роджера и прилипла к окну. Только сейчас на стекле он разглядел надпись «Ищите!»
– Черт возьми! – выругался он, хватая перчатку и пытаясь стереть надпись. Но буквы не исчезали – они были нанесены на обратной стороне стекла, запачканного угольным дымом.
– Эй, – прошипел сосед, тыча пальцем в стекло, – Ты тоже это видишь?
За окном, в клубах пара и дыма, стояла дама в чёрной вуали. Она помахала Ричарду рукой – той, на которой не было перчатки.
– Стой! – закричал Ходжсон, рванув с места. Но поезд уже снова набирал скорость, оставляя загадочную леди позади.
– Расслабься, приятель, – хохотнул рабочий, когда Ричард вернулся на место, – Мы же в подземелье в Лондоне! Здесь призраков больше, чем крыс!
Ходжсон вышел на следующей станции. Только сейчас он понял, что все ещё продолжает сжимать ключ в кулаке. Разжал руку и переложил ключ в нагрудный карман пиджака. На ладони остался отпечаток свернувшейся в кольцо змеи.
Ходжсон знал, что это уробóрос. Символ цикличности жизни – бесконечной смены смерти и возрождения. Символ высшей духовной мудрости. Его можно встретить почти во всех религиях мира. На эмблеме Теософского общества мадам Блаватской, конечно же, он тоже есть. Но от чего этот ключ? Какие тайные замки и двери он открывает?
Ричард подошёл к мрачному, ничем не приметному трехэтажному зданию штаб-квартиры SPR на углу Вернон-стрит и Вернон Мьюс, где его, несмотря на позднее время, ждали. В окнах верхнего этажа горел свет. На двери висела невзрачная табличка «Общество психических исследований. Est. 1882».
Дверь открыл сутулый старик в очках с толстыми линзами. Его пальцы, испачканные чернилами, дрожали. Шаркая ногами, он провёл Ходжсона по узкому коридору до лифта, который с тихим гулким шипением доставил пассажиров на третий этаж. Здесь располагался кабинета Эдмунда Роджерса.
– Дальше я сам, старина Саймонс! – сказал Ходжсон, похлопывая старика по плечу, и выходя из обитой дорогим деревом кабины лифта.
Кабинет Роджерса напоминал лабиринт из книг, карт и странных артефактов. Воздух здесь был тяжелым, наполненным запахами старой бумаги, ладана и металла.
Высокие дубовые стеллажи, доверху забитые старинными книгами в дорогих кожаных и потрёпанных пергаментных переплётах, заканчивались шкафом со стеклянными дверцами. Через них можно было разглядеть египетского скарабея с треснувшим изумрудным панцирем, череп, исписанный китайскими иероглифами, и много других интересных и загадочных вещиц, которые обычному человеку показались бы ерундой и хламом.
На массивном дубовом столе, заваленном чертежами и схемами, стоял бронзовый телескоп. А на единственной свободной стене висели старинные фотографии. Почти на всех – группа молодых людей, юноши и пара девушек, в походной одежде и пробковых шлемах. Кто-то с винтовкой на плече, у кого-то в руках сабля. Фотографии, видимо, были сделаны в походах и экспедициях много лет назад. И были дороги хозяину кабинета, который, кстати, сейчас сидел за столом, освещённым зеленой лампой. Пальцы его нервно перебирали страницы отчёта, а взгляд был сконцентрирован и задумчив.
Дверь скрипнула. Ходжсон вошёл, не стуча.
– У меня ничего не вышло! – возбужденно начал он, стягивая с себя шляпу и пальто, – Этой девчонке удалось сбежать!
Профессор поднял на него глаза. Спокойно и медленно снял очки, положил их на бумаги. Без них стало заметно, что Роджерсу за шестьдесят. Его высокий лоб, изрезанный морщинами, напоминал карту пройденных им экспедиций. Набриолиненные седые бакенбарды обрамляли худое лицо, словно рамка для портрета викторианского джентельмена. Глаза, серые и холодные, как сталь, горели огнём сакральных, только ему известных знаний.
– Ричард, мой мальчик, – спокойно произнёс он, – Давай попросим Саймонса принести чаю? Ты слишком возбуждён!
Он встал из-за стола. Несмотря на свой возраст, профессор имел спортивную, подтянутую фигуру. Серый твидовый костюм, прекрасно сидящий по фигуре, подчеркивал его широкие плечи. В нагрудном кармане пиджака белел накрахмаленный платок. А из кармана брюк выглядывала цепочка от часов.
– К чёрту чай, профессор! Она ушла! Исчезла! Скрылась! Это чертовщина какая-то, клянусь!
Роджерс подошёл к одному из высоких книжных шкафов, нажал на резную розетку на боковине. С лёгким скрипом книжные полки разъехались, раскрыв за собой проход в небольшую потайную комнату. В углу её потрескивал камин, а рядом стояли два мягких кресла с высокими спинками.
Профессор прошёл в комнату, приглашая за собой своего гостя.
На столике между креслами блестел графин с темной жидкостью. Роджерс налил в бокалы немного ароматного виски, сел в кресло, закинув ногу на ногу.
– Знаешь, Ричард, чай, действительно, не нужен. Угощайся этим прекрасным Glenfarclas, – профессор поднял бокал, наслаждаясь отблесками огня на его хрустальных гранях, – Сам Джон Грант прислал мне его на прошлой неделе.
Ходжсон сделал глоток и, немного приглушив волнение, начал свой доклад. Чуть погодя, раскрасневшийся то ли от виски, то ли от ещё ярких воспоминаний, он уже почти кричал на весь кабинет:
– Я был готов гнаться за ней даже в том тоннеле! Неужели они думают, что напугают меня своими уловками?
– Да, Ричард, тебя, как и твоего отца, невозможно ни напугать, ни остановить! – на лице Роджерса появилась легкая улыбка, – Но прошу тебя, мой мальчик, будь чуточку осторожнее. Не забывай, наша цель – только лишь разоблачить фокусы мадам Блаватской. Она превратила древнюю мудрость в балаган для снобов и истеричек, и без стыда и совести продаёт людям надежду. Наша задача – показать это миру. Наука и разум сильнее суеверий и разных мистификаций! И мы это докажем.
– Я обещаю, я доберусь до неё! Чего бы мне это не стоило! – Ходжсон одним махом допил свой виски и решительно поставил бокал на стол.
– Только будь осторожен, Ричард! Когда-то давно я пообещал твоему отцу, что позабочусь о тебе и твоём будущем. Если что-то пойдёт не так…
– Да-да, я помню. Никаких лишних рисков.
Ричард Ходжсон воспитывался отцом. Его мать умерла в родах, оставив отчаявшегося супруга с новорожденным мальчиком. Ходжсон-старший был известным исследователем в области психологии и философии. Увлекался физикой и археологией. Его страсть к знаниям была столь же обширна, сколь и заразительна. Часто он собирал в их доме ученых и мыслителей, обсуждая самые смелые идеи о природе человеческого сознания. Профессор Роджерс был одним из его ближайших друзей – они вместе проводили долгие часы в беседах о жизни и смерти, о паранормальных явлениях и о том, как важно отделять истину от лжи.
Ричарду было известно, что его отец неоднократно участвовал в походах и экспедициях в Египет, Индию и Непал. Из одной из этих экспедиций отец не вернулся. Какая-то быстротечная инфекция. Он «сгорел» за ночь. Профессор Роджерс, который был с ним до последнего вздоха, пообещал заботиться о его единственном наследнике. Он поклялся сделать все возможное для того, чтобы мальчик получил образование и стал достойным продолжателем дела своего отца. Роджерс стал для Ричарда вторым отцом – мудрым и заботливым.
С тех пор прошло много лет. Профессор взял молодого человека под свое крыло, а недавно привел в Общество психических исследований, которое организовал со своими товарищами. Ходжсон-младший занял должность штатного журналиста в издательстве “The Age”, задачами которого было просвещение лондонской публики. Еженедельно газета публиковала научные исследования, статьи и монографии молодых и опытных учёных. Не обходилось и без разоблачительных статей. Полный решимости и стремления к справедливости, Ходжсон поставил перед собой нелегкую задачу – выведение на чистую воду ненаучных теорий и псевдонаучных практик. Понятно, что и у газеты, и у Общества была масса поклонников. Но и недовольных, попавших под разоблачительную волну, хватало.
Ричард достал из нагрудного кармана ключ. Сейчас он не пылал жаром и не обжигал, как раньше. Это был обычный металлический ключ. Совершенно не интересный и ничем не примечательный. До тех пор, пока его не осветил огонь. Круглая головка ключа вдруг ожила. Змей пошевелился. Или ему показалось? Он утомился. Слишком долгим сегодня был день. Конечно, показалось.
– От чего же этот ключ? – задумчиво произнёс молодой человек, перекладывая его из руки в руку. Если бы он смотрел в этот момент на профессора, он заметил бы, как тот изменился в лице при виде находки. Глаза его сверкнули и он неосознанно подался вперёд.
– Это тот самый ключ из перчатки? – почти шепотом спросил он.
– Да, какая-то безделица, наверное.
Ричард передал ключ профессору. Тот, надев очки, начал разглядывать его, крутя то одним, то другим боком.
– Знаешь, мой мальчик, – спокойно произнес он после небольшой паузы, – некоторые замки и двери лучше никогда не открывать. Сделай так, как я тебя прошу, Ричард. Расследуй дело Блаватской. Она – не провидица и не оракул, она – аферистка, которая продаёт чудеса глупцам. Её теософия – смесь плагиата и театральных трюков. Твоя задача – найти доказательства, – допив виски, он положил ключ к себе в карман, – а не гоняться за тенями.
– Но разве этот ключ и эта перчатка…
– Это всего лишь театральный реквизит, Ричард! – раздражаясь бестолковости мальчишки, ответил Роджерс, вставая из кресла. – Поздравляю тебя, ты чуть не стал участником её представления.
– Неужели это ничего не значит?
– Совершенно ничего, мой мальчик, – профессор положил руку на плечо Ходжсону. – Не нужно отвлекаться на бутафорские игрушки, отдаленно напоминающие старинные артефакты.
– Может, все таки стоит проверить? – не унимался Ходжсон, все больше раздражая своей настойчивостью и упрямством профессора.
– И поддаться этому мистическому бреду? Ричард, на сегодня достаточно догадок и предположений! Тебе не пора собирать вещи? Насколько мне известно, твой пароход отправляется завтра утром? – он направился к выходу, давая понять, что разговор окончен.
Ходжсон медленно пошёл за ним.
– Завтра в полдень, профессор.
В кабинете ждал старый слуга Саймонс. Он держал в руках пальто и шляпу гостя. Одевшись, молодой человек, откланялся своему покровителю, и, пожелав ему спокойной ночи, покинул штаб-квартиру Общества.
Роджерс, оставшись один, подошёл к окну. Где-то вдали гудел подходящий к станции поезд, а внизу в тумане мерцали огни Сити. Резким движением руки он задернул тяжёлую портьеру. Гул поезда за окном стих, сменившись ритмичным тиканьем маятниковых часов. Профессор прислушался к шагам в коридоре – тишина.
Вернувшись за письменный стол, он открыл висящим на шее ключом верхний ящик. Там, под пачкой документов, лежала небольшая шкатулка из чёрного сандала. Крышка её была украшена искусно вырезанным цветком белого лотоса. Роджерс вынул шкатулку дрожащими руками, словно боялся своими прикосновениями причинить вещице вред. Затаив дыхание, он открыл её.
Внутри, на бархатной подкладке, лежала фотография. Снимок, пожелтевший от времени. Края его были измяты и надорваны. На фоне заснеженных Гималаев стоят трое. Молодой улыбающийся Эдмунд Роджерс в пробковом шлеме, с револьвером, выглядывающим из кобуры. Лицо его, еще не тронутое возрастом, светится азартом и энтузиазмом. Рука уверено лежит на плече друга, стоящего рядом. Это Генри Ходжсон, отец Ричарда. Высокий, с бородой и проницательными глазами. В руках у него блокнот с карандашом. А рядом она – Элен Блэквуд. Высокая, статная, в платье, сшитом из грубой ткани. Её непослушные кудрявые волосы едва достают до плеч и напоминают золотое руно. Огромные глаза её смеются, а на совсем ещё юном лице читаются уверенность и вызов всему миру.
Роджерс провёл пальцем по её лицу, словно пытаясь стереть годы. Надпись на обороте: «Экспедиция, 1855. Satyāt Nāsti Paro Dharmah» напомнила, что с тех пор прошло уже тридцать лет. Кстати, этот девиз она потом сделала девизом образованного ею Теософского Общества – «Нет религии выше истины».
После были другие экспедиции, много. Но эта была самая первая. Профессор аккуратно положил фотографию на стол и снова обратил своё внимание к содержимому шкатулки. На самом дне её лежал ключ – на первый взгляд, копия того, что принёс Ходжсон. Тот же причудливый узор, те же зазубрины на бородке. Казалось, оба ключа были отлиты по одной форме. Но если ключ Ходжсона был покрыт лёгкой ржавчиной и патиной времени, этот сверкал, будто время боялось прикоснуться к нему. Роджерс поднёс их к свету лампы. Змей на его экземпляре подмигнул крошечными глазками – алыми рубинами, сверкающими кровавым блеском. Сомнений не оставалось. Ключи были точной копией друг друга.
– Три ключа – одна судьба, одна дверь. – прошептал Роджерс, вспоминая слова древнего придания, – Только собравшись вместе они откроют врата Храма Шамбалы. Места, где душа, знания и жизнь соединяются в едином потоке, становясь источником истинного понимания и просветления.
Часы пробили полночь. Профессор вздрогнул, уронив один из ключей. Тот звякнул о пол, и в тишине звук показался выстрелом. Роджерс знал, кому принадлежал этот ключ. Добровольно она никогда не отдала бы его. Он был частью её новой жизни. Если не самой жизнью. Роджерс поднял ключ, крепко сжал его в руке, пока боль не стала невыносимой. Вспомнил её лицо в ту ночь, когда они должны были принять решение о их будущем. Она кричала, размахивала руками, глаза её горели решимостью.
– Знания должны быть свободными! – разносилось эхом по горным вершинам.
А потом она пропала. Оставив его одного у свежевырытой могилы Генри. И прихватив один из ключей. Второй – остался у Роджерса. Ну, а третий ключ они тогда так и не нашли. Но до сегодняшнего дня профессор ни на секунду не останавливался в его поисках, штудируя библиотеки и изучая там древние манускрипты.
Руке стало нестерпимо горячо. Роджерс отбросил ключ на стол, и в то же мгновение тот вспыхнул синим пламенем. Едкий запах и дым заполнили комнату. Профессор кинулся открывать окно. Пламя также быстро, как появилось, исчезло. На столе на месте ключа осталась кучка пепла. От неё ещё шла небольшая струйка дыма, рисующая в воздухе лицо Элен. Не нынешней, а молодой, такой, какой она была тогда в их экспедициях.
– Ты все ещё ищешь то, что не сможешь удержать, Эдмонд? – прозвучал глухой, загробный голос. Яркая вспышка, и все исчезло. В воздухе остался лишь легкий запах… жасмина.
– Что за идиотские фокусы?! – закричал профессор невидимому визитеру. Но в комнате никого, кроме него не было. Лишь ветер трепал занавеску через открытое настежь окно.
Роджерс, не веря своим глазам, потёр рукой то место на столе, где только что была куча пепла. Ничего. Нервно пряча в шкатулку начищенный ключ, он поспешно убрал её в ящик стола. Осмотревшись, сел в своё кресло, откинувшись на массивную спинку. Она даже через время и расстояние пытается запугать его!
В комнату вошёл слуга Саймонс.
– Чего-то ещё сегодня желаете, сэр? – спросил он, удивленно глядя на раскрытое окно.
– Нет, Саймонс, ты свободен.
– Ваши вещи для путешествия упакованы. Завтра в одиннадцать придёт кэб, сэр.
– Спасибо, Саймонс. Спокойной ночи.
– Прикрыть окно, сэр? – не унимался старик. – Сквозняки перед долгой поездкой могут быть лишними.
– Да, да, ты совершенно прав, прикрой, конечно.
Через десять минут особняк на Вернон-стрит погрузился во тьму. Затушив последний газовый рожок, старик Саймонс, неся перед собой свечу, зашаркал в свои покои в подвальном помещении.
Где-то вдали залаяли собаки.
Лондон погрузился в ночную жизнь, конец которой всего через несколько часов ознаменовал громкий гудок теплохода, прибывшего из Каира. Первые солнечные лучи осветили крыши серого города. По узеньким улочкам города медленно потянулись первые повозки. Из пекарни на углу запахло горячим хлебом с корицей. Мальчишки в залатанных куртках, орудуя щётками и ведёрками с гуталином, начали задорно зазывать прохожих: