Владелица замка «Темные пески»

Глава 1

«Замок «Темные пески» возвышается над плодородной равниной, как мрачный страж в самом сердце империи Драгораш. Его башни, сложенные из древнего, почти черного камня, добытого в глубинах Гор Драконьего Хребта, увенчаны остроконечными шпилями, будто вонзающимися в небо. Каждый шпиль украшен железными флюгерами в виде воронов с распростертыми крыльями, скрипящими на ветру, словно предвещая беду. Стены, испещренные временем и покрытые местами цепким плющом цвета старой крови, излучают едва уловимый холод даже в летний зной – вечное напоминание о его прошлом. У основания стен, в трещинах между камнями, иногда можно разглядеть выцарапанные руны, почти стершиеся от времени, но все еще источающие слабый, мерзкий гул, если к ним прикоснуться.

Со всех сторон замок окружают щедрые земли: на юге и востоке простираются золотистые поля пшеницы и ячменя, перемежающиеся садами, где зреют сочные фрукты – яблоки, сливы и темно-красные гранаты, которые местные жители шепотом называют «кровавыми плодами». К северу подступают дремучие леса Иммерталь, полные вековых дубов, темных елей и вековых тайн; по их опушкам бегут ручьи, сливающиеся в полноводную реку Аштар, огибающую замковые владения с запада. Вода в этих ручьях всегда холодна, даже в разгар лета, а рыбаки избегают ловить рыбу в тех местах, где тень от замка падает на воду. А там, на западе, высятся суровые хребты Гор Драконьего Хребта, их заснеженные вершины теряются в облаках, а склоны хранят залежи железа и серебра, столь ценные для короны. В предгорьях, среди скал, прячутся старые шахты, где когда-то ведьмы добывали руду для своих темных обрядов, а теперь трудятся каторжники под присмотром надсмотрщиков Артарашей.

Считается, что в глубокой древности, задолго до восхода имперского солнца, замок принадлежал могущественному и тайному клану ведьм, именовавших себя Хранительницами Бездны. В его сумрачных залах и подземных склепах они творили свою черную волшбу, призывая силы, от которых стыла кровь в жилах. Говорят, что самые темные ритуалы совершались в лунные ночи в центральной башне, прозванной местными «Иглой Теней». Ее верхние ярусы до сих пор закрыты для всех, кроме главы рода Артарашей, а ключ от черных дверей, ведущих наверх, хранится в железном ларце под охраной трех заклятых стражей. Именно поэтому сами камни замка, от фундамента до зубцов стен, насквозь пропитались магией, впитав ее, как губка, и запечатав на века вперед. Эта магия до сих пор шевелится в тишине, проявляясь холодными сквозняками в запертых комнатах, странными бликами в сумерках и шепотами, доносящимися из глухих уголков. Слуги иногда находят на полу коридоров отпечатки босых ног, обведенные инеем, хотя никто не мог пройти там незамеченным.

Ведьм изгнал великий император Ракташар, да будут боги благословенны к его памяти. Его поход против Тьмы, длившийся десятилетия, завершился кровопролитной осадой «Темных песков». Легенды гласят, что последняя битва развернулась в самом Сердце Замка – в круглом зале под «Иглой Теней», где пол выложен мозаикой в виде спирали, ведущей вниз, в темноту. Падшие колдуньи, прежде чем пасть, наложили на стены свое последнее, яростное проклятие, и с тех пор ни один Артараш не доживал до старости без того, чтобы не увидеть во сне горящие глаза в глубине зеркал. Новые хозяева поселились в опустевшем замке относительно недавно, не больше двух веков назад. Их потомки, графы Артараш, завладели не только обширными землями, некогда принадлежавшими ведьмам, но и, благодаря удачным бракам, военным заслугам и порой сомнительным сделкам, прибрали к рукам соседние территории – плодородные долины вдоль Аштара и стратегически важные подступы к горным перевалам. Их герб – черный ворон на кроваво-красном поле – теперь красуется на знаменах над каждым поселением в округе.

Это стремительное возвышение и расширение владений Артарашей, разумеется, вызвало глухое, а порой и открытое недовольство окрестных дворян, чьи роды считали себя куда более древними и заслуженными, но менее удачливыми. На пирах в соседних замках шепчутся, что Артараши платят за свою удачу слишком высокую цену, и что их предок, первый граф, заключил сделку с тем, что до сих пор шепчется в стенах «Темных песков». Но эти разговоры быстро затихают, стоит лишь кому-то неосторожно вспомнить, как внезапно угасли родовитые соседи, осмелившиеся бросить вызов вороньему дому».

Я прервала чтение сухого исторического фолианта, закрыла тяжелую кожаную обложку с потускневшим золотым тиснением, на котором едва угадывался герб моего рода – ворон с распростертыми крыльями, обвитый чертополохом. Книга издала глухой стук, когда я отставила ее в сторону, и облачко пыли поднялось с пергаментных страниц, закрутившись в луче закатного света. Пыльный запах древних чернил, тлена и чего-то горьковатого – возможно, следов защитных заклятий – смешивался с ароматом воска, которым натирали темное дерево стола. На его полированной поверхности отражались блики заката, словно лужицы расплавленного золота.

Сквозь высокое стрельчатое окно моих покоев, расположенных в южной башне, лился теплый, густой свет угасающего дня. Свинцовые переплеты делили вид на равнину на части, как в старинной витраже, лишенном цветных стекол. Там, за зубчатым краем крепостной стены, за бескрайними полями, уже тронутыми вечерней синевой, садилось огромное багровое солнце. Оно окрашивало облака в оттенки пурпура и золота, а длинные тени от башен замка ложились на землю, словно щупальца, тянущиеся к дальним хуторам, где крестьяне уже зажигали в окнах тусклые огоньки. Воздух наполняла предвечерняя тишина, нарушаемая лишь криком пролетающей вороны – старой знакомой, что каждый вечер садилась на край моей башни – да далеким лошадиным ржанием со двора, где конюхи готовили стойла для гостевых коней.

Приближался вечер. Вечер приема. Уже совсем скоро подъедут кареты, запряженные вороными жеребцами с серебряными подковами, заполнив обычно суровый внутренний двор шумом, светом фонарей и гостями. Я знала, что среди них будут и те, кто улыбается мне в лицо, шепча за спиной проклятия, и те, кто мечтает увидеть, как род Артарашей падет, как пали когда-то ведьмы. Следовало подумать о платье, в котором я, графиня Маргарита горт Артараш, выйду встречать этих гостей – и соседей, и завистников, и союзников в одном лице. Выбор должен был быть безупречным: ни слишком роскошным, чтобы не вызывать лишних пересудов, ни слишком скромным, чтобы не дать повода усомниться в моей власти.

На самом деле меня звали Маргаритой Андреевной Артарашевой. Мне было тридцать семь. И не так давно – казалось, всего вчера – я жила на Земле, в том мире, где магия была сказкой, а благородные рыцари – картинками в книжках или героями сериалов.

Моя жизнь там была выкрашена в оттенки серого. Я работала мелким клерком в небольшой, ничем не примечательной компании, занимавшейся чем-то вроде логистики или бухгалтерского аутсорсинга – детали уже стирались из памяти, как ненужный мусор. Офис находился на четвертом этаже стеклянно-бетонной коробки с вывеской «Бизнес-Плаза», где лифты вечно пахли дешевым освежителем с ароматом «морской свежести». Мой рабочий день начинался с давки в переполненном автобусе, где пахло потом, дешевым парфюмом и утренней тоской. Я сидела, прижав сумку с бутербродами к груди, и смотрела в запотевшее окно на серые дома, серые дороги, серые лица.

Офис располагался в унылом бизнес-центре на окраине города, в помещении с вечно гудящими кондиционерами и тусклыми люминесцентными лампами, мерцавшими, как умирающие светляки. Моим царством был крошечный уголок с древним компьютером, который гудел, как пчелиный рой, каждый раз, когда я открывала больше двух файлов одновременно. Стол был завален стопками бумаг, требующих бесконечного вбивания цифр в таблицы или составления однотипных отчетов, которые никто никогда не читал до конца. Начальник, вечно недовольный и помешанный на «KPI», мог наорать из-за опечатки, а потом полдня ходил по офису и рассказывал анекдоты, словно пытаясь загладить вину. Коллеги делились на сплетников, тихонь и таких же выгоревших, как я.

Зарплата… Зарплата была ровно такой, чтобы перебиваться с нее на следующую зарплату. Аренда моей обшарпанной однушки в панельной хрущевке на самом краю города съедала львиную долю. Окна выходили на промзону, где по ночам горели тусклые огни складов, а по утрам гремели грузовики. Вечно что-то ломалось – то кран подтекал, оставляя ржавые подтеки на раковине, то лифт вставал (и приходилось тащиться на девятый этаж пешком, слушая, как за тонкими стенами соседи ругаются или смотрят телевизор на полной громкости), то соседи сверху заливали, и потолок покрывался желтыми разводами.

Денег хватало на самое необходимое: дешевые макароны, курицу по акции, самую простую бытовую химию с резким запахом, от которого першило в горле. Новую одежду я покупала раз в год, по большим скидкам, мечтая о красивом платье, которое никогда не наденет мелкий клерк. Оно так и висело в шкафу, затянутое в пакет, дожидаясь «особого случая», который так и не наступал. Отпуск – это неделя у родителей в деревне, где пахло навозом и свежескошенной травой, или, в лучшем случае, бюджетный пансионат у не самого чистого моря, где вода у берега была мутной, а завтрак в столовой состоял из холодной овсянки и чая с странным привкусом. Кино, кафе, книги – все это было редкой роскошью, тщательно планируемой тратой.

И вот в этой серой, предсказуемой, лишенной перспектив реальности я часто мечтала. Мечтала отчаянно, как глоток воздуха после долгого ныряния. Читала фэнтези запоем, пряча книгу под столом во время работы, смотрела исторические драмы на потрескавшемся экране старого ноутбука, представляла себя то могучей волшебницей, повелевающей стихиями, то благородной дамой в роскошных платьях, окруженной вниманием галантных рыцарей в сияющих доспехах. По вечерам, лежа в кровати с пружинами, оставлявшими синяки на боках, я закрывала глаза и воображала замки с тайными ходами, где за каждым поворотом ждало приключение, магию, которая окрашивала бы мир в яркие цвета, страсть, способную сжечь дотла, смысл, который так очевидно отсутствовал в моей жизни мелкого винтика в огромной бездушной машине.

Намечталась на свою голову, как оказалось. Буквально.

Однажды утром я проснулась (в своем теле, тридцатисемилетнем, но почему-то без привычной ломоты в пояснице) не в своей обшарпанной однушке с видом на трубы, а в огромной, прохладной спальне с каменными стенами, украшенными гобеленами с охотничьими сценами. Высокие готические окна пропускали свет, окрашенный в синеву рассвета, а вместо скрипучего дивана подо мной был широкий резной лож с балдахином из тяжелого бархата цвета спелой сливы. Первое, что я почувствовала – запах: не затхлость и плесень, а дымок камина, сушеных трав и чего-то неуловимо древнего, что витало в воздухе этих стен.

Здесь вместо начальника-хама были слуги в ливреях с фамильным гербом, низко кланяющиеся и называвшие меня "ваша светлость". Здесь вместо тупых отчетов существовала настоящая магия – странная, пульсирующая где-то под грудью сила, которая то замирала, то билась, как второе сердце. Она отзывалась на мои смутные желания: стоило лишь сильно захотеть – и свечи в зале зажигались сами, а в особенно эмоциональные моменты предметы вокруг начинали дрожать, будто в невидимом потоке.

И здесь, вместо бесконечного ожидания хоть какого-то изменения, старый управляющий замком, сухопарый мужчина с лицом, напоминающим высохший пергамент, на второй же день моего "правления" почтительно, но твердо объяснил: моя главная задача – выйти замуж и родить наследника, дабы продолжить славный род Артарашей и укрепить их владения. "Вашему дому нужен продолжатель, миледи, – сказал он, избегая моего взгляда. – Особенно… учитывая обстоятельства".

Проблема была только в том, что очереди из достойных женихов к воротам Замка "Темные пески" почему-то не наблюдалось. Несмотря на титул, обширные земли и даже эту странную магию (которая, как я позже узнала, считалась здесь скорее дурным знаком), я явно не была завидной невестой по меркам этого мира. Соседние лорды находили причины отказываться от визитов, их сыновья внезапно оказывались обрученными или уезжали "по делам", когда заходила речь о возможном союзе. Даже мой управляющий как-то обмолвился, что "репутация дома Артарашей… своеобразна".

Ирония судьбы – мечта сбылась, но в самом неудобном и прозаичном её аспекте: замуж выйти всё равно надо, а женихи не спешат. И если в книгах героиня могла бы отправиться на поиски приключений, то здесь меня ждал лишь бесконечный круг приемов, где за улыбками и поклонами скрывался страх, и тихих шепотов за спиной.

Глава 2

Одежды у меня было не очень много – провинциальная портниха, старая мастерица из ближайшего городка, обшивала более именитых и богатых клиенток из столицы или соседних крупных баронств. До меня, владелицы мрачноватого замка на отшибе, она доезжала редко, а когда приезжала, то шила что-то простое и практичное, ссылаясь на нехватку времени и модных материалов. А моя личная прислуга, хоть и преданная, не умела шить шикарные платья. Вот рубашки покроить и сшить, обычные, нательные, из добротного льна или хлопка – это да, запросто. А платья для балов и приемов – самые простые, без изысков, часто перешитые из старых. И потому я, вопреки строгому этикету Драгорашской империи, вынуждена была показываться на людях в одном и том же наряде по два, а то и три раза. Не сказать, чтобы я, бывшая Маргарита Андреевна, сильно горевала по этому поводу – земной опыт научил ценить практичность. Однако же я прекрасно понимала, что данный факт, вкупе с моей «незавидной» репутацией и странноватым замком, не помогает привлечь ко мне внимание тех самых красавцев-женихов, о необходимости которых мне так настойчиво напоминали.

Сегодня я надела лучшее из того немногого, что у меня было: темно-синее бархатное платье. Цвет напоминал глубину ночного неба или темные воды реки Аштар в час перед грозой. Бархат был густым, тяжеловатым, с глубоким ворсом, который ловил свет свечей и факелов, отливая легким благородным блеском, будто сквозь ткань проглядывали звезды. Платье было пышным от талии книзу, с несколькими нижними юбками из более жесткой ткани, которые создавали объем, но без излишеств – никаких кринолинов в провинции не водилось.

Лиф был узким, почти сковывающим, с жестким корсетом внутри, который заставлял держать спину прямо, а дыхание делал неглубоким – каждый вдох давался с усилием, будто я носила на себе невидимые цепи. Именно на лифе сосредоточилось единственное украшение: он был расшит серебряными нитями в виде причудливого, но не слишком сложного узора – стилизованных волн или, может, сплетающихся ветвей. Если приглядеться, узор напоминал древние руны, но я предпочитала не задумываться, не было ли это наследием тех самых Хранительниц Бездны.

Рукава были моей слабостью – пышные «фонарики» от локтя до запястья, слегка присобранные у плеча и свободно ниспадающие вниз, открывая узкие манжеты из тонкого белого батиста. Когда я двигалась, рукава колыхались, как крылья ночной птицы, а в складках ткани прятались карманы – моя маленькая вольность, за которую портниха ворчала, но все же сделала.

Под платье я надела единственные приличные туфли – темно-синие бархатные, на невысоком, но устойчивом каблучке, которые уже начинали немного натирать пятки. Они были куплены три года назад в столице, во время моего единственного визита ко двору, и с тех пор бережно хранились в шкафу, завернутые в мягкую ткань.

Личная горничная, смешливая толстушка Мэри с вечно розовыми щеками, напоминавшими спелые яблоки, уложила мои темно-каштановые, чуть вьющиеся волосы. Ее пухлые пальцы, привыкшие к грубой работе, удивительно ловко справлялись с непослушными прядями. Прическа получилась незамысловатой, но аккуратной: часть волос была собрана сзади в тугой узел, закрепленный простыми деревянными шпильками, а несколько прядей искусно выпущены обрамлять лицо и смягчать его угловатые черты. "Чтобы ваша светлость не выглядела слишком строго", – бормотала Мэри, закусывая губу в сосредоточенности. Никаких сложных валиков, локонов или диадем из волос – Мэри не владела такими премудростями, да и некому было научить ее этим столичным хитростям в нашем захолустье.

Затем она сделала мне легкий вечерний макияж, достав из потертого бархатного мешочка свои нехитрые принадлежности: лишь чуть подчеркнула острые скулы легкой пудрой цвета загара, нанесла на немного пухлые губы бальзам с едва уловимым розоватым оттенком, пахнущий медом и лавандой, а на черные ресницы – крошечную тушь, чтобы глаза, серо-голубые, как дымка над горами на рассвете, казались чуть выразительнее. Никаких ярких румян или помад – не в моем стиле, да и не к лицу. "И без того красавица", – неуклюже похвалила Мэри, отступая на шаг, чтобы оценить свою работу. В ее голосе слышалась неподдельная гордость – словно она готовила меня не к банальному приему, а к коронации.

На шею я надела главную фамильную драгоценность – тяжелое золотое колье в виде гибкой ленты, украшенное крупными, глубокого василькового оттенка сапфирами в старинных кастах и мелкими бриллиантами, искрящимися холодным блеском. Металл был настолько старым, что потерял желтизну, приобретя благородный бледный оттенок. Колье ощущалось непривычно тяжелым и чужим, будто впивалось в кожу тонкими зубцами. В уши – серьги-гвоздики с такими же, чуть меньшими сапфирами, которые Мэри вставляла с осторожностью, боясь причинить мне боль.

Все, я готова. Можно спускаться по холодным каменным ступеням, по которым столетиями ступали ноги моих предков, оставивших в камне едва заметные углубления. Можно застыть на мгновение на пороге бального зала, где уже слышны приглушенные голоса и шелест шелков, собрать на губах улыбку – ту самую, светскую и безупречную, которую я так долго тренировала перед зеркалом – и притворяться, что я очень, очень рада их видеть. Ну просто счастлива, да. Как же иначе.

С этими невеселыми мыслями я переступила порог спальни и направилась по просторному, высокому коридору. Каменные стены, гладкие от времени и бесчисленных прикосновений, были освещены не огнем, а магическими шарами, вмурованными в старинные бронзовые бра с изображением вороньих голов. Они излучали мягкий, холодноватый голубоватый свет, отбрасывая причудливые тени от резных карнизов на потолке и тяжелых гобеленов на стенах, изображавших сцены сомнительных побед предков – то ли в битвах, то ли в темных ритуалах. Воздух здесь всегда пахнул пылью веков, едва уловимым, вездесущим холодком древней магии, пропитавшей камни – запах, напоминавший мне о том, что эти стены помнят куда больше, чем я могу представить.

Мои туфли тихо постукивали по полированному каменному полу, отзвуки шагов терялись в гулкой пустоте коридора, словно поглощаемые самим замком. Я миновала несколько глухих дубовых дверей, украшенных железными скобами в виде змеиных голов, ведущих в другие покои – те, что уже много лет стояли запертыми, с засохшими чернилами на пергаментах внутри. Подойдя к началу главной лестницы – широкой, круто спускающейся вниз, с массивными резными перилами из черного дерева, покрытыми тонкой паутиной трещин – я на мгновение задержалась, чувствуя, как сапфиры на шее холодно прижимаются к коже. Спуск требовал внимания: платье стесняло движения, а каблуки могли зацепиться за вытертую ковровую дорожку с выцветшим гербом Артарашей, покрывавшую ступени. Каждый шаг отзывался легким звоном в висках – то ли от напряжения, то ли от того, что древние камни будто шептались под ногами.

Затем – вниз, через сводчатый проход, украшенный фресками с изображением каких-то забытых битв, где фигуры в черных плащах стояли над поверженными врагами, в огромный холл первого этажа. Обычно здесь царила торжественная тишина, нарушаемая лишь скрипом половиц и шорохом платья дежурной горничной, но сейчас…

Гости уже начали прибывать в полную силу, и холл, обычно такой пустынный и величественный, теперь гудел, как потревоженный улей. Их было много, слишком много. Шумных, громкоголосых, облившихся духами, которые смешивались в тяжелую, удушающую атмосферу. Резкие ноты амбры и пачули, сладкие волны жасмина и розы, пряные аккорды мускуса и сандала – все это висело в воздухе густым, почти осязаемым облаком, перебивая даже привычный запах старого камня и дымка из каминов, где горели не обычные дрова, а особые ароматные поленья из иммертальского дуба.

Дамы в кринолинах, похожие на распустившиеся цветы неестественных оттенков – лиловых, ядовито-розовых, синих, каких не встретишь в природе, – перебирали веерами с такой скоростью, будто пытались отогнать не только духоту, но и саму ауру этого места. Кавалеры в камзолах со стягивающими спину шнуровками и туго накрахмаленных жабо, украшенных фамильными брошами, перешептывались, бросая на стены замка быстрые, нервные взгляды. Все они перемещались, кланялись, целовали руки, обменивались любезностями – и все это было пропитано фальшью, как пропитаны духами их носовые платки.

Особенно выделялась группа молодых аристократок, чьи пересмешки, приглушенные, но все же слышные, разносились по холлу. Их платья, явно столичной работы, стоили целое состояние, а в волосах сверкали диадемы с камнями, которых хватило бы на содержание моего замка на год. Они уже разглядывали мой наряд, их взгляды скользили по бархату платья, оценивающе останавливаясь на скромном серебряном шитье и фамильных сапфирах.

Никого из них, будь моя воля, я никогда не пригласила бы в стены Темных песков. Слишком уж они были двуличны, эти придворные лисы. Сегодня – комплименты и улыбки в лицо, а завтра – злые сплетни и интриги за спиной, шепотки в углах бальных залов, где упоминалось и "проклятие Артарашей", и "странные происшествия" в их владениях, и моя собственная, якобы унаследованная от предков-ведьм, "неестественная" магия.

Но, увы, именно эти люди с напудренными париками и высокомерно поднятыми подбородками считались цветом нации, элитой империи Драгораш. Они носили громкие титулы, имели запутанные сети связей и огромное влияние, в том числе и при самом императорском дворе. Их благосклонность могла открыть двери, их недовольство – разрушить репутацию. И я, графиня Маргарита горт Артараш, с моим шатким положением новой хозяйки проклятого замка, без прочной поддержки рода и с необходимостью срочно выйти замуж, не могла позволить себе игнорировать никого из них. Каждый визит, каждая улыбка – это шаг в опасной игре, где ставкой было не только мое будущее, но и судьба всего дома Артарашей.

Вот та же баронесса Листара горт Заринская, только что вплывающая в парадные двери, которые распахнули перед ней два рослых лакея в ливреях с фамильным гербом – скрещенными мечами над волной. Ее появление сопровождалось волной тяжелого аромата – смеси апельсиновых цветов и чего-то приторно-сладкого, от чего непроизвольно сморщился нос у стоявшего рядом пажа. Тучная дама лет пятидесяти, вся укутанная в нелепые для теплого вечера горностаевые меха (хотя до сезона ношения мехов оставалось еще добрых два месяца), из-под которых виднелось платье ослепительно-розового цвета, расшитое золотыми нитями в виде замысловатых узоров, напоминающих то ли паутину, то ли вязь древних заклинаний.

Ее лицо, напудренное до маски, было украшено искусственными мушками – одна в виде полумесяца у левого глаза, другая, круглая, над нарисованной алой губой. На голове возвышалась сложная прическа, увенчанная миниатюрным корабликом из перьев экзотических птиц, который покачивался при каждом ее движении, будто плывя по невидимым волнам. Тяжелые серьги с рубинами, каждый размером с голубиное яйцо, растягивали мочки ушей, придавая лицу странное, слегка гротескное выражение.

Она была дальней, но все же кровной родственницей самого императора – троюродной теткой по материнской линии, если верить генеалогическим древам. Поговаривали, он даже лично приглашал ее на закрытые балы в честь дней рождений своих отпрысков – факт, который она сама упоминала при каждом удобном случае, томно помахивая веером из страусиных перьев с ручкой, инкрустированной нефритом. "Ах, мой дорогой племянник как-то сказал мне…" – эту фразу уже слышали все в радиусе трех графств.

Или вот граф Жастар горт Каринский, которого я заметила уже стоящим у высокого стрельчатого окна в дальнем конце холла, где свет факелов смешивался с бледным лунным сиянием, проникающим сквозь витраж с изображением драконьей битвы. Высокий, подтянутый, седой как лунь мужчина с лицом, изборожденным морщинами – не возрастными, а словно вырезанными ветрами многочисленных походов. Его поза, прямая, как клинок, выдавала в нем закаленного воина, несмотря на придворный камзол.

Темно-синий бархат его одеяния был безупречно скроен, без единой морщинки, а золотое шитье на манжетах и вороте изображало переплетающиеся кольца – символ его дома. Ордена на груди сверкали холодным блеском: там был и Орден Пламенеющего Меча за подавление восстания на восточных границах, и Медаль Верности с профилем нынешнего императора, и несколько других, менее известных, но от этого не менее значимых знаков отличия.

Он не суетился, не смеялся громко, а лишь наблюдал за суетой ледяными, проницательными глазами цвета зимнего неба – бледно-голубыми, почти прозрачными. И этот взгляд был куда опаснее болтовни баронессы. Ибо он был старшим братом нынешнего императорского казначея, человека, державшего в руках золотые нити имперской экономики, того, кто решал, какие дома получат выгодные контракты, а какие внезапно обнаружат нехватку средств даже на содержание своих поместий.

Его пальцы, длинные и узловатые, с белыми шрамами от давних ранений, медленно перебирали рукоять церемониального кинжала, висевшего на поясе – еще одно напоминание о том, что передо мной не просто придворный, а воин, прошедший через десятки сражений. А родственные связи и лояльность кланам в этом мире ценились на вес чистого золота, а то и выше. Пренебречь таким гостем – значило нажить могущественного врага в самом сердце власти, врага, который умел ждать и наносить удары точно в цель.

Его взгляд скользнул по мне, оценивающе, без тени подобострастия, и я почувствовала, как сапфиры на моей шее будто стали холоднее. Этот человек видел насквозь – и замок, и его новую хозяйку, и все те слабости, которые я так старалась скрыть.

Глава 3

– Добро пожаловать, гости дорогие, – улыбнулась я, стараясь, чтобы уголки губ приподнялись достаточно высоко, а голос звучал тепло и приветливо, хотя внутри все сжималось от напряжения, будто туго затянутый шнурок корсета. Улыбка получилась натянутой, чуть фальшивой, как плохо приклеенный декор на дешевой шкатулке. Я замерла на последней ступени лестницы, позволяя всем собравшимся внизу в холле увидеть хозяйку замка во всей ее не слишком впечатляющей красе. – Рада вас видеть здесь, в стенах Темных песков. Прошу, проходите в главный зал. Там уже приготовлены и напитки, и закуски, надеюсь, все по вкусу.

Народ одобрительно загудел, этот гул эхом отразился от каменных сводов, смешавшись с шепотом шелков и скрипом подошв по камню. На лицах мелькнули оживление и притворная благодарность. Началось неспешное, чинное перемещение в сторону распахнутых двустворчатых дверей зала, откуда уже лился теплый свет сотен свечей в массивных канделябрах и доносились аппетитные запахи жареного мяса с розмарином, печеных яблок с корицей и чего-то пряного, острого. Халяву тут любили искренне, даже очень, особенно если она подавалась в таких древних и слегка зловещих стенах. Парадные камзолы и кринолины зашелестели по каменному полу, а за гостями потянулся шлейф разнородных парфюмов.

– Добрый вечер, найра Маргарита, – прогремел бас, перекрывая общий шум. Ко мне подошел, слегка переваливаясь, высокий, плотный, как добротный дубовый шкаф, Ольтар горт Канранский, барон Годарский. Его лицо, обветренное и красноватое, будто после долгой верховой прогулки, было обрамлено аккуратно подстриженной седой бородой, в которой прятались крошки от недавней закуски. На груди поблескивал орден Защитника Южных Рубежей за какую-то давнюю кампанию против кочевников. – Вы чудесно выглядите сегодня. Бархат вам к лицу, – добавил он, и его маленькие, глубоко посаженные глазки, похожие на две смородинки, скользнули по моему платью с оценкой, от которой внутри все съежилось, будто пытаясь стать меньше.

– Благодарю вас, ваша милость, за столь любезные слова, – вынужденно затрепетала я ресничками, опуская взгляд вниз, к его массивным, украшенным перстнями с печатками рукам, от которых пахло дорогим табаком и лошадиным потом. У барона имелось большое, богатое поместье на плодородных землях южнее Аштара и трое неженатых сыновей, старшему из которых едва исполнилось двадцать. И я, скрепя сердце, рассматривала каждого из этих юнцов (о которых знала лишь по слухам – ленивых, избалованных и не слишком умных) как своих потенциальных женихов. Они, правда, не торопились отвечать мне взаимностью, да и сам Ольтар, видимо, не считал графиню Артараш достойной партией для своих отпрысков. Но ведь все могло измениться в любой момент, стоило только зацепиться за ниточку. – Прошу, не стойте здесь, проходите в зал. Я приказала открыть специально для вас ту самую бутыль с выдержанной вишневой наливкой, что делал старый погребщик по рецепту моего прадеда. Говорят, она обладает… особенным вкусом.

Глаза Ольтара предсказуемо заблестели с вожделением, как у кота, унюхавшего сметану. О, он был известным на всю округу любителем крепких наливок, особенно вишневых. Его губы, влажные и мясистые, мгновенно расплылись в довольной улыбке, обнажив желтоватые зубы. Правда, я прекрасно помнила прошлые приемы: после второй, максимум третьей рюмки этой "огненной воды" барон становился развязным, громким, и к нему лучше было не подходить – засыплет пошлыми шуточками и начнет хватать за руку "для галантности", оставляя на коже жирные следы от пальцев. Но что ж поделать, ради потенциальных женихов и укрепления положения приходилось чем-то рисковать. Хотя бы собственным спокойствием.

Я задержалась на ступенях, наблюдая, как последние гости, обмениваясь церемонными поклонами и улыбками, скрываются в сияющем проеме дверей зала. Гул голосов оттуда становился все громче, смешиваясь со звуками лютни, на которой где-то в углу начал наигрывать музыкант – мелодия была старинной, с грустными, затяжными нотами, будто доносящимися из самих стен замка. Когда холл окончательно опустел, я сделала глубокий вдох, ощутив, как корсет впивается в ребра, и перешагнула порог зала последней. Тяжелая дубовая дверь с глухим стуком закрылась за моей спиной лакеем в ливрее с фамильным гербом. Вечер, полный притворства, светской лжи и тонких игр, официально начался. Моя роль "самой настоящей радушной хозяйки" вступила в свою главную фазу.

Гости общались, ели, пили, смеялись. Зал наполнился гулом приглушенных разговоров, звоном хрустальных бокалов и серебряных приборов о фаянсовые тарелки с гербом Артарашей. В воздухе витал сладковатый аромат жареного фазана с яблоками, смешанный с терпкими нотами красного вина из наших подвалов и легким дымком от камина, где потрескивали поленья иммертальского дуба. Я же, словно тень, скользила от одной группы к другой, застывая на несколько минут возле каждого кружка гостей. На моих губах играла дежурная улыбка, а пальцы нервно перебирали складки бархатного платья, нащупывая в кармане крошечный, гладкий камешек – мою тайную "спасательную соломинку", привезенную из прошлой жизни.

Осматривая собравшихся, я невольно отмечала печальную закономерность – большинство гостей были среднего возраста, с проседью в волосах и сеточкой морщин у глаз, словно карта прожитых лет. Молодежи почти не было. Те немногие юные особы, что присутствовали, уже носили обручальные кольца или помолвочные перстни с камнями, блестевшими при свете свечей – результат давних договоренностей между соседними родами, скрепленных печатями и договорами. Остальные, не обремененные брачными узами, к сожалению, не могли похвастаться ни знатными титулами, ни солидным состоянием. Таким образом, передо мной стоял незавидный выбор: либо пожилые вдовцы с дурными привычками (вроде барона Ольтара, уже приступившего к своей любимой наливке), либо обедневшие дворяне, мечтающие поправить свои дела за мой счет.

Конечно, и я не могла порадовать окружающих астрономическими доходами – мои владения приносили лишь скромную, но стабильную прибыль от урожая зерновых, продажи леса и скромных налогов с крестьян. Однако даже это ставило меня в более выгодное положение по сравнению с тем же виконтом Гарольдом горт Ласским, который сегодня привез своего тридцатипятилетнего сына – последнюю надежду угасающего рода. Если верить слухам, все наследство виконта состояло из полуразрушенной усадьбы с протекающей крышей, где в зале вечно стояли тазы для сбора дождевой воды, да пары десятков крестьянских дворов, чьи жители больше занимались браконьерством в королевских лесах, чем обработкой скудной земли. Правда, усадьба располагалась в живописном месте у подножия холмов, откуда открывался вид на долину реки Аштар. При должных вложениях там можно было организовать что-то вроде лечебницы для пожилой аристократии – модное нынче начинание, сулящее, по словам столичных газет, немалые прибыли.

Сам сын виконта, Освальд, стоял в стороне, с бледным, невыразительным лицом, нервно теребя манжеты своего явно перешитого камзола. Его взгляд скользил по залу с тихой покорностью человека, давно смирившегося с ролью товара на брачном рынке. Он ловил мой взгляд и тут же отводил глаза, краснея до корней волос. Жалкое зрелище, но… вариант. Один из немногих.

Я вздохнула и сделала еще один круг по залу, улыбаясь, кивая, произнося ничего не значащие фразы. Каждый шаг отдавался эхом в пустоте под сводами, каждый взгляд гостей казался мне оценивающим, каждое рукопожатие – сделкой. Я была хозяйкой вечера, центром внимания, но в то же время – товаром на витрине, выставленным на всеобщее обозрение в надежде на выгодную покупку.

– Найра Маргарита, – виконт, словно уловив ход моих мыслей, резко шагнул вперед, перекрывая мне путь к выходу в сад. Его потрепанный камзол когда-то был модного фасона, с узорной вышивкой на обшлагах, но теперь выглядел поношенным, с выцветшими участками на плечах от солнца и следами неаккуратной чистки. – Благодарю за приглашение. У вас поистине чудесный вечер, – произнес он, слишком громко, выдавая свое волнение, и его голос слегка дрожал, словно струна, готовая лопнуть.

Рада, что вам нравится, ваша милость, – ответила я, заставляя уголки губ приподняться в вежливой улыбке, которая должна была выглядеть тепло, но ощущалась как маска из льда. В голове уже крутились варианты отступления: сослаться на внезапную мигрень, которую всегда удобно было объяснить "древней магией этих стен"? Или сделать вид, что заметила кого-то важного в другом конце зала – например, графа Каринского, чей ледяной взгляд мог охладить любой пыл?

– Алексис будет просто счастлив с вами пообщаться, – без всяких церемоний бросил виконт, жестом подзывая своего дородного отпрыска, который неуклюже пробирался между гостями, задевая локтем поднос с бокалами и бормоча извинения, явно не привыкший к светским раутам. Его лицо, румяное от смущения и, возможно, пары лишних бокалов вина, покрылось испариной.

            Я быстро опустила веки, изображая скромное смущение, позволяя ресницам отбрасывать тень на щеки.

– Как мило с вашей стороны, – проговорила я негромко, в то время как внутри все сжалось от предчувствия неловкой беседы.

Его сын, возможно, и испытывал бы радость от нашего общения. Но мне совсем не улыбалось оставаться наедине с этим неуклюжим великаном, чьи манеры напоминали медведя, только что вылезшего из берлоги. Особенно после того, как я заметила, как он пялится на мое колье – не то с восхищением, не то оценивая его стоимость, его взгляд скользил по сапфирам с практичной, почти голодной расчетливостью, которая не сулила ничего хорошего. Его пальцы, толстые и неуклюжие, нервно теребили край камзола, и я невольно представила, как они могут сжать мою руку в неумелом танце или, что хуже, потянуться к фамильным драгоценностям с слишком откровенным интересом.

Глава 4

От нежелательного общения меня неожиданно спасла первая сплетница округи – баронесса Загрина горт Ерсайская. Эта дама средних лет с ярко-рыжими, явно подкрашенными хной волосами, уложенными в сложную башню из локонов, украшенную живыми цветами и миниатюрными чучелами колибри, и чрезмерно оживленной мимикой слыла самой эксцентричной особой во всем графстве. Местное общество считало ее манеры вульгарными, а смех – слишком громким и неприличным, похожим на крик рудовой вороны, но тем не менее терпело ее присутствие на всех значимых мероприятиях.

Судьба баронессы была предметом постоянных пересудов – будучи дочерью провинциального помещика, она умудрилась в молодости очаровать столичного аристократа, выйти за него замуж и уехать в столицу. Там она родила пятерых наследников, ловко обустроилась при дворе, а после неожиданной смерти супруга (ходили слухи, что он умер от апоплексического удара после очередной ее выходки) вернулась в родные края, привезя с собой не только внушительное состояние, но и целый сундук излишне ярких столичных нарядов. Ее имение, перестроенное в новомодном стиле с излишней позолотой на каждом карнизе и вычурными статуями нимф в неприличных позах, вызывало не только насмешки, но и невольное восхищение соседей.

Никто не любил Загрину искренне – ее болтливость и привычка перебивать собеседников раздражала даже самых терпеливых. Однако все без исключения приглашали ее на свои приемы – слишком ценными были ее связи при императорском дворе (ее младший сын занимал должность церемониймейстера) и слишком щедрыми бывали ее пожертвования в местные храмы, где она заказывала у жрецов молитвы о здравии своих внуков с такой частотой, что те начинали вздрагивать при ее появлении.

Баронесса обладала почти сверхъестественным чутьем на скандалы и сплетни. Она могла часами шептаться в углу бального зала, попивая ароматный чай с дорогими заморскими сладостями и смакуя каждую пикантную деталь из жизни окружающих. И сейчас она появилась передо мной словно из ниоткуда, перехватив меня в самый нужный момент, когда виконт уже открыл рот, чтобы представить своего сына.

Одетая в кричащее платье лимонного цвета с нелепым количеством рюшей и бантов, она напоминала распустившего хвост павлина. Ее пальцы, украшенные перстнями с огромными камнями, которые могли бы служить неплохим оружием в умелых руках, вцепились в мой локоть с силой голодного клеща, не оставляя шансов на отступление.

– Ах, найра Маргарита! – запричитала она нарочито громко, чтобы привлечь внимание окружающих, ее голос звенел, как разбитый хрусталь. – Вы не слышали? Такая ужасная неприятность случилась с бедной герцогиней Ангуласской! Представьте – ей пришлось срочно выдать свою старшую дочь за какого-то купца! Да не просто за торговца, а за того самого, что поставляет в столицу древесину! Можно ли вообразить больший мезальянс? Говорят, у него руки вечно в смоле, а в разговоре он путает бургундское с обычным столовым вином!

Глубоко в душе мне было абсолютно все равно, за кого вышла эта незнакомая мне дочь герцогини, и какие конкретно обстоятельства вынудили ее пойти на такой шаг. Но по сравнению с перспективой выслушивать неуклюжие комплименты сына виконта, даже болтовня Загрины казалась приемлемой альтернативой. Я позволила ей увлечь меня в сторону, подальше от разочарованного взгляда виконта и его растерянного отпрыска, чувствуя, как напряжение в плечах немного спадает.

Я наклонила голову, изображая живой интерес, и даже слегка приоткрыла рот в наигранном удивлении, словно актриса в плохой придворной пьесе.

– Неужели? – негромко произнесла я, ловко подыгрывая баронессе, в то время как мои пальцы нервно перебирали складки бархатного платья. – Как же такое могло случиться?

Мой тон был полон подобострастного любопытства, хотя мысли уже блуждали далеко от этого разговора, уносясь к холодным каменным стенам моих покоев, где можно было бы наконец снять эту улыбку, как тесный корсет. Но игра в благодарную слушательницу была куда предпочтительнее других вариантов этого вечера.

До самого конца вечера я искусно избегала оставаться без сопровождения. Виконт Ласский, словно хищная птица, не сводил с меня пристального взгляда – его желтоватые глаза с красноватыми прожилками следили за каждым моим движением сквозь толпу гостей, а его пальцы с засаленными ногтями нервно теребили край потрепанного камзола. Временами мне казалось, что вот-вот услышу за спиной его грузные шаги и неуклюжие попытки сына завязать светскую беседу, полную неловких пауз и неправильно произнесенных титулов. Поэтому я методично перемещалась по залу, пристраиваясь то к одной, то к другой группе гостей, делая вид, что внимательно слушаю их разговоры о новых налогах на шерсть или о достоинствах последней партии вина с южных склонов. И даже иногда усердно поддакивала услышанному, то улыбаясь, то хмурясь в такт чужим словам, как марионетка, управляемая невидимыми нитями светского долга.

За эти несколько утомительных часов я узнала больше светских сплетен, чем за весь предыдущий месяц. Оказалось, мои соседи-аристократы ведут куда более насыщенную личную жизнь, чем можно было предположить, глядя на их надменные лица во время официальных приемов. Графиня Вальтерская, дама лет сорока с лицом, напоминающим замшелый камень, тайно встречается с младшим братом своего мужа (а тому совсем недавно исполнилось двадцать лет, и он, по слухам, больше увлекался поэзией, чем женщинами). Старый барон Кристоф, чья спина согнулась под тяжестью лет и долгов, только что женился в пятый раз, теперь уже – на восемнадцатилетней девушке с глазами испуганной лани, которую он выиграл в карты у ее собственного отца. Сын герцога Ланского, тот самый, что считался образцом благородства, был замечен в столичном борделе "Алый веер" в компании сразу трех куртизанок, причем все они были одеты в костюмы сказочных существ из сказок.

Все они женились, рожали наследников, изменяли супругам, получали приглашения ко двору, их имена мелькали в придворных хрониках, о них шептались за спинами, но они жили. А я… Я оставалась все той же одинокой фигурой, бесцельно бродившей по мрачным коридорам своего замка, где даже эхо моих шагов звучало насмешкой, словно сова, застывшая на голой ветке в ожидании, что кто-то, наконец, обратит на нее внимание, которое всегда оказывалось мимолетным и корыстным.

Когда последние гости покинули зал, я не скрывала облегчения. Стоя у парадного входа, я кивала и улыбалась напоследок, словно земной китайский болванчик, но мысли уже были далеко – в моей спальне, где можно сбросить это душащее платье и тяжелое колье. Как только дверь закрылась за последним посетителем, я, не скрывая усталости, поднялась по винтовой лестнице в свои покои.

Горничная Мэри уже ждала меня, чтобы помочь освободиться от многослойного наряда. "Завтра с самого утра, – думала я, пока ловкие пальцы служанки распутывали шнуровку корсета, – встречи с управляющим по поводу урожая и с экономкой о зимних запасах". Нужно было хорошенько выспаться, чтобы голова была ясной. Иначе рискую наутро надавать таких распоряжений, что потом весь год будем разгребать последствия.

Последнее, что я помнила перед тем, как погрузиться в сон – как Мэри гасит свечи, оставляя лишь слабый свет ночника, а за окном ветер шевелит ветви старых деревьев, отбрасывающих причудливые тени на каменные стены замка.

Глава 5

Утро началось бодро и очень рано – едва первые лучи солнца позолотили зубчатые стены замка, окрасив серый камень в теплые медовые оттенки, как во двор влетел запыхавшийся управляющий с докладом, что в ближайшей деревеньке (а их у меня и так было немного) стали пропадать люди. Вот так выйдет крестьянин на двор по нужде, раз – пропал. Баба пойдет скотину кормить – тоже пропала. Детишки побегут играть, и опять пропадут. Уже десятка голов не досчитались.

– И куда они могли пропасть? – хмуро спросила я, подавляя зевок. Мы встретились в малой гостиной на первом этаже – скромном, но уютном помещении с дубовыми панелями на стенах, потемневшими от времени, и потертым, но добротным ковром перед камином, где тлели последние угольки от ночного огня. Я сидела в своем любимом кресле с высокой спинкой, кутаясь в утренний шерстяной плед с выцветшим узором, пока Стив, переминаясь с ноги на ногу, докладывал о беде. – Что там творится, в той деревне?

– Дык наверняка нечисть лютует, госпожа, – пробасил управляющий, высокий широкоплечий Стив, одетый в холщовую рубаху и широкие штаны, перехваченные кожаным ремнем. Его широкое, обветренное лицо было серьезным, а в глазах, цвета спелой ржи, читалась неподдельная тревога. – Кикимора глаза отводит, или шакра веселится. Мужики говорят, перед пропажей в огородах следы странные видят – будто кто босой, да с перепонками между пальцев бегал. А поутру находят лужицы мутной воды с запахом тины.

Я прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. О кикиморах слышала – в старых книгах упоминались эти существа, любящие путать пряжу и пугать домашний скот. Но шакра… Это слово было мне незнакомо, оно звучало чуждо и угрожающе, как шепот из другого мира. Впрочем, сейчас меня волновали не классификации потусторонних существ, а судьба пропавших крестьян.

– И что делать? – я снова подавила зевок. Спать хотелось невероятно, веки налились свинцом после бессонной ночи, проведенной в размышлениях о вчерашнем приеме. – Надо ж как-то этих крестьян возвращать.

Стив почесал затылок, отчего его волосы, похожие на паклю, встали торчком.

– Дык вы ж хозяйка, госпожа, вам и ехать, с нечистью говорить. Мага-то сильного у нас нет. А вы… вы ж Артараш. Ваш род с такими делами испокон веков справлялся.

В его голосе звучала непоколебимая уверенность, что решение этой проблемы лежит исключительно на моих плечах. Он смотрел на меня с ожиданием, словно я должна была просто взмахнуть рукой – и нечисть исчезнет, а крестьяне вернутся.

Отлично. Просто восхитительно. Я сжала пальцы на подлокотниках кресла, чувствуя, как ногти впиваются в потертый бархат обивки, оставляя вмятины. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь свинцовые переплеты окон, вдруг показался мне насмешливо ярким, освещая пылинки, кружащиеся в воздухе, будто танцующие духи.

Где-то за стеной слышалось мерное потрескивание дров в камине и шарканье ног служанки, готовящей утренний чай с травами – знакомый, успокаивающий звук. Обычные, такие привычные звуки домашнего уюта, которые теперь казались издевкой. Ведь мне предстояло оставить этот уют и отправиться бороться с чем-то неизвестным и явно враждебным, с чем-то, что крало людей из-под носа, не оставляя следов, кроме этих жутких отпечатков с перепонками…

Я никогда не была знакома с потусторонним. Даже на Земле, где все эти истории считались сказками, я не верила в сверхъестественное. Никогда не оставляла молоко домовому, не стучала по дереву, не плевала через плечо. А теперь мне предстояло лицом к лицу столкнуться с настоящей нечистью – той, что уводит людей в неизвестность, оставляя за собой лишь тину и следы с перепонками.

– Госпожа, вам чай подавать или сразу карету готовить? – робко поинтересовалась заглянувшая в дверь горничная. Ее голос, тонкий и немного дрожащий, вывел меня из оцепенения.

Я резко встала, чувствуя, как плед соскальзывает с плеч на пол, где его тут же подхватила служанка.

– Карету. И… книгу о местной нечисти, если таковая имеется в книгохранилище.

Голос звучал чужим, слишком высоким от напряжения, словно его издавал кто-то другой.

Мысли метались, как испуганные птицы, ударяясь о стены сознания. Что я скажу этой нечисти? Как буду уговаривать? Предложу обмен? Или придется угрожать? А если она окажется сильнее? В голове всплывали обрывки когда-то прочитанных сказок – подношения в виде хлеба с солью, заговоры шепотом на перекрестках, обереги из рябины. Но это все были детские страшилки, не имеющие ничего общего с реальностью, в которую я теперь попала.

Стив все еще стоял передо мной, ожидая распоряжений. Его простоватое лицо выражало безоговорочную уверенность в том, что его госпожа справится с любой напастью. Эта слепая вера была почти невыносима.

– Приготовьте мне… – я замялась, – мешочек с солью. И железный нож. На всякий случай.

Хотя прекрасно понимала, что против настоящей магии эти предметы вряд ли помогут. Соль могла рассыпаться, а нож – затупиться о то, что нельзя порезать.

Пока служанки суетились, собирая мои вещи, я стояла у окна и смотрела в сторону Черного ручья. Там, за лесом, в маленькой деревушке, люди исчезали без следа. И теперь мне, бывшей Маргарите Андреевне, мелкому клерку из провинциального городка, предстояло стать их спасительницей.

Боги, за что мне все это?!

Собралась я на удивление быстро – по местным меркам, конечно. Уже через сорок минут, облаченная в простое дорожное платье из плотного серого баркана1 с узким серебряным шитьем по подолу, изображающим защитные руны, я спускалась по широким ступеням парадного крыльца. На мне были практичные кожаные перчатки без украшений и удобные ботинки на низком каблуке – не роскошно, но для деревенской поездки в самый раз. В кармане платья лежал тот самый мешочек с солью, зашитый красной нитью, и небольшой, но крепкий железный нож в кожаных ножнах.

Карета, поданная ко входу, выглядела не лучшим образом – некогда черный лак на ее боках облупился местами до дерева, позолота на гербах потускнела и потрескалась, а кожаные шторки на окнах покрылись сетью мелких трещин, сквозь которые пробивался назойливый солнечный свет. Четверка лошадей в упряжи была не первой молодости, с проседью в гривах и слегка обвисшими спинами, их шерсть потеряла былой блеск и казалась матовой под утренним солнцем. Кучер – сгорбленный старик в потертом кафтане с выцветшими нашивками – сидел на облучке с таким выражением лица, будто заранее ожидал, что в любой момент колесо может отвалиться, а упряжь – разорваться. Да и вообще не верил, что мы доедем до места назначения в целости и сохранности.

Я с сожалением вспомнила, что богатые аристократы империи предпочитали путешествовать иначе – с помощью магических портальных колец, позволявших за считанные секунды перенестись в любую точку мира. Но такие артефакты стоили целое состояние и передавались по наследству в знатных семьях. Мне же, провинциальной графине, приходилось довольствоваться старомодным способом передвижения.

Стив уже ждал нас на своем вороном жеребце – крепком, но тоже не молодом, с седыми волосками вокруг темных ноздрей. Лошадь фыркала и бодро перебирала копытами, явно отдохнувшая после утренней поездки, ее грива была заплетена в простую косу, как у всех рабочих лошадей в имении.

– Тронули, ваша светлость? – спросил кучер хриплым голосом, когда я устроилась на потертом бархатном сиденье, с которого местами сыпалась набивка.

Не ожидая ответа, он щелкнул кнутом, и карета со скрипом, похожим на стон умирающего, тронулась в путь, колеса медленно проворачиваясь по выщербленному камню мостовой.

Дорога оказалась еще хуже, чем я ожидала. Карета подпрыгивала на ухабах, кренилась в рытвинах, а иногда так тряслась, что у меня стучали зубы и в ушах звенело. Через запыленное окошко, покрытое тонкой паутиной трещин, я наблюдала, как медленно проплывают бесконечные луга с поникшими без дождя травами, поля со зреющим зерном, изредка – перелески с чахлыми березками, их листья покрытые дорожной пылью.

"Черт бы побрал эти дороги!" – мысленно ругалась я, в очередной раз прикусив язык на особенно глубокой выбоине, когда карета накренилась так, что я едва удержалась на сиденье. В голове уже созрел план – как только в казне появится приличная сумма, первым делом займусь дорожным строительством. Нормальным! С каменным основанием и дренажными канавами! Чтобы ни одной лишней кочки! Пусть хоть весь годовой доход уйдет – но ездить по таким дорогам больше не придется!

Стив, ехавший рядом верхом, время от времени бросал обеспокоенные взгляды на карету, видимо опасаясь, что она развалится прямо на ходу. Его крупная фигура на лошади казалась воплощением надежности по сравнению с нашим шатким экипажем. Но старые колеса, скрипя и постанывая, все же продолжали вращаться, медленно приближая нас к месту назначения, оставляя за собой облако рыжей пыли, оседающей на листьях придорожных кустов.

Глава 6

К деревушке у Черного ручья я подъехала после обеда, с желанием убивать. Злая, готовая собственными руками разорвать любую нечисть, я вылезла из кареты на окраине деревушки, огляделась. Пусто. Тихо. Ни собаки не лают, ни птицы не поют, ни дети не кричат. Дома, обычно такие оживленные, теперь стояли с закрытыми ставнями, словно слепые. Ни дыма из труб, ни привычного стука топоров у дровяников. Даже куры, обычно шныряющие под ногами, куда-то исчезли. Вообще могильная тишина, нарушаемая лишь скрипом наших колес да фырканьем лошадей.

– Где все? – резко повернулась я к Стиву, и мой голос гулко разнесся по пустой улице, отдаваясь эхом от бревенчатых стен изб.

Управляющий неспешно слез с коня, почесав затылок.

– Дык кто где, госпожа. Кто в поле, кто по домам попрятался. Народ напуганный – лишний раз нос на улицу не высунут.

– А где живность? – спросила я, и в голосе моем зазвучали металлические нотки, которые сами удивили меня.

– Дык нечисть напугала, – равнодушно ответил Стив, привязывая лошадь к облучку кареты, его пальцы ловко завязывали узлы на потрескавшейся коже упряжи.

Ах, нечисть напугала…

Это стало последней каплей.

Действовала я, вспоминая все, что когда-либо читала и смотрела на Земле – от народных сказок до фэнтези-романов. Достала мешочек с солью (который служанки, посмеиваясь, все же приготовили) и начала очерчивать широкий круг вокруг кареты и нас со Стивом. Соль хрустела под ногами, оставляя на земле четкую белую линию, которая казалась неестественно яркой на фоне унылой деревни.

Встав в центре круга, я глубоко вдохнула, чувствуя, как воздух наполняет легкие, и крикнула так громко, что даже Стив вздрогнул, а лошадь беспокойно забила копытом:

– А ну выходи, нечисть! Не доводи меня!

Что именно я имела в виду под "не доводи" – сама толком не знала. Как и то, что буду делать, если никто не появится. Но древние инстинкты подсказывали – надо вести себя уверенно, как настоящая хозяйка этих земель.

И, к моему удивлению, призыв сработал.

Воздух перед нами вдруг заколебался, словно над раскаленными углями, и из ниоткуда вывалилась целая орава нечисти. Они появились все разом – тощие как скелеты и пузатые как бочки, покрытые клочковатой шерстью и лысые до синевы, орущие на разные голоса и молча скалящие гнилые зубы. Их кожа отливала болотной зеленью и землистой серостью, а от них пахло сыростью подвала и гнилыми листьями.

Они кинулись к нам, как стая голодных псов – одни скакали перед перепуганными лошадьми, заставляя животных бить копытами и ржать от ужаса, белки их глаз были видны даже из-за круга. Другие высовывали длинные, как у ящериц, языки, облизывая воздух, оставляя на нем мерзкий блеск. Третьи закатывали глаза так, что видны были только белки, покрытые красными прожилками, словно карта безумия.

– Молчать! – рявкнула я так громко, что даже собственным ушам стало больно, а эхо прокатилось по пустой деревне, ударяясь о закрытые ставни.

Не раздумывая, я схватила полную горсть соли из мешочка и щедро швырнула ее перед собой, за пределы защитного круга. Белые кристаллы, сверкая на закатном солнце, рассыпались веером, похожие на зимний иней.

Тут же раздался оглушительный визг, пронзительный и многоголосый, от которого заложило уши. Там, куда попала соль, воздух затрещал, как раскаленная сковорода под каплями воды. Несколько самых наглых тварей буквально испарились, оставив после себя лишь клубы вонючего дыма, пахнущего паленой шерстью и серой. Остальные мгновенно заткнулись и отпрыгнули назад, как ошпаренные, шипя и поскуливая.

В наступившей тишине, нарушаемой лишь тяжелым дыханием Стива за моей спиной, из толпы нечисти вдруг выкатилось что-то большое и мохнатое. Оно подпрыгнуло, распрямилось – и перед нами оказалось существо, напоминающее огромную собаку, но стоящую на двух тонких, как спички, ножках. Его желтые глаза умоляюще смотрели на меня, а мохнатая грудь вздымалась от частого дыхания, и с каждого волоска стекали капли мутной воды.

– Не губи, хозяйка! – прогудело оно, и его голос звучал так, будто доносился со дна глубокого колодца, полного тины и старых страхов.

– Людей моих вернуть! – приказала я, и мой голос прозвучал тверже, чем я ожидала. – Сей же час! Ну!

Мохнатая тварь заскулила, поджав воображаемый хвост, и замахала лапами в странном ритме, будто замешивая воздух. Воздух снова заколебался, заструился, и вдруг из ниоткуда начали вываливаться люди – словно невидимая рука вытряхивала мешки. Они падали на землю, растерянные, испачканные тиной, но целые и невредимые, с широко раскрытыми глазами, полными недоумения и страха.

Сперва упал рослый мужик в порванной рубахе, с грязью на коленях и пустым, потерянным взглядом. За ним – две перепуганные бабы, обнимающие плачущих ребятишек, чьи лица были испачканы слезами и землей. Один за другим появлялись крестьяне – бледные, с синяками под глазами, в измятой одежде, пахнущие тиной и страхом. Некоторые шатались от слабости, опираясь на соседей, другие озирались по сторонам с диким, животным ужасом, будто ожидая нового нападения.

– В круг, – скомандовала я, указывая на защитную линию из соли, которая теперь казалась тонким, но нерушимым барьером между нами и остальным миром. – Быстро!

Люди поползли к карете, цепляясь друг за друга, их движения были медленными и неуверенными, будто они забыли, как пользоваться собственными телами. Дети всхлипывали, прижимаясь к матерям, взрослые шептали молитвы, их пальцы дрожали, перебирая складки одежды. Я пересчитала их взглядом – все на месте, все двадцать три души, которые недосчитались утром.

Повернувшись к мохнатому существу, я встряхнула мешочком, демонстративно подсыпая соли в ладонь. Белые кристаллы блестели на закатном солнце, как крошечные алмазы.

– Еще раз хоть кого утащите или напугаете… – начала я, медленно приближаясь к твари, и каждый мой шаг отдавался гулко в наступившей тишине. Та отползала назад, желтые глаза расширились от ужаса, а мохнатая грудь вздымалась чаще. – …засыплю с ног до головы. Солью. Горячей. Поняли?

Существо закивало так усердно, что клочья шерсти затряслись, а с них посыпались капли мутной воды, оставляя на земле темные пятна.

– А теперь – вон! Ну!

Последнее слово прозвучало как хлопок бича. Нечисть исчезла мгновенно – вместе с запахом болота и ощущением липкого присутствия, которое давило на грудь все это время. Воздух стал чистым и свежим, будто после грозы, пахнущим полынью и влажной землей.

Я глубоко вздохнула, разжала пальцы – соль тонкой струйкой потекла на землю, растворяясь в пыли.

– Домой, – тихо сказала я Стиву, глядя, как крестьяне, дрожа, помогают друг другу подняться, их движения постепенно обретали уверенность. – И чтобы к утру кто-нибудь привез соли. Много соли.

Кучер, до этого замерший на облучке, с готовностью взялся за вожжи, его пальцы крепко сжали потрескавшуюся кожу. Лошади, наконец успокоившись, фыркнули, будто с облегчением, и тронулись с места. А я в последний раз оглядела опустевшую деревенскую улицу, где теперь снова слышался привычный шум – где-то захлопнулась дверь, залаяла собака, заплакал ребенок, и этот плач уже звучал не как крик ужаса, а как обычная детская каприза.

Обычная жизнь возвращалась.

И я вдруг поняла, что больше не просто Маргарита Андреевна. Теперь я – настоящая хозяйка Темных песков.

Глава 7

До замка мы добрались уже глубокой ночью. Лунный свет струился по зубчатым стенам, превращая Темные Пески в призрачное видение, где каждый камень отбрасывал длинные, искаженные тени. Я едва волочила ноги, спина ныла от усталости, а веки слипались сами собой, будто их присыпали пеплом.

Мэри встретила меня в холле с зажженным подсвечником, пламя свечи трепетало от сквозняка, пляшущие блики освещали ее встревоженное лицо. Но я лишь покачала головой – сил даже на вечерний туалет не осталось. С трудом взобравшись по винтовой лестнице, ступени которой казались сегодня особенно крутыми и неровными, я рухнула на постель, не снимая дорожного платья, пахнущего пылью и дымом. Последнее, что помню – как холодные шелковые простыни коснулись моей щеки…

И сразу же погрузилась в странный, беспокойный сон.

Мне снилось, будто я снова в той деревне, но вместо крестьян в избах живут странные существа. В одной избе сидит тощая старуха с лягушачьими глазами, закутанная в платок пропавшей бабы Агарьи, ее пальцы с перепонками ловко помешивали деревянной ложкой в котле.

– Я ведь добро делаю, – хрипит она, помешивая котел с какой-то мерзкой жижей, от которой идет пар с запахом гнилых водорослей. – Мышей ловлю, пауков из углов выметаю…

В другой избе здоровенный детина с козлиными копытами вместо ног укладывает спать деревенских ребятишек, его грубые руки неожиданно нежно поправляли одеяло.

– Кто ж им сказки на ночь рассказывать будет, как не я? – укоряет он меня, пряча рога под шапкой пропавшего мужика Стертана, из-под которой торчали клочья свалявшейся шерсти.

Самый жуткий был в избе старосты – существо, похожее на огромную мокрую крысу в человечьей одежде. Оно сидело за столом и аккуратно вело учетные книги, его длинный чешуйчатый хвост свисал со скамьи, касаясь пола.

– Налоги-то кто считать будет? – щебетало оно тонким голоском, перелистывая страницы мокрыми от слизи пальцами. – Вы, барыня, в своем замке и не знаете, сколько тут делов-то…

Я металась от избы к избе, вытаскивая эту нечисть за шиворот, доказывая, что они не имеют права притворяться людьми. А они все как один жалобно плакали, цеплялись за пороги, клялись, что больше им жить негде, их голоса сливались в один жалобный гул, напоминающий шум ветра в камышах.

– Приснится же такое, – прошептала я, проснувшись с первыми лучами солнца, которые уже пробивались сквозь щели в ставнях.

Губы были сухими, а во рту – горький привкус, будто я и правда всю ночь ругалась с потусторонними тварями. За окном щебетали птицы, а где-то внизу уже слышались привычные утренние звуки замка – скрип дверей, шаги служанок, звон посуды. Но тревожное ощущение от сна не отпускало, оставляя на душе тяжелый, холодный осадок.

– Куда ночь, туда и сон, – проворчала я себе под нос, с трудом отрывая от подушки голову, которая казалась сегодня невыносимо тяжелой.

Дернула за шнур колокольчика, и через мгновение в дверь постучала Мэри, ее шаги были легкими и быстрыми, как всегда.

– Воды горячей, – хрипло попросила я, потирая глаза, в которых будто насыпали песка. – И чтобы с травами.

Горничная кивнула и скрылась, а я с трудом поднялась с кровати, чувствуя, как ноют все мышцы. Дорожное платье, в котором проспала всю ночь, было мятым и пахло пылью, дымом и чем-то еще – возможно, той самой нечистью из деревни, едкий запах болота въелся в ткань.

В углу мыльни, отдельной комнаты, местной ванной, стоял большой железный чан с облупившейся эмалью, в который слуги уже лили ведра с горячей водой. Пар поднимался густыми клубами, наполняя комнату ароматом лаванды и розмарина – Мэри, как всегда, знала толк в травах, добавляя в воду еще и веточку чабреца для бодрости.

Я сбросила платье, с наслаждением погрузившись в почти обжигающую воду, которая сразу же согрела озябшее за ночь тело. Мэри принялась усердно тереть мне спину жесткой мочалкой из люфы, смывая вчерашнюю пыль дороги и остатки страха, которые будто прилипли к коже.

– Сегодня, говорят, из деревни весточка пришла, – болтала горничная, поливая мне на плечи теплую воду из медного ковша с гербом Артарашей. – Все живы-здоровы, даже ребятишки. Баба Агафья уже печь истопила, хлеб поставила.

Я лишь крякнула в ответ, закрыв глаза. Вода смывала не только грязь, но и остатки тревожного сна, где лягушачьи глаза старухи смешивались с козлиными копытами.

– И соль прислали, – добавила Мэри, подавая мне кусок мыла с запахом мелиссы, которое пенилось в руках густой белой пеной. – Два мешка. Как вы и велели. Уже в кладовую отнесли.

Я кивнула, намыливая волосы, чувствуя, как аромат трав проникает в каждую прядь. Сегодня предстоял обычный день – завтрак, отчеты управляющего, бесконечные вопросы экономки. Но теперь я знала: в моем мире даже самый обычный день может обернуться чем-то неожиданным.

После утреннего омовения я почувствовала себя почти человеком. Мэри облачила меня в простое платье из мягкой ткани темно-серого цвета – практичное, немаркое, с удобными карманами и свободными рукавами, стянутыми на запястьях тесьмой.

Завтрак подали в малом обеденном зале на первом этаже, где солнечный свет лился сквозь высокие стрельчатые окна, играя на старинном дубовом столе, покрытом скатертью с вышитыми колосьями. Теплые пышки с медом, копченая ветчина, нарезанная тонкими ломтиками, и чашка крепкого травяного чая с мятой – простые, но такие приятные после вчерашних волнений яства.

Стив явился ровно в назначенный час, переминаясь с ноги на ногу на пороге гостиной, оставляя на полированном полу грязные следы от сапог. Его грубые руки, покрытые старыми шрамами и свежими царапинами, были испачканы землей – видимо, он уже успел побывать в полях до нашего разговора.

– Посевную скоро закончим, ваша светлость, – начал он, нервно потирая ладонью подбородок, где щетина отливала медным блеском. – Если дождей и засухи не будет, то можно ждать хорошего урожая зерновых. Вот только…

Он замялся, и я сразу поняла – проблемы начались.

– Мельник Жак опять жалуется – жернова почти стерлись, новые заказывать надо. А кузнец Томас сломал ногу, когда на него бревно упало – теперь никто не кует подковы лошадям, не чинит плуги. Мясник Готье грозится уйти – говорит, нечем скотину кормить, сено плохое в этом году, все червивое. Да и староста деревни у Черного ручья просит помощи – после вчерашнего… ну, этого… народ боится в поля выходить, боятся, что опять нечисть утащит.

Я вздохнула, потирая виски, где уже начинала пульсировать знакомая боль. Вчера – нечисть, сегодня – бесконечные хозяйственные проблемы. В замковом саду за окном запел соловей, такой беззаботный в сравнении с моей жизнью, полной проблем, его трели казались насмешкой.

– По порядку, – сказала я, доставая из кармана маленький блокнот в кожаном переплете и заточенный карандаш. – Сначала мельница. Потом кузнец. Потом…

И так – до бесконечности. Графская корона оказалась куда тяжелее, чем я могла предположить, ее вес давил на виски, а не на голову.

Наш разговор затянулся до полудня. Солнечные пятна, ложившиеся на ковер утром, уже сместились к противоположной стене, когда мы закончили разбирать все насущные вопросы. Каждая проблема требовала внимания – мельничные жернова нужно было заказывать у столичного мастера, что означало недели ожидания и немалые деньги; сломанная нога кузнеца требовала не только лечения, но и поиска временной замены; нехватка кормов грозила падежом скота; испуганные крестьяне нуждались в уверенности и защите, которую я должна была им обеспечить.

Я сидела, обхватив руками фарфоровую чашку с уже остывшим чаем, и мысленно подсчитывала расходы. Хрупкий фарфор с позолотой по краю казался насмешкой над моим бедственным положением. Новые жернова – двадцать золотых. Лекарь для кузнеца – еще пять. Корма на зиму – минимум сорок. А в моей казне едва набиралось тридцать, и то если не платить слугам жалованье в этом месяце.

Стив стоял передо мной, переминаясь с ноги на ногу, его грубые пальцы нервно теребили потрепанный край кафтана из грубой шерсти. Он прекрасно понимал, что большинство решений упирается в одно – пустую графскую казну, и его молчаливое сочувствие читалось в потупленном взгляде.

– Хорошо, – наконец сказала я, отставляя чашку с тихим стуком о серебряное подносное блюдце. – Займитесь тем, что можно исправить без денег. Пусть староста успокоит народ. Мельник пусть пока обходится тем, что есть. А кузнеца… – я вздохнула, чувствуя, как усталость давит на плечи, – отправьте к моему замковому лекарю. Пусть посмотрит, что можно сделать.

Когда управляющий поклонился и вышел, его тяжелые шаги затихли в коридоре, я осталась одна в тишине гостиной. Солнечный луч, пробивавшийся сквозь витраж с изображением фамильного герба, рисовал на столе цветные пятна – синие, красные, зеленые. Где-то на кухне звенела посуда, за окном щебетали птицы – обычная жизнь замка шла своим чередом, не обращая внимания на мои тревоги.

Я откинулась на спинку кресла с высоким резным изголовьем, закрыв глаза. «Тяжела ты, жизнь аристократки», думала я. В книгах – балы, интриги, красивые платья. А на деле – вечная нехватка денег, испуганные крестьяне, сломанные жернова. И никого, кто бы мог помочь. Ни советчика, ни союзника, ни просто плеча, на которое можно было бы опереться.

Из кармана платья я достала маленький мешочек с солью – вчерашний трофей, сшитый из грубого полотна. Пересыпала зерна из ладони в ладонь, чувствуя, как мелкие кристаллы скользят между пальцев. Хоть какая-то защита в этом странном мире, где реальность оказалась куда сложнее книжных сюжетов.

Остальное… Остальное придется решать самой. Как всегда.

Глава 8

Экономка, найра2 Марта, невысокая плотная шатенка средних лет, тоже «порадовала».

Она сидела напротив меня, аккуратно сложив пухлые руки на коленях. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь кружевные занавески, играл на ее гладко зачесанных каштановых волосах, собранных в тугой узел. Ее карие глаза внимательно изучали мое лицо, пока она размеренно излагала проблемы, слегка поджав губы, что делало ее и без того строгое выражение лица еще более суровым.

– Ваша светлость, со служанками совсем беда, – начала она, слегка наклоняясь вперед, и складки ее темного шерстяного платья мягко зашуршали. – После последнего приема девочки едва на ногах стояли. Двух бы обученных взять – на кухню и в прачечную. А то и вовсе деревенских девок набрать, мы их здесь быстро всему научим. – Она вздохнула, поправляя белоснежный фартук с крошечной, почти незаметной вышивкой у кармашка. – Да и в кладовых пусто – масло на исходе, муки осталось на неделю, сахар и соль вообще по крохам считаем.

Я машинально провела пальцем по краю стола, собирая несуществующие пылинки, чувствуя подушечками пальцев прохладу полированного дерева.

Марта продолжала, ее голос звучал ровно, но в нем слышались нотки беспокойства:

– Ярмарка в Ласске только через месяц, а ждать нельзя. У мельника кое-что взять можно, но… – она сделала многозначительную паузу, слегка прищурившись. – Знаете, какой он ценник сейчас выставил? Прямо наглеет с каждым днем. В прошлый раз за муку высшего сорта брал по три серебряных за мешок, а теперь требует пять.

Экономка достала из кармана аккуратно сложенный лист бумаги, пожелтевший по краям.

– Вот список самого необходимого. Лучше бы Стива в город отправить – он цены знает. Да не одного, а с двумя-тремя слугами. Чтобы сразу все закупить и побыстрее вернуться. – Она многозначительно подняла бровь, и на лбу у нее обозначилась мелкая морщинка. – А то в последний раз один кучер ездил – половину припасов в трактире пропил. Привезли нам вместо качественной муки какую-то отсыревшую смесь с жучками.

Я вздохнула, принимая список. Бумага оказалась испещрена ровными строчками – мука, масло, сахар, соль, сухофрукты, специи… Каждая позиция с указанием количества и примерной цены. Марта явно готовилась к этому разговору основательно, ее почерк был аккуратным и четким, с маленькими, экономными буквами.

– И еще, ваша светлость, – добавила она уже мягче, понизив голос, – к новым служанкам присмотритесь сами. А то в прошлый раз мы с Мэри девку взяли, а она…

Экономка сделала выразительный жест рукой, явно намекая на какую-то неприятную историю, о которой я не знала или не помнила. Ее пальцы сложились в фигуру, напоминающую клюв, а затем резко разжались, будто выпуская что-то невидимое. Да и, если честно, знать особо не желала. И без того голова была проблемами забита.

За окном пролетела стайка воробьев, их тени мелькнули на стене, скользнув по портрету какого-то сурового предка в золоченой раме. Обычный деловой разговор в необычном для меня мире, где каждая мелочь требовала внимания хозяйки замка.

После окончания разговора я поднялась в книгохранилище, выбрала книгу о местных традициях и уселась в кресло там же – читать, просвещаться. Это местным аристократам все знания вкладывались в головы с рождения. А я, например, понятия не имела, почему в день солнцеворота нельзя прясть, а на зимних игрищах – подходить к водоемам.

Так что сидела, читала, чтобы не ляпнуть глупость в светском разговоре.

Я устроилась в глубоком кресле у камина, кутаясь в шерстяной плед с выцветшим узором. Старинный фолиант "Обычаи и поверья Драгорашской империи" лежал у меня на коленях, испещренный закладками из шелковых лент разного цвета. Страницы пахли пылью и временем, а буквы местами стерлись от множества прикосновений, некоторые слова приходилось разбирать чуть ли не с лупой.

Вот оно, оказывается, почему нельзя прясть в солнцеворот – пряха может невольно спрясть свою судьбу с нитью. А водоемы в зимние праздники – это врата в иной мир, куда может утянуть нечисть. Я задумчиво покусывала губу, делая пометки в блокноте – сколько всего нужно запомнить, чтобы не опозориться перед местной знатью.