Несовершенная

Глава 1

Это все же случилось – моя тридцатилетняя японка встала на трассе.

Сколько раз, отправляясь в дальнюю дорогу, я боялась этого момента. И он настиг меня. В самое, мать его, не подходящее время! Машина дернулась, пошел странный звук во время хода, и я на автомате сбросила скорость. Осторожно съехала на обочину и заглушила двигатель.

Несколько секунд просто сидела, вцепившись пальцами в руль и уткнувшись в него лбом. Не было ни паники, ни злости, только вязкая усталость и понимание, что помощи ждать неоткуда. Позвонить некому. Никого рядом. Лишь я и эта бесконечная дорога.

Медленно выдохнув, щелкнула рычажок капота и выбралась наружу. Воздух был сухой и теплый, пах пылью, асфальтом и молодыми травами. Я неумело приподняла капот и растерянно оглядела открывшуюся картину, ничего не понимая.

Но тут заметила, что машина стоит как-то странно, будто припав на один бок и облегченно выдохнула, – просто спущенное колесо. Это не казалось мне такой уж критичной проблемой, другое дело, что я мало что знала о том, как его менять.

Растерянно оглядела пустую трассу. Если бы я ехала по федеральной дороге или к туристическим местам проблем бы не было. Там в огромном потоке машин всегда кто-то останавливается, помогает. А здесь… пусто. Я достала телефон, но и тут разочарование, интернета тоже нет. Придется разбираться методом «тыка».

Пока рылась в багажнике, пытаясь отыскать подходящий ключ, домкрат и достать «запаску», мимо все же проехали три машины, но ни одна не остановилась помочь.

Если бы на мне была юбка, и выглядела я прилично, возможно, что-то бы изменилось. Но на мне была старая футболка на шесть размеров больше и рваные джинсы. Вот так и выходит: все говорят главное душа, а помочь на дороге останавливаются только если ты выглядишь как с обложки.

Впрочем, рефлексировала я на эту тему недолго, потому что вскоре меня полностью захватила война с балонным ключом и гайками. Они не поддавались. Совсем. Я наваливалась на ключ всем телом, издавая отчаянные звуки, краснела от напряжения, но ни одна чертова гайка даже не шелохнулась. От усилия у меня дрожали руки, глаза начало щипать от слез бессилия.

Эта ситуация добила окончательно. Стала последней каплей, переполнившей чашу моего самообладания, которое я сохраняла много месяцев.

– Только не реви, Ася, – прошептала сама себе, пытаясь глубоко дышать, но ком в горле уже нещадно душил.

Я тихо всхлипнула и утерла нос.

Эта чертова гайка вдруг стала олицетворением моей жизни. Я делала все, прикладывала все силы, сжав зубы, но изменить ситуацию не могла. Никакого прогресса. Только ссадины на пальцах, дрожащие руки и злость, жгущая грудь.

Я так увлеченно боролась с гайкой и упивалась аналогиями, что не услышала, как сзади остановилась машина. И когда надо мной раздался мужской голос, я едва не подпрыгнула от испуга.

– Эй, Карина, помощь нужна?

Я подвисла на мгновение, не понимая, почему «Карина»? Перепутал с кем–то?

– Я открутить не могу, – всхлипнув, пробормотала я, стараясь не поднимать глаз на незнакомца. Поспешно встала и вытерла слезы пыльной рукой, наверняка размазывая грязь по лицу. От этого осознания к горлу подкатил очередной болезненный ком вместе с отвращением к себе.

Господи, как стыдно!

Мужчина окинул меня внимательным взглядом, но не стал комментировать ни слезы, ни внешний вид.

– Сейчас открутим, – спокойно сказал он и, окинув взглядом разбросанные по обочине инструменты, взялся за дело, не дожидаясь приглашения.

Он перевернул кепку козырьком назад, чтобы не мешалась, и я невольно задержала взгляд на его лице: у мужчины были удивительно светлые и яркие глаза, серебристые, почти прозрачные. Они особенно выделялись на его загорелом лице.

Я просто стояла и смотрела, как он, приложив усилия, отчего вены на его руках вздулись, ослабил гайки и поднял машину домкратом. В его движениях присутствовали спокойствие и размеренность. Он снял колесо и внимательно осмотрел.

Наблюдая за его методичными действиями, я понемногу успокаивалась: горло перестало сжимать от спазмов, слезы иссякли. Это было настоящим чудом, обычно, если я начинала плакать, то быстро не успокаивалась, проваливаясь все глубже в свои страдания.

– Тут можно рем-набором обойтись, – сказал он, мельком взглянув на меня.

– У меня нет, – хрипло произнесла я, сглатывая вязкую слюну. – Поставьте «запаску», пожалуйста.

Он сделал мне знак подождать и направился к своей машине. Я только сейчас обратила внимание на огромный пикап и удивленно икнула. «Додж рам» стоял припаркованный прямо за моей приземистой низенькой машиной, крыша тойоты едва ли была выше его колес.

С губ невольно слетел смешок, когда я, наконец, поняла, почему он назвал меня «Кариной». Он имел в виду модель моей машины.

Мужчина вскоре вернулся с рем-набором и приступил к починке. А я продолжала стоять столбом, после слез поймав какое-то странное опустошение. В голове не осталось мыслей, только рваные образы: его руки, движения, как будто в замедленной съемке. Я смотрела, как он чинит колесо, сосредоточенно, ловко, не проронив ни слова. Жгут вошел в резину с легким скрипом, клей блеснул в солнечном свете, лезвие ножа отсекло лишнее.

У него были красивые руки, крепкие, с отчетливыми жилами и шершавыми мозолями на пальцах. Никаких браслетов, колец, только яблочные часы последней модели на запястье, чужеродный штрих в его простом образе, как будто случайно попавшая деталь.

На щеках проступала небрежная, но уютная щетина. Волосы были коротко острижены, стрижку почти полностью скрывала кепка. Он словно не стремился производить впечатление, но все равно производил – спокойной уверенностью, которая невольно ощущалась рядом с ним.

– Ну все, Карина, – проговорил он, поднимаясь. – Проедешь до ближайшей шиномонтажки без проблем. Она в селе, километров через семьдесят. Правда, сегодня воскресенье, мужики могли уже разойтись.

Пока он сообщал мне то, что, я уже знала, успел ловко уложить все обратно: «запаску», домкрат, инструменты. Снова без спешки и лишних движений. Казалось, у него на все был свой ритм, и он не зависел от времени суток или дня недели.

– Но ты не переживай. На таком колесе еще долго проездишь. В ста километрах есть еще одно село, Сосново, райцентр, это если дальше поедешь. Там могут сделать и сегодня.

Я рассеяно кивнула. Ехала я не в Сосново. Когда он захлопнул багажник, на секунду задержал взгляд на мне, словно пытался разглядеть, требуется ли его помощь теперь уже человеку, а не машине.

– Все нормально? Дальше-то ехать сможешь?

– Спасибо вам, – наконец пробормотала я, отмирая, и поспешно отступила к двери. Рывком открыла ее, нырнула в салон, нащупала кошелек. Достав тысячу, я протянула ему купюру дрожащей рукой. – Возьмите, пожалуйста. За помощь.

Он посмотрел на меня с легкой усмешкой и мотнул головой:

– Ты че, совсем? – в голосе не было ни упрека, ни раздражения, только легкое веселье от такой глупости. – На дороге не для этого помогают, Карина.

Проигнорировав купюру в моей руке, он повернул кепку, снова надвинул ее на лоб, и на мгновение замер, рассматривая меня. Как будто что-то хотел сказать или отмечал про себя что-то.

– Ладно, – пробормотала я себе под нос. – Спасибо… еще раз.

Он махнул мне рукой и небрежно улыбнулся. Его улыбка трогала глаза, отчего казалось особенной.

– Передай другому.

Он пошел к своей машине, завел взревевший мотор и очень быстро скрылся из виду, оставив меня растерянно стоять на трассе, сжимая деньги в кулаке. Я простояла так еще несколько минут, приходя в себя, а потом села за руль и поехала дальше.

Уже перевалило за полдень и солнце стояло высоко, пригревая. В салоне стало жарко, и я открыла окна. Небо успокаивало синевой, а ветер врывался в машину и приносил запахи дороги, а еще свежей травы и молодых цветов, приятно обдувал разгоряченное тело, словно обнимая прохладными пальцами. Волосы спутались окончательно, но мне было все равно.

Я чувствовала, как внутри прорастает тихое, медленное облегчение. Как будто что-то отпустило. Стало легче дышать. Может мне давно стоило поплакать? Или отправиться в дальнюю дорогу? Это всегда было своего рода терапией.

Но дорога для меня была закрыта больше года, а плакать я себе не позволяла.

Я до сих пор не знала, правильно ли сделала, уехав. Пусть в городе меня ничего не держало, но и там, куда я ехала ничего не ждало. Я лишь знала, что мне нужна передышка, иначе я не удержусь на поверхности.

И делать пит-стоп необходимо было подальше от места, которое меня сломало.

***

В Луговском я не была три года. И за это время деревня продолжила свое стремительное умирание.

Всего три года, а брошенных домов стало еще больше. Еще больше разрухи и безнадежности, веявших от заколоченных окон, ржавых ворот и заросших сорняками дворов.

Стоило уйти человеку, как из них ускользала душа. Простоявшие не один десяток лет, теперь они начинали умирать: медленно, не сразу, но неотвратимо. Оседали крыши, ссыхались ставни, краска отслаивалась, будто старая кожа. Разруха дышала из каждой щели.

На краткий миг показалось, что здесь вообще не осталось людей. Но не могли же за три года разъехаться почти двести человек?

Я приехала за тишиной, но не в гробницу же. Жить среди скелетов домов, слушать, как ветер воет в их пустых стенах, я бы не смогла.

Медленно проезжая дальше, я облегченно выдохнула, заметив ухоженные дворы и сельчан, что под вечер, когда спадала жара, выползали из своих домов и без устали копошились в земле. Чуть дальше после въезда в деревню дело обстояло лучше. Где-то сушилось белье, пахло свежей краской от заборов, а по дороге привычно гуляли куры с гусями.

Жизнь здесь все же была. Тихая, но цепкая.

Я подъехала к дому, в котором довелось вырасти, и остановилась рядом с покосившимся грязно желтым забором. Дом выглядел заброшенным, как и почти такой же слева. Напротив, по диагонали, и справа жили хозяева, что меня немного порадовало. Дальше, куда хватал взгляд, стояли оставленные дома.

Я сжала руль до побелевших костяшек и медленно, глубоко вдохнула. Три года назад я пообещала себе никогда больше сюда не возвращаться. После того как похоронила своих, оборвала с этим местом последние связи. В детских воспоминаниях осталось мало хорошего. Бабушку я любила, но, пожалуй, на этом оно и заканчивалось.

Все, что я хотела в юности, – сбежать. Вырваться отсюда, вдохнуть воздух, не пропитанный злобой и предрассудками, сбросить все ярлыки. Забвение казалось мне победой.

У меня получилось уехать, и жизнь раскрутилась как карусель. Все складывалось даже лучше, чем я могла рассчитывать.

Но потом рухнуло.

И вот спустя восемь лет я вернулась сюда, на порог этого дома, полного воспоминаний и боли. Уже не как гость, заглянувший на пару дней, а как хозяйка.

Но больше мне спрятаться негде. У меня ничего не осталось, только этот дом, это гиблое место и желание вернуть себе себя.

Я вздрогнула, заметив, что меня в упор рассматривает тучная старушка в грязном халате. Сначала я ее не узнала, слишком сильно постарела Тамара Васильевна, соседка. Она, прищурившись, слеповато, но пристально смотрела на мою машину, а я тем временем вытащила ключ из зажигания.

Как быстро мне напомнило это место, какие бестактные бывают деревенские люди. Вот уж где не забудут напомнить, кто ты и откуда, сколько не лепи себя за пределами этого места. Я заставила себя улыбнуться и повысила голос:

– Здравствуйте!

В ответ со мной не поздоровались, что по местным меркам казалось едва ли не прямым оскорблением. Соседка только еще более недобро прищурилась, опираясь на грабли.

– Это я, Ася. Не признали?

– Батюшки, – всплеснула руками Тамара Васильевна, ее лицо удивленно вытянулось, но затем снова сморщилось, приняв оценивающее выражение и долю упрека. – Здравствуй-здравствуй, Ася. Да ты чего, как кочегар чумазая-то? Не признала, конечно. Думала, очередная мошенница. Я тут их гоняю.

– Мошенников?

– Ну да, – хмыкнула Тамара Васильевна, сдвигая густые брови. – Цыгане, да всякие ушлые. Лазают, шарят, да ищут, чем поживиться. Знаешь, сколько их тут развелось?

– Не представляю, – ответила я и шагнула ближе.

– О-о, – соседка смачно цокнула языком. – Один раз вон прямо под окнами у вас ковырялись. Думают, раз старуха, так не вижу. А я, вон, Звонка к вам во двор посадила. Он у меня брешет, как черт. Только кто подойдет и сразу вой на всю улицу. Вот и не добрались до вашего добра. Скажи спасибо, что я еще живая. А то бы растащили все – приехала бы сейчас к голым стенам.

– Спасибо, Тамара Васильевна, – искренне поблагодарила я и огляделась. – Так Звонка теперь можно убрать со двора, раз я приехала?

– А тебе что, скотина мешает? – фыркнула она. – Он до двери не дотягивается. Пущай сидит, охраняет.

– Ну, пущай, так пущай, – пробормотала я, скрывая усталую усмешку.

– А ты чего вернулась, Аська?

Ну конечно, куда без самого главного вопроса. Я устало выдохнула.

– Да погостить просто.

– Надолго?

– Может лето поживу…

Тамара Васильевна понимающе покивала, а я вернулась к машине и достала с заднего сиденья несколько сумок, сколько могла унести за раз. Нащупала в кармане ключ и пошла во двор. Звонок разрывался, игнорируя хозяйкино «место, паскуда». Соседка продолжала вещать, перекрикивая собаку:

– Да заросло у вас тут все, Аська. Некому убирать. Мой в том году косил траву, да разве ей что станет? Она и к нам уже вон от вас лезет.

– Я прополю, – заверила я соседку.

– Ты это… если тебе молоко или яйца нужны будут – не стесняйся. У меня куры несутся, а молоко вон у соседки корова дает хорошее, жирное.

– Хорошо, спасибо.

Я подошла к двери и словно в вакуум погрузилась. В груди такой тоской защемило, что аж дышать тяжело стало. Я провалилась вглубь себя, перестав слышать соседку. Дом стоял притихшим замершим существом. Краска облупилась, а над крыльцом осы свили гнездо. Но не это заставило слезы вновь подкатить к горлу. Скорее, физически осязаемое чувство невосполнимой потери и пустоты.

Раньше я всегда приезжала к открытым дверям, видела бабушкину тень в окне. Из дома пахло вкусной выпечкой и стираным бельем. Здесь звучали голоса. Никогда прежде я не утыкалась в закрытую дверь.

Ключ со скрипом вошел в проржавевший замок и туго щелкнул, заставив вздрогнуть. Я толкнула дверь и на меня пахнуло сыростью и затхлостью, а еще одиночеством и забвением – неизменными спутниками оставленных хозяевами домов. В этом запахе всегда есть что-то от горя и обиды.

Бросила у порога в сенях сумки и пошла за остальными в машину. Вещей было немного. Всю свою жизнь я увезла в этой машине. Все, что еще имело значение или осталось мне от прошлой жизни, теперь вмещалось в старую японку.

Пока я перетаскивала вещи, Тамара Васильевна, все так же опираясь на тяпку, продолжала посвящать меня в дела села. Трещала без умолку, радуясь свободным ушам, ей не обязательно было вести диалог, достаточно получать редкие междометия, подтверждающие, что я слушаю.

Так я узнала, что закрыли ФАП и единственный магазин, и теперь за продуктами ездят в Сосново, райцентр за сорок километров. Или в ближайшие села, коих тут много, но все равно путь минимум десять километров, а зимой дороги заметает, и чистят их спустя три дня. Но колхоз, по словам Тамары Васильевны, продали какому-то бизнесмену с югов, и новый председатель обещал позаботиться об оставшихся сельчанах.

Когда я, наконец, закрыла за собой дверь, в доме будто стало темнее. Я выдохнула и осмотрелась. Старую мебель покрывал толстый слой пыли, повсюду висела паутина, по шкафам и на столе виднелся помет грызунов, валялись дохлые мухи, попавшие в ловушку пустого дома.

Я не позволила себе провалиться в воспоминания. Вместо этого переоделась и сразу приступила к наведению порядка. Спустилась в погреб и как на автомате, по старой памяти, нашла вентиль и повернула. Вода с хрипом забурлила в трубах, и из крана хлынул ржавый поток с металлическим запахом. Кран кашлял, выплевывал воздух и грязь, но все же вода текла.

Следующие несколько часов, до самого вечера, я убиралась и вымывала накопившуюся грязь. К тому моменту как стемнело, маленький пятистенок не стал пока сильно уютнее, но зато лишился пыли, грязи, пауков и двухвосток, что прятались под старыми половиками, которые я выкинула пока в хоздвор. После первой, самой тяжелой уборки, в доме стало легче дышать, будто он, как и я, начал приходить в себя после долгой спячки.

Я проверила технику и облегченно выдохнула, когда поняла, что старенький холодильник дернувшись странно пару раз, загудел, начав морозить. Вот бабушкину стиральную машинку, кажется, кто-то вынес, и я взгрустнула от того, что у меня не хватило моральных сил три года назад завершить все дела как надо. Зато в кладовке я отыскала старую «Малютку», пыльную и пожелтевшую от времени, но рабочую.

Мыться пришлось в тазике, согрев себе немного воды, так как сил на проверку состояния бани и тем более на ее топку у меня не осталось. Я заранее купила пакет продуктов, опасаясь, что магазина уже нет: еще три года назад поговаривали о его закрытии.

Приготовила себе легкий ужин на походной плиточке, решив, что-либо надо купить электрическую, либо запастись газовыми баллонами – бабушкина плита тоже куда-то испарилась.

Взяв бокал с чаем, я вышла на крыльцо и присела на ступеньку, слушая тишину. Такой тишины в городе не сыщешь. Она буквально звенела, давила с непривычки на нервную систему, но я надеялась найти в ней исцеление. Только это мне сейчас и нужно – немного тишины. Воздух был влажным и слегка пах дымом. Весной всегда так: то трава горит, то люди палят мусор, рискуя нарваться на штраф. Но участкового здесь тоже давно не было, так что все делали, как привыкли.

Ночь подкрадывалась, темнота плотно окутала дома – уличные фонари почему-то не светили – и с непривычки для городского человека казалась густой и вязкой. Где-то вдалеке лаяли собаки и тонко кричали совы, рядом со мной важно прополз ежик, активировав Звонка, и пес еще некоторое время рычал и лаял в темноту.

Ночи в начале мая холодные, поэтому мои влажные волосы быстро остыли, и я, подмерзнув, вернулась в дом, отметив, что и здесь достаточно зябко. Пока тело было разгоряченным после уборки, сырость не чувствовалась, но сейчас казалась липкой и неуютной. Неудивительно: бывало мы раньше топили печку и в июне, иначе от двухвосток не избавишься.

Допив чай, я решила все же прокинуть немного дровишек – так и спать будет приятнее, и сразу станет уютнее от тепла и запаха дров. Чтобы пройти в дровник, Звонка пришлось обходить по широкой дуге, пес меня пока не особо признавал..

Вернувшись в дом, я заложила поленья и подожгла щепки и бумагу – огонь с неохотой занялся. Но тут меня ждал сюрприз: печка начала дымить, и весь дым повалил в дом так сильно, что я даже растерялась. Кинулась к двери во вторую комнату и поспешно ее закрыла, а двери в сени и на улицу, наоборот, распахнула. Взявшись за полотенце, я с остервенением выгоняла дым, злясь на печку – вот уж всегда в самый неподходящий момент такие сюрпризы.

Когда во время остервенелого махания полотенцем в проеме вдруг показался силуэт мужчины, я вскрикнула от страха. Звонок лаял, конечно, но я не обратила на него внимания: за вечер он показался мне тем еще брехуном.

– Карина? – удивленно произнес мужчина, и я опустила руки, узнав своего спасителя с обочины. Он тут же осмотрел комнату и остановил взгляд на печке. – Я думал, проводка замкнула или хулиганы дом подожгли. Пожарку вызвал, а это ты тут фаер-шоу устроила.

Я открыла было рот, чтобы ответить ему что-нибудь, но он поднял руку, давая знак подождать, и приложил телефон к уху.

– Серега? Да, отбой, – сказал он кому-то по телефону. – Нет, ничего серьезного. Сам справлюсь. Давай.

Надо же, какой, однако, супермен. И дамам на дороге помогает, и в горящие избы броситься готов. Может, он сумасшедший? Я бросила быстрый взгляд на нож, пытаясь прикинуть, успею ли я его схватить, если возникнет необходимость.

– Ты заслонку открыла? – спросил он, без церемоний, как будто был тут не раз и, пройдя к печке, дернул железную пластину на себя. Та едва не вывалилась из гнезда, скрипнув в знак протеста.

– Я что, по-вашему, совсем дура? – не удержалась от резкости. – Открыла, конечно. А она все равно…

– Тащи железный таз, – коротко бросил он, не заметив моего возмущения.

Я пулей вылетела в сени, а затем в кладовую, помня, что у нас был такой и не один. Притащила первый попавшийся – старенький, с вмятиной сбоку, – и молча наблюдала, как супермен уверенно, кочергой, вытаскивал из печки горячие головешки в таз, а потом, осторожно, чтобы не рассыпать угли, вынес его на улицу.

Я решила не контролировать его – он, вероятно, знал, что делает и не стал бы ставить таз туда, где что-то может загореться.

Наконец из печки перестал валить дым, и я снова заработала полотенцем, уже гораздо эффективнее рассеивая марево. Но его едкий запах плотно въелся в ноздри, одежду и волосы. Супермен снова показался на пороге, и я опять опустила полотенце.

– Наверное, дымоход забился, – вынес он вердикт. – Когда чистили в последний раз?

– Не знаю, – честно призналась я, растерянно оглядев печку, словно она сама должна была дать ответ. – Три года тут никто не жил, а до этого… Не знаю.

Он пристально, изучающе посмотрел на меня и кивнул.

– Тогда не топи ее больше, пока дымоход не прочистят. Лучше обогревателем пока.

– Здесь проводка слабая, не выдержит обогреватель, – зачем-то пробормотала я, будто ему вообще было дело до моих бытовых проблем.

– Хм, – он задумчиво потер подбородок и кивнул. – У тебя есть кто может помочь с печкой, или мне мужиков собрать на это дело?

Вот еще! Конечно, у меня есть. Я сама у себя есть.

– Не надо.

– Ну как знаешь, – он еще раз внимательно посмотрел на меня, видимо сомневаясь в моей способности решить эту проблему. Но лезть не стал, небрежно окинул взглядом комнату, где в пакетах и сумках стояли неразобранные вещи и бросил: – Ладно, Карина, не буду мешать. Только не спали мне село давай.

Я аж задохнулась от возмущения. Ишь, хозяин сыскался! Да кто он вообще такой? Я в этом селе жила, когда он о нем наверняка и не слыхал даже. Но вместо того, чтобы огрызнуться, я лишь раздраженно поправила его:

– Меня Ася зовут.

– А меня Тим. Вот и познакомились, – бросил он, улыбнувшись и эта улыбка обезоружила меня и одновременно возмутила своей очаровательностью и открытостью, а потом махнул: – До встречи, Карина.

И был таков. А я осталась стоять одна, сжимая в руках полотенце с диким желанием хорошенько хлестануть им новоявленного односельчанина.

Глава 2. Ася

Я еще долго не могла уснуть: старый дом скрипел, кряхтел, словно нашептывал свои жалобы. Мне мерещились осторожные шаги в темноте, да еще и ночью пожаловали крысы. Их я не боялась, но противное шуршание со стороны кухни не добавляло спокойствия. В конце концов усталость взяла свое, и я крепко проспала до утра, закутавшись в одеяло по самый нос.

Проснулась от надоедливого лая Звонка и нежного щебетания птиц, которые устроили себе привал на дереве под окном. Старые остекленные окна не чета пластиковым – о шумоизоляции и мечтать не стоило. Золотые рассветные лучи пробивались сквозь старые кружевные тюли, и я отметила про себя, что их надо снять и постирать, там наверняка тонна пыли.

По привычке я сразу потянулась к телефону и с досадой поняла, что связи нет. В этих краях нужна другая симка. Досадливо вздохнув, я решила не разлеживаться, потому что дел в планах было невпроворот. День выдался солнечный, яркий и завтракала я, усевшись прямо на ступенях крыльца, наслаждаясь свежим воздухом и звуками просыпающейся деревни. И даже на фоне этого вокруг было удивительно тихо. Совсем не так, как в городе, где утро начинается с гудков машин, сирен, хлопанья дверей и криков соседей.

Умяв кофе с бутербродом, заметила, что Звонок печально замер у своей будки, щуря глаза и внюхиваясь в воздух. У собаки не было ни воды, ни еды. Интересно, Тамара Васильевна про него не забыла? Но судя по худобе пса, она не часто про него вспоминала.

Звонок был маленькой черной собачкой с грустными карими глазами, худенький до остроты костей и нервный от постоянной жизни на цепи. Понадеявшись, что он не воспримет меня как угрозу, я осторожно поставила перед ним миску с водой и тарелку с хлебом и ломтиком колбасы. Звонок вцепился в еду с такой поспешностью, что у меня кольнуло сердце. Ну как же так можно с собакой?

После этого я привела себя в порядок, завела машину и поехала по делам. Райцентр был полон людей, почти как в городе. Здесь жило больше десяти тысяч человек, которые сосредотачивались в центре, где стояли все основные магазины и административные здания.

За три часа я успела заехать на шиномонтаж и привести в порядок колесо, купить новую симку, закупиться продуктами, кормом для Звонка и бытовыми принадлежностями, найти печников, которые пообещали приехать после обеда, но заломили такую цену, ссылаясь на дальность и плохую дорогу, что я едва не отказалась. Но перспектива мерзнуть в холодном доме давила сильнее скупости, и я нехотя согласилась.

На самом деле, я в теории знала, как чистить дымоход, но никогда не делала этого сама. Ладно, на крышу я и сама могла залезть, но вот после прочистки трубы в дымоходе нужно было разбирать часть кирпичной кладки, и я боялась, что напортачу и сделаю только хуже.

Также успела заехать в магазин техники и купить себе небольшую электрическую плиточку, рассудив, что так будет экономичнее и экологичнее, чем постоянно менять туристические баллоны, которых хватает ненадолго. Работать с вторсырьем здесь пока никто не научился.

Залив напоследок полный бак, я купила на заправке кофе и отправилась назад. Дорога проходила меж полей и лесопосадочных защитных полос, которые набирали зелень и подсвечивались под еще невысоким солнцем. Очень живописно вилась лента асфальта, но вот его качество действительно оставляло желать лучшего. Особенно близ деревни, где начиналась гравийка и виднелись опасные ямы, в которые я попадала, морщась при этом как от боли каждый раз, когда в машине жалобно стучала подвеска.

У забора меня снова ждала Тамара Васильевна. Стояла, вскинув руку козырьком, чтобы ничего не упустить. Я припарковалась, вылезла из машины и поздоровалась, и она тут же нашла тему для разговора:

– А ты на субботник то завтра пойдешь? – спросила она, без прелюдий, как будто продолжала незаконченный разговор.

– Какой субботник? – мимоходом поинтересовалась я, вытаскивая из машины во двор покупки.

– Памятник убирать будут, девятое мая ж на носу. В группе написали – всем прийти, кто сможет.

– У вас даже сельская группа есть? – удивилась я, утирая пот со лба – припекало.

– Конечно, – с гордостью кивнула соседка. – Все новости там, туда же председатель важные сообщения присылает. Удобно, знаешь ли.

– А-а, – протянула я, закрывая машину и подходя к Тамаре Васильевне. За ее спиной я заметила дед Колю, ее мужа, который выкапывал одуванчики. Я поздоровалась с ним и снова обратилась к соседке: – А меня туда добавите?

– Кто ж знает, – прищурилась соседка. – Но я спрошу у Ленки. Учительница твоя, помнишь ее?

– Елена Александровна?

– Ну да. Она у нас продвинутая, всех нас научила телефонами пользоваться. Чуть что – мы к ней идем. Внуков-то пока дождешься… Приезжают раз в полгода. А я, бывает, как нажму куда, сама не понимаю, чего сделала… – покачала она головой, поправляя платок и посмотрев мне за спину, указала торопливо. – О, Аська, гляди-гляди, наш новый председатель! Видала?

Я обернулась и увидела, как из-за небольшого подъема главной улицы неторопливо выкатил огромный белый «додж» моего супермена. Я обомлела, не отводя взгляда от машины. Твою ж мать, так это он председатель? Он тут теперь главный? Вчерашнее его «не спали мне деревню» заиграло новыми красками.

Охренеть можно!

Пока мы беззастенчиво пялились на машину, она поравнялась с нами. Тим кивнул нам в знак приветствия, и, не останавливаясь, проехал дальше – очевидно, к конторе, откуда и шло все управление колхозом.

– Сколько колхоз уже ходит из рук в руки… последние лет пять точно, – с тяжелым вздохом сказала соседка, и ее лицо при этих словах отразило ностальгическую грусть.

Даже я помнила Луговское до начала его умирания – это было невероятное место с почти тысячей жителей. А она знала его и того больше, когда еще сама работала, жертвуя свое здоровье и жизнь на благо общества.

– Этот вот вроде купил и серьезно взялся за поля, работу дал всем, кто захотел, технику пригнал… Поедешь на озеро – глянь, сколько стоит. Контору отремонтировал, да и столовую тоже, людей привез еще своих, вкладывается в село. Пообещал после посевной дорогу отсыпать и магазин старикам вернуть. Представляешь?

– Не представляю, – пробормотала я, глядя вслед машине, пока она не скрылась за изгибом улицы. Моргнула, сбрасывая наваждение – ну прям реально супермен. Да только не верила я в них уже давно: явно свое на уме у мужика.

Если так посудить, ну зачем ему вкладываться в почти мертвое село, в котором осталось… сколько? Я даже не знала точно. Около пары сотен жителей, семьдесят процентов которых – старики. Купил поля, выжмет из них все и передаст следующему. Так было принято, видимо, в этом бизнесе. Только вот старики всему верят, их жалко.

– Ладно, Тамара Васильевна, надо идти дела делать. А на субботник, конечно, приду. Во сколько он?

– Да к десяти будут собираться, как всегда – она одобрительно покивала. – Молодец, Аська, сходи, с людьми хоть поздороваешься, а то вечно особняком держишься, – похвалила меня соседка и, развернувшись, грузно хромая, двинулась к мужу, чтобы указать на одуванчики, которые он пропустил.

За всеми бытовыми делами и сельскими новостями я настолько сильно отвлеклась, что появилось четкое ощущение, будто я приехала сюда уже давно. Не вчера, а как будто прошла целая неделя. Покачав головой, я перенесла сумки в дом, его прохлада в середине дня показалась мне благословением.

Активировав вторую сим-карту, я включила интернет, и на меня посыпались сообщения и уведомления, заставив телефон некоторое время издавать беспрерывное жалобное звяканье и жужжание.

Такой град сообщений немного удивил: события последних месяцев оставили меня почти в одиночестве.

Ну что ж, двадцать сообщений было от Леры, моей подруги. Ее-то муж и помогал мне в долгом судебном процессе. Они поддержали меня, когда я шла ко дну. И последние пару месяцев я жила у них, собираясь с силами для последнего рывка, который бы окончательно отрезал меня от прошлой жизни, где я все сделала не так.

Почти все сообщения Лерки состояли из вопросов, где я и как, а под конец превратились в угрозы, что, если я не выйду на связь через пару часов, она выезжает в мою сторону. Улыбаясь, я быстро начала набирать ей ответ, но она, увидев меня онлайн, прислала сообщение первой.

Лера:

«Ась, ну наконец-то! Я думала тебя уже убили по дороге или ограбили».

Я:

«Спокойно, Лерусь. Я в норме. Не было связи».

Лера:

«Ты вчера в таком состоянии уехала, я очень переживала. Так, все, запиши мне 100500 кружочков. Я хочу видеть, как ты устроилась. И жду подробный рассказ обо всем».

В итоге мы решили созвониться, и я показывала Лерке условия моей новой жизни, а она, сидя в своей новой двухуровневой квартире с дизайнерским ремонтом, пыталась скрыть шок от условий, в которых я оказалась.

– Почему дом такой маленький? – хмурилась она, когда осмотр комнат завершился за пару минут, где я показала ей зал и кухню.

– Потому что это пятистенок, – терпеливо пояснила я. – Прямоугольная коробка, разделенная стеной. Раньше строили такие дома. Он очень старый.

– Я вижу, – кивнула подруга. – И потолки такие низкие.

– Низковаты, да, – согласилась я, подняв руку и легко коснувшись поверхности.

Я показывала Лерке старую мебель, дощатые полы, непокрытые ничем кроме краски. Простое устройство кухни. Потом вышла в сени.

– А здесь кладовая, – я приоткрыла дверь, но заходить туда не стала. – Сени это холодное помещение, потому что сделаны из простых досок и пристроены к основному срубу. Вот, собственно и все.

– Как все? – всплеснула руками Лерка. – А туалет где?

– А туалет, – я улыбнулась загадочно и вышла на крыльцо, обошла Звонка, попав в хоздвор. Там подошла к деревянному строению и широко открыла дверь, демонстрируя Лерке деревенскую уборную. – Вот здесь!

Молчание. Я видела на экране, как она открыла рот, затем закрыла.

– Ты наверное шутишь?

– Да какие уж тут шутки, – усмехнулась я переключая камеру на себя и откровенно веселясь над лицом подруги.

– А если среди ночи захочешь в туалет?

– Ну… среди ночи и идешь, – хохотнула я.

– Просто немыслимо! – воскликнула она с округлившимися глазами. – А зимой?

– И зимой.

Лерка помолчала, поджала губы, видимо сдерживаясь, чтобы не сказать лишнего и в итоге протянула сдержанное «м-м-м».

Лера, с детства привыкшая к роскоши и достатку, не могла уложить в голове, что можно жить в доме, где даже туалет на улице. У нее было такое лицо, будто она изо всех сил сдерживается, чтобы не броситься меня спасать. В очередной раз.

Я полюбила эту женщину всем сердцем за нашу совсем недолгую дружбу – если бы не она, я бы не справилась. Она появилась в моей жизни и засияла в ней словно звезда, указывая путь. У нас принято петь оды друзьям детства, но в моей жизни была она, появившаяся гораздо позже, дружбу с которой я считала благословением.

Поэтому, не без труда заверив ее, что у меня все в порядке, и пообещав теперь быть все время на связи, я попрощалась и переключилась на приехавших рабочих, которые должны были прочистить дымоход. На это у них ушло часа четыре. Завершив работу, они предупредили меня, чтобы я не зажигала печь, пока не просохнет глина, которой они замазали место, где разбирали кирпичи для чистки сажи. Но это я и сама знала. Расплатившись с мужчинами, я проводила их и принялась готовить ужин, параллельно решив проверить остальные чаты.

Видимо, мой отъезд всколыхнул бывший круг общения, слухи разносятся быстро даже в большом городе, и теперь многим хотелось знать подробности. Не открывая чаты, я бегло просмотрела, что писали мне люди, которых когда-то звала друзьями.

Я лишь усмехнулась и покачала головой. Меня все еще задевало это, что пока я заново училась дышать, кто-то считал меня глупой, кто-то жалел, кто-то откровенно осуждал, но почти никто не мог поддержать ни словом, ни делом. Внутри все еще болело при отголосках старой жизни, и я не могла отнестись к этому равнодушно. Видимо, мне нужно еще время. Было бы легче, если бы эти люди не бередили воспоминания, желая потешить свое любопытство.

Затем я проверила рабочие чаты. Там все было как обычно: кипело, спорилось, генерировалось. Я работала в сфере SMM и маркетинга и договорилась о двухнедельном отпуске на время переезда, но настолько привыкла держать все рабочее под контролем, что невольно залезла и прочитала все сообщения команды.

Внесла правки в работу фотографа – сделай ретушь более естественной, цветокор потеплее, такой не годится для летней коллекции. Поспорила с моделью, которая на своей странице в сети выложила слишком много бэкстейджа. Просмотрела контент-план моей помощницы на неделю и разнесла половину в пух и прах. И еще глубже бы погрузилась в работу, если бы директор бренда не ворвалась в чат.

Злой босс:

«Еще одно сообщение, и я тебя сама из чата вышвырну. Ты в отпуске. Отдыхай, мать твою. Мне нужна твоя свежая голова».

Я сдалась, замьютила чаты, но отдыхать не пошла, меня ждали кладовка и сени, изнывающие от грязи. И во всей этой непростой работе было странное удовольствие жить руками. Не в телефоне или в прошлом, а лишь в моменте.

А еще надо было посмотреть, в каком состоянии баня.

***

Следующим утром я вытащила из гаража велосипед, очень старый дедушкин «Урал» с переваренной рамой, облупившейся краской, проржавевший, со спущенными колесами и совершенно сухой скрипящей цепью. Он давно потерял свой естественный цвет, потому что его не раз перекрашивали в совершенно уродскую голубую краску для окон.

Помню, когда я была мелкой, лет в восемь, научилась ездить на нем под рамой, потому что велосипед был для меня слишком высок, а другого, подходящего по росту, мне просто не могли купить.

Так и ездила. Сейчас, вспоминая и представляя, как это выглядело со стороны, я лишь мучительно застонала, чувствуя себя тем еще шутом.

Я решила не тратить бензин и в пределах деревни передвигаться на велосипеде, поэтому подкачала колеса, смазала цепь, прикрепила грабли к раме на всякий случай и поехала на субботник.

Он проходил возле конторы, обновленной после ремонта, да еще и с новой кровлей. В последний раз, когда я ее видела, наверху был рассыпающийся шифер и крыша нещадно протекала. Обновление фасада выглядело впечатляюще и, если честно немного сюрреалистично на фоне остального пейзажа. Здесь в последние лет десять только все разрушалось, закрывалось, продавалось. А эта контора теперь сияла как золотая монета, но я заметила, что и стоявшую рядом столовую тоже начали обшивать, значит скоро и она засияет. А возле старого магазина я увидела свал строительных материалов, накрытых пленкой.

Внутри поднялось странное чувство, порыв надежды. Если уж это место, покинутое всеми, так усердно пытается выжить, то у меня и подавно получится.

Памятник находился напротив конторы, на большой асфальтированной площади, в окружении старых беспорядочно разросшихся деревьев и рядом с ним уже собралось немало народу. Большинство приехали на новых блестящих велосипедах, кто-то на машине. А я – на старом перекрашенном дедовском «Урале», который скрипел, как старая калитка, намекая, что он уже слишком стар для всего этого.

Года идут – ничего не меняется. В этом месте я всегда была аутсайдером, да и теперь все еще выгляжу в глазах этих людей тотальной неудачницей.

Почти сразу за мной, только с другой стороны улицы на площадь зарулил и белый «додж». Я спешилась и парковала свою груду железа, пытаясь скрыть робость перед односельчанами, которые бросали на меня то любопытные, то косые взгляды, и остро ощущала себя не в своей тарелке. Хотя несколько незнакомых мужчин, стоявших особняком, смотрели вполне нормально. Заинтересованно, но не с враждебностью. Наверное, это новые рабочие, молодые и симпатичные парни, которых привез новый председатель.

Тим в это время хлопнул дверью машины и присвистнул, направляясь ко мне.

– Вот это раритет, Карина, – он беззлобно усмехнулся. – Ты сменила транспорт?

– Только не надо теперь, называть меня Уралом, – пробурчала я, даже не поднимая глаз, и начала отцеплять грабли от рамы велосипеда.

– Я тоже на таком гонял, – заметил он, проводя рукой по ржавому местами рулю с уважением. В его голосе слышались ностальгические нотки и доля веселья. – Под рамой, да?

Я замерла, а потом с невольной улыбкой посмотрела на него, встретив немного ироничный и теплый взгляд. Мне пришлось вскинуть голову, Тим был высокий, а его глаза, особенно оттеняемые загаром, снова привлекли мое внимание, потому что казались серебристо-прозрачными. Сегодня его волевой подбородок был гладко выбрит.

– До двенадцати лет, – пожаловалась я, качая головой.

Мне уже начинали нравиться мальчики, а я все еще ездила под рамой, стыдоба.

– А я в десять пересел, – хмыкнул он. – Хорошо вытянулся за одно лето.

Меня это не удивило. Учитывая его рост, похоже, он каждое лето неплохо вытягивался в детстве.

– Ну что, пошли работать, Карина, – поддразнил он меня.

Я прищурилась, бросив на него недовольный взгляд. Как же бесит это его «Карина». Выдумал, тоже мне, кличку.

Раз уж мы теперь живем в одном селе и, видимо, невольно будем пересекаться, надо это исправлять.

Взяв грабли, я обернулась к собравшимся и чуть не споткнулась, когда увидела презрительные взгляды некоторых женщин. Ревностные и недовольные лица, злой прищур.

– Только приехала, а уже на мужиков вешается. Как была шалавой, так и осталась.

Я охренела.

Не поняла, кто это сказал, они все разом отвернулись. А меня бросило в жар. Слова будто прошили насквозь.

Господи, эти люди не меняются. Но они-то ладно…

Я думала, что меня это уже не тронет, ан нет. Девочка внутри меня трусливо сжалась, едва ноги не подкосились. Да и рядом шел Тим, он вообще обо всех этих сельских драмах ни сном ни духом. Зачем при нем то?

Я бросила на него взгляд украдкой, чтобы понять, слышал он что-то или нет, но его лицо осталось спокойным и нечитаемым. Он посмотрел на меня, подмигнул и свернул к небольшой группе мужчин, здороваясь за руки и обсуждая фронт работ.

Каждому нашлось дело – мне дали задание красить забор. Все той же уродской голубой краской, универсальной вонючей жижей, которой мазали вообще все подряд.

Она воняла так, что у меня очень быстро начала болеть голова, но я упорно продолжала красить забор и ни с кем не разговаривала. Впрочем, со мной тоже никто не спешил заговорить. Даже Тимур Валентинович, как я услышала из разговоров его отчество, не обращал на меня внимания. Он был занят спиливанием сухих деревьев и веток, которые давно требовали вмешательства и грозились упасть кому-нибудь на голову. Тимур уверенно орудовал бензопилой, беспощадно кромсая сухостой и выглядел при этом очень… интересно. Я поймала себя на том, что, то и дело возвращаюсь к нему взглядом и меня это удивило. А еще невольно радовало, что у него очень шумно, и он не слышит гадких перешептываний от стайки женщин с граблями.

Субботник в целом занял всего пару часов: народ прибывал помогать, и дело шло семимильными шагами. Вскоре люди начали расходиться, и я тоже устало побрела к велосипеду, сдав остатки краски завхозу и опустив кисть в воду.

– Да блин, – с досадой протянула я, наклоняясь к переднему колесу, которое оказалось полностью спущенным. Что ж, назад придется идти пешком.

– У тебя какой-то не пройденный кармический урок с проколотыми шинами? – весело спросил Тим, проходя мимо с охапкой веток и закидывая их в свой пикап. Затем он подошел ко мне, без слов подхватил велосипед и закинул его туда же.

– Эй, – возмутилась я, – это не мусор, Тимур Валентинович. Верните!

– Тимур Валентинович? – захохотал он, и даже не подумал вернуть велосипед. Я покачала головой, удивляясь, ну вот как у него так легко получается смеяться и общаться с незнакомкой. Это создавало ощущение, будто мы хорошие друзья. – Ты чего такая официальная? Садись, подброшу до дома, все равно по пути до свалки.

Я помялась, чувствуя на себе прямые, беззастенчивые взгляды сельчан, которые с любопытством провожали нас взглядами. Слухи поползут буквально сразу после нашего отъезда.

Снова слухи…

Господи, я же просто хотела спрятаться. Зачем я вообще пошла на этот субботник? Знала же, какие здесь жестокие люди к тем, кто им не нравится или, кто отличается от них. Маленькую Асю они когда-то сделали изгоем. И мне не нравилось, что это так меня задело, разбередило старые раны, которые я думала стали шрамами, а на самом деле лишь покрылись плотной коркой.

Я обернулась, бросила взгляд на любопытных и шушукающихся зевак, заставив некоторых отвести взгляд и отвернуться, а потом обошла машину и села в нее.

– Они явно не твои фанаты, да? – вдруг спросил Тим, заводя мотор.

Я махнула рукой, давая понять, что это мелочи и говорить об этом не хочу. Но внутри, что-то екнуло неприятно от того, что он заметил.

Погружаться в эту тему явно не стоило. Обсуждать ее с новым человеком в деревне тем более. Но меня вдруг прострелила мысль: если он спросит обо мне у кого-то, ему расскажут. Все расскажут в отвратительных красках, в лучших традициях.

И его мнение обо мне упадет так же быстро, как у всех остальных. Он решит, что зря помогал, зря вообще общался. "Шлюхи недостойны нормального отношения" – это правило я уже успела усвоить.

Меня больно пронзило от этой мысли. Так сильно, что я едва сдержалась, чтобы не выдать своих эмоций. Ну почему далекое прошлое всплывает и портит мое настоящее?

Я сжала кулак, потому что вдруг отчаянно захотела одного, чтобы Тим ничего не узнал, чтобы относился ко мне вот так, с легким налетом фамильярности и добродушия. Я ведь немного прошу, простого человеческого отношения здесь хоть от кого-то. Чтобы я не чувствовала этого выжигающего стыда изнутри, не стремилась оправдаться за то, чего не совершала.

Чертов Тимур! Почему мы встретились именно здесь и сейчас? Он был интересным человеком, отличался от местных. Было приятно вот так перекинуться парой ничего не значащих слов, которые поднимают настроение. И я ужасно боялась увидеть при следующей встрече презрение в его глазах. Нет ничего хуже, чем разочаровываться в том, кто казался тебе нормальным человеком. А это случиться неизбежно в его случае.

Доехали мы быстро. Пара минут, и он выгрузил велосипед из пикапа, поставив его передо мной. Присел на корточки, с прищуром осматривая колесо, и сказал:

– Надо просто новую шину купить и поставить, эту клеить нет смысла. Она вся потрескалась. Помочь тебе с этим? – он поднял на меня взгляд, и меня как будто прострелило от его светлых, спокойных глаз, в которых плескалось море уверенности. Он снова предлагал помощь просто так.

Вот! Вот нормальное человеческое отношение, которое потом сменится на стену ледяного презрения, а возможно и подтрунивающих злых шуточек. Или еще хуже – действий. Сколько же раз я проходила это.

Я не могу…

– Нет, Тимур Валентинович, мне помощь не нужна, – вырвалось у меня намного резче, чем я планировала. Я нервно выдернула велосипед из его рук и, не дожидаясь еще каких-то слов, не прощаясь, повела его к калитке, и бросила Тиму через плечо: – Ни в чем. И точно не от вас. Занимайтесь своим колхозом, а я со своими проблемами сама справлюсь.

– Окей, Ася, – спокойно отреагировал он, но веселые нотки, которые я обычно слышала в его голосе, исчезли.

Считав мое настроение, он тут же стал серьезным, но добавил:

– Если что, обращайся в контору. Ты здесь не одна. Мужики помогут, если понадобится.

Ага, помогут. А потом догонят и еще помогут. Плавали, знаем. Я не ответила и не обернулась, пока не услышала, как его машина покатила дальше, журча мощным мотором.

И мгновенно на меня накатила усталость, заставив сгорбиться и почувствовать себя отвратительно. В душе царил раздрай. Боязнь увидеть презрение в лице человека, который почему-то помогал мне и относился хорошо, была выше потребности в помощи и общении.

Лучше пусть он сразу думает обо мне плохо, чем я в какой-то момент увижу разочарование в его глазах. Лучше пусть вообще не появляется больше. Я сюда приехала, чтобы побыть одна, восстановиться. А этот… супермен… только вносил смуту в мою отстраивающуюся заново жизнь.

Да, лучше держаться от всех новеньких подальше. Так будет безопаснее для всех нас.

И вообще, я не понимала, зачем ему все это нужно? Помощь какая-то… И кому? Совершенно неизвестному человеку. Своих дел что ли мало? Или просто увидел новое лицо и стало интересно?

Черт бы его побрал и всех, кого он привез!

Заиграла мелодия, заставив меня вынырнуть из пучины вины, злости, обиды и непонимания. Я облокотила велосипед о стену дома и достала телефон. На экране высветилось – Лера.

– Привет, засоня, – ответила я, принимая входящий видеовызов, и наблюдая, как Лерка в красивом шелковом халате цвета топленого молока готовит себе завтрак. Утро у нее было совершенно другим: сначала полный комплект утренней рутины, а затем авокадо на тосте, нежное солнце сквозь шторы и ароматный кофе.

Она приблизилась к экрану, перестав намазывать авокадо на тост. Брови ее сошлись на переносице.

– Так, что случилось? – спросила проницательная подруга, безошибочно считав все с моего лица.

– Ничего, – соврала я, садясь на крыльцо и прячась в тени от палящего майского солнца – уж слишком жаркий выдался этот май. – Только проснулась?

Леру было не провести. Она в молчании отложила нож, отпила кофе и посмотрела так, будто без слов видела все, что у меня внутри.

– Ася, я же вижу. Кто-то обидел? Или снова накатило из-за Леши? Расскажи, пока я не начала собираться в дорогу. У меня есть твой адрес, между прочим.

Я невесело рассмеялась, покачала головой и закусила губу. Потом просто уставилась вдаль, на деревья за оградой. И вдруг… я не выдержала. Слова полились сами как рвущийся поток. Я захлебывалась во всем этом, в боли, в гневе, в горечи. В воспоминаниях, от которых хотелось омыться. Лера не понимала, за что они так, и я впервые в жизни решилась рассказать кому-то об этом.

– Мальчик, который мне нравился, его звали Максим, предложил покататься… – тихо начала я, вспоминая. – Это было очень круто, по тем меркам, и я как влюбленная дура села к нему в машину, – закусила губу и покачала головой, скривившись от боли. – Невероятная дура. Отец давал ему машину лет с тринадцати, и он был самым популярным у нас в деревне. Я не устояла. Мы прокатились до озера, а потом он начал приставать. Не просто обнимашки, поцелуи, понимаешь? Ему нужно было больше. А мне было пятнадцать и хоть я уже много всего знала про «это», но готовой себя не чувствовала. Да и в старой шестерке в первый раз мне это делать совсем не хотелось. Я поотбивалась, и он принял отказ, но обиделся страшно. Молча отвез меня на окраину деревни, сказал «выметайся из моей тачки» и уехал, – я не подбирала слов, рассказывала, как есть, порывисто, эмоционально, словно выпустив наружу ту малышку Асю, которая еще не знала, что тот вечер станет для нее началом кромешного ада, длинной в три года. – Тогда я тоже обиделась, шла задними дворами и плакала от его грубости и от всей этой ситуации. Но пришла домой, успокоилась и легла спать. На следующий день я не понимала подколок окружающих, не знала, о чем они говорят. Макс со мной вообще не разговаривал, лишь демонстративно кривился, а окружающие, будто понимая эту игру, начинали ржать. Одна я не могла понять, что происходит.

Я смотрела в пустоту, но на самом деле вглубь себя и в прошлое. Эти воспоминания несли в себе много безнадежности, в которой я тогда оказалась.

– А потом, моя школьная подружка рассказала кое-что. Все видели, что мы уехали, и пацаны начали подкалывать его. Макс сказал им, что мы занимались сексом в его машине, и что он был у меня не первый. И за смешками и шуточками предложил признаться, кто же это сделал раньше. Сам того, не подозревая он создал отвратительную игру, которая быстро вышла из-под контроля. Там нашелся и первый и еще куча тех, кто меня хорошо так попробовал до Макса. И вот, не прошло и недели, я из обычной девчонки превратилась в крайне любвеобильную особу. И хоть они знали насчет себя, что каждый из них врет, насчет других не были так уверены или просто втянулись в эту игру, не знаю, – я покачала головой презрительно скривившись в отношении тех событий. – Им было весело, а последствия этой гадкой игры разрастались как снежный ком. Я стала изгоем, со мной перестали общаться девочки из школы, ежедневные подколы и издевки делали свое дело. Чем больше про меня говорили, тем больше я задирала нос, огрызалась, презирала их. И им это не нравилось. Я должна была быть жалкой, а не гордой. Впрочем, я и была жалкой, просто им не показывала. Эти слухи и до взрослых дошли, до бабушки и дедушки. Они поверили им. Был ужасный скандал и много обоюдного разочарования. Я тогда чуть не вздернулась.

Лерка аж покраснела от злости.

– Не могу поверить, что такое вообще возможно! Они там все совсем без мозгов?!

– Я мечтала исчезнуть тогда, – прошептала я как признание. – Просто раствориться. Чтобы никто не смотрел на меня так.

– Я уже хочу сжечь эту чертову деревню, – зло пробормотала Лера.

Ее поддержка затопила меня. Она не представляла, что значило то, что она даже не усомнилась в моих словах. Я закрыла глаза, впервые за долгое время позволяя себе просто почувствовать, что кто-то на моей стороне в этой ситуации, ведь такого никогда раньше не случалось. Без каких-либо «но». Безоговорочно.

– И учителя верили, и девчонки местные тоже. Со мной перестали общаться все, с подругой начались проблемы из-за ее родителей. Все смотрели свысока. А в школе однажды при всех в коридоре директор орала на меня, стыдила и заявляла, что такая как я обязательно принесет «в подоле» и будет влачить жалкую жизнь. И что мое место на ферме, хвосты коровам крутить, – я вытерла злые слезы и едко добавила: – Я, кстати, не принесла. В отличие от ее дочери.

Мы расхохотались как гиены, позволив себе злорадство. Стало легче. Будто рвущая грудь тяжесть хоть немного спала.

– И сегодня на субботнике было ужасно, они все еще смотрят на меня так же. А тут еще этот супермен со своей помощью. Нормальный мужик, интересный, не местный, – продолжала я уже спокойнее. – Я уже представила, как он скривится и посмотрит на меня, когда ему любезно расскажут, кому он помогал.

– Погоди, что за супермен? – не поняла, Лерка. – Ты нашла мужика в этом захолустье?

– Он еще и владеет этим захолустьем, – усмехнулась я, и Лера заинтересованно подняла брови. – Да не нашла я его, скорее так, стечение обстоятельств. Помог он мне пару раз. И он какой-то… слишком нормальный, что ли, – я пожала плечами, задумчиво свела брови, вспоминая его. – Короче, странно это.

Лерка выудила из меня все, что могла о Тимуре, и хитро улыбнулась.

– Ася-я-я, – протянула она, наконец приступив к своему тосту. – Ну ты и глупышка. Зачем же ты его оттолкнула? Свои люди в таком месте никогда не лишние.

– Я помню, каково это, слишком хорошо помню, – медленно проговорила я, проходя в дом и начиная тоже готовить себе перекус на обед. Лера так аппетитно жевала, что мне стало нестерпимо голодно. – Я хорошо знаю этот момент. Словно свет в глазах гаснет. Сначала удивление и разочарование, а потом холодность, отчуждение, издевки. Потому что ты уже в глазах этого человека – дно.

– Вы же не подростки. С чего ты взяла, что он вообще в это поверит? Или что ему будет дело до твоего прошлого?

Я промолчала. Потому что есть уроки, которые не забываются, даже если прошло много лет. Потому что каждое разочарованное лицо в прошлом – словно шрам, и я знала: если увижу такое хоть еще один раз, то не выдержу.

– Я сама тут со всем справлюсь, – отмахнулась я, включая чайник.

– Знаю. Но, может быть, это судьба? – Лерка лукаво улыбнулась, а я закатила глаза и фыркнула.

– У меня другие планы, – твердо сказала я.

Лере оставалось только обреченно вздохнуть.

Глава 3. Тим

Выгрузив из пикапа ветки, я поморщился. Незаконная свалка, куда сгружали все ненужное и отжившее – вот куда меня отправили, потому что больше и некуда. Еще один вопрос, который стоило решить, потому что когда данный факт всплывет, неприятно будет всем. И встал он в конец чуть ли не бесконечного списка дел, которые нужно решить в Луговском.

Я выпрямился и вытер руки о джинсы, к ладоням прилипли древесные опилки. Солнце било в лицо, от раскаленной машины веяло жаром. Погода стояла что надо, пока нам везло. В поле бы отправить тех мужиков, что на субботник вызвались, да никуда не денешься от сельских обязанностей. С этим тоже нужно разобраться.

Эта деревня оказалась гораздо запущеннее, чем я ожидал. Не уверен, что знай я полную картину, купил бы этот колхоз. Но цена была приятная и статистика мне нравилась. Многие говорили выжимать все, не вкладываться в село, но я работал по другим принципам. И в долгую. А значит со всем придется разобраться, методично и без суеты.

Я снова взглянул на овраг. Природная складка земли, а превратилась в черную глотку. Внутри торчали кинескопы от старых телевизоров, куски мебели, мешки, пластиковые бутылки. Некоторые надутые, будто ждали часа, чтобы лопнуть.

Нужно будет дать Кире поручение – пусть обзвонит, узнает, кто занимается опасными отходами.

Надвинув кепку пониже, я отправился к пикапу и поехал назад. Проезжая по главной улице, снова увидел Карину, она сидела на крыльце, привалившись к косяку и, судя по всему, говорила с кем-то по видеосвязи.

Странная она девчонка. Вроде местная, а так отличалась от всех, с кем общался здесь. Она еще с первого раза в память запала. Может, потому что не часто встречаешь женщин, ревущих над колесом так, будто они оплакивают погибшего. Знал бы тогда, что она до Луговского едет, сопроводил, такой потерянной она мне показалась. Хотя вечером того же дня была уже в порядке с виду.

Карина эта – одни сплошные контрасты. Сегодня с утра улыбалась, а к обеду уже чуть ли не послала. Я усмехнулся. И все-таки было в ней что-то интересное, взгляд она притягивала сразу, хотя была даже не в моем вкусе. Я предпочитал брюнеток.

Но сегодня не раз ловил себя на том, что то и дело отыскивал ее среди людей, пока Карина была на субботнике. Бзик какой-то.

Когда вернулся, мужики уже загрузили до верха кузов грузовика, остались небольшие чурки, которые можно будет увезти на моей, чтобы грузовую не гонять еще раз – пусть в гараж едет и на поле после обеда. Общая работа уже закончилась, осталось только мусор вывезти, но разошлись по домам отнюдь не все.

Группка женщин, сбившись в круг, стояли в тени клена, бросая на меня привычные многозначительные взгляды, которые, видимо, должны были означать флирт, и яростно что-то обсуждали.

– Поражаюсь ее наглости, пришла как будто ждали ее здесь. Стыдоба. Не позорилась бы, не высовывала носа.

– Да она всегда такой была. Ни стыда, ни совести. Морда тяпкой вечно.

– Да потому что пороть ее надо было за все гуляния. Был бы отец как у меня, убил бы еще после первого раза.

Я прошел мимо, таща несколько чурок и закидывая в машину. Они чуть снизили голос, но были слишком увлечены сплетнями, чтобы завершить их. Я усмехнулся. Это, вероятно, про Карину говорят. Вот прав же, есть в ней что-то интересное. Вон местным даже жара нипочем вдруг стала ради обсуждений, а ведь полчаса назад они изнывали от духоты и грозились упасть в обморок, заискивающе улыбаясь.

– Я вообще не поняла, че она здесь делает.

– Так говорят разведенка она теперь. Бросил ее муженек, вот и приползла сюда…

Ко мне подошел Матвей, один из ребят, что я привез сюда вахтой и тоже закинул несколько чурок в пикап. Он бросил немного удивленный взгляд на женщин и покачал головой.

– Они уже по третьему кругу полоскают эту девку. Одно и тоже, только каждый раз деталей больше. Разгони ты их уже, а.

Я хмыкнул.

– Тут я бессилен, – негромко сказал я, но посмотрел на женщин, и они чуть затихли. – Это они Карину обсуждают?

– Нет, Аську какую-то, кажется эта та блондиночка, что забор красила – сказал Матвей, когда мы пошли за последней партией чурок. Он усмехнулся, глянул на меня искоса, с лукавым огоньком в глазах. – Судя по всему, девчонка на передок слабая. Так что можно подкатить, если совсем тоскливо станет. Так-то красивая зараза.

– В сельские россказни верить верный знак по яйцам получить, – я подхватил несколько чурок и пошел к пикапу. – Ты, если тоскливо станет, мне скажи. Я тебе дополнительную смену поставлю.

Он догнал меня, смеясь.

– Так-то попытка не пытка, – весело продолжал Матвей, игнорируя мое предложение. Кажется, ему все больше нравилась собственная мысль о том, чтобы подкатить к Карине. А вот мне как-то не очень. – Да не расстраивайся, начальник, если правду говорят, ее и на тебя хватит. А я как самый молодой и красивый и узнаю, м?

Я только усмехнулся и покачал головой. Закинул чурки сильнее чем следовало, отчего они едва не выпали, и сел в машину, глядя в зеркало заднего вида, как Матвей фиксирует задний борт.

А в голове крутилось услышанное: разведенка, приползла, слабая на передок.

Черт возьми, а так ведь и не скажешь, лицо она держит прекрасно. Этот горделивый сдержанный образ так и стоит перед глазами. Я завел машину и дал по газам, взметнув облако пыли. По дороге на свалку невольно бросил взгляд на дом Карины. Ее на крыльце уже не было.

Глава 4. Ася

После того дня я решила, что буду как можно меньше появляться на людях и уж точно больше не пойду ни на какие собрания и субботники. В общем, история повторялась, я снова избегала людей, но на этот раз сама, осознанно выбирала путь одиночества.

С Тимуром мы больше не пересекались. Он не приезжал, а я, хвала всем богам, не попадала в ситуации, которые требовали бы его вмешательства. Но мой дом стоял на центральной улице, и я каждый день видела его машину. Тимур мотался по делам в любое время суток.

Я знала, что мы все равно встретимся, в таком-то пространстве это без вариантов. Но пока страдала от чувства вины за свою резкость, навела о нем справки.

Власов Тимур Валентинович, тридцать два года, в разводе, есть сын от первого брака. Живет мальчик либо с ним, либо с матерью Тимура, пока мужчины семейства таскают в дом «мамонта». Я зачем-то прогуглила его бывшую жену, Веронику, и обалдела от того, какая она красотка – высокая брюнетка модельной внешности. Она вела блог, у нее были сотни тысяч подписчиков и очень активная, красивая жизнь.

Тимур начинал как управляющим одной из компаний отца. А три года назад он купил первый колхоз. После наведения порядка и налаживания работы назначил управляющего и перешел к следующему проекту. То есть, к Луговскому. Наведет здесь порядок, поставит на поток и покинет эти места. И вряд ли я когда-нибудь снова его увижу.

Возможно, это и к лучшему.

Почитав о работе его компании, я сделала выводы, что он везде пытался улучшить жизнь местным. Если покупал землю, вкладывался и в село, что позволило заработать хорошую репутацию и лояльность сельчан. Это мне понравилось, может, наши старики перед смертью не окажутся отрезанными от остального мира благодаря Власову.

Впрочем, мысли о нем скоро отпустили меня: Лера с тревогой сообщила, что мой бывший муж написал ей в поисках меня. Мое сердце в тот миг ухнуло куда-то вниз.

Он открестился от меня, молчал даже тогда, когда я испуганная и разбитая молила его поговорить, когда обрывала телефоны его друзей и порог квартиры его матери. Когда мне так были нужны ответы или хоть какие-то объяснения. Потом, когда Антон запретил мне даже пытаться выйти с ним на связь, пока идет суд, я смирилась.

И теперь я не хотела его больше видеть. Никогда в жизни. Лера, конечно, послала его подальше, но тревога в моей душе осела тяжелым камнем.

Я боялась, что он догадается, где меня искать, когда поймет, что в городе меня нет. Ведь написал после суда, значит, приглядывал за мной.

Он уже приезжал в Луговское однажды – знакомиться с моими. И если он захочет меня найти, то вспомнит дорогу.

В следующие дни, стараясь заглушить тревогу, я занялась наведением порядка в бане. Развела глину и замазала печь там, где она потрескалась – перекладывать ее у меня точно не было возможности. Замазала обвалившийся потолок. С этим оказалось сложнее из-за протечки крыши. Видимо, мне придется забраться повыше, если не хочу, чтобы все снова отвалилось. И сделать это нужно до дождей.

Взобравшись по шаткой старой лестнице на крышу, я оглядела фронт работ. Затем осторожно, чтобы не повредить остальной шифер, убрала тот, что лопнул и частично провалился. Рядом трещал еще один, и каждый шаг грозил провалом. Замену я отыскала в дедовой пристройке, где хранились самые странные вещи на случай, если «авось пригодится». Лист я, кряхтя и матерясь, но все же затащила по лестнице наверх.

Никакой гидроизоляции и тем более утеплителя здесь и в помине не было – просто шифер лежал на обрешетке. Я не раз помогала дедушке в мужских делах, поэтому знала, что нужно делать. С этим проблем не было, а вот с тяжестью, страхом, что меня не выдержит соседний лист, и собственной неповоротливостью на высоте я не знала как справиться достойно.

Там, сражающейся с шифером высоко на крыше, меня и застал Власов.

Тамара Васильевна, сплетничавшая у своего двора с Надеждой Павловной, – грозной вдовой, всю жизнь проработавшей в сельсовете, – махнула ему рукой, когда он проезжал мимо. Он остановился, опустил стекло и о чем-то заговорил с женщинами.

Я слышала их возмущенные голоса, пока они на что-то жаловались, а потом посмотрела на него как раз в тот момент, когда он поднял взгляд и устремил его в мою сторону. Сосредоточенно, без улыбки и удивления. Просто взглядом мужчины, который всегда замечает то, что происходит вокруг.

Сердце забилось чаще от его строгого вида. Он сдержанно кивнул мне и снова посмотрел на жалующихся старушек. Этот мужчина был из тех нормальных, кто понимает, что «нет» – это действительно «нет», а не побуждение к действиям. И не сказать, чтобы в данную секунду меня это радовало. Потому что руки дрожали от напряжения, шифер подо мной скрипел, а я никак не могла затащить новый лист и уложить его.

Сказала, что не нужна помощь, вот и получай.

А может, он уже узнал все подробности моего прошлого от сельчан и просто не хочет пачкаться общением со мной? Что ж, придется наступить гордости на горло и узнать, а заодно как раз и извиниться за свою вспышку.

Поймав себя на мысли, что противоречу себе, я отогнала ее подальше и набрала в грудь побольше воздуха.

– Тимур Валентинович! – крикнула я, перебивая женщин рядом с ним. Все вскинули на меня взгляды. – Здравствуйте!

Он вопросительно приподнял бровь. Не игнор, уже хорошо.

– Вы торопитесь?

– Нет, ты не видишь, мы разговариваем? – возмущенно крикнула Надежда Павловна. Она смерила меня грозно-осуждающим взглядом, будто я пыталась отобрать у нее конфету.

– Я вас услышал. Давайте вы завтра подойдете в контору, и посмотрим, что можно сделать. Сейчас я вам не скажу – надо смотреть, да и Аркадьевна в этом лучше понимает, – спокойно ответил Власов и, к удивлению женщин, заглушил мотор и вышел из машины, направившись ко мне.

Я выдохнула с облегчением. Он не поставил меня в ситуацию, когда пришлось бы его уговаривать, и я была ему за это благодарна.

Утерев пот с лица, я запоздало подумала о том, что выгляжу, наверное, совершенно отталкивающе: в растянутой футболке с пятнами от глины, да еще и потная из-за жаркого майского солнца. Но сдавать назад было некуда.

Пес, до того дремавший в тени березы, залаял на вошедшего в калитку чужака. Тимур, глядя на меня, все понял без слов: быстро прошел по двору, взобрался по лестнице, и его руки легли на край шифера.

Я наконец позволила себе расслабить пальцы и облегченно выдохнула. Затем осторожно залезла выше, устроившись на коньке. Прядь волос упала на лицо, и, заметив в ней запутавшуюся паутину, я чуть не застонала от досады.

– Спасибо, – сказала негромко, отбросив волосы назад. – Займу у вас буквально пару минут. Давайте на меня. Просто подстрахуйте снизу, если он поедет. Не должен, но это единственный целый лист, поэтому…

– Давай молоток, – твердо сказал он, протянув руку.

Я вытащила инструмент из кармана, куда положила заранее вместе с гвоздями, и смущенно протянула ему.

– Такие гвозди не пойдут, нужны шиферные, – наконец он впервые прямо посмотрел на меня.

– У меня нет специальных, – пожала я плечами и достала из другого кармана нарезанную заранее резиновую шину. – Используем ее как прокладку. Видите, – я указала на соседние листы, – тут так же сделано.

– Неплохой лайфхак, – усмехнулся Тим и принял от меня небольшие резиновые квадратики. Потом мы посмотрели друг на друга одновременно, словно по команде.

– Держишь?

– Держу.

Это действительно заняло немного времени, и все было готово через пять минут – гораздо быстрее, чем если бы я продолжала изловчаться сама. Тимур протянул мне руку, помогая слезть. Я замешкалась, посмотрев на свои грязные ладони.

– Мы же не на балу, Карина, – негромко сказал он, заметив причину моей нерешительности.

Я нервно хохотнула. Скажет тоже!

– Не знаю, что такое «балу», – неловко пошутила я и заметила, как Тим, не сдержавшись, улыбнулся.

Протянула руку и вложила в его ладонь, теплую, большую и немного шершавую. Он крепко сжал мою руку, и мы осторожно спустились. Он не сразу отпустил меня, и мы на мгновение уставились друг на друга. Осталась только тишина села, легкий шелест деревьев и обеденное квокание соседских курей. Я потянула руку, освобождаясь, и выпалила, не дав себе возможности засомневаться:

– Тимур Валентинович, за прошлый раз… извините.

Я чувствовала себя неловко, хотелось опустить глаза и поводить ножкой по земле, выразив раскаяние, а не произносить это.

– Какой прошлый раз? – усмехнулся он, едва заметно прищурившись от солнца.

– Ну… тот, когда вы меня подвезли, – начала было оправдываться я, но он смотрел на меня с таким веселым выражением, что я все поняла. – В общем, мир?

– Если бы я обижался на женщин каждый раз, когда они на меня срываются, давно бы стал монахом, – пошутил он, и я снова увидела на его губах ту самую обворожительную улыбку.

Я улыбнулась в ответ, зависнув взглядом на его лице. Какая потеря была бы для женской половины человечества – монах Власов. Невольно скользнула взглядом по его мышцам на руках и тут же заметила боковым зрением, что на нас пристально смотрят. Отчего моя улыбка моментально слетела с лица. Тимур это заметил, обернулся – старушки едва не подпрыгнули и заторопились оживленно и громко прощаться.

– Ты как будто под пристальным наблюдением, – в его голосе не было смеха, когда он снова посмотрел на меня.

– Так из-за вас же, – я обмахнулась рукой и ушла в тень крыльца, прячась от взглядов. Села на ступеньку и пояснила: – Им любопытно.

– Следить за твоей личной жизнью?

Я стушевалась. Он что, относит себя к этой части?

– У меня нет личной жизни, – покачала я головой. Но прозвучало это двусмысленно и слишком откровенно. Я замахала руками, прося закрыть тему. – Еще раз спасибо. Я бы долго возилась.

– Я же говорил тебе: приди в контору, если будет необходимость.

– Лучше уж сама, – упрямо ответила я.

Власов окинул меня долгим оценивающим взглядом и кивнул.

– Я это уже понял. Ладно, Ася, дай телефон.

– Зачем? – удивилась я, но все-таки полезла в задний карман шорт за телефоном и протянула мужчине.

– Разблокируй.

Я сделала, что он сказал, наблюдая, как тот быстро набирает номер, сохраняет контакт под именем "Тим" и делает дозвон. Когда у него заиграла мелодия, он сбросил звонок и протянул мне телефон.

– Не хочешь принимать помощь от местных – пиши мне, если что.

Я посмотрела на него впервые пристально и прямо, стараясь понять по лицу, хочет ли он сказать этим что-то большее. Но я никогда не умела хорошо разбираться в людях. Зато вот он очень быстро раскусил меня.

Оставалось только кивнуть в знак согласия, и мы попрощались. Я смотрела ему вслед, сжимая телефон в руках, пока он не скрылся из виду и понимала, что его о помощи я тоже просить не буду. Наверное.

***

После обеда, когда воздух повис над деревней горячей пеленой и все вокруг затаилось в полудреме, я решила съездить на кладбище. Оно располагалось чуть вдали от деревни, как и полагается. Я хотела побывать там сразу по приезде, но дела заставили отложить поездку. Остановившись возле забора, я вошла в нужную калитку и прошла к могилам.

По большей части кладбище было убрано – перед Родительским днем здесь всегда наводят порядки, – но многие могилы оставались неухоженными, как и могилы моих дедов. Я предполагала заранее, что так и будет – не осталось никаких родственников, которые могли бы ухаживать за ними, но этот вид отдался болью где-то в груди.

Постояла немного рядом, не зная, что им сказать, и приступила к уборке. Пока воевала с сорняками, думала о том, что нужно бы заказать плиты, чтобы ничего не росло и не забивало могилы. Если так сделать, то они будут выглядеть хорошо, даже если я не буду приезжать каждый год. Но на это предстояло еще заработать.

Я никогда не умела общаться с мертвыми. Слова казались странными, чуждыми, ненужными. Но пока убиралась, вела внутренний диалог, прекрасно зная, что бы ответил дедушка или что бы сочинила бабушка. Я слишком хорошо их знала – они никогда не менялись. Даже тогда, когда мне это было очень нужно.

Проклиная майскую жару, я утерла пот со лба и заметила, что машина, ехавшая мимо, в клубах пыли теперь заворачивает в сторону кладбища. Учитывая, как часто мы случайно встречались с Власовым, я сначала подумала, что это он. Это было бы уже даже забавно.

Но вскоре я смогла разглядеть, что машина другая, тоже белый пикап, но, кажется, «тойота». Она остановилась рядом с моей, и я чуть не застонала, когда из нее вышел высокий светловолосый мужчина, в котором я тут же узнала бывшего одноклассника. Того самого Макса. Вот уж неприятный сюрприз.

– Ни фига себе, думал, что обознался, а это реально ты, Волкова, – он направился ко мне, и я напряглась.

Сформированный рефлекс из детства – рядом с ним я теперь всегда чувствовала опасность.

– Привет, – бросила я и отвернулась, заметив, как он знакомо облапывает меня сальным взглядом, и едва сдержала дрожь отвращения.

– Когда мне сказали, что ты типа тут поселилась, я подумал – врут. Реально, что ли, вернулась? Типа в городе не получилось? – он остановился слишком близко, создавая ощущение, будто я ползаю у него в ногах.

– Почему я не могу просто приехать погостить в деревню? – отозвалась я спокойно, но внутри все натянулось.

– Так все отсюда сваливают, вот почему, – фыркнул он.

– Ну ты же здесь, – заметила я, не поднимая глаз. – И Женька тоже, насколько я поняла из рассказов Тамары Васильевны.

– Я здесь еще на два сезона, а потом тоже свалю.

– М-м… – промычала я, продолжая вырывать сухую траву.

– Я хату взял в городе, туда буду перебираться. Друган сказал, что агрономы там тоже нужны. Эта дыра уже в печенках сидит. Но бабки тут платят, не жалуюсь, деньжата постоянно водятся.

– Понятно.

Мне было абсолютно плевать на его дела. Каждое слово от него звучало, как назойливый гудок, раздражающе, грубо и крайне неуместно. Хотелось, чтобы он ушел. Настолько сильно хотелось, что аж затошнило.

– А че, Аська, может, покатаемся вечерком? По старой дружбе? – предложил он с явным намеком в голосе.

Я подняла на него взгляд, глядя в его пивное лицо и массивную фигуру. Он не был толстым, нет, но каким-то расплывчатым, рыхлым. И только темные глаза остались прежними – те самые, которые когда-то заставляли меня сжимать дневник у груди и мечтать. Он был красивым мальчиком. Бесстыдно красивым. Спортивным. Самым популярным. И когда-то он сказал мне те же слова: «Покатаемся, Ась?».

Покатались, ага.

– Нет, – твердо ответила я, даже не стараясь подобрать выражения.

– Да че ты ломаешься? – ухмыльнулся он, похоже, приняв мой отказ за кокетство. – Покатаемся, пивка попьем, за жизнь побазарим, расскажешь, че-каво у тебя там.

– Я сказала – нет, – отрезала я жестко, чувствуя, как во мне поднимается волна отвращения. – Уйди, Макс, ради всего святого. Я к своим приехала, с ними хочу побыть.

Он фыркнул пренебрежительно, качнул головой, будто я разыгрываю спектакль.

– Да ладно, истерику не поднимай, тоже мне, – он поддел носком землю и швырнул в мою сторону, после чего развернулся и пошел к машине. Вся его спина была мокрой от пота, и шел он грузно, тяжело.

Меня замутило от воспоминаний, от его отношения, от того, что уже не исправить, что впечаталось в меня грязью, которую не отмыть. Машина отъехала, и я прижала руки к глазам, чтобы не дать пекущим слезам пролиться.

Опять плакать хочется, да что ж это такое. Я думала, что научилась быть взрослой. Что эмоции больше не рвутся изнутри так, как в юности. Но внутри все кипело: злость, стыд, обида – детская, невыносимая, с той горечью, которая появляется, когда тебя не защитили.

– Не смей плакать из-за них, Ася, – тихо прорычала я себе под нос, задрав голову и быстро заморгав. Замерла, глядя в небо, и прошептала: – Почему ты мне не поверила?

А потом посмотрела на фотографию бабушки. Ее добрые глаза в черно-белом овале смотрели чуть в сторону. Как будто не видели меня.

– Когда пошли слухи. А я ведь правда была не виновата… Они врали, ба. Каждый из них.

Я поднялась, взяла охапку сухой травы и швырнула ее в кучу мусора, с такой силой, будто хотела разнести свое прошлое на щепки. Продолжила убираться, но слова не останавливаясь лились из меня:

– Ты же знаешь, как меня дразнили с детства, что я ношу одно и то же, что велик у меня старый, что родителей нет. Они изначально сформировали обо мне мнение как о чем-то третьесортном. Постоянно так было, сколько я тебе всего рассказывала. А когда я подросла, то стала им нравиться… все просто, ба. И по их мнению, такая, как я, должна была молиться за их внимание. Они и подумать не могли, что даже у бедняков есть гордость. Когда у них не получилось, они залечили уязвленное самолюбие фантазиями. В этом маленьком проклятом месте невозможно было даже вдохнуть спокойно. Одна ошибка, одно действие – и тебя отменят.

Я села между двумя могилами, усталая и опустошенная.

– Помнишь Ваську, нашего соседа? Он повесился, когда ему всего девятнадцать было. Он тоже попал в опалу, только из-за девчонки с соседнего села. И он не выдержал. Даже года не выдержал. А я держалась столько лет. Ты думаешь, я в петлю не лезла? – я всхлипнула и покачала головой, пытаясь отогнать кошмар прошлого. – Настолько мне было тяжело каждый день выносить это, когда никто не верил. Я лезла. А потом вспоминала тебя. Я знала, что ты не переживешь этого. Ба, я надеюсь, ты меня слышишь и теперь точно знаешь, что я не подводила тебя. Я не была такой, какой они меня называли. Никогда. Ни с кем из них. Ты меня как могла растила, но я человеком выросла, клянусь.

Я замолчала, тяжело дыша. Уперлась руками в колени и закрыла глаза, собираясь с силами. От выплеснутых эмоций заболела голова.

– Ладно, – произнесла я нарочито бодро, хлопнула себя по ногам и невесело усмехнулась. – Чего прошлое ворошить… Смотри-ка, я даже говорить научилась. Давай уже наведем у вас тут порядок, а то вечер скоро. Чтобы вам еще рассказать? А, в бане обвалилась крыша…

***

После такого дня, полного пыли и физической работы, от которой гудели мышцы, я была бы не прочь провести вечер в бане, но глина еще не просохла, и я смирилась с тем, что топить пока нельзя. Но и на тазик я была несогласна. Согрела ведро воды на плите, и, дыша облачками пара, устроила себе пусть не полноценную баню, но нечто ей приближенное.

Замерзшая, но счастливая, я вернулась в дом, быстро заварила себе чай и вместе с кружкой шмыгнула в кровать, под одеяло. Постель пружинисто обняла меня, и я, вдыхая запах свежевыстиранного белья и старого дерева, потянулась к телефону.

Я заметила множество уведомлений, оказалось, что меня добавили в чат села. Невольно закатила глаза и улыбнулась – какая честь. Пролистав наверх, я поняла, что это сделал Тим, и уже представила, как скрипнули зубы у Елены Александровны, которая наверняка устроила бы мне квест на «достойность» быть в этом чате.

Я пролистала последние сообщения, где обсуждали отключение света на следующей неделе и порыв труб, который обещали исправить за пару дней. Зато я поняла, почему плохо идет вода и, если я не хочу остаться на следующие два дня без нее, придется сходить и набрать во все емкости, что я и делала следующие двадцать минут, хотя вылезать из постели совсем не хотелось.

Пока набирала воду, изучала чат. Здесь были объявления, кто предлагал молоко, кто яйца, кто рассаду. У меня мелькнула мысль, чтобы посадить небольшой огород, и я даже нахмурилась, спрашивая себя, – точно ли мне это нужно?

Неожиданно я увидела новое сообщение от знакомого вида женщины, но узнала ее не сразу. Это была Наталья Александровна, библиотекарь. Но библиотеки давно уже не было, поэтому она работала в сельсовете.

«Ася, здравствуй! С приездом тебя. Зайди к нам как сможешь, там задолженность от твоих осталась. Мы сейчас в конторе находимся. Работаем до четырех».

Она всегда была доброй и спокойной женщиной, вежливой со всеми. Даже со мной, поэтому я, пообещав, что зайду завтра, утонула в сообщениях чата, читая переписку односельчан и выхватывая лаконичные и четкие ответы Тимура, если вопрос был адресован ему.

Перечитав половину новостей, я не заметила, как уснула с телефоном в руке.

Глава 5

Я улыбнулась, когда увидела, что у конторского забора стоят в ряд велосипеды. Такая уж тут привычка у местных, ездить на работу на великах, и так было принято, сколько я себя знала. Я припарковала машину и, позвякивая ключами, направилась к новым широким дверям.

Контора и правда обновилась не только снаружи, но и внутри. Эхо разносило голоса работников, рассевшихся по кабинетам, и совсем не создавалось впечатление пустоты, как еще несколько лет назад, когда работало всего два кабинета.

Это осознание изменений действительно рождало мысли о том, что все не так плохо. Деревня, кажется, приостановила свое медленное умирание. Пусть не расцветает, не растет, но держится.

В конце концов, Тим привез с собой много народу, село пополнилось новыми людьми, и это играло большую роль для местных. А если изменения вселяли надежду даже в меня, что уж говорить про тех, кто собрался доживать свою жизнь в этом месте.

После оплаты всех долгов, мы с Натальей Александровной вышли на улицу. Я смотрела на бывшую библиотекаршу, привившую мне любовь к книгам и невольно отмечала, как она постарела.

Стоя на широком крыльце и глядя, как ветер треплет молодую листву на деревьях, мы неспешно беседовали. Она рассказывала о своих детях, спрашивала про меня аккуратно, без навязчивости.

Вдруг конторская дверь резко открылась и нас чуть не налетела высокая худощавая дама со строгим пучком светлых с проседью волос. Она чуть запыхалась, лицо ее выглядело раздраженным, когда она пыталась папку с бумагами засунуть в пакет, который на улице начал трепать ветер.

– Некогда ему, некогда… А я тут без дел что ли сижу? – яростно бормотала она.

– Аркадьевна, ты чего ругаешься? – мягко поинтересовалась Наталья Александровна, оглядывая женщину, воюющую с пакетом.

Я не выдержала, сделала шаг к ней и придержала его. Она отрывисто кивнула в знак благодарности.

– Нет, у него машина под жопой, но ему некогда, видите ли, у него дела, – она всплеснула руками. – А у меня не дела? А мне пешком что ли в гараж идти? Да еще и в бугор!

– Да куда тебе идти-то, выдохнешься, пока поднимешься, – покачала головой Наталья Александровна. – Подожди уже здесь, жара такая.

– Да у меня все дела стоят, подпись нужна. Другой отдел тоже требует, а я как им объясню? Пойду в гараж, пусть еще и поплохеет, чтобы ему стыдно стало.

– Я на машине. Если хотите, я вас отвезу и привезу обратно, – вдруг предложила я, поддавшись какому-то порыву.

Путь в гараж от конторы не близкий, километра три, еще и наверх, действительно станет плохо человеку, тут уже будет не до проучиваний. Аркадьевна посмотрела на меня удивленно, потом перевела взгляд на Наталью Александровну.

– Это Ася Волкова, вот недавно вернулась в деревню, она местная, до гаражей точно довезет, – посмеялась Наталья Аркадьевна.

– Ася, я буду вам очень благодарна, – поняв, что можно избежать подобной участи, Аркадьевна быстро ухватилась за возможность. – Если у вас есть время и не затруднит, я с радостью приму ваше предложение.

– Тогда пойдемте, – улыбнулась я, и, тепло попрощавшись с Натальей Александровной, мы двинулись к машине. – Только у меня кондиционера нет. Но можно открыть окна, если не боитесь ветра.

– Это будет отлично, – кивнула женщина и села на пассажирское, устроив пакет на коленях. – Меня Рая зовут. Или Аркадьевна, как удобно.

– Приятно познакомиться. Вы недавно приехали? – я повернула ключ зажигания и медленно вырулила с парковки, покатив по дороге.

– Да, я тут с пару месяцев, – кивнула она.

– И как вам жизнь в этих краях?

– А знаете, мне нравится, – женщина улыбнулась и это преобразило ее лицо, скинув ей десяток лет. Теперь казалось, что ей около сорока, не больше. – Я здесь наконец начала спать ночами. После пятидесяти меня стала мучить бессонница, я уже пару лет не спала нормально, а тут не знаю… то ли тишина, то ли воздух. Хотя чувствую, Власов доведет, сегодня вот не усну.

Я вдруг подумала, что мой приезд будет выглядеть крайне необычно, и Тим может подумать, что я специально ищу встречи. Эта мысль заставила меня крепче сжать пальцы на руле. Вот зачем я полезла куда не просили?

Вечно я со своей услужливостью лезу!

– Не переживайте так. Если он в гараже, то быстро все сделаете и будете дальше спокойно работать.

– Да там он, – отмахнулась Рая, а потом потянулась к карману своей сумки. – Можно я закурю?

Я немного удивилась такому вопросу, но кивнула. Она достала тонкие сигареты и прикурила, с удовольствием затянувшись, потом пояснила.

– Я вообще-то бросаю. Просто Власов довел…

Я улыбнулась и ничего не сказала, а вскоре уже заруливала в гаражный комплекс, где на огромной стоянке, пропитанной мазутом и топливом, сейчас стоял трактор с сеялкой, возле которого кружили мужчины.

Мы подъехали и остановились. Отвлекшись от разговора, Тим обернулся и закатил глаза, встретившись с раздраженным взглядом Раисы. Он сделал ей жест обождать минуту и вернулся к разговору.

Я подкатила чуть ближе.

– Миш, варианты какие? Мне самому съездить за запчастями? – Тим говорил спокойно, но твердо.

В перепачканном мазутом и бритом налысо мужчине я с удивлением узнала Мишку. Он был на четыре года старше меня, и его отец работал вместе с моим дедом на ферме, так что нам приходилось общаться, пересекаясь на их работе, когда помогали с управой. После слухов он пытался получить свою «дозу любви» от меня, аргументируя, «ну я, че, хуже них, Ась», потом получил по яйцам один раз, и вдруг у него ко мне появилось немного уважения, что и позволило нам продолжить на дружеской ноте.

– Да везут они их где-то уже, ехать бессмысленно. Только обещали еще к восьми утра привезти… – Мишка увидел меня, его лицо удивленно вытянулось, потом он ухмыльнулся и помахал.

Я робко помахала в ответ.

– С третьего участка земля готова, а мы ждем железки! Мы и так уже на четыре дня от графика отстаем. Твоя сеялка развалилась, это твоя ответственность, – подал голос Макс с наездом. Я его сначала не заметила, он стоял за трактором, наблюдая за всеми. – Какого хрена ты еще здесь, а не везешь эти запчасти самостоятельно?

– Мужик, я в поле был последние четырнадцать часов, или ты че-то пропустил? – набычился Мишка, вытирая грязной тряпкой руки.

– Как и все мы, брат, – съязвил Макс, разводя руками.

– Миш, сколько на ремонт еще надо будет времени? – спросил Тим, проигнорировав перепалку.

Тот вздохнул, скептически оглядев трактор.

– Ну до завтра сделаю, надеюсь.

– Хреново, – покачал головой Макс. – Если до конца недели не засеем поле, влага уйдет. Это не вариант.

Тимур посмотрел на часы.

– Так. Не дожидаемся чуда. Макс звони в соседний СПК, у Сидорова точно есть свободная техника. Миш, ты собирайся, выдвигайся к ним и тяни сюда.

– Да он щас заломит!

– Ты можешь предложить что-то получше? – Тим вскинул бровь, жестко посмотрев на Макса. Тот заткнулся. – Чтобы к четырем сеялка была здесь.

Макс кивнул, доставая телефон и отходя от мужиков. Он бросил на меня быстрый любопытный взгляд, прищурился и отвернулся.

– Так, а ты иди помойся, переоденься и гони к Сидорову. Притянешь сюда и отсыпаться.

– А сеять? – удивленно спросил Мишка.

– Я сам за трактор сяду. Мне не нужно, чтобы ты откинулся, давай без геройств. Отоспишься и за ремонт.

Мишка кивнул, Тим хлопнул его по плечу и наконец подошел к Раисе, которая уже стояла с ручкой наготове.

– Аркадьевна, я ж сказал, что к вечеру все будет, – Тим покачал головой, потом бросил на меня взгляд. – Привет, Карина.

– Это Ася, – поправила его Раиса, но он лишь усмехнулся.

– Я знаю. Давай к делу…

Я не успела позлиться на Власова, как следует, потому что Мишка направился в мою сторону, и я вышла ему навстречу.

– Привет, – улыбнулась я, оглядывая его.

Из худощавого паренька он превратился в крепкого мужчину, правда в росте не прибавил, так и остался на моем уровне.

– Привет, Аська! – он неожиданно заключил меня в медвежьи объятия, заставив пискнуть, но тут же отпустил. – Я сначала не поверил глазам. Вот это ты красотка стала. Ты че тут делаешь? Давно?

– А я думала, слухи разносятся быстро, – я сделала шаг назад и сложила руки на груди, криво улыбнувшись. – А ты за неделю не услышал, что я вернулась?

– Да я в полях пропадаю. Дома сплю и снова в поле, сама же знаешь – посевная, – засмеялся он. – Так ты насовсем? В дедовом доме поселилась?

– Ну да. Поживу до осени, там видно будет.

Мы еще немного поболтали, я поинтересовалась про его родителей, передала привет. Посмеялись с локальных шуток, а потом он, поймав взгляд Тимура, попрощался спешно и вяло побрел к своей машине, сгорбившись от усталости.

Все еще улыбаясь, я встретилась взглядом с Власовым. Он наблюдал за мной с легким прищуром, пока Аркадьевна снова воевала с пакетом, запихивая туда бумаги. Как-то оценивающе смотрел, и я почувствовала себя неловко. Но его способность лично сесть за трактор меня поразила. Вот никогда бы не подумала, что он может. Я подошла к машине и бросила ему:

– Удачной работы в поле, Тимур Валентинович, – сказала я, и он кивнул.

– Удача нам не помешает, Карина, – сказал он и его глаза довольно сверкнули, когда он увидел, как изменилось мое лицо на его обращение. Да он специально меня дразнит, паразит! – И еще немного сухой погоды.

– Не знала, что вы водите трактор, – с сомнением посмотрела на него, но больше ему не улыбалась.

– Когда работаешь с землей, всему учишься.

– Даже если раньше были офисным работником? – не удержалась я.

– Особенно, если был офисным, – усмехнулся он, но без привычной теплоты. – После всех этих бумажек работа в поле как медитация.

– Довольно грязная медитация получается – хмыкнула я, осматривая старые машины, что стояли в тени гаражей.

– Тут как посмотреть. Земля будет держать тебя, что бы ни случилось, если ты понимаешь ее ценность, – голос его стал тише. – Грязная она только на первый взгляд. А если так посмотреть, то чище многих людей.

Я ощутимо вздрогнула и перевела на него взгляд. Его светлые глаза смотрели пронзительно, будто прямо в душу. И он не улыбался.

Это… намек? Выпад в мою сторону? Я неосознанно обхватила себя руками, будто защищаясь, и поежилась на ветру, хотя стояла жара, просто по коже поползли неприятные мурашки.

В его словах конечно можно найти много смысла, но я все еще была зациклена на «грязи». Аркадьевна, наконец, победив пакет, села на пассажирское сиденье и поправляла волосы. Я ничего не ответила на его слова, закрывшись, потому что это неожиданно больно меня задело, хотя головой понимала, что Тимур мог не закладывать тех двойных смыслов, что я там услышала. Не попрощавшись, молча села в машину. Махнув Аркадьевне, Тим развернулся и пошел к Максу, который как раз закончил говорить по телефону и направился ему навстречу.

Я смотрела Тимуру вслед чуть прищурившись и думала: интересно, каково это, быть настолько нужным земле, чтобы она тебя держала. Потому что, если рассуждать таким образом, этой земле я, кажется, никогда не была нужна.

Глава 6. Тим

«Нет, ну не идиот ли ты, Власов?» – пронеслось в голове с такой ясностью, будто это кто-то сказал вслух.

Я обернулся, глядя вслед белой «карине», которая медленно катила к воротам, сверкая чистыми боками, словно еще сильнее подчеркивая, в какое дерьмо я вляпался. Точнее, ее втоптал.

Перед глазами все еще стояло лицо Аси, в тот самый миг, когда я ляпнул про грязь. Она выглядела так, будто я ее ударил или, по меньшей мере, швырнул в нее эту самую грязь.

От щек отлила кровь, глаза потухли, и она закрылась. Моментально.

Это не просто неудачная фраза, я специально хотел уколоть, наслушавшись уже про нее и почему-то испытывая досаду из-за этого. И эффект превзошел все ожидания. Попал я, видимо, в самую цель. И ничего, никакого удовлетворения. Только глубокое чувство сожаления и стойкое ощущение, что я козел.

– Сидоров дал добро, – вырвал меня из мыслей Макс и тоже перевел взгляд на «карину», которая задержалась в воротах.

В открытое окно, Ася с кем-то говорила. Кажется, с тем же Мишкой, что все крутился у своей машины и не мог никак свалить из гаража. Макс прищурился, вглядываясь в этих двоих, и выражение его глаз мне не понравилось. Я знал этот взгляд. Так мужики смотрят на то, что им очень хочется, но чего они не могут получить. Прожигающе, жадно, и с той самой накипающей злостью.

Черт, да что здесь на хрен происходит?

– Знаешь, давай-ка ты подбросишь Мишку до Сидорова, а то он сегодня нерасторопный, я смотрю, – сказал я Максу, и тот гаденько усмехнулся.

– Аська хвостом покрутила, вот и все, мозги пацану отшибло,

– Давай без лирики, Макс, – оборвал я его остро и, заметив, как тот хмыкнул, поторопил раздраженно: – Быстрее-быстрее. Сам сказал – поле стоит. Каждая минута на счету.

Макс скривил лицо так, что мне захотелось сказать ему пару ласковых, но я сдержался.

Меня ждали в администрации района, нужно было подписать пару документов, поэтому я подумал, что это отличная возможность проветриться. Я сел в машину, захлопнул дверцу с глухим стуком и сразу завел двигатель. Не задерживаясь, чтобы проверить скорость исполнения указаний, проехал мимо «карины», обдав ее облаком пыли, и дал по газам, оставляя далеко позади.

Это просто хрень какая-то. Чего я завелся вообще?

Мне вообще дела не должно быть до того, как она тут время проводит. Дернуло то, что Ася бессовестно флиртовала с Мишкой или то, что я понимал, что каждый здесь может к ней подкатить, и она будет ему рада?

Может, потому что я сам заметил сегодня, как красиво она выглядела в своем летнем сарафане на тонких бретельках, который подчеркивал… да все подчеркивал. И бедра, и талию, и грудь, и шею. И волосы ее эти, собранные в косу, красивые тоже, необычный цвет, вроде блондинка, но отливает медью. Глаза ее я давно заметил, еще когда она плакала на той дороге, и небо над ней было того же насыщенного голубого оттенка.

Мишке она улыбалась сегодня широко и открыто, как мне на том субботнике. Ясно было, что история у них общая есть какая-то. Смотрел он на нее, как и они все, так, будто сожрать хотел. Она вообще не замечает это? Или специально мужиков дразнит? Нравится ей видеть это в их глазах? Так и у Матвея шансы весьма неплохи, если он заскучает здесь.

Я сжал руль покрепче, входя в поворот и напомнил себе, что это все еще не мое дело.

Показалась она изначально совсем другой, без наигранной легкости, без кричащей красоты, с тихой спокойной глубиной и искренностью в словах. Вот это «другое» я и уловил, даже не почуял подвоха, хотя я хорошо разбираюсь в людях и за версту чую девушек, с которыми только ночь провести и стоит.

Вообще, что-то не стыковалось. Она особняком здесь держится, даже мужскую работу сама делает, никого не просит о помощи. А какой мужик, захаживая к такой девушке, не помог бы с подобным? А у нее все разваливается, видно, что мужской руки там не было и нет.

Когда показались очертания райцентра, я понял, что всю дорогу размышлял о Карине. Усмехнулся и покачал головой. Бред какой-то.

Следующие пару часов было не до каких-либо размышлений, только дела. Люди здесь нерасторопные, бюрократия выжимает все силы, затягивая, как трясина. Порой легче день на поле провести, чем в этих душных кабинетах пару часов.

Стоило мне выйти на воздух, который я вдохнул поглубже после всех этих приторно-сладких улыбок, как зазвонил телефон, и я увидел на экране видеовызов от мамы. Напрягшись от звонка не по времени, я провел пальцем по экрану и ответил:

– Что-то случилось? – резкую настороженность я не мог скрыть.

Мама махнула на меня рукой и посмеялась.

– Нет, дорогой, все хорошо, но… – она поправила вьющуюся седую прядь, что упала на лицо, и понизила голос. – Поговори с Ромашкой. Ника звонила… в общем, она не прилетит в этом месяце.

Я прикрыл глаза. Вот черт!

Мысленно застонал, уже представляя лицо сына. Он был очень привязан к матери, но она жила за границей и прилетала раз в полтора-два месяца, забирала его на неделю, и они классно проводили время вместе. Ромка не требовал большего, он был окружен моей любовью, а моя мама, сестра и отец в нем души не чаяли. Он не чувствовал одиночества, но эти встречи с Никой были для него чрезвычайно важны. Она была его матерью, и ее заменить не мог никто из нас.

Мама тем временем прошла в другую комнату, и я увидел, как сын сидит за столом, подперев щеку кулачком и бездумно чиркает простым карандашом в альбоме. У меня под ребрами кольнуло.

– Золотце, тут папа на связи. Хочешь поговорить? – ласково спросила мама, подходя к нему и тот встрепенулся.

– Привет, пап, – радостно воскликнул он.

– Привет, малыш, – я не мог не улыбнуться.

– Ну, па-а, – насупился Ромка. – Я не малыш, сколько можно говорить?

– Ладно, привет, парень, – сдался я, посмеявшись. Тот разулыбался, и я заметил, что у него нет переднего зуба. – У тебя что, зуб выпал?

– Ага, – гордо заявил он и растянул губы, чтобы я видел получше. – С утра выпал, когда я чистил.

– Кла-а-ас, – протянул я с искренним восторгом. – Не забудь положить под подушку.

– Пап, ну че бы я забыл, – он покачал головой, расширив глаза, будто я сказал самую несусветную в мире глупость.

И снова подпер рукой щеку, опустив лицо к рисунку. Темные кудряшки упали ему на лоб, закрывая от меня. Он унаследовал вьющиеся волосы от нашей семьи по маме. Такие же были у моей сестры и у меня, поэтому я стриг волосы покороче, для практичности. А ему очень шли эти кудряхи, делая из шестилетнего пацана ангела с фресок.

– Что рисуешь?

– Да еще не придумал, просто… – буркнул он, не поднимая головы.

– Покажешь мне вечером?

– Ладно, – выдохнул он, как будто это потребует усилий.

Я позадавал ему еще вопросы, надеясь немного расшевелить и отвлечь.

Расспросил готов ли он к английскому? Естественно готов, что за вопросы, пап.

Поедет ли сегодня на конюшню? Возможно.

Придет ли в гости его друг? Не знает.

Все его ответы были односложными, от этого сжималось сердце. Ромка переживал в себе и не хотел показывать, как его задели новости от матери. Он отгородился от мира, спрятавшись внутри своего панциря. Это не было капризом, скорее разочарованием, которое он проживал тихо.

Я не учил его такому, не учил держать все в себе, но похоже таков был его характер. Сначала он замыкался в своих чувствах, а когда был готов, делился ими с близкими. Это приходилось принять. Не торопить, не давить. Просто быть рядом, когда он будет готов разделить это с кем-то.

Поболтав с сыном еще несколько минут, я в завершении сказал:

– До вечера, Ромашка. Люблю тебя.

– И я тебя, – тихо отозвался он.

Он исчез с экрана, и я снова увидел маму. Ее лицо было спокойным, но в глазах я заметил легкую грусть.

– Дорогой, Ника не сказала мне, почему не сможет, но она была очень этим расстроена, – прикрыв дверь в комнату внука, начала мама, проходя на кухню.

– Понял, мам. Я все узнаю. Поддержи там его.

– Обязательно, сынок, – ласково улыбнулась она. – У тебя все хорошо?

– Да, – я ответил ей теплой улыбкой и попрощался.

Ладонь с телефоном бессильно опустилась на колено. Я откинулся назад, чувствуя, как напряжение, накопленное за день, медленно разливается в теле глухой тяжестью. Затылок уперся в подголовник, веки опустились. Позволил себе эту передышку в пару минут, но покой не пришел. Я снова посмотрел в телефон, отыскивая номер Ники.

– Знала, что ты позвонишь, – тяжело вздохнула бывшая жена, и я считал по голосу, что она действительно сегодня не в настроении.

– Что случилось? – спросил я спокойно, без вступлений. Ника и так поняла, о чем я спрашиваю.

– Тим… – она замялась, как будто подбирала слова, которые не казались бы оправданием. – Я вложила деньги, почти все деньги, в один проект. Обещали быстрый оборот, сильные партнеры. Но теперь непонятно… все висит. Я нужна здесь. Постараюсь побыстрее вытащить часть, чтобы прилететь и увидеть Ромашку.

Я сжал переносицу пальцами, прикрыв глаза. Знакомый сценарий. Эти ее вечные инвестиции, попытки «выстрелить», поймать удачу за хвост, войти в какую-то одну ей известную элиту. Вечные стартапы, эфемерные обещания, уверенные речи из глянцевых ртов мужчин в дорогих костюмах. Сколько она потеряла денег, но все равно верила каждый раз как в первый. Таких бизнесменов в Эмиратах было полно, и она не могла устоять перед их завлекающими речами.

Все это было уже. И все это было частью того, что нас однажды разломало. Но теперь меня уже не касалось, пока только не начинало касаться нашего сына.

– Нет, Ник, – сказал я тихо, но твердо. – Ты нужна здесь в первую очередь. Поэтому тащи свою прекрасную задницу в Россию. Я тебе вышлю деньги на билеты и отдых с Ромкой.

Она молчала несколько мгновений, я слышал только дыхание, напряженное и встревоженное.

– Ладно, – сказала она наконец. Голос стал чуть мягче. – Я приеду.

Я облегченно выдохнул, почувствовав, как напряжение уходит.

– Постарайся разобраться за следующие полтора месяца со всеми проблемами, – сказал я. – Он всегда ждет эту неделю с тобой. Для него это очень важно.

– И для меня важно, – горячо заверила она. Я верил ей и не собирался спорить.

– Знаю, – негромко ответил я. – Просто… Если время сыном стоит под угрозой, и я могу помочь, решай сначала со мной.

Она замолчала и через время я услышал ее тихий всхлип, сдавленный, будто она пыталась не выдать себя.

– Ладно, – глухо сказала она, наконец. – Спасибо, Тим.

Я кивнул, забыв, что она меня не видит.

– Сообщишь ему хорошие новости? – спросил я, и она облегченно рассмеялась.

– Да, конечно, – радостно сказала Ника, я невольно улыбнулся. – Позвоню прямо сейчас.

– Хорошо. Пока, Вероника.

– Пока, Тим.

Я сбросил звонок и выдохнул. Одной проблемой меньше. Если я мог что-то сделать для своего сына, чтобы он не чувствовал себя оставленным, я делал это не раздумывая. Потому что сам тоже чувствовал вину за свое долгое отсутствие в сезон.

Поэтому я открыл банковское приложение и перевел Нике внушительную сумму. Экран мигнул подтверждением. Я выключил телефон, завел мотор и тронулся, чувствуя, как машина отзывается приятным гулом.

По моим расчетам, Макс с Мишкой скоро должны были вернуться. А мне предстояло выйти в поле.

В деревне, проезжая по главной улице, я снова увидел Карину. Прикладывая неимоверное количество усилий, она пыталась подпереть забор, чтобы тот не завалился окончательно. Сама корячилась со штакетником, ничего не замечая вокруг, даже на машину не обернулась. Тонкая на фоне старого облупившегося забора, она выглядела невероятно упрямой и одинокой.

Вот и почему она сама это делает, раз вокруг нее столько ухажеров крутится? Любой из них эффективнее и быстрее бы починил забор, чем девушка, которая с трудом могла наклонить его обратно, чтобы подставить доску.

Проигнорировав чисто человеческий порыв остановиться и помочь, я только покачал головой и сильнее нажал на газ.

Глава 7. Ася

Весь оставшийся день слова Тимура о «грязи» не просто не выходили из головы, они словно въелись в кожу, зудели, не давая покоя, заставляя меня снова и снова вспоминать тот момент. Он мог бы подобрать тысячу других слов, но выбрал именно это. Случайно ли? Или это был тонкий укол, завуалированное сообщение: «я знаю, какая ты».

Если до него уже добрались слухи, если ему передали все эти сказки, то все сходится. Тогда все это обретало неприятную ясность. Он будто поставил границу, очертил круг, за который мне не положено, потому что даже «земля чище некоторых людей».

Чище меня.

Разговор у нас получился отнюдь не такой же непринужденный как обычно, что казалось странным, ведь предпосылок для этого не было. Или я о них просто не знала!

И меня это больно задело. Я не хотела испытывать всю эту сложную гамму чувств, снова ощущать себя испачканной, недостойной.

Пришлось отвлекать себя делами. Нельзя было больше откладывать спасение забора, иначе он грозился завалиться окончательно. Это дело оказалось самым сложным из всех, что я делала в этом доме. Штакетник был очень тяжелым и никак не хотел выпрямляться, чтобы я подставила доску. Но в итоге, провозившись полчаса, я все же одержала победу.

После чего пришло время заняться огородом: я вырывала траву, выкапывала сорняки до самого заката. Час за часом я ползала на коленях, вся в земле, с волосами, прилипшими к вискам, искусанная комарами.

Руки болели, но это была хорошая боль, физическая и понятная, забирающая глухую тревогу. Сама не заметила, как очистила основную часть земли, словно еще боялась себе в этом признаться, но внутри уже решила – огороду быть. Пусть маленькому, лишь для того, чтобы попробовать домашних овощей, сделать овощной салат прямо с грядки или вырвать морковку на зажарку.

Когда солнце скользнуло за верхушки деревьев и жара отступила, из дома вышла Тамара Васильевна вместе с мужем, тут же принявшись давать ему указания, что надо делать. Заметив меня через забор, она проковыляла ко мне.

– Смотрю, ты весь день возишься, – она осматривала фронт моих работ и одобрительно кивала. – Молодец, Аська. Сажать поди собираешься?

Я с трудом выпрямилась, схватившись за поясницу, колени горели, а я чувствовала себя разваливающейся старушкой.

– Да подумала, что не помешает пару грядок посадить, – кряхтя, ответила я.

– Это верно, чего земле простаивать. Свое лишним никогда не будет, – соседка поправила платок и грустно улыбнулась. – У меня вот уже ноги не ходят почти, сердце не дает нагнуться. А я бы все отдала, чтобы снова вот так как ты с землей поработать. Пока возишься с ней, никакие мысли не страшны. Лечит любые думы.

Я усмехнулась. Что-то сегодня получается день восхваления земли. Хотя в словах Тамары Васильевны была неподдельная ностальгия и грусть. Она тяжело вздохнула. Пожалуй, если откинуть философию, я не могла с ней не согласиться, приятная усталость вытеснила переживания и успокоила мечущиеся мысли.

– Вы свое уже отработали, теперь отдыхайте. Наслаждайтесь жизнью.

– Да какая жизнь, Аська, – отмахнулась она, задетая. – Вот тут жизнь, в огороде.

Я спорить не стала. Знала, что бесполезно. Это поколение неисправимо тянуло к работе и земле. Не могли они просто наслаждаться собственной старостью и леностью. Привыкшие батрачить в молодости, мечтавшие о пенсии, они так и не научились расслабляться и жить для себя. Я еще немного послушала Тамару Васильевну, а потом, вся искусанная комарами, побежала топить баню. Печь, конечно, задымила, но дверь можно было открыть, там это было не критично.

Вернувшись в дом, вспомнила про телефон. Увидела несколько пропущенных от Лерки и решила записать ей кружочек в этом ужасном перепачканном виде, чтобы она сменила гнев на милость. После чего написала насчет рассады, договорилась о молоке и яйцах. Теперь еще надо будет съездить в Сосново, чтобы купить семена.

Остановившись на мгновение, я вдруг уставилась в окно, размышляя, как получилось, что мое решение пожить здесь лето, превратилось в какую-то полномасштабную операцию по разведению хозяйства? Я снова засомневалась, что мне это нужно. А вдруг я захочу уехать раньше, зачем себя привязывать к месту такими вещами? Но подумав немного и взвесив все «за» и «против», я все же решила не отступать от того, что задумала.

Вода в бане быстро нагрелась, и жара оказалось вполне достаточно для такой погоды. Поэтому, прихватив с собой всякие скрабы, масла и прочую утварь, я отправилась наслаждаться жизнью.

Лампочка светила тускло, надо будет потом сменить. Но, сидя на полке и обмазываясь всякими масками, я то и дело критично осматривала в зеркале в углу свою фигуру.

Я из тех невезучих женщин, которые на стрессе не худеют, а, наоборот, набирают вес. Поэтому моя идеальная еще год назад фигура немного изменилась, появился животик. Не то чтобы критично, но хотелось вернуть былую подтянутость. Надо с этим что-то делать, может, активная жизнь в деревне позволит вернуть форму? Другого спортзала тут все равно нет.

А вот полюбить собственное отражение это вполне может помочь. Раз по-другому у меня это сделать не получается.

***

Следующие дни Тимура я почти не видела, видимо, он решил не просто заменить Мишку в поле, но и стать еще одним полноценным водителем, вышедшем на фронт битвы с планом. Мысли о его словах меня тоже отпустили, и я благополучно погрузилась в свою размеренную сельскую жизнь: теплые вечера, земля под ногтями, тишина по утрам, бесконечные разговоры с Леркой. За отпуск я успела посадить огород, и теперь полив стал ежевечерним неспешным ритуалом.

Так, в этих заботах, незаметно подкрался конец отпуска. Предвкушая завал на работе, я решила заранее съездить в райцентр за продуктами. Узнав об этом, Тамара Васильевна вручила мне список того, что ей нужно. Едва я собралась выезжать, как в мессенджере затрещали сообщения: еще трое односельчан попросили захватить то крупы, то кефира, то любимые печенья к чаю. Так незаметно я стала еще и сельским курьером.

Жара стояла невыносимая, воздух плавился, поднимаясь от разгоряченной земли. Обещанные дожди все не приходили, тучи обходили нас стороной, будто наткнувшись на невидимую границу, установленную личным упрямством Власова. Сегодня же, несмотря на солнцепек, порывистый ветер сбивал с ног вместе с пакетами и бросал в лицо клубы пыли – земля изнывала по влаге. Мне сразу вспоминались слова стариков: «такой ветер обязательно что-нибудь надует».

Но ехать в разгоряченной машине с открытыми окнами при таких порывах было приятно. Уставшая от покупок продуктов на несколько семей, а потом тягания тяжелых пакетов, я медленно рулила в сторону дома и была почти уже у Луговского, когда заметила на обочине две машины. На кромке поля стояли Власов и Савельев, последний активно жестикулировал, объясняя что-то своему начальнику.

Я притормозила, стараясь не обдать их пылью. Власов встретил мой взгляд. Его глаза были спокойные и живые. Он чуть улыбнулся и коротко кивнул, будто между нами не было ни странных разговоров, ни недельной тишины. Савельев предпочел меня проигнорировать.

Махнув Тиму рукой, я поехала дальше. Мне еще предстояло развести продукты старикам и, учитывая, что в одном из пакетов размораживались пельмени, делать это стоило оперативно.

К вечеру предсказания стариков сбылись, погода совсем испортилась. Поднялся страшный ветер и загремел гром вдалеке, предвещавший майскую грозу. Небо клубилось темно-серыми, почти черными тучами, набежавшую темноту прорезали яркие молнии. Было так атмосферно и красиво, что я впервые за много месяцев захотела достать фотоаппарат, чтобы сделать снимки.

Пощелкав разбушевавшуюся стихию, я вдруг закусила губу от возникшей жгучей мысли. Мне вдруг захотелось снять себя. Под дождем. В белом платье. Просто так, для личного архива.

Да, я давно не вела соцсети, не выкладывала постановочные кадры, но привычка придумывать красивые уже стала моей профдеформацией. Это как внутренний голос, зовущий поймать что-то мимолетное, ускользающее.

Я недолго думала. Быстро переоделась в тонкое, белое платье, купленное когда-то для фотосессии в цветущих яблонях, в котором когда-то перефоткались все мои подруги и знакомые, схватила штатив и босиком, на цыпочках вышла к калитке, воровато оглядевшись. Дорога пустовала – ни души, все попрятались по домам.

Я стояла в нерешительности. Дорога среди заброшенных домов будто моя сцена. Один шаг, и я главная героиня. Один кадр, и я уже не просто Ася, а кто-то иной. Я уверена в набежавшей тьме, это будет очень красиво. Но вдруг в груди екнуло: а если кто-то увидит? Засмеют, осудят. Я колебалась между страхом выглядеть идиоткой для местных и жаждой красоты.

Но все же, когда небо разверзлось и дождь хлынул стеной, творец победил и я решила, что все это займет не больше пары минут. Просто попробовать, вспомнить и удовлетворить этот творческий порыв.

Штатив я поставила прямо посреди пустынной деревенской дороги, закрепив зонт над фотоаппаратом и надеясь, что он устоит. Включила запись и пару мгновений просто стояла, словно одеревенев.

Сколько времени прошло с тех пор, как я снимала себя? Вечность. За это время я изменилась не столько внешне, сколько внутри. Окаменела. Закрылась. А сейчас стою в белом платье под ливнем, как героиня старого артхаусного фильма, и не знаю, кто эта женщина перед камерой.

Вода уже вовсю стекала по волосам, по шее, капала с подбородка и падала в лиф платья. Ткань облепила тело, как вторая кожа, холодная и тяжелая. Я сделала несколько неуверенных шагов назад, чтобы попасть в полный кадр, пыталась включиться в процесс, вспомнить, как это быть в фокусе.

И вдруг вспышка. Я едва не подпрыгнула, рывком обернулась и замерла в свете дальних фар, словно лань. Из-за шума дождя, деревьев и грома я не услышала, как сзади подъехала машина, видимо у него были включены только ходовые до этого или он вообще ехал без включенного света. Машина стояла почти вплотную, ее бампер чуть ли не касался моего подола.

Я стояла, не двигаясь, в свете фар. Власов за рулем тоже замер.

Мы уставились друг на друга. Он изучал меня и, как ни странно, во взгляде не было ни насмешки, ни похоти, лишь интерес. Теплый, глубокий. И толика удовлетворения.

Молния вспыхнула почти над головой, на мгновение осветив все вокруг. Дождь хлестал сильнее, казалось, небо обрушилось на землю потопом. Вода текла по дороге, превращая ее в реку, и в этом бреду из ветра и света я вдруг поняла, насколько красиво все это и насколько странно.

Тимур распахнул дверь машины и вышел в ливень, заставив мои глаза округлиться от удивления. Несколько шагов и он уже весь мокрый, по коже ручьями стекали струйки воды, футболка прилипла к телу. Он был подсвечен фарами, как актер на сцене. Такой мужественный, высокий, с щетиной на щеках. И я вдруг подумала: вот его бы мне хотелось снять по-настоящему.

Он – идеальный кадр.

– Прости, что помешал съемке, – крикнул он, перекрывая шум дождя. Его голос был низким, уверенным, он смотрел прямо на меня, чуть склонив голову, как будто я нечто удивительное.

– Ничего, это так… баловство, – голос мой не звучал так же громко как его и ему пришлось склониться ниже, чтобы меня расслышать. – Я сейчас все уберу, чтобы ты проехал. Извини.

Я метнулась в сторону штатива, но запуталась в складках мокрого платья, прилипшего к ногам, и едва не упала. В этот момент его рука схватила меня чуть выше локтя, твердо и надежно удержав. Прикосновение обожгло на контрасте с ледяной от дождя кожей по телу побежали мурашки. Я замерла.

– Ася, стой, – сказал он.

Я подняла на него взгляд.

– Ты фотограф?

Вопрос прозвучал неожиданно, почти абсурдно в этом контексте – среди воды, света и грохота. Я усмехнулась уголком губ.

– Да нет, просто люблю иногда пощелкать всякое.

Я снова вздрогнула, когда прямо над нами сверкнула молния и воздух сотряс мощнейший гром. Захотелось втянуть голову, а потом убежать в дом и спрятаться от всего этого. Дурная была затея, в следующий раз лучше за деревню выезжать для таких целей. Проблема только, что дороги сейчас размоет так, что я обречена буду застрять на своей переднеприводной «карине». Тимур сделал шаг ко мне и склонился к уху.

– У меня есть к тебе предложение, – услышала я его спокойный голос и почувствовала теплое дыхание на шее. – Поработаем?

***

Я зачем-то пригласила его зайти, чтобы услышать, что за идея у него родилась посреди проливного дождя, а он согласился. Припарковав машину возле моего забора, прошел вслед за мной в дом. Тимуру пришлось нагнуться чтобы без травм зайти в проем двери. Я не сдержала улыбку, в прошлый раз в мареве дыма я и не заметила, как он едва помещается в этом маленьком доме с низкими потолками.

– У меня нет мужской одежды, – пробормотала я, вынося ему полотенце и мягкий теплый плед.

– Спасибо, пойдет, – криво усмехнулся Тим и стащил с себя футболку, принявшись вытираться.

Я быстро юркнула в другую комнату прикрыв дверь и с невероятными усилиями избавилась от липнувшего к телу платья. Мелко подрагивая от холода, достала теплый плюшевый халат и завернулась в него. Контраст с просвечивающимся мокрым платьем был явно не в пользу халата, но мне показалось, что для этого вечера с Тима хватит экстравагантных образов.

– Вот это ливень, – пробормотала я, возвращаясь к нему. Я щелкнула электрический чайник, чтобы согреть воды. – Вы успели нагнать план?

– Нагнать-то успели, – усмехнулся Власов, накидывая полотенце на шею и кажется, не собираясь снова надевать футболку, чем создавал для меня трудности в удержании взгляда на его лице. – Только теперь снова отстанем. Земля пару дней просыхать будет. Хотя кто знает, завтра видно будет. Макс отпишется.

Я кивнула и присела рядом, запоздало подумав, что, если кто-то проедет мимо и увидит машину Тима возле моего дома, вот пересудов-то будет. Я тяжело вздохнула, но постаралась одернуть себя – ну нельзя вот так боятся каждого слова.

Я вздрогнула, когда вдруг раздался щелчок и мир погрузился во тьму. Выключили свет и повисла звенящая тишина, какая бывает там, где нет электричества. И только дождь продолжал яростно лупить по крыше.

– Ну, все по классике, – усмехнулась я, встав, чтобы принести свечи. Зажгла свои любимые с ароматом лаванды, апельсина и сандала. Пламя танцующего огонька отразилось в его глазах. – У нас всегда так: дождь, ветер, и электричество сдается первым. Вон там в ящике походная плитка и газовые баллоны. Можете достать?

Пока я переливала воду из электрического чайника в допотопный чугунный, Тимур быстро подключил баллон и добыл огонь.

В ожидании горячей воды, Власов рассказывал, что ему от меня было нужно – отснять рабочих в поле, технику и сам процесс: пахоту, посев, каткование.

– Мне отдел маркетинга не дает покоя, а инвестиционный им подпевает, – сдержанно усмехнулся он. – Им контент нужен, хорошие фото для презентаций. Я им на айфон пофоткал, на портрете, все как надо… они меня в жопу послали с такими кадрами. Я уже подумывал устроить командировку штатному фотографу.

Я чуть улыбнулась, доставая чай и заварник.

– И вы решили, что я сделаю лучше айфона и штатного специалиста?

– Твой перформанс на дороге подсказывает, что да, – поддразнил он, напоминая мне о промокшем платье.

– Я не уверена, что смогу сделать так, чтобы им понравилось, – пробормотала я, заливая кипяток в заварник. – У меня не такой большой опыт, особенно с людьми. Фотографировала только знакомых девчонок, но я знала, что им было нужно.

– Покажи, что у тебя есть.

Какого-то оформленного портфолио у меня не было, поэтому я принесла ноут, включила его и зашла в папку с фотографиями. Поставив перед Тимуром, уселась рядом и мы плечом к плечу просмотрели несколько из моих последних съемок. В основном я снимала друзей, город и природу. Свои снимки я быстро пролистала, не желая смотреть на ту Асю, совсем другую. На одной из быстро пролистываемых фотографий, он вдруг протянул руку, коснувшись моей и щелкнув левую стрелочку, вернулся к фото, где я снимала себя в пшеничном поле на рассвете среди тумана и мягких оранжевых лучей.

Я замерла, не зная, что он там разглядывает. Может, ему сорт пшеницы понравился? Я осторожно посмотрела на него, он с улыбкой поймал мой взгляд.

– Смотри, – он протянул руку и провел по экрану. – У тебя волосы цвета спелой пшеницы. Давно думал, что же мне напоминает этот цвет, и здесь прям один в один. Это очень красиво.

Он думал о моих волосах? Меня вдруг резко бросило в жар, и я порадовалась, что нет света.

– Да? – нервно хохотнула я. – А мне раньше говорили, что цвета соломы.

– Кто бы он ни был, он ни черта не разбирается в цветах, – Тимур говорил мягко и уверено, удерживая мой взгляд, отчего сердце в груди почему-то сходило с ума, частив так, будто у меня тахикардия. Я порадовалась, когда он перевел тему: – Ась, мне нравятся твои фото. Просто попробуй сделать это для меня. Если все выйдет, я буду тебе очень благодарен. Не переживай, оплату за свое время ты получишь в любом случае.

– Да я об этом как-то и не переживала, – я наконец отвела взгляд, глубоко вдохнув. – Просто это больше хобби. Не хочу, чтобы вы потом были разочарованы или ваш отдел.

– Я не буду разочарован, – он сделал акцент на «я» и посмотрел на меня твердо, в глазах ни тени сомнений. Тимур был так уверен в этом, что и мне действительно захотелось попробовать. А вдруг получится хорошо? Признаться, меня саму все больше захватывала эта идея. Было интересно попробовать свои силы в чем-то таком, коммерческом, большом и важном.

Я всегда и хотела, и боялась снимать людей за деньги. Сказывался синдром самозванца, мешала замкнутость в общении с чужими. А вдруг бы люди заплатили, а потом им бы не понравилось, как они получились? Я бы себе этого не простила.

Здесь все было проще. Машинисты не привередливый народ, мне просто нужно было показать их работу, передать атмосферу. И понравиться это должно было всего одному человеку – Власову. Да и к тому же он не ставил никаких заоблачных требований.

Следующий час мы пили чай, и я задавала Тимуру вопросы, чтобы понять его видение идеальной картинки. Мы обсуждали съемку, я слушала его ответы и когда весь чай был выпит, а у нас возникло четкое представление о том, что нужно получить в итоге, мы попрощались. Я проводила его до крыльца, глядя как он, забросив футболку на плечо, с голым торсом двинулся к машине под дождем. Обернулся и подмигнул мне, прежде чем скрыться в тени салона.

Если хоть одна живая душа увидела его в таком виде у моего дома, нам обоим крышка. Я вздохнула, чувствуя, как все внутри сжимается от этого. Я очень не хотела, чтобы моя «грязь» пристала к нему. Кажется, за все эти годы, иммунитет к слухам у меня так и не выработался.