Ключ Бездны

Пролог. Отголоски пиршества

Тишина в Блоке «Г» Института прикладной метапсихики имени Макарова была не природной, а искусственной, впитанной звукопоглощающими панелями на стенах и потолке. Воздух, несмотря на мощную систему вентиляции, отдавал озоном, старыми книгами и подспудной дрожью – будто кто-то невидимый постоянно вибрировал на самой границе слуха. Здесь, в подземных хранилищах, покоилось наследство Виктора Макарова. Не деньги и не акции. Нечто куда более ценное и очень опасное.

Сергей, старший офицер службы безопасности третьего разряда, скрипел подошвой о бетонный пол, совершая обход. Его собственное отражение искажалось и расползалось в полированных поверхностях герметичных боксов, где под колпаками из закаленного стекла лежали странные предметы: потускневшая бронзовая маска с кривой усмешкой, почерневшая от времени кукла с безликим лицом, нож с клинком, словно скованным из осколков тьмы. Сергею было плевать на их историю. Он знал главное: трогать нельзя. Смотреть – только во время инспекции.

Но знать – одно, а чувствовать – другое.

Он остановился у бокса № 734. Внутри, на бархатной подушечке, лежал небольшой медальон в виде стилизованного глаза. Этикетка гласила: «Артефакт № 734-А "Око Примадонны". Предполагаемое воздействие: обострение чувства собственной значимости, провоцирование потребности в признании. Категория риска: "Высокая". Происхождение: частная коллекция В. Макарова».

Сергей сглотнул. В горле пересохло. Вот уже неделю он замечал, что задерживается у этого бокса подольше. Медальон манил. Внутри зрела глупая, навязчивая мысль: «Я заслуживаю большего. Я тут сижу сторожем у каких-то побрякушек, а я умнее, сильнее, достойнее этих уродцев в масках, которые приезжают на аудитах. Они даже смотреть на меня не хотят.»

Это была правда. На последней проверке молодой кретин в идеальном костюме бегло взглянул на его отчет и не удостоил его ни словом, ни взглядом. Как на пустое место.

«А я мог бы им всем показать. Если бы они узнали…»

Мысль оборвалась. Рука сама потянулась к панели управления боксом. Код он знал. Сигнализация была отключена на время планового техобслуживания систем – единственная лазейка, которую он высчитал за месяцы.

Герметичный колпак с тихим шипением поднялся. Воздух снаружи встретился с воздухом внутри, и Сергея ударил в нос странный запах – сладковатый, как заплесневелая пудра и застоявшаяся слива. Он протянул руку, пальцы дрожали.

– Эй, Серега! – раздался голос из конца коридора. Это был Петрович, его напарник. – Идешь на перекур или как? Чайник уже вскипел!

Сергей вздрогнул и резко дернул руку назад, будто обжегшись.

– Иду! – крикнул он, голос прозвучал хрипло.

Он сделал шаг от бокса, но что-то его держало. То самое чувство унижения. Петрович… Он тоже. Вечно его команды. Строит, будто он начальник. «Серега, сделай то! Серега, принеси это!» Старый пердун.

«Все они на меня смотрят свысока. Все. Пора это прекратить. Пора заставить их «УВИДЕТЬ» меня.»

Разум затмила алая пелена. Дрожь в руках прекратилась, они стали влажными и холодными. Он больше не думал. Он действовал.

Пальцы снова потянулись к медальону. Он сжал его в ладони. Металл был на удивление теплым, почти живым.

Ничего не произошло. Ни вспышек, ни голосов. Только нарастающая, утробная уверенность в своей правоте. Он развернулся и твердым шагом пошел по коридору навстречу Петровичу. Его собственная тень, отбрасываемая аварийными светильниками, казалась ему вдруг огромной, могучей, как у титана.

Петрович сидел в своей каморке, разливая чай по замызганным кружкам.

– Ну ты и копуша, – буркнул он, не глядя. – Сахар положить?

Сергей остановился в дверном проеме. Он смотрел на затылок напарника, на отвисшую шею, на дешевую ткань его формы.

– Мне надоело, – тихо сказал Сергей.

– Чего надоело? Чай? – Петрович обернулся. И увидел лицо Сергея. Обычное, скуластое лицо славянина, но глаза… Глаза были пустыми и при этом полными такой ледяной, сконцентрированной ненависти, что у старика замерло сердце. – Серега, ты чего такой? Нехорошо ты выглядишь…

– Мне надоело, что ты со мной говоришь, как с собакой, – голос Сергея был ровным, металлическим. Он сделал шаг вперед.

– Да что ты… Я ж по-дружески… – Петрович отодвинулся, опрокидывая стул. Рука потянулась к кнопке тревоги.

Он не успел.

Движение Сергея было молниеносным и неестественно резким. Он не ударил – он рванул. Руками. Словно хотел не оттолкнуть, а вырвать что-то невидимое из груди старика. Раздался глухой, влажный хруст, хотя Сергей даже не коснулся его. Петрович с выпученными глазами рухнул на пол, изо рта у него хлынула алая пена.

Сергей стоял над ним, тяжело дыша. На него накатила волна… восторга. Силы. Признания. Наконец-то этот старый хрыч увидел его истинную суть! Увидел и сдался!

Тревога все-таки сработала. Завыли сирены, мигать начало алое освещение. Сергей улыбнулся. Отлично. Теперь все увидят. Все поймут, кто здесь настоящая сила.

Он вышел в коридор, сжимая в кармане медальон. Навстречу бежали двое других охранников с пистолетами наготове.

– Стоять! Руки вверх! – закричал один.

Сергей посмотрел на них. Он «чувствовал» их страх. Их ничтожество. Их жалкую потребность в приказах и правилах. Он просто «захотел», чтобы они упали.

И они упали. Не от выстрела, не от удара. Их собственное оружие вывернулось в их руках, стволы уперлись в подбородки. Два почти одновременных хлопка. Два тела, грузно оседающих на пол.

Он шел по коридору, и его шаги отдавались громом в оглушающей тишине, нарушаемой лишь воем сирен. Он был богом. Судьей. Творцом и разрушителем. Он заставлял взрываться мониторы, искрить панели управления, плавиться замки на дверях. Наследие Макарова ликовало вместе с ним, выплескивая наружу ту тьму, что копилась десятилетиями.

Ему навстречу выкатился автоматический турельный модуль, наводя стволы. Сергей уже готов был и его обратить в пыль, как вдруг свет погас.

Не только аварийный. Всё. Абсолютная, всепоглощающая тьма. Сирены захлебнулись и замолкли. Тишина стала давящей, физической.

Из этой тишины на него набросились тени.

Их было четверо. Они двигались бесшумно, абсолютно синхронно, без единого слова или команды. Они не стреляли. Они действовали руками, ногами, какими-то тонкими струнами, которые переливались в ультрафиолетовых лучах их очков ночного видения. Они были похожи на роботов, а не на людей.

Сергей попытался обратиться к своей силе, к медальону. Он «захотел», чтобы эти твари разорвались.

Но его воля наткнулась на… ничто. Холодную, отполированную пустоту. Их разумы были закрыты для него. Защищены. Медальон выл в его кармане, требуя признания, но не находя трещин в их броне.

Один из них оказался позади. Удар в шею. Резкий, точный. Сергей рухнул на колени, мир поплыл перед глазами. Он почувствовал, как у него из кармана ловко извлекают медальон. Его руки скрутили за спину холодными, нечеловечески прочными наручниками.

Последнее, что он увидел, прежде чем потерять сознание, – лицо одного из нападавших. Холодное, аскетичное, без единой эмоции. Мужчина посмотрел на него так, будто видел не человека, а машину. Затем он что-то сказал в радиомикрофон, и его слова прозвучали как приговор:

– Инцидент локализован. Объект изъят. Готовы к зачистке.

Через час на объекте не осталось ни следов борьбы, ни тел. Только запах озона и абсолютный порядок. Как будто ничего и не было.

В черном внедорожнике, мчавшемся по ночному шоссе, тот самый мужчина – его звали Георгий – держал в руке медальон в перчатке.

– Пятый инцидент за месяц, – произнес он безразлично, глядя в темное стекло. – Наследие Макарова просыпается. Мины замедленного действия. Нужны саперы.

Он повернулся к своему спутнику.

– Найти их. Орлова и Сомову. Пора выводить из тени. Игра только начинается.

Внедорожник растворился в ночи, увозя с собой очередную тайну и оставляя после себя лишь зловещую, оглушительную тишину. Пиршество тьмы окончилось. Но его отголоски только начинали свой путь.

Глава 1. Тень на пороге

Лео вырвался из сна так, словно падал с огромной высоты. Резкий вздох, порывистое движение, и вот он уже сидел на кровати, вцепившись пальцами в влажную от пота простыню. В висках стучало, сердце колотилось где-то в горле, выбивая бешеный, панический ритм. Остатки кошмара, острые и ядовитые, медленно отползали в темные уголки сознания, но ощущение от них – ледяной ужас, беспомощность – висело в воздухе, как запах гари после пожара.

Свет фар. Визг тормозов. Не тень, а сама тьма, живая и голодная, с холодным, бездонным любопытством взирающая на него из-за пределов разбитого стекла. И голос Виктора, негромкий и ласковый: «Ты сделал правильный выбор, Леонид. Мы теперь одна семья».

Он сглотнул комок тошноты и зажмурился, пытаясь отдышаться. Комната была погружена в предрассветный полумрак, очертания знакомых вещей – массивного шкафа, стола с книгами, силуэта кресла – казались зыбкими, незнакомыми, готовыми обернуться чем-то иным.

Потом его взгляд упал на нее.

Аня спала на боку, повернувшись к нему лицом. Темные волосы растрепались по подушке, губы были слегка приоткрыты, дыхание ровное и глубокое. Луч слабого утреннего света, пробивавшийся сквозь щель в шторах, золотил ее кожу, делая ее почти неземной, хрупкой. Он смотрел на нее, на эту зыбкую грань между реальностью и кошмаром, и понемногу ледяная дрожь в руках стала утихать. Ее присутствие было якорем, который не давал ему сорваться и утонуть в собственных страхах.

Осторожно, стараясь не издать ни звука, он сполз с кровати и на цыпочках вышел из спальни. Деревянный пол холодно щипал босые ноги. Он прошел в маленькую, уютную кухню, где пахло сушеными травами, старой древесиной и вчерашним кофе. Механическими, выверенными движениями – лишь бы чем-то занять руки, занять мысли – он насыпал в кофемолку зерна и нажал на кнопку. Остервенелый гул на мгновение заполнил собой все пространство, выжигая остатки кошмара.

Он не услышал, как она подошла. Просто в какой-то момент ощутил ее тепло за спиной. Она не сказала ни слова. Просто прильнула к нему, обняла за талию, прижалась щекой к его лопатке, сквозь тонкую ткань его футболки. Ее ладони были теплыми, а дыхание – горячим на его коже. Лео замер, потом медленно выдохнул, позволив напряжению покинуть плечи, спину. Он положил свои руки поверх ее, ощущая под пальцами хрупкость ее костяшек. Они стояли так несколько минут, пока кофемолка не умолкла, и в доме снова воцарилась тишина, на этот раз не пугающая, а умиротворяющая.

– Опять? – тихо спросила она, не меняя положения.

– Мелочи, – так же тихо ответил он, поворачиваясь к ней в объятиях. Он прикоснулся губами к ее виску, вдыхая запах ее шампуня – что-то цветочное и горьковатое, полынь, наверное. – Ничего, с чем бы я не справился.

Она откинула голову, чтобы посмотреть ему в глаза. В ее темных, умных глазах он прочитал не жалость, не сочувствие, а понимание. Полное и безоговорочное. Она знала его демонов. И не требовала от них убегать. Просто была рядом.

– Я тоже, – просто сказала Аня. И этого было достаточно.

Они вместе готовили завтрак. Это был их новый, странный и такой необходимый ритуал. Лео жарил на сковороде яичницу с колбасой, а Аня нарезала сыр и овощи. Их движения на крохотной кухне были слаженными, они обходили друг друга, не сталкиваясь, будто танцуя давно выученный танец.

– Соль тут, – она протянула ему солонку, и их пальцы встретились. Лео не убрал руку, позволив ее прикосновению согреть озябшие кончики пальцев.

– Спасибо.

Она намазала на кусок свежего хлеба сливочное масло и варенье из крыжовника, которое сварила на прошлой неделе.

– Попробуй, – протянула она ему ломоть, и он, не задумываясь, откусил прямо с ее руки. Сладко, кисло, вкусно. – Ну как?

– Объедение, – улыбнулся Лео, и это была не ложь. В этой простоте – совместный завтрак, ее варенье – была такая правда, такая настоящая жизнь, которая перевешивала все кошмары.

– Тогда вот, – Аня снова поднесла хлеб к его губам, и на этот раз, откусывая, он поймал ее пальцы губами и легонько, игриво прикусил. Она фыркнула, одернула руку, но в уголках ее глаз заплясали веселые чертики. – Ненасытный.

– Ты сама виновата, – парировал он, наливая в две глиняные кружки крепкий, черный кофе. – Соблазняешь меня тут кулинарными изысками.

Они позавтракали почти молча, прислушиваясь к звукам просыпающегося за окном леса. Птицы, шелест листьев, далекий стук дятла. Мирный, живой шум. После кошмарной тишины его лабораторий и склепов это было бальзамом на душу.

– Ладно, – Аня допила свой кофе и поставила кружку с решительным видом. – Сегодня нам надо разобрать ящики в дальнем углу архива. Я уверена, там есть папки моего деда по средиземноморским культам.

Лео вздохнул, но кивнул. Бегство от реальности никогда не было их целью. Их целью было понять ее, чтобы выжить.

Спуск в архив был похож на погружение в другую эпоху. Воздух здесь пах стариной, пылью и знанием. Стеллажи до потолка были забиты фолиантами в кожаных переплетах, рулонами пергаментов, ящиками с непонятными инструментами. Они работали молча, погруженные в свои мысли. Лео таскал тяжелые коробки, сдувая с них вековую пыль, а Аня, устроившись за большим дубовым столом, внимательно изучала содержимое, делая пометки в большом блокноте.

Он наблюдал за ней, за тем, как она хмурила брови, углубляясь в чтение, как непроизвольно касалась пальцами амулета на своей шее, когда натыкалась на что-то интересное или тревожное. В этом сосредоточенном молчании была своя, особая близость. Они не нуждались в словах.

Именно в такой момент она замерла, застыв над пожелтевшим, истончившимся от времени дневником в кожаном переплете.

– Лео, – ее голос прозвучал приглушенно, заставив его вздрогнуть. – Послушай это.

Он подошел, положив руку ей на плечо. Она откинулась, чтобы прислониться к его бедру, и начала читать вслух тонкий, бисерный почерк своего деда:

«…нашел упоминания об артефакте, именуемом «Сердце Астреи». Не путать с «Зеркалом» – это иная сущность. Описывается как кристалл темного граната, холодный на ощупь, способный впитывать в себя душевную боль, ложь, предательство. Дарящий краткий миг покоя, но требующий взамен жертву – память о свете. Тот, кто воспользуется им всерьез, рискует забыть, ради чего вообще стоит жить. Хранится, по слухам, где-то на севере, в месте, где земля помнит кровь…»

Аня замолчала, и в тишине архива ее дыхание резко участилось. Лео сжал ее плечо.

– «Жертву – память о свете», – повторил он про себя. Мерзкая, липкая метафора. Но он понимал ее смысл с кристальной, пугающей ясностью. Оружие против них. Против таких, как он, кто нес в себе незаживающие раны. Стоило ли забыть боль утраты, если вместе с ней стирались и сами воспоминания о любви? О материнской улыбке, об отцовском смехе?

– Это… ловушка, – прошептала Аня, поднимая на него испуганные глаза. – Не оружие. Ловушка для отчаявшихся.

Он видел, как по ее коже пробежали мурашки. Его собственная спина внезапно покрылась холодным потом. Наследие Макарова было не просто коллекцией артефактов силы. Оно было собранием искушений. И каждое из них было применимо под чью-то слабость.

Он потянул ее наверх, в гостиную, где уже было светлее. Они молча сели на диван, прижавшись друг к другу, как два перепуганных ребенка, пытающихся согреться в холодной комнате. Внешний мир, с его птицами и солнцем, внезапно снова стал враждебным и полным скрытых угроз.

Вечером они не смотрели фильм. Они просто сидели в обнимку на том же диване, закутавшись в большой шерстяной плед, оставшийся еще от деда Ани. Она устроилась поудобнее, положив голову ему на грудь, а он обнял ее, его пальцы медленно, почти гипнотически, перебирали ее длинные, шелковистые волосы. Он чувствовал под ладонью ритм ее сердца, ровный и спокойный, и это убаюкивало его собственные тревоги.

– Знаешь, – тихо проговорил он, глядя в потолок, где плясали отсветы от камина, – я сегодня подумал… что это, наверное, первый раз за последние двадцать лет, когда я почувствовал что-то похожее на… мир. Не затишье между боями. А именно мир.

Аня приподнялась на локте, чтобы посмотреть на него. В ее глазах светилось что-то теплое и глубокое.

– Мы заслужили этот покой, – сказала она, и ее голос был твердым. Она наклонилась поближе и коснулась губами его губ. Это был не страстный поцелуй, а скорее печать, подтверждение, обещание. – Мы заслужили его каждой потерянной секундой, каждой ночью без сна. Мы заслужили его кровью. И мы будем его беречь.

Она снова устроилась на его груди, и он прижал ее к себе покрепче.

– Ненадолго, – чуть слышно добавила она, и он почувствовал, как сжалось ее тело.

Лео не ответил. Он просто закрыл глаза, вдыхая запах ее волос, пытаясь запомнить этот миг – тепло камина, тяжесть ее тела на своем, тишину, нарушаемую лишь потрескиванием поленьев. Он знал, что она права. Покой был хрупким. И он чувствовал, как из темного угла комнаты на них уже смотрит новая, незнакомая еще пока тень. Тень, отбрасываемая маленьким кристаллом граната, что зовется «Сердцем Астреи».

Глава 2. Чужая одиссея

Ветер с моря пах солью, рыбой и ржавчиной. Он гулял по пустынным причалам портового города Затонска, завывая в ажурных конструкциях кранов и швыряя в лицо мелкую, колючую пыль. Для Кати этот запах стал фоном ее существования последние несколько недель. Он въелся в кожу, в волосы, в единственную кожаную куртку, которую она не меняла все это время. Он перебивал даже запах страха и лжи, который теперь казался ей основным ароматом этого мира.

Она стояла, зарывшись поднятым воротником в щеки, в тени огромного контейнера с иероглифами по бокам, и наблюдала. Ее глаза, привыкшие выхватывать детали, сканировали территорию порта: вялотекущую работу крановщиков, перекуры грузчиков, подозрительно чистый белый катерок, пришвартованный у самого дальнего, полуразрушенного пирса.

«Морской сокол». Именно это суденышко, по обрывочным данным, выловленным из цифрового пепла империи Макарова, могло быть тем самым «молочным рейсом», что возил не контрабанду, а нечто куда более ценное – артефакты.

Одиночество было ее единственным спутником. Оно висело на ней тяжелее мокрой шинели, шептало на ухо по ночам, в дешевых гостиничных номерах, что она сходит с ума. Что ее мщение – это просто самоубийство растянутое во времени. Она гнала эти мысли, заливая их черным кофе и холодной яростью. Ярость была надежнее. Она жгла изнутри, не давала замерзнуть, не давала уснуть и увидеть во сне его лицо. Отца. С разбитым виском и пустыми глазами.

Ее методы были грубыми. Как лом. За годы охоты она поняла, что вежливостью и детективными удостоверениями правды не добьешься. Правду выбивали. Вырывали. Выжигали.

Цель на сегодня была – Борис Лаврентьевич, он же «Лаврыч». Неофициальный хозяин этого сектора порта. Человек, который знал всех и обо всем, что творилось на его территории. И который никогда и никому ничего не рассказывал просто так.

Катя дождалась, когда Лаврыч, толстый, обветренный мужчина в дорогой, но безвкусной куртке, отделится от своей свиты и пойдет в свою конторку – бывший синий морской контейнер с прорезанными окнами.

Она действовала быстро и молча. Как тень. Обходной путь, удар по щитовой – и сектор погрузился в темноту и матерные крики. В возникшей суматохе она подошла к нему сзади. Острый кончик стилета уперся ему в почку сквозь куртку, а другая рука зажала ему рот.

– Пискнешь – умрешь. Пойдем тихо – останешься жив, – ее голос был низким, без единой эмоции, шепотом прямо в ухо. – К конторе. Живо.

Лаврыч повел ее туда, обливаясь холодным потом. Он был сильным парнем, но он чувствовал – это не рэкет, не вымогательство. Это что-то другое. Хуже.

В конторке пахло дешевым одеколоном, луком и страхом. Катя затолкала его в кресло, щелкнула замком на двери. Она не связывала его. Она просто села напротив, положив ногу на ногу, и уставилась на него. Смотрела молча. Минуту. Две. Стилет она убрала, но он чувствовал его взгляд – такой же острый и холодный.

– Я не из копов, – наконец сказала она. – Мне не нужны твои дела. Мне нужна одна вещь. Один рейс.

– Я… я не понимаю… – начал было он.

– «Морской сокол», – прервала она его. – Куда ходил? Что возил? Кто заказывал? Говори. Или я начну ломать тебе пальцы. По одному. Потом зубы. Мне все равно.

Она говорила это ровным, почти скучающим тоном. И это пугало больше, чем крик. Лаврыч сглотнул. Он видел ее глаза. В них не было злобы. Не было азарта. Была только пустота и непоколебимая решимость. Он понял, что этот человек убьет его и даже не поморщится.

– Э-это не мои дела… – залепетал он. – Это высший пилотаж! Сам Макаров этим занимался! Вернее, его люди… После его… исчезновения… все рухнуло, но контакты остались…

– Какие контакты? – ее голос не изменился.

– Я не знаю имен! Честно! Мне звонили, говорили время и место. Я обеспечивал погрузку, отвод глаз, документы… Груз был всегда один – ящики. Деревянные, старые. Даже не знаю, что внутри… – он замолчал, увидев, как ее рука потянулась к столешнице, где лежала металлическая линейка.

– Куда. Ходил. «Сокол»? – она произнесла каждое слово отдельно, с свистящим ударением.

– На острова! Архипелаг Северный! Там старая база… еще с совестких времен… метеостанция, по документам. Но я слышал… – он замялся.

Катя взяла линейку.

– Я слышал, что это их место! – выпалил он. – Их штаб! Я ничего не знаю, клянусь! Просто слышал название… «Пифия». Вот! Как у древних греков! Больше ничего!

Слово повисло в воздухе. «Пифия». Оно ничего не говорило Кате. Но оно было первой реальной зацепкой за долгие недели бесплодных поисков.

Она встала. Смотрела на него еще несколько секунд. Потом кивнула.

– Если предупредишь их – найду и убью. Можешь не сомневаться.

Она вышла из контейнера так же незаметно, как и появилась, оставив Лаврыча сидеть в полумраке и трястись от страха и облегчения.

Вечер застал ее на набережной. Она купила у уличного торговца жареную рыбу в бумажном кулечке и ела ее безвкусную мякоть, глядя на воду. В голове стучало одно слово: «Пифия». Организация? Секта? Прозвище? Надо было копать глубже. Взламывать базы данных, искать связи.

Ее мысли прервал смех. Молодой, беззаботный, звонкий.

Она обернулась. По набережной шла парочка. Парень и девушка. Лет двадцать с небольшим. Он что-то рассказывал, жестикулируя, а она смеялась, запрокинув голову, и держала его за руку. Они были такими… обычными. Яркими. Живыми. Девушка внезапно встала на цыпочки и поцеловала парня в щеку. Тот смутился, покраснел, потом обнял ее за плечи и притянул к себе.

Катя смотрела на них, и что-то холодное и тяжелое сжалось у нее внутри. Не зависть. Нет. Что-то более горькое. Осознание той пропасти, что легла между ней и всем этим миром обычных людей, их обычных радостей. У них были ссоры, учеба, планы на выходные, первая любовь. У нее была только ярость. И холодный стилет в кармане. И имя «Пифия», которое ей предстояло теперь преследовать.

Она резко отвернулась, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. Боль была привычной, почти успокаивающей. Она швырнула недоеденную рыбу в мусорный бак и быстрым, решительным шагом пошла прочь от набережной, от смеха, от этой иллюзии нормальной жизни.

Ей предстояла долгая ночь. Взлом серверов, поиск в даркнете, пересечение границ законов и собственной усталости. Одиночество снова обняло ее за плечи, и на этот раз она не стала его отталкивать. Она приняла его. Как единственного союзника в ее чужой, бесконечной одиссее.

Она не оглядывалась. Она уже почти забыла, как это – оглядываться в поисках кого-то знакомого. Не на кого было оглядываться.

Глава 3. Визит

Тишина на даче была иной, чем в порту Затонска. Не одинокой, а наполненной – тихим скрипом половиц, гулом старого холодильника, шепотом страниц, который доносился из архива, где Аня продолжала свою работу, и ровным, спокойным дыханием Лео, затачивавшего на точильном камне охотничий нож на веранде. Это была тишина обжитого гнезда, хрупкого и дорогого, которое они свили друг для друга вопреки всему.

И эту тишину разорвал чужой, низкий гул мотора.

Лео замер, поднял голову. По лесной дороге, медленно и уверенно, двигался темно-серый внедорожник без опознавательных знаков. Он не был похож на машины местных. Слишком новый, слишком дорогой, слишком… безликий. Лео почувствовал, как по спине пробежали мурашки. Инстинкты, отточенные годами на улице, закричали об опасности.

Он бросил взгляд на дверь в дом.

– Аня, – его голос прозвучал резко, предупреждающе.

Она появилась в дверном проеме через мгновение, с лицом, мгновенно ставшим серьезным и сосредоточенным. Она следовала за его взглядом. Внедорожник остановился у калитки. Мотор заглох. И снова наступила тишина, но теперь напряженная, звенящая.

Дверь машины открылась. Из нее вышел мужчина. Лет пятидесяти, в идеально сидящем сером пальто, с коротко стриженными седыми волосами и лицом, которое, казалось, было высечено из гранита – ни единой лишней эмоции, ни морщинки волнения или любопытства. Его глаза, холодные и светлые, как зимнее небо, медленным, оценивающим взглядом окинули дом, веранду, их обоих. Он двигался легко и бесшумно, как крупный хищник.

Лео встал, не выпуская ножа из руки. Аня сделала шаг вперед, непроизвольно приняв позу защиты.

Незнакомец дошел до калитки, но не открывал ее. Он просто остановился и слегка склонил голову.

– Леонид Орлов. Анна Сомова. Мое имя – Георгий. Я пришел поговорить, – его голос был ровным, глуховатым, без дружелюбия или враждебности. Просто констатация факта.

– Разговор через забор не самый удобный, – жестко парировал Лео. – Но для начала сойдет. О чем?

– О порядке. О безопасности. О том, что вы, сами того не желая, всколыхнули муть, и теперь в воде крутятся не только мелкие рыбешки, – Георгий сделал паузу, дав словам просочиться. – Инцидент в Институте имени Макарова. Это была ваша работа?

Лео почувствовал, как сжимаются его кулаки. Аня положила руку ему на локоть, едва заметный жест, призывающий к осторожности.

– Мы не имеем к этому никакого отношения, – четко сказала она.

– Жаль. Было бы логично. Но неважно, – Георгий махнул рукой, словно отмахиваясь от докучливой мухи. – Важен факт: «наследие», как вы его называете, выходит на поверхность. Артефакты просыпаются и находят себе новых, глупых или отчаянных хозяев. Это создает… нестабильность.

– И кого это волнует, кроме нас? – в голосе Лео зазвенела сталь.

–Меня, – ответил Георгий просто. – Моих работодателей. Мы предпочитаем, чтобы подобные вещи были под контролем. Или, в идеале, ликвидированы. Вы показали себя… эффективными. Пусть и несколько хаотичными в своих методах.

Лео фыркнул.

– Понятно. Вы – те самые «Хранители», да? Пришли предложить работу? Спасибо, не надо. Мы сами разберемся со своими проблемами.

Георгий почти незаметно улыбнулся. Это было похоже на трещину на ледяной глади.

– Это не предложение работы, детектив. Это констатация необходимости. Вы плаваете в океане, полном акул, на надувном матрасе. Я предлагаю вам лодку. И карту. Взамен я попрошу вас отловить несколько особенно зубастых акул. Симбиоз.

– Вы ничего не попросите, – прошипел Лео, делая шаг вперед. Ярость, старая, знакомая, закипала в нем. Эти люди в дорогих пальто, которые считали, что все можно купить, все можно просчитать. – Мы не ваши солдаты. Не ваши собаки, которых можно натравливать на нужных людей. Убирайтесь.

Аня сжала его локоть сильнее. Ее глаза были прикованы к Георгию, она изучала его, как редкий и опасный экспонат.

– Что именно вы предлагаете? – спросила она, ее голос был спокоен, но в нем чувствовалась стальная пружина.

– Информацию. Ресурсы. Прикрытие, если понадобится. Полную автономию в принятии решений на месте. Мы лишь будем указывать на цели и предоставлять все, что нам известно о них, – Георгий говорил, как бухгалтер, зачитывающий условия контракта. – Первая цель – в вашем городе. Некий гражданин, который с помощью одного довольно мерзкого предмета из коллекции Макарова устроил нечто вроде культа в своем квартале. Люди начали пропадать.

Лео хотел было снова отказать, но слова Георгия задели его за живое. Люди. Пропадают. Он ненавидел это. Ненавидел тех, кто использовал слабость и боль других в своих целях. Эта ненависть была единственным, что он понимал лучше, чем свою любовь к Ане.

– Мы не нуждаемся в ваших ресурсах, – сказал Лео, но уже без прежней ярости.

– Нуждаетесь, – холодно парировал Георгий. – Вы сидите в библиотеке, тем временем мир вокруг горит. Я даю вам не только воду, но и координаты пожара. Решайте. – Он достал из внутреннего кармана пальто тонкий, черный смартфон и положил его на столб калитки. – Здесь все данные по первому делу. Ничего более. Решите помочь – устройство будет активно. Решите нет – выбросите его. Но тогда следующее письмо вы получите уже не от меня. И вряд ли оно будет столь же вежливым.

Он повернулся и, не прощаясь, пошел к своей машине. Дверь закрылась с тихим щелчком, мотор заурчал, и внедорожник медленно развернулся и исчез за поворотом, оставив после себя лишь легкое облако пыли и тяжелое, давящее молчание.

Лео стоял, словно вкопанный. В ушах у него стучала кровь. Он чувствовал себя… использованным. Припертым к стенке. Его предложили купить, и даже не спросили его мнения.

Он не видел, как Аня осторожно подошла к калитке, взяла смартфон и вернулась. Он не слышал ее шагов.

Он почувствовал ее тепло за спиной. Она не стала поворачивать его к себе, не стала лезть с словами. Она просто прильнула к нему спиной, повторив его позу, обняла его за плечи и прижалась к его спине щекой. Ее ладони лежали на его груди, чувствуя бешеный стук его сердца под тонкой тканью футболки.

Он вздрогнул от прикосновения, затем его мышцы медленно, с огромным трудом начали расслабляться. Он накрыл ее руки своими. Они были холодными. Он закрыл глаза, вдыхая знакомый запах ее волос, смешанный теперь с запахом лесной пыли и чуждого, дорогого парфюма, что витал вокруг Георгия.

Они стояли так молча несколько минут. Спина к спине. Два одиноких острова, против всего мира. Ее молчаливая поддержка была красноречивее любых слов. Она понимала его ярость, его отвращение к этой сделке. И она тоже чувствовала ледяную хватку страха, которую оставил после себя этот визит. Страха не перед угрозами, а перед той бездной систематизированного, бездушного зла, на краю которой они стояли.

– Он прав, – наконец тихо выдохнул Лео, ломая тишину. Его голос звучал устало. – Нас уже втянули. Игнорировать это – значит позволить случиться очередной беде.

– Мы не будем им подчиняться, – так же тихо ответила Аня, ее губы почти касались его лопатки. – Мы будем использовать их. Как они хотят использовать нас. Мы получим от них информацию и сделаем так, как считаем нужным.

Лео медленно повернулся в ее объятиях. Он посмотрел в ее темные, серьезные глаза и увидел в них не страх, а ту же решимость, что горела в нем самом. Только облаченную в холодную, аналитическую форму.

– Это опасная игра, – прошептал он.

– А какая у нас была? Не опасная? – она поправила прядь его волос, и в уголках ее глаз дрогнула тень улыбки. – Но теперь мы играем в нее вместе. И мы устанавливаем свои правила.

Он наклонился и прижался лбом к ее лбу, закрыв глаза. Ее дыхание было теплым на его губах. В этом прикосновении была вся их сила, вся их боль и вся их надежда.

Они больше не были просто парой влюбленных, прячущихся от мира. Мир в лице холодного человека в сером пальто постучался в их дверь. И они решили открыть. Но на своих условиях.

Первым делом они сожгли смартфон Георгия. Аня разобрала его и подвергла компоненты сложному ритуалу с солью и травами, чтобы убедиться, что внутри нет ничего, что могло бы их выдать. Потом они пошли в архив. Теперь у них была конкретная цель. Имя. Адрес.

Охота начиналась. Но на этот раз не только ради мести. Ради того, чтобы защитить свой хрупкий мир от тех, кто хотел его сломать, и тех, кто хотел им управлять.

Глава 4. Первый вызов

Адрес, присланный на одноразовый телефон с неопределенного номера, вел в район старых фабрик, где некогда кипела жизнь, а теперь царило запустение. Мастерская художника располагалась на последнем этаже бывшего цеха по производству механики. Лифт не работал, и им пришлось подниматься по бесконечным лестницам, пахнущим сыростью, краской и немытой тоской.

Лео шел первым, спиной к Ане, прикрывая ее. Каждый его шаг был отточенным, взгляд метался, выискивая ловушки, засады, любую аномалию. Он чувствовал себя марионеткой, которую дергают за ниточки, и это злило его пуще любой прямой угрозы. Аня следовала за ним, ее пальцы время от времени непроизвольно касались амулета на ее шее. Она чувствовала то же самое – нарастающее, липкое давление, исходящее сверху.

Дверь в мастерскую была не заперта. Она приоткрылась с тихим скрипом, словно приглашая их.

Им ударил в нос запах. Сладковатый, приторный, как у гниющей лилии, смешанный с едким химическим духом растворителей и старой масляной краски. Мастерская была огромным пространством, заваленным холстами. Одни висели на стенах, другие стояли на полу, третьи были свалены в углу грудой.

И на всех них было изображено одно и то же.

Лицо. Женское. Прекрасное и ужасное одновременно. С идеальными, будто выточенными из мрамора чертами, и глазами, полными такой бездонной, леденящей скорби, что по коже бежали мурашки. Она смотрела с каждого холста, ее взгляд, казалось, преследовал зрителя, куда бы он ни шел.

В центре комнаты, спиной к ним, сидел человек. Он был исхудавшим, почти скелетом, обтянутым кожей. Его волосы, некогда густые, теперь редкими прядями свисали на плечи. Он что-то яростно рисовал на новом холсте, и слышался лишь сухой, царапающий стук угля по поверхности.

– Александр Ветров? – осторожно окликнула его Аня.

Художник обернулся. На его лице читалась агония. Кожа – серой, глаза – ввалившимися и горящими лихорадочным, нездоровым блеском. Но в его правой руке, сжимающей обычную, казалось бы, кисть с темной деревянной ручкой, была заключена вся его сила. Кисть пульсировала тусклым, багровым светом, и от нее исходила та самая, давящая аура голода.

– Вы пришли посмотреть? – его голос скрипел, как несмазанная дверь. – На нее? На моего ангела? Мое проклятие? Она является мне… каждую ночь… Я должен запечатлеть ее! Должен!

Он повернулся к холсту, и его рука заработала с новой, нечеловеческой скоростью. И Лео с Аней увидели, что он рисует не углем. Он водил по холсту пустой кистью, но на поверхности проступали идеальные, жуткие линии. Он не рисовал. Он высасывал образ прямо из своего разума, выкачивал его, как насос.

– Кисть, – прошептала Аня, бледнея. – «Перо Харпии». Она вытягивает творческую энергию. Талант. Но не создает, а ворует. Он рисует за счет своей собственной жизни. За счет своей души.

Ветров вдруг замер и медленно повернулся к ним. Его взгляд упал на Аню, и в его глазах вспыхнул нездоровый интерес.

– Вы… вы красивая, – просипел он. – Ваше лицо… оно имеет глубину. Оно полно… жизни. Дайте мне ее! Дайте мне вашу жизнь для моего искусства!

Он рванулся с места с неожиданной для его истощенного тела скоростью. Кисть в его руке вспыхнула алым, хищным светом. Лео успел оттолкнуть Аню в сторону и принял удар на себя.

Он ожидал физического контакта, удара. Но его не было. Ветров просто ткнул в его сторону кистью, и Лео почувствовал, как из него вырывается… что-то. Не кровь, не воздух. Что-то неосязаемое. Силу воли. Яркую вспышку гнева, что пылал в нем мгновение назад. Эмоцию растворили, вычерпали, как воду из колодца. Его на мгновение охватила апатия, пустота. Он едва устоял на ногах.

– Лео! – крикнула Аня.

Ветров уже поворачивался к ней, его кисть тянулась, жаждущая новой жертвы. Аня, не раздумывая, схватила с ближайшего стола банку с разбавителем и швырнула в него. Стекло разбилось, жидкость обрызгала художника и холсты. Он взревел от ярости и боли – химикаты, казалось, жгли его истонченную кожу.

Это дало им секунду. Лео встряхнулся, отгоняя наваждение. Он рванулся вперед, не для того чтобы ударить Ветрова, а чтобы выбить из его рук кисть. Но артефакт уже имел собственную волю. Он отвел руку художника, и багровый свет ударил Лео в грудь.

На этот раз боль была физической. Лео почувствовал, как его собственные воспоминания – яркий образ отца, подбрасывающего его к потолку; теплоту материнских объятий – потускнели, стали далекими и чужими. Его захлестнула чужая тоска, отчаяние Ветрова, его ненасытная жажда признания. Он застонал, отшатываясь.

Аня поняла, что силы не равны. Она рванулась вперед, не к Ветрову, а к его картинам. К этому проклятому лику, что сводил его с ума. Она схватила самый большой холст и с силой швырнула его на пол. Стекло защитного покрытия треснуло.

Ветров издал душераздирающий вопль, будто ударили его самого. Его связь с артефактом была мучительной симбиотической пуповиной.

– НЕТ! МОЕ ИСКУССТВО!

Лео, используя его мгновенную слабость, наконец рванулся и ударил ребром ладони по его запястью. Кисть вылетела из ослабевших пальцев и, описав дугу, упала на бетонный пол.

Эффект был мгновенным. Багровый свет погас. Ветров рухнул на колени, рыдая и захлебываясь. Он выглядел старым, разбитым, опустошенным до самого дна. Его знаменитые картины на стенах вдруг потускнели, краски на них сморщились и потрескались, будто искусство было лишь иллюзией, подпитываемой украденной жизнью.

Аня, дрожа, подняла кисть. Она была холодной и инертной. Просто куском дерева и щетины. Она сунула ее в специальный бархатный мешочек, который всегда носила с собой, и затянула шнурок.

Они молча смотрели на рыдающего художника. В нем не было зла. В нем была лишь бесконечная, всепоглощающая слабость, которой воспользовалась дрянная безделушка.

В машине, по дороге назад, царило гнетущее молчание. Аня сжимала в руках мешочек с кистью, а Лео молча вел машину, судорожно сжимая руль. На его куртке, чуть ниже плеча, зиял разрез – не от лезвия, а от того, что материал просто истлел и разошелся после атаки артефакта.

Они поняли все без слов. Георгий знал, с чем они столкнутся. Он знал силу артефакта. И он послал их вслепую, без подготовки, без предупреждения. Они были тестовыми крысами. Расходным материалом в его чистой, прагматичной игре.

Вернувшись на дачу, они молча прошли в гостиную. Адреналин отступил, оставив после себя лишь усталость, горечь и тихий, холодный ужас. Лео скинул куртку и опустился на колени перед диваном, положив голову на сиденье. Его руки все еще дрожали.

Аня не стала говорить. Она принесла аптечку и большую иглу с прочной нитью. Она села рядом с ним, взяла его порванную куртку и принялась за работу. Ее пальцы дрожали, она несколько раз промахивалась, колола себя, но продолжала методично, с упрямой настойчивостью, сшивать разорванную ткань. Каждый стежок был немым обещанием. Обещанием чинить, восстанавливать, защищать.

Лео сидел неподвижно, его лицо было уткнуто в мягкую ткань ее свитера на животе. Он дышал ее запахом – травы, кожи и чего-то неуловимого, что было просто ею. Он обнял ее за талию, чувствуя под пальцами тепло ее тела, ее дыхание, ритм ее сердца. В этой простой, бытовой сцене – зашивании одежды – была такая мощная, глубокая интимность, какой не было бы ни в одном страстном поцелуе.

Они не говорили о Георгии. Не говорили о кисти. Не говорили о страхе. Они просто были. Он – в ее объятиях, она – заботясь о нем. В этом молчаливом ритуале «зализывания ран» они черпали силы для следующих битв. Они были друг для друга и щитом, и убежищем. И это было единственное, что не могло быть отнято никакими «Хранителями» и никакими артефактами.

Глава 5. Условия сделки

Тишина на даче после истории с кистью давила как пресс. Она нависала над ними не просто отсутствием звуков, а тяжелым, невысказанным пониманием. Их использовали. Бросили в бой вслепую, даже не потрудившись предупредить об истинной природе угрозы. Лео молча сидел за кухонным столом, собирая свой пистолет после чистки. Каждое движение было отточенным, яростным, стремительным. Аня наблюдала за ним, скрестив руки на груди, прислонившись к косяку двери. Ее лицо было бледным, но решительным.

– Мы не можем играть по его правилам, – наконец проговорила она, нарушая молчание. Ее голос прозвучал громко в тишине кухни.

Лео щелкнул затвором, проверяя ход, и отложил оружие.

– Нет, – согласился он. – Не можем. Но мы не можем и игнорировать то, что он предлагает. Информацию. Ресурсы.

– Значит, мы диктуем свои условия, – Аня подошла к столу и села напротив него. Ее глаза горели холодным огнем. – Мы находим его сами.

Это было безумием. Найти человека, который явно умел заметать следы. Но безумием, которое было единственным логичным выходом. Они потратили остаток дня и половину ночи, роясь в цифровых архивах, оставшихся после Макарова, сопоставляя данные. Георгий был призраком. Но каждый призрак оставляет хоть малейший след – несоответствие в данных, странный денежный перевод, мимолетное упоминание.

И они нашли его. Вернее, нашли ячейку. Анонимный почтовый ящик, через который, судя по всему, происходил обмен информации людьми Макарова. Ячейка была обезличена, но Аня, используя один из алгоритмов, найденных в записях ее отца, вышла на физический адрес – нейтральное место, кафе в деловом центре города.

На следующий день они пришли туда. Было рано, посетителей почти не было. Георгий сидел за столиком у окна, с чашкой эспрессо и планшетом. Он не выглядел удивленным, когда они подошли к его столику. Возможно, он ожидал этого. Возможно, его люди следили за ними и предупредили.

– Присаживайтесь, – предложил он, не отрываясь от планшета. – Кофе замечательное.

Лео остался стоять. Аня опустилась на стул напротив, положив руки на стол.

– Мы не ваши подопытные кролики, – заявила она без предисловий. Ее голос был ровным, но в нем вибрировала сталь. – Вы послали нас на артефакт, не предоставив никакой информации о его свойствах. Вы рисковали нашими жизнями.

Георгий медленно поднял на нее взгляд. Его ледяные глаза были пусты.

– И вы справились. Эффективно и с минимальными разрушениями. Что подтверждает мою теорию о вашей полезности.

Лео сделал шаг вперед, едва сдерживаясь.

– Нам плевать на ваши теории. Вот наши условия, – он перечислил по пунктам, ударяя пальцем по воздуху. – Полный и беспрепятственный доступ ко всей информации, которой вы располагаете по каждому объекту. Снаряжение, которое мы запросим. Полная автономия. Мы принимаем решения на месте. Вы не вмешиваетесь. Никаких скрытых тестов. Иначе мы уходим, и вы можете сами разбираться со своим зоопарком.

Георгий внимательно слушал, его лицо не выражало никаких эмоций. Он отпил глоток кофе.

– А что я получу взамен? – спросил он наконец.

– Результат, – парировала Аня. – Ликвидацию угрозы. Без лишнего шума. Без вопросов. Вы же этого хотите? Порядка?

Уголки губ Георгия дрогнули в подобии улыбки. Он отложил планшет.

– Вы требуете очень многого, не предлагая гарантий.

– Наша работа – и есть гарантия, – жестко сказал Лео. – Вы уже видели ее в деле.

Наступила пауза. Георгий смотрел на них по очереди, взвешивая, оценивая. Наконец он кивнул.

– Хорошо. Ваши условия приняты. – Он достал из портфеля тонкий планшет и положил его перед Аней. – Ваш новый рабочий инструмент. Все данные будут приходить сюда. Первое задание уже ждет.

Аня взяла планшет. Экран был черным. Она провела пальцем, и он вспыхнул, потребовав отпечаток ее пальца и сканирование сетчатки. База данных открылась перед ней.

– Пропажи детей, – прошептала она, пробегая глазами текст. – В одном спальном районе. За последний месяц – трое. Все из разных семей. Никакой связи. Следов насилия нет. Просто… исчезли.

– Местные жители шепчутся о «Бабушке», – добавил Георгий, снова уткнувшись в свой планшет, словно они обсудили погоду. – Старая городская легенда. Добрая старушка, которая уводила непослушных детей в лес. Легенда, судя по всему, ожила. Разберитесь.

Он встал, оставил на столе деньги за кофе и вышел, не попрощавшись. Они остались сидеть за столом, с новым планшетом и новой, леденящей душу загадкой.

Вернувшись на дачу, они погрузились в изучение данных. Карты района, списки жителей, отчеты потеряшек… Все было чисто, стерильно, пока не начинаешь складывать детали воедино. Все дети пропали вечером, все – в радиусе трех кварталов, все – после ссор с родителями. И везде мелькали туманные упоминания о старушке в темном платке, которую кто-то видел неподалеку.

К ночи у Ани разболелась голова от напряжения и мерцания экрана. Лео заставил ее отложить планшет и пойти спать. Но сон не шел. Она ворочалась, ее мозг продолжал анализировать, складывать пазлы, и каждый новый вариант был страшнее предыдущего.

Она спустилась на кухню, чтобы заварить чаю. Руки у нее слегка дрожали. Она стояла у раковины, глядя на струю горячей воды, заливая ею заварку в большом глиняном чайнике, и не замечала, как по ее щекам катятся слезы. Не слезы страха, а слезы бессилия и колоссального давления.

– Не спит мой главный аналитик? – раздался у самой двери тихий голос Лео.

Она вздрогнула, вытирая лицо тыльной стороной ладони, и попыталась улыбнуться.

– Просто чай хотела. Помогает уснуть.

Он подошел, взял у нее из рук чайник и сам разлил заварку по двум кружкам, добавил кипятка. Они сели за кухонный стол, уставленный картами и распечатками. Пахло мятой, медом и тревогой.

– Я не знаю, справлюсь ли я, Лео, – вдруг вырвалось у нее, тихо и надтреснуто. – Это же дети. Если мы не успеем… если мы ошиблись…

– Мы не ошибемся, – он положил свою большую, шершавую ладонь поверх ее тонких, холодных пальцев. – Потому что мы вместе. И потому что мы не позволим никакой «Бабушке» забрать их.

Чтобы разрядить обстановку, он начал рассказывать. Голос его стал глубже, спокойнее.

– Знаешь, когда я был маленьким, и у меня не получалось уснуть, бабушка рассказывала мне одну историю. Про то, как мой дед, будучи совсем пацаном, решил подарить ей букет одуванчиков. Но он так нервничал, что по дороге к ее дому споткнулся и упал прямо в лужу. Весь перемазался. А одуванчики все помял.

Аня смотрела на него, широко раскрыв глаза.

– И что же?

– А он не растерялся! – Лео улыбнулся, его глаза потеплели. – Вылез из лужи, отряхнулся как мог, подошел к ее крыльцу и сказал самым серьезным голосом: «Это вам букет… особо хрупких цветов. Они немного пострадали при транспортировке, но их чувства от этого только крепче». А она, моя бабушка, тогда еще совсем девчонка, так расхохоталась, что чуть с крыльца не упала. Говорила потом, что это был самый лучший букет в ее жизни.