Концептуальные основы криминалистического изучения неизвестного преступника

1.1. Систематизация криминалистических знаний об изучении лица, совершившего преступление: генезис, современное состояние. Соотношение понятий «лицо, совершившее преступление» и «неизвестный преступник»

В целях уточнения сущностного содержания криминалистического учения о неизвестном преступнике исследование проблем его формирования представляется необходимым начать с рассмотрения дискуссионных представлений в криминалистической литературе о термине «лицо, совершившее преступление» и разработки авторского определения данного понятия с указанием двух аспектов его толкования.

В юридической литературе широкое распространение получило использование термина «личность преступника». В разных науках изучение личности преступника затрагивает различные стороны данного явления, обусловленные предметом и целями исследования. Например, в криминологии изучение личности преступника «подчинено выявлению закономерностей криминального поведения и преступности как массового явления, их детерминации, причинности и разработке научно обоснованных рекомендаций по борьбе с преступностью»[1]. Криминологическое изучение личности преступника, отмечает Ю. М. Антонян, направлено на выявление и оценку порождающих преступное поведение индивидуальных особенностей человека в профилактических целях[2].

В криминальной психологии исследуются психологические явления, механизмы и закономерности личности преступника, а также преступлений, совершаемых им, и преступности в целом как массового социального явления; разрабатываются соответствующие методы и средства воздействия на криминальную деятельность[3].

Криминалистическое изучение личности преступника носит комплексный характер. Изучаются его различные индивидуальные особенности, которые отображаются в различных следах, указывающих на его закономерные связи с совершенным криминальным деянием. В. В. Николайченко отмечает, «задача криминалистического изучения – выделение индивидуальных признаков преступника, то есть тех признаков, которые работают на цели уголовного судопроизводства»[4].

Анализ научных и учебных работ по криминалистике показывает, что термином «личность преступника», как правило, обозначается один из основных компонентов криминалистической характеристики преступлений. При этом в большинстве случаев «личность преступника», «неизвестный преступник», «подозреваемый», «обвиняемый», «подсудимый», «субъект преступления» и т. д. в контексте исследований используются как тождественные понятия. По нашему мнению, такое отождествление понятий, равно как и использование термина «личность преступника», является достаточно условным.

Во-первых, необходимо учитывать, что понятие «личность» охватывает только специфически социальные признаки, личность – это «человеческий индивид как продукт общественного развития, субъект труда, общения и познания, детерминированный конкретно-историческими условиями жизни общества»[5].

Во-вторых, понятия «подозреваемый», «обвиняемый» и «подсудимый» имеют свое специфическое юридическое содержание, связанное с их процессуальной ролью (во всех случаях речь идет о конкретном человеке, который выступает в качестве определенной процессуальной фигуры). Определение данных лиц преступниками обуславливает нарушение принципа презумпции невиновности[6].

Учитывая данные положения, на наш взгляд, более верным будет говорить не о личности, а о человеке (лице, совершившем преступление). В понятии «человек» воплощено неразрывное единство разнообразных сторон его существа: биологической, социальной и психологической. Обоснование данного положения находит свое подтверждение, в частности, в философии: «Человек – это субъект общественно-исторического процесса, развития материальной и духовной культуры на Земле, биосоциальное существо, генетически связанное с другими формами жизни, но выделившееся из них благодаря способности производить орудия труда, обладающее членораздельной речью и сознанием, нравственными качествами»[7]; «Человек есть живая система, представляющая собой единство физического и духовного, природного и социального, наследственного и прижизненно приобретенного»[8].

С этих позиций человек рассматривается, например, и в психологии. Так, А. Н. Леонтьев в изучении человека выделяет следующие уровни: 1) биологический (человек рассматривается в качестве телесного, природного существа); 2) психологический (человек выступает как субъект одушевленной деятельности); 3) социальный (человек проявляет себя как реализующий объективные общественные отношения, общественно-исторический процесс). Сосуществование этих уровней, отмечает ученый, и ставит проблему о внутренних отношениях, которые связывают психологический уровень с биологическим и социальным[9].

Необходимость перехода акцента на изучение человека, а не личности, наблюдается и в современных философских научных исследованиях. Отмечая важность данной проблематики, ранее уже был поставлен вопрос о необходимости создания единой науки о человеке, предметом которой был бы человек во всех свойствах и отношениях, во всех своих связях с внешним миром. Создание данной науки в настоящее время представлено теоретически актуальной и практически важной задачей ввиду угрожающего человечеству напора глобальных проблем и реальной антропологической катастрофы[10]. Представляется, что в криминалистических исследованиях также следует обратить внимание ученых все-таки на изучение человека, а не личности.

Содержание исследуемой категории («лицо, совершившее преступление») должно рассматриваться с точки зрения полезности его использования в криминалистике, возможности решения ее специфических задач и эффективности введения его в научный оборот, т. е. с позиций прагматического подхода.

В криминалистическом аспекте под термином «лицо, совершившее преступление», по нашему мнению, следует понимать человека с присущим ему комплексом индивидуальных особенностей, в той или иной мере отобразившихся в окружающей действительности в виде последствий его деяния, квалифицированного уполномоченными на то органами как уголовно наказуемое:

• такое понимание данного термина позволяет в первую очередь определить лицо, совершившее преступление, как человека, существующего объективно, независимо от знаний следователя, суда о нем, что дистанцирует его от обвиняемого или подсудимого за совершение преступления при наличии следственной или судебной ошибки, соответственно, в обратном же случае, наоборот, приводит к их отождествлению;

• использование термина «лицо, совершившее преступление» как самостоятельного позволяет показать его отличия от других смежных понятий (например, подозреваемый в рассматриваемом аспекте есть лишь человек, подозреваемый в том, что он является носителем свойств и состояний лица, совершившего преступление);

• данный термин позволяет определить юридическую природу категории «лицо, совершившее преступление», как категории, указывающей на лицо, совершившее именно преступление (что говорит о наличии вины, признаков субъекта преступления и т. д.)»[11].

Представляется логичным и необходимым осуществлять сбор сведений об индивидуальных особенностях лица, совершившего преступление, наряду с изучением подозреваемых (обвиняемых), не исключая пересечения таких сведений с данными, например, различных учетов.

На наш взгляд, в криминалистике термин «лицо, совершившее преступление» допустимо употреблять в двух случаях, определенных условно выделенными двумя ситуациями.

Во-первых, ситуация, когда преступник неизвестен (не установлен). В данном случае термин «лицо, совершившее преступление» используется для обозначения динамической модели искомого преступника, создание которой осуществляется в процессе расследования преступления. В данном случае уместно справедливое замечание Н. Т. Ведерникова о том, что «в момент совершения преступления преступник существует фактический, а не юридический»[12]. (В таком понимании «лицо, совершившее преступление», «неизвестный преступник», «искомый преступник» определяются нами как синонимы.)

Во-вторых, ситуация, когда преступник известен (установлен). В этом случае термин «лицо, совершившее преступление» используется для обозначения одного из элементов дескриптивной (описательной) криминалистической характеристики преступлений, под которым понимается научная категория, обладающая свойствами описательной модели[13], построенной на основе изучения эмпирических данных о лицах, совершивших преступления. (В данной ситуации «лицо, совершившее преступление» и «установленный преступник» рассматриваются как тождественные понятия.)

Небезынтересным является тот факт, что если в науке данные вопросы до сих пор толкуются неоднозначно, то в практической деятельности большинство сотрудников правоохранительных органов усматривают четкое разграничение указанных понятий, что подтверждает вышеизложенные рассуждения. Так, в ходе интервьюирования 52 следователей 79 % респондентов указали, что понятия «лицо, совершившее преступление», «подозреваемый», «обвиняемый», «подсудимый» не тождественны, под лицом, совершившим преступление, следует понимать либо искомое лицо, либо установленное в законном порядке субъекта преступления.

С учетом высказанных положений, во избежание двусмысленности в контексте настоящей работы термин «лицо, совершившее преступление» в понимании искомого, неизвестного преступника рассматривается нами при разработке концептуальных основ криминалистического учения, положений о динамической информационной модели лица (динамической криминалистической характеристики лица), в представлении установленного преступника при рассмотрении вопросов, касающихся дескриптивной (описательной) информационной модели лица (дескриптивной {описательной} криминалистической характеристики субъекта).

Формирование криминалистического учения о неизвестном преступнике (лице, совершившем преступление), как и любой частной криминалистической теории, осуществлялось поступательно путем накопления эмпирического материала с переходом к созданию научных положений по вопросам изучения искомого преступника.

Периодизация процесса образования криминалистического учения о неизвестном преступнике включает четыре этапа. Выделим характеризующие признаки каждого из них и укажем основные наиболее значимые работы по исследуемой проблематике.

Первый этап (конец XIX века – 50-е годы XX века) – зарождение научной идеи о необходимости изучения лица, совершившего преступление, накопление эмпирического материала по рассматриваемой теме.

Зарождение научной идеи о необходимости изучения неизвестного преступника связаны с проведенными учеными в данный период времени эмпирическими исследованиями. Например, Г. Гросс, изучая менталитет цыган, особенности совершения ими преступлений, установил, что существует неразрывная связь между проявлениями психических свойств преступника и следами, которые им были оставлены при совершении криминального деяния[14]. Ч. Ломброзо провел крупные эмпирические исследования преступников по различным сферам жизнедеятельности. «Собранный необъятный, неопровержимый материал, доказывающий, что и преступление, и преступник – продукты тех условий, в которых рождается, живет и погибает современный человек; отсюда прямой и неизбежный вывод, что аномалия души, называемая преступлением, должна воплощаться в аномалии тела – в тип преступника»[15]. А. Бертильон, проведя антропологические измерения осужденных, предложил собственный метод регистрации преступников (словесный портрет). Основные положения данного метода изложены в работе Р. А. Рейсса[16].

Начиная с 1907 года в Брюсселе, Бостоне, Чикаго и других городах были созданы специальные лаборатории, в которых проводились исследования по изучению и обобщению различных качеств осужденных (анатомических, психических, социальных и проч.) с целью их классификации[17].

Интенсивное развитие психологии и психиатрии в начале XX века способствовало активизации научных изысканий по исследуемой тематике. В России в 1923 году был создан Кабинет по изучению преступника и преступности, в состав членов которого входили представители различных областей знаний: психологии, криминальной социологии, антропологии, биохимии, психиатрии, статистики. Соответственно, свою деятельность кабинет осуществлял по нескольким направлениям: социологическое изучение преступности; психиатрическое, психологическое, антропологическое и биохимическое исследование преступников, тем самым формируя информационную базу характерологических особенностей лиц, совершивших преступления[18].

В 1923, 1926 годах С. В. Познышевым издаются работы, в которых акцентируется внимание на изучении психических свойств преступника, выражающихся в его поведении при совершении преступления; с учетом психического аспекта проведена типология данных лиц[19]. В этот период времени исследованию психических особенностей лиц, совершивших преступления, посвятили свои работы также К. И. Сотонин[20], Л. Е. Владимиров[21] и др.

Неоценимое значение для разработки научных положений по вопросам изучения лица, совершившего преступление, имели труды И. Н. Якимова, который систематизировал достаточно обширный эмпирический материал в целях последующего создания эффективной методики расследования преступлений, применение которой могло бы позволить быстро найти и изобличить преступника. Ученым разработана классификация преступников, базирующаяся на присущих им нравах, обоснована возможность регистрации лиц по способу совершения преступлений и проч.[22]

Немаловажное значение для отечественной практики в этот период сыграла и работа немецкого криминалиста Эриха Анушата «Искусство раскрытия преступлений и законы логики», которая была опубликована в 1927 году в нашей стране в переводе с немецкого под редакцией С. М. Потапова. В работе исследован круг вопросов, относящихся к «мыслительной работе криминалиста», которую автор считает «криминалистическим искусством умозаключений». В этом смысле он использовал и развил идею Ганса Гросса о том, что криминалист должен не только обладать здравым смыслом, но и уметь «последовательно мыслить и делать умозаключения», «правильно и положительно постигнуть естественное развитие дела» и т. д. Он выступил против рутинного, формального отношения к делу, при котором результат каждого расследования является случайностью, противопоставляя его заинтересованной работе криминалистов, «которые не поленились изучить и проверить логическую связь всех подвергнутых наблюдению событий и поступков, и исследовать все обстоятельства, которые обратили на себя внимание». По мнению Эриха Анушата, преступник может быть обнаружен лишь в случае, если правильно используются законы логики. Многочисленные примеры из художественной литературы детективного жанра того времени, следственной и судебной практики по наиболее известным уголовным делам конца XIX – начала XX века, материалы собственных расследований автора доходчиво, наглядно и убедительно иллюстрируют возможности «мыслительной лаборатории» любого профессионально подготовленного детектива[23].

Период 30-х – конца 50-х годов является достаточно стихийным в плане появления новых работ по исследуемой тематике, что предопределялось воздействием идеологических установок на науку, в частности на криминалистику.

Второй этап (середина 60-х – конец 80-х годов XX века) – продолжение сбора эмпирических сведений, начало создания научных положений по отдельным аспектам установления лица, совершившего преступление. Данный период времени характеризуется повышенным интересом ученых к изучению неизвестного преступника.

В определенной степени развитию положений по исследуемой тематике способствовали работы 60–70-х годов, посвященные изучению подозреваемого, обвиняемого, в которых ученые предлагали, в частности, перечень криминалистически значимых качеств человека, подлежащих исследованию в ходе расследования преступления (М. Г. Коршик, С. С. Степичев[24], А. С. Кривошеев[25], Н. С. Лейкина[26], П. П. Цветков[27], Ф. В. Глазырин[28], Н. Т. Ведерников[29] и др.). Некоторые проблемы изучения неизвестного преступника затрагивались в работах по тактико-психологическим особенностям осмотра места происшествия (Ф. В. Глазырин[30], В. Л. Васильев[31] и др.), в рамках исследования отдельных качеств личности и ее поведения (Г. А. Самойлов[32], К. Е. Игошев[33] и др.), следов преступления (И. Ф. Крылов[34], Г. Л. Грановский[35] и др.) и др.

Однако более детальное исследование вопросов изучения неизвестного преступника связано с появлением научных трудов ближе к 80–90-м годам (В. Е. Корноухов[36], К. В. Скибицкий[37], Ш. Н. Хазиев[38], Г. А. Густов[39], М. Н. Хлынцов[40], М. В. Салтевский[41] и др.). При этом следует также отметить монографическое исследование Е. Е. Центрова, посвященное криминалистическому изучению потерпевшего, в рамках которого разработаны теоретические положения о взаимосвязи преступника и потерпевшего[42], и работы Л. Г. Видонова, в которых ученым обобщен большой эмпирический материал и разработана система типовых следственных версий о лицах, совершивших убийства[43], и др.

Третий этап (90-е годы XX века) – продолжение научной разработки исследуемой тематики, первые попытки упорядочения теоретических положений об изучении неизвестного преступника.

Важное значение для формирования научных положений по рассматриваемой проблематике имела фундаментальная работа В. А. Жбанкова (1995 г.), посвященная вопросам установления личности преступника в криминалистике, в которой предпринята попытка систематизации знаний по вопросам изучения неизвестного преступника: в авторском видении систематизированы криминалистически значимые свойства личности, исследованы особенности их отображения при взаимодействии лица с другими материальными объектами во время подготовки, совершения и сокрытия преступления; затронуты некоторые аспекты построения модели искомого лица, определены источники информации о неизвестном преступнике, направления поисковой деятельности следователя по установлению преступника[44]. Докторская диссертация В. А. Жбанкова – одна из первых работ по криминалистике, в которой в определенной степени упорядочены отдельные знания теоретико-прикладного характера об изучении неизвестного преступника, т. е. заложены основы для дальнейшей научной разработки проблем по исследуемому направлению.

В данный период времени появляются и иные работы, в которых в определенной системе рассмотрены отдельные аспекты изучения неизвестного преступника. Например, В. А. Образцовым исследованы основы деятельности по установлению и изобличению преступника[45], А. Ф. Лубиным – механизм преступной деятельности[46]. Ю. М. Антонян, М. И. Еникеев, В. Е. Эминов в своей работе акцентировали внимание на психологическом аспекте изучения преступного поведения, а также основах психологии следственной деятельности[47] и др.

Четвертый этап (2000 год – по настоящее время) – совершенствование имеющихся, разработка новых научных положений по отдельным вопросам изучения неизвестного преступника, переход к формированию криминалистического учения о неизвестном преступнике.

В начале 2000-х годов появляются работы по проблемам построения психолого-криминалистического портрета преступника (в подавляющем большинстве по серийным убийствам), в рамках которых ученые предпринимают попытки к созданию методических положений данной деятельности (с преимущественным акцентом на работу специалистов) (А. И. Анфиногенов[48], А. Ю. Лаговский, А. И. Скрыпников, В. Н. Тележникова, Л. А. Бегунова[49]). В основе данных разработок были использованы положения зарубежных исследований по рассматриваемой проблематике (Джеймс А. Бруссель, Д. Дуглас, Д. Кантер, Р. Ресслер и др.). В 2004 году В. Н. Чулаховым создано криминалистическое учение о навыках и привычках человека[50], изучению криминалистической характеристики личности преступника посвятил свою работу Р. Л. Ахмедшин[51] (2006 г.) и др.

За последние годы появилось множество работ по отдельным направлениям изучения неизвестного преступника, что еще раз свидетельствует об актуальности и практической значимости исследуемой проблематики. Так, различные аспекты моделирования неизвестного преступника рассмотрены, например, в трудах Ю. Л. Дябловой[52], Тимофеевой[53], Г. Н. Мухина, О. Г. Каразея, Д. В. Исютина-Федоткова[54], С. В. Лаврухина[55] и др. Авторская методика составления психолого-криминалистического портрета представлена в коллективной монографии Л. М. Исаевой, В. В. Нестерова, О. И. Прокофьева[56].

Развивая научные изыскания В. А. Жбанкова, В. А. Образцова и др., нами сформулированы основы применения криминалистических методов и средств в установлении лица, совершившего преступление[57]. Некоторые проблемы изучения искомого преступника исследованы в работах Г. И. Поврезнюка[58], С. В. Милюкова[59] в рамках разработки общих вопросов изучения личности в криминалистике. В. И. Паршиковым в определенной системе представлены способы выявления лица, совершившего преступление[60]. В современных условиях все большее внимание уделяется исследованию внешнего облика человека для решения идентификационных и диагностических вопросов (А. М. Зинин, В. Г. Булгаков, Н. Н. Ильин[61] и др.). Наблюдается активизация научных исследований по вопросам диагностики качеств человека по его поведению и оставленным материальным следам (Т. А. Ткачук[62], В. Н. Чулахов[63], М. Н. Зубцова[64], Е. С. Мазур[65], Т. Ф. Моисеева[66], С. С. Самищенко[67], Ю. Г. Корухов[68], К. Н. Бадиков[69], Д. К. Скотников[70], В. И. Комиссаров, Е. В. Левченко[71] и многие другие). Практически в каждой работе, посвященной особенностям методики расследования какого-либо вида преступления, затрагиваются в той или иной степени вопросы установления информации об искомом преступнике[72].

Необходимо отметить, что еще в 1973 году в своей докторской диссертации Ф. В. Глазырин инициировал постановку вопроса о необходимости создания криминалистического учения о личности преступника как структурного компонента общей теории криминалистики. При этом, выделяя два направления в изучении личности преступника («еще неизвестного следствию преступника и уже известного следствию преступника»[73]), он отмечал: «Основными отправными положениями этого учения могли бы стать понятие о личности преступника в криминалистическом аспекте, оценка роли личностных качеств в избрании вида, способа преступного деяния, мест, способов укрытия следов и орудий преступления, обусловленные этим закономерности образования доказательства, система зависимостей между личностью правонарушителя и ее поведением в момент совершения преступления, после него, на предварительном следствии, судебном разбирательстве, с одной стороны, и закономерностями применения технических средств, тактических приемов и методических рекомендаций – с другой»[74]. Исходя из данных суждений, ученый предложил создание криминалистического учения о личности преступника, рассматривая в одном лице различные процессуальные фигуры, при этом под неустановленным преступником имелся в виду неустановленный подозреваемый, что, по нашему мнению, не совсем верно, учитывая ранее изложенные нами представления о необходимости разграничения соответствующих понятий. Анализируя сущностное содержание криминалистических научных изысканий, посвященных изучению личности преступника, в подобном ракурсе целостных положений такого учения до сих пор еще не создано.

Тем не менее в одной из последних современных работ по проблемам, связанным с изучением лица, совершившего преступление, констатируется факт того, что «в настоящее время криминалистическое учение о личности преступника (лице, совершившем преступление) заняло свое место в системе частных криминалистических теорий и учений»[75]. Данное утверждение представляется в недостаточной степени аргументированным. Автор указанного высказывания, как и многие ученые-криминалисты, понятие «личность преступника» («лицо, совершившее преступление») рассматривает как общее понятие, применяемое в отношении подозреваемого, обвиняемого, подсудимого (при этом, заметим, не акцентируя внимания на отнесение к исследуемому понятию неизвестного преступника). Однако любая частная криминалистическая теория должна иметь свое научно обоснованное структурное построение, в рамках которого, в частности применительно к исследуемой тематике, должны быть отражены вопросы об источниках криминалистически значимой информации о лице, методологии и методике его изучения и проч.; необходимо и четкое определение ее места в системе научных теорий, учений (является ли она структурным компонентом более общей теории либо рассматривается сама в качестве самостоятельной среди общих теорий). Понятийное отождествление вышеуказанных терминов, на наш взгляд, не дает оснований для создания в таком представлении самостоятельного научного направления в общей теории криминалистики – криминалистического учения о лице, совершившем преступление, поскольку не сможет обеспечить соблюдение указанных требований.

Во-первых, следует учитывать, что, например, методология и методика изучения подозреваемого, обвиняемого, подсудимого, а также, отметим, неизвестного преступника, различна по своей сути и обусловлена специфическими для каждой ситуации задачами, разрешаемыми в том числе и различными субъектами криминалистической деятельности. Полагаем, что в рамках одной самостоятельной теории невозможно в полном объеме раскрыть указанные вопросы. Более того, рассмотрение лица, совершившего преступление, как общего понятия для указанных лиц не может обеспечить упорядоченного внутреннего единства в построении системы теории, отражающей теоретические и прикладные аспекты исследуемого явления.

Во-вторых, подобное толкование термина «лицо, совершившее преступление» порождает соответствующие противоречия в определении места структурных компонентов данного учения в системе частных криминалистических теорий. Так, если, например, Ф. В. Глазырин определил изучение личности обвиняемого как часть криминалистического учения о личности преступника[76], то И. А. Макаренко криминалистическое учение о личности несовершеннолетнего обвиняемого предложила рассматривать как составной элемент учения о личности участника уголовного судопроизводства[77].

С учетом изложенных дискуссионных положений считаем, что на сегодняшний день говорить о сформированности криминалистического учения о неизвестном преступнике, отражающего согласованность в понимании его сущностного содержания, структурного построения и определении места в системе частных криминалистических теорий, пока преждевременно.

В современных условиях в криминалистике лишь создана определенная совокупность знаний по различным аспектам изучения неизвестного преступника во всех разделах науки, что и составляет исходные положения для формирования соответствующего самостоятельного криминалистического учения.

При этом до настоящего времени отдельные теоретические положения и практические рекомендации в рамках криминалистической техники, криминалистической тактики и методики расследования отдельных видов преступлений не систематизированы, носят разрозненный характер, а в некоторых случаях и противоречивый (например, по вопросам понимания криминалистической характеристики преступления как источника информации об искомом преступнике). Но исследование отдельных разработок не может обеспечить познание более глубокой сущности исследуемого явления. По данному вопросу Р. С. Белкин указывал: «Отдельное теоретическое положение, во-первых, <…> может стать элементом, «кирпичиком», в системе других теоретических положений, объединяемых в теорию, и в таком качестве – элементом частной криминалистической теории <…>, во-вторых, <…> может стать исходным для развертывания на ее основе системы теоретических положений, впоследствии превращающихся в развитую теорию. <…> В рамках отдельных теоретических положений познание может дойти до знания отдельных закономерностей предмета; объективная же связь этих закономерностей, т. е. знание закономерностей более глубокой сущности, – это уже уровень частной криминалистической теории»[78]. «Научная теория, как и все наше знание, представляет отображение определенных свойств, отношений и закономерностей реального мира. В теории такое отображение оказывается наиболее адекватным действительности, так как оно относится не к отдельным свойствам и отношениям исследуемых явлений, а к некоторой системе в целом»[79].

Более того, имеющиеся изыскания по отдельным аспектам изучения неизвестного преступника в рамках уже существующих частных криминалистических теорий, учений не могут обеспечить полноту и всесторонность исследования лица, совершившего преступление, поскольку глубокий анализ любого сложного явления возможен только при условии, что оно станет самостоятельным объектом изучения, а не будет рассматриваться только как явление, связанное с другими проблемами. Некоторые из данных положений в том числе устарели в силу развития криминалистики в целом, а также знаний иных наук, и требуют пересмотра, уточнения либо модернизации (например, криминалистического учения о механизмах следообразования[80]).

В недостаточной степени исследованными остаются вопросы особенностей отображения качеств человека в окружающей действительности; понимания источников информации об искомом преступнике. Малоразработанными являются способы установления взаимосвязей между искомым преступником и иными элементами криминального события при расследовании преступления; система методов и средств изучения неизвестного преступника, методические основы деятельности следователя по изучению искомого лица и др., что негативно сказывается и на эффективности деятельности правоохранительных органов по поиску лица, совершившего криминальное деяние. Свидетельством тому является ежегодный рост преступных посягательств, значительное количество нераскрытых преступлений, по большинству из которых остались неустановленными виновные лица, что предопределяется, в частности, недостаточным научно-методическим обеспечением сотрудников правоохранительных органов по вопросам изучения неизвестного преступника. По результатам анкетирования 217 следователей 85 % из них считают недостаточными для эффективного поиска лица, совершившего преступление, имеющиеся на сегодняшний день в криминалистике научно-методические рекомендации по изучению неизвестного преступника.

В определенной степени наличие указанных научных проблем обусловлено неоднозначным и противоречивым толкованием термина «лицо, совершившее преступление», пониманием модели неизвестного преступника и ее структурных компонентов, соотношения криминалистической характеристики преступления и информационной модели преступления. Существенные разногласия присутствуют и при определении понятий свойств и признаков человека, следов и их разновидностей, метода моделирования и его значения в изучении лица, совершившего преступление, и проч.

Вышеуказанные неразрешенные научные вопросы, предопределяющие несогласованности с практикой изучения лица, совершившего преступление, свидетельствуют о наличии в данной области знаний проблемных ситуаций, обуславливающих существование соответствующей научной проблемы – необходимости разработки в криминалистике целостной системы непротиворечивых знаний по вопросам изучения неизвестного преступника, в комплексе отражающей теоретико-прикладные аспекты изучаемого явления.

Решение данной проблемы в первую очередь связано с выдвижением научных гипотез, призванных объяснить и устранить указанные противоречия.

При выдвижении любых научных гипотез должны быть соблюдены следующие предъявляемые к ним требования: 1) гипотеза всегда должна формулироваться по отношению к той или иной предметной области; 2) любую гипотезу можно использовать плодотворно только при условии, если исследователь исходит из нее как из установленной системы знаний; 3) гипотеза в известных границах определяет характер необходимых и возможных вопросов, а также эмпирических познавательных действий исследователей; 4) гипотеза должна быть сформулирована в виде таких обобщений или утверждений, которые позволяли бы по-новому рассуждать о предмете, строить новые логические выводы[81].

Учитывая данные положения, укажем следующие выдвинутые нами основные гипотезы, направленные на разрешение рассматриваемой научной проблемы:

1) неизвестный преступник – собирательный образ объективно существующего человека, совершившего преступление, сбор информации о котором осуществляется на протяжении процесса расследования преступления;

2) на современном этапе развития криминалистики существуют объективные предпосылки формирования системы положений, образующих криминалистическое учение о неизвестном преступнике;

3) в окружающей действительности отображаются не только свойства, но и состояния лица, совершившего преступление, выраженные в их признаках;

4) самостоятельными формами отображения свойств и состояний искомого преступника, наряду с материальными и идеальными, являются также цифровые следы;

5) криминалистическая характеристика преступления – одна из разновидностей информационных моделей преступления;

6) специфичность методов изучения искомого лица, совершившего преступление, обусловленная отсутствием конкретного человека, подлежащего исследованию;

7) метод моделирования – самостоятельный метод познания, используемый при построении криминалистической модели неизвестного преступника, наряду с анализом, абстрагированием, экспериментом и т. д.;

8) реализация методов изучения неизвестного преступника обеспечивается посредством применения соответствующих средств его изучения;

9) специфические закономерности деятельности субъектов изучения лица, совершившего преступление, предопределенные необходимостью решения задачи по установлению, исследованию информации о свойствах и состояниях искомого преступника и ее использованию в процессе расследования преступления.

Важное значение при формировании любой теории имеет создание идеализированных, абстрактных объектов, отношения между которыми приблизительно верно отображают существенные связи между реальными предметами и процессами. Свойства этих объектов выражаются с помощью исходных, первоначальных понятий теории, а логические отношения между ними – посредством основных законов теории. С точки зрения гносеологии, отмечает Г. И. Рузавин, наиболее важным и определяющим компонентом структуры любой теории является наличие именно такой системы абстрактных объектов, которая характеризует специфику научной теории и играет главную роль в ее построении. По существу, данная система идеализированных объектов – это концептуальное ядро, базис теории. В силу того, что подобная система теоретических объектов в определенной мере может замещать изучаемую реальную систему, ее можно рассматривать и как абстрактную модель[82]. Применительно к рассматриваемой нами тематике абстрактной моделью будет являться следующая система теоретических объектов – «свойства и состояния искомого лица, совершившего преступление», «следы», «криминалистическая модель неизвестного преступника», «методы и средства изучения неизвестного преступника» и т. д.

Обоснование выдвинутых гипотез, в рамках которых в том числе будут выявлены взаимосвязи между указанными идеализированными объектами, обеспечит формирование не просто суммы связанных между собой знаний, но и определенного механизма построения знания, внутреннего развертывания теоретического содержания, определенной программы исследования, т. е. создаст целостность криминалистического учения о неизвестном преступнике как единой системы знаний. «Подобная возможность развития аппарата научных абстракций в рамках и на основе теории делает последнюю мощнейшим средством решения фундаментальных задач познания действительности»[83].

Таким образом, необходимость выделения самостоятельного направления исследования в науке – криминалистического учения о неизвестном преступнике – обусловлено комплексом научных и практических предпосылок.

В первую очередь, научные предпосылки предопределены общими законами развития криминалистической науки: непрерывность накопления научного знания, интеграция и дифференциация научного знания, связь и взаимное влияние науки и практики, ускорение развития науки в условиях научно-технического прогресса (по Р. С. Белкину[84]). Во-вторых, обусловлены разрозненностью имеющихся отдельных, в том числе противоречивых, криминалистических знаний о лице, совершившем преступление, необходимостью их пересмотра, совершенствования и разработки новых теоретических положений и научно-практических рекомендаций по вопросам изучения искомого преступника, приведение их в единую целостную систему непротиворечивых знаний.

Научные предпосылки взаимосвязаны с практическими, взаимообуславливая друг друга. А. В. Дулов, Г. И. Грамович и другие, рассматривая взаимосвязь и взаимообусловленность криминалистической теории и социальной практики, справедливо указали на то, что «изучение практики для криминалистики дает возможность: 1) выявлять проблемы, задачи, которые возникают при расследовании и требуют глубоко научного исследования для их разрешения; 2) создавать эмпирическую базу для научных исследований; 3) обобщать имеющийся передовой опыт и использовать его в структуре научных исследований; 4) проверять в практической деятельности выявленные наукой закономерности и разработанные рекомендации по применению методов, средств, приемов расследования»[85]. Безусловно, экономические, социальные и политические преобразования в нашей стране во многом влияют на увеличение роста преступности. При этом недостаточная научная разработанность рассматриваемого направления предопределяет и соответствующие невысокие показатели в практической деятельности по установлению виновного лица.

Представляется, что разрешение указанных в работе проблем путем комплексного их исследования обеспечит прогресс криминалистической науки в области изучения искомого лица, совершившего преступление, и повышение эффективности деятельности правоохранительных органов по исследуемому направлению. В связи с чем создание криминалистического учения о неизвестном преступнике вполне обоснованно следует признать актуальной и своевременной для решения задачей криминалистики.

1.2. Место учения о неизвестном преступнике в системе криминалистики, системе криминалистических учений

Определение места учения о неизвестном преступнике в системе криминалистики неразрывно связано с рассмотрением дискуссионных вопросов систематизации криминалистических теорий, учений и определением их места в разделах криминалистики, что обусловлено, в частности, различными взглядами на систему криминалистики.

Анализ и обобщение точек зрения некоторых ведущих ученых-криминалистов по данному вопросу позволили выделить две доминирующие в настоящее время из них.

1. Рассмотрение частных криминалистических теорий (учений) в рамках общей теории криминалистики.

Так, Р. С. Белкин систему частных криминалистических теорий определял содержанием общей теории криминалистики, при этом выделяя более или менее общие теории по отношению друг к другу, которые взаимосвязаны между собой и отражают отдельные элементы (или группы элементов) предмета криминалистики (например, общая теория криминалистической идентификации обладает большей степенью общности по сравнению с трасологической идентификацией, портретной идентификацией и др.)[86]. Данную позицию разделяет большинство ученых-криминалистов: Е. Р. Россинская[87], А. Ф. Волынский, В. П. Лавров[88], Н. П. Яблоков, А. Ю. Головин[89] и др.

А. А. Эйсман в основе построения системы данных теорий и учений указал признак максимального обобщения (общие для всех отраслей криминалистики), но, в отличие от Р. С. Белкина, несколько в ином аспекте представил общую теорию криминалистики. Так, ученый, наряду с данным разделом, выделил также «Введение в науку». В его представлениях областью приложения введения в науку является сама наука, а общей теории криминалистики – практическая деятельность по раскрытию преступлений. По сути, общая теория криминалистики им представлена как учение о методах раскрытия преступлений и доказывания[90], а положения теории идентификации определены универсальными для всей криминалистической науки[91].

2. Выделение общих и частных криминалистических теорий, учений в различных разделах криминалистики.

Например, Н. А. Селиванов разграничивает общие и частные криминалистические теории, рассматривая их как род и вид. Развитие данных теорий им представлено в рамках соответствующих разделов науки: общие теории (учения) – в общей части, частные теории (учения) – в криминалистической технике, следственной тактике и методике расследования. К общим теориям им отнесены теория криминалистической идентификации, учения о механизмах следообразования, о способах совершения и сокрытия преступлений, о личности обвиняемого и др. Частные теории определены учениями о судебной фотографии и киносъемке, о внешних признаках человека, о следственной версии и т. д.[92]

Т. С. Волчецкая также разграничивает криминалистические теории и учения на общие и частные. В ее научном видении общие теории должны содержаться в разделе «Теоретические и методологические основы криминалистики»[93]. К таковым теориям она относит теорию криминалистической идентификации, криминалистические теории прогнозирования, причинности, моделирования, принятия решений и криминалистическую ситуалогию. Структурными компонентами общей теории она определяет частные теории, применимые к другим разделам криминалистики или представляемые собой часть какой-либо общей криминалистической теории. К частным криминалистическим теориям ею отнесены учения о розыске, о личности преступника, теория криминалистической классификации преступлений и т. д.[94]

Сторонником выделения общих и частных криминалистических теорий, учений является и А. А. Эксархопуло. Однако их перечень и место в системе криминалистики определяются с учетом авторского видения проблематики. Он предлагает свою модель системы криминалистической науки, представленную пятью структурными компонентами: «1) введение в криминалистику; 2) теоретические основы криминалистики; 3) криминалистическое учение о преступлении; 4) криминалистическое учение о средствах и способах познания события преступления; 5) криминалистическая стратегия»[95].

«Общие теории и учения им выделены во второй части и представлены основами криминалистического учения о преступлении, организационными основами борьбы с преступностью, теорией криминалистической идентификации и диагностики и т. д. (перечень не является исчерпывающим). Частные теории и учения рассматриваются в иных разделах. Например, по его мнению, учения о личности преступника, о способах совершения и сокрытия преступлений, криминалистическая виктимология, криминалистическая классификация преступлений должны разрабатываться в разделе «Криминалистическое учение о преступлении» и т. д.»[96].

По поводу научных воззрений второй группы ученых следует отметить следующее. «Выделение среди криминалистических теорий общих и частных, очевидно, должно было бы упорядочить их систему. Однако, анализируя рассмотренные выше взгляды по данному вопросу, их разграничение привело к выделению различных, а точнее наиболее разработанных и значимых с точки зрения каждого ученого, как общих, так и частных теорий и учений. Более того, не всегда представления о состоятельности (либо неразработанности) той или иной теории (учения) совпадают»[97].

В качестве общего вывода укажем о том, что на сегодняшний день в науке не сформировано единого представления о месте криминалистических теорий, учений в системе науки.

В этой связи справедливыми представляются утверждения С. В. Лаврухина и Ю. С. Комягиной о существовании в настоящее время проблем взаимосвязи различных теорий и учений, о наличии неразрешенной сложной задачи их синтеза в общей теории криминалистики[98]. Прав и С. И. Коновалов, который, исследуя теоретико-методологические проблемы криминалистики, указал на объективную необходимость, целесообразность применения обобщающих процедур в построении и уточнении общей теории криминалистики[99]. По данной проблематике И. П. Можаева отмечает: «…необходим выбор первоосновы, которая послужит для решения задач объединения частных криминалистических теорий и криминалистических учений; развития их научных положений и рекомендаций; определения подхода к криминалистическому познанию в целом»[100]. Данные замечания представляются весьма обоснованными.

Следует также отметить о том, что в современных условиях развития криминалистической науки наблюдается общая тенденция существенного расширения перечня криминалистических учений и теорий. С одной стороны, данное явление можно определить в качестве фактора развития науки, с другой – необходимо рассмотреть целесообразность создания многих учений, теорий и определить их соответствие установленным требованиям по формированию.

Анализ положений существующих учений и теорий показывает, что в подавляющем большинстве ученые в основе их создания используют разработанные профессором Р. С. Белкиным[101] общетеоретические основы о характеризующих признаках частных криминалистических теорий (криминалистических учений) и в том числе обосновывают создание той и или иной авторской концепции определенными в трудах именитого ученого тенденциями развития частных криминалистических теорий.

При этом, соблюдая формальные требования к созданию частных криминалистических теорий, в некоторых случаях преувеличивается значение многих тематических направлений в аспекте придания им статуса учения или теории. В качестве примера можно привести следующие: частное криминалистическое учение о видеозаписи следственных действий[102], криминалистическое учение о борьбе с преступностью несовершеннолетних[103], общие положения методик расследования преступлений экономической направленности как частная криминалистическая теория[104], криминалистический учет как частная криминалистическая теория[105] и др.

Вместе с тем допущение именования учеными-криминалистами того или иного теоретического построения учением или теорией вызвано отсутствием общепризнанных критериев различий между данными понятиями, что позволяет свободно оперировать данными терминами в научных исследованиях и создавать различные учения и теории.

Попытка разграничить данные понятия была предпринята А. М. Кустовым, который на основе собственных исследований и изучения литературных источников пришел к выводу о необходимости отличия в криминалистике частных теорий и учений как самостоятельных категорий и систем, формирующихся на двух уровнях: 1 – которые являются составными частями общей теории криминалистики; 2 – которые обозначают самостоятельные отрасли различных разделов науки. По мнению ученого, криминалистические учения существуют как совокупность теоретических положений, обеспечивая следственную и экспертную практику новыми методическими разработками. В свою очередь частные теории – это стройные криминалистические системы, которые выступают в качестве наиболее сложной и развитой формы научного криминалистического знания, формирующегося на основе теоретических положений и криминалистических учений[106].

Однако, обращаясь к толкованию терминов «учение» и «теория» на общетеоретическом уровне, подобного рода различий не усматривается. Приведем отдельные примеры, отражающие общее представление в научных трудах, посвященных непосредственно данной тематике, и нашедшие выражение в словарях и энциклопедиях.

Как правило, термин «теория» рассматривается в качестве синонима термину «учение», а именно как «учение, являющееся отражением действительности, обобщением практики, человеческого опыта»[107]. При этом термин «теория» толкуется в двух аспектах – «как комплекс взглядов, представлений, идей, направленных на истолкование и объяснение какого-либо явления (в широком смысле), а также как высшая, самая развитая форма организации научного знания, дающая целостное представление о закономерностях и существующих связях определенной области действительности – объекта данной теории (в узком смысле)»[108].

Такое широкое толкование и отождествление рассматриваемых терминов допускает в криминалистической науке представлять в качестве теории любую теоретическую конструкцию и обозначать теории на уровне не только общей теории криминалистики, но и в иных разделах криминалистики. Однако это позволение предопределяет еще большую разрозненность в определении места учений и теорий в системе криминалистики, в том числе смывает границы в понимании сущностного содержания данных понятий.

Обозначенные лишь некоторые вопросы формирования криминалистических учений и теорий предопределяют необходимость обращения повышенного внимания ученых на данную проблематику, глубокого критического анализа существующих предложений по ее решению, соблюдения единого подхода к созданию теорий и учений и определению их места в системе криминалистики. В противном случае создание многообразия авторских концепций без устранения вышеуказанных разночтений получит свое продолжение и в конечном счете создаст серьезный дисбаланс в развитии криминалистической науки[109].

Дискуссионность определения учеными места криминалистических учений, теорий в системе науки обусловлена также различными взглядами на объект и предмет криминалистики, острая полемика в отношении которых не утихает и в настоящее время. В частности, данная проблематика активно ранее обсуждалась учеными на страницах научного журнала «Библиотека криминалиста»[110].

К гносеологическим проблемам адекватного определения объектов криминалистики, например С. В. Лаврухин и Ю. С. Комягина, относят трудности его познания, обусловленные следующими причинами: 1) многообразие процессов, событий, явлений и материальных объектов, изучаемых криминалистикой при решении задачи научного обеспечения процессов обнаружения, раскрытия и предупреждения преступлений; 2) объективные сложности в разграничении понятий, связанных со сферой криминального поведения преступника, что проявляется в их отождествлении; 3) сложный процесс идентификации объекта криминалистики в процессе его интерпретации; 4) сложная природа криминалистики[111].

Среди основных веяний расширения (изменения) объектно-предметной области криминалистики можно указать следующие: исследование вопросов административного, гражданского, арбитражного судопроизводства[112]; изучение закономерностей деятельности адвоката[113]; предложения о смене парадигмы – перехода от исследований преступлений к изучению поведения преступника[114] и др.

Несмотря на разнообразные, отметим небесспорные предложения ученых, направленные на развитие криминалистической науки, вместе с тем необходимо учитывать, что любые изменения в определении предмета и объекта науки могут привести к необходимости модернизации системы криминалистических учений (теорий) в целом. В связи с тем, что любые учения (теории) отражают предметную область криминалистики, возникнет необходимость в пересмотре их исходных теоретических основ.

Полагаем, что в данном случае необходим поиск рациональных путей решения проблем применения нововведений в криминалистической науке, не приводящих к существенным преобразовательным процессам без достаточного научного обоснования и практической надобности.

В этой связи, на наш взгляд, заслуживают внимания представления Т. С. Волчецкой по некоторым аспектам рассматриваемой проблематики. В частности, исследуя отдельные вопросы использования криминалистических знаний в различных сферах юридической деятельности, она не усматривает необходимости в пересмотре и неоправданном расширении объектов криминалистической науки. По ее мнению, целесообразно было бы создать новый факультативный раздел в науке (к примеру «Прикладная криминалистика в юридической практике»), в котором бы излагались в самом широком плане прикладные аспекты криминалистических знаний, например о специфике использования криминалистической науки в гражданском, арбитражном, административном судопроизводстве, в таможенном деле, в деятельности нотариуса и т. д.[115]

Разрешение вышеуказанных дискуссионных вопросов является актуальной задачей для криминалистической науки, и данная проблематика, полагаем, должна разрабатываться на уровне самостоятельного монографического исследования, в рамках которого необходимо провести глубокий критический анализ всех имеющихся представлений по рассматриваемому направлению и сформулировать аргументированные выводы о необходимости (либо об отсутствии необходимости) в пересмотре объекта, предмета и системы криминалистики, в том числе с позиции их соответствия общетеоретическим положениям, касающимся определения объектно-предметной области и системы науки в целом.

В настоящей работе нами разделена позиция Р. С. Белкина о четырехэлементном строении системы науки и о месте в данной системе криминалистических учений, теорий. Согласимся, что критерии для систематизации частных криминалистических теорий в рамках общей теории криминалистики требуют дальнейшей разработки. Однако на сегодняшний день предложенное Р. С. Белкиным определение места теорий в системе криминалистики, по нашему мнению, является более упорядоченным в отличие от иных представлений на решение данной проблемы.

Таким образом, криминалистическое учение о неизвестном преступнике рассматривается нами как частная криминалистическая теория, как элемент общей теории криминалистики.

Как любая частная теория, данное учение имеет свой объект, предмет и методологию; понятийный аппарат; выполняет ряд функций и т. д.[116] Положения криминалистического учения о неизвестном преступнике: а) взаимосвязаны с положениями различных иных криминалистических учений, теорий; б) могут быть применимы во всех разделах криминалистики; в) выступают теоретической основой использования методов и средств по построению криминалистической модели искомого преступника и ее применению в расследовании преступлений и т. д. Более подробно содержание исследуемого учения рассматривается в следующем параграфе работы.

Рассматривая криминалистическое учение о неизвестном преступнике как элемент общей теории криминалистики, следует также остановиться на вопросе определения места данного учения в системе криминалистических учений, теорий. Исследование данного вопроса взаимосвязано с исследованием дискуссионных представлений о понимании содержания, наименовании, системе и структурных компонентах общего учения, в рамках которого должны рассматриваться вопросы криминалистического изучения человека.

Актуальность и практическая значимость вопросов изучения индивидуальных особенностей человека в расследовании преступлений определяют повышенный интерес ученых к их исследованию. Накопленные в настоящее время криминалистические знания в данной области, в том числе разработанные учения (теории) о различных участниках уголовного судопроизводства[117], явились одной из предпосылок необходимости создания криминалистической теории, аккумулирующей в себе имеющиеся научные положения о криминалистическом изучении человека. Не останавливаясь на историческом аспекте указанного вопроса, выделим ряд проблем, разрешение которых представляется важным для выработки единых концептуальных положений данного учения.

Во-первых, в настоящее время требует дальнейшего переосмысления и научной разработки название данного учения.

В криминалистической литературе данное учение (теорию) предлагают именовать в различных интерпретациях, например, как: криминалистическую теорию изучения личности[118]; криминалистическую гомологию[119]; криминалистическую теорию изучения и использования свойств личности при расследовании преступлений[120]; криминалистическую антропологию[121] (либо антропоскопию[122]); криминалистическое учение о личности[123] (либо о человеке[124]), о личности участника уголовного судопроизводства[125], о личности и защите ее прав[126], о личностной информации[127] и др.

При этом многими учеными в рамках исследования тех или иных вопросов криминалистического изучения человека указывается на существование учения (либо теории), аккумулирующего систему соответствующих знаний в общей теории криминалистики, в качестве констатации факта, что не соответствует реальной действительности, а также в должной мере научно не аргументировано.

До сегодняшнего дня еще не сформированы основы данного учения с соблюдением требований, предъявляемым к подобного рода теоретическим построениям. Также следует отметить, что акцентирование научного внимания на данном вопросе либо конструктивные дискуссии по рассматриваемой тематике представлены лишь в единичных работах[128].

Во-вторых, неразрешенным остается вопрос о месте данного учения в системе криминалистики, в том числе в системе научных учений (теорий). Например, Н. П. Яблоков и М. А. Лушечкина определяют криминалистическую теорию о личности как элемент общей теории криминалистики[129].

С. В. Лаврухин свойства и состояния преступника, жертву, способ поведения преступника, отражение поведения преступника и его последствия рассматривает как компоненты поведения преступника, которое, в свою очередь, ученый определяет структурным элементом криминалистической модели поведения преступника в общей теории криминалистики[130].

О. В. Полстовалов вопросы криминалистической антропологии исследует в рамках криминалистической тактики[131].

В. М. Шматов считает «вполне обоснованным выделить проблемы изучения личности участников уголовного процесса и обеспечения защиты их прав в самостоятельный раздел криминалистики»[132].

Большинство ученых данное учение определяют как самостоятельный элемент в общей системе научных учений, теорий. В то же время, например Г. И. Поврезнюк, рассматривая проблемы теории и практики криминалистического установления личности, разработал криминалистическое учение о личностной информации в рамках такой теории как «организация деятельности по собиранию, исследованию, оценке и использованию информации (свойств и признаков) об устанавливаемом лице»[133].

В-третьих, в современных условиях не сформировано единого представления о системе и структурных элементах данного учения. Дискуссионным также остается вопрос о круге объектов изучения в рамках рассматриваемого учения.

Например, В. А. Жбанков систему криминалистической теории изучения и использования свойств личности при расследовании преступлений представил методологическим и практическим разделами. В первом разделе, по его мнению, должны содержаться положения о понятии и содержании теории, ее взаимосвязи с иными теориями и учениями, об основных понятиях учения и др., а также об особенностях отображения свойств личности в окружающей действительности и принципах построения ее модели. Второй раздел в его представлениях должен включать вопросы о криминалистических методах и средствах сбора, исследования, оценки и использования информации о конкретных участниках уголовного судопроизводства (подозреваемом, обвиняемом, свидетеле и др.)[134].

В похожем ракурсе В. А. Образцов определяет систему криминалистической гомологии как учения о человеке. «Общие положения представлены в виде системы знаний, важных для всех случаев гомологических исследований и решаемых при этом теоретических и прикладных задач познавательного и конструктивного порядка. Особенная часть включает три подсистемы: 1) криминалистическое учение о жертве преступления; 2) криминалистическое учение о преступнике (заподозренном, подозреваемом, обвиняемом, подсудимом); 3) криминалистическое учение о свидетеле»[135].

Е. П. Ищенко систему криминалистической антропоскопии (общей теории криминалистического учения о человеке) представил четырьмя разделами: 1) криминалистическая гомология (учение о личности); 2) криминалистическая гомобиоскопия (криминалистическая биология человека); 3) криминалистическая габитоскопия (учение о криминалистически информативных признаках внешнего облика человека); 4) криминалистическая гомеоскопия (изучает традиционные криминалистические следы, происходящие от человека {следы рук, ног, зубов, губ, лба, ушных раковин})[136].

Оригинальную многоуровневую систему теории предлагает О. В. Полстовалов, указывая в качестве объектов криминалистического познания в том числе участников со стороны обвинения и защиты. Ученым определяются границы познания о личности участника уголовного судопроизводства сообразно характеру затрагиваемых знаний (межотраслевой и внутриотраслевой), а также соответствующим уровнем исследования в рамках познания (внутриотраслевое направление). С учетом данных положений им выделяются следующие уровни изучения личности:

«1) общий уровень (криминалистическая антропология) – человек как объект криминалистического познания исследуется во всех проявлениях его естества;

2) частные теории о личности первого уровня, разрабатываемые в рамках криминалистической персонологии, представляющей собой теорию изучения личности применительно к сторонам в уголовном судопроизводстве (участникам на стороне защиты и обвинения и проч.);

3) частные теории второго уровня, представленные криминалистическими учениями о личности конкретных участников уголовного процесса (подозреваемого, обвиняемого, свидетеля, потерпевшего и т. д.)»[137].

Научные воззрения о необходимости расширения объектов исследования в рамках рассматриваемого криминалистического учения представлены и в иных работах. В частности, предлагается изучать личность не только как источник, но и как носитель криминалистически значимой информации (понятого, специалиста, эксперта и т. д.)[138].

В-четвертых, не определено место криминалистического учения о лице, совершившем преступление (в нашем понимании – неизвестном преступнике), в системе исследуемого учения, что во многом обусловлено традиционным отождествлением в криминалистике понятий, в частности, подозреваемого, обвиняемого, подсудимого и преступника, в практическом аспекте – под неизвестным преступником, подозреваемым, обвиняемым, подсудимым и установленным преступником подразумевая в подавляющем большинстве одно лицо.

Так, Ф. В. Глазырин в докторской диссертации (1973 г.) криминалистическое изучение личности обвиняемого рассмотрел как структурный элемент криминалистического учения о личности преступника. При этом изучение личности преступника в криминалистике ученый определил двумя направлениями: 1) сбор, получение информации о личности преступника, еще неизвестного следствию; 2) изучение преступника, уже известного следствию, а именно подозреваемого, обвиняемого. В представлениях Ф. В. Глазырина внутренняя структура криминалистического учения о личности преступника должна состоять из общей и особенной частей. В общей части, полагает ученый, исследованию подлежат проблемы понятия личности (в криминалистическом аспекте), его структуры, роли личностных качеств в избрании вида, способов совершения преступного деяния, системы зависимостей между личностью правонарушителя и ее поведением на предварительном следствии и судебном разбирательстве, закономерностей применения технических средств, тактических приемов и методических рекомендаций и т. д. В особенной части предлагается рассматривать вопросы использования информации о личности правонарушителя в криминалистической технике, тактике и методике[139].

В. А. Жбанков, наряду с предложенной системой теории, указанной выше, отметил, что «в ситуации, когда преступление совершено в условиях неочевидности, наибольшее внимание уделяется лицу, совершившему преступление»[140], однако не выделил неизвестного преступника самостоятельным объектом изучения.

Не указывается неизвестный преступник в качестве объекта познания и в работе В. А. Образцова. В рамках второй подсистемы особенной части криминалистической гомологии под преступниками (условно) ученым понимаются конкретные лица, вовлеченные в процесс уголовного судопроизводства[141].

С целью решения выявленных проблем сформулируем ряд предложений, способствующих формированию и дальнейшему развитию рассматриваемого учения.

1. Об уточнении наименования учения.

На наш взгляд, предлагаемые учеными названия исследуемого учения (теории) (криминалистическая антропология, криминалистическая антропоскопия, криминалистическая теория о личности и т. п.) по своему смысловому содержанию достаточно широки.

Определение наименования учения во многом обусловлено установлением объектов криминалистического познания. В этой связи следует отметить, что на уровне частной криминалистической теории исследование вопросов изучения личностных особенностей носителей криминалистически значимой информации о произошедшем преступлении (специалиста, эксперта и т. д.), в том числе в рамках одного учения с участниками криминального события, на сегодняшний день является дискуссионным. С позиции целесообразности и значимости для процесса расследования преступлений представляется также спорным и предложение о необходимости изучения на уровне частной криминалистической теории всех участников уголовного судопроизводства со стороны защиты и обвинения.

По нашему мнению, объектами познания исследуемого учения должны являться непосредственно участники криминального события, т. е. люди – источники сведений о произошедшем преступном деянии, поскольку именно их изучение является необходимым и важным для решения задач уголовного судопроизводства, в отличие, к примеру, от изучения индивидуальных качеств специалиста, понятого, эксперта и т. д.

Учитывая вышеизложенные положения, название данного учения нами предлагается определить в следующей трактовке – криминалистическое учение об участниках криминального события.

В данном случае следует уточнить, почему в названии учения фигурируют не участники уголовного судопроизводства, а участники криминального события. При формулировании названии нами учитывался тот факт, что объектами познания могут быть не только установленные, но и неустановленные, например свидетель, потерпевший. Соответственно, методология, средства и методика изучения данных лиц будут существенно различными. Более того, неизвестный преступник – это не неустановленный подозреваемый. Сведения о неизвестном преступнике собираются на протяжении всего процесса расследования и должны сопоставляться с информацией о подозреваемом, обвиняемом для избежания следственной ошибки. Поэтому в целях терминологической согласованности названия и объектов познания учения наименование последнему определено как «криминалистическое учение об участниках криминального события».