Жить, пока бьется твое сердце

Глава 1. До конца света

Самый обыкновенный день. Та же самая дорога, что вела от главного входа школы к приоткрытой калитке. За ней уже толпились ребята, переговариваясь, смеясь и размахивая руками. Всё привычное, до боли знакомое: прохожие на тропинках, школьники с рюкзаками, пузатая мелочь, которая визгливо бежала к родителям. Вдоль дорожки тянулись деревья – берёзы, ели и редкие яблони – сейчас они дремали под тонким снежным покрывалом, словно укутанные в мягкое зимнее одеяло.

Под ногами хрустел тонкий снег, а в лицо дышал свежий воздух – холодный, но с едва уловимым оттенком весеннего тепла. Это тепло чувствовали все? Или только одна девушка, идущая к выходу? Может, это вовсе не весна, а жар её пылающей кожи? Нет, глупости. Наверное, всё-таки весна.

– Привет, – тихо сказала она, подходя к трём парням, стоявшим посреди дороги.

– Привет-привет! – первым откликнулся Иван, чуть полноватый парень в очках. Он протянул руку, и они коротко пожали друг другу ладони.

– Здорово! Как дела? – улыбнулся Михаил, самый высокий из компании.

– Я Софья, – девушка протянула руку третьему, ещё не знакомому, проигнорировав вопрос Миши.

– Максим, – представился он, отвечая на рукопожатие.

В тот же миг Макс Горцев почувствовал её ладонь – тёплую, мягкую. Это тепло будто скользнуло по его коже, пробежало по руке и растеклось к плечу. Он невольно вскинул взгляд на девушку и задержался на ней чуть дольше, чем стоило бы.

– Ты новенькая? – спросил он. – Я тебя раньше здесь не видел.

– Да, только перевелась, – кивнула Софья.

– Кстати, из какой школы? – уточнил Иван, оглядываясь по сторонам. Похоже, он кого-то искал в толпе выходящих учителей.

– Из пятьдесят шестой.

– А-а-а… слышал, у вас там что-то загорелось, – пробормотал Иван. И вдруг резко оживился: – Алиса Сергеевна!

Он рванул с места, маша рукой. Сразу понеслось что-то про подготовку к экзаменам, изложения и конспекты. Учительница, заметив его, остановилась и поправила сползающую с плеча сумку, а потом ответила на поток его слов.

– В учительской шкаф кто-то поджёг, – сказала Софья, глядя на свои сапоги.

– Пошли уже, всё равно надолго застрянет, – махнул рукой Михаил и первым направился к выходу.

– Мда-а… – протянул Максим, идя чуть впереди и, развернувшись спиной, продолжил разговор. – А ты не знаешь, кто это сделал?

– Откуда мне знать! – буркнула Софья, нахмурившись.

– Да я так, спросил, – оправдался он и повернулся к Михаилу: – Миш, ну и как день прошёл?

Макс всё так же шагал спиной, болтая с друзьями, пока неожиданно не врезался в кого-то. Торопливо извинившись, он развернулся лицом вперёд и продолжил путь, теперь уже глядя куда идёт.

Компания вышла за калитку. Дорога делилась: одна тропинка вела к остановке, другая – дальше по частному сектору. Воздух был ещё зимний, но на солнце уже таял лёд, превращая дорожки в блестящие ручейки.

– Ну и день, – протянул Максим, всё ещё переглядываясь с Софьей. – Уроки как будто специально тянулись дольше обычного.

– У тебя всегда они тянутся, – усмехнулся Михаил. – Ты просто вечно на часы смотришь.

– Ага, потому что только ты один радуешься контрольным, – поддел Макс.

– Ну да, – Миша пожал плечами. – А что, я готовлюсь. В отличие от некоторых.

Софья улыбнулась. Слушала их перепалки спокойно, но в глазах было что-то тёплое – как будто ей было приятно быть частью этой обычной школьной болтовни.

Иван вскоре догнал их, тяжело дыша.

– Алиса Сергеевна опять напомнила про пробники. Сказала, что если я не подтяну литературу – буду пересдавать в августе.

– Ну, удачи, – хмыкнул Максим.

– Ты думаешь, это смешно? – возмутился Ваня, поправляя очки. – Ладно, смеяться будете потом, когда я буду гулять всё лето с книжкой.

Они свернули на центральную улицу. Дома здесь поднимались выше, фасады покрывала сероватая корка снега, а стеклянные витрины магазинов отражали зимнее солнце и разноцветные огни рекламы. От уличных лотков тянуло запахом жареных пирожков и сладкой ваты, смешиваясь с резким выхлопом машин. По обочинам теснились автомобили, укрытые снегом, кое-где с подтаявшими стёклами, кое-где – со следами спешной парковки.

Дорога была шумной: машины с гулом проносились мимо, обдавая снежной кашей, сигналы клаксонов перекатывались по улице. Редкие прохожие торопились по своим делам, кутаясь в шарфы и пряча лица в воротники, но всё равно окидывали шумную компанию школьников короткими, удивлёнными взглядами. В воздухе витало ощущение живого города – холодного, серого, но полного движения и звуков, будто здесь сама жизнь не могла остановиться.

– Так, кто куда? – спросил Михаил, закидывая рюкзак повыше на плечо

– Я дальше иду, за магазином поворот к моему дому.

– А я на автобус, – отозвался Иван, махнув рукой в сторону остановки. – Если повезёт, как раз успею на свой.

Софья на мгновение задумалась, глядя на улицу, уходящую в сторону жилых кварталов.

– А мне прямо, к частному сектору. Там недалеко мой дом.

Максим сразу шагнул ближе, словно это прозвучало как приглашение:

– Тогда я тебя провожу.

Она посмотрела на него быстро, но ничего не сказала, только слегка кивнула.

– Ладно, давайте, – махнул Михаил. – Увидимся завтра.

– Пока! – крикнул Ваня и уже бежал к остановке, сумка подпрыгивала у него на боку.

Михаил тоже свернул в сторону своего двора, а Максим и Софья остались вдвоём на длинной улице, где снег блестел в последних лучах. Шли рядом, молча, будто оба немного смущались неожиданной тишины после шумной компании.

Новый день. Новые уроки. Новые заботы.

Максим быстро шагал по длинному коридору школы. Его класс уже в начале перемены убежал в другой кабинет, а он задержался – опять разговор с учителем. Макс часто оставался после звонка: то помочь с организацией какого-нибудь мероприятия, то помочь завучу, то просто что-то обсудить. Он не был старостой, но учителя знали, что на него можно положиться.

Теперь он спешил, почти крадучись у самой стены. Посреди коридора стояла большая группа учеников – они бурно спорили о чём-то своём, перегородив проход.

– Здравствуйте, – быстро бросил Максим, когда поравнялся с директором – Александрой Андреевной. Ответа он не дождался: та была слишком погружена в разговор с завучем.

Среди гула голосов он вдруг уловил знакомые интонации. Чуть дальше, прислонившись к стене, стояли его друзья.

– Привет! – махнул рукой Миша, заметив подошедшего Максима.

Тот коротко кивнул. Рядом с Михаилом стояла Софья, облокотившись на подоконник, задумчиво играла с завязкой на своём рюкзаке.

– Ты из десятого класса, да? – спросил Максим, посмотрев на неё.

– Угу, – ответила девушка, не отрывая взгляда.

– Слу-ушай, – сказал Миша, понизив голос, – сегодня после уроков ко мне пойдём. Устроим маленькую тусу. Музыка, еда… ну и бутылочка найдётся.

– О, это тема! – оживился Иван, хлопнув Макса по плечу. – Надо хоть раз по-нормальному отдохнуть.

– Тебе бы только пить, – с наигранной строгостью заметила Софья. Она приподняла бровь и добавила: – А если родители узнают?

– Да ладно, – отмахнулся Миша. – Всё будет под контролем. Немного вина – и никто не пострадает.

Максим на секунду задумался. Его взгляд скользнул по друзьям: Иван уже улыбался во всё лицо, Миша сиял от предвкушения, а Соня смотрела настороженно, будто уже представляла себе последствия.

– Я с вами, – коротко сказал он и тут же достал из кармана телефон, посмотрел на часы и убрал обратно. – Но сейчас мне в класс надо.

– Удачи! – крикнул ему вслед Ваня, когда Максим быстрым шагом скрылся за поворотом.

Макс вошёл в кабинет прямо со звонком. Учителя ещё не было, но проектор уже светил белым прямоугольником на доске, а на столе лежала высокая стопка тонких тетрадей – предвестник скучной проверочной.

– Эй! – раздалось шёпотом сбоку, едва он успел бросить вещи на парту у окна. – Если что, поможешь? – Это был Федя Кабанов.

Мелкий, но наглый, с огромным свежим фингалом под глазом, он сидел в пол-оборота. Хоть ростом был на голову ниже Максима, но был командиром своей шайки. Четверо таких же вечно ошивались рядом, а учителя давно махнули рукой: знали, что Кабанов – хулиган с «крышей». Родители его работали в МВД, и это давало ему уверенность, что ему ничего не будет.

Максим только молча покачал головой. Сейчас не было ни настроения, ни желания связываться.

Мысли о другом лезли в голову: впереди экзамены. Май. Дальше – десятый класс, ещё два года. Колледж? Не хотелось. Писатель? Хотелось до боли, но где взять время и деньги? Всё упиралось в суровую реальность.

– Эй, ты что, оглох? – уже громче повторил Федя.

– Да отстань от него, видишь, он думает! – хихикнула тёмноволосая Арина.

– Он всегда думает, – поддакнул один из шайки.

– Тихо, – поднял ладонь Федя, но ухмылка не сходила с его лица. – Ну так что, Макс?

«Придурки», – только одними губами произнёс Максим и, усевшись, скинул портфель под парту.

– Здравствуйте! – в класс вошла молодая учительница. Невысокая, лет двадцати пяти, в очках и со стопкой тетрадок для проверочных в руках.

Кто-то лениво поднялся, кто-то остался сидеть.

– Встали, я сказала! – голос прозвучал неожиданно твёрдо. Несколько человек нехотя поднялись, а в задних рядах раздался смех.

Максим отвёл взгляд к окну. Весеннее солнце мягко заливало класс, тонкие ветви берёз покачивались от ветра, отбрасывая тонкие тени на снег. Лёгкие облака медленно таяли в голубом небе, похожие на сладкую вату. На крышах звонко перекликались птицы, будто обсуждали свои важные дела, а внизу огромная стая ворон копошилась в мусорных баках, распугивая редких прохожих. Те, недовольно махнув рукой, ускоряли шаг, стараясь поскорее миновать это чёрное шумное пятно.

Прозвенел долгожданный звонок с последнего урока. Шум в классе взметнулся сразу – бились быстро задвигающие за парты стулья, тетрадки и учебники летели в рюкзаки, кто-то уже наперегонки рванул к двери. Максим собрался не отставать: быстро закинул тетрадки в портфель, застегнул молнию и шагнул к выходу.

Но прямо в проёме его остановила чья-то тень. Перед ним встал один из ребят из шайки Кабанова, перегородив проход широкой ухмылкой.

– Хочешь о чём-нибудь поговорить? – послышался знакомый голос позади.

Максим обернулся – к нему неспешно подходил сам Федя. Лицо побитое, под глазом синева фингала, но улыбка самодовольная. А за его плечом уже маячила вся компания, словно стена.

В классе стало тихо. Ученики, собравшись в полукруг, наблюдали за ними, не вмешиваясь.

– Нет. Я не хочу с тобой ничего обсуждать, – холодно сказал Макс, развернувшись к Феде лицом.

– Точно? – хулиган положил тяжёлую ладонь ему на плечо. Улыбка при этом не дрогнула.

– Разрешите, – раздался строгий голос учителя. Молодой педагог попытался протиснуться сквозь толпу. Ребята нехотя расступились, и он быстро скрылась в глубине коридора, оставив их одних.

Максим выпрямился, готовый к чему угодно.

– Это из-за того, что я не помог тебе на уроке?

Федя коротко хохотнул и повёл свою шайку в коридор. Максиму ничего не оставалось, как идти рядом, к гардеробу.

– Не-е-ет, – протянул Кабанов, будто смакуя каждое слово. – Я просто хотел тебя предупредить. Есть люди, Макс, которым лучше не мешать. Можно терпеть, молчать… но у любого терпения есть конец. И тогда приходит час расплаты.

Они остановились посреди коридора. Толпа вокруг постепенно редела, все расходились по домам.

– И что теперь? – нахмурившись, спросил Максим.

Фёдор чуть наклонил голову, посмотрел на него с хитрой усмешкой.

– Теперь ты должен помнить: у всего есть цена.

Макс уже собирался что-то сказать в ответ, но в этот момент раздался повторный звонок – конец учебного дня. Шум, смех, хлопки дверей – коридор ожил, и поток учеников хлынул к выходу.

– Подумай в следующий раз, прежде чем отказывать, – бросил Федя, хлопнув его по плечу и уходя со своей шайкой.

Максим поморщился от неприятной тяжести этого удара, но промолчал. В груди расползалось чувство досады, смешанное с тревогой. Что-то подсказывало: эта история только начинается.

Вечером они собрались у Миши. Его квартира встретила их теплом и уютным светом настольной лампы. В прихожей валялись кроссовки и куртки вперемешку, словно сам дом готовился к шумной компании. На кухонном столе уже ждал импровизированный «праздник»: пара коробок с пиццей источала аппетитный запах сыра и специй, рядом стояли пластиковые стаканы, бутылка дешёвого вина и несколько банок лимонада. Между ними лежал пакет с чипсами и пара шоколадок – всё, что можно было наскрести в ближайшем круглосуточном ларьке.

Из открытого ноутбука тихо играла музыка – знакомые всем хиты, которые сразу создавали атмосферу подростковой свободы. На подоконнике догорала ароматическая свеча, смешивая свой сладковатый запах с ароматом еды. В комнате чувствовалось предвкушение: они знали, что этот вечер будет особенным, неважно – весёлым или странным, главное, что они были вместе.

– За жизнь! – Миша первым поднял стакан.

– За школу! – хохотнул Иван, отхлебнув почти половину.

– За весну, – тихо сказала Соня. Она чокнулась с ребятами, но её стакан так и остался полупустым – вино она почти не трогала.

Вечер пролетел незаметно, словно несколько часов сжались в один миг. Комната гудела от смеха и перебиваемых голосов: кто-то спорил о предстоящих экзаменах, кто-то делился нелепыми историями из школы, а Миша, поднимая пластиковый стакан, пытался громко произнести тост, но каждый раз его слова тонули в общем шуме. Иван, раскрасневшийся после пары глотков дешёвого вина, то вскакивал, изображая «великого актёра», то валился обратно на диван, театрально хватаясь за сердце. Миша подыгрывал другу, хлопал его по плечу и заливался смехом так, что у него слёзы выступали на глазах.

Соня сидела чуть в стороне – на краю кресла, обняв колени, и тихо улыбалась. Она почти не участвовала в разговорах, но слушала внимательно, и иногда, когда ребята особенно раздувались от своей же шутки, её смех был негромким, но таким искренним, что все остальные на мгновение сбавляли тон, словно этот смех был чем-то чище и важнее.

Максим несколько раз ловил её взгляд. Он был спокойным, задумчивым, и казалось, что Соня смотрит не просто на него, а глубже – будто видела то, чего другие не замечали. В этот момент шумная квартира с её пиццей, чипсами и пластмассовыми стаканами растворялась для него, оставляя только это тихое, особенное ощущение.

Когда за окнами уже сгущалась ночь, огни города отражались в стекле, а музыка стала едва слышной, компания нехотя начала собираться. Куртки, сумки, звонкие прощания – всё это перемешалось в суете выхода. В подъезде пахло сыростью, старыми газетами и чьим-то ужином – тушёной капустой или жареным луком. Лампочка над дверью мигала, отбрасывая неровные тени на стены. И в этой обыденной обстановке вечер, полный смеха и беззаботности, вдруг показался почти нереальным, словно маленький островок жизни, который скоро уйдёт в прошлое.

– Ладно, я домой, – первым сказал Иван, натягивая куртку. – Мать и так убьёт, если узнает, что пил.

– Я тоже пойду, – кивнул Миша, устало зевая. – Спасибо, что пришли. Завтра увидимся.

Они быстро разошлись в разные стороны. На улице остались только Максим и Софья.

– Не холодно? – спросил он, оглядывая её худи и надетую поверх на распашку тонкую куртку.

– Нормально, – Соня улыбнулась и поправила выбившуюся прядь волос.

Они шли медленно, будто не спеша возвращаться домой, и город вокруг казался каким-то особенным – знакомым и чужим одновременно. Дорога тянулась меж одинаковых серых многоэтажек, их окна уходили в темноту, словно бесконечные прямоугольные шахты. Фонари тускло мерцали оранжевым светом, отбрасывая длинные рваные тени на заснеженный асфальт. Снег хрустел под ногами, и этот звук казался громче обычного в почти безмолвных улицах.

В некоторых окнах ещё теплился свет: там мелькали силуэты людей – кто-то накрывал ужин, кто-то сидел перед телевизором, слышался детский смех и гул голосов. Из открытой форточки вырвался слабый поток музыки – какой-то старый хит, едва слышимый и немного искажённый. В соседнем дворе залаяла собака, её лай отозвался эхом и вскоре стих.

На перекрёстке мимо проехал автобус, фары выхватили из темноты заснеженные бордюры и обледеневшие витрины ларьков. Его мотор глухо рычал, а за ним потянулся шлейф тёплого воздуха и тяжёлый запах выхлопов, быстро растворившийся в морозной ночи. Где-то неподалёку хлопнула подъездная дверь, кто-то торопливо прошёл в сторону двора, и снова повисла тишина, почти плотная, сдавливающая.

Максим шёл рядом с Соней, но ловил себя на том, что его взгляд всё время скользит к ней. Её лицо светилось мягким румянцем от мороза, а в тусклом свете фонарей глаза – глубокие, голубые – будто сами излучали свет, живой и чистый. Она поправляла шарф, то опускала взгляд, то снова поднимала, и каждый её жест казался Максиму медленным, почти завораживающим. Мир вокруг, с его пустыми улицами и бесконечными тенями, будто растворялся, оставляя только их двоих на этой дороге.

– Ты всегда такая тихая? – вдруг спросил он.

– Угу, – кивнула она. – Просто не люблю много говорить. Слушать интереснее.

Макс улыбнулся и хотел что-то добавить, но в этот момент издалека донёсся резкий гул сирены. Он резко замер, вслушиваясь.

– Что это? – нахмурился он.

Софья тоже остановилась.

– Не знаю… может, авария? Или тревога какая-то?

Они двинулись дальше. В ночном воздухе слышался лёгкий гул города: где-то брякнула железная дверь, кто-то громко спорил во дворе, хрустел снег под шагами. Но за этим привычным шумом ощущалось что-то другое – напряжение, будто весь город замер в ожидании.

Софья шла рядом, её рука случайно коснулась Максима. Он заметил лёгкую дрожь её пальцев и почувствовал, как по спине пробежал холодок.

«Что-то не так», – подумал он, но промолчал.

Дома Максим долго не мог уснуть. Он ворочался на кровати, уставившись в потолок, а за окном всё время что-то происходило. Иногда доносился вой сирены, потом вдруг резкий человеческий крик, будто откуда-то с соседней улицы. Ночью такие звуки казались ненастоящими, но именно это и пугало больше всего.

В гостиной мерцал телевизор. Отец, полусонный, переключал каналы. На одном ведущий с напряжённым лицом говорил о «вспышках насилия» и «нападениях на прохожих».

– Опять фейки, – буркнул отец, вздохнув. – Лишь бы сенсацию раздуть.

Макс, лежа на кровати, краем уха уловил слово «паразит», но тут же экран сменился рекламой стирального порошка, и странное ощущение только усилилось.

На следующий день школа гудела, будто улей. В коридорах толпились ребята, возбуждённо переговариваясь, споря и перебивая друг друга. Кто-то рассказывал последние «новости», явно приукрашивая детали, кто-то спорил, доказывая, что всё это выдумки. В воздухе стоял гул голосов, шаги эхом разносились по лестницам, двери кабинетов хлопали громче обычного.

У окна несколько девчонок шёпотом делились услышанным, оглядываясь по сторонам. У раздевалки парни спорили на повышенных тонах, жестикулируя так, что прохожим приходилось их обходить. Даже обычно тихие учителя выглядели напряжёнными, будто и сами не могли разобраться, что правда, а что нет.

Школьные стены, обычно наполненные привычной суетой, теперь казались тесными от этого напряжения – словно все ждали, что вот-вот произойдёт что-то ещё.

– Говорят, в центре кто-то напал на прохожих! – возбуждённо рассказывал один парень.

– Та ерунда! – тут же отмахнулся другой. – Пьяные, чё вы.

Максим слушал и молчал. Вчерашние крики за окном всё ещё звенели у него в ушах, словно он слышал их прямо сейчас.

Софья выглядела иначе, чем обычно. Она держалась тише, чем всегда, почти не смотрела по сторонам, а её пальцы всё время теребили лямку рюкзака. Когда их взгляды случайно встретились, Макс уловил в её глазах тревогу, будто она тоже не спала той ночью.

После уроков они снова пошли гулять, но теперь рядом был только Миша.

– Слышали, что по новостям говорят? – спросил он, когда они свернули в пустой двор. – Там не пьяные были… заражённые какие-то.

– Чушь это, – отрезал Максим, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.

– Ага, прямо как зомби, – усмехнулась Соня. Но улыбка вышла нервной, губы дрогнули, и она тут же отвела взгляд.

По дороге домой они наткнулись на огороженный двор. Красно-белая лента, несколько полицейских и толпа, шёпотом обсуждающая происходящее.

– Что случилось? – осторожно спросил Максим у женщины, стоявшей рядом.

– Да вроде парень с ума сошёл, – пожала та плечами. – На друзей набросился… кусал их.

Макс почувствовал, как что-то холодное сжалось внутри, будто сердце провалилось в пустоту. Соня рядом судорожно вцепилась в его руку. Она смотрела вперёд широко раскрытыми глазами, словно боялась моргнуть.

Ночью Максим снова не мог уснуть. Он то и дело вскакивал, глядя в окно. Где-то далеко завывала сирена, теперь – длинно, протяжно, и с каждым часом всё ближе.

Из кухни донёсся шёпот матери:

– Господи… что же это творится?..

На экране телевизора мелькали новости: яркие заголовки «ЭПИДЕМИЯ», «НЕИЗВЕСТНЫЙ ПАРАЗИТ», «ПЕРВЫЕ ЖЕРТВЫ». Журналисты тараторили всё быстрее, их перебивали кадры с места событий: люди падают на землю, другие с искажёнными лицами бросаются на них.

Телефон завибрировал. Макс вздрогнул и увидел сообщение от Сони: «Ты не спишь?»

Он тут же ответил:

«Нет. А ты?»

Прошла минута. Потом ещё. И наконец пришёл ответ:

«Макс… это самая страшная ночь в моей жизни.»

Максим долго смотрел на экран, прежде чем написать в ответ. Но так и не придумал слов, которые могли бы её успокоить.

Глава 2. Первые дни апокалипсиса

Утро встретило тишиной. Но это была не та спокойная, уютная тишина, что раньше. Это была давящая пустота, от которой мороз пробегал по коже. Казалось, сам воздух стал тяжелее, плотнее, как перед грозой.

Максим вышел во двор и остановился. Людей почти не было: редкие прохожие шагали быстро, словно старались поскорее добраться до цели, не встречаясь взглядами. Никто не разговаривал. Дома вокруг выглядели мрачнее обычного, окна – пустыми.

– Ты заметил, что птицы исчезли? – вдруг услышал он за спиной голос, как только сделал пару шагов по двору школы.

Макс обернулся. Софья стояла в нескольких шагах, кутаясь в свою чёрную худи. Она подняла взгляд на провода над дорогой. Там, где обычно сидели вороны, не было никого. Ни одной тени, ни одного крика. Даже воробьи замолчали.

Максим открыл рот, чтобы что-то сказать, но так и не нашёл слов.

В школе царил настоящий хаос. Коридоры гудели, как улей, – сотни голосов сливались в один сплошной шум. Учителя, обычно строгие и собранные, теперь сами метались между классами, будто не знали, что делать. У одних на лицах читалась паника, у других – усталое напряжение, словно они цеплялись за последние силы, чтобы сохранять видимость порядка.

– Ребята, спокойно! Все по своим кабинетам! – крикнул завуч, но голос дрожал и прерывался, и его слова утонули в общем гуле.

Некоторые преподаватели повторяли одно и то же: «Занятия продолжаются, всё под контролем», но в их глазах ясно читалось – никакого контроля давно нет. Они сами не верили в то, что говорили.

Дети толпились у шкафчиков, переговаривались, дергали друг друга за рукава, кто-то всхлипывал, а кто-то наоборот смеялся слишком громко – нервным, резким смехом. В воздухе витало что-то тяжёлое, тревожное, будто сама школа уже знала – обычного дня больше не будет.

В одном из кабинетов кто-то включил телефон и начал громко читать свежие новости:

– «Неизвестная инфекция распространяется… Паразит, внедряющийся в организм человека… Случаи зафиксированы во многих регионах страны…»

Класс замер. Шёпот стих. У кого-то задрожали руки, кто-то нервно рассмеялся, не веря. Максим украдкой посмотрел на Софью. Она сидела неподвижно, пальцы крепко сцеплены, а в её глазах отражался страх, которого она старалась не показать.

После уроков они вышли вместе. Воздух на улице был тревожным: люди толпились, спорили, полицейские пробегали мимо, не обращая внимания ни на кого. У перекрёстка группа подростков громко спорила:

– Да это всё чушь! – кричал один. – У нас сосед тоже пил неделями, вот и поехал кукухой!

– Да ну вас! – отмахнулся другой.

Максим хотел пройти мимо, но взгляд зацепился за что-то дальше, за остановкой. Мужчина шатался посреди дороги. Его движения были неловкими, резкими. Он хватался за прохожих, как будто не мог устоять. И вдруг – с резким, звериным рыком – вцепился зубами в плечо женщины.

Её крик пронзил улицу. Толпа взорвалась. Люди закричали, кто-то бросился бежать, кто-то застыл на месте. Женщина пыталась вырваться, но мужчина держал её с нечеловеческой силой, кровь уже пропитывала её куртку.

– Бежим! – крикнула Софья, сжимая руку Максима так сильно, что он почувствовал её дрожь до костей.

Они рванули с места. Дыхание сбивалось, сердце грохотало в груди. Шум толпы накатывал со всех сторон – крики, топот, плач. Макс и Софья свернули в подворотню, прячась между гаражами. Металлические стены пахли ржавчиной, откуда-то капала вода.

– Это же… – начал Максим, но голос дрогнул.

Софья вцепилась в его рукав, глаза блестели от ужаса.

– Я видела! – её голос сорвался на шёпот. – Он его кусал… как будто хотел сожрать!

Она дрожала всем телом. Макс, сам едва держась, обнял её, прижимая ближе, словно хотел отгородить от всего мира. Но внутри у него тоже холодело. Они оба знали: это был не просто случайный «пьяный». Это было что-то другое. Что-то страшное.

Вечером город словно обезумел.

С улицы доносились крики, вой сирен и гул бегущих толп. В окнах мелькали красные отблески мигалок, улицы казались разорванными на куски паникой и страхом.

Максим сидел на подоконнике, уставившись вниз. Люди бежали, спотыкались, падали, поднимали детей на руки и исчезали в тьме. Никогда прежде он не видел, чтобы весь город двигался так – как будто сам воздух требовал спасаться.

Телевизор в гостиной был включен. Из динамиков гремел сухой голос диктора:

– «Оставайтесь дома! Не выходите на улицу! Избегайте контактов с заражёнными!»

На экране мелькали тревожные заголовки, панорамы пустых улиц, вспышки хаоса.

Софья сидела рядом, сжав колени и прижавшись к спинке дивана. Её глаза не отрывались от экрана, хотя сама она казалась далёкой.

Ночь принесла новый удар. Телефон вдруг завибрировал на столике. Макс схватил его – на экране высветилось: Мама.

– Мам! – закричал он в трубку.

Ответа не было. Только шум. Крики, рваное дыхание, визгливые голоса, где-то на фоне – выстрелы.

– Мам! Мам, ты меня слышишь?! – голос Максима ломался, превращаясь в крик, больше похожий на отчаянный вой. – Скажи хоть слово… скажи, где ты!..

Ответа не было. Лишь треск помех и тяжёлое дыхание, а потом – тишина. На экране мигнуло холодное: «Вызов завершён».

Максим уставился в телефон, словно надеялся, что тот оживёт и снова выведет её голос. Но дисплей был мёртв и пуст. Слёзы сами покатились по щекам, он судорожно втянул воздух, а сердце колотилось так, будто пыталось вырваться наружу.

Комната будто съёжилась, погрузившись в гнетущую пустоту. Даже дыхание стало тяжёлым, болезненным. Только телевизор продолжал надрывно орать, перебрасывая один жуткий кадр за другим: окровавленные улицы, люди в панике, падающие тела.

Максим закрыл лицо руками и прошептал глухо, как молитву:

– Мам… пожалуйста…

Софья подошла к Максиму и обняла его со спины. Её голос прозвучал еле слышно, но твёрдо:

– Мы справимся… слышишь? Мы должны справиться.

Максим кивнул, но слова застряли в горле. Он понимал: родители могли не вернуться.

Он закрыл шторы, проверил замки на дверях и только тогда впустил Соню в свою комнату.

– Останься здесь. У меня дома безопаснее, чем одной.

Софья кивнула. Она положила худи на спинку стула и устало села на кровать.

– Здесь… тише, – произнесла она, вслушиваясь в далёкие сирены.

Макс сел рядом, чувствуя, как пустота квартиры давит всё сильнее. Тишина не означала безопасность.

Не было привычного гула машин под окнами, не слышался лай собак, даже скрип старых дверей подъездов, обычно раздававшийся где-то вдалеке, исчез. Воздух за стеклом казался густым, как будто сам мир задержал дыхание.

Утро встретило их мёртвой, вязкой тишиной.

Во дворах зияли пустые детские площадки – качели замерли на месте, их ржавые цепи не издавали ни звука, даже когда дуновение ветра должно было качнуть их. Скамейки были заметены тонким слоем серого снега, не тронутого ни одной ногой.

Город будто умер за одну ночь. Многоэтажки стояли мрачными коробками с тёмными окнами; редкие шторы колыхались, но это движение скорее пугало, чем успокаивало. Асфальт был пуст, ни единого следа шин, ни единого голоса. Даже птицы – вечные жители этих дворов – исчезли, словно их выжгли вместе с жизнью.

Максим долго смотрел в это безмолвие и поймал себя на мысли: будто кто-то нажал на невидимую кнопку «стоп» и выключил весь мир вокруг.

– Страшно тихо… – шепнула Соня, не отрываясь от открытого окна.

Максим вздохнул и отступил от окна. Пустота давила сильнее любых сирен.

– Нам всё равно нужно выйти. В магазин, хоть за хлебом.

Они вышли на лестничную площадку и сразу замерли.

Под ногами на сером бетоне блестели бурые следы, будто кто-то тащил по полу тёмное пятно. С верхних этажей медленно стекал тонкий ручеёк крови. Он тянулся вниз, каскадом перепрыгивая ступени. Каждая капля падала с глухим «кап-кап», и этот звук отдавался эхом по всему подъезду.

– Боже… – выдохнула Софья, прижав руку к губам.

Запах тоже был невыносим: резкий, сладковатый, как от свежего мяса, вперемешку с удушливой кислотой. От него мутило, хотелось закрыть нос и убежать.

– Быстро вниз, – хрипло сказал Макс, стараясь не смотреть на лестницу выше.

Они спускались с пятого этажа, торопясь, но каждый шаг отдавался слишком громко. Подъезд казался пустым, но эта пустота только пугала сильнее. И всё время – один звук: капли крови, падающие где-то над ними.

На первом этаже они толкнули тяжёлую дверь и вышли во двор. Снег под окнами уже был испачкан – белое полотно исполосовали багровые разводы. Ветер шевелил бумажки, разносил по двору пепел и клочья мусора.

Магазин внизу встретил их разбитой витриной. Стекло хрустело под ногами, света внутри не было. Они бросились внутрь, торопливо накидывая в пакеты всё, что попадалось: хлеб, консервы, воду.

И вдруг – резкий топот. Из глубины магазина кто-то вылетел, словно спасаясь. В панике он врезался в Максима, сбивая его с ног. Макс упал на холодный пол, локоть вспыхнул болью. Незнакомец, с лицом перекошенным от ужаса, даже не извинился – он выскочил на улицу и растворился в пустом дворе.

– Макс! Вставай! – закричала Соня, подхватывая его за руку. – Быстрее!

Они вылетели из магазина, не разбирая дороги, и снова вбежали в подъезд. Дверь захлопнулась за их спинами.

Теперь запах мяса и кислоты накрыл их особенно резко, будто усилился за время их отсутствия. Лестница всё так же сочилась кровью сверху, а гулкий кап-кап был единственным звуком во всём доме.

Максим и Соня переглянулись. Страх сжал горло так, что казалось, невозможно вымолвить ни слова.

– Домой… – едва слышно сказал Макс, и они кинулись наверх, стараясь не смотреть на красные следы под ногами.

Они вбежали на свой этаж, и каждый шаг отдавался гулким эхом, будто вся лестница слышала их бег. На площадке пахло ещё сильнее – густой, сладковатый запах мяса и жгучая кислая нота накрыли обоих, заставив спотыкаться от тошноты.

Максим дрожащими руками вытащил ключи, долго не мог попасть в замочную скважину. Казалось, что капли сверху стали падать чаще, и в тишине подъезда их ритм был страшнее любого крика.

– Быстрее, прошу тебя… – шептала Соня, озираясь по сторонам.

Наконец дверь щёлкнула. Они влетели в квартиру, и Макс тут же закрыл за собой все замки, щеколды, проверил цепочку. Только после этого позволил себе отойти от двери.

Но легче не стало. В коридоре было слишком тихо, тишина гудела в ушах. Через щели под дверью в квартиру всё ещё проникал запах крови и железа, и казалось, будто он впитывается в стены.

Максим бросил пакеты с едой на кухонный стол и опёрся руками, пытаясь успокоить дыхание. В висках стучало так, что мир качался перед глазами.

Соня прошла дальше, но шаги её были неуверенными. Она села на край стула, наклонилась вперёд и спрятала лицо в ладонях. Долго молчала, только её плечи подрагивали.

Макс медленно подошёл.

– Всё… всё хорошо. Мы дома, – попытался он произнести, но сам не верил в эти слова.

– Хорошо?.. – прошептала она с дрожью в голосе. – Там, на снегу… кровь… а этот… ручей… – она судорожно втянула воздух. – Я думала, что сойду с ума, пока мы спускались.

Соня подняла голову. Её глаза блестели от слёз, ресницы слиплись.

– Всё время этот звук, понимаешь? Кап-кап-кап… – её голос сорвался. – Будто оно течёт прямо за нами!

Она резко встала, обхватила себя руками и начала ходить по комнате.

Макс не выдержал, подошёл и остановил её, взяв за плечи. Соня всхлипнула и уткнулась ему в грудь.

– Я старалась держаться, – прошептала она, сжимая его футболку, – но мне так страшно, Макс… это самая ужасная ночь в моей жизни.

– Мы справимся, – сказал он глухо, почти сквозь зубы. – Слышишь? Пока мы вместе – мы справимся.

Он крепко прижал её к себе, не давая отстраниться. Соня дрожала, но чуть расслабилась в его объятиях.

За окном город по-прежнему молчал. И только где-то за дверью, в глубине подъезда, продолжал звенеть звук падающих капель.

Утро встретило их не светом, а гулкой тишиной. Максим едва успел открыть глаза, как резкий стук в дверь заставил его подскочить. Сердце сразу ухнуло вниз, дыхание перехватило.

– Кто там?.. – спросил он почти шёпотом, надеясь, что ошибся.

Несколько мгновений – только тишина. Потом знакомый голос, хриплый, сорванный:

– Это я, Миша! Откройте!

Они переглянулись с Соней. Макс торопливо снял цепочку, провернул ключ, и дверь приоткрылась.

Михаил буквально ввалился внутрь – запыхавшийся, с порванной курткой, грязным лицом и глазами, полными ужаса. Он хлопнулся на пол, тяжело дыша.

– Там… кошмар… – выдавил он, сглатывая. – Люди… они… это не люди больше.

Соня присела рядом, тронула его за плечо.

– Миша, что случилось?

– А мой отец… он пытался помочь… они его схватили, потащили в темноту. Я… я не смог… – голос Миши сорвался. Его руки дрожали. Он говорил прерывисто, задыхаясь от собственных слов:

– Я бежал сюда. Не знал, куда ещё…Я видел… соседа прямо у подъезда… они его разорвали, понимаете? На части! Как стая зверей!

– Господи… – прошептала Соня.

Макс сжал зубы, чувствуя, как внутри всё холодеет. Ему хотелось сказать что-то, но слова застряли. Он только кивнул.

– Правильно сделал, что пришёл, – наконец произнесла Соня тихо. – Вместе мы справимся.

Но спокойствия в её голосе не было – только страх.

Они втроём начали баррикадировать дверь. Подтащили к ней шкаф, наклонили стол, наложили сверху стулья. Макс срывал пот со лба ладонью, но руки всё равно дрожали.

– Так хоть немного спокойнее, – выдавил он.

– Думаете, мы долго так протянем? – спросил Миша, глядя на загромождённый вход.

Соня крепко обняла себя руками.

– Не знаю… но у нас нет другого выхода.

Вечером тишина в квартире стала невыносимой. Любой шорох за стеной звучал так, будто кто-то был внутри. И вот – за дверью раздалось. Сначала тихие шаги. Медленные, шаркающие. Потом – тяжёлый удар в дверь.

Соня резко зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Михаил вцепился пальцами в край стола, глаза расширились.

Шаги снова. Шарканье, будто кто-то босыми ногами тянулся по полу. Потом протяжный стон, низкий и глухой, словно из другого мира.

Максим схватил железную трубу, которую нашёл в кладовке. Держал её так крепко, что костяшки побелели. Сердце стучало в горле, дыхание сбилось.

За дверью кто-то медленно водил руками по металлу, скребя ногтями, будто проверяя, есть ли проход. Потом снова стук – глухой, тяжёлый. Шкаф дрогнул, и Соня прижалась к Максу, едва сдерживая всхлип.

Секунды тянулись как вечность. Шаги начали удаляться, всё медленнее, всё тише. И наконец – тишина.

Они не шевелились ещё долго, боясь даже вдохнуть. Лишь когда за стеной не осталось ни звука, Миша выдохнул со свистом, словно вернулся с края пропасти.

Максим всё ещё сжимал трубу, и только сейчас понял, что руки у него трясутся так, что он едва удерживает её.

На следующий день в квартире стало невыносимо тихо. Тишина теперь была другой – не пустой, а давящей, липкой. Максим открыл кран на кухне, прислушиваясь к гулу труб. Вода зашипела, плеснула грязными брызгами и стихла.

Он попробовал ещё раз – тишина.

– Всё, – выдохнул он.

Соня, сидевшая за столом, подняла голову. Её лицо стало бледным, губы пересохли. Она посмотрела на пустой стакан рядом и прошептала:

– Нельзя так долго. Мы умрём от жажды раньше, чем от этих… – она не договорила, но Макс понял, кого она имела в виду.

Он молчал. Слова застревали в горле. В груди копился холодный ком – понимание, что сидеть здесь бесконечно невозможно.

В комнате треснул радио-приёмник. Хрип, шум, прерывистые фразы:

– «Эпидемия… срочная эвакуация… оставайтесь… дома… помощь…»

Голос то пропадал, то возвращался, разрываемый статикой. Слов почти не было слышно, но смысл был ясен: помощи ждать не стоит.

Максим уставился на старый приёмник, словно надеялся вырвать из помех хоть одно внятное предложение. Но эфир вновь утонул в гуле.

Он медленно опустил руки на стол, переплёл пальцы.

– Значит, всё. Мы сами за себя.

Соня молча подошла ближе и сжала его руку. Её пальцы дрожали, но в движении чувствовалась решимость. Она посмотрела ему прямо в глаза – в них отражался страх, но и твёрдое «мы вместе».

Максим кивнул, хотя сердце стучало так, что отдавалось в висках. За окном по-прежнему лежал снег, но теперь он казался чужим, мёртвым. Небо висело низко, серое, будто город накрыли крышкой.

Их мир сузился до этой квартиры, а дальше – неизвестность, от которой мороз по коже.

Ночью к подъезду резко подъехала машина. Тишину двора разорвал визг тормозов, а свет фар прорезал темноту, выхватив из мрака фигуры людей. Они кричали, махали руками, звали кого-то, будто надеялись, что здесь ещё живые.

Максим, Соня и Миша прильнули к окну, затаив дыхание. Сердце у каждого билось в горле.

И вдруг из темноты, из тени домов, метнулись силуэты. Заражённые. Их крики были нелюдскими, звериными – рваные, хриплые, наполненные жаждой. Люди у машины открыли огонь. Грохот выстрелов разнёсся по всему району, эхо ушло вдаль, будто само небо вздрогнуло.

Секунда – и всё превратилось в ад: крики, визг, треск стекла, удары тел о металл. Потом… тишина. Жуткая, давящая.

На асфальте под окнами остались тела. Некоторые ещё шевелились, стонали, но вскоре всё стихло окончательно. Первой во двор вышла стая собак. Они осторожно подошли к мёртвым, принюхались и начали рвать плоть.

Соня резко отвернулась, прижимая ладонь ко рту. Миша зажмурился и выдавил хриплым голосом:

– Мы не можем так сидеть вечно. Нужно искать безопасное место. Максим не отрывал взгляда от двора, где шевелились тени собак.

– А где оно? – спросила Соня, голос её дрожал.

Никто не ответил. За окнами был только мрак, наполненный смертью.

Утро принесло не облегчение, а новую пустоту. Солнце едва пробивалось сквозь серое небо. Они решились выйти.

Подъезд пах кровью и затхлой сыростью. На улице воздух был густым, пропитанным гнилью и гарью. Снег потемнел, испещрённый буро-красными пятнами. На тротуаре валялись сумки, обувь, игрушки – всё, что люди теряли в панике.

– Будто война, – прошептал Макс, оглядываясь.

Они шли медленно, стараясь ступать тихо. Каждый шаг по хрустящему стеклу и снегу отдавался громом в ушах.

Витрины магазинов были выбиты, внутри – пустые полки, вывороченные прилавки. На улицах стояли перевёрнутые машины, окна домов зияли пустыми проёмами. Иногда казалось, что кто-то смотрит из темноты, но стоило присмотреться – там не было никого.

У аптеки лежало несколько тел. Лица у них были изуродованы, глаза остекленели. Снег вокруг давно пропитался кровью и почернел. Соня отвернулась, зажав нос рукавом, но запах гнили и химии всё равно пробивался сквозь ткань.

Внутри аптеки царил хаос: полки опрокинуты, лекарства рассыпаны, осколки стекла скрипели под ногами. На полу валялась аптечная сумка с разорванными упаковками. Максиму и Соне удалось наскрести бинты, обезболивающее и несколько таблеток от жара.

– Хоть что-то, – выдохнула Соня и спрятала лекарства в рюкзак.

Они вышли обратно на улицу. Город встречал их мёртвой тишиной: ни шагов, ни голосов – лишь ветер гнал по асфальту обрывки газет и полиэтиленовые пакеты, заставляя их шуршать, будто кто-то шептал из темноты.

Когда они проходили мимо одного подъезда, Соня резко остановилась, схватив Максима за руку.

– Смотри…

За мутным, в пыли и трещинах стеклом стояла фигура. Сначала казалось, что это просто человек – высокий мужчина в тёмной одежде. Но чем дольше они смотрели, тем яснее становилось: что-то в нём было не так. Лицо бледное, словно вымытое от крови. Губы посинели. Тело раскачивалось взад-вперёд, как у сломанной куклы.

Потом он поднял голову. Глаза – мутные, лишённые блеска, будто затянутые серой плёнкой. Но они точно смотрели на ребят. Замерли на них, вцепились взглядом, от которого мороз пошёл по коже.

Соня тихо выдохнула:

– Господи…

Фигура продолжала смотреть ещё несколько долгих секунд, а потом вдруг медленно ожила. Спиной, не меняя темпа, ушла в глубину тёмного подъезда, растворяясь в мраке.

Максим почувствовал, как холодный пот выступает на лбу. Он не понимал, что страшнее: если бы этот… человек бросился на них – или то, что он просто ушёл, будто ждал чего-то.

– Быстрее, – прошептала Соня, крепче сжимая его руку.

Они почти побежали, стараясь не оглядываться, но ощущение взгляда в затылок преследовало их ещё долго.

Возле старой школы, полуразрушенной и закопчённой, они заметили мальчишку лет двенадцати. Он сидел прямо на холодных бетонных ступеньках, обняв колени, уткнувшись лицом в грязный рукав. Сначала они подумали, что он мёртв, но слабое движение плеч выдало в нём жизнь.

Возле старой школы они заметили мальчишку лет двенадцати. Он сидел на ступеньках, обняв колени, и казался совсем крошечным на фоне облупленных стен и выбитых окон. Его одежда была в грязи, рукава порваны, а на щеках – следы слёз, смешавшихся с пылью.

– Эй… ты один? – осторожно спросил Миша.

Мальчишка медленно поднял голову. Красные, опухшие от плача глаза смотрели на них пусто, как будто он не до конца понимал, где находится. Он чуть кивнул, но не произнёс ни слова.

– Пойдём с нами. Вместе безопаснее.Соня шагнула вперёд, опустилась рядом, пытаясь разглядеть его лицо.

Он медленно поднялся. В этот момент Максим заметил на его куртке тёмные пятна – засохшая кровь. Но мальчишка тут же прижал рукав к телу, словно пряча его. Макс хотел спросить, но сдержался.

Они добрались до заброшенного магазина. Дверь была выбита, внутри царил хаос: пустые полки, разбросанные коробки, осколки стекла под ногами. Воздух был затхлым, пахнул плесенью и металлом.

– Тут можно переночевать, – сказал Максим, оглядываясь.

Они устроились за прилавком. Соня легла рядом с Максом, её тихое дыхание немного успокаивало. Мальчишка устроился чуть в стороне, отвернувшись, будто стеснялся. Он ни слова не сказал за всё время, лишь сжимал колени руками.

Ночь была гулкой. Снаружи завывал ветер, доносились далёкие крики. И вдруг раздался резкий вскрик.

Максим подскочил и увидел: мальчишка прижимает руку к груди, а из-под задранного рукава виднелась свежая рана. Следы зубов. Кожа распухла, края посинели.

– Чёрт… – выдохнул Миша, поднимаясь на ноги.

Соня побледнела, её глаза наполнились ужасом.

– Это укус… он заражён… Мальчишка разрыдался. Слёзы потекли по грязным щекам, он протянул к ним руки.

– Я не хочу умирать… Они… они всех забрали… маму… папу… Я бежал, они кричали, а потом… он укусил меня… Я не знал куда идти…

Максим застыл, не в силах ответить. Всё внутри сжалось от безысходности.

Соня прошептала:

– Мы не можем просто бросить его. Но… и рисковать тоже нельзя.

В тесном магазине повисла тишина, в которой каждый слышал только собственное сердце. Решение висело над ними, острое, как нож.

– Мы не можем его брать! Ты сама видела, он заражён. Через час он кинется на нас, и всё – конец, – резко сказал Миша, отступая назад.

– Замолчи! – вспыхнула Соня. Её голос дрогнул, но глаза горели. – Это ребёнок! Ты слышал, что он сказал? У него никого не осталось. Если мы его выгоним – это всё равно что убить.

– Лучше так, чем потом он перегрыз нам глотки, – Миша шагнул ближе, почти крича. – Ты не понимаешь?! Мы погибнем все, если оставим его рядом.

– Хватит! – перебил их Максим. Сердце билось так, что казалось, его слышно в темноте. Он обвёл друзей взглядом и тяжело вздохнул. – Спорить бесполезно. Решение должно быть одно.

Он посмотрел на мальчишку, свернувшегося у стены. Тот тихо всхлипывал, закрыв лицо руками.

– Я решу, что с ним будет, – сказал Макс твёрдо. – Но не сейчас. До утра он остаётся здесь. А утром… утром я приму решение.

Внутри повисла тишина. Миша сжал кулаки, но промолчал. Соня опустила глаза, губы дрожали. Только мальчик тихо шмыгал носом, вцепившись в собственные колени.

Максим отвернулся и закрыл глаза, но понимал: до утра сна всё равно не будет.

На рассвете всё стало очевидно. Мальчик уже не был прежним: его глаза потемнели, под ними пролегли синеватые круги, движения превратились в дёрганые, неестественные. Он сидел, раскачиваясь, и тихо бормотал что-то невнятное.

Максим смотрел на него из темноты, сжимая кулаки. Каждая секунда тянулась вечностью. Он понимал: ждать больше нельзя.

Миша и Соня, измученные тревогой, наконец задремали, свернувшись у стены. Их дыхание стало размеренным, и только тогда Макс решился. Он встал, поднял трубу и подошёл к мальчику.

– Пойдём, – тихо сказал он, стараясь не разбудить друзей. – Нам нужно поговорить.

Мальчишка поднял голову, будто что-то понял, но не сопротивлялся. Послушно встал и, пошатываясь, пошёл за ним к выходу.

На улице рассвет ложился бледным, холодным светом на пустые улицы. Небо было серым, и казалось, что даже солнце не решается появиться полностью. Ветер гнал по асфальту обрывки газет и пакеты, изредка поднимая их в воздух, будто невидимые руки пытались отвлечь его от неизбежного.

Максим остановился за углом, подальше от магазина. Он крепче сжал трубу. Сердце билось так, что стучало в висках, дыхание сбивалось

– Прости… – выдавил он хриплым голосом. – Я не могу иначе..

Мальчишка поднял взгляд. В этих тёмных, полупустых глазах мелькнула тень понимания – или Максиму так показалось. Следующей секунды он уже не помнил: только движение руки и глухой удар, прокатившийся по пустой улице, эхом отражаясь от стен.

Крик ребёнка был коротким, рваным, как последний вдох.

Внутри магазина Соня резко распахнула глаза. Миша тоже подскочил, вслушиваясь. Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Они понимали, что происходит снаружи, но никто не решался заговорить, не говоря уже о том, чтобы выйти. Соня закрыла рот руками, слёзы выступили на глазах. Миша лишь сжал кулаки, отвёл взгляд в пол.

Снаружи всё стихло.

Максим сидел на холодном асфальте рядом с телом мальчика. Труба валялась у его ног, руки дрожали. Он не плакал – не мог. Взгляд его был пустым, направленным куда-то в серое небо. Он не чувствовал холода, не слышал ветра, не ощущал времени. Лишь тяжесть в груди, гул в ушах и странное чувство, будто вместе с этим ребёнком он убил часть себя.

Прошло несколько минут, но он не шевелился. Он просто сидел, пока рассвет окончательно не разогнал ночь, а город вокруг не показался ещё более мёртвым.

Утро окрасило стены магазина тусклым светом. Соня сидела, прижавшись к стене, и украдкой смотрела на Максима. Он вернулся под утро, молча прошёл мимо них и опустился на пол, будто подломившись. Всю ночь он не сомкнул глаз, и теперь его лицо было мертвенно-бледным.

Она решилась. Осторожно подошла и присела рядом.

– Макс… – её голос дрогнул. – Ты сделал то, что должен был… Не вини себя, слышишь?

Он медленно повернул к ней голову. Его глаза были пустыми, без привычного блеска. Соня почувствовала холод внутри, словно смотрела не на того человека, которого знала раньше. Он не произнёс ни слова. Только кивнул – коротко, сухо.

Эта немая реакция пугала сильнее, чем любые крики.

Миша, сидевший в стороне, молчал. Он понимал, что вмешиваться сейчас бесполезно. Атмосфера в помещении стала вязкой, тяжёлой, каждое дыхание отдавалось эхом в груди.

Спустя несколько минут Максим поднялся. Его движения были жёсткими, резкими, словно внутри что-то сломалось. – Мы не можем оставаться здесь, – произнёс он наконец. Голос был низким, усталым, будто чужим.

Он начал собирать вещи: проверил рюкзак, скинул туда найденные бинты, пару банок консервов, бутылку воды. Всё делал молча, методично, не поднимая глаз. Шаги отдавались глухо по разбросанным осколкам стекла.

Соня смотрела на него, кусая губы до крови. Она хотела остановить его, обнять, сказать, что он всё ещё тот же Макс, но не смогла. Чужая отрешённость в его взгляде лишала её сил.

– Когда выдвигаемся? – хрипло спросил Миша, не глядя в сторону двери.

Максим застегнул рюкзак, перекинул его через плечо и наконец посмотрел на друзей.

– Сейчас, – сказал он. – Чем дольше ждём, тем ближе смерть.

В его голосе не было сомнений. Только тяжесть и холодное решение.

Город встречал их пустотой. Когда-то шумные улицы теперь были похожи на декорации к фильму – пустые витрины, вывернутые мусорные баки, брошенные машины с открытыми дверями. Ветер гнал по асфальту серые клочья бумаги и пакеты, застрявшие на перекрученных решётках. Где-то вдали скрипела вывеска магазина, раскачиваясь на оборванных петлях.

Иногда на дороге встречались тела – кто-то так и лежал у обочины, кто-то застыл у стен, словно пытался спастись, но не успел. От некоторых ещё тянулся слабый запах крови и гнили, и ребята старались обходить их стороной, не задерживая дыхания.

Вдруг Максим остановился. Впереди, прямо на асфальте, ползла женщина. Её руки дрожали, пальцы оставляли тёмные следы на грязном снегу. Она тянулась к ним, как утопающий за соломинку. Когда она подняла голову, Соня невольно вскрикнула: лицо было искажено, губы разорваны, подбородок залит свежей кровью. Изо рта свисали тёмные сгустки, и каждый её вдох был похож на хрип.

– Не смотри, – тихо сказал Максим, схватив Соню за руку и потянув дальше. Она шла с закрытыми глазами, кусая губу, чтобы не закричать.

Дальше дорога выводила к реке. Улица уходила вниз под уклон, и с этого холма открывался вид на мост. Сначала показалось, что это спасение – колонна военных машин, люди в форме, блеск оружия. Но чем ближе они подходили, тем яснее становилось: это не спасение.

Сотни людей столпились у моста, пытаясь прорваться на другую сторону. В воздухе стоял гул криков, плача, мольбы. Женщины с детьми на руках, мужчины с рюкзаками – все толпились, тянулись вперёд. Но на пути стояли военные.

– Назад! – кричал один из солдат, поднимая автомат. – Назад, я сказал!