Загадка Магдалены

Глава 1

Я открываю глаза и некоторое время просто лежу, пытаясь ухватиться за мысль, кто я и где нахожусь. Это чувство не из разряда тех, что приходят после бурной ночи с алкоголем, клубами и чьей-то тёплой постелью. Нет. Всё куда проще – или сложнее. Мозг словно не спешит включать полный свет, оставляя меня в полумраке сознания. Может, дело в хроническом недосыпе, может, в усталости, которая стала моей постоянной тенью.

Может, просто не хочет.

Поворачиваю голову и чувствую, как по щеке скатывается тонкая струйка слюны. На некогда белой наволочке остается темное пятно – маленькое доказательство ночной заброшенности себя.

Очаровательно. Утро начинается с красоты.

Вытираю лицо тыльной стороной ладони, нащупывая телефон среди спутанных складок одеяла. Писк будильника бьёт по вискам тонким молотком.

Морозное белградское утро врывается в комнату едва я скидываю одеяло. Оно цепляется за кожу, как кошка когтями за диван. Я торопливо кутаюсь в махровый халат – подарок Сары на Новый год.

Сара верит, что я умею радоваться подаркам. Иногда даже получается притвориться.

Иду на кухню, ведомая единственным желанием: налить себе кофе, черный и крепкий, как спасение.

Моя мать всегда твердила, что пить много кофе – вредно для здоровья.

Жить с моим отцом под одной крышей столько лет – вот что вредно. Но да, кофе опаснее.

По пути на кухню прохожу мимо большого зеркала в коридоре. Бросаю в него быстрый, неохотный взгляд. Глаза сегодня темнее обычного, как будто в них налили побольше чернил. Мешки под глазами уже давно перестали быть временными гостями, а прописались как полноправные жильцы. Коса сбилась, тонкие пряди выбиваются наружу, торчат короткими антеннами. Зато кожа всё такая же – ровная, смуглая, с легким оливковым отливом, как будто я вернулась из отпуска или только что вышла из солярия. Подарок сербских генов отца.

Я отвожу взгляд. На кухне меня ждет утренняя ритуальность – турка, кофе, вода. Мама учила меня варить кофе еще в детстве: две ложки молотого кофе, кипяток, средний огонь, ждать, пока поднимется густая темная пена. Главное – не передержать, иначе потом соскабливать с индукционной плиты придется дольше, чем пить. Я выучила этот урок лет в семь, когда мама, оставив меня “присматривать” за кофе, ушла развешивать бельё, а я залипла на Сейлор Мун. Отец почуял запах гари и, увидев, как я, не моргая, смотрю в телевизор, назвал меня тормознутой. И велел самой всё оттирать.

Заварив кофе, я сильнее укутываюсь в халат, вставляю между зубами сигарету и выхожу на балкон. Делая первый глоток, обжигаю язык и тут же закуриваю. Дым щекочет лёгкие, и с ним приходит долгожданное ощущение – всё как будто на своих местах. Почти.

Я опираюсь локтями на холодные перила и смотрю вниз. Белград в это утро серый, влажный, с налетом усталости, будто он тоже не выспался. Люди в пальто, с зонтами и без, спешат кто куда. Кто-то смеётся, кто-то злится в телефон, кто-то идет с пустыми глазами. А я – будто над ними. Как наблюдатель, которому временно разрешено существовать на краю мира. В халате и с сигаретой.

Телефон завибрировал в кармане.

Йоце.

"Доброе утро, милая. Сегодня в шесть встретимся? Забронировал столик. Я хочу поговорить".

Я улыбаюсь уголком губ. Он всегда делает всё правильно. Заботливо, вежливо, без поводов для упреков, идеально. Наверное, именно поэтому во мне так часто появляется пустота. Я ему не пишу – я отвечаю. Я не зову – я соглашаюсь. Иду по сценарию и играю роль хорошей девушки, вежливой и понятной. Такой, как он хочет. Возможно на этот раз он все-таки хочет предложить переехать к нему. Мы вместе чуть больше полугода и последние пару месяцев я активно ему на это намекала, но Йован, или как я ласково зову его Йоце, оставался непреклонен. Говорил лишь, что еще рано, хочет, чтобы наши отношения развивались медленно и торопиться нам некуда. Вот только я так не думаю.

Но кого это волнует?

Я набираю ответное сообщение: “Привет-привет. Да, Йоце, спасибо. В каком ресторане?”

Ответ не заставляет себя ждать: “Я выбрал Gallo Nero в центре. Помню, что тебе нравятся их гноччи с моцареллой. До вечера!”

Улыбка снова касается моего лица. Приятно, когда человек запоминает мои вкусы, предпочтения, маленькие особенности. В этом есть ощущение заинтересованности во мне, в моем мире.

Смахиваю пепел в маленькое блюдце и телефон вибрирует в руке во второй раз – звонок. Мама.

– Доброе утро, мам.

– Анна, привет! Голос грустный. Ты выспалась? Рано ложилась?

– Голос не грустный, я только проснулась. Легла относительно рано, но по ощущениям, меня будто палками били всю ночь. Как там у вас?

– Да все по-старому. Отец на работе, у меня выходной сегодня, решила вот дочери набрать. Слушай, а Йован твой как? Не потерялся еще? Такой воспитанный мальчик, у него и взгляд чистый, и голос приятный. Повезло те…

Перебиваю ее, не дав договорить.

– Да, у Йована все хорошо. Вечером идем с ним в ресторан, хочет о чем-то со мной поговорить.

– Ох ты! Может жить вместе предложит или наоборот, нашел себе кого?

– Мама! Почему ты сразу говоришь о плохом? – на улице холодно, но мои щеки разгорячились от возмущения.

– Да ну я же шучу..

Спасибо, мам. Ты как всегда.

Я молчу. Смотрю на то, как капли дождя начинают расползаться по перилам балкона. Где-то вдали слышится лай собаки и голос женщины, зовущей кого-то. Мир как будто немного оживает.

Мама еще не наговорилась:

– Ну.. что молчишь? Расскажи еще что-то интересного матери.

– Я не знаю что рассказать и мне пора готовиться к работе. Сегодня сложный день.

– Опять весь день просидишь в своем ноутбуке? Может найдешь работу не из дома? А то совсем замкнутая стала. Ты и раньше, конечно, была, но…

Снова ее перебиваю:

– Да, просижу в своем ноутбуке. Ладно, мам, мне пора, позже поболтаем.

Я нажимаю “завершить” и кладу телефон экраном вниз, не дав матери попрощаться и вставить еще свои пять копеек. Затягиваюсь сигаретой глубже, чем стоило бы. Горечь обжигает горло.

На часах – 09:12. Время готовиться к работе. Я гашу сигарету, пью глоток холодного уже кофе и возвращаюсь в квартиру, которая почему-то кажется мне не совсем моей. Или, может быть, это я – не совсем себе принадлежу.

Вечером встреча с Йоце и это меня радует. Сегодня постараюсь быть легкой, простой и понятной. Может, это поможет.

Но пока – текст. Клиент прислал правки, как всегда в стиле “всё хорошо, но всё не то”. Я открываю ноутбук и делаю глубокий вдох.

Поехали.

Глава 2

Мои шея и спина затекли от нахождения в позе “креветки” за компьютером. Я заказала себе новый стул еще перед праздниками, но, пока мне его не привезли, приходится выдумывать как устроиться поудобнее на обеденном стуле.

Встаю, всем телом вытягиваюсь к потолку и пытаюсь сбросить накопившееся напряжение. Весь день я писала тексты для сайта клиента, чтобы это смотрелось “сексуально”. Не знаю почему он любит выражаться именно так, и тем более, понятия не имею как сделать такой текст для сайта компании, продающей медицинское оборудование в Словении.

Может, он перепутал меня с копирайтером для сайта знакомств?

Я третий раз перечитываю одно и то же предложение и всё равно не понимаю, что в нём не так. Оно как будто правильное, логичное, но мёртвое. Без ритма. Без “сексуальности”.

Горячий шоколад остыл, но я все равно пью.

Открываю чат с клиентом:

"Нужно чуть больше лёгкости в тоне. Мы хотим говорить с аудиторией, как с другом".

Отлично. Только бы понять, как это делается, если ты сама себе даже не друг.

На часах 17:22. Я подскакиваю и захлопываю крышку ноутбука.

– Черт!

Я планировала закончить к 16:00, чтобы у меня было время спокойно принять душ, накраситься, выбрать белье и одежду для ресторана, но напоминалка на телефоне не сработала. Ищу ее в телефоне и не нахожу. Как будто даже телефон решил:“Сама справишься”.

Ненавижу себя за то, что опять всё в последний момент. Я же обещала быть “собранной” к этой встрече. Со-бран-ной. Это значит – готовой.

Хватаю полотенце, сохнущее на двери, и бегу в душ. Открываю кран, жду пока польется теплая вода. Расплетаю косу, которую сделала еще вчера перед сном, чтобы волосы не мешали. Снимаю халат и тут же мерзну. Опускаю руку под струю воды и радуюсь, что она нагрелась. Горячая вода лупит по плечам, голове и крупными струями стекает по телу – приятные ощущения. В детстве мама мыла меня в ванной, а потом заворачивала в большое уютное полотенце, которое пахло чистотой, и относила в мою комнату. Я ложилась на чистое, чуть ли не хрустящее, постельное белье и мгновенно засыпала.

Мне бы очень хотелось задержаться под ливнем горячей воды подольше, но времени у меня остается все меньше. Я выскакиваю из душа, оборачиваю полотенце вокруг тела и в спешке сушу свои темно-каштановые волосы. Надо предупредить Йоце, что я опаздываю.

Время 17:30.

“Йоце, умоляю, прости, я заработалась и теперь опаздываю!”

Бросаю телефон на корзину для белья и снова берусь за фен. Волосы длинные и густые – никак не могут просохнуть. Глазами нахожу косметичку на полочке рядом с зеркалом и решаю, что макияж будет легким, естественным – такой, чтобы казалось, словно я даже не старалась. Хотя старалась.

Надеваю черное белье – лиф и трусики. К нему добавляю черное, облегающее платье длины миди с V-образным вырезом на груди и надеваю аксессуары – золотые серьги, жемчужную подвеску и золотой браслет. Пусть и все это бижутерия, но мне идет. Быстро наношу заранее придуманный макияж “без макияжа”, надеваю пальто и беру сигарету в рот. Мешкаюсь секунду и оставляю последний атрибут на комоде в прихожей. Не хочу, чтобы от меня пахло дымом. Моя сегодняшняя версия должна больше подходить для “разговора о совместном будущем”. Натягиваю любимые ботинки, хватаю зонт и выхожу на улицу. Йоце так и не ответил. Надеюсь, он тоже опаздывает.

Gallo Nero почти пуст. Входные двери скрипят.

Йоце уже сидит за столиком, подальше от всех людей, и общается о чем-то с официантом. Как всегда пунктуальный, опрятный. Прямо как в первый день нашего знакомства.

Это был чудный май прошлого года и книжная кафетерия Bukmarker. Я пришла туда одна. Это было воскресенье – ленивое, теплое, с запахом пыльной сирени и горечью арабусты. Мне нравилось приходить сюда именно днем, когда людей почти нет. Я садилась за столик у окна, листала книги и пила что-то кислое с нотками розмарина.

В этот раз я выбрала “Тайную супругу Иисуса Христа”, хотя сама не знаю почему. Религия меня никогда не интересовала. Может, я хотела понять, каково это – быть женщиной, которую видят только сквозь чужой взгляд. Быть рядом с кем-то великим, но оставаться на обочине. Или наоборот – быть великой, но забытой.

Я уже читала десятую страницу, когда рядом села тень. Я подняла глаза и увидела высокого парня с черными волосами, аккуратной щетиной и пронзительно голубыми глазами. Парень поставил американо, открыл ноутбук – и, кажется, тоже начал что-то читать. Я снова уставилась в книгу и не стала возмущаться нарушителю моего покоя. Через пару минут он хмыкнул. Не громко, но достаточно, чтобы я снова обратила на него внимание.

– Прости, – парень посмотрел на меня и выглянул из-за ноутбука, – просто читаю статью о том, как люди общаются с нейросетями, вместо психологов. Это так нелепо, что даже жутко.

– Современность. Возможно, скоро многие профессии заменят нейросети. Так почему психологи должны остаться в стороне? – я ответила, уставившись в книгу и стесняясь поднять на него глаза.

– Интересную книгу читаешь.

– Ты ее знаешь?

– Не читал, но слышал и догадываюсь о сюжете по названию. Про женщин, про жен.

– Да, про женщин, которых не видели. Или не хотели видеть.

– А ты себя часто так чувствуешь? – спросил он тихо, спустя минуту.

– Постоянно, – я даже удивилась как быстро и не раздумывая ответила незнакомцу.

Потом мы еще разговаривали о книгах, которые оба читали. Мы начали спорить о топе лучших прочитанных книг, потом – о психологии, в конце – о праве быть или не быть уязвимым.

Он сказал, что его зовут Йован, но самые близкие друзья и родители зовут Йоце. Я не дала ему свои соцсети или номер телефона, а лишь сказала: “Если судьба, то обязательно пересечемся”. Он улыбнулся и я думала, что на этом наши пути разойдутся насовсем.

Через два дня он написал мне:

– Может это судьба?

– Или ты нашел мой пропуск в рабочий офис, который я потеряла в тот день.

– Он лежал под столом, за которым ты сидела. Но одно другого не отменяет.

Так и началось наше общение, потом свидания, а потом и ночевки в моей съемной квартире. Были вещи, которые часто не давали мне покоя, хоть я и старалась не обращать на них внимание. Йован часто говорил о бывшей девушке, с которой они были вместе 3 года и расстались за месяц до нашей первой встречи. Ее призрак преследовал наши отношения чуть-ли не каждую встречу. “Анна, с тобой так хорошо, спокойно и понятно. Не то, что с Ивой. С ней всегда было сложно, словно с костром, который постоянно горит и невозможно его потушить. А с тобой.. с тобой как в штиль”, –Йоце сказал мне это на одном из наших свиданий. Внутри у меня были смешанные чувства в тот момент. Сравнение с кем-то мне никогда не нравилось, хоть и сравнивал он в мою – выигрышную сторону.

Йоце поднимает свои голубые глаза, видит меня и уголки его губ приподнимаются.

Он идеален.

– Анна! Я думал ты не придешь. Что-то случилось?

Поднимаю взгляд на старые круглые часы на стене ресторана – 18:32. Я еще никогда так не опаздывала. В этот момент мне хочется сжаться, как комочек пыли и лопнуть, словно меня и не было здесь.

– Прости! Я написала тебе сообщение. Ты не прочитал? – мое лицо заливается краской.

– Я забыл телефон перед выходом из дома, – Йоце отодвигает для меня стул, я сажусь и он целует меня в щеку. – Закажу нам гноччи, если ты не против?

– Да, конечно. Спасибо.

Йоце снова общается с официантом, уходит в туалет и возвращается со слегка понурым лицом. Кажется, он слишком суетится от волнения и я чувствую как у меня скручивает живот.

Что-то не так.

Он садится передо мной, пододвигает ко мне бокал вина и поднимает свой.

– Выпьем за сегодняшний вечер? – и самая обаятельная улыбка освещает его лицо.

А может мне кажется?

– Выпьем, Йоце.

Я делаю два маленьких глотка и тепло начинает разливаться по моему телу. Тревога слегка отступает. Йоце рассказывает о работе, о том, как провел сегодняшний день. Он всегда любил долгие светские разговоры.

– Ты хотел поговорить? – я кладу подбородок на свои сплетенные руки, стоящие локтями на столе и стараюсь не волноваться.

– Да, – коротко отвечает он и опускает взгляд с меня на свой бокал вина.

Пауза. Он крутит бокал вина в пальцах.

– Анна… Я долго думал. И вспомнил как ты несколько раз говорила о том, чтобы начать жить вместе.

Мое тело расслабляется, плечи опускаются и я непроизвольно издаю вздох.

Созрел. Хотя я даже ни разу не была в его квартире.

– Я думал о том, почему не готов к этому. Да, раньше мы говорили, что я только недавно вышел из отношений с Ивой и мне нужно было время на то, чтобы съехаться с новой девушкой.

Опять эта Ива.

– … но я понял кое-что еще. Я ни разу не говорил, что люблю тебя.

Сердце падает.

– Нет, не так. Я люблю тебя как подругу, как хорошую собеседницу, но.. не как девушку. Прости, – говоря последние слова, он берет мои руки в свои и смотрит на меня своими чертовыми голубыми глазами.

– И что ты хочешь сказать? – я не могу пошевелиться.

– Нам нужно расстаться. Я не могу воспринимать тебя как свою девушку. Возможно, у меня еще остались чувства к Иве.

Йован замолкает и продолжает пытаться считать эмоции на моем лице. Я вынимаю свои руки из его. Таких теплых. Беру вилку, медленно режу гноччи и ем.

Вкусные. Как всегда.

– Анна? Ты… в порядке? – спрашивает он, немного сбитый с толку.

– Конечно, – отвечаю, не поднимая глаз.

Внутри – будто трещина по стеклу. Ледяная, резкая. Я ее чувствую, но виду не подаю. Сердце становится ледяной пылью.

Он говорит ещё что-то. Я киваю в нужных местах. Улыбаюсь. Йован любит много разговаривать.

Я – идеальная девушка, с которой расстаться – одно удовольствие. И спокойствие.

Потом он платит за ужин. Мы обмениваемся дежурными фразами по типу “береги себя”, “всего тебе хорошего”, “останемся друзьями”. Я выхожу из ресторана в тот же Белград, только теперь он пахнет чуть более сыро, чем утром. Такая она зима у нас. Я иду по тротуару медленно, как на автопилоте.

Мне даже не хочется плакать. Это же нормально?

“Я люблю тебя, как подругу..”

Глава 3

Привет, дорогой дневник! Сегодня моя первая запись и я не знаю как правильно это делается. Женщина из школьного кабинета с мягким мурлыкающим голосом сказала, что если не знаю как начать – можно начать с приветствия. Еще она сказала, что я не плохая, а хорошая девочка и у меня просто “накопилось”. Интересное слово – будто я мусорное ведро. Только ведро не говорит, когда ему плохо или что-то не так. А я вот пыталась.

Не люблю школу и мальчишку с вечно грязными волосами, сальным лбом и прыщами – я зову его Петрович, хотя настоящее его имя Лука. Он меня унизил и я считаю, должен был получить по заслугам!

Уже не знаю, какую по счету получаю двойку по математике. Снова были глупые дроби и деления с остатком. У всех в классе получается решать, а у меня в голове, особенно во время контрольной, будто кто-то все специально перемешивает и я плутаю среди цифр, запятушек и всей этой ерунды. Сначала я смотрю на задачу – и вроде понимаю, что от меня хочет листочек с примерами, а потом, начинаю решать – и все путается, как наушники у меня в рюкзаке.

Учительница по математике зачем-то всему классу зачитывает оценки и одни ребята гордятся собой, другие унывают, но никто не получает двоек! Только я. В момент вынесения “двоечного приговора”, мне хочется лезть под парту, будто если меня нет, то никто не поймет о ком учительница говорит. Петрович наклонился к самому моему лицу и прошипел:

– Тупая! Опять ничего не поняла?

Я не хотела… правда. Просто все в груди в этот момент разгорелось огнем. Мама говорит, что это изжога, но мне кажется это что-то другое. У меня даже голова в секунду разболелась. Я схватила карандаш и со всей силы ткнула его в сторону Петровича. Хотела… не знаю, чего я хотела. Наверное, чтобы он просто замолчал или испугался и оставил меня в покое. Но он отпрянул в сторону, моя рука пролетела мимо и карандаш воткнулся в парту с такой силой, что переломился. У всех были такие лица… как будто я превратилась в чудовище и сейчас всех одноклассников съем, а учительницей подесертничаю. Даже Алекс, которая обычно относилась ко мне хотя бы по-доброму, а не задирала, смотрела на меня в ужасе.

Учительница подошла ко мне, я смотрела снизу вверх на ее испуганные глаза, и сказала, чтобы я шла за ней. Она привела меня в кабинет к женщине с мягким голосом, сидящей в мягком кресле и мне стало уютно, даже спокойно. Эта женщина – Драгана – психолог. Драгана задавала мне много разных вопросов: как у меня обстоят дела дома с родителями, хорошо ли я лажу с одноклассниками, не хочу ли я ей что-то рассказать, что никому не рассказывала. Последний вопрос мне понравился больше всего. Я рассказала ей, как уронила с подоконника мамин любимый цветок – орхидею, но не призналась, что это я, мама бы ругалась. Психолог улыбнулась и что-то записала у себя в кожаном красивом блокноте. Про родителей говорить нечего – они либо без конца работают, либо без конца учат меня жить. Правда каждый по-своему и в итоге я не понимаю как жить правильно – по маминому или по папиному. А одноклассники… они просто странные. Я предпочитаю быть одна, чем пытаться их понять и уж тем более кому-то понравиться. Алекс – хорошая девочка, но у нее много подружек и я даже не пытаюсь соревноваться с ними.

Тогда психолог спросила почему я думаю, что за дружбу с кем-то нужно соревноваться. Ну а как по-другому? Подруга либо должна быть только моей, либо только чьей-то еще. Так папа меня научил. Он использовал странное выражение: “Всякой твари по паре” и говорил, что оно из Библии в рассказе про всемирный потоп. Но мне не хочется быть тварью, поэтому я говорю: “Всякой Анне по паре”. Пусть в моем выражении совсем нет рифмы, но оно обращено, в первую очередь, ко мне. Драгане понравилось, что меня интересует религия. Хотя я этого не говорила и она меня совсем не интересует. Мне просто нравится читать или слушать интересные истории о жизни других людей, особенно известных и великих. А еще Драгана предложила мне завести личный дневник, в котором будут храниться все мои мысли и эмоции. Особенно те, которые я не могу в себе удержать. Мне ее идея понравилась. Теперь я смогу не только читать о ком-то, но и писать о себе.

После этого, психолог отправила меня домой, хоть мне совсем не хотелось. Сказала, что сегодня мне нужен отдых. Прошел только один урок, я еще не успела устать.

Придя домой, я крикнула родителям, что вернулась, но никто не отозвался. Я слышала, что в гостиной работал телевизор и шли новости, значит папа скорее всего там. А мама гладила белье – доносился легкий шум пара от утюга. У меня отличный слух, которым я очень горжусь. Я могу услышать по шагам в каком настроении сегодня папа и как быстро мне лучше заняться делом, чтобы он не ругался. Я слышу по движению на кухне нервничает мама, боится или злится. Когда кто-то из них приходит домой и поворачивает ключ в замочной скважине – я моментально понимаю кто это и в каком расположении духа вернулся домой. Еще у меня есть какое-то чутье на папину машину. У меня в животе что-то слегка сжимается и это знак того, что папа подъехал к дому. Когда такое происходит со мной, я сразу бегу к окну и ищу глазами его машину. Ошибалась только пару раз, когда скручивание в животе означало, что меня сейчас стошнит.

Раз родители мне не отвечают, значит из школы уже позвонили и все рассказали – меня будут ругать.

Я медленно разулась, стянула тяжелый рюкзак и тихонько прошла в ванную мыть руки. Закрыв дверь, я услышала сердитые папины шаги за дверью. Он точно знает.

– Анна! Можешь не прятаться, мы слышали как ты вошла.

Я вздрогнула от его голоса и сердце застучало в горле, как птица в клетке.

– Я не прячусь. Мою руки, – сказала я слабым голосом, стараясь не трястись. Руки стали чистыми еще с первой помывки, но я терла и терла их, как будто это помогло бы смыть следы карандаша. Выйдя из ванной, я подняла голову и посмотрела на папу.

– Что это за цирк в школе?! Напасть с карандашом на мальчишку? Ты что, совсем поехала?! – его голос был грубым, тяжелым, как зимний ботинок.

Я попыталась сказать, что Петрович, то есть Лука меня унизил и обозвал тупой за двойку по математике. Папа лишь махнул рукой:

– А разве он не прав?! Сколько можно получать эти двойки? Голова на плечах или валенок?!

Он говорил, вернее кричал на меня, еще долго. Ходил вокруг, причитал, хватал меня за ворот блузки и велел, чтобы я смотрела ему в глаза, когда он со мной говорит. Но я его почти не слышала. Внутри у меня все разрывалось на тысячи маленьких частичек одновременно от злости и страха перед ним. Меня злило, что папа на меня ругается и считает тупой. Мне очень хотелось, чтобы он меня обнял и сказал, что любит, что я не тупая, что дроби и у него в школе не получались, а лучше выходило пинать мячик на физкультуре. Но его брань не останавливалась. Тогда мне стало очень стыдно, хотя я не понимала за что именно.

Стыдно за то, что тупая, всегда все делаю неправильно, а значит не заслуживаю любви?

Стыдно за то, что хотела себя защитить, а в итоге чуть не искалечила Луку?

– …ты все поняла?!

Конечно я не поняла ничего, потому что не слушала папу, но машинально сказала “Да”.

– Повтори то, что я сказал.

Во мне снова все сжалось, я вжала голову в плечи и опустила взгляд в пол.

– Ты глухая? Повтори. То. Что. Я. Сказал. Или мне по слогам еще проговорить?

– Я забыла, – это было единственное, что пришло мне в голову.

– Видно правда тупая.

Он отпустил ворот блузки, грубо оттолкнул меня в сторону и вышел на улицу. Курить.

От его толчка, я поскользнулась и упала на пол. Поднявшись, я выдохнула и поняла, что все это время не видела маму. Она точно дома. Почему она молчала? Пошарив глазами по комнате, я заметила маму – она стояла, отвернувшись к окну и внимательно, сосредоточенно на что-то смотрела своими серо-голубыми глазами. Руками она обхватила себя, ее плечи были опущены и во всей позе читались усталость и грусть. У мамы были красивые русые волосы, подстриженные под боб. Я всегда смеялась с названия ее прически и говорила, что мама горох. Она лишь улыбалась мне и целовала в макушку в такие моменты. Сейчас мама совсем не улыбалась. Она медленно повернулась в мою сторону, я тихо-тихо ее позвала: “Мама?”, но она даже не посмотрела на меня, а прошла мимо. В дверном проеме, ведущему на кухню, мама на секунду задержалась и проговорила:

– Так делать нельзя, Анна. Ты подводишь нас.

После этого мама не разговаривала со мной 3 дня. Она и раньше так делала, но обычно к вечеру начинала со мной общаться. А в этот раз говорила со мной, только когда звала на завтрак или ужин (обедала я обычно в школе).

Три дня без мамы – это как три дня без окон. В доме свет есть, но он холодный и не для меня. Я старалась не шуметь, не попадаться под руку. Мыла за собой тарелку сразу, убирала в рюкзак тетради ровно, даже игрушки на полке расставила по цвету, чтобы всё было красиво. Но мама будто не замечала. Или делала вид, что не замечает.

Чаще всего я видела ее за ужином и следила – как она раскладывает нам всем порции еды, как ест маленькими ложками, как не глядит ни на меня, ни на папу. Как будто мы просто мебель.

В школе тем временем все притихли.

Учительница по математике теперь не говорит мои оценки вслух. Просто выкладывает листочки с контрольной на край стола, и я сама подхожу и беру. Мне так даже лучше.

Петрович теперь меня сторонится. Я слышу, как он шепчется с другими мальчишками, что я ненормальная. Другие одноклассники просто делают вид, что меня не существует. Алекс лишь слабо улыбается. Пусть думают что хотят, лишь бы с вопросами и насмешками не лезли.