Червь-4

Глава 1

Каждый раз, когда я возвращаюсь из школы домой, я вижу одну и ту же картину. Ничего нового. Я уже лишён возможности поностальгировать в будущем о своём детстве, так как последние десять лет перед глазами проносится плёнка с одним и тем же кадром.

Убогий двор.

Не менее убогая детская площадка, куда детям соваться категорически запрещено. Но они всё равно бегут к этим ржавым качелям с облупившейся жёлтой краской и разбивают себе лбы и губы. Они бегут к этой деревянной песочнице, где вместо клада откапывают засохшее собачье дерьмо, которым так и хочеться накормить местных собаководов.

Убогие дома.

И это вечно убогое, вечно палящее в лицо солнце. Ослепительные лучи отражаются от тысячи окон и попадают на меня как на жалкого муравья, угодившего под лупу хулигана. Я поднимаю глаза, взглядом отсчитываю этажи.

Один…

Два…

Три…

Прежде чем я досчитаю до десяти – можно ослепнуть. Можно повредить глаз. Можно остаться инвалидом. Но я продолжаю считать до десяти. И когда я называю десять – вижу её.

Убогое сегодня.

Каждый день. Она там, за треснутым стеклом. Словно манекен в витрине дешёвого магазина. Стоит в одной позе, уставившись в одну точку – на меня. Ждёт меня.

Я захожу домой.

Она по-прежнему у окна. Закуталась в свой вафельный халат зелёного цвета и смотрит на меня взглядом перепуганной жертвы нападения маньяка.

– Мам, не беспокойся за меня.

– За тебя я не беспокоюсь, – говорит она. – Я беспокоюсь за себя.

Все думают, что у нас одни корни. Общая кровь. Ну и пусть так думают дальше. Будь у них лопата и искреннее желание покопаться в чужой жизни, они сразу бы всё откапали. Копни поглубже – и вот совсем разные корни. Два разных растения, одно из которых отравит своим ядом, чуть коснись его шипов.

Не знаю, от бога она или от дьявола, но она прекрасна. Цветёт, благоухает. И этот вафельный халат не в силах скрыть её прекрасную фигуру. Она хороша. Богиня, сучка, сладкий персик – такие эпитеты я слышу в её адрес от мужчин. Приятно мне? Ревную я?

Плевать мне на её мужиков, как на новых, так и на старых.

Поглаживая себя по голове, она спрашивает меня:

– Тот мужчина, – её голос дрожит, – в белой майке… он долго шёл за тобой?

– Я никого не видел.

– Я видела…

Моя мать – тот еще параноик.

Ненавижу ездить с ней в автобусе. Когда мы заходим в душный салон жарким июльским днём, всё мужское внимание наше. Если какой-то мужчина начинает движение в нашу сторону, протискивается, встаёт рядом, – мы немедленно уходим. Уходим в конец или стремительно покидаем автобус на следующей остановке. Рядом никому нельзя стоять. Нельзя дышать. Нельзя мечтать. Я только мог догадываться, что происходило в головах этих мужчин. Позы, в которых они её желали. Их влажные языки. Их пальцы, жадно хватающиеся за груди.

У всех на уме одно.

Ненавижу ездить с ней в метро.

Ненавижу ездить с ней в такси.

Я ненавижу длительные поездки в поездах…

Она сводит меня с ума. Её забота. Её родительский контроль. Её опека. Её постоянное желание отвезти меня в психдиспансер на очередное ненужное обследование.

– Тот мужчина, – говорит она, – в белой майке, он шёл за тобой.

– Я никого не видел.

Она продолжает стоять, даже когда солнце скрывается за высоким домом напротив. Вглядывается сквозь пыльное стекло, рассматривает прохожих, гуляющих с собаками на детской площадке. Смотрит на детей, качающихся на качелях. И только с приходом чернильной тьмы её душа успокаивается. Но это только с виду.

Она отходит от окна. Запирает входную дверь на цепочку, на два замка, на щеколду, ручку подпирает стулом. Будь у неё противопехотная мина – стояла бы в коридоре, взведённой лицом к врагу. Лицом к опасному миру. Хватит ли всех мин в мире, чтобы их установить против целого мира?

Развернуть лицом к миру.

Будь у неё возможность видеть в темноте – стояла бы у окна сутками напролёт.

– Тот мужчина, в зелёной майке, он держал тебя за руку?

– Никто не держал меня за руку.

Чем дальше – тем хуже. Тем мужчины ко мне ближе. Тем этот манекен старался стоять дольше. Откуда она находит силы?

Страх укрепляет?

Это произошло неожиданно. Она распахнула оконную створку и поставила стул у окна. Даже когда я вошёл, она не встала. Молча сидела. Не предложила пообедать. Не заставила уроки делать. Всё её внимание было сконцентрировано на неодушевлённом предмете. На куске чёрного пластика с круглыми стёклышками. И через этот чёрный пластик, смахивающую на видеокамеру, она с любопытством взирала на весь двор. Водила камеру то влево, то вправо. То жала клавиши на корпусе. То просто ставила камеру на подоконник, откидывалась на спинку стула и начинала улыбаться. Поглаживала волосы и хохотала.

Она стала другой. Бодрой. С глаз смыли пелену страха, лицо искусно подтянули тугими нитями уверенности. А её волосы! Впервые на её голове я увидел аккуратный пучок чистых волос, скрученных в узел.

Она прекрасна.

Богиня.

Три ночи к ряду она стояла у окна. Смотрела, ела, пила. Ходила ли в туалет? Я не слышал.

Зато услышал телефонный разговор, в котором она спросила у незнакомца: “как записать?”. Она кому-то звонила, этого кого-то хвалила, говорила ему: “спасибо”. Затем ткнула пальцем в камеру и радостно заверещала: “получилось!”.

Три дня я не могу заснуть. Не спит она – не сплю и я. Всё жду. Жду, когда же она свалит с кухни. Уйдёт спать. И вот, долгожданный день настал.

На четвёртый день она была спокойна. Включила мать. Мы, наконец, пожрали. Черная коробочка продолжала взирать своим окуляром на наш убогий двор. Что же там она разглядела? Или кого увидела? А может, всё наоборот? Именно, что она ничего не увидела и никого не нашла?

Когда она уходит спать, я тайком пробираюсь на кухню. Боюсь её разбудить. Боюсь обесценить те дни ожиданий, что я провёл в кровати, уставившись в потолок.

Вот она – чёрная коробочка. Чудо камера. Творец спокойствия в моей угрюмой жизни. Я становлюсь рядом, как моя мать. Рассматриваю камеру. Обычная, чёрная. Справой стороны четыре резиновые кнопки образуют узнаваемую форму в виде креста. Нажимаю – ON. Раздался писк. Внутри камеры что-то щелкнуло пару раз и тут же из резинового окуляра мне в грудь ударил лучик света. Я наклонился к камере. Поднёс глаз к резинке видоискателя. И ничего не разобрать. Сплошная темень. И что там мать могла увидеть? Совсем спятила.

Я сажусь на стул. Надо идти спать, но я так перевозбуждён, что готов просидеть здесь хоть до утра. Глаз сомкнуть я не смогу. Посижу еще.

Я осмотрел двор. Сквозь распахнутую створку с трудом проглядывался силуэт качелей, деревянной песочницы. Прогуливающиеся по улице люди были похожи на бесформенные пятна краски на асфальте возле окрашенной стены. И как только одно из этих пятен встало напротив камеры, в кухне произошло чудо. Из видоискателя на стену ударил белый лучик света. Любопытно.

Прильнув к камере, я понял, что мать в полном порядке. У меня перед глазами горел экран. На черно белой зернистой картинке я смог различить очертания черных качелей, серой песочницы. А когда появилось белое пятно, в нём я без труда узнал человека, гуляющего во дворе. Вот он замер, поднёс руку к голове. Его грудь надулась, а после, он швырнул что-то на землю. И это что-то горело крохотным белым кружком. Я посмотрел в открытое окно. Там на детской площадке, возле скамейки валялся догорающий окурок. Красная точка уголька была чуть заметна, но через эту камеру её можно было разглядеть за километр! Тогда я еще не знал о существовании таких крутых штуковин как тепловизор. Для меня это была чудо-камера. Всевидящее око.

И однажды я случайно узнал, что наша чудо-камера умеет записывать видео. Это было открытие, которое не стоило совершать. По ночам нужно спать. Но разве подростку нужен сон? Если я раньше по ночам бегал к телеку ради просмотра дешёвой порнушки, то теперь у меня было куда более интересное увлечение.

Весь двор был как на ладони. Я видел всё! Я видел тепло, накопленное за жаркий день, и видел, как это тепло быстро уходило с медленно остывающих предметов. Остывали детские качели. Остывала деревянная песочница. Но люди не остывали. Белые силуэты ярким пятном прогуливались через наш двор, оставляя за собой след органического тепла.

Я приметил кнопку – PLAY. Нажал. На черно-белом дисплее появился список видеозаписей со свежими датами. Мамина работа. Мать всю неделю записывала ролики.

Двор…

Двор…

Двор…

Скукота!

Внизу списка появились видеоролики, датированные прошлым годом. У нас тогда еще не было этой чудо-камеры.

Я выделяю ролик, оставленный предыдущим владельцем, и жму PLAY.

На экране появляется зернистая картинка. Изображение резко ходит из стороны в сторону. Ничего не понятно. Слышно лишь тяжёлое дыхание. Видимо, кто-то при помощи тепловизора пытается что-то отыскать. Это не похоже на просмотр фильма. Я словно подглядывал за незнакомыми людьми в замочную скважин. Сердце у меня заколотилось. Неизвестность возбуждала. Картинка замерла. На сером фоне явно просматривались очертания десятка деревьев, среди которых стояла фигура человека. Она горела белым светом. Изображение чёткое. Было видно, как мужчина переминается с ноги на ногу, левой рукой почёсывает правую. Вертит головой. Судя по дате, указанной в названии видеоролика, на дворе – зима.

Он принялся кружить вокруг себя. Топчется по щиколотку в снегу. Из одежды я с трудом, но могу различить брюки и майку с коротким рукавом. Во что он обут – скрывает снег, отображающийся на дисплее чёрным покрывалом. Мужчина повернул голову, уставившись в самую гущу леса. Возможно, увидел свет проезжающей мимо машины, а может услышал голоса. Не раздумывая, он двинул туда, продолжая усиленно растирать своё тело руками.

– Не пытайся убежать.

Голос чёткий, уверенный, принадлежит владельцу тепловизора. Он говорит:

– Встань возле дерева.

– Мужик… у меня семья, дети есть.

Я слышу в голосе страх. Он заикается. Мужчина не имеет ни малейшего представления – где он сейчас находится. Зачем его вывезли зимой в лес, да еще оставили практически без одежды. От того видео смотрится куда интереснее.

Изображение на мониторе в такт дыханию владельца тепловизора то чуть поднимается, то чуть опускается.

– Я замерзаю! Дай мне куртку…

– Я должен проверить прибор. Подойди к дереву!

– Блядь, к какому! – мужчина нервничает и боится. – Я ни хрена тут не вижу… верни мне куртку… я замерзаю, мать твою!

Владелец тепловизора – мужик напористый, с таким хрен поспоришь. Каждое слово – как удар камня о сухое дерево.

– Повернись направо. Да, так. Молодец. Теперь иди прямо.

Когда до дерева остаётся метр, нога мужчины проваливается под снег по колено. Он оступился, завалился на бок. Левая нога и рука целиком пропали из виду, закопавшись в снегу.

– Вставай!

– Что тебе надо? Дай мне куртку!

Владелец тепловизора стоял как вкопанный, продолжал мерно дышать. Кому-то помогать явно не входило в его планы. Он терпеливо наблюдал за поведением мужчины. Как будто он делает это в сотый раз. Знает в точности как поведёт себя человек в таких условиях. Точно знает.

– Я замерзаю…

Он не врал. Его речь изменилась; слова ломались пополам как зубочистки. Голос исказился из-за замёрзшего подбородка и окоченевших губ.

– Вставай!

Что сейчас испытывал мужчина, стоя на морозе в одной майке, я даже представить себе не мог. Адреналин уже в жилах? Почему он тогда не пытается убежать? А может он сам согласился на этот эксперимент? В любом случае, сам или не сам, но он выбрал самый короткий путь – повиновение. Сейчас согреть его может только надежда на лучшее. Впереди вечер в кругу семьи. В тепле.

Белое пятно вытягивает руки, ощупывает воздух возле себя. Крутиться на земле, словно младенец. Находит дерево. Опирается о ствол ладонями, и, неуверенно, боясь удариться лицом или повредить кожу на руках, медленно встаёт.

– Молодец, – говорит владелец тепловизора. – Теперь повернись.

– Куда?

– Повернись ко мне лицом. На голос!

Белое пятно разворачивается. Его голова продолжает кидать взгляды во все стороны, в попытке хоть что-то разглядеть в кромешной тьме. На руках – чёрные пятна – это снег, который он пытается стряхнуть.

– Замри…

Мужчина повинуется. Мысленно он уже дома. В кругу семьи. В тепле.

Картинку резко задирает вверх. Раздаётся громкий звук, который я ни с чем не перепутаю. Владелец тепловизора выстрелил. Выстрелил в белое пятно.

Чёрный экран. Видео закончилось.

Перед моими глазами выскакивает список. Десяток белых строк с указанием даты, года и длительности видео ролика так и манят меня продолжить просмотр увлекательного домашнего видео.

Я вспотел. На лбу выступили липкие росинки пота, взмокшими ладонями можно оживить высушенного на солнце земляного червяка. Моё сердце никогда еще так сильно не колотилось перед встречей с неизвестным. Знает ли мать про эти ролики?

Как только я хочу нажать на следующий ролик, из коридора доносится шум. Вот зараза! Мать встала!

Всё, что я сейчас могу – нажать кнопку ON повторно. Камера успела выключиться, когда в дверном проёме появился манекен, закутанный в вафельный халат.

– Ты почему не спишь?

Я кивнул в сторону окна и сказал:

– Увидел мужчину на площадке. Может это тот, кто меня преследует каждый день?

В три шага она прошла через всю кухню, встала возле меня. Боясь быть замеченной, она аккуратно выглядывает из-за задрапированной шторы и осматривает улицу. Пробежавшись глазами по площадке, говорит:

– Там никого нет. Иди спать.

Она просидела на кухне до утра. Не знаю, что она делала днём, но, когда я прихожу домой, она всё также сидит у окна. Изучает двор. Только теперь я не слышу ни о каких мужчинах в зелёных, красных, белых или синих майках, что регулярно меня преследуют. Или я стал ей безразличен, или она просто успокоилась. Не знаю как у неё, но моё знакомство с тепловизором не закончено. После нашей первой встречи я всё никак не мог успокоиться. Я жаждал встречи. Ждал подходящего момента. И вот, он настал.

Пробираясь ночью в кухню, я чувствовал проходящие сквозь моё тело волны возбуждения. Интрига подогревала интерес. Я словно снова мог прильнуть к замочной скважине в двери соседской квартиры, из которой постоянно доносились женские крики. Родители мне тогда говорили, что это семейная ссора, не стоит переживать. Может и на видео с тепловизора тоже семейная ссора? Стоит мне переживать? Скоро узнаем.

Когда я включаю тепловизор, выбираю нужную мне строчку и жму PLAY, я понимаю, что мне повезло. Звук в видео стоял на минимальных значениях. Это важно, так как ролик начался неожиданно, с мучительного мужского крика. Мужчина кричал прерывисто, замолкая на секунду. Глубокий вдох ледяным воздухом, и снова крик.

На мониторе появляется серый лес. Белое пятно между деревьев – мужчина, лежащий на снегу. Вокруг него – белые пятна, словно лужицы молока на серой клеёнке.

– Вставай.

– Блядь! Блядь! Бляяяяядь!

– Вставай!

– Ты меня подстрелил, ублюдок!

– Всего лишь царапина.

Мужчина крутиться на спине, не замечая холодного ковра из снега. Его майка, цвет которой невозможно определить, постепенно становилась ярче. На груди появилось ярко-белое пятно. Он зажимает рану ладонью. Хрипит:

– Не стреляй… пожалуйста…

– Хочешь к семье?

– Хочу! Хочу…

– А вот мне думается, что они давно хотят от тебя избавиться.

– Я не понимаю…

– Тебя никто не любит.

– Поче…

На секунду мужчина появляется точно в центре экрана и в тот же миг картинка улетает вверх. Звучит выстрел. Мужчина кричит еще громче.

Чёрный экран.

Перед глазами выскочил список из белых строк видеоряда.

Я отпрянул от видоискателя. Сердце готово было разорвать грудь и рухнуть на линолеум. Горю от желания увидеть продолжение, но страшно. Мне по-настоящему страшно. Быть может, я второй человек в этом мире, кто смотрит данные ролики. Возможно, третий. Мать знает или нет? Рассказать ей или нет?

Я смотрю в глубь коридора. Там, в полумраке никого нет. А здесь, в грязной кухне, внутри тепловизора разыгрывалась судьба какого-то человека. Я не хочу знать его судьбу. Я хочу спать по ночам. Хочу бодрствовать в течении дня. Хочу учиться, как обычный подросток. Мне просто хочется спокойной жизни.

Но уже вечером следующего дня, мне хочется продолжения. Я с трудом дожидаюсь ночи. Жду, когда уйдёт мать. Но, она никуда не уходит. Этот манекен в открытое окно рассматривает двор через тепловизор. Её не убрать. Её не оттащить от окна.

Она всё смотрит и смотрит!

Смотрит и смотрит!

– Ты почему не спишь? – спрашивает она меня, почуяв моё присутствие за спиной.

– Хочу писать.

С конца ничего не льётся. Я обманул её. Наврал, нагло глядя ей в глаза. И вся эта ложь только ради того, чтобы проверить: есть кто на кухне или нет.

Глава 2

Когда я возвращаюсь домой, матери нет у окна. Меня никто не встречает. За мной больше никто не следит. Дома я не застаю её в кухне. Тепловизор на своём месте, а вот витринный манекен отсутствует. Может, она исчезла навсегда? Ушла из моей жизни. Как неожиданно появилась, так неожиданно и растворилась.

Я только начал обдумывать – хочу я одиночества или нет, как появилась она. Вышла из своей комнаты. Вафельный халат, синие тапочки. Она улыбается. Но не из-за меня. Она идёт ко мне через коридор, но смотрит совсем не на меня. Проходит мимо. Её кожа благоухает чистотой. Мыло с запахом сирене и яблока. Там, где её волосы касаются халата, – влажные пятна. Своим сиянием от счастья она может ослепить всех детей на площадке. Ярче солнца. Ярче белой вспышки ядерного взрыва.

Насвистывая мелодию, она предлагает мне пообедать. У моего желудка сегодня праздник. Она ставит мне тарелку. Ставит себе. Ставит…

Я даже сразу и не понял. Не понял, что в квартире мы не одни. Нас трое.

В коридоре раздался топот босых ног. Я обернулся. Незнакомый мужик. В один трусах. Высокий, подтянутый. Пока он плёлся через весь коридор в кухню, полоски солнечных лучей меняли цветовую гамму его ёршика на башке от ярко-светлого к тёмно-светлому.

Он пересёк порог кухни, сел напротив меня. Смерив меня взглядом, сказал матери:

– Ты не говорила, что у тебя есть сын.

Мать, снимая чайник с плиты, отвечает:

– Он мне не сын. Не переживай.

Его голос… я слышал его раньше. Как камнем по гнилому дереву! Я ненароком взглянул на тепловизор. Мгновенно. Лишь кинул взгляд. Но он это заметил.

– Клевая штука? – спрашивает он. И, не дожидаясь моего ответа, добавляет: – Это я его твоей мамке одолжил.

– Я не его мать.

Он наклоняется ко мне через весь стол и шепчет:

– Странная она у тебя, но в кровати – бомба!

Не понимаю, что могло связать этих двух людей в духовном плане, но сейчас их связывал – общий запах пота и дешёвого парфюма.

Мать разливает нам чай. В тарелках стынет суп. Отхлебнув пару ложек, мужик мне говорит:

– Я раньше охотой занимался.

– Охотились на животных?

Он запихивает в рот ломоть хлеба, кусает. Жуёт, не отрывая от меня глаз.

– Смотря кого ты называешь “животным”.

– Лесных зверюшек. Там: зайчики, лисички, мишки.

– И эти тоже.

Здесь, за столом меня не сжигал изнутри суп или страх. Но я мучился. Мучился, желая знать ответ всего на один вопрос: знает мать или нет. Знает она, кто здесь сидит, вот тут, с нами, за этим квадратным столом?

– А кем вы сейчас работаете? – интересуюсь я, хотя мне абсолютно похуй, возможно, смогу хоть что-то из него выпытать.

Мужчина медленно жуёт хлеб. Между нашими глазами – метр, но его рожа как будто впритык приблизилась ко мне. Когда он глотает всё содержимое своего рта, его огромный кадык движется под кожей, словно какой-то огромный паразит, готовый вот-вот вылезти наружу из белой головки огромного прыща внизу подбородка.

Он не ответил. Жует молча. За него ответила мать:

– Он – следователь.

Я слышу как сосед напротив с наслаждением глотает пережёванную пищу в пыль и утвердительно заявляет:

– Да. Твоя мать считает, что за вами следят. Боится за тебя.

– Я ему не мать.

Приёмная мать и мужик с улицы – мой хрупкий фундамент “счастливого детства.”

Осматривая фигуру матери глазами подростка, рассматривающего в глянцевом журнале картинки голых баб, он говорит:

– Пришла к нам в участок писать заявление. В таких делах торопиться нельзя. Прежде, нужно хорошенько разобраться, осмотреться, найти индивидуальный подход к проблеме, а только потом решать её. Ты не замечал ничего подозрительного?

– Нет.

Я снова кинул взгляд на тепловизор.

– Я дал его твоей матери для успокоения души.

Отличная идея, только теперь моя душа всё никак не может успокоиться.

– Ты уже смотрел в него?

– Нет.

Мой голос дрогнул.

– Молодец! – тут он привстаёт со стула, сжимает губы и давай как орать на меня. – Даже не смей прикасаться к нему! – вены на его шее вздулись, лицо красное-красное. – Ты меня понял?!

Вот ублюдок! Уродец решил показать кто тут главный, совсем не разбираясь в нашей с мачехой “кухне”. Ну-ну!

С этим бешенным зверем искать общий язык нет никакого смысла. Лучше молчать.

– Хозяюшка, – говорит он, устало плюхая зад обратно на стул. – А нет ли у нас чего крепенького для отвода дурных мыслей и поднятия настроения?

Мать уже собиралась сесть с нами за стол. Уже поставила стул, как вдруг замерла. Посмотрела на меня.

– Сынок, сходи в магазин.

– Ты говорила, что он тебе не сын.

– Ты выпить хочешь?

– Хочу.

Мне повезло. Мужик быстро переключился на мамку, совсем забыв о моём существовании. В срочном порядке я покинул квартиру, уйдя в ближайший магазин.

Когда я возвращаюсь – сразу же ухожу к себе в комнату. В окружении глянцевых плакатов моих музыкальных кумиров мне было куда спокойнее. У меня не было никакого желания быть зрителем в первом ряду этого блядского цирка, где приходиться впитывать в себя весь тот негатив и лож, что пытались на меня излить. Мне было плевать, что он сделает с матерью, пусть только не трогает меня.

Они просидели на кухне до самого вечера. За окном тьма, но тишина в квартире всё никак не наступала. Помимо того, что им было плевать на меня, они даже не задумывались о соседях, живущих рядом с нами за тонкими стенами. Он кричал и стонал так, что даже музыка в наушниках не помогала. Телевизор включать не было никакого смыла; программа “в мире животных” шла в прямом эфире, прямо за стеной.

Мужской хрип слегка напугал меня. Может, мачеха решила прикончить его, прям как самка богомола?

Нет…

Там, за стеной, были не насекомые. Там буйствовали дикие животные. Два животных, охваченные инстинктами. Пока их кровать истошно скрипела, я представлял себе, как голодная львица накидывается на убого бородавочника и вгрызается ему в шею. Сжимает челюсть, вонзая острые клыки в сочную плоть.

Он визжал как потерпевший.

Мне хотелось зайти в комнату мачехи и пристрелить их. Выпустить из ружья серое облако свинца, а потом долго рассматривать изуродованные тела, валяющиеся на залитой кровью и спермой простыне.

Минута тишины.

Всё закончилось?

Нет…

Массивное оголовье металлической кровати с новой силой заколотилось в стену. Я снова в мире животных. Огромный медведь поджал под себя молоденькую олениху и принялся жадно драть её шкуру своими острыми когтями. А она даже и не пытается вырваться. Стонет и стонет.

Стонет… И просит еще!

Когда они, наконец, закончили, меня пробрал сушняк. Пить хотелось ужас как. Всё горло пересохло от злости и ненависти к этим особям. Я не мог сомкнуть глаз. Не могу погрузиться в долгожданный сон. Прошёл час – а у меня ни в одном глазу. Надо попить.

Зайдя в кухню, наливаю в стакан водички. Отхлебнул половину и решаю уйти в комнату со стаканом. Я уже был на середине коридора, как что-то внутри меня заставило обернуться. У окна, в голубоватом свете луны стоит тепловизор. Одноглазая коробочка смотрела точно на двор. Но не это меня волновало. Мне хотелось увидеть продолжение. Мне хотелось узнать, чем закончится остросюжетное кино.

Я резко обернулся, и вот надо было плечом врезаться в дверной косяк. Содержимое стакана выплеснулось на линолеум. Ладно, потом уберу, это сейчас совсем не важно. Тепловизор манил меня. Звал… Нужно досмотреть всё до конца. Не уверен, что смогу удивить мать, но пусть знает с кем она связалась. Пусть по-настоящему поймёт, какой опасности меня подвергает. Если, конечно, ей не плевать.

Я тихо подкрался к тепловизору. Включил его. Тонкий лучик света вырвался из видоискателя, нарисовав на моей груди маленький белый круг. Прильнул к видоискателю. Список видео роликов обновился. Мне нужно его пролистать, чтобы добраться до самого низа списка, но новый видеоролик, стоящий первым в списке заинтересовал меня куда больше. Записан через пару часов после моего ухода в школу. Может, она кого-то увидела, и этот кто-то напугал её так сильно, что она побежала к своему спасителю?

Жму PLAY.

На черно-белой картинке можно увидеть траву по щиколотку. Изображение резко прыгает вверх. Среди серых деревьев стоит человек, окрашенный белым цветом. Как и в прошлом ролике, человек не ведает, где находится. Он волнуется, озирается по сторонам. Выставив перед собой руки, начинает отходить. Затем резко поворачивается спиной. Хочет побежать сломя голову, но даже не успевает сделать и шага. Его ноги путаются в густом кусте. Мужчина падает на землю.

– Даже не думай убегать, – спокойно говорит новый сожитель моей матери.

– Не стреляйте! – вопит мужчина. – Я… я никого не трогал! Они сами приходили ко мне. Сами просили купить им сигареты! Я никого не убивал!

– Когда ты их насиловал, получал удовольствие?

– Я никого не насиловал, – он начинает рыдать. – Умоляю… я здесь не причём!

Мужчина встаёт с земли, руки по-прежнему выставлены вперёд. Ладони скрывают лицо.

– Я только покупал им сигареты… – оправдывается мужчина.

– При детях мы не нашли ни одной сигареты. От них даже не пахло табаком. На пальцах не было налёта никотина.

– Я не знаю… – хнычет он.

– А знаешь, чем от них пахло? Вернее, кем?

– Я…

– От них разило твоим одеколоном.

– Я…

Картинка резко уходит вверх. Я вижу кроны деревьев. Слышу звук выстрела. Мужчины нет на изображении, но я слышу его жуткие крики. Он мычит. И снова кричит. Кроны деревьев сменяются толстыми стволами, между которых на земле крутится мужчина. Он резво дёргается и вертится, заливая траву вокруг себя белыми пятнами.

Мать будет в шоке. И как она могла такое пропустить. Хитрый следователь, утаил от женщины такую полезную функцию тепловизора – как записывать видео. На мгновение в голове промелькнула мысль: а что, если он заявился к нам, чтобы удалить эти ролики? Пришёл, попросил прибор обратно, но не тут-то было. Мать так просто свою добычу не отпускает. Попался на удочку.

– Вставай! – командует новый сожитель.

– Я… – раненый начинает мычать сквозь плотно стиснутые губы. – Отпустите меня… я не виноват…

– Вставай!

– Они сами…

Его резко обрывает владелец тепловизора.

– Что сами?

– Сами просили меня…

– Что просили?!

– Сами! Сами раздевались передо мной! БЛЯДЬ! – он переворачивается на другой бок. – Сами снимали трусы. Сами просили, чтобы и я перед ними разделся…

– Вставай, иначе останешься тут валяться до тех пор, пока последняя капля крови не вытечет из твоего поганого тела.

Мужчина переворачивается на живот. Поджимает под себя ноги, сгруппировывается. Одной рукой упирается в землю, другой – в дерево. Голова опущена.

– Считаю до трёх.

– Встаю…

Он чуть наклоняется в бок, сгибает ногу в колене, ставит ботинок на траву. Медленно встаёт.

– Ты испытывал удовольствие, когда насиловал их?

– Нет… Я никого не насиловал! Они сами просили…

Мужчина попытался спрятаться за дерево, но зернистая картинка ушла вниз, нарисовав колено мужчины точно по центру экрана.

Выстрел.

Нижняя часть ноги неестественно вывернулась вбок. Мужчина рухнул на задницу и принялся снова громко вопить. Земля, трава, стволы деревьев – всё забрызгано белыми пятнами, медленно меняющих окрас на серый. Кровь остывала.

– Скорую… – вопит раненый, проглатывая воздух между слов, – …вызовите… мне… скорую…

– А детям ты вызывал скорую, после того как душил их?

– Я никого не душил…

Следующее, что я услышал, повергло меня в шок.

– ЛОЖЬ! – закричал женский голос.

Какой я наивный мальчик. Переживал за мачеху, валяющуюся в соседней комнате с мутным типом. Зря. Даже если она и не знает о существования данного видео, она прекрасно знает, чем оно закончится. Это её голос. Это она обвиняет во лжи подстреленного мужика. Это она просит дать ей автомат.

– Держи, – говорит новый дружок моей мачехи.

Картинка чуть колеблется, но мужчина не выпадает из кадра. Он всё так же сидит на жопе, припав спиной к дереву. Ладонь правой руки утопает в траве, ладонь левой руки дрожит на животе.

– Жаль нет ножа! – вопит мать. – Ёбаный педофил! Их надо кастрировать…

Мать целится мужику между ног.

Выстрел.

За секунду до того, как картинка задралась вверх и вбок, я увидел, как из промежности мужчины в разные стороны вырвалось множество белых кусков плоти, словно помидор разорвало петардой.

За кадром разразился гулкий смех, сплетённый из мужского и женского голоса.

– Да! Точно в цель! – взревел мужчина. – Где научилась стрелять?

– В молодости с отцом ходила на охоту.

– Молодец.

На черно-белом изображении снова появляется тело мужчины. Он валяется на боку, весь трясётся. Под ним быстро разрастается белая лужа.

Сожитель спокойно говорит:

– Я считаю, следственный эксперимент закончен. При попытке бегства, обвиняемый был нейтрализован.

– Эта тварь еще дышит, – замечает мать.

– Но мы же не допустим этого? Смотри, как далеко он ушёл, – саркастично бросает он. – Быстрее, дай мне автомат, а то убежит падла.

Мужчина по-прежнему валяется на том же месте, в луже собственной крови. Он не то чтобы убежать не может – он не может даже встать. Он не может даже нормально дышать: грудь рывками раздувается и резко сдувается.

– Можно я? – спрашивает мать.

– Ты действительно этого хочешь?

– Хочу.

– Он твой.

На экране тепловизора я вижу, как точно по центру чёрно-белой картинки светится белая голова мужчины. Белая-белая, но можно различить глаза, губы, нос, щёки, подбородок. Рот разинут, ноздри широко раздуты.

Выстрел.

Всё то время, пока мужские руки вершили правосудие, она была там. Молча стояла рядом. Наслаждалась, закусывала губы под мучительные крики. Вдыхала запах пороха, и даже слова не обронила. Мне больно от одной только мысли, что сделав последний выстрел, она и её новый любовничек, возомнивший себя рукой правосудия, отдались страсти прямо там, на траве, среди разлетевшихся на куски гениталий.

Меня настолько поглотило видео, что я совсем забыл про то, что в квартире я не один. Я даже не услышал, как кто-то вышел из комнаты матери. Даже не услышал, как босые ноги прошли через всю квартиру, неся тяжёлое тело прямиком в кухню.

Меня застали врасплох.

Загорелся свет. Привыкшие к черно-белой картинке глаза ослепли. Я замер от испуга. Внутри всё сжалось, моё дыхание стало таким же частым, как и у того мужчины, что пару секунд назад лишился головы.

– Маленький ублюдок!

Я обернулся на голос, обрушившийся на меня из глубины коридора. Там стоял он – новый сожитель моей матери. Голый и злой.

– Я же сказал тебе, недоносок, чтобы ты не трогал мой прибор!

Он принялся угрожать мне кулаком, тряся им возле своей покрасневшей морды.

– Мелкий ублюдок, ну сейчас я тебе устрою!

Он двинул в мою сторону. Я прижался к стене, локтем задел прибор. Тепловизор с грохотом повалился на пол, от него что-то отлетело.

Это подтянутое тело уже на пороге. Увидев мою оплошность, он замер. На его кулаке побелели костяшки, а морда стала багровой, как рассвет холодной зимой.

Ну всё, мне пизда…

– ТЫ…

Его кулак продолжался трястись. Мужик весь начал трястись от злости. Я стоял как вкопанный. Что было в голове – я не помню, страх он такой, может подчистую всё стереть, даже имени не вспомнишь. Некая форма лечебная амнезия, но с одним изъяном. Вы можете совершить необдуманный поступок. А можете совершить и совсем осознанный…

Он вытянул указательный палец, проткнул им сгустившийся между нами воздух, нацелив точно мне в лицо, и заорал:

– Ах ты, выродок! Сейчас я научу тебя, как обращаться с чужими вещами! Что, щенок, зубки свои решил показать? Хочешь дядю наказать за красивые словечки? Ну сейчас я тебе твои зубки то подпилю…

Дядя, поверь мне, я прекрасно умею обращаться с чужими вещами, а уж зубки мои лучше так вообще не трогать, можно очень сильно пораниться.

Он делает шаг. Босая ступня наступает на пролитою мною воду, успевшую собраться в крохотную лужицу на протёртом линолеуме. Он поскальзывается. Тело валится в кухню, ноги остаются в коридоре.

Он только успел протянуть: Бляяядь…

И всё. Это были последние внятные слова. Дальше он только мычал, беспомощно водил руками, колотил пальцами ног по полу.

Двумя руками я схватил стоящий возле стола деревянный табурет белого цвета. Вот умели раньше делать вещи! Ничто его не сломает. Хоть бей об бетонную стену, хоть колоти крышу автомобиля, хоть раскалывай им черепа – хоть бы хны.

Точно не помню, сколько ударов я ему нанёс перед тем как он умолк. Толи пять, толи пятьдесят пять. Последнее, что я запомнил, – как в очередной раз занёс табурет над головой и обрушил его на сожителя моей матери. Помню, как дубовая ножка вонзилась в висок, и голова вдруг раскололась. Густая кровь разлилась по полу, хлынула к моим ступням. Разгоревшееся внутри меня пламя гнева начало угасать, уходя к нулевой отметке.

Медленно. Очень медленно.

Осознанно или нет, но я ударил ещё. Табурет окрасился красным, и когда я замахнулся еще, моё лицо окропила горячая кровь.

Удар.

Ёршик на его голове скукожился, черепная коробка неестественно съехала на бок, и вся его голова походила на расколотую банку варенья.

Удар.

Пару передних зубов отлетели к ножке стола.

Можно нанести сотню ударов, не замечая ничего: ни криков соседей, ни ора пожарной машины, ни даже лая сорвавшихся с цепи собак. Но её голос я услышу всегда.

– Нравится?

Женский голос отрезвил меня. Я обернулся. В коридоре стояла она. Смотрела на меня, закусив нижнюю губу. Этот манекен, закутанный в вафельный халат, всё это время стоял там, привалившись плечом к стене, и смотрел на меня. Даже слова не обронила, даже не попыталась меня остановить. Она стояла и смотрела, сложив на груди руки.

– Нравится… – ответил я.

Я успокоился. Выдохнул. Правая нога вдруг отозвалась острой болью, что заставило глаза поползти вниз.

Мужик хватался за жизнь до последнего. И, моя нога стала тем самым “последним”. Его ладонь продолжала крепко сжимать мою лодыжку, а боль причиняли ногти, впившиеся глубоко в кожу до крови. Грязное животное! Придётся делать укол от бешенства.

Да, мне понравилось. По-настоящему. С каждым ударом меня накрывала эйфория. Гнев быстро вытеснялся чувством успокоения – мало оценённое состояние в наше непростое время. Ну почему? Почему надо бороться за покой?

Почему за спокойную жизнь надо сражаться? Да всё просто. Нам это нравится…

Мне нравится.

Нравится всем окружающим.

Даже сейчас, в пылу сражения, я получаю удовольствие. Здесь, в заброшенной деревеньке, раскинувшейся у подножья высоченной горы, накрывшись голубоватым свечением луны, я со своим отрядом сражался за успокоение. Мой меч, сделанный из куска кожи “труперса” лупцевал одного из “труперса” похлеще плети, вспарывающую кожу. Он упал к моим ногам, но сразу же попытался встать. Такой фокус не прокатит. Я бил его по голове раз за разом. Лезвие врезалось в его бронированную кожу, покрытую коркой засохшего гноя. Каждый удар оставлял на его башке неглубокие бороздки, но они никак не уродовали и так уже страшную физиономию. Словно застывшая грязь на подошве ботинка. Бетонная стена, усеянная оспами от металлических осколков. Прогнивший до дыр ржавый кусок металла.

Этот уродец хотел убить меня из-за спины. Подкрался в пылу битвы и замахнулся мечом, нацелившись мне в шею. Застать меня врасплох у него получилось, а вот о верных моих друзьях он совсем не подумал. Меня спас Пич. Мой ручной пёс постоянно крутится где-то поблизости, но глаз с меня не спускает. Он пулей влетел в живот “труперса”, повалив того на землю. Меч просвистел в паре сантиметров от моей шее. Мне повезло, голова на плечах, но спина взвыла тупой болью. Доспех, собранный из высушенной кожи мелких грызунов, болеющих такой же болезнью как и все эти выродки, за которыми мы сюда заявились, отработал на все сто. Мне словно вмазали палкой по спине – неприятно, но не смертельно. Будь я облачён в обычный кожаный доспех – позвоночник перерубило бы надвое. Но Борис всё продумал. Борис нас подготовил. Опыт решает. Но его надо еще получить.

Я быстро развернулся и, не раздумывая, ударил. От удара голова “труперса” ударилась о землю. Шея цела, залитые гневом глаза цепляются за каждое моё движение. Второй удар снова вогнал его затылок в взрыхлённую нашими ботинками землю. Кончик уродливого лезвия черканул ублюдка по лбу, выбил глаз, и оставил неглубокую канавку на щеке.

Так можно лупцевать до бесконечности. Лупцевать до тех пор, пока не отскоблю весь застывший слой гноя. Пока не выколю оставшийся глаз и не выбью все зубы из его поганой пасти.

Хочеться бить, бить и бить! Превратить башку этого ублюдка в кашу. Но так много времени на удовольствие я себе не могу позволить. Пора кончать его.

На груди у меня висит широкий кожаный ремень, как ленточка у выпускника. На ремне – кожаные подсумки, внутри которых стеклянные флаконы с секретным зельем. Достаю один, целюсь в непробиваемую голову и швыряю. Точно в цель. Как и учили. Флакон разлетелся на куски. Жидкость окропило всё лицо, и начала быстро впитываться в трещины на коже. Пару жирных капель брызнули в пустую глазницу, от чего “труперс” громко взвыл.

Я мог бы слушать эти завывания бесконечно. Записал бы их на диск и крутил его каждую ночь перед сном. Но музыка тем и хороша, что она заканчивается вовремя.

Кончик лезвия бьёт уродца в лоб, мягко заходит в кожу и проламывает череп. Голова треснула. Огромная трещина разделила лоб, нос, губы и подбородок надвое. Здесь шансов нет никаких. Он даже инвалидом не останется. Всё, его песенка спета, записан диск, который никто не услышит.

Противное чавканье раздалось, когда я дернул меч на себя. В ту же секунду изуродованное лицо “труперса” скрылось под густой смесью крови и гноя, обильно хлынувшей из расщелины. Его тело больше не дрожало. Он умер бесславно, но смог отвлечь меня! Отвлечь от очень важного дела!

За мной стоял человек, с которым я сильно жажду встречи.

Я обернулся. На поляне, заливаемой голубым светом луны, стоял он. На меня он не обращал внимания, он был занят другим. Как и все мы, он сражался. Бился с волком. Ловко отражал атаки, размахивая мечом. Альфа – вожак волчьей стаи, отчаянно прыгал на него. Раскрывал широко пасть и изо всех отрывался от земли. Взмывал в воздух на пару метров и обрушивался на него, целясь точно в шею. Но всё безрезультатно.

Надо… попробовать…

Может, я смогу всё это остановить? Если и нет, то хотя бы попробую спасти пару жизней!

– Дрюня!

Имя друга утопает в вопле появившегося сбоку “труперса”. Успеваю шагнуть назад. Режущий свист. Стальное лезвие пронеслось возле носа и рассекло воздух до самого живота. Уродец сильно расстроился из-за промаха. Зарычал. Поднял глаза на меня, и тут же обомлел.

Я крутанулся вокруг своей оси и ушёл ему за спину. Удар. Теперь мой меч издал режущий свист – и тоже рубанул воздух.

ТВАРЬ! Увернулся! Но я успеваю пнуть его ботинком в зад, и оттолкнуть от себя подальше. Надеялся, что он рухнет на землю. Облом! “Труперс” пошатнулся, но устоял. Зарычал, моргая лунными глазами. И бросился на меня.

Вкапываю подошву правого ботинка в рыхлую землю и вскидываю перед собой меч. Отбиваю рубящий удар. Увожу стальной меч противника, заляпанный людской кровью в сторону. Есть всего секунда, чтобы достать из нагрудного ремня колбу.

Отскакиваю. В руках прохладное стекло с жидкостью. Бросок.

Твою мать! Промазал!

Колба пролетела совсем рядом с уродливым лицом в гнойной корке и падает за спиной вновь кинувшегося на меня воина.

Я замешкался. Он так громко вопил, что с лёгкостью перекрывал не только вопли бедных салаг, но и мои мысли. Дрожащими пальцами я вновь лезу в нагрудный ремень.

Пусто.

Пусто.

Я вовремя поднял глаза. Рубящий удар. Есть еще силы вскинуть меч. Уродливое лезвие перехватило сталь. Моя правая рука вдруг загудела от нагрузки. Я поставил неудачный блок. Вся мощь вражеского удара прошла невидимой волной через моё тело, вынудив меня упасть на колено.

Дрожащие пальцы вновь кинулись искать стеклянную колбу. Мне даже в голову не пришла мысль – ударить в ответ. Перекатится в бок или рубануть так, чтобы “труперс” пошатнулся. Или отвлёкся.

Моя задача – найти колбу. И я её нахожу. И швыряю в тот момент, когда вражеское лезвие уже летит мне на голову, готовое располовинить моё лицо.

Я успел откинуться назад и швырнуть колбу. Рухнул спиной, и только потом увидел, что лезвие вонзилось в землю прямо между моих ног.

“Труперс” взвыл еще громче. Но не от досады из-за промаха. На его груди быстро разрасталось серое пятно. Гнойная корка заметно разбухла, скорее всего вызывая жжение или зуд на коже. Это выбило уродца из колеи. Он зашатался. Затрясся. Глаза бешено забегали по поляне, но сфокусироваться на мне он не мог.

Я вскочил на ноги. Выставил перед собой меч копьём и прыгнул на “труперса.”

Он замолк в туже секунду. Скорее всего, лезвие моего меча вошло точно в сердце. Заткнувшись, воин попросту обмяк, схлопнулся как гармошка. Свалился на колени, и завалился вперёд, уткнувшись головой мне в колени. Пока мой меч торчал из его груди – его тело висело в воздухе, но стоило мне дёрнуть руку на себя, “труперс” упал на бок, а из огромной раны на жухлую траву хлынули гнойные ручьи.

– Дрюня! – завопил я.

Громкое рык слева. Опять, блядь! Дайте мне проход! Свалите нахер!

Держа над головой меч, очередной залитый кровью “труперс” несся на меня как оголтелый. Я приготовился. Выставил перед лицом меч, упёрся ботинками в землю.

Рёв усилился.

Вдруг свист возле моего уха.

“Труперс” оступился и рухнул замертво на землю прямо у моих ног. Я даже не шелохнулся. Даже руки не поднял. Я лишь опустил глаза. Из поросшей гнойной коркой головы торчала стрела. Прямо из глаза. Вошла прям наполовину. Стрела Рыжей.

– Инга! – крикнула где-то за моей спиной Осси. – Смотри в оба! Я не могу быть твоими глазами на затылке!

И не надо. Мои глаза на месте, и они видят того, кого я давно ищу.

– Дрюня!

Я ору изо всех сил. Кричу на него, пытаюсь достучаться, но всё тщетно. Меня не слышно. Мой голос тонет в шуме разгорающейся битвы. Мой женский голос не в силах перекричать вопли и крики сражающихся.

– Дрюня!

Глава 3

Представьте, как в самый жаркий понедельник вы забились в душный вагон метро, или в вагон электрички, или сумели протиснуться в самый центр тесного автобуса, настолько тесного, что выходящие на остановке люди, ради того, чтобы выпустить выходящих, часто не попадали обратно, оставаясь на остановке. Висящий в воздухе запах утреннего перегара быстро смешивается с ароматом дешёвых женских духов. Смешивается так, что слезятся глаза. У всех. Из жужжащего динамика мужской голос объявляет следующую остановку.

Рывок.

Вы тронулись. И вдруг в самом центре кто-то наваливается на кого-то. Звучит недовольство типа: поаккуратнее, внимательнее, куда прёшь. Полусонный народ быстро изливает своё “плохое настроение” на окружающих. Неделя только началась, а люди уже злые. Назревает конфликт. Дальше всё развивается по классическому сценарию. Первый орёт на второго. Третий пытается их утихомирить. Четвёртый поддерживает третьего, а пятый – вдруг поддерживает первого, того, кто ближе к нему. Так проще. Так удобнее. Второй находит поддержу в тех, кто ближе к нему.

Накала страстей не избежать.

Мужской ор нарастает с каждой секундой. Женские выкрики с просьбой угомониться только всё усугубляют. Отступать никто не собирается.

Спичку уже кинули в пролитый бензин утреннего негатива. Она спокойно летит через всю толпу, нацелившись в самый центр.

Транспорт притормаживает, новый толчок – и всё.

Взрыв.

Даже на скотобойне тише в самый разгар работы.

Потасовка быстро перерастает в драку. Соседская поддержка быстро вливается в суету. В один миг становиться настолько тесно, что внутренние органы готовы полезть наружу из всех дыр. Кулаки летят во все стороны. Транспорт наполняется звуками ударов, женским криком и мужским воплем.

Как бы ты не орал – вопящих не перекричать.

Пока ты внутри – ничего не закончится.

Ты – неотъемлемая часть этого сражения. Просьбами конфликт не уладить.

Так и сейчас. Сколько бы я не звал Дрюню – всё без толку. Он меня не слышит. Он сражается за своё пространство, как и все, кто меня окружаю. Надо подойти ближе. Приблизиться на столько, чтобы он увидел меня. Обратил внимание.

Пытаюсь протиснуться вперёд. Ору ему:

– Дрюня!

На поле возле деревни кипит сражение. Слышен лишь мужской визг и мучительные крики. Лязга металла нет; в этой заварушке металл встречает на своём пути лишь плоть. Высушенную. Или покрытую ссохшимся гноем.

Даже на концерте “КИШа” было тише.

Кто-то просит о помощи, и тут же начинает истошно вопить. Я обернулся на крик. Один из наших салаг упал на землю возле деревянного дома. Отталкиваясь ногами и правой рукой, он пытается уползти от смерти. Левая рука отрублена по локоть. “Труперс” шагнул в лужу людской крови, встав над поверженным. Я далеко. Я не смогу ему помочь!

Наш доспех – иллюзия безопасности. Он может спасти, но может и покалечить. Даже не знаю, что лучше: когда острое лезвие меча пронзает тебя насквозь, убивая на месте, или когда вонзается в плотно сплетённый доспех и дробит все рёбра? “Труперс” ударил с такой силой, что доспех салаги сжался как консервная банка. Броня отработала свою задачу – остановила лезвие. Только жизнь не спасла. Изо рта салаги выплеснулся фонтан крови, залив все ноги “труперса”. Стальной меч снова взмыл в воздух, блеснул в свете луны, и тут же погрузился в шею парня. Голова упала на землю, уткнувшись носом в траву.

ЗАРАЗА! Привели парней на убой…

Но не все салаги ковырялись в носу на тренировках.

Один из парней ловко уворачивался от смертельных ударов. Приседал, отпрыгивал в сторону, но напирать не собирался. Он ждал удачный момент. И дождался. Отразив очередной удар, он ударил. Попал “труперсу” по плечу, а когда тот покачнулся – кинулся вперёд, вмазав своим плечом в затянутую высушенным гноем грудь. “Труперс” оступился, упал на землю. Парень полез в подсумок ремня за пузырьком. Он нервничал. Руки не слушались. Первый же пузырёк, который он вытащил, выпал из рук.

– Вынь другой! Вынь другой!

Но он не слышал меня. Нагнулся за упавшим пузырьком, упустив своё преимущество. Дурак!

– ПИЧ! Где ты?!

Собака скрылась в пылу сражения.

Я могу помочь салаге!

Нужно бежать к нему!

“Труперс” быстро оценил ситуацию. Оценил её и я – я не успеваю. Воин вскочил на ноги и замахнулся мечом. Парень даже не успел выпрямиться. Весь сжался, зажмурился, выставив ладонь перед лицом.

Иллюзия безопасности.

Меч “труперса” даже не поцарапал ему ладонь. Удар был такой силы, что должен был отрубить не только кисть, но и снести голову к чёртовой матери. Но не сегодня. Не зря мы тренировались. Не зря мы разбивались на пары с волками.

Чёрный волк появился из ниоткуда. Такой эффектный выход из полумрака стал неожиданностью не только для меня. Тяжёлое животное прыгнуло на “труперса”. Разинутая пасть с длинными острыми клыками сомкнулась на руке, отведя смертельный удар в сторону. Волк напоминал озлобленную собаку, вцепившуюся мёртвой хваткой в руку напавшего, а потом трясёт её изо всех сил. Удержаться на ногах не получится. Вырваться – тем более. Стальной меч упал на землю, а тело “труперса” заходило волнами, разгоняемыми огромным волком.

Парень поднимает с земли пузырёк. Даже целиться не надо – враг как на ладони. Безоружен, беспомощен. Словно марионетка пьяного кукловода.

Бросок.

Пузырёк разбивается на мелкие осколки, заливая жидкостью пузо “труперса”. Салага прыгает вперёд. Меч, сделанный из куска кожи, врезается в размякший доспех. Входит наполовину. Но насквозь не проходит, застревает где-то в кишках.

Салага орёт во всю глотку. Кричит, захлёбываясь адреналином. Вынимает меч и бьёт еще.

Бьёт и бьёт.

Бьёт даже тогда, когда “труперс” завалился на землю. Волк не выпускает жертву. Мотает огромной головой, дёргая безжизненное тело. Из разорванного живота обильно струится гниль, кишки намотались на лезвие, и каждый раз, когда салага вынимает меч для очередного удара, этот чёрный канат болтается в воздухе, брызгая вонючими каплями во все стороны.

– Хватит! – ору я. – Хватит!

Опьянённый победой, салага совсем выпал из реальности. Он лезет за очередным пузырьком. Достаёт его. Целиться в рожу “труперса”. Но я успеваю схватить парня за плечо.

– Остановись! Он мёртв!

– Я убью его!

– Он мёртв! Вставай! Быстро!

– НЕТ!

Он замахивается, и замирает. К нам подбежал Борис. Он схватил паренька за запястье, не дав тому перевести пузырёк впустую.

Голова в шлеме из высушенной человеческой головы, где вместо лица – моя маска, наклонилась к уху салаги.

– Быстро, вставай!

– Он живой…

Борис со всей силой дёрнул руку парня на себя. Салага ухнул, взмыл в воздух. Секунда – и вот он уже стоит на ногах.

– Быстро вернулся в строй! – Борис орёт с такой силой, что маска, скрывающая его лицо, слегка покачивается.

– Х… – мямлит салага, – хоро…

– БЫСТРО!

– Хорошо!

Паренёк резко выдернул меч на себя, оборвав натянутые как струна кишки “труперса” пополам.

– Инга, – сквозь две узкие щёлки на маске глаза Бориса пристально меня изучают, – с тобой всё в порядке?

– Да.

– Надо идти дальше! Нужно двигаться вперёд, – он вскидывает руку и указывает мечом на вход в пещеру.

– Да, хорошо. Но там он.

– Кто?

Куча мала из сражающихся “труперсов” и людей закрыли от нас всё самое интересное.

– Там главарь “труперсов” сражается с Альфой.

– Быстрее. Я хочу видеть его!

Борис подрывается с места, не забыв прихватить с собой салагу, схватить его за ворот доспеха. Парень побежал с нами, да и куда ему деться с подводной лодки.

Под ногами постоянно что-то чавкало. Кровь там или свежий гной – мне плевать. Каждый клочок земли принимал участие в сражении. Я даже не хотел опускать глаза. Всё и так было видно. В примятой траве валялись куски доспехов наших бойцов. Чуть дальше можно было разглядеть меч из кожи, продолжающий сжимать отрубленную ладонь. Один шаг – и в глаза бросался стальной меч, накрытый отрубленным куском кожи – часть доспеха “труперса”. Бедные звери, смерть не обошло и их стороной. Пару волков валялись в траве со вспоротыми животами. Охваченные сражением люди даже не замечали, что у них под ногами. Топтали заляпанную кровью шкуру грязными ботинками. Ломали им кости, раскидывали внутренности во все стороны. Когда всё закончится, сложно будет определить в этой органической куче моле, что выпало из людей, а что – из волков. Всё едино. Всё уйдёт в землю.

Борис толкнул салагу вперёд, прямо в самую гущу.

Впереди трое наших отчаянно отбивали натиск бронированных воинов. Стальные мечи сталкивались с кожаными, издавая глухие удары. Паренёк влетел в ближайшего “труперса”, сорвав ему атаку. Красава! “Труперс” уже собирался ударить нашего прямо в живот, отведя руку с мечом назад, но вышел облом. Борис даже не дал ему понять, что произошло. Пузырёк влетел в уродливую рожу. Серые веки скрыли белые глаза от жалящей жидкости и больше не раскрылись. Проталкивающийся вперёд огромный мужчина со страшной маски из крови – последнее, что он увидел в своей жизни. Меч Бориса вонзилась точно в лоб, с треском расколов череп “труперса”.

Эффект внезапности сработал. Теперь преимущество на нашей строну. Двое других “труперса” отвлеклись. Попытались отступить, но столкнулись друг с другом. Один упал на колено, прямо у моих ног. Вот удача! Я ударил прямо по шее. И даже драгоценная жидкость не понадобилась. Силы удара хватило, чтобы загнать меч на всю ширину лезвия, отколов куски брони как щепки коры. Голова упала на бок, но плеча не коснулась. Позвоночник я не перерубил, но гнойная кровь хлынула из огромной раны во все стороны.“Труперс” содрогнулся и тут же обмяк, завалившись на тела волков.

Когда я поднял глаза, тот салага и двое наших накинулись на оставшегося “труперса”. Я хотел кинуться к ним, но не смог. Мужская ладонь крепко схватила меня за плечо, одёрнула.

– Инга, – Борис развернул меня лицом к скале. – Быстро, к пещере! Я вижу его!

У входа в пещеру Дрюня продолжал сражаться с Альфой. Языки пламени вырывались из костра в высоту на пару метров, подсвечивая сражающихся не хуже фар автомобиля. Брошенная пламенем на скалу огромная тень Дрюни замахнулась. Волк прыгнул. Их тени слились воедино, а потом разделились.

– Быстрее! – кричит Борис, дёргая меня вперёд. – К ним!

Мы побежали.

Я не сразу понял, что происходит. Альфа и не собирался сражаться. Он упорно пробивался к входу в пещеру, совершая ложные атаки. И что его так туда тянет? Там что, мёдом намазано? Или… Сучка… Что имел в виду Дрюня, когда выбежал из пещеры? “За сучкой пришёл?” – тогда он так сказал, вышвырнув Альфу наружу. Может и действительно, там кто-то есть? Кто-то очень важный Альфе?

Хочу снова позвать Дрюню, крикнуть ему, чтобы он остановился, но не могу. Я так сильно задыхаюсь, что приходиться хватать воздух ртом. Пот заливает глаза. Ноги ломит от усталости.

Приняв боевую стойку, Альфа пригнулся. Морда нацелилась на вход в пещеру. Дрюня сгруппировался. Выжидает. Хочет подловить.

Волк срывается с места. Дрюня наклоняется в его сторону, замахивается мечом. Альфа даже не уворачивался. Передние лапы взрыхлили землю, приковав зверя на месте. Вовремя! Лезвие прошло возле его носа в паре сантиметров и вонзилось в землю.

Ну хитрец!

Пока Дрюня разбирался, что произошло, волк со всей силой оттолкнулся. В свете огня блеснула поросшая белой шерстью передняя часть туловища. Задние лапы, затянутые коркой засохшего гноя, грациозно кинули тяжёлую тушу в бок. Уродство и красота слились в один порыв хитрого манёвра.

Сработало?

Дрюня оказался куда ловчее, чем это могло показать на первый взгляд. Этот “Труперс”, вырядившийся на встречу ветеранов битвы за независимость британских колоний, быстро перегородил дорогу волку. Альфа притормозил. Ему не хватило пары метров, чтобы миновать преграду, а там уже и лапой подать до пещеры. Но, не судьба.

Возможно, Альфа и хотел схитрить, но такой трюк дважды не прокатывает. Дрюня подловил его, ударив по хитрой морде не мечом, а ногой. Сильнейший удар сбил волка с ног. Зверь упал. Лапы заскребли землю, в попытке поднять тело.

– НЕТ!

Только не это!

Весь воздух вмиг покинул мои лёгкие, рывком вытолкнув наружу женский крик.

– Борис! БЫСТРЕЕ!

Мы были далеко. Мы не успеваем…

Дрюня быстро перехватил меч двумя руками. Занёс над головой. И ударил.

– НЕЕЕТ!

Мы были слишком далеко, чтобы помочь. Но не так далеко, чтобы всё видеть. Беспомощно наблюдать, как багровое лезвие вонзилось в грудь волка. От боли животное взвизгнуло, попыталось встать, но меч прошил тело насквозь, приковав Альфу к земле.

– АЛЬФА!

Пару волков обогнали нас, кинувшись спасать своего хозяина. Они только пробежали мимо, как мой разум сковала боль. Живая, тяжёлая. Раскалённым маслом она разлилась по моему телу, подкосив ноги.

– Инга! Вставай!

Я не мог даже слова произнести. Стиснув зубы от боли, я разжал губы и принялся мычать. В глазах почернело. Но я слышал, как рычат волки. Ощущал всем своим нутром как они прыгали на Дрюню, не жалея своих жизней. Как кричал мне Борис, приказывая немедленно подняться.

А потом он начал требовать невозможное.

– Инга, прикажи всем волкам кинуться на защиту своего вожака! Немедленно!

– Я… не могу…

– Нет ты можешь! Я для чего тебя сюда притащил? Для чего я нянчился с тобой всё это время? Чтобы ты мне сказала: я не могу?!

– Ты забыл? Я ими не управляю! Альфа – их вожак!

– Больше нет никакого Альфы!

И вдруг тишина. Вокруг всё исчезло. Боль отпустила, разрешив моему сознанию овладеть телом. Я словно взмыл в воздух, оторвался от земли. Но открыв глаза, увидел лишь тьму.

– Инга…

Зазвучавший в моей голове голос Альфы был полон слабости. Он словно нашёптывал на ухо свои последние слова.

– Инга, я был опьянён местью. Слепо рвался к своей цели, позабыв обо всё. Я совсем забыл, что пришёл сюда не один. Забыл про свою семью. Ты прекрасно видишь, во что всё это превратилось. Я прошу тебя, обдумай каждый шаг. Твоё стремление отомстить ни к чему хорошему не приведёт. Успокой свой разум. Разберись в себе…

– Что… Кто в пещере? Кто там?

– Уже не важно. Я проиграл эту битву. Но ты… Ты еще можешь победить! Моя стая… моя семья… теперь она твоя. Позаботься о них.

– Альфа?

Альфа больше не шептал мне дельных советов. Он ушёл из моей головы навсегда. Он умер.

Тяжесть тела вернулась так неожиданно, что я не сразу понял, где нахожусь. Я стоял на коленях. А когда открыл глаза, увидел утоптанные в траву кожаные ботинки, забрызганные тёмно-зелёным гноем.

– Инга! – Борис тряс меня за плечо. – Прикажи всем волкам броситься к пещере! Мне плевать, как ты это будешь делать! Мне надо, чтобы они все накинулись на него!

Я поднимаю глаза. Меч Бориса точно указывает на Дрюню, отбивающегося от атак пары волков. Зверьё отчаянно сражалось. Тела, покрытые чёрной шерстью с проблеском кровавых порезов, пытались обмануть Дрюню, обходя его с разных сторон. Но каждый был сам по себе. Ими никто не руководил, бесполезные атаки с печальным исходом. Будь волков пять или шесть – и у них, может, и был бы шанс.

– Назад! – скомандовал я про себя, нацелив всё своё внимание на волков.

Борис внимательно следил за поведением зверей. Он видел, как они отпрянули от Дрюни.

– Инга, что ты делаешь? Пусть сражаются! Пусть все сражаются! Прикажи им!

Я повернул голову. Глянул туда, где кипела битва. Салаги отчаянно сражались с “труперсами”, и, если бы не помощь волков, давно бы валялись в лужах собственной крови.

Так нельзя! Нельзя вот так взять и вырвать их из сражения. Кто я такой, чтобы обречь салаг на верную гибель?

Взглядом я пробежался по всем волкам. Я хотел разместить их всех в своей голове. Хотел почувствовать каждого. Обратить их в единый кулак отмщения, при помощи которого мы сможешь размазать всю заразу, с которой пришли сражаться. Но как только я пытаюсь завладеть разумом каждой особи, мой мозг словно разбухает, давя на череп с такой силой, что ещё чуть-чуть – и моя голова лопнет. В глазах снова потемнело. Боль сковала тело.

Я…

Я не…

Я не могу…

– Инга! – вопит Борис. – Прикажи им…

– Я не могу! Их так много…

– Всё ты можешь!

– Не могу…

– Не ври мне! Я всё вижу.

– Их очень много…

Он начинает трясти меня.

– Сучка! Ты в сговоре с ним! Не делай из меня дурака, я видел, как ты звала его! Стояла в сторонке и нашёптывала его имя. Я слышал, как ты называла его Дрюней! Ты знаешь его! Предательница!

В туже секунду моё лицо отдало острой болью. Кулак Бориса превратил в кашу мой нос и губы. Я повалился на землю. В чём-то он и прав. Даже если я смог бы подчинить себе всю стаю, я бы ни за что не отдал им суицидного приказа.

– Мы должны победить вместе, – говорить с разбитыми губами очень больно.

Слышал меня Борис или нет, но сквозь узкие щёлки его маски я видел покрасневшие от злости глаза. Я чувствовал, как он лихорадочно придумывал новый план. И он его придумал.

– Нет, Инга, ты проиграла. Никакой победы ты не увидишь!

Глава 4

Доспех Бориса шелестел успокаивающей мелодией, словно огромная ворона в дождливый день скребла свои когти о черепичную крышу сельского дома. Огромное мужское тело скрыло меня от лунного освещения и накрыло холодной тенью, под которой я даже не чувствовал жара от огня, в свете которого у входа в пещеру слились в смертельном танце два волка и главарь “труперсов” – Дрюня.

Отличный день, чтобы умереть.

Огромный меч Бориса взмыл в воздух. Кожаное лезвие, трещины которого были заполнены блестящим гноем убитых “труперсов”, угрожающе повисло над моей грудью.

– Предательница!

– Ты обещал вернуть мне маску…

– В отличии от тебя, – тут он выставил вперёд левый кулак, оттопырил указательный палец и принялся им тыкать в меня со словами: – я исполняю свои обещания, тварь! Подстилка для “труперсов”! Ты сдохнешь как праздничная свинья для ужина!

В туже секунду гнев затуманил мне глаза и разум, но боль никуда не делась. Удара я не увидел, но почувствовал прекрасно.

На грудь словно наступил слон. Весь воздух выбило из лёгких. Я почувствовал, как горячая кровь брызнула из глотки, залив подбородок и шею. Моё тело скрючило от боли. Но, если чувствуешь боль – значит живой.

Я опустил глаза на свою грудь. Доспех, собранный из прямоугольных лоскутов высушенной плоти грызунов, спас меня от первого удара. Добрая его часть разлетелась, усыпав траву возле моей руки мелкими осколками. Я остался без защиты. Силы покинули меня. Даже поднять руку с мечом не могу. Да и какой в этом смысл? Еще один удар, и я…

Борис снова занёс меч.

– СУКА!

Страх рисовал в моём разуме страшные картинки. Меня словно носом тыкали в грязные гобелены, заставляя смотреть на то, как лезвие Бориса пробивает мой кожаный доспех, как вспарывает мою плоть, дробит кости. В моей голове места хватит на просторный зал музейной галереи.

Я не хочу смотреть! Уведите меня прочь отсюда!

Я хочу домой!

Надеюсь, он не промажет. Попадёт точно в сердце, прекратив мои мучения раз и навсегда.

Но внутри меня что-то сжалось. Так неожиданно. Впервые я почувствовал ответственность. Нет, не за себя. Мне стало жалко Ингу. Я в ответе за неё! Я был в ответе за её жизнь.

Я заигрался…

Борис согнулся. Кончик лезвия резко сорвался с места, полетев точно мне в грудь. Всё что я мог – зажмуриться.

Раздался животный рык. Возле уха что-то вонзилось в землю. Открыв глаза, я увидел торчащий из земли меч Бориса, а сам мужчина валялся в метре от меня. Он был удивлён не меньше моего.

Мой верный друг! Пич! Этот трёхлапый уродец спас меня.

Уж не знаю, откуда он появился, но момент выбран был максимально подходящий. Борис нервно махал рукой, угодившей в зубастую пасть. Собака крепко держала его, не давала даже встать на ноги. Взобралась к нему на живот, громко рычала, мотала головой как бешенная. Положение у Бориса не завидное. Но он заслужил это. Ублюдок.

– Беги… – услышал я в своей голове. – Умрёшь… Вставай на лапы и беги!

Со мной говорил Пич.

– Я долго не смогу его удержать. Уходи…

Он оказался прав. Хоть Борис и валялся на лопатках, силы в нём было достаточно, чтобы переломить ход сложившейся ситуации в свою пользу. Левой рукой он крепко схватился за ошейник Пича и резко дёрнул вниз. Пич свалился на землю, и хоть его острые зубы не выпускали правую руку Бориса, это не помешало мужчине перевернуться на бок, а затем всем телом взгромоздиться на бедного пса.

Мы несём ответственность за тех, кого приручили. Эта прекрасная фраза разожгла внутри меня пламя справедливости.

Меня обуревает жгучее желание помочь ему – Пичу. Хочется позвать волков. Схватить меч Бориса и швырнуть его в рожу его же владельца, чтобы лезвие раз и навсегда снесло дикую ухмылку, прятавшуюся под моей маской.

Но я ничего не могу.

Валяюсь тут, и беспомощно наблюдаю за тем, как все, кого я знаю, сошли с ума. Обезумели. Ненавидят друг друга до такой степени, что готовы разорвать друг друга на мелкие клочки. Что случилось с этим миром? Война никогда не оставит меня в покое. Неужели мы проиграем все битвы нашего поколения?

Борис всем весом навалился на собаку. Вжал голову Пича в землю, зарыв её целиком в траву. Затем резко подтянул к себе ноги и уселся коленями на тело собаки. Собака истошно завыла, пыталась выбраться, мотая лапами, но всё без толку. Борис тяжёлый, огромный. Он овладел ситуацией. Гордо выпрямляет спину и, продолжая удерживать левой рукой голову пса, тянет на себя правую руку, застрявшую в острых зубах.

Мужчина мычит, ему тяжко. Каждое движение причиняет боль. Будь под ним дворовая собака – вмиг обломал бы все зубы. Но, Пич – необычная собака.

Борис резко дернул на себя руку.

Затем еще раз.

Его кожаная перчатка блестит от слюны. Ничего у него не получится, застрял намертво!

Пичу надо срочно помочь. Я должен хоть что-то сделать…

Попробую привстать на локтях. Грудь тут же отдала острой болью, права рука подкосилась. Я снова распластался на земле. Зато получилось перевернуться на левый бок. Права рука сегодня мне не помощник; любое движение – боль. Схватившись за траву, как за волосы проститутки, я пересилил боль и смог поставить себя на колени. Пока я крутился на земле, как беспомощный младенец, Борис вскочил на ноги. Встал во весь рост с вытянутой правой рукой. Пич покачивался в воздухе словно повешенный разбойник на ветке дуба. Собака даже не думала выпускать свою добычу.

Возле моей головы – воткнутый в землю меч Бориса. Мой валялся в стороне, я даже и пытаться не буду до него дотянуться. Попробую взять этот. Попробую хоть что-то сделать.

Я только протянул свою ладонь к высушенной ладони, из которой была сделана рукоять меча Бориса, как услышал пронзительный визг Пича. Я не хотел смотреть, я не хотел тратить силы. Но от визжал так громко, что мне пришлось.

Борис вставил большой палец собаке в глаз. Из глазницы хлынула густая струйка гноя. Пич забился от боли.

Ублюдок! Ну зачем? Зачем калечить и так покалеченное жизнью животное.

Борис резко крутанулся, сумев скинуть с себя животное. Собака рухнула в траву рядом с его ногами. Продолжала выть от боли, но перчатку из пасти не выпускала.

Этот ублюдок, эта огромная туша, звонко гремя своим пластинчатым доспехом, подбежал ко мне. Я уже подумал, что мне хана, но всё его внимание было сосредоточено на другом объекте. Он лишь иронично произнёс:

– Наберись терпения, я скоро вернусь.

Борис выдернул из земли меч, вернулся к собаке и ударил. Пич взвыл, и сразу же заскулил. Лезвие ударило точно по голове, срезав кусок плоти.

– Инга… – раздалось у меня в голове. Пич уже не думал о своей жизни, он думал о моей. Он пожертвовал собой ради меня. – Убегай!

Продолжая истошно скулить, собака попыталась вскочить на лапы, но последовал новый удар. Перчатка Бориса вывалилась из разинутой пасти. Всем своим весом Борис навалился на рукоять меча, вгоняя лезвие глубоко в шею собаки.

Тишина.

Пича больше не было в моей голове.

Меня трясло от беспомощности. На моих глазах убили моего верного друга, а я даже не могу закричать! Какое же поганое чувство. Я жалок…

– Ну что, сука, теперь твоя очередь.

Я вижу, как Борис повернулся ко мне. Сделал шаг в мою сторону, и вдруг замер.

– Борис! Мой старый друг!

Борис обернулся на голос, доносящийся со стороны пещеры. Я посмотрел в том же направлении. Ему кричал Дрюня. Он перешагнул через разрубленных волков и медленной походкой двинул в нашу сторону.

– Я ждал тебя, – сказал главарь “Труперсов”. – Но терпения мне не занимать. Приходилось самому захаживать к тебе в гости, но каждый раз ты игнорировал меня, отсиживался дом. Ты пришёл ко мне просить прошения?

– Великий Андрей! – воскликнул Борис, разводя руки в стороны. – Решил сделать тебе сюрприз.

– У тебя получилось. Я могу поблагодарить тебя за новое мясо, которым я пополню свои ряды? Как щедро с твоей стороны.

Борис зарычал. Вскинул меч и сорвался с места, нацелившись на Дрюню. Багровое лезвие отразило сильнейший удар. Борис быстро перегруппировался, отпрянул назад, поставил блок. Кожаное лезвие приняло на себя удар, защитив своего хозяина от смертельно удара. Воины отскочили друг от друга. Последовала новая атака. Оба знали своё дело. Знали, чего ожидать от своего соперника. Это была честная битва, разразившаяся перед моими глазами в свете костра.

Не важно кто одержит победу – в любом случае мне крышка. Я умру, как умер Пич. Как умерли волки. Погибну от меча, как погибли салаги.

Со стороны деревни медленно угасала мучительная мелодия сражения. Я посмотрел туда. Оставшиеся без контроля волки кинулись в рассыпную. Салаги с кучкой опытных воинов продолжали сдерживать натиск, но долго им не продержаться. Их оттесняли к подножью скалы. Каждый шаг назад забирал жизнь. “Труперсы” уверенно налегали, даже не замечая под своими ногами человеческих тел.

Рыдали ли сопляки, или умоляли свою мамочку спасти их – я не слышал. Крики нестерпимой боли быстро захлёбывались в лужах крови, когда ступни “труперсов”, покрытые коркой засохшего гноя, наступали на голову очередного салаги, пропустившего удар мечом из-за своей неопытности. Из-за страха, сковавшего его разум тяжелой цепью.

Это была бойня, а не война. Нас кинули на убой.

Надо встать. Надо принять смерть так, чтобы это было приятно. Я не хочу быть добитым на земле. Не хочу казаться жалким, перед лицом надвигающейся тьмы. Хочу встретить врага с оружием в руке.

Я доползаю до своего меча. Беру его в руку. Опёршись на меч как на костыль, я пробую встать с земли. Тело пронзает боль, но я продолжаю вставать. На полусогнутых ногах меня заштормило, повело в бок.

Я свалился.

Но уже что-то. Я не лежу на спине, а в моей ладони зажат страшный меч, материал которого служил кому-то кожей, которую сдёрнули, да бы создать такое странное оружие.

Я снова пробую встать.

– Тебе нужно уходить.

Голос звучал в моей голове. Я посмотрел перед собой – никого. В ногу мне что-то ткнулось. Я опустил глаза. Возле меня стоял чёрный волк. Он снова ткнул меня своим носом в ногу и сказал:

– Уходи в лес, здесь тебя ждёт только смерть.

– Я не могу…

Я погладил его по голове. Чёрная шерсть казалось мягкой, она блестела серебром в свете луны.

– Можешь…

Попробовав повернуться, я не удержался. Упал на колени.

– Мы сможем, – сказал волк, а затем схватил меня зубами за рукав кожаной куртки.

Зверь резко дёрнул на себя. Я повалился на землю.

– Помогай мне, – раздалось в моей голове.

Фыркая, упираясь лапами в землю, зверь изо всех сил тянул меня. Волок по земле в сторону леса. Не знаю, откуда у него столько сил, но у него получалось. Я скользил по траве пузом, волоча за собой ноги. Каждый рывок отдавался болью. Каждое движение напоминало мне о боли в груди.

– Помогай мне! Я один не справлюсь.

Я перевернулся на спину и принялся отталкиваться ногами. Упирался пяткой ботинок в рыхлую землю и откидывал своё тело. На сантиметр, на два, – но мы двигались. Медленно покидали поле боя. Я не знал: радоваться мне или нет. Я хотел быть там, среди салаг, но прекрасно понимал, что перспектив у нас нет никаких. Смерть меня не пугала. Меня пугала неопределённость. Что со мной будет – с длинным глистом, копошащимся в кишках этой бедной девушки. Да и плевать на меня! Мне жалко Ингу. Она не заслужила такой судьбы!

Я сильнее принялся отталкиваться от земли. Выбросил меч и принялся скрести землю ногтями, помогая волку быстрее волочить моё тело.

Никто не заметил моего трусливого побега. Поле боя быстро скрывало полотно ночи, оставляя на виду лишь крохотные точки, прыгающие в свете луны. Когда мы оказались в лесу, там, вдалеке, у горы продолжал гореть огонь. Маленькая точка жёлтого света нежно бросала волнистые блики на тысячелетний камень, подчёркивая всю мощь огромной горы, тянущейся своим остриём к яркой луне.

Рваный доспех как грабли собирал на себе сухие ветки, рыхлил землю. Трава наматывалась на прямоугольные кусочки, словно волосы на расчёску.

– Раздевайся.

Снять доспех не составило особого труда. Вынув руку из левого рукава, весь этот набор дребезжащих черепиц с лёгкостью соскользнул с моего тела.

– И куртку снимай, она тебе не понадобиться.

Я расстегнул пуговицы. Скинул на землю кожаный жилет. На мне осталась посеревшая от пота рубаха, а под ней – плотно стягивающая грудь повязка. Крови не было. Я оттянул ворот рубахи, заглянул – плечо посинело, кожу содрало как после ушиба об асфальт. Легко отделался! Но от этой хорошей новости дышать легче не стало.

– Вставай на ноги! – скомандовал волк.

Я перевернулся на бок, встал на колени. Упершись левой рукой в землю, оттолкнулся. Вначале выпрямил спину, затем согнул одну ногу в колено. Почувствовав под подошвой твёрдую землю, попытался встать. Меня штормило, тело сопротивлялось, мучительно пережёвывая боль. Но у меня получилось. Я встал.

– Молодец, – сказал волк. – А теперь уходим от сюда.

Первый шаг самый сложный.

Я шагнул и сразу же полетел вперёд. Хорошо, что мы в лесу, а не на проезжей части пытаемся убежать от преследования. Ближайшее дерево остановило меня. Ладони вцепились в толстую кору. Я держался. Тяжело дышал. Голова шла кругом, но я стоял на ногах.

–Идём, – подгонял меня волк, – идём!

Оттолкнувшись от дерева, я шагнул вперёд. Ноги чувствовали землю, подошва хорошо держала моё тело. Я сделал шагов десять, после чего меня снова бросило в сторону. Нужно прижаться к дереву, отдышаться, подождать, пока боль отступит.

– Нам надо торопиться, – морда волка пристально вглядывалась туда, от куда мы недавно бежали.

Разум зверя страхом не был затуманен, но заноза нервозность засела глубоко, заставляя его переживать за мою жизнь.

Короткими перебежками мы углубились в лес. Когда луна скрылась за кронами деревьев, а видимость была не больше десятка метров, небо вдруг окрасилось в багровый. Начался рассвет. Спасительный свет прорывался сквозь густую листву тонкими линиями. Подарок небес. Теперь я мог уверенно припадать к деревьям, не боясь промазать рукой, путая толстый ствол дерева с тенью.

Мы ускорились. Ни ветки, ни скользкая трава больше не были опасным препятствием.

– Куда мы идём? – спросил я волка.

– Мы уходим. Убегаем от смерти. Я постараюсь тебя вывести к людям, но ничего не обещаю.

– Ты останешься со мной?

– Я ничего тебе не обещаю.

Мы пробежали тысячи деревьев, оставили за собой след, тянущийся на километры. А когда жажда подкосила меня окончательно, мы услышали звук воды. Волк завилял хвостом.

– Вставай!

Облизнув разбитые губы, я нашёл в себе силы встать. Я был рад любой капле воды. Пусть она будет кислой, пусть будет грязной, но это будет живительна влага. Смочить горло сейчас не помешает.

Шум бурлящей воды нарастал с каждым шагом. А когда мы вышли на полянку, я увидел реку. Бурный поток пересекал нам дорогу, уходя далеко за горизонт.

Солнце поблескивало на внушительных волнах, бьющихся о высокий землистый берег.

Я подбежал к краю обрыва и шагнул вперёд. Ноги зарылись в рыхлую землю, но я смог удержаться. Сделал с десяток широких шагов – и вот она, вода. Протяни руку и вся живительная сила на твоей ладони. Я зашёл по щиколотку в воду и упал на колени. Вода тут же просочилась в обувь, наполнила штаны. Зачерпнув ладонями воду, плеснул себе на лицо. Как же хорошо! Кровь и пот стекали с моего лица, падая тяжёлыми каплями в реку.

Я хорошенько умылся, намочил волосы. И не выдержал. Погрузил голову в реку и принялся хлебать, жадно глотая воду.

Волк спустился ко мне.

– Не пей эту воду! – запротестовал он.

– А то что? – спросил я, вынув голову наружу. – Козлёночком стану?

– Нет! Но в тебе могут завестись черви. Будешь потом жрать траву и древесную кору, иначе исхудаешь и сдохнешь.

– О, за червей можешь не беспокоиться, у нас с ними общий язык.

Волк глядел на меня с непониманием.

– Нам нужно перейти на тот берег.

Река была широкой. Бурный поток был настолько сильным, что без труда пронёс на себе огромный ствол дерева, беспомощно цепляющийся длинными ветвями за край берега.

– Идея мне не нравиться, – кинул я, выплюнув воду. – Может, пойдём вдоль берега?

– Нет, нам надо на ту сторону.

Спорить с животным не имело никакого смысла. Он как дитя малое – хочу, дай, моё. Альтернативы нет никакой.

Волк уверенно двинул вперёд. Зашёл по грудь, дёрнулся вперёд и поплыл. Передние лапы ловко загребали воду, а задние – выплёскивали наружу пузыри воздуха. Зверь был счастлив. Он посмотрел на меня и словно дёрнул мордой, мол давай, плыви за мной. Течение быстро уводило его в сторону, но то, что он переплывёт реку – не было никакого сомнения.

Я только зашёл в воду по колено, как волк вдруг истошно завизжал. Я резко поднял глаза. Вокруг тела животного быстро разрасталась красная лужа. Волк нервно закрутил головой, он пытался обернуться назад, хотел увидеть, из-за чего ему так больно. Но лишь расплёскивал воду во все стороны.

Я сразу и не понял, что произошло. Но, приглядевшись, увидел, что именно причинило столько боли бедному животному. Из спины волка торчал конец стрелы, увенчанный четырьмя чёрными перьями.

– Думала, убежишь от меня?

Женский голос прозвучал как гром среди ясного неба. Я обернулся.

Глава 5

Беда не приходит одна. Ах нет. Эта сука припёрлась сюда в полном одиночестве. Преследовала нас, шла по следу. Она стояла на самом краю берега и ехидно улыбалась. Сука. Две рыжие косы тугими канатами тянулись по её доспеху, скрывая под собой большую часть крохотных шкурок грызунов, сплетённых между собой кольцами из кабаньего волоса. Как женщина – она прекрасна. Особенно она была прекрасна в утренний рассвет, когда чуть появившееся солнце над кронами деревьев своими лучами поджигало её волосы, и казалось, что ты смотришь на святого с огромным огненным нимбом над головой.

Рыжая бестия.

Она вкладывает новую стрелу в лук. Натягивает тетиву. Кончик стрелы, вырезанный из куска кожи “труперса” угрожающе смотрит мне в лицо.

– Из-за тебя мы проиграли битву! – крикнула Осси на весь лес. – Предательница!

И даже громкое журчание реки не в силах заглушить её разгневанный голос.

Я шагнул назад, погрузившись вводу по колено. Ботинки утопали в зыбком песке. Течение колыхнуло меня, словно я для него очередная преграда из рогоза, но я устоял.

– Не двигайся, я хочу пустить стрелу тебе точно в лоб! Борис не справился, а я уж точно не промажу. Засажу так, что все мозги вытекут из твоей новой дыры на затылке.

– Чего ты медлишь? – спросил я.

Она хмыкнула.

– Хочу знать правду! – выкрикнула она, а потом вдруг успокоилась. – Почему Борис на тебя напал? Вы ведь были такой славной парой.

– Убей меня, а потом сама спросишь у него.

– Ты многого не знаешь. Но мне показалось, что ты лично знакома с главарём “труперсов”. Это правда? Не лги мне, сука!

– Я не знаю его. Мне показалось, что я знаю.

– Ты врёшь!

От части, она права. Но только отчасти. Всей правды я и сам толком не знаю. Сейчас мне бы очень хотелось, чтобы всё то, что я напридумывал у себя в голове – оказалось весёлой шуткой. И то, что вожак “труперсов”– Дрюня. И то, что он, возможно, такой же глист-солитёр-паразит как и я. Другого объяснения у меня нет. Но это мои догадки. И только. Хочется всё рассказать, поделиться с этой бестией своим бредом. Но нужно ли? Есть в этом толк?

Когда тебе в лицо смотрит наконечник стрелы, мысли текут в твоей голове ровным поток, боясь увильнуть в соседнее русло бурной фантазии.

Моё молчание её раздражало. Она разозлилась не на шутку, тетива напряглась еще сильнее. Убить меня – ей как плюнуть в лицо валяющегося у ног убитого “труперса”. Но она не решалась. Что-то её сильно интересовало и, одновременно беспокоило.

– Скажи мне, это правда был Великий Андрей! Не лги мне!

– Я не знаю его! Я девочка из соседней деревушки…

– И что же девочка из соседней деревушки не поделила с “кровокожами”? Откуда у девочки из соседней деревушки маска “кровокожа”? Что сказал тебе Борис? ЧТО?!

Прохладная вода упорно трясла меня за ноги, словно зазывая меня с собой, туда, вперёд, куда течёт бурный поток. Вперёд к свободе. Даже окружающий меня воздух не был таким свободным. Горячий и густой он был заперт в этом лесу, не в силах слиться с вольным ветром, теребящим верхушки высоченных сосен. Даже рыбёшки, плывущие против течения, были свободнее меня. Вороны, что упорно противились силе ветра и перелетали от одного дерева к другому, могли распахнуть крылья и отдаться потоку, но они боролись.

Почему я не могу бороться?

Моя война еще не окончена.

Я откинулся назад. Оттолкнулся ногами от густого ила и рухнул в объятия бурной реки. Холодная вода окутала моё тело. Быстро подхватила, вырвала мои ботинки из липкой ловушки.

Рыжая среагировала моментально. Свистнула стрела. Прежде чем моя голова скрылась под водой, я увидел растянувшуюся улыбку на усыпанном веснушками лице. А затем острая боль пронзила моё плечо.

Наверно, я закричал. Всё, что я слышал – шелест подводных камней и шуршание песка. Вода хлынула в рот, затекла в ноздри. Лёгкие сжались от жжения. Глотку обожгло. Меня начало вращать. Крутить, словно дворовые мальчишки толкнули меня в спину, и я кубарем покатился вниз с горы.

Бился ли я об подводные камни? Да.

Плечо отдавало дикой болью. Наверно, это и оставляло меня в сознании. Я даже почувствовал, как песок захрустел на зубах. А потом меня выплюнуло наружу.

Я раскрыл широко рот и сделал глубокий вдох. Руки беспомощно хлестали по воде, в попытке зацепиться хоть за что-то. Уверен, что тонущий человек именно так себя и ведёт. Смотрит в небо, из последних сил стараясь удержать голову над водой. Но с каждой секундой сил всё меньше и меньше. Волна накрыла меня с головой, но на дно не потянула. Пощадила.

Меня продолжало уносить в неизвестность. Перед глазами мелькали деревья, высокий берег тянулся бесконечной линией, как отбойник на автостраде. Я снова сделал глубокий вдох. Взгляд устремился в голубое небо, чисто и бесконечное.

– Не уйдёшь!

Вот Сука! Отстань от меня! Пожалуйста! Отстань!

Я опустил глаза. Даже сквозь пелену воды я видел её. Видел, как она бежит вдоль берега. Видел, как она целиться на ходу. Целиться в меня.

Надоедливая сука! Пиявка!

Рыжая баба резко остановилась, навела на меня стрелу. Тетива издала басовитую ноту не хуже струны. Рядом с моим ухом свистнуло, вода глухо булькнула. На лице рыжей давно не было улыбки. Она не робот. Усталость от нашего похода накрыла всех. Тяжелое дыхание теребило её розовые губы. Громко крикнув, она сорвалась с места как овчарка. Бросилась за мной. Держа в левой руке лук, она закинула правую за спину. Выхватила стрелу из колчана, но когда попыталась вложить её в лук, оконфузилась. Стрела выпала и скрылась в высокой траве, оставшись где-то позади. Рыжую это не остановило, каждая секунда на счету, плевать на утерянное. Она кинулась вперёд с новой силой, еще громче заорав на весь лес. Ебанутая баба! Такую ничто не остановит. Только пуля в лоб, и то не факт.

Она вынимает новую стрелу. Замирает у самого края берега. Вскидывает лук – он уже заряжен, стрела смотрит точно на меня.

Мне бы хотелось, чтобы новая волна скрыла меня из виду, накрыла с головой, утянув на самое дно. Сейчас она точно не промажет. Мне бы спрятаться самому, но нет никаких сил. Я не могу…

Могу лишь беспомощно наблюдать. Видеть, как она целится. Как она ехидно давит улыбку. В своей голове она уже победила. Но…

Не тут-то было!

Земля под её ногами обрушилась. Стрела улетела куда-то в небо. Рыжая сорвалась с края берега и покатила к реке, вскидывая над собой клубы песчаной дымки.

Как она злилась! Как она орала! Это была просто песня для моих ушей!

Эта сука докатилась кубарем до самой воды, плюхнувшись лицом в чёрный ил. Вода вокруг её лица запузырилась, тело исказилось, словно залитое кипятком. Я даже представить не могу, сколько бешенства сейчас в её организме. Сколько адреналина струится по её жилам. На что она способна в таком состоянии?

Осси быстро вонзает руки в воду, сгруппировывается и ловко вскакивает на ноги. Вода ручьями стекает по её груди, рукам, крохотными каплями срывается с кончиков пальцев и плюхается обратно в реку. Красивое личико исказилось до неузнаваемости гневом и обидой. С рёвом она сдирает со щеки кусок прилипшего ила.

Я почти попал в её сети. Одно точное движение – и я труп. Но, быть может, мне осталось пару шагов до состояния – холодный труп на дне реки?

Лук валялся на берегу рядом с ногой Осси, но колчан был пуст – стрелы выпали и разлетелись во все стороны. Пока она пыталась взобраться обратно на высокий берег, я уже уплыл довольно далеко. Её фигура, размахивающая от гнева руками, быстро превращалось в маленькую точку.

Слабость обрушилась на меня в стократном размере. Я больше не размахивал руками. Так, вяло их вынимал из воды, в надежде хоть что-то нащупать ладонью. Я знаю это чувство – чувство безопасности. В этот самый момент твоя батарейка окончательно подыхает. Последние резервы, поддерживающиеся в тебе за счёт адреналина, сходят на нет. Я уже готов был отключиться, как мои пальцы вдруг что-то нащупали. Я ухватился. Сжал ладонь. Это была влажна ветка. То дерево, что ранее пронеслось мимо меня, я догнал его.

Когда дерево в очередной раз своими ветками коснулось берега, мы притормозили. Я сумел подтянуться поближе к стволу и обхватить его руками. Вроде, закрепился. Можно рискнуть, попробовать доплыть до берега. Рискнуть…

Веки налились свинцом.

Я содрогнулся от сковавшего меня холода. И батарейка окончательно сдохла. Инга отключилась.

А я продолжал прибывать в сознании. В полном одиночестве, здесь, в еще горячих кишках среди рыхлых фекалий, в которых я себя чувствовал как ребёнок в магазине сладостей. Остался в полном одиночестве. И в абсолютной неизвестности.

Я долго и упорно пробовал наладить связь с телом, изгалялся как только мог. Какую только дичь себе не фантазировал, но итог один – Инга молчала. Её сознание было живо, я это ощущал, но оно упорно молчало, спрятавшись от меня за глухой дверью.

В редкие моменты, когда молофья выходила из меня густым маслом, женское сознание разрешало мне к нему прикоснуться, но не более. И в эти секунды я мог открыть глаза. Увидеть тьму над головой, услышать шуршание реки, а потом снова полная тишина в эфире.

Я оказался взаперти. Чёртова клетка захлопнулась, сделав из меня ручного попугайчика; бестолкового и бесполезного, способного лишь повторять легко запоминающиеся фразы. Я томился в беспроглядной тьме, где мне иногда подбрасывали обглоданную кость. Я снова открывал глаза – тот же лес, та же река. Всё тоже голубое небо над головой. Мне повезло узнать, что в этом путешествии я был не одинок. Тот волк, что выволок меня из леса, что спас мне жизнь, плыл рядом. Он, как и я, зацепился за дерево. Мне хотелось так думать. Хотелось в это верить, но он всего лишь запутался в кустистых ветвях. Вода теребила мокрую шерсть, словно кистью рисовала на бумаге длинную, тянущуюся от самого горизонта волну. Он был мёртв. Голова скрылась под водой, а за торчащую из спины стрелу цеплялись проплывающие мимо листья и зелёные соломинки речной осоки. Он был похож на дохлую собаку, валяющуюся на асфальте под проливным дождём.

Сколько я здесь пробыл – никто мне не ответит. Я мог бы оставлять засечки на внутренней стороне кишок, но побоялся, что со временем на этих влажных стенах не останется живого места. Секунда, минута, час. Я не мог понять простых вещей – когда день сменялся ночью. Я бодрился только ощущением тепла, окружившим меня тёплым одеялом. Если всё вокруг начнёт вдруг остывать, это будет означать только одно – смерть. Смерть Инги. И что дальше – эти мысли я гоню прочь, как остатки кала сквозь своё длинное, как шнурок тело. А вдруг я умру раньше? Умру от голода или истощения?

Обычный человек мечтает о сытой и комфортной жизни. Но я уже давно не человек.

У меня вдруг родилась жуткая мечта. Гнусная и полная эгоизма. Озвучить её вслух – лишиться последней капли человечности, но мне никто не запрещал мечтать. Мечтать о том, что если тело Инги опуститься на дно и станет пищей для сотни обитателей реки, мне повезёт, и я окажусь в желудке одного из них. Хоть рака, хоть крохотной рыбёшки. Мечтать, как тело Инги путается в рыболовных сетях, её вытаскивают на берег. Предадут тело земле – и у меня есть шансы! А вдруг предадут тело огню? Успею я понять, что вокруг меня происходило?

Я мог только ждать своей участи. И мечтать.

И моя мечта сбылась!

Я услышал голос, детский. Раздался он в моей голове или в мозгу Инги – уже не важно. Мальчик испуганно кричал:

– Смотри! Смотри! Там девочка плывёт!

– Где?! – воскликнул мужской голос.

– Вон, папа! Вон, у дерева!

– Ох! Беда-беда! Куда ты полез, дурак! Река вмиг унесёт тебя прочь с моих глаз!

– Я смогу доплыть…

– Стоять! Быстрее сеть распутывай! Давай сынок, распутывай её!

– Папа, она уплывает!

– Да вижу. Давай, бегом за ней, вдоль берега.

Их голоса быстро утихали, и, когда моя надежда на спасение почти померкла, вопли прозвучали с новой силой.

– Догнали, сынок! Давай – давай, реще. Держи конец. Ага, молодец. Натягивай. Отойди! Дальше-дальше. Ну, жадного рыбака ни какая река не остановит. Уххх… Есть!

– Пап, ты поймал!

– Тяни давай! Так-так… молодец…

Мне стало страшно. Я мог попасть в руки кого угодно. Со мной могли сделать всё, что только можно вообразить. Но об этом я даже думать побоялся. Сейчас было важно – наладиться связь с безжизненным телом Инги. Необходимо любой ценой пробудиться. Хотя бы одним глазком взглянуть на людей, крутившихся возле моего тела. Обступившая тьма сковала моё тело, но разум продолжал бултыхаться крохотным огоньком свечи, даря надежду на спасение. Нужно разжечь огонь! Подуть так сильно, чтобы из остывающей искорки вспыхнуло жаркое пламя.

Я принялся извиваться в кишках. Тереться телом о влажные стенки, драть кожу об застывшие фекалии, в которых не осталось и капли живительной влаги для моего жалкого существования. Стало больно, но одновременно и приятно. Я излучал тепло, словно урановый стержень, опущенный в воду. Я выбросил из себя последние остатки энергии, выжал всё до последней капли…

Моя ладонь сжала влажный песок. Лесной воздух наполнил лёгкие.

– Папа! – детский визг влился в мои уши. – Она жива!

– Вижу, сынок, вижу! Давай, вытягивай… Давай, тяни!

– Пап, смотри… собачку жалко…

– Дак какая же это собачка, сынок… Так, отойди в сторонку. Вон, возьмись за руку. Ага, тяни! Траву жрать – мне не пережрать! Инга!

– Инга! Пап это…

– Да вижу я, не мешай! Инга, дочка, что с тобой? Жива?

Меня начало трясти. Бултыхать, как в маршрутке, что мчит на всех парах по ухабистой сельской дороге. И пусть они стянут с меня мокрую одежду, разденут догола – мне плевать.

Мне повезло.

Я мог бы попасть в зубы голодных хищников. Меня могли бы выловить извращенцы, прогуливающиеся по берегу. И уж точно теперь я не опущусь на песчаное дно бурной реки, где моё безжизненное тело тащило бы вперёд до тех пор, пока камни и местная фауна не превратит меня в голый скелет.

Но мне повезло. Я попал в руки людей, знающих моё имя. Их голоса мне знакомы. Я слышал их ранее, но из-за бессилия не в силах даже вспомнить, что было пару дней назад.

– Сынок, принеси бурдюк. Быстро!

Вокруг зашуршал песок. Я слышал, как мальчик резко подрывается и, тяжело дыша, куда-то убегает.

Может, прошла вечность, а может и секунда, но он вернулся. Упал возле меня. А потом я услышал:

– Инга, вот, вода.

Мои разбитые губы разразились болью, когда их коснулись мужские пальцы. В рот протиснулось что-то твёрдое, и тут же холодная вода обожгла глотку. С большим трудом я сделал глоток. Вода просочилась в желудок. Тело Инги медленно оживало. Заряд оказался совсем слабым.

Встать на ноги – несбыточная мечта.

Поднять руку – невыполнимая миссия.

Глаза… Я начал ощущать забытую боль, но глаза открыть так и не смог. Да это уже и не нужно. Страшное позади. Бурная река унесла мою смерть далеко за горизонт.

– Пап, смотри! – обеспокоено вопит мальчик. – Что с её плечом?

– Что-что! Не видишь? Стрела это. Бедная девочка, во что же ты ввязалась? Сынок, не смей трогать!

– Пап, надо вытащить…

– Она тебе не подстреленная лань. Можем навредить. Я знаю, кто нам поможет. Так, сынок, сворачивай сеть, а я возьму Ингу. Надо торопиться. Не нравится мне её посиневшее лицо. Беги домой, скажи матери, чтобы готовила постель и горячую воду.

Меня перевернули на бок. Мужские руки заботливо обвили мою талию, а затем медленно оторвали от земли. Свежего заряда хватило совсем на чуть-чуть. Моя общая с Ингой батарея разрядилась. Безопасность опьяняет. Я заснул не из-за того, что устал. Не из-за того, что день сменился ночью. Глубокий сон поглотил мой разум, опьянённый безопасностью.

Глава 6

Я очнулся из-за невыносимой духоты.

Язык и губы пересохли так сильно, что на ощупь напоминали детское печенье. Без вкуса, крошащееся от малейшего прикосновения. Приснись кошмар пострашнее – и я с лёгкостью бы перегрыз свой язык, а от губ остались бы шматы мяса.

Моя спина упиралась в мягкий матрац, а глаза безвольно уставились на потолок, выложенный из сухих досок. Солнечный свет, что лился из окна напротив, окутывал моё тело лёгкой дымкой, в которой мириады еле заметных пылинок сверкали подобно звёздам в чёрном небе.

Я попытался схватить звезду. Если бы мне заранее сказали, какую боль я испытаю – я даже и не рискнул бы. В эти секунды нестерпимой боли я вспомнил о своём плече. Вспомнил про стрелу. Хороший стимул для памяти, не желающей быстро возвращаться.

Медленно, но я начал всё вспоминать.

Полностью вернулось ощущения тела. Тела Инги. Плечо продолжало ныть, пуская по всему телу мучительные волны боли.

Нужно привстать на локти. Но как только отрываю спину от матраца на жалкие пару сантиметров, то сразу же оказываюсь от этой затеи, выпустив наружу сдавленный крик сквозь стиснутые зубы. Зараза! Тело беспомощно плюхнулось обратно на матрац.

Боль меня не остановит!

Меня ничто не остановит. Пусть я буду громко кричать, пусть буду терять сознание, но я найду в себе силы, и даже если придётся ползти – то доползу до Бориса, доползу до этой суки и убью её!

Не с первой попытки, но я сумел перевернуться на бок. Скинул тонкое одеяло. Луч солнца упал на свисшую с края кровати ладонь. Такой горячий и яркий. Он сумел протиснуться сквозь узкую щёлку между полупрозрачных занавесок, напомнивших мне влажную марлю. Я медленно прошёлся глазами по своему телу. Меня раздели. Повязку, опоясывающую грудь заменили чистой. Новые трусы, сделанные из того же материала что и занавески, были сухими. Плечо напоминало клубок, смотанный из длинного лоскута серой ткани. Кровь он остановил, но не сразу. Серое пятно успело засохнуть, впитавшись в ткань тонкой коркой. От него разило тяжёлым запахом сукровицы и гноя. Меня подлечили – и на том спасибо!

Я невольно окинул комнату взглядом. Скучная обстановка говорила мне о том, что я нахожусь в обычном сельском доме, возведённом из круглого бруса. Стены украшали рога животных, возле двери стоял невысокий комод. Бедность здесь не пахло, но и разглядеть богатство даже под самой крупной лупой тут не получится. Единственное, что здесь выглядело дорогим, – ковёр. Высушенная шкура коровы с типичным узором. Я здесь уже был. Давно, в самом начале своего путешествия.

Когда в комнату отварилась дверь, я уже сидел на кровати. Подозреваю, что жильцы дома услышали мои громкие стоны, которые я и не собирался сдерживать в столь юном теле. Я уставился на ковёр, когда тяжелые шаги прошли через комнату. На белый кусок шерсти встали запылённые кожаные сандалии, свободно сидящие на огромной ступне с широкими пальцами. Мне даже голову не надо поднимать, чтобы понять, кто стоит возле меня. Юрис – тот огромный мужчина, глава семейства, во дворе которого есть маленькая ферма на пару голов. Я помогал ему на время усыплять животных, а он тем временем отрезал от них жирные куски для пропитания своей семьи. После таких манипуляций, животным необходима была немедленная помощь, которую оказать могла только Роже, залечив смертельные раны. Вот я и вернулся в точку отсчёта. Только один.

– Инга, ты очнулась! – радостно завопил Юрис.

Он даже присел на колени, чтобы я мог без труда увидеть его радостное лицо. На глазах блестели слёзы, щетинистое лицо искривилось широкой улыбкой, обнажившей здоровые зубы.

– Инга! – детский голос переполненный искренней радостью раздался со стороны двери.

– Отто, – обратился Юрис к сыну, – не лезь к ней. Принеси воды.

– Я мигом! Мама! Мама! Инга пришла в себя!

– Инга, ложись обратно в кровать.

Его ладонь легла мне на здоровое плечо. Он аккуратно надавил на меня, боясь причинить мне хоть какую-то боль.

– Я… – и всё, больше я ничего не смог из себя выдавить.

Я даже не мог сопротивляться. Послушно плюхнулся на мягкий матрац, продолжая смотреть Юрису в глаза. Нервозность и растерянность читались на его лице. Он хрустел шеей, часто поглядывая в сторону дверного проёма. Его загорелая кожа пахла потом, а когда он вновь обратился ко мне, в нос ударил запах жаренного мяса. Я чуть слюной не подавился.

– Инга, тебе нужно отдыхать. Я даже боюсь подумать, от куда у тебя такие раны, но досталось тебе похлеще зайца, угодившего в зубы волков.

Волки… Альфа… Пич…

Что с ними? Остался ли хоть кто-то в живых…

Он взялся за край скомканного одеял, накрыл меня, оставив открытым обмотанное тканью плечо.

– Я только смог убрать древко стрелы, наконечник засел глубоко в коже. Прости, вытащить побоялся. На каждое прикосновение ты реагировала страшным мычанием. Мы тут все перепугались.

В комнату вбежал Отто. Симпатичный парень, беловолосый, в серой рубахе и льняных шортах. Его лицо озаряла улыбка, пока он не увидел испачканные кровью тряпки на моём плече.

– Пап, с Ингой будет всё в порядке? – его голос дрожал. – Мы сегодня сможем погулять? Я хочу ей показать…

Отец забрал из его рук глиняную кружку, а потом ласково выгнал пацана из комнаты.

– Вот, Инга, попей.

Я осушил кружку до последней капли. Хотелось еще, но просить я был не в силах. Юрис оказался умным мужиком. Только заглянув мне в глаза, он всё понял. По первому зову Отто тут же воротился в комнату и так же быстро покинул её, убежав с пустой кружкой. Юрис достал из кармана штанов платок, нежно отёр моё лицо, насухо вытерев кожу от пота.

Такой заботы я еще не испытывал никогда в жизни. Желание отправиться в дорогу за новыми приключениями вмиг испарилось. Так бы и валялся тут до самой старости.

Кстати о старости.

В дверном проёме Отто нарисовался не один. За парнем стоял сутулый старик. Он шагнул вслед за парнишкой, переполняемого желанием напоить меня водой. Старик встал напротив моей койки. Седые брови стянулись к переносице. Хмурый взгляд зацепился за моё плечо, и только потом перебежал на лицо.

Юрис словно уколотый тупой иглой в зад тут же вскочил с кровати.

– А, Эдгарс, – Юрис протянул руку мужчине, – ну наконец-то! Мы заждались тебя.

Ярко-зелёный костюм туго стягивал худое тело, морщинистое лицо блестело от пота. На бедре висела кожаная сумка с длинным ремнём, перекинутым через плечо. Пожав руку Юрису, Эдгарс приблизился к кровати, нагнулся.

– Инга, – растерянно кинул Эдгарс, – ты даже представить себе не можешь, какую радость я испытал, услышав из уст это маленького хулигана весть о твоём возвращении в деревню. Ведь слух прошёл о твоей…

Он не договорил, словно опасался лишних ушей. Его глаза метнулись на Юриса.

– Я считаю, – прошептал Эдгарс, – Отто надо пойти погулять.

– Да-да, Эдгарс.

Юрис взглянул на паренька тяжёлым взглядом. Взгляни он так на меня, я бы понял всё сразу, и в ту же секунду испарился, оставив после себя облако молекул. Но Отто продолжал стоять как вкопанный, крепко держа глиняную кружку. Отец вырвал из его рук кружку, и уже на слова попросил его покинуть комнату. Всхлипнув от обиды, Отто ушёл прочь.

Убедившись, что нас больше никто не слышит, Эдгарс продолжил:

– Инга, ходят слухи, что ты погибла. И теперь я вижу, что они появились не на пустом месте, – он внимательно осматривает моё плечо. – Что случилось?

– Эдгарс, – вступился Юрис, – она не в силах рот открыть.

Мужские пальцы оттянули мне нижнюю губу, холодная вода полилась в глотку. Я только и мог, что жадно глотать.

– Хорошо, – проворчал Эдгарс, – может ТЫ мне расскажешь, что случилось с её плечом?

– За этим я тебя и позвал.

Юрис навис надо мной, накрыв широкой тенью. Его руки принялись колдовать над моим плечом. Пальцами он поддел торчавший край ткани, потянул на себя. Когда он попытался продеть его под моё плечо, я замычал от боли.

– Придётся срезать, – сказал он, раздосадовано мотнув головой. – В любом случае, повязку необходимо сменить.

Он достал нож. Медленно вставил холодное лезвие между кожей и засохшей от крови тканью.

– Придётся потерпеть, по-другому никак.

Я даже не успел переварить его слова, как острая боль вонзилась в плечо и молнией разошлась по всей шее. Наверно, сейчас моё лицо походило на скисший помидор. Или на кучку пепла от сгоревшего ковра. Я даже нашёл в себе силы сжать пальцами влажную от пота простыню. Начавшаяся судорога быстро прошла, как только Юрис в три быстрых рывка вспорол повязку.

– Смотри, – сказал он Эдгарсу.

Юрис не стал вытаскивать из-под меня пропитанные кровью тряпки. Он раздвинул затвердевшие края, и держал их всё то время, пока Эдгарс внимательно осматривал мою рану. Их лица округлились, мне стало любопытно не меньше. Я сумел сдвинуть глаза и чуть-чуть повернуть голову.

Раздувшееся плечо напоминало сдувшийся футбольный мяч. Рана больше походила на порез, оставленный после удара ножом. Края почернели и чуть поблёскивали от свежей сукровицы, сочившейся из посиневшей кожи.

– Когда мы её нашли, из её плеча торчала стрела. Древко я обломал, а вот наконечник…

– Вижу-вижу. Правильно сделали, что ко мне обратились в первую очередь.

Эдгарс деловито подошёл к кровати, не спуская глаз с моего плеча. Он широко растопырил ноздри и сделал глубокий вдох, вбирая в себя разившую от моего плеча вонь. Морщинистое лицо исказилось, словно он нюхнул что-то мерзкое. Цветочками тут и не пахло. И это факт – вонь гнилой плоти ударила и мне в нос.

А потом Эдгарс зацокал, и это свистящее цоканье говорило только об одном – всё плохо.

– Юрис, надо немедленно обработать рану. Мне понадобится горячая вода и что-нибудь из одежды, чистое.

– Хорошо-хорошо!

Юрис тут же засуетился. Вскочил с кровати и улетел в кухню. Эдгарс присел на край кровати, предусмотрительно взяв сумку в руки. Затем положил её на колени и сказал:

– Инга, не бойся, сейчас обработаем рану. Жить будешь! Он еще раз наклонился ко мне. Голова зависла над плечом. Он был так близко, что я мог рассмотреть седой пушок в его ушах. Я видел торчавший из ноздрей пучок волос, напоминающих потрёпанный веник. Щербатая кожа давно потеряла свою гладкость, обвисла тонкими мешочками, погребя в своих складках коричневые пятна старости. Он дышал мне в ухо. Тонкие губы не выдавали ни эмоций, ни слов.

Закончив изучать моё увечье, он вернулся к своей сумке. Достал две стеклянные колбы, размером с теннисный мяч.

– Инга, это чудо, что ты жива! Все считают тебя мёртвой. У меня к тебе миллион вопросов. И я понимаю, что ты сейчас не в состоянии на них дать мне ответ. Но ничего, как тебе полегчает, мы вернёмся с Борисом.

Борис…

Живой! Он победил? Вернулся с победой?

Потратив немало сил, я разжал губы и произнёс только одно слово, а вернее – имя:

– Борис…

– Да. Он… Они вернулись пару дней назад. Новостей хороших нет. Борис в бешенстве. Сейчас ему лучше не попадаться под руку, но я уверен, новость о твоём спасении его воодушевит!

Левую ладонь Эдгарс продел под затылок и нежно оторвал мою голову от подушки.

– На вот, пей. Полегчает.

Стеклянное горлышко колбы уткнулось мне в губы. Кислятина попала на язык, и я тут же искривился. И если бы Эдгарс не держал меня, пролилось бы всё мимо. Я сделал пару глотков. Отвратный отвар. Я боялся, что меня вывернет наизнанку. Но нет! Как и пообещал старик, мне полегчало. Боль уже не казалось такой острой. Постепенно плечо прекращало доставлять мне мучения.

– Юрис! – крикнул Эдгарс, повернул голову к двери. – Ну где тебя лешие носят?

– Иду! – раздалось из кухни.

Я только успел устало моргнуть, как огромный мужчина нарисовался возле кровати.

– Вот, – сказал он, ставя деревянное ведро на ковёр, – И моя рубаха, чистая.

Забрав рубаху, Эдгарс глянул на клубящийся от ведра пар.

– Хочешь, чтобы я её тут сварил?

– Ты же просил горячую…

Резким рывком Эдгарс оторвал от рубахи рукав, от чего глаза у Юриса превратились в два огромных шарика для пинпонга.

– Зачем?

– Неси холодную воду!

– Понял. А вот рубаху не стоило портить…

– Иди уже!

Пока Юрис ходил за холодной водой, Эдгарс продолжил измываться над рубахой. Разорвал её на десяток лоскутов, разложил их на кровати. Один из лоскутов пропитал жидкостью из второй колбы. Чуть плеснул себе на ладони и растёр.

– Сейчас будет щипать.

Разве я мог возразить? Нет, я продолжал молчать, наблюдая, как он тянет влажную тряпку к моему плечу. Мне показалось, что он крапивным веником принялся хлестать меня. Каждый тычок в рану – как укус сотни острых игл.

Я зажмурился, сжал губы.

– Терпи. Знаю, девочка, неприятно.

Юрис вернулся, держа в руках еще одно ведро. Как только он переступил порог, тут же принялся разбавлять кипяток.

– Вот, Эдгарс, как ты просил.

– Намочи тряпку. И подай мне.

И в этот момент меня чуть не вырубило. Пальцы старика скользнули в рану, издав чавкающий звук. По плечу потекла горячая струйка.

– Тряпку, быстрее!

– Вот, держи.

Влажная ткань коснулась моей кожи. Эдгарс аккуратно вытер вырвавшийся наружу сок разложений, стараясь не касаться раны.

Я замычал.

– Инга, терпи!

Пальцы погрузились ещё глубже.

– Тряпку, еще, – завопил Эдгарс.

Я мечтал потерять сознание, отключиться. Заснуть. Всё что угодно, лишь бы не чувствовать ужасной боли. Хотелось оторваться от сознания Инги, но боль крепко связывала нас. Меня охватил озноб, резко сменившийся судорогой.

– Держи её, – вопит Эдгарс.

Мои ноги сковало. Эдгарс навалился на меня всем весом. Моя левая рука вцепилась ему в плечо. Под адреналином можно пустить ногти глубоко под кожу, можно вырвать кусок плоти, если борешься за жизнь. Не знаю, было ли больно Эдгарсу, но он держался молодцом. Тяжело дышал, удерживая моё извивающееся тело, и только облизывал губы, шуруя пальцами в моей ране.