Новый Арбат

© Васькин А.А., 2023

От автора

Перед Вами – вторая книга из серии «Легенды советской Москвы», посвященной тем улицам и проспектам, что возникли в ту пору, когда наш город был столицей Советского Союза, самого большого государства на планете. Первый выпуск этой серии рассказывал о Кутузовском проспекте – полностью и заново отстроенной магистрали. Кутузовский проспект можно считать витриной сталинской Москвы, исходя из облика тех зданий, что составляют его застройку. Да и наполнение этих домов также ярко отражает свою эпоху, ибо строились они, прежде всего, для элиты советского общества – высшей партийной и государственной номенклатуры, деятелей науки и культуры. Тот факт, что среди них затесались и «представители трудящихся», является скорее исключением, а не правилом.

Совсем другое дело – Новый Арбат, призванный продемонстрировать достижения уже следующего этапа советской истории, связанной с именем Никиты Хрущева. Те десять лет принято называть «оттепелью», подразумевая значительные изменения, направленные на демократизацию советского общества и потепление отношений с Западом. Собственно говоря, Новый Арбат – это и есть результат влияния общемировых тенденций в архитектуре второй половины XX века. Не было в Советском Союзе ранее ничего подобного: абсолютно новый проспект, никоим образом не связанный с прежней застройкой. Такой проспект мог бы появиться в любом советском городе, украсив его. А Москву Новый Арбат изуродовал, став огромным шрамом на теле Первопрестольной. Даже если проводить аналогию с Тверской улицей, которую в 1930-е годы выпрямили в улицу Горького, то и там со старой застройкой обошлись куда более бережно, передвинув многие ценные памятники архитектуры. Чего уже удивляться, что когда планы по сооружению Нового Арбата были обнародованы, они вызвали такое сопротивление в обществе.

Прошло более шестидесяти лет с начала строительства Нового Арбата. И как бы там ни было, проспект стал частью нашей повседневной жизни. Как менялся Новый Арбат за эти годы, какую роль сыграл он в истории нашей страны и судьбах простых (и не очень) людей? Что памятно людям до сих пор? А что и не хочется вспоминать? Об этом и многом другом рассказывает вторая книга из серии «Легенды советской Москвы».

Глава 1. Кто потерял «вставную челюсть»?

«Метелица», «Мелодия», «Малахитовая шкатулка», «Ангара», «Печора», «Бирюса», «Сирень», «Хлеб», «Юпитер», «Синтетика» – что это за названия такие и что их объединяет? Нынешняя молодежь и не скажет, и не вспомнит… А те москвичи и «гости столицы», что родились в СССР, наверняка сразу ответят: да это же Новый Арбат, тот самый, что назвался раньше проспектом Калинина! «И я, и я там был, и пиво-кофе пил!». Для простого народа главной достопримечательностью Нового Арбата стали даже не его огромные «дома-книжки», а прежде всего многочисленные магазины, кафе и рестораны, манящие своими неоновыми вывесками, стеклянными витринами и вкусными названиями.

Кто в обеденный перерыв не заскакивал в гастроном «Новоарбатский»? А с детишками в выходной поесть мороженого в кафе «Метелица»? Или купить пластинку в магазине «Мелодия», как магнит притягивавшем меломанов? А маме на Восьмое марта духи «Красная Москва» в парфюмерном магазине «Сирень»? А саечку свеженькую в магазине «Хлеб», куда не менее двух раз в день завозили булки и батоны (тогда еще без целлофана)? «Булочных»-то в Москве было навалом, а вот «Хлебов» только четыре – в том числе на улице Горького, на Большой Полянке и здесь, на Калининском, самый большой, двухэтажный. После «пробежки» по Новому Арбату (выражение такое ходило – «пробежаться по магазинам») ни одна авоська не оставалась пустой.

А в магазине кинофототоваров «Юпитер» можно было купить пленку для фотоаппарата, да и сам фотоаппарат – «Смена 8М», наиболее доступный по цене советским фотолюбителям. Такой был, наверное, в каждой московской семье, стоил всего 15 рублей (ценный подарок на день рождения подросшему наследнику!). Проблемы были с отечественной пленкой, качество которой было трудно предугадать. Зачастую о том, что все фотографии с юбилея, отпразднованного в кафе «Валдай», засвечены, узнавали только после проявки ее в ванной комнате, переоборудованной под самодеятельную фотомастерскую. Но химреактивами для проявки также торговали в «Юпитере».

Не смогли купить фотоаппарат, не дождавшись конца длинной очереди? Тогда идите в «Подарки» – таких магазинов в столице насчитывалось не более десяти, самый известный – на Калининском. Вазу хрустальную в кассе пробейте или керамику прибалтийскую, или еще там чего… А в «Москвичке» торговали женской одеждой – ну как не забежать? Вдруг чего «выбросят»: батники или клубные пиджаки (те, что для дома культуры тоже сойдут). А затем перекусить в кафе «Ивушка», силы восстановить… Ну а если деньги остались – рысью в ювелирную «Малахитовую шкатулку» за колечком с изумрудом (шучу-шучу)… А в субботу утречком в кинотеатр «Октябрь» – на мультики… Вот и еще одно дитя эпохи – ресторан «Арбат» на углу Калининского проспекта и Садового кольца. Он славился своими размерами – на его двух этажах одновременно могли находиться порядка двух тысяч посетителей. Прямо слюнки текут…

Проспект Калинина – так могли его называть исключительно гости столицы, ориентируясь на карту города. Москвичи же упорно говорили: Новый Арбат. Его прорубили через заповедные переулки Арбата, превратившегося в Старый (так и будем дальше его называть). Если Сталин оставил после себя семь высоток, то Хрущев – «дома-книжки» на Калининском, по праздникам превращавшиеся в громадные экраны, вмещавшие в себя четыре огромные буквы «СССР». В очередях москвичи судачили, что, мол, поехал Никита на Кубу и усмотрел там оставшиеся от бежавших в Америку эксплуататоров небоскребы, и сказал – а почему у нас таких нет? Без небоскребов Соединенные Штаты точно было не перегнать, а очень хотелось. В те годы лозунг «Догоним и перегоним Америку» где только не висел. Народ к этой затее начальства отнесся с юмором, все чаще на задних бортах грузовиков стала появляться надпись: «Не уверен – не обгоняй!».

Проспект получился похожим на западные улицы в старом кино – выстроенные в одном стиле многоэтажные высотные дома на всем его протяжении, широкие пешеходные зоны для прогулок. Те москвичи, что не бывали на нью-йоркских авеню, в штыки восприняли первую целиком и заново отстроенную московскую улицу, обозвав ее «вставной челюстью» и «посохинскими сберкнижками». Последнее определение связано с именем главного архитектора Москвы Михаила Посохина, будто бы заработавшего приличную сумму денег на проектировании проспекта. Да, любителей считать денежки в чужом кармане у нас хватает…

Снос Арбата до сих пор словно нож в сердце для коренных москвичей. Простить и понять такое невозможно. Речь идет об утрате подлинного облика столицы. Это ведь не просто причудливое переплетение переулочков, напоминающих кровеносную систему, – в данном случае не человека, а города, возникшего много-много лет назад. Представьте себе, что вместо сердца в живой организм вдруг внедрили совершенно неживую субстанцию, оборвав все привычные связи и нити, по которым сообщались между собой сосуды и капилляры. А сосуды эти и есть людские судьбы, ставшие историей семьи или рода.

Арбат – это ведь не обычная улица, офонаревшая и замощенная плиткой. Это огромный район, где каждый переулок – отдельная ветвь мощного и кряжистого дерева-дуба, уходящего своими корнями в толщу столетий. Например, еще в XIX веке существовало такое понятие, как «староконюшенная» жизнь – «средоточие московской интеллигентской обывательщины», по выражению профессора и москвича Николая Давыдова. Понятно, что произошло оно от названия Староконюшенного переулка. А вот и Приарбатье, среди жителей которого – герои Ивана Шмелева, Бориса Зайцева, а также их старших коллег – Льва Толстого, Тургенева, Салтыкова-Щедрина. «Мои ранние годы,– пишет Зайцев,– проходили в мирной, благодатной России, в любящей семье, были связаны с Москвой, жизнью в достатке – средне-высшего круга интеллигенции русской». Свой круг, свои люди, не меняющиеся десятилетиями семейные устои и традиции сытой и тихой жизни, передававшиеся из поколения в поколение, только не в усадьбах Среднерусской полосы, а в самом что ни на есть центре города. И все это с определенным апломбом. Недаром у Петра Боборыкина в романе «Китай-город» (1882 год) находим фразу: «Вы вобрали в себя всю добродетель нашего фобура». Фобуром в те годы называли арбатские переулки в подражание Faubourg Saint-Germain – Сен-Жерменскому аристократическому предместью Парижа. А в московском сен-жерменском предместье обитала преимущественно интеллигенция, в штыки воспринявшая 1917-й год.

«Арбат – улица интеллигенции. В переулках между Арбатом, Пречистенкой и Остоженкой располагалась Старая Конюшенная – дворянское гнездо Москвы, а вокруг Поварской улицы (Хлебный, Серебряный, Скатертный, Столовый, Кречетниковский переулки, Собачья площадка) обитала когда-то царская кремлевская обслуга. Там же, в районе Никитской, жили профессора, преподаватели и студенты Московского университета… Мой отец – крупный инженер, семья естественно вписалась в интеллигентную арбатскую среду», – описывал начало своей арбатской жизни в первой половине 1920-х годов писатель Анатолий Рыбаков. В 1933-м его репрессировали, а в 1941-м он ушел на фронт.

Строительство проспекта Калинина и разрушение Арбата – это не банальный случай пренебрежения к своему прошлому. Здесь все гораздо глубже. Пережившая лихолетье двадцатых годов, сталинские репрессии и войну, арбатская интеллигенция «держала оборону», не прекращая утверждать свой, особый стиль повседневной жизни. Их «уплотняли», превращая нормальное жилье в коммуналки, а они – знай себе живут.

Вот какую интересную цитату отыскал я в старом путеводителе по столице 1957 года, за несколько лет до начала строительства проспекта. Читаем про Арбат: «Теперь этот район Москвы по составу населения отличается разве только некоторым преобладанием интеллигенции». То есть еще осталась эта самая интеллигенция, уцелела. Вот и получается, что уничтожение значительной части Арбата – это еще и удар по определенной социальной группе – людям с высшим образованием, со сложившимся критическим взглядом на происходившие с 1917 года события и с соответствующим внутренним отношением к ним. Это про них Ленин сказал в 1918 году: «Опираться на интеллигенцию мы не будем никогда, а будем опираться только на авангард пролетариата, ведущего за собой всех пролетариев и всю деревенскую бедноту. Другой опоры у партии коммунистов быть не может». Вождю вторил Владимир Маяковский в стихотворении «Сказка о Пете, толстом ребенке, и о Симе, который тонкий» в 1925 году. Мальчик Петя, буржуйский сынок, живет именно на Арбате: «Петя стал белей, чем гусь: – Петр Буржуйчиков зовусь. – Где живешь, мальчишка гадкий? – На Собачьевой площадке». А потому переселение пускай не всего арбатского населения, а хотя бы половины – это важный шаг в продолжающейся даже в 1950-е годы классовой борьбе. Пускай едут в бывшие подмосковные деревни с их хрущевками, да и еще спасибо скажут! Но ведь как символично все выглядит: при царе опальных вольнодумцев тоже в деревни отправляли.

Крайне мало осталось фотографий, запечатлевших патриархальное Приарбатье, не говоря уже про кадры киносъемки. И потому бесценны ощущения и эмоции, что еще теплятся в немногочисленных воспоминаниях: «Если у долгожителя Арбата, растревоженного ностальгическими мыслями, возникнет идея прогуляться сегодня по некогда знакомым арбатским переулкам, то она обречена на провал. Причем вовсе не только из-за проспекта, нанесшего сокрушительный урон ритму и ткани арбатских переулков. Гибельность затеи связана с тем, что безвозвратно ушла значительная часть быта и культуры пятидесятых – шестидесятых годов прошлого века… Современный пешеход, рискнувший как турист окунуться в лабиринт арбатских переулков, увидит все по-своему, возможно, чему-то обрадуется, но скорее пожмет плечами, пожалев о потраченном зря времени», – тоскует литератор и коренной житель Арбата Владимир Потресов, обитавший в доме № 20 на Большой Молчановке.

Еще один абориген – будущий хирург и писатель Юлий Крелин – вспоминает конец 1940-х годов: «Еще была Большая Молчановка на стыке с улицей Воровского, была аптека с высокой лестницей; ее спешно восстанавливали, поскольку в этот дом попала бомба. Воздвиженку уже переименовали в улицу Коминтерна и следом же в улицу Калинина. Будущий Новый Арбат, возможно, рождался еще в каких-либо гениальных мозгах авторов генерального плана реконструкции Москвы».

Нам, конечно, интересно, а что было на месте Нового Арбата? «Взять Молчановку. Если, предположим, кто-то сегодня на карте Москвы станет искать эту улицу, что он найдет? А ничего: червячок на задворках чего-то, что называется „Октябрь“. А прежде она упиралась одним концом в Трубниковский переулок, а другим – в Поварскую (историческое для моего поколения название – улица Воровского) рядом с Арбатской площадью… Помпезный главный фасад возрожденной „Праги“ глядел на узенькую улицу Воровского, а боковые – на Арбат и Молчановку. Оказавшись сегодня на оживленном перекрестке Нового Арбата и спрятанного в трубу Бульварного кольца, даже зажмурившись и сильно напрягши воображение, никак не могу вспомнить, как все было. Иногда, правда, вдруг ни с того ни с сего всплывет образ: осенний вечер, еще теплый; не поздно, а почему-то уже темно, тускло светят желтые фонари, подвешенные посреди улицы на уровне второго этажа. Под ними – Молчановка, полгода назад еще булыжная улица, утопающая, как говорится, в пожухлой листве темных тополей, что нависают над штакетником заборов или сохранившимися коваными оградами. Древние, траченные временем и заброшенностью полутора-двухэтажные особняки смотрят пыльными окнами коммуналок. Живость и неповторимость арбатских уголков связывались не только с тем, что здесь невозможно было найти два одинаковых особняка, но также со свободой течения улиц и переулков. Кстати, при всем российском разгильдяйстве границы владений в Москве оставались нетронутыми вплоть до губительных массовых застроек.

Только позже, когда проложили прямой, как полагается, проспект, стало ясно, насколько неровно струилась Молчановка. От „Праги“, почти блокирующей сегодня тротуар у Арбатской площади, домa, прежде бывшие нечетной стороной нашей улицы, постепенно отступают от „красной линии“. После Годеиновского переулка, что напротив „церковки“, восстановленного в шестидесятые храма Симеона Столпника, от Молчановки не остается даже воспоминаний: на месте дровяного склада – торговый центр „Валдай“ и гастроном „Новоарбатский“. Улица наша, подобно эскадре в противолодочном маневре, делала зигзаг, благодаря чему сегодня она выныривает из небытия за высоткой, где было кафе „Ивушка“, а нынче модный спортивный бар. Дальше Молчановка, словно утомившись от резвых движений, чуть изгибаясь, течет в старом русле, по-хамски перегороженная другой высоткой с аптекой и углами тылов кинотеатра „Октябрь“. От оскверненной улицы все-таки осталась память: три-четыре дома в модернизированном виде и чудом уцелевшая церковь.

А, например, Кречетниковский переулок, по призраку которого катят сегодня машины, чтобы, минуя Новинский бульвар, бывший СЭВ, Новоарбатский мост, устремиться прочь из душной Москвы, исчез полностью. Чуть ближе к центру от нагромождений „Октября“ под бетоном проспекта похоронены останки символа Москвы и арбатских переулков – легендарной Собачьей площадки. Это московское пространство с названием таким же знаковым, как одесская Пересыпь или петербургские Пять углов, представляло в общем-то ничем не примечательную треугольную в плане площадь, посередине которой был маленький живописный сквер за невысокой чугунной оградкой и с недействующим фонтаном, шестигранную колонну которого украшали звериные морды. „Памятник барской собаке“, – объясняли пролетарские старожилы», – вспоминает Владимир Потресов. Про «пролетарских старожилов» – это точно подмечено…

Своя – гастрономическая – тоска по уютной Собачьей площадке у актера Александра Ширвиндта: «Была такая удивительная площадка в прошлой Москве, с памятником собаке, старинным особнячком, где размещался Институт Гнесиных, деревянными пивными ларьками, где пиво закусывали бутербродами с красной рыбкой и не менее красной икрой, где зимой в ледяное пиво доливали его же из большого чайника, подогретого почти до кипения, чтобы жаждущие аборигены не простудили горлышко, а на фасаде заведения было большое воззвание: „Требуйте долива пива после отстоя пены!“». Отстоя было вдоволь и в те времена…

Когда и у кого впервые возникла мысль о новом проспекте в здешних местах? Еще в середине 1930-х годов, когда был принят т. н. Сталинский план реконструкции Москвы, по которому Новый Арбат должен был стать началом большой дороги в западном направлении, ведущей в Дорогомилово и далее на Можайское шоссе, превращенное в одну из самых оживленных магистралей Москвы, шириной чуть ли не до 100 метров. «Правая сторона этой магистрали, – диктовал Сталинский план, – освобождается от ветхих зданий. Богатые зеленые массивы связывают магистраль с набережной Москвы-реки. В целях разгрузки Арбата прокладывается новая прямая магистраль, так называемая Новоарбатская. Магистраль проходит от Москвы-реки через кварталы Дорогомиловской улицы и Дорогомиловской площади. Набережная Москвы-реки превращается в сквозную магистраль. Набережные озеленяются, берега одеваются в гранит. Москва-река у Дорогомиловской луки спрямляется». Назвать новый проспект предполагалось именем Конституции, другая гигантская магистраль новой Москвы – Аллея Ильича – должна была вобрать в себя Охотный ряд, Моховую, Волхонку и привезти к Дворцу Советов. Этот же план и привел к возникновению Кутузовского проспекта, о чем я написал в первой книге серии «Легенды советской Москвы».

Война лишь отодвинула претворение плана в жизнь, но не перечеркнула их. 20 апреля 1944 года художник Евгений Лансере отметил: «Вчера вечером наконец Чечулин. Упоен своею властью – „главный арх[итектор] г. Москвы“. Развернул в 1/2 часовой беседе широчайшие планы строительства: Новый Арбат, Киев – Крещатик». Так Лансере описывает встречу с главным архитектором Москвы Дмитрием Чечулиным, занимавшем эту должность по 1949 год. Как видим, перспективы действительно были грандиозные: война еще не кончилась, а строительство Нового Арбата виделось главному архитектору столицы делом ближайшего будущего.

Но планам этим не суждено было сбыться ни в 1940-е, ни в 1950-е годы. Во-первых, масштабное разрушение советских городов во время Великой Отечественной войны потребовало привлечения огромных средств на их восстановление. На скорейшее выполнение этой сверхактуальной задачи и были направлены основные силы советских архитекторов и строителей. Кроме того, с конца 1940-х годов в Москве началось осуществление невиданного ранее архитектурного проекта – возведение семи высотных зданий (восьмая высотка в Зарядье так и не была построена). И если первые высотки возвели относительно быстро, в том числе и с применением труда заключенных (здание Московского государственного университета, жилой дом на Котельнической набережной), то последняя – гостиница «Украина» – сдавалась с большими недоделками уже к Всемирному фестивалю молодежи и студентов 1957 года. Иными словами, рук просто не хватало (об этом подробно – в книге «Сталинские небоскребы. От Дворца Советов до высотных зданий»). И проект Нового Арбата был отложен до лучших времен.

Тем не менее можно себе представить, как выглядел бы Новый Арбат, начнись его строительство при Сталине. Это была бы парадная улица в том же духе, что и Кутузовский проспект. Т. е. огромные «сталинские» дома, густо украшенные всякого рода «излишествами» и внешним декором, за который позднее этот стиль будет подвергнут суровой критике лично Никитой Хрущевым. Новый лидер советского государства напрямую связал дороговизну высотного проекта с недостатком жилья для простых советских людей. Следовательно, образ Нового Арбата времен «оттепели» должен был коренным образом отличаться от десятилетиями насаждавшегося «сталинского ампира», который иногда также именуют «советской неоклассикой».