Лилит

Размер шрифта:   13

Nikki Marmery

LILITH

Copyright © Nikki Marmery, 2023

All rights reserved

Настоящее издание выходит с разрешения Diamond Kahn & Woods Literary Agency и The Van Lear Agency LLC.

Серийное оформление и оформление обложки Татьяны Гамзиной-Бахтий

© П. А. Смирнов, перевод, 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Издательство Иностранка®

* * *

Посвящается женщинам, где бы они ни были.

Творите себя сами.

Так повелевает Матерь

Госпожа Лилит

  • Лилит, Адама первая жена,
  • (Та, что была до Евы, ворожея),
  • Речами сладкими могла смутить и змея
  • И волосом златым, коли не врет молва.
  • Стареет мир, но, так же молода,
  • Она плетет блистающую сеть,
  • Влечет мужчину, чтобы завладеть
  • И сердцем, и душой его сполна.
Данте Габриэль Россетти

Часть первая. Рай

4004 год до Рождества Христова

И сказал Господь Бог: вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог из сада Едемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят. И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни.

Книга Бытия 3: 22–24

В начале

Сначала я его любила. Как прекрасен он был тогда!

Стоял, попирая широко расставленными ногами плодородную почву нашего рая: ладони на поясе, мускулистые руки тверды и узловаты, словно молодая смоковница. Блестящие волосы цвета воронова крыла ниспадали ему на плечи. Темные глаза манили.

Кисловатый, влекущий запах его тела сводил меня с ума. Адам кружил мне голову.

А я, наверное, ему.

Поначалу.

Когда же все изменилось? Казалось, ничто не предвещало. Но теперь я вспоминаю знаки, от которых отмахивалась, словно от ряби на поверхности пруда, пытаясь отогнать подальше, будто этого достаточно. Как же я была наивна! Как могла не догадаться, что волны вернутся обратно, усиленные стократно!

Ему в голову начали приходить «идеи».

Он наблюдал, как я направляю набухшую дождевую тучу в сторону колосящихся полей, чтобы их полить.

– Если мы прокопаем здесь траншею, то сможем управлять подземными водами, – сказал он. – Тогда не придется ждать дождя. Мы направим воду к пшеничным полям, подчиним ее своей воле. Я назову этот процесс «ирригация» – это будет хорошо!

– Ты слишком медленно рыхлишь землю, – проговорил он, когда я с мотыгой в руке рыхлила землю. – Мы привяжем кривую заостренную палку к упряжи быка, и он будет ее тащить. Я назову этот инструмент «плуг». – Он глубокомысленно кивнул. – И это будет хорошо.

– Мы будем вести счет нашему труду, – отметил он, глядя, как я выпалываю сорняки в саду. – Когда нас станет больше… А я чувствую, что нас станет больше! – подмигнул он. – Мы станем обменивать свою работу, излишки пищи и прочее на ценный предмет, обозначающий их стоимость. Я назову этот предмет «деньги»…

– И это будет хорошо?

– Лилит, не перебивай, когда я говорю. – Он беспокойно расхаживал по саду. – Нам понадобится учитывать деньги. Мы станем делать отметки на влажной глине, и эти отметки будут нести смысл. Если глину обжечь, этот смысл утвердится навеки, словно в камне.

– Вот так? – Я показала ему отметки, выцарапанные на реберной кости козла: календарь, где я отмечала прибывающую и убывающую луну и приливы и отливы собственной крови, за которыми следила.

– Нет, не так. Совсем не так, – нахмурился он. – Свои отметки я назову «письменность».

Он был вечно недоволен теми дарами, что у нас были. Ему хотелось большего. Поэтому он ставил опыты, скрещивая разные деревья нашего сада, чтобы получить новые плоды. Заметив, как размножаются те создания, что были отданы под нашу опеку, он принялся и за животных.

– Построим заборы, – размышлял он. – Я отделю баранов от овец и хряков от свиней. Я буду позволять барану познать овцу и хряку познать свинью лишь тогда, когда захочу, чтобы они плодились. Так я смогу получать больше баранов и овец и больше хряков и свиней, когда понадобится.

Планы были прекрасны. Меня восхищал их размах.

Вот только они изменили нас. Добывать себе пропитание стало недостаточно. Ему всегда хотелось большего. Хотелось все контролировать.

Отметки на табличках превратили его слово в закон.

– Вот! – показывал он на загадочные клинышки и стрелочки. – Так все и должно быть.

Спорить с этим я не могла, ведь значения отметок он так и не объяснил. Мне они напоминали следы воробья, пробежавшего по глине в поисках червячка.

Изобретения он считал своей собственностью, заявлял на них права и получал наибольшую выгоду. Подсчитывая наши труды, он сам назначал им цену в «деньгах» и свою работу почитал более высокооплачиваемой, чем мою.

Сейчас его называли бы директором по стратегическому планированию. Ему это подходило: проницательный изгиб бровей, решительно скрещенные сильные руки, уверенные кивки, с которыми он раздавал указания.

У него отлично получалось командовать.

* * *

Последний его план стал решающим. Последней каплей, изменившей всё.

– Когда нас будет больше, – в очередной раз начал он однажды (мысль о том, что нас должно стать больше, превратилась у него в навязчивую идею, хотя не уверена, что он задумывался, откуда появятся другие люди), – нам придется защищаться от других.

Он показал два увесистых камня, найденных у реки: один рыжевато-бурый, другой серый.

– Мы расплавим и соединим эти металлы. Вместе они станут более твердым, прочным веществом, из которого мы станем делать мечи, ножи, топоры и прочее.

– И как ты назовешь этот новый материал? – спросила я забавы ради.

– Бронза, – серьезно ответил он. – Естественно, носить оружие буду я, потому что я крупнее и сильнее, чем ты, и я буду защищать тебя.

– Естественно.

Я не спорила – на первых порах. Лишь бы ему нравилось.

Мне не было нужды в оружии. Пусть мужчина развлекается с мечом и плугом, с письменными табличками и деньгами. Я в будущее не заглядывала, счастливо обходясь настоящим, привязанная к циклу повседневной жизни. Поливала розы, ухаживала за животными, собирала зерно. Лепила глиняные горшки для хранения пищи. Пела, отмечая ритмы нашего существования, била в барабан, приветствуя молодую луну. Танцевала ради собственного удовольствия.

Мне сказали, что однажды я стану матерью целого человечества. В свое время.

Я не спешила. У меня была собственная цель: тайна, доверенная только мне. Дар более прекрасный, чем рубины, более ценный, чем золото. Я холила и лелеяла тайну чрева своего, потому что она была моя – дар Святой Матери исключительно для меня, первой женщины.

И я ничего не имела против маниакальной тяги Адама к прогрессу, потому что любила его. Когда все металлы были расплавлены и выкованы, урожай собран и обмолочен, зерно провеяно и перемолото, хлеб испечен и остыл, музыка и танцы затихали, мы сидели под древом – тем самым, плоды с которого нам было запрещено вкушать, – и валялись на траве, смеялись и целовались, и, клянусь всем святым, он возделывал меня с усердием землепашца, и вот это действительно было хорошо.

Я – господин твой!

Вот что случилось в тот день, когда все изменилось.

Мы были возле пруда. Ослепительно сияло солнце. Водопад с журчанием разгонял по воде небольшие волны с золотистыми, словно нектар, гребешками. Мы лежали на согретом солнцем камне и вдыхали дурманящий аромат мирта.

Сколь же славен был наш сад! Все в нем радовало глаз и годилось в пищу: крепкие розовые яблоки и кроваво-красные апельсины, орехи и груши, спелые фиги, миндаль и оливки, гранаты с зернами, напоминавшими драгоценные камни, и терпкая айва. Лимоны размером с перепелку сами валились с веток, стоило только на них взглянуть. Для всего и всегда был сезон, ни одно дерево не стояло голым. Пьянящий сладкий запах цветов окружал нас постоянно, даже когда на деревьях висели плоды.

Теперь я понимаю, что они и не росли. Плоды просто висели, вечно спелые, и лишь ждали, пока их сорвут.

Я не знала, что так не бывает. Откуда мне было знать?

За плодовыми садами лежали поля: золотистый ячмень и качающаяся на ветру пшеница. Они были расчерчены валами и каналами, перемычками и дамбами, которые несли живительную воду из четырех рек, устанавливавших пределы нашего рая. Это и была придуманная Адамом ирригация. Колосья высотой по грудь гнулись на ветру: всегда налитые, вечно готовые к жатве. После первого сева мы не посадили ни единого зерна.

Прекрасный вид на поля открывался из нашей крепкой хижины, построенной из стволов и ветвей высоких кедров и ладных сосен, крытой листьями финиковой пальмы. Рядом был мой цветник с розами. Их сладкий запах приветствовал меня каждое утро и благостно убаюкивал по вечерам.

Животные приходили к пруду на водопой. К тому времени у нас уже было множество баранов и овец, хряков и свиней благодаря животноводческим затеям Адама. А еще крепкие быки и ласковые коровы, бородатые козлы, широкогрудые упитанные утки, всевозможная пернатая дичь. Мы любовались ими, и это было хорошо.

Тепло сочилось из воздуха, словно мед. Лилии колыхались на ветру. Солнечные лучи били в сверкающую воду и отражались в сапфировом небе.

Адам обернулся ко мне. Губы его были влажны от вожделения. Он положил мою ладонь на свой набухающий орган, и тот вздыбился со всей мощью и страстью. Я села верхом на Адама, запустив руки в черную курчавую поросль у него на груди. Он сжал мне запястья.

– Нет. Ложись под меня.

– Не хочу. – Я опустила бедра, впуская его глубоко в себя, чтобы доказать свою правоту, и у меня неплохо получилось.

Он застонал от удовольствия, потом снова схватил меня за руки.

– Я сказал, ложись под меня!

– Нет! Это ты ложись под меня!

Я думала, он шутит. По правде говоря, мне было хорошо и так. Меня переполняла радость от ощущения его тела. Но во взгляде Адама не было и намека на улыбку.

– Я – господин твой, и ты ляжешь под меня!

– Кто-кто? – рассмеялась я и вдруг почувствовала, что он сморщился внутри меня, словно высохшая слива.

О, как же он тогда разозлился!

– Я – твой хозяин!

Я перекатилась на бок рядом с ним, прикрыв глаза от слепящего солнца. Тоже мне, господин и хозяин!

– Ты и я – мы были созданы вместе, и я равна тебе. – Я погладила его по широкой груди и поцеловала в алые губы; он смягчился, а я, положив голову ему на плечо, продолжала: – И раз уж мы об этом заговорили, то мне надоели твои указы и распоряжения, твоя страсть все улучшать. Давай вернемся к прежней жизни. Давай снова в согласии жить и работать вместе.

Он сжал мою ладонь, и душа моя воспарила.

– Разве не станет у нас больше свободного времени? Неужели мы должны трудиться весь день под жарким солнцем ради даров, которых больше, чем нам нужно? Что проку в излишках для торговли, деньгах для обмена? Давай отдыхать и наслаждаться тем, что нам дано, ведь мы воистину благословенны.

Он улыбнулся, и сердце мое затрепетало от любви к нему.

– Что же до оружия… – Я посмотрела на большой бронзовый меч, лежавший рядом. – Так ли оно необходимо? Кроме меня здесь никого нет. Животные кротки и повинуются нам. Зачем тебе меч?

Что ж, вот это ему не понравилось. Нежность покинула его, как кровь покидает тело жертвенного агнца. Адам ударил сжатым кулаком по камню.

– Не перечь мне! – взревел он. – Это моя сила, моя десница. Я ношу его, чтобы защищать тебя, потому что ты принадлежишь мне! Меч нужен, чтобы ты помнила о своей слабости!

От этих слов у меня холодок пробежал по коже. С чего он решил, что я принадлежу ему? Зачем ему нужно, чтобы я чувствовала себя слабой?

Оказалось, что меч, который, по словам Адама, был нужен для моей защиты, не мог уберечь меня от боли и обиды. Его тело, которое я так любила, Адам обратил против меня. Крепкие, как ветви дуба, руки схватили меня; некогда нежные ладони вдруг с силой сжали мне запястья. Он подмял меня под себя и придавил к земле ногами, больно уперев колено во внутреннюю сторону моего бедра и зажав мне щиколотку стопой. Твердый камень впивался мне в спину, пока Адам долбил меня сверху. Он зажал мне рот, чтобы не слышать стонов и проклятий, и смотрел поверх моей головы, словно меня и вовсе не было. Там, где раньше мы доставляли удовольствие друг другу, я стала лишь сосудом для удовлетворения его желания. Насилием получил он радость от моего тела, но мне не было в том радости.

Стоило ли оно того, Адам? Ты взял силой то, что всегда получал любовью. Разве тебе так слаще?

Имя Его

Наверное, вам рассказывали, что я была изгнана, потому что в гневе сквернословила и произнесла Его имя.

Но все было не так.

Сказать по правде, бог Яхве очень ревнив. Он разозлился вовсе не из-за того, что я упомянула имя Его. Дело в том, что в ярости и отчаянии я воззвала к Ней – к Богине-Матери, которая породила нас, которая нас нянчила, у которой я искала защиты.

– Ашера! – воскликнула я, когда Адам скрылся среди высоких ячменных колосьев, слегка пристыженный, волоча за собой нелепый меч.

Я утерла его влагу с ноющего от боли бедра.

– Всемогущая Ашера, дарующая жизнь, Царица Небесная, зачем ты оставила меня?

Ответа не было. Она молчала уже давно. За последние недели я видела Ее лишь однажды, когда Она пришла в Эдем, чтобы поведать мне Тайну.

В пруду я смыла с себя следы Адама, надолго задержавшись под водопадом. Рокот потока наполнял мой слух, ледяные объятия притупляли чувства. Вокруг кипела и кружилась водоворотами вода.

Я погрузилась с головой туда, где царили тишина и покой, и оттирала кровь с рук и ног илом с самого дна. Я промыла все внутри себя, чтобы избавиться от семени Адама.

Выйдя на берег и согревшись на солнце, я разломила листья нежного алоэ и целительной жидкостью смазала ссадины. Сидя на камне, я баюкала себя, пытаясь успокоиться. Мирт скорбно поник. На ветви рожкового дерева, сочувственно склонив голову, плакал голубь, роняя крупные слезы из круглых глаз.

Вдалеке пророкотал гром. Сгустилась низкая черная туча. Голубь взмыл в небо. А вот и Он пожаловал. Я собралась с силами.

– Лилит! – раскатисто произнес Он мое имя.

Голос Его звучал так, будто горы раскололись и заговорили. Имя мое разносилось над равнинами и долами, отдавалось эхом в каждой расщелине, в каждой пещере. Зашептались на ветру листья. Камыши тоскливо завыли, склонясь к взбаламученному пруду. Водопад гремел: «Лилит! Лилит!», скатываясь по камням. Река бормотала мое имя, бурля по камням в стремительном течении к морю.

Звук исходил отовсюду вокруг, одновременно внутри моей головы и снаружи. Слово билось и пульсировало у меня в жилах. Виски сдавило.

– Лилит!!!

* * *

Почему же, спросите вы, Яхве так трепетно относится к своему имени?

Существует, наверное, тысяча эпитетов, помогающих скрыть его. Он – Единый, Он – Господь, Он – Всемогущий.

Что ж, теперь я знаю, в чем дело, – я отведала плод от древа познания, дающего смертным мудрость богов. Все просто: подобно барану, быку или хряку, Он один не способен породить жизнь. Он не мог создать нас в одиночестве – только вместе с Ашерой.

Но почему же Она молчит? Где скрывается Богиня-Матерь? Как я не заметила ее ухода? А Он обманул нас, объявив, что дать имя – это и значит сотворить. Он именует, и становится по слову Его. Он вдувает дыхание жизни. Потому-то и Адам всему дает свои имена: больше у него ничего нет. Для мужчины дать название – то же самое, что для женщины родить. И поэтому Он скрывает свое имя. Он хочет, чтобы мы верили, будто в имени кроется какая-то власть.

Он не знает, что однажды я наткнулась на них с Ашерой в саду и слышала, как Ашера бранит Его, называя по имени, конечно, за то, что оторвал Ее от сладкозвучной игры на лире. Нет в этом имени никакой власти.

Меня не одурачить, как Он одурачил Адама! Слова меня не пугают, ибо я полна мудрости.

И какой же он Бог, какой Отец, если не защитил меня, не наказал моего обидчика, а, наоборот, Он хочет наказать меня за проступок Адама? Я страшно разозлилась и решила: раз так, я буду произносить Его имя, когда мне заблагорассудится.

– Яхве! Яхве! Яхве!!!

Я прокричала имя с горных вершин, бросив его в скалу, от которой оно отразилось сотни раз, но не стало сильнее ни на взмах комариного крыла.

Красное море

Я бежала на юг, к океану. Ашера была Госпожой моря, я надеялась найти ее там.

Он послал за мной трех ангелов. Тех, что несли вести о Его заповедях; тех, что, нелепо размахивая крыльями и спотыкаясь на неловких ногах, объявляли, что надлежит делать и чего надлежит не делать.

Ангелы отыскали меня на берегу, где я сидела, погрузив ступни в прохладные волны.

– Что ты наделала? – спросил Сеной, складывая серые крылья на плечах на манер плаща.

– А что такого? Любая женщина поступила бы так же.

– Возвращайся к Адаму! – рявкнул хмурый Сансеной.

Я зарыла ноги поглубже в песок.

– Откажешься – и тебя ждет смерть, – провозгласил Самангелоф.

– А что такое смерть?

– Глупая женщина!

Самангелоф был самым пугающим из троицы. Морщины разбегались по его широкому выпуклому лбу, словно трещины по граниту; редкие волосы дыбились, как шерсть на спине разъяренного кота.

– Смерть – это конец всех радостей жизни. Твое тело отправится в могилу, а душа спустится в темную бездну Шеола, подземного мира. И глаза твои больше никогда не будут знать радости!

Я обдумала его слова.

– Ну и ладно.

Ангелы зашептались между собой. Сеной с недовольной гримасой ткнул пальцем в небо. Сансеной задрожал, и его перья зашелестели на ветру. Самангелоф оскалился на меня, будто волк.

Я рассмеялась, и они ушли.

Песок щекотал мне пятки. Крабы пощипывали за щиколотки. Волна устремилась обратно в море, струясь между пальцев ног.

В небе надо мной парил сокол, стремительный и изящный, неудержимый. Как легко ангелы меня отыскали. Как быстро долетели до этих мест. Мне понадобились недели, чтобы добраться до берега через выжженные солнцем пустыни и высокие горы. В поисках моря я брела по болотам, пробиралась по каменистым руслам высохших ручьев, обдирая колени и царапая локти.

Вспомнив, с какой легкостью, как небрежно и дерзко опустились на песок ангелы, я вдруг ощутила нечто странное: сильный, нарастающий зуд в спине. Режущую острую боль, которая рвалась наружу, а потом словно свернулась клубком и сосредоточилась в двух определенных точках – чуть пониже лопаток. Из обеих ран что-то начало расти, пронзая плоть, будто копья. Кровь тяжелыми каплями упала на песок. Тонкие иглы удлинились и распустились в шелковистые перья цвета слоновой кости.

Я выдернула одно и поднесла к губам. Мягкое, как пух. Чистое, как голубка. С чуть заметным запахом утиных яиц.

Когда перья развернулись во всем великолепии, я едва не рухнула, не удержав равновесия, и выбросила вперед руки, чтобы остановить падение, но так и не коснулась земли. Я зависла над ней, поддерживаемая прекрасными крыльями. Я до хруста выворачивала шею, пыталась дотянуться до них рукой. Меня качало и швыряло из стороны в сторону. Наверное, со стороны это выглядело не слишком изящно. Но вскоре я освоилась и взмыла в небо.

Какая скорость! Какая восхитительная свобода! Я не отыскала Ашеру, но здесь, у моря, безусловно, обрела Ее благословение. Меня переполняла невероятная сила.

Я полетела сквозь торопливые облака. На щеках оседали капли еще не выпавшего дождя, смывая злость и печаль.

С высоты полуденного неба я посмотрела на землю. Киты пробивали толщу океана; кружили в воде игривые дельфины. В блестящих речных водах темнели похожие на валуны спины бегемотов. Крокодилы нежились у берега среди цветущих лотосов. По пустыне бродили верблюды. Лошади скакали по засушливым равнинам. В саванне львица тащила своим детенышам пойманную газель.

Снег устилал вершины багряных гор. Ветер колыхал бескрайние рощи дубов, кедров и сосен. На лугах я могла разглядеть каждую острую травинку, каждый крошечный цветок, каждого муравьишку.

Меж четырех сверкающих рек я узрела наш Эдем с купами плодовых деревьев и возделанными полями. В середине, отдельно от прочих растений, на двух просторных полянах стояли оба древа: познания и жизни. Водопад с рокотом катился в искрящийся пруд. На берегу жадно пил воду косматый баран.

Я увидела нашу хижину и свой любимый розарий.

Грешный Адам тоже был там. Он сидел на пороге нашего жилища, уткнувшись лицом в ладони. Кудри его раскинулись по плечам, обнажая изгиб некогда любимой мной шеи. Подставляя ее под удар острого бронзового клинка.

Я прокляла Адама до конца его дней. Пусть навсегда останется одинок.

Что касается меня – неужели в этом мое наказание? Я обрела свободу!

Кость от костей моих и плоть от плоти моей

Я кружила над горными вершинами, наслаждаясь мощью обретенных крыльев. Я то взмывала и парила, то падала камнем вниз. Как прекрасна скорость! Я каталась верхом на воздушных потоках: на стремительном теплом течении с юга, на западном ветре, который нес меня навстречу восходящему солнцу.

Я видела самые невероятные вещи.

Земли столь зеленые, что наш сад бледнел рядом с ними. Бескрайние прерии, покрытые колышущимися травами. Морозные северные земли, где море обратилось в скользкий лед. На востоке – обширные горы такой высоты, что у меня захватывало дух; на юге – густые жаркие джунгли, над которыми во время дождя поднимался пар.

Я видела рыб, похожих на звезды, говорящих попугаев, зверей, прыгавших на задних лапах и носивших детенышей в сумке на животе.

Я видела, что земля круглая, что солнце не садится и не встает, что это мы находимся на огромном шаре, которое вращается вокруг светила, крутясь вокруг своей оси, а луна, в свою очередь, вращается вокруг нас.

Я видела, что мы не одни.

Что есть и другие – повсюду. Кожа у них темнее или светлее, а волосы всех цветов: светлые, как львиная грива; черные, как спелые маслины; рыжие, как янтарь. Люди были молодые и старые, высокие и низкорослые. Матери качали малышей, беспомощных, словно новорожденные ягнята. У меня засосало под ложечкой. Раньше это было уготовано и мне. Откажут ли мне теперь в материнстве? Я видела стариков, сгорбленных и седых; видела ползающих и ковыляющих детей. Видела мужчин в расцвете сил, как Адам; взрослых и зрелых женщин, таких как я. Они были повсюду, на каждом материке, на каждой реке, пересекали каждое море.

Выходит, Он снова солгал: мы не были первыми, не были единственными.

Люди занимались своими делами, собирали урожай растений, которых я прежде не видала, в местах диких и чуждых моему глазу. Они жили в хижинах на высоких сваях над болотами, которые не были ни сушей, ни морем; они прятались в ледяных хижинах, покрывали тела одеждами, сшитыми из звериных шкур, сплетенных из трав, окрашенных в разные цвета.

Эти люди всё делали по-другому.

Они не молились Яхве. Всевозможным богам и богиням они возносили хвалы в храмах и святилищах, в лесах и на равнинах, на вершинах гор и в пещерах. Жгли сладко пахнущие травы в честь своих божеств, создавали изображения идолов с головами шакалов или с телами медведей; идолов, похожих на орлов, рыб, лягушек. Они носили маски и головные уборы, украшали себя рогами и копытами. Они танцевали, били в барабаны, пели. Приносили в дар вино и кровь.

Но нигде среди этого множества народов и их богов я не встретила Ашеру.

* * *

В райском саду Адам по-прежнему считал себя первым человеком. Он продолжал жить, вынужденный теперь делать все сам. Он жал пшеницу и провеивал ее, пусть и плохо, смешивая очищенное и неочищенное зерно. Лицо его было мрачнее тучи. Он повсюду таскал с собой бронзовый меч, готовый сражаться с воображаемыми врагами – теми другими, кого я видела собственными глазами, но кому и дела не было до существования Адама. Как же смешно было смотреть на него: прикован к земле и трудится не покладая рук, когда я так счастлива!

Однажды я спустилась ниже обычного и присела на старое оливковое дерево, сложила крылья и принялась чистить перья. Они были восхитительны на вкус: сладкий нектар и свобода.

И вдруг я вся обратилась в слух: в хижине послышался звук шагов.

В проеме двери показалась другая женщина.

Откуда она взялась?

Бледная, неуклюжая, она безучастно тащила пустое деревянное ведро, пристроив его у бедра и не поднимая взгляда от земли. Волосы у нее были цвета дождевой воды, текущей по грязи, а не рассыпались блестящими темными кудрями по спине, как мои. Блеклая какая-то: тронь, и сразу растает. Мне она совсем не приглянулась.

За ней вышел Адам.

– Ева! – окликнул он ее с порога.

Она безрадостно обернулась.

– Так будут звать тебя, – заявил он. – Нарекаю тебя Евой.

Женщина безучастно кивнула.

– Ева, – продолжил он, словно никак не мог перестать произносить ее имя. – Ты – женщина. Нарекаю тебя Женой, ибо от меня, Мужа, ты была, – он ухмыльнулся, – взята.

Она потупила взор.

– Сегодня ты будешь молоть муку. Я тебя научу. Я всему тебя научу, кость от костей моих, плоть от плоти моей…

Ева непонимающе посмотрела на него.

– Ты мой помощник, – подмигнул Адам.

Кость от костей моих?

Плоть от плоти моей?

Помощник?

Он что, спятил?

Как можно женщину сотворить из мужчины? Ведь мужчина рождается от женщины! Адам должен это знать, потому что видел, как рожали животные. Он теперь что, ее мать?!

Ева склонила голову и пошла за водой.

Вот же нелепая дура!

Повезло ей, что я готова ее спасти.

* * *

Я нашла ее у пруда.

Она сидела на бревне и глазела в прозрачную воду. Наверное, искала собственное отражение. Если так, то ее ожидало разочарование: она была настолько непримечательна, что даже воды не замечали ее присутствия.

– Ева, – дотронулась я до ее плеча.

Женщина медленно обернулась. Каждое движение давалось ей с усилием, словно под водой. Она ничего не сказала, но, похоже, вовсе не удивилась моему присутствию.

– Ева, – повторила я. – Я должна сказать тебе кое-что важное. Уходи отсюда. Идем со мной.

Она дотронулась до моего крыла.

– Кто ты?

– Лилит, – ответила я и, чуть подумав, добавила: – Ангел.

А почему бы и нет? Это уже потом меня провозгласят демоном.

– А женщины могут быть ангелами? – Ева провела по моим перьям тыльной стороной кисти.

В ответ я развернула крылья во всей красе, и бедняжка от изумления свалилась с бревна.

– Безусловно могут, – подтвердила я, помогая ей подняться.

– Я не могу уйти. Я ведь сотворена из него. Я его помощник.

Снова это слово. Клянусь всем сущим, оно привело меня в ярость!

– Эй! – Я встряхнула ее за покатые плечи. – Ты сотворена не для него! Ты сотворена для самой себя!

Она съежилась и пригнулась к земле.

– Ева! – донесся крик Адама из-за оливковых деревьев, со стороны хижины. – Ты что там копаешься? Где моя вода?!

– Не ходи к нему! – убеждала я. – Ты должна кое-что узнать. Господь врет тебе.

Но она уже бежала прочь со всех своих нетвердых ног.

Я взмыла в небо и полетела на запад, в пустыню, где бродили шакалы и хрипло кричали совы. Ночь окружила меня. Я сидела в глубоких раздумьях под одинокой финиковой пальмой.

Ева была права, теперь я это поняла. Она и в самом деле сделана для него. Сотворена – но как? Украдена из внешнего мира, потому что я отказала Адаму? Вина за ее жалкое положение тяжким грузом легла на мои плечи. Придется найти другой способ привести Еву к мудрости.

Змей

Говорят, Он сделал меня демоном в наказание. Но если я и демон, то совсем не такой, как прочие. Вот уж нет. Уверена, Он не в силах помешать замыслу Ашеры, ведь мои крылья – это Ее дар. Я хотела свободы, жаждала ее – и разве я ее не получила?

Положившись на стремительный восточный ветер, я отправилась к омываемой волнами Аласии, ароматному острову посреди изумрудного моря, к земле рыбаков и виноделов, богатой медью, полной тенистых равнин, дубов и кипарисов, дотягивающихся ветвями до неба.

Если в нашем райском саду время не двигалось, то здесь наступил самый сезон нового расцвета. Склоны холмов пламенели цветами молочая. Хрупкие нарциссы и бледные анемоны устилали ковром оливковые кущи. На лугах буйно цвели орхидеи.

Ева отвергла меня, отказалась слушать. Если мне еще раз представится возможность передать ей мудрость, доверенную мне Ашерой, придется выбрать другое обличье. Среди высоких сосен на склоне горы я училась. Представляла себя в других формах подобно тому, как представляла крылья, прежде чем их получила.

Поначалу мне удавалось вызвать к жизни только отдельные части тела: ладони сменились раздвоенными копытами, сзади вырос ослиный хвост, которым было удобно отгонять мух. Но этого было мало. Первым делом нужно увидеть то, чем я могу стать, как я видела ангелов в полете. Силой мысли я избавилась от крыльев и пошла по склону.

Птенцы каменок надрывались в гнездах, требуя пищи. Тонкие травы поднимались из земли. Сладкий дурманящий аромат цветущего миндаля манил пчел. В Эдемском саду пчелы не водились: в них не было нужды.

Вдоль цветущего сада журчащий ручей нес талые воды в море. Во мне пейзаж вызвал новое чувство: ощущение перемен, движения, настоящего потока времени. Вам не представить, насколько это ошеломило меня, никогда не видавшую пчелы, не знавшую смены времен года, не говоря уже о полном величии весны.

* * *

Деревья поредели. Я вышла к заросшему травой полю с редкими вкраплениями рожковых деревьев. За ним сверкало море. В слабом прибое покачивалась лодка: простенькое суденышко, раскрашенное бело-голубыми зигзагами, похожими на волны. У руля стоял симпатичный парень, нагой до пояса, с мокрыми длинными волосами, облепившими спину. У меня забурлила кровь. Какое же коварство называть Адама единственным мужчиной! Этот парень был в тысячу раз красивее!

Я наблюдала, как он жонглирует серебристыми рыбешками, скидывая их через плечо в растущую груду на корме. Его широкие плечи блестели. Когда он выпрямился, чтобы вытащить сеть, ткань на его чреслах туго натянулась.

Я по-прежнему была нага. И несомненно прекрасна, крепкая и сильная. Но так не годилось. Мне нужна была одежда вроде той, что я видела после бегства из Эдема.

Скользнув взглядом вдоль козьей тропы, я увидела у берега усеянный розовыми цветками тамариск возле бревенчатой хижины. На ветвях дерева висели льняные полотнища, трепетавшие на ветру. Я сняла одно из них, обернула вокруг себя, как делали виденные мой женщины, завязала концы узлами на плечах и прихватила в талии красным шерстяным поясом.

Разгладив складки нового одеяния, я окликнула мужчину, который продолжал выбирать мелкую рыбешку, запутавшуюся в ячеях сети, и отпускать ее обратно в море.

– Привет, лодочник! – опять позвала я.

Понимаете, это ведь было до Вавилонского столпотворения, разных языков еще не было. Впрочем, толку-то? Парень все равно не ответил, продолжая работу и хмурясь при виде прорех в сети.

Наконец он поднял голову, переведя по-прежнему хмурый взгляд с порванной сети на меня, и, забросив сеть в лодку, погреб к берегу. Вот это было зрелище! Мускулы сильных рук перекатывались, волосы развевались на ветру. Ток новой жизни захватил и меня, наполняя трепещущее тело веселым пением. Оказавшись на мелководье, рыбак выскочил из лодки и привязал ее к стволу ближайшего дерева, но так и не поздоровался со мной.

Я решила попробовать снова:

– Как тебя зовут?

Он что-то буркнул в ответ. Ничего страшного. Я кое-что усвоила от Адама.

– Нарекаю тебя Йемом, – произнесла я. – А меня зовут Лилит.

Рыбак, все еще хмурясь, вытащил из лодки сплетенную из камыша корзину с уловом. Мне понравилась его серьезность. Похоже, у него много дел и нет времени обмениваться любезностями с незнакомками. Адам вечно улыбался, довольный своими достижениями, поэтому казался простаком.

Йем двинулся по берегу к тропинке, которая вела в долину меж двух холмов. Я засеменила следом, едва поспевая за его шагом.

– Что ты сегодня поймал?

– Рыбу. – Парень явно был не мастак разговаривать.

– Какую именно?

– Большую.

Я сдалась.

Тропка вилась среди низких кустов можжевельника и согретых солнцем валунов. Морской бриз холодил мне спину. Я сама не понимала, зачем пошла за Йемом, только чувствовала, что должна держаться как можно ближе к нему. Я была уверена, что он раскроет передо мной весь мир. А если он и свою постель раскроет передо мной – еще лучше.

Мы вышли к селению из примерно десятка хижин, окруживших каменный алтарь. Над блестящей металлической чашей вился дым от горящих благовоний. Крупная женщина в головном уборе в виде полумесяцев возвышалась над юной парой в окружении десятка-другого деревенских жителей.

Йем поставил корзину и стал почтительно наблюдать, приложив кулаки к груди и подпевая остальным.

Покинув Эдем, я видела множество церемоний, но никогда не подходила настолько близко. Издалека ритуалы казались непонятными, их значение терялось среди незнакомых мне символов. Но сейчас я ощущала мощь сплоченных тел, их общее назначение и цель. Бой барабана отдавался во мне точно так же, как и в них. Благовония изменили ощущения; мои руки, ноги и голос присоединились к общему обряду. Мы раскачивались и кивали, двигаясь в едином ритме.

Жрица подозвала служительницу с корзиной, откуда вытащила пару гибких зеленых змей. Она подняла их высоко над головами молодой пары. Жрица запела, молодые склонились, а змеи, извиваясь, зашипели. Деревенские жители, благочестиво опустив глаза, били себя кулаками в грудь.

В этот момент меня и осенило. Конечно же! Я принесу Еве мудрость в виде змеи. Разве змеи не священны для Ашеры, разве не они вестники знания? Змеи живут циклами по закону Ашеры, сбрасывают кожу и возрождаются. Так и Ева сбросит с себя невежество и обретет свет понимания. Тогда она прислушается ко мне, осознает значение моего послания еще прежде, чем я успею подобрать слова.

Ритуал завершился, головы юной пары украсили ароматные венки из стефанотиса. Все мужчины и женщины деревни по очереди поцеловали молодых, а затем между цветущими лозами направились к длинному столу, накрытому для пира.

Мы с Йемом остались вдвоем в облаках благовоний. Выражение лица рыбака изменилось. Он взглянул на меня по-новому, взял за руку и повел на пир. Свою корзину он поставил возле костра, над которым потные мужчины ворочали на вертеле жарящееся мясо, и мы сели за стол.

Никогда прежде я не пила вина. Оно было превосходно: подслащенное медом и приправленное пряностями, смешанное с водой в деревянных чашах. Я наслаждалась им – возможно, даже чересчур.

Люди начали петь и танцевать: сначала молодые, потом и остальные. Мужчины скакали, дрыгали ногами и крутились; женщины, подобрав туники у колен, кружились и скользили вокруг.

Принесли мясо – соленое, восхитительное, сочащееся жиром. Дальше настал черед рыбы Йема – поджаристой, сдобренной лимоном и тимьяновым маслом. Потом на столе появились лепешки – пышные и куда более вкусные, чем получались у меня в Эдеме, – фрукты, которых я прежде не видывала, пирожные на меду, сласти с орехами. Вино лилось рекой из раскрашенных глиняных кувшинов.

Пока деревенские жители смеялись и танцевали, облака у горизонта зарозовели. Танцоры бегали среди виноградных лоз, дети играли под старыми фиговыми деревьями. Один из стариков затянул печальную песню под аккомпанемент лиры, флейты и барабана.

К тому времени, когда мы с Йемом покинули изобильный стол и вернулись в деревню, в небе уже давно светила вечерняя звезда. За границами пространства, освещенного неровным светом факелов, стояла непроглядная тьма. Я счастливо прижималась к своему спутнику, опьяненная вином, томясь по этому крепкому телу.

Вино не сделало парня разговорчивее.

Ну и ладно.

Когда мы, переплетясь телами, повалились на овечью шкуру, служившую ему постелью, я наконец почувствовала, что меняюсь.

Сначала раздвоился кончик языка. Я шипела Йему на ухо, скребя острыми клыками по щетине у него на щеках.

Его запах стал более глубоким. От него веяло холмами и долинами, горами и ущельями. Неуловимый солоноватый дух стал распадаться на отдельные знакомые ароматы. Свежеразделанное крабовое мясо. Ракушки, облепившие гнилую корягу. Морской еж, высушенный на солнце.

Эти запахи окутали меня, и в глазах помутилось. Я видела Йема в размытых оттенках черного и белого – неясные очертания его волевого подбородка, даже тепло мужского тела, запутавшееся в волосках на коже.

Я вытянулась рядом с ним, изнывая от желания. Кости затрещали, дыхание перехватило; пальцы слились, руки вжались в тело, ступни и ноги соединились. Я превратилась в один упругий мускул, трепещущий от прикосновения мужчины.

Он, казалось, ничуть не удивился и не испугался. Больше того: его страсть лишь распалилась. Мне нечем было ласкать его, кроме гладкой чешуи, стремительного языка и витков змеиного тела. Не было у меня и теплого уютного убежища, куда бы он мог войти, и однако же…

У нас получилось. Я доставила удовольствие Йему, а он нашел способ доставить наслаждение и восторг мне. Вот и все, что я могу сказать.

Вкусите – и вы будете как боги

Застать Еву в одиночестве удалось не сразу. Адам постоянно крутился рядом. Командовал ею, указывал на ошибки: «Не так, Ева. Вот как нужно! Замешивай тесто круче. Ты налила слишком много воды, бестолочь! Раздуй огонь. Не давай пламени погаснуть! О чем ты только думаешь?»

Они по-прежнему были наги, но Адам начал носить на шее ожерелье из кусочков коралла, постукивавших друг о друга при ходьбе. Не знаю, как он нашел время, чтобы изготовить такую штуку, если приходилось без конца пахать землю и пасти скот, собирать урожай и разводить животных. Да и откуда он взял кораллы в такой дали от моря?

Пока Ева пекла хлеб, Адам поливал древо жизни родниковой водой из большого бронзового кувшина. Это всегда была моя обязанность, не его, мое право по рождению. «Женщина должна заботиться о всякой жизни», – говорила Ашера, показывая мне, как это делать. Почему же Адам отобрал у Евы именно эту повседневную обязанность?

Я смотрела, как они совокупляются тем способом, который навязывал мне Адам. Он наслаждался, придавливая Еву сверху; она же под ним лишь терпела. Плоские и сухие лепешки, испеченные Евой, остывали на полке рядом с ними.

Чем скорее я вытащу ее отсюда, тем лучше.

* * *

На третий день наблюдений я увидела, как она встала после их унылых утех, оставив довольного Адама храпеть, выползла из хижины и обхватила себя руками, прикрыв грудь, словно уже осознавая собственную наготу.

Был знойный полдень, душный и жаркий. Сад гудел, шумел и дурманил. Ева на цыпочках кралась мимо фиг и пальм через заросли шипастого аканта, топча темные фиалки. Она шла к древу жизни, словно ее тащили на веревке. Я последовала за ней, укрываясь среди теней всякий раз, когда Ева оглядывалась на хижину, где спал Адам.

У древа, прекрасной высокой финиковой пальмы, женщина распласталась на животе. Я обратилась чайкой и взлетела на ветку, чтобы разглядеть получше.

Раскрыв клюв, я наблюдала за Евой острым взглядом. Вскоре она подняла голову и огляделась в замешательстве, словно не понимая, как здесь очутилась.

Я спорхнула к земле, меняя личину чайки на образ королевской кобры. Надо сказать, мне удалось сделать это прямо в полете – настолько искусна я теперь была в мастерстве перевоплощения. Я приземлилась на кончик хвоста и поднялась в полный рост.

– Ева! – воззвала я.

Открыв один глаз, она огляделась.

– Прекрасная Ева! Блистательная Ева!

Тут она поднялась на колени. К ее чести могу сказать, что она даже не отшатнулась.

– Что за диво? – спросила она. – Как ты можешь говорить человеческим голосом?

Я моргнула, словно отмахиваясь: «А, пустяки».

– Я вкусила от плода, – пояснила я. – Плода, который дарует разум.

– Где же растет такой плод? – поинтересовалась она, как наверняка поступил бы любой на ее месте.

– Там, – качнула я головой.

Взгляд Евы последовал к древу познания, ветви которого гнулись под тяжестью ярких алых гранатов.

– А, ты о том плоде… – Она попыталась изобразить грубый голос Адама: – «Не ешьте его и не прикасайтесь к нему, дабы не умереть».

Пока я кружила по земле, Ева поворачивалась на коленях, не спуская с меня глаз. Наконец я поднялась, оказавшись на расстоянии раздвоенного языка от ее лица.

– И все же я жива. Я, не раз касавшаяся этих плодов и вкушавшая их.

Услышав это, женщина нахмурилась. Кстати, вблизи она оказалась довольно милой: бледноватая, но изящная, с красивым изгибом бровей, высокими скулами и заостренным подбородком.

– Кто сказал тебе, что ты умрешь? – продолжала я.

– Адам, – ответила она. – Мой глава и учитель. Я кость от костей его и плоть от плоти его. Я его помо…

– Да-да, это я уже слышала. – Показать насмешку в змеином обличье не так-то просто; у меня словно кость в горле застряла. – А откуда он сам узнал об этом, мужчина Адам?

– От Единого и Всемогущего, нашего Создателя.

Единого. Как же быстро укоренилась ложь, будто существует только Он один.

– Как ни жаль, вынуждена сообщить, что мужчину, твоего главу и учителя, ввели в заблуждение. – Я обвилась вокруг ее тела, но Ева отодвинула меня от лица на расстояние вытянутой руки. – Тебе велено избегать плода, чтобы оставаться в неведении. Плод дает знание того, что есть и что должно быть. Того, что есть добро и что есть зло. Это ценный плод, который дает мудрость. Я сама вкушаю его каждый день.

Она перевела взгляд с меня на соблазнительно алевший на ветвях гранат.

– Он не несет смерти. Напротив, скорее он несет свободу. Твой мысленный взгляд откроется. Плод покажет тебе, как нужно жить, причем жить хорошо.

– Тогда почему Всемогущий велит нам сторониться плода? Он ведь Отец наш и желал бы дать нам свободу. Он хотел бы, чтобы мы жили хорошо.

– Не совсем. Его планы на вас… несколько иные. – Я соскользнула с ее руки и свернулась кольцом на земле. – Ты никогда не задумывалась, милая Ева, почему Адам – глава и учитель, а ты, прости за обидные слова, всего лишь «помощник», то есть прислуга?

Она пожала плечами:

– Таков удел женщин.

– Еще одна вещь, о который ты, возможно, задумывалась: как так вышло, что у тебя есть Отец, но нет Матери?

– А что такое мать?

– Ох, Ева, – вздохнула я. – Вот поэтому тебе и нужно вкусить этого плода. Ты так мало знаешь. Глупо, даже опасно пускаться в мир, не имея понятия ни о чем.

– Кто ты?

– Друг.

Женщина с сомнением посмотрела на гранат.

– Идем, – настаивала я, – хотя бы поглядишь на него. Он не причинит тебе вреда.

На это она согласилась и прошла за мной пару десятков шагов до древа познания.

– Вкусите, и будете как боги, знающие добро и зло, – провозгласила я, пока мы стояли (одна на ногах, другая на кончике хвоста), восхищаясь изобилием древа.

– Боги? – переспросила жена Адама, не сводя глаз с огромной грозди плодов, под весом которых гнулась ветка прямо перед ней.

– О да, милая Ева. Я повидала мир и знаю многих. Твой Всемогущий – не единственный. И не все божества мужского пола. Господь никогда об этом не говорил?

Глупышка покачала головой, не отрывая глаз от плода.

– Не сомневаюсь, – вздохнула я. – Да и нет смысла говорить, если тебе предназначено быть… – я набралась духу произнести это слово, – помощником.

Тут Ева посмотрела на меня – наши глаза были на одном уровне – и сорвала гранат. Она вертела его в руках, любуясь гладкой кожицей, идеальной формой. Потом вонзила ноготь в волокнистую внутреннюю перегородку. Воздух наполнился сладостным ароматом. Внутри плода таились зерна в блестящей рубиновой оболочке. Ева принялась с наслаждением есть эти зерна, и багровый сок потек с уголков ее рта подобно крови.

Она ела как одержимая.

И по мере того, как она ела, я замечала растущий свет разума в ее глазах. Понимание постепенно приходило к ней, и она обрела мудрость. Я понимала, что чувствует Ева. Я сама это ощущала, впервые отведав плод. Истина холодными волнами накатывала на нее, словно морской прибой на берег, – прохладный и ясный поток логики, вымывающий хаос из сознания. Ева, как и я до нее, поднималась из океанских глубин, чтобы вдохнуть воздуха над отступающими волнами.

Она заморгала.

– Ты тоже женщина!

Я сбросила змеиную личину и вновь стала собой.

– Это ты! – воскликнула Ева. – Ангел Лилит!

– Верно.

– Женщина не сотворена из мужчины!

– Нет. Это вранье.

– Это мужчина рождается от женщины!

– Несомненно.

– Адам – не господин мне! Я ровня ему!

– Безусловно!

Она посмотрела на мою тунику.

– Я голая! – В панике она прикрыла одной рукой грудь, а другой – лоно.

– Это неважно. В твоем теле нет ничего постыдного. – Я утерла кроваво-красный сок с ее губ подолом собственного одеяния.

– Добро и зло нераздельны и не существуют вне нас!

– Нет, – вздохнула я. – Они живут вместе во всех нас.

– Мы не хозяева этого мира!

– Мы рождены в нем. И должны ценить и защищать его, как он защищает нас.

– А где же Она? – Ева огляделась; капельки пота скатывались у нее со лба и текли по щекам. – Где же Святая Матерь, от которой идет вся жизнь и мудрость? Где наша создательница? Куда она ушла?

– Всему свое время, Ева. За этим я и пришла.

Искушение Адама

– Я должна рассказать Адаму, – захныкала Ева.

– Что? Зачем? Это не для него!

– Но он должен знать обо всем. Такую правду нельзя хранить в тайне! Как сможем мы жить в гармонии и мире, если он ничего не понимает? Как он узнает, что я равна ему, что мы принадлежим к этому миру, а не стоим над ним? Что вместе мы должны защищать мир, как он питает и защищает нас! Что смерть – это часть жизни и однажды мы умрем, чтобы могли жить наши дети. Что нам дан разум и мы должны пользоваться им, дабы задавать вопросы и достичь мудрости. И однажды мы станем достаточно мудры, чтобы стать богами самим себе в земном мире.

– Он не поверит! У него есть на то свои причины. Не говори ему, что пробовала плод. Идем со мной.

– Лилит! – По щеке женщины побежала слеза. – Как ты можешь быть такой злой? Я должна спасти его, как ты спасла меня!

– Он не хочет спасения. Ему нравится жить в неведении. Так удобнее.

– Что ты имеешь против Адама? – прищурилась она. – Он отверг тебя? – Мудрость порождает мудрость, и Ева вздрогнула, осознав очевидную истину. – Он был твоим до того, как стал моим! Я не первая женщина!

– Послушай, Ева, у нас мало времени. Нужно уходить, пока Ях…

– Не произноси имя Его! – Она прижала ладони к пылающему лицу. – О небеса! Я забыла о Нем! Что Он со мной сделает?! – Бедняжка вцепилась себе в волосы, будто безумная.

– Успокойся, Ева! Поэтому нам и надо уходить. Он не имеет власти за пределами этого сада. Лишь один человек будет поклоняться ему, если ты пойдешь со мной. – Я потянула ее за руку, но она вывернулась, чтобы снова прикрыть тело.

– Послушай, Ева, – я положила ладони ей на плечи. – Мне трудно понять, в чем суть уговора между этим мужчиной и его богом: кто кем руководит, что они вместе замышляют. Но их планы сорвутся, если ты уйдешь. Наша небесная Мать пропала. Адам пытался править мной, и тебя он тоже раздавит, если останешься. Во что они превратят Сотворение без женщины? Покажи им, что значит презирать и унижать нас! Что значит говорить нам, будто мы помощники, годные лишь служить и лежать под ними. Если тебя так тревожит нагота, я найду тебе ткань, чтобы прикрыться. Но мы должны уходить, и немедленно!

Она стояла, обхватив себя руками, оцепеневшая от страха. А потом побежала. Побежала напрямик через кусты, не обращая внимания на шипы и колючки, царапаясь о нависающие ветви, спотыкаясь о ползучие лианы, топча бутоны цветов, – прямо к хижине, где спал Адам.

Демоны Божьи! Что за дура!

Вот теперь она влипла.

* * *

Что дальше? Что же дальше? А, вот и Он идет. Я почувствовала это в воздухе, натянутом, словно струны на лире из черепашьего панциря; густом, словно июльская гроза. Цветы на деревьях пожухли и осыпались. Звери разбежались, поджав хвосты.

Предоставить Еву ее участи или остаться и встретить Его гнев лицом к лицу?

Я осталась скорее из любопытства, чем из солидарности. Больше я ничего не могла сделать для Евы. Я открыла ей мудрость, привела к развилке на пути. Но глупышка сделала неправильный выбор.

Я снова приняла облик змеи и заскользила следом за ней.

* * *

Адам стоял на крыльце, сонный и ошарашенный.

– Что ты натворила? – причитал он. – Ты отведала плод, которого не должна касаться!

– Да! – кричала Ева, не зная, то ли прикрыть тело, то ли утереть сопли, ручьем лившие из носа. – Но все не так, как ты говорил! Плод несет правду и свободу. Знание о смерти, а не саму смерть. Ты так много должен уяснить.

– Разве это ты должна говорить мне, чему я должен учиться? Ты была взята от меня! Кость от костей моих! Плоть от плоти моей! – Он угрожающе ткнул ее пальцем в грудь. – Ты принадлежишь мне.

– О Адам! – Она шмыгнула носом. – Не будь дураком. Я не взята от тебя. Погляди на меня! Я человек, рожденный женщиной, как и ты. Как меня могли сделать из твоего ребра? Открой глаза! Поэтому ты и должен отведать плод познания: у тебя голова забита враньем и предрассудками.

– Я? Ни за что! – Он принялся расхаживать перед хижиной. – Меня так просто не проведешь. Он велел не вкушать, и я не буду вкушать. Я умею выполнять простые распоряжения. – Он пнул Еву по ноге, и она отшатнулась. – Не то что ты!

– Я расскажу Ему правду, – взмолилась она. – Расскажу, что сама это предложила.

Но Адам продолжал бушевать, пиная бревна, из которых было сложено жилище.

– Коварная женщина! Предательница! Да и все вы такие! У меня еще полно ребер. Он сотворит мне другую женщину!

В своем укрытии среди ветвей дуба я еле сдержала хохот. Сколько еще жен ему понадобится? Ева не продержалась и недели! У этого мужчины талант отпугивать жен.

Ева выпрямилась в полный рост, оставив попытки прикрыть нагую грудь, и надменно произнесла:

– Тогда, полагаю, тебе придется принять, что я всегда буду знать больше тебя. Ты навсегда останешься подобен дикой свинье, валяющейся в грязи собственного невежества, а я пойду светлым путем добродетели в полном сиянии мудрости.

Плод наделил мою подругу даром выражаться поэтично, ничего не скажешь. Я ощутила нечто вроде материнской гордости.

Ева спустилась по ступенькам крыльца.

– И еще, Адам, – бросила она через плечо, – ты не представляешь, как нелепо выглядишь, когда расхаживаешь голым. Прикрой эту штуку, что болтается у тебя между ног!

Изгнание

Он последовал за ней – разумеется. И вкусил от плода – разумеется.

Тот произвел на него странное действие. Глаза не просветлели, как было с Евой, а до нее – со мной. Адам с трудом проглотил несколько зернышек граната и заморгал, словно почуяв горечь.

– Ну? – спросила Ева. – Теперь видишь? Теперь ты понимаешь?

– О да. Понимаю. – Он швырнул плод оземь. – Ты провела меня, соблазнила совершить смертный грех! Теперь и мне предстоит встретить гнев Всемогущего!

Ева прищурилась.

– Что именно ты узнал? Что мы равны друг другу, как две половины, и должны жить в гармонии? Что мы рождены в этом мире и должны беречь его, как он бережет нас? Что мы должны использовать разум, задаваться вопросами и прийти к мудрости, чтобы однажды самим жить как боги?

Адам отвел взгляд в сторону, пальцами нервно чертя круги на собственных бедрах.

– Нет, не эту ерунду, – фыркнул он, хотя ничто из сказанного Евой его не удивило. Он уставился на изогнувшуюся ветку кедра у нее за спиной. – Я узнал, что наши тела греховны. Мы никогда не станем богами! Потому что нет других богов, кроме Того, Кому мы обязаны повиноваться. Я узнал, что Его сила течет во мне, и только во мне, ибо я есть владыка всего! Повелитель всего ползающего, всего летающего… – его взгляд упал на мое змеиное обличье, – всего пресмыкающегося.

Я увернулась от брошенной в мою сторону палки.

– И твой повелитель тоже! – Адам ткнул пальцем в сторону жены. – В первую очередь я повелеваю тобой, потому что ты, женщина, создана из мужчины. Все вокруг принадлежит мне, и я поступаю так, как хочу, потому что я – главное творение Бога. Мое, и только мое семя населит землю! Я наполню ее и подчиню себе, буду владычествовать над всяким живым существом!

Ева кивнула, хотя в выражении лица не было и намека на согласие.

– Бог, говоришь. То есть единственный?

– А еще я узнал, что смерть можно одолеть, – продолжал ее муж. – Ибо нам уготована вечная жизнь, если будем жить по законам Его. Мы отбросим греховные обличья и станем жить вечно рядом с нашим Создателем в царствии небесном.

– Греховные обличья? – насмешливо переспросила Ева. – С нашим Создателем? Где ты набрался такой ерунды? Кому все это нужно?

Адам смущенно опустил голову.

– А как же Ашера? – не сдавалась Ева. – Что ты узнал о Ней благодаря плоду?

– Ашера! – презрительно рявкнул мужчина, как всегда, с излишним драматизмом. – Нет никакой Ашеры и никогда не было! Женщина не может быть божеством! Или ты спятила?

Ева отвернулась от него и пошла прочь.

Адам лгал. Он знал Ашеру точно так же, как знала ее я. В наши первые дни Богиня-Матерь была более, чем мистической силой: она была и земной матерью. Как и я, Адам ощущал Ее тепло, сосал Ее грудь. Зачем он теперь отрекся от Ашеры?

Тем временем он топнул ногой, будто вздорный ребенок, потом подобрал недоеденный гранат и зашвырнул его подальше. Плод с плеском упал в пруд.

* * *

Как я и думала, Он возвестил о своем появлении громом. День был прохладный, дул свежий ветер, но шелест листьев мгновенно утих, птицы замолкли, пруд застыл. И Он пришел: ослепительно сверкающий огненный шар, гудение которого отдавалось у меня в зубах.

– Адам! – воззвал Он. – Адам, дитя мое, где ты?

Вот тебе и Всеведущий. Как Он мог не заметить дрожащего человека, в ужасе скрючившегося среди узловатых древних можжевельников?

Оставаясь в змеином обличье, я зашипела, чтобы привлечь внимание.

Адам вздрогнул и прикрыл наготу обеими руками. Неужели он возомнил, будто его орган настолько могуч, что способен оскорбить Создателя?

– Я скрылся, – забормотал Адам. – Услышал Тебя и убоялся, что я наг.

– Кто сказал тебе, что ты наг? – пророкотал Он. – Не ел ли ты от древа, с которого Я запретил тебе есть?

– Виновата жена, которую ты мне дал! Вечно трещит и хнычет без умолку. Она дала мне плод и заставила есть.

Яхве вздохнул, и его могучий вздох пронесся, как торнадо, сбивая с деревьев листья, которые закружились в воздухе.

– А если жена скажет тебе прыгнуть со скалы, ты прыгнешь? – громыхнул Он.

В отчаянии Адам указал на меня.

– Змей! – заскулил он. – Это змей обольстил женщину!

Я ощутила на себе всю мощь ослепляющего взгляда Яхве.

– Ты! – взревел он. – Что ты натворил, змей? Будь проклят ты перед всеми скотами и зверями полевыми! Будешь ты ходить на чреве твоем и будешь есть прах во все дни жизни твоей!

Когда Он произнес эти слова, я повалилась на землю, больше не в силах стоять, горделиво выпрямившись.

– И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и семенем ее. Ее семя будет поражать тебя в голову, а ты своим будешь жалить ее в пяту!

Я не знала, что Господь имел в виду, но это не имело особого значения. Я вовсе не собиралась задерживаться в змеином обличье, не говоря уже о том, что никого не стала бы кусать за пятку и никому не позволила бы бить себя по голове.

Позади нас зашуршали кусты, и на поляну вышла Ева. На ней был наряд из фиговых листьев и лоз. Темно-зеленый ей шел. Теперь она казалась выше, больше не робела и не сутулилась, уверенно шагала, дерзко задрав подбородок.

– Змея лишь хотела помочь, – сказала она.

Ох, Ева…

– Она хотела только показать нам, как нужно жить, дать нам мудрость, вечные истины Ашеры, чтобы однажды мы стали достаточно мудрыми и были богами самим себе.

В саду повисла полная тишина. Всякая живая тварь затаила дыхание; блистающие вдали четыре реки остановили бег. Пронесся порыв ветра – Он вдохнул. И раздался рев:

– Не говори Мне, чего хотел этот змей! Я умножу скорбь твою! – Голос у Него был пронзительный и громкий до невозможности. – В болезни будешь рождать детей! К мужу твоему будет влечение твое, и он будет господствовать над тобою! – Потом Он обратился к Адаму: – Зачем ты послушал голоса жены своей? Разве ты не мужчина?! Проклята земля за тебя! Со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей, терния и волчцы произрастит она тебе! В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься! – Потом Он взревел в истерике, столь силен был Его гнев: – Узрите! Человек стал как один из Нас, зная добро и зло!

– Нас? – дерзко переспросила Ева.

– То есть как Я! – рявкнул Он. – Теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно. Так гоните их прочь! Пусть возделывают землю, из которой взяты.

Поначалу я не знала, кому адресован приказ, но теперь увидела ангелов Сеноя, Сансеноя и Самангелофа, которые висели в воздухе у самого края огненного шара и мрачно кивали. Свет усилился до невыносимого, а потом погас. Гул перешел в разрывающий уши визг, после чего прекратился совсем.

Ангелы опустились на землю перед нами.

Со сжатыми кулаками и стиснутыми зубами Сеной и Самангелоф вошли в хижину. Изнутри донесся грохот битой посуды, треск дерева. Вазы и горшки, которые я так старательно лепила, вылетели в окно и раскололись на тысячи осколков, ударившись о каменистую землю.

Сансеной подобрал упавшую можжевеловую ветку и, постукивая ею по ладони, направился к несчастной парочке. Он погнал Адама и Еву с поляны между оливковыми рощами и рожковыми деревьями прочь из райского сада туда, где росли дикие олеандры. Муж и жена ушли ни с чем, если не считать лиственного одеяния Евы, кораллового ожерелья Адама да рубцов на спинах от палки Сансеноя.

Самангелоф вышел из хижины с большим бронзовым мечом Адама в руках. Ангел старательно срубил каждый цветок в моем розарии, потом подошел к древу жизни и вонзил меч в землю перед ним. Как же блестел и сверкал на солнце клинок, словно объятый пламенем! Ангелы заняли места вокруг древа, повернувшись спиной к стволу. Их лица были мрачнее тучи. Они принялись торжественно расхаживать вокруг ствола, печатая шаг с нелепой четкостью.

На меня никто не обращал внимания. Я ускользнула, обреченная ползти на животе, пока не покину проклятое место.

* * *

Адам и Ева бежали из Эдема на восток, поэтому я направилась на запад. За пределами райского сада я снова обрела человеческий облик и, отказавшись от крыльев, пошла пешком в наказание за собственную неудачу.

Теперь Еве предстоит терпеть унижения. Вокруг будут твердить, что ее неповиновение – корень всех грехов, источник самой смерти. Какой же силой обладает эта женщина: немалое достижение – изобрести смерть вопреки воле всемилостивого Бога! Так или иначе, грехом Евы впредь будут оправдывать издевательства над женщинами. Как она поддалась искушению, так будет и с ее дочерями. Как она совратила с пути истинного мужчину, так и все женщины будут поступать после нее. Следовательно, все женщины заслуживают наказания из-за Евы. Ими надлежит править, их надлежит держать в узде, не отпускать от господ и повелителей. Ибо женщины – это врата дьявола. Злые и вероломные, наивные, ненадежные.

Для меня единственный акт неповиновения Евы искупал все ее недостатки. Не грех, но мудрость и разум были ее дарами человечеству. Знание о смерти, не сама смерть. Но глупышка отказалась от всего этого, поэтому я и злилась на нее. Она предпочла этого павлина Адама вместо меня, выбрала услужение мужчине до конца своих дней вместо свободы. И как же вознаградил ее Он, Тот, кому она так хотела угодить? Теперь Ева, как и все ее дочери, была обречена рожать детей в муках, быть низведенной до положения служанки при муже, его «помощника». Ей было некого винить, кроме самой себя.

Я сторонилась людей, живших в этих землях, держалась подальше от плодородных лугов и многоводных равнин, где чужие черные шатры сбивались в стайки подобно волкам. Я избрала иной путь: через голые пустыни и каменистые ущелья, лишенные деревьев, кустов и трав. Я не ела и не мылась; волосы у меня истончились, мускулы ослабли, язык пересох. Днем компанию мне составляли лишь кружащие в небе орлы и плюющиеся кобры; по ночам меня гнали вперед вой шакалов и крики сов.

Я продолжала идти, несмотря на изнуряющую жару и колючий ветер, осыпаемая песком и обжигающая ноги о раскаленные камни, пока однажды не достигла огромной бездны, которую не могла пересечь. Та была слишком глубока, чтобы спуститься, и слишком широка, чтобы перепрыгнуть через нее. Я подумала о крыльях, но посчитала себя недостойной их. Я, некогда бывшая человеком, подвела всех тех, кто придет после меня.

Я легла, ощущая под собой твердую землю, и глядела, как мимо стремительно проносятся клочья облаков. Опустился покров ночи. Тысячи звезд, похожих на внимательные осуждающие глаза, подмигивали мне.

Так прошли бессчетные дни и ночи.

Я не знала, долго ли оставалась недвижной в этом уединенном месте. Не могу сказать, сколько раз я проследила путь солнца и кружение звезд по небу. Я просто лежала и наблюдала. Пока однажды мой взор не потревожило нечто крайне необычное. Что-то пахнущее перьями, блистающее, неземное.

Вернее, кто-то.

Он нашел меня. Наконец-то он нашел меня!

Часть вторая. Шеол

2650 год до Рождества Христова

Дороги ее всегда ведут к смерти,

И пути ее – пути греха.

Ступает она в сторону Шеола.

Кто войдет туда, никогда не вернется,

И всех, кто следует за ней, поглотит Бездна.

Свитки Мертвого моря

Идумейская пустыня

Его лицо появилось у меня перед глазами, закрывая солнце.

– Вот ты где! – произнес радостный голос; солнечные лучи отбрасывали гало вокруг черных кудрей незнакомца.

– Да, я здесь, – ответила я, продолжая лежать неподвижно.

Он опустился на четвереньки надо мной.

– Не пора ли вставать? Ты уже давно тут лежишь. – Он по-кошачьи склонил голову набок.

– Тебе-то какое дело?

– Я тебя искал.

– Кто ты?

– Да ладно. Мы же знакомы, Лилит.

Его лицо скрывала тень, и черты было трудно различить. У плеч солнце отражалось от кончиков сложенных крыльев. Но такого ангела я не знала. У него не было ни мрачной физиономии Сеноя, ни насупленных бровей Сансеноя, ни по-волчьи острых зубов Самангелофа. Я приняла протянутую мне руку, чтобы подняться.

Нет, он был мне вовсе незнаком. Разве можно забыть такое лицо? Прямой нос, медового цвета глаза, небрежная щетина на квадратной челюсти. Полные божественные губы изогнуты подобно тугому луку. Он был величествен и казался воплощением несравненной красоты.

– Зачем ты искал меня?

– Мы, изгнанники, должны держаться вместе, – улыбнулся он.

– Ты тоже изгнанник?

– Самый первый из них. – Он горделиво вскинул подбородок.

Я снова присмотрелась. Что-то смутно знакомое, не более.

– Может, ты меня и не помнишь, но наверняка слышала обо мне, – подмигнул он. – Ибо я Самаэль, ангел смерти! – Он скрестил руки на нагой и, по правде говоря, великолепной груди.

Я молча покачала головой.

– Послушай, может, продолжим разговор в тени? – Он прищурился на солнце и кивнул в сторону одинокого чахлого кипариса, которого я прежде не замечала.

Я последовала за ангелом. Едва мы устроились под деревом, царапая спины о сухой ствол, он поцеловал мне руку.

– Прости, – сказала я. – Не знаю никакого Самаэля.

Жаль было видеть столько разочарования в его преданно щенячьих глазах.

– Лилит, – вздохнул он. – Перестань играть со мной в игры. Я столетиями искал тебя. А теперь, когда нашел, не прогоняй меня, чтобы остаться в жалком одиночестве.

– Столетиями?

– Больше тысячи лет! С тех пор, как ты покинула рай. Как и я, если уж на то пошло.

Разве такое возможно? Ладно бы две недели, ну три – но столетия?

– Разве такое возможно?

– Неужели ты не знаешь, что для нас время течет иначе? За один день на небесах в мире смертных могут пройти сотни лет.

– Сколько минуло небесных лет?

– О, всего ничего.

– А сколько в мире смертных?

– Боже правый, Лилит, понятия не имею. Я не веду счет за людишек.

– Значит, я теперь… бессмертная?

– Мы оба, – ухмыльнулся он.

– Но… как? Почему?

– Потому что ты ушла. Избежала проклятия Яхве. Он сказал: «в прах возвратишься». Для всего человечества так и есть, но не для тебя.

Я облизала губы, ощутив на них вкус удовлетворения.

– А если Он и меня проклянет?

– О, наверняка попытается. – Самаэль отбросил непослушный локон от глаз. – Но Он лишь местный бог, не обладающий большой властью. У него мало последователей за пределами его крошечных владений.

Я задумалась над его словами, разглядывая пыль под ногами.

– Тогда скажи мне: что случилось в мире с тех пор, как я пришла сюда?

Он подобрал опавшую веточку кипариса и провел перистыми листочками по верхней губе.

– Немногое, – задумчиво произнес он. – Адам испытал многие скорби в мире за пределами Эдема. Он пахал землю, которая рождала терний и волчцов не меньше, чем хлеба. Никакого больше волшебного плодородия! Он питался лишь тем, что выращивал в поте лица своего тяжким трудом на полях. А потом он умер.

– Адам мертв? – к собственному удивлению, спросила я, не ощутив той сладости мести, которую могла бы испытать.

– О, не беспокойся, – махнул рукой Самаэль, – он дожил до почтенного возраста: девятьсот тридцать лет.

Девятьсот тридцать? Несмотря на упоминание о том, как течет время на небесах, мне до сих пор не верилось. Я огляделась. Просто пустыня и ущелье; тот же красный песок и голубое небо, как и прежде. Отсвет зелени вдали выдавал редкое дерево, горная гряда подрагивала в мутном мареве. Все было точно так же, как и в тот день, когда я пришла сюда. Вокруг не было и следа жилищ или присутствия людей.

– А ты… – продолжал Самаэль. – Вижу, ты отказалась от участи ходить на чреве твоем и питаться прахом.

Я не обратила внимания на его слова.

– А Ева? Она еще жива?

– О нет. Она умерла раньше Адама. Но никто не знает, сколько лет ей было: никто не запомнил. Она всего лишь мать человечества. Ее скорби умножились многократно, в ужасных муках рожала она потомков своих.

– Мать? У нее были дети? – Весть обожгла меня, словно огнем.

Самаэль прилег на бок, аккуратно сложив крылья за спиной, и беззаботно подпер голову рукой. Я обратила внимание, что ангелы начали носить набедренные повязки с тех пор, как Сеной, Сансеной и Самангелоф, грубые и нагие, рассекали небеса, словно наемные головорезы Господа.

– Тебе понравится, – улыбнулся он. – У них было двое сыновей: землепашец и пастух. Такие же тщеславные бестолочи, как и их папаша. Вечно ссорились. Однажды пастух принес Яхве более ценный дар, первенца от своего стада, и тогда брат убил его и был проклят.

Самаэль разразился хохотом. Воистину, он был прекрасен, когда смеялся: глаза мерцали, идеальные зубы цвета слоновой кости поблескивали, грудь сотрясалась от каждого раската хохота.

– Нет… – наконец смог произнести он и поднял три пальца. – Трое сыновей. После первых двух родился третий, и от него, Сифа, теперь происходят племена человеческие.

– От него… А из чьей утробы? – спросила я.

– Да кого заботят утробы? – усмехнулся Самаэль. – Я здесь не за этим. Слишком много времени потрачено на поиски, чтобы болтать с тобой о родословной человечества. – Он посмотрел мне в глаза и вдруг взорвался, задыхаясь от гнева: – Не верится, что ты меня не помнишь! Я наблюдал за тобой в саду, где ты была с этим олухом Адамом. Неудивительно, что ты от него ушла. Ты с самого начала была венцом творения. Никто тебя не превзошел, никто не сравнился с тобой. С тех пор не было женщины подобной тебе. Эти, – он пренебрежительно махнул рукой куда-то вдаль, в направлении невидимых долин, наполненных шатрами из козлиных кож, стадами и пастухами, от которых я бежала, – они безропотны и скучны. Мне надоело, невыносимо надоело хитрить с этими женщинами, да и с мужчинами, чего уж там, чтобы они возлегли со мной. Они стареют так быстро и так ужасно. Сегодня юные девы, завтра рыхлые матроны. Стройные юнцы превращаются в пузатых мужиков. Они слабеют и дряхлеют, Лилит. Они толстеют. – Он разочарованно скривился, а потом лениво коснулся ногой моей щиколотки: – И погляди на себя. По-прежнему в полном расцвете. Твоя красота никогда не поблекнет. Я никогда не забывал о тебе. Да и как тебя забыть?

Его стопа скользнула от щиколотки выше, к внутренней стороне моего бедра.

– Твой плод никогда не засохнет на лозе. Твоему цветку не суждено увянуть и опасть. Твоя ягода всегда останется спелой и желанной. – Словно в подтверждение своих слов, он чуть надавил на пылающее от жара место, где сходились мои ноги. – Идем со мной, Лилит. Нас ждет прекрасная жизнь. Мы будем играть в прекрасные игры!

Его близость распалила меня сверх всякой меры. Я уже давно не знала мужчины, а этот, рядом со мной, был прекрасным образчиком своего пола. Я вдохнула его запах: мускус и амброзия, мед и пот. Его крылья трепетали в тревожном ожидании, набедренная повязка оттопырилась.

Он покрыл меня поцелуями от макушки до пяток, задержавшись у промежности.

– Представь себе, Лилит, каких высот мы достигнем в ангельском блуде! – промурлыкал он, не скрывая вожделения. – Навеки!

Сказать вам правду?

Он и впрямь заставил меня ощутить себя венцом творения.

Да будет свет!

– Я тебя вспомнила, – вырвалось у меня.

Там, под кипарисом, мы с ним и в самом деле достигли высот ангельского блуда, говоря его словами. Небесная страсть достигает пиков, непостижимых для смертных. Она острее, чище и ослепительнее, чем дано познать обычным мужчинам или женщинам. Именно тогда я окончательно и бесповоротно увлеклась Самаэлем, почувствовав неутомимость его тела, прикосновение его губ к моей коже, собственное дыхание и ощущения, когда все закончилось.

– Я однажды увидела тебя, – сказала я. – В ветвях рожкового дерева. Приняла тебя за птицу. Но ты рыдал.

Самаэль дернулся подо мной, взмахнув рукой.

– Я не плакал!

– Плакал.

Мне тогда показалось это странным. Но в Эдеме странным было все. Плачущий голубь с красивым бородатым лицом был не более необычен, чем пшеница, которую не нужно сеять, или яблони, никогда не цветущие, но всегда усыпанные плодами.

– Я уже знал, что уйду, – признался Самаэль. – Знал, что Он хочет меня наказать. Боялся никогда больше тебя не увидеть.

– За что же Он хотел тебя наказать?

– Да как обычно. Ты не хуже других знаешь. Я воспротивился Ему.

– Как?

Сгущались сумерки. Вдали сверкали горные вершины. Заходящее солнце подсветило жилу поблескивающего зеленью малахита на самой высокой из вершин. В небе мерцала розовым восходящая звезда – та, что принадлежала Ашере.

– Долго рассказывать, – ответил Самаэль. – Точно хочешь узнать?

Я положила голову ему на плечо и попросила продолжать.

* * *

– В начале я был один, – произнес он. – Когда земля еще была безвидна и пуста, когда не было тверди небесной, когда не было горизонта, я был ликом тьмы на водной глади. Несчетные эры, неизмеримые эпохи ничего не менялось. Само время было недвижимо. Ты не представляешь, какая это была скука! Потом в глубине что-то зашевелилось. Камень затрещал, на поверхность вырвались раскаленные газы, а потом из воды и пламени, из двух противоположностей, возникло нечто. Над водой, изможденный, возник Дух. Из бесформенности образовалась материя. Дух творения воскликнул: «Да будет свет!» И стал свет, вырванный из меня, отделенный от меня на веки вечные. Я наблюдал за тем, как возникает мир: как бьют фонтаны и поднимаются горы, как появляются очертания морей и земной тверди. Я видел сотворение травы, семян растений и плодовых деревьев. Появились первые твари: мельчайшие формы жизни, невидимые глазу. Потом пошли медузы, губки, улитки. Я видел огромных ящеров, бродивших по земле; видел появление зверей – как чистых, что жуют жвачку, так и нечистых, с неразделенным копытом, – китов и всяких живых существ, пресмыкающихся по земле. Видел, как появились птицы, что парят под твердью небесной, бездыханные рыбы, что плодятся и размножаются в воде. Много времени прошло, прежде чем я увидел первых людей. Не вас, – он положил ладонь мне на руку, – еще не вас. Они были другие: больше походили на обезьян, чем на людей, и скорее кричали и рычали, чем говорили, но со временем научились ходить прямо и по-своему общаться. И все это время я наблюдал, как Дух меняет и разделяет. Он перестал быть безликим, обрел личность, когда появились первые люди. Он проявлялся в бесконечном многообразии форм, существуя одновременно в разных местах. На протяжении бесконечных эпох в сознании тех, кто задумывался о Творце, им была Она, Создательница. Мать всего сущего, с тяжелыми грудями и широкими бедрами. Когда люди осознали роль отца в создании новой жизни, у Нее появились спутники, первые боги-мужчины: сначала младшие, но постепенно обретающие старшинство. По мере развития жизни и опыта человечества, Матерь разделилась на целые пантеоны. Она проявлялась как богиня земли, как боги небесного грома и сверкающие владыки моря. Она стала воплощениями мудрости, природы и озорства, памяти, войны и музыки, которые были призваны и созданы из божественной сущности того самого первого Духа творения людьми, которые нуждались в поддержке свыше. Воплощения имели разную природу и разные качества соответственно времени и месту, и каждое обладало собственной важностью, а их добродетели отвечали нуждам людей, которым служили божества. В Эдеме Дух вселился во Владычицу Ашеру и во Владыку Яхве, раздельных и равных, тогда еще не ставших непримиримыми врагами. Они создали тебя и Адама по собственному образу и подобию, как создали и рай, в котором вам предстояло жить. Вы должны были стать новым началом, вершиной творения. Впервые с тех пор, как из меня вырвали свет, я был не одинок.

Я затаила дыхание, словно сама носилась по бескрайней вселенной. Все, что мне казалось известным о мире, вдруг рассыпалось в прах. Покинув рай, я узнала, что мир намного больше Эдема, что и в других местах люди живут и процветают. Но величие откровения Самаэля ошеломило меня. Как не были первыми мы с Адамом, первым не был и Яхве, и даже сама Святая Матерь Ашера! Их тоже породила другая сущность – Дух творения, рожденный самой землей. Сколько же всего существовало в мире задолго до того, как люди сделали первый вдох! Эдем и все, что я знала, оказалось всего лишь одним из уголков этого мира – отдельной нитью в необъятном полотне творения. Это поражало!

Самаэль заметил мое замешательство.

– Я еще не закончил. – Его легкие пальцы пробежались у меня по спине. – Больше того: я только начал.

– Говори дальше. Расскажи о своем неповиновении.

Он сделал глубокий вдох и продолжил:

– По мере того, как ты превращалась в женщину, меня стало болезненно тянуть к тебе. Я желал тебя, радовался тебе, жаждал тебя. Но ты оставалась недосягаемой, и я был обречен на муки наблюдения со стороны. Я видел, как Адам разрушает естественное состояние вашего рая, как уходят гармония и равновесие. Видел, как он ступил на путь извлечения выгоды из всего, что ему дано, пытаясь контролировать тебя и господствовать над миром. Меня сделали первым среди ангелов. Мне, воплощенной тьме, было к лицу стать ангелом смерти. Такую роль мне отвели. Я должен был позаботиться о тебе и об Адаме, о ваших потомках, чтобы поддержать вас и подготовить к священной миссии. Но меня низвергли задолго до этого, ибо всех ангелов заставили склоняться перед Адамом, вынудили лебезить перед простым человеком. Перед тобой я бы склонился, – он поцеловал меня, – без малейших вопросов. Но не перед этим тщеславным мужланом. Поставить Адама выше меня рядом с женщиной, которой он не заслуживает и с которой так дурно обращается! Я не мог этого терпеть.

Он подобрал кипарисовую шишку и принялся раздраженно перебрасывать ее из одной ладони в другую.

– Я отыскал Яхве и спросил: «Почему Ты поставил его выше меня? Я был здесь раньше, и все же человек Адам тебе милее меня!» Сама понимаешь, как Он это воспринял. Господь пришел в ярость, Лилит. В неописуемую ярость. Его губы стали воплощением гнева, его язык превратился в палящее пламя. Хлынул ливень, засверкали ослепительные молнии, с неба посыпал град вперемешку с серой – полный набор. Сама знаешь, каков Он бывает. В итоге Он низверг меня. Тьму, от которой произошел свет! Представляешь? Теперь я стал ничем. Падший ангел, которого все сторонятся. – Самаэль раздавил кипарисовую шишку в руке и отшвырнул остатки подальше.

– Не все, – я поцеловала его в полные губы. – Но разве Ашера не могла заступиться за тебя? Она понимала тьму, сознавала твою важность.

– Ну… Для этого было уже слишком поздно. – Тень омрачила лицо Самаэля, но он натужно улыбнулся.

– Что ты имеешь в виду?

– Я совершил глупость, милая Лил. Кое-что довольно-таки… вернее, даже очень опрометчивое.

– И что ты сделал?

Он дунул, отгоняя завиток волос у меня со лба. Его дыхание пахло медом и вином, всем сладким и прекрасным.

– Я посадил древо.

Они будут как боги

– Понятно, – сказала я. – И это было древо познания?

Ангел кивнул с озорной улыбкой.

– Древо с прекрасными соблазнительными плодами с ароматом амброзии, божественными и неотразимыми?

– То самое!

– Древо, дающее мудрость? Дающее знание добра и зла и всего прочего. Делающее смертных мудрецами. Дар Ашеры, Матери всего сущего, воплощения безвидного Духа творения, хранительницы всех законов природы?

– Ага! – Самаэль указал большими пальцами на собственное улыбающееся лицо: – Это сделал именно я!

– И почему Он не выкорчевал древо?

– Он не может. Оно все еще под защитой Ашеры.

– Это Она дала тебе древо?

– Не… Не совсем.

– Тогда как ты его нашел?

– Только не злись, милая Лил…

– Где ты его взял?! – Я ткнула его в ребра.

Самаэль закашлялся и отстранил мои кулаки.

– В общем, дело было так…

* * *

– Как-то вечером я шел по Эдему, – рассказал он. – До того я смотрел, как ты развлекаешься со своим олухом Адамом, что для меня было пыткой. В полном одиночестве и с болью в сердце шел я по склону холма к развилке двух рек. У вершины холма, на лугу, где буйно растет шалфей, я и услышал Их. Сначала раздался ясный звон струн Ее лиры, наигрывавшей мелодию из трех нот, потом – Его низкий голос. Господь упрашивал Ее спеть Его любимую песню. Ты ее знаешь: та, что про луну и звезды на воде. Она обиженно отказывалась. Я подобрался поближе и увидел, как Ашера отложила в сторону лиру и сказала: «Время пришло, дорогой». – «Конечно», – ответил Он. Послышались шорох и смех, а потом Она сказала: «Нет, не для этого, старый ты похотливый козел. Пришло время дать нашим детям величайшие дары». – «Опять ты за свое! – пророкотал Он. – Эти дары не для них. Они будут как боги, как мы? Всеведущими и мудрыми?» – «Ну, может, не такими мудрыми», – улыбнулась Матерь. Ты помнишь Ее улыбку, Лилит? Яркую, будто полуденное солнце.

Он тоскливо уставился в землю.

– В общем… – продолжил Самаэль. – Она сказала: «Так зачем их создавать, если не смотреть, как они растут, как развиваются и – да, возможно, со временем заменят нас. Как они строят собственную жизнь, создают собственных детей, осознавая свои действия, неся за них ответственность. Они станут богами самим себе, обладая суждением и разумом. Получат свободу воли». – «Они не готовы, – проворчал Он, а потом заорал: – И никогда не будут готовы!» – «Душа моя, – Ашера коснулась Его щетинистой щеки. – Это их право по рождению. Какой любящий родитель со временем не уступит дорогу своим чадам?» – «Этот!» – Яхве ткнул себя в грудь, потом схватил Ее лиру и зашвырнул высоко в небо, где она стала не больше булавочной головки. Повисла пауза, изменившая судьбу всего человечества, наполненная хороводом возможностей, разных судеб. Потом сила притяжения взяла верх. Лира упала на землю и разбилась: черепаховый панцирь разлетелся вдребезги, роговые клавиши раскололись, струны порвались и свернулись, чтобы никогда больше не играть. И тогда Ашера ничего не сказала, но встала и ушла – прочь из Эдема, в сторону реки. Я последовал за Ней, разумеется. Она пошла на юг, к поросшими ивой берегам Евфрата. Я шел за Матерью пешком, держась на почтительном расстоянии. И вскоре заметил, что Ее преследуют.

– Кто?

– А ты догадайся! – скривился Самаэль. – Один хмурый, другой страшный, третий похож на волка.

Опять эта троица! Всякий раз, когда мой покой бывал нарушен, рядом оказывались они.

– И что ты сделал?

– А что я мог сделать? Я был один, а их трое, а Самангелоф умеет пугать.

Он очень похоже изобразил, как Самангелоф скалит зубы, и я рассмеялась.

– Я спрятался за камнем и стал наблюдать, – продолжил Самаэль. – Они схватили Ее, связали Ей руки и заткнули рот грязной тряпкой. Потом поднесли к Ее носу тряпицу, смоченную валерьяной, чтобы одурманить, после чего подхватили Ашеру и полетели на юг.

Вот, так я и знала. Конечно же, именно Он и стал причиной исчезновения Богини-Матери.

– Так как же ты нашел древо?

– Я знал, куда Она направляется. Я ведь не только милая симпатичная мордашка, любовь моя. Не забывай: я был здесь первым, задолго до выскочек-богов; до того, как сонмы призванных людьми божеств решились выразить невыразимое. Поэтому я знаю, откуда Она пришла. До того.

– До чего?

– До того, как стала Ашерой, Лилит. Вспомни! У всех богов есть место, из которого они черпают свою силу, – обитель народа, который призвал их. Яхве здешний, а вот Она нет. Ашера намного старше. По зову более древнего народа Она пришла из других мест: из Урука в стране шумеров.

– Из Урука? – Я никогда прежде о нем не слышала.

– Колыбель цивилизации к югу от Эдема, царственный город меж широким Евфратом и могучим Тигром. Туда Она и направлялась, когда ангелы схватили Ее. Более того, я точно знал, куда именно в Уруке шла Ашера: в свой знаменитый сад. Ты ведь слыхала о нем?

Не слыхала.

– О боги! Лилит, для вкусившей от древа познания ты почти ничего не знаешь, – покачал он головой, подивившись моему неведению. – В общем, туда я и пошел. Это прекрасный город, Лилит. Жаль, что ты его не видела. Вход в него преграждают огромные, высотой до небес, ворота, по краям от которых стоят львы и гигантские колонны. Внутри ветвится настоящий лабиринт: дома, мастерские и лавки, окружающие известняковые храмы, по одному для каждого из богов, которым шумеры поклонялись, и у всех храмов поднимается к небу священный зиккурат. Между холмами прорыты сверкающие на солнце каналы, а за пределами города, окруженный высокими стенами, лежит сад. Его выдают акведуки, подающие воду из обеих великих рек. Внутри безошибочно узнается место, принадлежащее божеству: воздух наполнен небесным ароматом жасмина, таким густым, что хоть ножом режь; изобилие инжира и прочих сладких плодов, всегда в полной зрелости. Ты же помнишь этот фокус богов по своему раю, Лил. А сокровища – видела бы ты их! Ягоды из сердолика, листья из лазурита, кусты, плодоносящие изумрудами и жемчугом. В сравнении с этим великолепием ваш Эдем смотрелся простовато.

– А древо? – настаивала я. – Расскажи о древе.

– Оно стояло в центре сада, как главная гордость. Ашера поливала его, берегла. Мне не хотелось его забирать, Лил: кража у богов ничем хорошим не заканчивается. Но это древо предназначалось тебе. Ашеру забрали, чтобы не дать тебе отведать плоды познания. Это было твое наследие. Понимаешь, ради тебя я был готов на все. Поэтому я выкопал древо и принес в Эдем.

Что-то не сходилось.

– Но ведь Матерь пришла ко мне и велела отведать плод. Разве это возможно, если Ее уже не было до того, как древо появилось в Эдеме?

– К тебе приходил я, – улыбнулся Самаэль. – Неплохо, да? Ты же не думала, что только тебе подвластно искусство перевоплощения?

Вот тут я разозлилась. Самолюбие было уязвлено тем, что меня провели точно так же, как я одурачила Еву.

– Почему ты раньше мне этого не рассказал?

– Потому что ты подобна дыму на ветру! Сначала ты сбежала. К тому времени, когда я узнал о твоем возвращении, ты уже спровоцировала грехопадение. Я, кстати, сразу понял, что это твоих рук дело: уж очень на тебя похоже. А потом ты ушла. Вернее, уползла, – рассмеялся он. – С тех пор я искал тебя. И вот наконец нашел и все рассказал. Ты полностью в курсе дел.

– Зачем ты так поступил?! – воскликнула я, устыженная, словно ребенок. – Мне не стоило все это слышать. Я и так знала, что Она пропала. Что толку в моем понимании, если я о нем не просила? Какой мне прок от мудрости, данной Ее древом? Всё впустую.

– Ты вкусила плод только после того, как исчезла Ашера, – напомнил он.

Но я уже погрузилась в самоуничижение.

– Как мне двигаться дальше, если я погрязла в мелочах? Мстила Адаму, простому смертному, которого давным-давно нет на свете. Спасала Еву, которая не пожелала спастись. Никого толку.

– Ты слишком строга к себе. – Самаэль переплел свои пальцы с моими. – Смертные могут быть восхитительны, помогают отвлечься на какое-то время. Но теперь тебе нужно забыть о них. Твое место – рядом со мной. – Он притянул меня к себе.

– А твое – рядом со мной? – спросила я.

– Безусловно. Ты – все, чего я желал с тех пор, как впервые увидел тебя.

– Тогда идем. – Я подняла его на ноги. – Нельзя терять времени.

– Куда?

– Спасать Ашеру, конечно! Вернем Ее туда, где Она должна быть по праву. И тогда мы больше не будем изгоями. Ты и я, мой падший ангел, мы вернем себе рай!

Возвращение в Эдем

– Я не это имел в виду, – бормотал Самаэль, шагая рядом со мной. – Никаких приключений я не планировал.

Мы шли на восток пешком, отказавшись от крыльев, чтобы не привлекать внимания. Мир за пределами долины, где я столько времени провела в уединении, изменился. Он стал суетливее: стада на склонах холмов умножились, шатры шире рассеялись по долинам. Приближаясь к плодородным землям у берегов Евфрата, мы увидели невысокие каменные строения, колодцы на перекрестках пыльных дорог, поля ячменя и пшеницы, орошаемые сетью каналов, какая Адаму и не снилась.

– Я думал, мы убежим, – сказал Самаэль. – Будем наслаждаться жизнью вместе. Наверстаем упущенное время. Тысяча лет – это прорва упущенного времени.

– Да-да, так и сделаем. Но сначала отменим великую несправедливость, займем те места, которые принадлежат нам по рождению. Нельзя оставлять Его безнаказанным.

– Тебе-то какое дело? Мы можем отправиться куда угодно, чтобы больше никогда не увидеть Его. У Него нет власти за пределами обители тех, кто верует в Него. Можем пойти в Хараппу, тебе там понравится. Вершина современной жизни: будем кататься на лодке по Инду, охотиться на антилоп и купаться в роскоши. Или на Кафтор, остров Диктинны, в блистательный дворец Кносса. Видела бы ты его, Лилит! Живут же люди – пьют и танцуют, любят и пируют. Только представь себе, Лилит, там можно спать на ложе! Никакого больше сна на жесткой земле. Чистое белье каждый день, ароматное масло для твоих волос.

– Она выбрала меня, Самаэль. Я должна была получить мудрость превыше прочих. Разве я могу подвести Ашеру? Мою Матерь, схваченную по моей же вине и заточенную неизвестно где! Если я не найду Ее, то кто тогда?

– Но…

– А в Ее отсутствие Он нарушил естественный закон, поместив женщину под ярмо мужчины! Что ожидает мир, где целиком хозяйничают и правят мужчины? Матерь нужно вернуть!

Самаэль вздохнул.

– И что ты собираешься делать? Не могу не заметить, что мы идем в Эдем. Ты же знаешь, я терпеть не могу это место.

– Ангелы находятся там. Во всяком случае, были там, когда я видела их в последний раз. Они знают, где искать Ашеру.

– Вряд ли они нам расскажут.

– Согласна. Понадобится немного обмана. Вот тут-то ты и пригодишься.

* * *

Эдем переменился совершенно. Без человеческих рук, выпалывавших сорняки, сад зарос, тропинки исчезли. Я оплакивала свои розы, опутанный лозами ковер первоцветов и фиалок, сладкий аромат вечернего жасмина, задушенного горьким терном.

Пруд высох. За прошедшие годы река, питавшая его, отклонилась далеко на восток. Поля, возделанные нами, вернулись в дикое состояние, среди ячменя покачивались кроваво-красные маки и желтые тысячелистники. От нашей хижины не осталось и следа: за тысячу лет доски сгнили в труху.

Сохранился лишь один след нашей жизни: мое внимание привлек блеск плавно изогнутого бока медной чаши. Я выкопала ее из земли и стерла засохшую грязь. Адам сделал эту чашу еще до того, как обратил свои мысли и умения в работе с металлами на изготовление оружия для воображаемой войны. В центре чаши была изображена женщина – я – с ниспадающими каскадом волосами, сидящая в спокойной задумчивости под деревом.

Меня охватила глубокая меланхолия. Когда-то Адам любил меня. Насколько иначе все могло бы сложиться, если бы мы и дальше жили мирно, наслаждаясь друг другом? Я стала бы матерью – и не простой, а особенной. Не покорная Ева, а смелая Лилит стала бы прародительницей человечества.

Раздвинув ветви ежевики и терна, мы выглянули на поляну, где росло древо жизни. Я вздрогнула, увидев, что ангелы все еще там. Сеной, Сансеной и Самангелоф маршировали с военной четкостью вокруг чешуйчатого ствола величественной финиковой пальмы; у их ног до сих пор торчал бронзовый меч Адама – грязный, потускневший, но по-прежнему прямой.

– План помнишь? – прошептала я, и мой спутник кивнул в ответ.

* * *

Самаэль вошел в заросший сад с востока ленивой походкой.

– Все в порядке, парни?

Ангелы как по команде обернулись.

– Ты?! – возмутился Самангелоф. – Что ты здесь делаешь, гнусный изгой, нечистый?!

– О… Так вы не слышали? Я вернулся. Вновь допущен к вратам рая. – Он отвесил глубокий поклон.

Ангелы переглянулись и начали перешептываться.

– Но вы, полагаю, не в курсе. – Самаэль принялся изучать собственные ногти. – Думаю, вы уже давно не получали от Него вестей. Он что-то умолк, верно? Видимо, потому и поручил вам столь пустячное дело – охранять никому не нужное древо. Чтобы вы не путались под ногами.

– Это не пустячное дело! – вскричал Сеной. – Мы защищаем древо жизни от рук человеческих, чтобы не вкусили они плода и не познали бессмертия!

– Ну да, конечно, – фыркнул Самаэль. – И много людей приходило сюда искать древо за последние тысячу лет?

– Тысячу лет? – робко переспросил Сансеной, запустив пальцы во всклокоченные волосы. – Неужели прошло уже столько времени?

– Мы Его верные посланники! – проворчал Самангелоф. – Он обращается к нам по всем Своим делам.

– Больше нет, – возразил Самаэль. – Только не после того бардака, который вы устроили в прошлый раз. Потому-то я и снова в фаворе.

– Какого бардака? – Сеной встопорщил перья на крыльях.

– Да ладно, – протянул Самаэль. – Мы все об этом помним – там, в реальном мире. Вы похитили Царицу Небесную, избили, одурманили и утащили прочь, заточив вдали от всех детей Ее. Стыдитесь!

– Кто тебе такое сказал? – проревел Сансеной. Он был на грани паники, пальцы у него дрожали, как камыш на ветру.

– Да все знают, – пожал плечами Самаэль. – С тех пор, как Она бежала из заточения.

– Она бежала? – Сеной тревожно всплеснул руками.

– О да, – подтвердил Самаэль. – И поговаривают, что… Я сам Ее, конечно, пока не видел, только слышал от двуликого Исимуда, посланца Энки…

– Не смей произносить при нас имена ложных богов! – взвизгнул Самангелоф.

Самаэль отмахнулся от возражения.

– …В общем, Исимуд говорит, что Она вне себя от гнева, прямо-таки в бешенстве, из-за троицы мордоворотов, которые унесли Ее и которых Ашера теперь разыскивает вместе с постоянно растущей армией разъяренных вооруженных последователей.

– Не может быть! – крикнул Сансеной. – Ее сестра не допустила бы такого!

Самангелоф бросил на него угрожающий взгляд и жестом приказал умолкнуть.

– Это ложь, – спокойно произнес он. – Мы не знаем, о чем ты говоришь. Изыди, ангел греха, избранник всех зол!

– Ну так и быть! – небрежно бросил в ответ Самаэль, к их удивлению и испугу. – Счастливо оставаться!

* * *

Мы оставили ангелов в глубоком замешательстве. Они спорили, остаться ли охранять древо или, не мешкая, разбежаться и спрятаться.

– Что ж, было интересно, – заметил Самаэль, когда мы вышли из Эдема через скрипучую ржавую калитку.

– Крайне познавательно. Ты знал, что у Нее была сестра?

Он покачал головой.

– Любопытно, – задумчиво пробормотала я.

– Поучительно! – откликнулся Самаэль.

Мы повернулись лицом к югу и пошли тропой, очерченной смертоносными олеандрами, – той же тропой позора, которой за тысячу лет до нас брели Адам и Ева.

Дочь луны

Самаэль уверил меня, что ответ мы найдем в Уруке, во владениях старых богов, где в полноводной и плодородной дельте появилась на свет Ашера. И – тут он, по обыкновению, подмигнул – мой провожатый точно знал, к кому следует обратиться.

Мы поплыли по стремительным водам Евфрата в похожей на тазик лодчонке-гуффе, украденной у купца, что грузил вино под стенами белокаменного города Мари. Мул, наш невольный пассажир, так и остался на борту.

Стоит ли рассказывать о блистательных городах, на которые мы глядели с нашего суденышка, о кочевниках, улепетывавших что есть мочи на конях от пыльных бурь на отдаленных равнинах? Нет, рассказ мой долог, а времени мало. В своем повествовании я задержусь лишь однажды – на Вавилоне, где мы остановились среди камышей, чтобы переждать палящий полуденный зной. Там, осаждаемые полчищами комаров, мы наблюдали строительство башни – зиккурата, поднимающегося уровень за уровнем к самому небу вопреки силе притяжения и здравому смыслу. Рабочие сновали, как муравьи, таская по крутым мосткам поддоны со свежеобожженными кирпичами.

– Долго не простоит, – заметил Самаэль.

Он откупорил очередной кувшин купеческого вина, и мы улеглись на дно хрупкой скорлупки нашего суденышка, увернувшись от хвоста мула, отгонявшего мух.

* * *

В царственный город Урук мы прибыли к самому рассвету. Над прибрежными болотами высоко поднимались мерцающие в розоватом свете городские стены. В гавани целое полчище купцов выгружало вино, мед, финики и масло из качавшихся на воде гуфф, походивших среди камышей на опрокинутых черепах.

Мы навьючили оставшееся вино на мула и последовали за толпой через огромные деревянные ворота, которые вели в город. Внутри Самаэль увлек меня в переулок и повел мимо дверей, открывающихся в полутемные комнаты, где при слабом утреннем свете сидели женщины, склонившись над ткацкими станками, а на подоконниках на прохладных камнях нежились кошки. Свернув за угол, мы оказались на большой площади, полной народу. Был базарный день. В переполненных клетках свистели куропатки. Мимо нас пронеслась собака, держа в зубах обрезок мяса, утащенный у мясника. В поисках источника божественного аромата свежего хлеба мой взгляд упал на огромные общественные печи, выстроившиеся вдоль одной из сторон площади.

– Туда! – Самаэль указал на широкую лестницу рядом с печами. – Вон тот храм.

Мы словно вступили в иной мир – город внутри города. Невероятных размеров зиккурат поднимался над центром квартала, окруженный невысокими известняковыми домами и тенистыми двориками. Многочисленные служители храма натирали до блеска мраморные плиты, из незаметного закутка доносились бой литавры и женское пение, и над всем этим стоял аромат тлеющих веток сирени.

Самаэль знал наверняка, куда идти: мимо вереницы молящихся с подношениями, мимо мастерских горшечников и красильщиков тканей, к огромному хранилищу. Груды зерна возвышались перед нами; вдоль стен выстроились бочки, наполненные гранатами, финиками, орехами и миндалем, мешки с чечевицей, нутом и бобами. Никогда прежде мне не доводилось видеть такого изобилия! Город с населением в пять тысяч мог бы продержаться на этих запасах всю жизнь, так и не познав мук голода.

Я отвела мула полакомиться огурцами из корзины. За время путешествия от Мари я успела привязаться к животному. В своем невежестве оно напоминало мне другое нелюбознательное создание – Адама, которому прогресс был милее мудрости.

Мы прокрались дорожками, проложенными среди гор снеди, к двери в дальнем конце помещения. Пылающие факелы освещали переплетение невысоких коридоров, уходивших под землю.

– Она настаивает, чтобы я пользовался входом для слуг, – сообщил Самаэль. – Так даже лучше.

Коридор выровнялся, потом пошел вверх, разделяясь на более широкие и лучше освещенные залы. Путь вился подобно лабиринту. Наконец простые стены сменились штукатуркой, расписанной фресками. У массивной кедровой двери Самаэль остановился и постучал. Створка бесшумно распахнулась на петлях, и он провел меня в комнату, наполненную густым запахом сандалового дерева.

* * *

Она появилась перед нами, материализовавшись из дыма, высокая и казавшаяся еще выше из-за копны волос, уложенных на голове огромными завитками, которые скреплялись гребнями из слоновой кости. Вдоль спины локоны спадали до пояса, умащенные маслом и благовониями. Ее поразительные глаза были подведены пигментом из ляпис-лазури, а ресницы подкрашены сурьмой; одеяние переливалось, усыпанное тысячами крошечных жемчужин. В сравнении с ней я выглядела бледно. Она была великолепна.

– Сам-аэль. – Ее глубокий голос напоминал перекатывающиеся океанские волны. Она коснулась его щеки: – Как же я скучала по тебе, буря сердца моего. Что это на тебе? Ты похож на нищего. И кого это ты привел? Симпатичную рабыню? – Красавица без особого интереса окинула меня взглядом с головы до пят.

– О жрица! – Мой спутник поцеловал ее в губы, крепко прижав к себе. – Нет ли у тебя вина? Промочить горло с дороги.

Она хлопнула в ладоши, призывая служителя, отвела нас к тахте, покрытой шелковыми подушками, и села, притянув к себе Самаэля и усадив его рядом с собой. Мальчик с опахалом из страусовых перьев поспешил занять место за спиной хозяйки. Когда та обняла Самаэля, целуя его в лоб и щеки, я с трудом сдержала смех. Очень уж он походил на комнатную собачку.

– Рабыня может сесть, – махнула она рукой в мою сторону. – Где ты был, ангел мой?

Самаэль откашлялся.

– Она не рабыня. – Он взял жрицу за руку, отодвинув ее ладонь от своего бедра. – Это Лилит, бывшая супруга мужчины по имени Адам. Дитя великой Ашеры и великого Яхве.

Юная девушка в одеяниях шафранового цвета поставила на стол кувшин вина и блюдо с медовыми лепешками, после чего ушла, пятясь назад и не отрывая взгляда от пола.

Жрица разлила напиток и пробормотала благословение, а потом, преломив медовую лепешку, произнесла:

– Сколько раз тебе говорить, Самаэль? Для меня твои Ашера и Яхве – лишь богохульство.

Я отважилась присесть на край тахты и вцепилась пальцами в выбеленное на солнце руно, чтобы собраться с силами.

– Мы полагаем, моя госпожа, что Святая Матерь Ашера когда-то была богиней в Уруке, – отважилась произнести я.

– Вы ошибаетесь, – рассмеялась она. – Наши боги не покидают этого прекраснейшего и величайшего из городов. Здесь они получают самые богатые подношения, молитвы на всех языках. Для их удовольствия в любой час дня и ночи курятся благовония. На новолуние в жертву приносят чистейшего белого теленка, проливая его кровь в их честь.

– Боги идут туда, куда их зовут, жрица. – Самаэль опрокинул второй кубок вина. – Если кто-то из жителей Урука решил покинуть город, разве не могла Ашера последовать за ними?

Я встала и начала осматривать покои, похожие на пещеру. Стайка девушек в желтых одеждах, выстроившаяся у дверей в ожидании распоряжений госпожи, напоминала весенние крокусы. Бассейн в центре зала окружали рулоны льняных тканей, горшки и тонкошеие вазы. Я взяла в руки изящный алебастровый горшочек и понюхала его: драгоценное нардовое миро, которое верблюды везли сюда с далекого Востока. Я спрятала горшочек в складках своего одеяния.

– Дело в том, что Ее нет, – сказала я. – Она пропала.

– Какое мне дело до этого? – Жрица утратила интерес к Самаэлю и откинулась на большую подушку с кубком вина в руке.

– Те, кто забрал Ее, сказали, что Она у своей сестры, – пояснил Самаэль. – Я подумал: может, ты знаешь, где искать Ее сестру?

Жрица допила вино.

– Я же сказала: не знаю я вашу Ашеру!

Она швырнула кубок через весь зал, и сосуд разлетелся на тысячу кусков. Одна из девушек тут же бросилась сметать осколки.

– Прошу простить мое невежество, госпожа, – с поклоном обратилась к ней я, – я всего лишь чужестранка. Скажите, а кому вы поклоняетесь?

– Ты и в самом деле не знаешь, где находишься, дитя? Это храм луны в Уруке. Он посвящен Нанне, богу луны, и Нингаль, богине луны. Я их верховная жрица.

На низком столике в углу покоев стояла открытая резная шкатулка с табличками. Из футляра, сделанного из слоновой кости, торчали несколько стилосов. Один из них лежал поперек недописанной таблички, словно жрица только что отложила его, когда мы вошли.

– Расскажите мне о вашей госпоже Нингаль.

Жрица вдохнула.

– Она великая владычица. Дочь Нингикуги и бога воды Энки. Мать Уту, бога солнца. – Красавица поигрывала кроваво-красным сердоликовым ожерельем, которое обвивало ее горло. – Нингаль живет в пространстве между водой и сушей и посылает мне сны, которые я пересказываю как пророчества.

– У нее есть сестра?

Она бросила на меня ленивый взгляд.

– Нет.

– А кто такая Нингикуга?

– Богиня камышей, дочь Ану, бога неба, и Намму, матери всех богов. – Жрица посмотрела мне в глаза. – Вот у нее много сестер.

– Вы пишете? – Я показала на столик.

Она встала и подошла ко мне, остановившись у самого столика.

– Я пишу молитвы. Гимны богам, которые поют по всему царству Шумера.

– Кто это? – кивнула я на изображение, вырезанное на каменной стене над столиком: обнаженная женщина с крыльями за спиной и с царственной осанкой стояла перед деревом, и по обе стороны от нее разлеглись два леопарда. На ее диадеме блистала вечерняя звезда.

Жрица покраснела. Она собрала рассыпанные таблички и убрала стилосы в футляр. Потом обернулась к Самаэлю:

– Как ты смел?! Разве можно приводить сюда своих любовниц, чтобы они допрашивали меня, словно блудницу?! Будь ты проклят! Чтобы тебе жить лишь в тени!

Самаэль вскочил и обнял ее.

– Душа моя, я бы не попросил, если бы это не было так важно.

Мне не хотелось смотреть, как он ее целует. Они были красивой парой.

– Идем, Самаэль, – позвала я. – Не следовало сюда приходить. Она не поможет.

Он оторвался от жрицы, поцеловав в лоб, и с мольбой уставился на изображение, вырезанное в камне. Служительница луны смягчилась.

– Это Инанна, – произнесла она, – старшая дочь Нанны и Нингаль, Царица Небесная, повелительница четырех четвертей мира.

«Царица Небесная»? Сердце у меня дрогнуло.

– Моя госпожа, – выдохнула жрица, глядя из-за спины Самаэля на вырезанное изображение. Когда она завела молитву, от звуков ее голоса я затрепетала, словно пшеница на ветру.

  • Дочь луны,
  • Рожденная на небе,
  • Вскормленная на земле.

Неужели это наша Ашера? Неужели она появилась здесь, в Уруке?

  • Ты кружишь по небу,
  • Ты охватываешь землю.
  • Ты поднимаешь воды,
  • Ты даешь волю ветру.
  • Славься, великая госпожа,
  • Сияющая и высочайшая!
  • Ты обладаешь силой старых богов.

У меня перед глазами пронеслось видение. О божествах, проживших целые эпохи, принимая разные формы и обличья, становясь все новыми проявлениями первичного, древнего Духа творения. Инанна была Ашерой, и обе они были Создательницей, кружившей над водами на заре времен.

Мы с Самаэлем переглянулись. Жрица окончательно потерялась в экстазе.

– А у нее… – начала я, но она не дала мне договорить.

– Да, да! – резко бросила она. – У нее есть сестра: Эрешкигаль, царица подземного мира.

Божественный сад

Мул ждал там, где я его оставила, довольный кормежкой в огромных храмовых кладовых. Мы нагрузили его припасами, обменяв вино на козлиные шкуры, сыр, фрукты и оливковое масло, и повели обратно через многолюдный город.

Купцы в тюрбанах шагали рядом с навьюченными ослами в сторону рынка. Мальчишка, держа посох наперевес, гнал мимо нас стадо тощих коз. Мы прижались к стене, чтобы пропустить телегу – шаткую грубую конструкцию, оставлявшую за собой дрожжевой запах пива.

У восточных ворот, таких же широких и высоких, как те, через которые мы вошли с запада, пришлось дожидаться паузы между волнами входящих.

– Отведи меня в сад Ашеры, – умоляла я Самаэля. – Я хочу его увидеть. Если твоя жрица права, нам по пути.

– Она не моя жрица! И ее указания неточны. Нам нужно найти гору, отмечающую путь к подземному миру.

В толпе за воротами вспыхнула потасовка, и до нас донеслись звуки тяжелых ударов и вопли. Пока забияки дрались, поток путников, толпившихся в воротах, немного стих, и мы выскользнули из города.

– Она говорила, что это на востоке.

Но в той стороне не было никаких гор: только болота и бесконечная бурая равнина, по которой даже сейчас, в послеполуденный зной, к Уруку стремился непрерывный поток путников.

Самаэль пристально посмотрел в сторону горизонта, словно желая, чтобы горы все-таки показались. Потом плечи у него поникли: он сдался.

– Но нам нельзя задерживаться, – предупредил он меня. – Когда мордовороты Яхве узнают, что я соврал насчет побега Ашеры, они начнут нас искать.

* * *

Мы пустились в путь по тропе вдоль заросших камышами болот, ведя в поводу упрямого мула, которого мы оба теперь звали Адамом. Вьючные сумы на боках животного были битком набиты дарами, которые дала нам жрица, чтобы мы могли войти в мрачное царство Эрешкигаль.

Через пару часов после того, как мраморные зиккураты Урука скрылись из виду, мы вышли к крепости, высокие стены которой поднимались над равниной. В отличие от городов, которые мы видели с реки по пути на юг, стражи здесь не оказалось. На валах не стояли ни лучники, ни мечники. Вход был только один: прочная кленовая дверь с большой бронзовой ручкой в форме львиной пасти. Два выложенных камнем канала подводили с востока и запада воду, которая проникала в сад через узкие просветы в стене. Дверь была закрыта. Мы привязали Адама к огромному кольцу на двери, развернули крылья и перелетели через стену.

О том, что мы обнаружили внутри, мне больно вспоминать. Стволы смоковниц, финиковых пальм и оливковых деревьев валяются там, где упали; пни изрублены, словно в приступе безумия. Все розы до единой вырваны и раздавлены. Резная фигура в виде головы быка в центре фонтана разбита, а рога из слоновой кости стерты в прах. Абрикосы, инжир и яблоки гниют на земле. Даже драгоценности не избежали гнева: сердоликовые плоды, лазуритовые листья были разбиты и втоптаны в грязь, и среди их осколков запуталось одинокое сизое голубиное перышко. Виноградную лозу, которую заботливо холили и подрезали столетиями, порубили на куски, а раздавленные гроздья переливались пурпуром на земле, напоминая вывалившиеся из чрева внутренности.

– Они всё знают, – ошеломленно выдохнул Самаэль, оглядывая разоренный сад. – Значит, они нас опережают. Нужно уходить, Лилит! Сейчас же!

Я подобрала с земли уцелевший цветок бледнейшего розового оттенка и вдохнула пьянящий аромат. Тот же сильный запах, те же тонкие желтые прожилки, что и у роз, за которыми я ухаживала в Эдеме.

– Но зачем, Самаэль? Откуда такая ненависть к Ней?

– Это не ненависть к Ней. – Он нервно огляделся. – Они просто хотят стереть все следы Ашеры. Они уничтожат все, что Она создала, убьют всех, о ком Она заботилась. Они станут врать, скрывая Ее труды, подчистят имя Матери во всех документах. Все будет выглядеть так, будто Она вовсе никогда не существовала.

– Это Его рук дело. Как Он посмел? Она же была – и остается – Его женой!

Самаэль обмакнул пальцы в то, что осталось от пчелиного гнезда, висевшего на ветке молодого дуба.

– Уже нет. Он теперь одиночка.

Он слизнул мед с пальцев и дал попробовать мне. Нектар богов на вкус отдавал тимьяном и лавандой. На изрубленном розовом кусте рядом со мной оказалось несколько плодиков с семенами. Я собрала их, надеясь спасти хоть что-то, чтобы потом посадить снова.

Проходя мимо срубленного оливкового дерева, я увидела, что вандалы оставили на обрубке свои инициалы: три переплетенные буквы «самех», вырезанные словно ножом по плоти.

Новый рай

Где же теперь эти мстительные ангелы?

Направляясь на восток через пахотные земли между могучими реками, мы высматривали их среди высоких золотых колосьев на полях. Когда суша уступила место болоту, мы выглядывали их серые крылья и гневные лики среди журавлиных гнезд в камышах.

И где же теперь Он – автор всех моих несчастий, нелюбящий Отец, отвергший меня, предавший меня из-за отказа отдать себя в рабство?

Я не видела Его с тех пор, как покинула Эдем. Если бы не оскверненный сад Ашеры, я могла бы себе представить, как Он сидит, одинокий и бессильный, посреди уничтоженного сорняками Эдема, горюя о том дне, когда предал собственную жену и проклял собственных детей.

Была ли в этом моя вина? Если бы я не предложила Еве плод, жили бы они до сих пор с Адамом беспорочными, неизгнанными, непроклятыми?

Самаэль утешил меня, сказав, что нет: преступление уже было совершено. У Ашеры уже отняли власть; я, равная женщина, была изгнана; гармонии и равновесию наступил конец. Заговор с целью лишить человечество материнского дара мудрости и свободы воли уже разворачивался, подобно причальному канату.

Болото мы пересекали на машуфе – узкой и длинной лодке, на корме которой послушно устроился мул Адам. Пока мы двигались среди пышных, похожих на перья камышей, я начала понимать, чего еще мы были лишены в Эдеме: прекрасной реальности. Потому что я начала влюбляться в этот мир – этот настоящий рай, который был во всех отношениях лучше того места притворства и иллюзий. Семя, посаженное в землю моих желаний еще в Аласии, теперь проклюнулось и пустилось в рост. Мы скользили по спокойным водам под хриплые крики цапель, трескучий щебет выдр, под смех детей, которые рыбачили и ныряли с лодок.

Часто родители маленьких рыбаков, завидев, что мы отдыхаем в пути, зазывали нас разделить трапезу в свои жилища, поднимавшиеся из болот, словно плавучие башни. Мы преломляли хлеб, сидя вместе с ними, скрестив ноги, и наслаждались ветром, гулявшим среди сплетенных из тростника стен. Однажды, насытившись тушеной буйволятиной, я покачала на руках новорожденную малышку, пока ее мать занималась очагом. Это был первый ребенок, которого я держала на руках: я, которой когда-то было суждено стать матерью для всех. Эта судьба уступила место моему нынешнему приключению. Я не собиралась останавливаться, пока не отомщу Отцу, проклявшему всех женщин, пока не восстановлю мир в должном виде ради этой малышки и всех ее будущих дочерей. Мир, где они не будут обречены на рабское существование.

В ночь накануне возвращения на твердую землю, когда заходящее солнце высветило сверкающую оранжевую дорожку, мы увидели огромную стаю фламинго. Неловкие в полете, словно плохо обученная армия на марше, они опустились перед нами, и болото вспыхнуло розовым пламенем. Греясь на солнце, прихорашиваясь, пронзительно крича, фламинго расступались перед узким носом нашей лодки, высоко задрав клювы и вытянув тонкие змеиные шеи.

Я вспомнила сад, где родилась. Не таким, каким он был вначале, когда задумывался как венец творения, а таким, каким он стал после Ее ухода. Без божественной защиты Матери, когда вся женская сила была изгнана, Эдем стал местом порабощения и тирании, вечного застоя, а не обновления. Местом заповедей делать то и не делать это, провозглашенных мужской властью. Местом мужской иерархии, подчинения и прогресса, не уравновешенного женским стремлением заботиться, поддерживать и возобновлять.

Это и толкало меня вперед. Поэтому и нужно было найти Ашеру.

– Что будет с этим миром? – в гневе спрашивала я у Самаэля. – Что будет с мудростью и любопытством – теми качествами, которые Она ценила? Неужели за них теперь ожидает кара? Что будет с нашей ролью в этом мире – как части природы, не как ее господ? Неужели без Нее мы все пропадем?

Самаэль терпел мою злость и разделял ее со мной, подтверждая согласие легкими кивками. Но он никогда не пытался унять мою радость.

И поэтому я полюбила его еще сильнее.

* * *

В конце концов болото уступило место быстрому и бурливому Тигру. Мы с трудом преодолели бушующие водовороты, сносившие нас далеко вниз по течению, и едва добрались до противоположного берега. Там мы впервые увидели горы. За маковым полем по их склонам поднимались вверх дубовые и сосновые леса, похожие на штормовые волны, что плещутся под сверкающими заснеженными вершинами.

Впервые за последние несколько недель мы заночевали на твердой земле. Болотные жители дали нам кремни, луки и стрелы в обмен на масло, и мы в изобилии питались мясом резвых пятнистых оленей, водившихся в этих местах. У нас оставалось еще достаточно вина, фиников и орехов, сушеных абрикосов и соленого ломкого сыра из Урука.

– Мы могли бы и полететь, – заметил Самаэль, когда я вытянулась рядом с ним, грея пятки у потрескивающего костра.

Его слова задели меня за живое, потому что я и сама подумывала о том же. Но без мула мы не смогли бы нести поклажу.

– Твоя жрица сказала, что мы должны принести дары, чтобы войти в подземный мир, – напомнила я.

– Перестань называть ее моей жрицей! – Он убрал ладонь с моей талии.

Ночь стояла ясная. Полумесяц висел низко над горизонтом и вскоре должен был погрузиться в мерцающие серебром воды Тигра. Тысячи звезд сверкали и плясали только для нас двоих. Со стороны реки доносился хор лягушек, приветствовавших наступление ночи.

И кое-что еще тут было лучше, чем в Эдеме: ощущение партнерства рядом с мужчиной, который был мне равным и давал почувствовать свою любовь множеством разных способов. Который никогда не командовал мной и не направлял, который восхищался уверенным полетом моих стрел. Который никогда не заставлял меня ложиться под него. Который доставлял мне удовольствие всеми возможными способами, как я доставляла удовольствие ему.

Я знала эту радость до тех пор, пока Адам не отвернулся от меня, пока не начал болтать ерунду о греховности тела. Какой дурак отказывает себе в плотских удовольствиях? Кто откажется от этого мира и всех его прелестей?

Нет, вот в чем состоял план Ашеры: в гармонии. Мужчина и женщина, равные друг другу, наслаждающиеся своими телами, а не презирающие их; секс как воплощение удовольствия и родства душ, а не господства и контроля.

– Так или иначе, – я поцеловала медовые губы Самаэля, и он ответил на мой поцелуй, – путешествие очистит нас для последующих дел.

– Я очищу тебя. – Он усадил меня на себя, задрав подол моего одеяния выше бедер. – Тебя ждет благословение моим могучим скипетром и помазание моими священными водами.

Я рассмеялась, и мы предались сладостным играм на расстеленной овечьей шкуре, добавив свои радостные ноты к ночному хору лягушек.

* * *

Проснувшись на следующее утро, я обнаружила у нашего тлеющего костра самку леопарда. У нее было разорвано ухо. Она посмотрела мне в глаза, моргнула и поковыляла прочь в сторону гор.

Я оставила спящего Самаэля и пошла к воде, чтобы искупаться. Среди неподвижной красоты розового рассвета я размышляла над его предложением. Возможно, и правда имеет смысл полететь. Разве вдвоем мы не унесем все дары, которые приготовили для Эрешкигаль?

Я передернула плечами и призвала крылья. Ничего не произошло.

Я попробовала еще раз, не сводя глаз с журавля, кружившего над самыми камышами. Сосредоточилась на его изящных крыльях, вспоминая ощущение несущегося навстречу воздуха, движение сильных мышц в полете. Но крылья так и не появились.

Окунувшись в воду, я помылась. Мои крылья, благословение Ашеры, оставили меня. Ее дар исчез вместе с Ее затухающей силой.

Лепешки для Царицы Небесной

Мы пустились в дорогу, не поев, идя по следам леопардицы, которую я видела на рассвете. Оставив многоводные болота позади, мы оценили дальнейший путь.

По словам жрицы, вход в подземное царство лежал на дальней стороне гор. Следовало подняться в предгорье, где в осеннее равноденствие встает солнце. Там найти тропу, ведущую к горному перевалу. Спустившись с вершины и двигаясь прямо на восток, мы должны были выйти к пастушьей хижине, отмечающей пещеру, из которой идет лестница в темные чертоги Эрешкигаль.

По моим расчетам, равноденствие прошло два дня назад. Оглядывая холмы, я заметила неровную зазубрину, понижение в линии древесных верхушек: несомненно, там и была тропа.

К середине утра мы достигли поросшей маками долины, которую видели с берега. Мои опасения, что мы идем слишком медленно, не ослабевали. Повсюду мне виделись дурные знамения, багровые цветы напоминали бескрайнее озеро крови. Но худшее ждало нас впереди.

Темная туча жужжала и гудела над трепещущими лепестками. Адам отказывался идти. Чтобы вести мула дальше, понадобились все наши усилия: Самаэль тянул за уздечку, а я толкала животное сзади. Только подойдя совсем близко, мы разглядели, что туча состоит из мух – миллионов мух. Они облепили нам глаза и губы, оставляя отвратительный привкус на языке. Мы оторвали пару полосок ткани от моего подола и, обернув ими лица, поплелись по тропе вслепую.

Миновав полчище насекомых, мы подошли к подножию холмов, засеянному пшеницей. Урожай уже должен был созреть, но стебли были изъедены, а зерна обратились в песок. Землю усеивала мертвая саранча. Сухие тельца насекомых хрустели под ногами при каждом шаге. Среди листьев и стеблей виднелись оранжевые яйца – предвестники нового опустошения. На скалистом выступе каркали вороны.

Мы поднялись выше через заросли дубов и миндаля. В полдень небо потемнело, словно наступила ночь. Закапал легкий дождь, сменившийся градом. Градины размером с орех обрушились на нас, оставляя ссадины на коже. Адам обезумел и начал брыкаться. Из-за ледяной бури мы сбились с пути. Самаэль соорудил из молодых деревьев беседку, чтобы защитить Адама, а мы сами забрались в шатер из козлиных шкур.

– Это Его рук дело? – спросила я, слушая, как градины колотят по шкуре над головой.

Самаэль мрачно кивнул.

– Полчища саранчи, град, мухи – да, это в Его духе.

– Но мы ведь так далеко от Его владений! Откуда у Него здесь столько власти?

Мой спутник выглянул наружу, чтобы посмотреть, не слабеет ли буря, и обернулся ко мне, поморщившись.

– Наверное, Он становится сильнее.

И тут меня осенило.

– Это потому, что Она слабеет!

Ветер завывал среди деревьев, шкура хлопала, градины летели со всех сторон.

– Что будет с этим миром, если мы не сможем вернуть Ее?

– Нужно поспешить. Мы можем пролететь над бурей, взяв из даров все, что сможем унести. Я уболтаю стражей впустить нас, Лилит. Ты же знаешь, я неотразим.

– Я потеряла крылья и больше не могу летать.

Самаэль обнял меня в темноте, и мы слушали ярость бури – гнев Яхве, обрушенный на нас.

Ночью, когда я проснулась, было темно, но тихо: ветер не свистел, град не падал. Далекий крик филина выманил меня из шатра. Там, где полог леса редел, я попыталась отыскать большие созвездия: Небесного Быка, изогнутый хвост Скорпиона. Я искала звезду Ашеры, вечернюю звезду, но ее не было видно. Я чувствовала, как Матерь слабеет, обращаясь в пустоту, словно убывающая луна.

* * *

С первыми лучами солнца мы снова пустились в путь. Тропинка вилась среди зарослей орешника, пока не вышла к краю зеленого плато, на дальней стороне которого поднимались серые горы.

День выдался солнечным, без следа дурных знамений, преследовавших нас на пути от реки. Этот ранний час был наполнен пением птиц. Пара каменных дроздов носилась в воздухе, сверкая на солнце голубыми грудками. Они щебетали, словно тростниковые флейты, пока даже Адам, нелюбопытное животное, не заинтересовался источником трелей. На поле перед нами, согнувшись в три погибели и укрыв головы от яркого солнца пестрыми шалями, работали женщины с корзинами за спиной.

– Время урожая шафрана. – Самаэль указал на небольшие сиреневые цветы, которыми было усеяно плато. – Видела бы ты, какая начинается суматоха, когда его привозят в храм Урука. Там потом все несколько дней поют и танцуют.

Он сорвал цветок у наших ног и вырвал одну из похожих на змею ярко-оранжевых нитей, тянувшихся из лепестков к солнцу.

– Шафран священен. – Самаэль положил эту нить мне на язык, и она растаяла, оставив легкий древесный привкус.

Пока мы шли через поля крокусов, я озиралась в поисках признаков Его гнева, опасаясь навлечь на эту мирную долину беду – ураган или, может, грозу с ливнем и градом. Но все было спокойно: никаких темных туч, никакого волчьего воя на горных перевалах.

В тени развесистого фисташкового дерева дюжина женщин отделяла рыльца от цветков. На каждую огромную груду лиловых лепестков, которые они получали, приходилась лишь скудная горстка насыщенно-оранжевых нитей на серебряных подносах, стоявших у ног работниц.

– Приветствую вас, дамы, – окликнул их Самаэль. – У вас не найдется шафрана на продажу?

– Изыди! – ответила густобровая женщина. – Мужчинам здесь не место, ты испортишь урожай.

– На небе и на земле не найдется того, что я могу испортить, – улыбнулся Самаэль.

Работница подняла голову, и ее подруги поступили так же.

– Да и вообще, – Самаэль присел, чтобы быть на одном уровне с ними, – я не мужчина.

– Неужели? – спросила предводительница, не отрываясь от работы. – Тогда позволь спросить, кто ты?

– Ангел, – ответил он, загребая полную горсть лепестков и делая глубокий вдох. – Из небесного воинства.

Густобровая отогнала его.

– Подойди, – подозвала она меня. – Твоя спутница может присоединиться к нам. Такая красотка только благословит урожай.

Самаэль отвел Адама в сторону, чтобы отряхнуть его запылившиеся в дороге бока. Я села, и одна из женщин вывалила мне на колени корзину свежесобранных цветков крокуса. Я последовала примеру других женщин и принялась отделять рыльца, откладывая в сторону лепестки.

– Что ты здесь делаешь, девушка? – спросила меня их предводительница. – Ты ведь не здешняя.

– Мы идем за горы, – указала я на вершины за их спинами.

– Наверняка в подземный мир, в темные владения Эрешкигаль. Вы ищете там Царицу Небесную.

– Но… Но откуда вы знаете?

– Потому что Она исчезла.

– Вы тоже заметили?

– Конечно, заметили, – нахмурилась густобровая. – Думаешь, мы, горные жители, такие простаки? Пшеница и ячмень не дают урожая, козы не родятся, женщины бесплодны. Это может означать только одно: наша Матерь томится в подземном мире. Даже урожай шафрана испорчен, – она указала рукой на крошечную горстку на подносе, стоявшем перед ней. – А он нам нужен, чтобы испечь для Нее шафрановые лепешки.

– Испечь что?

– Лепешки для Царицы Небесной. Чтобы убедить Ее вернуться.

Я не знала, что на это сказать, поэтому промолчала. Моим пальцам недоставало ловкости, и я отставала от других женщин.

– Не уверена, что Ее можно убедить, – произнесла я после недолгого молчания. – Мы думаем, Ее удерживают против воли. Ее заточили.

– Так и есть. Это сделала Ее завистливая сестра. Уже не в первый раз.

– Вы отнесете лепешки Ей… в подземный мир?

Женщина рассмеялась, выронив цветок из рук.

– Мы не можем туда пойти! Ни один смертный не может проникнуть в мир теней и вернуться обратно. Но ты, дочь небес, можешь. – Она подмигнула. – Мы ждали тебя.

Тут работница подозвала одну из женщин, которая поставила передо мной корзину. Внутри лежали лепешки в форме полумесяца, ярко-желтые от шафрана. От них пахло выпечкой и терпким сандаловым деревом.

– Поднеси эти лепешки в дар Эрешкигаль. Но не ешь того, что она предложит тебе взамен. Если она предложит воды, не пей; если предложит тебе табурет, не садись. Ничего не бери, ни к чему не прикасайся, или должна будешь остаться там навсегда.

– Она отпустит сестру?

– Лепешки польстят ей. Никто не печет для Эрешкигаль! Но их будет недостаточно. Придется предложить ей что-то еще.

– Где же мне найти достойное возмещение Царице Небесной?

Густобровая закашлялась и отвела взгляд.

– Ты сама поймешь. – Она погладила меня по руке. – А теперь… Видишь каменного орла?

Я встала и посмотрела в направлении, куда она указывала, в сторону гор, поднимающихся над зеленым плато. Очертания статуи сильной птицы, запрокинувшей голову и направившей клюв в небо, отчетливо виднелись среди скал.

– Это единственный проход. Он приведет тебя к пещере, а оттуда ты спустишься в мир теней.

Самаэль навьючил лепешки на Адама.

Я обняла женщину. Она прижала меня к своей пышной груди, потом крепко обняла за плечи.

– Ступай с миром, дочь небес. – И добавила шепотом: – Но помни, что за тобой следят.

Она подняла бровь, указывая на темную линию леса у нас за спиной. Что-то белое промелькнуло в пологе леса прямо над тропинкой, по которой мы пришли.

На прощание работница заткнула мне за ухо цветок крокуса.

Как убить богиню?

– Она сказала, что нам понадобится подношение, – сообщила я Самаэлю, когда мы достигли края плато.

Горы нависали над нами яростной волной.

– У нас есть дары. От жрицы.

– Это для подкупа привратников. Мы должны предложить Эрешкигаль что-то взамен Ашеры.

Мой спутник поморщился.

Мне следовало все понять уже в тот момент. Но я во все глаза смотрела на тропинку в поисках просвета в сплошной каменной стене. Потом я обернулась проверить, не видно ли ангелов, потому что, вне всяких сомнений, именно они и преследовали нас. Но небо было чистым, если не считать игриво круживших скворцов, которые резким свистом разрывали выжженную солнцем тишину долины.

Мы внимательно рассматривали сплошную стену известняка, поднимающуюся над долиной. Над нами по узким уступам и расщелинам карабкались ловкие козы, но нигде не было и намека на проход. Самаэль пошел на север, а я – на юг. Пробираясь вперед, мы оба касались рукой скалы, убеждаясь, что ее неприступность – не иллюзия.

Я задумалась о том, что нас ждет дальше. Подземный мир, где мертвые едят глину и пьют пыль, где женихи разлучены с невестами, а младенцы жалостно плачут целую вечность, так и не познав прикосновения матери.

Неужели Ашера так все и задумывала? Неужели Она устроила все эти ужасы для собственных детей? Что еще хуже – и при этой мысли я содрогнулась, – не я ли случайно послужила причиной этому? Ведь говорили, что до Евы смерти не было, а именно я привела Еву к падению. Но это казалось бессмыслицей. Все живые существа умирают, травы усыхают и вянут, даже деревья достигают предела своей жизни. Смерть – часть этого мира, настоящего мира, а не памятного мне фальшивого Эдема. Лишь одна я избежала всеобщей участи. Но почему? Конечно же, не по Его воле, не потому, что увернулась от Его проклятия, как полагал Самаэль. Я видела в этом Ее руку. Я была спасена ради чего-то, чего Матерь от меня хотела.

Крик Самаэля вывел меня из задумчивости. Его сияющее лицо высунулось из-за камня, и он показал мне на расщелину, которая расширялась, переходя в разбитую, вымощенную камнем тропу. Отсюда наш дальнейший путь был ясен: тропа вилась змеей по крутому утесу и исчезала где-то высоко над нами.

* * *

Полуденный зной путал нам мысли. Эхо разносило по скалам непонятные звуки. Стук козьих копыт летел со всех сторон. Далекий рев горного льва казался близкой опасностью.

Выше линии деревьев местность выглядела мрачной и суровой. Безжалостное солнце слепило глаза, отражаясь от белой тропы, которая вела через узкие теснины, мимо огромных валунов. Растительности было мало: лишь мох да упрямый паслен росли в расщелинах.

Наступивший вечер принес передышку от жары, но с ним пришел внезапный туман, который затянул дорогу. Крики орлов, которых мы видели кружащими над нами при свете дня, приобрели новое, зловещее звучание. Густая завеса облаков вынудила нас остановиться на ночлег, и мы доели запасы, которые взяли с собой из Урука.

– Самаэль, – спросила я, смакуя остатки сыра, – а как убить богиню?

Он осушил бурдюк с вином и положил голову мне на живот, как на подушку. Высоко над нами орлица вернулась с широкого плато к своему надежному гнезду, устроенному на скале.

– Сила богини происходит от тех, кто поклоняется ей, – произнес наконец Самаэль. – Чтобы убить ее, нужно лишить ее поклонения. Боги не могут жить без молитв, подношений, благовоний – это их воздух и пища.

– Значит, если никто не будет молиться Ашере, Она тоже умрет?

– Ты слыхала когда-нибудь об Амонет или Кишар, о прочих птицеглавых или змееволосых богинях, которых даже я позабыл? Все они когда-то были созданы и вскормлены, а затем уничтожены. Кто теперь произносит их имена, кто жжет благовония к их удовольствию? Никто не предлагает им вино, на их алтари не проливается кровь непорочных тельцов, и богини хиреют и исчезают. Богов создает вера и губит неверие.

– Значит, Ашера уже мертва? Прошла тысяча лет. Или Ей все еще поклоняются?

– Где-нибудь – несомненно. Она известна под разными именами и почитается по-разному: в Уруке ее зовут Инанна, в Кемете – Хатхор, в Аласии – Анасса. Астарта, Изида, Анат – это все одна богиня, Царица Небесная. Ашера могла исчезнуть тысячу смертных лет назад, но те женщины, собирающие шафран, все еще поклоняются Ей. Пока Ашеру помнят, Она жива.

Меня это озадачило. Как сборщицы шафрана могли знать Богиню-Матерь, если не встречались с Ней, как я? Кто их научил? Ведь это мне было поручено передать Ее мудрость, но я потерпела неудачу. А потом сторонилась мира, оставаясь в пустынной долине, пока потомки Адама и Евы процветали.

Звезды проснулись ото сна и замерцали в небе. Они кружили вокруг сияющей луны, словно пчелы вокруг улья. Пока Самаэль спал, я снова и снова мысленно повторяла его слова: «Их создает вера и губит неверие».

Сколько времени у Нее еще осталось?

Ступай в Шеол

У заснеженного перевала мы в своих скромных одеждах, в открытых сандалиях дрожали от холода. Цветущее плато с крокусами осталось на западе, далеко позади нас. На востоке горы уступали место лоскутному одеялу полей: пышных зеленых, созревших желтых и вспаханных бурых. Жилища были построены прямо на откосе, и хижины, рассыпанные вдоль берега сверкающего ручья, напоминали грибы. Но так далеко мы не собирались: наш путь лежал вниз, в сырые пещеры в глубине горы.

Возле высочайшей вершины тропа проходила через раскачивающийся веревочный мост над глубокой пропастью. Переломанные доски моста висели над острыми каменными глыбами, напоминавшими копья. В бездне клубился непроглядный туман; он кипел в темноте, издавая ни с чем не сравнимый запах серы.

Самаэль осторожно ступил на мост. Тот бешено раскачивался, но держался. Набравшись смелости, Самаэль ускорил шаг, перескакивая через две или три дощечки за раз и легко преодолевая просветы. Эхо доносило до меня его радостные возгласы. Плечи его нетерпеливо подергивались, но пользоваться крыльями не было нужды.

Ему оставалось всего несколько шагов, когда появились они. Ангелы с гневными лицами налетели сверху, громко хлопая крыльями, словно троица разозленных голубей.

Самаэль обернулся и заметил их.

– Быстрее! – закричал он мне. – Мост выдержит!

Я бросила взгляд на зверские лица приспешников Яхве и повела Адама на мост.

– Нужно было сразу догадаться, – усмехнулся Сеной, зависнув рядом со мной. – Пара поганых изгоев в нечестивом союзе!

– Ничтожества! – фыркнул Сансеной. – Грязные демоны беззакония, безбожные злодеи!

– Как же глубоко ты пала! – взвизгнул Самангелоф. – Первая женщина, девственная невеста – а теперь ты прелюбодействуешь с дьяволом в ненасытной похоти, целуешь его в зад, пока он лижет твои сосцы!

Целую его… куда?! Они спятили. Тысячелетний караул возле дерева не пошел на пользу мозгам.

– Бесплодная Лилит! Чахлая Лилит! Мастерица обмана! – бранился Сеной.

Доски скрипели и стонали, веревки неистово раскачивались. Адам еле плелся по мосту вслед за мной, поэтому каждый шаг давался с огромным трудом.

– И чего вы надеетесь добиться? – продолжал Самангелоф. – Вы не освободите Ее! Она закована в несокрушимые цепи и сидит в огненной яме. Думаете, сможете справиться с владычицей тьмы Эрешкигаль?

Впереди Самаэль уже добрался до безопасного места и теперь переминался с ноги на ногу, полный гнева.

– Ты отвернулась от рая и его вечной роскоши. Ты променяла священный свет на тьму. Теперь ты погибнешь в мире мертвых, в пламени, как и заслуживаешь!

Позади меня хрустнула доска. Адам споткнулся и испуганно заревел. Сеной и Сансеной опустились по обе стороны моста и начали его раскачивать. Я уцепилась за веревочный поручень.

– И где же теперь твои крылья, обманщица Лилит? – съязвил Самангелоф.

Самаэль разбежался и взмыл в небо. Он спикировал на Сеноя, и тот кубарем полетел в бездну. Потом мой защитник взмыл в небо и ударил Сансеноя, который полетел вверх, размахивая руками и ногами. Адам уселся на доски, прочно застряв посреди моста. Я бросила повод и побежала к твердой земле.

Сцепившись в воздушной схватке, Сансеной и Самаэль вместе исчезли в бездне. Сеноя не было видно. Адам, не обращая внимания на творящееся вокруг, по-прежнему неподвижно сидел на мосту.

– Иди сюда! – позвала я, но животное не шевельнулось.

Самангелоф заметил, что я хочу подозвать мула, и понял, зачем мне это надо. Он поднялся выше и спикировал на мост, будто сокол на добычу. С громким треском проломились доски, веревки лопнули, и концы разорванного моста повисли по оба края бездны.

Адам полетел вниз. Бедняга смирился с происходящим, как и со всеми другими превратностями жизни, и рухнул в пропасть, издав лишь тонкое удивленное ржание. Вместе с ним пропали и все дары, которые мы везли: корона из чистого золота, расшитые жемчугом одеяния, коралловые браслеты, сердоликовое ожерелье, кинжал с инкрустированной лазуритом рукояткой, заколки и броши и даже лепешки с шафраном – все, что могло обеспечить проход в подземный мир и польстить его владычице.

Из серного тумана, окровавленный и избитый, показался Сеной. Затем из темноты вылетел Сансеной в изодранных одеждах. Я ждала и всматривалась, но Самаэль не появился.

Ангелы выстроились в ряд, сложив руки на груди, задрав головы и демонстрируя свое превосходство надо мной.

– Уходи, глупая Лилит, – прошипел безвольный Сеной. – Ступай в Шеол. Посмотрим, как тебя теперь встретят в царстве мертвых без всех этих гадких подношений.

– Там, в бездонных глубинах, ты встретишь свою шлюху-мать и слизняка-любовничка, – насмехался безжалостный Сансеной.

– Оставайся навеки в этом пустынном мире в стыде и бесчестье! – ревел Самангелоф.

Потом они дружно взмыли в небо, с удовлетворением хлопнули друг друга по ладоням и полетели на запад.

Я опустилась на колени и заплакала по Самаэлю. Моя любовь, моя жизнь, мое дыхание – он исчез во мгновение ока вместе с надеждами на спасение Ашеры.

Смиренная

Я пошла дальше, потому что обратной дороги не было: мост рухнул, и единственный проход через горы оказался закрыт. Да мне и незачем и не к кому было возвращаться. Я решила отправиться на восток и спуститься в плодородную долину, которую видела с высоты.

Дальше тропа была вымощена грубым булыжником. По мере спуска воздух становился теплее, а снежный покров – тоньше, пока не исчез совсем. Снова появилась растительность: кустистый журавлиный горох и усыпанный желтыми зонтичными соцветиями фенхель. Сквозь каменистую землю пробивались серебристые колоски асфоделя. Из долины донесся лай собаки и ответный крик пастуха – там шла обычная жизнь.

Я шла, не обращая внимания на окружающий мир, шаг за шагом переставляя ноги по стертым старым булыжникам.

Чудо, что я вообще заметила пастушью хижину, стоявшую в десяти шагах от тропы. Одинокое приземистое строение больше походило на груду камней, но этот неожиданный знак человеческого жилья привлек меня, и я, нагнувшись, переступила порог и оказалась в сырой каморке без окон. На застеленном соломой полу стоял неровный стол с трехногим табуретом. В деревянной тарелке на столе лежали сыр и сушеный инжир, и я с жадностью набросилась на еду. Вода в глиняном кувшине застоялась, поэтому я вышла на улицу, чтобы поискать горный родник, из которого ее набрали.

Источник оказался за хижиной – всего лишь тонкая струйка, текущая с отвесного утеса. Я напилась сладковатой прохладной воды.

Продолжить чтение