Лакшми ищет Вишну

Глава 1

Очнулся Антон от зуда во всём теле, словно тысячи насекомых устраивали олимпийские игры на его коже, к тому же, раскалывалась голова. Из открытого окна сквозило, раздвинутые шторы впускали слепящие огни фар припозднившихся автомобилей. По периметру комнаты горели свечи, огни извивались в зловещем танце. Жутко хотелось смахнуть насекомых, но руки оказались прочно привязаны к спинке кровати. Ноги тоже.

В мерцающих огнях красавица Лакшми с презрением наблюдала за его подёргиваниями. В одной руке она держала стопку бумаг – его диссертацию, – другой подбрасывая по листочку под потолок; белые плотики с пассажирами – мелкими буквами – планировали по комнате. Расправившись с бумагой, красавица сняла с шеи длинную дорожку цветастого шарфика – подарок Антона, запихнула ему в глотку, легким шагом приблизилась к раскрытому окну и по-кошачьи выпрыгнула наружу.

***

Тремя месяцами раньше. Молодого аспиранта Антона Антонова распирало от удачно подвернувшейся шикарной темы для диссертации. Ещё бы! Его научному руководителю после многолетних попыток удалось, наконец, вывести из анабиоза молодую женщину, проспавшую миллионы лет в капсуле с биологическим раствором неизвестного науке состава. Событие редкое, уникальное, сулящее защиту не одной, а целого роя диссертаций.

Антон узнал о необычной находке ещё в детстве, из рассказа соседа Петровича, когда-то работавшего начальником смены угольного разреза в Тисульском районе. Соседи всегда жили дружно, вместе отмечали праздники. В одно из таких дружеских застолий, опрокинув рюмочку под солёные огурчики, Петрович и проболтался как было дело:

«Слышь, Гришка, наш экскаваторщик, вваливается в бендёжку и орёт во всю глотку: -Петрович, так тебя растак, иди глянь, чего в карьере! -Иди ты к монаху, Гришка, – отвечаю, – нет резона таскаться по твоей прихоти! А он, зараза, не отстаёт: – Иди, Петрович! Баба там! В гробу! Ну, думаю, глюки у парня, скоро чертей ловить начнёт. -Не бреши, – говорю, – пьяная морда. Иди проспись. В гробу! Ещё скажи, что ты его ковшом разворотил. Он, слышь, клянётся, божится: -Да я ни в одном глазу. Гроб, ну, того. Крышка прозрачная. Баба как есть, в платье, с косами, бусы там. Я опять не верю: -Поди-ка, Пушкина детям на ночь читал: «В том гробу лежит царевна» Дверь открывается, бригадир, значит, входит и с порога: -Реально, Александр Петрович, на отметке семь метров обнаружился саркофаг с молодой женщиной. А это каменноугольный период палеозойской эры, отложениям 800 миллионов лет почитай. Слышь ты, бригадир у нас был умный, книжонки почитывал. Ну, раз такое дело, надо звонить в район. Я, конечно, немедля встаю из-за стола, поправляю галстук и культурно так отвечаю: – Идёмте, Матвей Фомич. А экскаваторщику кулак под нос сую, чтоб боялся, значит, то есть, уважал: – Так бы сразу и сказал, Григорий, а то орёшь незнамо что.

Баба оказалась словно живая: руки, лицо – розовые, ресницы длинные, волосы русые в две косы. В платье. Ожерелье, браслет, серьги, вроде, золотые. Стопроцентная принцесса. Хороша, красотка, думаю про себя, я б женился на такой.

После звонка, значит, в исполком – прилетели вертолёты, вояки оцепили район. Репортёришка мой знакомый статейку пихнул в газету, с его подачи прозвали бабу «тисульской принцессой». После никто из разреза ничего не слышал о ней. Поговаривали, что продали «принцессу» японцам».

То, что продали японцам – враньё, повзрослевший Антон убедился воочию спустя годы. Никаким не японцам. Увезли в спец лабораторию, да и засекретили. И надо ж, какая удача – он, Антон, будет исследовать молодую особу возрастом миллионы годков! Хороша старушка!

***

В первую же встречу аспирант поначалу будто впал в ступор. Проходя сквозь длинный серый коридор, в идеальной тишине он слышал каждый гулкий шаг по металлическому полу. Стены тускло подсвечивались изнутри. Ощущая себя крысой в длинной норе, Антон стремился поскорее достичь конца коридора, но время от времени ускоряя шаги, ощущал болезненное давление на ушные перепонки и вновь замедлял ход.

От прикосновения карточки массивная дверь отъехала в сторону, открывая вид на комнату без окон. Антон шагнул на палас, имитирующий весеннюю травку. На кровати лежала девушка – в простеньком ситцевом, в мелкий цветочек, платье. В руке она держала пульт от видеомагнитофона. При звуках открывающегося входа поднялась, легкокрылой стрекозой пересела к непокрытому столу.

На краю столешницы приютились глиняный кувшин с водой и хрустальный бокал. Антон, как художник-любитель, мысленно подправил натюрморт: представил вместо кувшина хрустальную вазу с букетом маков и ромашек.

Сел напротив подопытной. Она принялась разглядывать вошедшего с любопытством, тщательно, сантиметр за сантиметром. Взгляд скользил, начиная от кончика приютившегося на столешнице коричневого галстука и скрещенных рук с длинными пальцами, по белой рубахе с маленькими пуговицами в два ряда, по широким плечам, наглаженному воротнику, длинной шее с родинкой, тонкому изящному носу, тщательно зачёсанным волосам.

Антон сидел словно заколдованный, связанный взглядом молодой женщины, пришелицы из прошлого. Из прошлой цивилизации или с другой планеты, он ещё не знал. Вроде бы сидит напротив него обыкновенная славянка: русые косые, курносый нос. Грудь, талия, ноги, руки – всё как у современниц, у самых красивых современниц. Всё, да не всё. Взгляд её завораживал, обездвиживал.

Помолчали. Наконец, Антон выдавил из себя:

–Вы уже освоились?

–Освоились? – голос её был бархатным.

–Ну, тут, – он неопределённо махнул рукой.

–Тут? – она демонстративно оглядела стены с развешанными картинами мировых классиков, таблицами умножения, электропроводности и удельного веса – психологи в союзе со специалистами по неземным контактам постарались на славу.

Понимает ли она его? Нажал кнопку на наушнике, отвёл взгляд в сторону и спросил дежурившего за пультом в кабинете наблюдения, работал ли с девушкой лингвист. Младший научный сотрудник, он же кореш Антона – Серёга, ответил: подопытная разговаривает на санскрите, еле-еле нашли спеца по санскриту. За неделю работы с ним, параллельно просматривая обучающие программы, она освоила вполне приличный словарный запас, понемногу начала разговаривать на русском. Антон помял подбородок и неуверенно спросил: «Как думаешь, можно ей рассказать про лабораторию?» «Руби правду-матку, чего церемониться, ей тут всю оставшуюся жизнь воландать» – по-свойски посоветовал Серёга.

Голос друга слегка отрезвил. Прерванная беседа возобновилась:

–Вы, так сказать, в безопасности. Я Антон. А Вы? – он указал на себя, потом на «принцессу».

–Так сказать, в безопасности. Антон. Лакшми, – она повторила его слова и жесты.

–Вас нашли в капсуле, в пластах угля. Мы провели анализ жидкости, в котором Вы… э… спали. И, видимо, очень долго… спали. Около миллиона лет, – Антон понимал – надо упрощать фразы, но по инерции озвучивал домашнюю заготовку.

–Так сказать, очень много, – она вглядывалась в него, повторяя слова, глубоко погружалась в его мысли, улавливала смысл.-Миллиона лет? -Это, так сказать, очень много.

–Нам бы хотелось узнать, что вы можете вспомнить из времени э… до сна?

Он любовался её сосредоточенным лицом, длинными косами, крепкой грудью, и вдруг осознал, что хотел бы не только узнать многое «из времени до её сна», а и подружиться, и обнять, и…

–Вспомнить… до сна. Вспомнить Вишну.

–Вишню?

–Вишну. Помогать люди лететь звёзды. Лакшми лететь звёзды.

Она помолчала. Казалось, вспоминала.

Она помолчала. Казалось, вспоминала. Потом вдруг вскочила, с криком "Вспомнить Вишну!" метнулась к выходу, словно хотела немедленно протаранить стены бункера, непременно разыскать своего Вишну.

Антон, опрокинув стул, поймал её. Мехи лёгких рванули на полную мощность. Прижатое гибкое тело взволновало аспиранта, два сердца в унисон бешено колотились… Но – по разным поводам. Лакшми оттолкнула Антона. Он жестом попросил её снова присесть. Его осенило: она всё понимает, можно не упрощать речь. Она всё понимает…

Уняв накатившую дрожь, отдышавшись, аспирант налил в стакан воды, протянул даме, потом сам громкими глотками освежил пересохшую глотку.

–Под капсулой лежал мужской скелет.

–Скелет? Вишну скелет? Лакшми не лететь звёзды… – закрыла лицо ладонями. Долго не двигалась. Потом очнулась, отняла ладони и потребовала:

–Лакшми хотеть видеть небо! – подняла взгляд к потолку, светодиодами имитирующему созвездия.

–Вы должны рассказать нам всё, что вспомните. Это очень важно для нашей цивилизации.

–Рассказать? – помолчала. – Люди жить пещеры, глубоко. – Пауза. – Антон жить глубина планета?

–Нет – на поверхности, мы строим дома, выращиваем растения для еды, разводим животных.

–Да, я видеть, – изящным жестом указала на телевизор, придавивший видеомагнитофон. – Лакшми хотеть видеть не коробка.

–Когда-нибудь.

–Лакшми спешить! Лакшми искать Вишну! Вишну создать Лакшми миры!

–Он мёртв.

–Искать новый воплощение Вишну!

Антон, не будучи силён в теориях перевоплощений, пожал плечами. Наушники голосом Серёги велели ему закругляться, не перенапрягать подопытную. Антон встал, улыбнулся на прощание и побрёл в крысиный коридор под тихий шёпот в спину:

–Вишну искать Лакшми, Лакшми давать миру благость.

***

Мастихин подхватил с палитры смесь охры и кадмия, затем, постукивая ребром по холсту, отпечатал лепестки одуванчика. Жёлтый цветок на голубом фоне, неплохо. Солнечный день, изумрудная трава. Контрасты. Кисть подхватывает голубовато-серый, за пару взмахов создаёт цветочный горшок, получается картина «Цветок в горшке на поляне, или – личность как пазл мозаики общества».

Отойдя от холста, Антон критически оценил своё создание. Его давно терзали сомнения – принимают ли в Союз Художников с цветочными композициями? Наверно, нужно что-то оригинальное, например, в натюр-морт – мёртвую природу – внести живое. Тонкой кистью наметил трясогузку. Получалось не хуже голландских мастеров.

Живопись была его тайной. Подобно любому начинающему творцу, сомнения терзали его – имеют ли право на жизнь творения, столь не похожие, или, наоборот, слишком похожие на произведения классиков. Показать кому-то – и хочется, и боязно. А если подопытной – что она скажет? Заодно пригодится для диссертации: была ли живопись миллионы лет назад, какие цвели растения?

***

Лакшми долго вглядывалась в небольшой холст, подносила к лицу, вдыхая непривычный запах. С последней встречи в её речи обозначились серьёзные продвижки, особенно касательно падежей, теперь общаться стало гораздо легче.

–Это что? – спрашивала Лакшми.

–Картина маслом, цветы, одуванчики, – отвечал Антон.

–Живые? Одуванчики надо дуть?

–Созреют, станут белыми, пушистыми, тогда дуть.

Поводила рукой по бугристому высохшему маслу.

–Живые – хорошо, красиво. Кто создал мир цветов?

–Я, Антон.

–Антон создал мир одуванчиков? – она удивлённо подняла бровь, вгляделась в аспиранта, словно выискивая давно знакомые черты. – Лакшми вносит в миры благость.

Тонкие руки с изящными пальчиками взметнулись над поверхностью картины. Холст потемнел, затем заалел розовым. Проявились цветы, закрытые на ночь; с рассветом бутоны проснулись, раскрылись, но уже не мини-солнышками покрывалась поляна, а белыми пушистыми шарами.

–Дуй! – велела Лакшми.

Зачарованный переменами, Антон послушно подул на свой, вмиг ставший чудесным, холст. Весёлые парашютики улетали за горизонт… Взмах, и картина приняла прежний облик.

***

Прошли сутки, другие, а мысль о превращении холста под загадочными пассами Лакшми не покидала Антона. Показать холст с одуванчиками ценителям прекрасного и прославиться. Да! Однако, одной картины недостаточно. В секретариате СХ сказали: надо предоставить выставочному залу не меньше сорока холстов, и лишь после положительных отзывов комиссии подавать заявление на вступление в Союз.

Сорок картин не пронести в бункер. Однако, «если гора не идёт к Магомеду, Магомед идёт к горе». А если привести Лакшми в мастерскую?

***

Сергей страдал от недостаточной, как ему казалось, любви брюнетки Ксении. А вот она ни о ком не страдала. Больше, чем воздыхателей, любила она всё прекрасное – серьги с бриллиантами, мраморные статуэтки, копии знаменитых картин, а лучше сами картины.

Сергей архивировал запись беседы лингвиста с подопечной, когда раздался звонок и друг-кореш позвал его после смены заглянуть в кафешку, поболтать о том, о сём.

Над головами посетителей, спасая их от неимоверной летней жары, вертели огромными лопастями вентиляторы. Несколько посетителей за круглыми столиками лакомились разноцветными шариками сливочного мороженого, прихлёбывая ароматным латте.

– Как у тебя с Ксюхой? – спросил Антон, вращая в руках сахарницу в виде влюблённой парочки. -Норм. Почти, – отвечал Сергей, – ну, ты же позвал меня сюда не посоветовать психолога? -Ага. Видел на записи, что принцесса с моим холстом сотворила?

–Шедеврально! Шеф орал, почему тебя с картиной обратно выпустили. Погоди, ещё вызовут на ковёр, затребуют шедевр обратно, взад.

Вентилятор сдувал пенку с кофе. Антон отхлебнул, затянув в себя остатки пенного рисунка в виде знака «ян-инь».

–Как думаешь, она ещё такое сможет?

–Таинственная особа, может сможет, а то – не захочет. А ты хочешь притащить ещё один холст?

–Один – маловато. Другая идея. Заполучить Лакшми в мастерскую, и сразу оптом – всё!

–Ух, ну ты и хмырь! Оптом! Ну, ну.

–Поможешь?

Сергей рассеянным взглядом обвёл развешанные по стенам абстракции – такие, наверно, трёхлетний пацанёнок мог намалевать, – постучал пальцами по столику. Антон понял:

–Отвалю бабок с первой же проданной картины, фифти-фифти, половину.

Сергей поднял взгляд к готовым на взлёт лопастям вентилятора, продолжая барабанить по столешнице.

–Так как, договорились? – осторожно спросил Антон.

–У Ксюхи скоро днюха, вот, думаю картину ей подогнать.

«Одуванчики» было очень жаль, но впереди маячило большее, и гораздо, гораздо большее.

Антон решился, привстал, протянул ладонь другу. Рукопожатие скрепило договор. Остатки кофе опрокинулись на пол.

***

Старенькая «шестёрка» подкатила к высоким воротам. Охранник Фёдор – гигантского роста «качок» в кепке козырьком назад – впустил авто.

–Чего так поздно, до конца смены всего ничего, а Вы работать надумали?

Антон, вцепившись в руль до побеления пальцев, натужно улыбнулся:

–Да я ненадолго, успею до пересменки.

Охранник обошёл машину, проверил багажник – всё в порядке, заглянул в салон. На заднем сиденье лежала кукла в человеческий рост – с короткой стрижкой, в лёгком платьице, на ногах босоножки, на шее – разноцветный шарфик.

–А это зачем?

–Кукла, подарок другу на день рождения. После работы сразу к нему махну.

Фёдор потрогал лицо красотки, удостоверился – действительно – кукла, очень искусно сделанная, кожа тёплая, упругая.

– Ваш друг холостяк?

–Да, он давно о такой мечтал, об импортной.

–А выглядит как наша. Ладно, проезжайте.

В условленное время, минута в минуту, Антон с куклой вошёл к затворнице Лакшми, зашептал ей на ушко, она кивнула, обняла куклу за талию, прижала к себе и упорхнула в туалетный закуток.

Уже позднее, при расследовании, обнаружилось: на склеенных видеофрагментах мгновенно изменилась поза спящей «принцессы» – положение на животе сменилось положением спиной к видеокамере, в остальном – те же розовые пяточки из-под одеяла, те же русые косы по подушке.

Сменщик Фёдора, брат-близнец, прибыл на службу раньше обычного, и только он расположился выпить чашку кофе, поделиться свежими анекдотами, как подкатила «шестёрка» аспиранта.

–Это ещё что за на? – возмутился дотошный близнец-охранник, завидев даму, лежащую на заднем сидении авто. – Не положено! Фёдор, звони, начальству!

Антон побледнел. Сердце упало в пятки. Столько приготовлений, и всё песцу под хвост!

Глава 2

Глава 2

Мастерская – святая обитель художника. Антон с гордостью, нежно приобняв за талию, водил гостью по своей святой обители – вдоль белёных стен с расставленными и развешанными картинами. С холстов на гостью с любопытством поглядывали анютины глазки, орхидеи, гладиолусы, собранные в букеты, в широких и узких, прозрачных и расписных вазах, в кофейниках, небрежно брошенные на стол рядом с фруктами. Цветочные натюрморты.

Ни одно растение не выглядело агрессивно-разумным, значит, решила Лакшми, дино не наследили, не принесли заразу в будущее.

Поначалу, в первые несколько встреч, ей казалось – Антон и есть возлюбленный Вишну, создатель множества миров. Во-первых, вызволил её из бункера, во-вторых, смело создаёт цветочные миры, а ведь цветок – это влюблённый лист…

Но, с другой точки зрения…

Букет в вазе – это ужасно. Натюр_морты – растения_мёртвые! Оторванные от почвы, букеты в вазах – мёртвецы в вазах! Так нельзя! Настоящий Вишну спасал птиц, он не делал из них чучел-трупов. Самое ценное и прекрасное – жизнь, а не изображения увядающей жизни в золочёных рамах.

Запнувшись и чуть не уронив мольберт, она вдруг вспомнила телефонный разговор своего похитителя с сообщником, по пути к мастерской. По обрывкам фраз стало понятно: её тайно увезли на одну лишь ночь, а потом предательски планируют обратную подмену на куклу.

Вернуться в бункер? Ни за что! Только свобода! И поиски. Хотя, найти иглу в стоге сена, пожалуй, легче, чем человека в неизвестном теле среди миллионов и миллиардов жителей планеты. Миллионы лет назад население, даже вместе с мигрантами дино, было значительно меньше. Не известно, остался ли жив, вообще, кто-нибудь после всеразрушающих пожаров. Возможно … скорее всего … хотелось верить – души погибших воплотились в современников Антона.

И среди них где-то её возлюбленный. Найти! Будь он хоть в теле темнокожего, хоть в карлике, хоть даже в инвалиде. Аватары не имеют ограничений в выборе тел. Она найдёт его по бархатному завораживающему голосу, по величественным движениям, по таланту созидания. А предатель аспирант–живописец сгубленных цветов – ложный герой и возлюбленным Лакшми не станет никогда!

После демонстрации своих полотен Антон усадил гостью в мягкое кресло с подлокотниками, рядом с дубовым журнальным столиком, напротив широкого, во всю стену, окна. Налил в бокалы клубничного ликёра, выставил из холодильника на столешницу вазу с фруктами.

– Угощайся. Я в душ, мигом вернусь.

Дохнул ветерок закрывающейся двери, зашуршали звуки дождя, весеннего лесного дождя, шлёпающего по ладошкам молоденьких листьев.

Бежать! Бежать, пока обманщик моется под домашним дождём! Но каким образом? Она подняла взгляд и увидела в отражении потолочного зеркала коротко стриженую копию сегодняшней подставной ростовой куклы.

Лакшми вспомнила проходную. Дышать не смела, лёжа на заднем сиденье авто. Услышь охранник бешеный стук её сердца, немедля раскрыл бы заговор, вытащил её наружу. Ситуацию спас окрик напарника: «Оставь, я проверял, его дружок – любитель надувных баб, на днюху катит». Так и выехали с территории под спасительный саркастический хохот близнецов-охранников.

Без привычных кос облик Лакшми изменился. Подобно хамелеонам и осьминогам – универсальным трансформерам. Мимикрия – вот ключ к свободе! Лакшми вскочила, скинула платьице, кинулась к мольберту, окунула пальцы в непросохшую палитру аспиранта. Началось преображение прекрасного гладкого тела…

***

Выходя из душа, Антонов в сладостном предчувствии первопроходца по части прекрасной принцессы, почти инопланетянки, насвистывал тарантеллу, вытираясь душистым махровым полотенцем. Отбросив полотенце на спинку стула, он окинул взглядом комнату и остолбенел, ощутив арктический холод в кончиках пальцев. Говорила ему бабушка – не свисти дома, потерь не оберёшься!

Нет, только не это! Куда могла исчезнуть соблазнительная женщина из крови и плоти? Исчезнуть из мастерской, закрытой на секретные замки, с бронированными стёклами в рамах? От отчаянья он заглянул под застеленную батистовыми простынями кровать-аэродром; распахнул дверцы встроенного шкафа, при этом зазвучала мелодия с недвусмысленными вставками-вздохами; заглянул за свисающие по бокам окна плотные шторы. Безрезультатно. Кухня, душевая, коридор – пусто.

Могучий старый дуб за бронированным стеклом помахивал на ветру ветвями, явно насмехаясь над живописцем-любителем, польстившимся «на сладенькое», размечтавшимся о мировой славе и богатстве, причём, за счёт этого «сладенького», насмехаясь над секретным сотрудником, нарушившим все возможные приказы, запреты, инструкции.

Холодный пот со лба стекал по щекам, щипал глаза. Душно. Пальцы заледенели – как в тот раз, у ворот. Но тогда его выручил Фёдор, вовремя притормозив сменщика. А сейчас – кто спасёт от грозного шефа и мстительного спонсора проекта? Уроют его живьём, ох, уроют, и мама даже не сможет погоревать на его могиле, ибо пропадёт её непутёвый сын в неизвестности. Ох, пропадёт!

Душно. Нечем дышать. Так, взять себя в руки. Распахнуть крайнюю четверть окна – впустить свежий ветер, запах свежескошенной травы. Полегчало. Успокоиться и думать! Шесть шагов от окна к входной двери и обратно. От окна к двери и обратно.

За окном прошуршали, будто лёгкие прыжки. Кошка за воробьями охотится. Прошляпил. Звонить начальству? Стоп, а не его ли беглянка шуршит? Опёрся о подоконник, высунулся разглядеть мифическую кошку, но нежданно-негаданно прилетел удар по затылку. Понёсся по спирали в бесконечную чёрную пропасть…

***

Ночной мотылёк шарахнулся от выпрыгнувшей из окна женщины-кошки, взлетел из травы и устремился к фонарному столбу, к по-лунному жёлтой лампе. Женщина, в темноте похожая на привидение, огляделась по сторонам, прижалась к стене, словно желая слиться с каменной кладкой, и, подобно тени, скользнула к углу дома.

Двухэтажные здания, под копирку похожие на опору за её спиной, выстроились вдоль аллеи высоких раскидистых деревьев, тянувших ветви-руки к полуночным влюблённым парам.

Не обнаружив опасности за углом, женщина-привидение отцепилась от стены, поправила подол платья, на цыпочках, легко пробежала метров двести, остановилась возле лавочки-качели. Тут и приютилась – среди чуждого тёмного царства – ждать рассвет. Отталкиваясь ногой от земли, раскачалась, подобно часовому маятнику из видео-ящика. Босоножки скинула, ноги поджала, прилегла. Небо в звёздах. Хорошо. Прикрыла глаза: словно мама качает у мягкой груди; всплыло давнее-предавнее, и пахло тогда от мамы молоком и мёдом.

Воспоминания принялись блуждать по гуттаперчивым лабиринтам памяти, выхватывали то яркие, то чёрно-белые картины прошлого, воспоминания сплетались, перепутывались, начинали звучать тихими мелодиями, усиливались до громоподобных симфоний, переливались в шёпот эха, погружали всё глубже в пучины сна.

Небо распростёрло фиолетово-розово-серебристые крылья облаков. Появляется тростниковый плот среди океана, на плоту стоит Вишну, смычком осторожно трогает струны. Ветерок заигрывает с его чёрными кудрями. Инструмент звучит, поёт трепетом крыльев стрекозы, трелью лесной птахи, рыком хищника, топотом стада диких дино. Классика переплетается с импровизацией, сливается с плеском неугомонных волн. Откуда ни возьмись, стайка дельфинов радостно окружает плот. Дельфины прибывают, вот уже вода кишит их неугомонными спинами, они кружатся, выпрыгивают из воды, танцуют! Смычок на мгновение замирает, морские танцоры продолжают ладно двигаться. Неожиданно с высоты приближается свист, визг, грохот двигателей. Оставляя за собой огненный след, в море ныряет вимана! Гигантская волна накрывает плот.

***

Чуть поднялось солнце над горизонтом, осветило тополиную аллею – и распелись, растрезвонились птахи, приветствуя древнее светило. Трясогузки затрясли хвостами, бегая по клумбам среди разноцветных конусов цветков.

А перед взором возникло, вспомнилось, будто и недавно это было: птица, похожая на трясогузку, одна из спасённых Вишну, свила в его подземном убежище гнездо. Однажды Лакшми обнаружила в гнезде сиреневые в крапинку яйца. Вот радость! Жаль, что так и не увидела она вылупившихся птенцов: пришла пора покинуть пламенеющую родину, лететь к далёкой экзопланете…

Проснулись машины, помчались гуськом по длинным дорогам. Много машин, стая. Виманы с крыльями орлов полетели в вышине. Выбежали из подъездов дети, мяч пинают.

К качели-лавочке приближается худощавый человек неопределённого возраста в маске небесного цвета, прикрывающей рот и нос, в мышастом пиджачном костюме. Он громыхает по дорожке сумкой на скрипучих колёсах. Одной рукой уцепившись за ручку своей сумки-тележки, другой удерживает пачку бумаг.

В тени высоких деревьев присаживаются на скамейки мамочки, качающие младенцев, склоняются над клетчатой доской с «игрушечными» фигурками двое пожилых мужчин. Пух, слетая с деревьев, беспардонно кружится в воздухе, набивается в нос, глаза, но отдыхающие не обращают на него внимания, как и на тянущий жилы скрип несмазанных колёс.

Серый человек рыскает глазами по сидящим людям, по шагающим вдоль аллеи. Чуть поодаль от него, как на буксировочном прицепе, прогуливается пара – атлет в открытой майке, выставляющей напоказ накачанные трицепсы-бицепсы и шатенка, коротко, по-спортивному постриженная, в просторной оранжевой рубахе, брюках, обтягивающих полные бёдра, вышагивающая с осанкой, претендующей на интеллигентность и голубую кровь.

Владелец скрипучей тележки остановился, достал из нагрудного кармана измятый носовой платок, вытер ручьи пота со лба и обратился к ковыляющей ему навстречу старушке в угольно-чёрном кружевном платке. Заикаясь, спрашивает, не подскажет ли старушка чего-то там – говорит этот странный тип невнятно, и, кроме заикания, ещё и картавит. Сердобольная старушка отодвинула платок, выставила поближе к незнакомцу одно ухо – другое, видать, давно уже оглохло. Человек в маске повторяет вопрос и нетактично суёт собеседнице в лицо, коснувшись кончика её носа, свои бумаги – то ли карту местности, то ли какую-то таблицу.

Старушка достала из кармана очки, вгляделась в бумагу, пожала плечами, отрицательно помотала головой. Сделав шага три-четыре, она, оседая, выронила из руки деревянную тросточку. Окончательно упасть старушке не дали – подскочила «парочка из прицепа», подхватили под белы рученьки, потащили.

– Готов подарок шефу! – усмехнулся мышцастый, проходя мимо качели. Он повёл жертву к обочине дороги.

Лакшми обратила внимание, как крепко шатенка впилась маникюром старушке в локоть. На фразу подельника она, вцепившись в локоть ещё крепче, отреагировала:

– Лишь бы коньки по дороге не отбросила, а то не видать нам бабулек, как своих…

– Гениталей, – перебил подельник, и сам ухмыльнулся своей неуместной шутке.

В то время, как Лакшми мысленно одобрила милосердие атлета и шатенки, не позволившее старушке упасть, жертву похищения запихнули в салон большого чёрного автомобиля. Дверцы захлопнулись, мотор рванул с места. Отдыхающие на аллее продолжили мирно отдыхать.

***

Малыш в панаме типа «грибочек» тянул маму за руку к домику-киоску, разрисованному узкокрылыми птицами среди сугробов пуха. Из окошка домика малышу выдали трубочку в обёртке. Едва откусив, всего-то пару раз, ребёнок споткнулся. Шмяк! Обронил угощение. Сморщилась мордашка, да как заревёт! Горько-горько, громко-громко! Включил оралку! Молоденькая мамочка подхватила плаксу на руки, прижала к себе, да и давай нацеловывать! Всего исцеловала!

– Лапочка моя, ну, не переживай так сильно! Дай поцелую, – чмок в щёчку, – дай ещё поцелую, – чмок в носик, чмок, чмок в глазки, – пойдём к зверушкам, яблоком мишку покормим!

Ловко она выключила малышовую оралку!

Стоило «лапочке» с мамой чуть отойти, две кошки метнулись к лакомству, быстро работая розовыми язычками.

Лакшми рассмотрела пушистых зверушек, убедилась в безопасности, – всё же кинулись они не на мальчика, а на лакомство из домика-киоска, – надела босоножки, спрыгнула с качели и вдоль по тополиной аллее увязалась за малышом-грибочком и его мамой – наблюдать, как кормят яблоками таинственного, пока неведомого ей, мишку.

До зоопарка, так юная мамочка назвала мишкин дом, было недалеко – рукой подать, ногой ступить, полпирожка съесть (какая-то добрая душа оставила полпирожка на столике у кофейни, будто специально для похищенных принцесс).

Белый мишка жил за прочной решёткой. Плавал в бассейне, ловил яблоки, брошенные людьми, рвал большое резиновое колесо – силой кичился. С ним в одном вольере жили ещё и другие мишки – один огромного, великанского роста, другие – малыши медвежата. А в вольере рядом – узкокрылые птицы с рисунка на киоске лакомств, пингвины. Лакшми никогда не видела такого разнообразия животных. Не было здесь только дино, к которым она привыкла в своей прошлой, досаркофаговой жизни.

***

Очень давно, можно правдиво сказать, миллионы лет назад, бабушка рассказывала маленькой Лакшми историю, послужившую началом краха древней цивилизации: «Задолго до твоего, да и моего, рождения, на земле жили очень многие виды животных, несчётное количество разной живности – и маленьких мусиков, и больших куземоков, и чулабренов. Вот, смотри – на стенах нарисованы. Но однажды из далёкой галактики прибыла вимана размером с одну из наших лун, с целой толпою дино. Капитан корабля-виманы запросил посадку. Земные правители заспорили: дино – это вредные захватчики или полезные друзья?

Пока спорили, инопланетные, иногалактные космонавты потихоньку, малыми десантами высадились. Построили свои поселения в пустынях, на безлюдных плато. Ни на кого не нападали, трудолюбиво сеяли привезённые из неведомого мира семена. Дружелюбные с аборигенами, приветливые. Поначалу.

Всемирно известный учёный Биол Огнеев, ты, внученька, должна знать его, в своей энциклопедии описал всевозможных дино: и разумных прямоходящих, и ездовых, и пригодных для сельского хозяйства, а ты их знаешь, которых доят по ведру напитка за раз. Прямоходящих прилетели два вида – светло-зелёные и шоколадно-бардовые.

Люди из ближайших селений подружились с прибывшими «со звёзд», ездовых дино обменивали на лошадей, дойных не доили, а – что? Да, брали в домашние питомцы, вот как мы своего пикусика, ну иди, иди ко мне, пикусичек, поглажу тебя».

Лакшми видела в подпольных хранилищах огромную коллекцию каменных и глиняных фигурок. Это было распространённое увлечение – лепить композиции дружбы, сотрудничества землян с дино. Вот мальчик-всадник на трёхголовом дино, вот бородатый дед подкидывает хвостатых зелёных малышей, вот скульптура в обнимку трёх друзей-рыбаков – белого, зелёного и бордового. Детям всегда разрешалось играть любимыми фигурками из коллекции.

Бабушка ласково гладила пупырчатого пикусика, совала ему в пасть кусочек рымсоньи и продолжала: «Кто-то даже рискнул выдать дочерей замуж за дино… Ну, это не для детских ушей история. Так вот, внученька, со временем обнаружилось: инопланетные семена прорастали и превращались в злобных монстров, во-первых, они кусали и царапали земных жителей. От их ядовитых укусов вымерли почти все животные. Во-вторых, эти паразиты сами рассеивались, занимали плодородные земли, губили привычные людям культуры. Земляне из-за этого голодают и могут все-все умереть.

И в-третьих, когда эти гадины созревают, из них выходит особый газ. Этот газ поднимается к небу, в атмосферу, накапливается, загорается, и льёт огненный дождь. Сжигает плодородные поля, леса, наши жилища. Люди переселяются в землянки, в пещеры, под основания пирамид. Как наша семья.

В такое время, эпоху огненных ливней, ты и родилась моя славная внученька Лакшми.

Недавно правители велели дино убраться с земли, всем до одного! Куда – не наша, мол, забота, хоть к чёрту на куличики! А дино в ответ на требования пообещали взорвать одно из трёх наших ночных светил. Вот такая нынче «дружба!»».

***

В зоопарк посетители прибывали волнами, на пике каждой волны птицы и звери нервничали: волки принимались бегать из угла в угол клетки, пантера грозилась выскочить и дать всем подряд нагоняй, обезьяны показывали ярко-красные зады человеческим малышам и взрослым.

Лакшми удивилась: никогда, ни один её современник, и даже ни один дино не содержались в клетках. Любое живое существо достойно свободы! Кто исправит несправедливость? Неужели все посетители – трусы? Нормальный, честный человек должен исправлять несправедливость. Надо действовать, а значит – долой крючки и щеколды!

Легче всего, без препятствий открывались замки птичьих вольеров. Пара белоголовых орланов быстро сообразили, к чему клонит освободительница гордых обитателей поднебесья: не колеблясь, дружно выпорхнули они из места заточения, разминая крылья, всё выше нарезали круги над зоопарком. А вот белые совы почему-то не спешили покидать насестов; их, мол, и тут неплохо кормят. От сов Лакшми перешла к клетке с глазастыми лемурами.

Только прикоснулась она к щеколде калитки первой линии охраны, как тяжёлая рука легла на её плечо и низкий мужской голос спросил:

– Не желает ли «тисульская принцесса» вернуться в бункер?

Глава 3

Сергеев тарабанил в бронированную блестящую дверь. Сначала звонил, звонил, потом настойчиво стучал. Птица звонка щебетала китайскую мелодию, но от хозяина квартиры ни ответа, ни привета. С психу долбанул ногой, ладно носок на ботинке стальной, иначе бы пальцы переломал. Кореш Сергеева подозрительно, пугающе долго не отзывался. А время поджимало: пора возвращать красотку на базу, успеть до начала рабочей смены. Когда до Сергеева дошло, что в дверь долбиться бесполезно, он решил зайти с тыла. Окно! Окно оказалось распахнутым. Штора, высунувшись наружу, трепыхалась раненой птицей на свежем ветру.

Запрыгнув на подоконник, благо первый этаж, оглядел гнёздышко. Хозяин в хате. Антон, казалось, дремал на кровати. В несколько странной позе. Что ж, с влюблёнными и не такое бывает. Ну, ситуация!

– Антоха, хорош эротикой баловать!

Антон молчит, умаялся, бедный!

– Э, братан, вставай, а то посечёт нас шеф, некрасиво поимеет!

Антоха открыл глаза, яростно замотал головой.

– Где принцесса-то, в ванной что ли?

Сергей спрыгнул на пол, и, будто не замечая беспомощность друга, привязанного к кровати, с шарфиком во рту, посыпанного пеплом по обнажённому телу, прошёлся по комнате, рассматривая картины. Пепел лежал и на картинах. Подобрав то, что искал, протёр рукавом, прижал к груди. Засунул за пазуху.

– О, братан, вот они, одуванчики! Были ваши, стали Ксюхины. Согласно договору, ты ж не против? Ну, я пошёл.

Сделав вид, что уходит, послал воздушный поцелуй.

– Кстати, красотку сам могу отвезти на базу, не возражаешь? Где она, кстати?

Протопал коваными ботинками в ванную, полюбовался в зеркало своей трёхдневной щетиной и причёской ёжиком, заглянул в кухню, запнулся о ножку шкафа и опять поздравил себя с покупкой удачной обуви, и вот с задержкой до него дошло – дело швах, хуже некуда: «принцесса» исчезла.

– Э, друган, ты чё сразу не сказал?

Сергеев дрожащими руками бросился развязывать кореша.

– Как думаешь, нас не аннулируют? Давно она сбежала? Ну ты лопух! Чо делать-то, самим догонять или…

Антон освободившейся рукой вырвал кляп изо рта и заорал:

– Чёрт, чёрт! Брось придуривать! На ней браслет! Где твоя навигалка?

Сергей остановился, уставился на друга, проморгался.

– Так, это, в бункере, навигация… аппаратура слежения в конторе, кто её вывезти позволит?

– Поздравляю, и дубля нет?

Оба продолжали сражаться с узлами.

– Хреновы узлы, каждый как гордиев. Не дрейфь. Мой друг – паяльник, микросхемы-сообщницы, давай ко мне, Антоха, пока не хватились! Да одеться не забудь, адам тантрический, из пепла возрождённый!

****

Как известно, начальства можно бояться, можно не бояться, но уважать – обязательно. Мистера Снайдерса невозможно было ни не уважать, ни не бояться. Все жизненные надежды и планы Захара Марковича крепким морским узлом были привязаны к Снайдерсу. Как к человеку влиятельному в хитромудрой политике, в современной упрощённой, расчеловеченной культуре, а главное, как к спонсору лаборатории по исследованию геронтологии и необычных находок. Захар Маркович давно раскусил мечту шефа – мечту о вечной жизни, ну, по крайней мере, об омоложении. Сам же начальник лаборатории мечтал о славе и о долларах Нобелевки.

– Итак, вы утверждаете – система безопасности дала сбой, отчего исчез, испарился бесценный экземпляр, добытый с таким трудом и огромными затратами? Вы, голубчик, хотите меня разорить?

Узкие глаза шефа лазерным взглядом прожигали начлаба. Мистер Снайдерс вёл допрос, развалившись в уютном кожаном кресле, постукивая толстыми пальцами по книге, лежащей на подлокотнике. Сзади кресла у стены выстроились кадки с пальмами, создавая иллюзию южного пейзажа. И, хотя голос он не повышал, между словами делал внушительные паузы, а в кабинете витал приятный запах душистого табака, сгорбившийся Захар Маркович еле сдерживал дрожь в коленях и крепко сжимал зубы.

– Аспирант. Кто мог предположить… Картина… Оживляет… Вернуть, – пытался оправдаться, как школьный двоечник перед директором, солидный, наглаженный учёный, стоя посреди персидского ковра, щуря и так-то подслеповатые глаза от направленного ему в лицо прожектора.

– Да уж, мне доложили надёжные люди. Аспирантишко ваш со своей надувной курвой объегорил всю лабораторию, нанёс лично мне серьёзный ущерб и, можно сказать, глубокое оскорбление. Что там есть у него из имущества? Квартирка, авто? Ах, авто нет, и, видимо, никогда и не будет с такими талантами. А платить за самодеятельность надо… Да, голубчик, надо?

Завлаб печально сдвинул брови, согласно кивнул.

– Квартирку-то заберём, заберём. В покрытие ущерба. Пусть ума поднаберётся. Уволить не уволим, слишком много знает, а вот переведём… Пусть-ка поработает в нашей ЭКО, так сказать, «Экспериментальной Клинике Омолаживания». Заодно, там и поживёт, под присмотром, поухаживает за испытуемыми, памперсы поменяет. Кстати, в клинику поступил новый экземплярчик. Ваш очередной эликсир готов?

– На неделе будет. Коррекция по полу?

– Женского пола, 84 года. Рискнём скинуть с десяток?

– Риск благородное дело.

– Так, так. А как с анализами сбежавшей «принцессы»?

– В её крови обнаружены микроэлементы, способствующие регенерации, чего нет у нас, смертных.

– То, что нужно! Вечная жизнь, говоришь? И мне не доложили?

– Час назад получили результат.

– Искать, искать, найти девчонку!!! Кстати, этот ваш электронщик, автор координатного отслеживающего браслета, Сергеев, кажется – поощрить не успели, ну и аннулировать его пока не будем. Хотя наказать хорошенько следовало бы. Так, голубчик? Отправим его пока к моим истребителям и поисковикам, пусть вливается. Хоть пользу какую выжать.

***

После ухода завлаба Снайдерс прошёлся по мягкому ковру, разминая опухшие от варикоза ноги. Поясница «стреляла», шея затекла –голову не повернуть. Эх, поздно занялся своим здоровьем, надо было бы ещё с юности йогой, что ли, заниматься. Всё бизнес да бизнес, а что ни полезные связи, то постоянно выпивка, да под жирную закусь, да частые разъезды с гостиничным бытом. Нервы как струны: то отчётность меняется не лучше настроений продажной девки, то конкуренты поджимают, опять же, на каналах – идеология под запретом, всякое западное дерьмо для плебеев закупать приходится.

Одна отрада – книги.

Он погладил по обложке новенькое приобретение – один из двух томов популярного автора – путешественника по самым загадочным местам планеты. Так вот и узнаёшь о шагающих фигурах острова Пасхи, о живом и мёртвом озерах близ загадочной горы Кайлас. Автор утверждает: никому из людей не удавалось ни разу взобраться на её вершину; только начнут восхождение, а будто голос какой неслышно внушает: не ходи, мол, на эту гору, силы иссякают, ни шагу вверх не шагнуть. Местные легенды уверяют, там обитель бога Шивы, того самого Натараджа, танцующего, придумавшего йогу, очищающего мир от скверны. Вот он, якобы, и не пускает к себе на гору, зато йогам, сидящим в позе лотоса, является. Где-то поблизости и вход в Шамбалу, в пещеру с представителями прошлых цивилизаций. Они в медитации сидят. Самые древние – просто великаны, чем ближе к современности, тем меньше рост. Охраняют пещеры монахи-буддисты. У этих буддистов священные тексты имеются с тайными знаниями. А кто бы не хотел тайных знаний? Все хотят. И ещё пишет автор, Рифат Эрнстов: кто обходит Кайлас кругом, попадает под влияние «чёрных зеркал», может за неделю состариться лет на тридцать. Прекрасно написано, увлекательно!

Но Сайдерс не был бы Сайдерсом, если бы читал книги просто для развлечения. Отнюдь. Автор был интересен и, возможно, полезен бизнесмену, мечтающему о вечной жизни и молодости, не столько описанием малодоступных обычному обывателю мест, сколько своей профессией. В предисловии приводилась краткая биография, из которой становилось ясно – автор-врач, офтальмолог, в студенческие годы изобрёл препарат, прекрасно применимый в разных областях медицины для регенерации, то есть восстановления поражённых тканей и органов. Тут вспоминается известный пример – ящерка, отращивающая оторванный хищником хвост. Однажды, сразу после экспедиции на Тибет, автору, на удивление учёному миру, удалось вырастить пациентке глаз! И этот глаз мог различать цвета и смутные очертания предметов. Гениально – регенерировать глаз! Но вот повторить подобную операцию почему-то не получалось.

Во время написания книги у Рифата Эрнстова уже был построен свой медицинский центр, где изготавливали и успешно применяли чудо-средство. Вот на чём и на ком мистеру Снайдерсу можно построить новый, дополнительный бизнес, а главное – омолодиться.

Снайдерс набрал номер телефона, указанный в конце книги, и приготовил первую фразу:

– Алло, это центр Рифата Эрнстова? Запишите меня на приём.

***

Орланы набирали высоту. Клёкотом прощались с зоопарком, с кормившим их биологом, с уборщиком клеток, со странным стариком, который частенько, как и сейчас, возле орлиной клетки, держит за верёвочки маленьких кукол и собирает возле себя целую стаю смеющихся человеческих птенцов.

Лакшми очарована полётом могучих птиц. Свободны! Но пора позаботиться об освобождении других животных. В один ряд с птичьими вольерами виднелись загоны оленей, зубров, бегемотов. Ближе всех – клетка с лемурами. Лемуры замерли при виде молодой женщины, отпирающей первую линию ограждения. Глазастики удивлены и готовы познакомиться с новой сотрудницей зоопарка, наверно, она принесла им чего-то вкусненького. Но стоило Лакшми прикоснуться к нагретой солнцем щеколде, как тяжёлая рука легла на её плечо и низкий мужской голос спросил на санскрите:

– Не желает ли «тисульская принцесса» вернуться в бункер?

***

Сложно узнать с первого взгляда человека, превратившегося из очкастого, вечно в мешковатых штанах и простенькой футболке лингвиста Вадима – в осанистого лысоватого военного. Военный, пресекая незаконную попытку освободить глазастых животных, цепко схватил «принцессу» за руку, украшенную браслетом с изумрудными вставками.

Лакшми дёрнулась, желая вырваться. Напрасно. Она повторила попытку ещё и ещё, но силы были явно неравны.

– Нет! Бункер – нет! – сражаться до последнего, не сдаваться, вырваться.

– Тише, тише, это я, Вадим. Сейчас прибежит охрана и заберут тебя. Птиц из зоопарка выпускать нельзя. Могут в тюрьму тебя, могут в психушку упрятать. Поверь, там хуже, чем у нас.

Узнав по голосу в военном лингвиста, она перестала вырываться, умоляюще подняла брови. Вадим заговорил скороговоркой, быстро:

– Ладно, уговорила, не в бункер. В хорошее место. Тише, тут везде камеры, охранники нас выследят. Будешь дёргаться, мигом догонят. Сейчас отпущу, но ты не убегай. Поняла?

Лакшми кивнула.

Вадим осторожно отпустил руку, обнял голову Лакшми своими ладонями, посмотрел внимательно в глаза. Он старался убедить её, пусть не словами, но хотя бы взглядом.

– Не беги, просто иди быстро, успеем скрыться. Не в бункер, нет. Веришь мне?

Беглянка поверила, на этот раз сама взяла лингвиста под локоть.

Миновали лемуров, лам, клетку с бегемотами. Неприметная с первого взгляда тропинка за пингвинами, минуя обзоры всевидящих камер, вела к металлическому забору с контурами слонов, жирафов, верблюдов. Возле забора сидел и громко мяукал голодный котёнок. Лакшми наклонилась погладить малыша, а Вадим удержал её, достал из кармана небольшой металлический инструмент, навроде ключа, пощёлкал в браслете Лакшми, снял с руки и надел на котёнка.

– Не волнуйся за него, хозяин появится. С таким-то браслетом.

Вадим подтолкнул Лакшми к раздвинутым прутьям, оба протиснулась и поспешили к стоящему невдалеке, за постриженными кустовыми посадками, Рено василькового цвета.

***

Автомобиль с Вадимом за рулём пробирался по лабиринтам городских запруженных, дорог. Светофоры не давали разогнаться, дорога казалась Лакшми тягучей, чересчур долгой. Так бывает, когда продвигаешься по незнакомому прежде пути, но, проходя или проезжая в десятый, сотый, тысячный раз, время неумолимо сокращается и уже не кажется таким безразмерно-резиновым.

Лакшми вначале рассматривала легковушки и грузовики, мотоциклы и велосипеды, но потом, перенасытившись новыми впечатлениями, укачанная длительной поездкой, сомкнула веки. Вспомнилась птица на цветочном лугу – трясогузка среди одуванчиков. Память вспыхнула воспоминаниями.

Птица. Похожая пара птиц, но не единственная, спасённая Вишну, свила в его подземном логове гнездо, а однажды Лакшми обнаружила в гнезде парочку сиреневых в чёрную крапину яиц. Вывелись ли птенчики, какого вида, и что с ними стало, узнать было не суждено – пришла очередь покидать гибнущую родную планету, отправляться к ближайшей, но всё же очень далёкой, звёздной системе, имеющей планеты с подходящими для жизни атмосферой, климатом, флорой, фауной.

Лакшми помнила, как тяжёлая крышка люка с натужным гудением сдвинулась в сторону. Вслед за Вишну, прижавшись к его руке, по узким ступеням выбралась она из кабины лифта. В нос ударил резкий запах консерванта. Люк выхода располагался в самом центре круглой центральной каюты – тёмной, слегка подсвеченной тусклыми полосками по краю саркофагов. Контейнеры «бессмертных» стояли в виде многолучевой звезды. К каждому «лучу» подползали провода и трубы системы жизнеобеспечения.

Сколько времени им предстоит путешествовать по просторам галактики, среди тьмы и метеоритных потоков, безжалостно –попадись им на пути – пробивающих обшивку, это знали лишь звездочёты, положившиеся на древние легенды и изображения на стенах пирамид, в зашифрованном виде направляющих к пригодным для жизни планетам.

Лакшми вглядывалась в лица «бессмертных, избранных», многие были ей знакомы, это единомышленники отца, они и создали комплекс отправки элиты к различным звёздным системам.

Большинство кораблей с «избранными» уже отчалили от вершин пирамид. Разлетелись по разным сторонам, и вряд ли когда встретятся. А сами создатели комплекса спасения цивилизации, как и полагается праведным, улетали последним рейсом. Лакшми нашла капсулу-контейнер отца, выглядел он бодро, словно всего на мгновение прилёг отдохнуть. Она провела ладонью по гладкой, прохладной, прозрачной крышке контейнера. Прощай, отец, будущее покрыто густым туманом неизвестности, увидимся ли ещё?

Вимана была почти готова к отправлению, в «звезде» оставалось лишь одно незанятое место. Для Лакшми. Вишну нежно тронул её за плечо, выводя из задумчивости.

– Пора, любовь моя, расчётное время близится к пределу.

Она прижалась к нему дрожащим телом.

– Не полечу, останусь с тобой, мой сокол.

Он сжал объятия, глубоко вздохнул и медленно-медленно выдохнул.

– Ты навсегда со мной. Даже когда улетишь… Там, в густонаселённом созвездии прекрасная Лакшми родит чудесных маленьких лакшми и забавных вишну. И, знаешь, души бессмертны, обещаю, найду тебя в будущем воплощении, на какой бы планете ты не обитала.

– Да, да, – высокий голос её звучал гулко, отдавался эхом от металлических стен, пола, потолка, – мы узнаем друг друга. Береги наших птиц.

Вишну отвечал шёпотом, в самое ухо, тем самым щекоча его:

– Конечно, любовь моя, буду кормить их самыми сладкими зёрнами, найду нетронутые войной поля, может, даже найду нетронутое взрывами поле и выпущу их на волю.

– Ты оптимист, любимый.

– Пора!

Он увлёк Лакшми обратно на выход. Тяжёлый люк загудел, захлопнулся. Лифт помчал одних из последних живых людей погибшей цивилизации к подземной камере подготовки гроба-капсулы к полёту.

Непрекращающиеся взрывы оружейных складов сотрясали блок консервации. Никто из оставшихся в живых уже не решался тушить на поверхности родной планеты ни самовоспламеняющиеся заводы, ни конвейерные линии, ни хранилища. Выжившие прятались в горных пещерах, в подземных многоуровневках, остатки «особых, избранных» – в пирамидах. От пирамид время от времени отчаливали виманы, разнося «биоматериал», то есть здоровых людей репродуктивного возраста, законсервированных в контейнерах, по бескрайнему космосу…

Пустой контейнер дрожал и подпрыгивал в трепетном ожидании человека. Вимана готова стартовать, погрузив последнего спящего пассажира. Лакшми не отрывала взгляда от Вишну, не отрывала рук, она не спешила погрузиться в вечность. Вишну, не отрывая взгляда, целовал её нежные пальцы, он знал, что найдёт возлюбленную в любой спирали времени, в любом перерождённом теле, в любой галактике. Невидимые нити соединяли их разумы, сердца, лингам и йони, наполняя сладостной сомой. Незримый мост кармы вновь и вновь направлял их стопы на бесконечно повторяющиеся встречи. «Я найду тебя, сотворю для тебя новую Вселенную», – без слов клялся Вишну. «Я наполню твою Вселенную благодатью и найду тебя, любимый», – отвечала беззвучно Лакшми.

Он уложил её в контейнер, головой на расшитую золотой нитью думочку, повернул вентиль наполнения консервантом, закрыл прозрачной крышкой. Она засыпала с улыбкой на устах. «Я найду тебя. Наполню благо…»

Внезапно особо мощный взрыв подломил ножки шкафа с реагентами, посыпались со звоном ёмкости, оборвались шланги, на пол полилась жидкость, обрушился потолок лаборатории. Пол провалился, увлекая Вишну и контейнер с Лакшми в глубокую шахту. «Я сотворю для тебя Вселе…»

***

– Принцесса, проснитесь! Мы приехали.

Васильковый автомобиль остановился на стоянке у магазина.

– Голодная? Зайдём за продуктами.

В кармане Вадима заиграл бравый марш.

– Постой тут, на входе. Я скоро.

Прислонил к уху ладонь и вошёл внутрь. За стеклянными стенами среди длинных полок с разноцветными пакетами бродили люди, набирали пакеты и выстраивались в очередь на выходе. Вадим отнял руку от уха и тоже набрал пакетов. Где же продукты –овощи, ягоды, орехи, – удивилась Лакшми. Одни пакеты в виде параллелепипедов. Неужели вкусные?

К ноге ластился полосатый кот. Лакшми погладила пушистого. Откуда ни возьмись, другой, помельче тоже об ноги трётся. Вадим вышел, поставил на пол полную пакетиков сумку, из большой упаковки насыпал котам хрустящих шариков.

– Это Пират и Разбойник. Всем домом подкармливаем. Они у нас крысоловы!

В нескольких метрах от магазина огромные мусорные баки лежали на боку, напоминая бегемотов из зоопарка. Какие-то оборванцы копались в горе выпавшего содержимого «бегемотов». Один из этой неприятно пахнущей компании поймал дворнягу и у всего двора на виду пытался почистить ей зубы.

– Не обращай внимания, – велел Вадим, – идём домой.

Из подъезда серой пятиэтажки вышла дама, едва удерживая на поводке крупного рыжего пса с отвислыми щеками. Нравятся же кому-то толстомордые! Никакого изящества.

Поднялись на этаж. На входной двери квартиры Вадима висела табличка: «Осторожно! Злюкен собакен! Яицен клац, клац!»

Глава 4

– Добренький день! Вы сегодня не поведёте меня к хихиатру? – улыбнулась старушка Антону, входящему в палату с тарелкой куриного супа-лапши для пациентки.

Она откинула покрывало, осторожно села на краешек железной кровати. Скульптура, похожая на Лаокоон, слепленная ею из хлебных мякишей, стояла на тумбочке у изголовья. Слепила за ночь.

Антон улыбнулся в ответ: это была самая адекватная из всех его подопечных. Конечно, диссертацию на этих, таинственно исчезающих после курса уколов, старичках не напишешь; но нынче ему, как говорят, не до жиру – быть бы живу; хоть не аннулировали после потери "тисульской волшебницы", как он переименовал про себя Лакшми. Не лишили жизни, и даже оставили при делах.

Старушка дотянулась до дужки кровати, стащила полотенце, аккуратно постелила его на колени, взяла с тумбы чашку и ложку.

– Приятного аппетита, – пожелал Антон.

– Дороже ложки к обеду – только зубы, – прозвучал актуальный ответ.

Зубов у подопечной, действительно, раз, два и обчёлся – никаких протезов. Да и, вообще, никаких вещей. И это не исключение, Шато и Атлет привозили абсолютно всех именно таким, бесприданным образом.

После пропажи Лакшми Антон лишился квартиры, пришлось перебраться жить в этот неофициальный дом престарелых, в одну из палат. Сами обитатели – старички – подозревали, что их используют «для опытов», и, наверное, так оно и было. Антону главврач ничего не объяснял, лишь требовал тщательного ухода за подопечными, не уставая повторять: «Чистота –залог успешного опыта, почаще меняйте памперсы».

Звякнула о столешницу пустая тарелка.

– Неплохой случился супчик. Малой, а куда девалась прекрасная картина? После Вашего ухода она растаяла.

Старушка указала на зарешёченное окно.

В первую секунду Антон не понял о чём речь, потом дошло: пациентка Номер Триста Пять имела в виду нарисованную им на запотевшем от дождя стекле композицию, состоящую из мультяшных героев –зрелого волка и грудастой девочки с букетом ромашек в руках, навеянную просмотром телевизора – в холле этого заведения крутили только детские передачи да тягомотный сериал "Два мамы, три папы", не только по содержанию, но даже по названию совершенно не свойственный местным этносам.

Триста Пятая молодец – не унывала, не стонала, а продолжала хохмить:

– Говорят, когда Красная Шапочка продала свою почку, её стали звать просто Красная Ша.

В обязанности Антонова входило не только принести еду, но и по необходимости помочь пациенту донести ложку до рта. Триста Пятая в этом не нуждалась, оставалось просто подождать окончания неспешного прихлёбывания. В конце трапезы, не доев всего несколько ложек бульона, старушка закатила глаза к уфо-лампе под потолком и принялась читать стихи. Ничего так себе стихи, с рифмой и ритмом.

– Нравится? Это мои. У меня и сборники собственные были, но они дома. Принесёшь мне, малой? Адрес только не помню… на проспекте, первый подъезд, второй этаж… а номер не помню. Это рядом с Союзом Писателей, я туда частенько заглядывала. Слушай, а ведь ты отлично рисуешь! Сходи в Союз, там моя подруга… э…ну, в общем, детская писательница. Ей край нужен иллюстратор, уверена, у тебя получится. И от меня привет передашь. Сходи, будь ласков, а?

***

Высокие окна прикрывала ажурная тюль, словно огромная фата колыхаясь под дуновениями из фрамуг. В середине помещения змеился стол заседаний (не только рабочих, но и праздничных). Стеклянные книжные шкафы величественно возвышались вдоль стен, наполненные трудами прозаиков и поэтов. С картин, развешанных по стенам, внимательно наблюдали за заседанием «Пушкин в Болдино», «Толстой среди детей», фотопортреты современных писателей.

Заседание творческого объединения при союзе писателей началось по традиции с представления новичков.

– Сегодня у нас впервые Антон Антонов. Расскажите о себе, пожалуйста. Почитайте стихи или прозу. Что-нибудь из Вашего творчества, – сказал председатель.

Вот так неожиданность, почти шок: ты пришёл на людей посмотреть, а сначала должен себя показать! Антон в волнении разложил на столе фотографии своих картин с садовыми и полевыми цветами, а также несколько набросков мультяшных героев.

– О, так вы художник!

Писатели пустили представленное по рукам вдоль длинного стола. Шуршание бумаги, подбадривающие замечания вполголоса. Кто-то даже выбрал себе натюрморт для обложки стихотворного сборника.

– На ловца и зверь бежит: Людвиг Григорьевич, вам, наверно, стоит обсудить с Антоном иллюстрации к Вашей книге – пьесе для кукольного театра?

Антон не поверил своим ушам – вот так сразу, и в художники, в иллюстраторы? Мечты сбываются? Из-за стола уже поднимался автор книги и пересаживался на свободный стул, поближе к Антону.

***

Наверно, так ощущают себя шизофреники. Голоса появились сначала в наушниках, подключённых к радиоприёмнику, ничего, вроде бы, особенного: в ночной тишине слушать музыку, песни на иностранном языке, причём, в медленном, колыбельном ритме, и Лакшми постепенно, без переводчика начала понимать смысл песен. Потом, уже днями, два голоса – мужской и женский – по радио принялись комментировать действия Лакшми: что она ест, как одевается, куда идёт. Дальше ещё более странно – голоса стали сопровождать и внушать помимо радио, мысленно. Одно время пытались запретить далёкие поездки, каким-то образом ломая нужный общественный транспорт. В дальнейшем, в какой-то из дней, ей сообщили, что состоялось её космическое взросление, можно передвигаться свободно.

Вероятно, психиатры скажут – такое бывает от недосыпа. Утверждение вполне имеет право претендовать на правду: Лакшми, действительно, мало удавалось спать. Обычно вечером, после ужина, Вадим гасил в кухне верхний свет, а вместо него включал ночную настольную лампу робких интимных люменов. В наступившей полутьме наставало время вопросов-ответов.

– Как тебе удалось оживить картину? – спрашивал «всего лишь лингвист».

– Само так получается, я просто посылаю благость. Из ладони луч, – и Лакшми показывала пальцем в центр ладони.

Помнила она не так уж и много: детство, рассказ бабушки о нашествии Дино, расставание с Вишну. Рассказала, например, как видела в подпольных хранилищах огромную коллекцию каменных и глиняных фигурок. Это было распространённое увлечение – лепить композиции дружбы, сотрудничества землян с Дино. Вот мальчик-всадник на трёхголовом Дино, вот бородатый дед подкидывает хвостатых зелёных малышей, вот скульптура в обнимку трёх друзей-рыбаков – белого, зелёного и бордового. Детям всегда разрешалось играть любимыми фигурками из коллекции.

После опроса-допроса, шли в спальню, и здесь разгоралась бурная битва, перемежающаяся множеством поз Кама сутры. В финале хозяин вскакивал, кричал: «Для внутреннего пользования!», включал на полную мощь громкости любимый сериал про сыщиков, а сам удалялся курить на балкон. Потом он под телевизор засыпал со свистящим храпом, а она вырубала передачи, но сон всё не шёл. Утром Вадим бодро вставал на работу, Лакшми прибирала, наводила порядок в довольно запущенной холостяцкой квартире. На третьей неделе такого графика у неё от недосыпа обострился слух и появились «голоса».

Лакшми вытирала пыль в книжном шкафу, здесь стояла занятная книга. Она принялась рассматривать иллюстрации и читать про современные военные самолёты, их скоростные и другие характеристики. В это время кто-то позвонил Вадиму, он ушёл разговаривать в кухню. Лакшми из комнаты непроизвольно слышала отрывки разговора:

–Да, ничего страшного… пусть читает… мы тоже не лыком шиты… имеем и ракеты, и невидимки. Пусть знают наши достижения.

– Кто тебе звонил, если не секрет? – спросила Лакшми, поставила книгу на место, достала другую – «Теория и практика редакционной деятельности для студентов педагогических ВУЗов».

– Это мама, мы с ней всегда по вечерам в одно и то же время созваниваемся, она про здоровье своё рассказывает, болеет понемногу. Девяносто стукнуло.

В другой раз во время приборки среди вещей в шкафу обнаружился офицерский мундир.

– Ты военный? – удивилась Лакшми.

–Так точно. Я разве не говорил? Служил безопасником, но уволился после путча, то есть нас просто разогнали. Я чекист в третьем поколении – и дед, и отец.

Он повсюду брал Лакшми с собой: к родителям, на выставку ножей, в оперный театр, на выступления хора, в кукольный театр.

***

Кое-кто из плебеев думает, что быть руководителем – значит всего лишь сидеть, развалившись в мягком кресле, и портить настроение подчинённым. А быть богатым – значит развлекаться в казино и прохлаждаться на яхтах. И потому, наверно, плебеи ненавидят начальников и богачей. И невдомёк «простым людям из толпы», сколько километров нервов надо измотать, сколько тонн серого вещества измохратить, прежде чем наладишь достойное дело с достойной прибылью.

Мистер Снайдерс завершал разнос управляющему студии ТВ.

– Какого недоношенного негра вы заменяете очередную серию «Три папы, трое мам» на какой-то кукольный спектакль «Три медведя»? Реклама проплачена, деньги освоены! Что творите, твари? Запла́тите из своего скудного кармана! Последний раз предупреждаю, никаких накладок быть не должно! Идите уже, работайте!

Управляющего после слов шефа словно торнадо унесло.

Снайдерс постучал кончиком авторучки по письменному столу, и немедленно, вняв условному сигналу, отворилась потайная дверь, вошёл Сергей.

– Так, так, молодой человек. Вы, надеюсь, вникли в нашу проблему? Надеюсь, Вам придёт в голову какой-нибудь план насолить зарвавшемуся кукольнику. Особо не усердствуйте, достаточно слегка пощекотать ему нервы. Я ясно выражаюсь?

– Понял.

– Идите уже, надеюсь на Ваше рвение. Должок по исчезнувшей принцессе ещё не покрыт.

***

Вадим пел в известном на всю страну хоре – вторым голосом, и не раз брал Лакшми на репетиции и выступления. Особенно Лакшми понравилось одно из выступлений – в церковном храме. Голоса звучали чисто, звонко, божественно! Руководитель попросил Лакшми снять выступление на камеру. И она снимала: то плавно, то резко взмахивающий палочкой длинноволосый, рыхлотелый, с крупными, благородными чертами лица, во фраке, дирижёр, старинные и современные иконы, лица поющих крупным планом, церковный свод.

Вадиму нравилось петь, но он частенько приходил с репетиции расстроенным – руководитель недооценивает его голос, оставляет на вторых, третьих ролях. И вот однажды Вадима вместе с двумя товарищами пригласили выступить в составе небольшого ансамбля, состоящем из семи-одиннадцати престарелых, но ещё ого-го как бодрящихся певиц. Очень не хватало мужских голосов, вот и пригласили.

Лакшми нагладила Вадиму малиновую рубашку, навела стрелки на брюках. Эх, знать бы чем обернётся выступление, так не старалась бы. А получилось то, что получилось – товарищи где-то заблудились, перепутали время, в итоге- не отвечали на звонки и не пришли к началу выступления.

– Смешно, девять баб и я – первый парень на деревне. Ну, нафиг, надо уносить отсюда ноги.

– Вадимчик, ты ведь мечтал стать солистом.

– Не в бабской компании! Где Вовка с Владом? Попробуй прозвониться к ним ещё. Что за …

– Ну, прошу тебя, может, попробуешь выступить, убежать успеется.

В переодевалку заглянула руководитель, к тому же, по совместительству – аккомпаниатор. Тоже женщина немолодая, с шишечкой серых волос на затылке, в концертном чёрно-малиновом платье. Такая бодрая, задорная, сразу видно – влюблённая в свою профессию.

– Готовы? Пойдёмте, Вадим, порепетируем.

– Секундочку, – попросила Лакшми.

Руководитель удалилась в коридор, созывая остальных участниц на репетицию. Лакшми обвела ладонями силуэт Вадим, совершая священнодейство. Особо задержалась возле шеи. В тот момент горячий шар прокатился по его горлу, очищая от хриплых, неверно взятых нот, придавая голосу особое очарование. Шишечка на затылке вновь заглянула и увела с собой будущую «звезду» сцены.

***

Прошло не больше месяца со дня первого сольного выступления в составе ансамбля «Пенсионерочка», как Вадим забросил большой хор. В нём раскрылся талант не только прекрасного тенора, но и задорного конферансье – ведущего концерта. В новом составе ансамбль набирал популярность: поступали приглашения выступать на открытых городских площадках в парках и в городских стационарах отдыха. Примерно в это же время «допрос под ночником» «тисульской принцессы» уже не вызнавал ничего нового. «Принцесса» рассказала практически все воспоминания, и лампа-ночник исчезла с кухни.

Однажды Вадим предложил пообедать на балконе. Приготовили в скороварке куриные «крылья родины», открыли розовое «шато-нето». На балконе второго этажа, под сенью вяза, потягивали вино из хрустальных бокалов. Наблюдали внизу, близ гаражей, прогуливающихся яркого петуха и двух наседок – беленькую и пёструю. Вадим указал на курочек:

– Вон та троица живёт в гараже у соседа.

Помолчали, потягивая из бокалов.

– Хорошая новость, мне и Володьке дали путёвки в санаторий, на той неделе отчаливаем. Комната на две кровати. Будем и выступать в процессе отдыха.

Сердце принцессы сжалось в маленький трепыхающийся комочек.

– Лакшми останется одна в квартире?

– Нет, одной нельзя, придётся отвезти тебя обратно в бункер.

В этот момент солнце скрылось за облаком. Громыхнуло, словно собралась гроза.

– Бункер –нет! Возьми с собой! Можно поставить раскладушку.

– Прости, тебе придётся вернуться. Ну, ну, не плачь, может и не в бункер, что-нибудь за неделю придумаем.

Его ладони нежно стёрли с её милых щёк солёные ручейки. Губы коснулись губ. Кама-сутра? Ага. «Для внутреннего пользования!»

***

Голоса шептали: «Он уедет, квартира достанется тебе. Гараж и машина ему, твоя часть – жилище». Голоса настаивали: «Возьми ключи от дома, он не вернётся». Голоса будили молодую женщину. Этой лунной ночью они вели её к комоду, велели достать ключи и уходить, скрыться до его отъезда.

Ящик легко выдвинулся, выбросив на пол из своего нутра какой-то белый, в свете Луны казавшийся желтоватым, квадратик. «Подними, это для тебя», – шептали голоса.

Не поверив первому взгляду, она поднесла изображение ближе к глазам. В квадратике Вадим обнимал… да, да, ту даму с серой шишкой волос на макушке – аккомпаниатора и руководителя «Пенсионерочек».

Звякнули связки ключей, вынутые из комода. Хозяин проснулся, а, может, и не спал вовсе, ожидая чего-то подобного; мгновенно осознал кражу ключей, вскочил с кровати, догнал её в коридоре. Первый удар сбил Лакшми с ног, она упала, не сопротивляясь, лишь сжалась в комочек, а он в ярости всё бил и бил её ногой. Ботинки, кроссовки сапоги, стоящие под обувной полкой, мелькали перед взором, а он всё бил.

– Вадим, очнись, это я, Лакшми! Вадим, проснись!

Он остановился, подобрал одну из отлетевших в сторону связок, ушёл в комнату.

Лакшми не спешила подниматься, лежала, растянувшись возле входной двери, в истерике рыдала и всё повторяла:

– Это я, я, твоя Лакшми!

…

Раннее утро разбудило знакомыми внутренними голосами: «Беги, беги! Пока не проснулся, беги!»

Тихо, очень тихо, она поднялась с пола, взяла в руки свои туфли, купленные Вадимом. Дверь не предала, отворилась бесшумно, так же бесшумно и закрылась. Лакшми пока не знала, куда бежать, главное – подальше, чтобы не догнал, не вернул в бункер, в безысходное одиночество.

***

Лакшми сидела в парковой беседке, увитой виноградом. «Крылья родины» давно уже без остатка переварились, голод давал знать тихим внутриутробным урчанием. Куда она теперь?

Вадим, теперь стало ясно, – не Вишну. Не создатель. В военной фирме. Военные не создают миры, они их разрушают. Ошиблась, опять ошиблась. Предатель! Благодати не достоин! Певец – трындец. Но сделанного не воротишь, мечта Вадима сбылась. Лакшми дала благодать, и – ? Изменщик! В бункер хотел упрятать. Достоин наказания! Или – нет? Ведь Вадим приютил её, купил ей платье, нижнее бельё, туфли. Сам! Сначала сантиметром измерил, потом сам купил. И ведь всё подошло по размеру, всё впору. А зачем выспрашивал про её прошлое? Почему выспрашивал дома, а не в лаборатории? Использовал и выбросил…

В беседку заглянули мальчишки, хихикнули и убежали. Мимо идёт непонятного возраста горбящийся человек в серой рубахе и тоже серых бесформенных брюках, тянущий за собой жутко скрипучую тележку. От скрипа её колёс даже сильнее захотелось чего-нибудь съесть. Да вот же ягоды! Виноград оказался спелым и сладким.

Где-то Лакшми уже видела этого серого. Вслед за скрипучим прошаркал высокий парень. Холодок пробежал по спине, под шёлковым модным платьем: шаркающий был жутко похож на однажды виденного там, в лаборатории. Тот, из бункера прикреплял ей на запястье красивый зелёный браслет. Да это он – как хищно глянул на неё! Узнал? Прошёл мимо. Вернётся?

Лучший способ скрыться – выйти чёрным ходом. Гибкое тело «принцессы» поднялось на перила, спустилось, раздвинув лозу, с обратной стороны от входа и с грацией лани, быстротой ягуара понеслось прочь.

Глава 5

Глава 5

Пройти знакомым маршрутом: пересечь двор с мусоркой – «бегемотом», спортивную площадку с искуроченными тренажёрами, потом до продуктового киоска по дороге, усеянной лужами, полными склизкой грязи. За забором жмутся друг к другу гаражи. И один из них – Вадима, с тополёнком слева от ворот. Замок кое-как, со скрипом соизволил отвориться, гаражная дверь подалась внутрь. Хоть какое-то убежище.

Лакшми включила освещение, притворила дверь, защёлкнула щеколду, огляделась. Весь центр гаража занимала васильковая Рено, чистая, помытая. Потолок выбелен, по периметру на стенах развешаны полки со всякими вещицами, навроде промасленных тряпок, запчастей к авто, пустых и вполовину заполненных канистр. Здесь же полный чистой воды умывальник, сделанный из пластиковой бутылки. Под днищем машины – смотровая яма, ещё глубже – ларь для овощей, заполненный картошкой. Вот вам и еда, дорогая принцесса.

Живя у Вадима, она поняла большую ценность бумажек с названием «деньги». Жители могли не выращивать растения, не разводить живность, не шить одежду, а просто пойти в магазин и обменять всё необходимое на деньги. Но эту ценность её бывший покровитель и, как недавно выяснилось – изменщик, не давал Лакшми никогда; он просто дарил ей одежду, спрашивал, чего ей хочется из еды и сам прекрасно готовил. Вот бы сейчас полакомиться «крыльями родины» или жареным красным окунем!

Здесь, в гараже, на полке среди прочего, обнаружились очень полезные ковшик, плитка, газовый баллончик. Лакшми спустилась в ларь за картошкой. Стала набирать, одна картофелина укатилась. Лакшми нагнулась подобрать непослушайку, а под ногами – денежка. Ух ты, повезло! Она видела, готовку Вадима и сейчас постаралась повторить его действия: картошку вымыть, положить в ковш, залить водой, включить газ на полную мощность. Пока закипает и выарится, можно сходить в киоск за хлебом и орешками…

***

Полноводной многоцветной рекой по дороге несутся двух-, трёх- и четырехколёсные велосипеды. Полиция срочно созванивается по рации, перекрывает движение. Водители удивлённо пропускают детей-велосипедистов. Дети спешат в обновлённый после ремонта кукольный театр.

Дети оставляют транспорт на стоянке у входа, показывают контролёршам сиреневые и розовые билетики, входят в холл. Здесь на возвышениях в домиках при распахнутых дверях отдыхают куклы-актёры, среди них дети узнают Петрушку, Мальвину, Злого Волшебника, Бабу Ягу. Но некоторые места пусты. На них висят таблички «сегодня Машенька (Михайло Потапыч, Дарья Петровна, Мишутка) работает в спектакле». Вот так! В буфете Три Толстяка угощают маленьких зрителей шариками мороженого. Здесь же Кот Учёный предлагает приобрести книгу с яркими иллюстрациями «Маша и Медведь». На центральных картонных страницах книги изображены герои спектакля, их можно вырезать, склеить и играть спектакль дома с родителями и друзьями.

Антон вошёл в кукольный театр со служебного входа и не обнаружил никакой охраны – ни вахтёра, ни вахтёрши. В закулисье царили беготня с суетой. Из разговоров актёров и монтировщиков сцены, пробегающих мимо, он узнал: когда режиссёр и автор книги Людвиг проверял готовность к спектаклю, то застал в слезах актрису – кукловода главной героини Машеньки. Внезапно обнаружилось: у всех марионеток обрезаны кукловодные нити, а охранника буквально за час до начала действа непонятно за что арестовала полиция. Надо срочно вызывать мастера по изготовлению реквизита, но успеет ли он добраться из дома и починить всех до начала спектакля? Вряд ли. Что предпринять? Спектакль горит!

Антон, маневрируя между спешащими актёрами, прошёл в кабинет к режиссёру. На столе, кроме старинного телефона, лежали стопки бумаги, частью исписанные от руки, частью напечатанные на машинке – сценарии спектаклей. Здесь же стоял пузатый бокал с изображением серпа и молота.

Людвиг заметил, как Антон заинтересовался бокалом и объяснил:

– Подарок от моего учителя Сергея Образцова, а он получил эту вещицу на память о званом обеде у Сталина.

Жестом предложил присаживаться на стул, обитый красным бархатом. Стул стоял рядом со шкафом, из-за стеклянных дверок которого выглядывали куклы уже снятых с репертуара спектаклей, фотографии актёрских трупп, афишки с фестивалей и какие-то игрушечные конструкции из верёвочек, спичечных коробков, брусочков.

– Что это? – поинтересовался Антон.

– Модели! Ребята актёры, к примеру, предлагают усовершенствовать театр – поднять подиум, установить подъёмник, запустить через зал полёт дракона; по этим задумкам мы с ними сначала строим модель, вот такую, миниатюрную. Потом, конечно, исполняем в натуральном виде. Строителям всего не объяснишь, вот сами и…

Заглянул молоденький актёр, пробасил:

– Виктору позвонили, но он на даче у тёщи, за городом. Такси ему заказывать?

Людвиг кивнул актёру. Антон приподнялся со стула.

– Я могу чем-то помочь?

Людвиг внимательно, с прищуром оглядел иллюстратора своей книги, медленно поднялся с кресла.

– Эврика! Знаете, Антоша, а ведь только вы можете спасти спектакль. Идёмте в фойе!

***

Лакшми, после того, как вернулась из киоска и обнаружила бушующее пламя, охватившее гараж Вадима, не осталась, как некоторые зеваки, наблюдать за пожарной командой. Разумнее оказалось рвануть куда глаза глядят.

Бежала долго, петляла дворами, а когда чуть не упала от усталости, прислонилась рядом с какой-то дверью. Отдышавшись, осмотрелась: под ногами валялась часть какой-то вывески-таблички, другая часть висела над входом и гласила: «Посторонним в…». Дверь скрипнула, озорной ветерок приоткрыл её, приветливо приглашая внутрь.

За порогом у входа стоял массивный стол и обшарпанное просиженное кресло. Судя по недопитой бутылке кефира и лежащему рядом обломанному с одного края батону, вахтёр, видимо, недавно отлучился по неотложным делам. Вот тихое местечко для отдыха! Лакшми нашла в длинном коридоре со множеством открытых дверей неприметный закуток и спряталась там за шторкой, зарывшись в занавеси от несегодняшних спектаклей. В закутке можно было сидеть, прислонившись к стене, и даже немного вздремнуть.

Однако, долго спать не пришлось, любой, даже самый тихий звук настораживал. Кто-то вошёл с улицы, прошаркал по коридору. Шаркающие шаги были страшно похожи на шаги парня, виденного из беседки, надевшего ей браслет. Ходит, ищет её. Лакшми замерла, задержала дыхание. Проходи, проходи мимо. На лбу выступила испарина. Лишь бы не заглянул за её шторку. Давай, уходи. В тишине коридора эхом раздались звуки, похожие на щёлканье ножниц, перемежавшиеся глухим падением чего-то не очень тяжёлого, вероятно обёрнутого в материю. Продолжалось это щёлканье и падение несколько минут. Шаркальщик пошёл в обратную сторону, к выходу. Дверь мягко захлопнулась.

Вскоре стали входить другие люди, уже не столь страшные. Они шутили, спорили, решали проблемы, и всё крутолось вокруг спектакля- сказки. Из разговоров Лакшми сделала вывод, что пришли актёры, режиссёр, звукорежиссёр. Ещё в заточении, по видеозаписи она познакомилась с театром кукольных историй. Конечно, интересно посмотреть на всё вживую, но осторожность велела пока не выскакивать. Она приоткрыла шторку и наблюдала за проходящими мимо закутка.

Люди ей понравились, особенно режиссёр – высокий энерджайзер, немолодой, но в модной шёлковой рубашке, при галстуке, на лице которого был изъян – большая блямба на носу. Лицо его могло бы показаться страшным, если бы не обаяние и галантное обхождение с дамами.

– Леночка, говорил он, – спектакль надо спасать, слезами горю не поможете. Давайте вместе подумаем, что можно сделать. Есть ли у нас в реквизитах ростовые костюмы Маши и медведей? Или что-то подобное, или тёмные трико для всех?

– Надо смотреть.

– Да, да, дорогая, посмотрите в реквизиторской.

Разговор происходил в коридоре, рядом с кабинетом главного режиссёра.

Леночка – розовощёкая пышечка при фигуре – удалилась, погромыхала ящиками и коробками. Вернулась с отчётом:

– Я всё перетряхнула из сундуков, нашлось только шутовское.

– Уже кое-что. Костюмы не пропали, хорошо. Два скомороха у нас во всех сценах задействованы. Дальше. Кукол можно на руку надеть?

– Проблема с Потапычем: у Сергея и мизинец не влазит.

– Знаете, мы с вами вот что сделаем – пошлём за нашим умельцем Виктором, а сами пока поиграем со зрителями в фойе. Пусть сначала иллюстратор, вот он, кстати, познакомьтесь – Антонов Антон. Антон, займёте детей рассказом о своей работе над книгой. Ага? Остальные – в срочном порядке несколько комплектов бумажных кукол вырежем из книг, склеим, часть фигурок раздадим в руки зрителей. Потом начнём спектакль с книжными фигурками – озвучивать будем по ролям, как на репетициях, а что случится после антракта – зависит от Вити, мы теперь в его власти.

Людвиг по-отечески обнял Леночку за плечи, улыбнулся ей. Потом отстранил и озабоченно спросил:

– У нас клей канцелярский есть?

Леночка согласно кивнула, поспешила по кабинетам искать клей и ножницы. А Людвиг обернулся к Антону:

– Идёмте, дорогой, за книгами.

Автор и иллюстратор книги-пьесы «Маша и Медведь» направились в фойе.

***

Актёры столпились в одном дальнем кабинете, стригли, клеили, шутили, вспоминая детство и повторяя роли.

Коридор опустел, Лакшми вылезла из вороха занавесей. Осторожно ступая, прошла в комнату, в которой раньше рыдала Леночка. На диване лежала кукла в цветастом сарафане, в платочке. Рядом валялись разной длины палочки с привязанными к ним обрывками проводков или верёвок. Блестящая реклама на стене изображала Леночку, управляющую куклой с помощью этих «волшебных» палочек. Проводки, прежде двигающие ножки и ручки Маши, валялись раскиданные по полу и дивану – оборванные, отрезанные, вырванные.

Принцесса погляделась в высокое вытянутое зеркало, встала, подражая Леночке на плакате: так же расставила ноги, вытянула руки, пошевелила каждым пальцем отдельно. Машенька дёрнулась всем тельцем, словно её встряхнули, попыталась сесть.

Лакшми распростёрла руки над куклой, представляя движения палочек и привязанных к ним верёвочек. Некоторое время понадобилось, чтобы назначить каждому пальцу свою функцию для движения. Машенька вначале просто хаотично крутилась, вертелась, вставала на голову, невпопад махала руками, дрыгала ногами. И вот уже кукла приподняла голову, оглядела комнату, поправила подол платьица, подняла корзинку, вприпрыжку прошлась до проёма двери. А в проёме… Артисты, вытаращив от удивления глаза, наблюдали за чудо-кукловодом, оживившей – в полном смысле слова – куклу-марионетку. Кто-то звал режиссёра:

– Людвиг Григорьевич, идите смотреть на чудо!

Актёры осторожно вошли в комнату, поздоровались с куклой Машенькой за руку, окружили волшебницу.

– Кто Вы, прекрасная леди? – спрашивали они.

Из-за спин послышался возмущённый крик:

– Я знаю её! Это мошенница! Вызывайте полицию! Из-за неё я лишился квартиры!

Актёры с удивлением оглянулись на ворвавшегося и раскричавшегося иллюстратора. И – сплотились вокруг невесть откуда взявшейся чудодейки. Они играли в сказках и, конечно, чуть-чуть, но верили в чудеса. Неважно, ниспослана им эта девушка с неба или трансглютирована из некоей волшебной страны, важно лишь то, что именно она сейчас может спасти спектакль.

Два актёра – скомороха, уже готовые к выходу на сцену, переодетые и загримированные, схватили Антона, ловко связали подвернувшимися под руку тряпками и вежливо велели заткнуться.

Людвиг пришёл на зов и понял с первого взгляда – бог послал театру и лично ему родственную душу. Он велел собрать всех кукол, участвующих в спектакле. Их разложили перед Лакшми на стареньком диванчике, видавшем на своём веку не одну сотню марионеток.

Лакшми изящными пальчиками взывала к кукольным душам, поднимала их и передавала «родителям»-актёрам. Тем оставалось делать вид, что нити, хоть и невидимые, но никуда не исчезли, будто по-прежнему существуют. Актёры привычными движениями повели своих подопечных на сцену. Прозвенел первый звонок.

***

Центр Рифата Эрнестова процветал. В просторном корпусе с широкими окнами и множеством кабинетов, оборудованных по последнему слову науки и техники, пациентов исцеляла прекрасная команда врачей – соратников Рифата. Изобретённый ещё в студенческие годы препарат аллоплант возвращал людям зрение, помогал быстрее восстанавливаться после внутриполостных операций, после различных воспалений. Рифат очень строго наказывал сотрудникам соблюдать технологию приготовления препарата: малейшее отклонение на полградуса или применение при промывке спирта вместо дистиллированной воды грозило сильно исказить результаты лечения, а то и ухудшить состояние больного.

Кроме ежедневных новеньких пациентов, иногда прибывали не очень приятные, навязчивые «гости». Вот и сегодня один из таковых оставил джип на стоянке, полной грудью вдохнул хвойного воздуха и направился к главному входу.

Мистера Снайдерса провели по расцвеченному яркими красками коридору; сопровождающий медбрат объяснил: подобная расцветка способствует восстановлению зрения выздоравливающих. Здесь же в широких кадках цвели яркими крупными цветами декоративные деревца, раскинули разлапистые листья пальмы.

В кабинете «главного» навстречу гостю из-за дубового стола приподнялся бодрый, лысоватый, пожилой главврач – в очках, за которыми скрывалась задорная искринка и любопытинка, рыжие усики по бокам рта свешивались к подбородку, одет он был в оранжевые халат и колпак медицинского покроя. Обменялись рукопожатиями. Сбоку за длинным столом сидели несколько мужчин и женщин медиков.

– Благодарю Вас за оказанную честь принять меня, – начал мистер Снайдерс, – но мне бы хотелось переговорить с Вами наедине.

Рифат ответил, устраиваясь поудобнее на своём председательском месте:

– У меня нет тайн от сотрудников, мистер Снайдерс. Не смущайтесь, это всё высококвалифицированные специалисты, заведующие отделениями нашего центра.

Снайдерс вздохнул, положил на стол папку с документами, поёрзал на стуле, ввинчиваясь в сиденье внушительной фигурой в костюме «от кутюр», выразительно посмотрел на циферблат своих золотых часов «Ролекс», снова вздохнул и начал речь:

–Что ж, доверяю Вашим традициям… Мне бы хотелось предложить Вам расширить бизнес. Я обладаю несколькими заграничными предприятиями, связанными в том числе с медициной, и наше сотрудничество могло бы принести немало пользы обеим сторонам. В частности, мы могли бы выкупить у вас патент на аллоплант. За хорошее вознаграждение. Вот список моих предприятий для возможного сотрудничества.

Один пакет документов передали председательствующему, несколько копий разошлись по рукам завотделений.

Стол загудел вполголоса переговаривающихся, случись за дверью пчеловод, он мог бы услышать: в улье пчёлы обсуждают путь к медоносной поляне.

Гул прервал голос главврача:

– Хорошо, мистер Снайдерс. Вижу: в заголовке ваши реквизиты. Мы посоветуемся и дадим ответ, предположительно на следующей неделе. Благодарим за визит. До свидания, Вас проводят до стоянки.

Рифат проводил взглядом из окна, выходящего на автостоянку для сотрудников и пациентов, чёрный «Чароки», а с ним и незваного, нежеланного гостя. Обратился к соратникам:

– Ну, что друзья-соратники, как поступим с мистером-твистером?

Загудели:

– А чего тут думать, с хвоста его! Как и остальных западных засланцев. Родина дороже, пусть иностранцы лечиться приезжают к нам!

– Вот, вот. За доллары пусть приезжают. Тогда со своих можно оплату не брать.

Для проформы проголосовали. Единогласно. На том и разошлись по рабочим местам.

***

В полумраке ресторана, за столиком на изящных ножках, напротив длинного аквариума с акулой, хищно присматривающейся к посетителям, кавалер угощал даму. В бокалах искрился, расплескивая запах смолы и роз, «король вин» Бароло из итальянского региона Пьемонт, винограда Неббиоло. Дама в яркой помаде от Мэйбелин и платье с глубоким вырезом от Версаче позволила кавалеру поцеловать руку с маникюром от Стронг и колечком от Сваровски.

Кавалер – длинноволосый, высокий, похожий на шлагбаум и осу одновременно, в полосатой чёрно-оранжевой рубашке, поднялся с венского стула, припав перед дамой на колено и преданно заглядывая в глаза, протянул ей коробочку, где лежал серебряный браслет с изумрудными вставками. Дама поправила пышную причёску-химию, на самую малость приняла смущённый вид, взяла футляр с браслетом, небрежно, артистическим жестом закрыла крышку, наигранно ответила:

– Ах, Сергуня, очень мило. Ты такой выдумщик и романтик! – помолчала. – Но, если мы поженимся, где будем жить? Не у родителей, надеюсь, мой рыцарь?

– Скоро, Ксюшенька, у нас с тобой появятся шикарные апартаменты. Шеф обещал прилично заплатить за одно дельце… Провернём дельце и заживём по-королевски.

– Прекрасно. Будут апартаменты, будет и свадьба. Надеюсь, «проворот дельца» не затянется на годы?

***

Шато, Масочник и Атлет приняли Сергея в свою команду поначалу насторожённо, но вскоре оценили его способность планировать делишки, поручаемые Снайдерсом. В этот раз похитить следовало не просто одиноко бредущего без присмотра старичка, а старую знакомую; ну, не старую, конечно, и не похитить, а вернуть очень даже молодую – тисульскую принцессу.

– Позвонил твой дружок Антонов, – усмехнулся шеф, стоящему перед ним навытяжку Сергею, – наконец-то нашлись следы нашей реликтовой красотки. Дело твоей чести вернуть девочку. Заодно «позаботься» о приютившем её старичке-кукольнике. Как мне надоел этот режиссёришко, хватит ему глаза мои мозолить!

Уголовником Сергей себя никогда не считал, да и не мечтал о такой участи. Крепко призадумался, неохота «мокрушником» стать. Можно, конечно, сбежать, улететь, уплыть на пароходе. Держала только нелепая страсть к Ксюшке с её необъятными желаниями. А ведь хороша деваха! Ну сбежит он, а в дальних краях найдёт ли ещё такую? Ладно, стоит рискнуть, как говорится, кто не рискует, тот не пьёт шампанское.

В противовес поговорке «за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь», операцию по поимке сбежавшей «принцессы» и ликвидации режиссёра Сергеев назвал «убить двух зайцев». Целую неделю Шато не выпускала бинокля из рук, устроившись на чердаке пятиэтажки, наблюдала за Лакшми и приютившим её у себя дома Людвигом. Сложность операции состояла в том, чтобы не привлечь внимание свидетелей, например, жены Людвига, его соседей или часто навещавших сотрудников. Шато составила расписание передвижений «объектов», выбрала время, когда меньше всего вероятность встречи людей во дворах.

***

И вот настала пора «проворота дельца». Людвиг с Лакшми, как обычно, утром вышли из подъезда вдвоём – Людвиг направился к остановке на трамвай до театра, а Лакшми – на прогулку к скверику возле церкви.

Масочник в своём любимом сером – шортах и жилетке, выставлявших напоказ худые загорелые руки и ноги в узловатых венах – поднявшись с лавочки у соседнего подъезда подходит к Лакшми и спрашивает:

– Дэвушка, дэ здэсь аптэка?

Обычно старички клевали на такой трюк, пытались показать маршрут. Лакшми – нет. Пожимает плечами: ну разве поймёшь, о чём спрашивают, она таких слов не учила. Оставшись без ответа, серый человек в маске нагло пытается поднести к лицу «дэвушки» карту города, пропитанную снотворной химией. В это время Атлет и Шато наблюдают за ситуацией из-за детского игрового домика.

Сергей же, прийдя пораньше, заранее выпустив из пакета освобождённого от браслета и не принятого Ксюшей в подарок рыжего котёнка, спрятался в подъезде соседнего дома. Чуть приоткрыв дверь, ждёт своего часа – зайти со спины, «замочить» проходящего мимо него «клиента».

Лакшми не понимает, чего от неё хочет незнакомец, с силой отталкивает его руку. Масочник, не удержав равновесие, запинается за бордюр, падает на газон среди фиолетовых петуний. Первое фиаско товарища! Атлет выскакивает из засады, подлетает и заламывает руки Лакшми. Шато спешит на помощь, вместе они пытаются тащить «принцессу» к стоянке авто.

– Людвиг! Людвиг, спаси! – кричит она, упираясь ногами в асфальт и пытаясь выскользнуть.

Людвиг разворачивается. Неожиданно оказывается лицом к лицу с высоким полосатым парнем. Полосатый бьёт жертву прямо в сердце! Кровь пропитывает толстовку Людвига, он удивлённо смотрит на убийцу. Парень отводит взгляд, толкает пожилого кукольника, случайно задевает плечом невесть кем оставленные, прислонённые к дикой яблоньке грабли. Грабли падают вместе с Людвигом и на Людвига, брызжут стёкла разбитых очков. Пятно крови всё шире расползается по груди.

Масочник с трудом поднимается и поспешно ковыляет к дружкам.

– Смываемся! – задыхаясь, хрипит Сергей.

Он помогает затолкнуть девушку в джип. Джип рвёт с места.

– Лошар не заметили?

– А, хэ зэ! Гони быстрее!