Дорога. Сборник рассказов

Петля

Иногда прошлое не отпускает – оно душит, словно петля на шее.

Автор

Эту историю рассказал мне старый приятель дальнобойщик, с которым мы не виделись почти год. А потом случайно встретились на стоянке, на трассе недалеко от Красноярска. Он выглядел сильно постаревшим, был почти полностью седым и каким-то отрешённым, как будто носил в себе что-то тяжёлое и неразрешимое.

Мы засиделись в придорожном кафе до поздней ночи. Как водится – немного выпили за встречу, разговорились. И вот под гул холодильников и дальнобойный шансон он рассказал мне, что с ним произошло полгода назад.

Честно скажу – не знаю, верить ли. Но выглядел он тогда так, будто даже самый нелепый бред, который он поведал, был чьей-то страшной правдой.

Звали его Сергей. Было ему лет около сорока, двадцать из них – за рулём. Водитель с хроническим недоверием к людям, современным технологиям и особенно к GPS-навигаторам. Последние три года он таскал фуру с продуктами по маршруту Красноярск – Новосибирск.

Его трак – давно уставший Freightliner Columbia 2000 года выпуска, доставшийся ему в наследство от отца – требовал больше расходов на запчасти и техобслуживание, чем приносил прибыли. Но сама работа ему нравилась: гудит мотор, играет «Шансон FM», никто не выносит тебе мозг и не требует «проработать чувства».

В тот день он выехал из Красноярска под вечер, чтобы проехать бо́льшую часть пути ночью. Дорогу он знал, как свои мозолистые пять пальцев, но всё равно включил навигатор. Машина работала ровно, в колонках пел Шуфутинский, асфальт под колёсами шумел, убаюкивая. За окном – бесконечная чернота леса, стылый март, редкие фары встречных машин.

Сергей ехал уже пятый час. Красноярск остался позади, Новосибирск – где-то впереди, за сотнями километров и пустыми трассами.

Он держался за руль, думал о жизни, уставившись на дорогу, как будто в ней можно было найти ответы на всё. Фары выхватывали из темноты, редкие знаки, замерзшие обочины, деревья, наклонённые над трассой, словно они что-то шептали в темноту.

Мысли сами собой поползли в прошлое. Вспомнилась Ленка, его бывшая жена. Пять лет брака и ещё полгода – затяжного морального ремонта.

Она увлекалась всем, что обещало «раскрыть личность»: расстановки по Хеллингеру, аюрведа, даосские практики, чакры, регрессии. Каждый день она находила в Сергее всё новую проблему – внутреннего ребёнка, невыраженную агрессию, страх близости, карму рода.

А он… он просто хотел прийти с работы, поесть, заняться любовью с любимой женой, а затем завалиться спать и в выходные съездить на рыбалку со старыми друзьями.

– Ты закрыт, Серёж. Ты отгородился. Я тебя не чувствую! – говорила она, устраивая сцены возле пельменей.

– Потому что я с работы пришёл, Лен. Я замёрз, устал и хочу жрать, а не чувствовать, – объяснял он. Но её это не устраивало.

Она записывала его на вебинары, водила по психологам, махала руками с «телесными практиками» у него над головой. Однажды притащила какую-то женщину в белом, которая час молча водила ладонью над его грудью, а потом сказала:

– У него сердце заклинило. Там боль. Он не даёт себе плакать.

Он тогда не выдержал и послал их – обоих. Это был конец.

С тех пор он больше никому не позволял лезть к себе внутрь. Ни с вопросами, ни с сочувствием. В кабине грузовика проще. Там все чувства – по делу: усталость, голод, злость на навигатор. Никакой тебе «работы с тенью».

Он повернул ручку громкости – магнитола как раз выдала что-то тягучее про «плечи родные» и «белую рубаху». В каком-то смысле это была тоже терапия. Только мужская. Простая, без погружения в боль.

Но вот что странно – сегодня всё казалось чуть глуше. Музыка звучала, мотор работал, дорога гудела под колёсами… но где-то внутри у него начало ныть что-то давно забытое. Как старая травма, которая отзывается на перемену погоды.

Он снова посмотрел в навигатор – тот мигал, как дурной. А за окнами всё тот же лес, но сейчас в нём всё выглядело немного не так, как всегда, он как бы подступил ближе к дороге, и деревья склонились ниже, чем обычно.

Где-то после Мариинска навигатор совсем потерял сигнал. Сначала Сергей не придал этому значения: бывало и раньше. Но когда и через полчаса прибор упорно крутил стрелку на месте, а за окнами начали мелькать одинаковые сосны и одни и те же повороты, закралось ощущение, что он ездит по кругу.

И вдруг – просёлочная дорога, в стороне от трассы, будто специально подсвеченная фарами. И знак: «Деревня Луковка – 5 км». Странно, он ни разу не слышал про такую, хотя дорогу знал наизусть, мог с закрытыми глазами проехать. Но хуже уже не будет, подумал Сергей. Надо хотя бы спросить у местных, как выехать обратно на федеральную.

Деревня встретила его тишиной. Ни одного фонаря, ни одной машины, будто вымерла. Но в одном деревянном доме горел свет. Дом двухэтажный – старый, с резными наличниками, чуть покосившийся, с занавесками на окнах и ветхим крыльцом. Он постучал.

Открыла старая женщина. Маленькая, сгорбленная, в длинном сером платье, в накинутой поверх ватной фуфайке защитного цвета, каких он не видел уже лет двадцать. Глаза – серые, как зола, но живые и цепкие, нос горбинкой. Она улыбнулась:

– Заходи, сынок. Далеко забрался. Давненько к нам никто не заглядывал.

Внутри было тепло. Слишком тепло. Дом пах варёной картошкой, пеплом и чем-то ещё – сырым, лесным. На кухне стоял большой деревянный стол, сколоченный из некрашеных досок. На столе уже стояли картошка с укропом, солёные грибы и пирожки, а самовар шипел так, словно сам знал, что делать. Сергей слегка удивился: такое ощущение, что его здесь ждали, но он был очень голоден, и желудок предательски заурчал.

– Садись, не стесняйся. Устал ты. Видно.

Он ел быстро, не говоря ни слова, как он привык. Потом, слегка насытившись, поднял глаза, чтобы оглядеться в полумраке, и, будто вспомнив, зачем он здесь, спросил:

– А скажи, бабуля, что это за деревня? Сколько лет езжу мимо – ни разу не видел.

– Да была она тут всегда, сынок, – отозвалась старуха не спеша. – Просто ты глядел не туда. Раньше, бывало, и двести домов стояло. А теперь – старики все поумирали, молодёжь разъехалась кто куда. Мы вот с Варей одни остались.

– Варя – это кто?

Старуха хмыкнула, губы её растянулись в хитрой, но не злой ухмылке.

– Внучка моя. Вон, стоит, не видишь, что ли?

Сергей встал, повернулся и вдруг ощутил, как будто пол под ногами стал мягче, а воздух гуще. Она и правда стояла там, в проёме между светом лампы и начавшейся тенью. Варя.

Она была высокая, стройная – будто и не внучка старухи, а её отражение в ином времени. Совсем из другой породы. Первое, что он заметил – глаза. Глубокие, холодно-голубые, как талая вода весной, в ней есть и жизнь, и что-то до боли знакомое. Они не искрились, не играли – просто смотрели. Спокойно, пристально. Так, как обычно люди не смотрят – так смотрят только те, кто давно уже понял, кто ты такой, и всё равно не отвернулся.

Чёрные волосы спадали на плечи прямой тяжёлой волной. Не крашеные – природные, живые. Контраст с глазами – почти колдовской. Лицо – бледное, спокойное, ровное, словно и не девушка перед ним стояла, а призрак из забытых детских снов. Он почему-то сразу представил, как эти руки поднимают ведро из колодца, как ловко режут лук, как держат чашку с молоком, не проливая ни капли. Откуда здесь такой бриллиант, одному богу было известно, а может, и черту, кто их разберет.

Она не двигалась. Не улыбалась. Просто смотрела.

– Здравствуй, – сказал он, и сам удивился, каким тихим у него стал голос. Почти детским.

Варя чуть наклонила голову.

– Здравствуй.

Он не знал, как долго они так стояли – глядя друг на друга. Время будто остановилось. Старуха что-то говорила сзади, ставила на стол, скрипела половицами – но всё это слышалось как сквозь вату. Мир сократился до этих глаз. До тишины между ними.

– Чай будешь? – спросила Варя. Голос у неё оказался мягким, тёплым – ровным, как гладь озера. Он кивнул, хотя не был уверен, что услышал вопрос.

Сел за стол. Самовар тихо булькал, в комнате запахло сушёными травами, яблоками и дымом. Варя села напротив, положила ладони на стол. Она была как будто не напротив, а внутри, как давно знакомая тень, которая наконец решилась выйти на свет.

Сергей вдруг подумал: «А может, я и не ехал никуда. Может, я заснул за рулём, и это сон. Или умер. Но если так – то пусть».

Он ещё не знал, что всё только начинается. И что уйти отсюда будет не так просто.

Но уже чувствовал: уходить он не хочет.

Сергей пил чай из каких-то неведомых ему трав. И в груди проснулось что-то знакомое, но забытое. Тяга, к теплу, к этому дому, к Варе. Ему вдруг представилось, как он остаётся здесь. Ремонтирует сарай. Топит баню. Она молча стоит рядом. И никто не требует «чувств» или диалогов. Просто быть. Наваждение какое-то. Он встряхнулся.

– Всё, спасибо, мне надо ехать.

– Поздно уже, сынок. Утром выезжай. Солнце встанет – и путь сам найдётся. А сейчас ложись, поспи. Комната на втором этаже, Варя постелила.

Сергей даже не удивился, опять это ощущение, что его ждали, что ему рады.

Сон приходил тяжело. Тело отказывалось расслабляться – он ворочался, прислушивался к старому дому, к скрипам, к треску печи, к редким шагам где-то на веранде. Но потом всё-таки утонул – не в отдых, а в тягучее, вязкое забытьё.

Сергей шёл по дороге. Дорога тянулась в никуда. Белый день – будто отмыт от цвета, лишённый солнца, словно мир только что нарисовали карандашом. Всё вокруг до странного тихо – лес стоял ровный, чёрный, как на штативе. Под ногами – асфальт, гладкий, без единой трещины. Машины не было. Только он и дорога.

Он шёл долго, пока не заметил вдалеке фигуру. Женскую.

Тонкую, тёмную, в длинной юбке. Стояла спиной. Волосы – тяжёлым вороньим крылом стекали по спине. Сергей хотел крикнуть, но горло не слушалось. Подошёл ближе – она обернулась. Варя. Только не такая, как днём – глаза у неё были черные, как зрачки, лицо как будто светилось изнутри, а рот медленно шептал:

– Не уезжай. Ты нужен тут. Здесь твой дом.

Он отшатнулся, споткнулся – и вдруг уже не стоял, а падал. Вниз, сквозь асфальт, в промерзшую землю, в слои корней и льда. Всё мелькало: мать, отец, Лена, кабина фуры, чьи-то руки, вспышка света и…темнота.

Сергей вынырнул в комнате, где горела одна свеча. На столе – его водительское удостоверение, обгоревшее по краям. Варя сидела напротив, смотрела не мигая. На стенах шевелились тени, и за окном был не лес, а вода. Серая, холодная, бескрайняя.

Он проснулся резко. Вздохнул. Пот тёк по лбу. Печь потрескивала, занавески едва колыхались, словно ветер пробирался в дом без разрешения. Сергей сел, провёл рукой по лицу. Всё казалось нормальным – но внутри осталось ощущение, что сон продолжается.

Утром он встал с чётким намерением – уехать как можно скорее. Дом ему не нравился, слишком странный, пугающий, слишком… живой. Варя – нечеловечески красивая, как из сна, а её бабка уж больно напоминала бабу Ягу из детских сказок, только в современном исполнении: с халатом, тапками и выражением лица, как будто она уже знает, чем всё закончится.

Он не стал ни есть, ни пить – просто поблагодарил и вышел к фуре. Та стояла, как вкопанная, под тонким слоем инея. Ночь, похоже, была морозной, и прошлогодняя трава под ногами хрустела, как чипсы. Мотор завёлся с третьего раза, кашлянул, но ожил.

– Ну и славно, – буркнул Сергей и включил передачу.

Земля под колёсами дрожала, сосны медленно тянулись вдоль дороги – как шеренга молчаливых свидетелей. Он смотрел вперёд, сосредоточенно, не включая музыку: хотел как можно быстрее выйти на трассу, на знакомые развязки, туда, где всё ясно и предсказуемо.

Но чем дальше он ехал, тем сильнее накатывало странное чувство: что-то не так. Пейзаж будто заело. Одни и те же ели, одни и те же дорожные выбоины. Пару раз он даже узнал сломанный указатель и старую покрышку у обочины.

– Не может быть, – пробормотал Сергей и сбросил газ.

Повернул направо – просто интуитивно, на развилке, которая выглядела незнакомой. Потом ещё раз. Казалось, он уходит от дома, но лес становился только – гуще, дорога – у́же.

Проехал минут десять, сверился с компасом – стрелка крутилась как сумасшедшая. Телефон показывал заряд, но не ловил ни одной вышки. Навигатор молчал, только экран чуть подрагивал.

И вдруг – поворот. Одинокий, ничем не обозначенный. Он свернул на него просто, чтобы убедиться, что это не кольцо, что дорога действительно куда-то ведёт.

И вот – дом.

Тот самый, двухэтажный. С потрескавшимся крыльцом, наличниками и занавесками, которые только что шевельнулись. Машина остановилась сама собой. Сергей выругался тихо, устало, и выключил зажигание. Он не был суеверным, но сейчас по спине побежал холодок.

На крыльце стояла Варя. Спокойная. В том же сером кружевном платье, как со старой фотографии, с той же кружкой. Словно и не ложилась.

И снова – никакого удивления на лице. Только лёгкое… принятие. Будто она знала: он попытается, и вернётся.

Сергей открыл дверь, вылез из кабины. Помолчал. Потом хрипло просипел:

– Что за хрень здесь творится?

Варя не ответила. Только чуть склонила голову и жестом позвала в дом. И было в этом что-то не страшное. Скорее… неизбежное.

Дом встретил его так, как если бы он просто сходил за хлебом. Печка уже топилась, пахло луковой поджаркой и чабрецом. Варя прошла мимо него босиком, не глядя в глаза. Старуха что-то мешала в кастрюле и весело буркнула:

– Ну что, как покатался, касатик? Где был? Что видел?

Сергей не ответил. Сел на лавку, снял куртку. Пот с шеи стекал под ворот рубашки, но он его не чувствовал.

– Передумал, – выдохнул он глухо, почти шёпотом, сам не веря, что говорит это.

– Ну вот и ладно, – ласково проговорила старуха – значит, так и надо. Оставайся, Варя у меня хорошая, ласковая, работящая… Послушная, – зачем-то добавила она.

Он хотел спросить, кому надо, но не стал. Это было не то место, где хочется вступать в философские споры со старушками. Особенно с теми, кто знает тебя лучше, чем ты сам.

Ужин прошёл в тишине. Борщ был густой с большой ложкой сметаны. Хлеб – ржаной, тёплый, с коркой, как в детстве. Сергей ел молча, как на поминках. Варя тоже молчала – её взгляд был спокойным, не сочувствующим, не жалостливым. Словно она уже знала, что он здесь надолго.

Ночью Сергей не мог уснуть. Лежал на кровати, слушал, как в печке догорают угли. Окно смотрело в темноту – не в лес, а в какую-то бесформенную, неподвижную чёрную массу.

Иногда ему казалось, что за стеной кто-то ходит.

Иногда – что Варя стоит под дверью.

Иногда – что он вообще уже не проснётся, потому что не спит, а давно умер.

Второй день начался с обычной утренней суеты, старуха возилась на кухне. Сергей не стал ни собираться, ни заводить машину. Он уже попробовал – и вернулся. Ему было как-то странно спокойно здесь, будто бы не нужно было никуда ехать.

Он вышел на улицу. Воздух был свежий, как только может быть в сибирском лесу весной: пахло землёй, хвоей и чем-то сладким, немного дымным.

Варя сидела на ступеньках крыльца. В длинной вязаной кофте, с распущенными чёрными волосами. Увидев его, не улыбнулась – просто кивнула.

– Пойдем, прогуляемся, – предложила она. – Лес сегодня хороший.

Он снова не удивился. Только накинул куртку, кивнул и пошёл следом.

Они шли молча. Лес принимал их без шума – как своих. Ветки не цеплялись, птицы не пугались, даже ветра не было. Сергей вдруг понял, что давно не ходил пешком просто так. Без цели. Без графика.

– Ты часто сюда ходишь? – спросил он, наконец.

– Каждый день. Лес – как собеседник. Он молчит по делу.

Он усмехнулся.

– Звучит, как антоним моей бывшей жены. Та молчала только когда спала. И то не всегда.

Варя посмотрела на него, но ничего не сказала. Он сам продолжил – не потому что хотел, а потому что оно само вырвалось:

– Лена… она хорошая, наверное. Но всё время пыталась меня изменить. Всё время говорила, что я не чувствую, не думаю, не живу по-настоящему. Хотела, чтобы я что-то там прорабатывал. Душу свою откапывал, как картошку. А мне просто работать хотелось. И тишины. Ну и пожрать нормально.

Варя усмехнулась – еле заметно, но по-настоящему. Тепло.

– Может, ты просто не там искал, – сказала она. – И не с теми.

Они остановились у старого, заросшего мхом дерева. Варя коснулась коры, словно здороваясь.

– А может, и не надо было искать, – вздохнул он. – Может, я и есть то, что есть. Без всех этих анализов. Мужик с фурой. Которому просто жить хочется. Просто без вот этого всего.

– Просто – это не значит мало, – сказала она.

Сергей молчал. Потом присел на корягу, глядя в землю.

– Я вот думаю,… Может, я и ушел от неё не потому, что она «душу трогала». А потому, что не знал, есть ли она вообще. Душа-то. А ты… Ты смотришь – и будто знаешь, где она у меня лежит. Нашла и держишь.

Варя подошла ближе, опустилась рядом.

– Я ничего не держу, – тихо ответила она. – Оно само.

Оставшийся день прошёл в тишине. Казалось, что дом сам по себе поглощал шум, делая пространство внутри нереально спокойным, и лишь звуки его шагов нарушали это молчание. Сергей не мог найти себе места, словно время в этом доме было замедлено, а каждое движение лишалось смысла.

Он взялся за работу без особой цели – просто чтобы занять руки и заглушить мысли. Починил забор в двух местах, наколол дров на месяц, хотя понимал: это никому не нужно. Забор, как и весь этот покосившийся участок, давно утратил значение для тех, кто здесь жил. Где-то там, за пределами этих лесов и безмолвных дорог, оставалась его прежняя жизнь, полная других забот.

Ни старуха, ни Варя не говорили ему, что делать – и не нужно было. Он чувствовал словно дом, лес и сама атмосфера начали вмешиваться в его сознание, заставляя его действовать. Всё происходило слишком гладко и естественно, будто кто-то направлял его руки.

Когда он закончил, почувствовал не облегчение, а какое-то странное пустое удовлетворение. Сергей вошёл в дом, смахнув пот со лба. Варя сидела у окна, её лицо едва было видно в тусклом свете, падающем с улицы. Старуха снова возилась у печки, что-то бормоча себе под нос. Вроде бы всё оставалось прежним, но в воздухе повисло лёгкое напряжение, было ощущение, что они говорили о чём-то важном перед его приходом. Говорили о нём.

– Ты закончил? – спросила Варя, не отрывая глаз от окна.

– Да, вроде. – Он сам не понял, что именно закончил. Забор? Дрова? Своё ощущение времени?

– Молодец. Будешь обедать? – спросила она. Она не ждала ответа. Это было просто констатирование. Она знала, что он всё равно останется.

Сергей хотел отказаться. Но желудок, глухо урчащий, напомнил ему, что он давно не ел. Так или иначе, он сел за стол, ощущая на себе взгляд старухи, как из её глаз словно тянется какое-то знание, которое не оставляет места для сомнений.

Сергей пытался думать о чём-то другом, но мысли снова и снова возвращались к тому, что он не должен был быть здесь. Он должен был ехать по дороге, которая не ведет в этот проклятый дом, но, чёрт возьми, он здесь.

Обед был прост – картошка с мясом, и тот самый чай с мёдом, которым Варя его поила вчера. Но казалось, что еда эта была тяжёлой. Сергей заметил, как ему трудно жевать. И каждый глоток – не просто напиток, а как попытка проглотить нечто очень большое и непонятное.

Варя сидела напротив, но её глаза были уже не такими – не по-девичьи невинными. Сегодня они казались умудрёнными, как у кого-то, кто видел слишком много. Она не говорила, только молча следила за ним. И он, несмотря на всё своё желание покончить с этим и вернуться на трассу, ощущал, как его тянет к ней мягко, но настойчиво. Тот же странный, непонятный магнетизм, который он почувствовал при первом её взгляде. Сергей снова пытался убедить себя, что всё это – просто игра разума, что он сам придумал это всё.

Но тут старуха, сидя у окна, вдруг сказала:

– Ты думаешь, что можешь уйти.

Он знал, что это не вопрос. Это было утверждение, которое звучало как приговор.

– Я просто не могу понять, что происходит, – вырвалось у него.

Старуха усмехнулась – тонко, как будто смеялась не над ним, а над чем-то давно решённым.

– А ты и не хочешь понимать. Понимание – оно ведь не всегда облегчает. Иногда делает больно.

После короткой паузы продолжила:

– Не надо тебе уходить, сынок. Здесь твой дом. Твоя жизнь. Всё, что ты искал… оно здесь.

Он вздрогнул.

– Но я… – начал он и запнулся.

Он хотел сказать, что у него есть жизнь за пределами этого места. Но как она выглядела? Лица стирались, образы рассыпа́лись в туман.

Старуха смотрела на него спокойно, как на больного, что вот-вот начнёт метаться в жару.

– Ты всё ещё цепляешься. А надо просто отпустить. Тогда станет легче.

Сергей хотел встать, уйти, но что-то сковывало его. Было чувство, что он не может, что он привязан к этому стулу, к этому дому, к этой старухе с Варей.

– Мне нужно ехать, – пробормотал он, едва сдерживая растущее беспокойство.

Но Варя поднялась, сделала шаг в его сторону, и её глаза стали опять другими, на этот раз тёмно-голубыми, почти синими, полные тоски и любви и в то же время еле заметной необузданной страсти, которая пугала и манила его.

– Ты не уйдёшь, – прошептала она, не отрывая взгляда. – Не теперь.

Следующая ночь прошла ещё беспокойней, чем первая. Он лёг, но сон не приходил. За стеной раздавались звуки, словно кто-то царапал её с той стороны или изнутри. Потом раздался скрип половиц – не громкий, но чёткий. Шаги. Один. Второй. Пауза.

Он сел, напрягся. Выглянул в коридор, но там было пусто.

Сергей вышел, спустился на первый этаж. Ни Варя, ни старуха не спали. Они сидели у печки спиной к нему, о чём-то шептались.

Сергей застыл в дверях. Ни одна из них не обернулась. Не видят? Или делают вид?

Он пошёл обратно, поднимаясь по лестнице, продолжал слышать шёпот. Он не понимал слов – только ритм, как в старинной колыбельной или заклинании. Кольнуло в затылок, по спине пошли мурашки.

Он снова лёг. На этот раз ему приснилось, что он стоит у своей машины, кабина пустая. Сиденье промёрзшее, как ледяной гроб. Он садится, заводит двигатель – но вместо звука мотора слышит женский смех за спиной. Оборачивается – никого. Лишь в зеркале заднего вида – её лицо с чёрными, пустыми глазами. Он проснулся в холодном поту и в твёрдой решимости – надо валить.

Вторая попытка была с рассветом. Он тихо вышел, чтобы не разбудить никого, прыгнул в кабину и поехал. На этот раз – по навигатору, который вёл через просеку, поворот за поворотом.

Через полчаса, проехав пару десятков километров, объехал поваленное дерево, лежащее прямо на дороге и опять увидел… тот же дом. Только с другой стороны.

Он выругался, хлопнул по рулю, заглушил двигатель. Вышел – и небо внезапно потемнело, как будто солнце передумало вставать.

Сергей закурил. Руки дрожали.

На крыльце опять стояла Варя. Босиком. На лице – ни удивления, ни укора, как у человека, который много раз видел одно и то же.

Он прошёл мимо неё, злой – на этот дом, на Варю, на старуху и, особенно на самого себя. За малодушие. За то, что не может просто сесть в чёртову фуру и уехать. За то, что позволил себе поверить – хоть на мгновение – что здесь может быть что-то настоящее.

Пока проходил мимо, их взгляды встретились, Сергей почувствовал, как внутри всё перевернулось. Её глаза больше не манили, не звали, не обещали покоя. В них было что-то другое, что-то тёмное, жадное. Взгляд, от которого все похолодело внутри. В нём не было любви – только звериная похоть и хищная уверенность в том, что он уже её. Словно всё это время она просто играла, выжидая.

Сергей резко отвернулся и почти взлетел по лестнице, захлопнул за собой дверь, рухнул на кровать. Сердце стучало в висках. Его била дрожь, тело вдруг вспомнило, что оно всё это время было в опасности.

Он лежал, уставившись в потолок, и понимал – что-то в нём сломалось. Как если бы действие зелья, которым его опоили, вдруг исчезло. Иллюзия рассыпалась. Картина стала чёткой и настоящей.

Дом больше не казался уютным. Тепло от печки стало липким. Лес за окном – чужим и голодным. Варя – не женщиной, а чем-то иным, принявшим форму, чтобы заманить его сюда.

Что-то в ней было от Лены. Не внешне, а в способе, как они сначала завлекают, дают тебе тёплый плед, уют, вкусный ужин, а потом ты сам не замечаешь, как этот плед становится петлёй на шее. И в этой открывшейся правде не осталось ни тепла, ни уюта – только ужас от того, что он почти поверил ей.

Весь оставшийся день он пролежал в кровати, не смыкая глаз, боясь даже выглянуть в коридор. Внизу слышались приглушённые шаги – Варя и старуха всё время что-то готовили, варили свои зелья, перешёптывались. Иногда раздавался звон металлической посуды или треск дров в печи. Но никто не поднимался наверх. Никто не звал. Не стучал. Они как нарочно оставили его в покое, давая понять, что никуда он не денется.

Сергей лежал, не двигаясь, не моргая, с гудящей тишиной в ушах, и всё яснее понимал: если останется ещё хоть на день – вернуться будет невозможно. Всё, что делает его собой, начнёт стираться. А потом он станет частью этого дома. Этой петли.

Он решил: попробует сбежать ближе к рассвету, когда они будут спать. Если они вообще спят. Потому что где-то внутри он уже сомневался – живые ли они? Или это что-то иное, древнее, обёрнутое в человеческую оболочку.

Он смотрел в потолок, как в крышку гроба. И ждал.

Сергей начал собираться ещё в темноте – когда часы на старой стене пробили четыре. Всё было тихо. Подозрительно тихо. Как перед грозой.

На первом этаже – тишина. Такая, что звенит в ушах. Старухи не видно, Вари – тоже. Дом будто дышал – тихо, почти ласково, но в этом дыхании слышалось что-то голодное.

Он вышел. Лес подступил вплотную к дому – не просто деревья, а стена, сжавшая дом со всех сторон. Воздух был плотный, сырой. Ни звука. Только его собственные шаги и шелест старых листьев. Но на какой-то глубинной частоте, не ушами, а телом он чувствовал, что за ним кто-то идёт.

Сергей не оборачивался. Только шёл быстрее. Потом почти побежал.

Деревья шептали. Шорохи раздавались справа и слева, чуть позади. Что-то скользило между стволами. Он слышал – кто-то рядом. Кто-то бежит за ним. Но стоило обернуться – только лес.

Сергей сорвался на бег, вспарывая воздух, как ножом. Фура стояла на том же месте. Он нырнул в кабину, завёл. Старый Freightliner зарычал, как будто понял: всё, последний шанс.

Сергей вдавил педаль в пол и рванул вперёд.

Прежняя грунтовая дорога открылась перед ним, словно звала его, но он вдруг понял, что по ней ехать нельзя, пробовал уже. Решил ехать через лес, напрямую.

Что-то ударило по кабине – ветка? Нет. Звук был слишком тяжёлый. Как ладонь. Скользкая, мёртвая. Машина неслась сквозь деревья, словно не чувствуя их.

Фары выхватывали из темноты то корни, то лица – лица?! – Мимолётные, невыразимые, как смазанные кадры старой плёнки. Кто-то смеялся. Кто-то выл. Что-то бежало рядом с машиной то по правую, то по левую сторону. Сергей не смотрел в боковые зеркала. Он понимал – если посмотрит, не выдержит. Лес сомкнулся со всех сторон, но он знал – главное не останавливаться, не оборачиваться, не сомневаться.

Двигатель ревел, но и звук погони стал громче. Что-то скрипело у самой кабины, словно металлом скребли по металлу. Сергей мельком взглянул в боковое зеркало и увидел бледное лицо Вари. Её глаза теперь светились изнутри холодным белым светом, а на губах застыл хищный звериный оскал. Он вдавил педаль. Фарами прорезал туман, перескочил через кочку, машину повело, но он не сбавил хода. Что-то завыло позади. Высокий, нечеловеческий вой. И в нём – злость. Потеря. Голод.

Сергей вылетел на асфальт, не сразу осознав это. Лес остался позади – он как бы выплюнул его вместе с машиной. Он ехал долго, не останавливаясь, пока не начали появляться первые признаки рассвета.

И только тогда – когда в зеркалах уже не было ни теней, ни шорохов – он позволил себе выдохнуть.

Прошло больше трёх часов. Сергей сидел в придорожном кафе где-то между Мариинском и Кемерово. На нём была та же куртка, порванная на рукаве, но сам себе он казался постаревшим лет на десять. Руки всё ещё дрожали. Он никак не мог согреться, будто что-то холодное прикасалось к нему изнутри.

В кружке остывал второй кофе. Он пил его почти машинально, не чувствуя вкуса. Люди в кафе разговаривали, смеялись, жизнь шла своим чередом, но всё это доносилось до него как сквозь стекло. Он сидел – отстраненный. Словно не полностью вернулся.

Сергей заглянул в своё отражение в мутном стекле окна – и вдруг заметил, что что-то мелькнуло у него за спиной. Резко обернулся. Никого. Только стена и старенький телевизор, в котором ведущий деловито рассказывал про курс рубля.

Он снова посмотрел в окно.

И увидел её.

Девушку в сером пальто. С чёрными, как ночь, волосами. Она шла мимо кафе. И когда повернула голову – глаза.

Голубые. Холодные. Знакомые до ужаса.

Они встретились взглядами на долю секунды, но этого хватило – внутри Сергея всё сжалось. Это была Она. Или кто-то, кто принял её облик.

Он выбежал наружу. Но улица была пуста.

Только трасса. И лёгкий ветер, пахнущий чем-то гниловатым, сладким, нездешним. Сергей вернулся в кафе. Сел на своё место. Кофе остыл окончательно. Страха не было, только понимание. Что-то вырвалось вместе с ним. Может, в кабине фуры. А может, в нём самом.

Он снова посмотрел в окно и на всякий случай дотронулся до груди – там, где сердце. Билось, почти ровно.

…С тех пор прошло несколько месяцев.

Сергей снова ездил по маршруту Красноярск – Новосибирск. Работал молча, не включая радио, не куря за рулём. Стал больше спать на стоянках, меньше заходить в придорожные кафе. Избегал разговоров с другими водилами, хотя раньше сам мог болтать часами.

Он не возвращался к тем местам. Объезжал лес, даже если приходилось терять в пути лишние километры. Машина иногда вела себя странно: то фары подрагивали на поворотах, то заглохнет ни с того ни с сего, то в зеркале заднего вида что-то мелькнёт.

Но хуже всего было другое.

Иногда – особенно в туманные утра или перед самым закатом – Сергей замечал её.

В зеркале, на нижнем спальнике. Просто ехала с ним как пассажирка. Взгляд вперёд и ни слова. Чёрные волосы. Бледное лицо. И голубые глаза, от которых внутри всё замирало.

Он ни разу не обернулся.

Просто смотрел прямо. Ехал. Словно, так и должно быть.

Однажды он попытался сказать вслух:

– Я не твой. Я уехал.

И будто бы услышал в ответ, едва уловимо, совсем рядом с ухом:

– Ты вернёшься.

Он больше не говорил.

Странный старик

Иногда, чтобы снять проклятие, нужно просто остаться человеком.

Автор

Это была самая счастливая пара, которую мне приходилось встречать. Несмотря на разницу в возрасте казалось, они понимали друг друга с полуслова.

Артём и Лера.

Артём – молодой человек лет тридцати пяти был из тех, кто рано понял, что в жизни рассчитывать можно только на себя. Родители его ушли рано, почти одновременно, когда ему едва исполнилось двадцать пять. Он остался один – без поддержки, родных у него больше не было.

Перед армией он успел окончить ПТУ по специальности водитель-механик. Вернувшись со службы, сразу устроился работать дальнобойщиком в крупную компанию. Пил редко – по праздникам, да и то больше за компанию. За рулём был собран, надёжен – такие работяги на вес золота. Поэтому в фирме, где он работал, его ценили и уважали. Давали больше свободы, чем другим водителям и он никогда не подводил.

Спортом занимался всю жизнь – по-простому: турник, штанга, пробежки по утрам, даже в рейсах. Высокий, стройный брюнет, с карими глазами, добрый и немногословный – в нём было что-то надёжное, основательное. Женщины такое сразу чувствуют.

Жили они с Лерой в одном небольшом городке и встретились, как водится случайно в местном клубе, на вечеринке.

Лера втрескалась в него по уши, почти сразу. Молоденькая, наивная – ей было тогда всего двадцать три. Она только что окончила бухгалтерские курсы, как советовала ей бабушка. – Та всю жизнь проработала бухгалтером и твердо верила: с этой профессией всегда можно будет заработать на кусок хлеба. – И мечтала «вырваться на свободу», как она говорила, из этого убогого городишки.

Девушка выросла в бедности. Отец пил, часто уходил из дома, возвращался – с кулаками. Мать была его тенью: усталая, безвольная женщина. Единственным настоящим теплом в её детстве была любимая бабуля. Именно у неё Лера проводила почти всё своё время. Когда та тяжело заболела, Лера ухаживала за ней одна. После смерти бабушка оставила внучке единственное, что у неё было – старенькую двухкомнатную квартиру в этом же городке.

С Артёмом всё изменилось. Он не бросался словами, не сулил золотых гор. Просто был рядом. Если было страшно, держал за руку, и ей становилось спокойно. Он всегда знал, что делать. Лере этого хватало с головой.

Артём начал брать её с собой в рейсы – сначала, чтобы было не скучно, потом как помощницу в работе. Она быстро разобралась в приложениях, научилась искать грузы, планировать маршруты. Да и просто ему с ней было приятно.

Идея продать бабушкину квартиру и купить свой тягач с прицепом появилась у Леры почти сразу после свадьбы. Она загорелась ею, как одержимая.

– Ты представляешь, как это будет здорово? – говорила она с горящими глазами. – Мы ни от кого не будем зависеть! Сами будем выбирать заказы, будем ехать, куда хотим. Квартира – дело наживное, поработаем два – три года и купим новую там, где нам захочется.

Артём колебался. Он не понимал всей этой бухгалтерии, плохо разбирался в бумагах. Его дело – крутить руль и гайки. Но идея была слишком заманчива, а Лера – слишком настойчива. В конце концов, он согласился.

Артём подошёл к покупке грузовика с той самой въедливой основательностью, с какой подходил ко всему в жизни. Пересмотрел десятки вариантов – от уставших «европейцев» до почти новых, но подозрительно дешёвых «китайцев». Сравнивал, звонил, ездил смотреть. Лера первое время увлеклась вместе с ним, но потом махнула рукой – зная, что он всё равно выберет сам, то, что надо.

В итоге выбор пал на американский тягач Kenworth 2010 года. Трак был не новым, но ухоженным, надёжным и мощным – 455 лошадиных сил, два спальника. Не машина – мечта, что ещё нужно для счастья?

Родители Леры, конечно, были против такой покупки. Говорили, что квартира важнее, что на колёсах счастья не построишь. Но она их никогда особо не слушала, да и кто из нас в двадцать с лишним лет всерьёз слушает родителей?

Вместе они мотались от города к городу, слушали музыку, смеялись над дурацкими новостями по радио, любили друг друга тихими, жаркими ночами. Порой заводили знакомства – чаще всего с такими же вечными путниками, дальнобойщиками, которых встречали на трассе или на стоянках под шум моторов и запах дешёвого кофе.

Артём крутил баранку сутками. Лера занималась поиском заказов в интернете, вела учёт, разбиралась с деньгами. Артём в этом всё равно ничего не понимал, только кивал, когда она говорила, что всё нормально, пока в плюсе.

Она же готовила еду на маленькой газовой плитке, стирала одежду на стоянках в прачечных, вела нехитрое, но нужное хозяйство. Иногда, когда дорога была пуста, а Артёму нужно было передохнуть, он давал ей сесть за руль. Лера обожала эти моменты. Тогда она щурилась от солнца, пела под музыку и чувствовала себя по-настоящему свободной.

По вечерам, когда было тихо и пахло пылью, соляркой и выцветшим асфальтом, они нередко говорили, что никогда не променяют эту жизнь – свою дорогу, свой грузовик и друг друга – ни на квартиру, ни на работу в скучном офисе.

– Мы как американские Бонни и Клайд, только без грабежей, – шутила Лера, сидя возле грузовика и глядя в ночное небо.

Артём кивал, улыбался, целовал её в висок.

Тогда они ещё верили, что можно вот так – вечно ехать вперёд, быть всё время вместе, и быть всегда счастливыми.

Но постепенно что-то начало меняться.

Сначала едва заметно – как ветер, который уже не ласкает, а толкает в спину. Деньги уходили быстрее, чем приходили, тарифы падали, запчасти дорожали, заказчики стали ненадёжными. Кто-то срывался в последний момент, кто-то вовсе не хотел платить, кормил завтраками каждый день. Смех Леры звучал всё реже. Артём начал выпивать.

Сначала пили вместе, «для расслабона». Потом – по отдельности. Он всё чаще задерживался в рюмочных, в компаниях таких же усталых водил. Она сидела в телефоне, молча, с отрешённым взглядом.

Раздражение стало постоянным фоном. Артём огрызался, Лера вздыхала, закатывала глаза. Ссоры вспыхивали внезапно, из ничего, и затихали не менее внезапно – но после них тишина звенела в кабине громче любого крика.

Появилась усталость – такая, что проникает под кожу и не смывается ни душем, ни сном.

Ночи становились тяжелее: кабина напитывалась запахом табака, дешёвого алкоголя, дорожной пыли и несвежей одежды. Пространство, которое раньше было их домом и убежищем, теперь казалось тесной клеткой.

Ночами Лера отворачивалась к стенке, засыпала спиной к нему. Взгляд её становился пустой, отрешенный. Артём пил уже не от усталости – от безысходности. Из злости на всё: на жизнь, на себя, на неё.

Иногда он просыпался и не помнил, в каком они городе. Или с кем пил вчера, о чём говорил. Наутро всё стиралось – как следы шин в грязной жиже.

Ссоры становились жёстче. Обиды всплывали из глубины, материны слова, которые казались смешными – стали пророческими.

Иногда он стал замечать, как вечерами она откровенно кокетничала с Лёхой – молодым, накачанным парнем, ходившим вечно в своей рваной майке с черепом. Он водил новый, блестящий DAF 105, работал на хозяина. Лёха пялился на неё слишком нагло, а Лера отвечала ему своей загадочной улыбкой, в которую он так влюбился когда-то. Теперь она казалась Артёму чужой – как насмешка.

В такие ночи он долго лежал с открытыми глазами. В груди жужжало, как перегретый мотор. Сон не приходил. Только глухая ревность и вопрос без ответа: как из счастливой сказки они оказались здесь – в чьем-то чужом, злом фильме, где вместо дороги – тупик, и все роли давно расписаны без них?

Однажды ранним вечером, в наступающих сумерках они толкались на стоянке, на трассе М-7, недалеко от Владимира. Было холодно, как будто осень наступила за одну ночь. Денег оставалось только на 200 литров солярки и немного еды. Они сидели в кабине, почти не разговаривая. Лера нервно пыталась найти хоть какую-то загрузку, но как назло попадался один неликвид.

И вдруг, внезапно пришло сообщение от незнакомого диспетчера, срочно требовалось перевезти 10 тонн различной электроники (телефоны, планшеты, ноутбуки) из Владимира в Казань без документов, оплата наличными. Сумма указывалась по тем временам очень щедрая и оплата полностью при загрузке, что вообще неслыханное дело. Единственное условие было – объехать Нижний Новгород по новой дороге, по которой они еще не ездили.

Лера показала Артему экран телефона.

– Слушай, тут предлагают хорошую сумму, – сказала она тихо. – Но без документов и деньги сразу вперед.

Артём нахмурился, покрутил телефон в руках.

– Это что, ловушка какая-то? – спросил он. – Никогда так не было, чтоб платили вперед и без бумаг.

– Я знаю, – ответила Лера, – но у нас выбора почти нет. Если откажемся, завтра опять будем сидеть без денег.

Артём глубоко вздохнул, посмотрел в окно на темнеющий пейзаж.

– А ещё про эту новую дорогу говорят всякое, – пробормотал Артём, – водители жалуются, что там частые аварии, поломки, даже люди пропадают и вообще… много странного происходит.

– Слышала, – призналась она. – Но что нам делать? Деньги нужны, а других вариантов нет.

Артём сжал кулаки на руле. Лера посмотрела на него – в его глазах мелькнула усталость и безысходность.

– Ладно. Едем. Только если начнётся что-то непонятное – сразу разворачиваемся.

– Договорились.

Грузили на каком-то мутном складе, где полумрак и запах сырости сливались в одно. Грузчики – таджики – всё время молчали, на любые вопросы только пожимали плечами и кивали на начальника. Тот оказался тоже азиатом, с резким взглядом и громким голосом.

Он стоял в стороне от Артема, иногда покрикивая на рабочих. Лишь при расчёте подошёл, записал номер машины и сунул деньги в потёртом конверте.

– Здесь всё, – сказал он холодно. – Условия знаете? Через Нижний Новгород не ехать.

– Знаем, – буркнул Артём. – Почему? Ворованное что ли?

– Меньше знаешь – крепче спишь, – процедил начальник, не отрывая взгляда.

Артём нахмурился, сжимая конверт в руке.

– Не нравится мне всё это, – пробормотал он, выруливая со склада. – Мутные они все какие-то.

Лера вздохнула, сжав губы.

– Делать-то нечего, – сказала она тихо. – Мы уже загрузились, отказываться поздно.

Они обменялись напряжёнными взглядами, понимая, что этот заказ может изменить всё.

Первую сотню километров проехали спокойно.

Дорога – новая, широкая, ровная – ехать было одно удовольствие. Настроение немного поднялось. Ну а что может случиться? Деньги в кармане, груз лёгкий, машина летит, музыка играет.

Лера улыбнулась, прислушиваясь к какому-то старому рок хиту:

– Завтра разгрузимся, – мечтательно протянула она, – пойдём в Казани в хороший ресторан. Сто лет нигде не были. И ноутбук надо бы поменять – старый совсем тормозит. Пока сайт откроется, груз уже кто-то другой забрал.

Артём хмыкнул:

– Посмотрим, как всё пройдёт. Если гладко – почему бы и не сходить в ресторан.

– Да всё уже идёт как по маслу, – Лера поёрзала в кресле, поджав ноги. – Мне даже кажется, что мы зря парились. Удача просто немного отвернулась от нас вот и всё.

Он скосил на неё взгляд, и даже улыбнулся краешком губ. Она действительно немного повеселела – играла с настройками радио, что-то мурлыкала себе под нос.

Трасса шла между редкими лесами и полями, одинокие машины навстречу. Чистое чёрное зеркало асфальта, словно только что проложенное. Не дорога – сон.

Но ближе к полуночи начался небольшой туман, дорогу стало видно хуже, Артем включил противотуманные фары, но это слабо помогло, туман становился гуще. Он появлялся ниоткуда – ни с реки, ни из леса. Просто туман, словно дорогу начали стирать ластиком. Радио захрипело, и никак не удавалось поймать ни одну волну. Словно всё эфирное пространство вымерло.

Лера уставилась в телефон. Ни LTE, ни GPS. Даже точка на карте не двигалась.

«Странная эта новая дорога… Может, ещё вышки не поставили», – думала она.

Они ехали молча. Туман будто не хотел отпускать – расступался нехотя, тяжело. Минут через тридцать впереди вспыхнул огонёк – тусклая вывеска:

КАФЕ "У ДОРОГИ"

Неоновые буквы дрожали в тумане, как свечи на ветру.

– Ну вот, – хрипло сказал Артём. – Хоть что-то живое, посидим, чаю попьём, может туман рассеется.

Стоянка была пуста. Дверь в кафе слегка приоткрыта и оттуда лился желтый, неуютный свет.

Внутри пахло пережаренным маслом и чем-то кислым и старым, как заплесневелые пироги. Было тепло и сыро. Телевизор в углу показывал чёрно-белый фильм без звука. За стойкой стояла женщина лет пятидесяти, с прической из восьмидесятых и тяжёлым взглядом. Она не произнесла ни слова, просто смотрела, как они входят.

В зале сидел один старик, в старом армейском бушлате и кирзовых сапогах, на вид он был очень дряхлый, лет сто не меньше. Он что-то пил из большой железной кружки, медленно поднося её ко рту и опуская после каждого глотка, словно не было сил держать.

– Добрый вечер, – сказал Артём, подходя к стойке.

Женщина медленно кивнула, потом произнесла:

– Чай? Кофе? Пирожки ещё остались…

Голос у неё был глухой, как из глубины колодца.

– Нам… два чая, пожалуйста, – прошептала Лера.

Они сели у окна. Фильм, который шёл по телевизору был вроде знакомый, Артём видел его когда-то в детстве, но никак не мог вспомнить название.

Они молча сидели, пили чай, из еды ничего не брали, …побрезговали.

Боковым зрением Артём заметил, как к ним подходит старик. Он шел сгорбленно, опираясь на кривую палку, вырезанную из ветки какого-то дерева, такую же старую и потрескавшуюся, как и он сам. При этом он переваливался с ноги на ногу, как будто его тянуло к полу.

– Здравствуйте, молодые, – прохрипел он, от него пахло стариной и чем-то рыбным, – далеко путь держите?

– В Казань, – нехотя ответил Артём.

– Далековато, – просипел дед. – Не подбросите меня до деревни Глухово? Тут всего километров пятьдесят в сторону.

– Нет, дед, извини, – отрезал Артём. – У нас график. Пятьдесят туда, пятьдесят обратно, три часа потеряем. И солярки литров сорок спалим.

Лера молчала. Ей самой не хотелось ехать куда-то в сторону, но старика было жалко. Подумала – может, кто другой подвезёт? Хотя знала: кроме них, машин на трассе почти не было.

– Люди нынче жадные пошли, каждую копейку считают – произнёс старик, голос у него совсем осип. – Раньше камазиста любого попроси, довезёт без лишних слов.

– Раньше всё казённое было, дед, – усмехнулся Артём. – Считать было нечего. А сейчас всё своё. Бизнес – он и есть бизнес.

Старик ухмыльнулся, обнажив редкие жёлтые зубы.

– Бизнесмены, значит… – прошипел он и вдруг положил обе свои руки на руки Артёма и Леры, лежавшие на столе. – Тогда желаю вам столько заработать, …чтобы унести не смогли.

Артёма будто ударило током. Он резко отдёрнул руку. Посмотрел на Леру – та сидела с круглыми от страха глазами, словно парализованная. Артём хотел вскочить, оттолкнуть старика – но тот уже убрал руки и, не спеша, побрёл к выходу, волоча ноги.

Когда они вышли из кафе, туман немного рассеялся. Старика нигде не было видно.

Воздух стал как будто плотнее, насыщенный чем-то незаметным, но тяжёлым. Противным.

– Куда он мог деться? – Артём озирался. Машин не было, стоянка – пуста, ни фар, ни следов.

– Какой-то он странный, – сказала Лера, оглядываясь. – Зачем он нас трогал? Меня до сих пор трясёт.

Артём ничего не ответил. Рука, к которой прикоснулся старик, ныла холодом, будто к ней приложили лёд. Он машинально потряс ею, пытаясь согнать онемение.

Они сели в кабину, завели двигатель, выехали обратно на трассу. Туман остался позади, но ощущение тревоги не отпускало.

Лера была задумчивая, сидела, уставившись в одну точку, словно подменили её.

Примерно через час, она вдруг заговорила:

– Ты когда-нибудь думал, сколько стоит то, что мы везём?

Артём зевнул, потёр шею:

– Много. Миллионов на сколько… пять, шесть?

– На шесть, миллионов долларов минимум, чётко проговорила она, глядя в окно. – И всё это просто лежит у нас за спиной.

– Ну, да. – Артём кивнул. До Казани довезём – и… свободны.

– А если… не довезём?

Он медленно повернул к ней голову.

– В смысле?

– Ну…, – она говорила быстро, не глядя на него. – Если взять и не ехать в Казань. А свернуть, скажем, в Нижний. Там продадим товар перекупам за треть цены или даже за четверть, – какая разница? Это минимум восемьдесят миллионов рублей. Мы возьмём и исчезнем. Уедем. Купим дом у моря, в какой-нибудь тёплой стране. Никто нас не найдёт.

Артём медленно повернул к ней голову:

– Ты это серьёзно сейчас?

– Серьёзнее некуда.

Он сбавил скорость. Глядя на неё, он не узнавал человека рядом. Голос Леры был сухой, почти металлический. Ни капли её обычной мягкости. Глаза затуманились. Никогда раньше он её такой не видел.

– Лер… – он говорил медленно. – Это воровство…

– Это свобода, – перебила она. Я просто впервые задумалась о нас. Сколько можно вкалывать? Тебе не надоело ещё? Третий год пашем как лошади, а толку нет ни хрена. Если мы так ещё год проездим, мы с тобой совсем разосрёмся, или сопьемся, а я этого не хочу, я хочу пожить хоть немного по-человечески, – она почти кричала. – Зато один раз куш сорвем, и хватит на всю жизнь. Глаза у неё горели как безумные.

Он молчал пару километров.

Лера была не похожа на себя. Артём смотрел на неё, как на незнакомку. В груди у него шевельнулся страх. Не тревога – именно страх, словно он вдруг оказался в кабине не с женой, а с кем-то другим. С кем-то, кто надел её лицо. Ему было не по себе. Он подумал: «Не заболела ли она? Или… может, это мерзкий старикан, что-то с ней сделал…? Что-то оставил после себя, как клеймо».

– Не хочу, – сказал он, наконец. – Так нельзя, меня не так учили.

– Как нельзя? А так как мы сейчас живём можно? Ещё пару лет и эта машина уже ничего не будет стоить, мы останемся с голой жопой! …Та́к тебя кто учил? – её голос становился жестче. – Родители, которых не стало, когда тебе двадцать пять было? Система, которой на тебя плевать? Ты всегда всё по правилам делал – и что? Где твой дом? Где твои деньги? Где твоя жизнь, Артём?

Какое-то время Лера молчала. Но через некоторое время снова заговорила, мягче, спокойнее.

– Мы же не у кого-то лично крадём. Это всё уже ворованное, …скорее всего.

Она улыбалась. Необычной улыбкой. В этой улыбке не было радости. Только жадность.

Артём почувствовал, как эта жадность – как яд – уже течёт и в его крови. В принципе он был с ней почти согласен, ему давно опостылела эта машина.

Он представил дом у моря. Большую ванну или даже бассейн. Тишину. Никаких рейсов. Ни расписаний, ни осточертевших кемпингов на трассе. Только свобода.

Но вместе с этим в голове всплыли глаза старика. И слова:

"Желаю вам тогда заработать столько,… чтобы унести не смогли".

Он закрыл глаза на секунду.

Руль в руках был мокрый от пота.

Артём начал вспоминать: ведь у него и правда, были знакомые из девяностых. Люди, которым он когда-то, когда всё только начиналось, возил контрабанду из Европы. Тогда почти все так работали – полулегально, по-серому, как получится.

Они до сих пор есть. Денег у них полно, все кто выжил стали солидными бизнесменами, заправляют сетями магазинов электроники по всей стране. Этот груз они бы забрали легко. За четверть. Или даже за треть цены. Без лишних вопросов.

И в этот момент он испугался.

Испугался себя.

Неужели я всерьёз об этом думаю?

Он почувствовал себя чужим в собственной голове. Как будто внутри уже кто-то думает за него. Гладко, убеждающе. Слишком логично.

– Я не знаю, Лер… – выдохнул он, наконец. – Я, правда,… не знаю. Они нас быстро найдут. У них есть номер машины, телефоны наши… Машина вообще на тебя оформлена. Ты об этом подумала?

– Подумала, – спокойно ответила она. – Фуру сразу продадим в Нижнем, как только товар выгрузим. У нас её за два миллиона с руками оторвут.

Телефоны – вообще выбросим к чёртовой матери, на первой же заправке. Всё.

Он смотрел на неё, не узнавая.

– Ты это всё уже обдумала?

– Я не просто обдумала, – сказала она тихо. – Я решила.

Артём молчал почти час. Ехал, словно на автопилоте. Мысли путались. Всё, что он строил в голове годами – рушилось, как карточный домик.

Но в то же время – впервые за долгое время внутри у него появилось сладкое чувство надежды. Запретной, опасной, но надежды, что можно вырваться из этой бесконечной гонки по кругу.

Когда дорожный указатель показал направление на Нижний Новгород, он молча включил поворотник. Лера ничего не сказала, только стиснула губы и положила руку ему на колено.

– Правильное решение, – прошептала она.

Он не ответил.

В Нижний он позвонил по старому номеру – знакомому с "тех времён", Мише, раньше у него была кличка Карась. Сейчас солидный человек, районный депутат.

– Давно не слышались, Тёмыч… скучал по тебе, – сипло усмехнулся тот в трубке. – Просто так звонишь или по делу?

– По делу,… есть… электроника… фура. На большую сумму, – коротко ответил Артём.

– Где ты?

– Буду через три-четыре часа. Погрузка целая, всё в коробках. Нужно быстро и без шума.

– Без проблем, старик, – сказал Карась. – Ты главное не нервничай, я всё организую. Только сразу скажи: чужое?

– Не твоё дело, – отрезал Артём.

– Тогда цену назову, когда увижу.

Связь оборвалась.

Проехав километров сорок по трассе, Артём начал замечать странное: в зеркале заднего вида периодически маячил один и тот же чёрный «Рено Дастер». Иногда он пропадал, потом снова появлялся. Сначала думал, что показалось. Потом стало очевидно, едут за ними.

Он не стал ничего говорить Лере, просто стал чаще менять ряд, ускоряться, проверяя: держится ли машина сзади. Держалась. Один раз даже вышла на обгон – и тут же отстала.

Артём съехал на заправку. Постоял. Купил кофе. Чёрная машина проехала мимо, как ни странно. Но Артём знал: не случайно. Может, решили ждать их дальше. У следующей заправки. Или ещё дальше.

Он вернулся в кабину.

– Нас пасут, – тихо сказал он. – Не знаю, как, но уже нашли.

– Как? – Лера побледнела, глядя на него во все глаза.

– В коробках может быть маячок. Или включённый телефон. Один, только один – и этого достаточно. А может, Карась тут как-то замешан. Теперь понятно, почему он был таким спокойным.

Лера вжалась в кресло.

– Что будем делать?

Он завёл двигатель, машина дрогнула.

– Если остановят, скажу, что навигатор глючит, а ты вообще спала, ничего не знала. Посмотри по карте, как можно вернуться назад, мимо трассы. В то место, где связи не было. Где GPS не ловил. Там спрячем фуру в лесу, перероем весь груз, найдём этот чёртов телефон. Главное сейчас исчезнуть.

Они ехали часа два. По каким-то просёлочным дорогам, без указателей, без антенн, будто в параллельной стране. Иногда встречались полуразвалившиеся деревни с пустыми окнами. Потом лес. Их никто не преследовал, отстали. Но Артём был уверен – это временно, скоро опять начнут искать.

Наконец выехали на знакомую трассу, недалеко от того самого кафе. Связь пропала, GPS не работал. Артём стал высматривать дорожку в лесу, куда можно свернуть, спрятать фуру. Наконец съехали на разбитую грунтовку. Деревья смыкались над дорогой. Мокрые ветки царапали кабину. Через триста метров Артём заглушил двигатель.

Уже совсем стемнело. Тишина обрушилась, как ватный потолок. Ни ветерка. Ни птиц. Только лёгкий стук остывающего металла.

– Здесь нас пока не найдут, – пробормотал он. – Если только сами не вернёмся.

Машина стояла между елей, как забытая рухлядь. Ветки скреблись о зеркала, капли с них стекали по лобовому стеклу, было сыро и холодно. Артём взял фонарь, вылез из кабины, сорвал пломбу, открыл прицеп. Запах дешёвого пластика и картона ударил в нос.

– Начнём с задних коробок, – сказал он. – Надо искать всё, что включено. Телефон, планшет что угодно. И быстро.

Они копались в коробках больше часа. Вынесли половину груза наружу – на влажную землю. Фонарик дрожал в руке. Глаза уставали, пальцы мерзли. Лера молча шевелилась как автомат.

Артём снова полез внутрь фуры. Где-то недалеко от него что-то слабо трещало. Едва уловимо. Электрический, еле слышный звук. Он замер, прислушался, нашёл эту коробку, открыл. Внутри – десятки планшетов, плотно уложенных. В одном из них горел тусклый огонёк сбоку.

– Вот ты, где, сука, – прошипел Артём.

Он хотел выключить планшет, но не смог справиться замерзшими пальцами, тогда он просто бросил его на пол прицепа и со злостью раздавил каблуком. Артём действовал как одержимый, в нём появился нездоровый азарт, как бывает у больных тяжёлой формы лудомании. Он чувствовал, что удача вот-вот пойдёт к ним в руки, надо просто немного ей помочь.

Остаток ночи провели тут же – в кабине, в лесу. Поужинали тем, что осталось, вскипятили чай на газовой плитке. Выпили молча и быстро, как на похоронах. Лера залезла наверх, Артём лёг внизу. Лечь вместе – никто из них даже не думал.

Артём никак не мог уснуть. Мысли, как сорвавшийся трос, носились в голове тяжёлые, беспорядочные. Одна за другой, они сменяли друг друга без всякой логики: какой дом они купят, когда выберутся отсюда, как уедут за границу, начнут новую жизнь… и тут же – другое. Тёмное. Он представлял, как Лера выходит из кабины на рассвете, чтобы справить нужду. А он заводит мотор. И просто уезжает без слов. С товаром. Один.

Он тяжело дышал. Но мысли продолжали наступать.

Одна особенно страшная пришла неожиданно под утро – словно кто-то шепнул её прямо в ухо: «А если сейчас. Встать. Подойти. Положить руки ей на шею. Сжать. Молча. Сильно. Быстро…»

Он увидел это. Своими глазами. Как она бьётся в судорогах, как захлёбывается в панике, как сходит с ума от ужаса в последние секунды. И он… спокойно стоит и смотрит.

Артём вскочил. Сел, сжав голову руками так, будто хотел выломать из неё чужие голоса, выдрать с корнем. Какую-то чужую сущность. Он чуть не застонал от ужаса.

«Это не я. Это не я, чёрт побери…»

Но кто тогда? Откуда в нём всё это?

Он медленно встал, трясущимися руками натянул на себя куртку. Пытался дышать ровно, не разбудить её. Лера на верхней полке тихо застонала во сне. Он вздрогнул, как будто пойманный с окровавленными руками.

Жена, тоже плохо спала в эту ночь. Она то ворочалась, будто её что-то сдавливало, то затихала. Потом начинала бормотать – обрывки слов, фразы не из её жизни. Несколько раз она вскрикивала во сне – резко, как от удара, один раз даже села и уставилась в темноту, глазами, полными пустоты. И снова упала обратно.

На следующее утро они кое-как заклеили вскрытые коробки скотчем, сложили всё, примерно как было, замотали паллеты стрейч пленкой, сломанный планшет выкинули в лесу. Выехали на дорогу, осторожно, без спешки. Решили в Нижний ехать другим путём.