Тени исчезают на рассвете

Прежде, чем будут слова

Дорогой читатель, или читательница!

Когда я начала писать этот сборник, я не знала, во что он превратится, но я вспоминала старую истину: «самое тёмное время – всегда перед рассветом». Именно в такие моменты: между ночью и утром, между отчаянием и надеждой, рождаются самые честные слова. Я просто хотела запечатлеть те минуты, когда человек становится настоящим: когда страх сменяется смелостью, а боль – исцелением.

Перед тобой – сборник рассказов «Тени исчезают на рассвете». Этот сборник – о том, «что волнует сердце», когда вокруг тишина. Это истории о нас. О тех моментах, когда маски падают, а душа обнажается перед собой и другими. О любви, которая не умеет лгать, о страхах, которые превращаются в силу, и о ранах, которые становятся частью нашей уникальной красоты.

Здесь нет идеальных героев. Только живые люди с их трещинами, страхами, желаниями и надеждами. Каждая история – это отражение тех эмоций, которые мы так часто прячем: нежность, которая пугает, страсть, которая сжигает, и уязвимость, которая делает нас сильнее.

Я писала эти строки для тех, кто устал притворяться. Для тех, кто знает цену искренности и верит, что даже самые глубокие раны могут зажить, если найдётся тот, кто примет их без осуждения.

Я хотела напомнить тебе, что любовь бывает разной – страстной, нежной, запретной, исцеляющей; о том, что наши трещины – не изъяны, а следы нашего опыта, и, конечно же, о том, что самый главный страх многих людей – это быть настоящим.

Если твоё сердце когда-либо билось чаще от взгляда, от прикосновения, от слова – у тебя уже есть эта книга. И если хотя бы одна из этих историй заставит тебя подумать: «я тоже это чувствовал(а)» – значит, я достигла своей цели.

Пусть эти истории согреют тебя в самые тёмные ночи и напомнят: на рассвете тени исчезают.

С любовью,

Дарья Краснова

С самим собой

Искусство должно увлекать, заставлять задумываться. Иначе в нем нет никакого смысла. Искусство – вещь, данная не всем, понятная немногим. Но этим оно и подкупает. Каждый, ведь, хочет когда-нибудь коснуться того, что другие ещё не видели. Первым сделать это, правда? Она была погружена в искусство. Я никогда раньше не встречал людей, настолько увлечённых своим делом. Казалось, что все, к чему она прикасается – становилось искусством. Да, и, пожалуй, она сама была им.

Словно сошедшая с какой-нибудь картины, она притягивала к себе взгляд. На неё нельзя было не обратить внимание – какая-то сила сама заставляла повернуть голову в её сторону. Она всегда была в своих мыслях – врезалась в прохожих, пару раз задевала плечом фонарные столбы. Но, почему-то никто никогда не злился на нее.

Могли растерянно бормотать себе под нос, недовольно бурчать на неё, но не злиться. Это было как-то сверх моего понимания. Я мог наблюдать за ней часами, если не днями. Она всегда резко меняла образы – в один день она могла появиться в стенах университета в безразмерных, но почему-то хорошо смотрящихся на ней вещах, а в другой – в нежном, романтичном платье и аккуратными туфельками на ногах.

И каждый раз я ждал. Я ждал ее, как ребёнок чуда в новогоднюю ночь. Только моим чудом была она. С её приходом в университет я стал ходить пешком, лишь бы встречаться в парке утром, когда она забирала любимый кофе из белоснежного трейлера, стоящего неподалёку. Чтобы прогуливаться с ней и болтать о каких-то мелочах, что она всегда замечала, чтобы заставлять её улыбаться.

Но… Я никогда не думал, что люблю ее. Да и не задумался бы, пока не увидел её взгляд в мою сторону. С нашей первой встречи он изменился – он стал теплее, и каким-то невероятно мягким. И, – можете убить меня, если это было не так, готов поспорить, – в нем была любовь.

Совсем маленькая, почти незаметная, но любовь. И я вдруг задумался – а я сам смотрю на неё как-то по-особенному? Я не знал. Признаю, совершенно не знал, но как же мне хотелось думать, что она любит меня. Что ей нужен я, а не кто-то еще, только я. Я соврал бы, если бы сказал, что не желал этого. Кто-то однажды сказал мне, что за любовь надо бороться, если она сама не идёт тебе в руки, но в моём случае… Мне придётся бороться с собой и собственной трусостью. Но, ради неё я готов на все, что угодно.

Солнце летнего вечера

Если бы мне когда-либо предложили вернуться в один из дней лета, когда я был донельзя счастлив, я бы без замедления выбрал тот, который я провёл с ней.

Я помню этот день до самых мельчайших деталей, они словно вросли в мою память и пустили в ней корни. На воспоминаниях об этом дне выросли прекрасные цветы. Возможно, в тот день расцвела и моя душа. Я помню этот день, как будто это было вчера: её яркое летнее платье, которое ветер колыхал с особой нежностью, обнажая лишь малую часть, лишь то, что мне позволено было увидеть. Я помню нежные, мягкие и донельзя женственные плечи, открытые из-за платья; они так и манили прикоснуться к ним.

Я помню её сияющие, пронзительные глубокие глаза, в которых плескалось закатное алое солнце, и этот нежный взгляд, которым она смотрела на меня. Клянусь, в тот самый момент я надеялся, готов был даже молиться всем богам, чтобы так она смотрела только на меня. Моё сердце в тот момент сжигала ревность от мысли о том, что кто-то наслаждается её нежностью также, как я. Эта мысль была для меня невыносимой.

Я помню каждую мельчайшую деталь этого дня, и, признаюсь честно, я готов был проживать его из недели в неделю, из года в год, лишь бы только видеть её такой, какая она была в тот летний вечер. Мне не нужно было абсолютно ничего, кроме этого летнего вечера, её струящегося легкого платья, сияния её глаз и солнца, играющего в её темных кудрях.

Мне было достаточно её и солнца. Словно именно от этих двух составляющих зависел весь смысл моего существования. Словно исчезни она – и я тоже перестану существовать. Она пробуждала во мне те чувства, от которых я был готов сойти с ума, сгореть на месте. Они словно проникали в мое сердце, и вместе с кровью проносились по всему организму, вызывая электрические разряды по телу.

Она была слишком: слишком красива, слишком неуловима, слишком чувственна. Я знал, что она требовательна и избирательна к тем, кого подпускает ближе. Мне это, безусловно, льстило. Словно я видел ту ее часть, которая была недоступна другим. Словно я чувствовал те её эмоции, которые другие даже не видели. Я знал, что она строга не только к другим, но и к себе. Я знал её демонов точно также, как и она знала моих. Я мог понять её, она могла понять меня. Но…

Я знал, что она никогда не будет моей до конца – лишь одной моей оплошности будет достаточно, чтобы на следующее утро я проснулся один в холодной постели. Она всегда уходила легко и навсегда: рушила мосты, не брала трубки и никогда не отвечала на смс. Она просто исчезала, словно ее никогда не было. Это было невыносимо. Пугало ли это меня? Да, пожалуй. Становился ли я от этого менее влюбленным? Нет. Никогда.

Я лишь каждый раз всё сильнее пытался удержать её, зная, что на самом деле моё желание было обречено на провал. Я жаждал получить всё её внимание целиком, мне хотелось, чтобы она смотрела только на меня. Думала только обо мне. Но… Всегда было «но».

Лёгкий, тёплый летний ветер уносил с собой все непроизнесенные мной слова. Словно вытягивая их из моего горла, ветер нёс их настолько далеко отсюда, что мне не хватало воздуха даже на шёпот. Я мог лишь завороженно смотреть на то, как солнце играет в её волосах.

Невидимый яд

Майя поймала себя на мысли о том, что было бы неплохо писать на людях инструкцию. Не только по применению, но и по противопоказаниям. О том, что даже мелкие черты их характера могут нанести непоправимый вред.

Сначала отношения с ним ей казались настоящим сном – нежный, романтичный, внимательный. Она ходила окрыленная, словно выиграла в лотерею миллион-другой. А потом… потом внутри что-то с сильным грохотом сломалось. Настолько громко, что заложило уши.

Он, как самый настоящий яд, медленно проникал в ее жизнь и отравлял даже те сферы, для которых не был предназначен. Сначала из её гардероба пропали её любимые, легкие, открытые вещи – такие, какие молодые девчонки носят просто потому что возраст позволяет. Это была его своеобразная «забота». Он терпеливо объяснял – «я знаю, о чем думают другие мужчины, и они хотят тебя. Я переживаю за тебя».

Следом появился новый страх. Майя панически начала бояться своего первого раза. Ее воображение рисовало такие ужасы и последствия, что тревога будила ее по ночам. Появились навязчивые мысли: «а что, если он…». Она, словно одержимая, ощупывала свой живот, боясь найти в нем симптомы того, о чем до слез боялась даже подумать, еще не понимая – это бесполезно. Она была здорова телом, но больной оказалась ее душа.

От одной мысли ее бросало в такой леденящий душу ужас, что начинало тошнить. Ей стала мерзкой даже сама мысль о том, что ей нужно делить одну постель с мужчиной и позволять касаться себя. Любые касания становились липкими, неприятными. Словно слизь.

Но, и на этом яд в лице ее парня не остановился. Майя даже не представляла, что люди могут настолько изменить восприятие себя. Она смотрела на себя в зеркало, и не узнавала: за время отношений с ним она набрала вес, и быть в своем теле ей было физически сложно. Уверенность в себе и своей красоте таяла на глазах.

Она была в отношениях, которые не окрыляли, а наоборот – сажали на цепь. На такую, к которой при желании не подкопаешься. Он поддерживал – «я люблю тебя такой, какая ты есть», «не худей, мне нравятся твои большие ляжки». Но это была ложь. Грязная. Нечестная. Самая отвратительная, которая только могла быть.

Следом погасла ее улыбка рядом с ним. Всегда солнечная и яркая, Майя всегда улыбалась во все тридцать два зуба. Одна неосторожно брошенная им в адрес другой девушки фраза – «мне не нравится, когда в улыбке человека видно десна» убила в ней что-то живое.

Последней каплей… Она даже не понимала, что стало последней каплей, когда она поняла, что пора расстаться. То ли это были вечные жалобы на все подряд, то ли начавшиеся фразы в духе «для кого ты выложила это фото?». Несколько лет он вкладывал этот яд в нее и отравлял душу так, словно змея оборачивалась и тушила огонёк внутри её сердца. Ей было страшно думать о будущем, страшно думать о простых удовольствиях. Её некогда яркая жизнь превратилась в серую, тревожную, и донельзя невыносимую.

Майя попалась в ловушку, которой боялась сильнее всего – он видел в ней только тело. Не характер, не душу. Просто куклу для удовольствий. И когда Майя осознала это, она поняла, что не пожалела о своем решении заставить его подождать, что она не готова к полноценному первому разу. Из яркой, интересной, харизматичной девушки она незаметно для себя стала тревожной, нервной и задумчивой. Словно он выключил в ней то тёплое солнце, которым она согревала себя и других.

Когда Майя осознала это, правда рухнула на нее с таким болезненным наплывом воспоминаний, что она не могла отдышаться от слез. Вся накопившаяся внутри боль сводила ее с ума. Оказалось, что его мнимая забота была глупой проекцией его внутреннего мира. Он не хотел меняться, брать на себя ответственность, взрослеть. Он чувствовал себя уверенно в своей зоне комфорта, и его раздражало, что Майя была заметнее. Была умнее. Интереснее. Она всегда светила ярче, и тем самым подсвечивала его темноту, в которой он не готов был признаться даже себе. Ему было проще подавить ее, чем раскрыться самому. В конечном итоге…

Она ушла. Тихо, без скандала. И начала учиться дышать заново. Начала делать первые неуверенные шаги. В гардеробе вновь появились юбки и платья, аккуратные комплименты от людей на улице вновь начали приносить радость. На лицо вернулась улыбка. В какой-то момент Майя вдруг осознала, что перестала делить себя на «тело» и «душу». Они словно заново сплелись в единое целое. Она больше не была Майей-душой, она просто стала собой. Снова смеялась, снова полюбила внимание к себе. Перестала бояться своих желаний. Она наконец-то обрела покой в своей душе.

Но, как и любому другому больному, ей нужен был «костыль», надежное плечо, на которое она могла опереться в сложные времена. Он появился так внезапно, что ей на секунду показалось даже странным. Майя не ожидала получить от него то, в чем даже не знала, что нуждалась.

Иногда специально, иногда нет, он заставлял ее смотреть на себя иначе. Не как на запуганного тиграми олененка, а как на смелую, уверенную в себе девушку. Сам того не зная, он стал для нее невидимым щитом. Он успокаивал ее разум, согревал сердце. Он словно стал для нее антидотом от яда, который годами пожирал ее изнутри. Он всегда был на шаг быстрее, на мысль умнее, на год мудрее, и никогда не корил ее за ее слабости.

Когда на ее лицо вернулась искренняя улыбка, а звонкий смех стал вновь разноситься по офису, ему показалось, что солнечный свет начал буквально преследовать ее. Даже в дождливые дни она согревала его душу, словно теплый плед. И как же ему было от этого хорошо. Оказалось, что все, в чем он нуждался сам – была её нежная тёплая улыбка.

Истинная любовь никогда не будет требовать от тебя исчезновения твоей личности. В любви ты расцветаешь независимо от сложностей, которые может преподносить жизнь. Но если кто-то заставляет тебя становиться тенью – этот человек должен исчезнуть из твоей жизни на рассвете. Иначе исчезнешь ты сам.

Рыжий котёнок

Слёзы неприятно обожгли горло, когда весь груз накопившихся проблем разом упал на плечи Регины. Это было похоже на снег посреди лета – живешь себе, ни о чем не думаешь, как вдруг тебя будто окатывает ледяной водой.

Постоянные проблемы, стресс, высокие нагрузки дали о себе знать – Регина зашла в свою съемную квартиру, и закрыв за собой дверь вдруг замерла на пороге. Яркие лучи закатного солнца светили сквозь белый полупрозрачный тюль, наполняя студию нежным теплым светом, и, словно издеваясь, подсвечивали пустоту в душе девушки.

Она бросила на полку сумку, сбросила излюбленные белые кроссовки, с пожелтевшими от частой носки шнурками, и прислонилась к стене, скатившись по ней вниз. Внутри что-то болело, болело так, что казалось, будто там плещется кислота. Была бы возможность – Регина бы достала своё сердце, чтобы просто спросить, почему оно так болит, если по всем медицинским показателям она здорова.

Слезы полились из глаз градом – все вокруг казалось не тем. Не об этом она мечтала. Не об этом она думала, когда представляла свою будущую жизнь. А сейчас и некому об этом было рассказать. В ответ лишь поступало сухое «ты сильная, справишься» или «мне жаль, я надеюсь, что все наладится» – то, чего она вообще не хотела сейчас слышать. От себя не убежишь и сдержать эту волну чувств было просто невозможно.

Регина всхлипнула, и, кое-как поднявшись на ноги, прошла в комнату, чтобы нажать кнопку чайника. Ей уже не впервой переживать эти эмоции самостоятельно – когда ты издеваешься над собой просто для того, чтобы обеспечить себе лучшую жизнь, это не может пройти мимо.

«Среди самых темных улиц несем самый яркий свет» – гудок на телефоне вдруг раздался так громко, что Регина дернулась. Эту песню она выбрала на звонок в один из дней, когда у нее было особенно хорошее настроение, и телефон не стоял на вечной «беззвучке». Шмыгнув носом, она подняла телефон, лежавший вниз экраном, и увидела его контакт. Откашлявшись, чтобы голос звучал более-менее ровно и бодро, девушка смахнула на кнопку ответа и поднесла телефон к уху.

– Привет, я забыл спросить. Придешь попозже на час завтра? – спокойный, мягкий голос Андрея раздался по ту сторону телефона в сопровождении шелеста листов бумаги из его блокнота.

– Здравствуйте. Конечно, без проблем, – выдавила из себя Регина, стараясь не шмыгать носом и не «спалить» собственную беспомощность перед тем, для кого она была синонимом слова «свет». Но, навряд ли были такие вещи, которые Андрей мог упустить из внимания, если дело касалось её. Любое изменение её настроения было понятно даже по телефону.

– Регинка, что случилось? – вопрос, который выбил из легких девушки остатки и без того небольшого количества воздуха. Регина чувствует, как у нее дрожат губы, а по щекам с новой силой потекли слезы. Она почувствовала себя так, будто ее поймали на обмане, хотя она не пыталась кого-то обмануть.

– Регин? – голос Андрея теперь казался обеспокоенным. Не получив ответ на свой вопрос он лишь убедился в том, что что-то с его подопечной было не в порядке.

– Всё хорошо. Я просто… Просто немного устала.

– Может быть, лучше тогда отменим всё завтра?

– Нет. Всё хорошо…Я отдохну и…Всё будет хорошо.

В трубке послышался тяжелый вздох Андрея. В его планы сегодня совершенно не входило успокаивать девушек в нестабильном состоянии, но почему-то его сердце говорило совершенно об ином.

«Скинь адрес, я приеду» – все, что услышала Регина прежде, чем раздался звук отключения звонка собеседником. Трясущимися руками она набрала адрес в сообщении, и вздохнула, вытирая слёзы ладонью. На руке осталась тонкая черная дорожка – Регина поняла, что надо бы смыть косметику, и направилась в ванную.

В зеркале на нее смотрела измученная девушка. Ещё утром на лице сверкала улыбка и лицо лучилось свежестью, а теперь, будто за пару мгновений, под красными глазами пролегли темные круги, и на лице проступил нездоровый румянец.

«Красавица, ничего не скажешь», – мысленно фыркнула девушка, а слезы снова выступили на глазах и потекли солеными дорожками. Чувство вины перед «наставником» теперь не покидало ее головы. Вырвала его из дел, возможно, нарушила впринципе все его планы на сегодня. Словом, сделала всё, чтобы испортить человеку настроение перед выходными.

***

– Ну, что, Регинка, будем ставить тебя на ноги, ставь чайник! – бодро заявил Андрей, едва девушка успела открыть дверь и пропустить его внутрь. Мужчина вручил в руки девушки торт, который старательно выбирал в магазине не меньше пяти минут, и улыбнулся, пытаясь приободрить свою подопечную.

– Извините, что так… Вышло, – неловко отозвалась Регина, наливая кипяток в смешные кружки с рисунками, привезенные из родительской квартиры. Андрей лишь отмахнулся, взяв нож, и ловко расправился с тортом.

Регина знала, что Андрей пьет только черный кофе с двумя ложками сахара, он проговорился об этом просто между делом. Себе же девушка налила просто зеленый чай – пить кофе в её состоянии, все равно, что тушить костёр бензином. Неэффективно и тревожно.

Регина молча смотрит на то, как мужчина раскладывает кусочки торта по тарелкам с такой старательностью, будто кирпичики из «Дженги». Андрей гордо поставил на стол тарелки с оставшейся частью торта, и удобно устроился напротив хозяйки квартиры. Регина поставила около руки наставника чашку с кофе, и села напротив.

– Ты уже второй день не спишь, да? Глаза красные, кофе пьёшь литрами… – Андрей переставляет кружку на столе, и звук кажется Регине слишком громким, будто оглушающим. Пронзительные голубые глаза смотрят как-будто в самую душу, и увернуться от этого взгляда было совершенно невозможно. Регина вздохнула, сжимая пальцами светло-зеленую кружку с по-глупому очаровательным зайцем, совершенно не подходящим под ее настроение, и посмотрела куда-то в стол.

– Я справляюсь. Всегда справляюсь, – Регина пожимает плечами, уголок ее губ дергается, и она поднимает глаза к потолку, чтобы сдержать подступающие слезы.

– Нет. Справляться – это когда ты можешь остановиться. А ты просто несёшься, пока не рухнешь, – Андрей вздыхает, качая головой, и отламывает ложкой кусок торта, – загоняла себя до изнеможения. Так нельзя, Регин. Не ты ли мне говорила не перерабатывать и заботиться о себе?

– Тренеры не играют, – Регина неловко смеется, вызывая легкую улыбку на лице мужчины, – да и… Вряд ли есть другой вариант, – девушка отводит глаза, чувствуя себя неуютно в такой откровенности с наставником. Пальцы Регины вдруг замолчали, замерли на ручке кружки – ровно в тот момент, когда взгляд Андрея стал мягче.

Обычно их общение не переходило границ легкого, ни к чему не обязывающего флирта, поэтому открыться сейчас было трудно, хотя и до переезда Регина не один раз делала записи в своем электронном дневнике так, будто писала ему, а не просто делала заметки.

– Да, попросить помощи. Хотя бы раз, – Андрей вздохнул, понимая, что не только говорит очевидные вещи, но и видит в ней себя. Она удивительно ярко подсвечивала собой все его черты характера, на которые он упорно не хотел обращать внимание.

– А если просила, и не помогли? – голос Регины стал особенно сдавленным, словно у нее внутри прошла волна боли. Она не может заставить себя посмотреть на Андрея, не понимая, из-за чего – из-за того, что стыдно быть такой перед тем, кто всегда видел ее в лучшей форме, или из-за того, что страшно было признаться себе в том, что сейчас она бы с удовольствием уткнулась носом в его плечо и просидела бы так целую вечность.

– Значит, не у тех просишь, – Андрей пожимает плечами, и ловит себя на мысли, что тянется рукой, чтобы поправить её прядь – и резко берет ложку. Тактильный контакт запрещён, пункт седьмой его же должностной инструкции. На которую он благополучно наплевал, когда приехал сюда.

Регина резко поднимается со своего места. Звук стула, резко скользящего по полу, разрезает тишину как нож. Регина встаёт так стремительно, что её кудри, до этого мягко лежавшие на плечах, теперь вздрагивают вместе с ней.

Пальцы белеют на спинке стула – на секунду кажется, что она вот-вот швырнёт его в стену. Но вместо этого она лишь глухо стучит костяшками по дереву, будто отстукивает код: «Я-не-справляюсь-я-не-справляюсь-я…».

Андрей даже бровью не повел – только разжал ладонь, будто выпуская невидимые поводья. Он инстинктивно подхватил её кружку, которую она толкнула локтем, и поставил правее на столе, чтобы не было соблазна заставить ее полетать еще раз. В его движениях была та же невозмутимость, с какой сапёры обезвреживают мины – будто любое резкое слово сейчас взорвёт её на части.

– Знаешь, что самое мерзкое? – Регина теряет на секунду официальный тон, позволяя себе обращение на «ты», и делает шаг к окну, за которым уже сгущаются сумерки. Видно, как её руки слегка дрожат. Андрей не встаёт, но поворачивается к ней так, чтобы видеть ее лицо, – что мне нечего тебе ответить, потому что ты прав. Но ещё хуже – я хочу попросить помощи, но я не хочу сломать образ, который так старательно выстраивала! Мне нравится быть светлым человеком!

Андрей медленно поднимается. Они стоят в двух шагах друг от друга – близко, чтобы чувствовать напряжение, далеко, чтобы не сорваться. Он сует руки в карманы и внимательно смотрит в ярко-зеленые глаза Регины.

– А с чего ты решила, что я не видел тебя настоящей? – тихие, вкрадчивые слова Андрея словно возвращают Регину обратно на землю резким всплеском ледяной воды.

Она смотрит на него так испуганно, словно ее поймали на месте преступления с поличным. Словно весь тот образ, который она старательно выстраивала для него последние несколько лет, резко рухнул, и перед ним осталась только она. Она и её огромная душевная рана, масштабы которой она не была готова ему показать.

– Тогда давай сделаем вот что, – Андрей проходит мимо, слегка задевая её плечом, и распахивает балконную дверь. Ночной воздух врывается в комнату вместе с запахом дождя. Уже оттуда он бросает через плечо непривычно мягко: – выходи. Поговорим. А если через полчаса ты всё же захочешь сбежать – я даже не попытаюсь остановить.

Регина закусывает губу, но делает шаг вперёд. Дверь захлопывается за ней, а на столе остаются две забытые кружки: его – пустая, её – почти полная. Он распахивает окно и достает из кармана полупустую пачку сигарет, которую вечно таскает с собой – всё никак не может найти для себя причину бросить.

Они стоят у раскрытого окна, и ночной ветер врывается в комнату, как незваный, но желанный свидетель. Он несёт запах дождя, городской пыли и чего-то неуловимого – возможно, свободы. Андрей не торопит её со словами. Он знает: молчание между ними – тоже часть разговора.

***

Мнимые тридцать минут превратились несколько полноценных часов. На небе туманным бледным диском сияла Луна. Регина сидела на широком подоконнике, свесив с него ноги к полу. Андрей, удобно опираясь локтями о тот же самый подоконник, курил, выпуская дым в окно.

Дым частично смешивается с ночным воздухом, и Регина вдруг понимает: он курит потому, что ему нужно чем-то занять руки. Потому что ему тоже страшно, и он тоже устал. Этим сумеречным разговором они признались друг другу в своих страхах. В том, как устали быть сильными. В том, что «справляться» – это миф, который они сами себе продали, и охотно верили до сегодняшнего дня.

Андрей признался в том, о чём молчал годами. Регина улыбнулась сквозь ком в горле: «уверен, что именно я должна была это услышать?». Но вместо ответа видит его слабую улыбку: «не уверен, но и ты не должна была плакать. Но вот мы здесь». И в этом «вот мы здесь» было что-то такое щемяще-нежное, что внутри по телу разлилось тепло. Они нарушили правила. И это – единственное, что сейчас казалось правильным.

Эта тихая откровенность, с которой они говорили друг с другом, казалась чем-то особенно хрупким под покровом ночи. Пиджак Андрея давно лежал на плечах его подопечной, ведь несмотря на всю теплоту августовских дней, ночи казались намного холоднее. Он казался особенно тяжелым. От него пахло одеколоном, кофе и чем-то особенно родным. Свободная ладонь мужчины медленно гладила Регину по бедру, выводя пальцами какие-то невидимые узоры, словно напоминая: «я здесь, я не уйду».

– Знаешь, с тобой удивительно легко. Многие вещи из тех, что я рассказал тебе, я не говорил никому, – Андрей стряхивает пепел с сигареты, тушит ее и переводит глаза на Регину, после чего устраивается между ее бедер, положив руки по обе стороны от них, – свидетелей обычно убирают, ты знаешь?

Регина хрипловато смеется, видя, как в глазах Андрея играют озорные огоньки. Он не испугался ее слабости, даже наоборот, показал ей, что признать её равно тому, чтобы проявить свою силу. Андрей вздыхает и прижимается своим лбом к ее, прикрывая глаза. Регина молча гладит мужчину по плечам, проводя руками вверх от его запястий. Его откровенность с ней подкупала. Подкупала настолько, что остановиться уже было невозможно.

Он не обнимает её. Не целует. Он просто прижимается лбом к её лбу, и этого достаточно, чтобы дать ей убежище, не загоняя в угол объятиями, и при этом показать, что он тоже устал, и ему тоже нужно это тихое прикосновение, как напоминание, что он не один. Регина закрывает глаза, её дыхание смешивается с его. Они стоят так, будто через тепло кожи передают друг другу всё, что нельзя сказать вслух: «нам страшно, но сейчас мы здесь, и этого достаточно».

– Знаешь, меня всегда забавляли твои паузы. Будто ты даешь мне время передумать, или сбежать, – Регина улыбается, нежно задевая кончиком своего носа нос Андрея, и спускается на пол, удобно устраиваясь на мягком матрасе, который она специально притащила сюда вчера, когда не могла уснуть.

– Мне просто нравится растерянность на твоем лице. Сразу хочется стать героем и спасти, – Андрей весело фыркает, и спускается к подопечной на пол. Он расстегивает несколько верхних пуговиц на своей идеально-выглаженной белой рубашке, закатывает рукава и прижимается спиной к стене.

Регина, окончательно осмелев, кладет голову на его колени и смотрит снизу вверх. Андрей фыркает снова, и мягко вплетает ладонь в волосы подопечной. Сейчас она напоминала ему вредного рыжего котёнка, который изредка позволяет себя погладить, а в остальное время сводит с ума всех вокруг себя.

Андрей медленно провел рукой по ее волосам, а затем нежно скользнул ладонью по щеке, с легкой улыбкой смотря на веснушки, которыми было усыпано ее лицо. Даже в полумраке комнаты, при свете одной лишь луны, он видел их так ярко, словно их изнутри подсвечивало маленькое солнце.

– Знаешь, в чём проблема рыжих котят?

– В том, что они кусаются? – Регина прищурилась, чувствуя, как его пальцы вновь погружаются в её волосы.

– В том, – Андрей наклонился чуть ближе, и лунный свет скользнул по его ресницам, – что без них в комнате становится…слишком тихо. Мне нравится шум, который они создают, – мужчина взъерошивает волосы Регины, заставляя ее наморщить нос, и тихо смеется, поднимая голову.

Свободная рука Андрея легла девушке на живот, неспешно и медленно поглаживая. Ее ладони вдруг накрыли его руку, и Регина улыбнулась, когда он наклонился к ней с вопросом в глазах.

– Придешь завтра?

– Регинка, я с тобой собью себе весь режим, – Андрей заливисто смеется, а девушка лишь шире улыбается, хитро прищуривая глаза и сплетая свои пальцы с пальцами Андрея, как будто она уже знала его ответ, но хотела лишний раз подразнить его упертый характер.

– Это значит «нет»?

– Это значит – приду.

Чистой воды мазохизм!

– А что у нас так дрожат ножки? – мужчина ухмыляется, и отблеск света уличных фонарей мелькает в его глазах, подсвечивая искры в них. Он наклоняется к лицу девушки ближе и улыбается шире, – обычно ты более разговорчивая, принцесса.

Мужчина сжимает руками бедра девушки сильнее и прижимает ближе к себе, заставляя приглушенный стон сорваться с её губ. Роберт улыбается практически как хищник, в сети которого попала добыча. Изгибающееся тело девушки заводило его ещё сильнее. Настолько, что голова практически шла кругом.

– Это все из-за тебя.

– Да? Даже не знаю почему.

Мужчина практически мурчит, склоняясь к шее девушки и оставляя на ней аккуратные поцелуи, и заставляя тем самым девушку прижиматься ближе к нему, в попытках получить больше тепла от его разгоряченного тела.

***

Как же она ему нравилась! Она привлекала его абсолютно во всем. Интеллект, красота, характер – для него она была словно святыня, к которой нужно было припасть головой, чтобы познать откровение.

Столько времени он представлял, как он дотронется до неё. Каждый раз, когда она надевала рядом с ним юбки и платья, ему хотелось выть – не иметь возможности прикоснуться к тому, чего так сильно желаешь, было для него чем-то близким к мазохизму.

В такие дни он всегда больше молчал, чем говорил, и едва ли следил за ходом презентации, неосознанно отдавая предпочтение округлым девичьим бедрам, так и норовящим попасться на глаза. В такие дни все чаще хотелось выйти из переговорки покурить, лишь бы не видеть эту изводящую картину перед собой.

Ему просто необходимо было держать себя в руках, а так хотелось сжать эти тугие бедра, скрытые под колготками… Каждое случайное прикосновение к её рукам, было похоже на удар током. Ледяные ладони особенно отдавались ему куда-то в сердечную чакру, о которой она все говорила подруге-коллеге за обедом, когда Роберт случайно подслушал их разговор. Анахата, черт бы её побрал! Всё-таки запомнил, как она называется. Роберт был готов поклясться, что благодаря неосознанным стараниям этой девы он выкурил столько сигарет, сколько в жизни не курил раньше.

Только подумать! Он, взрослый и самостоятельный мужчина, который в принципе никогда не жаловался на отсутствие личной жизни, руководитель целого отдела, сидит и нервничает как школьник перед девчонкой в колготках! Весеннее обострение, не иначе.

Но, конечно, несмотря на самоконтроль, смелые намёки все равно вылетали из его рта. В такие моменты прижать её хотелось ему, и он бы убил каждого, кто решит к ней приблизиться хотя бы на метр. А в голове сразу возникала картинка, как её светлые локоны рассыпаются по подушке, когда он…

– А если в презентации допустим…

– Повтори. Я прервался…на сообщение.Ему не хватает концентрации даже дослушать её вопрос. Голова просто отключается, уходя куда-то в страну фантазий. Он тяжело вздыхает – проигнорировать вопрос он не может, это его работа, которую он обязан сделать хорошо:

– Если мы в презентации добавим силуэты остальной коллекции фигурок, то это может привлечь на 20% больше продаж. Попробуем?

– А ты учла все риски? Если да, то можно попробовать.

Странное желание одновременно и закончить собрание, и продолжать до тех пор, пока ему самому не надоест, сжигало его изнутри. Но как же хотелось большего. Хотелось зарыться руками в пшеничные волосы и поцеловать её, смазывая эту чёртову розовую помаду на пухлых губах, которая ещё сильнее заводила его на каждой понедельничной планерке.

Она так и тянула упасть в эту бездну чувств, от которой он бегал как черт от ладана, а эта чертовка, которая, кажется, была самой хозяйкой ада для таких как он, только сильнее провоцировала, зная, куда бить, чтобы он точно не уснул ночью и весь день думал о ней.

Святость моего греха

Раньше мне казалось, что я сам совершенно не создан для того, чтобы кого-то любить. И мои многочисленные недоотношения были тому самым наглядным подтверждением. До того момента, как она появилась в моей жизни.

Сначала я, честно говоря, даже не думал о том, что так сильно влюблюсь. Но её обезоруживающая улыбка решила все за меня именно в тот момент, когда я её увидел.

Она всегда занимала много пространства – громко и искренне смеялась, не боялась задавать вопросы, даже если по её мнению они были глупыми, всегда находила, что ответить на шутки и колкости, и ей всегда всё было интересно. Она слушала водителей в такси, которые обожают делиться своими историями. Она смеялась от любой шутки, и боже, как же легко её было рассмешить! Она всегда улыбалась своей белозубой улыбкой и начинала встречи с какой-то хорошей новости. Она всегда выбирала самые яркие цвета в одежде и помаде, и её всегда было заметно издалека.

Я никогда не подумал бы, что моя голова однажды будет занята только одной девушкой. И как же меня это раздражало! Даже когда я хотел отвлечься, все равно мыслями возвращался к ней. В какой-то момент я уже перестал этому сопротивляться.

Но появилась новая проблема. Я начал желать её. В моей голове крутились сотни различных сценариев того, чего я хотел бы с ней. Но стоило ей просто посмотреть в мои глаза, и меня охватывал такой огненный стыд, которого я не испытывал никогда в своей жизни. Она была словно святая, что видела насквозь все мои грехи. Я более чем уверен, что она догадывалась обо всех моих фантазиях, но молчала. Не осуждала. Принимала меня и моих демонов такими, какими мы были на самом деле.

И я испытывал одновременно самые ярчайшие чувства в своей жизни – самую сильную любовь, самое страстное желание и самый страшный стыд. Мне казалось, что от переизбытка эмоций я просто упаду перед ней, и положу свою голову ей на колени, будто от этого я получу божественное откровение и небо простит меня за мои тёмные желания.

Она улыбалась. Она так улыбалась, что мне безумно хотелось её поцеловать. Размазать эту дурацкую, но чертовски подходящую к её губам помаду. Я хотел зарыться руками в копну её волос, чтобы почувствовать их шёлк. Я просто сходил с ума от того, насколько хотел к ней прикоснуться.

Мне казалось, что если я сделаю это, я оскверню её красоту, её нежную кожу, её чистую и совершенно раскрытую настежь душу. Я этого не хотел. Я не хотел быть тем, кто заставит её перестать улыбаться. В тот момент я был готов сражаться за неё любыми способами, лишь бы она всегда оставалась такой.

Момент, когда она коснулась моей щеки пальцами, я запомню на всю жизнь. Тепло её ладони, и то нежное движение, с которым она коснулась моего лица. Я замер, чувствуя, как сердце стучит у меня в висках и кажется, что вот-вот остановится. Она улыбнулась. Я увидел в её глазах смеющиеся искры. Она знала, до чего доводит меня. Каждый. Чёртов. Раз. Её это смешило. Она знала, что я последую за ней, стоит ей только посмотреть на меня.

Моё тело пробила дрожь, мне так не хотелось, чтобы она отстранилась. Она выжидающе смотрела на мою реакцию, чтобы понять, насколько сильно я схожу по ней с ума. Я одновременно и злился, и был вне себя от радости. Я хотел, чтобы она поцеловала меня. Я желал этого так, как не загадывал ни одного желания на свой День рождения. И она поцеловала меня.

Я был уверен, что вознесся в этот момент. Мне было настолько хорошо, что у меня кружилась голова. Её разрешение коснуться её буквально снесло мне крышу. В один момент она стала для меня одновременно и святой, и самой главной искусительницей. Она сжигала меня дотла. Я касался ладонями её талии, чувствуя, как нежная ткань платья пропускает тепло её кожи.

Я целовал её так, словно она была моим источником жизни, моим единственным смыслом. Моей наградой. Моим наказанием. Моей судьбой. Моим проклятием. Моей любовью. Моим гневом. Моим счастьем. Моим отчаянием. За считанные секунды она стала моим всем, и как же черт возьми мне это нравилось!

Я целовал её губы, я прижимал её к себе. Я чувствовал её ладони на своих плечах. И не мог остановиться. Она была так желанна. Она была так нежна и страстна. Я любил её. Я так сильно любил её, что весь остальной мир переставал для меня существовать.

Я хотел, чтобы её руки лежали на моих плечах целую вечность. Я хотел целовать её целую вечность. Но даже вечности мне не хватило бы.

Заставь меня почувствовать себя живым

Она оказалась на его бедрах, и мир перевернулся. Не в буквальном смысле – просто всё остальное перестало существовать. Только он. Только его руки, скользящие по её бёдрам с таким напряжённым благоговением, будто она сделана из чего-то хрупкого и бесценного.

– Блять, – тихо срывается с его губ, когда она прижимается к нему вплотную. Настолько близко, что он мог чувствовать тепло ее кожи даже через одежду, и от этого становилось душно, – что ты делаешь?

Его дыхание стало глубже, грудь поднималась резко, неровно, а глаза, потемневшие от желания, не отрывались от её лица. Она медленно провела пальцами по его груди, чувствуя, как под кожей бешено колотится сердце, и поднялась к плечам.

– Трогаю тебя, – прошептала она, и в её голосе звенела новая, совершенно неожиданная даже для нее эмоция. Она чувствовала его напряжение, его состояние, близкое к натянутой струне. Словно коснись она его более смело, и его накрыло бы новой волной эмоций, – ты против?

Он не ответил. Вместо этого его ладони сжали её талию, впились в неё, притягивая ближе, ещё ближе – пока между ними не осталось ни миллиметра свободного пространства.

– Ты провоцируешь, – наконец вырвалось у него сквозь стиснутые зубы, – ты понимаешь, что я не смогу остановиться?

Она знала, что он лгал. Одного ее слова было бы достаточно, чтобы он остановился и убрал руки с ее талии, но продолжала специально его провоцировать. Ей нравилось видеть эти эмоции на его лице. Он хотел ее, хотел настолько, что руки отдавались легкой дрожью. Он смотрел на нее так, что по ее спине пробегали мурашки – этот потемневший взгляд будил в ней настолько сильные эмоции, что при всем желании она сама не смогла бы остановиться.

Ей нравилось играть с огнем. Ей нравилось, как он проявлял поистине чудеса выдержки, пока она не подавала чёткий и однозначный сигнал. Ей до ужаса нравилось смотреть, как он медленно теряет контроль. Как все его принципы, блоки, и здравый рассудок таял с такой же скоростью, с какой его руки начинали увереннее сжимать ее бедра. Она пробуждала в нем такой шквал эмоций, что по телу внутри пробегала огненная волна, заставляя пульс ускоряться.

И тогда она начала двигаться. Медленно. Нарочито неспешно. Сквозь ткань его домашних штанов. Каждое смещение бёдер заставляло его вздрагивать, пальцы впиваться в её кожу глубже. Его дыхание превратилось в прерывистые, хриплые вздохи, а в глазах вспыхивали искры – то ли от ярости, то ли от безумного, неконтролируемого наслаждения.

– Ты… – он не закончил, прервавшись на половине фразы, чем вызвал ее хитрую полуулыбку. Она наклонилась, губы почти коснулись его уха, и кожу на шее обдало ее теплым дыханием:

– Я что?

Но он уже не мог говорить. Только громко дышал, запрокинув голову, когда её волосы рассыпались по его груди, как шёлковый шторм. В комнате пахло кожей, теплом и чем-то запретно-сладким, таким, что распаляет кожу еще сильнее. Воздух гудел, как натянутая струна, готовая лопнуть в любой момент. И она знала – ещё немного, и он сломается. Но не торопилась.

– Значит, ты решила, что я тут подчиненный? – его пальцы с силой сжали ее бедра, прежде чем тишину комнаты прервал звонкий звук его ладони о ее кожу. Она выгнула спину, прижавшись ближе, и в полумраке мелькнула его хищная ухмылка.

Она сама довела его до такого состояния, и теперь получит сполна. Он слишком долго ждал и терпел, чтобы сейчас в чем-либо себя ограничивать. Он притянул ее ближе за затылок, запутывая пальцы в темные кудри, и впился в ее губы так, что она ухватилась за его плечи и сжала их сильнее.

– Нравится провоцировать, милая? – он улыбается в поцелуй, и чуть отстраняется, видя, как ее глаза мутнеют. Его касания, тон голоса настолько наэлектризовали все тело, что каждое движение вызывало прерывистое дыхание. Она знала, что теперь полностью в его власти, и от этого чувства превосходства его силы начинала кружиться голова.

Он интуитивно угадывал места на ее коже, касания и поцелуи которых заставляли ее сильнее выгибать спину и прижиматься к нему в молчаливой просьбе о большем. Но теперь была его очередь ее мучать. Она пробудила в нем что-то поистине дикое, в каком-то смысле животное, такое, отчего он чувствовал, что она принадлежит только ему. И он не мог напиться этим наслаждением.

Он замечал даже самые малейшие детали. Как ее кожа покрывается мурашками, когда он излишне бережно, дразня, стянул ее топ, и она почувствовала его горячие руки на своей спине. Как от тяжелого дыхания вздымается округлая грудь. Он чувствовал такой коктейль эмоций, что даже алкоголь никогда не мог довести его до подобного состояния.

Он скользит излишне нежными поцелуями по ее шее, ключицам, а ее руки сильнее сжимаются на его плечах. Он одновременно знал и не знал ее совсем. Сейчас она казалась ему совершенно иной, более страстной, более… Свободной. Ее волосы легко взмывали и рассыпались в воздухе при малейшем движении головы, а на лице была целая палитра эмоций.

Он чувствовал кожей, насколько она хочет его прикосновений, его внимания, его тела, и его души. Она зажигала в нем такую жажду жизни и чувств, что в этот момент ему показалось, будто он заключает контракт с дьяволом. Дьяволом в ее лице.

– Скажи мне, чего ты хочешь? – его голос отдается глухо, напряженно, так, будто он сам был на грани от того, чтобы не сорваться. Ему нравилось чувствовать, как от его провоцирующих фраз она пытается сжать бедра сильнее, но он сильнее дразнит, удерживая их ладонями.

– Ты знаешь чего, – она скользит губами по его щеке к шее, и ведёт ладонями от плеч к груди. Он хрипло смеется, когда она поднимает голову и нетерпеливо ерзает на его бедрах. Он шумно выдыхает.

– Так не пойдет. Я хочу услышать твое желание, – его слова отдаются дразнящим мурчанием на ее шее. Он дразня проводит ладонями по краю тонкого кружева ее белья, ловя губами ее смазанные поцелуи. Словно он должен был угадать по ним, чего сейчас она хочет от него.

– Я… я хочу тебя, – срывается с ее губ, и это становится для него спусковым механизмом. Она чувствует его руки на своем теле, и чувствует, как кружится голова от наслаждения.

Он пьянил ее так, как не мог алкоголь. От его голоса внутри все горело так, что единственное, в чем она нуждалась сейчас, это был он. Его прикосновения обжигали, заставляли бабочек в животе лихорадочно биться и разлетаться. Она никогда не думала, что может настолько сильно хотеть близости человека. Конкретного мужчины.

Ее пальцы проводят по его коротким волосам, и когда он начинает двигаться, с ее губ срывается стон. Она прижимается ближе, чувствуя пульсацию по всему телу.

– Я не знал, что ты такая, – она перекрыла его губы своими, не дав договорить. Ее поцелуй был горячим, влажным и абсолютно неконтролируемым. Он ответил яростно, заставляя её стонать прямо в поцелуй. Его руки сами приподнимали ее бедра, и с силой тянули вниз.

Каждое его движение заставляло звонкие стоны срываться с ее губ. Она впилась пальцами в его плечи, едва ощутимо царапая их ногтями, и грудью чувствовала его горячее дыхание. «Двигайся сама» – слышит она его хриплый шепот, и вздрагивает, отталкиваясь руками от его плеч, и медленно приподняла бедра, сжимая его.

– Блять…какой вид, – он сбивчиво дышит, откинувшись спиной удобнее, и кладет ладони на ее талию, сжимая и поглаживая. Ее волосы взмывают в воздух и рассыпаются на плечах.

Она прикрывала глаза при каждом движении, и он видел на ее лице наслаждение, граничащее с одержимостью. Красный кружевной лиф провоцировал его еще сильнее, округлая грудь вздрагивала от малейших движений словно желе. Он притянул ее за спину ближе к себе, и щелкнул пальцами застежку.

Громкий стон сорвался с ее губ, когда его поцелуи спустились от ключиц ниже. Он будто знал все ее потайные желания и фетиши, о которых не знала даже она сама. И, будто на эмоциях, двигала бедрами более резко, заставляя его стонать громче.

Она чувствовала, будто он сжигает ее дотла. Настолько его прикосновения были приятны, настолько они казались одновременно и грязными, и бережными, что ей хотелось большего. Ей хотелось, чтобы его руки сильнее сжимали ее бедра и талию. Ей хотелось чувствовать поцелуи на своей коже. Ей хотелось его, целиком. Она не хотела делить его ни с кем в жизни. Словно он был ее личным тайным желанием, словно только ему она могла прошептать свои желания, и он исполнил бы их в эту же секунду.

Словно только он мог почувствовать всю спящую в ней страсть и желание, граничащие с настоящим сумасшествием. Словно лишь он мог доставить ей истинное удовольствие.

Когда она достигает пика, с ее губ срывается его имя, и это звучит настолько горячо, настолько искренне, что по его телу проходит горячая волна. По комнате раздается его громкий стон, вперемешку с грязными ругательствами, и он сжимает ее бедра сильнее.

– Хорошая девочка, – еще легко дрожа, он улыбается, вновь дразня ее. Его грудь вздымается от тяжелого дыхания. Он приподнимает ее за бедра и прижимает ближе к себе, покрывая ее лицо нежными поцелуями и убирая с него волосы пальцами. Она тяжело дышит, роняя голову на его плечо, и мелко дрожит.

Он нежно гладит ее по спине пальцами и откидывает голову назад. Она – единственная девушка в его жизни, которая заставляет его чувствовать настолько щемящую нежность в сердце после всего, что они могут вытворять вдвоем.

– Устала, котенок? – она что-то несвязно бурчит в ответ, но даже в этом ленивом голосе он чувствует ее нежную улыбку. Она поднимает голову и смотрит ему в глаза чуть расфокусировано, но с улыбкой. Она нежно покрывает поцелуями его шею, линию челюсти, щеки. И бережно, легко водит своим кончиком носа о его нос.

– Ты из меня выжал все силы, – она смеется, обнимая его за шею, а он резко подхватывает ее под спину и опрокидывает на диван, заставляя тихо взвизгнуть от неожиданности.

– Сложно устоять перед тобой, – он улыбается в ответ, и аккуратно ложится рядом, вытягивая ноги вдоль дивана. Она прижимается ближе, водя пальцами по его груди и задумчиво улыбается. Он ловит ее руку и нежно прижимается губами к ее запястью. Ее сердце наполняется таким теплом и нежностью, что это становится видно даже по ее глазам.

Но видя восхищение в его глазах она понимает – это более, чем взаимно. Она чувствует его даже на эмоциональном уровне. И рядом с ним было настолько хорошо, что вот так лежать с ним хотелось целую вечность.

Как же перестать мне думать о тебе?

В помещении ночного клуба было особенно оживленно. Пятничный вечер стал по-настоящему летним, когда из колонок полились знакомые всем в помещении песни. Стайка парней отрывалась как в последний раз – сотрудники офисов особенно любили появляться здесь, чтобы снять накопившийся за неделю стресс.

«Мне бы нагуляться, мне б вина напиться, чтобы перестала ты мне ночью сниться» – громыхающие строчки особенно отзывались в сердце Виктора, одного из парней в компании. Непонятные чувства не давали ему покоя. Вот уже неделю ему снилась одна и та же девушка, лицо которой он все никак не мог вспомнить с утра.

Виктор чувствовал кожей заряженный воздух клуба и не просто танцевал, а, что называется, чувствовал музыку. Прыгать, трясти головой так, что завтра будет сложно собрать последние мозги в кучу, смотреть как глупые улыбки сияют на лицах лучших друзей – лучше для вечера не придумаешь. По крайней мере, так казалось Виктору до того момента, пока он не поймал на себе взгляд девушки, и от неожиданности застыл на месте.

Она. Девушка из его сна. Та, из-за которой он нормально не спит уже неделю и просыпается из-за жара. Сердце по количеству ударов в этот момент приблизилось к битам в песне. Виктор почувствовал, как щеки заливаются красным. Не то от жары, не то от ее мини-платья и коротких черных волос. Она будто тоже узнала его. Не думая, Виктор направился к ней ближе под смеющимися взглядами своих друзей. Она охотно поддалась танцу с ним, и все, что Виктор видел вокруг себя – это ее улыбка.

Ему было так хорошо, словно он выпил разом весь бар и алкоголь затуманил голову окончательно. Ее сверкающие в темноте голубые глаза лучились весельем. В его голове была единственная мысль: «лишь бы это не заканчивалось». Он смотрел на то, как ее волосы взмывают вверх от движений, и совершенно упустил из вида момент, когда свет прожекторов направился на них, и все смотрели на них во все глаза.

– «Как же перестать мне думать о тебе?» – одновременно поют они строчки и улыбки на лицах становятся еще шире. По глазам он понял – эта встреча была далеко не случайной. Это было даже не судьбой, а чем-то большим, но у него не хватало слов описать это.

Она проводит ладонью по его груди и качает бедрами под бит, а он только и может, что рассмеяться и положить руку на ее талию, скользя по ней к спине. Незнакомка улыбается шире и притягивает его к себе ближе за галстук. Виктор был искренне уверен в том, что в этот момент в ее глазах были такие искры, которых он больше никогда и ни у кого не видел. Настолько ему нравился драйв от того, что она делала с ним, что начиналась кружиться голова.

– Как зовут? – пытаясь перекричать музыку произносит Виктор, и ловит движения её губ. «Маша», – улыбается она, и кивает в ответ. «Витя», парень смеется и хватает ее за руки, двигаясь в такт музыке. Девушка хохочет и практически прыгает на каблуках, где-то в глубине души понимая, что завтра она не сможет даже просто встать с постели.

– Завтра? – кричит он, но музыка съедает слова, они растворяются в битах и чужих криках. Она улыбается в ответ – так, будто уже согласилась, и вновь тянет его за галстук ближе к себе.

– Завтра, – шепчет она ему на ухо, и это слово звучит громче любой музыки.

Последствия ранних возвращений

Но единственное она знала точно – сегодня она задержится здесь подольше. Намного дольше.Ключ повернулся в замке с характерным щелчком, но грохочущий бит Bishop Briggs полностью заглушил звук открывающейся двери. Он замер на пороге, так и не успев снять кроссовки, и его глаза расширились от неожиданного зрелища.

Его квартира преобразилась. В центре прихожей, спиной к входу, она исполняла какой-то безумно соблазнительный танец со шваброй вместо партнера. Волосы раскачивались в такт музыке, ярко-алая футболка задиралась при каждом движении, обнажая полоску загорелой кожи на пояснице. Зелёные носки скользили по ковру, а черные шорты казались настолько короткими, что он невольно кашлянул, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

«Like a river, like a river…» – завывала музыка, а она, не замечая присутствие зрителя, сделала особенно вызывающий поворот бедрами, и медленно прогнулась в спине. А затем, в такт ритму, также медленно спустилась вниз, прокручивая бедрами «восьмерку». Он откровенно засмотрелся на зрелище, которое эта квартира еще не видела, и не решался прервать такое эффектное шоу. Он снял обувь, скрестил руки на груди и прислонился к косяку кухни, чувствуя, как оттуда тянулся аромат чего-то божественного – явно не из разряда полуфабрикатов, которыми он обычно питался.

Они договаривались только на хорошую уборку раз в неделю, но, как оказалось, находясь на работе, он отказывался от шоу и хорошего обеда. Когда музыка наконец-то стихла, он решил дать о себе знать:

– Если бы я знал, что меня так будут встречать с работы, я бы не задерживался, – его губы растянулись в легкой ухмылке, а девушка резко взвизгнула, швабра с грохотом полетела в хозяина квартиры, но не попала.

– Напугали, блин! Вы…вы же должны быть на работе! – её глаза сейчас были похожи на взгляд испуганного щенка, но затем, когда она поняла, что он вошел в квартиру не только что, густо залилась румянцем, – и…Давно вы тут стоите?

– Примерно с припева, – он рассмеялся, делая пару шагов навстречу, – пораньше закончил сегодня. Как чувствовал, что дома ждет концерт.

Она фыркнула, подбирая швабру, и закатила глаза, видя смешинки в его глазах. Было ли ей неловко? Однозначно. Было ли ему смешно от абсурда всей ситуации? Естественно. Он медленно прошелся взглядом по ее фигуре, задержавшись на голых коленках и зелёных носках, которые теперь казались ему чертовски привлекательными. Ни одной приличной мысли после таких танцев в голове не было, и он просто улыбнулся.

– Извините, – вдруг выдала она, опустив глаза в пол. Он вскинул бровь, и наклонил голову набок, не понимая, за что конкретно она извиняется и зачем, – за…концерт.

– Мне понравилось. К тому же дома чисто, и… – он вдруг понял, что на кухне уже был готов обед, и удивленно перевел глаза на девушку, – ты еще и готовила?

– Я подумала, что вы вернетесь голодным, – она нежно улыбнулась, снимая перчатки, – нажарила курочки и овощей. Полезно.

– Спасибо, – он хмыкнул, невольно расплываясь в улыбке, и направился в спальню, чтобы переодеться. Она, тем временем, убрала швабру и другие инструменты ее уборочного шоу, и направилась на кухню, ловко и быстро накрыв на стол. Он, войдя на кухню, непонимающе вскинул бровь – накрыто только на одного, а она просто прибирала остатки от готовки.

Он молча отталкивает её от шкафа, в сторону стола, и достает еще одну тарелку. Она смущается, осев на стул, и молча наблюдает за движениями его спины. В домашней футболке он казался ей каким-то особенно мягким, расслабленным, на секунду ей даже захотелось подойти к нему со спины и обнять.

– Да не стоит, вы чего. Только мешать буду, – она неловко вскакивает и кладет руку на его предплечье, он лишь улыбается и фыркает, ставя тарелку на стол.

– За такое шоу я не только накормлю, но и спать могу уложить, – он смеется, доставая из шкафа бутылку белого вина и два фужера. Ее растерянный взгляд он считывает как испуганный, и тут же поясняет: – по бокальчику.

Она улыбается, чувствуя, как на кухне смешиваются запахи еды и вина, и на душе становится удивительно тепло. Он мельком поглядывает на ее розовые щеки, и понимает, что теперь искренне хотел бы увидеть такой концерт с самого начала.

Кухня наполняется разговорами и смехом. Он рассказывает о рабочей смене, с удивлением замечая, как внимательно она его слушает, и как искренне хохочет над его шутками, и ловит себя на мысли, что сейчас ему хорошо. Рядом с ней, ее смешными вихрями волос, торчащими в разные стороны, как антенны, и её танцами, от которых сердце пропускает удар. Когда он допил вино, то поймал себя на мысли, что впервые за долгое время не хотел, чтобы вечер заканчивался. А она тем временем украдкой смотрела на его расслабленную улыбку, и вдруг увидела в его взгляде новую эмоцию. Была ли это нежность, симпатия, или просто веселье, сложно было понять.

Мурчи

Задумывались ли вы когда-то о том, что можно ли влюбиться в человека только из-за его голоса? Кому-то нравится внешность, кому-то характер. К тому же, не так уж и много мужчин знают, как их голос и тон могут влиять на чувства женщины, для них это скорее обычный ежедневный инструмент.

Маргарите всегда нравился его голос. Его хотелось слушать часами. Когда он увлекался и начинал рассказывать что-то личное, Маргарита хотела, чтобы эти моменты никогда не заканчивались.

Так, она однажды поймала себя на мысли, что ей особенно понравилось разбирать его, будто песню, по нотам. Здесь он хрипло смеётся, потому что он уснул, пока ждал её звонка, а тут лениво тянет буквы после тяжёлого рабочего дня, шурша тканью дивана. Если бы Маргарита могла описать его голос одним прилагательным, это было бы «мурчащий», потому что сам он действительно напоминал ей большого ленивого кота, который любит поспать и поглаживания по голове.

Его голос был для неё особенным. То, как он мурчал буквы себе под нос, как смеялся, как понижал тон, когда объяснял ей что-то серьёзное, как забавно добавлял интонации для двояких фраз…

Маргарита была готова перечислять эти моменты целую вечность. В его голосе чувствовалась сила, уверенность и.... Безопасность. Словно он был создан для того, чтобы залечивать чужие раны. Его голос отзывался ей по-особенному. Если поначалу он казался ей холодным, сдержанным, даже немного роботизированным, то потом Маргарита вдруг стала слышать в нем те едва заметные нотки веселья, грусти, усталости – всего, что делает голос человека уникальным и живым.

Когда он впервые рассмеялся рядом с ней, она на секунду застыла. Его смех был таким теплым, немного смешным, но таким родным и мягким, что Маргарите показалось, что он попал не просто в сердце, а застыл где-то под ребрами, щекоча их.

– Ритка-Маргаритка, чего сидим, кого ждем? – смешинки в его голосе было слышно даже не вслушиваясь. Маргарита подняла глаза, и вдруг почувствовала разливающееся по телу тепло от прозвища, которое он дал ей пару месяцев назад, и сама не заметила, как расплылась в широкой белозубой улыбке. А он…Он не сразу понял, что Маргарита влюблена в его голос. Сначала он замечал лишь мелкие детали: что в разговорах с ней невольно смягчает тон, что иногда специально подбирает нежные слова.

Где-то внутри росло странное чувство, будто его голос – не просто звук, а что-то большее. Что-то, что его Маргаритка ловит на лету, словно автоматически считывая между строк то, чего он не мог озвучить.

– Ты какой-то уставший, – сказала она однажды вместо «привет», и он замер, понимая, что она попала в «яблочко». Но как она это узнала? Потом пришло другое наблюдение: Рита слушала его иначе, чем все остальные. Не так, как коллеги, ждущие его указаний, не так, как друзья, перебивающие шуткой. Она вслушивалась. И иногда, когда он говорил что-то долго, её глаза темнели, будто она растворялась в звуке.

– Ритка-Маргаритка, – он нарочно опустил голос ниже, как она любила, – ты чего притихла?

Она аж подпрыгнула на месте, а потом покраснела и засмеялась так смущённо, будто её поймали на чём-то интимном, что она пыталась скрыть и делать незаметно.

– Ничего, просто… твой голос сегодня особенно мурчащий.

Он тогда фыркнул от её сравнения с котами. Почему-то она их особенно обожала. Но внутри что-то ёкнуло. С тех пор он стал экспериментировать. Шептал ей на ухо глупости, пока они стояли в очереди, чтобы просто чтобы увидеть, как по её коже пробегают мурашки. Смеялся над ее шутками, и видел, как ее щеки покрываются нежным румянцем.

А однажды, после трудного дня, нарочно позвонил ей и сказал первое, что пришло в голову:

– Говори со мной.

– О чём? – её голос сразу стал тёплым, будто она уже протягивала руки, чтобы обнять его через телефон.

– Неважно. Просто… Говори.

И она говорила. А он закрывал глаза и слушал – не слова, а её. Пытаясь точно также разобрать ее голос на молекулы, почувствовать ее кожей. То, как меняется её тон, тембр, как она вздыхает между фразами, как смеётся, когда он шутит. И вдруг осознал: «Она влюблена в мой голос. А я…»

А он, кажется, влюблялся в то, как она его слушает. Даже если потом она сравнивала его голос с мурчанием кота.

Гарант интеллекта

– Мне больше нравятся мужчины с мозгами, – она смеется, и он замечает, как в ее глазах искрятся озорные огоньки. Арина откровенно играла с ним, удобно устроившись на летней террасе одной из многочисленных городских кофеен.

– Значит, высшее образование для тебя равно привлекательности? – Артур озорно улыбается, поднося к губам бокал с айс-капучино. Арина задумчиво улыбнулась, перекидывая ногу на ногу, одергивая подол бежевого платья, и покачала головой.

– Высшее образование не всегда гарантирует мозги, – Артур смеется, изучая глазами лицо своей спутницы, и ловит себя на мысли, что её характер виден даже в её внешности. В том, как элегантно и расслабленно она сидит, в том, как солнечные лучи закатного солнца играют в ее волосах, и в том, как ее взгляд иногда на долю секунды становился не просто игривым, а оценивающим, будто ища подвох.

В её взгляде был вызов, игра, что-то такое неуловимо горячее, отчего сердце внутри начинает биться чаще, и все его внимание зацикливается на ней. Артуру не было дела до официантки, кружащей около него. Он даже не поднимал на нее глаза. Он видел перед собой только ее. Её нежный кардиган, легким облаком лежащий на плечах, тонкие бретели платья, и забавную подвеску с вишней, лежащую на ее груди. В Арине было что-то дикое, яркое, первозданное. Она не стеснялась его взгляда, заигрываний, внимания и комплиментов. Она всегда смотрела ему прямо в глаза, с любопытством, игрой и прямолинейностью.

– А что для тебя показатель? – Артур задумчиво откидывается на спинку плетеного кресла и улыбается, смотря на лицо своей спутницы.

– Взгляд и речь, – Арина отвечает быстро, не думая, словно уже заранее знала вопрос и ответ на него, и ее губы, накрашенные ярко-алой помадой, растягиваются в нежной улыбке, – многое можно понять по этим двум вещам.

– И… Что тогда можно сказать обо мне? – Артур хитро улыбается, наклоняясь ближе, и смотрит на реакцию девушки: растеряется ли она? Ответит ли? Арина смеется, откидывая волосы назад.

– Любишь играть, и не любишь проигрывать, – теперь очередь улыбок была уже Артура, – но при этом ты достаточно честный.

– Приятно слышать от такой девушки, как ты, – Арина морщит нос от лести, и весело фыркает, медленно обводя взглядом лицо своего спутника, и невольно задерживает на пронзительно-зеленых глазах.

В Артуре было что-то особенно обаятельное. Не то ямочки на щеках от улыбки, не то хитрый прищур зеленых глаз, точь-в-точь как у лиса из мультфильма Дисней. Арине нравилась его легкая, независимая, но очень притягательная натура. Его хотелось слушать, рассматривать, и, чего греха таить, трогать тоже, хотя этот импульс пугал ее своей спонтанностью и силой, поэтому когда ее руку, лежащую на столе, накрыла его ладонь, теплый вихрь мурашек пробежался по ее телу.

Его большой палец медленно гладил ее костяшку, и Арина с трудом отвела глаза от их рук, возвращая взгляд к его глазам.

– Ариш, скажи, а ты веришь в любовь с первого взгляда? – его взгляд становится особенно веселым, закатное солнце отражалось в его глазах блестящими искрами.

– С тобой могу и поверить, – она улыбается и смеется, видя как от удивления вытягивается лицо Артура, и как смущение заливает румянцем его щеки.

Моя дорогая Элизабет

Было ли у вас такое, что вы долгое время ощущали себя тем самым спорткаром, который так долго пылился в гараже, мечтая о заезде, что уже перестал хотеть чего-либо? У меня было.

До момента, пока он не появился в моей жизни. Холодный, недоступный, жёсткий… От одного только его взгляда мне хотелось спрятаться, сжаться, лишь бы он не смотрел на меня этими пронзительными глазами, которые словно впитали в себя весь ледяной треск воздуха на февральском морозе и пронзительный холод зимнего ветра, который пронизывал до костей, лишая возможности спрятаться.

Но потом я стала замечать мелочи. Первое, что бросилось в глаза – как он не боялся моей резкости. Когда я саркастично закатила глаза на очередное его замечание, он просто усмехнулся: «Не пыхти, Элизабет, давай ещё разок проверим программу». Не оправдывался, не злился – будто моя колючесть его даже забавляла.

Он не шарахался от моего прямого взгляда. Он делал комплименты моей внешности не шаблонно, а с какой-то… досадой, будто злился, что я сама этого не вижу.

– Элизабет, а ты себя красивой не считаешь? – как-то спросил он, когда я в очередной раз отмахнулась от его слов.

– Есть и симпатичнее, – растерянно пробормотала я первое, что пришло в голову.

Он недовольно пробормотал что-то себе под нос, но я услышала только тихое «Элизабет» на выдохе и запомнила, как его пальцы сжали пульт от проектора – будто он еле сдерживался, чтобы не встряхнуть меня за плечи. Словно его злила даже сама мысль о том, что я в упор не вижу очевидных вещей.

Я всегда думала, что сила – это стальная непробиваемая улыбка и резкие фразы, приправленные интеллектом до такой степени, что все особо слабые неудачники убегали, сверкая пятками. Мне нравились джинсы, худи в модном сейчас «оверсайзе». Я могла заткнуть любого парня в споре, знала больше, чем те, кто хотел меня. Мне нравилось, как они теряются, когда понимают – я не та, кого можно просто прижать к стенке. Но с ним…

С ним я вдруг поймала себя на том, что не перебиваю. Что слушаю, даже когда он говорит что-то очевидное. Что позволяю себе кивать и спрашивать совершенно «глупые», по моему мнению, вопросы, которые никогда бы в жизни не задала случайному мужчине:

– А почему так?

– Ты не знаешь? – он приподнял бровь, но в его глазах не было насмешки или осуждения.

И вот он уже рисует схемы на салфетке, а я… Я больше не делаю вид, что уже всё поняла, и вообще знала без него. Я смотрю на его руки, на то, как морщится лоб, когда он подбирает слова. И понимаю – мне нравится это. Не демонстрировать своё превосходство. Позволять ему объяснять мне, и не чувствовать себя побежденной. Просто потому что он со мной не соревновался.

Он молча признал мою силу и интеллект, признал меня равной себе, и это оказалось для меня настолько неожиданным, что осознав это, я почувствовала, будто с плеч рухнул груз.

Мои идеи в обновлении приложения поддерживались и внедрялись, мои хобби и увлечения не только не встречали осуждения, а получали поддержку и нежную улыбку: «сколько еще у тебя талантов?».

Не сражаясь со мной, он дал мне возможность посмотреть на себя под совершенно другим углом. Я вдруг почувствовала легкость и игривость в теле, заметила за собой больше мягкости и терпения по отношению ко всем, с кем мне приходилось взаимодействовать.

А потом…Я стояла перед зеркалом в своей комнате, впервые за столько времени примерив что-то женственное без ощущения чуждости этого образа на мне. Я вдруг увидела в себе не девочку-подростка, которая сутками играла в видеоигры, а взрослую привлекательную девушку, которая хоть уже и работает на серьезной работе, но также сутками играет в любимые игры. Разница была лишь в том, что я вдруг увидела свою красоту.

Мне никогда не казалось приятным внимание к своей женственности, ведь даже тот факт, что кто-то просто захотел мое тело, не собираясь увидеть душу, доводил меня до дрожи. Мне хотелось, чтобы хвалили мой интеллект и таланты, а не то, насколько короткая на мне была юбка.

Но его умение сделать комплимент внешности приятным, не липким, а таким нежным и чувственным вдруг приглушил мой страх. Ему одинаково нравились мои сумасшедшие идеи и моя одежда, даже в дни, когда я не наряжалась.

Да, кстати, я вдруг поймала себя на мысли, что начала наряжаться. Не для него. Для себя. Даже в дни, когда я не приходила в офис, а просто встречалась с подругами. Я стала радоваться новой одежде, и в моменте увидела, что из оверсайза в моем гардеробе остались только те худи, которые я надевала в особенно холодное время, или дни, когда сильно уставала. Я стала получать комплименты даже от незнакомцев на улице, и они не злили, не пугали меня, а приносили искреннюю радость.

Я смотрела на себя в зеркало. Ткань юбки скользила по бёдрам, подчёркивая то, что я всегда прятала. Я вдруг представила, как он увидит меня в этом. Как замедлит шаг. Сердце так сильно забилось в груди, что в моменте я даже испугалась этого наплыва эмоций. Он заметил. Конечно, заметил. От его взгляда не могло скрыться абсолютно ничего.

– Лиззи, ты решила усложнить мне и без того плохую концентрацию? – он провёл взглядом от юбки до моих распущенных волос и усмехнулся, но пальцы сжали стакан так, что побелели костяшки. Я засмеялась – и вдруг осознала, что смеюсь искренне. И самое странное – я не чувствую себя слабой.

Когда он поправил прядь за моим ухом, я не отпрянула. Не засмеялась нервно. Просто замерла – и поняла, что мне… приятно. И губы сами расплылись в глупой улыбке.

– Ты вся напряглась, я тебя напугал? – он убрал руку, но не отступил.

– Не привыкла, что трогают.

– А к чему привыкла?

– К тому, что я трогаю первой.

Он рассмеялся – и в этот момент я осознала: я не боюсь этой мягкости. Потому что он не использует её против меня. Я расхохоталась вместе с ним, и только потом заметила нежность, которая плескалась в его глазах. Он смотрел на меня так часто, что любое изменение в его взгляде я замечала.

Теперь я иногда ловлю себя на новых жестах: на том, как поправляю волосы, а не грубо закидываю их за спину; на том, как могу сказать «Не знаю» – и не чувствую, что проиграла, ведь он объяснит мне любую сложность без удара по моему самолюбию; и на том, что теперь я смотрю на себя в зеркало и расплываюсь в улыбке от того, насколько мне комфортно и насколько я ощущаю себя собой.

Словно он разбудил во мне ту, кем я была, когда мне не приходилось защищаться. И да, я всё ещё могу поставить на место любого. Но теперь мне не обязательно это делать. И это…Это оказалось круче, чем я думала.

Он не переделывал меня, он не пытался читать мне нотации. Он просто дал мне возможность узнать, какая я, Элизабет Картер. И я влюбилась в себя, в искреннюю, мягкую, но такую же сильную и прямолинейную. Просто теперь мне не нужно выбирать сторону. Я могу быть разной, противоречивой, и это так прекрасно!

На этом моменте, я подумала, что хочу завершить эту запись в своем дневнике, но не нашла слов, чтобы сделать это иначе, поэтому просто скажу:

С любовью,

Ваша Элизабет.

Статус: «Свободен»

Раньше мне всегда казалось, что если ты любишь человека – нужно обязательно что-то с ним строить. Какие-то отношения, будущее, и все, «как полагается». И я жила с этими мыслями до тех пор, пока в моей жизни не появился он.

С ним я впервые ощутила себя в безопасности, что я не одна несу ответственность в своей жизни за миллион странных вещей. С ним всегда было весело – он мог просто сказать что угодно, и меня бы это рассмешило за пару секунд. С ним всегда было тепло – еще никогда я не уходила от него с плохим настроением. Наоборот, я чувствовала себя словно кошка – его забота, участие, и бережное отношение ко мне наполняли меня такой теплой, даже немного ленивой энергией, что я искренне пыталась сохранить её в себе как можно дольше.

Поначалу мне казалось, что чувства, которые я начала испытывать, ненормальны, даже в каком-то плане они «не приняты» в привычном мне понимании. Но мне искренне хотелось беречь их, как маленькую тайну, которая связывала его и меня.

Я видела его искреннюю улыбку, когда я специально говорила всякие глупости, чтобы его рассмешить, если у него было плохое настроение. Мне всегда было интересно, как у него дела, как его самочувствие, и все то, что мне казалось важным.

Да, чаще всего я ходила по очень тонкой грани – он мог не только не понять мои чувства, если бы узнал о них, но и отвергнуть, просто потому что всё это не вписывалось ни в мои жизненные принципы, ни в его. Но как же мне нравилось получать от него эти минуты приятного напряжения, когда я знала, какие эмоции вызываю у него!

Честно говоря, на это легко можно было бы подсесть, и сложно отказаться в дальнейшем, но в какой-то момент я вдруг поняла: а мне ведь не нужно пытаться «завоевывать» его внимание, мне не нужно волноваться о том, что он подумает; о том, что будет между нами дальше. И в этот момент мне словно открылся совершенно другой мир: я осознала, что мне совершенно не обязательно быть в отношениях, чтобы любить человека.

Я могла спокойно наслаждаться его вниманием и обществом в рамках того отношения, которое мне было разрешено ему демонстрировать. Я могла проявлять заботу и свои чувства открыто, но в другом формате – не обязывая его мне отвечать.

Это было для меня удивительно – не хотеть обладать человеком, но любить его. Это было что-то сверх моего понимания просто потому что со мной такое происходило впервые. Я смотрела его пронзительные глаза, в которых играли смешинки, и глупо улыбалась. Меня переполняли чувства оттого, что этот человек просто был в моей жизни. И мне этого было достаточно.

Мне не хотелось отравлять нашу историю сложностями, лишней и совершенно ненужной ответственностью, какими-то эфемерными фантазиями о будущем, которого у нас с ним не могло быть. Я хотела, чтобы эта история так и оставалась чистой, безумно нежной, такой, о которой ты думаешь, когда засыпаешь; о такой, о которой думаешь, когда тебе хорошо, когда тебе плохо.

Я хотела, чтобы эта история была наполнена теплом и нежностью, бережным отношением друг к другу, и безусловным принятием. Я поняла, что если бы произошло такое, что наши отношения нужно было бы загнать в рамки ответственности и ожиданий, они просто перестали бы существовать.

Та нежная любовь, которую я испытывала к нему, не имела границ. Она согревала меня, когда в моей душе была стужа. В ней была такая легкость, что мне казалось, будто я могу свернуть горы при желании.

Я падала и вставала заново, потому что его образ в моей голове успокаивал – его навык подбирать нужные слова всегда меня удивлял.

Он стал частью моей истории, и я просто не смогу дальше жить так, будто его не было, просто потому что его появление перевернуло мою жизнь с головы обратно на ноги. Благодаря ему я раскрыла в себе ту нежную и уязвимую сторону, которая уже была во мне.

Я поняла, что люблю его по-своему. Я просто наслаждалась его присутствием в моей жизни. Я была абсолютно счастлива и берегла эти чувства в сердце, как яркий огонек.

Мне бы хотелось выразить ему всю ту нежность и душевное тепло, которое я испытывала по отношению к нему открыто, но смотря на то, как он улыбается, я понимала: мне было достаточно просто того, что он никуда не исчез.

Меня переполняют чувства: радость, счастье, и настолько безмерная безграничная любовь, что делая записи о нем в дневнике я почувствовала, как слезы подступают к глазам, а одна даже успела скатиться по носу.

Я не знала, что умею любить настолько нежно и тихо. Я не знала, что моя любовь может быть такой незаметной и мягкой. Я не знала, что могу полюбить человека просто за то, что он есть в моей жизни и также не знала, что мне этого будет достаточно.

Я счастлива. Я люблю и любима. А он? А он – счастлив, потому что его статус: «свободен».

Бриз призрачных обещаний

– О чём задумалась, красавица?

– Ни о чём. Просто… Любуюсь закатом.

Мужчина мягко улыбается, подходя к девушке со спины и нежно приобнимает её за открытые загорелые плечи. Она забавно прищуривает глаза и смотрит на него через плечо с мягкой тёплой улыбкой. Он чувствует, что её кожа холодная, и со вздохом снимает с себя джинсовку. Тяжёлая ткань ложится на плечи девушки, а Дмитрий прижимается ближе, пытаясь согреть теплом своего тела.

– Вся холодная, замёрзла?

– Нет, воздух просто прохладный.

Дмитрий нежно целует Полину в открытую шею, и легко чмокает в затылок. Руки вокруг неё сжимаются чуть сильнее. Солнце уже давно провалилось за горизонт и на его месте сияло алое зарево.

– Знаешь, это моя самая большая авантюра в жизни, – улыбается Полина, изучая глазами пылающее яркими красками небо.

– Свалить из города на пару дней никому не сказав? – Дмитрий смеётся, а девушка поддается его веселью и тоже смеётся словно понимая весь абсурд данной ситуации.

– Ты такая красивая. Просто волшебная, – Дмитрий вновь мягко целует шею Полины, и легонько проводит по ней носом.

Все это казалось сном. Ещё месяц назад он бы не смог и лишнего слова сказать ей. А сейчас готов каждую секунду шептать на ухо комплименты, лишь бы она улыбалась так, как сейчас. Полина выворачивается его руках, и смотрит ему в глаза. Её руки медленно скользят от его запястий до плеч и плавно на них останавливаются. Он нежно прижимает её к себе, придерживая куртку на плечах.

– Что ты со мной делаешь? – Дмитрий шепчет это практически в губы девушки, и мягко втягивает её в поцелуй. Тягучий. Чувственный. Но такой нежный, что на пару секунд начинает кружится голова. Все, что ему было нужно, все, в чем он нуждался – была она.

– Свожу с ума. Самую малость, – Полина улыбается в поцелуй, обвивая шею Дмитрия руками, и прижимается ближе к его горячему телу.

Он улыбается в ответ, и резко подхватывает её за талию и наклоняется вместе с ней, целуя в наклоне так киношно, будто сейчас выйдет режиссёр и скажет «снято!». Дмитрий смотрит ей в глаза и улыбается так счастливо, будто он выиграл в лотерею. Но его наградой была она. Он не знал за что, но безумно хотел сохранить её в своей жизни.

И всё-таки

Ночь. За окном слышится шелест листьев и голоса птиц. Сад, что находился на территории отеля поражал своей красотой. На улице стояла удивительно приятная погода: тёплая, но не душная.

Лёгкий ветерок едва колышет узорчатые занавески из тонкого лёгкого кружева. Нежный свет луны падает сквозь распахнутые французские окна от пола до потолка, и освещает фигуру внутри комнаты.

Хрупкая девушка с высветленными волосами задумчиво покачивает в руке ручку, а затем вновь опускает её в блокнот, начиная усердно выводить в нем буквы. Ручка с небольшим скрежетом скользит по бумаге, вырисовывая слова и предложения, складывающиеся в абзацы, а иногда – в четверостишия. Но не проходит много времени, как девушка лениво, даже немного вальяжно поднимается из-за стола и босыми ступнями направляется по тёмному паркету к окну.

Лунный свет падает на её фигуру и отбрасывает тень. Изящную, такую же как и она сама: стройное тело, облаченное в лёгкую хлопковую рубашку и такие же штаны. Тень моментально приняла очертания хозяйки.

Девушка выходит на балкон, опирается локтями о мраморные перила и смотрит вдаль, где большим ярким диском на небе висела Луна. Послышался шорох занавесок из номера рядом, и не прошло и секунды, как оттуда, на свой балкон, вышел юноша.

Лунный свет запутался в его взъерошенных кудрявых волосах, а в глазах, цвета тёмного шоколада, поблескивало отражение диска Луны. Его тело было облачено в лёгкий, распахнутый шёлковый халат и пижамные штаны. Незнакомец поворачивает голову в сторону девушки и скользит взглядом по ее фигуре, а потом снова переводит взгляд в сторону.

– Вам не стоит ходить босиком, – слышится тихий, глубокий и вкрадчивый голос парня, невозмутимо стоящего на балконе.

Девушка спокойно переводит глаза на незнакомца и окидывает его проницательным взглядом чёрных глаз: – А вам стоит завязать пояс халата.

Губы незнакомого парня трогает лёгкая ухмылка, и он прищуривается, переводя глаза на девушку снова:

– Я смущаю вас?

– Ничуть, просто вы можете простудиться.

Юноша чуть улыбается, внимательно смотря в глаза незнакомой девушки, удивляясь их красоте. Та не остаётся в «долгу», и внимательно изучает черты лица ночного собеседника.

– Алекс.

– Кэс.

Коротко представляются они, не переставая сверлить друг друга глазами. В ночной тишине отеля даже их едва слышные голоса кажутся излишне громкими.

– Как насчёт прогуляться? – Алекс ухмыляется, прикусывая губу, и уже считая её своей добычей, как вдруг Кэс одной фразой рушит все его планы.

– Я не гуляю с незнакомцами. И все-таки, застегнитесь, вы можете простудиться – с лёгкой улыбкой говорит Кэс прежде, чем вновь войти в свою комнату, и скрыться с глаз обомлевшего Алекса.

Красный атлас

За окном уже давно село солнце, а в кабинете Софи все ещё горел свет. Девушка устало посматривала на часы и вздыхала, продолжая работать с кучей бумаг на собственном столе. Многим кажется, что управлять кафе легко, только смотри чтобы всего всем хватало, но нет. Постоянный поиск новых инвесторов, чтобы расшириться, пинки для поставщиков продуктов, которые в сотый раз забывают продукты. Как бы то ни было, это труд. И он требует сил.

Вот только после него нужен также хороший отдых. Софи не жалела, что они снова поставили кофейню на ноги, и старалась соответствовать своему статусу и оберегать свой персонал, чтобы ничего не случилось.

Девушка поднимает усталый взгляд от бумаг, и смотрит на часы. Потянувшись, Софи поднимается, и потягиваясь собирает документы в кейс, а потом, взяв его в руки, идёт к запасному выходу, где помимо места курения была ещё и парковка.

Софи подходит к машине и садится в неё, сразу пристегивая ремень и заводя двигатель. Выехав с парковки, девушка направилась к дому. Мимо проезжали десятки машин, проходили люди, и даже в столь позднее время город не спал. Девушка зашла домой, о ноги сразу начал тереться любимый кот по кличке Люци. Софи улыбнулась и взяла его на руки.

– Соскучился, малыш?

Кот мяукает и ластится к руке хозяйки. Софи улыбается и проходит с питомцем вглубь квартиры, где отпускает Люци на диван, а сама идёт переодеваться.

Пару минут в ванной и снова достаточно сил. София одевается менее официально и идёт вниз к уже ожидающему такси. Пару минут и девушка уже перед дверью ночного клуба. Её пропускают без проблем и она попадает внутрь.

После разгоряченного танца на танцполе, Софи пробирается к барной стойке, и заказывает виски с колой, но едва успевает отпить немного, слышит голос над ухом: – Такая очаровательная леди и такой крепкий алкоголь? Я впечатлен.

Софи удивлённо поворачивает голову в сторону мягкого, хрипловатого голоса и видит до боли знакомое лицо.

– Сэр, вы барной стойкой не ошиблись? – Софи вскидывает бровь, с ухмылкой смотря на удивлённого преподавателя одного из предметов, – Месье Заиди, почему вы так удивлены? Студенты тоже ходят в клуб, вообще-то.

– Не все сталкиваются с преподавателями, – тихо бурчит Райан и поднимает на девушку глаза, внимательно изучая её внешний вид и лицо.Райан вздыхает, пока Софи тихо смеётся, прикрывая ладонью рот. Мужчина проводит рукой по волосам и поправляет выходную рубашку.

– Вам идёт образ тусовщицы, Софи.

– Вы тоже ничего, сэр.

Софи почти мурчит, проговаривая это забавное сэр, которое Райану режет ухо с непривычки. Райан качает головой, смеется и садится рядом, заказывая виски, и смотря на Софи.

– Если вы хотите снять меня, то я не продаюсь, если что, – Софи заливисто смеётся, а потом пьёт свой напиток с хитрой улыбкой. Райан теряет дар речи от таких фраз, и растерянно смотрит на девушку.

– Ты всегда так разговариваешь с преподавателями?

– Нет, только когда встречаю их в клубе.

Райан смеется, и девушка вместе с ним. Мужчина поднимает стеклянный фужер и отпивает немного крепкого напитка. За неторопливым разговором они выпивают почти весь запас виски в баре, а потом, ближе к утру, неспешно идут по улице и беседуют на более откровенные темы.

– Да брось, Райан, ты сейчас врешь мне! – девушка смеется, смотря на своего собутыльника, и пихая его локтем в бок. Мужчина улыбается и разводит руками, посмеиваясь.

– Да говорю же тебе, это правда! – Райан смеется, когда Софи встает перед ним и тыкает пальцем в его грудь, заставляя остановиться и посмотреть на нее сверху вниз:

– Ты врешь мне.

– Да нет же!

– Тогда докажи!

Софи смело ухмыляется, смотря на немного смутившегося преподавателя, а потом видит, как он подается вперед, и вскоре чувствует мягкое прикосновение к своим губам. Улыбнувшись, девушка обвивает руками шею Райана, и аккуратно отвечает на поцелуй, зарывшись одной рукой в волосы мужчины.

– А как же «я твой преподаватель»? – отстранившись, Райан смеется, проводя рукой по щеке студентки и мягко смотрит ей в глаза. Софи расплывается в спокойной улыбке, и мягко перебирает его волосы.

– Райан, уймись, я студентка с другого факультета, даже не с твоей группы.

Мужчина смеется и обняв Софи за талию, и прижал ближе к себе, вновь мягко целуя девушку.

Смотри в глаза

Девушка постукивала ногой по полу тренажерного зала особенно нервный ритм. Взгляд зафиксировался на экране телефона, где горело сообщение от её подопечного: «давайте отменим тренировки на ближайшую неделю, не могу».

– Опять? Да что с ним происходит? – вопросы задавались скорее воздуху, чем тому, кто отменил тренировку. Это было на него совершенно непохоже: Кира стабильно вела его тренировки по боксу дважды в неделю, и каждый раз он не просто приходил, а прибегал в зал – настолько Ярослав был энергичным, жизнерадостным и спортивным парнем, что эта энергия невольно заряжала всех вокруг него.

Что творилось с ним вторую неделю было непонятно: сначала Кира подумала, что он простыл, или, может быть, уехал в отпуск – все-таки август, как никак. Но все его объяснения сводились к короткому «не могу». И в этом было нечто странное: болтливый Ярик был чрезмерно объясняющим, за счет чего получил в тренажерном зале немало приятелей и друзей.

Кира набрала на телефоне ответ: «Хорошо, что-то серьезное случилось?», но в ответ получила только статус прочитанного сообщения и игнорирование. Решила не настаивать: её профессиональная обязанность просто вести его по программе.

***

Но ночью Ярослав снова не выходил у нее из головы. Что-то было в этом молчании странное. Почему-то Кире показалось, будто он хотел что-то сказать. Рассказать. Объяснить. Но просто не нашел на это слов.

Резкий грохот на улице заставил девушку вскочить с постели, неприятный звук заставил сердце на секунду замереть. Первое, что пронеслось в голове тренера: «машина!». Она широкими шагами направилась на балкон, открыла окно и высунулась с него, прищуриваясь в ночной полумрак.

И замерла на месте. В свете уличного фонаря она увидела знакомую фигуру – светлые взъерошенные волосы Ярослава, вечно торчащие «ёжиком» в разные стороны, она узнала бы даже с третьего этажа.

– Ярик, придурок, чего гремишь? – первое, что вырвалось у Киры. Подопечный замер, словно его уличили в преступлении, и начал оглядываться по сторонам, пытаясь найти источник знакомого голоса. А тренер разглядела причину грохота – он бросил в мусорный ящик что-то большое и, судя по всему, особенно тяжелое.

Не раздумывая ни секунды, Кира накинула толстовку, сунула в карман ключи и вышла на улицу к подопечному, который уже подошел к подъезду, опустив голову.

– Извини, я не подумал, что будет…Громко, – он провел рукой по светлым волосам, и поднял на тренера взгляд. Лицо казалось особенно бледным, без привычного здорового румянца. Глаза красные, под глазами пролегли темные круги. Выглядел он, откровенно говоря, как побитый щенок. Кира делает шаг вперед и заглядывает в глаза.

– Ярик, что случилось? – он качает головой так, будто говорит: «не могу», «не хочу», и отводит глаза в сторону, поджимая губы. В полумраке улицы Кире кажется, будто к его глазам подступают слезы. Тяжелый вздох разносится в ночной тишине, и Ярик опускает глаза куда-то в асфальт, одними губами произнося: «моя невеста…мне изменила». Кира чувствует, как клубок нервов завязывается в животе в тугой узел. В ушах звенит, и мозг отказывается верить в происходящее: что могло произойти в их нежных и теплых отношениях такого, что оно привело к…Измене.

«Изменила…Невеста» – смысл сказанных слов с трудом доходит до разума, словно после пропущенного удара на ринге. Но растерянность быстро сменяется злобой: защита своих подопечных у Киры была не просто на уровне мышечной памяти, а где-то в крови. Теперь паззл его исчезновения наконец-то сложился. Дело можно было закрывать без следствия.

– За мной, – тихо бросает Кира и направляется куда-то в темноту. Ярослав чувствует себя настолько потерянным и забитым в угол, что интуитивно следует за тренером, которая казалась сейчас хотя бы каким-то островком безопасности в разрушающейся, как карточный домик, жизни.

Она забирает что-то из машины, и идет дальше. Ярослав молча наблюдает за фигурой тренера в полутьме, чтобы не отстать, но осознание, куда они пришли, все равно приходит ощутимо позже. Спортивная площадка тонула в свете уличных фонарей. Что-то холодное касается рук Ярослава, и он вдруг понимает: боксерские перчатки. А на свои ладони Кира натянула «лапы». Она смотрит на него, прежде чем встать в нужную позицию, и коротко покачивает лапой.

– Давай, – а подопечному дважды команду повторять не надо. Поначалу казавшиеся легкими, с каждым движением Ярослава удары становились тяжелее. Яростнее. Отчаяннее. Словно он вкладывал в них всю боль, которую не мог отпустить уже неделю. Удар – «он просто коллега». Удар – «он просто подвез меня домой». Удар – «нет, не нужно встречать». Удар – «ты не так все понял!». Шквалы отточенных тренировками атак приходились на лапы.

– Смотри в глаза, – Кира выводит подопечного из транса, прежде чем лапа попадает ему по плечу, – и не отвлекайся. Давай, выпусти пар, – по телу Ярослава проходят электрические импульсы.

Тело казалось настолько перегруженным, настолько переполненным невысказанными словами, разбитыми надеждами, и предательством, ядовито закручивающимся змеей под ребрами, что в какой-то момент парню показалось, что он вот-вот отключится от переизбытка эмоций. Но, это было именно то, в чем он нуждался все это время. Никакой алкоголь, тусовки, развлечения не давали ему возможности выпустить свою ярость. Свою злобу. Свое отчаяние. И свою… Уязвимость.

Кира молча смотрела на то, как боль в глазах подопечного сменяется яростью. Ярость – отчаянием. С каждым ударом он словно вымещал весь накопившийся внутри яд, который сжигал его тело изнутри и проникал настолько глубоко, что какие-то мышцы казались тяжелыми, будто состоящими только из яда. Момент, когда отчаяние сменилось принятием зафиксировался буквально в сердце Киры.

Ярослав выдохся, опустил руки, и вдруг, несмотря на растущую усталость, вдруг почувствовал легкость в груди. Словно он вынырнул из-под воды и захватил ртом воздуха. Это чувство заставило мурашки пробежать по всему телу. Он сделал шаг назад и рухнул на скамейку, пытаясь отдышаться. Кира села рядом, стянув с рук боксерские «лапы». Запястья немного саднили, но Кира посчитала это мелочью, по сравнению с тем, что испытывал ее подопечный.

Кира больше не задавала вопросов. Просто потому что Ярослав наконец-то смог рассказать свою историю сам. И с каждым сказанным словом его глаза все больше и больше наполнялись слезами. Кира никогда не сталкивалась с мужскими слезами, но почему-то именно сейчас Ярослав показался ей особенно сильным. И в душевном, и в физическом плане.

Слезы текли по его щекам, когда он детально рассказывал тот день, когда как обычно приехал за невестой на работу, и застал ее с коллегой. Он рассказал о том, как разнес половину офиса. О том, что выкинул все ее вещи, о том, что до сих пор не решается рассказать об этом родителям, о том, насколько тяжело ему давалось молчание. Кира слушала молча, даже позволила ему лечь себе на колени. Ладони сами по себе вплелись в светлые волосы Ярослава и нежно поглаживали, будто показывая «я здесь», «ты в безопасности», «я никуда не уйду».

Когда особенно крупная слеза покатилась по щеке, Кира нежно вытерла ее большим пальцем, и невольно почувствовала, как Ярослав льнет к ее ладони. Словно она была для него сейчас единственным источником тепла и безопасности. Кира задержала руку в этом положении, и Ярослав благодарно прикрыл глаза, накрыв ее ладонь своей.

Кира не заметила, сколько времени прошло, пока они сидели в таком положении. Но ей было все равно. До тех пор, пока ему хотя бы на мгновение не будет легче, она не уйдет. И не так уж важно, что с утра ей нужно на работу. Не так уж важно, что у нее самой слипались глаза от усталости. Все, что сейчас было важным, мирно лежало у нее на коленях.

– Спасибо, – тихо срывается с его губ, когда он поднимает на нее глаза, а она нежно, спокойно улыбается, показывая жестом «тсс», и он, впервые за неделю, расплывается в улыбке, понимая, что сейчас он никому ничего не должен.

Что сейчас он может быть собой. Что в его жизни появилась новая опора, он бы даже сказал, крепость, в которой он может укрыться от жизненных бедствий.

И имя этой крепости – Кира.

Герой

Анна удобно устроилась на крыше, раскинув руки, и чувствуя, как остывающий от летнего солнца бетон пропитывает теплом тонкую футболку. Над головой сияло бесконечное темное небо, усыпанное звездами, похожими на осколки разбитого стекла.

– Если упадёшь – я тебя не поймаю, – его голос донёсся справа, где он сидел, свесив ноги с края, с банкой пива в руках. Анна повернула голову и темные волосы рассыпались по бетону в причудливую форму. В полумраке мелькнула ее улыбка:

– Врёшь. Поймаешь.

– Наглость.

Он хмыкнул, но уголок его губ дрогнул. Для него все еще было загадкой, какое решение в его жизни привело к тому, что сейчас он оказался здесь. Рядом с ней. Взбалмошной и неугомонной.

– Правда, ты же герой.

– Герои не пьют пиво в три часа ночи на крыше многоэтажки.

Алкоголь слегка обжег горло, заставляя его смешно наморщить нос. Он оставил банку в сторону, и вдруг почувствовал тепло на своих коленях. Анна удобно устроила на них голову и глупо улыбалась, смотря на его лицо.

– У моего героя есть небольшие скидки.

– Надеюсь, я хотя бы не по акции?

Марк рассмеялся, нежно проводя рукой по ее волосам, и поднял голову к небу. Тишина растянулась между ними. Тёплая и уютная, ее нарушали только редкие звуки сирены скорой где-то вдалеке. Анна закрыла глаза, чувствуя, как ладонь Марка мягко касается ее щеки, и скользит к макушке, вновь поглаживая, словно котенка.

– Знаешь, почему я люблю смотреть на звёзды?

– Потому что я наконец-то молчу?

Аня приоткрыла один глаз, наблюдая, как его профиль рисуется на фоне ночного неба. Марк вновь рассмеялся, и от этого смеха стало так тепло, будто в груди Анны кто-то зажег маленькое солнце.

Расслабленное, впервые за неделю, лицо Марка тонуло в лунном свете, и Аня не могла перестать улыбаться – она всей душой обожала моменты, когда он отвлекался, веселился и просто чувствовал себя собой. Когда нахмуренные брови расслаблялись, и чёрные глаза казались теплее, ярче.

– Потому что кажется, что весь мир затихает на пару минут.

Марк замер на секунду, а потом резко наклонился, накрыв губы Ани своими. Анна мягко провела ладонью по его волосам, и неспешно опустилась ниже, к щеке. Марк прервал поцелуй с легкой улыбкой и нежно чмокнул девушку в лоб. А где-то над ними, в бесконечной темноте, звёзды продолжали гореть. Но самая яркая из них была здесь, в его руках.

Истина в вине

Нёвилетт методично разбирал огромную кипу документов на своём рабочем столе, но внимание то и дело рассеивалось – конец дня давал о себе знать. С момента разговора с Навией прошло довольно много времени, но странная тревога не покидала сердце Нёвилетта. Он пытался иначе растолковать это проклятое слово – «справедливость», в правильности понимания которого он до сих пор сомневался.

Судья поднимает глаза от бумаг и задумчиво смотрит на место посередине своего кабинета – в тот день Навия высказала ему всё, что она о нём думает. Он будто вживую видит эти огромные прозрачно-голубые глаза, в которых плескалось бесконечное отчаяние, боль, и, как показалось Нёвилетту, страх. Она не боялась его. Это был страх того, что её тайна будет раскрыта. Это чувство в её глазах говорило ему:«услышь меня, Нёвилетт!». Он слышал, но не понимал.

Нёвилетт никогда не считал себя бесчувственным – страдания каждого человека приносили ему боль, он сопереживал, он чувствовал. Он думал, что понимал людей. До встречи с Навией.

Эта девушка вводила его в ступор, он не мог понять её до конца, словно Нёвилетта отделяла от неё прозрачная стена – он тянулся к ней, она звала его, но этот барьер не позволял ему наконец разгадать её.

– Надо прогуляться.

Нёвилетт качает головой, смирившись, что поработать сегодня у него уже не получится. Остаётся один выход – пройтись по городу и вернуться в свои покои. Вечерний Фонтейн уже во всю отдыхал – пятница, вечер. Все кафе, рестораны и другие заведения были переполнены. На танцполе одного из баров отжигали работники палаты Жестьюн. Пожалуй, штатные работники действительно умели веселиться.

Нёвилетт замедлился. Глядя на толпу веселящихся жителей он вдруг задумался, когда он сам так отдыхал. Ответ нашёлся моментально: никогда. Он всегда предпочитал наблюдать со стороны за другими. Звонкий стук каблуков заставляет Нёвилетта вернуться в реальность. От лёгкого дуновения тёплого летнего ветра до судьи доносится аромат духов – нежные, цветочные. Словно цветущая радужная роза.

– Месье Нёвилетт?

– Неожиданная встреча, леди Навия.

Нёвилетт приветливо улыбается, увидев радость на лице девушки. На секунду оно сменяется растерянностью – пересечься в городе им удаётся намного реже, чем в зале суда.

– Почему же вы стоите в стороне? Присоединяйтесь к веселью.

– Я предпочитаю наблюдать. Спасибо.

Нёвилетт сдержанно кивает головой, внимательно смотря на глаза девушки – снова он увидел в них тайну, которая не давала ему покоя днём. Навия заправляет за ухо непослушную прядь волос, и смотрит на судью.

– Так уж вышло, что сегодня я не принимаю отказы, месье Нёвилетт.

Навия широко и солнечно улыбается, и, взяв верховного судью под локоть, направилась к эпицентру веселья. Сказать, что Нёвилетт был растерян – значит ничего не сказать. Он первый раз в жизни находился на танцполе не в качестве наблюдателя, а в качестве полноценного участника веселья.

Судья позволил даже втянуть себя в танцы. Но уже через пару минут стало понятно, что его официальный, соответствующий всем меркам «статуса», костюм, был совершенно непригоден для активных движений.

Нёвилетт заказал бутылку вина, и опустился на стул рядом с танцполом – отсюда он мог видеть Навию. То, как кружится её изящная, элегантная фигура в такт музыке. Судья медленно выпил вино – на удивление, оно совершенно не было похоже ни на какое другое, которое делается в Фонтейне.

– Прошу прощения. А что это за вино?

– Вино из одуванчиков, месье. Прямой доставкой из города свободы!

Нёвилетт чувствовал, словно этот напиток растекается по его венам, словно это была его собственная кровь. Дышать становилось легче, и верховный судья вдруг почувствовал, что ему… Хорошо. Осознание того, что его тревога утихла, удивила Нёвилетта. Уже после одного бокала на бледной, аристократичной коже судьи выступил румянец.

– Станцуете со мной, месье Нёвилетт?

Навия изящным движением перехватывает бокал из рук мужчины, и с улыбкой делает глоток. В приличном обществе за такой поступок её бы осудили. Но сейчас… Всем было всё равно.

Осознание свободы действий повысило адреналин в крови Нёвилетта. Мужчина широко улыбается, кивая, а затем снимает свой пиджак, оставляя его на спинке стула. Навия не без удивления смотрит на Нёвилетта. Ей казалось, что таким она его видела впервые.

– Надеюсь, что вы будете не против того, что я перехвачу инициативу, леди Навия.

Нёвилетт улыбается. Широко. Довольно. Счастливо. В этот момент он впервые в жизни почувствовал себя живым, почувствовал себя частью общества, в котором он живёт очень много лет.

– Вы прекрасны этой ночью, леди Навия.

Нёвилетт уверенно, изящно ведёт Навию в такт мелодии. Остальным же кажется, что пара не просто танцует, а плывёт по танцполу. Словно восход и закат, словно день и ночь, словно Луна и Солнце – Нёвилетт и Навия казались пришедшими из другого мира. Всё, что видел он – её сияющие, бесконечно глубокие глаза. Всё, что замечала она – его счастливые, полные настоящей жизни глаза.

– Месье Нёвилетт?

– Слушаю вас, леди Навия.

– Давайте сбежим.

Действия говорят громче слов. Пара захватывает с собой бутылку вина, и исчезает с праздника, словно их там и не было.

***

– Потрясающий вид.

Навия опирается на перила балкона, смотря на город, расстилающийся внизу. Отсюда было видно каждый уголок Фонтейна, даже тот самый праздник, откуда они сбежали совсем недавно.

Нёвилетт молча наливает прозрачный напиток в изящные фужеры. Он чувствует, что впервые человеческое вино заставляет его пьянеть – и не может остановиться.

– Я уже так пьяна.

– Вам это к лицу.

Звонкий смех Навии эхом отталкивается от стен. Нёвилетт растерянно смотрит на девушку, делая глоток нежного, ароматного напитка.

– У вас очень своеобразные комплименты, месье Нёвилетт.

– Вы так думаете? А какие комплименты обычно делают люди?

Навия медленно сокращает дистанцию между ними. Так, что они практически касались локтями друг друга. Нёвилетт ослабляет ленту на шее, чувствуя, что слова сами начинают срываться с языка. Навия с задумчивой улыбкой смотрит в глаза Нёвилетта, – Ваши глаза так прекрасны. Словно свет миллионов звёзд тонет в них.

– Тогда… – Нёвилетт поворачивается корпусом к Навии, делая расстояние между ними ещё меньше. Он нежно заправляет золотистый локон девушке за ухо, —… Вы подобны сияющему золоту. Каждый ваш взгляд, каждый жест, каждый изгиб вашей изящной фигуры – всё в вас говорит о вашем свете. Ни одна звезда всего Тейвата не сможет сравниться красотой с вами, леди Навия.

Девушка замирает, смотря в глаза судье, и, сама того не замечая, смущается. Ей кажется, что во взгляде Нёвилетта есть новая эмоция, которую она не может опознать. Навия кладёт руки на грудь судьи, именно в то место, где очень часто бьётся его сердце.

– Месье Нёвилетт, пообещайте мне, что такие комплименты вы будете делать только мне. Только я в ваших глазах буду такой.

– Обещаю, леди Навия. До скончания веков только вы будете вызывать золотой свет в моём сердце.

Нёвилетт поддаётся чувствам и мягко касается губ Навии своими. В этот момент судье кажется, что у него перед глазами взрываются фейерверки – настолько ярким было это нежное чувство, вспыхнувшее в его груди.

– Сегодня самая звёздная ночь в Фонтейне за последние несколько месяцев.

– Она стала такой, благодаря вам.

Вино пьянит сильнее, и Нёвилетт упускает из внимания момент, когда с балкона они переходят в спальню судьи. Нёвилетт прижимает Навию к себе за талию, чувствуя, как её нежные руки обвивают его шею.

Нёвилетт поднимает глаза, глядя на Навию с самой настоящей любовью и нежностью в глазах, и совершенно никуда не торопится, стараясь запечатлеть в памяти каждую черту её лица.

Навия гладит его по плечам, шее и щекам, точно также гипнотизируя его взглядом. Она чувствовала, как их двоих словно окутывает вакуум, где есть только они вдвоём. Нёвилетт проводит пальцами по клепкам на корсете девушки и взглядом спрашивает разрешение. Навия кивает, и ловкие, длинные пальцы неспешно избавляют её от вороха совершенно ненужных сейчас тканей.

Нёвилетт оставляет нежные поцелуи на шее и плечах Навии, от чего она покрывается мурашками, сжимая ладонями плечи мужчины. Навия снимает ленту-галстук с шеи Нёвилетта и ловко расстегивает несколько пуговиц.

Нёвилетт тяжело вздыхает и придвигает девушку ближе, прижимаясь лицом к её груди. Ему было слишком хорошо. От эмоций шла кругом голова, и каждое прикосновение к Навии отдавалось словно электрическими разрядами.

Он был пьян. Пьян от вина, от горячих рук Навии, что сжимали его плечи, забравшись под рубашку. Нёвилетт был пьян от нежности и бархата её кожи, которая сводила его с ума особой нежностью.

– Навия…

– Нёвилетт…

Девушка улыбается, видя истинную преданность и любовь в его глазах. То, что он долго не мог разгадать в ней, было её любовью к нему. Даже когда она ненавидела, злилась на него. Она реагировала так ярко, потому что любила его. Это и был тот самый секрет, который он должен был разгадать.

– Моя единственная и самая сильная любовь, – Нёвилетт уже практически шепчет, проводя ладонью по волосам девушки.

Она улыбается, мягко целуя его, словно подтверждая этим его слова. Нёвилетт кладёт ладонь Навии на свою щеку, и нежно прикасается губами к запястью, прикрывая глаза. Навия придвигается ближе, так, что между ними больше нет пространства, и, освобождая руки, поднимает лицо Нёвилетта и целует его, показывая, что теперь он принадлежит ей одной.

– Нёвилетт, я люблю тебя.

В сердце Нёвилетта разливается тепло, он искренне и широко улыбается, а затем плавно опускается спиной на кровать. Навия упирается руками в постель, смотря в глаза мужчины, прежде чем снова поцеловать его.

Нёвилетт ловил каждый вздох девушки, словно от них зависела вся его жизнь. Он мягко касался нежной, бархатной кожи и постоянно звал её по имени. Как и она шептала его имя между вздохами.

Между ними была особая близость. Они не могли насладиться друг другом до конца, словно друг друга им катастрофически не хватало. Словно каждый вздох и прикосновение было их клятвой в вечной, истинной любви.

***

Нёвилетт задумчиво смотрел на то, как утренний солнечный свет крался все ближе к постели. Сначала лучи упали на вещи, лежащие на полу, потом плавно перетекли на белоснежные простыни. А затем нежно осветили копну золотых кудрей Навии.

Девушка мирно спала, укутавшись в одеяло, а Нёвилетт думал, что в его жизни началась новая и очень интересная глава.

Если истина всё-таки крылась в вине, то вчерашней ночью Солнце даровало Нёвилетту своё прощение.

Обещание

Я не мог отвести от нее глаз. Смотря на то, как смешно она спит – прижимая к себе подушку, как самое великое сокровище, в моем сердце разливалась нежность. Я осторожно, боясь ее разбудить, убрал пряди, упавшие на ее лицо, и улыбнулся.

Во сне ее ресницы едва заметно вздрагивали, а нос тонул в ткани подушки. На бархатной коже ее виска был залом. Видимо, спала так крепко, что практически не двигалась.

Мне хотелось покрыть поцелуями ее щеки, смешной вздернутый нос, прижать ее ближе к себе, чтобы почувствовать тепло ее кожи. Я до сих пор не мог поверить, что теперь буду видеть её каждое утро рядом с собой. И в совершенно другом статусе.

Осознание прошлого вечера заставило щеки вспыхнуть, и это тепло проскользнуло от них к плечам и груди. Искренняя радость, наверное, настолько отображалась на моем лице, что я мог показаться ненормальным.

Я не удержался. Пальцы сами скользнули по ее волосам, едва ощутимо задержавшись где-то за ухом. Она смешно фыркнула во сне и перевернулась на другой бок, все также сильно прижимая к себе подушку. Наверное, попытайся я ее отобрать – сломал бы себе руку оттого, насколько крепко она сжимала ее руками. Где-то на задворках моих мыслей даже скользнула легкая ревность.

Я придвинул ее ближе к себе за талию, и уткнулся носом в ее волосы. Легкий запах шампуня вызвал табун мурашек по всему телу, и я невольно расплылся в улыбке. Как же рядом с ней было хорошо! Я старался быть лучше для нее, даже когда она принимала меня целиком таким, какой я есть. Я хотел вкладываться в наши отношения также, как это делала она, если не больше.

До ее появления в моей жизни я даже не думал, что однажды захочу, чтобы в моем доме были чужие туфли, вечно неаккуратно поставленные в прихожей, чашки с остывшим кофе и чаем, которые она забывала убрать сразу, потому что отвлекалась на что-то еще, стикеры на холодильнике и столе, чтобы я не забыл заехать в магазин, на них, к слову сказать, всегда было нарисовано смешное сердечко с кривым левым краем. Я даже не думал о том, что это может не вписаться в мой жизненный быт, просто потому что все это уже стало частью моей жизни.

Ровно также, как и ее улыбка, когда я возвращался домой вечером. Также, как и ее смех, раздающийся из гостиной, когда она говорила с подругой по телефону. Также, как ее молчаливая забота обо мне – нарезанные фрукты в моменты, когда у меня не было настроения; горячий ужин к моему приходу; и, конечно же, её любимое СМС: «я съем ужин без тебя, если не поторопишься» с обязательным дразнящим смайликом в конце, когда я задерживался после работы в магазине, куда заезжал за ее любимым йогуртом.

Раньше я не знал, что могу настолько выучить человека, и самое главное – что захочу это сделать добровольно. Я знал по малейшим признакам, что у нее был неудачный день – стоило ей только тихо закрыть входную дверь, вместо того, чтобы слегка хлопнуть ей, как она это делала обычно. Она даже не замечала этой привычки самостоятельно.

Я знал, что она может забыть дома на своем столе папку с документами, поэтому всегда оставлял ее в прихожей. Возвращаясь с работы пораньше я брал на себя ужин – ей особенно нравится моя картошка, которую я, гордо признаюсь, жарю лучше нее. Иногда мне кажется, что если она будет меня хвалить, я переделаю всю работу по дому сам и так быстро, чтобы когда я вернулся, она еще не успела дочитать свою книгу.

Но я никогда не делал ничего в одиночку. Во время уборки мы делили зоны, и с ее стороны всегда доносилась музыка, гремящая с умной станции. Во время готовки – мы или веселились, или обнимали друг друга со спины, пока другой занимался ужином, шутливо угрожая поварешкой.

Честно, за все это время с ней я впервые захотел не просто иметь семью, а быть мужем. Быть защитой, опорой, тем безопасным пространством, в котором она продолжала светиться вот так. Рядом с ней у меня не было бесконечной тревоги, от которой я мучился раньше.

Рядом с ней я впервые начал пробовать то, что так долго откладывал. Этой зимой я даже впервые встал на сноуборд! В жизни бы не подумал, что когда-то на это решусь. Но в момент, когда я упал вместе с ним в снег, а она взяла и специально прыгнула в сугроб рядом со мной и расхохоталась – я понял, что хочу быть с ней целую вечность.

И сейчас, прижимая ее к себе, я поднял глаза чуть выше, на тумбочку. Там, в свете утреннего солнца поблескивали золотыми искрами два обручальных кольца. Вчера они стали свидетелями нашего обещания вечной любви друг к другу.

Курс управления жизнью для чайников

Зима. Конец января выдался достаточно морозным. На парковке местного ГАИ уже пыхтели паром «У-шки», в ожидании своих курсантов. С неба мелкими хлопьями падал снег. На ярко-алой машине его было особенно заметно – будто кто-то посыпал клубничное мороженое сахарной пудрой.

София, переминаясь с ноги на ногу, выискивала взглядом инструктора, прежде чем направиться к автомобилю – сложно было найти человека, который не использует фото в профиле соцсетей.

В этот момент всё казалось ей несправедливым. Только-только она привыкла к одному инструктору, даже нашла с ним общий язык, как он решил перейти на механику. Теперь ей предстояло заново знакомиться, заново привыкать, заново… общаться. С чужим человеком в совершенно чужой машине. Для особого драматизма можно было бы добавить, что и в чужом городе, но нет – все свои гордые двадцать лет она прожила здесь, и если не каждый, то многие уголки города ей были хорошо знакомы.

– Настраивайся, – мужчина в тёмно-синей куртке кивнул на дверь автомобиля, продолжая разговор с другими инструкторами, стоящими полукругом около него.

София неловко улыбнулась в ответ, закинула на заднее сиденье сумку и устроилась на водительском месте. Каждый раз одна и та же история – найти, где регулируется сиденье, и настроить его. Непонятно только было, на что настраиваться. Мысленно она весело фыркнула от подобного каламбура, но появившийся на соседнем сиденье инструктор с серьезным выражением лица мгновенно вернул её в реальность. Губы растянулись в подобии улыбки, но со стороны, как ей казалось, выглядело так, будто у неё защемило нерв. – Меня знаем, как зовут? – он стянул с головы капюшон, провёл рукой по волосам и перевёл на неё прохладный взгляд ярко-голубых глаз. В них читалось что-то среднее между «дай Бог мне сил со всеми вами» и «хочу кофейка», но взгляд казался ей слишком пристальным, слишком внимательным, словно он проверял её на детекторе лжи.

– Да, – София кивнула, мысленно радуясь, что он не стал уточнять, потому что в этот момент она бы точно не вспомнила ни имени, ни отчества. С непривычки было страшно. Где-то на правой руке, удерживающей руль, завибрировал браслет: «Ваш пульс достиг 116 ударов за последние 5 минут». Неприятная вибрация разнесла волны нервов по всему телу.

– Поехали. Круг по площадке, потом в город, – он поочередно нажал на панели кнопки, предназначение которых она до сих пор не могла до конца запомнить, хотя искренне пыталась.

Долгое отсутствие практики дало о себе знать – за те полгода, которые Соня ждала новую попытку, она не только разучилась парковаться параллельно, но и с трудом могла заехать в гараж. Из-за щемящего ощущения стыда от своей глупости (а именно это она посчитала основной причиной, почему сегодня так много косячила) просторный светлый салон в миг стал казаться ей маленькой коробкой, в которой трудно было удержаться от мыслей о клаустрофобии.

– Ну, куда ты. Давай не будем ехать по центру дороги, – спокойно сказал он, будто находился не в машине, а мешал ложкой сахар в кофе на кухне. А она наконец вспомнила, как его зовут. Роман Андреевич Денисов. Почему именно в этот момент, когда он частично вмешался в управление, мягко направив руль на полосу, она не поняла, но обрадовалась, что хотя бы вспомнила.

– Давай поищем, где припарковаться, – инструктор немного наклонился вперёд, осматривая дорогу в поисках подходящего места. Оно нашлось моментально, но не к её радости – между новенькими Geely и BMW. София мысленно взвыла: мало того, что она в принципе ненавидела парковку в городе, так ещё и между дорогущими автомобилями делать это хотелось ещё меньше. На ее лице появилась паника, и почти отображались субтитры на ее мысли. От ее забавного выражения лица в его глазах заиграли смешинки.

– У тебя ещё метр сзади. Давай ещё, – Роман Андреевич внимательно смотрел в зеркала, а она искренне старалась поместиться, иначе в залог починки машины пришлось бы оставить как минимум себя.

«Интересно, существуют ли молитвы, оберегающие от въезда в столб?» – промелькнуло у неё в голове, когда она, ухватившись за плетёный, будто коса, руль, неспешно заезжала назад. По зеркалам, по её меркам, уже было достаточно. Но остановилась она только после слов: «Вот, так нормально» – и в очередной раз поняла, что с глазомером у неё всё очень печально.

***

– Тебе, наверное, с ровесниками скучно. Ты взросло мыслишь для своих лет, – внимательный взгляд голубых глаз задумчиво блуждал по дороге впереди. Сегодня он казался особенно уставшим, словно курсанты «до неё» измотали ему все нервы.

– Есть такое. Но… Это тоже не на ровном месте возникло, – София пожала плечами, медленно отпуская педаль тормоза.

– Конечно. Такое просто так не бывает, – он вздохнул, переводя взгляд куда-то в боковое зеркало, и легко прокрутил в руке телефон, стукая его об колено, будто это действие помогало ему успокоиться.

Она поймала себя на мысли, что вдруг захотела поделиться историей такого «быстрого» взросления, но вовремя прикусила язык, поймав слова буквально за секунду до того, как озвучила бы их. Почему-то этот момент сейчас показался ей не просто неудачным, неуместным для подобных откровений, а просто… Как будто не стоило. Как будто он и так понимал больше, чем она рассказывала.

Соня вздохнула и передвинула руки на руле поудобнее. В сумерках светофор сиял, как новогодняя гирлянда, и упрямо показывал, что стоять ещё целых сто двадцать секунд. Невольно телом она вдруг ощутила, что находиться в автомобиле ей стало легко, а запах салона подозрительно расслабляюще действует на её нервы. Лёгкий запах пластика, обивка сидений и… едва уловимый древесный парфюм инструктора.

А время на светофоре, кажется, шло бесконечно.

Она обвела глазами приборную панель, подставку под мелочи в самом низу. С улыбкой заметила несколько разномастных ручек и пару маленьких стикеров для заметок. Вновь подняв глаза к лобовому стеклу, она вдруг увидела ярко-алый закат, резко показавшийся из-за туч. Улыбка невольно стала шире.

***

Напряжение повисло в воздухе практически сразу же, как она отпустила педаль тормоза. Роман Андреевич сегодня, как ей показалось, был не в духе – делал много мелких замечаний, придирался ко всему, что она делала, больше молчал и чаще вздыхал. А ещё – постоянно стучал пальцами по своему колену в ритме «как-вы-меня-все-достали».

– Вы сегодня нервный, – она краем глаза посмотрела на его хмурое лицо и подумала, что сегодня кто-то уже успел испортить ему настроение.

– Да? – он поднял на неё глаза, но почти сразу перевёл взгляд на свои руки, а затем в окно.

– Да, – Соня пожала плечами и улыбнулась. Расспрашивать его она не стала, но за время занятий уже успела изучить его поведение в рамках «четырёх дверей» автомобиля. Сегодня он был особенно неспокойным. Даже по взгляду ярко-голубых глаз, казавшихся сейчас серыми, было видно, что он постоянно о чём-то думал, прокручивая эту мысль в голове снова и снова.

– Да. Какой-то я сегодня вредный, – он вдруг улыбнулся, легко рассмеявшись, и аккуратно направил автомобиль в полосе ровнее.

– Да, просто…Один курсант сегодня заявил, что я к нему предвзято отношусь. А я всего лишь свою работу делаю – указываю на ошибки. Не нравится никому, когда указывают, – по нему было видно, что эта история всё ещё как-то задевает его.

Он тяжело вздохнул, жестикулируя, и ей стало проще его понять: вроде как, выполнял свою работу, а тут такая вселенская несправедливость. Честно, ей и самой стало за него обидно: за всё время занятий он всегда делал замечания только по делу.

– Не знаю, по-моему, мне вы делаете замечания только тогда, когда действительно косячу. К тому же, я сама понимаю, что ошибаюсь, и можно просто посмеяться над этим, – она нежно провела по рулю руками и вернула их в прежнее положение, словно гладила кота, а не вела машину.

***

– Ты всегда такая… на позитиве? – София удивлённо перевела глаза с ремня, которым безуспешно пыталась пристегнуться, на инструктора, и невольно улыбнулась шире. Его глаза с интересом блуждали по ее волосам, изучая озорную копну темных кудрей, на которые он обратил внимание только сейчас, и они его откровенно забавляли. Смешные пружины поднимались в воздух от любого движения ее головы, и казались такими легкими, как тополиный пух.

– Да, – София наконец вытащила дурацкую заглушку из замка, которая бесила её на протяжении всего обучения, и мысленно поставила себе «пунктик» в список сомнительных достижений.

– Это правильно. К жизни вообще надо проще относиться, иначе можно с ума сойти, – Роман прокрутил в руке телефон, улыбнулся и, откинувшись на сиденье, жестом скомандовал: «Погнали».

Она смело нажала на газ, заставляя машину тронуться с места. По салону раздался звук щелчка – закрылись замки на дверях. В начале обучения этот звук казался донельзя пугающим: он всегда означал, что в ближайший час она не сможет покинуть этот автомобиль. А сейчас он звучал уже как-то привычно, даже по-домашнему.

***

Столько раз она распахивала дверь и ступала на асфальт, чувствуя, как колени предательски подкашиваются. Столько раз в ушах стоял металлический звон, будто кто-то ударил в колокол прямо у виска, и сквозь него пробивалось: «экзамен не сдан». Столько раз она возвращалась домой с лицом, опухшим от слёз, и нервной системой, вывернутой наизнанку.

София, которая никогда не переживала из-за экзаменов, начала панически бояться одного только здания ГИБДД. Не волноваться – именно бояться.

Это было физически: ноги становились ватными, когда она подходила к воротам; в груди сжималось так, что не хватало воздуха; в ушах стучал собственный пульс, а мир сужался до размеров салона машины, где её ждал один и тот же экзаменатор. Хотелось сбежать, закрыть глаза, лишь бы не видеть это синее здание, которое для неё было чем-то близким к дому ужасов.

И вот снова экзамен. Как в песне – попытка №5. Она шла на пятую попытку с новыми силами – с тем особенным чувством, когда кажется, будто судьба наконец-то повернулась к тебе лицом.

Но стоило ей сесть за руль, как инспектор с порога начал возмущаться отсутствием бланков предыдущих попыток, и эти мучительные пару минут, которые для неё, наверное, были вечностью, ругался на неё.

Его полуосипший голос скрипел, как несмазанные петли дверей в соседнем подъезде, и казался чем-то из набора звуков преисподней. Но самое страшное, что всё, что она могла делать – это молча его слушать.

Регламентированное молчание Романа Андреевича сейчас казалось особенно холодным, хотя в момент, когда она едва заметно подняла на него взгляд, и увидела в его глазах, казавшихся сейчас особенно серыми и уставшими, волнение за неё – на секунду стало легче. Но только на секунду.

А дальше… время замедлилось. Она чувствовала, как сжимается, буквально, физически – будто её тело пытается стать меньше, незаметнее, размером не больше желудя, чтобы его не тронули.

Хотелось выйти из машины, чтобы автоматом получить несдачу, и не мучать себя этой психологической пыткой. В ушах застучал пульс, руки задрожали, и она поняла, что снова теряет контроль над своим телом от страха, близкого к панической атаке.

Но она всё равно попыталась собраться. Даже припарковалась. Ну, почти припарковалась. Был нюанс – по правилам можно парковаться не ближе 5 метров от края пересечения проезжих частей, и она его нарушила. Следом, на нервах, ещё ошибки. А когда она замерла в растерянности, услышав «Экзамен не сдан», и не смогла сразу сообразить, что нужно сделать, инспектор добавил с издевкой своим хрипящим голосом, будто из него выходил демон:

– Вы что, думаете, можно продолжать после таких ошибок? – она видела его глаза в отражении зеркала заднего вида, колючие и потускневшие от рутины, и чувствовала себя так, будто её ударили чем-то тяжёлым. В сторону Романа Андреевича София не могла даже повернуть голову. Шея словно заледенела. По спине пробежалась волна холодных мурашек.

Девушка вышла из машины на негнущихся ногах. По ощущениям, на неё будто свалилась бетонная балка, или какая-нибудь опора от моста, который в городе всё никак не могут достроить. Не на плечи, а прямо на душу. Она застыла на месте, уставившись в бланк, где неровным кругом было выделено «не сдан».

Чернила ручки были так вдавлены в желтоватый лист, будто инспектор чертил проклятия, а не отмечал ошибки. В голове роился ад мыслей, и она не могла сдвинуться с места. Словно весь мир вокруг за секунду потемнел, моментально сузился до размеров экзаменационного листа.

– Не парься, в следующий раз получше подготовимся, – голос инструктора доносился откуда-то из вакуума. Она могла лишь неловко улыбнуться, попытавшись сделать вид, будто не готова сейчас разрыдаться на месте. Хотелось отойти куда-то в сторону, потому что смотреть в его глаза в этот момент было настоящей пыткой.

Его пронзительные светлые глаза видели её насквозь, и как бы она ни пыталась соврать, Роман Андреевич смотрел не просто на неё, а куда-то в душу, понимая изнутри, почему всё получилось именно так. Ей было тяжело видеть в них не злость, не раздражение, а… разочарование. То самое, от которого сжимается горло и хочется провалиться под землю.

Девушка дошла до остановки и растерянно осела на лавку. Слёзы хлынули из глаз градом. Ладони автоматически попытались их стереть, чтобы не пугать таким видом водителя подъехавшего такси. Находясь в салоне, появилась острая потребность в извинениях перед Романом Андреевичем, словно она совершила непростительное преступление, за которое её можно сразу казнить, без суда и следствия.

Пальцы нервно набрали одно слово – «извините», и в него было вложено намного больше, чем просто извинения. Три слога, в которые влезли все её «я больше не могу», «я старалась» и «не бросайте меня». В этом «извините» читалось не просто «я не сдала», а все подряд: вина за потраченное время, вина за расход человеческого ресурса, вина за то, что он в принципе вложил в нее часть своих душевных сил. Этот бесконечный поток мыслей прервало его сообщение: «ничего страшного». И слезы хлынули с новой силой.

Дома она оказалась около четырёх часов. Всё, чего хотелось – это плакать. Отпустило, наверное, только через минут сорок, и то – только потому что снова раздался звонок телефона. Увидев контакт Романа с забавным смайликом в подписи, она почувствовала, как сердце болезненно ёкнуло где-то под рёбрами. Она сжала телефон так, будто он мог передать то, что не решалась сказать вслух: «Мне страшно». А Роман… Роман молчал несколько секунд, и в этой тишине не было осуждения – только беззвучное «знаю».

– Ну, как ты? Отошла немного? – его голос по ту сторону телефона казался непривычно мягким. Убаюкивающим. Обычно он мог быть весёлым, бодрым или нейтральным. Но эту интонацию она слышала впервые, и невольно улыбнулась.

– Да, немного получше, – возможно, в тот момент даже она сама поверила в собственное враньё, потому что от голоса Романа действительно становилось лучше, и холодная боль в сердце отпускала Софию. На линии послышался лёгкий вздох и шуршание телефона, который он, видимо, прижал к себе получше.

– Это хорошо, а то я смотрю: стоишь расстроенная, у тебя аж кудряшки за секунду распустились, – по интонации было слышно, что Роман улыбается. Его голос сейчас казался ей особенно мягким и таким бережным, что ей показалось, будто кто-то вдруг включил обогреватель и укутал её в тёплый плед. Он всегда находил нужные слова, даже неосознанно, будто забираясь ей в голову и сердце, озвучивая страхи, зажимы и мысли, которые вились в голове пчелиным роем. И после его голоса в голове всегда наступала тишина. Словно Роман нажимал на кнопку, которая выключала все мысли.

– Спасибо, что позвонили, – она чувствовала, как по-дурацки улыбается, но не могла иначе. У него был особенный талант даже неудачи выкручивать во что-то смешное. Ей хотелось отплатить чем-то за его доброту и бережное отношение. Оставаясь строгим преподавателем, Роман всегда относился к ней тепло, и с живым интересом, ему ничего не стоило выдать шутку, чтобы машина в эту же секунду наполнилась смехом.

– Да, не за что. В следующий раз подготовимся лучше, – его спокойный, убаюкивающий голос работал на её нервах лучше любого успокоительного. Он словно только недавно встал с постели: говорил тихо, вкрадчиво, словно пытаясь заставить ее поверить в свои слова. Возможно, если бы на экзамене команды давал бы ей он, а ещё болтал и как обычно рассказывал что-нибудь из своей жизни, она бы сдала экзамен ещё миллион попыток назад.

Но сегодня он просто дал ей безопасное пространство, где её не осуждают, где можно хотя бы на мгновение побыть собой – неуклюжей и мягкой. И попытаться самой вылезти из скорлупы обратно к миру. Место, где она знала, что его мягкий, бережный голос успокоит её и даст силы на новую попытку, в которой он снова будет рядом, чтобы направить в сторону света так, как обычно он возвращал машину в полосу.

Вождение – это не всегда только про правила. Это про то, как ты учишься держать удар, как встаёшь, когда колени ещё болят от падения. И как находишь того, кто тихо говорит: «Смотри на дорогу. Я рядом».

Она вдруг поняла, что всё это время училась не просто вождению. Она училась доверять – дороге, себе, ему. Училась принимать поддержку, не чувствуя себя слабой. И в этом, пожалуй, был главный урок. В каком-то смысле он оказался куда важнее, чем любая параллельная парковка.

Когда он положил трубку, она отложила телефон в сторону и увидела, как на небе начал загораться ярко-алый закат. И где-то в глубине души она знала: он снова понимает больше, чем она говорит.

Послесловие

Что же, теперь вы знакомы со всеми героями и их историями. Я долго подбирала слова, чтобы сказать их здесь и сейчас, просто потому что боялась упустить что-то особенно важное, но потом вдруг поняла: вы уже знаете больше, чем я рассказала.

В жизни каждого из нас есть разные истории. Мы падаем, встаем, двигаемся дальше. Любим, ломаемся, и учимся дышать заново. Я верю, что в жизни каждого из тех, кто читает эту книгу, тоже настанет момент, когда все тени исчезнут на рассвете. А пока – будьте любопытными. Будьте страстными. Будьте уверенными. Неловкими. Будьте веселыми и грустными. Будьте сильными и уязвимыми. Будьте теми, кем хотите быть. Потому что самое лучшее раскрывается в нас только тогда, когда мы становимся собой. Такими, какие мы есть без масок и ролей. Настоящими.

А пока – до новых встреч.

С любовью, ваша Дарья!

Благодарности

Эта книга увидела бы свет намного позже, если бы не люди, которые ждали её выхода больше, чем я сама, и верили в меня – с самой первой строки до самой печати.

Моей любимой семье. Вы не всегда видели процесс, но всегда видели меня. Эта книга вышла и к вам, и в этом для меня есть особая гордость. Люблю вас!

Мои любимые подруги, Виктория и Ирина! Спасибо вам за то, что поддерживаете любую мою авантюру, любую идею и меня саму. Спасибо, что вы рядом – в любое время: и в тени, и на рассвете. Я горжусь тем, что вы есть у меня, и безмерно вами дорожу.

Отдельную благодарность хочу выразить человеку, через чьи руки прошла не только подготовка книги к печати, но и создание работы, которую вы видите на обложке – моему дизайнеру Василию. Ты всегда создаёшь именно то, что я не могу выразить словами. Продолжай творить!

И… особенно важному человеку. Тому, кто был рядом, когда тени ещё не успели исчезнуть на рассвете. Тому, кто сказал: «я поймаю» – и сделал это, даже когда я ещё не собиралась падать.