Страницы печали

История первая. Школьник, взявший оружие в руки, чтобы отомстить.

Сантарина не предполагала, что случайный щелчок, услышанный ею, может оказаться звуком оружейного затвора.

Она попрощалась с родителями и отправилась в школу, но, выйдя на площадку подъезда и услышав этот звук, школьница просто не придала ему значения. В конце концов, в подъезде этажом или двумя ниже или за любой соседской дверью может щёлкнуть что угодно. Так что, заперев за собой дверь квартиры, восьмиклассница стала спускаться вниз, абсолютно не размышляя о причине этого звука.

Подъезды в их доме были устроены таким образом, что тамбур отделял входную дверь от площадки нулевого этажа с почтовыми ящиками, за которыми и находилась лестница на этажи (в их доме было всего четыре этажа, так что устройство лифта попросту не имело бы смысла), причём дверь в тамбур была наполовину остеклена, чтобы в него проникал свет со стороны квартир и можно было спокойно выйти, не прибегая к чувствам осязания. Так что Сантарина ещё с десяти ступенек различила, что в полутьме тамбура кто-то находится, и она замедлила шаг, чтобы разобраться, не таится ли в этом ком-то угроза, не опасен ли этот посторонний незнакомец. Но дверь распахнулась сама, и шаг навстречу из тамбура ей сделал Роман, сын соседей с четвёртого этажа, единственный отпрыск старого полковника.

Они обменялись достаточно краткими приветствиями, потом Роман попридержал дверь и отступил в сторону, позволяя ей пройти. Оказавшись на улице и пройдя чуть-чуть, Сантарина обернулась, но парнишка так и не вышел следом из подъезда. Должно быть, что-то забыл и вернулся домой.

Роман был выпускником, но Сантарина знала своего соседа ещё с тех времён, как сама пошла в школу. Они ходили в одну, поэтому, конечно почти каждый день виделись, и он неизменно с ней здоровался, а она отвечала ему; иногда он кратко интересовался её учёбой, а она – его, и так и продолжалось все эти годы. Таким было их общение. Простое любопытство по отношению к знакомому лицу. Роман никак не мог нравиться Сантарине, но всё же она испытывала к его улыбчивой мордашке некий интерес, потому что его жизнь всегда оставалась для неё загадкой, и она мечтала хотя бы на чуть-чуть разгадать его тайну. Тем более что некоторые её подружки, как она знала, были тайно в него влюблены, и нередко возникали недоумения, как она может жить с ним в одном подъезде и ничего им про него не рассказывать. Но у них на самом деле никогда не возникало тяги друг к другу. Каждый год Сантарина слышала от своих родителей одно и то же: что Роман-де преотменный ученик, что его ждёт блестящее будущее на военном поприще, которого так желал для своего сына старый полковник. Этот служака всегда был безукоризненно одет, дисциплинирован и добродушен, сколько девушка помнила его, и сын тоже унаследовал все эти качества и всегда представал перед ней таким же. Родители ставили его в пример, потому что у самой у неё были весьма посредственные способности (тройки в её дневнике мелькали чаще отличных оценок), и при этом она ещё не определилась так точно со своим будущим.

Но Сантарина считала, что они несколько преувеличивают способности Романа намеренно и назло, поэтому ею несколько раз предпринимались попытки узнать, как же он учится. Однако в его тетрадях, которые ей удавалось просмотреть, на самом деле были одни только пятёрки. Лишь за редким исключением встречались хорошие отметки. Да и от учителей она всегда слышала только хорошее, что он действительно блестящий ученик, и они уверены, что он окончит школу с отличием. И ещё Сантарина знала, что Роман не прибегает к услугам репетитора и готовится к выпускным экзаменам, предстоящим ему через полгода, собственными силами. Это ей было точно известно, потому что как-то она сама его об этом спросила. Так что девушка больше не сомневалась, что у Романа не только изумительные внешние данные, но и умная голова.

Тем не менее, как ей казалось, он оставался одиноким, потому что она никогда не видела, чтобы он приводил к себе в дом друзей. К ним никто никогда не приходил. Старый полковник часто удалялся в свою бывшую часть или на званые обеды, до которых был большой охотник, а вот мать Романа была типичной домоседкой-хозяйкой. Её можно было увидеть лишь раз в две недели, когда она отправлялась по магазинам закупаться продуктами и другими необходимыми товарами. Казалось, что и Роман, в душе одиночка, пошёл в неё. Может, девушке бы и хотелось узнать его получше и стать, возможно, единственным другом (ведь ни о какой влюблённости речи пока не шло), но по природе своей она не привыкла навязывать своё общество кому бы то ни было, хотя и считалась общительной девочкой. В моменты уныния она убеждала себя, что Романа попросту не могут интересовать восьмиклассницы, ведь он наверняка очень серьёзен для своих лет, думает о важных вещах и мечтает о карьере военного. Вся его жизнь уже была распланирована и обеспечена стопроцентным успехом. К чему ему водиться с младшими по возрасту?

Вообще, восьмиклассница мало имела представлений о нём и большую часть нафантазировала, но, по крайней мере, у неё хватало ума не делиться этими мыслями ни с кем. Ей бы хотелось, чтобы они больше разговаривали друг с другом, но, так как с его стороны этого не происходило, она только с интересом наблюдала за Романом, когда он попадал в её поле зрения, но не навязывала ему своё общество.

Сантарина поймала себя на мысли, что слишком много думает о нём в это утро. Ещё не рассвело, как она уже добралась до школы. Дорога сама по себе занимала не так уж много времени, а когда голова занята мыслями, тут уж и говорить не приходится – одно мгновенье прошло, вот и школа.

Болтовня со знакомыми девочками из параллельного класса задержала её в раздевалке дольше, чем она предполагала, ведь перед предстоящей сегодняшней контрольной нужно было многое успеть обсудить. Краем глаза она отметила запоздалый приход Романа и то, как он с чем-то там одиноко возился в самом дальнем и тёмном углу. Странно, но ей показалось, что он снимает оружие с предохранителя. Однако такого в принципе не могло быть. Её отец увлекался спортивной стрельбой, и ей были хорошо известны всякие его приёмчики и позы, но удивительно, что нечто подобное могло сейчас прийти ей в голову в отношении Романа.

Итак, Сантарина распрощалась с подружками, вышла из раздевалки и направила свои стопы к нужному кабинету, когда в коридоре первого этажа её обогнал Роман. Никто бы не обратил внимания, кроме неё (и всё из-за того, что она обладала некоторыми углублёнными познаниями), и его жестокая задумка могла бы удастся. Но она пристально всматривалась в его широкоплечую фигуру со спины и размашистый решительный шаг, и только потому она одна и заметила, что под пиджаком школьной формы у него имеется заплечная кобура и в ней что-то такое тяжёленькое лежит. Неопытный глаз не отметил бы ничего необычного в одежде выпускника, но Сантарина слишком часто ходила со своим отцом в тир и на стрельбища. Он был любителем не только спортивного ружья, но и некоторых других видов огнестрельного оружия, а его друзья время от времени демонстрировали ей всевозможные трюки и с клинками разной длины и формы, и о том, как иногда можно хорошенько запрятать пистолет, Сантарина тоже знала не понаслышке. Ей доводилось видеть некоторые маскировочные предметы, про которые ни за что не подумаешь, что в них укрыто нечто смертоносное. Так что уж тут говорить о том, что ей за нечего делать удалось распознать запретную вещь, которую и проносили-то почти что открыто.

Тут она как раз и припомнила этот странный звук, услышанный в подъезде. Скорее всего, то был щелчок от вставляемых в обойму патронов. Ведь, несомненно, у полковника в доме должны храниться какие-нибудь пистолеты или хотя бы револьвер, и Роман мог незаметно взять оружие отца и принести его в школу, чтобы… Да, что именно он собирался делать с ним тут? Хвастать и демонстрировать одноклассникам? Или угрожать обидчику, о котором она не знает? Или он с кем-то поспорил и принёс эту вещь, чтобы не проиграть пари? А может, он собрался калечить и убивать?

От подобной мысли у восьмиклассницы всё похолодело внутри. Она даже представить себе не могла, что красавец выпускник и блестящий ученик желает устроить в школе хаос и собирается лишить жизни кого-нибудь из взрослых или учеников. Разве кто-то относится к нему настолько плохо, чтобы решиться пойти на это? А что делать ей? Похоже, она единственная, кто что-то заметил, да и то потому, что ей случайно довелось услышать в подъезде особый звук, а потом задержаться в раздевалке до появления там Романа, позволить ему обогнать себя в коридоре и сложить два и два в уме. Стоит ли ей подойти к первому попавшемуся преподавателю и рассказать всё, что она знает. Даже не знает, а предполагает, потому что у неё нет твёрдых доказательств ни одной её мысли и на сто процентов она не уверена, на самом ли деле в заплечной кобуре Романа лежит настоящий пистолет. Всё это лишь её догадки, звучащие достаточно фантастично, чтобы посчитать их выдумками маленькой девочки. В конце концов, у Романа в самом деле может быть заплечная кобура, подаренная отцом, например, и приносить её в школу не запрещено, но вот лежать там может всё, что угодно, или даже ничего. А если ей вдруг поверят, а его вызовут к директору, там правда выйдет наружу и получится довольно глупо. Она опозорится сама и причинит беспокойство и неудобство ему. И даже если его тактичность, природное добродушие и манеры не позволят ему высказаться, что он будет думать о ней после всего этого? Так подло она не поступит. Лучше самой попытаться узнать правду, а потом… Но Сантарина сама не знала, что будет делать потом, да и что вообще собирается ему говорить. Ноги сами понесли её быстрее, ускорили прыть.

Восьмиклассница догнала Романа на лестнице.

– Роман, постой! – громко окликнула она, вся запыхавшаяся, потому что взбиралась быстрее, чем могли позволить длина её ног и объём лёгких.

Он остановился на следующем лестничном пролёте.

– Чего тебе? – ей почудилось в его голосе нетерпение.

– Подожди! – она спешно преодолевала оставшееся между ними расстояние. – Мне нужно с тобой поговорить, – она, наконец, поравнялась с ним, но старалась не смотреть на него, чтобы не искать глазами кобуру.

– А это не может подождать? Звонок вот-вот прозвенит.

Сантарине казалось, что она понимает, почему он так спешит и желает непременно прийти вовремя на урок. Сегодня он пришёл сюда не за новыми знаниями.

Он всё спланировал заранее.

Это должно начаться на первом уроке, когда есть меньшая вероятность, что кто-то выйдет из класса за надобностью, когда ещё почти все вялы и сонны, а внимание многих рассеянно и никто не ожидает непредвиденных случайностей.

Роман своё шоу спланировал заранее и давно, тут и гадать нечего.

– Я знаю, что у тебя с собой оружие. Скорее всего, отцовский пистолет, – вполголоса проговорила восьмиклассница, подойдя к Роману так близко, как никогда, почти вплотную. Он был высок и широкоплеч, но в данный момент она не думала об этом. Лишь от неё одной зависело будущее. Она одна преграждала путь приближающейся трагедии.

– Брось! Что за ерунду ты говоришь?!

Но в его глазах на миг мелькнуло какое-то выражение: не то неудовольствие, не то испуг.

– Тогда расстегни пиджак и позволь мне убедиться, что в твоей заплечной кобуре не скрывается настоящий пистолет.

Девушка настаивала и предполагала то, чего прежде её язык не повернулся бы и сказать, потому что не могла поступить иначе. Она чувствовала, что должна как-то помочь не только всей школе, но и отчаявшемуся Роману, и её совершенно не волновало, что сегодня он возможно не в себе и способен причинить ей зло, раз уж она обо всём догадалась.

– Ещё чего! Кто ты такая, чтобы я расстёгивал перед тобой пиджак? И если ты каким-то образом и угадала, что я сегодня действительно пришёл с заплечной кобурой, то догадка о пистолете – полный бред. Так что я иду в свой класс. И тебе советую.

Роман направился было выше, но Сантарина удержала его за предплечье, чего ещё себе никогда не позволяла. И пусть этот жест вызвал смешки со стороны двух припозднившихся пятиклашек, ей было плевать, потому что сейчас в ней пробудилось твёрдое намерение того, чтобы сделать нечто правильное и воспрепятствовать появлению большой беды, которая нависла над их школой.

– Пожалуйста, я хочу с тобой поговорить, – её голос прозвучал необычайно ласково и мягко.

Сейчас Сантарина вцепилась в его рукав так, как это сделал бы утопающий, или жена, которая хочет разобраться в супруге, только что совершившем неблаговидный и чудовищный по своим масштабам поступок.

– А это не может подождать хотя бы до следующей перемены? – неудовольствие в нём сейчас боролось с воспитанностью. Всё же Роман был неплохой молодой человек и не мог с грубоватой прямотой отказать в просьбе юной девушке.

Тут раздалась оглушительная трель звонка на первый урок, и сразу забегали несколько пар опаздывающих ног.

– Ну вот, я опоздал. И всё благодаря тебе!

– Но ведь я тоже опаздываю. На контрольную по математике, между прочим.

– Ладно, говори скорее, что хочешь мне сказать. Это даже интересно! – он хмыкнул, что было ему несвойственно. Сказывались нервы, должно быть.

– Поднимемся на четвёртый этаж, – предложила Сантарина, и Роману ничего другого не оставалось, как последовать за девушкой вверх по лестнице.

Вообще, их школа считалась трёхэтажной, так как четвёртый этаж был не везде из-за того, что всю середину здания занимали два спортивных зала на втором и актовый зал на третьем, чьи высоченные потолки не укладывались в размер стандартных этажей. Поэтому не по всем лестницам можно было подняться до самого верха, и только одна вела к кабинетам, в которых проводились занятия в крохотном коридорчике четвёртого этажа. Хотя была и другая дверь там, куда сейчас поднимались Сантарина и Роман, когда-то было три кабинета иностранных языков, потом поселились какие-то административные работники, потом это место сделал своим обиталищем завхоз, но вот как уже полтора года дверь, ведущая в небольшой коридор четвёртого этажа с кабинетами, где проводились занятия, была заперта, а небольшая площадка перед ней сразу после лестницы использовалась школьниками в различных целях. Так как шум перемен сюда почти не доходил, тут было удобно повторять заученные иностранные слова либо стихотворения перед важным уроком. Также не менее удобно здесь было обсуждать важные события из личной жизни или же скрываться от дежурного по коридорам, когда хотелось прогулять урок или подготовиться к какой-нибудь проказе. А можно было просто в спокойствии и тишине полакомиться чем-нибудь вкусненьким. Но последним обычно занимались лишь учащиеся начальных классов.

Если бы сейчас тут кто-нибудь был, Сантарина не замедлила бы прогнать его, хотя не в её характере было прибегать к подобной грубости, но ей так важно было сейчас их полное уединение. Однако площадочка четвёртого этажа на радость оказалась пустой.

– Теперь-то ты мне скажешь, чего хотела? – в голосе Романа всё же проскользнуло особо явное неудовольствие, но по-другому девушке было нельзя, иначе она вообще ничего не стоит в этой жизни. Обыкновенная не особо умная восьмиклассница и только.

– Да, – девушка выдержала эффектную паузу. – Ты не должен совершать ничего из того, что задумал.

При помощи голоса ей хотелось показать всю важность этих слов. Она никогда ещё не говорила таким образом с представителем противоположного пола и подивилась собственной храбрости, которая проявилась в такой нужный и важный момент.

– Откуда тебе знать, что именно я задумал? Разве ты чтец мыслей, Сантарина? – в его взгляде сквозил вызов, губы исказила горькая гримаса.

– Тогда для чего ты принёс оружие в школу? Разве не для того, чтобы…, – тут она запнулась, не в силах выговорить то, что вертелось у неё в мыслях и на языке.

– Для чего же? Договаривай, что хотела. Мы ведь поднялись сюда для откровенного разговора, как я понимаю.

– Чтобы убить кого-нибудь или ранить, или взять заложников и выступить с требованиями, я не знаю, – девушка смотрела в сторону, а голос её звучал всё слабее с каждым словом. – Ты ведь не собираешься делать ничего подобного, правда? Ты хороший человек, круглый отличник, тебя ожидает блестящее будущее, как я слышала, ты просто не можешь…

– Ты так хорошо меня знаешь, чтобы судить, что я могу, что нет? Я не хороший, и никогда им не был, – опять тот же вызов в глазах и словах.

Он даже не пытался отшутиться, а значит, все её фантастические догадки могли оказаться самой настоящей правдой. Сантарина посмотрела на Романа широко открытыми от удивления глазами, точно увидела его впервые. Этот человек настолько отличался от того, каким она его себе представляла, что это оказалось для неё сродни небольшому потрясению. Выходит, что в действительности она о нём ничего и не знает. И на его слова ей было нечего сказать, так что она стояла в молчании, не имея никаких мыслей насчёт того, как ей теперь его удержать.

– Теперь я могу идти?

– Нет, – почти выкрикнула она, уверенная, что лишь ей одной пока удаётся сдерживать натиск подступающего зла. – Пожалуйста, давай поговорим ещё. Прогуляем первый урок?

– Ты же в курсе, что я отличник, – с упрёком вымолвил он. – Я не могу так поступить. А у тебя контрольная, которую нельзя пропускать.

– Плевать. Сейчас мне не хочется ни отпускать тебя, ни уходить самой.

– Ты случаем не влюбилась в меня? Всё-таки мы видимся достаточно часто, живём в одном подъезде, – его глаза вглядывались в её лицо.

– Нет, – с улыбкой отозвалась Сантарина, с лёгкостью открывая чистую правду, – но многие мои одноклассницы ответили бы с точностью до наоборот.

– Правда? – оживился он. – Они считают меня красивым? Без ума от моих рельефных мышц на руках? – тут он уже пытался пошутить, и девушка понимала это, не скрывая улыбки.

– Да.

– А ты считаешь меня красивым?

– Я об этом не думала, если честно, – теперь она старалась не смотреть в его лицо. Роман задавал вопросы, которых она никак не ожидала. – Но мои родители не упускают случая ставить тебя в пример, – решилась она на похвалу, потому что надо же было сказать ему какое-то бодрое слово.

– Вот как! – он уселся на верхнюю ступеньку лестницы, бросив в ноги рюкзак.

Сантарина последовал его примеру, очень обрадованная тому, что пока он никуда не собирается уходить, однако между ними ещё оставался некоторый свободный промежуток. Роман чуть склонился и стал смотреть в лестничный пролёт, а она украдкой всматривалась в его фигуру. Ей не казалось, что он психически не стабилен или не отдаёт отчёт своим действиям. Выглядел он как обычно, не считая заплечной кобуры под пиджаком, однако вокруг него чувствовалась некая аура обречённости. Ей хотелось ему помочь, в самом деле хотелось, но она не знала, с чего начать, как вызвать его на откровенность, чтобы он рассказал о своей проблеме, о том, что его мучает и из-за чего он решился на этот глупый по своим последствиям шаг.

– Ты пойдёшь и расскажешь про меня им? – будничным тоном вдруг спросил выпускник, обернувшись к ней.

Восьмиклассница помотала головой. Ей стало обидно, что он воспринимает её как стукачку, хотя за годы их знакомства мог бы понять, что она не такая. На самом деле она бы никогда его не выдала, да и любого другого, не разобравшись в человеке как следует, не попытавшись понять мотивы его поступков, а основываясь на одних лишь голословных обвинениях. Ей претили люди, которые по любому пустяковому поводу обращаются с жалобами в соответствующие органы. Родители втолковывали ей, как следует себя вести, но она вряд ли стала бы свидетельствовать, даже если бы на её глазах произошёл грабёж или свершилось убийство. Ей всегда было жаль тех несчастных и непонятых людей, которых большинство принимало за злодеев.

Должно быть по её физиономии Роман всё понял, потому что сказал:

– Прости. Мне не следовало спрашивать такое. Ведь ты бы не стала меня выдавать, верно? Что бы ни произошло, ты бы смолчала?

Сантарина кивнула, но потом наивно и по-детски уточнила:

– Но ты же не собираешься никого убивать?

– С чего тебе пришла в голову подобная ерунда? Если я принёс в школу пистолет, это ещё ничего не значит.

Тут они оба поняли, что он проговорился.

– Ты же сказал, что никакого пистолета нет, – без всякого упрёка молвила девушка, но Роман смолчал, потому что ему нечего было на это ответить. – Покажешь мне?

Роман продолжал хранить молчание, как пойманный шпион, допрашиваемый следствием, и Сантарина понимала его. С чего бы он ей доверял? Логичнее предположить, что сейчас все кажутся ему врагами. Он мог думать, что она хочет заполучить его оружие с тем, чтобы убежать с ним и доложить кому следует, а он не успеет её догнать по-тихому, или она может попытаться выбросить его пистолет в лестничный пролёт. Поэтому Сантарина начала рассказывать, как если бы его молчание совершенно не трогало её.

– Мой отец с юности увлекается спортивной стрельбой и коллекционирует различные виды оружия. Бывает, он берёт на стрельбища и меня, если там, конечно, собираются не все его знакомые, а один-два близких друга. А дома у нас целая стена обвешана всякими ножами, саблями, винтовками и разным другим. На это стоит посмотреть. Кажется, что маме это нравится даже больше, чем отцу, раз она позволяет и дальше завешивать подобными вещами стену. Так что сам понимаешь, догадаться, что у тебя пистолет в заплечной кобуре, мне не составило труда.

– Расскажи ещё что-нибудь, – попросил он.

Девушка понимала, что, пока она будет говорить за них двоих, Роман будет оставаться подле неё, а значит, чьи-то жизни будут сохранены на несколько больший срок, даже если им самим не сказано пока ни слова об убийствах.

– Рассказать что-нибудь о моём папочке…? – с лёгкой улыбкой призадумалась она. – Ладно. Для спортивных тренировок и любительских соревнований у него есть малокалиберная винтовка с небольшой гравюрой на прикладе ручной работы в виде филина (Поразительная работа, и очень тонкая!), несколько пистолетов и револьвер. Они хранятся у нас в квартире в чулане, вдали от посторонних глаз, и как бы не имеют отношения к остальной коллекции. А вот на стене в гостиной у нас развешано всевозможное холодное оружие, за исключением тяжёлого кольта и маузера, которые на самом деле не боевые, а просто хорошо сделанные копии. Оригиналы стоят дорого. Ножи же все настоящие охотничьи. Есть кованые и из скрученной спрессованной металлической проволоки, и какого-то там знаменитого на всю страну завода, с рукоятками из рога, с рисунками мастеров-резчиков, с рукояткой в виде настоящего козлиного копытца. Некоторые этнические клинки. Тесаки, настоящая турецкая шашка – точная копия той, что хранится в музее Топкапы в Стамбуле, может только размером поменьше. Ещё парочка каких-то знаменитых кинжалов. Но мне так кажется, что ножи у нас любит больше мама. Не использовать их, а именно, чтобы они висели на стене в качестве демонстрации силы что ли, потому что всегда именно она выбирает новые экземпляры, когда родители отправляются в охотничий магазин за новой покупкой, а отец с ней во всём соглашается. Сам-то он больше предпочитает огнестрелку. Видел бы ты его на стрельбищах. Глаз, как у орла. Он редко промахивается. Мне нравится стрелять вместе с ним, а вот холодное оружие я недолюбливаю. Наверное из-за того, что опасаюсь случайно порезаться об эти тонкие блестящие лезвия. Клинки-то все чрезвычайно острые. И у меня нет никакого желания учиться грамотно обращаться с ножами. Особенно не терплю я непальский нож кхукхри с искривлённым лезвием. Это единственная вещь, к которой я не могу прикасаться. Вроде бы я даже в руки его не брала с тех пор, как он у нас появился. Так что, как видишь, я нетипична для девушек своего возраста и слишком много знаю об оружии. Да и стреляла столько раз, что и не всякому солдату доводилось. Правда, это всё спортивные ружья, но ведь смысл одинаков, верно? А у тебя боевой пистолет? Можно мне посмотреть?

Сантарина сама не знала, почему попросила, но ей было бы любопытно взглянуть на то, что сейчас имелось у Романа.

– Хорошо, я дам тебе, – кивнул парниша и начала расстёгивать пуговицы пиджака.

Его заплечная кобура оказалась из настоящей кожи, а сам пистолет не выглядел новым. Скорее всего, полковник обзавёлся им давным-давно, а Роман решил вдруг позаимствовать. Он не сразу передал ей оружие, как бы всё ещё сомневаясь, стоит ли это делать, но затем всё-таки уступил силе её просьбы.

– Стреляла из такого? – уточнил он.

– Нет, – Сантарина помотала головой и бережно взяла настоящее боевое оружие впервые в своей жизни. Возможно, оно уже не раз выполняло свою функцию, а теперь и она держала этот смертоносный предмет в своих руках. В силах каждого его обладателя распоряжаться чужими жизнями, поэтому у людей малодушных с ним сразу повышается собственная значимость. – Ух ты, какой тяжёлый! В нём должно быть шесть патронов?

– Верно, и все шесть уже находятся внутри. Тебя это не тревожит?

– Нисколько. Даже если он снят с предохранителя впридачу.

Девушка стала делать вид, что прицеливается и стреляет. Тем самым она давала понять, что находится с Романом на одной стороне, что могло бы помочь ей сблизиться с ним и поспособствовать тому, чтобы он стал больше доверять ей и открылся, чего ради принёс с собой это.

– Тогда ты храбрее, чем я думал.

– Я рада, что ты это понял. Думаешь, если выстрелить, звук будет просто громким или поистине оглушающим? От выстрела переполошится вся школа? – с большим интересом она продолжала осмотр.

– Оглушающим, если стрелять именно отсюда. Позволь, – он забрал оружие обратно, стараясь действовать мягко. – Здесь обширное пустое пространство, вроде длинного узкого бетонного короба, и могучее эхо. Звук будет долго отражаться от этих стен, усиливаясь по направлению от выстрела, смотря, куда будешь стрелять – в потолок или пол первого этажа. Представляешь, какая суматоха поднимется? Все выбегут из класса, начнут кричать, толкать друг друга, кто-то непременно упадёт и его затопчут, учителя станут рвать на себе волосы, директор сразу примется искать виновника, потрясая руками и возводя глаза к потолку.

– Хотелось бы на это посмотреть, – со смешком отозвалась Сантарина, потому что Роман очень похоже и точно изобразил директорский гнев. – Увидеть его в таком состоянии сродни рождественскому подарку. Просто дар судьбы.

– Мне тоже так кажется. Только жаль на это патрон тратить. Зря пропадёт.

– Потому что есть кто-то поважнее, на кого и стоит их тратить? – мгновенно посерьёзнела восьмиклассница.

– Это тебя не касается, – резко произнёс выпускник и отвернулся.

– Касается, – помолчав, она добавила. – Волею случая. И раз так вышло, что я уже знаю половину, почему бы тебе не сообщить мне всё остальное?

– Ты ещё мала, и не поймёшь.

– Ну, знаешь ли, – обиженно фыркнула Сантарина. – Меня ещё никогда так не оскорбляли.

Беззлобно сказанные слова Романа затронули её до глубины души, но поспособствовали отклику с его стороны.

– Прости, – он накрыл её руку своей и слегка похлопал по пальцам. – Не хотел тебя обижать.

– Тогда скажи, что собираешься делать, – она снова посмотрела ему прямо в глаза.

– А что будешь делать ты? – отозвался он вопросом на вопрос.

– Я ведь уже сказала, что не собираюсь закладывать тебя.

– Раз так, я пойду на второй урок, но мне придётся сказать, что первый я проспал. И тебе тоже стоит так поступить.

– А может тебе лучше пойти домой и вернуть пистолет туда, откуда ты его взял? – очень мягко попросила девушка.

– Нет, я не могу так поступить, – в его голосе чувствовалась неизменность принятого решения. Злой рок уже протянул к нему свои костлявые пальцы.

– Почему? Разве это не самое простое решение? Ты подумал о том, каковы будут последствия, если ты совершишь то, что задумал?

– Ты не понимаешь, так как ничего не знаешь. Именно последствий я как раз и жду с нетерпением.

– Так объясни мне, Роман. Я хочу понять. Я хочу тебе помочь, – в её настойчивости скрывалось нечто более глубокое, чего она сама в себе до конца не понимала.

– Ты точно в меня не влюблена? – выпускник эффектно изогнул одну бровь дугой. Это была лишь лёгкая игривость с его стороны, но девушка осталась серьёзной на этот раз.

– Нет, но мне не раз хотелось с тобой подружиться. Чтобы мы стали ближе, чем просто соседи.

Сантарина понимала, как по-детски звучат её слова, но она надеялась тронуть его сердце именно правдой, чтобы ему стало легче доверять ей. Но всё-таки она смотрела в сторону, когда произносила эти сокровенные слова. Как будто самая заветная мечта претворялась в жизнь…

– Почему? Из-за того, что твои родители ставят меня в пример? – как-то странно уточнил он.

– Конечно, нет. Я хоть и не особо блистаю на уроках, но своё мнение имею. Просто ты всегда вызывал в моей голове вопросы. Аура твоей отрешённости создавала в тебе какую-то загадку, усиленную тем, что мы живём в одном подъезде. Я постоянно спрашивала себя, как ты живёшь, чем увлекаешься, чем занимаешься в такой-то час. Ты меня извини, но я даже просматривала некоторые твои тетради, чтобы убедиться, что мне не солгали насчёт твоего умственного потенциала. Не знаю, из-за чего такой интерес. Я не привыкла копаться глубоко в себе. Я не слишком серьёзна для своего возраста. Но мне хочется знать, какой ты на самом деле, и во мне нет никаких намерений, чтобы обидеть или оскорбить тебя.

– Ты удивительная, Сантарина. Ты первая, кто не ждёт от меня поступков, которыми я должен руководствоваться в соответствии с их представлениями обо мне. Перефразируя твои слова, можно утверждать, что я интересен тебе сам по себе?

Теперь уже она задавалась вопросом, не влюбился ли он в неё. И она решила говорить с этим парнем так, как не говорила ещё ни с кем, даже если это означало обнажать перед ним собственную душу.

– Я не знаю, как это объяснить. Ведь от рождения нам дано предпочитать тот или иной цвет, не выносить определённые виды пищи или интересоваться конкретными людьми, испытывая к ним симпатию или участие. Откуда мне знать, почему именно ты привлёк моё внимание, раз я стала так упорно интересоваться тобой. Но кем бы ты ни был, это всё равно бы произошло. Я так долго мечтала о том, что мы будем разговаривать подолгу друг с другом, а не только здороваться, проходя мимо. Всё это произошло так неожиданно. Случай свёл нас вместе. Так почему бы с этой минуты нам не стать друзьями? Тогда бы я имела право просить тебя не совершать ничего недостойного и могла бы утешить, сказав, что, что бы ни случилось, всё образуется. Мне хочется помочь тебе, Роман, но я не знаю как, но, если ты расскажешь, я смогу попытаться это сделать.

Сантарина всегда с негодованием относилась к тем девицам, которые сами навязывают своё общество парням, но сейчас она сама подневольно стала такой. Однако сделала бы и не такие вещи, чтобы спасти этого человека. Чувствовала ли она в нём родственную душу или хотела убедиться в собственной значимости, которую вручила ей судьба, заставив встать на его пути?

– Ты не похожа на других девчонок, хотя, как я знаю, любишь находиться в гуще событий и центре внимания. Удивлена? Но раз мы живём в одном подъезде, я тоже мог наблюдать за тобой и узнавать, что ты собой представляешь. Однако к чему мне твоя дружба? Окружающие неправильно начнут толковать наши отношения, а сам я не уверен, что мне будет полезно твоё общество. Я не пытаюсь тебя обидеть, отказывая, но, понимаешь ли, видимо я такой человек, что люди меня не устраивают, а наоборот, их общество мне в тягость. Они утомляют меня своими разговорами, которые крайне редко бывают мне интересны, и все, буквально все от меня чего-то ожидают. Старики неизменно ведут разговор о моём будущем, при них всегда нужно оставаться серьёзным и нельзя даже пошутить, сгримасничать, а ведь этакое сумасбродство так и просится наружу. Учителя, как один, ожидают полных и обстоятельных ответов на любой из их вопросов и начнут меня стыдить или допрашиваться причины, если я только отвечу, что не готов или не выучил урок, хотя скажи подобное другой, они спокойно поставят ему неуд. Одноклассники же воспринимают меня не только как лучшего ученика, но и как стукача впридачу. Если что-то вдруг происходит, они с подозрением начинают на меня коситься, а любые слова с моей стороны будут воспринимать как оправдание, что только усугубит ситуацию. А стоило мне только пойти с кем-нибудь на сближение, эти люди начинали пользоваться моими знаниями, ни для чего другого я не был им нужен. Всякий раз мне приходилось уступать, чтобы не потерять их жалкого общества, пока я не поумнел и не понял, что к чему (и не стал повторять попыток). Так случалось до этого года постоянно. Со мной будут общаться только ради извлечения выгоды от моих знаний. Все чего-то от меня ожидают. Я никому не интересен как личность. О, как же они мне все ненавистны! Сколько ночей я мечтал, как расквашу их скудоумные лица! Я хочу отнимать жизни одну за другой, наблюдая за тем, как свет в их глазах меркнет, но в них ещё теплится понимание того, кто же именно расквитался с ними.

Его взгляд стал жёстким, а Сантарина до сей поры никогда не слышала такой ненависти в голосе, даже если случайно становилась свидетельницей того, как люди ругаются. Так что нет ничего удивительного в том, что она инстинктивно сжалась. Роман заметил это.

– Я тебя напугал, да? Верно ты никогда не думала, что я могу так мыслить? Но это постоянное желание расквитаться у меня уже давно возникло. Мне часто снится сон, как я расстреливаю всех подряд из автомата Томпсона (ты знаешь, такого, какой сейчас можно увидеть только в старых фильмах), и я испытываю от этого занятия такую лёгкость на душе. Смотрю с восторгом, как падают все эти ненавистные жалкие человечишки. Я смеюсь, когда вокруг меня образуется груда скорченных тел. И просто заливаюсь таким радостным смехом, что чувствую восторг ещё некоторое время после того, как проснусь. Мне хорошо на душе в эти первые мгновения после пробуждения, но потом я снова осознаю действительность, и вся радость мгновенно улетучивается, как будто я попал в страшный сон. Претворить этот сон в реальность стало моей навязчивой идеей. Я никак не мог избавиться от этого наваждения, пока не взял отцовский пистолет и не принёс его с собой. Ты ведь не думала такого обо мне, когда строила свои радужные планы?

– Нет, но я тебя понимаю и сочувствую.

– Неужели?

– Да. Я ведь тебе уже говорила, что взрослые меня считают не особо умной и относятся соответствующе, так что даже я порой считаю себя таковой. Хотя на самом деле я другая, многие меня не воспринимают иначе, как туповатого середнячка. Теперь мне понятна побудительная причина твоего поступка. Но ты мне скажи, подумал ли ты о последствиях для себя? Как ты будешь жить, ведь наказание не замедлит себя проявить? А твои родители?

– Меня не волнует, что со мной будет, потому что всякая жизнь лучше той, что я сейчас веду и что светит мне в будущем. А что касается родителей, то я всего-то нарушу их планы в отношении меня, а это как раз то, чего бы мне хотелось больше всего на свете. Когда я выйду из тюрьмы, то буду сам распоряжаться собственной жизнью, а им об этом ничего не будет известно. Я оборву всяческие связи с домом, меня больше не будет существовать для них. Им придётся смириться с тем, что у них больше нет сына.

– Но разве старый полковник такой плохой отец? – удивилась Сантарина. – Я бы никогда не подумала, что он может оказаться злодеем. Неужели он бьёт тебя?

– Здесь не о том речь. Он не порет меня ремнём, если ты об этом, и не поднимает руку, однако он и шагу не даёт мне ступить в сторону. Мне приходится говорить, как я мечтаю стать хорошим офицером, мечтаю защищать родину, совершать всяческие подвиги, но на самом деле никто не знает, как вся эта военка мне ненавистна. Я совершенно не собираюсь служить в армии. А заикнись я об этом, так отец сделает всё, чтобы выбить из меня, как он любит выражаться, всю эту дурь. Он мне житья не даёт, если только я начинаю проявлять непокорность, поэтому мне приходится вести себя так, как он хочет. По крайней мере, так я имею несколько часов свободы, чтобы проводить их по своему усмотрению. Меня никто не контролирует и я счастлив. Если бы ты знала, что я не смею приносить ничего ниже отличной оценки, в противном случае меня начинают стыдить, что я недостойный сын, и начинаются занятия в воспитательных целях, когда отец садится рядом и учит меня уму-разуму в грубых формах. Я должен вести себя как он, быть его гордостью и якобы считать его образцом для подражания. На людях он не забывает говорить, что я его гордость, но дома один на один ведёт себя иначе. Там я слышу от него одни упрёки и нравоучения, и бесконечные нотации о том, каким я должен быть, каким он хочет меня видеть. Никогда ни слова любви. Ничем не выдаст, что я важен для него просто как родной ребёнок. В целом мире никого, кто любил бы меня за то, что я есть.

Сантарина внимательно слушала Романа, обхватив руками ноги и опустив голову на колени. Она была довольна, что наконец-то он полностью раскрылся и заговорил. Она понимала, что он так жалуется впервые, выплёскивая из себя всё, что каждый день мучило его. Накопленная горечь выходила теперь с каждым словом. И всё оказывалось совершенно не так, как она представляла о нём и его житье-бытье, но от этого в ней не становилось меньше желание общаться с ним. У неё только промелькнула мысль, что некоторым лучше не раскрывать рта, иначе всё их очарование куда-то моментально пропадает, как исполнение мечты обычно теряет всё своё волшебство. И ещё она поняла, что реальный человек и фантазии о нём не одно и то же.

– Я хочу расквитаться со всеми, кто пытается изменить меня или руководить моей жизнью, или сделать таким, каким я никогда не буду. С учителями, которые не в силах поверить, что я способен не выучить урок, если мне не хочется, потому что, например, он до крайности скучен, или не желаю писать этих глупых сочинений, если они мне не интересны, которые начинаю применять ко мне меры наказания, когда другим в данных случаях делаются поблажки. С одноклассниками, которые думают обо мне хуже, чем я есть, которые считают меня не только ботаном, но и идиотом в придачу. Эта школа мне так ненавистна, что ты даже представить себе не можешь, до какой степени, – в его голосе вновь зазвучала неподдельная ярость, а глаза загорелись максимальной решимостью. Он останется непоколебим, дабы сопротивляться душевной боли.

Роман не был злым по своей природе. Жизнь довела его до такой крайней точки. Если бы его отец был менее деспотичным, если бы он обзавёлся друзьями, которые разделяли бы его интересы, если бы ему самому позволили выбирать своё будущее… Конечно, в его голове никогда бы не обрели дом ни такие жуткие сны, ни подобные мысли.

– Послушай, а ты не думал, что есть и другой путь?

Теперь Сантарине в свою очередь пришлось накрыть его ладонь своей рукой, чтобы вывести из мимолётной задумчивости и привлечь внимание. Роман пошевелил пальцами, и она посчитала, что лучше свою руку убрать. До сей поры она никогда не прикасалась к мальчишке первой, хотя не раз обсуждала их с подружками.

– И какой же? – он взглянул на неё исподлобья и несколько с вызовом.

– Послушаться своего отца. Доучиться нормально, сдать экзамены, получить дальнейшее образование там, где скажут. А как только ты станешь совершеннолетним, то сможешь поступать по своему усмотрению. Если не передумаешь, бросишь обучение и заживёшь так, как хочешь.

– Это не вариант. Стоит мне только поступить в военку, как ничто меня уже не спасёт. Мне только и останется, что всю жизнь следовать этому пути. Я уже думал об этом и твёрдо решил, что нет, не стану.

– А если откровенно поговорить с родителями? Разжалобить их, признаться, что доведён до отчаяния.

– Разговоры с родителями тоже не помогут, тем более что отец уже всё решил. А мама всегда на его стороне. Не было ни разу, чтобы она защитила меня. Она полностью переложила свои обязанности по воспитанию с себя на отца, по её словам, чтобы я не рос хлюпиком. Следит только, чтобы я всегда был сыт да выглядел аккуратно. Сколько я себя помню, мы ни разу не разговаривали по душам. Ни отцу, ни ей по-настоящему не важен мой внутренний мир. Они закладывают в меня только свои предпочтения. Вот, в чём заключается их воспитание. Я приучил себя к мысли считать себя чужаком в этой семье. Так что, сама понимаешь, только этот поступок избавит меня на всю жизнь от карьеры военного, ведь во всех моих анкетах будет вписано – нестабилен психически.

Сантарине пришло в голову дурацкое сравнение, что сейчас она выступает в некой роли психоаналитика, и она постаралась казаться более серьёзной и разумной, чем чувствовала себя на самом деле. Всё ради излечения пациента.

– А как же клеймо убийцы? Оно останется с тобой на всю жизнь. Это тебя не волнует?

Он был умным малым с блестящим умом, данным от природы. Он много читал, много знал. Если бы его старания можно было направить по руслу, совпадающему с его желаниями…!

Сантарина сочувствовала этому парнишке, обещавшему вскорости стать красивейшим мужчиной. Вероятно, у него чрезвычайно тонкая натура, и от того так страдает душа. Он не может заставить себя смириться с той ролью, что ему уготована. Из-за этого он обозлён на мир, на родителей в первую очередь, и мечтает поквитаться с ними, совершив то, что приведёт их в ужас. Так обстоятельства превращают хороших людей в плохих. И именно она должна что-то сделать, как-то воспрепятствовать тому, чтобы Роман распрощался со всеми своими хорошими качествами, которые в нём всё-таки преобладают над плохими. Его душа не окончательно огрубела, пока ещё нет, иначе он бы не стал уступать её просьбе и пропускать урок, который был так важен для него. А это значит, у неё по-прежнему остаётся шанс всё изменить.

– Я помогу тебе, – яростно и решительно проговорила она. – Я что-нибудь придумаю. Я не могу позволить тебе загубить так свою жизнь. Я тебе помогу, – настойчиво повторила восьмиклассница, хотя пока не знала, как именно.

– Нет, малышка, ты слишком хороша для меня.

В его голосе прозвучала неподдельная благодарность от осознания того, что она готова принести такую жертву ради него, а они всего-то соседи. Намного более близкие люди не понимали его и не были бы готовы правильно оценить собирающийся свершиться поступок. Но она бескорыстно предложила намного больше, чем ему когда-либо давали.

В её глазах отразилось искреннее непонимание, и он поспешил объясниться:

– Ты слишком благородна, чиста и невинна. Ты увязнешь со мной, а я не хочу рушить твою жизнь, ведь в ней так много хорошего – семья, друзья, светлое будущее. Всё то, чего никогда не было у меня самого. Всё, что поэтому я не могу у тебя забрать, иначе стану считать себя хуже, чем я есть. Ты живёшь полной жизнью, моя же уже загублена, едва ли начавшись.

Они оба помолчали немного, осмысливая сказанное.

– А знаешь, я даже рад нашему разговору. Я буду знать, что у меня всегда где-то будет единственный друг, который не изменит мне, чего бы я ни совершил. Ведь так?

– Да, Роми, я всегда буду на твоей стороне. В этом ты можешь не сомневаться.

После этих её слов выпускник встал и закинул рюкзак себе на плечо.

– Скоро в школе будет жарко, – он посмотрел на неё. – Тебе тоже лучше идти в класс. Никто не должен знать, что мы провели какое-то время вместе перед тем… ну, сама понимаешь. Придумай какую-нибудь отговорку для учителя, почему ты так сильно опоздала на контрольную.

– Мне нечего придумывать, ведь я болтала с девчонками из параллельного класса в раздевалке перед уроком. Они будут расспрашивать меня о том, как я написала. И мне останется лишь сказать, что я намеренно прогуляла контрольную по математике. А за этим последуют новые вопросы. Да и другие видели, что я пришла сегодня как обычно. Кроме намеренного прогула, у меня нет другого оправдания. Может нам обоим лучше прогулять все уроки?

– Нет, – решительно возразил Роман, – тебе не удастся отговорить меня от задуманного. Слишком долго я ждал этого дня, чтобы уступить.

Он стал медленно спускаться по лестнице, но на первой площадке между этажами остановился и оглянулся. Не то хотел попрощаться, не то сказать, в какое предположительно время всё начнётся. И заметил, что глаза Сантарины блестят от слёз, хотя она старалась не подавать виду, что плачет, а смотрела на стену и украдкой утирала их.

Роман понимал, что промедление чревато другими непредвиденными задержками, и считал, что имеет полное право уйти сейчас, но не мог этого сделать. Его уже так воспитали, и некоторые принципы прочно закрепились в мозгу, что он не мог выносить слёз слабого пола рядом с собой, не попытавшись устранить их причины. И два начала боролись в нём, так что в итоге он решил задержаться ещё на чуть-чуть и успокоить Сантарину по возможности, но это не помешало ему кратко выругаться про себя, когда он начал снова подниматься по лестнице.

Девушка же не могла сдержать слёз из-за того, что всё опять пошло не так, как она себе представляла. Ей думалось, что это будет как в кино – она вызовет Романа на откровенный разговор, тем самым поможет решить его проблему, и он послушается её, а потом они станут проводить вместе больше времени. Она будет осознавать, что спасла несколько человеческих жизней, а с Романом они станут близкими друзьями, потому что, выходит, только она понимает его, как никто другой. Однако реальная жизнь это не выдумки сценариста, у которого на бумаге всегда получается всё так легко. Там у героев нет трудностей, а проблемы разрешаются в несколько минут. Но в реальности кому дано познать человеческую душу? То, что мы себе воображаем, редко осуществляется в действительности. Вот почему восьмиклассница расплакалась. Ничего не вышло из того, что ей хотелось – Роман не такой, каким она его себе представляла, и он не намерен отказываться от своих кровавых планов, а она не в состоянии ни помочь ему, ни остановить.

– Ну что ты, Сантарина?! Прекрати плакать. Неужели ты так расстроилась из-за меня? – выпускник присел рядом с ней, а она старалась не смотреть на него, чувствуя себя крайне беспомощной. – Разве так относятся к тому, в кого не влюблены? – пошутил он с лёгкой улыбкой.

– Конечно. Ведь ты собираешься убивать, а заодно загубить и себя самого.

– Прекрати. Люди умирают каждый день от того или иного случая. Кому-то повезёт сегодня, а кто-то будет убит, но такова жизнь. Расстраиваешься ли ты всякий раз, когда узнаёшь откуда-нибудь, что кто-то погиб, попал в аварию, прожил множество лет и умер от старости?

– Нет, но это другое дело, – она вытерла остатки слёз. – Сейчас я знаю, что произойдёт. Я могу воспрепятствовать этому.

– Представь, что не знаешь, что нашего разговора не было, что ты меня не видела и того, что у меня под одеждой, тоже.

– Не могу, – помотала восьмиклассница головой. – Так поступил бы человек бесчестный, а я не могу.

– Тут я ничем не могу тебе помочь. Остаётся смириться, – произнёс он с деланным равнодушием и снова встал, чтобы во второй раз начать спуск.

– Подожди, – во мгновение Сантарина вскочила на ноги и бросилась к нему. – Постой ещё секунду. Я скажу и больше не буду тебя удерживать. Я, кажется, придумала, как нам обойтись без жертв, но при этом исполнить всё, что тебе так хочется.

Роман оставался недвижим, но в его взгляде отсутствовала заинтересованность. Скорее, выслушивать её его заставляла всё та же природная вежливость и манеры.

– Давай я стану твоей заложницей. Ты приставишь пистолет к моей груди, а потом напугаешь всю школу, пригрозишься, что убьёшь меня, если они не выполнят твоих требований. Любых, пусть даже самых нелепых. Ты можешь сказать всем правду, что не желаешь посвятить свою жизнь карьере военного, что это заявление должны услышать твои родители. Уверена, чем бы ни окончился этот скандал, тебя поведут на психическое обследование и признают негодным к несению службы.

– Я тебе благодарен за столь щедрое предложение, но не воспользуюсь им по двум причинам. Во-первых, ты вновь демонстрируешь мне своё великодушие. Ты хочешь помочь и ничего не ждёшь взамен. Такое благородство редко в наши дни, поэтому я никак не могу использовать тебя. Если бы я это сделал, то был бы сам себе противен, и мне бы оставался один исход – покончить с собой. Во-вторых, если я не совершу чего-нибудь серьёзного, что возмутило бы всю общественность, отец попытается замять любой скандал. Я просто перейду в другую школу, а потом он, используя свои связи, всё-таки запихнёт меня в какую-нибудь военку. Заложники сейчас мне так же бесполезны, как разговор по душам с родителями. Но спасибо тебе ещё раз за это предложение. И береги себя. Постарайся не вызывать подозрений, и от меня тоже никто ничего не узнает о нашем разговоре.

– Мы ещё увидимся? – Сантарина смотрела на Романа так, как в последний раз, как смотрят на возлюбленных, провожая их на битву с превосходящим противником, вернуться из которой живым нет шансов.

– Конечно, мы ведь соседи, – уголок его губ с озорством растянулся, и он начал быстро-быстро спускаться вниз.

Сантарина наблюдала, свесившись с перилл, как он минует один лестничный пролёт за другим, видела его руку, хватающуюся за те же самые перилла на поворотах, вслушивалась в звук всё затихающих шагов. Вот Роман исчез. Она удивилась, что он спустился на первый этаж. Это означало, что он не пойдёт в свой класс прямо сейчас.

Что он задумал? Мог ли переменить свои планы?

Сантарина направилась к своему рюкзачку.

История вторая. Бездомные нищие, калеки, убогие под мостом.

– Помогите, пожалуйста! На еду!! Помогите, пожалуйста! На еду!!!

Но все они проходили мимо, иногда даже специально ускоряясь перед ней, как будто уже одно её присутствие здесь пугало их, как если бы она была прокажённой или зачумлённой и открыто вышла на середину большой площади в гущу толпы средь бела дня.

Конечно, за те три часа, что она простояла неподалёку от рыночных ворот, в её чашку бросили несколько монет особо сердобольные старушки и искренне сочувствующая разодетая дочка какого-то богача, но этого всё равно было маловато для того, чтобы насытиться. За сегодняшний день она ещё не съела ни крошки, но уже потратила значительный запас своих сил, находясь здесь на морозе.

Сегодня она впервые вышла на улицу просить подаяния. Объяснять причину этого поступка долго, да и нет никому интереса к несчастьям чужой и посторонней женщины. Просто подошёл тот момент, когда она оказалась на грани. У неё больше не было никаких средств к существованию. Последнюю вещь она продала за бесценок неделю назад, а запасы пищи подошли к концу вчера. Так что сегодня она с самого утра на ногах и смогла лишь напиться из общественного колодца хрустально чистой ледяной воды, которая едва ли была способна наполнить её изнывающий от пустоты желудок.

Есть хотелось достаточно сильно, но она знала, что пока ещё способна игнорировать муки голода. Возможно, ей удастся простоять ещё пару часов до закрытия рынка. Хорошо, если за это время подкинут ещё монет. Тогда не придётся скитаться по разным кабачкам в поисках объедков за те гроши, что она пока имела в своей чашке, и ей будет обеспечен скромный ужин в дешёвом трактире, что всё-таки лучше долгих скитаний.

Как же тяжело находиться на самом дне! Приходится рассчитывать только на собственную ловкость рук и сообразительность. Только от тебя зависит, каким окажется твой желудок в конце дня – сытым или нет; будешь ли ты падать от усталости и свалишься у первого покосившегося забора, или же найдёшь подходящее место, где можно в безопасности и тепле прикорнуть на несколько часов. Несчастная женщина только-только начинала постигать искусство выживания. Тем труднее ей приходилось, что прежде всю жизнь она обитала в роскоши и неге.

– Помогите, пожалуйста, на еду!!!

Теперь эта фраза звучала для той партии, что вышла с рынка крайне довольная своими покупками.

Она бормотала эти слова непрестанно, жалобно и печально попеременно, пока мимо неё друг за другом проходили эти люди, ведь для первого раза она выбрала крайне удачное место для того, где встать, чтобы призывать незнакомцев к милосердию. Почти все проходили молча, даже не глядя в её сторону, хотя она каждому заглядывала в лицо, готовая предъявить свои честные голодные глаза. Но вот и ещё два медяка шлёпнулись в её чашку, а она даже не успела поблагодарить, потому что мужчина удалился слишком быстро.

– Работать надо! – как-то яростно выбросил слова следующий прохожий, неодобрительно посмотрев на содержимое её чашки. Его лицо прямо-таки перекосило от негодования, но в следующий момент он уже двинулся дальше, увлекаемый течением толпы, избежав услышать соответствующий ответ.

Женщина начинала привыкать к этому. За сегодняшний день её оскорбили уже в третий раз. Но она должна приучить себя безразлично сносить подобные слова, а также плевки вслед, раз жизнь на самом дне как раз то, что она единственно и может себе позволить.

Такие вот доброхоты-прохожие считают, что она только даром проедает чужой хлеб, по милости вручённый ей другими людьми, раз не зарабатывает его собственным трудом, а именно попрошайничает; они уверены, что она в состоянии чем-то занять себя и жить на маленький заработок. Но они не поймут или не захотят понять, что её силы на исходе, что кушать для их восстановления ей нужно сейчас, а на выполнение работы и получение заработка требуется как никак, а время. Можно было бы получить заработок в долг, а отработать потом, но она прекрасно знает, какие работы предлагаются таким, как она. Работая в таких местах, она скорее превратится в заводной механизм, и в ней не останется ничего человеческого.

Попрошайничество тоже работа, и ещё какая тяжёлая. Нужно поступиться своей гордостью и терпеливо сносить всевозможные оскорбления, нужно уметь вызывать у людей жалость и сочувствие к себе, иначе нечего рассчитывать на полную чашку; нужно оставаться на своём месте и в стужу, и в дождь; нужно уметь быть благодарным за любые крохи, какие ни подадут; а самое главное, потом нужно на них уметь насытиться и как-то пережить ещё одну ночь и желательно следующее утро. Что ни говори, но жизнь у настоящих нищих, которые действительно не имеют ничего за душой, что ни есть собачья. Пировать и праздновать себе могут позволить только те, кто притворяются таковыми. Остальные ведут ежесекундную борьбу с окружающими враждебными силами.

Торговый день близился к завершению, но чашка несчастной женщины не стала значительно полнее. Семь медных грошей не улучшили общей суммы. День оказался на редкость неудачным. То ли люди попадались ей все жадные и скупые, то ли вид у неё был не настолько несчастный, чтобы вызывать жалость и сочувствие (всё же она не дошла ещё до той грани, когда одежда превращается в сплошную ветошь и рваньё). Однако нужно было на что-то питаться, и это что-то сейчас лежало в её чашке. Следуя за припозднившимися покупателями, бедняжка удалялась от ворот рынка, бережно прижимая чашку к себе, чтобы ненароком не расстаться с её содержимым. А не то кто-нибудь из рук вырвет, либо сама споткнётся случайно, все монеты разлетятся, да некоторые затеряются, что не редкость, а ей ныне дорог каждый медяк. На рынке ещё оставались кое-какие торговцы, но женщине не хотелось покупать у них ничего. Она пришла сюда ранним утром, и многие обратили на неё внимание, так как она появилась тут впервые. И ей не хотелось, чтобы теперь эти люди узнали, ни сколько она получила, ни как дошла до жизни такой. Конечно, на рынке проще получить еду, но отвечать на вопросы, которые неизменно последовали бы, ей было бы невыносимо. Поэтому, несмотря на то, что чувствовала сильное истощение, решила пойти и поискать съестного в другом месте. Женщина настолько проголодалась, что начала уже испытывать слабость. Всюду ей мерещились лакомые блюда, которые ей доводилось пробовать когда-то давным-давно, в другой жизни, о которой ныне она предпочитала не вспоминать, чтобы не погружаться с головой в отчаяние. Нос её заполняли самые ароматные в мире съестные запахи, но в реальности их не существовало. То была лишь вонь улиц, а не деликатесы с разных уголков мира.

Очень скоро она наткнулась на ресторанчик «Райская птаха». Когда-то она хорошо знала это элитное заведение, в котором питались лучшие круги аристократии. Здесь подавали всё, что только душе угодно – лучшие блюда европейских и экзотических кухонь, деликатесы, редкие и пикантные лакомства, а также имелась обширная галерея старых выдержанных вин с лучших виноградников мира. Здесь обслуживание шло по первоклассному разряду, а ради клиентов готовы были извернуться ужом, чтобы только выполнить любой их каприз.

Она вспомнила, как однажды из-за неё под раздачу попал официант, потому что она заказала то блюдо, которого в мире не существует, а только ходят легенды по его приготовлению. И когда ей принесли нечто по её требованию, она закатила скандал, грозясь испортить репутацию ресторана, что было весьма вероятно с её связями. Тогда к ней пришёл с извинениями сам владелец «Райской птахи», обещая уволить нерасторопных официанта и повара, если только она не станет делать то, о чём заявила во всеуслышание. И в извинение он прислал ей вин за счёт заведения. А позднее она покатывалась со смеху в своей компании, вспоминая выражение лица повара, когда тот пришёл у неё уточнить, что от него требуется, и понял, что такого блюда никто никогда не готовил прежде, но постарался не подавать виду. И выражение официанта тоже, когда он принял заказ абсолютно уверенно и хладнокровно, как будто названное ему блюдо в самом деле было ему хорошо знакомо. Но в прошлой жизни несчастная женщина была именно такой – коварной, жестокой, эгоистичной, испорченной. Она ужасно себя вела, ходила по головам людей и считала себя, если не богиней, то уж королевой точно. Теперь-то она со стыдом вспоминала о том времени.

Сейчас она находилась в самом низу, и спуск её на дно оказался крайне стремительным. Во мгновение лишилась она всех своих прежних связей и положения, а всё от того, что вовремя не послушалась, не придала значения той угрозе, что нависла над ней. Она считала, что никто не вправе посягнуть на неё, а сама она имеет полное право проворачивать какие угодно шутки над любым человеком, что любой её каприз или прихоть сойдут ей с рук. Она жила по принципу «после нас хоть потоп», но однажды нашёлся человек, который из мести решил отправить её туда, где, как он думал, ей самое место. Так она и оказалась в этом положении, отныне вынужденная попрошайничеством зарабатывать себе на жизнь и ценить каждый грош, хотя прежде сорила деньгами, не понимая ни их ценности, ни того, что не всё на них можно купить.

Это были ужасные воспоминания. Она отдала бы всё, чтобы они только больше не принадлежали ни её жизни, ни её памяти.

Женщина обогнула ресторан и собралась пойти дальше, но тут вдруг дверь с чёрного хода отворилась и показался тот самый бой, над которым прежде её компания во главе с ней всегда потешалась и проделывала разные забавные штуки. Он повзрослел ненамного, и только. Годы пронеслись в её голове, но на самом деле минули лишь месяцы. Сама она стала совершенно иной за это время, но с чего бы другим людям меняться?

Свистом бой подозвал бродячую собаку, которая околачивалась неподалёку, как если бы знала, что её ожидает тут обильная кормёжка, и кинул ей какие-то мясные обрезки с костями, которые она принялась с хрустом уплетать. Женщине вдруг с удовольствием представился вкус варёного мяса, плавающего в жирном ароматном бульоне. Она подумала, что, если и ей подойти и попросить, то возможно, ей также что-то достанется. Когда она приблизилась, бой скармливал собаке вторую порцию. Он заметил её и пробежался глазами, но ничто в нём не выдало, что он узнал её, ведь в этой скромной простой одежде она действительно не походила на прежнюю себя, вдобавок исхудала, а под глазами залегли тёмные круги.

– Вы не вынесете мне что-нибудь? – робко попросила она. Тот момент, когда она чувствовала смущение при всяких своих словах и едва ли была способна открыть рот, уже минул, но неловкость при подобных просьбах пока ещё оставалась при ней.

– Деньги есть? – спросил бой, нисколько не удивившись, как если бы всякий день привык принимать нищих у этих дверей.

– Немного, – кивнула женщина, радуясь, что, по крайней мере, сегодня не останется без ужина.

Она принялась вынимать из чашки несколько монет.

– Давай всё, – грубо потребовал бой, вытирая руки о фартук.

– Но вы ведь кормите эту собаку бесплатно, – удивилась несчастная страдалица, указав на животное. Пёс как раз дохрумкивал последнюю костымагу.

– Ну и что! Мне так велели, а всяких побирушек я не обязан кормить бесплатно, – не моргнув глазом, нагло отозвался он.

– Но ресторан же всё равно выбрасывает подобные обрезки и разные отходы! – пыталась поспорить женщина, негодуя на подобное нахальство.

– Хотите поесть бесплатно, ступайте в церковь! – вот всё, что сказал он, собираясь закрыть за собой дверь.

– Подождите! – вскричала она, надеясь, что не упустила последний момент. – Возьмите деньги.

Она протянула ему чашку, и, когда он сложил руки, ссыпала ему туда всё, что в ней было. Голодный желудок намного важнее, чем не вовремя проявленная скупость или боязнь отдать последнюю монету. На сытый живот проблемы решаются скорее и проще.

– Гляжу, ваш сегодняшний улов богатством не отличается, а? – бой моргнул ей, разом повеселев. Конечно, денег лишается она, не он.

Женщина ничего не ответила, оставаясь внешне равнодушной, как бесчувственная статуя, хотя со своими шуточками бой делался ещё противнее ей.

– Ладно. Ждите. Я что-нибудь принесу, – с этими словами он скрылся внутри, а она осталась стоять у запертой двери. Даже собачка, и та куда-то подевалась.

Бедняжка сейчас думала о том, что прежде этот бой казался ей другим человеком. Находясь с той стороны заведения, он обычно заискивал перед клиентами и услужливо кланялся, и кивал как болванчик, так что она всегда считала его слегка тронутым на голову, вернее даже сказать, слабоумным, а потому любила проделывать разные забавные штуки на потеху той компании, с которой приходила. Они обычно сразу просили прислать к ним этого дурачка, когда обедали в «Райской птахе» в отдельном кабинете. Всем им тогда казалось, что он не понимает, что над ним попросту издеваются, но теперь ей стало ясно, что это была всего лишь хитрая уловка с его стороны, ведь ему всегда оставляли хорошие чаевые сверх нормы, а ради такой прибавки многие алчные с лёгкостью готовы стать шутами и посмешищами для других. А теперь этот бой и вовсе показал своё истинное лицо, как происходит со всяким лицемером, когда он обращается к тем, кто ниже его по какому-либо критерию. Этот бой оказался жадным до денег и вовсе не простодушен, каким она его всегда считала. И как хорошо, что он не признал её теперь, свою главную обидчицу! Неизвестно, что он ей сказал бы. Может, вообще прогнал бы с заднего двора, бросил что-нибудь вслед либо, что хуже всего, вылил на неё ведро с помоями.

Для женщины было бы страшнее всего сейчас, в её нынешнем положении, столкнуться с кем-нибудь лицом к лицу из её прошлого. С тем, кого она презирала или ни во что не ставила, например. Это стало бы для неё пострашнее самой смерти. Она знала, что незаслуженно обижала очень и очень многих. Как уже было сказано, когда-то она не считалась с людьми, шагая прямо по их головам, и являлась ходячим источником несчастий для других. Раньше она жила так, чтоб в первую очередь было хорошо ей. Её деньги и власть позволяли ей это. Люди мирились, пресмыкались, попросту уступали ей дорогу. Но однажды один всё-таки решился отомстить, приложив к этому все свои силы и умения, и согнал её с Олимпа. Его целью было сделать её последним человеком на земле, и он этого добился.

Она припомнила тот сон, который часто снился ей, когда она пребывала на вершине и считала, что такое положение будет занимать всю жизнь, что никакой угрозы быть не может, раз у неё есть деньги и власть. Ей снилось, что по какой-то постыдной причине все высмеивают её, и, когда она подходит к людям, они поворачиваются к ней спиной, и всё, что она пытается им сказать, как-то оправдать себя, не доходит до них, отскакивая, как от стенки. Её вина не доказана, но её оправданий не слышат. Никто из них даже не собирается внимать её объяснениям. И как бы она ни пыталась их вразумить, всё же она понимает, что не существует никакого способа развернуть этих людей обратно, лицом к себе. И в тот момент, когда все они замирают как статуи, а она мечется вокруг них, пытаясь найти избавление, она всегда просыпалась, чувствуя пустоту внутри и глухое одиночество. Тогда в этот же день она собирала шумную компанию, чтобы пуститься в очередное безумство, чувствуя поддержку, одобрение и привязанность со всех сторон и пытаясь таким образом заглушить в себе пугающее мерзкое чувство, что, не будь у неё титула и средств, она была бы никому не нужна.

И вот самый страшный кошмар её воплотился в действительность. В момент нужды никто не протянул ей руку помощи. Те люди не стоили её, а глухое одиночество оказалось не таким страшным, как она воображала. Она справится с чем угодно, потому что уже не такая как прежде. Она изменилась, стала намного сильнее не только телом, но и духом, который больше не был развращён пороками пресыщенной жизни.

Тут женщина начала беспокоиться. Уж слишком долго не было боя, и она начала думать, что он вообще не придёт. Он мог взять деньги, на самом деле не собираясь ничего ей приносить. Как бессовестный человек, он мог не чувствовать по отношению к ней никаких обязательств и считать, что лишь удачно надул одну глупую нищенку, которая, поверив ему, отдала все свои последние сбережения. Она порой сама вела себя точно так же. И теперь не может никому даже пожаловаться, потому что таким как она, во-первых, не верят, во-вторых, порой даже на порог не пускают. И никто ей не поможет. Кому есть дело до того, что говорит нищенка и побирушка? Она из прошлой жизни точно бы не стала слушать.

Когда несчастная уже потеряла всякую надежду на то, что бой вернётся, и решила, что пора двигаться дальше, несмотря на спазмы голодного желудка, и искать пристанище для ночлега, дверь отворилась, и вышел тот, кого она не надеялась больше увидеть.

– Меня задержали, поэтому так долго. Держите, – он сунул ей в руки два свёртка. – Только не ешьте тут. Уйдите куда-нибудь в сторону, хорошо? Мне может достаться, если узнают, что я вас накормил.

– Можно подумать, ты сделал это за бесплатно, – подумалось ей, но он уже исчез, а в двери щёлкнул запор. Этот малый вдобавок был трусоват.

Ей и самой-то не очень хотелось задерживаться тут, поэтому она отправилась дальше, прижимая оба свёртка к груди, как самую дорогую ценность на земле. Тому, кто никогда не голодал по-настоящему, не понять, что сейчас эти вещи были для неё дороже содержимого самых обширных царских сокровищниц. Она шла переулками, избегая широких бульваров и переполненных проспектов. Она спешила насытиться, но не хотела при этом, чтобы ей кто-нибудь помешал. Лишь потрясающим усилием воли ей удавалось не разорвать оба свёртка мгновенно и не впиться зубами в их содержимое. Вдобавок она помнила, что такое поспешное утоление голода не приведёт ни к чему хорошему. Жадность и спешка ведут к беде.

В скором времени, как ей показалось, она подошла к вполне приличному месту, где можно было без спешки утолить свою нужду. Главные ворота парка уже были заперты предусмотрительным ночным сторожем, но женщина знала, что и глубокой ночью можно проникнуть внутрь через служебную боковую калитку, которая никогда не запиралась. Когда она была моложе, то не раз проникала в парк таким способом в компании молодых щёголей и юных леди. И знала, что ночами в этом парке уединяется не одна парочка, а потому сторож не бывает обделён звонкими монетами, когда его вдруг попросят совершать обход территории в другом месте. Но сейчас ей не нужно было ни в парк, ни к боковой калитке. Достаточно было остановиться у центрального входа и спокойно поесть, прислонившись к решётке.

Когда она уже собралась разворачивать обёрточную бумагу, раздалось покашливание. Женщина вздрогнула и заметила сидящую согбенную фигуру ещё одного нищего, которого не различила сразу из-за того, что он был скрыт густой тенью. Ей подумалось, что он может быть из тех, кто только притворяется бездомным и сирым, а на самом деле грабит одиноких прохожих в глухих местах. Но когда он заговорил, её беспокойство улетучилось. Просто ещё один отщепенец из низов.

– Подайте на пропитание слепому нищему, слабому калеке, ветерану нескольких жестоких войн! Не будьте так жестоки, подайте нуждающемуся! – он причитал настолько жалобно, что у неё сжалось сердце.

– Простите, у меня ничего нет, – отозвалась она. – Только немного еды, которой я не могу поделиться. Я со вчерашнего дня ничего не ела.

Она, наконец, развернула свои свёртки и увидела в одном из них круглую самую обыкновенную булку без начинки, правда, душистую и из хорошей печи, а в другой два варёных яйца. Мало, но всё же лучше, чем ничего. За её деньги бой мог бы вынести чего-то ещё, но в своём положении она понимала, что не может рассчитывать ни на что другое, кроме обмана и презрения со всех сторон. Яйца были ещё достаточно горячи, и она обхватила их своими озябшими руками. Так хорошо было ощущать тепло, пусть и недолгое, а запах свежей булки казался ей наичудеснейшим в этом жестоком мире.

Рот наполнился слюной, и она откусила кусок от корочки. Не большой, но и не маленький. Тесто оказалось восхитительным, никогда в жизни она не ела ничего вкуснее. Это был её лукуллов пир. Наверное, она не смогла сдержаться и помимо воли издала стон удовольствия, потому что услышала, как её сосед по несчастью вздохнул в ответ.

В отличие от неё, за сегодняшний день он ничего не заработал. Фонарь отбрасывал свет на его чашку, и женщина увидела, что та абсолютно пуста. Бедняга должно быть голоден даже сильнее чем она, судя по его комплекции – худой да высокий. Она с аппетитом посмотрела на свою булку и перевела взгляд на него. Ей сегодня повезло по сравнению с ним, несмотря на то, что первоначально она думала иначе. Стоит ли делиться с этим бедолагой? Отчего-то ей стало его очень жаль. Он, казалось, услышал её мысли, потому что повернул голову в её сторону, но она вспомнила, что он слепой, и возрадовалась, что он не способен видеть её колебания по поводу делёжки еды.

Всё же она отломила немного булки с того конца, где не кусала её.

– Вот, возьмите, – она подошла к нему и вложила в его руку так, чтобы он мог почувствовать, булку да одно яйцо. – Это всё, что я могу вам дать, – с этими словами она запихала остатки булки себе в рот, подивившись неприятно промелькнувшей мысли, что так ей уж точно больше не придётся ни с кем делиться.

– Спасибо, сестрица.

То, как он это произнёс, заставило нечто в её груди потеплеть.

– Жизнь такова, что теперь я научился радоваться даже мелочи, – добавил он, принимаясь за булку, которая исчезла во мгновение ока.

Сестрица по несчастью ничего не ответила, занятая очищением яйца. Остатки тепла выходили из него вместе со скорлупой, которая падала прямо на мостовую. Она вгрызлась в мякоть белка, а потом дошла до рассыпчатого желтка. Ей было вкусно, как никогда; она искреннее, как дитя, радовалась простой пище. Но такой скромный ужин едва ли заглушил её голод. Однако она понимала, что это всё, чем ей придётся довольствоваться в течение ещё многих часов.

Слепой тем временем ещё только дочищал яйцо. Она пожалела, что поделилась с ним, но тут же затолкала эту мысль поглубже. А он как будто опять прочитал её мысли, потому что повернул голову в её сторону.

– Тяжеловатый был день, верно, сестрица? – спросил он, принимаясь за яйцо.

– Д-да, – с запинкой отозвалась женщина, не понимая, к чему он ведёт, но сочувствуя его слепоте. – Я пришла с рассветом и весь день простояла на рынке. У меня не было возможности питаться, пока я не набрала достаточную сумму, чтобы что-то купить.

Она постаралась, чтобы это не прозвучало как оправдание или жалоба.

– А место для ночлега у тебя имеется? – задал он следующий вопрос.

Тут женщина помедлила в раздумье, стоит ли ему рассказывать, что сама не знает, где проведёт эту ночь. Денег на ночлежку у неё не было. Она что-то такое слышала о том, что в одной церкви, а быть может, женском монастыре, можно найти пристанище на ночь, но не была точно уверена, что хочет воспользоваться этим любезным предложением. И тем более не вполне понимала, к чему слепой задал такой вопрос. Надеялся ли он, что она предложит ему какое-то место, так как не имел своего, или же, наоборот, хотел пригласить её к себе. И не станет ли он иметь на неё какие-нибудь виды, если она примет его приглашение. Он ведь слеп, а не беспомощен, а его характер ей был и вовсе не известен.

Он, казалось, почувствовал её колебание, потому что, дожевав остатки яйца, сказал:

– Если тебе некуда идти, я могу помочь. Я знаю одно хорошенькое местечко, где можно с теплом и комфортом отдохнуть, и, возможно, там тебя даже накормят. И тебе нечего беспокоиться, что ты не найдёшь себе компанию. Там обитают ещё три женщины, которые смогут позаботиться о тебе, чтобы ты не чувствовала никаких неудобств.

Он словно бы предусмотрел все её опасения, но женщина всё ещё колебалась. С одной стороны, это был дар небес, что она наткнулась на него, да ещё не в тот момент, когда отчаяние достигло бы своего предела и она вот-вот могла бы совершить рискованный шаг; но с другой, он мог намеренно обманывать её, завлекая в свои сети, и, хотя она сразу сказала, что у неё ничего нет, ему всё же могло понадобиться от неё что-то другое. Раньше она была поразительно беспечна, но эти последние недели научили её осторожности. Она бросила ещё один взгляд на нищего.

Слепой, в лохмотьях и просторном верхнем плаще с капюшоном, он вряд ли мог навредить ей, ведь без своей клюки мгновенно становился беспомощен. И она не чувствовала никакой исходящей от него угрозы.

– Решайся, сестрица. Я не стану тебя принуждать. Выбор за тобой.

Эти его слова тут же решили всё дело.

– Хорошо, я согласна. Пойду с вами.

– Вот и славненько!

Тут он вытянулся, вскочил на ноги и вскинул руки, разгружая позвоночник от нагрузки долгого сидения. Несмотря на то, что на нём по преимуществу была мешковатая одежда, женщина подивилась его хорошему сложению и гармоничным формам всего тела. Лицо его теперь освещалось фонарём, а если бы не борода и усы, оно не было бы обделено привлекательности и даже некоторой экзотичности. Вдобавок у него оказался крайне характерный профиль. Не всякий аристократ был бы так притягателен. Потянувшись как следует, он начал собирать свои вещи, не забыв клюку и прохудившийся войлочный коврик, на котором сидел. Когда он сделал несколько шагов, женщина отметила всю мощь и силу его тела, и поразительную энергию, благодаря которой он, наверное, и мог сносно существовать, невзирая на все те невзгоды, что выпадают на долю таких отщепенцев. Но всё-таки он оставался больным измученным человеком, ветераном нескольких войн, и она понимала, что ему, несмотря на могучий организм, должно быть тяжелее, чем ей.

– Вам нужна помощь? Если хотите, можете опереться на меня. Только скажите, в какую сторону мы пойдём, и я поведу вас.

К её удивлению, в ответ на предложение он неподдельно и весело рассмеялся.

– На самом деле я слеп так же, как и ты, – сказал он затем. – Но на твоё предложение отвечу большим спасибо. Мне редко предлагают помощь, и конечно я никогда не получал её от таких хорошеньких женщин, как ты.

Она проигнорировала его последние слова. Ни о каких заигрываниях с мужчинами не могло быть и речи. Не в том положении, в котором она находилась теперь. Да и вообще, она никогда не будет думать ни о чём подобном. Ей хватило одного раза легкомыслия и необдуманности, которые и привели её вместе с другими вещами к позорному падению.

– Как вы можете прибегать к обману? Как можете притворяться слепым, когда в мире полно настоящих калек, которым действительно нужна помощь?

Ей стало не по себе после того, как она узнала его истинное лицо, хотя раньше сама неоднократно прибегала к обману и не чувствовала за собой вины. Но, как уже было сказано, эта женщина в кратчайшие сроки разительно переменилась.

Она постаралась идти с ним в ногу, когда он тронулся в путь, опираясь на клюку и прихрамывая. Кстати, его хромота могла оказаться ещё одним притворством.

– Ты вышла на заработки на улицу недавно, верно? – скорее утверждал, нежели спросил он.