Рассвет на Волге

Глава 1. Волчий след на берегу Итиля

Утро пришло на берега великой реки Итиль (Волги) холодным и серым, как неточеный клинок. Пронизывающий ветер гнал по свинцовой воде мелкую рябь и тащил с востока, со стороны бескрайней Степи, горьковатый запах дыма.

Айдар, сотник ханских нукеров, поежился и плотнее закутался в видавший виды плащ из волчьего меха. Даже сквозь толстую кожу и подбитый войлоком стеганый халат чувствовалось стылое дыхание приближающейся зимы.

Его десяток – молчаливые, закаленные в стычках мужи – следовал за ним след в след. Их низкорослые, лохматые кони шли неспешно, сберегая силы. Третий день их дозорный разъезд прочесывал левый берег, следя за порубежной чертой.

Работа нудная, но необходимая. С юга, из хазарских степей, то и дело забредали лихие люди, охочие до чужого добра. Обычно хватало одного вида ханской тамги на их бунчуке, чтобы отбить у бродяг желание сунуться в булгарские земли.

Но сегодня все было иначе.

Тревога зародилась в душе Айдара еще на рассвете, когда он заметил, что в небе совсем нет птиц. Лес, обычно говорливый и живой, стоял тихий, будто затаившийся. А теперь этот запах… Слишком едкий для костра охотников. Слишком густой для дыма из трубы далекого селения.

– Сотник, чуешь? – прохрипел сзади Ташбулат, молодой воин с дерзкими глазами, его правая рука.

– Чую, – коротко бросил Айдар, не оборачиваясь. – Пахнет бедой.

Он подал знак, и отряд спешился, оставив лошадей под присмотром двух нукеров. Дальше двинулись пешком, бесшумно, как тени. Айдар шел первым, держа наготове лук из сложного композита – страшное оружие в умелых руках, способное пробить кожаный доспех за сотню шагов.

Запах становился невыносимым. Теперь в нем ясно различался тошнотворно-сладкий смрад мертвой плоти. Айдар поморщился. Он знал этот запах слишком хорошо.

Они вышли на торговую стоянку у переправы. И замерли. Сердце Айдара, привычное к виду смерти, пропустило удар.

Поляна была усеяна телами. Целый караван, шедший из богатого Хорезма, был вырезан до последнего человека. Опрокинутые арбы, раскиданные тюки драгоценных шелков и мешков с пряностями, которые стоили на севере целое состояние. И люди.

Охранники-булгары в пробитых доспехах, купцы в ярких халатах, погонщики верблюдов… Все мертвы. Картина жестокой, молниеносной бойни.

– Шайтаны… – выдохнул кто-то из воинов за спиной.

Айдар медленно двинулся вглубь этого поля смерти, и его острый взгляд подмечал детали, которые ускользнули бы от другого. Это не было похоже на обычный разбой.

Разбойники забрали бы товар, угнали бы уцелевших верблюдов. Здесь же почти все богатство было брошено, втоптано в грязь. Убийцам было нужно не золото. Им нужна была кровь.

Он опустился на колено возле тела предводителя охраны, седоусого багатура (героя-воина), которого знал лично. На груди воина, прямо на толстой коже, был грубо вырезан знак. Две вертикальные черты, перечеркнутые горизонтальной. Тамга Хазарского каганата.

Айдар стиснул зубы так, что заходили желваки. Значит, это не бродяги. Это воины Каганата. Перешли границу и устроили показательную казнь.

– Сотник, гляди! – крикнул Ташбулат от старого дуба на краю поляны.

Айдар подошел. К могучему стволу была прибита тяжелой черной стрелой свежеснятая волчья шкура. Знак древний, как сама Степь. Знак вызова. Послание, понятное любому воину без лишних слов. "Мы – волки. Мы пришли охотиться на вашей земле".

Холодная ярость затопила душу Айдара. Это было неслыханной дерзостью. Унижением. Плевком в лицо самому хану Алмушу. Он знал, что отношения с южным соседом давно испортились, что каган требует дани и покорности, но такое… Такое означало только одно.

Война.

– Обыскать все! – приказал он жестко, и его голос прозвучал как скрежет стали. – Ищите следы. Куда они ушли? Сколько их было? Ищите выживших!

Нукеры рассыпались по поляне, переворачивая тела, заглядывая под арбы. Айдар же вновь обошел место бойни, пытаясь сложить картину произошедшего. Их было не меньше полусотни, напали с двух сторон, с реки и из леса. Работали быстро и слаженно. Профессионалы.

– Сотник! Сюда!

Он обернулся на зов. Один из его воинов стоял возле перевернутой арбы, груженой коврами. Он указывал на что-то под грудой цветастой шерсти.

Айдар подошел и сам отбросил в сторону тяжелый, пропитанный кровью ковер. Под ним, в небольшой нише между опрокинутой осью и днищем арбы, съежившись в комок, сидел ребенок.

Маленькая девочка лет пяти, в испачканном шелковом платьице. Она не плакала. Ее огромные, темные глаза смотрели на Айдара без страха, но с таким глубоким, недетским ужасом, что у бывалого воина перехватило дыхание.

Весь отряд замер, глядя на эту крошечную жизнь, уцелевшую посреди кровавого ада.

Девочка медленно подняла ручку и указала дрожащим пальчиком куда-то за спину Айдара, в сторону реки. И прошептала одно-единственное слово на ломаном тюркском наречии:

– Волки…

И в этот момент Айдар понял, что его собственный мир, мир Волжской Булгарии, уже никогда не будет прежним. Он поднял девочку на руки. Легкую, как перышко. И почувствовал, как ее судьба теперь неразрывно связана с его собственной. И с судьбой всего его народа.

Глава 2. Искра в пепле

Мир на мгновение сузился до двух вещей: ледяного холода металла, проникавшего сквозь перчатку в ладонь Айдара, и хрупкого тепла маленького тельца, которое он прижимал к своей груди.

Девочка не плакала и не дрожала. Она просто замерла, как пойманный птенец, и ее молчание было страшнее любого крика. Вокруг них суетились его нукеры – раздавали короткие, отрывистые приказы, осматривали тела, собирали в кучу брошенное оружие.

Но для Айдара их голоса звучали глухо, будто доносились со дна глубокого колодца.

Он, воин, привыкший отнимать жизнь, сейчас держал в руках ее самое хрупкое воплощение. И это сбивало с толку, заставляло сердце биться в незнакомом, тревожном ритме.

– Сотник, что с ней делать? – Голос Ташбулата, резкий и нетерпеливый, вернул его в реальность. Молодой воин стоял рядом, его лицо было мрачным, а рука не отпускала эфеса сабли. – Обуза. До Биляра три дня пути, если гнать коней. С ней мы и за неделю не управимся.

Айдар перевел на него тяжелый взгляд.

– Она – единственный свидетель, Ташбулат. Ее глаза видели то, чего не видели мы. Она – не обуза. Она – ключ.

– Ключ, который не издает ни звука, – проворчал Ташбулат, но под взглядом сотника отступил.

К ним подошел Ильмар, самый старший и опытный воин в десятке. Его лицо, похожее на старую, потрескавшуюся кожу, было непроницаемо, но в глубоко посаженных глазах плескалось что-то похожее на сочувствие.

– Щенок прав в одном, сотник, – сказал он тихо, и его голос был низким и скрипучим, как старое дерево. – Путь долог. И опасен. Те, кто это сделал, – он кивнул на поляну, – могут быть еще поблизости. Им не нужен живой свидетель.

Айдар молча кивнул, соглашаясь. Он опустил взгляд на девочку. Ее темные волосы были спутаны и запачканы пеплом. Он осторожно, кончиками пальцев, убрал с ее щеки прилипший осенний лист. Девочка вздрогнула, но не отстранилась.

– Мы не оставим ее здесь, – его голос прозвучал твердо, не допуская возражений. – И в ближайший аул не повезем. Если хазары ищут ее, они начнут с малых селений. Она поедет с нами.

Он расстегнул застежку своего тяжелого волчьего плаща, окутал им девочку поверх ее тонкого платьица и поднял на руки. Она не весила почти ничего. Он подошел к своему коню, который нервно перебирал копытами, все еще чувствуя запах крови.

– Спокойно, Буран, – проговорил Айдар, погладив коня по мощной шее. – Теперь нас двое.

Он легко вскочил в седло, усадив девочку перед собой. Она вцепилась крошечными ручонками в луку его седла, и он накрыл ее своей ладонью. Ладонь воина, покрытая шрамами и мозолями, полностью скрыла ее маленькую руку.

– Ильмар, возьми двоих, похороните наших, как подобает. Остальных – по-быстрому, в общую яму. Мы не можем оставить их на растерзание зверью. Ташбулат, собери все стрелы с черным оперением и ту волчью шкуру. Это – улики. Двигаемся через час.

Приказы были отданы. Десяток заработал слаженно, как единый механизм. Пока воины занимались скорбным делом, Айдар достал из седельной сумки флягу с водой.

– Попей, – предложил он девочке.

Она не реагировала, ее взгляд был устремлен в пустоту. Айдар смочил палец водой и осторожно провел по ее сухим, потрескавшимся губам. Она вздрогнула и инстинктивно облизнулась. Тогда он поднес флягу к ее рту, и она сделала несколько жадных, судорожных глотков.

Когда отряд тронулся в путь, осенние сумерки уже начали сгущаться над лесом. Они ехали не по дороге, а лесными тропами, известными лишь ханским дозорным.

Айдар правил могучим аргамаком одной рукой, второй придерживая свою драгоценную ношу. Девочка, измученная пережитым, наконец задремала, прислонившись к его груди. Он чувствовал ее ровное, теплое дыхание и биение ее крошечного сердца. И это чувство было странным.

Он, сотник Айдар, багатур из рода Ерми, не знал страха в бою, его рука не дрогнула, отправляя на тот свет десятки врагов. Но сейчас он испытывал почти суеверный страх – страх за эту маленькую жизнь, доверенную ему судьбой.

Ночью они сделали короткий привал в глухой лощине. Развели небольшой костер, скрытый от чужих глаз густым ельником. Пока остальные жевали вяленое мясо и следили за лошадьми, Айдар сидел у огня, держа спящую девочку на коленях. Она ворочалась во сне, что-то неразборчиво бормотала, ее личико искажала гримаса страха. Видимо, даже во сне перед ее глазами стояла картина резни.

Ильмар подсел к нему, протягивая кусок пресной лепешки.

– Поешь, сотник. Силы понадобятся.

– Не хочется, – мотнул головой Айдар.

– Надо, – настаивал старый воин. Он помолчал, глядя, как пляшут языки пламени. – У меня у самого внучка почти такая же. В ауле осталась… Когда смотришь на них, понимаешь, за что на самом деле меч в руках держишь. Не за хана, не за славу… А чтобы вот такие глаза не плакали.

Айдар ничего не ответил, но слова старого воина запали ему в душу. Он вдруг понял, что Ильмар прав. Вся его жизнь – походы, битвы, кровь и сталь – обрела какой-то новый, пронзительный смысл.

Внезапно девочка во сне вскрикнула, громко и отчаянно. Она резко села, ее глаза были широко открыты, но она не видела ни Айдара, ни огня.

– Мама! – позвала она, и в этом крике было столько боли, что у воинов, сидевших поодаль, замерли на губах грубые шутки.

Айдар осторожно обнял ее за плечи.

– Тихо, тихо, маленькая… Ты в безопасности. Я с тобой.

Он начал говорить первое, что пришло в голову – старую колыбельную, которую пела ему в детстве мать. Он не помнил всех слов, просто повторял незамысловатый мотив, покачивая девочку. Постепенно ее дрожь унялась. Она подняла на него осмысленный взгляд. Впервые за все это время.

– Как тебя зовут? – мягко спросил он.

Она молчала с минуту, потом ее губы дрогнули, и она прошептала:

– Зейнаб.

Это было первое слово, которое она сказала ему. Айдар почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Лед тронулся.

– Красивое имя, Зейнаб, – сказал он так же тихо. – Меня зовут Айдар.

Она кивнула, показывая, что поняла. Потом снова посмотрела на огонь и добавила едва слышно:

– У них глаза были… холодные. Как лед на реке зимой. И не говорили… Только шипели. Как змеи.

Холодные глаза. Шипели, как змеи. Эта деталь была важнее любого оружия, оставленного на поляне. Это не были обычные воины. Айдар почувствовал, как волосы у него на затылке встают дыбом.

Он должен как можно скорее доставить девочку в Биляр. Ее слова должен услышать сам хан Алмуш. Потому что на их землю пришли не просто враги. На их землю пришли чудовища в человеческом обличье.

Глава 3. Дорога теней

Рассвет следующего дня был обманчиво мирным. Первые лучи солнца, пробившись сквозь колючие лапы елей, окрасили поляну в мягкие, золотистые тона.

Но эта красота не могла смыть следы вчерашнего ужаса и не могла согреть холод, поселившийся в душах воинов. Айдар почти не спал, чутко прислушиваясь к каждому шороху в ночном лесу и к дыханию маленькой Зейнаб, спавшей у него под боком, укрытой его плащом.

Ее слово, ее имя, сказанное в тишине у костра, изменило все. Она перестала быть безымянной ношей, безмолвным свидетелем. Она стала искрой жизни, которую он выхватил из пепелища, и теперь нес в своих ладонях, боясь, что случайный порыв ветра может ее загасить.

Они собрались быстро и молча. Вяленое мясо казалось безвкусным, вода из фляги отдавала металлом. Каждый из воинов понимал – с этого момента они не просто дозорный отряд, возвращающийся домой. Они – гонцы с вестью о войне, а за их спинами по пятам следует тень врага.

– Мы не пойдем большаком, – объявил Айдар, когда отряд уже сидел в седлах. Его голос был ровным, но в нем слышались новые, стальные нотки. – Пойдем козьими тропами, через Черный Яр. Это дольше на полдня, но безопаснее. Хазары будут ждать нас на торных путях.

Ташбулат недовольно дернул плечом.

– Козьими тропами с девчонкой на руках, сотник? Мы и так ползем, как черепахи. Враг уже может пировать в наших аулах! Мы должны мчаться в Биляр, а не прятаться по оврагам!

– Мертвые гонцы вестей не приносят, Ташбулат, – отрезал Айдар, не повышая голоса, но каждое его слово било, как камень. – Твоя горячность хороша в бою, когда враг перед тобой. А сейчас наш главный враг – время и расстояние. И еще тот, кто может ждать за каждым деревом. Мы идем моим путем. Это приказ.

Он тронул поводья, и его могучий Буран шагнул в утренний туман. Зейнаб, сидевшая перед ним, крепко держалась за седло. Она больше не смотрела в пустоту.

Теперь она с любопытством и опаской разглядывала мир вокруг: вековые сосны, похожие на молчаливых великанов, покрытые мхом валуны, мелькающих в кустах белок.

Айдар чувствовал, как ее детское любопытство борется с пережитым ужасом. Жизнь, упрямая и сильная, пробивалась сквозь толщу кошмара.

К полудню они выехали к месту, где еще три дня назад стоял пограничный хутор – заимка старого охотника Алая. Сейчас на его месте чернело дымящееся пепелище. Сложенный из бревен дом был сожжен дотла, от загона для скота остались лишь обугленные столбы. Воздух все еще пах гарью и смертью.

Отряд замер. Даже горячий Ташбулат молчал, сжимая кулаки. Это было уже не безликое нападение на чужой караван. Это был удар по своим.

– Алай был лучшим следопытом на всей границе, – глухо проговорил Ильмар, снимая шапку. – Его голыми руками было не взять.

Айдар спешился, передав Зейнаб старому воину. Он подошел к пепелищу. Следы вокруг были затоптаны десятками ног. Он увидел отпечатки подков – не булгарских, чужих, с характерной хазарской ковкой. И снова те же стрелы с черным оперением, торчащие из уцелевшей стены сруба.

Они не просто убили старика. Они устроили здесь бой. Значит, это была не одна банда. Вдоль всей границы шли отряды убийц, сея смерть и ужас. Их цель – ослепить и оглушить булгар, отрезать дозорных от столицы, прежде чем ударит главная сила.

Он вернулся к отряду. Лицо его было похоже на маску, высеченную из камня.

– Теперь вы понимаете? – спросил он тихо, обводя воинов взглядом. – Мы не от погони бежим. Мы идем сквозь вражескую землю. Наша собственная земля стала вражеской.

На следующем привале, в глубоком лесном овраге, пока остальные дозором осматривали окрестности, Айдар сел рядом с Зейнаб.

Она смотрела, как он точит свой длинный нож о речной голыш.

– Ты боишься? – вдруг спросил он ее.

Девочка вздрогнула и кивнула.

– Я тоже, – неожиданно для самого себя признался он. – Бояться – это не стыдно. Стыдно – позволить страху управлять тобой.

Он заметил, как она смотрит на веточку ивы, плавающую в ручье. Отложив нож, он взял ветку, повертел в руках и за несколько ловких движений вырезал из нее грубую, но узнаваемую фигурку птички. Он протянул ее девочке.

– Это ураш, – сказал он. – Птица, которая, по рассказам стариков, приносит добрые вести.

Зейнаб с опаской взяла игрушку, прижала к груди. И тогда на ее лице, впервые за все это время, появилось подобие улыбки. Легкое, едва заметное движение губ, но для Айдара оно было ярче солнца.

В этот момент он дал себе клятву: он довезет эту девочку до Биляра, чего бы ему это ни стоило. Даже если для этого придется пройти через саму преисподнюю.

Преисподняя оказалась ближе, чем он думал. На следующий день, когда они пробирались по заросшему лесом хребту, Ильмар, ехавший впереди, резко вскинул руку, останавливая отряд. Все замерли.

– Слышите? – прошептал старый воин.

Айдар напряг слух. И услышал. Впереди, за гребнем, слышался лязг металла и чужая, гортанная речь. Он оставил отряд в укрытии, а сам, вместе с Илмаром, по-пластунски пополз на вершину.

Затаившись в густом папоротнике, они посмотрели вниз. У ручья расположился на привал хазарский разъезд. Десятка полтора воинов. Они были не похожи на степняков, которых Айдар видел раньше.

Высокие, одетые в черную чешуйчатую броню, на их остроконечных шлемах не было ни единого украшения. Их лица были безжалостны, а глаза – те самые, холодные, о которых говорила Зейнаб. Они не шумели, не смеялись, как обычные воины на привале. Они двигались и говорили тихо, как стая волков, остановившаяся на короткий отдых во время охоты.

Айдар почувствовал, как по спине пробежал холодок. Это была элита. Профессиональные убийцы. И они шли в том же направлении, что и он. В сердце Булгарии.

Они лежали не шевелясь, пока хазары не собрались и не скрылись за поворотом. Лишь тогда Айдар позволил себе выдохнуть. Он понял, насколько тонка нить, на которой висела их жизнь, и жизнь Зейнаб.

***

Еще через день пути, измученные и грязные, они наконец увидели его. Великий Биляр. Столица Волжской Булгарии. Город раскинулся в широкой долине, окруженный могучими дубовыми стенами и рвами. Над тысячами домов и мастерских к небу тянулись сотни дымков. Символ силы, богатства и мира. Но сейчас этот мир казался Айдару хрупким, как тонкий лед на реке перед оттепелью.

Чем ближе они подъезжали к городу, тем тревожнее становилась обстановка. Им навстречу то и дело попадались вооруженные отряды, а дороги были забиты беженцами из приграничных аулов. На стенах городских ворот стояла усиленная стража.

Их остановил крупный отряд городской дружины. Командир, суровый сотник с седой бородой, смерил Айдара и его потрепанных воинов подозрительным взглядом.

– Стоять! Кто такие? Откуда? – прорычал он.

– Я Айдар, сотник ханского дозора из рода Ерми, – ответил Айдар, стараясь говорить спокойно. – Я должен немедленно видеть эмира Алмуша. У меня вести крайней важности.

Взгляд седобородого сотника скользнул по отряду, остановился на маленькой девочке, испуганно жавшейся к Айдару. Подозрение в его глазах сменилось откровенным недоверием.

– Вести? – усмехнулся он. – Сейчас у каждого второго вести. В городе паника, говорят о шпионах и предателях в каждом ауле. Границы закрыты по приказу совета эмиров. А ты являешься из леса с неизвестной девчонкой и требуешь провести тебя к самому хану.

Он шагнул ближе, его рука легла на рукоять тяжелого меча.

– Сотник, тебе придется многое объяснить. И поверь мне, не только хану.

Глава 4. Игры в Доме Эмира

Палата Совета в Великом Дворце Биляра не знала суеты. Здесь даже солнечный свет, проникавший сквозь узкие, затянутые бычьим пузырем окна, казался густым и тяжелым, как старый мед.

Воздух пах сандалом, дорогим воском от свечей и едва уловимым ароматом пергамента из ханской канцелярии. Стены, обшитые резным дубом, и пол, устланный толстыми хорезмскими коврами, глушили любые резкие звуки. Здесь говорили вполголоса, а самые важные решения принимали в полной тишине, одними взглядами.

Эмир Волжской Булгарии Алмуш, сын Шилки, сидел в своем кресле из мореного дуба во главе длинного стола. Он не был ни стар, ни молод; в его темной бороде уже серебрились первые нити, но глаза, внимательные и цепкие, сохраняли юношескую остроту.

Сейчас эти глаза устало следили за участниками утреннего совета. Слева от него сидел Саджар, его первый визирь, – гладкий, полный мужчина, похожий на обкатанный водой камень. Каждое его слово было выверено, каждая мысль подчинена логике выгоды и безопасности.

Справа – Кубар, верховный жрец Небесного Бога Тенгри. Сухой, жилистый старик с лицом, иссеченным морщинами, и глазами, горевшими фанатичным огнем. Он был живым воплощением старой Булгарии – дикой, свободной и непокорной.

Особое место за столом занимал гость – посол Хазарского каганата Зерак бен Ицхак. Худощавый, бледный, с тонкими, аристократическими чертами лица и змеиной грацией в каждом движении. Он сидел молча, но его присутствие ощущалось как сквозняк в теплой комнате.

– …таким образом, повышение пошлин на соль ударит по нашим же купцам, – монотонно бубнил визирь Саджар, раскладывая на столе какие-то таблицы. – Каганат немедленно ответит тем же, и наш меховой торг понесет убытки. Я предлагаю оставить все как есть. Стабильность дороже сиюминутной прибыли, великий эмир.

– Стабильность? – подал голос жрец Кубар, и его тихий скрипучий голос заставил всех вздрогнуть. – Ты говоришь о стабильности, визирь, когда наши традиции трещат по швам? По городу бродят чужаки в белых одеждах, говорят о каком-то едином боге и смущают умы. Они называют себя посланниками Багдада. А я говорю, что это посланники хаоса! Небесный Отец Тенгри гневается, глядя на это. Засуха в Закамье – вот его первый знак!

Алмуш устало потер переносицу. Каждый день одно и то же. Визирь говорит о деньгах, жрец – о богах. Один тянет государство вперед, к новым союзам и торговле, другой – тащит назад, к заветам предков и славной изоляции. И оба по-своему правы. И оба не видят всей картины. А он, эмир, сидит между ними, как между молотом и наковальней, и пытается выковать из этого единое, крепкое государство.

– Я слышу тебя, Кубар. Я слышу и тебя, Саджар, – ровно произнес Алмуш. – Решение по этому поводу я приму позже. Есть ли еще что-то срочное?

Тут, словно только и ждав этого момента, подал голос хазарский посол. Его тюркская речь была безупречной, но в ней слышался легкий, шипящий акцент, от которого у Алмуша всегда неприятно холодело под ложечкой.

– Если позволишь, великий эмир, есть одна деликатная тема, – промурлыкал Зерак, склоняя голову. – Мой повелитель, великий каган, обеспокоен… э-э-э… участившимися случаями разбоя на границе. Ваши подданные, вольные охотники, как они себя называют, нападают на мирных хазарских пастухов, угоняют скот. Мы бы не хотели, чтобы эти досадные инциденты омрачили нашу дружбу. Возможно, тебе, о мудрейший, стоит пристальнее следить за своими рубежами.

Алмуш почувствовал, как внутри у него все напряглось. Он знал цену этим «мирным пастухам», которые часто оказывались вооруженными до зубов лазутчиками. И он знал, что слова Зерака – не просьба, а завуалированная угроза. Он уже открыл рот, чтобы дать резкий, но дипломатичный ответ, когда тяжелые двери палаты распахнулись.

В зал, нарушая все мыслимые правила этикета, быстрой и тяжелой походкой вошел Ишбуга, начальник дворцовой стражи. Броня на нем была запылена, а на лице застыло тревожное выражение. Он прошел прямо к трону, опустился на одно колено и произнес, не обращая внимания на возмущенный шепот визиря и ледяной взгляд посла:

– Прости мою дерзость, повелитель. Дело не терпит отлагательств. У Южных ворот задержан сотник пограничного дозора, Айдар из рода Ерми.

Алмуш нахмурился. Род Ерми он знал – верные и храбрые воины.

– Что ему нужно?

– Он… – Ишбуга запнулся, подбирая слова. – Он утверждает, что его десяток попал в засаду и полностью уничтожен. Говорит, что на караван хорезмийцев напали воины каганата и всех вырезали. Он рвется к тебе, говорит, что это война. С ним маленькая девочка, единственная выжившая, по его словам.

В зале повисла звенящая тишина. Визирь Саджар побледнел. Жрец Кубар медленно выпрямился, и в его глазах блеснул мрачный огонь. Посол Зерак издал тихий, презрительный смешок.

– Вот видите, великий эмир, – произнес он с ядовитой любезностью. – Я же говорил о разбойниках. Видимо, этот сотник со своим отрядом пытался ограбить караван, что-то пошло не так, и теперь он пытается свалить вину на воинов моего повелителя, чтобы спасти свою шкуру. История, старая как мир.

– Это провокация! – испуганно прошептал визирь. – Эмир, не слушай его! Брось его в темницу, пока мы не разберемся, чтобы не дать послу повода для…

– Это гнев Тенгри! – перебил его жрец Кубар. – Я предупреждал! Духи предков отвернулись от нас! Кровь зовет к крови!

Алмуш поднял руку, и все смолкли. Он смотрел не на своих советников. Он смотрел прямо в холодные, насмешливые глаза хазарского посла Зерака. В них не было ни удивления, ни тревоги. В них было лишь ожидание. Он ждал, какое решение примет эмир. Поддастся ли он страху и уговорам визиря? Или вспылит и наделает глупостей, как того хотел бы жрец?

Но Алмуш сделал то, чего не ожидал никто. Он медленно поднялся со своего кресла, и его усталость как рукой сняло. Его фигура вдруг наполнилась силой и властью, и все присутствующие невольно опустили взгляды.

– Я выслушаю его, – сказал он тихо, но его голос разнесся по всему залу. – Правда солдата, пахнущая кровью и сталью, порой стоит дороже тысячи слов придворных. Ишбуга, введи сотника Айдара. Немедленно.

Глава 5. Сталь и шелк

Ворота Великого Биляра сомкнулись за спиной Айдара с глухим, тяжелым стуком, отрезая его от дикого, понятного мира лесов и степей. Здесь, внутри городских стен, начинался другой мир.

Мир кривых улочек, пахнущих дымом, навозом и печеным хлебом. Мир, наполненный гомоном тысяч голосов, скрипом телег, стуком молотов из сотен кузниц. Этот мир гудел, дышал, жил своей суетливой жизнью, не подозревая о холодном дыхании смерти, которое уже коснулось его границ.

Простой воин-пограничник сталкивается с лживым послом в тронном зале эмира Волжской Булгарии, и его единственное доказательство – слово маленькой девочки, видевшей кровавую расправу. ©Язар Бай

отник городской стражи, тот самый седобородый недоверчивый вояка, уже готов был отдать приказ, чтобы Айдара и его людей разоружили и отвели в караульное помещение.

Но в этот момент от главной башни отделился отряд в блестящих доспехах, на которых красовалась тамга (родовой знак) самого эмира. Это были дворцовые гвардейцы, личная охрана Алмуша. Их командир, Ишбуга, тот самый, что ворвался в Палату Совета, спрыгнул с коня и подошел к Айдару.

– Сотник Айдар из рода Ерми? – его голос был лишен враждебности, в нем звучала лишь деловитая срочность.

– Я, – ответил Айдар, не отпуская руки Зейнаб, которая спряталась за его ногой.

– Эмир Алмуш ждет тебя. Немедленно. Твои люди останутся здесь, их накормят и разместят. Ты и девочка идете со мной.

Седобородый сотник у ворот от удивления даже бороду приоткрыл, но промолчал. Приказ из дворца не обсуждают. Айдар на мгновение замялся. Отдать своих воинов, с которыми он делил хлеб и смертельную опасность, в чужие руки было непросто.

Он встретился взглядом со стариком Ильмаром. Тот едва заметно кивнул: «Иди, сотник. Делай, что должен».

Путь до дворца оказался коротким, но для Айдара он растянулся в вечность. Он впервые за много лет оказался в столице. Его глаза, привыкшие к бескрайним просторам, с трудом воспринимали тесноту улиц.

Он видел богатых купцов в шелковых халатах, спешивших по своим делам, видел ремесленников, покрытых потом и сажей, видел женщин, несущих воду от колодцев.

И в каждом лице он искал понимание той беды, что он принес. Но лица были безмятежны. Эта безмятежность пугала его больше, чем вид хазарского разъезда.

Дворец эмира оказался не просто большим домом, а целой крепостью в сердце города. Могучие дубовые стены, высокие башни, бдительная стража у каждых ворот. Придворные, слуги, чиновники, скользившие по внутренним дворам, провожали его и его спутников удивленными взглядами.

Они смотрели на него, как на диковинного зверя: на его запыленную и потрепанную одежду, на запекшуюся на сапогах грязь, на трехдневную щетину и, главное, на суровое, обветренное лицо, которое разительно отличалось от холеных и сытых лиц столичных жителей.

Айдар чувствовал себя волком, попавшим на псарню. Он крепче сжал ладонь Зейнаб.

У входа в Палату Совета Ишбуга остановил его.

– Девочку придется оставить здесь. Эмир ждет только тебя.

Сердце Айдара сжалось. Расстаться с ней сейчас казалось ему предательством.

– Она боится. Она не останется одна.

Начальник стражи проявил неожиданное сочувствие. Он подозвал одну из служанок, пожилую женщину с добрыми глазами.

– Амина-апа, присмотри за дитятей. Отведи на женскую половину, умой, накорми. Это гостья самого эмира.

Женщина ласково улыбнулась Зейнаб и протянула ей руку. Девочка с мольбой посмотрела на Айдара.

– Я вернусь, – твердо пообещал он ей, глядя прямо в глаза. – Слышишь? Я скоро вернусь.

Только после того, как Зейнаб неуверенно пошла за служанкой, Айдар повернулся к дверям.

– Я готов.

Когда он вошел в Палату Совета, гомон голосов мгновенно стих. Наступила такая тишина, что было слышно, как потрескивают свечи. Все взгляды – удивленные, презрительные, любопытные, враждебные – были устремлены на него.

Он на мгновение ослеп от света и роскоши, но быстро взял себя в руки. Он был воином, а не придворным. Его спина выпрямилась, рука легла на эфес меча. Он прошел в центр зала и, как того требовал обычай, преклонил одно колено перед правителем.

– Эмир Алмуш, я Айдар, сотник твоего пограничного дозора.

– Встань, сотник, – голос эмира был спокоен, но в нем чувствовалась скрытая сила, как у натянутой тетивы лука. – Я слушаю тебя. Говори все, как было. Без утайки.

Айдар поднялся. Его взгляд прошелся по присутствующим. Он увидел визиря, лицо которого выражало вселенскую скорбь. Увидел жреца, смотревшего на него с мрачным триумфом.

И увидел его. Хазарского посла. Тот сидел с легкой, снисходительной улыбкой, разглядывая свои ухоженные ногти. Внутри Айдара закипела холодная ярость.

И он заговорил. Его голос, привыкший к командам, звучал в тишине палаты хрипло, но отчетливо. Он не пытался быть красноречивым. Он просто рубил факты, как рубил врагов в бою.

Рассказал о запахе крови, о растерзанном караване, о вспоротых тюках, о телах булгарских воинов. Он описал тамгу каганата, вырезанную на груди убитого багатура. Описал волчью шкуру, прибитую к дубу черной стрелой. Рассказал о сожженной заимке старика Алая.

– …это не грабеж, повелитель. Это казнь, – закончил он свой рассказ. – Показательная и жестокая. Это послание, написанное кровью наших людей.

Когда он замолчал, тишина стала еще более гнетущей. Первым ее нарушил хазарский посол Зерак. Он лениво поднялся и рассмеялся. Мягким, бархатным смехом.

– О, великий эмир! Какая захватывающая история! – промурлыкал он. – Храбрый сотник, не сумев защитить богатый караван от обычных лесных татей, придумал эту сказку про воинов каганата, чтобы оправдать свою трусость и некомпетентность.

Он даже не поленился вырезать знак моего повелителя, чтобы придать вес своим словам. Я аплодирую его воображению!

– Это не воображение! Это правда! – выкрикнул Айдар, делая шаг вперед. Стража за его спиной напряглась.

– Правда? – бровь посла изогнулась. – Правда в том, сотник, что на границе полно таких, как ты. Диких, необузданных вояк, которые живут набегами. Возможно, ты сам и вырезал этот караван, а теперь пытаешься разжечь войну между нашими великими народами!

– Довольно, посол! – вмешался эмир Алмуш, и его голос заставил Зерака замолчать. Он повернулся к Айдару. – У тебя есть доказательства? Кроме твоих слов.

Айдар молча развязал небольшой кожаный мешочек, который висел у него на поясе. Он высыпал на ближайший стол несколько черных стрел.

– Эти стрелы не делают в наших землях, повелитель. Тисовое древко, оперение из крыла черного грифа, кованый наконечник, способный пробить кольчугу. Это оружие личной гвардии кагана.

Визирь Саджар склонился над столом, брезгливо подцепил одну стрелу двумя пальцами.

– Такие стрелы можно купить… или украсть. Это еще не доказывает…

– У меня есть другое доказательство, – перебил его Айдар. – Живое. Девочка, которую я нашел на той поляне. Дочь одного из хорезмских купцов. Ее зовут Зейнаб. Она видела убийц своего отца.

Взгляд Зерака на мгновение утратил свою насмешливость. В нем промелькнуло что-то острое, хищное.

– Ребенок? Напуганный ребенок, который наговорит все, что ему вложит в уста этот… воин? Эмир, это фарс!

– Она сказала мне лишь одно, – голос Айдара стал тихим, но от этого еще более весомым. – Она сказала, что у убийц были холодные глаза. И они не говорили, а шипели. Как змеи.

При этих словах жрец Кубар резко выпрямился, а визирь отшатнулся от стола. Даже на лице эмира Алмуша промелькнула тень. Легенды о хазарских "змеелюдах", элитных воинах кагана, которых с детства поили змеиным ядом для выносливости и жестокости, были известны всем. Но до сих пор считались просто страшными сказками.

Алмуш долго молчал, глядя на Айдара. Он видел перед собой не лжеца и не труса. Он видел воина, прошедшего через ад и принесшего в его шелковую палату запах этого ада. Он видел в его глазах ярость, боль и непоколебимую уверенность в своей правоте.

Наконец, он вынес решение.

– Сотник Айдар, – произнес он властно. – С этой минуты ты и спасенная тобой девочка являетесь гостями эмира. Вы будете находиться во дворце под моей личной защитой. Ишбуга, размести сотника в оружейной палате. Девочку окружить заботой. Никто, слышишь, никто не должен их беспокоить без моего прямого приказа.

Затем он повернулся к побледневшему послу.

– Посол Зерак. Я ценю нашу дружбу. Расследование будет проведено самым тщательным образом. А до тех пор, ради твоей же безопасности, я бы посоветовал тебе не покидать пределов твоего подворья. Моя столица может быть… беспокойной, когда в ней пахнет кровью.

Это была вежливость, тонкая, как лезвие бритвы. Это была угроза.

Айдара уводили из зала. Он не чувствовал ни победы, ни облегчения. Он лишь понимал, что битва в лесу закончилась. И началась новая битва – здесь, в этом дворце. И враги в этой битве были куда страшнее, потому что носили маски друзей.

Глава 6. Золотая клетка и шепот в ночи

Для Зейнаб мир превратился в калейдоскоп из запахов, звуков и ощущений, которые ее разум, все еще оглушенный ужасом, не мог собрать в единую картину.

После того, как рука Айдара отпустила ее ладонь, ее повели по бесконечным коридорам, где пахло медом, сушеными травами и незнакомыми духами. Женщина с добрыми глазами, которую звали Амина-апа, вела ее нежно, но настойчиво, и ее тихий, воркующий голос был единственным маяком в этом пугающем новом мире.

Правитель (хан Алмуш) стоит над большой картой, развёрнутой на столе в своём тускло освещённом кабинете ночью. .©Язар Бай

Они вошли в место, не похожее ни на что, что Зейнаб видела раньше. Женская половина дворца. Здесь не было лязга оружия и грубых мужских голосов. Воздух был теплым и влажным от пара, шедшего из бани, слышался тихий смех, гудение ткацких станков и мелодичный перезвон каких-то украшений.

Десятки женщин в ярких одеждах скользили мимо, бросая на нее любопытные, сочувствующие или безразличные взгляды. Для них она была диковинкой, еще одной потерянной душой, которую прибило к берегу этого острова, управляемого своими, неписаными законами.

Ее привели в небольшую, но уютную комнату. Первым делом Амина-апа отвела ее в баню. Теплая вода, пахнущая ромашкой и мятой, смывала с ее тела грязь и кровь последних дней, но не могла смыть память.

Каждое прикосновение заставляло ее вздрагивать. Но старая служанка была терпелива. Она не задавала вопросов, не пыталась ее разговорить. Она просто делала свое дело – мыла ее волосы, растирала ее маленькое тело мягкой шерстяной тканью, бормоча под нос старинные колыбельные песни.

Потом ее одели в чистую рубаху из тонкого льна, которая была ей велика и смешно топорщилась. Ее усадили за низкий столик и поставили перед ней миску с горячей похлебкой из чечевицы и кусок теплого хлеба.

Зейнаб смотрела на еду, но не чувствовала голода. Образ отца, делящего с ней лепешку у костра каравана, встал перед глазами так ярко, что в горле застрял ком.

– Кушай, дитя, кушай, – ласково уговаривала Амина-апа. – Силы нужны. Даже маленькой птичке нужны силы, чтобы пережить бурю.

Старуха отломила кусочек хлеба, макнула в похлебку и поднесла к губам Зейнаб. И тогда плотина прорвалась. Девочка заплакала. Впервые за все это время. Она плакала не громко, не навзрыд, а тихо и горько, сотрясаясь всем телом. Это были слезы не только страха, но и осознания. Осознания того, что ее прежний мир, теплый и безопасный, где были мама и папа, исчез навсегда.

Амина-апа не стала ее утешать громкими словами. Она просто села рядом, обняла ее и позволила выплакаться на своем плече, гладя ее по спутанным, еще влажным волосам. И в этих простых, бессловесных объятиях было больше исцеления, чем в тысяче слов.

Когда слезы иссякли, Зейнаб, обессиленная, съела несколько ложек. Потом старуха отвела ее в маленькую комнатку, где стояла кровать с пуховой периной. Зейнаб никогда в жизни не спала на такой мягкой постели. Она забралась под тяжелое стеганое одеяло и свернулась калачиком. Амина-апа села на краешек кровати.

– Хочешь, я расскажу тебе сказку? – тихо спросила она.

Зейнаб отрицательно мотнула головой.

– Хорошо, – не стала настаивать старуха. – Тогда просто знай, что ты не одна. Спи, дитя. Утро вечера мудренее.

Она ушла, оставив гореть маленькую масляную лампу. В ее тусклом свете тени на стене казались причудливыми зверями. Но Зейнаб уже не боялась. Она чувствовала себя в безопасности. Впервые за эти страшные дни. Перед тем как провалиться в сон, она вдруг вспомнила… не крики и кровь, а смех отца, когда он подбрасывал ее в воздух. Вспомнила тепло маминой руки. И с этой мыслью она уснула, убаюканная тишиной золотой клетки, в которую ее поместила судьба.

***

Эмир Алмуш ненавидел свой тронный зал. Он был создан для церемоний, для того, чтобы пускать пыль в глаза послам и просителям. Настоящие же дела вершились в другом месте.

Поздно ночью, когда дворец затихал, он собрал свой тайный совет в кабинете – небольшой комнате, где стены были заставлены свитками, а на огромном столе из цельного дуба была раскинута карта его земель.

Кроме него, здесь было всего двое. Начальник его гвардии Ишбуга – человек-скала, чья преданность была тверже булатной стали. И Асфан – невзрачный, сутулый мужчина средних лет, чья официальная должность называлась «хранитель ханской библиотеки», но чьи глаза видели насквозь не только пергамент, но и человеческие души. Асфан был ушами и разумом эмира, его тайной канцелярией, его шпионской сетью.

– Итак, – начал Алмуш без предисловий, наливая в глиняные чаши густой, терпкий кумыс. – Говорите свободно. Что вы думаете?

– Воин настоящий, – первым заговорил Ишбуга. Его голос был низок и громок даже шепотом. – Я говорил с его людьми у ворот. Они готовы за своего сотника умереть. И они подтверждают каждое его слово. Айдар не лжет, повелитель.

– Я это знаю, – кивнул Алмуш. Он посмотрел на Асфана. – Что говорят твои люди?

Асфан сделал маленький глоток, помолчал, собираясь с мыслями.

– Мои «книгочеи» в столице Каганата, Итиле, уже три месяца сообщают о странном. Каган Бек собирает под свои знамена воинов, но не для парадов. Лучшие оружейники работают днем и ночью. А главное, из своих горных крепостей на Кавказе был вызван элитный полк «Йылан» – «Змеи».

Это те самые воины, о которых шепчут легенды. Безжалостные, не знающие боли фанатики. Они не участвуют в мелких стычках. Их используют только для одного – для большой войны.

Алмуш медленно сжал кулак. Значит, Айдар и Зейнаб не солгали. Все сходилось. Хазары готовились к удару. И резня на границе была лишь пробой сил, попыткой спровоцировать его на необдуманные действия.

– Они хотят, чтобы я казнил их посла и дал им повод для вторжения, – произнес он вслух свои мысли. – Или чтобы я испугался и принял их условия, став данником кагана.

– Мы готовы драться, повелитель! – рыкнул Ишбуга. – Городская дружина, твои нукеры, мы…

– …и мы продержимся месяц, – тихо закончил за него Асфан. – Против всей мощи Каганата у нас пока нет шансов в открытом бою. Нам нужно время. И союзники.

Алмуш подошел к карте. Его палец очертил границы Булгарии. Такая большая, и такая уязвимая страна.

– Времени у нас нет, – сказал он. – Значит, мы должны его создать. Асфан, немедленно отправляй самых верных гонцов. Одного – на север, к лесным народам, мордве и мари. Пусть несут дары и просят поднять ополчение в обмен на прощение всех податей на три года вперед.

Второго – на восток, к башкирским ханам. Напомни им о нашем родстве и о том, что после нас хазары придут за ними. Третьего, самого быстрого, – на юг, окольными путями, в Багдад. Пусть передаст мои слова халифу: «Северный щит ислама трещит. Если он падет, холодный ветер Хазарии долетит до ворот самого Багдада».

Он говорил тихо, но каждое слово было приказом.

– Ишбуга, с завтрашнего дня под видом починки стен начни скрытно укреплять оборону Биляра. Удвой стражу у всех ворот и начни муштровать ополченцев. Но все – тихо! Без паники. Для всех это просто ежегодные учения.

– Будет исполнено, повелитель.

– И еще одно, – добавил Алмуш, и его взгляд стал жестким. – Сотник Айдар. Он принес нам правду, и теперь он – символ. Но держать его во дворце – все равно что держать беркута в клетке. Он нужен мне на воле. Он станет моими глазами и мечом на границе. Завтра ты приведешь его ко мне. У меня будет для него особое поручение.

Когда его люди уже направились к выходу, Алмуш остановил их.

– Подождите.

Он посмотрел на Асфана.

– Что ты знаешь о жреце Кубаре?

– Он искренне верит в то, что говорит, – ответил шпион. – И у него много сторонников среди старой знати, недовольной твоими… реформами.

– А визирь Саджар?

– Визирь, – Асфан усмехнулся, – верит только в золото. И боится всего, что может помешать его караванам ходить спокойно. Он – не предатель, повелитель. Он просто трус. А трус порой опаснее предателя.

Алмуш кивнул.

– Проследи за обоими. Я хочу знать о каждом их шаге, о каждом слове, сказанном шепотом. Враг у ворот – это полбеды. Хуже, если враг сидит с тобой за одним столом.

Глава 7. Глаза и меч эмира

Сутки. Целые сутки Айдар провел в стенах дворца. И за эти сутки он состарился больше, чем за неделю бешеной погони по лесам. Ему выделили каморку при оружейной палате – место почетное.

Стены были увешаны оружием, от которого у любого воина захватило бы дух: начищенные до зеркального блеска хазарские сабли, снятые в бою, северные мечи русичей, тяжелые, как правосудие, персидские секиры и легкие, как перышко, арабские кинжалы. Воздух пах металлом, оружейной смазкой и кожей. Это был мужской мир, но для Айдара он был тюрьмой.

Эмир Волжской Булгарии в ходе тайной ночной встречи поручает сотнику Айдару смертельно опасную миссию – стать шпионом и проникнуть в сердце вражеской Хазарии, чтобы разузнать о планах готовящегося вторжения. ©Язар Бай

Ему приносили еду, какой он не ел никогда в жизни – молодого барашка с травами, рассыпчатый рис с изюмом, сладкие лепешки. Но каждый кусок застревал в горле.

Он ходил из угла в угол, как запертый в клетке барс, касался рукоятей чужих мечей и чувствовал, как его собственная сила, его ярость, его воля – все то, что помогало ему выжить там, в лесу, – здесь истончается, вязнет в дворцовой тишине и сытости.

Он не видел Зейнаб. Ему лишь передали, что о девочке заботятся и она в безопасности. Но это слабо утешало. Он чувствовал себя ответственным за нее, а его от нее отгородили шелковыми занавесями и дворцовыми евнухами.

Он не видел и своих воинов. Его отряд, его маленькая семья, был где-то там, за стенами дворца, а он сидел здесь, почетный пленник, пока его земля стонала под сапогом врага. Несколько раз он подходил к стражникам-гвардейцам у дверей, но те были непроницаемы, как каменные истуканы: «Приказ эмира. Ждите».

К исходу второго дня, когда Айдар уже был готов выбить дверь и с боем прорываться из этой роскошной темницы, дверь отворилась сама. На пороге стоял начальник гвардии Ишбуга.

– Эмир ждет тебя, сотник. Идем.

Они шли по ночному, притихшему дворцу. Их шаги гулко отдавались в пустых коридорах. Но вели Айдара не в тронный зал. Они спустились по узкой лестнице, прошли через библиотеку, пахнущую пылью и мудростью, и остановились перед неприметной дубовой дверью. Ишбуга постучал условным стуком и отворил ее.

Айдар оказался в личном кабинете эмира. Комната была небольшой, без всякой роскоши. Главное место в ней занимал огромный стол, на котором была расстелена карта Волжской Булгарии, испещренная пометками и значками. У стола, одетый не в парадные одежды, а в простую стеганую куртку, стоял эмир Алмуш. Он был один.

– Оставь нас, Ишбуга, – сказал эмир, не поворачиваясь. – Стереги дверь. Никто не должен нас беспокоить. Никто.

Дверь закрылась. Несколько мгновений Алмуш молча смотрел на карту.

– Подойди, сотник, – наконец произнес он.

Айдар подошел к столу. Он смотрел на карту и видел не просто кусок выделанной телячьей кожи, а свою родину. Вот Великая река Итиль, вот Биляр, вот леса, где он охотился, вот степи, где он бился.

– Красивая земля, – тихо сказал Алмуш. – И богатая. Слишком богатая, чтобы ее оставили в покое. Как ты думаешь, чего хочет каган?

Айдар не ожидал вопроса. Он не был политиком. Но он был воином и говорил как воин.

– Он хочет не дани, повелитель. Дань – это для торгашей. Он хочет нашу землю, наши города, наших женщин. Он хочет, чтобы мы перестали быть булгарами и стали его рабами. Он хочет стереть нас с этой карты.

Алмуш медленно кивнул.

– Я тоже так думаю. – Он поднял глаза на Айдара, и в его взгляде больше не было усталости правителя. В нем была холодная ярость полководца. – Твоя правда всполошила мой улей. Визирь боится за свои караваны, жрецы кричат о гневе богов. Посол Хазарии заперт в своем подворье и шлет мне гневные письма, в которых называет тебя лжецом и убийцей. А я… я верю тебе, сотник.

Айдар молчал, но почувствовал, как с плеч упала гора.

– Я верю каждому твоему слову, – продолжал эмир. – И я знаю, что война уже началась. Но это тайная война. И вести ее я должен тайно. Если я сейчас открыто соберу войско, я дам кагану повод, которого он ждет. Я окажусь агрессором в глазах всех соседей. Мы должны бить вторыми. Но чтобы ударить точно, мне нужно знать, куда бить.

Он постучал костяшками пальцев по карте, по землям, что лежали к югу от булгарских границ. По территории Хазарского каганата.

– Мне нужны глаза. Там, – он указал на юг. – Мне нужно знать, где они собирают войско. Сколько их. Кто ими командует. Где их склады с провизией и оружием. Мне нужно знать все. Мои шпионы-купцы могут разузнать цены на рынках, но они не отличат обозный отряд от ударной конницы. Мне нужен воин. Опытный. Смелый. Который знает границу, как свои пять пальцев. Который может пройти незамеченным там, где не проскользнет и змея.

Алмуш замолчал и посмотрел прямо в глаза Айдару.

– Я хочу, чтобы ты стал моими глазами, Айдар из рода Ерми. Я хочу отправить тебя туда. За реку. В самое сердце вражеской земли. Это не приказ. Приказ я могу отдать любому. Это просьба. Потому что шансов вернуться из этого рейда почти нет.

Айдар смотрел на эмира, на карту, на тени, пляшущие в углах комнаты от пламени свечи. Он думал не об опасности. Он думал о вырезанном караване, о сожженном хуторе, о холодных глазах убийц. Он думал о Зейнаб.

– Я согласен, повелитель.

На лице Алмуша не дрогнул ни один мускул, но в глазах появилось теплое свечение.

– Я знал, что ты согласишься. Ты не будешь один. Твой десяток ждет тебя. Ильмар и Ташбулат пойдут с тобой. Остальных ты выберешь сам. Но не больше пяти человек. Маленький отряд легче скрыть. Твоя цель – крепость Саркел (Белая Вежа). По слухам, именно там каган собирает ударный кулак. Ты должен подобраться как можно ближе, все выяснить и вернуться. Не ввязываться в бой. Твоя жизнь дороже сотни вражеских голов. Твои сведения – дороже тысячи.

– А девочка? – спросил Айдар. Это был единственный вопрос, который его волновал.

– Зейнаб останется здесь, во дворце, – твердо сказал Алмуш. – Я даю тебе слово эмира, что ни один волос не упадет с ее головы. Она – моя гостья. И моя надежда. Сражайся, зная, что невинная душа, которую ты спас, будет в безопасности. Сражайся за то, чтобы в нашей земле больше не было таких сирот.

Айдар кивнул. Этого было достаточно.

– Когда выступать?

– Этой же ночью. Через потайной ход в западной стене. Ишбуга даст тебе все необходимое: оружие, коней, золото. Ты теперь не просто сотник пограничного дозора. Ты – мой личный посланник. Мой меч, который я отправляю в тень.

Он протянул Айдару руку. Айдар, поколебавшись, крепко пожал ее. Рука эмира была твердой и мозолистой – рука воина, а не чиновника. В этот момент между ними родилось нечто большее, чем отношения повелителя и подданного. Родилось боевое братство.

***

Через час Айдар, переодетый в простую одежду купца, уже вел под уздцы своего Бурана по темному подземному ходу. За ним бесшумно следовали пятеро его лучших воинов. На выходе из туннеля, в густом лесу за стенами столицы, их ждал Ишбуга с оседланными конями.

– Удачи, сотник, – просто сказал начальник гвардии.

Айдар кивнул. Он вскочил в седло, в последний раз посмотрел на темные громады башен Биляра, скрывавшие за своими стенами маленькую девочку по имени Зейнаб. А потом повернул коня на юг, в сторону вражеской земли, в сторону неизвестности.

Он снова был на воле. И у него была цель. Он был глазами и мечом своего эмира.

Глава 8. Ничейная земля

Первые три дня пути были похожи на сон. Напряженный, безмолвный сон, где единственными звуками были лишь шелест осенней листвы под копытами коней, скрип седельной кожи да гулкий стук собственного сердца в ушах.

Они шли по звериным тропам, избегая дорог и селений, и с каждым часом пышные, богатые леса Булгарии редели, уступая место колючему кустарнику и чахлым перелескам.

На четвертый день они услышали собак. Далекий, злобный лай, который несся по ветру с юга. И сон кончился. Они вошли в Ничейную землю.

Эта полоса земли не принадлежала никому и принадлежала всем. Булгарские охотники считали ее своей, хазарские разъезды – своей. На самом же деле, здесь правил лишь один закон – закон острого клинка и быстрой стрелы. Воздух здесь был другим. Он пах не прелой листвой, а застарелым страхом и гарью.

То и дело им попадались следы этой тихой, вечной войны: старые кострища, где сидели уже давно мертвые люди, ржавый наконечник стрелы в стволе дерева, или почерневший остов сожженного пограничного столба.

Айдар вел свой маленький отряд из пяти воинов с превеликой осторожностью. Рядом с ним ехал старый Ильмар, чьи глаза замечали каждую сломанную ветку, а уши улавливали каждый подозрительный звук.

За ними следовал Ташбулат, чья рука то и дело сама ложилась на рукоять сабли, выдавая нетерпение молодого волка, рвущегося в бой. Замыкали строй двое проверенных нукеров, Тимур и Саян, – молчаливые, надежные, как хорошие клинки.

– Спешиться, – тихо скомандовал Айдар, когда лай собак стал ближе. – Коней в овраг. Саян, остаешься с ними. Остальные – за мной.

Они растворились в зарослях, двигаясь так бесшумно, как могли научить только годы пограничной службы. Вскарабкавшись на невысокий холм, Айдар лег на холодную землю и достал из седельной сумки «дальнозор» – две отполированные пластины обсидиана, скрепленные кожаной трубкой. Примитивное, но действенное приспособление.

Внизу, в лощине, он увидел их. Хазарский пограничный дозор. Десяток всадников остановились у ручья, чтобы напоить коней. Но не они привлекли внимание Айдара. Вместе с ними были две огромные, лохматые собаки, похожие на волков, – кошчу (боевые псы), которых хазары специально натаскивали на поиск людей. Именно они и учуяли их. Собаки тянули поводки, рвались в сторону холма и захлебывались яростным лаем.

– Они нас почуяли, сотник, – прошептал Ташбулат, его глаза горели. – Давай ударим сверху, пока они не опомнились! Мы перебьем их прежде, чем они поймут, что случилось!

– Замолчи, – прошипел Ильмар. – Ты слышишь свой голос? Ты хочешь затеять бой в двух шагах от их границы? За нами погонится вся степь! Наша задача – проскользнуть, а не воевать.

– И что ты предлагаешь, старик? Ждать, пока эти твари приведут хозяев прямо к нам? – не унимался Ташбулат.

Айдар не слушал их спора. Он смотрел на командира хазар. Тот лениво потягивался в седле, с сомнением поглядывая на холм. Он не видел угрозы. Он просто слышал своих собак. «Он решит, что это лиса или кабан, – лихорадочно соображал Айдар. – Он не станет рисковать и лезть в заросли. Но он запомнит это место».

Он оказался прав. Хазарский десятник что-то рявкнул, дернул поводок одной из собак, и отряд, напившись, тронулся дальше, вдоль границы. Когда они скрылись из виду, отряд Айдара еще долго лежал не шевелясь.

– Они запомнили направление, – наконец произнес Айдар, опуская дальнозор. – Теперь здесь идти нельзя. Придется делать крюк через Топкое болото. Потеряем день.

Ташбулат сплюнул с досадой, но промолчал. Урок был наглядным. Здесь, в Ничейной земле, один неверный шаг, одно громкое слово – и вся миссия эмира могла закончиться, даже не начавшись.

Два дня они пробирались через зловонную топь, рискуя потерять коней, отбиваясь от туч гнуса. Ели впроголодь, спали по очереди, не разводя огня. Люди устали, стали злыми и раздражительными. На исходе второго дня они вышли наконец на твердую землю.

Перед ними лежала широкая, укатанная дорога – южный торговый тракт, главная артерия, ведущая вглубь Хазарского каганата. По ней то и дело двигались караваны, сновали конные патрули. Это была финишная прямая их первого броска. Им нужно было пересечь ее и раствориться в степях на той стороне.

Они залегли в густом кустарнике в сотне шагов от дороги, ожидая подходящего момента.

– В сумерках, с большим караваном, – определил план Айдар. – Поднимут пыль, мы и проскочим.

Они ждали несколько часов. Мимо прогрохотал отряд хазарской пехоты – пыльные, угрюмые воины. Проскакал богатый купец с личной охраной. Время тянулось мучительно долго. И вот, когда солнце уже начало клониться к закату, на дороге показался большой караван из Хорезма. Десятки арб, верблюды, крики погонщиков – идеальное прикрытие.

– Готовься, – прошептал Айдар. – Как только поравняются с нами…

И в этот момент случилось то, чего он никак не мог предвидеть. Из леса на противоположной стороне дороги, прямо перед приближающимся патрулем хазар, выбежала семья. Мужчина, женщина и двое маленьких детей. Оборванные, изможденные. Беглые булгарские рабы, или переселенцы, чье селение сожгли. Они пытались прорваться на север, на родину.

– Стоять! – раздался резкий гортанный крик командира патруля.

Семья замерла. Мужчина выставил вперед руки, пытаясь что-то сказать, но хазарский воин лишь рассмеялся и хлестнул его плетью. Женщина вскрикнула. Дети заплакали. Их окружили, грубо хватая, готовясь связать.

Отряд Айдара замер, превратившись в камень. Он видел, как побелели костяшки на кулаках Ташбулата. Видел, как скрипнул зубами старый Ильмар. Он и сам чувствовал, как внутри все закипает. Оставить своих на растерзание – позор, который не смыть до конца жизни. Но броситься в бой – это провалить приказ эмира. Провалив приказ, он обречет на смерть не одну эту семью, а тысячи таких же семей.

«Не ввязываться в бой. Твоя жизнь дороже сотни вражеских голов», – прозвучали в его голове слова Алмуша. Он сжал веки. Решение было очевидным. Логичным. И абсолютно невыносимым.

– Сотник… – прошептал Ташбулат, и в его голосе была мольба.

– Молчать, – прошипел в ответ Айдар.

Но он не мог просто смотреть. Его мозг лихорадочно искал выход. Третий путь. Не бой и не позор. Хитрость. Его взгляд метнулся по сторонам. Сухая трава. Ветер дует в сторону дороги. И дальше, за дорогой, густые заросли камыша у старого русла реки.

– Ильмар, – прошептал он, не отрывая взгляда от сцены на дороге. – У тебя огниво с собой?

Старый воин молча кивнул.

– Зайди с подветренной стороны. Подожги траву. Да так, чтобы дыма было побольше. Ташбулат, Тимур, готовьте луки. Стрелять не по людям, а по коням. Нам нужна паника. Саян! Как только начнется суматоха, твой выход. Ты бежишь к тому оврагу, – он указал подбородком. – И кричишь. Кричи, что есть мочи, зови на помощь, будто на тебя напали. Они решат, что нас здесь целый отряд.

Это был безумный, рискованный план. Но это был единственный шанс.

Через минуту сухая трава вспыхнула. Густой, едкий дым повалил на дорогу, ослепляя и заставляя кашлять и людей, и лошадей. Хазары, отвлекшиеся от пленных, ругаясь, пытались понять, что происходит. В этот момент две стрелы, пущенные из ниоткуда, вонзились в крупы коней патрульных. Животные дико заржали и встали на дыбы, сбрасывая седоков. И тут же из оврага раздался отчаянный крик Саяна: «На помощь! Булгары! Здесь!»

Паника сделала свое дело. Командир патруля, решив, что попал в засаду, заорал своим людям, чтобы те отступали к каравану за подмогой. На несчастную семью уже никто не обращал внимания. Мужчина, не растерявшись, схватил жену и детей и рванул в спасительные заросли камыша.

План сработал. Почти.

Когда дым начал рассеиваться, Айдар, уже отступавший к своим коням, на одно мгновение задержался. И встретился взглядом с одним из хазарских воинов. Молодым, злопамятным. Тот не убегал вместе со всеми. Он стоял и смотрел прямо на Айдара. Расстояние было не больше ста шагов. И Айдар знал – его увидели. Его запомнили. Он больше не был безымянной тенью.

Они уходили на восток, в степь, не останавливаясь. Когда они оторвались от возможной погони, отряд остановился.

– Они тебя видели, сотник, – глухо сказал Ильмар, подъезжая к Айдару. – Тот молодой. Он смотрел прямо на тебя. Теперь это не просто миссия. Теперь это личное. И они будут искать не просто лазутчиков. Они будут искать тебя.

Глава 9. Степь смотрит тысячами глаз

Ничто не готовит лесного человека к степи. Айдар, выросший под сенью могучих дубов и сосен, чувствовал себя здесь голым и беззащитным. Великая Степь, сердце Хазарского каганата, приняла их в свои безразличные объятия.

Ушло спасительное укрытие деревьев, исчезла тень оврагов. Осталось лишь две бесконечности: выжженная солнцем трава под ногами и огромное, всевидящее небо над головой.

Здесь каждый холм, каждый курган казался наблюдательным постом врага. Здесь негде было спрятаться. Степь смотрела на них тысячами невидимых глаз.

Слова Ильмара о том, что погоня теперь будет личной, въелись в душу Айдара. Он гнал свой маленький отряд на юго-восток, к Саркелу, безжалостно загоняя и людей, и лошадей. Отдыхали урывками, в неглубоких балках, выставляя дозорных, которые сливались с серой землей.

Разводить огонь было самоубийством. Они жевали твердое, как камень, вяленое мясо и запивали его теплой водой из бурдюков, которые пустели с пугающей быстротой.

Напряжение росло. Люди, привыкшие к лесной войне, где всегда можно было укрыться и нанести удар из засады, теряли уверенность на этих бескрайних, открытых пространствах. Особенно нервничал Ташбулат.