Хроники Спектра. Том 1: Сон и Тишина
Глава 1. Приглашения не будет
Лужа на потолке над кроватью снова обрела свои чёткие, знакомые очертания. На этот раз она решила стать драконом. Дэвид Кляйн, не поднимая головы с подушки, лениво водил взглядом по трещинам, достраивая в воображении крылья и хвост, и пытался убедить себя, что проснулся. Не помогло даже то, что дракон был весьма убедительным.
Комната была завалена книгами и распечатками. Стеллаж прогибался под тяжестью томов с кричащими названиями вроде «Необъяснимое: путеводитель по паранормальным явлениям» или «Энциклопедия призраков и духов».
На стене вместо плакатов с группами висела огромная, собственноручно составленная карта города, испещрённая красными крестиками и пометками на полях: «здесь видели», «здесь пропал», «здесь слышали».
Сам город за окном никак не соответствовал этой карте. Он был серым, сонным и на удивление обычным. Шёл дождь.
Сквозь тонкую стену пробивался голос матери:
– Дэвид! Опять до трёх ночи со своим сверхъестественным сидел? Вставай, проспишь всё на свете!
Дэвид с трудом оторвался от дракона и потянулся к тумбочке, заваленной блокнотами. На самом верху лежал самый главный – с твёрдой чёрной обложкой и надписью на корешке: «Клуб. Входной билет».
Он открыл его на первой же странице. Там, аккуратным, почти каллиграфическим почерком, было выведено:
1. Виола Демер – президент. Собирает доказательства. Не верит ни во что без трёх подтверждений из независимых источников.
2. Эндрю Грейф – ходячая энциклопедия. Знает каждую городскую легенду старше двадцати лет.
3. Амри Нофор – технарь. Собирает камеры и датчики. Говорит мало, делает много.
Цель: изучение и документирование аномальных явлений в городе.
Моя цель: вступить. Во что бы то ни стало».
Под этим списком шли вырезки из школьной газеты с упоминаниями клуба, смутные фотографии троих учащихся (снятые, похоже, с большого расстояния и без их ведома) и целая страница с планом действий.
План был простым и от этого казался ещё более невыполнимым.
Шаг 1: Узнать, где они проводят собрания. (Выполнено: комната старого кружка астрономии, по средам после уроков).
Шаг 2: Прийти. Произнести заранее подготовленную речь о своей компетентности и энтузиазме.
Шаг 3: Не позволить им себя выгнать.
Дэвид вздохнул и откинул одеяло. Холодный воздух заставил его окончательно проснуться. Он подошёл к карте, проводя пальцем по одному из «горячих» районов – старому индустриальному кварталу. Его взгляд упал на свежую пометку, сделанную карандашом на полях.
«Особняк Каллисто. Новые данные? Девочка?..»
История была туманной. Кто-то на городском форуме упоминал странные звуки из заброшенного особняка – детский смех, доносящийся с верхних этажей. Большинство списывало это на бомжей или шутников. Но Дэвид вычитал, что лет пятьдесят назад там произошла трагедия – пропала дочь владельца Особняка Каллисто. Её так и не нашли.
Он прикоснулся к надписи. Это могло быть чем-то. Настоящим делом. Не просто выдумкой для форума, а ключом к той тайне, которую он так жаждал раскрыть.
– Дэвид! Завтрак остывает!
– Иду! – крикнул он, наконец спускаясь с небес на землю.
За столом, разливая по тарелкам овсянку, мать бросила на него обеспокоенный взгляд.
– Опять твои призраки? Я не понимаю, почему ты не запишешься в футбольную команду, как все нормальные ребята. Или в шахматный клуб. Там тоже умные дети.
– Мам, там не изучают, как заснять полтергейста на камеру с низкой выдержкой, – отозвался Дэвид, сгребая в рот безвкусную массу.
– Слава богу, – вздохнула она. – Ты хоть уроки сделал?
Уроки. Да. Ещё одна часть его обычной, скучной жизни. Дэвид кивнул, хотя на самом деле забросил алгебру ради попыток расшифровать аудиозапись с якобы электронным голосом – EVP, – скачанной с того самого форума. Запись была шипящей и неразборчивой, но ему почудилось, что в самом конце тихий шёпот произносит: «…выйди…»
Он доел завтрак, похвалил мамину овсянку (она это любила) и помчался собираться. В рюкзак, поверх учебников, он аккуратно положил свой чёрный блокнот и диктофон – на всякий случай. Сегодня была среда.
Весь день в школе прошёл в мучительном ожидании. Уроки сливались в один непрерывный поток слов, а он перелистывал в уме свою речь.
«Здравствуйте, меня зовут Дэвид Кляйн. Я давно слежу за деятельностью вашего клуба и считаю, что мои навыки в области исследования паранормального могут быть полезны…» Звучало глупо. Слишком напыщенно.
На перемене он мельком увидел их. Их. Троицу из «Спектра». Они стояли в дальнем конце коридора у окна, о чём-то тихо разговаривая. Виола, высокая и собранная, с идеально уложенными тёмными волосами, что-то говорила, строго глядя на Эндрю. Тот, худой и бледный, в очках с толстой оправой, лишь пожимал плечами, уткнувшись в книгу. Амри, коренастый парень в чёрной толстовке с капюшоном, прислонился к стене и безучастно смотрел в телефон. Они выглядели как секретное общество. Как закрытый клуб, в который никогда не возьмут случайного парня с диктофоном в рюкзаке.
Дэвид почувствовал комок в горле. Его план внезапно показался ему детским и наивным. Он просто подойдёт и что? Они посмотрят на него как на сумасшедшего и вежливо попросят удалиться.
Последний урок – история – тянулся целую вечность. Дэвид уже почти смирился с мыслью, что пойдёт домой, к своей карте и книгам. К своему безопасному, одинокому миру вырезок и теорий.
Но когда прозвенел звонок, сигнал что конец мучениям, он вдруг увидел, как Амри, проходя мимо его парты, обронил на пол маленький, смятый клочок бумаги.
Дэвид замер. Технарь даже не обернулся, растворившись в толпе спешащих на выход одноклассников.
Сердце заколотилось где-то в горле. Дэвид наклонился и поднял бумажку. Рука дрожала.
На ней было всего три слова, написанные неровным, торопливым почерком:
«Особняк Каллисто. Сегодня. 18:00».
Внизу была нарисована странная загогулина, похожая на глаз.
Воздух вырвался из его лёгких со свистом. Это не было собранием. Это было полевое исследование. И они… они его приглашали? Или это была ловушка? Шутка?
Он развернулся и бросился к выходу, но Амри уже и след простыл.
Дэвид стоял в почти пустом классе, сжимая в потной ладони смятый клочок бумаги. Его план рухнул. Речь была не нужна. Приглашения не будет.
Будет проверка.
И он даже не знал, по каким правилам в неё играть.
Дэвид вылетел из школьных дверей, под проливной дождь, который к вечеру лишь усилился. Его сердце колотилось, как сумасшедшее, а в голове звенело: «Они знают. Они меня заметили. Они хотят меня проверить».
Он мчался домой, не чувствуя ни дождя, ни промокшей насквозь куртки. Единственной мыслью было – успеть. Успеть подготовиться. Успеть произвести впечатление.
Он ворвался в свою комнату, сдирая мокрую одежду. Взгляд метнулся к полкам, к стене с картой. Теперь всё это было не просто коллекцией чудака. Это был его арсенал.
– Дэвид? Ты это? – донёсся снизу голос матери. – Опять мокрый с ног до головы! Иди ужинать!
– Не могу, мам! У меня… кружок! – выкрикнул он, на ходу соображая, что сказать. – Срочное собрание! По проекту!
Наскоро вытершись и натянув сухую толстовку, он принялся сгребать в старый рюкзак самое необходимое, сверяясь со списком в своём чёрном блокноте:
Фонарик (мощный, с запасными батарейками).
Диктофон (для EVP-сеансов).
Фотоаппарат с режимом ночной съёмки.
Компас (мало ли, магнитные аномалии).
Мел (для черчения защитных кругов или отметок на стенах лабиринта).
Соль в застегивающемся пакетике (классика для защиты от духов).
И, наконец, на самое дно – маленькая розовая заколка, которую он когда-то нашёл на улице. «Она любит всё розовое и белое». Вдруг пригодится?
Он выглянул в окно. Сумерки сгущались, превращая серый день в мокрую, промозглую тьму. Особняк Каллисто был на другом конце города. Ехать на автобусе.
– Я ухожу! – крикнул он, срываясь с места.
– Дэвид! Дэвид, подожди! Ты хоть поешь! – но он уже не слышал, захлопнув за собой входную дверь.
Автобус трясся по мокрым улицам, и с каждым поворотом нервное возбуждение Дэвида всё больше замещалось холодной, рациональной тревогой. А что, если это ловушка? Что, если они хотят над ним посмеяться? Заманить в заброшенный дом и оставить там? Нет, Виола Демер, кажется, не из таких. Она слишком серьёзна для детских игр.
Он представил, как появляется там первым. Как уже всё установлено, а он застаёт их за работой. Или, наоборот, он приходит последним, и все трое оборачиваются на его шаги, и Виола говорит: «А, это ты. Ну что, готов к экзамену?»
Он вышел на остановке «Старый Индустриальный район» и понял, что ошибся. Дождь здесь не стихал, а лишь усиливался, подхлёстываемый ветром с реки. Фонари горели тускло и через один. Особняк Каллисто стоял на отшибе, за ржавым забором, поросшим колючим кустарником. Высокое, мрачное здание с осыпающейся штукатуркой и заколоченными окнами. Оно выглядело мокрым, несчастным и абсолютно необитаемым.
Никаких других людей. Ни машин. Ни признаков клуба «Спектр».
Дэвид посмотрел на часы. 17:55. Он пришёл раньше. Наверное, они ещё в пути.
Он перелез через сломанную секцию забора и подошёл к дому. Ветер завывал в щелях, и этот звук так похож на детский плач, что по спине у Дэвида пробежали мурашки. Он включил фонарик, луч света скользнул по облупленной двери, заколоченным окнам, груде мусора у крыльца.
Никого.
18:05. Никого.
18:10. Тишина, прерываемая только шумом дождя и воем ветра.
18:15. Холод начинал пробирать до костей.
Сомнения, которые он гнал от себя, накрыли с головой. Он достал из кармана смятую записку. «Особняк Каллисто. Сегодня. 18:00». Всё было ясно как день.
Он посмотрел на дом, потом на записку, и сердце его упало куда-то в ботинки, наполненные ледяной водой.
Это было не приглашение.
Это была записка между членами клуба. Амри, обсуждая детали с Виолой или Эндрю, просто случайно выронил её. Она не была предназначена для него. Они не ждали его здесь. Они вообще не подозревали о его существовании.
Он стоял один, в кромешной тьме, под ледяным дождём, перед жутким заброшенным домом, набитый дурацким «оборудованием», и чувствовал себя абсолютным идиотом. Самым большим неудачником во всём городе.
Где-то внутри всё кричало от обиды и разочарования. Он так сильно хотел быть частью чего-то большего, что увидел знак там, где его не было.
Он уже собрался разворачиваться и брести обратно к автобусной остановке, промокший, несчастный и побеждённый, как вдруг луч его фонаря выхватил из темноты кое-что.
У самого основания двери, в грязи, лежал маленький, бледный предмет.
Дэвид наклонился, протянув руку. Это была кукла. Старая, потрёпанная фарфоровая кукла в грязном, но узнаваемом платьице. Белом с розовыми лентами.
Лёд, уже не метафорический, сковал его изнутри. Он медленно поднял голову и посмотрел на заколоченную дверь особняка. Между досок была едва заметная щель. И ему почудилось, что в этой щели, в самой глубине темноты, на мгновение мелькнуло что-то бледное. Как лицо.
И тогда с верхнего этажа, едва слышно, но совершенно отчётливо, сквозь шум дождя и ветра, донёсся тихий, мелодичный детский смех.
Правила из его блокнота вспыхнули в сознании яркими буквами. Обитает в любом доме… Использует комнаты как лабиринт… Она нападает только когда хочет играть…
Он был здесь один. Совершенно один.
И он только что нашёл её игрушку.
Дэвид Кляйн замер с куклой в руке, понимая, что его вступительный экзамен только что начался. И принимала его не Виола Демер.
Дверь отъехала бесшумно, без скрипа, будто её только вчера смазали. Давления не потребовалось – она просто приняла его внутрь.
Вместо ожидаемого хаоса, запаха плесени и разложения Дэвида ударило в нос аромат свежеиспечённого печенья и воска для полировки. Он моргнул, пытаясь осознать открывшуюся картину.
Величественный холл сиял. Хрустальная люстра, зажжённая десятками лампочек, отбрасывала на стены тёплые блики. Паркетный пол лоснился, отражая свет, как тёмное зеркало. Стены были оклеены дорогими обоями с витиеватым узором, на них висели портреты строгих господ и дам в пышных платьях. Всё было идеально, чисто, ново. Слишком чисто. Слишком ново. Как будто дом только что сошёл со страниц каталога XIX века, минуя полтора столетия забвения.
В его голове что-то переключилось. Резкая, паническая мысль – «где я? что происходит?» – сменилась странным, бархатным спокойствием. Тревога улеглась, как оседающая пыль.
Куда я шёл? Ах да… в библиотеку. Нужно вернуть книгу.
Он сделал шаг вперёд. Его мокрая куртка и рюкзак вдруг показались ему грубыми, неуместными в этом благородном месте. Он снял их и по привычке повесил на вешалку у двери, хотя не мог вспомнить, была ли она там секунду назад.
Он осмотрелся. Всё было знакомо. Трещинка в лепнине над дверью в гостиную – да, он помнил, она всегда была там. Потертость на перилах лестницы – он проводил по ней рукой каждый раз, поднимаясь к себе.
К себе…
Мысли текли медленно, словно густой мёд. Воспоминания о школе, о матери, о клубе «Спектр» таяли, как сахар в горячем чае, оставляя лишь сладкий, но безвкусный осадок.
Как меня зовут? Мысль проскользнула и испарилась, не встретив сопротивления. Это было неважно. Здесь он был… дома.
Он пошёл по коридору, его шаги глушил толстый, начищенный ковёр. Он искал что-то. Что-то важное. Зал? Свою комнату? Или… он обещал с кем-то поиграть?
Из какой-то комнаты справа донёсся лёгкий, серебристый смех. Детский. Знакомый.
Он улыбнулся и повернул за угол. Коридор казался длиннее, чем должен был. Двери с обеих сторон были закрыты. Он шёл мимо них, и ему начало казаться, что он уже проходил здесь. Та же ваза на столике. Тот же портрет старика с суровым взглядом.
Он остановился, пытаясь собрать мысли в кучу. Они рассыпались.
Правила… Какие правила? В голове всплыло обрывчатое: «…боится одиночества…», «…розовое и белое…». Но это были чужие слова, не имеющие к нему отношения.
Он потянулся к карману, где всегда лежал его чёрный блокнот. Карман был пуст. Он скинул рюкзак с плеча (когда он его снова надел?) и расстегнул его. Внутри болтались какие-то странные вещи: фонарик, диктофон, компас… Зачем ему это? Он отшвырнул рюкзак в сторону. Он издал глухой стук, но звук был приглушённым, будто поглощённым самим домом.
Паника, тупая и далёкая, на мгновение кольнула его под ложечкой. Он обернулся. Коридор позади него изгибался иначе, чем секунду назад. Вестибюля с выходной дверью видно не было. Только бесконечная вереница одинаковых дверей, уходящая в туманную даль.
Я тут живу? – подумал он с наивным удивлением. Да, конечно. Я всегда тут жил.
Из-за одной из дверей впереди снова послышался смех. Ближе. Игривый и зовущий.
– Я иду… – прошептал он своему воспоминанию, которое не мог вспомнить.
Он сделал шаг, и пол под ногой слегка прогнулся, издав тихий, скрипучий звук. Единственный неидеальный звук в этом идеальном, стерильном мире. На мгновение ему показалось, что стены вокруг пошли волнами, и сквозь дорогие обои проступили пятна сырости, а в воздухе пахнуло пылью и тлением.
Он зажмурился, тряхнув головой.
Когда он открыл глаза, всё снова было безупречно. Тихо, чисто, безопасно.
А в конце коридора, у самой дальней двери, стояла она. Маленькая девочка в белом платье с розовыми лентами. В её руках была вторая кукла, точь-в-точь как та, что он поднял у порога. Она не улыбалась. Она смотрела на него с тихим, бездонным любопытством.
– Ты пришёл поиграть? – её голосок был похож на звон хрустального колокольчика. В нём не было угрозы. Только скука и лёгкая надежда.
Он забыл своё имя. Забыл, зачем пришёл. Забыл правила.
Но этот вопрос показался ему единственным по-настоящему важным в его жизни.
Он кивнул.
– Да, – его собственный голос прозвучал хрипло и незнакомо. – Я пришёл поиграть.
Девочка повернулась и скрылась в комнате. Дверь осталась открытой.
Он пошёл за ней, не оглядываясь на брошенный в коридоре рюкзак с его старыми, ненужными жизнями. В его голове не осталось ничего, кроме мягкого, ватного тумана и желания не быть одним в этом большом, тихом, слишком чистом доме.
Девочка исчезла в комнате, оставив дверь распахнутой. Из-за порога лился тёплый, желтоватый свет, пахнущий вощёным деревом и замшей. Дэвид переступил порог, и его ноги утонули в густом ворсе ковра.
Комната была игровой. Но не такой, как в его воспоминаниях (которые таяли с каждой секундой). Здесь не было пластиковых игрушек или постеров. По стенам стояли стеклянные витрины, за которыми аккуратно сидели рядами фарфоровые куклы в кружевных платьях. На низком столике из красного дерева лежала старая, но идеально сохранившаяся головоломка из блестящего латуни. В углу стоял миниатюрный фарфоровый сервиз, расставленный для чаепития.
Девочка стояла спиной к нему, рассматривая кукол в одной из витрин. Её платье было безупречно чистым.
– Во что будем играть? – повторил Дэвид свой вопрос, и его голос прозвучал громче в этой тихой комнате.
Она медленно обернулась. Её лицо было спокойным, но в глазах – та самая, знакомая ему по рассказам, пустота, жаждущая наполнения.
– В прятки, – сказала она просто, и в её голосе не было ни каприза, ни радости. Это было констатацией факта. – Я уже спряталась.
Она посмотрела на него, и Дэвид почувствовал, как пол уходит из-под ног. Нет, буквально. Комната закружилась, витрины поплыли, и свет люстры померк, сменившись тусклым, зеленоватым свечением, исходящим откуда-то из углов.
Он стоял в том же месте, но комната была уже другой. Та же, но… заброшенная. Стекло в витринах было покрыто паутиной и пылью, а лица кукол под ним стёрты, испачканы грязью. Ковёр был истёрт до дыр, сквозь которые проглядывала гнилая древесина пола. Пахло пылью, тьмой и одиночеством.
Девочки нигде не было.
Сердце Дэвида заколотилось. Инстинкт, пробивающийся сквозь ватный туман в голове, кричал об опасности. Прятки. Она уже спряталась. Значит, он должен искать.
Он сделал шаг, и скрип половицы прозвучал оглушительно громко в гробовой тишине.
– Я иду искать! – крикнул он, и эхо унесло его слова в бесконечные лабиринты дома.
Ответа не было.
Он вышел в коридор. Тот тоже изменился. Обои свисали клочьями, обнажая чёрную плесень на стенах. Портреты почернели, на них едва угадывались силуэты. Воздух стал холодным и влажным.
Он побежал, не зная куда. Повороты сменяли друг друга, двери вели в одинаковые пустые комнаты с разбросанным гнилым хламом. Он уже не помнил, где выход. Он забыл, зачем вообще он здесь.
Он забыл себя.
Остановившись перед зеркалом в золочёной раме, покрытой паутиной, он взглянул на своё отражение. Бледное лицо. Испуганные глаза. Он прикоснулся к щеке. Это было его лицо? Он знал его, но не мог назвать.
– Как тебя зовут? – прошептал он отражению.
Из глубины коридора, прямо у него за спиной, донёсся тихий, безрадостный шёпот: – Тот, кто ищет. Тот, кто играет. Больше ничего не важно.
Он резко обернулся. В конце коридора мелькнуло белое пятно – край платья – и скрылось за углом.
Он рванулся вперёд, но коридор удлинился, растянулся, как резиновый. Стены зашевелились, задышали. Он бежал, но цель не приближалась. В ушах стучала кровь, смешиваясь с одним-единственным вопросом, который стал маяком в нарастающем безумии:
Кто я?
Он влетел в очередную комнату – огромную, похожую на бальный зал с обвалившимся потолком. Посреди комнаты, на покрытом плесенью паркете, сидела та самая кукла, которую он поднял у входа. Она сидела ровно, смотря на него стеклянными глазами.
И тут, как удар током, в голову пришла обрывочная память. Не имя. Не лицо. Правило. Написанное чьей-то рукой в чёрном блокноте.
«Правило 7: Она любит всё розовое и белое».
Он рухнул на колени перед куклой, хватая её дрожащими руками. Его пальцы нащупали розовую ленту в её волосах. Он дёрнул за неё, оторвал.
– Держи! – закричал он в пустоту, в холод, в надвигающуюся тьму, протягивая ленточку перед собой. – Это для тебя! Я принёс тебе подарок!
Тишина.
Затем лёгкий, скрипучий звук. Прямо перед ним, из ничего, материализовалась девочка. Она стояла, глядя на розовую ленту в его руке. В её пустых глазах что-то дрогнуло. Не эмоция. Скорее… интерес. Словно он нашёл правильный ход в сложной игре.
Она медленно протянула руку и взяла ленту. Её пальцы были холодными.
– Спасибо, – прошептала она без интонации.
Туман в голове Дэвида слегка рассеялся. Он всё ещё не помнил своего имени, но он помнил страх. И он помнил, что игра ещё не окончена.
– Во что играем дальше? – спросил он, и голос его больше не дрожал.
Девочка смотрела на ленту, перебирая её пальцами.
– В догонялки, – сказала она и подняла на него взгляд. И впервые в её глазах появился огонёк. Не добрый. А голодный. – Теперь ты водишь.
И прежде, чем он успел что-то понять, она развернулась и помчалась прочь, её белое платье мелькнуло в дверном проёме и исчезло.
Он остался один посреди разрушенного бального зала, с холодным потом на спине и с одним единственным, ясным как никогда, знанием.
Ему нужно бежать. Но не от неё. Он должен догнать её. Потому что правила игры изменились. И теперь от этого зависело всё.
Слова повисли в ледяном воздухе, и дом замер в ожидании. «Догоняй или умри». Это не было угрозой. Это было правилом. Новым, окончательным и бесповоротным.
Адреналин, острый и ясный, сжёг остатки ватного тумана в голове Дэвида. Он не вспомнил своего имени, не вспомнил, кто он и как здесь оказался. Но он вспомнил инстинкт выживания. Древний, животный, кричащий в каждом нервном окончании.
Он рванулся с места, вылетая из бального зала в тот же коридор. Но дом больше не играл с ним. Он не растягивался и не искривлялся. Он стал охотничьими угодьями.
Стены сомкнулись, стали уже, темнее. Плесень на них пульсировала, как живая. С потолка сыпалась штукатурка, и с каждым обвалившимся куском доносился тот самый детский смех – теперь резкий, дразнящий, полный мнимой радости.
Он бежал, не разбирая пути, прислушиваясь к легким, быстрым шажкам впереди. Они звенели по голому полу, теперь уже без ковров. Топ-топ-топ. Как будто кто-то скакал на скакалке.
– Я тебя найду! – закричал он, и его голос сорвался на визгливую фальшь.
В ответ из комнаты справа донеслось:
– Не найдёшь…
Он рванул на звук, влетел в комнату – это была старая детская с разваленной кроватью и порванными обоями. Она была пуста. Но на подоконнике, как нарочно, лежала та самая розовая ленточка, которую он только что отдал.
Его сердце упало. Это была ловушка. Она водила его по кругу.
Топ-топ-топ. Шаги теперь раздавались прямо над головой, на втором этаже. Он выскочил обратно в коридор и увидел лестницу. Перила были сломаны, ступени прогнили. Он полез вверх, цепляясь за обшарпанные стены.
Верхний этаж был настоящим лабиринтом – узким, тёмным, с низкими потолками. Воздух был густым и спёртым, пахнущим пылью и чем-то сладковато-гнилым. Белое платье мелькнуло в конце длинной, тёмной галереи и скрылось за углом.
Он побежал, спотыкаясь о разбросанный хлам. Его дыхание стало хриплым, горло пересохло. Он понимал, что это не просто игра. Каждая секунда отсрочки давала ей силы, а его делала слабее. Дом высасывал из него всё, что осталось от его личности, оставляя лишь чистый, немыслимый страх.
Внезапно шаги перед ним смолкли.
Он замер, прислушиваясь. Тишина. Только его собственное сердцебиение, стучащее в висках, как молоток.
Из темноты перед ним медленно выплыла она.
Она не бежала. Она просто стояла, преграждая путь в конце коридора. Её платье больше не было ослепительно белым – на подоле проступили серые разводы, будто от пыли и времени. Её лицо было неподвижным, а глаза смотрели на него без всякого выражения. В руках она сжимала ту самую куклу.
– Ты медленный, – проговорил её голосок, но звучал он уже иначе – глухо, безэмоционально, как скрежет по стеклу. – Я устала ждать.
Она сделала шаг вперёд.
Дэвид отшатнулся. Позади него был только тупик – обвалившаяся стена и груда кирпичей. Пути к отступлению не было.
Он не догнал. Значит…
Она сделала ещё шаг. Расстояние между ними сокращалось.
Отчаяние перехватило горло. Он потянулся в карман, надеясь на чудо, и его пальцы наткнулись на холодный металл. Компас. Он выхватил его, не понимая, зачем. Стрелка бешено вращалась, не находя севера, залипая, снова срываясь в безумный хоровод.
Магнитная аномалия. Сильное поле.
И тут, сквозь панику, в его сознании всплыло ещё одно правило. Чужое, записанное в блокноте, которого у него больше не было.
«Правило 5: уничтожить можно, но как…»
«Правило 6: Пустота её страх. Она боится одиночества».
Одиночество. Пустота.
Она была всего лишь одиноким, напуганным ребёнком, застрявшим в вечной игре. И её сила питалась вниманием, страхом, участием.
Он не мог догнать её. Он не мог убежать.
Но он мог перестать играть.
Он с силой швырнул компас в стену рядом с ней. Прибор с грохотом разлетелся на куски.
– Я не буду с тобой играть! – крикнул он, и его голос внезапно обрёл силу. Он закрыл глаза, вжался в стену, стараясь не видеть, не слышать, не участвовать. – Я не буду! Ты одна! Ты всегда будешь одна!
Он повторял это как мантру, заклиная себя, заклиная её, заклиная весь этот безумный дом:
– Ты одна! Ты одна! Ты одна!
Он почувствовал, как воздух вокруг содрогнулся. Раздался пронзительный, недетский визг – полный ярости, боли и бесконечного одиночества. Пол под ним качнулся, стены задрожали, посыпалась штукатурка.
Дэвид не открывал глаз. Он сжался в комок, твердя одно и то же, вырывая себя из её игры, лишая её силы, которую давало его внимание.
Визг стих. Его сменила оглушительная, абсолютная тишина. Давление исчезло. Холод отступил.
Он рискнул приоткрыть глаза.
Коридор был пуст. Она исчезла.
Всё вокруг было таким, каким и должно было быть – гнилым, разрушенным, покрытым пылью и паутиной. Идеальный фасад рухнул, обнажив прогнившую суть.
А в конце коридора, там, где она только что стояла, лежала маленькая, обгоревшая тряпичная кукла. И из её шва торчала та самая, чуть обугленная по краю, розовая ленточка.
Дэвид, всё ещё дрожа, поднялся на ноги. Он был снова собой. Дэвидом Кляйном. Его память вернулась, хлынув обратно болезненным, ясным потоком.
Он не уничтожил её. Он просто заставил её отступить. На время.
Он развернулся и побежал обратно, к лестнице, к выходу. Дом больше не удерживал его. Двери вели туда, куда должны были вести.
Он выскочил в вестибюль. Входная дверь была распахнута настежь, и в проёме виднелся мокрый, тёмный, невероятно прекрасный реальный мир.
Он выбежал под дождь, спотыкаясь о разбитые кирпичи, и сделал несколько глотков холодного ночного воздуха.
Когда он обернулся, чтобы посмотреть на особняк в последний раз, он увидел на пороге, в тени, маленькую бледную фигурку. Она просто стояла и смотрела ему вслед. В её руке больше не было куклы.
А на его собственной ладони, сжатой в кулак, он почувствовал шелковистый край той самой розовой ленточки. Он не помнил, чтобы подбирал её.
Он разжал пальцы. Ленточка лежала там, чистая и яркая, как капля крови на фоне грязной кожи.
Вступительный экзамен был сдан. Ценой, которую он не мог даже осознать.
Он сунул ленточку в карман и, не оглядываясь, зашагал прочь от особняка Каллисто. У него было что рассказать клубу «Спектр». Если они, конечно, ему поверят.
И если они вообще существовали.
Голос прозвучал не в ушах, а прямо в самой сердцевине его сознания. Он был ледяным, полным ярости и… боли. Нечеловеческой, древней, бесконечной боли.
Дэвид замер посреди лужи, холодная вода просачивалась сквозь дыру в его кроссовке. Он обернулся, но за ним была только мгла и силуэт пожирающего тьму особняка. Голос пришёл изнутри.
Ты сказал ей, что она ОДНА. Ты ВЫГНАЛ её. Ты ОДИН.
Это был не его внутренний монолог. Это было что-то другое. Что-то, что прорвалось в него вместе с ужасом того дома и теперь сидело в нём, как заноза. Эхо девочки? Или… голос самого дома?
Он схватился за голову, пытаясь выгнать этот шепот. Но он был настойчивым, как навязчивая мелодия.
Она просто хотела играть. Она так давно ни с кем не играла. Все убегают. Все боятся. А ты… ты был таким интересным. Таким напуганным. Таким… живым. А теперь ты такой же, как все. Жестокий.
– Отстань от меня! – прошипел Дэвид в пустоту, и его голос сорвался на плач. – Она хотела меня убить!
Она хотела, чтобы ты ОСТАЛСЯ! — голос вскричал, и в нём звенели слёзы, которых у неё не могло быть. – Чтобы ты стал частью игры. Навсегда. Чтобы ты никогда не ушёл и не оставил её. Это лучше, чем смерть. Это вечность. А ты… ты выбрал одиночество. Для неё. И для себя.
Дэвид почувствовал, как по его щеке скатывается горячая слеза, смешиваясь с ледяным дождём. Он снова видел её пустой взгляд. В нём не было злобы. Только бесконечная, всепоглощающая тоска.
Ты нёс ответственность! Ты вошёл в её дом! Ты взял её куклу! Ты начал игру! А потом… ты сдался. Ты сломал правила. Ты обрёк её на ту самую пустоту, от которой она бежит.
– Я выжил… – простонал Дэвид, почти не веря своим словам.
Ценой чего? — голос стал тише, но от этого лишь ядовитее. – Ты думаешь, ты выиграл? Ты просто отложил конец. Она теперь знает тебя. Она ВИДЕЛА тебя. Она запомнила вкус твоего страха. И она ненавидит одиночество. Она найдёт тебя. Не чтобы играть. Чтобы ты никогда, НИКОГДА не смог сказать никому, что он один. Ты стал её целью. Её навязчивой идеей. Поздравляю, Дэвид Кляйн. Ты добился внимания клуба "Спектр". Теперь у тебя есть личный дух, который будет преследовать тебя до конца твоих дней.
Голос замолк. В ушах осталась лишь барабанная дробь дождя по асфальту и оглушительный стук собственного сердца.
Дэвид стоял, опустошённый, с ощущением, что он совершил что-то чудовищное. Не из злобы. Из страха. Но разве это меняло суть?
Он медленно потянулся к карману и вытащил розовую ленточку. Она мерцала в свете далёкого фонаря, как капля крови.
Это был не трофей. Это была метка.
И голос в его голове был прав. Игра не закончилась. Она только началась. И теперь правила диктовала она.
Он сунул ленту обратно в карман и побрёл по направлению к огням автобусной остановки, чувствуя на своей спине тяжёлый, немигающий взгляд из темноты особняка.
Он не просто сбежал. Он сделал себе врага. И этот враг теперь жил не в старом доме. Он жил в нём самом.
Дэвид почти не помнил, как оказался в автобусе. Он сидел у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу, и смотрел, как по нему стекают мутные капли. Тело ныло от усталости и перенесённого страха, но хуже всего была пустота внутри. И тот голос.
…жестокий… один… она найдёт тебя…
Он зажмурился, пытаясь выгнать эти слова из головы. Они звучали слишком… чужеродно. Не как его собственные мысли, не как эхо девочки. Это было что-то другое. Что-то древнее и полное ядовитой, почти философской ненависти. Оно копалось в его самом большом страхе – в том, что он поступил неправильно, что он стал монстром, чтобы победить монстра.
Автобус тронулся, увозя его от того кошмарного места. С каждым метром напряжение в плечах немного спадало, а голос в голове стихал, превращаясь в едва слышный шёпот, а затем и вовсе затихая, словно его источник остался там, в радиусе действия особняка.
Облегчение было таким всепоглощающим, что Дэвид едва не расплакался. Это был не его голос. Это было не его чувство вины. Это было что-то ещё, что воспользовалось его уязвимостью, чтобы поселить в нём сомнение и отчаяние. Другой дух? Мысль была одновременно пугающей и странно утешительной. Значит, он не сходил с ума. Значит, в этом мире были силы, которые могли говорить прямо в разум.
Он сжал в кармане розовую ленточку. Она была реальной. Она была доказательством. И того, что случилось, и того, что он выжил.
Когда он зашёл в свою комнату, его уже не тошнило от вида книжных полок и карты на стене. Теперь они выглядели не как коллекция сумасшедшего, а как инструменты. Как оружие против тьмы, которая оказалась гораздо сложнее и многограннее, чем он мог представить.
Он осторожно положил розовую ленточку на чистый лист в своём чёрном блокноте, рядом с первыми, дрожащими записями о Девочке. Он не стал ничего подписывать. Он просто смотрел на неё.
Он прошёл через это. Он столкнулся с легендой лицом к лицу и остался жив. Он принёс доказательство.
И теперь он знал, что сказать клубу «Спектр». Он не будет умолять их принять себя. Он просто покажет им ленту и скажет: «Я был в особняке Каллисто. Я видел её. И со мной говорило что-то ещё. Если вы хотите знать что – я готов рассказать. Но только если я буду в команде».
Он лёг в кровать, и на этот раз лужа на потолке была просто лужей. В мире было меньше магии, но больше тайн. И одна из них, новая и пугающая, касалась того голоса в его голове. Но это была загадка на другой день.
Сегодня он был просто невероятно уставшим Дэвидом Кляйном, который, наконец, перестал быть просто мальчиком с книжками. Он сделал первый шаг в настоящий мир, что скрывался за гранью обыденности. И этот мир, как оказалось, был полон не только монстров, но и других, куда более загадочных голосов.
Закрыв глаза, он в последний раз перед сном услышал далёкий, почти неуловимый шёпот, но на этот раз он был совсем другим – не злым, а.… заинтересованным.
Дэвид улыбнулся в подушку. Пусть так. Он был готов.
Луч утреннего солнца, пробивавшийся сквозь щель в шторах, резанул по глазам. Голова гудела, словно после долгой ночи за учебниками, но это была иная усталость – глубокая, костная, будто каждую клетку его тела вывернули наизнанку, а потом кое-как запихнули обратно.
– Дэвид! Во сколько же ты вчера вернулся? Я уже в третий раз зову! Каша стынет!
Голос матери снизу донёсся сквозь сонную вату, забившую его сознание. Он был таким обычным, таким тёплым и реальным, что Дэвид чуть не расплакался от облегчения. Он сделал глубокий вдох, втягивая знакомый запах дома – кофе, чистящего средства, немного пыли. Ничего сладковато-гнилого. Ничего оттуда.
Он откинул одеяло и сел на кровати. Первым делом взгляд упал на стол. Чёрный блокнот лежал на месте. Рядом с ним, на чистом листе, лежала та самая розовая ленточка. Она не исчезла. Она была настоящей.
Память накатила тяжёлой, липкой волной. Бегущий дом. Девочка. Визг. И тот ледяной, чужой голос в голове, шепчущий о жестокости и одиночестве.
…ты выгнал её… ты один…
Он сглотнул комок в горле и тряхнул головой, стараясь отогнать эхо. Это было не его. Это было оно. Что бы это ни было.
– ДЭ-ВИД!
– Иду! – крикнул он, и его собственный голос прозвучал хрипло и несогласованно.
Он натянул первый попавшийся свитер и спустился вниз. На кухне пахло овсянкой с корицей – его любимой, которую мама варила, когда хотела его подбодрить. Она стояла у плиты, спиной к нему, но по напряжению в её плечах он понял – она волнуется.
– Доброе утро, – пробормотал он, плюхаясь на стул.
Мама обернулась. Её глаза сразу же стали изучающими, сканирующими его бледное лицо, синяки под глазами.
– Ты выглядишь ужасно. Что это вчера за срочный кружок был? Ты вернулся поздно и насквозь мокрый. И ничего не ел.
– Проект, – автоматически солгал он, уставившись в тарелку с дымящейся кашей. – Мы… э-э.… собирали данные. На улице.
Он взял ложку, но рука дрожала, и металл зазвенел о керамику.
Мама села напротив, отложив половник.
– Данные? Это что, новый кружок метеорологов? Дэвид, я не слепая. С тобой что-то происходит. Ты стал каким-то отстранённым, витаешь в облаках, не ешь, не спишь…
Её голос дрогнул от беспокойства. Он посмотрел на неё и увидел не надоедливую родительницу, а напуганную женщину, которая видит, как её сын куда-то ускользает, и не может его удержать.
– Всё в порядке, мам, – он заставил себя улыбнуться. Это получилось неестественно и жалко. – Просто устал. И.… и проект сложный. Но интересный.
Он судорожно принялся есть кашу, хотя есть совсем не хотелось. Каждый кусок вставал комом в горле. Он чувствовал на себе её взгляд.
– Может, тебе к врачу сходить? – тихо предложила она. – Или… я не знаю… может, тебе перестать читать эти твои страшные книжки на ночь? Они тебе сны всякие дурные будоражат.
Если бы ты знала, – пронеслось у него в голове.
– Книжки тут ни при чём, – он отпил глоток апельсинового сока. – Всё хорошо. Обещаю.
Он доел кашу под гнетущим молчанием, нарушаемым только тиканьем часов на стене. Обычный утренний звук. Теперь он казался ему самым прекрасным звуком на свете.
– Ладно, – наконец сдалась мама, забрав его тарелку. – Но, чтобы сегодня ты был дома вовремя. И поел нормально. Договорились?
– Договорились, – кивнул он.
Поднимаясь к себе в комнату, чтобы собраться в школу, он почувствовал, как в кармане джинс что-то шевельнулось. Он замер на ступеньках, похолодев.
Он медленно сунул руку в карман. Пальцы наткнулись на шёлковую гладкость ленточки.
И тогда, совсем тихо, на самой грани восприятия, он услышал это. Не ядовитый шёпот, а нечто иное – лёгкий, едва уловимый девичий смех. Он шёл не из головы, а словно из самого кармана. Он длился всего долю секунды и растворился, оставив после себя лишь мурашки по коже и сладковатый запах увядших роз.
Ленточка была не просто меткой. Она была приглашением. Или напоминанием.
Игра была приостановлена, но не окончена.
Дэвид глубоко вздохнул, сжал ленту в кулаке и продолжил подъём. Сегодня ему предстояло найти клуб «Спектр». И у него наконец-то был билет.
Дэвид стоял посреди своей комнаты, и привычный ритуал сборов в школу вдруг показался ему странным и отдалённым, как действие, совершаемое кем-то другим. Его взгляд скользнул по стеллажам с книгами о паранормальном, по карте с красными крестиками. Всё это вчера ещё было его самым главным увлечением. Теперь же выглядело как детские игрушки. Он прикоснулся к настоящей тьме. И она оставила ему сувенир.
Он потянулся к рюкзаку, валявшемуся на полу у кровати. Он был всё ещё слегка влажным на ощупь и пахнет сыростью и старым домом. Дэвид резко отдернул руку, словно обжёгшись. Затем, стиснув зубы, он расстегнул молнию.
Внутри царил хаос. Учебники по алгебре и истории были перепачканы грязью и чем-то похожим на плесень. Фонарик – тот самый, мощный, с которым он шагнул в особняк – был мёртв, стекло треснуто. Рядом валялся разбитый компас, его стрелка замерла намертво, упёршись в корпус. Соль рассыпалась, превратив дно рюкзака в подобие морского дна.
Он сгрёб всё это в кучу и вытряхнул в мусорное ведро. Это было похоже на символическое захоронение его старой жизни. Жизни до неё.
Потом он принялся аккуратно, почти с благоговением, укладывать в рюкзак новые учебники, взятые с полки. Его движения были медленными, точными. Казалось, он боялся потревожить что-то, что могло притаиться среди тетрадей и пеналов.
И затем настал черёд самого главного. Он взял свой чёрный блокнот. Тот самый, с надписью «Клуб. Входной билет». Он потрогал обложку, ощущая шершавость кожи. Вчера он был полон теорий и планов. Теперь он был доказательством.
Он открыл его на чистой странице, куда утром положил розовую ленточку. Шёлк ярко розовел на фоне белой бумаги. Он аккуратно разгладил её пальцами, стараясь не думать о том, кому она принадлежала. Затем он достал ручку и твёрдым почерком вывел под ней:
*«Особняк Каллисто. 18.10. Контакт. Получен артефакт. Объект:
"Девочка в розовых лентах". Побочный эффект: аудио-галлюцинации? (Требует проверки)»*
Он не стал писать «я испугался» или «мне показалось». Он написал отчёт. Как настоящий исследователь.
Он закрыл блокнот, положил его в самый отдельный карман рюкзака, подальше от учебников, и застегнул молнию. Теперь он был готов.
Спускаясь по лестнице, он почувствовал странную тяжесть на плечах. Это был не вес рюкзака. Это был груз того, что в нём лежало. И того, что теперь жило в нём самом.
– Всё нормально? – мама снова смотрела на него с тем же изучающим взглядом, держа в руках его забытый ланч-бокс.
– Всё отлично, – соврал он во второй раз за утро, забирая коробку и засовывая её в рюкзак, к блокноту с лентой.
На улице было свежо и солнечно. Вчерашний дождь смыл всю пыль, и мир казался новым и ярким. Но Дэвид видел и другое. Он видел тени, которые были чуть гуще, чем должны были быть. Он слышал эхо шагов, которых не было. Его нервы были оголены, и реальность то и дело давала трещину, сквозь которую проглядывало Нечто Иное.
Он шёл в школу, и его рука то и дело непроизвольно тянулась к карману, чтобы нащупать там шёлковый край ленточки. Он не носил её с собой. Он оставил её в блокноте. Но ощущение, что она всё ещё с ним, не покидало его.
Он не просто нёс в школу учебники. Он нёс в себе тайну. И сегодня ему предстояло найти тех, кто сможет её принять.
Лёгкость, с которой Дэвид шагал по знакомым улицам, мгновенно испарилась, едва он свернул за угол и увидел то, чего никак не могло быть.
Его ноги сами собой замерли на асфальте. В горле пересохло.
Особняк Каллисто. Опечатан.
Ярко-жёлтая полицейская лента растянута от ржавого забора к забору, хлопая на утреннем ветру, как неестественно яркий флаг. Возле ворот стояли два полицейских в жилетах, разговаривая с каким-то бледным, взволнованным мужчиной в костюме – вероятно, риелтором или представителем муниципалитета. Рядом припарковался полицейский внедорожник с мигалкой, молчаливо и грозно мерцающей синим.
Сердце Дэвида упало и забилось где-то в районе желудка, тяжёлым и частым пульсом. Они нашли. Они что-то нашли. Они нашли её.
Логика кричала, что это невозможно. Что они не могли найти ничего такого, что было бы понятно им. Но паника, дикая и иррациональная, накатывала волной. А что, если они нашли его следы? Следы его кроссовок в пыли? А что, если его кто-то видел?
Он инстинктивно прижался к стене ближайшего дома, стараясь стать как можно менее заметным, и стал наблюдать, притворяясь просто любопытным школьником.
– …да я сам в шоке, – долетели обрывки фразы риелтора. – Заходим, а там… весь пол… всё…
Один из полицейских что-то записывал в блокнот, кивая с невозмутимым, усталым видом человека, видавшего всякое.
– И больше ничего? «Никого?» —спросил второй офицер.
– Ни души! Но такое ощущение, словно… там кто-то был. Недавно.
Дэвид почувствовал, как по спине пробежал холодный пот. «Был». Они почувствовали это. Они не нашли её, но они почувствовали след, энергетический отпечаток того, что происходило в этих стенах.
Его взгляд упал на входную дверь. Она была не просто запечатана лентой. На ней висел новый, массивный амбарный замок. И доски, которые вчера были старыми и прогнившими, теперь выглядели свежими, как будто их только что прибили. Чтобы запереть что-то внутри? Или чтобы не дать чему-то выйти?
Он вспомнил свой побег. Распахнутую настежь дверь. Она была открыта. А теперь её заперли на замок. Значит, кто-то был там после него.
Внезапно один из полицейских обернулся и посмотрел прямо на него. Взгляд был оценивающим, подозрительным. Дэвид почувствовал, как кровь отливает от лица. Он резко оттолкнулся от стены и зашагал прочь, ускоряя шаг, стараясь не оборачиваться и выглядеть максимально естественно.
Он чувствовал их взгляд у себя на спине. Каждый нерв кричал об опасности. Они могли остановить его. Начать задавать вопросы. «Что ты делал здесь вчера вечером, парень?»
Но окрика не последовало. Через несколько секунд он рискнул бросить взгляд через плечо. Полицейские снова разговаривали с риелтором, повернувшись к нему спиной.
Он почти бежал последний квартал до школы, запинаясь о трещины в асфальте. Его дыхание сбилось. В ушах снова зазвучал тот ледяной, чужой голос:
Видишь? Они боятся. Они чувствуют её. И они чувствуют тебя. Ты принёс оттуда часть этого дома с собой. Они скоро это поймут.
Дэвид заткнул уши пальцами, заставляя голос замолчать. Это было невыносимо.
Он добежал до школьных ворот и прислонился к холодному кирпичу, пытаясь отдышаться. Рука снова потянулась к рюкзаку, к карману, где лежал блокнот. Он чувствовал вес ленточки сквозь слои ткани. Это был не просто артефакт. Это была улика. И теперь, после того, что он видел, он понимал – показывать её кому попало смертельно опасно.
Ему нужно было найти клуб «Спектр». Не чтобы произвести впечатление. Не чтобы вступить.
Чтобы спрятаться. И чтобы понять, что делать дальше. Потому что игра только началась, и в неё, похоже, играло куда больше участников, чем он думал. И некоторые из них носили форму.
Дэвид чуть ли не бежал оставшийся путь до школы, с трудом переводя дух. Его сердце колотилось не от физической нагрузки, а от адреналина и страха. Картина с опечатанным особняком и полицией стояла перед глазами, как яркое, жуткое кино.
Он влетел в школьные двери как ураган, едва не сбив с ног пару старшеклассников.
– Эй, осторожнее, чудак! – крикнули ему вслед, но он даже не обернулся.
Его цель была сейчас одна – раствориться. Исчезнуть в толпе, затеряться среди обычных школьных забот, стать снова невидимым. Он прошмыгнул в ближайший мужской туалет, щёлкнул замком в кабинке и прислонился лбом к прохладной металлической двери, пытаясь унять дрожь в руках.
Он глубоко дышал, считая вдохи и выдохи, как видел в каком-то фильме. Постепенно пульс начал утихать. Звуки снаружи – смех, скрип кроссовка по линолеуму, гул голосов – вернули его в реальность. Сюда, в эту обыденность, полиция с её жёлтой лентой не дотянулась.
Он вышел из кабинки, плеснул ледяной воды в лицо и посмотрел на своё отражение в потрескавшемся зеркале. Бледный, испуганный парень с широко раскрытыми глазами. Он вытер лицо рукавом свитера и постарался придать своему выражению хоть каплю безразличия.
Первый и второй уроки прошли в тумане. Он механически записывал за учителями, но в голове не оставалось ничего, кроме образа запертой двери особняка. Он ловил на себе взгляды одноклассников – ему казалось, что они знают. Что они видят на нём клеймо, печать того дома.
На большой перемене он не пошёл в столовую. Вместо этого он направился туда, где, как он знал, они могли быть. В самый дальний конец школы, к комнате старого кружка астрономии.
Его ладони вспотели. Он сжал ремень своего рюкзака, чувствуя под пальцами твёрдый прямоугольник блокнота. Теперь он шёл к ним не как проситель, а как… как что? Свидетель? Носитель заразы? Беженец?
Он замедлил шаг у знакомой двери с потускневшей табличкой. Из-за неё не доносилось ни звука. Он замер в нерешительности, не в силах постучать.
Вдруг дверь резко открылась изнутри, и он чуть не столкнулся нос к носу с Амри Нофором. Технарь был, как всегда, в чёрной толстовке с капюшоном, надетом поверх головы. В руках он держал какой-то сложный на вид гаджет с мигающими светодиодами.
Амри на мгновение застыл, его привычно отстранённый взгляд скользнул по Дэвиду, и в глазах мелькнуло нечто похожее на… узнавание? Или просто удивление от того, что кто-то стоит у их двери.
За его спиной, в глубине комнаты, Дэвид мельком увидел Виолу Демер, склонившуюся над разложенной на столе картой, и Эндрю Грейфа, листающего толстый фолиант.
Виола подняла голову. Её острый, изучающий взгляд упал на Дэвида, и её брови поползли вверх. Она что-то сказала Эндрю, и тот тоже обернулся.
Сердце Дэвида застучало с новой силой. План, речи, подготовленные фразы – всё вылетело из головы. Он просто стоял, как вкопанный, чувствуя себя полным идиотом.
Амри, не говоря ни слова, молча отступил на шаг, давая ему пространство. Это не было приглашением. Это было просто отсутствием активного противодействия.
И тогда Дэвид, не сказав ни слова, просто снял рюкзак, расстегнул молнию на том самом кармане и вытащил свой чёрный блокнот. Он открыл его на странице с розовой ленточкой и протянул вперёд, в пространство между ним и Амри.
Он не смотрел на Виолу или Эндрю. Он смотрел только на Амри, на того, кто случайно уронил ему эту записку. На того, кто, возможно, был его единственным шансом.
Его рука дрожала. Шёлковая ленточка лежала на бумаге, яркая, нереальная, как капля крови на снегу.
Амри не стал брать блокнот. Его взгляд, обычно расфокусированный и отстранённый, прилип к розовой ленте с внезапной, почти хищной концентрацией. Он молча, одним точным движением, подцепил ленточку кончиками пальцев и повернулся к Виоле.
– Смотри, – его голос был низким, чуть хриплым, и прозвучал громче, чем должен был в тихой комнате. Он протянул ей ленточку. – Похожа на ту, что ты находила. Я прав?
Все замерли. Эндрю приподнял очки на лоб, внимательно вглядываясь. Виола, которая секунду назад смотрела на Дэвида с холодным недоумением, резко выпрямилась. Все её внимание теперь было приковано к шелковому лоскуту в руках Амри.
Она не взяла его сразу. Сначала она достала из кармана тонкие латексные перчатки – движения быстры, отработаны до автоматизма. Только затем, со щепетильной осторожностью, приняла ленточку из рук Амри.
Она поднесла её к свету, повертела, изучая текстуру, цвет, потрогала узелок.
– Точная копия, – наконец выдохнула она, и в её голосе прозвучало нечто среднее между ужасом и жадным любопытством учёного, нашедшего недостающее звено. – Тот же тип шелка, та же ширина, тот же оттенок. Только… – она поднесла ленточку ближе к носу, едва заметно вдыхая, – …пахнет по-другому. Не тлением. Страхом. И.… одиночеством.
Она резко повернулась к Дэвиду, и её взгляд был уже совершенно иным. В нём не было ни снисхождения, ни раздражения. Был чистейший, незамутнённый интерес.
– Откуда это у тебя? – её голос был тихим, но в нём была сталь. – Говори. И не ври. Ты не представляешь, во что ты, возможно, ввязался.
Эндрю тихо присвистнул, закрывая свою книгу.
– Неужто из Каллисто? – он посмотрел на Дэвида с новым, оценивающим уважением. – А мы думали, это просто байки. Там же полиция с утра…
– Именно оттуда, – выдохнул Дэвид, наконец найдя голос. Его колени подкашивались от облегчения. Они знали. Они понимали! – Я был там вчера. Вечером.
В комнате повисла гробовая тишина. Трое членов клуба переглянулись. Амри молча кивнул, как будто что-то подтвердил для себя. Виола не сводила с Дэвида колючего взгляда.
– Входи, – наконец сказала она, отступая и давая ему пройти. – Закрой дверь. И рассказывай всё. С самого начала. Пропустишь хоть одну деталь – выкину отсюда к чёртовой матери. Понял?
Дэвид кивнул, с трудом сглатывая комок в горле. Он переступил порог комнаты клуба «Спектр». Дверь закрылась позади него с тихим щелчком.
Его прослушивание началось.
Дверь закрылась, и атмосфера в комнате стала густой, почти осязаемой. Амри молча отошёл в угол, прислонился к стеллажу с приборами и растворился в тенях, натянув капюшон ещё глубже на глаза. Но оттуда, из темноты, Дэвид чувствовал на себе его пристальный, не моргающий взгляд. Он видел каждую его микротрещину, каждое движение глаз, каждый нервный тик.
Дэвид начал говорить. Сначала сбивчиво, путаясь в деталях, но потом, видя неподдельный, острый интерес Виолы и уважительное внимание Эндрю, он обрёл уверенность. Он рассказал всё. Про смятую записку. Про решение пойти один. Про идеальный, стерильный фасад, сменившийся распад. Про девочку. Про её правила. Про игру в прятки и догонялки. Про розовую ленточку и своё отчаяние. Он даже рассказал про тот чужой голос в голове, умолчав, правда, о его ядовитых словах, сказав лишь, что «что-то нашептывало».
Он не просил вступить в клуб. Он просто излагал факты, как отчёт, как протокол наблюдения. И в этом была его сила.
Когда он закончил, в комнате повисла тяжёлая, оглушительная тишина. Виола перебирала в перчатках розовую ленту, её лицо было бледным и сосредоточенным.
– EVP, манипуляция пространством, тактильные галлюцинации… – тихо проговорила она, словно составляя список в уме. – И артефакт, обладающий остаточной энергией… Это… это беспрецедентно.
Эндрю свистнул, смотря на Дэвида с открытым восхищением.
– И ты… выжил. Просто сказав ей, что она одна? Блестяще. Абсолютно блестяще. В древних манускриптах есть упоминания, что некоторые сущности питаются вниманием и…
– Не всё так однозначно, – из угла раздался тихий, хриплый голос Амри.
Все взгляды обратились к нему. Он вышел из тени, его лицо было скрыто в капюшоне, но виден был только напряжённый подбородок.
– Полиция у особняка Каллисто стоит не потому, что кто-то решил проверить старые слухи, – он сделал паузу, чтобы его слова повисли в воздухе. – Они там потому, что сегодня утром в подвале того дома нашли трёх старшеклассников из нашей же школы. Их тела… – он запнулся, впервые за всё время показав эмоции, – …были изуродованы. Выглядело так, будто они… сами разорвали друг друга на части в каком-то припадке ярости или безумия. Следствие работает на версии помешательства на почве наркотиков. Но время смерти… – он посмотрел прямо на Дэвида, – …устанавливают примерно на вчерашний вечер. На то время, когда ты там был.