Сказки волшебницы Найры. Солнечный пёс по имени Лимон

© Н. Самошкина, текст, иллюстрации, 2025

© Издательство «Четыре», 2025

Золотое небо детства

В детстве небо золотое, потому что кроны деревьев, окрашенные осенью, парят где-то там, высоко, почти дотягиваясь до облаков. Когда ветер налетает на них, они вскидывают вверх ветви, чтобы превратиться в Жар-птиц, опахнуть мир волшебными крыльями, заполнить свет и тени невиданным звучанием и перенестись в сказку, оставив ребёнку на память перо, переливающееся нежным шёлком и чудесными словами. Осень приходит год за годом, и вместе с ней воскресают огненные Фениксы – деревья под золотым небом.

Шкатулка из «рыбьего зуба»

Хочешь попасть в сказку?

Тогда закрой глаза! А впрочем, погоди! Они у тебя настолько яркие, чистые и озорные, что лучше распахни их пошире, чтобы глаза стали следопытами, способными увидеть то, что спрятано, утаено, сокрыто.

Сейчас мы с тобой возьмёмся за руки и войдём в… шкатулку. Она выточена из «рыбьего зуба». Смеёшься!!! Что за рыба такая? Разве что ЧУДО-ЮДО-РЫБА-КИТ, что лежит на море-окияне, бьёт по волнам хвостом да глотает кораблики под парусами и без них. Вот и не угадал, дружок! Зуб от зверя огромного, с ластами вместо лап, с усами щетинистыми, точно у дядьки Тимофея, с глазами круглыми, как два пятака царских, с рёвом могучим да страшным, точь-в-точь у брандмайора Потешкина, когда он орёт «Пожар!». И величается тот зверь – морж. Поморы издавна его клыки называли «рыбий зуб».

Огляделся по сторонам? Что-что? Обычное вокруг, не волшебное? Неужели? А теперь видишь?

Поляна, занесённая снегом. По нему летят длинные синие тени, солнечные игруны и отпечатки лапок, лап и лапищ. Угадай, кто в сугроб нырял и размахи крыльев оставил? Кто след путал, петлял, сам через себя перескакивал? Кто пальцы растопыривал, когтями наст приминал? Да уж, странные следы попались! Шёл кто-то: ни шатко ни валко, не лось, не медведь. Узнал? Это же мы с тобой вокруг сосен ходили, сапогами снег месили, на ладошки замёрзшие дули. Пойдём-ка, дружище, домой. Бабушка наверняка пирогов напекла с брусникой и яблоками. Самовар шумит. Чашки позванивают. Ложки по скатерти раскатываются – озорничают. Хорошо-то как дома, в тепле, рядом с теми, кого ты любишь!

А сказки?

Завтра вновь откроем шкатулку и пойдём по тропинке: в лето и осень, в весну и зиму, чтобы встретиться там с твоими ровесниками, которые верят, что жизнь полна чудес.

Лимон и солнце

Солнце было похоже на лохматого соседского пса, сидящего на цепи. Оба жёлто-рыжие, встрёпанные, потому как их никогда не мыли и не чесали. Оба всю жизнь ходили «между заборами», временами поднимаясь на задние лапы, чтобы разглядеть тех, кто гулял по улице, проносился на мопеде или же, кряхтя, возвращался с низов, с прополки огородов.

Пса звали Лимон, и всем своим видом он уведомлял о «дворянской» породе. Хозяева, как и большинство деревенских жителей, особо не баловали его пищевыми излишествами, а попросту давали болтушку день через два, «справедливо» полагая, что откармливать нужно только «добрую скотинку» типа поросят, кур, коров. В число «добрых тварей» собаки не входили, ибо от них нельзя было получить молока, мяса, сала, яиц. Поэтому «вместилища» дурного лая и пёсьей неухоженности существовали, развлекая себя громыханием цепи и сварливым осуждением прохожих.

Лето выдалось жарким и раскалённым. На лугах трещала сохлая трава. Кукурузные поля казались серыми, будто их обмотали выцветшими шерстяными платками. Проезжающие машины поднимали столбы пыли, надолго зависающие в воздухе. Детвора и местное стадо отсиживались в пруду, спасаясь от оводов и перегрева. Вётлы, высаженные на берегу столь давно, что корнями пропахали слои глины, стояли поникшие, лениво пошевеливая сизыми листьями. Колодец наполовину опустел, и заросли дикой герани, окружавшие его, стали похожи на тёток, торгующих на базаре семечками. Во дворах и домах замерла такая духота, что даже мухи норовили спрятаться в тени. Все ждали дождя, хотя бы кратковременного и быстрого, но небо, обрётшее белёсо-голубой цвет, перематывало дни, словно клубок пряжи. Неделя за неделей проползали, похожие на пожелтевший отрывной календарь, висящий у бабушки на кухне. Мальвы, прозываемые в народе бабьими розами, нахохлились, будто воробьи, и свернули широкие шершавые листья. Дрозды, недовольные суховатой вишней, сердито орали и препирались. Ещё день, ещё…

Однажды вечером, когда соседи ужинали, Ната пролезла между прутьями забора и направилась к Лимону, чтобы уговорить пса, похожего на солнце, и солнце, похожее на мохнатого пса, не жечь землю и позволить пропавшему дождю найтись. Когда человеку четыре года, он знает, что всё возможно. Главное – вежливо попросить.

Лимон, умаявшийся от духоты, выпил воду, которую налили в его миску, и тоненько заскулил, когда из его кудлатости вытащили колючие репьи. Девчушка уснула, уверенная, что пёс сдержит слово.

Ночью округа проснулась от грохота, будто на небе лупили по огромному металлическому тазу. Шарахнула молния, за ней искривилась другая, сверкнула третья – и пошло греметь-колдовать! А потом в пыль стукнула капля, отпрыгнула и снова упала, чтобы ввинтиться в жару, в засуху, в зной. Молния расколола небо пополам, выпуская из прорехи дождь – сильный, поющий, кричащий, притопывающий. Лило целых три дня, наполняя луга и сады жизнью, воздух – свежестью, лужи – малышнёй и гусятами. Взрослые говорили о циклоне, вытеснившем огромный антициклон, а Натуська знала, что грозу позвал нечёсаный жёлтый пёс со странным именем – Лимон.

Жмурки, или Игра с новым миром

Вокруг кровати зияла пустота. Только тени перепрыгивали, как лягушата, через полосы света. Лин спустил ноги, нащупал пятками прохладный пол и убедился, что мир существует. Знакомиться с ним нужно было наособицу, чтобы не отпугнуть неизвестность или не забояться самому. Мальчуган зажмурился. Решив, что этого маловато, закрыл глаза ещё и ладошками. Темно!!! Тут же захотелось встать на карачки, чтобы ощущать неведомое всем собой. Но мужская гордость не позволила елозить пальцами и коленками по половицам. Слишком многое – целая жизнь – отделяло его, почти четырёхлетнего, от хнычущего ползунка. Лин шагнул вперёд. Ноге стало тепло от лучика, шмыгнувшего в окно. Ещё один шаг! Холодно! Малыш крался посреди комнаты, покачиваясь на ходу, как игрушка Ванька-встанька. Бум! – во что-то врезался. Провёл рукой – непонятно.

– Борьшое, – сказал вслух. – Градкое. Шелшавое. Дылявое. Делётся!

Приоткрыл глаз и уставился на преграду. Перед ним стоял стол с причудливыми ножками и блестящей от лака столешницей. Лин мысленно положил находку в «копилку», опять зажмурился и потопал дальше. Пахнуло ветром, и сквозняк приподнял мальчугану белобрысый чубчик.

– Ээээ! – недовольно поморщился Лин.

Послюнявил пальцы и пригладил непослушные волосы. Прошёл дверной проём, запутался в длинной шторке, отделяющей большую комнату от коридора, и выпал из одного «запределья» в другое. Наступил в мокрое – не понравилось. Вытер ногу о пол – не высохла. Пришлось плюхнуться у стены и вытирать подошву подвернувшимся разноцветным половиком. Заодно огляделся. Пространство сияло! Искрились стаканы в сушилке. Блики метались по граням зелёного кувшина, в котором отмокало что-то жуткое – остро пахнущее, жёлто-коричневое и ноздреватое. По ажурным стёклам кухонного шкафчика толпами скакали искры. В ведре, полном воды, покачивался белый ковшик. Из угла угрюмо пялился умывальник.

Лин вспомнил стишок:

– …и начарьник, и мочарок командил. – Подумал и добавил: – И клокодир!

Довольный собой, стукнул кулаком по расписной кастрюле, прихватил из хлебницы сушку и понял, что не хочет зажмуриваться. Мир подсовывал ему разные разности, вкусные вкусности и за компанию шорохи, шелесты и шёпоты. Неведомое зазывало его в игру, на ходу объясняя правила: «Вот ты – и вот я! Вот порог – и вот кот! Вот берёза – и вот солнышко! Вот корыто – и вот сарай! Вот укроп – и вот дорожка! За мной, за мной – скорей, бегом, вприпрыжку…»

Порог превратился в крыльцо – и Лин нашёл на третьей ступеньке свои коричневые сандалии, по которым шустро сновал красный муравей. Кот – пружинкой – взлетел на крышу сарайчика и улёгся среди яблочных долек, разложенных для просушки. За домом росли три берёзы, но только у одной в кудрявых ветках приплясывало солнце. В корыте лежал розовый поросёнок и жевал комбикорм, распаренный с измельчённой травой – крапивой, ширицей и «красным корнем». Дорожку пересёк ёж и юркнул под нижние ветки крыжовника. Лин попробовал достать его, ободрался о колючки и оставил ежа в покое. Вдоль садовой дорожки разлохматился укроп. Сразу за ним репейник раскидал широченные листья-лопаты. На вишне заорали дрозды и прыснули стайкой прочь, оставив после себя уйму «поклёвок».

Лин шёл, а игра разворачивалась вокруг него. Под подошвами сандалий хрустели мелкие камешки. Света было так много, что приходилось зажмуриваться. Но мальчуган знал, что всё увиденное теперь принадлежало ему, а значит – не исчезало. Новый мир рождался от соприкосновения с новым же Человеком.

Жареная рыба, или Чёрный кот – к удаче

– Мужчина – добытчик, – уверенно сказал папа. – Он ловит акул и охотится на мамонтов.

Они сидели вдвоём на замшелых брёвнах, сложенных перед палисадником. Солнце, покраснев, как помидор, висело над горизонтом и никак за него не падало. В воздухе толклись мошки и ночные мотыльки. От летней кухни пахло мятой и пирогом с ревенём. Мама и бабушка зазывали чаёвничать, но мужчины, одинаково сдвинув светлые, почти неразличимые брови, упорно не откликались, решая наиважнейшие дела.

– Наши-то, – прошептала бабушка, – рыбалить, что ль, собрались? Ишь, секреты развели, мазурики.

– Надо им «тормозок» на завтра собрать, – ответила мама и постучала ложечкой о гранёный стакан. – Эй, большой и малый, хватит ворон считать! Айда к нам, а то пирог застудится – будет на вас чихать и полотенцем утираться.

Мужчины решили не доводить выпечку до ангины и умяли кисло-сладкие ломти, запивая их крепким чаем. Но суровая мужская тайна осталась за семью печатями.

В пять часов утра папа растормошил Лина:

– Сынок, вставай.

Полумрак ещё наполнял комнату. Заспанный малыш надел клетчатую рубашку, такую же, как у отца, натянул шорты и красный кепарик с эмблемой известной футбольной команды. Уронил фонарик и, пыхтя, полез за ним под шкаф.

– Тшшш, – шикнул на него папа. – Женщин разбудишь. Чтоб рыбалка задалась, надобно бабьего глазу избежать.

Мама улыбнулась и повернулась на другой бок. Бабушка фыркнула и прикрыла рот уголком одеяла.

Прихватив рюкзаки, сложенные с вечера, рыбаки вышли во двор. Навстречу метнулся Моряк, радостно повизгивая.

– Нет, брат, – сказал папа, погладив собаку. – Мы идём нынче одни. А ты остаёшься за главного! Охраняй самое дорогое – хозяек!

За воротами обнаружилось, что рубашка на Лине надета наизнанку.

– Хорошая примета! – придумал на ходу отец. – Ежели в начале всё шиворот-навыворот, потом как по маслу покатится.

Рубашку всё же переодели и двинулись дальше. Тропинка виляла по задам, где местные из года в год высаживали картошку. По краю бесконечного поля росли подсолнухи и укроп, оплетённые розовой повителью. Трава, покрытая густой росой, переливалась сотнями малюсеньких радуг.

– Хорошо-то как! – выдохнул старший. – Славно денёк начался. Эх, чтоб тебя! Стой, сынок.

Из куста крапивы выбрался чёрный кот и уселся посреди тропинки. Зевнул и, задрав заднюю лапу, стал её вылизывать.

– Кыш! – крикнул папа и топнул ногой.

Кот нехотя приподнялся и лениво посмотрел на людей. В его взгляде читалось: «Что пристали? Сижу, никого не трогаю, мышей чужих не гоняю».

– Брысь! – ещё суровее возгласил папа, порылся в рюкзаке и запустил в кота фляжкой.

Черныш увернулся, отбежал на несколько шагов и распушил усы.

– Мяяяяяууууууу! – заорал грозно. – Мрэээээу!!!

Выгнул спину, зашипел, как спущенное велосипедное колесо, и замахал лапами.

– Опсель, – пробормотал папа. – Нарвались на неприятности. Придётся возвращаться и топать на реку кружной дорогой.

Лин тоже порылся в своём рюкзачке, обнаружил там бутерброды с колбасой и сыром, отщипнул кусочек и бросил противнику. Кот обнюхал колбасу, опустил шерсть на спине и уволок добычу в междурядье.

– Чтоб тебя черти, – в сердцах выпалил папа, – за я… за хвост драли!

– Челти? – заинтересовался сын.

– Черти – лохматые, чёрные, с рогами и копытами, – объяснил старший. – Посылаются в наказание. Понял?

– Поняр, – подтвердил Лин, живо представив себе соседского барана Турупа и его страшное «беееее».

– Тьфу-тьфу-тьфу, – поплевал папа через левое плечо и храбро шагнул вперёд. – Я, конечно, не верю, что чёрные кошки приносят несчастье, но народ тоже врать не станет.

Они миновали овражек, продрались сквозь заросли дикой малины, съехали по песчаному склону и чуток прогулялись по берегу. У серого валуна скинули рюкзаки, нашли пеньки, оставленные другими рыбаками, и закинули удочки в реку.

– Есть хочешь? – спросил старший спустя полчаса.

За это время ни одна рыба не соблазнилась хлебным мякишем, насаженным на крючок.

– Ага, – ответил Лин и сглотнул слюнку.

Они воткнули удочки в плотный песок и углубились в содержимое рюкзаков. Выяснилось, что кроме бутербродов – истинной пищи добытчиков – там лежал пакет с капустными пирожками, бутылка с молоком и термос с кофе. Лин на самом дне нащупал шоколадку – обожаемый им «Сникерс» с орехами.

– И когда успели? – то ли с досадой, то ли с удовольствием сказал папа. – Вот уж женщины – ничего от них не утаишь!

И улыбнулся.

Словно в ответ, зазвенел колокольчик, прикреплённый к удочке. По воде побежали круги. Рыба пошла!!! Забыв о завтраке, мужчины страстно подсекали, вытаскивали и вновь забрасывали уду в воду. Вскоре в ведре пучили глаза четыре рыбины: лещ и подлещик, плотва и подкаменщик.

– Почему подрещик? – спросил Лин, когда наступило затишье.

– Потому что на леща похож, да росточком маловат, – ответил папа и отхлебнул кофе из кружки.

– А подкаменщик, – сообразил мальчуган, – выластет и станет камнем?

Отец ухнул и расхохотался:

– Нет, сынок! Рыбка эта под камнями прячется. Потому и прозвали её подкаменщиком.

В ведро попали ещё две рыбы – небольшой окушок и крупный лещ.

– Пожалуй, хватит на сегодня, – подытожил старший. – Жадничать нельзя – иначе река в следующий раз поскупится.

На прощание Лин погладил мелкую волну у берега и – тайком – подарил реке шоколадку.

Возвращались прежней дорогой, и опять из-за крапивы высунулся чёрный кот.

– Дожидаешься, негритёнок? – покачал головой папа. – А мы тебя не боимся. На-ка тебе рыбку за то, что принёс нам удачу.

И положил окушка на траву. Они неторопливо прошли мимо и оглянулись. Черныш, вцепившись в рыбу лапами, громко мурчал. У ворот их встретил Моряк, принюхался к ведру с уловом и чихнул.

Из дома вышла мама и, упреждая рыбаков, сказала:

– Кто ловил, тот пусть рыбу и чистит. А я, так и быть – пожарю.

Бумажные лепестки и окно в алое

Оконное стекло было слишком плотное для того, чтобы услышать, как шелестят алые лепестки. Лин вскарабкался на широкий подоконник и прижался носом к холодной прозрачной поверхности. Нос расплющился и превратился в пятачок поросёнка. Мальчуган засмеялся и от удовольствия хрюкнул. Нос тут же вернулся к прежнему виду: слегка вздёрнутому и конопатому. Это окошко – единственное в комнате, которое полностью распахивалось. Остальные окна оказались – со слов бабули – «глухими», запертыми на шпингалеты и поверх прокрашенными белой масляной краской. Почему-то Лину запрещалось высовываться наружу и уж тем паче – вылезать на восточную сторону, туда, где цвели маки. Они полыхали начиная с июля, и с каждым днём их становилось всё больше – воздушных «юбочек», кружащихся вокруг зелёных балабошек.

Мальчик вспомнил, как весной бабушка Лена мастерила цветы из красной и розовой бумаги – шершавой, словно её вдоволь помяли в руках или даже пожевали. Бабуля вырезала лепестки и приклеивала их к зелёной материи. Лину по малолетству ножницы не доверили, и он наблюдал, как множится количество поделок.

– Пасха скоро, – приговаривала бабушка, выкладывая цветки на плетёное блюдо. – Кулич испечём, пасху творожную состряпаем, яйца покрасим. Шелухи луковой запасла вдоволь. В церковь сходим – покрестим. А уж потом истово возгласим: «Христос воскресе!»

Лин тогда не понял, зачем люди выкладывали припасы на длинный стол, а седобородый дедушка размахивал дымящейся плошкой на цепях и что-то неразборчиво бормотал. Он устал от стояния в толпе и немного оживился, когда все вокруг стали дружно тыкать в себя пальцами и кричать: «Христос воскрес!» Лин попробовал повторить и услышал за спиной:

– Праздник великий! Почему младеня не приучили правильно молиться?

Тощая бабуська со злым лицом дёрнула малыша за ворот и вопрошающе уставилась на бабушку Лену.

– Не ворчите, почтенная, – вполголоса ответила та и прижала к себе внука. – Четыре годика ему. С кого тут требовать знаний обрядовых?

– Левой рукой крестится недокормыш твой, – сердито прошипела храмовая прислужница. – От дьявола сие!

– Так он от природы левша, – опешила бабушка.

– Переучивай его, – буркнула старуха. – А то сначала левой рукой свечку ставят, а повзрослев, этой же дланью церкви рушат. Знааааю!!!

Бабушка Лена поморщилась. Она не терпела глупых нравоучений и сейчас не стала продолжать разговор, а подпихнула внука к двери. По дороге домой посетовала:

– Ребёнка осудили, а сами с каждого прихожанина пяток яиц в корзину сгрябчили. И по куличу! Куда им столько? Или решили до Троицы пасхальной снедью питаться? Ахти!

Лин опять ничего не понял, но запомнил морщинистое, словно печёное яблоко, лицо неприятной бабки. И ещё в память врезался вкус кулича – тёплый, сладкий, плотный – и знание, что Пасха – это творог со сливками, изюмом и кедровыми орешками.

Буйное цветение за окном пробудило воспоминание, но почему-то не заставило повторять странные слова, а, наоборот, подтолкнуло к действиям. Лин отодвинул шпингалет и толкнул створку ладонью. Окошко открылось. Мальчуган не раздумывая стащил с себя полосатые носочки и босиком отправился в волшебное алое. Он впитывал в себя… Как отваливались мохнатые «скорлупки», выпуская в мир съёжившиеся, словно новорождённые бабочки, маки. Как постукивали на ветру коричневые коробочки с уймой чёрных семян. Как вокруг – от стены дома до поворота на сказку – шелестели-шептали лепестки.

Корабль из редиски, или Причина неутонутия

Ворона громко каркнула и выронила в бочку с водой редиску – красную с белым кончиком. Лин, прячущийся от бабушки и манной каши в кусте чёрной смородины, уже полчаса наблюдал за хитрой серой птицей, опустошающей дачные грядки. В июне ворона обклёвывала клубнику, которую бабушка называла по-стародавнему – викторией. Чучело, облачённое в дырявую тельняшку и спортивные штаны с пузырями на коленках, отчаянно размахивало в ветреный день сплющенными консервными банками, но так и не смогло отпугнуть нахальную птицу. Та, посидев у пугала на голове, поняла, что люди подсунули свою копию – неживую и, стало быть, совсем неопасную. Бабушка Лена успела набрать сладкой ягоды для варенья, успокоилась и перестала воевать с вороной. Оказалось – зря!