Мой друг живет в коробке

Глава 1. Скворечник в сосняке

Помогать с уборкой Осоке никто не собирался. С сосны, где она обустроила гнездо в старом скворечнике, было прекрасно видно сестер и тетушек, так же копошащихся с обустройством яслей для осеннего выводка. Лето нынче выдалась дождливое, много запасов пропало. Шишки попросту сгнили, а спущенная брусника смешалась с грязью. Из-за этого у белки часто не набиралось молока, чтобы выкормить малышей. У Осоки из четверых бельчат, родившихся весной, выжил только один, самый пробивной и юркий – Вьюнок. Ладный, остроносый, очень похожий на отца, только лапки матери- длинные и сноровистые. Сейчас сынок как раз вступил в пору ранней юности или позднего отрочества, самое беззаботное время на веку. Вьюнок веселился где-то с остальным молодняком, рисовался. А когда еще такими вещами заниматься, если не в такое золотое и теплое время, едва начавшийся солнечный сентябрь, прячущийся под шляпой ясного неба.

Осока вздохнула и принялась заполнять гнездо, из которого не планировала вылезать ближайшие пару недель. Травинки безропотно укладывались друг на друга, пух старой гагары Пижма забавно колыхался не ветру. С ним будет куда теплее, когда придут проливные октябрьские дожди и вездесущие туманы, вот опытная мать и выменяла его у сварливой птицы за пригоршню сбереженной земляники. Все же гагара- ужасная сластена. Осока устало плюхнулась на недоделанное лежбище, подумав, что не мешало бы здесь и подмести. Удивительно, как всю жизнь можно провести в крошечной деревянной коробочке и даже не заметить, как сквозь щели в ней утекает время.

Прутика, как всегда, видно не было, он в очередной раз обходил территорию, чтобы спровадить конкурентов. И вроде бы сезон брачных игрищ закончился, но подросшие белки то и дело норовили забрести на их участок. И когда-нибудь придет время им уступить. Чита белок понимала, что скорее всего это их последнее зима на привычном места, дальше просто не хватит сил отбиваться от подросших собратьев. Это должна была быть пятая зима для Прутика и Осоки, обосновавшихся в сосновом лесу рядом с небольшой полянкой-просекой. Их время стремительно заканчивалось, а молодежь не давала шансу передохнуть, вот и носился сейчас Прутик, как белка-первогодок по окрестностям. Если с Прутиком что-то случится…

Снова начал накрапывать дождь, заставляя забраться в жилище соседей, гомонящих без перерыва. Скворечник Прутик отвоевал около четырех зим назад для их первых детишек. Тогда выжили все шестеро. Осока этим страшно гордилась, а потом вдруг поняла, что в гонке со временем она проиграла, едва появившись на свет. Жизнь с каждой зимой била все сильнее, а Осока только дряхлела и ужасна уставала биться за любую крошку еды. Сейчас она очень хотела завалится спать, но надо было дождаться возвращения Вьюнка и убедится, что он остался присматривать за входом в жилище. Слишком уж хорош был их скворечник, многие бы смогли бы выпихнуть сонную Осоку из него.

Но вот послышался привычный стук когтей по крыше – Прутик вернулся. Осока прижалась посильнее к хвосту и прикрыла глаза. Ей снилось засушливое лето, которое выпало на ее счастливое и беззаботное детство. Тогда она так же, как и сестры носилась за уставшей матерью и совсем не задумывалась, откуда та достает кедровые орехи и корешки для приплода. Тогда небо казалось высоким и безоблачным, а деревья, что огораживали малышку от вселенских проблем – волшебными. Их гнездо, пристроенное в ветвях старенькой ели, оставалось надежнейшим местом, а отец с матерью- самыми красивыми. Хотя, если смотреть на кого-то всю жизнь, он попросту ни сможет не нравится. Сейчас, глядя на старые сосны, она испытывала только раздражение. Одинаковые из дня в день, привычно равнодушные к бедам маленького народца и уже не такие высоки. С их верхушек так и нельзя дотянутся до солнца. Ей просто осточертело бегать по одному и тому же кругу. Бесконечному и неостанавливающемуся.

Но, судя по всему, ее нерожденное мир потомство имело собственное мнение, решило поглядеть на злосчастную планету и далекое небо. И к вечеру, когда дождь усилился и прикрыл вход в скворечник плотной водяной завесой, у Осоки родилось еще четыре бельчонка. Три крепенькие девочки с доставшимися от отца яркими полосами на шкурке и чаморошный мальчик. Абсолютно белый и едва живой. Едва Прутик увидел новорожденного, так тук же перепугался не на шутку. И Осока переняла его настроение.

За всю свою короткую жизнь Осока еще не разу не видела и даже на слышала об Отмеченных, так кого выбрал Кутх. Да, где-то полевки обсуждали дальнюю родственницу, у которой родился такой мышонок, да где-то перешептывались белки-вековухи, из вредности придумывающие страшные истории. Но чтобы видеть такого… Видимо всему- свое время. И теперь Осокин последыш носил на себе печать Кутха.

Сороки, страшные сплетницы и дурочки, любили забивать головы меленьким бельчатам небылицами и сказками. Самой известной была история про семикрылого ворона Кутха, что живет на девять небес выше мира живого. Ему там одиноко, отчего он иногда бросает с неба свои волшебные перья, дарующие долги годы жизни своему обладателю. Эти перья не заметны обычному глазу, но тех, кто ими обладает легко определить. Они имели белоснежный окрас, который заметен издалека. Но вот в чем беда- владельцы перьев Кутха могли жить долго лишь в отсутствии насильственной смерти. Если же на них нападал хищник, они погибали, как и прочие сородиче обычного цвета.

По сути своей бельчонок Осоки обречен погибнуть из-за своего окраса в ближайшее время. Прутик с этим тут же смирился и вылез из скворечника. Он вообще спокойно относился к жестокостям природы и ударам судьба, он падал, если били, и отдавал, если забирали. Осока тоже старалась так относится к бытности, но не сейчас. Она решила хоть раз побороться с законами своего мира ради бельчонка, которого избрал сам бог- ворон.

Малыши мирно посапывали, когда мать подвинула поближе беленького сыночка, которого неуемные и крупные сестрички норовили выпихнуть из гнезда. В обиду она его не даст, костьми ляжет, чтобы он пережил самую сложную, первую для него зиму. Она с теплотой посмотрела на сына, вдохнула присущий только недавно родившемуся малышу аромат. Он пах молоком и полевыми цветами или ей просто казалось. Белого бельчонка она назвала Ромашкой.

Вьюнок недовольно пыхтел в углу, на собственной лежанки из желтых листьев. Старшему сыну было неприятно наблюдать за тем, как мать сюсюкается с новорожденными. И как отец потворствует этому. Слабые должны оставаться позади, иначе они могут послужить препятствием для всех остальных. Может сестрам молока из-за него не хватит. И что за имя такое, девчачье и приторно-сладкое. Ромашка. Сразу чувствуется – слабак. И вообще, как он может выжить с такой-то шкурой? Его быстро кто-то слопает, а Вьюнок не станет этому мешать. Подросток вообще быстро понял, что держатся стоит только за себя. Иначе – капут, утянут за собой на дно. Вон как приятеля его Усика. Тот тоже весь из себя такой добренький был, мягкосердечный. Вот и помог старой жабе забраться на камень, оттуда уже в воду. Сам лапы обмочил, высохнуть не успел. И каюк. Скоренько преставился от простуды. Нет, Вьюнок сделает все, чтобы выжить.

Прутик вернулся глубокой ночью, после повторного патрулирования. Мало ли кто может выйти из укрытия после дождя, вода слишком хорошее прикрытия для всякой гадости. Уйма подобных историй ходит по лесу, нет, он не хочет их повторения для семьи. Лучше лишний раз перестраховаться, Осака и дети- целее будут.

В скворечники все мирно спали. Осока в окружении новорожденных лежала в гнезде, Вьюнок свернулся у стенки и что-то бормотал себе под нос. Спокойствие завораживало. Хотелось улечься рядом и заснуть. Прутик потер глаза и приблизился к детям. Четыре комочка синхронно посапывали под боком матери. А тот самый белоснежный шарик, который вызвал столько смятения в отцовском сердце, накрепко вцепился в мать. Не отпустит же, выживет, гляди-ка. А зная упертость Осоки, еще и прыгать лучше многих научится.

Прутик подоткнул выбившийся пух гагары рядом с белым бельчонком, поправил хвост спящей белки, провел по головам девочек и уселся рядом. В минуты уязвимости все может пойти не по плану. Это они уже проходили. Тогда ласка забралась в скворечник на третий день после родов. И перегрызла весь их выводок, пока Осока отлучалась за припасенными ягодами. После этого и появился у нее наващивая идея везде ходить с детьми, так их хотя бы все разом не погубят.

А за окном белым инеем по холодному небу рассыпались звезды, равнодушно глядящие на маленькие проблемы лесного народца. Им, наверное, никогда не доводилось голодать или боятся, или терять детей. И растущая луна, будто это знала, и благосклонно посылала свет на бренную землю, в надежде на то, что вся чернота мира скроется и пропадет.

***

Погода умела преподносить сюрприза, из-за чего уже в октябре северный лес укутал тонкий покров ноздреватого снега. Ветер разносил ледяные пушинки вокруг, заставляя их оседать на стволах деревьев, опавших иголках, пожелтевшей траве и беличьих шкурках, из-за чего Осока, чувствующая себя не важно. Мало приятного покрываться ледяными кусочками, имеющими свойство таять. Это злило.

Прошел только месяц после ее родов, а запасы съестного, припасенного вблизи укрытия, подошли к концу. Ей предстояла вылазка ко второму тайнику. И, если в одиночку это можно было проделать быстро, то с четырьмя малышами, ни один из которых не отличался расторопность, процесс затягивался. Сейчас белки как раз остановились на очередной привал под густыми ветвями голубой ели. Росинка, Черника и Былинка, как всегда, о чем-то болтали, то и дело отдаляясь от матери все дальше. А вот Ромашка молча и безропотно шел рядом. Он быстро смекнул, что из тени материнского хвоста вылезать ему не стоит, так и внимания меньше и вопросов. А еще так теплее. Да и мама куда приятнее неугомонных сестер и злобного старшего брата, который только и норовил скинуть Ромашку с ветки вниз.

Вьюнок еще не вошел в полную силу, он все еще считался ребенком, хотя выглядел почти как взрослая белка. Ну, разве что прыгать так же далеко, как отец был не в состоянии. Однако, старший брат не забывал напоминать о том, кто из них всех самый сильный и ловкий. А снарядом для демонстрации всеобъемлющей мощи, естественно, ежедневно становился Ромашка. Хиленький, тонкошерстный заморыш, оставшийся в живых исключительно из-за упертости матери.

Хотя он сам считал, что это все проведении Кутха, который не дает ему погибнуть. Уже несколько раз происходили вещи, после которых Ромашки и не должно было существовать на свете. Сначала он едва не расшибся, когда учился впервые прыгать. Вьюнок загнал малышка наверх родной сосны, да там и оставил, посоветовав учиться прыгать. Ну малыш и попробовал. Рухнул бельчонок с самого верху и угодил в муравейник, это его и спасло. А с муравьями потом договаривалась Осока, успокаивающая их подношениями. Где-то даже редчайшего вереска раздобыла, чтобы те не злились из-за разрушенной башни. Ромашки за это влетело, а Вьюнку отец вовсе отодрал за уши.

Второй раз, Ромашку чуть не сцапала лисица, подкравшаяся к нему из-за кустов. Он с сестричками сидел около недавно образовавшейся лужицы, запускал кораблики из березовых листьев, мама пыталась отмыть Черничке лицо – сестра угодила в смолу, теперь ее мордочка казалось постоянно грязной. Лиса и воспользовалась замешательством Осоки, распахнула пасть и тут же отпрянула. На кусты упала старая ветка, на которою бельчата старались избегать из-за ненадежности. Очевидно, что это Кутх постарался, очень тому хотелось уберечь отмеченного силой.

А еще Ромашка отличался сообразительностью. Его расцветка- привлекает внимание и совсем не сливается с землей и травой. Из-за чего белоснежная шубка ежедневно подвергалась длительным катаниям в пыли, траве или прошлогодней листве. Сейчас Ромашка казался почти таким же серым, как и его сестренки. Разве что белая полоска около носа никак не хотела исчезать под слоем грязи. А еще Ромашка знала, что он куда слабее Осоки, Прутика, Вьюнка или любой из сестричек. Поэтому использовал их слабые стороны в свою пользу, как пылью, что помогала скрыть белизну шкурки. Сейчас, пока мать старательно отряхивалась от снега, а сестры возились рядом с похрустывающим новизной сугробом, он простаивал маршрут до крайнего дерева на поляне так, чтобы не оказываться под открытым небом. Такой страх появился у него после третьего происшествия- неудачного знакомства с ястребом. Тот Ромашку едва не утащил, к счастью, Осока вовремя успела цапнуть птицу за лапку. Но Ромашка смекнул, что открытое небо для него- отнюдь источник света. Это только смерть. Хотя, чего таить греха, для него смерь почти все.

Осока подала знак детям подниматься, в очередной раз поправила хвост и поползла вверх по сосне, поддерживая нерасторопного Ромашку, то и дело норовившего схватится не за тот кусок коры. Это было катастрофически неправильно – привязываться к последышу, самому слабенькому из детенышей. Так говорила ее мама, так уверяли тетки, так говорил даже Прутик, заметивший ее особое отношение к малышу. Осока и сама это знала. Но так вышло, что Ромашка стал для нее мечтой, несбыточным желанием, которое никогда для нее не исполнится. А что, если все эти байки про семикрылого ворона – чистая правд? Что если бельчонок действительно сможет пережить дольше их с Прутиком вместе взятых. И он увидит мир за пределами бесконечных сосен. Говорят, где-то за ними, за еловым лесом и горой, так похожей на спящего медведя, находится гнездо людей. А том – раздолье. Никакой опасности, хищников и голода. Только вот сама Осока не рискнула отправится в дальний путь, уж очень сильны оказались слова матери о скоротечности жизни. «Ты должна успеть оставить от себя побольше. А так, что получится?» говорила мама молоденькой Осоке, только заикнувшейся о путешествии. Но Ромашка – он другое дело, он успеет. Люди… Ведь когда-то они жили здесь? Не зря же скворечник на сосне болтается.

Снег пошел сильнее, принялся забиваться в глаза и нос. Осока чихнула и поторопила отставших малышей. Снег мешал не только белкам, все обитатели, так или иначе коротающие свой век около поляны, попрятались. Благодаря невероятному везению экспедиция Осоки закончилась успешно, делегации удалось обнаружить несколько шишек и очень даже прилично сохранившиеся веточки с черникой, которую Прутик уважал. Все это заботливо укутанное в высохшие лисья лопуха лежало в крошечном дупле. Теперь дело за малым-перенести в скворечник провизию. И тут снег закончился, словно кто-то в небесной канцелярии перестал встряхивать перину. И безопасность мира нехотя отступала. Тревожно задрожала земля, вдалеке разлетелись вороны, Вьюнок первым различил непонятный звук, доносящейся с противоположной стороны поляны. Аккурат рядом с их скворечником.

Осока не растерялась, несколько раз хлопнула по земле, а затем и по стволу хвостом, заставляя детенышей спешно делать ноги. В считанные минуты Вьюнок и девчонки оказалась на несколько сосновых пролетов выше. А вот Ромашка отставал, но не сдавался. И к тому времени, как на поляну выполз непонятного вида субъект, забрался на ветку. Осока же старалась задержатся подольше над запаси, их полагалось перепрятать, но нечто ползло прямо на нее. В итоге и Осока оказалась на дереве.

Этих человеческих выкормышей, которые уродуют землю и топчут запасы ненавидели все обитатели сосняка. После нашествия недругов многим приходилось откапывать норы или успокаивать растревоженных малышей, однажды такой негодя наступил на маленького ежонка, отставшего от матери. Надо ли говорить, что бедняга что с ним случилось?

Вот и сейчас воспитанник людей с желтой, как сердцевина сорочьего яйца, шкурой проехался по горке орехов, которые только-только семейство белок вытащило из тайника. Осока мысленно уже прощалась с детенышами, скоро настанут голодные времена. Это была их ближайшая кормушка, остальные дальше. А Прутик так и не вернулся с обхода. Уже больше трех ночей минуло – фатальный срок. Да, мать успели запихать немного еды за щеки. Да и Вьюном рот зря не разевал… На сколько им хватит? И как и вообще прибраться обратно?

Желтое чудовище прошло по поляне взад вперед, вытянуло вперед огромную лапу и решила, унести в ней снега. А после убралось восвояси, все так же распугивая птиц. За существом тянулась вереница поломанных деревьев, наверняка служивших кому-то домом. И постепенно скрежет стал утихать, лесной народец повылезал из укрытий. Осока с детьми спустились на землю. Ей хотелось плакать от вида уничтоженных запасов, но какой от этого толк? Разве детей накормишь слезами или напоишь сожалением? Смириться и печально поторапливать детей- единственное, что можно было сделать в данную минуту. Домой, в скворечник, где тихо, холодно и пусто.

Когда-то Осоке было страшно надолго оставаться в жилище одной, без Прутика. Ей казалось, что крыша вот-вот провалится или заявятся прожорливые совы или огромные враждебные белки. Постепенно страх поутих, спустился куда-то в нутро, на до конца ее и не покинул. И вдруг сейчас, в минуту отчаянья, он вновь дал о себе знать. Она одна. У нее голодные дети. И, вероятно, погибший Прутик. Ее верный Прутик.

Малыши, едва забравшись на родную сосну, тут же завалились спать, даже не встряхнув отсыревших хвостов, а Осока устроилась у входа. Над зеленым лесом текла тихая осенняя ночь, в которую уже вплеталась паутина зимнего узора и ужас голода. Последнего Осока страшилась. Она хорошо помнила свою первую весну в материнском гнезде, тогда были страшные морозы, все тайники, что родители наделали в корнях деревьев оказались недоступны. Отец безуспешно пытался грызть лед, образовавшейся из-за недельного дождя и холода. Мать выбиралась к дальним запасам, а они втроем с сестрой и братом сидели, прижавшись друг к другу. Ждали и еще ждали. А потом не вернулся отец. К вечеру – мать. Осока была младшей, родившейся после всех, наверное, поэтому, растревоженные брат и сестрица решили сами отправится на поиски пищи, выждав еще один день.

А Осока осталась, мучимая голодом, страхом и непониманием. Что происходит? Когда это закончится. Никому она не пожелает такого мучения, как голод. Даже зубы хищников- не так ужасны. Ранения маме вернулась к концу третьего дня, потрепанная, поцарапанная, но живая. Осока стала единственным бельчонком из гнезда, пережившим ту злополучную зиму.

И сейчас история была близка к повторению. Все жизни начинается вновь, даже если ты к этому и не стремиться. Да и кто вообще собирались оставить собственных детей на произвол судьбы? Она поступил также, как ее мать. Попробует рискнуть, вдруг произойдет чудо, и она вернется обратно. Только вот беда, иной исход тоже возможен, даже в большей мере.

У Вьюнка больше всего шансов остаться невредимыми, если он сможет продержаться зиму. Ему мать, собрав всю выдержку и оптимизм, посоветовала идти на юг. Там, судя по вылазкам Прутика- богатый лес и не так много конкурентов. Главное не действовать импульсивно и почаще включать голову.

Каждой из дочерей, вечно чумазой Черники, разговорчивой Росинке и неуверенной Былинке, Осока посоветовала прибиться к чьему-нибудь выводку. Глядишь одна из сердобольных тетушек и пригреет сиротку. Они в ответ начали голосить, пришлось на них прикрикнуть и угомонить.

А Ромашка. Ромашка стал для нее мечтой. Жизнь, которая может принести столько всего, кроме бесконечного соревнования со смертью. И теперь, если она не вернется, никто не будет заботится о маленьком белом бельчонке со слабыми лапами и плохим зрением. Брат вышвырнет его из гнезда первым – так устроена природа. Сильнейшие выживают, те, кто отличаются, погибают. Слабые, старые, белые – не место им в здоровом одинаковом обществе. Ромашка должен пойти к людям. Если он доберется до города- он спасен. Там можно и зиму переждать, без хищников, питаясь людской пищей, говорят люди охотно делятся со слабыми. Только вот до гнездования людского еще дойти надо. Как же он пойдет?

Пока Осока методично раздавала указания, девочки голосили, Вьюном потупил взгляд в пол, Ромашка просчитывал количество веток с ягодами, что лежат в углу, рядом с гнездом. Если он успеет урвать хоть немного, то при неблагоприятном исходе у него будет небольшой запас. Вьюнок отберет все, как только мать уйдет из виду.

Сосредоточенная Осока последний раз разделила трапезу с детьми и выбралась из скворечника. На улице царствовала ночь, пахнущая кислой рябиной и промерзшей землей. Не самое худшее время, чтобы распрощается. Она отложила веточку с клюквой, еще раз взглянула на понурых детей и слегка постучала хвостом по стене жилища. Ни один из бельчат не дернулся, слишком глубоко те погрузились в размышления, только Ромашка узнал мамин сигнал к ужину. Она тысячу раз учила их сразу же реагировать на один и тот же стук- тук-тук-тук и тук. Условный знак к действию- «спасайтесь, двигайтесь быстрее». Бельчонок выглянул в идеальное отверстие. На ветви около входа лежала гроздочка брусники – Осока оставила свою порцию самому внимательному. И Ромашка тут же перепрятал ягоды поглубже за щеки.

Удивительно что за штука жизнь. В ней нет ни одной похожей точь-в-точь вещи, но при этом события цикличны. Осока повторила судьбу отца, сгинувшего где-то в зимней тайге. А каждый из ее бельчат теперь мог разделить или судьбу матери или закончить свой путь, как дядя и тетя, спасающиеся от голода. И Вьюнок выбрал самый простой вариант – выгнать всех и остаться с горой еды. Если ты думаешь лишь о себе, то страдать за других и из-за других не придется. Теперь он здесь самый старший, и он будет решать, кому дозволено здесь находится. И своего хилого брата, маминого любимчика, он видеть теперь уже в своем скворечнике он видеть не желает. Тем более, что они честно ждали мать целые сутки- она не вернулся. Значит, надо это принять.

только и сказал Вьюнок, указывая взъерошенному Ромашке на улицу, где вновь садилось солнце.

Черника, Былинка и Росинка старательно пререкались с Вьюнком, стучали зубами, размахивали хвостами, только Ромашка уже спустился по сосне вниз. Чего толку скандалить, если его выдворение – вопрос времени. Не сегодня бы вышвырнули, так завтра. Мама бы ни за что так не поступила, да и отец тоже. Стало горько от того, что он больше не услышит тягучий голос Осоки и не зароется носом в пушистый мех Прутика. Всему свое время- так устроен мир. Но складывать лапки и ждать своей смерти Ромашка категорически не собирался. Слишком много сил на его спасение потратила мама.

Бельчонок как следует потерся шкуркой о пыльную кору дерева, чтобы хоть немного сливается со стволом. Поправил запасы еды за щеками и двинулся в путь. К людям, за черту сосняка и родной поляны, туда, куда указала на прощание Осока.

Глава 2. Одиночка

Никто не говорил, что будет легко. Вокруг несвойственно тихо для предзимнего, еще не ушедшего в морозную дремоту леса. Ромашка сначала бежал быстро, а около знакомой опушки замедлился, казалось, что Вьюнок, голод и хищные птицы – не самые его большие неприятности. Неизвестность глядела ему прямо в душу золотистыми глазами, в которых отражалась болезненная луна и незнакомые деревья. Мурашки пробежали от кончика хвоста до ушей.

Ромашка повел мордочкой туда-сюда, несколько раз подпрыгнул, распушив мех, и пошел прямо. За знакомыми соснами находился небольшой бурелом – детище летних пожаров и жары, что в Якутии господствовала не так уж и часто. Мимо поваленных деревьев, засыпанных снегом муравейников и гор угольев бельчонок пробежал стремительно, а вот за ними скорость уменьшил. Дальше тянулся лабиринт из незнакомого ельника, в котором ощущалось привычного запаха прелых листьев и хвои, гомона родичей, стрекота неугомонных сорок и переругивания лисиц, что так настойчиво выглядывали выпавших из гнезда бельчат. Но главное – в буреломе не было света, ели не давали открытого пространства из-за чего даже в ясный день приходилось напрягать зрение и слух. Лапы вязли в снегу, из-за чего приходилось подпрыгивать над землей при каждом шаге. Скоро такая зарядка Ромашке надоела, и он решил забраться повыше. Он не отличался быстротой Вьюнка или Прутик, ему требовалось больше времени, чтобы примерится и перемахнуть с дерева на дерева. Но, как говорила тетя Бадьяница, выбора никогда не было, так чего сокрушаться- и бельчонок уже карабкался на верхушки ели.

Людское поселение, о котором говорила мама находится, там, где клубится дым, что видно отсюда. Ромашка пораскинул мозгами, ему понадобится около трех дней ходу, чтобы оказаться рядом с дымом. А для этого хотя бы еще раз нужно будет разжиться едой. На момент начала опасного пиршествуя ягоды, припасенные матерь были съедены. И белый путешественник-одиночка начал прыгать с елки на елку, с елки на елку. Шире шаг, а не уже.

К вечеру, который наступил преступно быстро, Ромашка перестал чувствовать и передние, и задние лапы. Ему нужно была затаится и передохнуть, поправить сбившуюся шубку, поесть снега и осмотреться. Но проблема, шубка заметная – на земле точно сожрут лисы или волки, а на дереве – утащат совы. Дупла, как ни сложно было догадается, заняты зимующим зверьем. Ромашка оказался перед выбором – погибнуть на земле или в лесу, ну или же понадеется на удачу. И бельчонок решил, что если уж и погибать, то там, где видно небо.

Перелетные птицы, что частенько оседали в пределах их поляне рассказывали про край, где небо сливается в единую линию с водой. Море – вот название явлению из их сказок. Это такое озеро, бесконечное и соленое, как белые головы, что так любят неповоротливые лоси. Мама каждый вечер придумывала истории, когда укладывала их с сестрами. То они летели в большой корзине, которую несли ласточки, то бежали по верхушке елей, а потом оказывались перед этой синей бесконечностью. Мама считала, что где-то рядом с морем кроется то, чего ей не хватали в их бытности. Свободы. Ну и почему же напоследок не помечтать, представить, что и это небо соприкасается с волшебной водой?

Над головой захлопали крылья, сердце забилось еще сильнее, из последних сил Ромашка принялся лихорадочно перемещается. Не надо быть сообразительным, чтобы догадаться, что сова вышла на охоту. У мамы имелось бесчисленное количество страшных историй про голодных сов и сычей, любящих изматывать жертву. Играть, веселится, а под конец ночи съесть добычу целиком. В теплом скворечники слушать это, прижавшись к сестрам, было даже интересно. Сейчас кроме паники в голове ничего не осталось. Крылья хлопали все ближе, воздух в груди заканчивался. Ромашка из последних сил принялся ползти по сосне, надеясь запутать преследователя.

Он взобрался и замер за пышной игольчатой веткой. Радом послышался шорох. На него не мигая смотрел пожилой свиристель с растрепанным красноватым хохолком, видно, бельчонок нарушил его сон, когда приземлился на длинную ветку. Птиц выглядел пугающе. На родной поляне говорили, что такие крылатые обитают недалеко от Амуру, а сюда залетаю редко. Что же этот старик тут забыл?

Ромашка несколько раз кивнул приятелю по несчастью на зависшую в воздухе сову, попытался отогнать птицу обратно в укрытие, всеми возможными способами живописуя опасность. Из-за вышедшей так не вовремя луны, Ромашка почти что святился в темноте, сомнения в том, что преследователь его разглядел не осталось. Бельчонок понял всю безвыходность ситуации и собрался спускается ниже, но свиристель его остановил. Старик указал на неприметную расщелину в дереве и повел бельчонка за собой. Внутри оказалось сухо, ухожено и тепло, в части дальней от входа громоздились небогаты запасы снеди. Ромашка наконец выдохнул. Кажется, этой ночью он не погибнет. Природа оказалась благосклонна. Сова же, не ожидая такой наглости, попыталась забраться в дупло когтистыми лапами, но те оказались чересчур большими, а ветви слишком колючими. Все стихло где-то через час. Ромашка и свиристель одновременно расправили спины.

Хозяина жилища звали Бадан. Сухонький свиристель радушно отдал гостью лучшее место в жилище, поделился скудными запасами и даже предложил остаться на зимовку.

Да вы чего, дедушка Бадан. Куда мне вас объедать, вы же совсем один. Неправильно, залепетал Бельчонок, наблюдая за нахохлившимся свиристелем.

Много ли мне надо что ли? В мои-то годы, правду говорят, чем дольше живешь, тем меньше жуешь. Да и сын меня под крыло взял, наведывается ко мне. Он у меня один остался, вот я сюды и перебрался. Ты не стесняйся, ешь, тяжко тебе пришлось. То ли еще будет, старик грустно улыбнулся, наблюдая за Ромашкой.

Старик тихо говорил, пока бельчонок приходил в себя. Оказалось, что в тех краях, где вырос Бадан, можно с любого места увидеть море. Только оно суровое, холодное и шумное, вовсе не похожее на сказочное полотно из историй перелетных птиц. Старому свиристелю оно не нравилась. А вот возлюбленная его, пока не погибла из-за весеннего половодья, свалившего дерево с гнездом, напротив, считала море другом. Ромашка хотел спросить у Бадана не нашел ли он рядом с морем счастье. Но, похоже, тот не был больше расположен больше говорить и поглубже спрятал клюв в перья. Тогда Ромашка обнял хвост и закрыл глаза.

Невероятно, что незнакомец помог маленькому белому бельчонку, а родня не сподобилась. Почему? Именно так вопрос задал Ромашка Бадену, едва тот выбрался с насиженного места, проснувшись утром. Оказалось все дело в страхе – молодость несет страх. Молодые боятся всего, начиная от темных лесов и заканчивая первым зимнем голодом, они не думают, а боятся. Когда же ты проживаешь не одну, не две и даже не три зимы, то приходить в голову мысль. Простая, кажется, мысль-мир не творит зла, его творят в нем живущие. Сама по себе зима – благо для леса, без листьев деревья попросту погибли бы. И крупные животные без спячки тоже. Да, хищник ест нерасторопную жертву, но то лишь потому, что он тоже хочет жить. Но какая выгода у Вьюнка от гибели Ромашки? Подросток просто добавил пригоршню назревшего внутри отчаянья и ужаса. А у Бадана страх закончился, слишком много таких зим свиристель провел на земле. И осталось только понимание и добро.

Старик уже давно так долго не говорил, он закашлялся и пододвинул к гостью веточку свежей рябины.

Ты, парнишка, бери. И иди с миром, вот сейчас станет свело, так и отправляйся, если побыть у меня в гостях не хочешь. И если что, заглядывай. Не часто удается увидеть Отмеченных, большая честь это, на силу самого Кутха посмотреть.

Ромашка потерял дар речи. Похоже мудрый старик знал много, может быть, его и послал на выручку сам бог? Бельчонок благодарно улыбнулся и припрятала за щеку ягоды.

***

Когда солнце встало ровненько посередине неба, Ромашка, подкрепившись на дорогу, отправился дальше. Поразительно как быстро за побелевшим лесам появилась длинная и широкая тропика, будто сплошь покрытая черным мхом. Только это был вовсе не мох. Будто бы тропку обмазали затвердевшей грязью и нарисовали белые черточки поверх. Сначала Ромашке показалось, что по дорожке можно преспокойненько идти, пока он не увидел быстрых хищников. Они напоминали того, который изрыл их поляну и испортил запасы, только звери неслись по тропке куда-то вперед, не покушаясь на жителей леса. Они бежали, поблескивая разноцветной кожей, как у рыб, шумели и плевались зловонием, из-за которого бельчонка даже мутить начало. Ромашка остановился в замешательстве. Ему требовалось перебраться через тропинку, по которой бежали хищники. Но как это сделать? Столь продолжительный прыжок невозможен, пережечь по тропе быстро- сложно и опасно. Может быть, обойти где-то?

И действительно, немного поодаль над дорогой возвышалось некое подобие плотины. Мать рассказывала о том, что бобры, живущие у шумной реки, отлично видимой из их скворечника, однажды соорудили что-то похожее. Много палочек, сложенных паутиной, оказались соединены так плотно, что оставалось только диву даваться. Ромашка с осторожностью принялся карабкается вверх. Замер. Плотина внутри оказалась полой, в ней, как муравьи, сновали люди. Видимо они тоже переходили черную тропинку с хищниками.

Первым желанием Ромашки было – убежать. Но куда? Позади – ничего нет. А впереди- страх. А старик-свиристель сказал, что именно страх мешает воспринимать этот мир. Почему, собственно, не взобраться с внешней стороны плотины? И отважный бельчонок пополз. Откуда образовалась непокорность и отказ принять неизбежно? Слабенький, маленький и хилый – не жилец. Отец часто вздыхал, когда глядел на детенышей, возящихся в гнезде. Ему была решительно не понятно желание Осоки выходить заморыша. Но мама без колебаний сражалась за него. И если хоть кто-то, бьющейся за тебя, то опускать лапы нельзя. Мамины старания не должны пойти прахом.

Осока часто говорила Ромашке о том, что его ждут великие дела, что ему удастся посмотреть мир, прожить несчетное количество зим, всласть надышаться воздухом, разглядеть звезды и познакомиться с божеством. Только для этого надо окрепнуть и пережить первую зиму, после он обязательно услышит зов. Кутх непременно захочет свою силу обратно. Одинокой ворон на девятом небе собирает Отмеченных – еще одна мамина сказка, которую повторял Ромашка, оказавшейся уже на середине плотины. Лапки отказывались слушаться, соскальзывали с необычных деревяшек, морозный воздух все сильнее вгрызался в мех, хотелось закрыть глаза. Но он полз и полз, ощущая под пальцами гладкую паутину человеческого сооружения. Бельчонок взобрался выше елей и теперь мог с легкостью разглядеть клубы дыма, поднимающиеся над далекими красными тростинками, должно быть, еще каким-то человеческим изобретением. А под дымом располагался город. Он состоял из серо-белых камешков-строений, сверкающих стеклянными глазами, в которых отражалось солнце. Город казался далеким и совсем не волшебным.

Едва оказавшись на противоположной стороне, Ромашка полез греться под густые ветви ели. Но в его убежище вновь заглядывала ночь, расплывающаяся в злобной улыбке из убывающей луны. В этот раз он вполне мог бы разместиться на земле, в лапнике. Но голод, до этого дремавший, дал о себе знать. Ромашка имел лишь приблизительное представление, где можно раздобыть пищу. Все шишки в здешних краях, наверняка, оказались давно вычищены, ягоды спрятаны в тайники птицами, а что еще? Мама говорила, что в крайнем случае можно погрызть и сосновую кору, которую предварительно обтесали лоси. Вряд ли рядом со столь шумной тропкой, по которой сновали люди, имеются лоси. Но если есть люди, то имеется и еда, которой они питаются? Ромашка напрягся и выглянул из-за еловой лапы.

Под плотиной громоздились большие ящики. И люди, которых, к слову, было не так много, как сначала показалось Ромашке, опускали в них разные вещи. Это были коробки еды на черный день? Некоторые прохожие останавливались рядом с ящиками и опускали туда яркие предметы, которые до этого держали во рту. Высокие люди с волосами на лице – белые палочки, от которых пахло пожаром и жженой смолой, те, что пониже и потоньше, видимо самки, скидывали в ящики пакеты, от которых пахло рыбой или чем-то сгнившим, рядом с самками обычно терлись детеныши – невысокие комочки непонятного цвета. Сначала Ромашке показалось, что у людей есть разделение на виды, как и у животных, но потом бельчонок пришел к выводу, что это лишь маскировка. Люди натягивали на себя материал разного назначения и величины, причем так, что самого человека было сложно различить по слоем предметов. А детей у них входило в привычку оберегать, как зеницу ока- столько на тех было маскирующего материала. Когда солнце совсем скрылось за деревьями, а хищники все реже стали пробегать по черной тропке, Ромашка отважился сделать вылазку к ящикам с непонятным наполнением.

Один из них даже оказался открыт. Сверху друг на друга наваливались синие комки с содержимым. Ромашка глубоко вдохнул. От одного из мешков, самого большого, забившегося в угол, пахло клюквой и еще чем-то непонятным, но это-съедобно! Струясь не опускатьcя на островки непромокаемого материла, бельчонок по краю пробрался к брусничному кульку. Несколько раз куснул материл, сразу же заскрипевший на зубах, а затем выплюнул синие ошметок. Но добраться до еды стало возможно. Внутри оказалась странная емкость, похожая на скорлупу ореха, только прозрачная, как роса, в ней – перетертая брусника. Сладкая ягода, словно в нее добавили меда, вернее того, что медом называется.

Мама рассказывала о том, что мед – огромная редкость. Он золотистый, тягучий и столь редкий, что ей самой ни разу не удавалась его отведать. Но вот мамушка ее, бабушка Ромашки, как-то набрала на разоренное медведем гнездо. Она описывала мед, как множество высушенных ягод, залитых соком орехов. И то, верно не получилось бы воссоздать такой вкус.

И сейчас Ромашка его пробовал, вернее надеялся, что ел мед. Помимо странной емкости, бельчонок обнаружил кусок чего-то затвердевшего, верхушка непонятного предмета оказался посыпана семенами, а от само него исходит легкий запах забродивших ягод. Ромашка боязливо куснул, понимая, что голод в нем куда сильнее, чем чувство осторожности. Странный предмет оказался вкусным, немного похожим на корешки, что мама доставал для малышей, чтобы те полакомились.

Вымотанный, замерзший и оголодавший бельчонок потерял всякую бдительность, из-за чего пропустил появление опасности. Две жирные крысы, размером каждая в две Ромашки, выросли перед ним словно из самых недр ящика.

Ну и чего? Еду нашу жрешь? удивительно пискляво произнесла та, что поменьше.

Это ваше? Ромашка не донес последний кусочек странного лакомства с семечками до рта.Я не знал. Я только немного съел, простите. Я уже ухожу. Ромашка собирался быстренько ретироваться, но крыса побольше преградила путь.

Это ты зря, мышь драная, надумала. Мы с вашей братией договаривались. Вы не лезете к нашим мусорным бакам, мы не покушаемся на ваше зерно. А то как-то не по-пацански получается? Мы значит слово держим, а вы! они стали стремительно приближаться.

Вы ошиблись. Я прошу прощения. Но я белка, а не мышь. И вообще я не местный. Пришел из леса. Мне бы зиму тут как-то переждать, да я и обратно в лес пойлу. Прикрывая голову лапами, пролепетал Ромашка

Крысы замолчали. Кажется, хоть одна из них разглядела пушистый хвост пришельца и его совсем не мышиную мордочку. Потом зашептались между собой так, чтобы Ромашка не услышал.

Ну, это. Ты парень, прости. Окрасом ты очень похож на мышь, что верховодит всеми «Придорожными», вот мы со слепа и спутали. Может ты из ее бойцов, нам откуда знать. А то, что пришел, знамо дел – безрассудство и отвага.

Большой крыс, подумав добавил:

Тебе где переночевать есть? А то с такой шубой без норы в ночи будешь, как на ладони.

Нет. – Только и успел прошептать Ромашка.

Ну, так мы тебе организуем крышу над головой, не ссы. А ты нам поможешь жрачки на нашу скромную пирушку принести. Мы, как говорится, гостям всегда рады. А уж если праздник! Так вообще. Большой крыс рассмеялся и принялся забираться в вскрытый Ромашкой мешок.

Слушай, а тут даже немного варенья есть? Гляди, брусничное. И хлеб, ух сколько хлеба. А ты чего стоишь, пацан, помогай вытаскивать, писклявая Крыса пихнула бельчонка лапой.

Уже когда они уходили от мусорных баков с кусками снеди, бельчонок спросил:

А что за празник сегодня?

Главарь наш дочку замуж выдает. Пирушка будет, знатная. крыса поменьше аж присвистнула от восторга.

Глава 3. Свадьба

Оказывается свадьба – это праздник, когда двое объявляют о том, что они теперь будут любить, заботится, защищать друг друга. Удивительную традицию крысы подсмотрели у людей. Правда никто из них никогда не сталкивался с таким распространенным в лесу явлением, как смерть. И в ней, на взгляд Ромашки, не было ничего страшного, просто о ней помнил каждый, кто лазил по деревьям или готовил запасы на зиму, кто отправлялся в длительное путешествие или просто наблюдал за одряхлением собственного тела. Смерть приходит без приглашения, поэтому большинство зверей, выбирая пару, давали слово – в случае чего продолжать путь с кем-то другим, а лишнюю обузу оставить позади. Так поступали лисы, потерявшие спутника в капкане, гуси, оставшиеся без пары из-за охоты и белки, спасающиеся от опасности за счет возлюбленного. Ситуация Осоки и Прутика можно назвать исключением из правил, неким противостоянием естественному отбору.

Осока буквально вырвала Прутика из западни, в которую тот угодил. Тогда Осока- одногодка без собственного гнезда и детенышей, что было сил тянула тщедушного бельчонка, угодившего под неожиданно упавшую из-за ветра корягу. Выросший Прутик, отстоявший собственный лесной надел, пришел за Осокой. Было что-то человеческое в их бесконечной помощи друг другу, наверняка крысы бы без зазрения совести окрестили родителей Ромашки супругами. Прутик сам частенько говорил, что матушка его бельчат совсем не похожа на осторожную особу, которая, в случае чего обязательно спасется, скорее она рванет отстаивать других. Это плохо, не практично и попросту бессмысленно, но Прутика именно это и удерживал столько лет рядом с Осокой. Даже после холодной зимы, когда Осока, выкормившая детенышей, осталась без сил и не вылезала из гнезда, он носил ее пережеванными орехами и семенами. Ромашка мог дать голову на отсечение – не нашлось бы еще одного такого, как Прутик, выбравшего отстать со слабым, а не уйти вперед. Так они и держались. Но время, даже вместе не обогнать.