Ментовские будни. Школьная травля

Глава 1: Синяки на память

Александр Сергеевич Воронцов затянулся сигаретой и с тоской посмотрел на часы. Половина седьмого утра, а он уже второй час сидит в приемном покое больницы и ждет, когда врачи закончат осматривать четырнадцатилетнего Кирилла Макарова. Мальчишку привезли вчера вечером с переломом носа, сотрясением мозга и целым букетом ссадин и синяков.

«Упал с велосипеда», – сказала мать, когда заполняла документы. Но участковый, который первым приехал на вызов, сразу понял, что дело дрянь. Такие «падения» не оставляют следов от кулаков на ребрах и не ломают нос ровно посередине.

– Товарищ майор, можно зайти, – вышла из палаты пожилая медсестра. – Мальчик в сознании, но говорить особо не хочет.

Воронцов раздавил окурок в пепельнице и направился в палату. За восемнадцать лет службы он насмотрелся всякого, но детские дела всегда давались ему тяжелее остальных. Особенно после того, как три года назад его собственная дочь Лена покончила с собой. Официально – передозировка наркотиками. Неофициально – девочка не выдержала травли одноклассников.

Кирилл лежал на кровати, весь в бинтах. Левый глаз заплыл, нос в гипсе, на губе засохшая кровь. Рядом сидела мать – женщина лет сорока, с красными от слез глазами.

– Здравствуй, Кирилл, – сел майор на стул рядом с кроватью. – Я майор Воронцов, работаю в милиции. Расскажи, что с тобой произошло.

Мальчик отвернулся к стене.

– Упал с велосипеда, – пробормотал он.

– Киря, ну что ты говоришь! – всхлипнула мать. – Какой велосипед? У нас даже велосипеда нет!

Парень метнул на нее злой взгляд:

– Мам, не лезь! Я же сказал – упал.

Воронцов понимающе кивнул. Классическая картина. Ребенок боится рассказывать правду, потому что знает – будет только хуже. А мать ничего не понимает, думает, что если настоять, то сын обязательно расскажет, кто его избил.

– Хорошо, – сказал майор спокойно. – Значит, велосипед. А где это случилось?

– У школы.

– В какое время?

– После уроков.

– Кто-нибудь видел, как ты упал?

Кирилл молчал. Воронцов продолжал терпеливо:

– Понимаешь, Кирилл, мне нужно составить протокол. Если ты упал с велосипеда, то это несчастный случай. Но врачи говорят, что у тебя травмы, как после избиения. Поэтому я должен разобраться.

– Я упал, – упрямо повторил мальчик.

– Александр Сергеевич, – тихо позвала мать, кивнув в сторону коридора.

В коридоре женщина разрыдалась:

– Вчера он пришел домой весь избитый! Я хотела в школу идти, так он устроил истерику, кричал, что если я куда-то пойду, то он из дома убежит. А ночью с температурой плохо стало, пришлось «скорую» вызывать.

– Как зовут?

– Марина Васильевна. Макарова.

– Марина Васильевна, скажите честно – это первый раз?

Женщина опустила глаза:

– Нет. В этом году он несколько раз приходил с синяками. Говорил, что дерется с мальчишками. Я думала, ну дети есть дети, мальчишки всегда дерутся.

– А в школу обращались?

– Один раз ходила к классной. Она сказала, что Кирилл сам виноват, задирается, провоцирует конфликты. Типа, пусть учится давать сдачи.

Воронцов закурил. Знакомая песня. Учителя не хотят проблем, родители думают, что само пройдет, а дети молчат из страха.

– Марина Васильевна, а дома Кирилл рассказывает, что происходит в школе?

– Раньше рассказывал. А в последнее время молчит. Приходит мрачный, ест плохо, спит беспокойно. Я думала, переходный возраст. У меня старшая дочь тоже в четырнадцать лет характер испортила.

– Друзья у него есть?

– Были. Но перестали приходить. А он говорит, что не нужны ему никакие друзья.

Воронцов кивнул. Классические признаки того, что ребенка травят в школе. Изоляция, агрессия, замкнутость, потеря аппетита и сна.

– Хорошо. Я сейчас схожу в школу, поговорю с администрацией. А вы попробуйте еще раз поговорить с сыном. Объясните, что мы хотим помочь, а не навредить.

Школа номер двадцать три находилась в пяти минутах ходьбы от больницы. Типичная панельная постройка девяностых – серая, унылая, с облупившейся краской на стенах. В фойе пахло хлоркой и школьными завтраками.

Директор, Наталья Петровна Козлова, встретила майора настороженно. Женщина лет пятидесяти пяти, в строгом костюме, с холодными глазами.

– Что случилось? – спросила она, когда Воронцов представился.

– У вас учится Макаров Кирилл, седьмой «Б» класс?

– Да, а что?

– Вчера его госпитализировали с серьезными травмами. Мальчик утверждает, что упал с велосипеда, но характер повреждений говорит об избиении.

Директор нахмурилась:

– Майор, я не понимаю, при чем здесь школа. Если ребенок пострадал на улице, то это не наша ответственность.

– А если пострадал в школе?

– У нас такого не было. Мы строго следим за дисциплиной.

Воронцов достал блокнот:

– Можно поговорить с классным руководителем?

– Конечно. Елена Викторовна, проводите майора к Ирине Александровне.

Классная руководительница седьмого «Б», Ирина Александровна Петрова, оказалась молодой женщиной лет тридцати. В отличие от директора, она выглядела взволнованной.

– Как Кирилл? – первым делом спросила она. – Я узнала только утром, что его госпитализировали.

– Переломан нос, сотрясение мозга, множественные ушибы. Ирина Александровна, скажите честно – в классе есть проблемы с агрессией?

Учительница помялась:

– Понимаете, дети сложные. Переходный возраст, гормоны играют. Иногда ссорятся, но чтобы так серьезно…

– А конкретно с Кириллом были инциденты?

– Он мальчик замкнутый, необщительный. Одноклассники его не очень принимают. Но я думала, что это обычные детские разногласия.

– То есть вы знали, что его не принимают?

– Ну да, но я не могу заставить детей дружить. Это же естественный процесс социализации.

Воронцов почувствовал знакомое раздражение. Как же он устал от этих отговорок! «Естественный процесс социализации» – когда одного ребенка вся группа травит и избивает.

– Ирина Александровна, мать Кирилла обращалась к вам с жалобами?

– Да, приходила. Но понимаете, Кирилл сам провоцирует конфликты. Он может сказать что-то неуместное, обидеть одноклассника. Мальчики отвечают. Что здесь такого?

– А что именно он говорит неуместного?

– Ну… он же отличник, иногда подчеркивает свое превосходство. Поправляет других, показывает, что знает больше. Детям это не нравится.

– И за это его можно избить до сотрясения мозга?

Учительница покраснела:

– Конечно, нет! Но майор, вы же понимаете, я одна на двадцать восемь детей. Не могу же я каждого под колпак взять.

– А какие меры вы принимали?

– Проводила беседы с нарушителями дисциплины. Приглашала родителей. Но толку мало.

– С какими именно нарушителями?

Ирина Александровна снова помялась:

– Ну, там Соловьев Данил, Крюков Максим, Федоров Артем. Они лидеры в классе, остальные за ними тянутся.

– Эти мальчики избивали Кирилла?

– Я не говорила, что избивали! Могли подразнить, толкнуть. Но чтобы избить…

Воронцов понял, что классная руководительница либо действительно не понимает масштаба проблемы, либо делает вид. Скорее всего, второе. В современной школе учителя боятся любых проблем, которые могут дойти до вышестоящих инстанций.

– Хорошо. Мне нужны контакты родителей этих мальчиков.

– Майор, а обязательно их беспокоить? Может, действительно Кирилл просто упал?

– Ирина Александровна, у мальчика перелом носа. Такие переломы не получают при падении с велосипеда. Это результат прямого удара кулаком.

Учительница побледнела:

– Господи… Я не знала, что все так серьезно.

– Вот именно что не знали. Хотя должны были.

После школы Воронцов заехал домой – перекусить и привести мысли в порядок. Его однокомнатная квартира в панельной девятиэтажке выглядела как жилище холостяка средних лет. Минимум мебели, никаких украшений, стопки газет и журналов, полупустая пепельница на столе.

На холодильнике висела фотография – он с дочерью Леной на даче. Девочке лет двенадцать, она смеется, обнимая отца. Воронцов каждый раз старался не смотреть на эту фотографию, но глаза сами тянулись к ней.

Лена была умной девочкой, отличницей, как этот Кирилл. И тоже стала изгоем в классе. Началось с мелочей – одноклассницы не приглашали ее на дни рождения, не брали в компанию, шептались у нее за спиной. Потом начались издевательства в социальных сетях. Создали фальшивую страницу от ее имени, публиковали там непристойные фотографии и сообщения.

Александр тогда работал в уголовном розыске и часто задерживался на службе. Жена Света была поглощена карьерой в банке. Они не заметили, как дочь изменилась – стала замкнутой, перестала есть, плохо спала. А когда заметили, было уже поздно.

Лена повесилась в своей комнате, когда родители были на работе. Предсмертная записка была короткой: «Простите, я больше не могу».

После похорон Света подала на развод. Сказала, что не может жить в квартире, где умерла дочь, и что Александр во всем виноват – не защитил ребенка, не увидел проблему. Хотя сама она тоже ничего не видела.

Воронцов открыл банку тушенки, сделал бутерброды и заварил крепкий чай. За окном моросил осенний дождь, на улице было серо и уныло. Точно как в душе.

Телефон зазвонил, когда он доедал второй бутерброд.

– Майор, это Марина Макарова. Кирилл согласился рассказать правду.

– Я еду.

В больнице Кирилл выглядел еще хуже, чем утром. Видимо, обезболивающее перестало действовать, и мальчик чувствовал всю боль от полученных травм.

– Ну что, готов поговорить? – спросил Воронцов, садясь рядом.

Кирилл кивнул:

– Мам сказала, что если я не расскажу, то они меня убьют в следующий раз.

– Кто «они»?

– Данилка Соловьев и его банда. Данилка, Максим Крюков, Артем Федоров и еще трое из девятого класса.

– Где это произошло?

– В школьном туалете. После шестого урока. Данилка сказал, что я слишком много о себе думаю, и что пришло время поставить меня на место.

– А до этого они тебя трогали?

– Каждый день. То портфель спрячут, то телефон отберут, то в столовой толкнут. А на прошлой неделе Данилка сказал всему классу, что я гей, и что со мной нельзя общаться.

– Ты рассказывал об этом родителям?

– Маме говорил. Но она сказала, что нужно не обращать внимания, и что все само пройдет.

– А учителям?

– Ирине Александровне говорил. Она провела беседу с Данилкой. После этого он меня еще сильнее невзлюбил. Сказал, что я стукач, и что теперь получу по полной программе.

– И получил, – констатировал Воронцов.

– Расскажи подробно, что было вчера.

Кирилл закрыл глаза, собираясь с мыслями:

– После шестого урока я пошел в туалет. Там уже стояли Данилка, Максим и Артем. Данилка сказал: «Ну что, умник, пришло время урока жизни». Максим закрыл дверь на задвижку. А потом они начали меня бить.

– Что именно делали?

– Данилка бил по лицу. Максим и Артем держали за руки, чтобы я не убежал. Потом Артем несколько раз ударил коленом в живот. А в конце Данилка разбежался и ударил головой в нос. Я услышал хруст и понял, что сломал.

– Сколько это продолжалось?

– Минут пять, наверное. Мне показалось, что целая вечность.

– Что они говорили во время избиения?

– Данилка кричал, что я слишком много о себе думаю, что нужно меня проучить. Еще сказал, что если я кому-нибудь пожалуюсь, то убьют. И что родителям тоже достанется, если они начнут качать права.– И что было потом?

– Они ушли, а я остался лежать на полу. Кровь текла из носа, голова кружилась. Потом кое-как добрался до раковины, умылся и пошел домой.

– Кто-нибудь видел, как ты выходил из туалета?

– Не знаю. Голова так болела, что я ничего не соображал.

Воронцов записал показания и поднялся:

– Кирилл, ты молодец, что решился рассказать. Теперь мы займемся этими парнями.

– А что с ними будет? – спросил мальчик испуганно.

– Это зависит от многих факторов. Но главное – они больше тебя не тронут.

– А если тронут?

– Не тронут. Я лично за это отвечаю.

Выходя из больницы, Воронцов чувствовал знакомую тяжесть в груди. Еще одно дело о школьной травле. Еще один ребенок, которого довели до больничной койки равнодушие взрослых и жестокость сверстников.

Завтра предстояло допросить малолетних преступников и их родителей. Потом разговор с директором, которая будет уверять, что в их школе такого не может быть. Потом – с районным отделом образования, где будут говорить о изолированном случае и исключительной ситуации.

А в результате получится как всегда – виноватых не найдут, ответственности никто не понесет, а ребенок останется один на один с проблемой.

Но может быть, на этот раз получится по-другому. Может быть, удастся защитить Кирилла Макарова так, как не удалось защитить собственную дочь.

Воронцов закурил и пошел к машине. Впереди было еще много работы.

Глава 2: Круговая порука

Утро второго дня началось с телефонного звонка от директора школы. Наталья Петровна Козлова говорила вкрадчивым голосом, но Воронцов сразу почувствовал подвох.

– Александр Сергеевич, я тут подумала… А может, не стоит раздувать из мухи слона? Мальчишки подрались, с кем не бывает. Кирилл же сам признался, что упал с велосипеда.

– Наталья Петровна, – перебил ее майор, затягиваясь сигаретой, – мальчишка вчера дал показания. Его избили Соловьев и его компания.

– Ну что вы! Данила я знаю с первого класса, прекрасный ребенок из хорошей семьи. Отец – заместитель главы администрации района, мать – врач. Такие дети не могут…

– Могут, – коротко оборвал Воронцов. – Сегодня к десяти утра жду в отделе Соловьева, Крюкова и Федорова с родителями.

– Но…

– Без «но». Либо приводите, либо привезем принудительно.

Майор положил трубку и усмехнулся. Началось. Сейчас директорша обзвонит родителей, те начнут звонить своим связям, а к вечеру на столе у начальника РОВД появится бумага с просьбой «разобраться» с зарвавшимся майором Воронцовым.

В половине десятого в приемной отделения собралась пестрая компания. Данил Соловьев – худощавый подросток с наглыми глазами, рядом с ним отец в дорогом костюме и мать в белом халате, прямо с дежурства. Максим Крюков – крепыш-спортсмен, с ним пришла только мать, пухлая женщина в норковой шубе. Артем Федоров – самый младший из троицы, нервно грыз ногти, а его родители – интеллигентного вида супруги – о чем-то тихо шептались.

– Проходите, – пригласил Воронцов, открывая дверь кабинета.

Первым допрашивать решил Данила – судя по всему, главаря банды. Мальчишка вошел в кабинет с видом хозяина жизни, отец демонстративно не снимал дорогие очки.

– Сергей Викторович Соловьев, заместитель главы администрации, – представился он, протягивая удостоверение. – Хотел бы сразу выяснить, на каком основании вызывают моего сына.

– На основании заявления потерпевшего, – спокойно ответил майор. – Садитесь.

– Данила, расскажи дяде, что произошло вчера после уроков, – обратился Воронцов к подростку.

– Ничего не происходило, – нагло ответил тот. – Я сразу после уроков пошел домой.

– А в туалете не был?

– Был. Ну и что?

– Кого там встретил?

– Никого особенного. Макарова видел, но мы не разговаривали.

– Данил, – вмешался отец, – ты вообще не обязан отвечать на вопросы без адвоката.

Воронцов посмотрел на Соловьева-старшего. Классический тип – успешный чиновник, привыкший решать проблемы звонками и связями. Таких майор за восемнадцать лет службы повидал множество.

– Сергей Викторович, ваш сын – несовершеннолетний, находится здесь в качестве свидетеля. Но если хотите перевести его в статус подозреваемого в причинении тяжкого вреда здоровью, я не возражаю.

Чиновник побледнел:

– Извините, я не хотел… Данила, отвечай на вопросы.

– Макаров говорит, что ты его избил, – продолжил майор.

– Врет он! – вскинулся подросток. – Я его пальцем не трогал!

– Тогда откуда у него перелом носа?

– Откуда я знаю? Может, дома родители побили. Или еще где упал.

Мать мальчика, до этого молчавшая, вдруг заговорила:

– Александр Сергеевич, может быть, этот Макаров сам виноват? Данила рассказывал, что мальчик странный, задирается, одноклассников обижает.

– Каким образом обижает?

– Ну, выпендривается, что умнее всех. Исправляет учителей, подсказывает ответы тем, кого не спрашивают. Дети такое не любят.

– И за это можно нос сломать?

– Да кто говорит, что Данила его бил? – встрял отец. – У вас есть свидетели?

– Пока нет. Но будут.

– Сомневаюсь, – усмехнулся чиновник. – В нашем районе все друг друга знают. Никто не станет оговаривать хорошего парня ради какого-то выскочки.

Воронцов понял – это и есть та самая круговая порука, о которой написано в названии главы. Местная элита защищает своих детей, не важно, правы они или виноваты.

Данила отпустили после получасового допроса. Парень ничего не признал, родители всячески его поддерживали. На прощание отец многозначительно произнес:

– Александр Сергеевич, надеюсь, вы понимаете – нужно быть осторожным в оценках. Репутация людей стоит дорого.

Следующим был Максим Крюков. Крепкий парень держался увереннее остальных – видимо, привык силой решать проблемы. Мать, Людмила Ивановна, оказалась владелицей сети магазинов, сразу дала понять, что привыкла покупать нужные решения.

– Максим занимается боксом, – гордо заявила она. – У него спортивный разряд, он дисциплинированный мальчик.

– Значит, умеет драться, – констатировал майор.

– Умеет защищаться! – поправила женщина. – Но первый никогда не нападает.

– Макс, расскажи про вчерашний день.

Парень пожал плечами:

– Обычный день. Уроки, потом домой. Макарова встречал в коридоре, но не общались мы.

– А что думаешь о Кирилле?

– Ботаник странный. Всегда один ходит, с девчонками больше общается. Пацаны его не понимают.

– И что, за это бить можно?

– Да кто его бил-то? – разозлилась мать. – Может, он сам на кулак напоролся, нарвался на драку.

– У вашего сына есть алиби на время с четырех до пяти вчера?

– Конечно! – тут же отозвалась женщина. – Он в спортзале тренировался. Тренер подтвердит.

Воронцов записал данные тренера, понимая, что тот наверняка «подтвердит» нужные показания за соответствующую плату.

Артем Федоров оказался самым слабым звеном. Нервный, пугливый парнишка с первых минут выдавал свою причастность к происшедшему. Родители – оба кандидаты наук, преподаватели местного института – выглядели растерянными.

– Артем хороший мальчик, – начала мать. – Учится на одни пятерки, в секции ходит, дома помогает.

– Тем хуже, если участвовал в избиении, – заметил майор.

– Да что вы говорите! – ужаснулся отец. – Артем мухи не обидит!

Но сам Артем сидел, опустив голову, и молчал. Когда Воронцов спросил его прямо: «Ты был в туалете, когда Данил бил Макарова?» – мальчик вздрогнул и посмотрел на родителей испуганными глазами.

– Я… я не знаю… – пробормотал он.

– Не знаешь, был ли в туалете?

– Был… но ничего не делал…

– Артем! – строго окрикнула мать. – О чем ты говоришь?

– Мам, а если меня посадят? – жалобно спросил подросток.

– Никого не посадят, – успокоил майор. – Расскажи, что видел.

И парнишка рассказал. Сбивчиво, с паузами, но рассказал. Как Данил позвал его и Максима «проучить выскочку». Как они зашли в туалет, где уже был Кирилл. Как Данил начал его бить, а они с Максимом держали за руки. Как в конце Максим ударил коленом в живот, а Данил разбил нос.

Родители слушали с ужасом. Мать плакала, отец нервно протирал очки.

– Господи, как это могло случиться? – шептала женщина. – Мы же воспитывали его правильно…

– Артем, – спросил майор, – почему вы это сделали?

– Данил сказал, что Макаров всех достал. Что нужно его проучить, чтобы знал свое место. А если мы не поможем, то он нам хуже сделает.

– То есть ты боялся Данила?

– Да… он в классе главный. Кого захочет, того и гнобят. А кто с ним дружит, тех никто не трогает.

Воронцов кивнул. Классическая схема школьной иерархии – альфа-самец подавляет остальных, формируя вокруг себя свиту из запуганных подростков.

После допросов майор вышел покурить во двор. Голова гудела от противоречивых показаний и родительской лжи. Только один Артем сказал правду, да и то под давлением страха.

Телефон зазвонил, когда Воронцов докуривал вторую сигарету.

– Саш, это Толя, – услышал он голос участкового из школьного района. – Слушай, тут такое дело… Звонил мне Соловьев, зам главы. Говорит, что ты к его сыну придираешься, дело шьешь на пустом месте.

– И что?

– А то, что завтра у нас аттестация, денег на ремонт участкового пункта не хватает, а у Соловьева как раз есть возможность помочь со спонсорством.

– Толя, ты о чем?

– Да ты понимаешь… Может, стоит подумать? Мальчишки подрались, с кем не бывает. А дело громкое затевать…

– Толик, – устало сказал Воронцов, – иди на хуй.

Майор отключил телефон и закурил третью сигарету. Началось то, что он и ожидал. Сейчас звонки пойдут по всей вертикали. Кто-то попробует договориться по-хорошему, кто-то начнет давить административно. А дело повисит в воздухе, пока не спишут в архив.

Но больше всего его злило другое. В этой истории он слишком явно видел параллель с судьбой собственной дочери. Лена тоже была «ботаником», тоже выделялась из толпы, тоже стала изгоем. И тоже никто не захотел вмешиваться, пока не стало поздно.

Вечером, вернувшись домой, Воронцов достал из холодильника банку пива и сел у окна. На столе лежали протоколы допросов – формальные, ни о чем. Только показания Артема давали надежду на раскрытие дела, но майор понимал – завтра парнишка придет с родителями и откажется от своих слов. Скажет, что оговорил себя под давлением, что ничего не помнит.

Телефон снова зазвонил. На экране высветился номер начальника РОВД подполковника Кравцова.

– Воронцов, зайди завтра с утра. Поговорить надо.

– О чем, Андрей Петрович?

– Сам знаешь о чем. Дело это твое школьное… Поступают сигналы, что ты превышаешь полномочия.

– Какие нахуй полномочия? – взорвался майор. – Ребенка избили до сотрясения мозга!

– Саша, не горячись. Понимаю, что тема болезненная для тебя… После дочери и все такое… Но работать надо головой, а не эмоциями.

– То есть?

– То есть подумай хорошенько. Доказательств никаких, свидетелей нет, потерпевший сначала вообще отрицал факт избиения. А против тебя заявление от родителей о превышении должностных полномочий и психологическом давлении на детей.

– Какое заявление?

– Завтра увидишь. В общем, приходи, поговорим по-мужски.

Воронцов допил пиво и взял из холодильника второе. На фотографии дочери девочка улыбалась ему, не подозревая, что через несколько лет станет жертвой такого же равнодушия и круговой поруки.

«Может, Кравцов прав? – подумал майор. – Может, стоит отступить? Все равно ничего не докажешь, а проблем наживешь массу. Да и парнишка Макаров жив-здоров, поправится и забудет.»

Но потом он вспомнил глаза Кирилла в больничной палате. Испуганные, полные боли и обиды. Точно такие же были у Лены в последние месяцы жизни.

Воронцов открыл ноутбук и начал набирать рапорт. Завтра он поговорит с Кравцовым, выслушает все угрозы и предложения. А потом продолжит расследование, несмотря ни на что. Потому что если не он, то кто защитит таких детей, как Кирилл Макаров?

Круговая порука – мощная штука. Но иногда достаточно одного человека, который откажется в ней участвовать, чтобы вся система дала трещину.

Майор допил пиво, сохранил документ и лег спать. Завтра будет новый день, и он обязательно найдет способ добраться до истины.

Глава 3: Родительские собрания

Третий день расследования начался с неожиданного звонка директора школы. Наталья Петровна Козлова говорила уже другим тоном – не заискивающим, а твердым и уверенным.

– Александр Сергеевич, мы проводим экстренное родительское собрание по поводу возникшей ситуации. Считаю необходимым ваше присутствие, чтобы внести ясность в происходящее.

Воронцов понял – за ночь что-то изменилось. Кто-то дал отмашку, и теперь школьная администрация переходит в наступление.

– Во сколько? – коротко спросил майор.

– В семь вечера. Актовый зал.

– Буду.

День прошел в рутинной работе по другим делам, но мысли постоянно возвращались к школьному разбирательству. Воронцов чувствовал – дело начинает буксовать. Показания Артема Федорова, единственное, что у него было, легко развалятся, если парнишка откажется от своих слов. А он обязательно откажется – родители уже наверняка его обработали.

К семи вечера майор подъехал к школе. Во дворе стояло множество дорогих автомобилей – видимо, родительская общественность собралась в полном составе. У входа курил участковый Толя, тот самый, который вчера предлагал "не раздувать дело".

– Саша, ты зря туда идешь, – покачал головой участковый. – Там такая компания собралась… Лучше бы отступить по-хорошему.

– А ты что здесь делаешь?

– Да попросили присутствовать. Для порядка, так сказать.

Воронцов затянулся сигаретой. Понятно. Участкового поставили для демонстрации того, что милиция на стороне "правильных" родителей.

Актовый зал был забит битком. Воронцов насчитал человек семьдесят – явно пришли не только родители седьмого "Б", но и из других классов. На сцене сидели директор, завуч, классная руководительница и какой-то мужчина в дорогом костюме, которого майор не знал.

Когда Воронцов вошел в зал, разговоры стихли. Все повернулись к нему, и он почувствовал откровенно враждебные взгляды. Сел в последнем ряду, достал блокнот.

– Итак, – начала директор, – мы собрались, чтобы обсудить неприятную ситуацию, которая сложилась в нашей школе. Как вы знаете, произошел несчастный случай с учеником Кириллом Макаровым, и теперь наших детей пытаются обвинить в преступлениях, которых они не совершали.

Из зала послышались одобрительные возгласы. Воронцов усмехнулся – режиссура на уровне сельского клуба.

– Слово предоставляется адвокату Валерию Сергеевичу Кротову, который представляет интересы пострадавших семей.

Мужчина в дорогом костюме поднялся и важно прошел к трибуне. Все стало ясно – родители наняли серьезного адвоката, который сейчас будет объяснять собравшимся, как правильно действовать.

– Уважаемые родители, – начал Кротов, – в последние дни ваши дети подвергаются психологическому давлению со стороны следственных органов. Их вызывают на допросы без присутствия родителей, задают провокационные вопросы, пытаются заставить оговорить самих себя.

Воронцов поднял руку:

– Можно вопрос?

Директор покраснела:

– Александр Сергеевич, мы не планировали дискуссию…

– Валерий Сергеевич, – обратился майор к адвокату, – на каком основании вы утверждаете, что детей допрашивали без родителей? Все допросы проводились в их присутствии, что зафиксировано в протоколах.

Адвокат не растерялся:

– Присутствие родителей не отменяет того факта, что несовершеннолетних пытались склонить к даче ложных показаний.

– То есть показания Артема Федорова о том, что он присутствовал при избиении Макарова, вы считаете ложными?

– Мой подзащитный дал эти показания под психологическим давлением, находясь в состоянии стресса. Завтра мы подадим заявление об отказе от данных показаний.

Воронцов кивнул. Так и знал. Теперь единственный свидетель откажется от своих слов, и дело развалится.

Из зала поднялась женщина – мать Данила Соловьева.

– Я хочу сказать, что мой сын – отличник, активист, никогда ни с кем не дрался. А этот Макаров известен тем, что провоцирует конфликты, дерется с девочками, хамит учителям.

– С девочками дерется? – переспросил Воронцов. – А можно поконкретнее?

– Ирина Александровна вам лучше расскажет, – кивнула женщина в сторону классной руководительницы.

Учительница неуверенно поднялась:

– Ну… Кирилл действительно бывает агрессивным. На прошлой неделе толкнул Алису Петрову, она упала…

– А что предшествовало этому толчку?

– Не помню точно… Они о чем-то спорили…

Воронцов понял – сейчас ему расскажут кучу историй о том, какой плохой мальчик этот Кирилл, и как хорошие дети просто защищались от его агрессии.

Поднялся отец Максима Крюкова – тот самый, что владел сетью магазинов:

– Товарищ майор, а вы в курсе, что родители Макарова асоциальная семья? Отца лишили водительских прав за пьянку, мать работает уборщицей. Может, стоит проверить, что происходит в этой семье? Может, ребенка дома бьют, а теперь пытаются свалить вину на наших детей?

Из зала послышались одобрительные голоса. Воронцов почувствовал, как закипает злость. Типичная тактика – переложить вину на жертву и ее семью.

– А вы в курсе, – спокойно сказал майор, – что на руках у вашего сына следы крови Кирилла Макарова? Экспертиза это подтверждает.

Отец побледнел, но быстро взял себя в руки:

– Максим занимается в секции единоборств, мог поранить руки на тренировке. Это ничего не доказывает.

Воронцов открыл было рот, чтобы возразить, но директор его опередила:

– Александр Сергеевич, давайте не будем здесь устраивать допрос. Мы собрались для конструктивного разговора.

– Хорошо, – согласился майор. – Тогда расскажите мне про конструктив. Ребенок лежит в больнице с переломом носа и сотрясением мозга. Что вы предлагаете делать?

Слово взял адвокат:

– Мы предлагаем провести независимое расследование происшествия. Есть основания полагать, что травмы получены не в результате избиения, а вследствие несчастного случая.

– Какого именно?

– Мальчик мог упасть на перемене, удариться о стену или дверь. В школе много травмоопасных мест.

– А перелом носа от прямого удара кулаком?

– Это всего лишь предположение. Экспертиза могла ошибиться.

Воронцов понял – им нужно время, чтобы найти "правильных" экспертов, которые дадут нужное заключение. А пока они будут тянуть время, свидетели откажутся от показаний, улики потеряются, и дело развалится.

Из зала поднялась молодая женщина:

– А я считаю, что нужно разобраться с этим Макаровым и его семьей. Мой сын рассказывал, что тот постоянно всех доводит, считает себя умнее всех, унижает одноклассников.

– Каким образом унижает? – спросил Воронцов.

– Ну… показывает свое превосходство. Исправляет ошибки других детей, смеется над теми, кто плохо отвечает у доски.

– И за это его можно избить до больничной койки?

– Да никто его не избивал! – закричала женщина. – Это он сам все придумал, чтобы на наших детей наговорить!

Воронцов почувствовал, что находится в сумасшедшем доме. Взрослые люди, образованные, успешные, дружно отрицали очевидные факты, лишь бы защитить своих детей.

Директор снова взяла слово:

– Александр Сергеевич, хочу обратить ваше внимание на то, что ваши методы ведения расследования вызывают серьезные нарекания. Дети напуганы, родители обеспокоены. Мы вынуждены обратиться в вышестоящие инстанции с жалобой на превышение должностных полномочий.

– Уже обратились?

– Готовим документы.

Воронцов кивнул. Вот и добрались до главного. Сейчас ему объяснят, что дело нужно закрыть по-хорошему, иначе будут проблемы.

Адвокат достал из портфеля папку:

– У нас есть показания одиннадцати учеников седьмого "Б" класса, которые подтверждают, что никакого избиения не было. Кирилл Макаров споткнулся на лестнице и упал, ударившись лицом о перила.

– И все одиннадцать учеников это видели?

– Именно так.

– Странно. А почему тогда сам Макаров об этом не рассказал?

– Испугался, что его накажут за неосторожность. Вы же знаете, дети часто врут, чтобы избежать неприятностей.

Воронцов посмотрел на собравшихся. Семьдесят человек дружно кивали, одобряя слова адвоката. Картина была завершенной – все против одного. Система защищала своих.

– Хорошо, – сказал майор, поднимаясь. – Учту ваше мнение.

Он направился к выходу, но директор его окликнула:

– Александр Сергеевич! А что насчет дальнейшего расследования?

Воронцов обернулся:

– А что насчет? Дело открыто, будем работать дальше.

– Но ведь вы же понимаете… – начала было женщина.

– Понимаю, – перебил ее майор. – Понимаю, что четырнадцатилетний мальчик лежит в больнице, а семьдесят взрослых людей дружно врут, лишь бы защитить своих детей от ответственности. Понимаю отлично.

Он вышел из зала под недружный гул голосов. На улице затянулся сигаретой, пытаясь успокоиться. Участковый Толя подошел к нему:

– Ну что, убедился? Против таких людей не попрешь. У них связи, деньги, адвокаты. А ты что? Обычный мент с зарплатой в двадцать тысяч.

– Толя, – устало сказал Воронцов, – а у тебя дети есть?

– Есть. Сын в восьмом классе.

– И если его завтра так же изобьют, ты тоже будешь рассказывать, что он сам упал?

Участковый помолчал:

– Не знаю, Саш. Не знаю.

Дома Воронцов открыл бутылку пива и сел у окна. На столе лежала старая фотография – он с дочерью Леной на дне рождения девочки. Ей было тринадцать, она смеялась, обнимая отца.

Тогда, три года назад, он тоже не сразу понял, что происходит с дочерью. Лена стала замкнутой, перестала рассказывать о школе, плохо ела. А когда он попытался поговорить с классной руководительницей, та сказала то же самое, что сегодня говорили родители: "Лена сама провоцирует конфликты, слишком умная, выделяется из коллектива".

А потом было родительское собрание, очень похожее на сегодняшнее. Родители дружно объясняли, что Лена "неадекватная", что она "сама виновата в своих проблемах", что "детям нужно учиться решать конфликты самостоятельно".

И он тогда поверил. Подумал, что действительно не стоит вмешиваться, что дочь сама разберется. А через месяц нашел ее повесившейся в своей комнате.

Воронцов допил пиво и открыл второе. В кармане завибрировал телефон – звонил начальник РОВД.

– Саша, завтра к десяти утра зайди. Нужно поговорить.

– О чем, Андрей Петрович?

– Сам знаешь. Дело твое школьное повисло. Жалобы поступают, прокуратура интересуется. Давай разбираться.

– А что разбираться? Дело раскрыто, виновные установлены.

– Саша, не упирайся. Доказательств никаких, свидетели отказываются от показаний, родители жалуются на превышение полномочий. Может, стоит признать, что мальчишка действительно сам упал?

– Не стоит.

– Подумай до завтра. И Саша… это не просьба. Это совет от человека, который двадцать лет в системе работает.

Воронцов отключил телефон и допил пиво. Завтра ему предложат закрыть дело "за отсутствием состава преступления". Скажут, что мальчик упал сам, а показания о драке – результат детской фантазии.

И если он не согласится, то через неделю получит выговор за превышение полномочий, через месяц – второй выговор за волокиту по делу, а через два месяца его переведут на другую должность или вообще уволят "по сокращению штатов".

Система умела защищать своих. А таких, как Кирилл Макаров, защищать было некому.

Майор посмотрел на фотографию дочери. Лена улыбалась ему с того снимка, не зная, что через несколько месяцев станет жертвой такого же равнодушия взрослых, такой же круговой поруки "приличных" людей.

– Прости, дочка, – прошептал он. – Тогда я не смог тебя защитить. Но сейчас… сейчас попробую.

Воронцов открыл ноутбук и начал печатать рапорт о продолжении расследования. Пусть его уволят, пусть испортят карьеру. Но Кирилл Макаров не останется один, как когда-то осталась его дочь.

Родительские собрания – это не место для поиска справедливости. Это место, где взрослые договариваются о том, как скрыть правду и защитить своих детей любой ценой.

Но иногда находится один человек, который отказывается участвовать в этом договоре.

Глава 4: Дочкины слезы

Четвертый день расследования начался с похмелья. Воронцов проснулся на диване в своей однокомнатной квартире, рядом валялась пустая бутылка водки. Голова раскалывалась, во рту было сухо, а в душе – та самая мерзкая пустота, которая накрывала его каждый раз, когда всплывали воспоминания о Лене.

Вчерашнее родительское собрание окончательно добило его. Семьдесят взрослых людей дружно врали, защищая своих отпрысков, а он сидел и слушал, как они превращают жертву в виновника. Точно так же три года назад врали родители одноклассниц его дочери, когда он пытался разобраться, почему Лена стала замкнутой и молчаливой.

Майор с трудом поднялся, сделал крепкий кофе и закурил. На столе лежала старая школьная тетрадь Лены – он случайно наткнулся на нее вчера, копаясь в коробке с ее вещами. Тетрадь по литературе, седьмой класс. На обложке девочка нарисовала цветочки и написала свое имя красивым почерком.

Воронцов открыл тетрадь наугад. Сочинение на тему "Мой лучший друг". Лена писала о подруге Наташе, с которой дружила с первого класса. "Наташа всегда меня поддерживает и никогда не предаст. Мы можем говорить обо всем, и я ей полностью доверяю. Я счастлива, что у меня есть такая подруга."

А через полгода эта самая Наташа возглавила травлю против Лены. Создала в социальной сети группу "Лена – тупая корова", куда стали выкладывать издевательские фотожабы и оскорбительные комментарии. И когда Александр пришел к ее родителям разбираться, они сказали то же самое, что говорили вчера родители Данила Соловьева: "Наташа хорошая девочка, а ваша дочь сама во всем виновата".

Телефон зазвонил, прерывая болезненные воспоминания. Звонил начальник РОВД Кравцов.

– Саша, где ты? Уже одиннадцать часов, а тебя нет на службе.

– Еду, Андрей Петрович.

– Давай быстрее. И зайди сразу ко мне. Поговорить надо.

Воронцов понял – началось то, что он и ожидал. Сейчас ему объяснят, что дело нужно закрыть, а если он не согласится, то найдут способ его убрать.

В отделении майора встретили настороженными взглядами. Коллеги явно что-то знали, но молчали. Только старший лейтенант Комаров, с которым Александр дружил много лет, тихо сказал:

– Саш, там к тебе родители пострадавшего приходили. Сидят в приемной уже час.

Воронцов кивнул и направился к кабинету начальника. Кравцов сидел мрачный, перед ним лежала толстая папка.

– Садись, Александр Сергеевич. Дело твое школьное обрастает жалобами, как корабль ракушками. Смотри – заявление от родителей Соловьева о превышении должностных полномочий. Жалоба от директора школы на недопустимые методы ведения расследования. Обращение от районной администрации о необходимости пересмотра подходов к делу.

– И что дальше?

– А дальше простая арифметика. С одной стороны – влиятельные люди, которые могут создать проблемы и мне, и тебе, и всему отделу. С другой стороны – пацан с разбитым носом из неблагополучной семьи. Как думаешь, кто победит в этой схватке?

– Андрей Петрович, мальчишку избили до сотрясения мозга. Это статья.

– Какая статья, Саш? У тебя нет ни свидетелей, ни доказательств. Единственный, кто мог подтвердить твою версию, уже завтра придет с адвокатом и откажется от показаний. А взамен появится заключение независимой экспертизы, которая докажет, что травмы получены в результате падения.Воронцов закурил, не спрашивая разрешения. Кравцов не возражал – знал, что разговор непростой.

– А если я не согласен закрывать дело?

– Тогда через неделю получишь выговор за нарушение сроков расследования. Через месяц – второй выговор за превышение полномочий. А через два месяца тебя переведут участковым в самый отдаленный район. Или вообще уволят по сокращению штатов. Выбор за тобой.

Майор понимал – начальник говорит правду. Система умела защищать нужных людей и избавляться от ненужных. Но согласиться означало предать не только Кирилла Макарова, но и память собственной дочери.

– Можно я подумаю до завтра?

– Можно. Но долго не тяни. Терпение у людей не бесконечное.

Выйдя от начальника, Воронцов направился в приемную. Там действительно сидели родители Кирилла – отец и мать, оба в дешевой одежде, с усталыми лицами простых людей.

– Александр Сергеевич, – поднялась женщина, – как дела? Поймали тех, кто сына избил?

– Проходите в кабинет, поговорим.

В кабинете отец мальчика, Виктор Иванович, сразу перешел к делу:

– Товарищ майор, вчера к нам домой приходили. Мужчина в дорогом костюме, сказал, что адвокат. Предлагал деньги за то, чтобы мы забрали заявление.

– Сколько предлагали?

– Сто тысяч рублей. Для нас это большие деньги. Я на стройке работаю, получаю тысяч двадцать. Жена – уборщицей в школе, еще меньше.

– И что вы ответили?

Мать заговорила с горечью:

– А что мы можем ответить? Нас же потом затравят. Из квартиры выселят, с работы уволят. Знаем мы, как это делается.

– Но деньги не взяли?

– Не взяли, – твердо сказал отец. – Сына нашего чуть не убили, а мы должны молчать за деньги? Не будет этого.

Воронцов почувствовал укол стыда. Эти простые люди оказались честнее и принципиальнее многих его коллег. А он сидит и размышляет, стоит ли рисковать карьерой ради справедливости.

– Виктор Иванович, дело сложное. Против нас играют влиятельные люди, у них связи, деньги.

– А у нас что? Только, правда. И вы, товарищ майор. Больше защитить сына некому.

После ухода родителей Воронцов долго сидел у окна, глядя на серый осенний день. В голове крутились воспоминания о последних месяцах жизни Лены.

Все началось безобидно – одноклассницы перестали приглашать дочь на дни рождения. Потом начались насмешки над ее внешностью и одеждой. Лена была высокой и худой, носила очки, одевалась скромно – семья жила на одну зарплату майора милиции.

Света, его тогдашняя жена, работала в банке и часто задерживалась. Александр тоже приходил домой поздно. Они не заметили, как дочь стала замкнутой и молчаливой. А когда заметили, решили, что это обычные подростковые проблемы, которые пройдут сами собой.

Настоящий ад начался, когда бывшая подруга Наташа создала в социальной сети группу, посвященную травле Лены. Туда выкладывали издевательские фотомонтажи, где лицо девочки приклеивали к телам толстых женщин или порнозвезд. Писали комментарии типа "Лена – шлюха", "Лена воняет", "Лена – урод".

Дочь пыталась рассказать родителям, но те не поняли серьезности происходящего. "Не обращай внимания на глупых девочек", – говорила мать. "Дай сдачи, если обижают", – советовал отец.

А Лена тем временем переставала есть, плохо спала, на уроках сидела одна. Учителя знали о травле, но предпочитали не вмешиваться. "Дети сами разберутся", – говорили они.

Когда Воронцов, наконец, понял, что происходит, было уже поздно. Лена замкнулась окончательно, перестала выходить из комнаты, отказывалась идти в школу. А в интернете травля набирала обороты – к группе присоединились ученики из других классов и даже школ.

Александр пошел разбираться с родителями обидчиков. Но столкнулся с тем же, с чем сталкивался сейчас в деле Кирилла Макарова. "Наташа хорошая девочка", "Лена сама провоцирует конфликты", "Не нужно из мухи делать слона".

Директор школы тогда сказала буквально то же самое, что говорила вчера Наталья Петровна Козлова: "Это естественные процессы социализации. Дети должны учиться решать проблемы самостоятельно".

А через две недели после этого разговора Лена повесилась в своей комнате. Предсмертная записка была короткой: "Прости, папа. Я больше не могу. Они меня достали."

Света тогда не выдержала и подала на развод. Обвинила мужа в том, что он не защитил дочь, хотя сама тоже ничего не сделала для спасения ребенка. "Ты же милиционер! – кричала она. – Должен был их всех посадить!"

Но посадить было некого. Формально никто ничего противозаконного не делал. Девочки-одноклассницы "просто дружили между собой" и не приглашали Лену в свою компанию. А в интернете действовали анонимно, через фальшивые аккаунты.

После похорон дочери Александр пытался возбудить уголовное дело. Но следователь только развел руками: "Состава преступления нет. Максимум – административное правонарушение за клевету. И то нужно доказать, кто конкретно размещал оскорбительные материалы".

Воронцов тогда едва не запил окончательно. Только работа спасла его от полного краха. Но с тех пор каждое дело, связанное с детьми, причиняло ему почти физическую боль.

Майор достал из ящика стола фотографию – Лена в выпускном платье, которое она так и не успела надеть. Девочка улыбалась, обнимая отца. На фото она выглядела счастливой, не подозревая, что через несколько месяцев одноклассницы превратят ее жизнь в ад.

– Прости меня, дочка, – прошептал он. – Тогда я не смог тебя защитить. Но сейчас… сейчас у меня есть шанс исправить ошибку.

Телефон зазвонил снова. На экране высветился номер участкового Анатолия.

– Саш, это срочно. Артем Федоров, тот пацан, который показания давал, – его сегодня утром в больницу увезли. Передозировка наркотиками.

Воронцов почувствовал, как по спине прошел холодок.

– Жив?

– Жив, но в тяжелом состоянии. Врачи говорят, еще пару часов – и все. Хорошо, что мать рано утром зашла будить, а то бы опоздали.

– Какие наркотики?

– Героин. Мать клянется, что сын никогда не употреблял. Говорит, что он даже курить не умел.

– Понятно. Еду в больницу.

Майор понимал – это не случайность. Артема либо принудили к употреблению наркотиков, либо вкололи дозу насильно. Кто-то решил убрать единственного свидетеля, который мог подтвердить факт избиения Кирилла.

В больнице Артем лежал в реанимации, подключенный к аппаратам. Мать мальчика, преподавательница института, сидела рядом с красными от слез глазами.

– Как это могло случиться? – спрашивала она у врача. – Артем никогда не употреблял наркотики! Он даже пиво не пил!

Врач пожимал плечами:

– К сожалению, сейчас даже благополучные дети часто начинают экспериментировать с наркотиками. Доза была очень большой, явно рассчитанная на опытного наркомана.

– То есть он мог это сделать специально? – ужаснулась женщина.

– Возможно. Хотя чаще всего передозировки случаются случайно, когда подросток не может рассчитать дозу.

Воронцов попросил врача выйти с ним в коридор.

– Доктор, а есть вероятность, что наркотики ввели принудительно?

– Теоретически да. Но на теле нет признаков борьбы, синяков от удержания. Хотя если человек был без сознания или под воздействием других препаратов…

– Будете делать анализы на другие вещества?

– Конечно. Результаты будут завтра.

Майор вернулся к матери Артема. Женщина плакала, держа сына за руку.

– Скажите честно, – спросил он, – вчера вечером с Артемом кто-нибудь встречался?

– Да, приходил одноклассник. Данила Соловьев. Сказал, что принес домашнее задание по математике. Были у нас минут пятнадцать.

– И как вел себя ваш сын после их ухода?

– Странно. Был какой-то напряженный, нервный. На мои вопросы отвечал односложно. А вечером сказал, что плохо себя чувствует, и рано лег спать.

Воронцов кивнул. Картина становилась яснее. Данила Соловьев или кто-то из взрослых кураторов пришли "поговорить" с Артемом, объяснить ему, что будет, если он не откажется от показаний. А когда мальчик не согласился молчать, решили проблему радикально.

Выйдя из больницы, майор закурил и долго стоял на ступеньках, глядя на серое небо. Он понимал – дело приняло серьезный оборот. Если раньше речь шла только о карьере и служебных неприятностях, то теперь на кону стояла жизнь детей.

Артема попытались убить, чтобы он не мог свидетельствовать против Данила Соловьева. А что будет с Кириллом Макаровым, если его родители не уберут заявление? Не станет ли и он жертвой "несчастного случая"?

Воронцов вспомнил последний разговор с дочерью. За три дня до самоубийства Лена вдруг заговорила с ним откровенно:

– Пап, а что будет, если на человека все ополчились? Если все говорят, что он плохой, хотя он ничего плохого не делал?

– Нужно бороться, – ответил тогда отец. – Не сдаваться, доказывать свою правоту.

– А если сил больше нет? Если очень устал бороться?

– Тогда нужно обратиться за помощью к тем, кто может защитить.

– А если таких нет? Если все отворачиваются и не хотят помогать?

Александр тогда не понял, что дочь просит о помощи. Подумал, что она говорит о каком-то школьном конфликте, который решится сам собой. А через три дня нашел ее повесившейся в комнате.

Майор затушил сигарету и достал телефон. Набрал номер Кравцова.

– Андрей Петрович, я принял решение. Дело продолжаю вести. До конца.

В трубке наступила пауза.

– Саша, ты же понимаешь, что подписываешь себе приговор? Они тебя сотрут в порошок.

– Понимаю. Но по-другому не могу.

– Тогда удачи, – устало сказал начальник и отключился.

Воронцов сел в машину и поехал домой. Впереди была последняя ночь перед решающим днем. Завтра Артем Федоров либо придет в себя и сможет рассказать правду, либо умрет. Завтра станет ясно, сумеет ли он защитить Кирилла Макарова там, где не сумел защитить собственную дочь.

А пока он просто поедет домой, откроет бутылку и будет смотреть на фотографию Лены, вспоминая ее смех и веселые глаза. И будет просить у нее прощения за то, что тогда не смог ее спасти.

Дочкины слезы он вытереть уже не сможет. Но, может быть, сумеет предотвратить чужие.

Глава 5: Урок жизни

Пятый день расследования стал решающим. Воронцов проснулся рано, с ясной головой и твердым намерением довести дело до конца, несмотря ни на что. Артем Федоров выжил – врачи сумели спасти парнишку, и теперь он лежал в реанимации под охраной. Попытка убийства единственного свидетеля только укрепила решимость майора.

К восьми утра он уже был в отделении, разбирая материалы дела. На столе лежали результаты дополнительной экспертизы – анализ крови Артема подтвердил наличие снотворного в организме перед введением наркотика. Значит, мальчика усыпили, а потом вкололи героин, рассчитывая на летальный исход.

В дверь постучали. Вошел участковый Анатолий с мрачным лицом.

– Саш, у меня для тебя новости. И хорошие, и плохие.

– Давай сначала плохие.

– Артем Федоров официально отказался от своих показаний. Адвокат уже подал заявление. Говорит, что мальчик был под психологическим давлением и оговорил себя.

Воронцов закурил, не удивившись. Этого следовало ожидать.

– А хорошие новости?

– А хорошие – это то, что я вчера весь вечер провел в местных барах. И знаешь, что выяснил? У нашего Данила Соловьева есть интересное хобби. Он торгует наркотиками среди школьников. Мелкий дилер, но стабильный.

Майор поднял голову от бумаг:

– Откуда информация?

– От одного местного наркомана. Говорит, что Данил ему недавно предлагал героин. Качественный, дорогой. Тот же самый, который нашли у Артема в крови.

Воронцов почувствовал, как в груди разгорается надежда. Наконец-то зацепка, которая может изменить ход дела.

– Этот наркоман готов дать показания?

– За определенную сумму готов. Я ему уже намекнул, что можно договориться.

– Толя, ты понимаешь, что мы с тобой встаем против очень серьезных людей? Соловьев-старший не простит такого удара по репутации семьи.

– Понимаю. Но знаешь что, Саш? А хуй с ними. Надоело мне смотреть, как богатенькие детишки творят что хотят, а мы должны молчать. У меня сын в восьмом классе растет. Завтра и его так же могут избить.

В половине девятого к отделению подъехала машина скорой помощи. Из нее вышла Марина Макарова с сыном Кириллом. Мальчик выглядел лучше – синяки начали сходить, но в глазах все еще читался страх.

– Александр Сергеевич, – обратилась к майору женщина, – мы пришли официально отозвать заявление.

Воронцов не удивился и этому. Система работала как часы – давление на семью жертвы было неизбежным.

– Марина Васильевна, вас кто-то принуждает?

– Нет, что вы… Просто мы подумали… Кирилл сказал, что ничего не помнит. Может, он действительно сам упал.

Майор посмотрел на мальчика. Тот стоял, опустив голову, явно под давлением матери.

– Кирилл, подойди ко мне.

Подросток неуверенно приблизился к столу.

– Скажи честно – тебя кто-то запугивает?

– Нет, – тихо ответил мальчик. – Просто… просто я не хочу больше проблем.

– А если я скажу тебе, что вчера пытались убить Артема Федорова, потому что он рассказал правду?

Кирилл резко поднял голову, в глазах мелькнул испуг.

– Как убить?

– Вкололи наркотики. Хотели, чтобы выглядело как передозировка. Понимаешь, что будет с тобой, если мы закроем дело?

Мальчик молчал, но Воронцов видел – парень понимает. Поняла и мать.

– Господи, – прошептала Марина Васильевна. – До чего они могут дойти?

– До любого. У них есть деньги, связи, адвокаты. А у нас что? Только правда и желание защитить детей.

Женщина заплакала:

– Но что мы можем сделать? Мы простые люди, у нас нет таких возможностей.

– Можете не отзывать заявление. Дайте мне время найти доказательства.

– А если нас… если с нами что-то случится?

– Не случится. Они не могут просто так убирать людей. Слишком много шума будет.

Воронцов понимал – он обещает то, чего гарантировать не может. Но других вариантов не было.

Кирилл вдруг заговорил:

– Мама, а помнишь, что говорил папа? Что нужно всегда бороться с несправедливостью?

– Помню, сынок.

– Тогда давайте бороться.

Марина Васильевна вытерла слезы и кивнула:

– Хорошо. Заявление не отзываем.

После их ухода Воронцов позвонил в больницу. Артем Федоров пришел в сознание и мог разговаривать. Майор решил съездить к нему, пока мальчика не перевели в обычную палату, где к нему смогут добраться "нужные" люди.

В реанимации Артем выглядел бледным и испуганным. Рядом сидели родители с заплаканными лицами.

– Артем, – тихо сказал Воронцов, – расскажи, что случилось позавчера вечером.

Мальчик посмотрел на родителей, те кивнули.

– Пришел Данил со старшими ребятами. Сказали, что если я не откажусь от показаний, то убьют. И меня, и родителей.

– А потом?

– Потом заставили выпить какую-то воду. Она была горькая. Через несколько минут я стал засыпать. А когда проснулся, уже был в больнице.

– Ты готов повторить это на допросе?

– Не знаю… Я боюсь.

Отец мальчика, преподаватель института, вдруг встал:

– Товарищ майор, а что будет, если мой сын даст показания? Гарантии какие-то есть?

– Честно? Никаких. Могут уволить вас с работы, могут создать проблемы с квартирой. Могут еще раз попытаться навредить сыну.

– Тогда зачем? Ради чего?

– Ради того, чтобы завтра другие дети не оказались в больнице. Или в морге.

Родители молчали. Наконец мать тихо сказала:

– Артем, решай сам. Ты уже взрослый.

Мальчик долго молчал, а потом кивнул:

– Расскажу все как есть.

Вернувшись в отделение, Воронцов застал в своем кабинете начальника РОВД Кравцова и незнакомого мужчину в дорогом костюме.

– Саша, знакомься, – мрачно сказал подполковник. – Это Валерий Сергеевич Кротов, адвокат. Представляет интересы семьи Соловьевых.

Адвокат протянул руку:

– Александр Сергеевич, мы уже встречались на родительском собрании. Хочу предложить вам цивилизованное решение проблемы.

– Слушаю.

– Мой клиент готов возместить семье Макаровых ущерб за лечение мальчика. Плюс компенсацию морального вреда. Скажем, двести тысяч рублей. Взамен дело закрывается за отсутствием состава преступления.

Воронцов закурил:

– А что насчет попытки убийства Артема Федорова?

– Какая попытка убийства? Подросток сам решил попробовать наркотики. К сожалению, не рассчитал дозу. Такое сплошь и рядом случается.

– У вас есть доказательства, что он сам приобрел героин?

– А у вас есть доказательства обратного?

Майор понял – адвокат хорошо подготовился. Все улики против Данила Соловьева можно легко оспорить.

– Валерий Сергеевич, – сказал он наконец, – а если я откажусь от вашего предложения?

– Тогда завтра утром на столе у прокурора области появится рапорт о превышении вами должностных полномочий. Плюс заявление от родителей о психологическом давлении на детей. Думаю, дальше объяснять не нужно?

Кравцов сидел молча, но Воронцов понимал – начальник на стороне адвоката. Системе нужен козел отпущения, а не справедливость.

– Можно до завтра подумать?

– Конечно. Но помните – завтра утром нужно принять окончательное решение.

После ухода адвоката Кравцов остался.

– Саша, я тебя как друг прошу – соглашайся. Не губи карьеру из-за этой истории.

– А если бы твоего сына так избили?

– Я бы взял деньги и перевел его в другую школу. Нечего бороться с системой – она сильнее.

– Может быть. Но я попробую.

Вечером Воронцов сидел дома, пил пиво и смотрел на фотографию дочери. Завтра он должен был принять решение, которое определит не только его судьбу, но и судьбы многих детей.

Телефон зазвонил. Звонила бывшая жена Светлана.

– Саша, слышала, что ты опять во что-то ввязался. Когда ты поймешь, что мир изменить нельзя?

– Света, а помнишь, что говорила Лена перед смертью?

– О чем?

– Она сказала: «Папа, почему взрослые такие трусы? Почему никто не хочет защищать детей?»

В трубке повисла тишина.

– Лена была права, – тихо сказала бывшая жена. – Мы действительно трусы.

– Не все.

– Саша… Будь осторожен.

Утром майор пришел в отделение с твердым решением. В кабинете его уже ждали Кравцов и адвокат.

– Ну что, Александр Сергеевич, – спросил Кротов, – какое решение?

– Дело не закрываю. Продолжаю расследование.

– Очень жаль, – покачал головой адвокат. – Вы делаете большую ошибку.

– Возможно. Но жить с собой после этого смогу.

Кравцов тяжело вздохнул:

– Саша, ты понимаешь, что я вынужден буду отстранить тебя от дела?

– Понимаю.

– И передать материалы другому следователю?

– Понимаю и это.

– И что через неделю тебя уволят?

– Тоже понимаю.

Адвокат собрал бумаги:

– Тогда до свидания, господа. Увидимся в суде.

После их ухода Воронцов открыл ноутбук и начал печатать подробный рапорт обо всех обстоятельствах дела. Копии документов он отправил в прокуратуру области, в департамент образования и в региональные СМИ.

Через час к нему зашел участковый Толя:– Саш, слышал, что тебя отстраняют?

– Слышал правильно.

– А дело закрывают?

– Пытаются.

– Тогда у меня для тебя подарок на прощание.

Анатолий достал из кармана диктофон:

– Вчера вечером я еще раз встретился с тем наркоманом. Он согласился дать показания. Все записано.

– Толя, ты же понимаешь, что после этого и тебя уберут?

– А мне уже все равно. Надоело быть винтиком в системе, которая защищает богатых и плюет на бедных.

К обеду история попала в региональные новости. Журналисты подхватили тему школьного насилия, и дело получило огласку. Телефон Воронцова разрывался от звонков коллег и знакомых.

Вечером к нему домой пришла мать Кирилла Макарова:

– Александр Сергеевич, я хотела поблагодарить вас. И сказать, что мы не отступим.

– Марина Васильевна, вы понимаете, что теперь будет только хуже? Меня отстранили от дела.

– Понимаю. Но сегодня Кирилл первый раз за неделю улыбнулся. Сказал, что гордится тем, что есть такие милиционеры, как вы.

– А завтра его могут снова избить.

– Завтра мы переводим его в другую школу. И знаете что? Там тоже есть дети, которых травят. Может быть, наша история поможет и им.

Через неделю Воронцова действительно уволили. Формулировка была стандартной – «по сокращению штатов». Дело о школьной травле закрыли за отсутствием доказательств.

Но кое-что изменилось. Данила Соловьев и его семья срочно переехали в другой город – слишком много внимания привлекла к ним история. В школе сменили директора. А главное – родители других детей перестали молчать о проблеме буллинга.

Воронцов устроился работать в частное охранное агентство. Зарплата была в два раза больше, работы меньше. Но каждое утро, просыпаясь, он вспоминал слова дочери: «Папа, почему взрослые такие трусы?»

И знал, что больше трусом не будет.

Через месяц ему позвонила мать Кирилла:

– Александр Сергеевич, у меня хорошие новости. Кирилл прекрасно учится в новой школе, нашел друзей. А главное – больше не боится ходить в туалет.

– Как дела у Артема?

– Тоже хорошо. Его семья тоже переехала. Мальчик восстанавливается, ходит к психологу.

– А что с Данилом?

– А что с ним? Богатые родители, хорошие связи. Думаете, его накажут? Максимум переведут в частную школу и наймут психолога.

Воронцов усмехнулся. Система действительно защищала своих.

– Марина Васильевна, а не жалеете, что не взяли деньги и не закрыли рот?

– Нет. Знаете почему? Потому что Кирилл теперь знает – есть взрослые, которые готовы за него бороться. И когда он вырастет, он тоже не будет трусом.

После разговора майор достал фотографию дочери. Лена улыбалась ему с того снимка, и казалось, что она гордится отцом.

– Прости меня, дочка, – прошептал он. – Тогда я не смог тебя защитить. Но сейчас я попытался защитить других детей.

За окном шел дождь, серые тучи затягивали небо. Воронцов открыл банку пива и закурил. Завтра будет новый день, новая работа, новая жизнь.

А где-то в городе четырнадцатилетний мальчик по имени Кирилл шел в школу без страха. И это было главной победой в этой истории.

Урок жизни оказался простым: система всегда защищает систему. Но иногда находятся люди, которые готовы пожертвовать карьерой ради того, чтобы дети не боялись ходить в школу.

И этого достаточно, чтобы мир стал чуть-чуть лучше.

Глава 1: Конверт на столе

Вторник начался как обычно – с похмелья и сигареты на лестничной клетке. Александр Сергеевич Воронцов стоял у окна девятого этажа панельной многоэтажки, затягивался "Беломором" и смотрел на серый октябрьский двор, где местные алкоголики уже распивали что-то из бутылки в бумажном пакете. "Коллеги", – мысленно усмехнулся майор, затушил окурок о подоконник и направился к лифту.

До отделения добрался за полчаса на стареньких "Жигулях", которые служили ему верой и правдой уже восемь лет. Машина скрипела, дымила и периодически глохла на светофорах, но Воронцов к ней привык. "Как и ко всему остальному в этой жизни", – подумал он, паркуясь во дворе районного отдела внутренних дел.

Дежурная часть встретила его привычным хаосом. Сержант Петров что-то бормотал в телефонную трубку, записывая очередное заявление о краже велосипеда, а возле стойки толпилось несколько граждан с потрепанными лицами и претензиями к жизни. Обычное утро в обычном отделе обычного спального района.

– Александр Сергеевич, – окликнул его дежурный, – к вам с утра уже звонили три раза. Какая-то женщина, говорит, что дело срочное.

– Фамилию назвала?

– Макарова. Сказала, что вчера заявление писала.

Воронцов кивнул и прошел в свой кабинет на втором этаже. Комната была маленькой и тесной, с двумя столами, стареньким сейфом и окном, выходящим во двор. На стенах висели планы районов, график дежурств и портрет президента, который косо смотрел на происходящее. За вторым столом уже сидел его напарник, младший лейтенант Игорь Семенов, и методично поедал бутерброд с колбасой.

– Привет, Саня, – пробормотал Семенов, не отрываясь от завтрака. – Как дела с гастритом?

– Живой пока. А у тебя что нового?

– Да ничего особенного. Вчера того барыгу взяли, помнишь, Колька Рыжий? Так он уже на свободе. Адвокат приехал, документы какие-то показал. Говорят, у него теперь крыша серьезная.

Воронцов достал из стола пачку сигарет и закурил, несмотря на запрет курения в служебных помещениях. В их отделе на это давно закрывали глаза – слишком много стресса на работе, чтобы еще и от сигарет отказываться.

– Игорь, а помнишь дело Макаровой? Вчера заявление принимали.

– А, это которая про квартирные махинации? Помню. Говорит, что ее кинули на миллион рублей. Документы подделали, квартиру продали третьим лицам. Классическая схема.

– Перспективы есть?

– Ну, как обычно. Если копать глубоко, то что-то найдем. Но ты же знаешь, сколько времени это займет. И главное – кого мы в итоге зацепим. Мелкую сошку или кого-то из серьезных.

Телефон зазвонил, прервав размышления Воронцова. Звонила та самая Макарова – женщина лет пятидесяти, голос дрожал от волнения и надежды.

– Александр Сергеевич, я всю ночь не спала. Вы же сказали, что будете разбираться. У меня больше никого нет, кто поможет. Эти деньги – все, что у меня было.

– Марина Ивановна, я понимаю. Сегодня займусь вашим делом, изучу документы. Можете приехать к обеду, поговорим подробнее.

– Спасибо вам. Я знала, что вы – честный человек. Соседка говорила, что вы всегда помогаете простым людям.

Воронцов положил трубку и покачал головой. "Честный человек", – это звучало почти как ругательство в их профессии. За восемнадцать лет службы он понял главное правило: в этой системе честность – роскошь, которую могут себе позволить только те, кто готов всю жизнь сидеть на одном месте и получать копейки.

– Саня, – сказал Семенов, доедая свой бутерброд, – а ты серьезно собираешься этим делом заниматься? Ты же знаешь, что там замешаны. В городе только одна контора занимается такими операциями с недвижимостью.

– "Гарант-Инвест"?

– Именно. А кто там главный? Семен Борисович Крутицкий. У него половина города на крючке. И в нашем отделе есть люди, которые предпочитают с ним не связываться.

Воронцов знал Крутицкого не лично, но по репутации. Успешный бизнесмен, депутат городской думы, спонсор местной команды по хоккею. Формально чист, а неформально – контролирует половину рынка недвижимости в городе. Такие люди обычно имеют хорошие связи в правоохранительных органах.

– Игорь, а ты боишься?

– Не боюсь, но и не дурак. У меня жена, двое детей, ипотека. Хочу дослужить до капитана и спокойно на пенсию. А не искать приключения на свою голову.

– Понимаю.

Воронцов достал из стола папку с документами по делу Макаровой и начал их изучать. История была типичной для девяностых, которые почему-то продолжались и в две тысячи десятых. Одинокая женщина, вдова, решила продать квартиру покойного мужа. Обратилась в агентство недвижимости, подписала договор, получила аванс. А через месяц выяснилось, что квартира уже продана другим людям по другим документам. Аванс вернуть отказались, ссылаясь на какие-то пункты договора.

Документы выглядели подозрительно. Слишком много исправлений, нестыковки в датах, печати немного смазанные. Явная подделка, но доказать это будет непросто. Нужна серьезная экспертиза, проверка всех участников сделки, изучение финансовых потоков. Работы на несколько месяцев, если делать все по закону.

В половине первого в кабинет зашел начальник отдела подполковник Кравцов. Мужчина лет пятидесяти, с лицом уставшего от жизни человека и глазами, которые уже давно ничему не удивлялись.

– Александр Сергеевич, как дела? Что по плану раскрываемости?

– Нормально, Петр Иванович. В этом месяце уже четыре дела закрыли. По кражам в основном.

– Хорошо. А что это у тебя? – кивнул он на папку.

– Мошенничество с недвижимостью. Вчера заявление приняли.