Метавселенная воробья, или О чём говорят птички

Пролог с перьями

«Луна – это всего лишь недостроенное гнездо.

Но мы всё равно вьём свои рядом.»

Иногда ночью, когда город уже утонул в желтоватом свете фонарей, а окна погасли, остаётся только один звук – едва слышный «чирик». Вы думаете, это воробей в полусне? Наивные… Это конференция. Совещание. Заговор.

Да, птичий мир куда сложнее, чем вам кажется. За привычным щебетом скрываются признания, манифесты и даже философские трактаты. Сова цитирует Камю, голуби спорят о природе голограммы, сорока коллекционирует не только блестяшки, но и слухи, а ворона уверена, что мода способна спасти Вселенную. И всё это происходит прямо у вас над головой, на проводах и ветках, – вы просто не слышите перевода.

Эта книга – как ключ от потайной двери. Приоткроешь её – и попадаешь в метавселенную, где каждая птица говорит о вас самих: о вашей гордости и смешных слабостях, о надеждах и нелепых страхах. Здесь чириканье превращается в философию, а крошка хлеба – в повод для вечной войны.

Готовы? Тогда поднимите глаза к небу и попробуйте прислушаться. Вдруг тот самый воробей, что сидит на карнизе прямо сейчас, обсуждает именно вас.

Глава 1. Сова читает Камю

Ночь опустилась на парк, укрыв деревья темно-синим бархатом. На самой толстой ветке старого дуба сидит Сова. Перед ней – потертая книга с золотым тиснением на корешке. В лунном свете можно разобрать название: «Миф о Сизифе». Сова аккуратно перелистывает страницу когтем, и ее круглые неморгающие глаза бегло читают строки.

– Извините… Вы действительно читаете книгу по-человечески?На соседней ветке притулился молодой Воробей, нахохлившийся от ночной прохлады. Обычно в это время все порядочные воробьи уже спят в своих гнездах, но любопытство одолело – он услышал шорох страниц и тусклый свет светлячка, которого Сова пристроила как лампу. Юный Воробей не решается прервать тишину, поэтому лишь осторожно чирикает:

Сова отрывает взгляд от страницы и смотрит на маленького гостя. В ее глазах отражается луна и еще что-то мудро-лукавое.

– Почему бы и нет? – негромко отвечает она, переворачивая страницу.

– Стоит позаимствовать у людей что-то, кроме их бутербродов. В их книгах бывает зерно истины. Вот, например, мсье Камю утверждает, что в мире нет изначального смысла, и надо представить себе Сизифа счастливым, толкая в гору бессмысленный камень.

– А кто такой Сизиф? – шепчет он.Воробей переминается с лапки на лапку, стараясь не чирикнуть слишком громко от волнения. Он, признаться, с трудом понял, о чем говорит Сова.

Сова мягко ухмыляется:

– Греческий герой, которого боги наказали выкатывать на гору тяжёлый камень. Каждый раз, когда он почти достигал вершины, камень срывался вниз, и всё приходилось начинать сначала. Бессмысленный труд на вечность.

– Бедняга… И он был счастлив?Молодой Воробей сочувственно взмахивает крыльями:

– В том-то и дело, – задумчиво отвечает Сова, захлопывая книгу. Пыльный мотылёк взлетает с переплёта. – Камю считает, что раз уж жизнь лишена объективного смысла, то нужно найти свой собственный. Представить себе Сизифа счастливым, несмотря ни на что. Тянуть свою ношу и улыбаться.

Воробей надувает серое брюшко, пытаясь осмыслить услышанное. В голове его роятся вопросы, как мошки над фонарем.

– Но ведь мы – птицы… Какой у нас “камень”? Нам же не надо ничего тащить.

Сова плавно поворачивает голову на 180 градусов, окидывая взглядом ночной парк:

– У каждого свой камень, – тихо говорит она. – Вот ты, например, сегодня с утра сколько червячков поймал?

– Два, – признаётся Воробей и смущённо опускает клюв. – И оба упустил, пока с другими воробьями дрался.

Сова тихо смеётся, переступая когтистой лапой:

– Видишь. Твой камень – извечная погоня за пропитанием и статусом в стае. Каждый день ты от рассвета до заката повторяешь один и тот же подвиг: ищешь крошки, червячков, ругаешься с соперниками за место на ветке. Тебя не угнетает бессмысленность этого круговорота?

Воробей замолкает. О таком он не думал. Жизнь казалась ему вполне насыщенной: утром – на газон за жуками, днем – на клумбы за крошками, вечером – с друзьями обсудить кошку, которая гонялась за ними у подъезда. А что, если Сова права и во всем этом нет высшего смысла?

– Иногда… – тихо чирикает он после паузы. – Иногда кажется, что так будет всегда. Будто я по кругу летаю, а впереди ничего нового. Разве что новый кот во дворе появится.

Сова качает головой:

– Вот именно. Мы бесконечно перелетаем с ветки на ветку в поисках смысла. А смысл, возможно, в том, чтобы просто иногда сидеть на ветке и никуда не лететь. Пока ее не спилят… – Она усмехается своей мрачной шутке и продолжает: – Многие птицы об этом задумываются, просто не у всех хватает слов или мысли сформулировать.

Сова слегка взмахивает крылом в сторону деревьев:

– Взять хотя бы того дрозда, который каждое утро бьется в окно многоэтажки на окраине парка. Раз за разом он видит отражение неба в стекле и пытается лететь в него, не понимая, что это иллюзия. Для него это окно – как та гора для Сизифа. Он не пробьет стекло, но что-то заставляет его пробовать снова и снова. Можно ли его назвать счастливым? Вряд ли. Но, может, сам процесс для него важнее результата.

– А что же делать? – спрашивает он, глядя на Сову во все глаза. – Неужто мы обречены так и носиться без толку?Воробей вспоминает: да, он не раз видел по утрам бедного дрозда, который принимается ни свет ни заря биться о чье-то окно. И правда, странный чудак – зачем? Теперь, после слов Совы, эта нелепица обрела печальный смысл.

– Обречены… или благословлены, как посмотреть. Люди, знаешь ли, сами не так давно поняли, что никуда «не прилетят» в поисках высшего смысла. Так придумали философию абсурда, экзистенциализм. Этот самый Камю пишет, что нужно принять бессмысленность, но не сдаваться отчаянию. Жить, творить свой смысл, даже зная, что в конце ждет только… – она замолкает и взмахом крыла указывает на темное небо с блеклыми звездами, – …неизвестность.Сова поворачивается обратно к нему и слегка наклоняет голову:

Молодой Воробей вздыхает. От таких мыслей у него внутри всё переворачивается. Ему хочется снова стать птенцом, которому главное – чтоб мама принесла жука и укрыла крылом на ночь. Зачем он вообще влез в эту философию?

Сова видит его смятение и мягко улыбается:

– Не спеши хандрить, дружок. Абсурд абсурдом, а жить-то надо. У тебя впереди много дней полетов, драк и песен. Ищи радость в них. В каждом солнечном луче на пере, в каждой луже после дождя, в каждой вкусной семечке, что найдешь. Ведь, в конце концов, счастье для птицы может быть очень простым.

– Но как же смысл? – не унимается Воробей. – Разве не нужно найти какое-то великое предназначение, стать, не знаю, самым громким певцом или построить самое большое гнездо?

– Амбиции – это неплохо, – негромко говорит она. – Но погоня за ними часто превращается в тот же сизифов труд. Чем выше летишь, тем больнее падать. Мне доводилось встречать воронов, что мнили себя королями помойки, воробьев, мечтавших прославиться в блогах, соловьев, гнавшихся за идеальной нотой… Многие из них в итоге разочаровывались.Сова закрывает книгу и бережно привязывает ее к ветке тонким корешком плюща – пусть остается здесь, на дубе: еще почитает.

– Может, в том и суть, чтобы найти баланс: знать о бессмысленности, но все равно чирикать – наперекор ей. В каждом нашем чирике – вызов пустоте. Мы поем по утрам, даже если знаем, что вечером снова стемнеет и все забудется.Сова смотрит на луну, задумчиво прищурившись:

Воробей тихонько чирикает, в знак согласия или задумчивости непонятно. Ему хочется еще спросить Сову о тысяче вещей: о звездах, о том, есть ли у птиц душа, почему люди пишут книги, если тоже не знают смысла… Но на востоке небо уже начинает сереть – скоро рассвет.

Сова замечает первые блики зари:

– Лети-ка отдыхать, юный философ. Твое утро вот-вот начнется. А я – ночная птица, мне пора спать.

– Спасибо вам… – Воробей кланяется, растопырив крылышки. – Вы мне столько всего рассказали.

Сова добродушно моргает – впервые за все время, отчего Воробей даже удивляется (он был уверен, что она вообще не моргает, вечно глядит мудро, оказывается, тоже живое существо).

– Иди, малыш. И помни: надо представить себе воробья счастливым, даже если он не понимает всех тайн мироздания. Чирик-чирик – и вперед.

Молодой Воробей взмахивает крыльями и слетает с ветки. Он чувствует, что голова у него переполнена мудреными мыслями, которые еще долго предстоит расклевывать, будто твердый орешек. Но в душе – странная легкость.

Перед тем как окончательно скрыться меж кустов, он оглядывается. Сова уже закрыла глаза и взъерошила перья, готовясь задремать. Рядом с ней на дубовой ветке покоится томик Камю. Луна опускается за крыши домов, и в предрассветном сумраке кажется, будто Сова и книга – единое целое.

Воробей тихо благодарно чирикает – самому себе, Сове, пробуждающемуся миру. А затем летит встречать новый день.

Глава 2. Разбор полётов

Раннее утро. На раскидистом клёне у городской площади собралась птичья планёрка – неофициальный «офис» местной стаи. С десяток воробьёв, пара сизых голубей, деловитый скворец и солидная ворона расположились на разных ветках, создавая впечатление многоуровневого совещания.

Главный – Ворон Петрович – важно сидит наверху, перебирая клювом старый сигаретный фильтр, будто дорогую сигару. Он громко каркает, привлекая внимание:

– Коллеги! Повестка на сегодня: налёт на огород Сидорова, разбор полётов за прошлую неделю и планирование миграции на юг. Прошу внимания!

Младшие воробьи тут же умолкают, переставая щебетать о своих мелких делах. Ворон Петрович оглядывает присутствующих строго, особенно задержав взгляд на одном опоздавшем голубе, который пытается незаметно примоститься на краю ветки.

– Голубь! – внезапно рявкает ворон. – Опоздал на пять минут. Я тебе что – птенчик? Будешь мне тут ворковать про пробки в воздушном пространстве?!

Голубь смущённо втягивает шею:

– Прошу прощения, Ворон Петрович, крыло натер мозоль, летел медленнее обычного…

Ворон презрительно каркает:

– Отговорки! В следующий раз вылетай раньше. У нас дисциплина или птичий базар? Кар-р!

Он раздражённо роняет фильтр-сигару вниз (на головы прохожих людей, но те даже не замечают – мало ли что падает с деревьев). Продолжает, смягчив тон:

– Итак, пункт первый. Как все знают, вчера нас чуть не застукал кот при налёте на огород гражданина Сидорова. В итоге без потерь, но материал собран не полностью: всего пара недоклеванных помидоров. Кто ответственный за наблюдение?

С нижней ветки робко подаёт голос юркий Воробей (тот самый молодой философ, но сейчас на работе он старатель и серьёзен):

– Это… я стоял на стреме, Ворон Петрович.

– Стоял, говоришь… Да ты, крылатый, сидел в кустах и по сторонам зевал! – Ворон прищуривает один глаз. – Кот прошёл в двух хвостах от тебя! Хорошо, сорока вовремя подняла шум, отвлекла.

Воробей понуро опускает голову:

– Больше не повторится. В следующий раз буду внимательнее.

– Я надеюсь, – Ворон грозно крякает. – Иначе отправлю тебя в ночную смену к совам, будешь у них корпоративную этику перенимать.

Сорока – та самая, что подняла тревогу – горделиво встряхивает бело-чёрными крыльями:

– Кстати, о тревоге. Предлагаю разработать протокол безопасности: как только кот появляется, подавать единый сигнал. А то вчера каждый орал что попало. Надо стандартизировать оповещение!

Ворон кивает:

– Верно. Запиши, секретарь.

– Гляди, снова дятла заставили бумажную работу работать. Он ведь кодер, а протокол пишет… Эх, бюрократия. Не зарыть бы ему талант в бумагу.На соседней ветке дятел-канцелярия старательно выстукивает клювом по стволу пункты протокола – видимо, у него такая система заметок на дереве, что-то вроде протоколирования. Голубь, тот, что опоздал, шепчет соседу:

Скворец-сосед тихонько хихикает:

– Понятно дело. В отделе кадров, говорят, клюв точат о каждый новый указ. А дятлу лишь бы стучать – ему неважно, код или протокол.

Тем временем совещание продолжается. Обсудив огород Сидорова (решили повторить налёт завтра на рассвете, выделив двух воробьёв на разведку и назначив сороку ответственной за отвлечение кота), перешли ко второму пункту – “разбор полётов”, то есть анализ миграции за прошлую осень. Слово берёт опытный Скворец-навигатор:

– Уважаемые коллеги, прошлой осенью наше стадо допустило отклонение от курса на 200 километров восточнее, в результате чего вместо запланированной зимовки на турецком побережье мы частично оказались под Воронежем.

Толпа птиц неудобно переглядывается, вспоминая, как они тогда мёрзли на незнакомом болоте.

Скворец продолжает:

– По итогам внутреннего расследования выяснилось, что навигатор не был обновлён до последней версии. Возможно, некоторым стоило обновить “карту полётов”. И, кхм, впредь рекомендую не доверять журавлю-стажёру вести колонну. Он хоть и высокий, но ориентируется так себе.

Вороны и воробьи тихонько посмеиваются; журавль-стажёр, если бы присутствовал, наверняка бы покраснел.

– В связи с этим, – скворец поднимает клюв, – предлагаю запустить краудфандинг на покупку нового навигационного оборудования. То есть, хм, на дополнительные разведывательные полёты, поиск оптимальных маршрутов. Нужны добровольцы и небольшие вложения – буквально по паре блестяшек с носа, ой, то есть с клюва.

Сорока тут же выкрикивает:

– Блестяшки? Я готова инвестировать! У меня как раз коллекция фантиков лежит без дела.

Воробьи тоже одобрительно чирикают – перспектива не замёрзнуть следующей зимой их вдохновляет больше, чем любые указы начальства.

Наконец, самый оживлённый – третий – пункт: планирование отлёта на юг. Ворон Петрович ещё больше распушает чёрные перья, принимая официальный вид:

– Господа пернатые, у нас серьёзный вызов. В прошлом году дедлайн по отлёту благополучно провалили: улетели позже положенного, попали в дождь и грозу. В этом году такого быть не должно. Прошу всех отнестись ответственно.

– Разрешите, – подаёт голос старый дрозд-погодник с нижней ветки. – Нужно проверить надёжность наших источников прогноза погоды.

– Верно, – соглашается Ворон. – Синоптику слово.

Дрозд важно прочищает горло:

– Мой прогноз на осень: если темнеет рано – будет ночь. Если летит паук на паутине – бабье лето в разгаре. Гарантирую 95% точность!

Молодые воробьи прикрывают клювы крыльями, скрывая улыбки, – старик выдал свою стандартную “формулу”. Но Ворон Петрович кивает совершенно серьёзно:

– Отлично, спасибо. Отдел перелётов, учтите прогноз.

– Мы бы и рады учесть, – ворчит скворец-навигатор вполголоса, – да он каждый год так говорит…

– Чрезвычайная новость! Сороки-разведчицы докладывают: вновь участились случаи хищнического поведения со стороны… – он пафосно делает паузу, – кошек!Внезапно, с треском веток, к совещанию присоединяется запыхавшийся дрозд-мессенджер:

– Проклятые пушистики… – шипит скворец.По веткам пробегает встревоженный гул.

– Совсем уже обнаглели, – ворчит голубь.

Дрозд-мессенджер продолжает:

– В связи с этим от отдела безопасности поступило предписание: быть бдительнее, не ходить по газонам в одиночку и всегда иметь план аварийного взлёта. Доклад окончен.

Ворон Петрович благодарит дрозда кивком:

– Хорошо. Ну что ж, на сегодня всё. Все свободны, приступайте к своим обязанностям.

– Я блог вести, – щебечет один воробей приятелю. – Нужно свежий пост о лучших кормушках города выложить, подписчики ждут.Птицы начинают разлетаться, переговариваясь между собой:

– А мне на доставку, – воркует курьер-голубь. – Жду заказ на ветки для гнезда, сервис “От птахи к птахе” набирает обороты.

– У меня сегодня вебинар, – важно сообщает молоденькая синица. – “Как эффективно клевать и не сломать клюв за 10 дней”. Не пропустите, кстати, начало в полдень!

Ворон Петрович слышит этот гомон и тяжко вздыхает. Он летит рядом со старой вороной, своей заместительницей. Та устало говорит:

– Не стая, а стартап какой-то… Каждый чем-то своим занят. Никакого тебе единства.

– Да уж, – соглашается он. – Раньше проще было. Улетай на юг, возвращайся весной – вот и весь бизнес-процесс. А теперь столько заморочек: и пиар у них, и фриланс…

Ворона понимающе кивает:

– Время такое. Постмодерн. Каждая пичуга – сама по себе бренд.

Ворон Петрович кривит клюв:

– Бренд… Карр. Главное, чтоб до дела было. Ладно, пойдём проверим, как там наш архив к прилёту проверяющих готов.

Два старых ворона перелетают на соседнее дерево, где в дупле хранится отчётность – десятки желудей с выдолбленными на них клювом символами (резервные копии миграционных карт, надо полагать).

А на клёне тем временем молодёжь уже вовсю обсуждает кто куда:

– В парк, на помойку, на балкон к тёте Маше?

– На балкон не надо, она вчера веником шугала.

– Тогда на рынок, там сегодня завоз арбузов, семечки выплёвывают – самое то!

Через несколько минут клён пустеет, лишь дятел всё ещё стучит, заканчивая протокол заседания. Последним, задумавшись, слетает тот самый молодой Воробей-философ. Ему в целом понравилось чувствовать себя частью организованного дела, но где-то в глубине души шевелится сомнение: а не такой ли это же бессмысленный “камень”, как говорила Сова? Только в другом обличье – не катить, так клевать без конца.

Он отгоняет назойливую мысль и устремляется к ближайшему газону, где коллеги уже дружно роются в свежей земле. Рабочий день в самом разгаре – пора добывать пропитание и выполнять планы по червякам.

Глава 3. Голубь в метавселенной

На карнизе старого дома у площади два голубя чинно сидят бок о бок, словно два задумчивых булыжника. Утро в разгаре, но этим двоим не до привычного выпрашивания крошек у бабушек – у них философская беседа.

– Ты никогда не задумывался, – говорит первый голубь по имени Вася, наклоняя серую голову к собеседнику, – что небо – это голографический купол?

Второй голубь (его зовут Гриша) недоумённо моргает красноватыми глазами:

– Чего это вдруг?

Вася оглядывается, понижает голос до таинственного шёпота:

– Серьёзно тебе говорю. Все наши полёты – это иллюзия. Мы, голуби, на самом деле никуда не летаем, а просто бегаем внутри гигантского колеса, как хомяки, а над нами – проекция небес.

Гриша хлопает крыльями и хохочет:

– Ху-ху, брат, ты с утра перебродивших ягод обклювался? Какое ещё колесо? Вон же облака плывут, солнце светит.

Вася укоризненно цокает клювом:

– Вот именно – “плывут”. А может, это картинки двигаются? Ты когда-нибудь залетал за край неба? Нет. Никто не залетал. Потому что край неба – это стена купола!

Гриша фыркает:

– Ну, даже если так. Допустим, купол. А кто его сделал? Люди?

– Люди? – Вася презрительно трясёт головой. – Да они сами как птенцы слепые, ничего не понимают. Нет, купол поставили кто-то свыше… Может, коты-инопланетяне.

Гриша встрепенулся:

– Это ты сейчас о тех котах, что у мусорных баков шастают? Инопланетяне?!

– А ты думал, кто? – загадочно щурится Вася. – Видел, как они на нас смотрят, как будто знают что-то. Ходят мягко, крадутся… Точно выведывают наши секреты по заданию внеземного разума.

Голубь Гриша явно колеблется между смехом и любопытством. Он знает Васю – тот ещё любитель всяких сомнительных идей. В прошлом месяце Вася уверял, что дождь идёт потому, что “наверху кто-то забыл кран закрыть”. А неделю назад распространял слух, будто люди откармливают птиц семечками, чтобы потом прибежали огромные жёлтые курицы из КФС и нас всех забрали. Но, с другой стороны, некоторые Васины идеи хоть и бредовые, но звучат занятно.

– Ладно, с котами пусть будет. Но объясни тогда, Вася, если мы бегаем в каком-то колесе, почему солнце встаёт каждое утро с востока, а садится на западе? Что, лампочку двигают туда-сюда?

Вася глубокомысленно кивает:

– Именно. Солнце – это большая лампочка. Кто-то её включает и выключает. Экономят электричество, понимаешь? Ночью выключают – мы думаем, это ночь. Днём включают – мы радуемся, летим якобы.

Гриша прищуривается, рассматривая Васю:

– Слушай, а может, солнце квадратное? Раз голограмма… Ты такое не замечал?

– Замечал! – оживляется Вася. – Вчера как раз смотрю на закате – и будто на миг пиксельнулся край солнечного диска, как у старого экрана.

Гриша окончательно сбит с толку. Он, конечно, видел много чудес – как люди разговаривают сами с собой, держа у уха маленькие блестящие коробочки; как по небу летают железные птицы, ревя моторами. Разве это не странно? Может, Вася прав, и кругом одна сплошная странность.

– Возьмём, к примеру, людей, – продолжает Вася, почуяв, что приятель его слушает. – Эти двуногие всё время смотрят в прямоугольные светящиеся предметы, пальцами по ним тычут. Они же явно живут в какой-то своей виртуальной реальности!

– А что такое виртуальная? – переспрашивает Гриша, почесав клювом грудку.

– Ну, типа выдуманная, цифровая. Они её называют “метавселенная” вроде, – гордо заявляет Вася новое словцо, которое слышал от интеллигентных синиц у университетской столовой. – Представь: у них есть целый мир внутри тех прямоугольников. Они там общаются, кормят каких-то тамагочи… Поэтому и нас не замечают иногда, хоть мы перед носом крыльями машем.

Гриша припоминает: точно, видел вчера в сквере – трое студентов сидели на лавке, уткнувшись в свои телефоны, а вокруг них голуби хоть пляшут – никто не глядит.

– И зачем им это?

– Не знаю, может, у них там свои голуби виртуальные, – смеётся Вася.

– Или они думают, что так глубже поймут реальность. Построили метавселенную, а про обычную вселенную забыли.

Гриша вздыхает:

– Странные они, люди. Раньше хлеба бросали много, общались с нами. А сейчас ходят с этими штуками, и крошек от них не дождёшься – всё в свои телефоны уставились.

– Вот-вот! – подхватывает Вася. – Потому что, я думаю, они и сами запутались, где настоящий мир, а где игрушечный. Может, они нас вообще за глюк считают.

Гриша переглядывается с Васей:

– Слушай, выходит, мы-то ещё ничего, а? Мы хоть простые птицы, но в виртуальную ловушку не попались.

– Ага, – Вася горделиво расправляет крылья. – У нас, голубей, и без технологий своя программа – небо, крыши, булочки… Нам эти их цифровые бредни ни к чему.

– Хотя… я тут подумал. А вдруг мы уже тоже в ловушке?Он замолкает на секунду, потом добавляет задумчиво:

– Как это? – пугается Гриша, оглядываясь, будто вокруг сейчас сдвинутся декорации.

– Представь, – заговорщически воркует Вася, – что все наши привычки – это программа, написанная кем-то. Вот мы каждый день ходим по одним и тем же маршрутам: площадь, рынок, на чердак к бабе Дусе, потом обратно. Как по расписанию. А вдруг это алгоритм, заданный свыше? Мы как боты, выполняем код!

Гриша моргает:

– Фу, не говори так, жутко аж. Мне казалось, я свободный голубь…

– Свободный? – трагически восклицает Вася. – Ха! А почему тогда ты всегда ешь одни и те же зерна, сидишь на одном и том же фонаре каждый вечер? Потому что программу так заложили! Я вот всерьёз думаю: мы – просто персонажи в симуляции. И наша память стирается каждый день.

Наступает тишина. От такой перспективы у Гриши внутри всё похолодело, хоть утро тёплое. Он начинает сомневаться в собственной реальности – а вдруг правда? Вдруг их жизнь – чей-то эксперимент?

И тут на балконе, возле которого они сидят, открывается окно. Появляется пожилой человек с хлебницей. Он крошит свежий хлеб прямо на карниз – ровно перед озадаченными голубями. Те машинально начинают клевать тёплые мягкие крошки.

– Вот видишь… Опять хлеб. Нас откармливают.Вася, всё ещё хмурый от своих мыслей, бормочет сквозь полный клюв:

– Может, просто кормят? По доброте?Гриша, наслаждаясь завтраком, качает головой:

– Не бывает такой доброты просто так, – мрачно воркует Вася. – Определённо что-то замышляют.

Некоторое время слышно только чавканье довольных голубей. Старик, покормив их, улыбается и скрывается обратно за окном.

Гриша облизывает клюв, довольно жмурясь:

– Знаешь, если это симуляция, то вполне себе приятная. Кормят вкусно… Может, не стоит ломать голову?

Но Вася уже не слушает. Он внимательно смотрит на небо, где вдали показался блестящий белый самолет, тянущий за собой след.

– Смотри, – шепчет он. – Смешная железная птицаполетела. Копирует нас, но никогда не догонит.

– Это ты про самолёт? – спрашивает Гриша, запрокинув голову. – Ну, летает он и ладно. Чем он смешной?

– Тем, что ненастоящий, – отвечает Вася. – Это же всё декорация. Часть купола. Чтобы мы думали, будто у людей тоже есть крылья, только железные.

Гриша кряхтит:

– Ох, Вася… Знаешь, что я думаю? Пусть даже всё кругом иллюзия, голограмма и программа. Мне, если честно, всё равно. Я голубь, и мне хорошо. У меня вот хлебные крошки вкусные, крылья на месте, солнышко греет, хоть и лампочка. Какая разница, реально это или нет?

Вася печально вздыхает:

– Тебе повезло, брат. Ты просто не хочешь знать правду.

– А зачем она, правда твоя? – пожимает крыльями Гриша. – Буду я переживать, что небо не настоящее, если оно всё равно синее и красивое. И что мы бегаем в колесе – ну и пусть бегаем, главное, друг с другом, и зерно дают.

Вася несколько минут молчит. Он доедает крошки, затем глубоко вздыхает, глядя вниз на площадь:

– Может, ты и прав. Иногда думаю: голуби знают всё. Они просто прикидываются глупыми, чтобы их не трогали. Наверное, стоит и мне притвориться, что ничего не понимаю. Жить будет легче.

Гриша добродушно толкает приятеля крылом:

– Вот и славно. Полетели к фонтану? Утренний хлебушек запить водой.

– Полетели, – соглашается Вася.