Сказание об Амелии Драконоборщице

В зените своих лет королева Амелия уделяла все больше и больше времени государственным делам: она покидала покои еще до рассвета, а возвращалась, зачастую, уже после заката, ухватившись за разболевшуюся голову, – и сразу же шла спать.

Сегодняшний вечер она сочла хорошим, так как успела покинуть хладный тронный зал – куда, казалось, не попадало ни луча солнца – еще до его захода, а это значило, что сегодня она сможет уделить время своей небольшой отдушине – наблюдению за закатом.

Амелия вошла в покои и, как обычно, сразу же направилась к прикроватному сундуку, украшенному самоцветами, дабы уложить корону, которая с каждым днем все сильнее отягощала шею, в отличие от любимого топфхельма, который королева гордо водружала на свою рыжевласую голову перед тем, как встать на защиту государства плечом к плечу со своим войском. Однако, вот уже пять лет на границах королевства все было тихо, и новых битв не предвиделось, что, несомненно, очень печалило уставшую от дворцовой рутины владычицу.

Она уселась на каменный прохладный подоконник и любовалась закатным пьянеющим солнцем, раскинувшимся над долиной; небо ярко запламенело, будто…

– Будто дракон разинул свою огнедышащую пасть, – произнесла Амелия.

В груди защемило. Уходящее восвояси светило напомнило ей место, которое она так долго старалась забыть.

В отрочестве белокурая Амелия, в отличие от младшей сестры Сальвии, была не той принцессой, что мечтала о лебезящей свите придворных дурочек, пышных нарядах и златовласых пустопорожних принцах. Придворному этикету она предпочитала прямолинейность; празднествам – уроки фехтования; игре с куклами – лазанья по деревьям; а песнопениям сладкоречивых кантов – изучение запылившихся карт.

В конце концов, терпению родителей пришел конец. Согласно древнему указу короля Арвино I, прозванного Битворожденным, каждая принцесса, не поддающаяся подготовке к выполнению своих обязанностей, должна быть заточена в Башне Одиночества на Острове Туманов до тех пор, пока достойный принц не сочтет нужным вызволить ее и взять в законные жены. Весь срок заточения предполагал освоение главного искусства достойной принцессы – смирения.

Ах, сколько жизнерадостных принцесс погубил этот указ: большинство вернулось оттуда с потухшими глазами – и таким еще повезло, ведь были и те, кто остались в той башне навсегда, так и не дождавшись благородного суженого.

Испокон веков хозяевами Острова Туманов были Нобеланги – род карликов, владевших тайными знаниями о защитных и обманных чарах. Они заключили договор с Арвино I, согласно которому предоставляли свою башню в качестве темницы для непокорных принцесс. Но теперь уж этот древний род – древнее самой королевской династии – изрядно поредел, почти превратившись в сказку, ведь уже три столетия в них не было нужды – будто извелись все непутевые принцессы.

И вот теперь монаршему двору вновь понадобились услуги Нобелангов, из которых остался один лишь Альбрехт – угрюмый карлик, чья седая неухоженная борода влачилась за ним по земле, собирая весь лежащий мусор. Собственно, прихорашиваться ему было не для кого: он предпочел доживать свои века в окружении выщербленных временем кернических скрижалей.

Сам остров был хоть и небольшим, но весьма насыщенным: на нем уместились гроты, пещеры, холмы, утесы, кряжи и прибрежные топи, а вся территория – вплоть до взморья – была покрыта густым туманом, отчего остров казался необъятным. Башня Одиночества, находящаяся в самом его сердце, была окружена полуразрушенной каменной стеной, защищенной глубоким рвом со зловонной, вязкой и бурлящей жидкостью пламенного цвета. Единственным проходом вглубь крепости был трухлявый деревянный мост, который опустился почти сразу, как Альбрехт завидел сквозь туман конный отряд, во главе которого гордо двигался облаченный в латные доспехи король на изабелловом коне; юная принцесса – едва заметная из-за широких, переливающих на солнце плеч отца – ехала рядом на гнедой пони.

На узком и шатком мосту мог поместиться лишь один всадник, а потому государь приказал гвардии ждать, пропустив дочь вперед. Лишь когда король пересек ворота, карлик заметил два огромных мешка, свисающих с крупа коня. Монарх дернул поводья, и конь затормозил прямо перед Нобелангом.

– Приветствую, хозяин Острова Туманов! – зычно произнес правитель, спешившись со своего скакуна и сняв испещренный засечками армет.

– Да-да, давайте без формальностей, Ваше Высочество: я слишком стар для куртуазного этикета, – проворчал Альбрехт, опираясь на свой деревянный посох с драконоголовым набалдашником.

– Изволь спросить, старец: как ты понял, что я король?

– Ваш пращур уж больше тысячи лет назад заключил договор с нашим семейством – и никто, кроме непокорных принцесс и их недовольных отцов, сюда не наведывается.

– И то верно; вновь несчастье в нашей династии: дочь моя, Амелия…

– Да-да-да, – нетерпеливо прервал его карлик, – Долго же, однако, монарший двор не взывал к нашим обязательствам. Уж ежели меня не подводит память, то последней у нас гостила принцесса Селестия – лет триста тому назад. Я тогда еще совсем юнцом был. Да только вот не спешили к ней принцы – так и состарилась здесь, мы ее под стеной похоронили.

– К сожалению, такой исход возможен, – равнодушно заключил король.

– Вы сами-то когда в последний раз видели храброго благородного принца, Ваша Светлость? Даже я – три с лишним века от роду – помню их едва. Перевелись уж они, государь, и новых не предвидится. Не жалко дочку-то? – указал он на Амелию своим тощим морщинистым пальцем. – Вы правильно поймите: и золоту вашему я страсть как рад, и с юной принцессой будет мне не так одиноко, но подумайте хорошенько, ибо дочурку на верное забвение обрекаете…

– Ты – Нобеланг! – не ровня монаршему советнику! – рассвирепел король и сбросил полнящиеся златом мешки наземь; раздался глухой лязг. – Ваш долг в том, чтобы охранять посланных к вам принцесс – лишь в этом дело карликов! – Седлал он коня и ускакал восвояси, даже не взглянув на дочь напоследок.

Альбрехт ухватился за свой посох обеими руками и ударил им оземь; послышался лязг цепей и вскоре мост поднялся, оборвав заплывший слезами провожающий взгляд Амелии на спину скачущего прочь отца.

– Иди за мной, дитя, – обратился Нобеланг к девочке, которая не выдержала и разрыдалась, пожалуй, впервые в своей жизни.

Ранним утром – едва взошло солнце – королева Амелия проводила время в объятиях своего фаворита Бреннона – черноволосого молодого человека с утонченными чертами миловидного лица, – когда услышала вопли и беготню в дворцовых коридорах. Она понимала, что к ней вот-вот ворвутся с плохими новостями, а потому заблаговременно остановила любовника и облачилась в свою богатую золотым росшивом мантию поверх голого тела, опустив полог кровати, чтобы скрыть за ним юношу. Вскоре раздался стук в дверь, но государыня уже воссела на краю постели в привычной державной позе и приказала войти.

В покоях показался камердинер, и его без того сбитое дыхание перехватило от насыщенного аромата благовоний. Благодаря запаху, несмотря на полог и окутывавший комнату мрак, он понял, что на кровати лежит Бреннон – только он так обожал эти душистые травы, поскольку они придавали ему невероятную выносливость в любовных делах.

– Моя королева… Прошу прощения за беспокойство… Но у нас беда… Большая беда… – нервно, едва переведя дух, проговорил пришедший.

– Будь покоен, мой друг, отдышись, – остановила его владычица.

Камердинер послушал совет и дал себе несколько мгновений, после чего вобрал побольше воздуха и заговорил:

– Не могу поверить, что говорю такое… К нашим стенам прискакал малец с окраинной деревни – едва в сознании. Прохрипел, что на них напал дракон. Мы не успели ему помочь, Ваша Милость… – сложил он руки в ключ на груди, будто взмолившись за упокой души.

– Маорхет, – заключила Амелия, прикоснувшись к своей груди сквозь мантию. – Иди к Мастеру по арсеналу. Вели, чтобы подготовил мое копье "на особый случай".

– "На особый случай"? – удивился камердинер, подняв густые брови.

– Он поймет, о чем речь.

– Слушаюсь, Ваше Высочество, – поклонился он и покинул покои.

Скинув с себя мантию, королева вновь предстала обнаженной. Когда она открыла ставни, чтобы пропустить в покои солнечный свет, Бреннон понял, почему госпожа всегда носит одежду, покрывающую ее вплоть до шеи: на ее пышной груди тянулась серебристая вязь старого ожога. Этот след некогда яростного пламени превратился в причудливый узор. В местах, где когда-то бесчинствовало пламя, теперь застыли белые реки рубцовой ткани – гладкие и блестящие. Плечи тоже хранили память о той битве, застывшую в форме тонких, будто паутинки, шрамов.

– Госпожа… – затаив дыхание, произнес Бреннон.

– Ты не должен был это видеть, но теперь уж какая разница, – уточнила королева.

– Я пойму, если ты больше не захочешь посещать меня.

Фаворит соскочил с кровати и припал к груди Амелии.

– Нет, так Вы еще прекраснее. Вы словно… словно…

– Не утруждайся, Бренн, – улыбнулась Амелия.

Любовник водил своими пухлыми нежными подушечками пальцев по серебристым следам.

– Так вот почему я никогда их не чувствовал – ни руками, ни губами. Они гладкие, как и остальная кожа. О, Ваша Светлость, Вы и вправду особенная.

– Это не я особенная, дурачок, а тот, кто оставил эти шрамы: мой старый знакомый – Маорхет.

– За что же это отродье посмело напасть на столь прекрасное создание, как Вы?

– Я помешала ему выполнять свою работу. Довольно… – она отринула нежные лебяжье-белые руки фаворита от своей груди и направилась в будуар.

Дамская комната королевы была непохожа на другие: место туалетного столика и большого зеркала занимали стойки для брони и оружия. Правительница наспех приняла ванную с остывшей в ней водой и приступила к сборам. Вскоре королева вернулась в покои, облаченная в сверкающие латы, прижав свой усеянный засечками топфхельм к талии; в ее левой руке красовался фамильный прямоугольный щит, выкованный инеистыми эльфами из ледоподобного металла – лотрула – и преподнесенный королю Ульмерто I в качестве награды за славные деяния, давно покрывшиеся мифической пылью древности.

– Вы выглядите… Смертоносно, Моя королева, – восхищенно произнес молодой человек, не сводя с нее благоговейного взгляда.

– Да плевать, как я выгляжу, – не сдержалась государыня, надевая шлем. – Важнее всего отправить Маорхета обратно – или вовсе к праотцам.

– Разрешите сопровождать Вас в этой битве, госпожа, – Бреннон торжественно припал на одно колено, склонив голову.