Завтра

Солнечный лучик сквозь ветки черемухи пробился в распахнутое окно и шаловливо пощекотал нос. Коряга поморщился и отвернулся, отметив, что почему-то от подушки пахнет свежестью. Не открывая глаз, вдохнул запах еще раз. Пахло хозяйственным мылом, рекой и прожаренной летним солнцем тканью. Как в детстве по субботам, когда мама, натопив баню и нагрев воды, целый день сначала кипятила постельное в больших баках, потом стирала вручную на доске, а после всех этих процедур несла огромную корзину с бельем к реке, где, расположившись на большом камне, полоскала. Коряга вздохнул, промелькнула мысль: «Как давно это было. Мамы вон уж лет двадцать как нет. Или больше? Наверное, больше. Сам уже почти пенсионер. Как быстро время летит. Какая-то ностальгия накатывает что ли». Продолжил лежать, не открывая глаз, желая продлить мгновение.

– Сережа, просыпайся. Семь часов. На работу опоздаешь! – послышался откуда-то с кухни мамин голос.

– Эх, хороший сон, – подумалось Коряге, – продолжу ностальгировать, может и до кладбища схожу, навещу маму.

– Сережа! – голос мамы прозвучал совсем рядом, – Просыпайся! Скоро на разводную идти! Всю ночь в клубе дрыгаются, а утром не добудишься!

Корягу легонько потрясли за плечо мамины руки. Почему мамины? Он помнил их, столько лет прошло, а прикосновения маминых рук не забылись.

– Хороший сон, – уже вслух протянул Коряга хриплым ото сна голосом и распахнул глаза.

Мама стояла в цветастом халате без рукавов и вытирала руки о кухонное полотенце.

– Вставай, гулена! На развод опоздаешь! – и шлепнула его полотенцем.

Коряга смотрел в мамино морщинистое лицо, блеклые, словно выцветшие, голубые глаза, разглядывал седые, закрученные в малюсенький пучок сзади, волосы и думал о том, какой реалистичный сон, о том, что надо не спугнуть его, ведь хочется, чтоб такие светлые сны (ох, как они редки!) длились как можно дольше. «Как бы Максон не разбудил» – промелькнула мысль, а вслух ответил:

– Встаю я, встаю.

Сел на кровати, спустив ноги на чистенький половичок, пошевелил пальцами ног, потянулся. Поглядел на фотографию между окон над прикрытым салфеткой черно-белым Рекордом. На овальной фотографии в деревянной рамке с серьезным лицом его дед – моряк, в форме и сдвинутой набок бескозырке. Деда он помнил плохо, тот умер, когда Коряге было лет семь, помнилось лишь, что дед был суров и за малейшую провинность лупил вицами.

Подул ветер, зашевелились ветки черемухи, и солнечные лучики перебежали с кровати на сервант, сверкая на натертых до блеска рюмках и стаканах. И так восхитительно легко стало на душе.

–Эх, хорошо!

– Как не хорошо! Прогулял всю ночь! Как не думается тебе, что на работу с утра. Лучше б женился, была б мне помощница. Вон Валька-то, Зинкина дочка, каждый вечер раз по пять мимо нашего дома проходит. – мама усмехнулась, – Гуляет. – и уже наставительным тоном продолжила, – Хорошая ведь девка. Вставай уже, полвосьмого скоро.

Коряга стал натягивать носки и попытался вспомнить события вчерашнего дня. Во вчерашнем дне не было ни мамы, ни Вальки Зинкиной. Вчера они с Максоном заседали.

Вчера

События вчерашнего дня всплывали неохотно, словно выцарапываясь из липкого тумана. Вчера он проснулся в дурном настроении, вылез из-под какой-то тужурки, которой укрывался вместо одеяла, и опустил ноги в драных носках сразу в калоши, стоявшие у старого протертого и местами ободранного дивана еще советского производства, установленного во времена молодости на кухне справа от входной двери для гостей. Давно не крашеный пол украшали не разноцветные половики, а всякий сор вперемешку со случайно упавшими окурками. Подмести бы, но не хочется сейчас. Глянул на часы – половина первого. Почесал нечесаную и недели две не мытую бороду. Курить хотелось неимоверно. Мысли разбегались, как тараканы на свету.

Коряга потряс пачку сигарет, лежавшую среди кружек и пустых банок на столе у окна. Пустая. Настроение упало еще сильнее.

– Хоть бы чай был, – подумалось. И нырнул в недра шкафа. Чай нашелся за пачкой крупы. Заварил сразу два пакетика в кружке и, расчистив от кружек край стола, сел у окна, отодвинув серые в бурых пятнах и дырках занавески. Раскрыл створки окна. В прохладу кухни ворвался поток нагретого жарким летним солнцем воздуха, принося с собой запахи скошенной травы и звуки мотоциклов, машин, крики детей. Сосед сгребал в тачку траву и, увидев появившуюся в окне косматую и бородатую голову Коряги, кивнул и продолжил свое занятие.

– Сигаретку бы к чаю, – подумал Коряга, – но Витальич не курит. – вздохнул и стал цедить чай, – Бодрит. И чего суетятся? Приехал на неделю всего, а траву косит. Отдыхать надо.