Лакшери дно

ЧАСТЬ I: ПАДЕНИЕ
Глава 1: "VIP"
Дневник директора ночного клуба. Лицо невъебенной важности.
День первый.
Если ты видишь клубного промоутера, который улыбается, значит, этот промоутер лицемерный мудак. Впрочем, все мы тут такие. Профдеформация. Все мы научились делать такое лицо, будто мир вертится вокруг нас, наших тачек, наших телок и наших VIP-лож. Но промоутеры, которые делают вид, что им есть до тебя дело, – это особая категория клубных тварей.
Рим в огне. Карфаген в ебенях. Десятки миллионов разбрасываются в клочья. Еще сотни уходят в порошок, который вынюхивают жирные рожи, спрятавшиеся в туалетных кабинках обитых красным дермантином. Это место называется клуб «Luxury». Моё место. Мой мир.
– Бля, смотри, какие телки пришли, Макс! – Дэн хлопает меня по плечу, расплескивая «Дом Периньон» из бокала. – Новая партия!
Вот он, мой бизнес-партнер и когда-то лучший друг. Денис Королев по прозвищу Дэн Кинг. Сорокалетний инфантил, вечный сёрфер в волнах московской ночной жизни, который слишком часто повторяет слово «бля» для человека, учившегося в английской частной школе.
– М-м-м, – киваю я на автомате, даже не поворачивая головы в сторону входа. Таблетка экстази, проглоченная полчаса назад, начинает действовать, и моё внимание растворяется в музыке. Бассы проникают внутрь грудной клетки, заставляя сердце биться в их ритме.
Я знаю, кого увижу, если посмотрю на вход. Очередных голодных девок из модельного агентства, или с журфака, или из актерского училища, или просто из Перми. Очередных гоночных кобыл с одинаковыми силиконовыми губами, пустыми глазами и жаждой быть принятыми в «тусовочку». И нигде они не будут так стараться, как в VIP-зоне клуба «Luxury».
– Макс, блядь, да ты посмотри! Это же свежак полный, только с показа Дениса Симачева. Надо их к нам забрать, пока Кирюха со своими миньонами не перехватил, – Дэн толкает меня в бок, разворачивая к входу.
Я смотрю. И правда, свежак. Высокие, тонкие, с лицами, которые еще не заточили пластические хирурги под инстаграмный стандарт. У двоих из них еще живой взгляд. Через месяц уже не будет.
– Наташа! – кричу я одной из наших хостес. – Девочек в четвертую ложу. И две бутылки «Кристалла».
Дэн одобрительно кивает, поднимая руку с универсальным для ночного клуба жестом «давай к нам».
– Бизнес в полном порядке, – констатирую я, салютуя бокалом хостес, которая уже ведет моделей в нашу сторону. – Трафик нормальный. Кассовый разрыв закроем.
Дэн отвечает, но его слова тонут в басовом дропе. Диджей выкручивает ручку громкости на максимум, и я чувствую, как вибрация проходит через пол, через кожаное сиденье дивана, сквозь мое тело. Мы все вибрируем здесь в унисон: люди, вещи, молекулы воздуха.
Пятьсот квадратных метров клуба «Luxury» – это выжженная земля. Здесь не растет ничего настоящего, только пластиковые цветы тщеславия и эго размером с «Бурдж-Халифа». Здесь вынюхивают килограммы кокаина, чтобы почувствовать хоть что-то настоящее. Здесь платят пятнадцать тысяч за бутылку водки, которая на самом деле стоит пятьсот рублей, лишь бы сказать: «Я могу себе это позволить». Здесь спят с теми, кого презирают, чтобы завтра об этом написали в светской хронике.
И я – король этой выжженной земли.
– Максим Андреевич! – слышу я сквозь музыку, и тут же поворачиваюсь на автомате. Это Игорь, начальник охраны. Не в его стиле отвлекать меня на танцполе. – Там проблема с Орловым.
Блядь. Только не сегодня.
– Что ещё этот мудак выкинул? – спрашиваю я, откидывая со лба чёлку. Эффект экстази накатывает сильнее, и я чувствую себя богом, великодушным и всемогущим.
– Он в туалете нахуячился до состояния овоща, а теперь требует еще шампанского. У него дети рядом сидят, им лет по шестнадцать, не больше, – Игорь сохраняет каменное лицо, хотя я знаю, что внутри он кипит. Он бывший спецназовец, для него такие олигархические выкрутасы – как гвозди в глаза.
– Так заберите у него детей нахуй, – пожимаю плечами я. – И несите еще шампанского. Он в том месяце оставил у нас полтора лимона. Если хочет упиться до смерти, это его право. Только пусть в ложе это делает, а не у всех на виду.
Игорь кивает, но я вижу в его глазах тот самый взгляд. Неодобрение. Презрение? Я отворачиваюсь. Мне похуй на моральные терзания бывшего спецназовца. У меня бизнес.
– Я пойду проверю, как там все устаканится, – говорю я Дэну, который уже обнимает одну из моделей. – Присмотри за девочками.
– Не вопрос, братишка, – отвечает он, подмигивая мне. Подмигивать – это для лохов. Но Дэну можно. Он реликт прошлой эпохи, застрявший в нулевых.
Я пробираюсь сквозь толпу танцующих тел. Мое тело движется в такт музыке, но разум уже на рабочей волне. Экстази борется с кокаином, и на стыке этой войны я нахожу идеальный баланс между эйфорией и холодным расчетом.
Орлов – типичный представитель нашей олигархической фауны. Пятьдесят лет, тело, раздутое от стероидов и бухла, мерзкий характер и счет в швейцарском банке с восемью нулями. Классический набор. Он приезжает в «Luxury» каждую неделю и каждый раз закатывает истерику. Но я терплю, потому что за его спиной стоят правильные люди, а в его кармане – правильные деньги.
Я вижу его издалека – жирный силуэт, нависший над столиком, уставленным бутылками. Вокруг него – напуганные девочки, слишком молодые для этого места, но с фальшивыми паспортами, которые прошли фейс-контроль. Система работает как часы. Как же иначе.
– Орлов! – улыбаюсь я своей фирменной улыбкой, той самой, которая заставляет людей думать, что я им рад. – Как ты, дружище?
– А вот и сам великий, блядь, Ковалев пожаловал! – орет он, разбрызгивая слюну. – Скажи своим шестеркам, чтобы тащили еще «Кристалла»! И почему у меня в ложе эта шваль тусуется?
Он указывает на своих же спутниц, которые напуганно жмутся друг к другу. Я вижу, что одна из них сдерживает слезы. Она максимум на первом курсе. Дочь его знакомого? Племянница? Любовница? Все варианты одинаково мерзкие.
– Конечно, Олег Михалыч, сейчас все организуем, – я делаю знак администратору. – Может, хотите в кальянную комнату перейти? Там посвободнее, и музыка не так бьет.
– Музыка не бьет? – он взрывается хохотом. – Тебя что, в Англии не научили правильным выражениям? «Бьет»! Ха! Пацанчик из Тагила все-таки!
Я сохраняю улыбку, хотя внутри поднимается волна ярости. Орлов один из немногих, кто знает о моем происхождении. Не потому, что я скрываю его – просто никому нет дела, откуда ты, если ты владеешь клубом «Luxury».
– Давайте я вас провожу, – говорю я, игнорируя подколку. – У нас новый кальянщик, привезли прямо из Ливана. Такие миксы делает – крышу сносит.
Но Орлов уже потерял ко мне интерес. Его мутный взгляд снова устремлен на девушек, и я понимаю, что лучше оставить его в покое. Охрана присмотрит, администраторы позаботятся. А мне пора вернуться к своим гостям.
По пути обратно в VIP-ложу я захожу в туалет. Красный дермантин на стенах, черный мрамор, золотые краны. Такой дизайн еще лет десять назад вышел из моды, но наши клиенты именно так представляют себе роскошь. «Luxury» – для тех, кто хочет быть в тренде, но не понимает, что это такое.
В туалете, как всегда, оживленно. Две дамы за сорок с лицами, перетянутыми до состояния корейских поп-звезд, делают селфи у зеркала. В кабинке кто-то громко шмыгает носом. Бизнес идет своим чередом.
Я захожу в дальнюю кабинку и запираю дверь. Достаю из кармана маленький пластиковый пакетик с белым порошком. Высыпаю на смартфон аккуратную дорожку. Кредиткой ровняю. Скручиваю купюру в трубочку. Вдыхаю.
Резкий химический привкус. Онемение носоглотки. Секунда тишины. А потом – будто кто-то повернул регулятор громкости моей жизни на максимум. Звуки становятся четче, мысли – быстрее, все вокруг приобретает кристальную ясность.
Я смотрю на себя в зеркало. Тридцать пять лет. Загорелое лицо (солярий два раза в неделю, даже зимой). Идеальная трехдневная щетина (личный барбер приезжает на дом). Волосы с модной укладкой (пятнадцать тысяч рублей в «Birdie»). Белые зубы (виниры по восемьдесят тысяч за штуку). Рубашка Ralph Lauren. Часы Audemars Piguet. Джинсы Balmain. Ботинки Berluti.
Все это – фасад. Я – фасад. Максим Ковалев – это бренд, а не человек.
Еще одна дорожка, и я снова готов к бою. Мой телефон вибрирует. Сообщение от Полины: «Я в клубе. Ты где?»
Полина. Моя последняя блажь. Двадцать два года, ноги от ушей, кукольное личико, стандартная операция по увеличению груди, три года в модельном бизнесе. Пустая, как большинство девушек в ее профессии, но это меня устраивает. Я не ищу интеллектуальных бесед после полуночи.
Отправляю ей местоположение и возвращаюсь к нашему столу. VIP-ложа уже полна гостей. Помимо моделей, к нам присоединились какие-то знакомые Дэна из мира кино. Я их не знаю, но они делают вид, что знают меня.
– Макс! – Дэн обнимает меня за плечи. – Познакомься, это Вадик, он режиссер. Снимает рекламу для «Газпрома».
– Для дочерних структур, если точнее, – поправляет его невысокий человек с бородой, одетый, как мне кажется, слишком просто для VIP-зоны. – Очень рад познакомиться, Максим. Наслышан.
– Взаимно, – киваю я, пожимая его руку. Я ненавижу эти формальности. Люди приходят в мой клуб, чтобы забыть о социальных ритуалах, но почему-то продолжают их выполнять.
– У Вадика есть интересное предложение по поводу коллаборации, – Дэн наклоняется ко мне, понижая голос. – Они хотят снимать в нашем клубе серию роликов для нового энергетика. Бюджет – пара лямов.
– Это несерьезно, – отрезаю я. – За закрытие клуба на съемочный день мы берем минимум пять.
Вадик улыбается, показывая слишком идеальные зубы.
– Я думал, мы сможем поговорить об особых условиях, – он делает паузу. – Учитывая текущую ситуацию на рынке.
Что-то в его тоне мне не нравится. Какое-то снисхождение, будто он знает что-то, чего не знаю я.
– Какую еще ситуацию? – спрашиваю я, ощущая внезапный холодок вдоль позвоночника, который не может заглушить даже кокаин.
– Да ладно тебе, Макс, – Дэн нервно смеется. – Вадик имеет в виду общую экономическую обстановку. Санкции, падение рубля, все дела.
Но я вижу, что это не то. Не совсем то. Они оба что-то недоговаривают.
– Макс! – звонкий голос прерывает наш разговор. Полина появляется из ниоткуда, как яркое видение в красном платье от Versace, которое я купил ей на прошлой неделе. – Я так скучала!
Она бросается мне на шею, целуя в губы, и я чувствую вкус ее помады – сладкий, как конфеты. Как и все в ней.
– Привет, малышка, – я обнимаю ее за талию. – Познакомься, это Вадим, режиссер.
– Очень приятно, – она улыбается своей фирменной улыбкой, которую отрабатывала перед зеркалом, вдохновляясь фотографиями Анджелины Джоли. – А что вы снимаете?
– В основном рекламу, – отвечает Вадим, разглядывая ее с профессиональным интересом. – А вы модель, я полагаю?
– Да, я работаю с агентством «Golden Star», – гордо произносит Полина, выпрямляя спину, чтобы казаться еще выше.
– Интересно, – Вадим достает визитку. – Возможно, у меня будет для вас работа. Мы как раз ищем лицо для новой кампании.
Я закатываю глаза. Старый трюк, но Полина клюет, как миленькая. Она берет визитку дрожащими от возбуждения пальцами.
– Это было бы замечательно! – щебечет она. – Я пришлю вам свое портфолио!
– Ну, мы еще обсудим детали, – я вклиниваюсь в их разговор, чувствуя раздражение. – А сейчас, если позволите, мы с Полиной хотели бы потанцевать.
Не дожидаясь ответа, я увожу Полину на танцпол. Она что-то говорит мне на ухо, но слова тонут в громе музыки. Я киваю, делая вид, что слушаю.
Мы танцуем. Ее тело прижимается к моему, руки обвивают шею. Она смотрит на меня своими огромными глазами, в которых отражается лазерное шоу, и я знаю, что она видит во мне не человека, а статус. Машину, квартиру, дорогие подарки, публикации в Tatler. И это нормально. Мы оба играем в одну и ту же игру.
Время в клубе течет иначе. Три часа превращаются в одно размытое пятно из музыки, алкоголя, наркотиков и случайных разговоров. Я смутно помню, как мы с Полиной вернулись за стол, как пили шампанское, как кто-то рассказывал анекдот про Путина, как Дэн устроил соревнование, кто быстрее выпьет шот текилы.
В какой-то момент я оказываюсь в VIP-комнате с Полиной и еще двумя девушками, чьих имен я не помню. Одна из них – то ли стилист, то ли визажист, работает с каким-то известным дизайнером. Вторая – подруга Полины, начинающая актриса, снявшаяся в одной серии какого-то сериала.
– Девочки, кто хочет немного взбодриться? – спрашивает Полина, доставая из сумочки маленький пакетик.
– О, я только за! – восклицает актриса, чье имя я все-таки вспоминаю – Марина или Мария, что-то на М.
Стилист (или визажист) кивает с энтузиазмом.
Полина раскладывает четыре дорожки на стеклянном столике, и я наблюдаю за ее аккуратными движениями. Она делает это с таким мастерством, будто всю жизнь только этим и занималась. Что, в общем-то, недалеко от истины.
– Макс, ты первый, – она протягивает мне свернутую купюру.
Я делаю глубокий вдох, и знакомое онемение распространяется по носоглотке. За мной следует Полина, потом обе девушки. Все смеются, говорят одновременно, перебивая друг друга.
– Боже, я люблю этот клуб! – восклицает актриса, откидываясь на диване. – Здесь так круто!
– «Luxury» – лучшее место в Москве, – соглашается стилист, поправляя макияж. – Ты гений, Макс.
Я улыбаюсь, принимая комплимент, хотя внутри чувствую только пустоту. Что в этом гениального? Создать место, где богатые люди могут притворяться счастливыми, накачивая себя алкоголем и наркотиками?
– Макс, пойдем потанцуем еще, – Полина тянет меня за руку. – Диджей обещал поставить мой любимый трек!
Я поднимаюсь, следуя за ней, но внезапно ощущаю вибрацию телефона в кармане. Смотрю на экран: «Дэн (3 пропущенных)».
– Иди, я догоню, – говорю я Полине. – Мне нужно ответить на звонок.
Она надувает губы, но потом кивает и уходит вместе с подругами. Я выхожу из VIP-комнаты и перезваниваю Дэну.
– Где тебя черти носят? – кричит он в трубку. – Ты нужен внизу, срочно!
– Что случилось? – спрашиваю я, спускаясь по лестнице.
– Приехали с проверкой, – в голосе Дэна паника. – ОБЭП, ФСБ, хуй знает кто еще. Целая делегация.
Блядь. Только не сегодня.
– Я спускаюсь, – отвечаю я, ускоряя шаг.
Внизу действительно хаос. Люди в штатском с каменными лицами, перепуганные администраторы, охрана, не знающая, что делать. Игорь стоит в стороне, скрестив руки на груди.
– Максим Андреевич Ковалев? – ко мне подходит мужчина средних лет в костюме, который кажется слишком дешевым для этого места. – Майор Сергеев, ОБЭП. У нас предписание на проверку вашего заведения.
Он протягивает мне бумагу, которую я даже не читаю.
– В чем дело, майор? – я пытаюсь сохранять спокойствие, хотя сердце колотится как сумасшедшее. – Мы платим все налоги, у нас все документы в порядке.
– Это мы и проверим, – отвечает он без эмоций. – Прошу вас пройти в офис. Мои сотрудники пока осмотрят помещение.
Я бросаю взгляд на Дэна, который стоит рядом с барной стойкой. Он пожимает плечами, будто говоря: «Я тут ни при чем».
В офисе майор начинает задавать стандартные вопросы о лицензии на алкоголь, о пожарной безопасности, о налоговых декларациях. Я отвечаю автоматически, мысленно перебирая все возможные причины проверки. Кто-то настучал? Кто-то из конкурентов решил подгадить? Или это просто рутинная проверка?
– Скажите, господин Ковалев, – майор делает паузу, – а как обстоят дела с посещаемостью в последнее время?
Странный вопрос для проверяющего из ОБЭПа.
– Отлично, – отвечаю я. – Полный зал каждый уикенд.
– Правда? – он поднимает бровь. – А по нашим данным, в последние два месяца у вас значительное падение посещаемости. Около тридцати процентов.
Откуда, черт возьми, у него такие данные?
– Ваши источники ошибаются, – я пытаюсь говорить уверенно. – У нас все в порядке.
– А что насчет задолженности перед поставщиками? – продолжает он.
Теперь я точно знаю, что это не обычная проверка. Кто-то слил им информацию. Кто-то из своих.
– Никаких задолженностей нет, – отрезаю я. – Если у вас есть конкретные претензии, предъявляйте их официально. А пока я прошу вас покинуть клуб. Вы мешаете работе заведения.
Майор усмехается.
– Конечно, господин Ковалев. Мы закончили на сегодня. Но мы вернемся. С более конкретными претензиями.
После их ухода я остаюсь в офисе один. Руки трясутся, во рту пересохло. Я достаю из сейфа бутылку виски и делаю глоток прямо из горлышка.
Дверь открывается, и входит Дэн.
– Что это было? – спрашивает он, плюхаясь в кресло напротив меня.
– Ты мне скажи, – отвечаю я, внимательно глядя ему в глаза. – Откуда они знают о падении посещаемости? О задолженностях перед поставщиками?
Дэн отводит взгляд.
– Блядь, Макс, не начинай. Я тут ни при чем.
– Не начинать что? – я повышаю голос. – Говорить правду? У нас проблемы, и ты это знаешь!
Он вздыхает.
– Да, есть небольшие затруднения. Но это временно. Кризис, санкции, люди экономят. Это не конец света.
– Небольшие затруднения? – я смеюсь горько. – Дэн, мы на грани банкротства! Последние три месяца мы работаем в минус. Аренда съедает всю прибыль. Поставщики грозятся подать в суд. А теперь еще и ОБЭП нарисовался!
– Тише ты, – Дэн оглядывается на дверь. – Не ори так. Нас могут услышать.
– Мне похуй! – я стучу кулаком по столу. – Я хочу знать, что происходит!
Дэн наконец смотрит мне в глаза.
– Ладно, – говорит он тихо. – Есть кое-что, о чем я не говорил тебе. Нас хотят выкупить. Точнее, не нас, а помещение. Владельцы здания решили продать его целиком, и новые владельцы не хотят продлевать договор аренды. Они планируют открыть здесь ресторан.
Я чувствую, как земля уходит из-под ног. Клуб «Luxury» – это не просто бизнес. Это моя жизнь. Мое детище. Моя идентичность.
– И ты знал об этом и молчал? – спрашиваю я, чувствуя, как внутри все закипает.
– Я пытался решить проблему, – оправдывается Дэн. – Искал новых инвесторов, новое помещение. Но все хотят или слишком много денег, или слишком много доли в бизнесе.
– И что теперь?
Дэн разводит руками.
– Не знаю, Макс. Правда не знаю. Может, пришло время что-то менять. Клубный бизнес сейчас в жопе. Может, стоит подумать о чем-то новом.
Я не могу поверить в то, что слышу. Дэн, мой партнер, мой друг, говорит о том, чтобы бросить все, ради чего мы работали последние десять лет.
– Нет, – твердо говорю я. – Мы не закроем «Luxury». Я найду решение.
Дэн смотрит на меня с сожалением, будто я неизлечимо больной, отрицающий свой диагноз.
– Как скажешь, – отвечает он, поднимаясь. – Но реальность такова: у нас осталось три месяца до истечения договора аренды, и если за это время мы не найдем новое помещение или новых инвесторов, «Luxury» закроется.
Он выходит из офиса, оставляя меня одного с этой новостью.
Я откидываюсь в кресле и закрываю глаза. В голове проносятся образы: открытие клуба десять лет назад, первые посетители, первые проблемы, первые успехи. Как мы с Дэном работали по двадцать часов в сутки, чтобы поднять это место. Как «Luxury» стал символом определенного образа жизни, определенного статуса.
И теперь все это может исчезнуть.
Я делаю еще один глоток виски, чувствуя, как алкоголь обжигает горло. Действие кокаина уже заканчивается, оставляя после себя только усталость и раздражение.
Мой телефон снова вибрирует. На экране высвечивается имя Полины. Я сбрасываю звонок. Сейчас мне не до нее.
Вместо этого я открываю почту и просматриваю последние финансовые отчеты. Дэн прав – мы в глубокой заднице. Посещаемость падает, расходы растут, долги накапливаются. Классическая ситуация перед банкротством.
Но я не могу позволить «Luxury» умереть. Это не просто бизнес. Это я сам.
Я достаю телефон и набираю номер Вадима, режиссера, которого я встретил сегодня. Возможно, его предложение о съемках рекламы не такое уж и плохое. Возможно, это начало какого-то решения.
– Алло? – голос Вадима звучит сонно, хотя на часах всего три ночи. Любитель.
– Привет, это Макс Ковалев, – говорю я. – Извини за поздний звонок. Я хотел обсудить твое предложение о съемках.
– А, Макс, – он мгновенно оживляется. – Рад, что ты передумал. Давай встретимся завтра и обсудим детали.
– Давай, – соглашаюсь я. – В час дня в «Пушкине»?
– Отлично, – отвечает он. – До завтра.
Я вешаю трубку и снова откидываюсь в кресле. Это только начало. Мне нужен план. Мне нужны деньги. Много денег.
В дверь стучат, и я вздрагиваю.
– Войдите, – говорю я, выпрямляясь и пытаясь придать лицу нормальное выражение.
Дверь открывается, и входит Полина. Ее макияж слегка размазан, но это делает ее только более привлекательной, более настоящей.
– Вот ты где, – говорит она, закрывая за собой дверь. – Я тебя везде ищу.
– Извини, малышка, – отвечаю я, вымучивая улыбку. – Были дела.
Она подходит ближе, садится мне на колени и обвивает руками шею.
– Что-то случилось? – спрашивает она, заглядывая мне в глаза. – Ты какой-то напряженный.
– Ничего особенного, – я пожимаю плечами. – Обычные рабочие проблемы.
Она не верит, но не настаивает. Вместо этого она наклоняется и целует меня. Ее губы мягкие, с привкусом шампанского и помады.
– Поехали ко мне? – шепчет она. – Я хочу побыть с тобой наедине.
В любой другой вечер я бы согласился не задумываясь. Но сегодня мысли о клубе, о долгах, о будущем не дают мне покоя.
– Не сегодня, малышка, – отвечаю я, отстраняясь. – У меня еще много работы.
Она отодвигается, и на ее лице появляется обиженное выражение.
– Ты меня избегаешь в последнее время, – говорит она с упреком. – Мы почти не видимся.
– Это не так, – возражаю я, хотя знаю, что она права. – Просто много дел.
– Дел важнее меня? – она надувает губы, как капризный ребенок.
Я вздыхаю. Мне не хватает только этого разговора.
– Полина, давай не сейчас, – говорю я устало. – Я правда очень занят.
Она встает с моих колен и скрещивает руки на груди.
– Ты всегда так говоришь, – ее голос дрожит. – А потом я узнаю, что ты развлекался с другими девушками!
А вот это уже интересно.
– О чем ты? – спрашиваю я, приподнимая бровь.
– Марина видела тебя с какой-то блондинкой в «Soho Rooms» на прошлой неделе, – выпаливает она. – Вы целовались!
Черт, Марина. Та самая актриса. Я вспоминаю вечеринку в «Soho» и девушку, с которой действительно флиртовал. Но ничего серьезного не было. Кажется.
– Полина, это какое-то недоразумение, – говорю я, поднимаясь и подходя к ней. – Я был в «Soho» по делам, встречался с промоутерами. Может, Марина что-то перепутала.
Полина смотрит на меня с подозрением.
– Правда? – спрашивает она, и я вижу, как она хочет мне поверить.
– Конечно, – я обнимаю ее за талию. – Ты же знаешь, что ты единственная.
Ложь, которую мы оба принимаем как часть игры. Она не единственная, и мы оба это знаем. Но ей нужно это услышать, а мне нужно это сказать, чтобы сохранить status quo.
Она обнимает меня в ответ, прижимаясь всем телом.
– Тогда поехали ко мне, – шепчет она снова. – Я скучала.
Я колеблюсь. С одной стороны, мне действительно нужно разобраться с ситуацией вокруг клуба. С другой – бессонная ночь в объятиях красивой девушки может быть именно тем, что мне нужно, чтобы отвлечься от проблем.
– Ладно, – сдаюсь я. – Поехали.
Она сияет от счастья, и на мгновение я чувствую себя виноватым. Она молода, наивна и действительно думает, что между нами что-то особенное. А для меня она – просто очередная красивая девушка, с которой приятно проводить время.
Мы выходим из офиса и спускаемся в клуб. Музыка все еще грохочет, люди танцуют, но атмосфера уже не та. Или это просто мое восприятие изменилось после разговора с Дэном?
Проходя мимо барной стойки, я замечаю Игоря, который разговаривает с одним из барменов. Он перехватывает мой взгляд и слегка кивает. В его глазах я читаю то же, что видел ранее. Осуждение? Разочарование? Не могу точно сказать.
– Игорь, я уезжаю, – говорю я, подходя к нему. – Ты за старшего. Закрой все как обычно.
– Как скажете, Максим Андреевич, – отвечает он официально.
– И еще, – добавляю я, понижая голос. – Найди мне все, что можно, на майора Сергеева из ОБЭПа. Кто он, на кого работает, чем дышит.
Игорь кивает, не задавая вопросов. За это я его и ценю.
Мы с Полиной выходим на улицу. Холодный московский воздух заставляет меня поежиться. Или это не воздух, а предчувствие чего-то неприятного?
– Такси или твоя машина? – спрашивает Полина, прижимаясь ко мне.
– Такси, – отвечаю я. – Я выпил.
Она достает телефон и заказывает Uber. Мы стоим у входа в клуб, и я наблюдаю за толпой людей, ожидающих, чтобы попасть внутрь. Молодые, красивые, богатые. Или притворяющиеся таковыми. Все они хотят быть частью мира, который я создал. Мира, который может скоро исчезнуть.
– О чем ты думаешь? – спрашивает Полина, замечая мой отсутствующий взгляд.
– Ни о чем, – отвечаю я автоматически. – Просто устал.
Она прижимается ко мне еще крепче.
– Я знаю, как тебя взбодрить, – шепчет она мне на ухо, и ее рука скользит по моей груди вниз.
Я улыбаюсь, но внутри чувствую только пустоту. Секс с Полиной, как и все остальное в моей жизни, стал рутиной. Приятной, но рутиной.
Подъезжает такси, и мы садимся на заднее сиденье. Полина называет адрес и прижимается ко мне, кладя голову на плечо.
– Знаешь, – говорит она тихо, – я иногда мечтаю о том, чтобы мы уехали куда-нибудь далеко. Туда, где нас никто не знает. Может быть, на Бали или в Таиланд. Жили бы в домике на берегу океана, просыпались бы с восходом солнца…
Я слушаю ее болтовню, кивая в нужных местах, но мысли мои далеко. Я думаю о клубе, о деньгах, о будущем. О том, что будет, если «Luxury» действительно закроется. Кем я буду без этого клуба? Что останется от Максима Ковалева, если отнять у него статус владельца самого модного заведения Москвы?
Телефон вибрирует в кармане. Сообщение от неизвестного номера: «Макс, это Вадик. Забыл сказать, возьми с собой на встречу финансовые отчеты за последний квартал. И еще – я знаю людей, которые могут помочь с твоей ситуацией. Поговорим завтра».
Я хмурюсь. Откуда он знает о моей ситуации? И о какой именно ситуации идет речь?
– Все в порядке? – спрашивает Полина, заметив мое выражение лица.
– Да, просто рабочий вопрос, – отвечаю я, пряча телефон.
Мы подъезжаем к ее дому – современной многоэтажке в районе Хамовники. Квартиру ей оплачивает модельное агентство. Или так она говорит. Я никогда не интересовался деталями.
В лифте Полина прижимается ко мне, целуя в шею. Я обнимаю ее, зарываясь лицом в ее волосы, пахнущие дорогим шампунем и сигаретным дымом.
В квартире она сразу же ведет меня в спальню, включая только ночники. Она знает, что я люблю полумрак.
– Я в душ, – говорит она, соблазнительно улыбаясь. – Присоединишься?
– Чуть позже, – отвечаю я. – Мне нужно сделать пару звонков.
Она кивает и исчезает в ванной. Я слышу шум воды и представляю ее обнаженное тело под струями душа. Но даже эта мысль не вызывает прежнего возбуждения.
Я достаю телефон и набираю номер Дэна.
– Что еще? – сонно отвечает он.
– Дэн, что ты знаешь о Вадике? – спрашиваю я без предисловий.
– О ком? – он явно не сразу понимает, о ком я говорю.
– О режиссере, которого ты привел сегодня в клуб. Вадим, фамилию не помню.
– А, этот, – Дэн зевает. – Не особо много. Знакомый знакомых. Говорят, у него хорошие связи. А что?
– Он только что написал мне, что знает о моей «ситуации» и может помочь. Откуда он вообще в курсе наших проблем?
Дэн молчит несколько секунд.
– Не знаю, Макс, – наконец отвечает он. – Может, слухи ходят. Москва – большая деревня, сам знаешь.
Но я чувствую, что он что-то недоговаривает.
– Дэн, если ты что-то знаешь, лучше скажи мне сейчас, – мой голос становится жестче.
– Я правда не знаю, Макс, – отвечает он устало. – Может, он просто прощупывает почву. Знает, что у многих сейчас проблемы, вот и закидывает удочку. Встретишься с ним завтра, все и выяснишь.
– Ладно, – говорю я, не полностью удовлетворенный его ответом. – До завтра.
Я вешаю трубку и сажусь на кровать. Голова раскалывается, действие наркотиков и алкоголя окончательно выветрилось, оставив после себя только усталость и головную боль.
Из ванной выходит Полина, обернутая в белое полотенце. Ее волосы мокрые, лицо без макияжа. Она выглядит моложе, свежее, настоящее.
– Ты не передумал насчет душа? – спрашивает она, подходя ко мне.
– Нет, – я качаю головой. – Я лучше просто лягу. Устал очень.
Она садится рядом со мной и кладет руку мне на плечо.
– Что-то случилось, Макс? – спрашивает она с необычной для нее серьезностью. – Ты сегодня какой-то… другой.
Я смотрю на нее, думая, стоит ли говорить правду. Поймет ли она? Захочет ли она быть со мной, если узнает, что я на грани банкротства? Что «Luxury» может закрыться? Что вся моя жизнь, весь мой статус может рухнуть в одночасье?
– Просто устал, – повторяю я, отводя взгляд. – Тяжелая неделя.
Она кивает, не настаивая. Может быть, она понимает больше, чем показывает. Или ей просто все равно.
– Ложись, – говорит она, вставая. – Я сейчас.
Она исчезает в гардеробной и возвращается уже в шелковой пижаме. Я раздеваюсь до белья и ложусь в постель. Она ложится рядом, прижимаясь ко мне.
– Спокойной ночи, – шепчет она, целуя меня в щеку.
– Спокойной ночи, – отвечаю я, обнимая ее.
Но сон не идет. Я лежу, глядя в потолок, слушая ровное дыхание Полины, и думаю о своей жизни. О клубе. О деньгах. О будущем.
Что я буду делать, если «Luxury» закроется? Кем я буду? У меня нет другого бизнеса, нет другой идентичности, кроме как владелец самого модного клуба Москвы. Вся моя жизнь построена вокруг этого статуса.
Я вспоминаю, как все начиналось. Как я приехал в Москву из Нижнетагильска, полный амбиций и решимости доказать, что я чего-то стою. Как я порвал все связи с прошлым, с отцом, с его металлургическим заводом, со всем, что напоминало о провинциальной жизни.
Я создал себя заново. Новый акцент, новая одежда, новые манеры. Я изучал московскую элиту, как антрополог изучает племя туземцев, и постепенно стал своим в этом мире фальшивого блеска и пустых разговоров.
И вот теперь все это может исчезнуть. Все, что я построил, все, чем я стал, может превратиться в ничто.
Мой телефон вибрирует снова. Сообщение от Игоря: «Максим Андреевич, есть информация по майору. Перезвоните, когда сможете».
Я осторожно выбираюсь из объятий Полины, стараясь не разбудить ее, и выхожу в гостиную. Набираю номер Игоря.
– Слушаю, – его голос звучит бодро, несмотря на поздний час.
– Что у тебя? – спрашиваю я.
– Сергеев Игорь Павлович, майор ОБЭПа, – начинает он. – Чистый как стеклышко. Служит в органах двадцать лет, ни одного нарекания. Женат, двое детей. Живет скромно, взяток не берет.
– И что это значит?
– Это значит, что его не подкупить, – отвечает Игорь. – Если он пришел, значит, у него есть реальные основания. Кто-то на вас серьезно капнул, Максим Андреевич.
Я чувствую, как холодок пробегает по спине.
– Спасибо, Игорь, – говорю я. – Продолжай копать. Мне нужно знать, кто за этим стоит.
– Будет сделано, – отвечает он и вешает трубку.
Я возвращаюсь в спальню и снова ложусь рядом с Полиной. Она что-то бормочет во сне и прижимается ко мне.
Я закрываю глаза, но сон не идет. В голове крутятся мысли о клубе, о деньгах, о будущем. О том, что я буду делать, если все рухнет.
Может быть, Дэн прав? Может быть, пришло время что-то менять? Начать все заново, найти новое направление, новый бизнес?
Но я не могу представить себя вне мира ночных клубов, вечеринок, гламура. Это все, что я знаю. Все, что я умею. Все, что я есть.
Постепенно усталость берет свое, и я проваливаюсь в беспокойный сон, наполненный странными образами и смутными тревогами. Мне снится, что я возвращаюсь в Нижнетагильск, в дом своего отца, и он смотрит на меня с разочарованием. «Я же говорил тебе, Максим, – произносит он в моем сне, – нельзя построить настоящую жизнь на фальшивом фундаменте».
Я просыпаюсь с этими словами, звучащими в голове, и понимаю, что наступило утро. Полина еще спит, ее дыхание ровное и спокойное.
Я тихо встаю с кровати, одеваюсь и выхожу из квартиры, не оставив даже записки. У меня нет времени на объяснения и прощания. У меня есть дела поважнее.
Сегодня я должен решить, что делать с клубом «Luxury». Что делать со своей жизнью. Что делать с самим собой.
Но сначала – встреча с Вадимом. Возможно, он действительно может предложить какое-то решение. А если нет – что ж, придется искать его самому.
Я выхожу на улицу, вдыхая морозный московский воздух. Небо серое, как свинец, обещает снег. Но мне все равно. У меня есть дела поважнее, чем беспокоиться о погоде.
Я останавливаю такси и называю адрес своей квартиры. Мне нужно переодеться, привести себя в порядок перед встречей. Нужно выглядеть уверенно, успешно, как будто у меня все под контролем.
Даже если это не так. Особенно если это не так.
Глава 2: "На измене"
Пентхаус в элитном жилом комплексе с видом на Москва-Сити. Двести квадратных метров пустоты. Хай-тек интерьер, который выбирал не я, а дизайнер, чье имя я уже не помню. Все ультрасовременное, минималистичное, безликое. Как номер в пятизвездочном отеле – красиво, дорого и абсолютно без души.
Я вхожу в душ, выкручиваю кран на максимум и стою под обжигающими струями, пытаясь смыть с себя ночь, клуб, Полину, страх перед будущим. Не получается.
Бреюсь, оставляя идеальную трехдневную щетину. Подбираю костюм – темно-синий Tom Ford, белую рубашку, галстук цвета бургунди. Дорого, стильно, по-деловому. Сегодня я не клубный промоутер, а серьезный бизнесмен.
Пока одеваюсь, проверяю почту на телефоне. Три письма от поставщиков с напоминаниями об оплате. Одно от бухгалтера с предупреждением о проблемах с налоговой. Одно от арендодателя с вежливым намеком на то, что они не планируют продлевать договор.
Дэн был прав. Мы в полной жопе.
Звонок в дверь. Кого еще черти принесли в такую рань?
Открываю. На пороге стоит Дэн, помятый, с красными глазами, но все равно безупречно одетый.
– Не спрашивай, откуда я знал, что ты здесь, – говорит он, проходя мимо меня в квартиру. – У тебя есть кофе? Я умираю.
– В кухне, – отвечаю я, закрывая дверь. – Сам сделаешь.
Он кивает и направляется на кухню. Я слышу, как он возится с кофемашиной, гремит чашками.
– Зачем пришел? – спрашиваю я, входя на кухню.
– Поговорить о встрече с Вадиком, – отвечает он, не оборачиваясь. – И вообще о ситуации.
– А по телефону нельзя было?
Он наконец поворачивается ко мне.
– Нет, Макс, нельзя было. Потому что я хочу видеть твое лицо, когда буду говорить то, что собираюсь сказать.
Что-то в его тоне заставляет меня насторожиться.
– Я тебя слушаю, – говорю я, скрещивая руки на груди.
Дэн берет чашку с кофе и делает глоток, морщась от горечи.
– Я долго думал, как тебе это сказать, – начинает он. – И решил, что лучше просто рубануть правду. Клуб «Luxury» умирает, Макс. И не только из-за аренды или кризиса. Он просто устарел. Концепция устарела. Мы устарели.
Я чувствую, как внутри поднимается волна гнева.
– И ты пришел в мой дом, чтобы сказать мне это? – спрашиваю я, с трудом сдерживаясь.
– Я пришел, чтобы предложить решение, – отвечает он спокойно. – Вадик – не просто режиссер. Он представляет группу инвесторов, которые хотят купить бренд «Luxury».
– Что? – я не верю своим ушам.
– Они готовы заплатить хорошие деньги за имя, за клиентскую базу, за репутацию. Они планируют открыть ресторан под этим брендом. Высокая кухня, модное место, все дела. Но с новой концепцией, новым форматом.
Я смотрю на него, пытаясь осознать услышанное.
– И ты уже обсуждал это с ними? За моей спиной?
Дэн вздыхает.
– Я искал выход, Макс. Для нас обоих. Они предлагают миллион евро за бренд. Это хорошие деньги, особенно в нашей ситуации.
Миллион евро. Сумма, которая еще год назад показалась бы мне смешной за бренд «Luxury», сейчас звучит почти заманчиво.
– А что будет с нами? – спрашиваю я.
– С тобой – не знаю, – честно отвечает Дэн. – Мне они предложили место управляющего в новом заведении. С долей в прибыли.
Теперь все встает на свои места. Дэн уже решил все за нас обоих. Он уже выбрал свой путь.
– И ты согласился, – это не вопрос.
Он опускает глаза.
– Я сказал, что подумаю. Но да, я склоняюсь к тому, чтобы согласиться. У меня двое детей, Макс. Бывшая жена требует алименты. Мне нужна стабильность.
– А мне, значит, не нужна? – я чувствую, как голос срывается.
– Тебе нужно что-то другое, – отвечает он, глядя мне в глаза. – Ты всегда был другим, Макс. Более амбициозным, более… дерзким. Ты найдешь что-то новое. Откроешь новый клуб, создашь новый бренд. А может, вообще уедешь из России. Кто знает?
Я молчу, переваривая его слова. Часть меня хочет ударить его, выгнать из квартиры, послать к черту вместе с его инвесторами. Но другая часть понимает, что он, возможно, прав. «Luxury» умирает. Как и весь образ жизни, который он олицетворяет.
– Значит, встреча с Вадиком – это не о рекламе, – говорю я наконец.
– Формально о ней тоже, – пожимает плечами Дэн. – Они действительно хотят снять серию роликов. Это часть их плана по ребрендингу. Но главная тема – продажа бренда.
Я подхожу к окну и смотрю на Москва-Сити. Стеклянные башни-близнецы сверкают в утреннем солнце, как огромные айсберги посреди города. Холодные, неприступные, чужие.
– Я подумаю, – говорю я, не оборачиваясь. – Приду на встречу, послушаю, что они предложат.
– Это правильное решение, Макс, – в голосе Дэна слышно облегчение. – Поверь, у нас нет особого выбора.
Я поворачиваюсь к нему.
– У тебя, может, и нет. А у меня он всегда есть.
Дэн допивает кофе и ставит чашку в раковину.
– Как скажешь, – отвечает он. – Встреча в час в «Пушкине». Не опаздывай. И возьми с собой финансовые отчеты за последние три месяца.
– Зачем?
– Они хотят видеть реальное положение дел. Это бизнес, Макс, ничего личного.
«Ничего личного». Фраза, которую используют, когда делают что-то максимально личное.
– Я буду, – говорю я сухо. – А теперь, если ты не возражаешь, мне нужно подготовиться.
Дэн кивает, похлопывает меня по плечу и направляется к выходу.
– Все будет хорошо, Макс, – говорит он, обернувшись у двери. – Ты всегда падаешь на лапы. Это твой суперталант.
Он уходит, оставляя меня одного с этой фальшивой ободряющей фразой.
Я возвращаюсь на кухню и делаю себе кофе. Крепкий, черный, без сахара. Горький, как мои мысли.
Дэн предал меня. Это факт, который я должен принять. Мой партнер, мой друг, человек, с которым мы начинали этот бизнес, уже списал меня со счетов. Уже нашел себе новое место, новую роль, новую жизнь.
А что остается мне?
Продать «Luxury» за миллион евро и начать все заново? Уехать из России, как предположил Дэн? Открыть новый клуб? Найти новую нишу?
Или есть другой выход?
Я достаю телефон и набираю номер Игоря.
– Доброе утро, Максим Андреевич, – отвечает он.
– Игорь, мне нужна вся информация о компании, которая планирует купить помещение нашего клуба. Кто владельцы, кто стоит за ними, какие у них связи. Все, что сможешь нарыть.
– Будет сделано, – отвечает он без лишних вопросов. – Что-то еще?
– Да. Узнай все, что можно, о человеке по имени Вадим. Он режиссер, снимает рекламу для «Газпрома», точнее, для его дочерних структур. Работает с какой-то группой инвесторов, которые хотят купить бренд «Luxury».
– Понял, – говорит Игорь. – Когда нужна информация?
– Вчера, – отвечаю я. – У меня встреча с ним в час.
– Сделаю все возможное, – обещает он и вешает трубку.
Я допиваю кофе и иду в кабинет. Мне нужно просмотреть финансовые отчеты, подготовиться к встрече. Мне нужно понять, что я хочу от этой сделки, если она вообще состоится.
В сейфе я нахожу папку с документами. Последние финансовые отчеты по клубу. Цифры неутешительные. Доходы падают третий месяц подряд. Расходы растут. Долги накапливаются. Классическая картина бизнеса перед крахом.
Я сажусь за стол и начинаю анализировать данные, пытаясь найти какой-то выход, какую-то возможность спасти клуб без продажи бренда. Может, сократить расходы? Уволить часть персонала? Поднять цены? Привлечь новых инвесторов?
Но все эти меры кажутся временными, они могут отсрочить неизбежное, но не предотвратить его. Дэн прав – концепция «Luxury» устарела. Мода на гламурные клубы проходит. На смену им приходят демократичные бары, крафтовые пивные, атмосферные кофейни. Молодежь больше не хочет платить безумные деньги за бутылку водки только ради статуса. Времена изменились, а я не заметил.
Телефон звонит, прерывая мои размышления. Игорь.
– Что у тебя? – спрашиваю я, отвечая на звонок.
– Нашел кое-что интересное, – говорит он. – Компания, которая покупает помещение клуба, называется «NeoLux Investments». Основана год назад, основной вид деятельности – инвестиции в недвижимость и ресторанный бизнес. Официальных владельцев трое: Вадим Сергеевич Климов (ваш режиссер), Алексей Петрович Соколов и Антон Владимирович Шаров.
– Кто такие Соколов и Шаров? – спрашиваю я.
– Соколов – бывший топ-менеджер «Газпромбанка», сейчас занимается частными инвестициями. Шаров – ресторатор, владелец сети «Barberry». Но это только верхушка айсберга. За ними стоят серьезные люди из администрации президента. Не буду называть имена по телефону.
Я присвистываю. Неудивительно, что они смогли так легко отжать у нас помещение.
– А что с их планами на «Luxury»? – спрашиваю я.
– По моим данным, они действительно хотят купить бренд и открыть ресторан высокой кухни под этим именем. Но есть нюанс – им нужно не только имя, но и ваша клиентская база. Все контакты, все данные о посетителях VIP-зоны.
Вот оно что. Им нужны не просто стены и название. Им нужен доступ к определенному кругу людей – богатых, влиятельных, тех, кто составляет московскую элиту.
– Спасибо, Игорь, – говорю я. – Ты мне очень помог.
– Всегда пожалуйста, Максим Андреевич, – отвечает он. – Будьте осторожны с этими людьми. Они играют в свою игру, и правила в ней не всегда честные.
Я вешаю трубку и откидываюсь в кресле, обдумывая полученную информацию. Ситуация становится яснее, но от этого не легче.
NeoLux Investments» хотят не просто купить помещение и бренд. Они хотят получить доступ к определенному кругу людей – тех, кто составляет московскую элиту. Зачем? Для чего им это нужно? Какую игру они ведут?
И что в этой игре светит мне?
Я смотрю на часы. Одиннадцать утра. До встречи еще два часа. Времени достаточно, чтобы привести мысли в порядок и выработать стратегию.
Я решаю сделать то, что всегда помогало мне думать. Иду в ванную, открываю шкафчик с лекарствами и достаю маленький пакетик с белым порошком. Высыпаю на мраморную столешницу аккуратную дорожку. Вдыхаю.
Мир становится четче, мысли – яснее. Теперь я могу думать. Теперь я могу планировать.
Возвращаюсь в кабинет и сажусь за стол. Беру чистый лист бумаги и начинаю записывать возможные варианты действий.
Продать бренд «Luxury» за миллион евро, взять деньги и начать все заново. Новый клуб, новая концепция, новое имя.
Отказаться от сделки, попытаться найти новых инвесторов для сохранения «Luxury» в его нынешнем виде.
Принять предложение, но с условием, что я останусь в деле. Не как наемный работник, как Дэн, а как партнер с долей в бизнесе.
Продать часть бренда, сохранив контроль над клиентской базой и право на использование имени для других проектов.
Я смотрю на список и понимаю, что ни один из вариантов меня не устраивает. Я не хочу начинать все заново. Я не хочу искать новых инвесторов, которые будут диктовать мне свои условия. Я не хочу быть партнером в чужом проекте. И я не хочу делить бренд, который создал с нуля.
Что же я хочу?
Я хочу сохранить «Luxury» таким, каким он был в лучшие времена. Я хочу вернуть те дни, когда мы с Дэном только открыли клуб, когда все было новым, свежим, захватывающим. Когда очередь на вход растягивалась на квартал, когда знаменитости дрались за столики в VIP-зоне, когда о нас писали все модные журналы.
Но я не могу вернуть прошлое. Никто не может.
Так что же мне делать?
Я снова смотрю на часы. Одиннадцать тридцать. Время идет, а я все еще не знаю, что скажу на встрече.
Телефон звонит снова. На этот раз это Полина.
– Привет, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал нормально.
– Ты куда исчез? – спрашивает она с обидой в голосе. – Я проснулась, а тебя нет.
– Извини, малышка, – говорю я, прижимая телефон плечом к уху и перебирая бумаги на столе. – Были срочные дела. Я тебе позже позвоню, хорошо?
– Ты всегда так говоришь, – она почти плачет. – А потом пропадаешь на несколько дней. Я устала от этого, Макс!
Только истерики мне сейчас не хватало.
– Полина, – говорю я твердо, – у меня сейчас действительно важная встреча. Я позвоню тебе вечером, обещаю. А сейчас мне нужно идти.
– Ты меня не любишь, – всхлипывает она. – Я для тебя просто игрушка!
– Не говори глупостей, – отвечаю я, чувствуя раздражение. – Конечно, я тебя люблю. Просто сейчас очень занят. Я позвоню, правда.
– Хорошо, – она наконец успокаивается. – Но если не позвонишь, я обижусь.
– Позвоню, – обещаю я и вешаю трубку.
Эмоциональный шантаж – ее любимое оружие. И самое смешное, что оно работает. Я действительно позвоню ей вечером, просто чтобы избежать новой сцены. Отношения без любви, основанные на взаимной выгоде и страхе одиночества. Как это типично для моей жизни.
Я собираю документы, запихиваю их в портфель и выхожу из квартиры. Внизу меня ждет машина – черный Mercedes S-класса с личным водителем. Еще одна необходимая статусная вещь, которая съедает деньги, но без которой я не могу представить свою жизнь.
– В «Пушкин», – говорю я водителю, садясь на заднее сиденье.
Он кивает и трогается с места. Я откидываюсь на сиденье и закрываю глаза. Голова начинает болеть – последствия бессонной ночи и утреннего кокаина. Нужно собраться. Нужно быть в форме для этой встречи.
Я достаю из кармана маленький пакетик и делаю еще одну дорожку, прямо в машине. Водитель смотрит в другую сторону, делая вид, что ничего не замечает. Он привык. Все привыкли.
Мы подъезжаем к ресторану «Пушкин» за пятнадцать минут до назначенного времени. Я выхожу из машины, одергиваю пиджак и проверяю отражение в витрине. Идеально. Никто никогда не догадается, что внутри меня все сжимается от страха и неопределенности.
Вхожу в ресторан. Дэн уже там, сидит за столиком с Вадимом и еще двумя мужчинами, которых я не знаю. Должно быть, Соколов и Шаров.
– А вот и наш главный герой! – восклицает Вадим, поднимаясь навстречу. – Максим, рад снова видеть!
Мы обмениваемся рукопожатиями. Его ладонь сухая и прохладная, как у змеи.
– Знакомься, – он указывает на своих спутников. – Алексей Петрович Соколов и Антон Владимирович Шаров, мои партнеры по «NeoLux Investments».
Я пожимаю руки обоим, внимательно их изучая. Соколов – высокий, худощавый, с холодными глазами и сдержанными манерами. Типичный банкир. Шаров – полная его противоположность: коренастый, с красным лицом и громким голосом. Типичный ресторатор.
– Присаживайтесь, Максим, – говорит Соколов, указывая на свободный стул. – Нам многое нужно обсудить.
Я сажусь, чувствуя на себе взгляд Дэна. Он нервничает, это видно по тому, как он барабанит пальцами по столу.
– Я так понимаю, Денис уже ввел вас в курс дела? – спрашивает Шаров, наливая мне вина без спроса.
– В общих чертах, – отвечаю я, принимая бокал. – Но я бы хотел услышать детали от вас.
– Конечно, – кивает Соколов. – Как вы уже знаете, мы приобрели здание, в котором располагается ваш клуб. И теперь планируем открыть там ресторан высокой кухни. Но нам нужно больше, чем просто помещение. Нам нужен бренд, который уже имеет вес в определенных кругах. «Luxury» – идеальный вариант.
– И чем же он так идеален? – спрашиваю я, делая глоток вина. Дорогое, терпкое. Они не экономят.
– Тем, что за десять лет вы создали не просто клуб, а целое сообщество, – отвечает Вадим. – Элитное, закрытое сообщество людей, которые привыкли к определенному уровню комфорта и статуса. Мы хотим предложить им новое место, новый формат, но с тем же уровнем эксклюзивности.
– И вы готовы заплатить миллион евро за название и клиентскую базу, – говорю я, глядя на Соколова. – Почему так щедро?
Он слегка улыбается.
– Потому что мы видим в этом хорошую инвестицию. Запуск ресторана под новым брендом с нуля стоил бы нам гораздо дороже и занял бы гораздо больше времени. А так мы получаем готовую аудиторию, готовое имя, готовую репутацию.
– И что вы предлагаете мне, кроме денег? – спрашиваю я прямо.
Все трое переглядываются.
– А что бы вы хотели? – спрашивает Шаров. – Мы предложили Денису место управляющего с долей в прибыли. Если вас интересует что-то подобное…
– Меня не интересует работа на кого-то, – перебиваю я. – Меня интересует партнерство. Равноправное.
Соколов хмыкает.
– Боюсь, это невозможно, – говорит он, покачивая головой. – У нас уже есть все необходимые компетенции. Нам нужен только бренд и клиентская база.
– Тогда миллион евро – это слишком мало, – отвечаю я, откидываясь на спинку стула. – За десять лет работы, за созданную с нуля империю, за личные связи с каждым VIP-клиентом.
– Два миллиона, – вдруг говорит Вадим. – Мы готовы заплатить два миллиона евро. При условии, что вы передадите нам полный контроль над брендом и всеми контактами. И подпишете соглашение о неконкуренции сроком на три года.
Два миллиона евро. Сумма, которая позволит мне начать все заново. Открыть новый клуб, создать новый бренд. Или вообще уехать из России, как предлагал Дэн. Начать жизнь с чистого листа.
Но соглашение о неконкуренции… Это означает, что три года я не смогу открыть ничего похожего на «Luxury». Не смогу работать в ночном клубном бизнесе. Не смогу быть тем, кем был последние десять лет.
– Мне нужно подумать, – говорю я наконец.
– Конечно, – кивает Соколов. – Мы понимаем, что это серьезное решение. Но не думайте слишком долго. Предложение действует только до конца недели.
– Почему такая спешка? – спрашиваю я, чувствуя подвох.
– Потому что мы хотим открыть ресторан уже в следующем месяце, – отвечает Шаров. – А для этого нам нужно начать ребрендинг как можно скорее.
– Я дам ответ до пятницы, – говорю я, поднимаясь. – А сейчас, если вы не возражаете, у меня есть другие дела.
– Конечно, Максим, – Вадим тоже встает и протягивает мне руку. – Мы ценим ваше время.
Я пожимаю руки всем троим и направляюсь к выходу. Дэн догоняет меня у дверей.
– Макс, подожди, – говорит он, хватая меня за рукав. – Что ты думаешь?
– А ты как думаешь, что я думаю? – отвечаю я, вырывая руку. – Ты уже все решил за меня, за нас обоих. Ты уже выбрал свою сторону.
– Это не так, – в его глазах что-то вроде боли. – Я просто искал выход из ситуации. Для нас обоих.
– Для себя ты его нашел, – говорю я, выходя на улицу. – А я как-нибудь сам разберусь.
Я ухожу, не оглядываясь, хотя чувствую его взгляд на своей спине. Десять лет дружбы и партнерства, и вот так все заканчивается. В дорогом ресторане, за бокалом элитного вина, с предложением, от которого якобы нельзя отказаться.
Я сажусь в свой Mercedes и говорю водителю ехать в клуб. Мне нужно увидеть «Luxury» еще раз, прежде чем принять решение. Нужно почувствовать это место, вспомнить, почему оно стало для меня таким важным.
По дороге я достаю телефон и пишу сообщение Игорю: «Встретимся в клубе через час. Есть разговор».
Я смотрю в окно на проносящуюся мимо Москву. Город, который я когда-то хотел покорить. Город, который сначала принял меня, а теперь выталкивает. Город, в котором я создал себя заново, а теперь должен сделать это еще раз.
Или есть другой путь?
Клуб «Luxury» днем выглядит совсем не так, как ночью. Без мигающих огней, без громкой музыки, без толпы красивых людей он кажется пустым и безжизненным. Как театральная сцена без актеров и декораций.
Я прохожу через главный зал, поднимаюсь в VIP-зону, захожу в свой офис. Все такое знакомое и в то же время чужое. Как будто я уже начал отдаляться от этого места, от этой жизни.
Игорь приходит через полчаса. Он всегда пунктуален.
– Максим Андреевич, – кивает он, входя в офис.
– Присаживайся, – говорю я, указывая на кресло напротив. – Выпьешь что-нибудь?
– Нет, спасибо, – он садится, сохраняя идеально прямую осанку. Бывший военный, это видно в каждом его движении.
– Я встретился с инвесторами, – начинаю я. – Они предлагают два миллиона евро за бренд «Luxury» и клиентскую базу. При условии, что я подпишу соглашение о неконкуренции на три года.
Игорь слушает внимательно, не перебивая.
– Что ты об этом думаешь? – спрашиваю я, когда заканчиваю рассказ.
– Я думаю, что они очень хотят получить ваш бренд, – отвечает он после паузы. – И что два миллиона – это хорошие деньги. Но соглашение о неконкуренции… Это значит, что вы не сможете открыть новый клуб в ближайшие три года. Это серьезное ограничение.
– Именно, – киваю я. – И я не уверен, что готов на это пойти. «Luxury» – это не просто бизнес для меня. Это часть моей идентичности.
– Понимаю, – говорит Игорь, и я вижу, что он действительно понимает. – Но иногда приходится чем-то жертвовать, чтобы двигаться дальше. Вопрос в том, что для вас важнее: деньги или свобода.
Свобода. Слово, которое редко используется в моем лексиконе. В моем мире все измеряется другими категориями: статус, влияние, деньги, связи. Но свобода… Что это вообще такое?
– А что бы ты сделал на моем месте? – спрашиваю я, удивляясь сам себе. Я никогда не спрашивал совета у подчиненных.
Игорь смотрит на меня внимательно, будто оценивая, насколько я серьезен.
– Я бы взял деньги и начал все заново, – отвечает он наконец. – Но не в Москве. Здесь слишком много соблазнов, слишком много… отвлекающих факторов. Я бы уехал куда-нибудь, где можно начать с чистого листа. Может быть, даже не в клубный бизнес. Что-то более… настоящее.
Настоящее. Еще одно слово из другого лексикона. В моем мире все искусственное, фальшивое, наносное. Весь этот гламур, весь этот блеск – просто мишура, скрывающая пустоту.
– Спасибо, Игорь, – говорю я, вставая. – Ты дал мне пищу для размышлений.
Он тоже поднимается.
– Всегда пожалуйста, Максим Андреевич. Если нужна будет еще какая-то помощь – только скажите.
Он уходит, а я остаюсь один в офисе. Мысли путаются в голове, не давая сосредоточиться на чем-то одном.
Два миллиона евро. Свобода. Новое начало. Соглашение о неконкуренции. Предательство Дэна. Пустота моей жизни. Все смешивается в один клубок, из которого невозможно вытянуть одну нить.
Я решаю сделать то, что всегда помогало мне расслабиться и прояснить мысли. Достаю из сейфа бутылку виски и два пакетика – один с кокаином, другой с таблетками экстази. Микс, который гарантированно унесет меня далеко от реальности.
Высыпаю на стеклянный столик дорожку кокаина, втягиваю ее в ноздрю. Делаю глоток виски прямо из горлышка. Запиваю таблеткой экстази.
И жду, когда химия сделает свое дело. Когда мир начнет меняться, становясь ярче, острее, понятнее. Когда все проблемы покажутся решаемыми, все дороги – открытыми.
Время растягивается, становится пластичным, как в фильмах Дали. Я смотрю на часы: прошло пять минут. Или пять часов? Не могу сказать наверняка.
Я встаю и начинаю ходить по офису, чувствуя, как наркотики постепенно берут верх над сознанием. Мысли ускоряются, становятся ярче, но менее связными. Образы сменяют друг друга, как в калейдоскопе.
Я вижу себя на открытии «Luxury» десять лет назад. Молодой, амбициозный, полный надежд и планов. Я вижу Дэна, каким он был тогда – верным другом, надежным партнером. Я вижу всех девушек, с которыми был за эти годы – красивых, пустых, одинаковых. Я вижу своего отца – суровое лицо, разочарованный взгляд, когда я сказал ему, что уезжаю в Москву и не собираюсь возвращаться.
Отец. Я не думал о нем уже много лет. Вытеснил из памяти, как и все, что связано с моей прошлой жизнью в Нижнетагильске. С жизнью до «Luxury», до Москвы, до Максима Ковалева, которым я стал.
А каким я был раньше? Кем я был до того, как создал этот образ, эту маску, этот бренд под названием «Максим Ковалев»?
Я не помню. Или не хочу помнить.
Телефон вибрирует в кармане, вырывая меня из потока сознания. Я смотрю на экран: «Мама».
Мама? Она не звонила мне уже несколько месяцев. Мы поддерживаем минимальный контакт – созваниваемся на праздники, иногда я отправляю ей деньги. Но не более того. Я отдалился от нее так же, как и от отца, когда уехал из Нижнетагильска.
– Алло, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос звучал нормально.
– Максим, – ее голос звучит странно. Напряженно. – Мне нужно сказать тебе что-то важное.
– Что случилось? – спрашиваю я, чувствуя, как сердце начинает биться быстрее. Что-то в ее тоне заставляет меня напрячься.
– Твой отец, – она делает паузу, и я слышу, как она пытается сдержать слезы. – Он умер сегодня утром. Сердечный приступ.
Мир останавливается. Время замирает. Я слышу свое дыхание, стук сердца, шум в ушах. Но ничего не чувствую. Абсолютно ничего.
– Максим? – голос матери возвращает меня к реальности. – Ты слышишь меня?
– Да, – отвечаю я автоматически. – Да, я слышу. Я… мне жаль.
Фраза звучит фальшиво даже для меня самого. «Мне жаль». Как будто я говорю о незнакомом человеке, о случайной новости из телевизора.
– Похороны послезавтра, – продолжает мать. – Я понимаю, что ты занят, но… было бы хорошо, если бы ты приехал.
Приехал. В Нижнетагильск. Место, которое я поклялся никогда больше не посещать. Место, от которого я бежал, как от чумы.
– Я не знаю, смогу ли, – говорю я, чувствуя, как наркотики искажают мое восприятие. – У меня много дел здесь, в Москве. Важных дел.
– Понимаю, – в ее голосе нет упрека, только усталость. – Но есть еще кое-что. Завещание. Твой отец оставил завод тебе.
Завод? Мне? Это какая-то шутка?
– Но… почему? – спрашиваю я, не понимая. – Мы не разговаривали уже много лет. Он всегда говорил, что я предал его, предал семью. Почему он оставил завод мне?
– Потому что ты его сын, – отвечает мать просто. – Потому что, несмотря ни на что, он верил, что ты вернешься. Что ты вспомнишь, кто ты на самом деле.
Кто я на самом деле? Я уже не знаю. Не уверен, что когда-либо знал.
– Мама, мне нужно подумать, – говорю я, чувствуя, как комната начинает кружиться вокруг меня. – Я перезвоню.
– Хорошо, сынок, – в ее голосе слышна надежда. – Я буду ждать.
Я вешаю трубку и бросаю телефон на стол. Ноги подкашиваются, и я падаю в кресло. Отец умер. Отец оставил мне завод. Отец верил, что я вернусь.
Это слишком много для моего одурманенного сознания. Слишком много информации, слишком много эмоций, слишком много решений, которые нужно принять.
Я делаю еще один глоток виски, чувствуя, как алкоголь обжигает горло. Потом еще одну дорожку кокаина. И еще. И еще.
Мир вокруг начинает расплываться, цвета становятся ярче, звуки – громче. Я чувствую, как сердце колотится в груди, как пот выступает на лбу, как дыхание становится прерывистым.
Это уже не расслабление. Это передозировка. Я знаю симптомы, я проходил через это раньше. Но сейчас мне все равно.
Я закрываю глаза и позволяю наркотикам унести меня далеко от реальности. От смерти отца, от предательства Дэна, от решений, которые нужно принять, от жизни, которая разваливается на части.
Последняя мысль перед тем, как сознание окончательно затуманивается: может быть, это и есть выход? Не два миллиона евро, не новый клуб, не побег из Москвы. А возвращение. Возвращение в Нижнетагильск, к своим корням, к тому, от чего я бежал все эти годы.
Но эта мысль исчезает так же быстро, как появилась, растворяясь в химическом тумане, который окутывает мой мозг.
Я проваливаюсь в пустоту, где нет ни времени, ни пространства, ни проблем, ни решений. Только бесконечное падение в никуда.
А потом – темнота.
Глава 3: "Дедлайн"
Я просыпаюсь от звука открывающейся двери. Резкий свет бьет по глазам, заставляя зажмуриться. Голова раскалывается, во рту пересохло, все тело ломит, как после марафона.
– Твою мать, Макс! – голос Дэна звучит как через вату. – Ты что, тут всю ночь торчал?
Я с трудом открываю глаза. Дэн стоит надо мной, его лицо искажено смесью злости и беспокойства. Я понимаю, что лежу на диване в своем офисе, все еще в костюме, но теперь помятом и испачканном.
– Который час? – хриплю я, пытаясь сесть.
– Десять утра, – отвечает Дэн, помогая мне подняться. – Вторник. Ты не отвечал на звонки весь вечер и всю ночь. Я думал, ты загремел в какую-нибудь больницу.
Вторник. Значит, я был в отключке почти сутки. Отлично.
– Воды, – прошу я, чувствуя, что не могу говорить из-за пересохшего горла.
Дэн подает мне бутылку минералки, и я жадно пью, проливая часть на рубашку. Но мне плевать.
– Что произошло? – спрашивает Дэн, садясь напротив меня. – После нашей встречи ты как с цепи сорвался.
Встреча. Инвесторы. Два миллиона евро. Соглашение о неконкуренции. Все это кажется таким далеким, таким неважным сейчас.
– Мой отец умер, – говорю я, и слова звучат странно в моих собственных ушах. Как будто я говорю о ком-то другом.
Дэн замирает.
– Черт, Макс, мне жаль, – говорит он после паузы. – Правда жаль. Почему ты не позвонил мне? Я бы приехал.
– Чтобы что? – спрашиваю я, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева. – Чтобы посидеть со мной, пока я нюхаю кокаин и запиваю его виски? Или чтобы еще раз убедить меня продать клуб твоим новым друзьям?
Дэн вздыхает.
– Не начинай, Макс. Я понимаю, ты в шоке, ты расстроен. Но я тут ни при чем. Я просто пытаюсь найти выход из ситуации.
– Для себя ты его уже нашел, – огрызаюсь я, вставая. Голова кружится, и я хватаюсь за край стола, чтобы не упасть. – А теперь оставь меня в покое. Мне нужно привести себя в порядок.
– Как скажешь, – Дэн поднимается. – Но мы должны поговорить о предложении инвесторов. Они ждут ответа до пятницы. Осталось три дня.
– Я помню, – отвечаю я, направляясь в ванную комнату, примыкающую к офису. – Я дам ответ вовремя.
Дэн кивает и выходит, оставляя меня одного.
В ванной я смотрю на свое отражение в зеркале и не узнаю человека, который смотрит на меня в ответ. Красные глаза, бледное лицо, щетина, давно переставшая быть модной трехдневной и превратившаяся просто в неопрятную бороду. Костюм от Tom Ford выглядит так, будто я спал в нем на улице.
Я включаю холодную воду и погружаю лицо под кран, позволяя ледяным струям смыть хотя бы часть усталости и похмелья. Потом снимаю пиджак и рубашку, обнаруживая на предплечье синяк непонятного происхождения. Мне даже страшно представить, что я делал в состоянии наркотического опьянения.
После душа становится немного легче, но голова все еще раскалывается. Я нахожу в шкафу запасную рубашку и брюки – не такие дорогие, как костюм от Tom Ford, но достаточно презентабельные для появления на людях.
Выйдя из ванной, я сразу же достаю телефон и проверяю пропущенные звонки и сообщения. Двадцать три пропущенных от Дэна. Пять от Полины. Два от матери. Одно от Игоря. И одно от незнакомого номера.
Я решаю начать с матери.
– Алло, – ее голос звучит устало.
– Привет, мам, – говорю я, стараясь, чтобы мой голос звучал нормально. – Извини, что не перезвонил вчера. Был… занят.
– Ничего, сынок, – отвечает она без упрека. – Я понимаю, у тебя своя жизнь. Но… ты решил насчет приезда? Похороны завтра в два часа дня.
Я закрываю глаза, пытаясь собраться с мыслями. Приезд в Нижнетагильск. Возвращение в прошлое, от которого я бежал все эти годы. Встреча с людьми, которых я оставил позади, с жизнью, которую я пытался забыть.
– Я не знаю, мам, – отвечаю я честно. – У меня здесь много проблем, которые нужно решить. Бизнес, дела… Ты понимаешь.
– Понимаю, – говорит она тихо. – Но есть еще один момент. Завещание. В нем есть условие. Ты получишь завод только если приедешь и будешь лично управлять им как минимум полгода. Иначе он перейдет в собственность работников.
Я замираю, пытаясь осмыслить услышанное.
– Что? Какие еще полгода? О чем ты говоришь?
– Это было его последнее желание, – объясняет мать. – Он хотел, чтобы ты вернулся. Хотел дать тебе шанс понять, откуда ты родом, кто ты на самом деле. И шанс заводу выжить. Он верил, что только ты сможешь его спасти.
– Спасти? – я начинаю нервно смеяться. – От чего спасти? Завод всегда был прибыльным предприятием. Отец был отличным руководителем.
– Был, – соглашается мать. – Но последние два года все изменилось. Экономический кризис, санкции, падение цен на металл. Завод на грани банкротства. Твой отец боролся до последнего, но… не успел. Теперь эта борьба на тебе. Если ты примешь наследство.
Я сажусь на край стола, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Завод на грани банкротства. Клуб «Luxury» на грани банкротства. Вся моя жизнь на грани краха.
– Мне нужно подумать, – говорю я, потирая виски. – Я перезвоню.
– Не думай слишком долго, Максим, – в голосе матери появляются стальные нотки, которые я помню с детства. – Похороны завтра. Завещание будет оглашено послезавтра. Если тебя не будет, ты потеряешь все. Не только завод, но и последний шанс примириться с отцом. Даже если он уже не услышит твоих слов.
Она вешает трубку, оставляя меня в оглушительной тишине офиса.
Я смотрю в окно на московский пейзаж. Серое небо, серые здания, серые лица прохожих. Все кажется таким чужим, таким далеким. Как будто я смотрю на мир через мутное стекло.
Мой телефон снова звонит. На этот раз это Игорь.
– Да, – отвечаю я.
– Максим Андреевич, – его голос звучит напряженно. – У вас посетители. Коллекторы из «Сибирского банка». Говорят, что у вас просрочка по кредиту на два месяца.
Черт. Только этого не хватало.
– Я сейчас спущусь, – говорю я, вставая. – Скажи им подождать.
– Они не в настроении ждать, – предупреждает Игорь. – И они не одни. С ними какой-то юрист. Говорит, что представляет интересы вашего отца.
Юрист отца? Что происходит?
– Пять минут, – говорю я. – Дай мне пять минут, и я спущусь.
Я вешаю трубку и быстро проверяю свой внешний вид в зеркале. Выгляжу паршиво, но уже лучше, чем полчаса назад. По крайней мере, я могу стоять на ногах и более-менее связно говорить.
Спускаюсь в главный зал клуба. Там меня ждут трое мужчин в костюмах. Двое похожи на типичных коллекторов – крупные, с бычьими шеями и маленькими глазками. Третий – худощавый, в очках, с кожаным портфелем. Должно быть, юрист.
– Господин Ковалев? – обращается ко мне юрист, протягивая руку. – Александр Николаевич Петров, представляю интересы Андрея Максимовича Ковалева, вашего отца. Примите мои соболезнования.
– Спасибо, – отвечаю я машинально, пожимая его руку. – Чем обязан визиту?
– У нас два вопроса, – говорит он, открывая портфель и доставая какие-то бумаги. – Во-первых, уведомление о завещании вашего отца, которое будет оглашено послезавтра в нотариальной конторе города Нижнетагильска. Ваше присутствие обязательно, если вы хотите вступить в наследство.
Он протягивает мне документ, который я принимаю, не читая.
– Во-вторых, – продолжает юрист, – эти господа из «Сибирского банка» попросили меня представить их интересы, поскольку я все равно ехал в Москву. Речь идет о просроченном кредите на сумму десять миллионов рублей, который вы взяли под залог своей доли в клубе «Luxury».
Я чувствую, как кровь отливает от лица. Кредит. Точно. Я взял его полгода назад, чтобы покрыть долги перед поставщиками. И забыл о нем в круговороте других проблем.
– Я все выплачу, – говорю я, стараясь сохранять спокойствие. – Мне нужно немного времени, чтобы собрать средства.
– Время вышло, господин Ковалев, – отвечает один из коллекторов, делая шаг вперед. – Банк готов забрать вашу долю в счет погашения долга. Или вы платите сейчас, или мы начинаем процедуру взыскания.
– Сейчас? – я смеюсь нервно. – У вас есть терминал? Я заплачу картой.
– Не смешно, – коллектор хмурится. – У вас есть двадцать четыре часа. Потом мы приходим с судебными приставами и описываем имущество.
Я смотрю на них троих, чувствуя, как внутри поднимается волна гнева и отчаяния. Все рушится. Все, что я строил годами, рассыпается, как карточный домик.
– Хорошо, – говорю я, стараясь сохранять хотя бы видимость контроля. – Я найду деньги. Завтра они будут у вас.
– Очень на это надеемся, – отвечает коллектор, обмениваясь взглядами со своим напарником. – До завтра, господин Ковалев.
Они уходят, оставляя меня наедине с юристом.
– Еще один момент, Максим Андреевич, – говорит он, когда коллекторы скрываются за дверью. – Ваш отец просил передать вам личное письмо. В случае его смерти.
Он достает из портфеля конверт и протягивает мне.
– Что там? – спрашиваю я, не решаясь взять конверт.
– Не знаю, – юрист пожимает плечами. – Это было запечатано. Лично для вас.
Я беру конверт, чувствуя его тяжесть в руке. Письмо от отца. Человека, с которым я не разговаривал лет пятнадцать. Человека, которого я пытался вычеркнуть из своей жизни.
– Спасибо, – говорю я, пряча конверт во внутренний карман пиджака. – Я буду на похоронах. И на оглашении завещания.
Юрист кивает.
– Очень хорошо. Ваш отец был бы рад это слышать. Он много говорил о вас в последние месяцы.
– Правда? – я не могу скрыть удивления.
– Да, – юрист слегка улыбается. – Он гордился вами. По-своему.
Он прощается и уходит, оставляя меня в пустом зале клуба с тяжелым конвертом во внутреннем кармане и еще более тяжелыми мыслями.
Я возвращаюсь в офис и сажусь за стол, пытаясь собраться с мыслями. Ситуация хуже некуда. Клуб на грани закрытия. Кредит не выплачен. Отец умер, оставив мне в наследство умирающий завод с условием, что я должен лично им управлять полгода. Все рушится одновременно.
Я достаю конверт и смотрю на него. Простой белый конверт с моим именем, написанным знакомым почерком отца. Почерком, который я не видел много лет, но все еще могу узнать с первого взгляда. Строгие, чуть наклоненные вправо буквы. Никаких излишеств, никаких завитушек. Как и сам отец – прямой, честный, бескомпромиссный.
Я верчу конверт в руках, не решаясь открыть. Что там? Упреки? Разочарование? Последняя попытка заставить меня почувствовать вину за то, что я сбежал из Нижнетагильска, что отказался от семейного дела, что выбрал путь, который он считал пустым и бессмысленным?
Или что-то другое? Что-то, чего я боюсь еще больше?
Прощение.
Рука дрожит, когда я вскрываю конверт. Внутри – сложенный вдвое лист бумаги и ключ. Старый, тяжелый, металлический ключ, какие сейчас уже не делают. Я узнаю его мгновенно – ключ от отцовского сейфа в его кабинете на заводе. Сейфа, который я пытался открыть в детстве, уверенный, что там хранятся сокровища.
Разворачиваю лист бумаги и начинаю читать.
«Максим,
Если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет. Значит, я так и не дождался твоего возвращения. Значит, мы так и не поговорили, как должны были поговорить отец и сын.
Я не буду тратить слова на упреки. Все, что я мог сказать тебе в лицо, я уже сказал пятнадцать лет назад, когда ты уезжал в Москву. И все, что ты мог ответить мне, ты тоже сказал тогда.
Но есть то, чего я не сказал. Чего не успел сказать. Я горжусь тобой, сын. Горжусь тем, что ты сделал свой выбор и пошел своим путем. Пусть этот путь не тот, который я хотел для тебя. Пусть он привел тебя далеко от дома, от семьи, от завода. Но это был твой путь, твой выбор, твоя жизнь. И ты прожил ее так, как считал нужным.
Я следил за тобой все эти годы. Знал о твоих успехах и неудачах. О твоем клубе, который стал легендой московской ночной жизни. О твоих интервью в журналах, о твоих девушках-моделях, о твоих друзьях из высшего общества. Я даже был в твоем клубе однажды – проездом в Москве, инкогнито. Ты меня не заметил. Да и зачем бы тебе замечать пожилого провинциала в толпе красивых, богатых, успешных людей?
Но я видел тебя. Видел, как ты изменился. Как стал другим человеком. И не могу сказать, что мне понравилось то, что я увидел. Но это был твой выбор, и я его уважаю.
Теперь о деле. Я оставляю тебе завод. Не потому, что больше некому его оставить. Не потому, что хочу заставить тебя вернуться. А потому, что верю: только ты сможешь его спасти.
Завод в беде, сын. Экономический кризис, санкции, падение цен на металл – все это ударило по нам сильнее, чем я мог предположить. Но главная проблема не в этом. Главная проблема – в людях. В тех, кто хочет отнять у нас то, что мы строили годами.
Виктор Черных – ты должен помнить его. Он был моим конкурентом еще когда ты жил в Нижнетагильске. Теперь он стал гораздо сильнее, влиятельнее, беспощаднее. Он хочет купить завод за бесценок, а потом закрыть его, перепрофилировать территорию под торговые центры и жилые комплексы. Сотни людей потеряют работу. Город потеряет свое сердце, свою душу.
Я боролся с ним до последнего. Но время не на моей стороне. Силы не те. А он все сильнее давит, все активнее использует свои связи в администрации, в налоговой, в банках.
Вот почему я оставляю завод тебе. С условием, что ты будешь управлять им лично как минимум полгода. Это не прихоть умирающего старика. Это необходимость. Только личное присутствие владельца может спасти предприятие от рейдерского захвата. Только твое возвращение может дать работникам надежду, веру в будущее.
Ты скажешь: зачем мне это? У меня своя жизнь, свой бизнес, свои проблемы. И будешь прав. Я не могу заставить тебя вернуться. Не могу заставить тебя бороться за дело, которое тебе безразлично.
Но я прошу тебя: приезжай. Хотя бы на похороны. Хотя бы для того, чтобы проститься. Хотя бы для того, чтобы увидеть мать, которая скучает по тебе все эти годы. А потом решай. Что делать с заводом, с наследством, со своей жизнью.
Ключ, который ты найдешь в конверте, – от моего сейфа в кабинете. Там документы, которые могут пригодиться. И еще кое-что личное. Что-то, что я хранил для тебя все эти годы.
Что бы ты ни решил, знай: я всегда любил тебя, сын. Даже когда не понимал. Даже когда злился. Даже когда мы были так далеко друг от друга.
Твой отец, Андрей».
Я перечитываю письмо дважды, чувствуя, как что-то сжимается внутри. Что-то, чему я не могу дать названия. Что-то, чего не должно быть у Максима Ковалева, владельца клуба «Luxury», короля московской ночной жизни.
Что-то, похожее на сожаление. На вину. На боль.
Ключ тяжело лежит на ладони, как напоминание о том, от чего я бежал все эти годы. О жизни, которую я оставил позади. О человеке, которым я когда-то был.
Телефон вибрирует, вырывая меня из оцепенения. Сообщение от Дэна: «Инвесторы хотят встретиться еще раз. Сегодня в восемь в «Рафинаде». Ты придешь?»
«Рафинад» – новый ресторан, открытый бывшим шеф-поваром Аркадия Новикова. Место, где тусуется вся московская элита. Место, где нужно быть, если ты хочешь оставаться в игре.
Я смотрю на сообщение, потом на письмо отца, потом на ключ. Два мира, две жизни, два выбора.
И я должен решить. Сейчас. Потому что времени больше нет.
Продать «Luxury» за два миллиона евро и начать все заново? Уехать из России, как предлагал Дэн? Или вернуться в Нижнетагильск, принять наследство, попытаться спасти отцовский завод?
Я смотрю в окно на московский пейзаж. Серое небо, серые здания, серые лица прохожих. Все кажется таким чужим, таким далеким. Как будто я смотрю на мир через мутное стекло.
Может быть, пришло время его разбить?
Я набираю ответ Дэну: «Не приду. Дела». Потом звоню матери.
– Алло, – ее голос звучит устало.
– Мам, – говорю я, чувствуя, как перехватывает горло. – Я приеду. Завтра утром буду в Нижнетагильске.
Пауза. Потом тихий вздох, в котором слышится облегчение.
– Хорошо, сынок. Я буду ждать.
Я вешаю трубку и начинаю собираться. Мне нужно многое сделать, прежде чем уехать. Нужно решить вопрос с кредитом – десять миллионов рублей, которые я должен банку. Нужно поговорить с Игорем о том, как вести дела в клубе в мое отсутствие. Нужно объясниться с Полиной.
Но сначала – еще один звонок. Вадиму, представителю инвесторов.
– Максим! – его голос звучит радостно. – Рад слышать. Ты по поводу нашего предложения?
– Да, – отвечаю я. – Я принял решение. Я продаю «Luxury». За два миллиона евро. Но с одним условием.
– Каким? – он мгновенно настораживается.
– Деньги я хочу получить завтра. Наличными. Иначе сделки не будет.
Пауза. Я почти вижу, как он переглядывается с Соколовым и Шаровым, если они рядом.
– Это… необычное требование, – говорит он наконец. – Почему такая спешка?
– Мои причины вас не касаются, – отвечаю я твердо. – Либо деньги завтра, либо я найду других покупателей.
Еще одна пауза. Потом:
– Хорошо, Максим. Мы сделаем все возможное. Но для этого нам нужно встретиться. Сегодня.
– В шесть в моем офисе, – говорю я. – Привезите договор. Я его подпишу при условии, что завтра получу деньги.
– Договорились, – отвечает Вадим. – До встречи.
Я вешаю трубку и выдыхаю. Первый шаг сделан. Теперь нужно подготовиться к встрече с инвесторами. И к поездке в Нижнетагильск.
Я вызываю Игоря в офис.
– Слушаю, Максим Андреевич, – говорит он, входя.
– Игорь, у меня к тебе серьезный разговор, – начинаю я. – Я продаю клуб. И уезжаю из Москвы. На какое-то время.
Он не выглядит удивленным. Как будто ожидал чего-то подобного.
– Понимаю, – кивает он. – Что от меня требуется?
– Во-первых, сегодня в шесть ко мне придут инвесторы. Вадим и его команда. Мне нужно, чтобы ты присутствовал при подписании договора. Как свидетель и как… гарант того, что все пройдет гладко.
Игорь понимает, что я имею в виду. Его присутствие – не только формальность, но и страховка от возможных проблем. Бывший спецназовец, он умеет внушать уважение одним своим видом.
– Во-вторых, завтра они должны привезти деньги. Два миллиона евро. Наличными. Мне нужно, чтобы ты проконтролировал передачу. Проверил, что все по-честному.
– Будет сделано, – отвечает он. – А что с клубом? Кто будет управлять?
– Формально – новые владельцы. Фактически, думаю, они поставят Дэна. Он уже согласился на роль управляющего.
Игорь хмыкает, но не комментирует. Его мнение о Дэне я знаю и без слов.
– А как же кредит? – спрашивает он. – Коллекторы говорили о десяти миллионах.
– Именно поэтому мне нужны деньги завтра, – отвечаю я. – Часть суммы пойдет на погашение кредита. Остальное я заберу с собой. На новую жизнь.
– В Нижнетагильске? – Игорь смотрит на меня внимательно.
– Откуда ты… – начинаю я, но он перебивает:
– Я слышал ваш разговор с юристом. Про завод, про наследство. И я делаю свою работу, Максим Андреевич. Собираю информацию.
Я киваю. Конечно, он знает. Игорь всегда знает больше, чем говорит.
– Да, в Нижнетагильске, – подтверждаю я. – По крайней мере, на первое время. Нужно разобраться с наследством, с заводом. Решить, что с этим всем делать.
– Понимаю, – он снова кивает. – Могу я задать личный вопрос?
– Валяй, – я пожимаю плечами. Игорь никогда раньше не задавал личных вопросов.
– Вы уверены, что хотите продать клуб? Именно сейчас и именно этим людям?
Я смотрю на него, пытаясь понять, к чему он клонит.
– А есть причины этого не делать?
Он делает паузу, подбирая слова.
– Просто мне кажется, что вы принимаете это решение в состоянии… эмоционального потрясения. Смерть отца, проблемы с кредитом, предательство Дэна. Все это может влиять на ваше суждение.
Я удивленно поднимаю брови. Не ожидал такой… заботы от своего начальника охраны.
– Ты прав, Игорь, – говорю я после паузы. – Я действительно в эмоциональном раздрае. Но решение продать клуб – не спонтанное. Оно зрело давно. Просто сейчас появился катализатор. И покупатели с деньгами.
– Понимаю, – повторяет он в третий раз. – Просто хотел убедиться, что вы все обдумали.
– Обдумал, – киваю я. – Насколько это возможно в моем состоянии.
Он улыбается – редкое зрелище.
– Тогда я сделаю все, как вы сказали. Буду здесь в шесть, проконтролирую подписание договора. И завтра проверю деньги.
– Спасибо, Игорь, – говорю я искренне. – Ты всегда был надежным человеком. Единственным, кому я мог доверять в этом гадюшнике.
– Всегда пожалуйста, Максим Андреевич, – отвечает он, направляясь к выходу. Но у двери останавливается и оборачивается: – И еще. Если вам понадобится помощь в Нижнетагильске… с заводом или с чем-то еще… просто позвоните. Я найду способ помочь.
Он выходит, оставляя меня в легком шоке. За все годы работы Игорь никогда не предлагал ничего подобного. Никогда не выходил за рамки профессиональных отношений. И вот теперь – это. Почти дружеское предложение.
Может быть, я все-таки что-то значу для людей вокруг меня? Что-то большее, чем просто босс, источник зарплаты, статусный объект?
Но времени на философские размышления нет. Мне нужно подготовиться к встрече с инвесторами. И к тому, что будет потом.
Я открываю сейф и достаю все важные документы – договоры, лицензии, сертификаты. Все, что касается клуба «Luxury». Все, что я должен буду передать новым владельцам.
Потом иду в спальню при офисе (да, у меня есть спальня в клубе – для тех ночей, когда слишком устал или слишком пьян, чтобы ехать домой) и начинаю собирать вещи. Не так уж много набирается – пара костюмов, несколько рубашек, джинсы, футболки. Основной гардероб у меня дома, но и этого хватит на первое время.
В ящике прикроватной тумбочки нахожу фотографию – единственную, которую сохранил из прошлой жизни. Я, отец и мать на фоне заводской проходной. Мне лет пятнадцать, я еще без этой маски цинизма и пресыщенности, которую нацепил потом. Обычный подросток из провинции, немного угловатый, немного стеснительный, но с ясными глазами и искренней улыбкой.
Отец стоит рядом, положив руку мне на плечо. Высокий, прямой, с уверенным взглядом человека, который точно знает, кто он и чего хочет от жизни. Человека, который построил завод, который дал работу сотням людей, который создал что-то настоящее, материальное, осязаемое.
В отличие от меня, создавшего лишь иллюзию – мираж из светомузыки, алкоголя, наркотиков и пустых разговоров. Мираж, который рассеивается с первыми лучами солнца, не оставляя ничего, кроме головной боли и смутного чувства стыда.
Я кладу фотографию в карман рядом с письмом отца и ключом от сейфа. Три вещи из прошлого, которые я беру с собой в будущее.
Телефон звонит, прерывая мои размышления. Полина.
– Да, – отвечаю я, готовясь к очередной сцене.
– Макс, – ее голос звучит необычно серьезно. – Мне нужно тебе кое-что сказать.
– Я слушаю, – говорю я, продолжая складывать вещи.
– Я беременна, – выпаливает она.
Я замираю с рубашкой в руках.
– Что?
– Я беременна, – повторяет она. – Тест показал две полоски. Я сделала его сегодня утром.
Я сажусь на край кровати, чувствуя, как земля уходит из-под ног второй раз за день.
– Ты уверена? – спрашиваю я, хотя это глупый вопрос. Конечно, она уверена, иначе не звонила бы.
– Да, – отвечает она тихо. – Я хотела сказать тебе лично, но ты пропал на два дня, не отвечал на звонки. Я волновалась.
Я закрываю глаза, пытаясь осмыслить услышанное. Полина беременна. Я буду отцом. Или…
– И что ты планируешь делать? – спрашиваю я, сам не зная, какой ответ хочу услышать.
– Не знаю, – она всхлипывает. – Я думала, мы решим вместе. Мы же… вместе, правда?
Вместе. Мы встречаемся полгода, но я никогда не воспринимал эти отношения как что-то серьезное. Она была для меня как дорогой аксессуар – красивая, модная, престижная. Но не более того.
И вот теперь – ребенок. Моя кровь, мои гены, моя ответственность.
– Полина, – начинаю я, тщательно подбирая слова. – Сейчас в моей жизни происходит много… изменений. Мой отец умер. Я продаю клуб. Я уезжаю из Москвы. Возможно, надолго.
– Что? – она явно не ожидала такого поворота. – Куда ты уезжаешь? Почему?
– В Нижнетагильск, – отвечаю я. – Там мои корни, моя семья, мое наследство. Я должен разобраться с делами отца.
– И когда ты собирался мне об этом сказать? – в ее голосе слышится обида.
– Я сам только что решил, – говорю я честно. – Все произошло очень быстро. Слишком быстро.
Она молчит, переваривая информацию.
– И что теперь? – спрашивает она наконец. – Что с нами? Что с… ребенком?
Я глубоко вздыхаю. Мне хочется сказать ей, что все будет хорошо, что мы справимся, что я буду рядом. Но я знаю, что это будет ложь. Я не могу быть рядом, если уезжаю в Нижнетагильск на полгода. Я не могу обещать ей будущее, которое сам не вижу.
– Полина, – говорю я мягко. – Я не могу принять это решение за тебя. Если ты хочешь сохранить ребенка, я буду помогать финансово. Но я не могу обещать, что буду рядом. По крайней мере, не сейчас.
– То есть ты бросаешь меня? – ее голос дрожит. – С твоим ребенком?
– Я не бросаю, – возражаю я. – Я просто говорю как есть. Я уезжаю. Надолго. И не знаю, когда вернусь. И вернусь ли вообще. Ты заслуживаешь знать правду, прежде чем принимать решение.
Она плачет. Я слышу ее всхлипывания и чувствую себя последним подонком. Но что я могу сделать? Солгать? Обещать то, чего не могу выполнить?
– Я люблю тебя, Макс, – говорит она сквозь слезы. – Я думала, ты тоже меня любишь.
И вот он – момент истины. Момент, когда нужно либо сказать правду, либо продолжать врать. Как я делал все эти месяцы, как делал все эти годы со всеми девушками, которые проходили через мою жизнь.
– Я не знаю, что такое любовь, Полина, – отвечаю я честно. – Не уверен, что когда-либо знал. Ты красивая, умная, замечательная девушка. Ты заслуживаешь лучшего, чем я. Лучшего, чем то, что я могу дать тебе сейчас.
Она молчит. Я слышу только ее дыхание.
– Понимаю, – говорит она наконец. – Спасибо за честность. Наверное, это первый раз, когда ты действительно честен со мной.
Она права. И от этого еще больнее.
– Прости меня, – говорю я, и эти слова даются мне труднее, чем что-либо, сказанное за последние годы. – Правда, прости.
– Не стоит, – отвечает она сухо. – Я сама виновата. Знала, с кем связываюсь. Знала, кто ты такой. Просто думала, что смогу тебя изменить. Глупо, да?
– Не глупо, – возражаю я. – Просто… слишком оптимистично.
Она слабо смеется, и этот смех сквозь слезы почему-то бьет меня сильнее, чем любые упреки.
– Я позвоню тебе, когда приму решение, – говорит она. – Насчет ребенка. А пока… удачи тебе в Нижнетагильске, Макс. Надеюсь, ты найдешь там то, что ищешь.
Она вешает трубку, а я остаюсь сидеть на краю кровати, держа телефон в руке и чувствуя себя так, будто меня переехал грузовик. Дважды.
Полина беременна. Я буду отцом. Или не буду – решать ей. И я дал ей понять, что не буду рядом, что не могу обещать ей будущее, что не люблю ее так, как она того заслуживает.
Я – последний мудак? Или просто честный человек, который впервые за долгое время перестал врать себе и другим?
Не знаю. Не уверен, что хочу знать.
Я заканчиваю сборы и вызываю такси. До встречи с инвесторами еще три часа, но мне нужно заехать домой – забрать документы, деньги, еще немного вещей. И выпить. Определенно выпить.
Дома я достаю из бара бутылку Macallan 18-летней выдержки и наливаю себе полный стакан. Без льда, без воды – чистый виски, который обжигает горло и желудок, но не может сжечь мысли и чувства, роящиеся в голове.
Отец умер. Клуб продается. Полина беременна. Я уезжаю в Нижнетагильск. Все происходит слишком быстро, слишком резко, слишком… интенсивно.
Как будто кто-то наверху решил перетряхнуть мою жизнь, как колоду карт, и посмотреть, что выпадет. Как будто все, что я строил годами, все, чем я был, все, во что я верил, оказалось песочным замком, который смыла первая же волна.
Я допиваю виски и наливаю еще. Потом еще. И еще. Пока бутылка не пустеет, а комната не начинает слегка покачиваться перед глазами.
Но алкоголь не помогает. Мысли становятся туманнее, но не исчезают. Чувства притупляются, но не уходят. Боль не становится меньше, просто меняет форму – из острой, пронзительной превращается в тупую, ноющую.
Я смотрю на часы: пять вечера. Пора возвращаться в клуб. Пора встречаться с инвесторами. Пора продавать свою жизнь за два миллиона евро.
Я вызываю такси и спускаюсь вниз, стараясь идти прямо, хотя пол под ногами будто качается. В машине меня немного укачивает, и я опускаю окно, вдыхая холодный московский воздух. Это помогает – голова проясняется, хотя алкоголь все еще бурлит в крови.
Подъезжаем к клубу. У входа уже стоит черный Mercedes S-класса – должно быть, Вадим и его команда приехали раньше. И еще одна машина – Audi A8 с тонированными стеклами. Не знаю, чья она, но выглядит солидно и немного угрожающе.
Я расплачиваюсь с таксистом и иду ко входу, стараясь держаться уверенно. У дверей меня встречает Игорь.
– Максим Андреевич, – говорит он тихо. – Они уже здесь. Вадим и еще двое. И еще один человек – представляется как адвокат Соколова.
– Хорошо, – киваю я. – Веди их в мой офис. И сам присутствуй при разговоре.
Он кивает и открывает дверь. Я вхожу в клуб, такой знакомый и такой чужой одновременно. Странно, но я не чувствую никакой ностальгии, никакой привязанности к этому месту, которое было центром моей вселенной последние десять лет. Как будто я уже отделился от него, уже попрощался.
В офисе меня ждут Вадим, Соколов, Шаров и еще один мужчина – невысокий, с залысинами, в сером костюме и с кожаным портфелем. Типичный адвокат, каких в Москве тысячи.
– Максим! – Вадим поднимается мне навстречу, протягивая руку. – Рад видеть. Позволь представить, это Сергей Павлович Климов, наш юрист.
Я пожимаю руки всем четверым, стараясь не показывать, что пьян. Хотя они наверняка чувствуют запах виски.
– Присаживайтесь, – говорю я, указывая на кресла. – Обсудим детали.
Мы садимся вокруг стола – я во главе, они четверо напротив, Игорь стоит у двери, скрестив руки на груди.
– Итак, – начинает Вадим. – Ты сказал, что принял наше предложение. Два миллиона евро за бренд «Luxury» и клиентскую базу. С условием подписания соглашения о неконкуренции на три года.
– Именно, – киваю я. – Но есть еще одно условие: деньги я хочу получить завтра. Наличными.
Соколов морщится.
– Максим, – говорит он мягко, – такие суммы не передаются с рук на руки. Это не только неудобно, но и небезопасно. Мы предлагаем банковский перевод. На счет, который ты укажешь. Хоть в России, хоть за границей.
– Наличными, – повторяю я твердо. – Иначе сделки не будет.
Они переглядываются. Я вижу, как Вадим слегка кивает Соколову.
– Хорошо, – говорит тот после паузы. – Наличными так наличными. Но это создает определенные… логистические сложности. Мы не можем гарантировать, что соберем всю сумму к завтрашнему дню.
– Сколько сможете собрать? – спрашиваю я.
– Миллион евро, – отвечает Соколов. – Возможно, чуть больше. Остальное – банковским переводом или в течение недели тоже наличными.
Я думаю. Миллион евро – это примерно семьдесят миллионов рублей по текущему курсу. Более чем достаточно, чтобы расплатиться с кредитом и иметь приличный запас на первое время в Нижнетагильске.
– Договорились, – киваю я. – Миллион завтра наличными, остальное – переводом на счет, который я укажу.
– Отлично, – Вадим улыбается. – Тогда давайте перейдем к подписанию договора. Сергей Павлович подготовил все необходимые документы.
Юрист открывает портфель и достает папку с бумагами. Раскладывает их на столе.
– Здесь договор купли-продажи бренда «Luxury», – говорит он, указывая на первый документ. – Здесь соглашение о передаче клиентской базы. А здесь – соглашение о неконкуренции сроком на три года.
Я беру документы и начинаю читать. Несмотря на алкоголь в крови, мозг работает ясно. Десять лет в бизнесе научили меня читать договоры и видеть подводные камни.
В целом все выглядит стандартно. Я продаю бренд «Luxury» со всеми правами на него компании «NeoLux Investments» за два миллиона евро. Передаю им клиентскую базу – все контакты, все данные о посетителях VIP-зоны. И обязуюсь в течение трех лет не открывать в Москве и Московской области заведения, аналогичные «Luxury» – ночные клубы, рестораны, бары премиум-класса.
Но есть одна странность. В договоре купли-продажи бренда упоминается некое приложение, которого нет в папке.
– А где приложение №3? – спрашиваю я, поднимая глаза на юриста. – Здесь написано, что в нем указан полный перечень передаваемых прав на бренд.
Юрист немного нервничает.
– А, это, – он начинает копаться в портфеле. – Извините, должно быть, забыл вложить. Вот оно.
Он протягивает мне еще один лист бумаги. Я бегло просматриваю его и замираю. Среди прочего в приложении указано, что я передаю «NeoLux Investments» права на использование своего имени и изображения в рекламных целях. Без ограничений по времени и способу использования.
– Что это? – спрашиваю я, указывая на этот пункт. – Об этом не было речи.
Вадим улыбается, но его улыбка не затрагивает глаз.
– Это стандартное условие, Максим, – говорит он небрежно. – Бренд «Luxury» неразрывно связан с твоим именем. Нам нужно право использовать его в рекламе нового ресторана. Чтобы показать преемственность.
– Исключено, – отрезаю я. – Я продаю бренд, а не себя. Вычеркивайте этот пункт.
Соколов вздыхает.
– Максим, пойми, – говорит он, наклоняясь вперед. – Для нас важно иметь возможность сказать: «Ресторан Luxury, основанный Максимом Ковалевым». Без этого бренд теряет половину своей ценности.
– Тогда платите четыре миллиона, – парирую я. – Или вычеркивайте пункт.
Они снова переглядываются. Я вижу, как Соколов слегка кивает Шарову.
– Хорошо, – говорит тот. – Мы ограничим использование твоего имени только фразой «основанный Максимом Ковалевым» в рекламных материалах. Никаких фотографий, никаких цитат, никаких других упоминаний. Как тебе такой компромисс?
Я думаю. В принципе, мне все равно. Через несколько дней я буду в Нижнетагильске, за тысячи километров от Москвы. Какая разница, что они будут писать в своих рекламных буклетах?
– Договорились, – киваю я. – Но внесите эти ограничения в договор. Черным по белому.
Юрист достает ручку и вносит поправки в приложение, зачитывая вслух:
– «Права на использование имени «Максим Ковалев» ограничиваются фразой «основанный Максимом Ковалевым» в рекламных материалах. Использование фотографий, цитат и других упоминаний исключается». Устраивает?
– Да, – я киваю. – Теперь о деньгах. Как и когда я их получу?
– Завтра в полдень, – отвечает Соколов. – Миллион евро наличными, как договорились. Остальное – переводом в течение трех банковских дней.
– Где?
– Можем встретиться в нашем офисе, – предлагает Вадим. – Или в любом другом месте, которое ты укажешь.
Я думаю. Встречаться в их офисе мне не хочется. Это их территория, их правила. А другого надежного места я не знаю. Разве что…
– В банке, – говорю я. – В «Сибирском банке» на Тверской. У меня там есть кредит, который нужно погасить. Убьем двух зайцев одним выстрелом.
Соколов кивает.
– Разумно. В полдень в «Сибирском банке» на Тверской. Подтверждаю.
– Тогда, – я протягиваю руку за ручкой, – я готов подписать договор. С внесенными поправками.
Юрист пододвигает ко мне все три документа – договор купли-продажи бренда, соглашение о передаче клиентской базы и соглашение о неконкуренции. Я подписываю каждый в двух экземплярах, ставя инициалы на каждой странице.
Потом Соколов подписывает свои экземпляры. Мы обмениваемся папками.
– Поздравляю, – говорит Вадим, улыбаясь. – Думаю, это начало прекрасного сотрудничества.
– Не думаю, – отвечаю я сухо. – Это конец. Завтра я получу деньги и уеду из Москвы. Навсегда.
Его улыбка слегка меркнет.
– Навсегда? – переспрашивает он. – А как же… все, что ты построил здесь? Твоя репутация, твои связи, твоя жизнь?
– Все это я только что продал вам за два миллиона евро, – отвечаю я, вставая. – И не жалею об этом. Москва высосала из меня все, что могла. Пора двигаться дальше.
Они тоже поднимаются, явно обескураженные моим заявлением. Видимо, рассчитывали, что я останусь в их орбите, буду как-то связан с новым рестораном, буду приводить туда своих VIP-клиентов, свои связи.
– Что ж, – говорит Соколов после паузы. – Это твое решение. Мы уважаем его. Но если передумаешь, наше предложение о сотрудничестве остается в силе. Всегда найдется место для человека с твоими… талантами.
Он говорит «таланты» с легким презрением, как будто не считает умение устраивать вечеринки и развлекать богатых бездельников чем-то достойным. И, черт возьми, он прав.
– Спасибо, но нет, – качаю головой. – Я нашел себе новое занятие. Более… настоящее.
– Вот как? – Вадим поднимает брови. – И что же это?
– Увидите, – я улыбаюсь загадочно. – Если, конечно, вас интересует жизнь за пределами Садового кольца.
Они явно не понимают, о чем я говорю, но не пытаются выяснить. Мы пожимаем друг другу руки – формально, без эмоций – и они уходят, оставляя меня наедине с Игорем.
– Что вы имели в виду под «новым занятием»? – спрашивает он, когда дверь за инвесторами закрывается.
– Завод, – отвечаю я, опускаясь в кресло. – Металлургический завод моего отца в Нижнетагильске. Он оставил его мне в наследство. С условием, что я буду лично им управлять минимум полгода.
Игорь присвистывает.
– Серьезно? Вы? Управлять заводом?
– А что такого? – я пожимаю плечами. – Я десять лет управлял клубом. Чем завод сложнее?
Он смотрит на меня с легкой улыбкой.
– Всем, Максим Андреевич. Абсолютно всем. Но… – он делает паузу. – Я почему-то верю, что вы справитесь.
– Спасибо за доверие, – отвечаю я, сам удивляясь, как много для меня значат эти слова. – Я постараюсь его оправдать.
Игорь кивает и направляется к выходу.
– Тогда до завтра, – говорит он. – В полдень в «Сибирском банке».
– До завтра, – отвечаю я. – И, Игорь… спасибо. За все.
Он улыбается – снова это редкое зрелище – и выходит, оставляя меня одного в офисе, который скоро перестанет быть моим.
Я оглядываюсь вокруг, пытаясь почувствовать что-то – ностальгию, сожаление, грусть. Но не чувствую ничего, кроме странного облегчения. Как будто сбросил тяжелый рюкзак, который тащил на себе много лет.
Решение принято. Завтра я получу деньги, погашу кредит и уеду в Нижнетагильск. Вернусь туда, откуда начал. Замкну круг.
Что ждет меня там? Не знаю. Умирающий завод, который нужно спасти. Люди, которые не видели меня пятнадцать лет и вряд ли будут рады моему возвращению. Прошлое, от которого я так долго бежал.
Но странное дело – сейчас эта перспектива не пугает меня. Наоборот, в ней есть что-то… правильное. Что-то настоящее. Что-то, чего так не хватало в моей московской жизни, в мире фальшивого гламура и пустых развлечений.
Может быть, я сошел с ума? Может быть, это все еще действие алкоголя и наркотиков? Может быть, завтра я проснусь и пойму, что совершил самую большую ошибку в своей жизни?
Возможно. Но сейчас, в этот момент, я чувствую странное спокойствие. Как будто впервые за много лет принял решение, которое не противоречит тому, кем я являюсь на самом деле. Тому, кем я всегда был, под всеми масками и ролями, которые играл.
Я встаю и иду к выходу из офиса, из клуба, из жизни, которую вел последние пятнадцать лет. Не оглядываясь. Не сожалея. Готовый к тому, что будет дальше.
Какими бы ни были последствия, я больше не буду бежать от них. Я встречу их лицом к лицу. Как мой отец. Как настоящий Ковалев.
ЧАСТЬ II: ВОЗВРАЩЕНИЕ
Глава 4: "Родина"
Поезд Москва–Нижний Тагил отходит от Ярославского вокзала в 22:35. До отправления еще полчаса, но я уже сижу в купе первого класса, глядя в окно на суетящихся на перроне людей.
Встреча в банке прошла без сюрпризов. Соколов привез миллион евро – десять пачек по сто тысяч. Я проверил деньги, подписал все необходимые документы о передаче прав на бренд «Luxury», погасил кредит в «Сибирском банке» и открыл новый счет, на который должны перевести оставшийся миллион.
Игорь все это время был рядом, молчаливой тенью следуя за мной от кассы к кассе, от окошка к окошку. А потом проводил меня до вокзала, помог с багажом и теперь стоит на перроне, глядя на мое окно.
Я салютую ему стаканом виски, который налил себе из фляжки, взятой в дорогу. Он кивает в ответ и слегка улыбается.
Странно, но из всех людей, которых я оставляю в Москве, я буду скучать, пожалуй, только по нему. Не по Дэну, который предал меня при первой же возможности. Не по Полине, которая, возможно, носит моего ребенка, но остается для меня чужой. Не по многочисленным «друзьям» и «знакомым», которые крутились вокруг меня, пока я был владельцем модного клуба, и забудут мое имя, как только я уеду.
Только по Игорю – человеку, с которым я даже не был особенно близок, но который почему-то оказался единственным, кто по-настоящему поддержал меня в трудную минуту.
Поезд трогается. Игорь поднимает руку в прощальном жесте. Я киваю ему и отворачиваюсь от окна. Москва остается позади. Вместе со всем, что связывало меня с ней последние пятнадцать лет.
Впереди – восемнадцать часов пути и новая жизнь, о которой я ничего не знаю.
Я делаю глоток виски, чувствуя, как алкоголь обжигает горло. В купе первого класса я один – сознательно взял все четыре места, чтобы никто не мешал мне думать. О прошлом, о будущем, о том, что я собираюсь делать, когда приеду в Нижнетагильск.
У меня нет плана. Есть только цель – приехать, разобраться с наследством, выяснить, в каком состоянии завод, и решить, что с ним делать дальше. Продать? Попытаться спасти? Или просто позволить ему умереть естественной смертью?
Я не знаю. Не уверен, что хочу знать. По крайней мере, сейчас.
Поезд набирает скорость, стук колес становится ритмичнее, гипнотическим. Я делаю еще один глоток виски и закрываю глаза, позволяя этому ритму унести меня далеко от реальности.
Мне снится отец. Он стоит у проходной завода, как на той фотографии, которую я взял с собой. Но теперь он один, без меня, без матери. Просто стоит и смотрит куда-то вдаль, туда, где дым заводских труб сливается с серым небом.
Я подхожу к нему, но он не замечает меня. Или делает вид, что не замечает.
– Отец, – говорю я, но мой голос звучит глухо, как будто сквозь вату. – Я вернулся.
Он поворачивается ко мне, и я вижу, что его лицо бесстрастно. Ни радости, ни гнева, ни разочарования. Ничего.
– Зачем? – спрашивает он. – Завод умирает. Город умирает. Все умирает. Ты опоздал, сын.
– Нет, – возражаю я. – Еще не поздно. Я могу все исправить. Я могу спасти завод. Я могу…
Но он уже отворачивается, уходит прочь, становясь все меньше и меньше, пока не исчезает в тумане заводского двора.
Я просыпаюсь от стука в дверь купе. Открываю глаза и вижу проводницу – полную женщину средних лет с уставшим лицом.
– Чай, кофе? – спрашивает она.
– Кофе, – отвечаю я хриплым со сна голосом. – Черный, без сахара.
Она кивает и уходит. Я смотрю в окно – за ним уже светает. Поезд мчится через бескрайние российские просторы, мимо маленьких станций с выцветшими названиями, мимо деревень с покосившимися домами, мимо полей и лесов, которые кажутся бесконечными.
Все это – Россия, которую я не видел много лет. Россия за пределами Садового кольца, за пределами глянцевых журналов и модных тусовок. Настоящая Россия, суровая и прекрасная в своей неприкрытой правде.
Проводница приносит кофе. Я благодарю ее и начинаю пить, чувствуя, как горячая жидкость согревает меня изнутри. Ночью в купе стало холодно – система отопления в поезде работает так же, как и пятнадцать лет назад, когда я ехал в обратном направлении. Из Нижнетагильска в Москву. Навстречу новой жизни, которая казалась мне тогда такой заманчивой, такой многообещающей.
А что сейчас? Что я чувствую, возвращаясь назад?
Странную смесь эмоций. Тревогу – от неизвестности, от неопределенности будущего. Грусть – от мыслей об отце, с которым я так и не помирился при жизни. Злость – на себя, на обстоятельства, на весь этот чертов мир, который снова и снова ставит меня в ситуации, где нет хорошего выхода.
Но есть и что-то еще. Что-то, похожее на… надежду? Надежду на что? На новое начало? На искупление? На возможность наконец-то сделать что-то настоящее, что-то значимое?
Не знаю. Не уверен, что хочу знать.
Я допиваю кофе и снова смотрю в окно. Пейзаж меняется – лесов становится больше, они подступают ближе к железной дороге. Мы въезжаем в Урал – край суровой природы и крепких людей. Край, где я родился и вырос. Край, который я пытался забыть все эти годы.
Поезд начинает замедляться, приближаясь к очередной станции. «Пермь», – объявляет механический голос. До Нижнетагильска еще несколько часов пути.
Я решаю выйти на перрон – размять ноги, подышать свежим воздухом. Накидываю пальто – Burberry, последняя коллекция, купленное неделю назад в ЦУМе – и выхожу из купе.
На перроне холодно. Гораздо холоднее, чем в Москве. Октябрь на Урале – это уже почти зима. Мое модное пальто не спасает от пронизывающего ветра, и я невольно ежусь.
Вокруг снуют люди – пассажиры, вышедшие размяться, местные торговцы, предлагающие пирожки, соленую рыбу, вязаные носки. Обычная картина российской провинции, которая не меняется десятилетиями.
Я покупаю у пожилой женщины пирожок с капустой – не потому, что голоден, а потому, что вдруг захотелось чего-то простого, домашнего. Она дает мне сдачу и пристально смотрит на меня.
– Вы не местный, – говорит она утвердительно. – Из Москвы?
– Да, – отвечаю я, удивленный ее наблюдательностью. – Как вы догадались?
– По одежке, – она кивает на мое пальто. – У нас таких не носят. Да и лицо у вас… столичное.
– Столичное? – я не могу сдержать улыбку. – Это как?
– Нездоровое, – отвечает она прямо. – Бледное. И взгляд… беспокойный. Как будто все время чего-то ищете, а что – сами не знаете.
Я смотрю на нее с удивлением. Эта простая женщина, торгующая пирожками на вокзале в Перми, за тридцать секунд разглядела во мне то, чего я сам не осознавал годами.
– Вы правы, – говорю я, откусывая от пирожка. – Совершенно правы.
Она кивает, принимая мои слова как должное, и отворачивается к другому покупателю. А я остаюсь стоять с пирожком в руке, размышляя о том, насколько точным был ее диагноз.
Беспокойный взгляд человека, который все время что-то ищет, но сам не знает что. Разве это не идеальное описание меня? Разве не поэтому я постоянно менял девушек, клубы, компании? Разве не поэтому я убегал от тишины, от одиночества, от самого себя, заполняя пустоту внутри алкоголем, наркотиками, сексом, тусовками?
И разве не поэтому я сейчас еду в Нижнетагильск? Не для того ли, чтобы наконец найти то, что искал все эти годы?
Звучит объявление о скором отправлении поезда. Я доедаю пирожок – удивительно вкусный, кстати – и возвращаюсь в купе. Поезд трогается, продолжая свой путь на восток.
Я снова смотрю в окно, но теперь вижу не только проплывающий мимо пейзаж, но и свое отражение в стекле. И пытаюсь разглядеть в нем то, что увидела пожилая женщина с пирожками.
Беспокойный взгляд. Бледное лицо. Столичный шик, который здесь, в глубине России, выглядит неуместно, почти нелепо.
Кто я такой? Максим Ковалев, бывший владелец клуба «Luxury», московский тусовщик, светский персонаж? Или сын своего отца, наследник завода, уральский парень, который просто заблудился на пятнадцать лет?
Или кто-то другой? Кто-то, кем я еще могу стать, если найду в себе силы изменить свою жизнь?
Не знаю. Не уверен, что хочу знать.
Но скоро узнаю. Потому что поезд неумолимо приближается к Нижнетагильску, к моему прошлому, к моему будущему, к моей судьбе.
И бежать больше некуда.
«Нижний Тагил, остановка пять минут», – объявляет механический голос, и я вздрагиваю. Не заметил, как пролетели последние часы пути. Был слишком погружен в свои мысли, в свои воспоминания, в свои страхи.
Я собираю вещи – два чемодана с самым необходимым – и выхожу из купе. Проводница желает мне счастливого пути. Я благодарю ее и спускаюсь на перрон.
Вокзал Нижнетагильска. Он почти не изменился за пятнадцать лет – те же облупившиеся стены, те же скамейки, тот же запах – смесь угольного дыма, дешевых сигарет и чего-то неуловимо провинциального.
Я стою на перроне, чувствуя, как колотится сердце. Вот оно – возвращение. Настоящее, реальное, неотвратимое.
Мама обещала встретить меня. Я оглядываюсь, пытаясь найти ее в толпе встречающих. И вдруг вижу – она стоит чуть в стороне, как будто не решаясь подойти ближе. Маленькая, худая, с седыми волосами, собранными в простой пучок. В стареньком пальто, которое помнится мне еще с юности.
Пятнадцать лет. Пятнадцать лет я не видел ее, кроме редких видеозвонков по праздникам. Пятнадцать лет она жила здесь, в этом городе, с человеком, которого я предал своим отъездом. Пятнадцать лет ждала, что я вернусь.
И вот я здесь. И она тоже здесь. И между нами – пропасть из невысказанных слов, несделанных поступков, непрожитых вместе дней.
Я делаю шаг к ней, потом еще один. Она тоже начинает идти мне навстречу. Мы встречаемся посередине перрона, смотрим друг на друга – она снизу вверх (я выше ее на голову), я – пытаясь разглядеть в ее лице следы той молодой женщины, которую помню.
– Максим, – говорит она тихо. – Сынок.
– Мама, – отвечаю я, и горло вдруг перехватывает.
Мы обнимаемся – неловко, почти формально. Как чужие люди, которые вынуждены демонстрировать близость, которой нет.
– Ты совсем не изменился, – говорит она, отстраняясь и глядя на меня. – Только возмужал.
Это неправда, и мы оба это знаем. Я изменился полностью, до неузнаваемости. От того мальчика, которого она помнит, не осталось ничего – ни во внешности, ни в манерах, ни в душе.
– А ты похудела, – говорю я, не зная, что еще сказать. – И… поседела.
Она слабо улыбается.
– Годы берут свое, – отвечает она просто. – Пойдем, машина ждет.
Мы идем к выходу с вокзала. Я тащу оба чемодана, отказавшись от ее помощи. У обочины стоит старый «Жигули» – отцовская машина, которую я помню еще со школьных лет. За рулем – незнакомый мужчина средних лет.
– Это Николай, наш сосед, – поясняет мать. – Он помогает мне последние дни. С похоронами, с документами, со всем…
Я киваю, благодарю Николая за помощь и сажусь на заднее сиденье. Мать садится рядом со мной. Машина трогается, увозя нас от вокзала в город.
Нижнетагильск встречает меня серым небом, мокрым асфальтом и запахом металлургического производства, который ни с чем не спутаешь. Запах моего детства, запах города, который я так стремился забыть.
Мы едем молча. Я смотрю в окно, пытаясь найти изменения в знакомых с детства улицах. Их немного – новый торговый центр на месте старого рынка, пара многоэтажек там, где раньше были пустыри, яркие вывески сетевых магазинов, контрастирующие с серостью советских зданий.
Город словно застыл во времени, законсервировался, остановился в своем развитии. Как и вся Россия за пределами Москвы и Петербурга.
– Как прошли похороны? – спрашиваю я, нарушая молчание.
– Тихо, – отвечает мать. – Но достойно. Пришло много людей – рабочие с завода, бывшие коллеги, друзья. Твоего отца здесь уважали.
Я киваю, чувствуя укол совести. Меня не было на похоронах человека, который дал мне жизнь, имя, возможности. Человека, который, несмотря на нашу ссору, все эти годы следил за моей жизнью, гордился моими успехами, беспокоился о моих неудачах. Человека, который в итоге оставил мне все, что имел, – завод, дело всей его жизни.
– Прости, что не успел, – говорю я тихо. – Я хотел приехать, но все случилось так быстро…
– Я знаю, сынок, – она кладет руку на мою. – Твой отец тоже знал. Он не держал на тебя зла. Никогда не держал.
Я сжимаю ее руку, не зная, что ответить. Горло снова перехватывает, и я отворачиваюсь к окну, чтобы она не видела моего лица.
Машина сворачивает в знакомый двор. Вот он – дом моего детства. Пятиэтажная «хрущевка» в так называемом «профессорском» районе города – тихом, зеленом, относительно благополучном по меркам Нижнетагильска.
Мы поднимаемся на третий этаж – лифта в доме как не было, так и нет. Мать открывает дверь квартиры, и я вхожу внутрь, чувствуя странную смесь узнавания и отчуждения.
Все здесь одновременно знакомо и чуждо. Те же обои в прихожей, те же занавески на окнах, тот же запах – смесь маминых духов, отцовского одеколона и чего-то неуловимо домашнего. Но в то же время – все другое. Меньше, теснее, проще, чем я помнил. Или это я изменился, привыкнув к просторам своего московского пентхауса?
– Твоя комната, – говорит мать, открывая дверь. – Я ничего не меняла. Все как ты оставил.
Я вхожу и замираю на пороге. Действительно, все как прежде – узкая кровать, письменный стол, книжные полки, заставленные учебниками и фантастикой, которой я зачитывался в школе. Постер группы «Metallica» на стене – символ моего юношеского бунтарства. Модель самолета, которую мы собирали вместе с отцом, когда мне было двенадцать.
Капсула времени. Музей моего детства и юности. Памятник тому, кем я был до того, как стал Максимом Ковалевым, владельцем клуба «Luxury».
– Спасибо, мам, – говорю я, поворачиваясь к ней. – Спасибо, что сохранила все это.
Она улыбается – впервые с момента нашей встречи искренне, без тени неловкости или грусти.
– Я всегда верила, что ты вернешься, – говорит она просто. – Рано или поздно.
Я не знаю, что ответить на это. Не знаю, действительно ли я «вернулся» или просто приехал на время, чтобы разобраться с наследством и уехать снова. Не знаю, чего хочу сам – остаться или бежать, принять эту жизнь или отвергнуть ее снова.
– Ты, наверное, устал с дороги, – говорит мать, видя мое замешательство. – Отдохни, а я приготовлю ужин. Твои любимые пельмени, как в детстве.
Она выходит, закрывая за собой дверь, а я сажусь на кровать, чувствуя, как пружины матраса прогибаются под моим весом. Кровать рассчитана на подростка, не на взрослого мужчину. Как и вся эта комната, как и вся эта жизнь.
Я осматриваюсь, пытаясь найти что-то, что поможет мне вспомнить, кем я был тогда. Кем я мог бы стать, если бы не уехал.
На столе – фотография в рамке. Я и отец на заводе, в цехе. Мне лет четырнадцать, я в защитной каске, смотрю на огромную плавильную печь с восхищением и страхом. Отец стоит рядом, положив руку мне на плечо, гордый, что показывает сыну свой мир.
Я беру фотографию, вглядываясь в наши лица. Что изменилось? Когда между нами возникла эта пропасть? Когда я решил, что его мир – не мой, что его путь – не для меня?
Не могу вспомнить. Или не хочу.
Я ставлю фотографию на место и ложусь на кровать, закрывая глаза. Усталость от дороги, от эмоциональных потрясений последних дней накатывает внезапно, и я проваливаюсь в сон без сновидений.
Просыпаюсь от тихого стука в дверь. Открываю глаза и не сразу понимаю, где нахожусь. Потом накатывает осознание – я в Нижнетагильске, в доме своего детства, в своей старой комнате.
– Да? – отзываюсь я, садясь на кровати.
Дверь открывается, входит мать.
– Ужин готов, – говорит она. – Ты спал почти три часа. Наверное, очень устал.
Я киваю, потягиваясь. Тело ломит от неудобной позы – кровать действительно слишком мала для меня.
– Сейчас приду, – говорю я. – Только умоюсь.
Она кивает и выходит. Я иду в ванную – маленькую, с потрескавшейся плиткой и старой сантехникой. Смотрю на себя в зеркало над раковиной и вдруг понимаю, насколько неуместно выгляжу здесь.
Дорогая стрижка, дизайнерская щетина, загорелое лицо (солярий два раза в неделю, даже зимой), белые зубы (виниры по восемьдесят тысяч за штуку). Рубашка Ralph Lauren, джинсы Balmain, часы Audemars Piguet.
Все это – атрибуты другой жизни, другого мира, другого человека. Все это здесь, в этой квартире, в этом городе, выглядит фальшиво, почти нелепо. Как дорогой костюм на пугале.
Я умываюсь холодной водой, вытираю лицо полотенцем – старым, застиранным, но чистым – и иду на кухню.
Там меня ждет стол, накрытый к ужину. Пельмени с маслом и сметаной, домашние соленья, черный хлеб, графин с морсом. Просто, но сытно и вкусно. Настоящая домашняя еда, которую я не ел уже много лет.
Мы садимся друг напротив друга. Мать наливает мне морс, накладывает пельмени. Я благодарю ее и начинаю есть, понимая, как сильно проголодался.
– Вкусно, – говорю я искренне. – Как в детстве.
Она улыбается, довольная похвалой.
– Я помню, как ты любил мои пельмени. Мог съесть две порции и попросить добавки.
Я киваю, вспоминая. Да, было такое. После тренировок по боксу я приходил домой голодный как волк и набрасывался на мамину еду. Она всегда готовила с запасом, зная мой аппетит.
Бокс. Еще одно воспоминание из прошлой жизни. Я занимался им с двенадцати до семнадцати лет. Был неплох – даже выигрывал областные соревнования. Отец гордился моими успехами, хотя и говорил, что спорт – это хорошо, но не главное в жизни. Главное – образование, профессия, дело, которому посвятишь жизнь.
Как он.
– Завтра оглашение завещания, – говорит мать, прерывая мои воспоминания. – В десять утра у нотариуса. Александр Николаевич, юрист отца, будет там. Он все объяснит.
Я киваю, возвращаясь к реальности.
– Я буду готов, – отвечаю я. – А что… что будет дальше? С заводом, с наследством?
Мать вздыхает.
– Не знаю, сынок. Ты теперь решаешь. Если примешь наследство – будешь управлять заводом, как хотел твой отец. Если нет – завод перейдет в собственность работников. Так записано в завещании.
– А что тогда останется мне? – спрашиваю я, чувствуя, как внутри поднимается что-то, похожее на обиду. – Если я откажусь от управления заводом?
– Эта квартира, – отвечает она просто. – И счет в банке – твоя доля от продажи акций. Но это не очень много. Твой отец вкладывал все свободные средства в развитие завода. Особенно в последние годы, когда начались проблемы.
Я замолкаю, переваривая информацию. Значит, выбор у меня небогатый – либо управлять заводом полгода, либо получить в наследство только квартиру в хрущевке и немного денег на счету.
С одной стороны, мне не нужны ни квартира, ни эти деньги. У меня есть два миллиона евро от продажи клуба – более чем достаточно, чтобы начать новую жизнь где угодно, хоть в Москве, хоть за границей.
С другой стороны, завод – это не просто имущество. Это дело всей жизни отца. Его наследие, его память, его продолжение в этом мире. И он доверил его мне. Мне, который пятнадцать лет назад сказал, что никогда не вернется, никогда не будет заниматься металлургией, никогда не пойдет по его стопам.
– О чем ты думаешь? – спрашивает мать, видя мое задумчивое лицо.
– О том, что я ничего не знаю о металлургии, – отвечаю я честно. – Не представляю, как управлять заводом. Не имею ни малейшего понятия о производстве, о рынке, о конкуренции в этой сфере. Я клубный промоутер, мама. Я знаю, как организовать вечеринку, как привлечь богатых клиентов, как создать атмосферу элитарности и эксклюзивности. Но что я могу сделать с заводом?
Она смотрит на меня долгим, изучающим взглядом.
– Ты умнее, чем думаешь, сынок, – говорит она наконец. – Всегда был. И твой отец это знал. Поэтому и оставил завод тебе. Он верил, что ты справишься.
– А ты? – спрашиваю я, встречая ее взгляд. – Ты веришь?
Она улыбается – той особенной улыбкой, которая бывает только у матерей, смотрящих на своих детей.
– Я верю, что ты можешь все, что захочешь, – отвечает она. – Вопрос только в том, чего ты хочешь на самом деле.
И вот он – главный вопрос. Чего я хочу? Чего я действительно хочу, в глубине души, за всеми масками и ролями, которые играл все эти годы?
Не знаю. Не уверен, что когда-либо знал.
Мы заканчиваем ужин в молчании. Потом я помогаю ей убрать со стола, вымыть посуду – простые, домашние действия, которые я не совершал уже много лет. В Москве у меня была домработница, которая занималась всем этим.
– Я пойду к себе, – говорю я, когда мы заканчиваем. – Хочу еще немного отдохнуть.
– Конечно, сынок, – кивает она. – Если что-то понадобится – я в своей комнате.
Я возвращаюсь к себе, закрываю дверь и сажусь на кровать. Достаю телефон – новейший iPhone, символ моей московской жизни – и проверяю сообщения.
Пять от Полины – она все еще ждет моего решения насчет ребенка. Два от Дэна – он узнал о моем отъезде и недоумевает, почему я не попрощался. Одно от Игоря – краткое «Как добрались?».
Я отвечаю только Игорю: «Нормально. Спасибо». Остальные подождут. Или не дождутся вовсе.
Потом открываю браузер и начинаю искать информацию о металлургической промышленности России, о рынке металла, о конкуренции в этой сфере. Если я действительно буду управлять заводом, мне нужно хотя бы базовое понимание того, во что я ввязываюсь.
Читаю статьи, аналитические обзоры, новости отрасли. Картина вырисовывается неутешительная – металлургическая промышленность в кризисе. Падение спроса на внутреннем рынке, санкции, ограничивающие экспорт, растущие тарифы на электроэнергию и транспорт, устаревшее оборудование, требующее модернизации, которую мало кто может себе позволить.
Неудивительно, что завод отца на грани банкротства. Удивительно, что он вообще еще работает.
Внезапно я чувствую острую потребность в алкоголе. Привычка, выработанная годами – в стрессовых ситуациях искать забвения в виски или водке. Но я знаю, что в этом доме нет ни того, ни другого. Отец не пил, а мать, если и держала что-то для гостей, то совсем немного.
Я встаю и начинаю ходить по комнате, чувствуя, как нарастает беспокойство. Это не просто желание выпить. Это первые признаки абстинентного синдрома – ломки, как говорят наркоманы.
Я не наркоман. По крайней мере, я всегда так считал. Да, я употреблял кокаин, экстази, иногда ЛСД. Но это было для развлечения, для усиления ощущений, для того, чтобы ночь была ярче, секс – интенсивнее, жизнь – насыщеннее.
Но сейчас, когда мое тело требует дозы, когда руки начинают дрожать, а по коже бегут мурашки, я вдруг понимаю правду, которую так долго отрицал: я зависим. От алкоголя, от кокаина, от образа жизни, который вел последние пятнадцать лет.
И здесь, в Нижнетагильске, вдали от московских клубов и дилеров, от запасов виски в моем пентхаусе, от всего, что было частью моей повседневности, эта зависимость проявляется во всей своей уродливой наготе.
Мне плохо. Физически плохо. Голова раскалывается, желудок сводит, по телу проходит дрожь. Я знаю эти симптомы – испытывал их раньше, когда приходилось по каким-то причинам воздерживаться от привычных стимуляторов. Но никогда они не были такими сильными, такими… неотвратимыми.
Я ложусь на кровать, сворачиваюсь калачиком, как ребенок, и закрываю глаза, пытаясь переждать приступ. Считаю до ста, потом в обратном порядке. Дышу глубоко и медленно, как учили на йоге (да, я ходил на йогу – это было модно в определенных кругах).
Не помогает. Тело требует своего. Мозг кричит о нехватке химических веществ, к которым привык. Я весь – один сплошной вопль о дозе, которой нет и не будет.
Я чувствую, как по щекам текут слезы – от боли, от бессилия, от осознания собственной слабости. Я, который всегда считал себя сильным, контролирующим свою жизнь, оказался рабом белого порошка и коричневой жидкости.
– Сынок? – тихий голос матери из-за двери. – Ты в порядке? Я слышала какие-то звуки…
– Все хорошо, мам, – отвечаю я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Просто устал. Засыпаю.