Королева. Последняя биография Елизаветы II

Размер шрифта: 13

Andrew Morton

THE QUEEN: Her Life

This edition published by arrangement with Grand Central Publishing,

Рис.0 Королева. Последняя биография Елизаветы II

Введение
Странствие с Ее Величеством

Первая встреча с королевой осталась в моей памяти навсегда. Освещение турне британской королевской четы в США стало моим первым важным заданием в качестве корреспондента по королевским делам одной из британских газет. Те несколько февральских дней 1983 года, в течение которых я сопровождал королеву и герцога Эдинбургского, изменили мою жизнь.

Я отлично помню свой восторг, когда королевская яхта Britannia, сияя немыслимой красотой в лучах утреннего солнца, медленно вошла в залив Сан-Диего. Армада из катеров, яхт, катамаранов, моторных лодок и каноэ тут же окружила судно и шумно его приветствовала. Яхта пришвартовалась, и королевский кортеж ступил на берег.

Девятидневное турне королевы по Калифорнии, благословенному краю серфинга и солнца, сияющих глаз и грез, было тщательно спланировано. «Золотой» штат готовился продемонстрировать королеве все самое лучшее – от фантазийного мира Голливуда до первозданной красоты дикой природы национального парка Йосемити. Но если бы по мотивам этой поездки кто-то задумал написать бродвейскую пьесу, ее вполне можно было бы назвать «Путешествие, в котором что-то пошло не так».

В те далекие дни еще была жива такая традиция: приезжая в новую страну, королевская семья устраивала, правда, без особой охоты, коктейльный прием для прессы, следовавшей за ней по пятам. В назначенный час я, одетый в подобающий случаю костюм, также вручил свое приглашение с золотым тиснением морскому офицеру. На кормовой палубе мне предложили джин и тоник в соответствующих морским традициям количествах.

И мне вспомнился октябрьский туманный день 1965 года, когда я, одиннадцатилетний, преисполненный гордости, в свежевыглаженной скаутской форме, стоял посреди толпы на окраине города Лидс. Все ожидали проезда королевы и принца Филиппа на церемонию открытия нового ультрасовременного торгового центра в Сикрофте. Вдруг сквозь липкие пальцы плотного промозглого тумана я вдруг на мгновение увидел пятно яркого света, исходившего из салона «Роллс-Ройса» со стеклянным верхом, а в нем – двух экзотических существ из другого мира. Контраст с реальностью был так силен, что они показались мне инопланетянами, залетевшими к нам, чтобы посмотреть на скучные земные будни. Хотя лица королевы и принца-консорта мне удалось увидеть лишь мельком, я запомнил их надолго.

Королева всегда присутствовала в моей жизни. В детстве Елизавета и ее семья казались мне чем-то вроде белых скал Дувра – незыблемыми и вечными. Они были такой же неотъемлемой частью жизни, как дыхание. Лицо ее величества было многократно растиражировано на почтовых марках и монетах, с укором взирало оно на меня из-за спины директора школы перед очередной взбучкой. В Королевском кинотеатре на Кросс-Гейтс мы заученно бормотали слова из национального гимна «Боже, храни королеву» после еженедельного киносеанса для детей. Фаворитом 1963 года был фильм «Летние каникулы» с певцом Клиффом Ричардом в главной роли, где он в компании друзей, танцуя и распевая песни, путешествовал по Европе на лондонском двухэтажном автобусе. В моем детском восприятии королева была не реальным человеком, а далеким символом, персонажем, который на каждое Рождество, ровно в три часа пополудни, когда мы собирались всей семьей вокруг телевизора, улыбался и говорил на почти недоступном для меня языке. С моей реальностью королеву связывало только то, что она родилась на несколько месяцев позже моей матери и что обе они служили во время второй мировой войны: моя мать Кэтлин – в Женской земледельческой армии, а принцесса Елизавета – во Вспомогательной территориальной службе.

Рис.1 Королева. Последняя биография Елизаветы II

Должен признать, что моя первая встреча с ее величеством тем субботним вечером в Сан-Диего оказалась весьма бледной. Интерес миниатюрной леди в эффектном бело-голубом наряде таял с каждым моим словом по мере того, как я с энтузиазмом говорил о внушительных размерах американского флота в порту. Наконец она кивнула в знак согласия и двинулась дальше.

Однако в течение следующих дней королевская маска немного приподнялась, и я увидел другое лицо, отличное от строгого профиля на моих почтовых марках. Получилось так, что тщательно составленная программа пребывания королевы в США, в которой каждое движение и приветствие были рассчитаны по минутам, сорвалась. Шквальный ветер, морские штормы, наводнения, демонстрации протеста Ирландской республиканской армии, размытые дороги, «перебравшие» знаменитости – чего еще недостает этому списку непредвиденных обстоятельств? Казалось, королева чрезвычайно забавлялась, наблюдая, как программа рассыпалась на глазах. Много лет спустя ее внук, принц Уильям, отметил: «Они обожают, когда планы летят прахом. Обычно, конечно, все идет по заведенному распорядку, но когда регламент нарушается, они первыми начинают смеяться»¹.

Череда провалов началась с королевской яхты. Штормило так, что королева и ее свита вынуждены были сойти с борта Britannia и совершить поездку вдоль побережья на полноприводном автомобиле Chevrolet Suburban. Президент и первая леди ожидали королевскую чету на ранчо del Cielo («Небесном») около Санта-Барбары, где были запланированы ланч в мексиканском стиле и конная прогулка. Но, к сожалению, автомобильная поездка длиной всего семь миль обернулась «американскими горками»: на пути королевы с головокружительной быстротой сменяли друг друга препятствия в виде вышедших из берегов рек, размытых дорог, камнепада и сломанных деревьев. «Ужасно увлекательно», – так прокомментировала поездку королева. В результате предвкушаемая прогулка в живописных горах Санта-Инез не состоялась и мексиканские лепешки такос не пришлось отведать на свежем воздухе.

Затем над Лос-Анджелесом пронесся торнадо, затопивший корабельный док, в котором была пришвартована Britannia, так что яхта не смогла покинуть Лонг-Бич. Единственным средством передвижения в условиях быстро поднимавшейся воды оказался автобус повышенной проходимости, который использовался для перевозки моряков. Королева не захотела никого подводить: она надела галоши и взобралась на переднее сиденье. Агенты секретной службы вздохнули с облегчением, когда высокая гостья не стала претендовать на заднее место: перед поездкой они осмотрели салон и обнаружили в нем немало нацарапанных нецензурных надписей.

Позднее Рейган написал королеве с извиняющейся интонацией: «Я понимаю, что Ваш визит на Западное побережье стал ужасным испытанием со множеством стихийных бедствий. Но Ваше неизменное чувство юмора и снисходительность завоевали сердца нашего народа»².

Принимая во внимание организационные промахи, неудивительно, что Нэнси Рейган сильно нервничала во время устроенного ею вечера с участием звезд Голливуда. Он проходил в павильоне звукозаписи на студии Twentieth Century Fox в Беверли-Хиллз, где снимался сериал M*A*S*H. Хотя Фрэнк Синатра и Перри Комо, возможно, переусердствовали с дуэтами, королеве явно понравились и сам концерт, в котором также участвовали певица Дайон Уорвик и комик Джордж Бернс, и знакомство с такими легендарными актерами, как Фред Астер и Джимми Стюарт. На вечере присутствовал целый штат британских звезд, в том числе Майкл Кейн, Роджер Мур, Джейн Сеймур и Элтон Джон.

Нельзя не отметить еще одну черту, прятавшуюся за королевской маской. Музыкальные и художественные вкусы королевы, обладавшей хорошим слухом, не отличались элитарностью. Елизавета II знала большинство песен из мюзиклов Роджерса и Хаммерстайна[1], но редко посещала концерты и, в отличие от сестры Маргарет, не была страстной поклонницей оперы и балета.

В честь 31-й годовщины своей свадьбы королева и принц Филипп устроили ужин для узкого круга из тридцати гостей, включая президента и первую леди, на борту королевской яхты, стоявшей в бухте Сан-Франциско. На причале оркестр королевской морской пехоты исполнил «Юбилейный вальс», а заместитель главы аппарата Белого дома Майкл Дивер исполнил в честь королевской четы песню «Настоящая любовь» под собственный аккомпанемент на рояле. Растроганный Рейган признался, что на собственной свадьбе он пообещал Нэнси «очень многое, но не смог бы устроить ей такой вечер».³

В числе гостей, приглашенных лично королевой, был баптистский проповедник Билли Грэм с женой. Христианская вера – важный штрих к портрету королевы – заложила основу долгой дружбы Елизаветы II с харизматичным американским пастором.

На следующий день венценосные гости отправились в национальный парк Йосемити. Они остановились в элитном отеле Ahwahnee c потрясающим видом на гранитную гряду Royal Arches («Королевские Арки») высотой 426 метров. Выйдя на прогулку, монаршая чета обнаружила, что за ними по пятам следуют агенты американской секретной службы. Как бы супруги ни ускоряли шаг, агенты не отставали. В Британии телохранители держались на почтительном расстоянии, поэтому такое преследование поначалу вызвало у пары раздражение, но вскоре они решили превратить все в игру. Королева с мужем повернули назад, вынудив агентов сделать то же самое, и стали ходить взад и вперед, пока в конце концов все участники этой сцены не начали смеяться. Вряд ли все это соответствовало протоколу поведения главы государства, но такова была королева, умевшая ценить шутку.

Все в жизни этой женщины отличалось превосходной степенью: она правила дольше всех, больше всех путешествовала и, что необычно для застенчивых людей, больше всех британских монархов общалась с народом, ведь до нее никто из них не встречался с таким количеством своих подданных лицом к лицу. Когда-то на вопрос французского президента, не становится ли ей порой скучно, она честно ответила: «Да, но я не говорю этого вслух»⁴.

В эпоху, когда в чести были звездность и наигранность, Елизавета II предпочитала оставаться прозаичной и прямой. Она неизменно находилась в списке самых богатых людей по мнению газеты Sunday Times, но любила натянуть резиновые перчатки, чтобы убрать остатки еды после пикника в шотландском замке Балморал. Кто-то предложил повесить табличку на ее любимом бревенчатом домике: «Здесь подметала королева Елизавета».

Хотя она жила во дворцах и замках, казалось, ей по душе была более простая жизнь.

Елизавета была совсем молодой женщиной, когда ей пришлось начать играть исключительную роль. Еще будучи ребенком, она стала самой знаменитой персоной на планете. А первые ключи к разгадке того, кем была и кем стала королева, можно обнаружить на верхнем этаже одного городского дома в центре Лондона, вернувшись почти на сто лет назад.

1. Ширли Темпл 2.0

Маленькая девочка с нахмуренными бровями и сердитым сосредоточенным взглядом склонилась над книгой. Она методично переворачивала страницы, пока не нашла то, что искала. Взяв ручку, она начала зачеркивать раздражавшие ее слова. Доктор Симпсон – закрашено. Доктор Симпсон – вычеркнуто. То, что бедняга был всего лишь персонажем одной из ее детских книжек, для рассерженной десятилетней девочки не имело значения.

В то время как принцесса Елизавета занималась своим мрачным и разрушительным делом, ее младшая сестра Маргарет играла с уздечками, хомутами и седлами деревянных лошадок, которыми была уставлена детская. Погруженная в свой воображаемый мир, она не замечала состояния сестры, которая злилась на некую миссис Симпсон, неожиданно ставшую причиной резких перемен в их жизни. Маргарет также не интересовало, почему перед их домом стали собираться люди. Топчась в зимней темноте, толпа следила за всеми, кто входил и выходил из дома по адресу улица Пиккадилли, 145, где девочки жили с родителями – герцогом и герцогиней Йоркскими. Малышки проводили много времени, наблюдая за прохожими из окон своей спальни на верхнем этаже. Те тоже смотрели на девочек, и каждая из сторон гадала о том, что делает другая. Это было начало игры, которая будет продолжаться на протяжении всей жизни сестер.

На этот раз людей за окном было больше обычного, а атмосфера внутри дома с каменным фасадом становилась все более напряженной. Дверные колокольчики, раздельные для домашних и посетителей, звонили все чаще, а толпа любопытных и взволнованных лиц становилась все гуще, так что в какой-то момент пришлось вызывать полицию.

Фамилию Симпсон поначалу произносили шепотом, затем она стала предметом неодобрительных обсуждений, которые внезапно обрывались при появлении девочек. Как ни старались родители оберегать сестер, Лилибет (так в семье звали старшую принцессу) чутко реагировала на настроение окружающих. Старшая из принцесс улавливала смысл разговоров, особенно после того, как по достижении 10 лет получила право завтракать с родителями, а порой и с бабушкой, королевой Марией. Ей не составляло труда собирать по крупицам информацию, которая оставалась недоступной для ее младшей сестры. Конечно, Елизавета была недостаточно большой, чтобы полностью разобраться в происходящем. Она просто знала, что в центре всех треволнений находилась женщина по фамилии Симпсон. Доказательства были под рукой. Отец выглядел по-настоящему больным. Бабушка, королева Мария, обычно властная и надменная, казалась теперь старше и выглядела какой-то съежившейся. Ее обычно веселая мать вдруг потеряла свою жизнерадостность. К тому же в начале декабря 1936 года герцогиня слегла с сильным гриппом. Когда Елизавета спрашивала о том, что происходит, трех женщин, имевших особенное значение в ее детской жизни, – гувернантку Мэрион Кроуфорд, горничную Бобо Макдональд и няню Клару Найт, известную под именем Ала, – их ответы были уклончивы и имели оттенок презрения. Благопристойные замечания и старомодные предрассудки представительниц этого скромного триумвирата оказали влияние на мнения Лилибет и Маргарет. Чтобы отвлечь девочек, Кроуфи стала часто водить их на уроки плавания в Купальный клуб. Имя Уоллис Симпсон находилось под запретом для дочерей Йорков, поэтому Елизавета вычеркивала в своих книгах все, что хоть как-то напоминало о женщине, которая навсегда изменит жизнь ее семьи, включая ее собственную.

Симпсон впервые появилась в Роял-Лодж – одной из королевских резиденций, расположенной в тщательно ухоженном Большом Виндзорском парке. Дядя Дэвид, ставший к тому времени королем Эдуардом VIII, приехал вместе с ней к Йоркам, чтобы похвастаться двумя американскими увлечениями – автомобилем Buick sports wagon и новой возлюбленной, дважды разведенной Уоллис Симпсон из Балтимора. Когда пара уехала, Елизавета спросила гувернантку Кроуфи, что это была за женщина и не из-за нее ли дядя Дэвид стал редко к ним приезжать. Из всех братьев и сестер отца именно он чаще всех навещал их дом на Пиккадилли. После чая дядя Дэвид обычно играл с девочками в карточные игры – «снэп», «счастливую семью» и «скачущего демона». С ним всегда было весело. Елизавета вспоминала, как он в шутку, ко всеобщему удовольствию, обучал герцогиню и девочек нацистскому приветствию в саду замка Балморал. Хотя ответ Кроуфи на вопрос Елизаветы о блестящей американке носил уклончивый характер, про себя гувернантка решила, что ей миссис Симпсон скорее понравилась. Позже она описывала ее как «привлекательную светскую даму, со свойственной всем американкам общительностью»¹. Однако работодателям Кроуфи американка решительно не понравилась. «Если герцог Йоркский заинтересовался американской моделью автомобиля station wagon, то герцогиня не проявила никакого интереса ко второму американскому увлечению короля», – такое впечатление сложилось у самой Уоллис Симпсон после часа оживленной беседы о садоводстве за чаем с Йорками ².

В тот день именно дочери Йорков составляли главный предмет разговора, а не американская тема. «Обе белокурые, с прекрасными манерами, они сияли такой ухоженностью и чистотой, что, казалось, только что сошли со страниц иллюстрированного журнала», – вспоминала Уоллис в своих мемуарах «Сердцу не прикажешь»³. Елизавета и Маргарет, как это часто бывает с детьми, служили живой заменой настольным журналам. Их присутствие становилось темой для нейтральных разговоров, удобным способом обойти обсуждение неприятных «взрослых» проблем. Ко времени встречи с Уоллис Симпсон девочек уже хорошо подготовили к роли детей с безукоризненными манерами, которых представляли взрослым гостям с целью завязать разговор.

Нечто подобное произошло во время их поездки в Шотландию одним судьбоносным летом. Семья остановилась неподалеку от Балморала в скромном особняке Биркхолл-Лодж эпохи Стюартов. Казалось, что время застыло в этом доме с тех пор, как его приобрела королева Виктория. У Йорков остановился архиепископ Кентерберийский Космо Лэнг после того, как король Эдуард, пригласивший его в Балморал, как того требовал обычай, на этот раз оставил главу англиканской церкви мерзнуть на ветру. Сам же король вместе с Уоллис развлекал в замке веселую компанию, состоявшую из английских аристократов и американцев. Среди гостей Эдуарда были его младший брат – принц Джордж, с женой, принцессой Мариной, а также троюродный брат Луис Маунтбеттен.

На второй день, после чая, Елизавета, Маргарет и их кузина Маргарет Роудс «совершенно восхитительно» исполняли для архиепископа песни. Он писал: «Странно было думать о судьбе, которая могла ожидать маленькую Елизавету, ведь она стояла второй в линии престолонаследия. Она и ее забавная младшая сестренка совершенно очаровательны»⁴.

Король, однако, не был столь же очарован. Когда он узнал, что архиепископ Кентерберийский гостил у Йорков, он заподозрил брата в попытке создать конкурирующий двор. В основе зарождающегося конфликта братьев лежало желание короля жениться на Уоллис сразу после того, как та разведется с мужем, агентом транспортной компании Эрнестом Симпсоном. В те времена развод не просто не поощрялся – церковь подвергала прибегшего к нему анафеме. В качестве светского главы англиканской церкви монарх не имел права жениться на разведенной женщине, не говоря уже о дважды разведенной американке без роду и племени. Эдуард VIII грозился отречься от трона, если ему не разрешат жениться на женщине, которой он отдал свое сердце. Английская пресса не распространялась на тему бурно развивающегося романа. Фотографии короля и Уоллис во время летнего морского круиза на борту паровой яхты Nahlin появились повсюду, за исключением Англии.

Однако в начале декабря британский народ узнал о конституционном кризисе. Это повлекло за собой череду злополучных событий, которые поставили принцессу Елизавету в центр драмы. К этому времени Уоллис получила от мужа судебное разрешение о разводе, которое вступало в силу через шесть месяцев. После этого она могла выйти замуж за короля и стать королевой. Несмотря на предупреждение своего личного секретаря Алека Хардинга, поддержанное премьер-министром Стэнли Болдуином, о том, что такой поступок может нанести непоправимый ущерб монархии и даже спровоцировать всеобщие выборы, король принял решение. 16 ноября Эдуард VIII уведомил премьер-министра о своем намерении жениться на миссис Симпсон, как только она станет свободной, или, в случае несогласия со стороны правительства, отречься от трона. Затем король объявил о своем решении матери и братьям, что потрясло их до глубины души. Королева Мария даже прибегла к услугам психотерапевта. Она хотела получить подтверждение своей версии, что ее старшего сына околдовала искусная шарлатанка.

Премьер-министр не был столь категоричен. Он высказал предположение, что возвышение Йорков могло оказаться неплохим выходом из ситуации, так как герцог Йоркский был похож на своего горячо любимого отца Георга V. Однако сам принц Альберт, которого в семье называли Берти, вряд ли был с ним согласен. Постепенно, но неуклонно его затягивали в конституционную сеть, исключая для него возможность бегства. Это напоминало кошмарный сон. Несмотря на то, что вопрос о наследовании трона самым младшим братом, герцогом Кентским, уже имевшим к тому времени сына, также обсуждался, перст судьбы упрямо указывал на незадачливого Берти, появившегося на свет вторым. Тот, однако, всегда считал, что старший брат рано или поздно женится и произведет на свет наследника, будущего монарха.

Застенчивый и неуверенный в себе, к тому же имевший несчастье родиться заикой, герцог был поставлен перед необходимостью принять на себя королевское бремя. Прежде всего он думал о старшей дочери, для которой позиция второго кандидата на трон менялась на статус вероятной наследницы престола и королевы, приговоренной к пожизненному сроку службы и публичному одиночеству. Несмотря на серьезные сомнения в отношении себя и своих собственных способностей взвалить на плечи такое бремя, он в глубине души восхищался старшей дочерью. У нее были твердый характер и другие необходимые для монарха качества. Герцог Йоркский признался поэту Осберту Ситвеллу, что старшая дочь напоминает ему королеву Викторию. Это была очень высокая оценка даже со стороны отца, обожавшего свою дочь. Биограф и друг будущего короля Дермот Морра утверждал: «Ему очень не хотелось обрекать дочерей на непрерывную и пожизненную королевскую службу, исключавшую надежду на пенсию даже по старости, ведь это условие является неотъемлемой частью пребывания на самой вершине»⁵.

Старшая дочь герцога Йоркского отличалась прагматизмом. Когда восшествие отца на престол стало реальностью, а отъезд в изгнание ее любимого дяди – неизбежным, принцесса Маргарет спросила ее: «Это значит, что ты станешь королевой?» Елизавета на это ответила: «Да, полагаю, что стану»⁶.

Больше принцесса об этом не упоминала, за исключением того случая, когда отец заметил, что ей придется учиться ездить в дамском седле для участия в церемонии Выноса знамени, и высказал пожелание, чтобы этого не произошло как можно дольше.

Елизавета постепенно и с неохотой приучалась к мысли о неизбежности наследования короны, но, по воспоминаниям своей кузины Маргарет Роудс, надеялась, что «до этого далеко»⁷.

Чтобы избежать монаршей участи, она добавила к своей ежевечерней молитве горячую просьбу о малютке-братике, который благодаря своему полу обойдет ее и станет наследником. Принцесса Елизавета смирилась со своим новым положением с флегматичной беззаботностью юности, но реакция ее отца отличалась коренным образом. Берти «был раздавлен и рыдал, как ребенок», когда ему в присутствии королевы Марии и адвоката Уолтера Монктона вручили проект Манифеста об отречении ⁸.

В пятницу 11 декабря 1936 года, ставшего годом трех королей, было объявлено об отречении. Бывший король, получивший вместо престола титул герцога Виндзорского, произнес в замке Виндзор свою историческую речь с памятными словами: «Я нахожу для себя невозможным продолжать нести тяжелое бремя ответственности и исполнять королевские обязанности так, как я бы хотел это делать, то есть без помощи и поддержки женщины, которую я люблю». После восхваления многих блестящих качеств младшего брата он отметил: «У него есть бесценное и благословенное преимущество, которое многие из вас имеют и которое не даровано мне, – счастливый семейный дом с женой и детьми»⁹.

Но в тот момент назвать счастливой вышеупомянутую семью было трудно. Бывший герцог Йоркский, став королем, вспоминал это памятное событие не иначе как «тот ужасный день», а его жена, отныне королева, лежала в кровати с тяжелым гриппом. На следующий день герои драмы, прежде находившиеся в тени и вдруг оказавшиеся в самом центре событий, приняли свое новое положение с покорностью, смешанной с раздражением и волнением. Когда принцесса Елизавета увидела конверт, адресованный королеве, ей изменило обычное спокойствие, и она воскликнула: «Это же теперь мама, да?» Ее младшая сестра расстроилась, что теперь им придется переезжать в Букингемский дворец. «Вы имеете в виду навсегда? – спросила она. – Но я же только научилась писать слово “Йорк”!»¹⁰

В день официального провозглашения нового короля, 12 декабря 1936 года, перед уходом отца, одетого в форму адмирала флота, девочки обняли его. Кроуфи объяснила им, что отец вернется уже королем Георгом VI, и с этого момента им придется делать реверанс перед своими родителями, королем и королевой. Но это не было для них большой проблемой, ведь они привыкли приседать перед дедушкой и бабушкой – королем Георгом V и королевой Марией.

Когда в час дня король вернулся, девочки присели в изящном реверансе. Кроуфи вспоминала: «Он на мгновение замер, тронутый и ошеломленный. Затем наклонился и тепло расцеловал обеих. После этого у нас был восхитительный обед»¹¹.

Как и отец, Елизавета теперь превратилась в живой символ монархии, ее имя упоминалось в молитвах, ее поступки и ее собаки описывались в утренних выпусках газет. Вся ее жизнь стала принадлежать нации. А лицо Елизаветы, как и личико маленькой голливудской кинозвезды Ширли Темпл, стало в один ряд с самыми знаменитыми объектами обожания и поклонения по всему миру.

Однако реальная жизнь принцессы походила не на сказку в стиле Диснея, а скорее на страшилку в духе братьев Гримм. Их новая жизнь в Букингемском дворце, с его огромными залами, отдающими эхом, со зловещими тенями, скребущимися мышами и портретами, следившими глазами за каждым, кто на цыпочках проходил мимо, соединяла в себе восхищение, скуку и изоляцию. Дворец был местом, где детские ночные кошмары становились реальностью. Ежедневные обходы крысолова с его ужасными приспособлениями отражали зловещую реальность, замаскированную под королевскую парадную роскошь. Елизавета превратилась в предмет обожания миллионов людей, а сама жила в тесном мирке, состоявшем из сестры, гувернантки, горничной и няни, в котором родители, к большому разочарованию девочек, постоянно отсутствовали.

Впрочем, в каком-то смысле ничего не изменилось в жизни будущей наследницы престола. Елизавета с ее белокурыми кудряшками была национальным символом всю свою жизнь. Она родилась 21 апреля 1926 года в 2 часа 40 минут утра, за несколько дней до всеобщей забастовки, которая подкосила британскую экономику. В разгар национального кризиса она стала символом семейных ценностей, преемственности и патриотизма. Сам факт ее рождения позволил не только забыть на время тяготы ежедневной борьбы за существование в послевоенной Британии, раздираемой конфликтами и нуждой; в нем было нечто средневековое, таинственное и даже комичное. Королевские традиции, существовавшие с XVII века, требовали присутствия при родах министра внутренних дел во избежание подмены наследного младенца в спальне роженицы. В соответствии с требованиями протокола тогдашний обитатель кабинета министра внутренних дел Уильям Джойнсон-Хикс, голова которого в тот момент была занята тревожными размышлениями о том, как справиться с профсоюзами в надвигающемся конфликте, сидел во время родов неподалеку, в особняке по адресу Брютон-стрит, 17, в лондонской семейной резиденции герцогини. После рождения ребенка королевский гинеколог сэр Генри Симсон вручил Джойнсону-Хиксу официальную бумагу с описанием процесса родов, в результате которых на свет появился «сильный и здоровый младенец женского пола». Документ затем был передан специальному гонцу, который спешно отправился к президенту Тайного Совета для официального сообщения. В то же время министр внутренних дел известил о событии мэра Лондона, а тот вывесил новость на воротах своей резиденции Мэншн-хаус. В официальном бюллетене, подписанном Симсоном и личным врачом герцогини Уолтером Джеггером, сообщалось, что в процессе родов «была успешно применена определенная медицинская процедура», что в завуалированной форме означало, что принцесса родилась в результате кесарева сечения ¹².

Спящая новорожденная на тот момент занимала третье место в порядке наследования британского престола после отца и принца Уэльского по Закону о престолонаследии от 1701 года и не рассматривалась как реальная наследница. Ее родословная представляла собой густой замес из королевской, экзотической и самой обыкновенной кровей. Ее прапрабабкой была королева Виктория, а через бабушку королеву Марию ей приходился родственником некий дантист Пауль-Юлиус фон Хюгель, который практиковал в Буэнос-Айресе, столице Аргентины. Со стороны отца доминировала кровь королевских домов Европы, более всего из Саксен-Кобург-Готской и Ганноверской династий, британское же наследие матери было более интригующим.

Гербовый король Ордена Подвязки Энтони Вагнер утверждал, что среди многочисленных аристократических предков Елизаветы насчитывались два герцога, дочь герцога, дочь маркиза, три графа, дочь графа, один виконт, один барон и полдюжины богатых землевладельцев. В ее генеалогическом древе числились не только аристократы, но и представители бизнеса и религии: директор Ост-Индской компании, провинциальный банкир, две дочери епископа, три священнослужителя (один из которых был родственником первого американского президента Джорджа Вашингтона), ирландский офицер и его французская любовница, лондонский мастер игрушек, столичный водопроводчик, а также некий Брайан Ходсон – владелец постоялого двора для кучеров под названием «Джордж» в Стэмфорде, графство Линкольншир.

Хотя родословная новорожденной включала широкий социальный спектр, выбранные любящими родителями имена – Елизавета Александра Мария – намекали на ее королевское будущее. Многие считали это вполне возможным. Газета Daily Graphic провидчески написала: «Перспектива превращения маленькой незнакомки с Брютон-стрит в королеву Великобритании (возможно, даже во вторую блестящую королеву Елизавету) вызывает трепет»¹³.

Впрочем, такой поворот событий в то время представлялся весьма маловероятным, ведь дяде Дэвиду было тридцать два года. Предполагалось, что он женится и произведет на свет наследника. Но несомненным было одно – малышку королевских кровей нация приняла с распростертыми объятьями. Судя по радостному волнению людей, толпившихся около резиденции на Брютон-стрит, в Елизавете Александре Марии было что-то особенное. Возможно, теплое отношение людей к ее матери распространилось и на ее малютку-дочь. Герцогиня спустя всего три года после свадьбы с Берти пользовалась уважением и любовью. В ее авторизованной биографии леди Синтия Асквит писала, что молодая мать представляла собой образец совершенства.

На ранних фотографиях принцесса Елизавета предстает классическим образцом прелестного младенца с голубыми глазами, идеальной бело-розовой кожей и белокурыми локонами. По выражению королевы Марии, она была «очаровательной малышкой с чудесной кожей и прелестными светлыми волосиками»¹⁴.

После рождения Елизаветы ее родители, мирно существовавшие в тихой королевской заводи, вдруг оказались на первых страницах газет и журналов. Новорожденная стала принцессой Дианой своего времени: каждая крупица информации о ней обсуждалась и обрастала домыслами. Газеты просто выполняли заказ широких масс: прошла уже не одна неделя с момента рождения Елизаветы, а тротуар перед лондонской резиденцией Йорков по-прежнему наводняли восторженные толпы почитателей. Порой, чтобы совершить ежедневную прогулку, принцессу вместе с коляской приходилось выносить украдкой из заднего входа. 29 мая, в день крещения Елизаветы, у ворот Букингемского дворца произошло настоящее столпотворение, и толпа, желавшая увидеть малютку, прорвала полицейский кордон. После восстановления порядка нескольким счастливцам, стоявшим близко к машине Йорков, удалось мельком взглянуть на малышку. По отзывам очевидцев, принцесса плакала все время, пока ее крестил архиепископ Йоркский.

Через несколько месяцев Йорки переехали в дом по адресу Пиккадилли, 145, недалеко от Гайд-парка. Резиденция представляла собой пятиэтажный особняк с бальным залом, библиотекой, столовой на 30 персон и электрическим лифтом. Домашняя обслуга насчитывала 17 человек, включая дворецкого, двух лакеев, камердинера и трех нянь для новорожденной. Однако охваченные коллективной близорукостью журналисты с умилением описывали, как Йорки отвергали все чрезмерно вычурное и нарядное и отдавали предпочтение простоте, особенно в детской. В этом миниатюрном королевстве царили аккуратность и раз и навсегда заведенный порядок.

Все с одобрением кивали, когда стало известно, что принцессе, которую пресса называла Бетти, разрешается играть всего с одной игрушкой за раз. Однако, когда ее родители вернулись из полугодового турне по Австралии в 1927 году, они привезли ей три тонны игрушек.

Так проявился извечный парадокс монархии или, точнее, нашего восприятия монархии: с одной стороны, члены королевской семьи были и остаются отличными от нас, но с другой – они такие же люди, как мы. Не подозревая ни о чем, маленькая принцесса спала крепким сном, покрытая своим невидимым приданым – одеялом из легенд и мифов, в ткань которого постоянно вплетались, образуя причудливый узор, новые нити вымысла. С этим одеялом она прожила всю жизнь.

Едва принцесса начала ходить и говорить, ее уже окрестили «самым известным в мире ребенком». Мир узнал ее под именем Лилибет (так малышкой она выговаривала свое имя), когда ее фотография появилась на обложке журнала Time. Изображение Елизаветы штамповалось на почтовых марках, коробках с конфетами, коробочках для чая, чайных полотенцах, кружках и прочих предметах. В ее честь слагались песни, а ее восковая фигурка на пони заняла свое место в музее мадам Тюссо среди других знаменитостей. Австралийцы назвали ее именем часть Антарктиды. Единственным соперником в этом параде обожания был ее дядя Дэвид, принц Уэльский: он превратился в настоящую мировую звезду, с которой мог сравниться в то время лишь голливудский сердцеед Рудольф Валентино.

Герцогиню Йоркскую беспокоила волна неумеренного внимания к принцессе. Во время визита в Эдинбург в мае 1929 года она писала королеве Марии: «Меня почти пугает такая всенародная любовь к ней. Полагаю, что это хорошо, и надеюсь, что она окажется ее достойной, моя дорогая бедняжка»¹⁵.

Шли месяцы и годы, и постепенно начала вырисовываться личность Елизаветы, как настоящая, так и вымышленная. Часто ее называли «херувимом» и «ангелом» и изображали как жизнерадостную и хорошо воспитанную девочку, невинную и смышленую, трогательную и обаятельную.

В 1927 году, когда королевская семья собралась в замке Сандрингем на Рождество, газета Westminster Gazette описывала, как Елизавета «щебетала, смеялась и бросала в гостей кусочки печенья, которые ей давала мать»¹⁶. Она произвела впечатление даже на Уинстона Черчилля. Он писал жене Клемми из Балморала в сентябре 1928 года: «У нее есть авторитет и рефлексия, удивительные для ребенка ее возраста»¹⁷.

Становились популярными различные истории, например о том, как бесстрашная девочка приручила вспыльчивого деда – короля. Георг V, как известно, наводил ужас на своих детей и персонал. В присутствии же Елизаветы из него можно было вить веревки. Архиепископ Кентерберийский вспоминал, как внучка и по совместительству «конюх» важно водила по комнате короля, исполнявшего на четвереньках роль лошади, держа его за бороду. «Он любил обоих внуков, сыновей принцессы Марии, – вспоминала графиня Эйрли, – но Лилибет всегда была его самой большой привязанностью. Он играл с ней, чего я никогда не наблюдала в отношении его собственных детей. Он любил, чтобы она находилась рядом»¹⁸.

Устоять было трудно: Елизавета была ангелоподобным ребенком с естественным и живым воображением, особенно во всем, что касалось лошадей. Обожание короля приняло образ шетлендского пони по имени Пегги, подаренного четырехлетней внучке.

Веру в способность принцессы разгладить насупленные брови монарха можно рассматривать как отголосок средневекового поверья о целительной силе королевского прикосновения. Вся нация обсуждала в феврале 1929 года здоровье короля, отправившегося на курорт в Богноре на южном побережье Англии, чтобы восстановиться после болезни, которая едва не свела его в могилу. Двухлетняя принцесса развлекала дедушку своей болтовней на протяжении всего путешествия, и о ее роли в выздоровлении короля говорилось очень много.

Георгу V нравилось, что маленькая Елизавета стала называть его «Дедушка Англия». Девочка всегда внимательно слушала его разговоры о принципах долга, добропорядочности и трудолюбии. Постоянное пребывание в компании взрослых привело принцессу к раннему и несколько скороспелому взрослению. Как-то, гуляя с архиепископом Кентерберийским Космо Лэнгом в парке Сандрингема, она попросила его не затрагивать тему Бога. «Я уже все о нем знаю», – важно заявила девятилетняя Елизавета ¹⁹.

Первой подругой Елизаветы за пределами узкого семейного круга стала Соня Грэм-Ходжсон. Принцесса встретила дочь рентгенолога короля на прогулке в саду Гамильтон. «Хочешь поиграть со мной?» – спросило Соню грациозное создание голосом, похожим на колокольчик. Они были одного возраста и играли во французский крикет под бдительным надзором своих нянь. После этого они встречались почти ежедневно до тех пор, пока принцесса не переехала в Букингемский дворец. Долгое время Елизавета считала Соню своей лучшей подругой. Она даже посвятила ей свой неоконченный роман «Счастливая ферма», который писала в восьмилетнем возрасте. Дарственная надпись гласит: «Соне, моей маленькой подружке и любительнице лошадей»²⁰. У Сони остались счастливые воспоминания об этой долгой дружбе: «Она была милой девочкой, и с ней было весело. Она обладала хорошим чувством юмора и живым воображением»²¹. Большинство игр не обходилось без лошадей, но иногда они воображали, что их пригласили на большой бал, и тогда девочки серьезно обсуждали, что они наденут. До начала второй мировой войны они вместе брали уроки танцев, и Елизавета присутствовала на 21-м дне рождения Сони в качестве почетного гостя. После того как Елизавета взошла на престол, они не потеряли связь и время от времени встречались на вечеринках или за чашкой чая.

21 августа 1930 года у Елизаветы появилась подруга совсем другого рода. В тот день родилась ее сестра Маргарет Роуз. Произошло это в замке Глэмис – родовой резиденции Боуз-Лайон, графов Стратмор и Кингхорн в Шотландии. Когда с формальностями было покончено и новый министр внутренних дел Джон Роберт Клайнс лично засвидетельствовал факт рождения младенца в северной семейной цитадели, Елизавету привели к новорожденной. Она надлежащим образом выразила свой восторг, особенно когда поняла, что перед ней не кукла, похожая на настоящего младенца, а живая, хоть и спящая сестра. Тысячи людей, в том числе из Глазго и с юга Шотландии, приняли участие в празднованиях в замке Глэмис, где в честь новорожденной устроили праздничный фейерверк ²².

Как и рождение старшей сестры, произошедшее за несколько дней до всеобщей забастовки, появление Маргарет стало светлым пятном на темном фоне экономических проблем, с которыми столкнулась нация после обвала фондовой биржи в октябре того года.

Некоторое разочарование, вызванное рождением второй девочки, а не мальчика, еще раз выявило уязвимость конституционной позиции Елизаветы. Всерьез обсуждались варианты двойной коронации сестер и даже передачи первого места в порядке наследования престола младшей сестре. Это вызвало такой накал страстей, что король назначил формальное расследование этой непростой ситуации. Победил здравый смысл, и право первоочередности осталось за Елизаветой.

Герцогиня Йоркская скоро столкнулась с другой конституционной тонкостью, связанной с привилегией быть членом королевской семьи. Ей пришлось смириться с тем, что окончательное решение о том, как назвать второго ребенка, принимали дед и бабушка, то есть король Георг и королева Мария, а не родители. Первоначально Йорки хотели назвать дочь Энн Маргарет, так как герцогине нравилось сочетание Анна Йоркская. Свекру же и свекрови больше нравились имена Маргарет Роуз, поскольку среди предков семьи была шотландская королева Маргарет. Их мнение оказалось решающим. И это был не единственный случай, когда монархи вмешивались в воспитание принцесс. Матери пришлось прикусить язык и заняться новорожденной. Ей не терпелось рассказать о ней друзьям и родным. В письме к архиепископу Кентерберийскому Космо Лэнгу она писала: «Дочь номер два просто очаровательна. Рада сообщить, что у нее огромные голубые глаза и железная воля, а это самые необходимые качества для леди! И если ей удастся замаскировать волю и в полной мере воспользоваться глазами, то все будет в порядке»²³.

Маргарет Роуз стала еще одним «персонажем документальной пьесы о королевской семье». Превратившись в квартет – «нашу четверку», как говорил о своем семействе герцог, – они стали для британцев символом домашнего очага. В нестабильное время массовой безработицы и бедности они представляли собой идеал простой, порядочной и благочестивой семьи, которая жила скромно и разумно. Несмотря на то что Йорки занимали огромный роскошный городской особняк рядом с Гайд-парком, с бальным залом и электрическим лифтом, тот факт, что супруги предпочитали свой уютный дом модным клубам, снискал им популярность.

Примером сплоченности нации и королевской семьи может служить подарок, приподнесенный принцессе Елизавете по случаю ее шестого дня рождения жителями Уэльса, наиболее угнетенным населением королевства. Это был миниатюрный коттедж с соломенной крышей размером в две трети обычного дома, сконструированный Эдмундом Уиллмоттом. В чудесном «Маленьком домике» (Y Bwthyn Bach) имелись электричество, водопровод и настоящий туалет. А еще там были миниатюрные сковородки и кастрюльки, книги Беатрис Поттер, консервы и даже газовая плита. Домик поставили в Роял-Лодж – резиденции в Большом Виндзорском парке, незадолго до этого переданной Йоркам в сильно обветшавшем состоянии.

Принцессы были в восторге от подарка. Они часами наводили в домике порядок при помощи тряпок и щеток и даже «готовили» там. Елизавета заворачивала серебряные вещи в газеты, чтобы они не почернели. Маргарет обожала бегать вверх-вниз по лестнице, вынимать затычку из ванны и прислушиваться, как шумит вода в трубах.

Официальные фотографии девочек перед коттеджем или в компании обожаемых ими корги в саду приоткрывали публике окошко в их невинную жизнь и еще более укрепляли связь между королевской семьей и ее подданными. Анализируя жадный интерес публики к двум принцессам, личный секретарь короля Алан «Томми» Ласселс называл их «домашними любимицами всего мира»²⁴. Ощущение того, что маленькие принцессы были в определенном смысле дочерями нации, усилилось после публикации иллюстрированной книги «Наши принцессы и их собаки» в 1936 году, за несколько месяцев до отречения короля Эдуарда. В ней с теплотой рассказывалось о восьми собаках, включая двух корги, принадлежавших семье Йорков, а также об их роли в повседневной жизни принцесс. Этот рассказ можно рассматривать аллегорически, как трогательную историю о близких отношениях между монархией и ее подданными, как символ безоговорочного союза, который подвергся испытанию, но не распался в тот памятный год.

Две корги по имени Дуки и леди Джейн постоянно сопровождали девочек, но животными, занимавшими почетное место в детском королевстве принцессы, были лошади – живые, игрушечные и воображаемые. Корги стали неотъемлемой частью жизни и правления Елизаветы, но ее главной страстью можно назвать мир лошадей. Зачитанный томик Анны Сьюэлл «Черный красавчик», лежавший на столике в спальне принцессы, служил тому доказательством.

Елизавета в те годы приняла такое решение: «Если я когда-нибудь стану королевой, я издам закон о запрете ездить верхом в воскресенье. Лошади тоже должны отдыхать»²⁵. Кони играли огромную роль в жизни юной принцессы. Она таскала за бороду деда, изображавшего лошадь; когда же эту роль играла ее биограф, леди Синтия Асквит, уздечкой служила нитка дешевого жемчуга. Принцесса любила играть в цирковых лошадей в Биркхолле со своей кузиной Маргарет Роудс, причем во время игры «приходилось ржать»²⁶. Полученные травмы, когда, выброшенная из седла, Елизавета ударилась о дерево, или в другой раз получила удар в челюсть, не охладили ее энтузиазма. В возрасте пяти лет принцесса выезжала на охоту с гончими Питчли. Отец надеялся, что она пройдет церемонию «приучения к крови» в случае, если на охоте удастся подстрелить животное, но этого не случилось.

Когда в октябре 1933 года новая гувернантка, шотландка Мэрион Кроуфорд, впервые зашла в спальню принцессы в Роял-Лодж, разговор сразу же обратился к двум главным пристрастиям Елизаветы, а именно к лошадям и малютке-сестре Маргарет Роуз. В тот вечер, когда она познакомилась с женщиной, впоследствии названной ею Кроуфи, Елизавете разрешили лечь попозже. Она сидела в своей деревянной кроватке и правила воображаемыми лошадьми по парку. Уздечкой служил пояс от спального халата, который она привязала к кровати. «Вы уже видели Маргарет? – спросила принцесса. – Думаю, она уже спит. Она очаровательна, но иногда очень непослушна. Вы с ней тоже будете заниматься и играть? А вы позволите мне водить вас под уздцы в саду?»²⁷

В течение нескольких лет Кроуфи в качестве компаньонки и учительницы девочек играла роль послушной рабочей лошадки и «возила» еду и разные предметы людям, жившим по соседству. Во время этих игровых эпизодов Кроуфи наблюдала, как развито воображение Елизаветы, особенно когда принцесса сама носила эти передачи. Кроуфи вспоминала: «Тогда завязывались совершенно чудесные разговоры – о погоде, о лошадях хозяев, об их собаках, цыплятах, детях и взрослых»²⁸.

Кроуфи скоро поняла, что интерес Елизаветы ко всему, что связано с лошадьми, был чем-то большим, чем простое увлечение, – он граничил со страстью и стал ее единственной и неувядающей любовью. Принцесса часто повторяла, что если бы она не стала тем, кем стала, то хотела бы жить в деревне в окружении множества лошадей и собак ²⁹. Вторым вариантом могла быть ферма с коровами, лошадьми и детьми ³⁰.

Когда Йорки переехали в Букингемский дворец, самым желанным событием недели для Елизаветы был урок верховой езды с инструктором Хорасом Смитом. Со знанием дела она говорила о потертостях, подпругах, скребницах, демонстрируя, что ее интерес к лошадям распространялся и на уход за ними.

Принцесса так дорожила своими тридцатью деревянными лошадками, заполнявшими ее детскую на пятом этаже, что, когда семья переезжала в Букингемский дворец, она отдала на хранение своего любимца Бена подружке Соне. Его привезли во дворец две недели спустя, когда все другие лошадки уже были распакованы и стояли в ряд в коридоре перед ее комнатой ³¹.

Для Елизаветы конная езда представляла один из способов оставаться собой, держать под контролем ситуацию в привычной обстановке. По большому счету ее ежедневная жизнь ей не принадлежала. Бобо выбирала для нее одежду, Ала составляла меню, Кроуфи организовывала учебный процесс, а родители, дедушка и мужчины в деловых костюмах в Букингемском дворце определяли ее будущее. В юные годы она могла просыпаться по нескольку раз за ночь, чтобы проверить, на своих ли местах сложенные ею перед сном вещи. Это тоже был своего рода контроль.

Образование принцессы было предметом постоянной борьбы за сердце и ум предполагаемой наследницы престола. Если король Георг V лишь рычал на Кроуфи: «Ради всего святого, научите Маргарет и Лилибет красиво писать, это все, что я хочу от вас»³², то королева Мария в гораздо большей степени вовлекалась в образовательный процесс. Она контролировала учебный план. Королевский матриарх настаивала на чтении Библии и изучении династической истории. Часто по понедельникам она брала девочек на экскурсии в Королевский монетный двор, лондонский Тауэр, Английский банк, а также в художественные галереи. Иногда не удавалось соблюсти инкогнито. Однажды во время посещения универмага Хэрродс там собралась толпа любопытных, чтобы взглянуть на принцесс. Елизавету так взволновал вид многочисленной толпы, которая жаждала ее увидеть, что бабушка, не желая, чтобы слава ударила ей в голову, быстро увела девочек через заднюю дверь. Лидер дворцовой фракции, королева Мария при поддержке королевского библиотекаря Оуэна Морсхеда и грозной леди Синтии Колвилл, старшей фрейлины королевы, считала, что образование Елизаветы было слишком дамским и поверхностным. В учебной программе практически отсутствовали знания, необходимые для будущей роли принцессы и связанных с ней обязанностей. Как считала леди Синтия, «никто из рода Боуз-Лайон никогда не думал о духовных ценностях». Такое мнение доверенный королевский хроникер Дермот Морра считал слишком суровым, ведь в этом роду насчитывались три поэта-женщины ³³.

Мать принцесс думала иначе. Они с мужем не слишком беспокоились об академическом образовании дочерей. Им совершенно не хотелось видеть их «синими чулками», для их же блага девочкам не следовало быть слишком умными. По замечанию Кроуфи, родителям принцесс «хотелось дать им настоящее счастливое детство, со множеством приятных воспоминаний, растянутых до дня будущих счастливых замужеств»³⁴.

Сама герцогиня выросла на здоровом свежем воздухе, немного знала французский и еще меньше немецкий. Ее родители, граф Стратмор и Кингхорн и Сесилия Кавендиш-Бентинк, доверили обучение младшей дочери гувернантке, а в лондонскую частную школу отправили ее только в возрасте восьми лет. Внимание уделялось аранжировке цветов в вазах, шитью, танцам, декламации стихов, а не изучению греческого и латыни. Молодую Елизавету Боуз-Лайон научили быть вежливой, заботиться о гостях, забрасывать удочку для ловли лосося, а также тому, когда нужно подбирать убитых птиц на охоте и как правильно держать ружье. Однако интеллектуальной невеждой ее бы никто не назвал. В возрасте всего лишь 13 лет Елизавета Боуз-Лайон успешно сдала оксфордский экзамен в школе. Она особенно преуспевала в литературе и Священном Писании, поэтому нет ничего удивительного в том, что герцогиня настаивала, чтобы ее дочери начинали утро с чтения библейских историй в спальне. Во главу угла герцогиня ставила доброту, учтивость и христианские ценности и верила, что порядочность, моральные принципы и понимание нужд других людей не менее, а возможно, и более важны, чем интеллектуальные амбиции. В письме к мужу, излагая свои принципы, она напомнила Берти, что его собственный отец лишился любви своих детей, потому что кричал на них.

Нанятая в помощь 22-летняя Мэрион Кроуфорд оказалась между двух огней. Она окончила образовательный колледж Moray House в Эдинбурге, в котором впоследствии учились автор книг о Гарри Поттере Джоан Роулинг и олимпийский золотой медалист по велосипедному спорту Крис Хой. Кроуфорд была далека от тонкостей дворцового искусства по перетягиванию каната. Однако Йорки выбрали ее потому, что она была молода и могла с энтузиазмом принимать участие в играх детей. Уроки включали в себя математику, географию, поэзию (особенно вызывало интерес у Елизаветы все, что было написано о лошадях) и английскую грамматику. Занятия проходили по утрам между 9:30 и 12:30 с 30-минутным перерывом на чай и закуски, при этом они часто прерывались на визиты – то к зубному врачу, то к парикмахеру, то к портнихе. Кроуфи понимала, что образование детей не очень заботило герцогиню. Любая ее попытка продлить школьный день отвергалась, так как герцогиня хотела, чтобы девочки больше времени проводили на воздухе. Часто в саду Гамильтон или на заднем дворе дома к дочерям присоединялся герцог, и они вместе играли в классики, прятки или в «сардины». По мере роста доверия к Кроуфи со стороны Йорков география походов расширялась. Они вместе катались на метро, на лодке по Темзе и даже, после настойчивых просьб Елизаветы, на верхей площадке двухэтажного автобуса. Гувернантка быстро поняла, что девочки хотели узнать то, что для их сверстников представляло каждодневную привычку.

Вместе с подружкой Соней Грэм-Ходжсон Елизавета брала уроки танцев у Маргерит Вакани, и будущая королева оказалась прекрасной исполнительницей шотландских танцев. Но особой популярностью пользовалась чечетка в исполнении Фреда Астера и Джинджер Роджерс. В то время Елизавета особенно любила хит 1935 года «Щека к щеке».

Уроки музыки принцессы брали у Мэйбл Ландер, которая училась в Новой венской школе. Иногда Елизавета вместе с матерью пела английские баллады, афро-американские спиричуэлс, а также ирландские напевы, из которых ей особенно нравилась «Песня плывущих на остров Скай». Когда Маргарет подросла, старшая сестра была поражена, как легко она подхватывала мелодию на слух. Уроки французского, которые часто проходили во время отпуска Кроуфи, не пользовались популярностью. Однажды, очевидно в качестве протеста против надоевшего урока, томившаяся от скуки Елизавета взяла серебряную чернильницу и вылила чернила на свои белокурые локоны. «Француженка» мадемуазель Ландерс упала в обморок и, придя в себя, удалилась, предоставив другим разбираться с «чернильным» делом.

Музыка, танцы и уроки рисования, перемежавшиеся с нерегулярными уроками французского, шли по заведенному порядку, но Кроуфи чувствовала, что принцессам нужно общение со сверстниками. «В те дни мы жили в башне из слоновой кости, в абсолютной изоляции от реального мира», – вспоминала она в мемуарах «Маленькие принцессы»³⁵.

Одним из бесспорных достижений Кроуфи можно считать создание в 1937 году двух групп девочек – скаутов и брауни. Наконец сестры могли общаться со своими сверстницами. Тридцать четыре девочки еженедельно встречались в Букингемском дворце. Это были дети дворцовых служащих, друзей и придворных. Елизавета была заместителем своей старшей кузины леди Памелы Маунтбеттен в группе патрулей зимородков. Маргарет в силу малого возраста не могла стать настоящим скаутом, и для нее создали специальную младшую группу патрулей – брауни.

Возможность играть с детьми своего возраста оказалась очень своевременной, так как их жизнь радикально изменилась после переезда в Букингемский дворец весной того года. Куда бы ни пошла Елизавета, ее повсюду сопровождал детектив, имевший способность оставаться невидимкой к большому удовольствию девочек. Елизавета теперь чаще говорила «король и королева», а не «папа и мама». Ей чаще, чем в резиденции на Пиккадилли, 145, кланялись, да и сама она немало приседала в поклонах. Даже детские меню писались здесь на французском, как и те, которые предназначались для короля и королевы. Что касается вечерних боев с подушками и других веселых забав, принятых на Пиккадилли, то они скоро отошли в далекое прошлое. Родители были слишком заняты. Помимо игры в кегли в длинных дворцовых коридорах было еще одно преимущество жизни в статусе дворцовых принцесс: когда они проходили мимо сторожевых постов охраны дворца, гвардейцы брали на караул. Ходить взад и вперед перед охраной стало новой игрой, и Елизавета не уставала в нее играть.

Но волнение перед предстоящей коронацией в мае 1937 года затмевало все. Королева Мария рассматривала это событие как возможность поведать всем о коронации Георга IV в 1821 году и рассказывала принцессам о символизме и значении церемонии коронации. По словам Кроуфи, к моменту церемонии Елизавета стала настоящим экспертом. Вполне возможно, что не менее, чем обряды и ритуалы церемонии, принцесс привлекала возможность впервые надеть длинные платья и легкие короны, которые придумал для них отец. «Они робко подошли ко мне, немного напуганные своим собственным великолепием и первыми в жизни длинными платьями», – вспоминала Кроуфи ³⁶.

В своей серьезной и по-матерински заботливой манере одиннадцатилетняя принцесса больше всего беспокоилась, как поведет себя шестилетняя сестра. Она помнила случай, когда ее пригласили быть одной из подружек невесты на свадьбе дяди, герцога Кентского и принцессы Марины Греческой и Датской в Вестминстерском аббатстве в ноябре 1934 года. Маргарет разрешили тихо посидеть рядом с матерью. Однако, когда старшая сестра появилась в проходе, неся шлейф невесты, Маргарет начала энергично махать ей рукой, возможно, специально, чтобы отвлечь внимание сестры от торжественной миссии. Но Елизавету было не так-то просто сбить с толку. Она строго посмотрела на сестру и неодобрительно покачала головой, пресекая дальнейшие вольности. Елизавета страшилась повторения этого случая на коронации. Но после окончания церемонии она с радостью доложила Кроуфи, что сестра вела себя прекрасно. Девочки были достойны похвалы еще и потому, что им почти не удалось поспать в ночь перед коронацией из-за шума и пения толпы, ожидавшей начала коронации за стенами дворца.

Принцесса Елизавета записала свои впечатления об этом историческом дне в линованной тетрадке, которую она аккуратно перевязала алой лентой. На обложке она сделала трогательную надпись красным карандашом: «Коронация, 12 мая 1937 года. Маме и папе в память о Коронации от Лилибет, написано ее собственной рукой»³⁷. Она описывала, как ее разбудили звуки оркестра Королевских морских пехотинцев, игравшего за окном ее спальни. Затем, закутавшись в пуховое одеяло, они вместе с Бобо Макдональд «прилипли к окну, наблюдая за происходящим в холодном тумане наступающего дня»³⁸. После завтрака они надели платья и продефилировали друг перед другом, а потом пошли показаться родителям, которые одевались для предстоящей церемонии.

Пожелав им удачи, принцессы и королева Мария направились в Вестминстерское аббатство в парадной карете под стук лошадиных копыт.

Обеих принцесс заворожили блеск и красота церемонии, и они были разочарованы, узнав, что их бабушка мало что помнит о собственной коронации. В какой-то момент, когда казалось, что молитвам не будет конца, Елизавета открыла программу, указала бабушке на слово КОНЕЦ, и они переглянулись с заговорщическим видом.

Коронация стала для Елизаветы примером живой истории, творящейся прямо на глазах. Посвящение принцессы в науку королевского церемониала продолжилось на приеме в саду Букингемского дворца. Вскоре пришел черед церемонии Выноса знамени, и, наконец, в часовне Святого Георгия в Виндзорском замке состоялась старинная церемония Ордена Подвязки.

После того как надежда на появление брата исчезла, Елизавету стали обучать королевскому ремеслу более интенсивно. Так, когда в марте 1938 года в Лондон прибыл новый посол Соединенных Штатов при суде Сент-Джеймса Джозеф П. Кеннеди, на обеде в Виндзорском дворце рядом с королем сидела его старшая дочь. Чтобы Маргарет не чувствовала себя обделенной, ей позволили вместе с остальными членами королевской семьи сопровождать чету Кеннеди на прогулке в парке Фрогмор. В марте 1939 года принцесса вместе с отцом сопровождала президента Франции Лебрена по дороге из Букингемского дворца на станцию Виктория, откуда после государственного визита уезжала французская делегация.

С некоторым запозданием новая королева поняла, что образование старшей дочери необходимо расширять. После обсуждения этого вопроса, в том числе с банкиром и членом Итонского колледжа сэром Джаспером Ридли, было решено, что принцессе следует изучать конституционную историю под руководством Генри Мартена, вице-ректора Итона. Поначалу Елизавета неохотно ездила дважды в неделю в колледж, где учились одни мальчики, но вскоре она подружилась с ученым. Ей нравилась взрослая манера, с которой Мартен, одетый всегда с иголочки, знакомил ее с общей и текущей политикой, а также с историей. Современный политический театр разворачивался прямо перед ней, когда в сентябре 1938 года она стояла на балконе Букингемского дворца вместе с родителями, премьер-министром Невиллом Чемберленом и его женой Анной. Отмечали знаменитый Мюнхенский пакт, подписанный с нацистским лидером Адольфом Гитлером, который, как писали, принес «мир в наше время».

Елизавета взрослела. В 13 лет она, по словам Кроуфи, была «обворожительным ребенком с чудесными волосами и кожей, худенькая и высокая»³⁹. Правда, итонские мальчики, казалось, этого не замечали. Если кто-либо из них заходил в кабинет вице-ректора или встречал ее в коридоре, то вежливо приподнимал шляпу и продолжал путь. Для девочки, которая находилась под прицелом множества взглядов всю свою жизнь, это было приятной неожиданностью. Нельзя исключить, однако, что девушке-подростку, впервые видевшую такое количество мальчиков, подобное безразличие могло показаться обидным.

За исключением кузенов Джорджа и Джеральда Ласселсов, сыновей ее тети, принцессы Марии, у Елизаветы в детстве не было опыта общения с мальчиками. Принимая во внимание любовь принцессы к лошадям, не стоит удивляться тому, что ее первым детским увлечением стал молодой конюх Оуэн. Для Елизаветы он являлся олицетворением мудрости, и его мнение не подлежало сомнению, что вызывало смех у родителей, особенно у отца.

Самыми важными оставались отношения с отцом. «Король очень гордился ею, у нее же было врожденное желание делать то, что от нее ожидали», – отмечала Кроуфи ⁴⁰. Их теплые отношения носили немного противоречивый характер. Замкнутому и застенчивому королю нравилось ее раннее развитие, но в то же время он бережно пытался защитить ее от одинокого будущего. Временами казалось, что ему хочется остановить часы и навсегда сохранить дочерей детьми.

Со своей стороны, у Елизаветы отец вызывал материнские чувства, особенно когда он страдал от своих «зубовных скрежетов» – приступов ярости, вызванных неспособностью сладить с постоянным заиканием. Обе девочки умели выводить отца из мрачного настроения. Они также научились держаться подальше во время его приступов, предоставляя маме справляться с ними.

Летом 1939 года, когда перспектива войны уже маячила на горизонте, королевская семья отправилась на яхте «Виктория и Альберт» в Дартмут на юго-западе Англии для посещения Морского колледжа. 22 июля Елизавета встретила молодого человека, которому суждено было изменить ее жизнь. Однако тогда этого ничто не предвещало. Предполагалось, что девочки посетят службу в часовне после осмотра колледжа. Но оказалось, что два кадета заболели свинкой, осложнением которой считалось бесплодие. Поэтому было решено, что принцессы проведут время в доме директора колледжа сэра Фредерика Далримпл-Хэмильтона. Двое его старших сыновей – 17-летний Норт и 19-летний Кристиан – были откомандированы развлекать принцесс. В разгар игры с заводным поездом на полу в детской к квартету присоединился симпатичный юноша, чем-то напоминавший викинга, с пронзительными голубыми глазами, резкими чертами лица и снисходительной манерой общения. Так в жизнь Елизаветы вошел принц Филипп Греческий – похожий на бога Адониса 18-летний племянник королевского военно-морского адъютанта лорда Луиса Маунтбеттена. Принцу вскоре надоели заводные поезда, и он предложил прыгать через теннисную сетку. Хотя Кроуфи решила, что он «пускал пыль в глаза», ее подопечные так не считали. Принцессы с восхищением наблюдали, как высоко прыгал Филипп. Елизавета не сводила с него глаз, а он не обращал на нее внимания. Принц просто исполнял поручение дяди Луиса составить компанию девочкам. Сам бы он предпочел присутствовать на основном мероприятии, где король инспектировал новоиспеченных военно-морских офицеров. Но так как неисправимый королевский сводник дядя Луис поручил ему подружиться с Елизаветой, он равнодушно выполнил его просьбу. На следующий день во время обеда он с юношеским энтузиазмом отдал дань обширному меню, а не светской беседе с собеседницей королевских кровей. Голодный кадет, привыкший к скудному морскому рациону, молниеносно уничтожил несколько тарелок с креветками, десерт «банановый сплит» и все, что было в пределах его досягаемости. «Для маленьких девочек любой мальчик представлял собой неизвестное существо из другого мира, – отметила Кроуфи, которая критично отнеслась к чрезмерной самоуверенности принца. – Лилибет сидела вся пунцовая и чрезвычайно довольная. Для Маргарет любой, кто мог съесть столько креветок, был героем»⁴¹.

Филипп действительно был необычным человеком с невероятной судьбой. Оставив в стороне вопрос о королевской крови, стоит отметить, что прошлое и воспитание принца и Елизаветы очень сильно отличались. Его дедушку убили, отец сидел в тюрьме, а мать, принцессу Алису, насильно поместили в психиатрическую лечебницу. Филипп родился на греческом острове Корфу, на обеденном столе на вилле Mon Repos («Мой отдых»). Вскоре принца, лежавшего в оранжевой коробке, служившей ему колыбелью, вместе с остальными членами семьи вывезли с острова на английском эсминце. Его отца, принца Андрея, отправили в вечную cсылку: смертный приговор, вынесенный военным трибуналом, смягчили благодаря вмешательству Георга V.

С восьми лет принц вел скитальческую жизнь и мало видел отца, который поселился с любовницей в маленькой квартирке в Монте-Карло. Еще меньше он виделся с матерью. В течение 18 месяцев его четыре сестры вышли замуж и переехали к своим аристократам-мужьям в Германию. Филиппа определили в школу-интернат Чим, потом он учился в Салеме в Германии. Принц закончил свое образование на севере Шотландии, в школе-интернате «Гордонстоун», основанной Куртом Ханом, немецким евреем, которому удалось бежать из родной Германии. В школе «Гордонстоун» принца сделали хранителем (старостой), а в Дартмуте он выиграл королевский шотландский кинжал как лучший курсант своего набора. Несмотря на все испытания, Филипп не был склонен жаловаться на судьбу. О принце тех лет вспоминали как о жизнерадостном, любознательном парне и хорошем спортсмене. «Семья распалась, – говорил он своему биографу Джайлсу Брандрету. – Моя мать была больна, сестры вышли замуж, отец находился на юге Франции. Мне пришлось с этим жить. Все с этим примиряются»⁴².

Филипп привлек внимание принцессы, как и всей королевской компании, когда «Виктория и Альберт» покидала порт. Яхту провожала целая флотилия лодок, с которых взволнованные курсанты с воодушевлением приветствовали уезжающих. Некоторые юноши продолжили следовать за яхтой и тогда, когда устье стало расширяться. Король, опасаясь, как бы кто из курсантов не попал в беду, попросил капитана сэра Дадли Норта посигналить им, приказывая отправиться обратно. Постепенно все юноши возвратились на берег, за исключением одного дерзкого сорвиголовы, который игнорировал все призывы. Это был Филипп, за которым пристально в бинокль наблюдала Елизавета. В конце концов молодой принц понял, что его морская бравада никого не впечатлила, и отправился обратно.

Шесть недель спустя, 3 сентября 1939 года, Великобритания объявила войну Германии. Филипп в звании гардемарина был отправлен на линкор Ее королевского Величества – Ramillies. Принцессы впервые услышали новости от священника, доктора Джона Лэма, прочитавшего эмоциональную проповедь в Крати Кирк неподалеку от Балморала. Он сообщил прихожанам, что мир закончился и что Великобритания опять оказалась в состоянии войны. Когда служба окончилась, Маргарет в нервном возбуждении спросила у Кроуфи: «Кто этот Гитлер, который все портит?»⁴³ В скором времени им предстояло это узнать.

2. Ночные бомбардировки

В мае 1940 года, вскоре после того как Уинстон Черчилль стал военным министром, некоему нацистскому шпиону удалось десантироваться с парашютом на территорию Британии. Агент датского происхождения, известный под именем Ян Виллем тер Браак, имел при себе револьвер, радиопередатчик, фальшивые документы и наличные деньги. Приказ, по которому он действовал, был предельно простым: найти и уничтожить Уинстона Черчилля. Какое-то время он жил у семейной пары в Кембридже, но когда деньги подошли к концу, а страх быть разоблаченным достиг предела, агент спустился в бомбоубежище и застрелился ¹.

Это была одна из трех известных самых первых попыток уничтожить английского лидера. Иногда агенты по ошибке убивали другого человека. Как писал сам Черчилль в военных мемуарах, «жестокость немцев может сравниться только с глупостью их агентов»².

Он явно их недооценивал. Немецкие планы по уничтожению или захвату в плен глав государств и членов королевских семей были близки к осуществлению. Георг VI и королева, которую Гитлер позже назвал «самой опасной женщиной в Европе», а также их дочери входили в первоочередной список высокопоставленных лиц, которых нацистское правительство планировало захватить в плен. По одному из планов предполагалось сбросить парашютистов в парк Букингемского дворца и в другие королевские парки, захватить короля и его семью и держать их под «немецкой защитой». Исполнение этого плана возлагалось на Отто Бегуса, которому почти удалось захватить королеву Вильгельмину в период оккупации нацистами Нидерландов. В то время, когда парашютисты спускались в королевскую резиденцию в Гааге, Бегус высадил десант, уничтоживший немало планеров в близлежащем аэропорту Валкенбург. Вильгельмине все же удалось избежать пленения. Бросив все, она спешно выехала в Хук-ван-Холланд, где на рейде стоял британский эсминец королевских ВМС – Hereward, ожидавший королеву с ее семьей и членов правительства с золотом и драгоценностями, составлявшими резерв страны. Операция под кодовым названием «Отряд Гарпун» прошла успешно, несмотря на то что на пути в Англию эсминец подвергся бомбардировке немецкими юнкерсами. В конце концов измученная Вильгельмина благополучно добралась до Букингемского дворца, где король и королева выслушали ее рассказ о своих приключениях.

Бельгийскому королю Леопольду III не так повезло. 28 мая, незадолго до капитуляции Франции, он издал вызвавший неоднозначную реакцию приказ войскам, оказавшимся в окружении, сложить оружие. Всю войну он провел в плену в своем замке около Брюсселя, а затем был выслан в Австрию. Другие члены королевских домов Европы бежали от нацистских захватчиков. Норвежский король Хокон и его сын кронпринц Олаф несколько недель скрывались от преследовавшей их группы нацистов из 100 отборных десантников. Как и королеву Вильгельмину, измученного короля с сыном в конце концов подобрал тяжелый крейсер королевских ВМС Devonshire и отвез в Англию. Прибыв в Букингемский дворец 7 июня, от усталости они заснули прямо на полу. Королева прошла мимо них на цыпочках, боясь потревожить их сон.

Герцог и герцогиня Виндзорские, находившиеся в нейтральной Португалии, едва избежали захвата. В соответствии с планом под кодовым названием «Операция Уилли» Гитлер поручил начальнику своей внешней разведки Вальтеру Шелленбергу возглавить команду по захвату четы в Лиссабоне и тайно перевезти их через границу во франкистскую Испанию. В последний момент Черчиллю донесли о плане, и он организовал отъезд пары на корабле на Багамы, где бывший король неохотно взял на себя обязанности губернатора.

Грандиозный план Гитлера состоял в том, чтобы после захвата Англии посадить на трон марионеточного короля. Он также планировал держать в заложниках членов других королевских домов Европы, чтобы использовать их в качестве марионеток или гарантии безропотного послушания населения. Эта стратегия была стара, как сама война.

Летом 1940 года судьба Британии висела на волоске. В течение нескольких дней в конце мая – начале июня ее экспедиционный корпус с большими потерями был выведен с залитых кровью пляжей Дюнкерка. Гитлер жаждал крови. В августе 1940 года был разработан план захвата британской королевской семьи под кодовым названием «Операция “Морской лев”». По позднейшим показаниям Бегуса ^3, он получил письменные инструкции выполнить особое поручение. Группа десантников, часть которых принимала участие в голландской операции, готовилась к захвату короля, королевы и их дочерей. Венценосных заложников было приказано взять живыми. Десантников даже обучили вежливому приветствию и обращению с ними во время задержания. Амбициозный немецкий план основывался на вере Гитлера в то, что в случае успешного захвата королевской семьи Британия капитулирует. Только поражение немецких военно-воздушных сил Люфтваффе в Битве за Британию остановило исполнение плана захвата. Но все же и королевская семья, и военные стратеги очень серьезно относились к перспективе высадки немецких десантников в Букингемском дворце, лондонском Тауэре и в других королевских резиденциях ⁴.

Королеву преследовал страх быть захваченной в плен, и она училась стрелять из пистолета в саду Букингемского дворца. Она целилась в крыс, которые бежали из-под развалин разрушенных бомбами строений. Кузина королевы Маргарет Роудс вспоминала: «Я уверена, что она решила в случае высадки десанта и захвата в плен по крайней мере застрелить парочку парашютистов»⁵.

Георг VI тоже стал носить ружье и пистолет во время поездок. Кроме того, он лично руководил перевозкой бесценных сокровищ короны из лондонского Тауэра в Виндзорский замок. Там их обернули в вату, положили в кожаные коробки для шляп и спрятали в замковых подземельях. Демонстрируя внешнюю уверенность и храбро улыбаясь, тем роковым летом король и королева чувствовали надвигающуюся катастрофу, равной которой не было с 1588 года, когда стране грозил захват Испанской армадой. В те мрачные и неопределенные дни королева спрашивала в письме старшую сестру Роуз, сможет ли она позаботиться о принцессах, если с ней или королем что-то случится. Роуз охотно соглашалась: «Я обещаю тебе, что сделаю все от меня зависящее и сразу же возьму на себя заботу о них, если что-то случится с вами обоими, не приведи Господь»⁶.

И король, и королева говорили о том, что пойдут сражаться, если нацисты захватят страну, но оставался нерешенным вопрос о том, что делать с их дорогими девочками. Многие друзья из их аристократического круга отправили своих детей в Канаду, другие предпочли эвакуировать наследников в деревню. После того как Германия оккупировала Польшу и Великобритания объявила войну, принцессы оставались в Биркхолл-Лодже на Шотландском Хайленде (нагорье). Балморал рассматривался как одна из целей для немецких бомбардировщиков. Родители же с немногочисленной прислугой находились в Букингемском дворце. В первые месяцы так называемой «Странной войны» девочки продолжали кататься на лошадях, играли в незамысловатые игры, например, ловили падающие листья и загадывали желания, а также продолжали учить французский под неусыпным оком Джорджины Герен. Она впоследствии вернулась во Францию, где сыграла важную роль в движении Сопротивления. Кроме того, Елизавета продолжала уроки истории, переписываясь с Генри Мартеном. Даже примерка противогазов рассматривалась девочками как игра. Принцесса Маргарет, которой исполнилось девять лет, считала резинового уродца странной игрушкой.

Война, казалось, была очень далеко, хотя, несомненно, принцессы, прекрасно чувствовавшие настроение родителей, улавливали их напряжение за непринужденной болтовней во время ежедневных телефонных разговоров в шесть вечера. Конечно, королева хотела уберечь девочек от волнений, и она просила Кроуфи следить за тем, что они слушают по радио и читают в газетах. «Следуйте обычной программе по мере возможности», – приказывал король. Легче сказать, чем сделать, потому что принцессы часто включали радиопрограммы с болтливым пронацистским ведущим лордом Хо-Хо – ирландцем Уильямом Джойсом, проповедовавшим пораженческие взгляды. Часто девочки так возмущались его высказываниями, что забрасывали радиоприемник подушками и книжками.

Затопление линкора Royal Oak в октябре, повлекшее гибель 834 моряков, заставило девочек увидеть войну во всей ее неприглядной реальности. «Кроуфи, но этого не может быть, – сетовала Елизавета, – это же чудесные моряки». Все это волновало и сбивало с толку, особенно если учесть, что родители находились в 520 милях от них. В их детских головках засела мысль о том, что Гитлер мог легко захватить их папу и маму.

Несмотря на то что принцессы жили в идиллической атмосфере королевского поместья Дисайд, щупальца войны добрались и туда. По четвергам стали проходить встречи клуба шитья, который Кроуфи организовала из местных женщин в помощь фронту. Принцессы разносили во время этих встреч напитки. Разрешение короля использовать особняк Крейгоуэн-Лодж для размещения эвакуированных детей из неблагоустроенных жилищ в Глазго, без всякого сомнения, расширило жизненные горизонты принцесс. По настоянию Кроуфи детей, многие из которых приезжали с матерями, принцессы встречали с приветственной чашечкой.

Общение с этими ребятами было для обеих девочек подобно визиту инопланетян. Принцессы выросли на природе, а многие дети, родившиеся в бедном городском районе Горбалс, никогда не видели ни кролика, ни оленя, ни пони. Они никогда не погружались в молчаливую красоту окружающих холмов, да и в горячую ванну тоже. Необычными пришельцами были и канадские лесоповальщики, которые вырубали просеки в парке Балморала, заготавливая древесину для военных нужд. Во время войны завязывались необычные знакомства.

Война ускорила взросление принцесс. Королева любила одевать дочек одинаково, из-за чего Елизавета выглядела моложе своих лет. Но нарушение обычного ритма жизни, отсутствие родителей и неясные перспективы войны изменили ее.

На Рождество девочек ожидала приятная перемена мест. Королева попросила Кроуфи привезти дочек в Сандрингем, несмотря на то что плоское побережье Норфолка рассматривалось как возможное место высадки немцев. В то время как принцессы ехали на юг, дочери соседа по Норфолку, графа Лестерского, владельца Холкем-холла, Анна и Кэри отправились от греха подальше в Шотландию. Но они не были королевскими детьми, а это было существенно. Пребывание принцесс на британской земле рассматривалась как своего рода лакмусовая бумажка твердости и решительности действий руководства страны. Если бы их отправили в Канаду или в нейтральную страну, это нанесло бы ощутимый удар по моральному духу и стойкости британского народа. Когда в конце мая 1940 года премьер-министру Уинстону Черчиллю представили черновой план по эвакуации его самого, правительства и королевской семьи, он категорически заявил о недопустимости «подобных обсуждений»⁷. Королева даже превзошла красноречие Черчилля фразой, которая стала крылатой: «Дети не могут уехать без меня, я не могу уехать без короля, а король никогда не уедет»⁸.

Но все же эта тема обсуждалась, несмотря на твердую позицию Черчилля. Канадское правительство приобрело за $75 000 особняк Хэтли-холл с 40 спальнями в неотюдоровском стиле на острове Ванкувер, готовясь к возможной эвакуации королевской семьи в случае ожидавшегося немецкого вторжения. В своем дневнике канадский премьер-министр писал в мае 1940 года, что король с королевой, возможно, скоро приедут. Подразумевалось, что Британия вскоре капитулирует, и Канада станет прибежищем для свергнутого правительства и остатков вооруженных сил страны ⁹. Вопрос о том, что делать с вероятной наследницей престола и ее сестрой, обсуждался членами правительства и военными независимо от вопроса о короле и королеве. Было решено, что король и королева останутся вместе с силами сопротивления в Британии. Однако если борьба продолжилась бы с территории Канады, то наследнице следовало находиться там как законной главе британского правительства в изгнании. Некоторые высокопоставленные военные опасались, что отсрочка с отъездом ставила под угрозу безопасность Елизаветы и Маргарет. Правительство ничего не хотело слышать об этом, но военные сообщали о распространившихся слухах, будто принцессы уже уехали в Канаду.

Летом 1940 года принцессы, король и королева находились под охраной различных военных подразделений. В июле награжденный Военным крестом майор Джим Коутс набрал из Колдстримского гвардейского полка группу гвардейцев, которую король Георг позже назвал своей «личной армией». Отличный лыжник, скелетонист, бывалый рыбак, настоящий профи, и что самое важное – друг королевской семьи, Коутс возглавил отряд, получивший его имя – «Миссия Коутса». В рамках операции «лошадь-качалка» этот отряд должен был охранять короля и королеву «до последнего гвардейца и до последнего патрона». При возникновении реальной опасности захвата в плен Коутсу предстояло обеспечить отступление королевской четы в одно из загородных поместий в Вустершире, Йоркшире или Шропшире. Специально оборудованные бронированные машины предназначались для переброски короля с королевой в относительно безопасное место на острове. Только в случае угрозы полного поражения предполагалось вывезти монархов через Исландию в Канаду или же отправить по морю в один из доминионов на эсминце, стоявшем на якоре в порту Ливерпуля. Каждого члена королевской семьи попросили подготовить чемодан со всем необходимым и держать его у изголовья кровати на случай возможной эвакуации. Королева Мария, которую благополучно переправили в резиденцию Бадминтон в графстве Глостершир, держала в своем кожаном саквояже не одежду или предметы туалета, а самые ценные ювелирные реликвии.

Стратегия, разработанная для наследницы и ее сестры, которых в самые отчаянные дни в мае 1940 года отправили из Роял-Лодж в Виндзорский замок, несколько отличалась. Обеспечить безопасность принцесс в случае попытки их захвата парашютным десантом по плану Бегуса предписывалось лейтенанту Майклу Томкину из 2-й территориальной добровольческой части Нортгемптоншира. Этот отряд можно с полным правом назвать «личной армией Лиззи». Задаче по охране принцесс придавалось такое значение, что Томкину и его отряду передали четыре из тех нескольких бронированных машин, которые отступающая британская армия оставила на побережье Бельгии и Франции. Военные быстро приспособили две машины для принцесс – убрали автоматы и установили два маленьких кресла для их удобства. По ночам отряд прорабатывал различные варианты отхода в безопасное место. В качестве убежища для королевской семьи и правительства вначале был выбран Мадресфилд-Корт в Вустершире, обозначавшийся как «Учреждение А». Чтобы доставить удовольствие принцессам, Томкин взял их вместе с Кроуфи и собаками корги в пробную поездку вокруг Парка Хоум. По крайней мере для девочек это была приятная увеселительная прогулка.

1 Композитор Ричард Роджерс (1902–1979) и поэт-песенник Оскар Хаммерстайн II (1895–1960) составляли знаменитый авторский тандем 1940–1950-х годов, специализировавшийся в жанре мюзикла.

Продолжить чтение

Королева. Последняя биография Елизаветы II

ВведениеСтранствие с Ее Величеством

1. Ширли Темпл 2.0

2. Ночные бомбардировки

Введение
Странствие с Ее Величеством